Клементина наотрез отказалась провести ночь в одной повозке с беглым каторжником, который, не ровен час, еще до рассвета отправится прямиком в адское пекло, куда ему и дорога. Ликстрой, скрипя зубами от злости, накинул три монеты сверх обычной платы, чтобы хозяин постоялого двора в рыночный день нашел свободную каморку под самой крышей. Ютившихся там кухарку и прачку выгнали спать в конюшню.

Сашке же строго-настрого было велено не спускать глаз с бродяги, который провалился в тяжелое забытье. Оставшись, наконец, одна, она долго прислушивалась к отрывистым фразам, которыми перебрасывались в сгущающихся сумерках Патрик и Харрис, к разносившимся из таверн хмельному пению и гоготу, но особенно — к сбивчивому, сиплому дыханию Грея. Потому что это, все всяких сомнений, был он. Сашка узнала его еще там, на площади, — ни грязные лохмотья, ни свалявшаяся борода не обманули ее. Она, как сумела, обмыла и перевязала рану, но кровь так и сочилась. Повязка — уже третья по счету — потемнела и набрякла: горячая, алая жизнь утекала из него с каждым ударом сердца.

Сашка смочила тряпицу и обтерла лоб Грея, покрытый холодной испариной. Она взяла его руку — тяжелую, с шершавыми мозолями и въевшейся грязью.

— Грей, ты должен жить. Слышишь? Ты должен жить. Я здесь. И ты нужен мне, очень-очень. Я тут пропаду совсем одна, — прошептала она, вглядываясь в его лицо. Веки чуть заметно дрогнули, и Сашка сильнее сжала его руку в горячих ладонях. — Я тебя не отпущу.

Притулившись у соломенного тюфяка, на котором лежал раненый, она сидела, крепко держа его за руку. Маленький огонек свечного огарка метался, затухая и снова поднимаясь, по полотняным стенам повозки бродили темные тени, подкарауливая желанную добычу.

Грэй метался в горячке. Никто, окинув брезгливым взглядом грязного изувеченного бродягу, не разглядел бы в нем избалованного баронета, прожигающего жизнь в кутежах, на балах и охоте, каким он был когда-то. Сашка плеснула воды из кувшина и, приподняв голову раненого, поднесла плошку к растрескавшимся губам. Он сделал несколько глотков и закашлялся. Тряпка, которую Сашка приложила к ране, намокла от крови. Она достала кинжал, чтобы аккуратно разрезать ткань. Хвитинг! Как она могла забыть? Старый Двалин, прославленный оружейник дварфов, рассказывал ей, что кинжал, выкованный мифическим Виландом из небесного железа, умеет не только наносить, но и излечивать раны. Сашка лихорадочно вытянула кинжал из ножен, обтерла лезвие о тунику и, убрав повязку, приложила его плашмя к ране.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — горячо зашептала она.

Грей вздрогнул и выгнулся всем телом, как от пронзительной боли. Сашка положила ладонь на его пылающий лоб, не сводя взгляда с лезвия, поблескивающего в сумраке. Рука, сжимающая кинжал, мелко подрагивала от напряжения — казалось, по ней бегут тысячи колючих искр. От напряжения пальцы онемели, в висках одуряющей горячей волной пульсировала боль. Наконец, искаженное страданием лицо Грея разгладилось. Жар спал, он забылся глубоким сном. Сашка медленно разжала непослушные пальцы, кинжал выскользнул.

Когда она очнулась, через откинутый полог повозки уже заливался блеклый рассвет. Заметив, что над Греем склонился горбатый силуэт, Сашка вскинулась, не сразу узнав мастера Ликстроя. Правой рукой она нащупала на полу кинжал и поспешно убрала его в ножны.

— Он жив?

— Жив ли он? — переспросил карлик, не оборачиваясь. — О да! Назло всем демонам ада этот бродяга все еще жив. И у него есть все шансы протянуть еще пару лет. Мне ни разу прежде не доводилось видеть, чтобы такая глубокая рана затягивалась за ночь.

Когда карлик вышел, чтобы отдать распоряжения Харрису и Патрику, Сашка, стараясь не дышать, сдвинула заскорузлую от засохшей бурой крови повязку. Там, где еще вчера ночью пульсировала жуткая рана, виднелся лишь кривой розоватый рубец. Не веря глазам, она легко коснулась шрама. Вокруг ее запястья сомкнулись сильные пальцы. Наткнувшись на хмурый взгляд серых глаз, Сашка стушевалась.

— Эй, это же я. Ты что, не узнаешь меня?

Грей бросил быстрый взгляд куда-то за спину Сашки.

— Ты тот самый пацан, который зачем-то выслеживал меня от рыночной площади. Видно, хотел стянуть кошель, да только опоздал: деревенские дуботолки вытрясли все до последнего медяка. Кстати, где это я?

— В фургоне тех самых циркачей, которые вчера по твоей вине лишились дневного заработка, — вклинился возникший из ниоткуда мастер Ликстрой. — И по милости которых ты все еще жив, а не валяешься с распоротым брюхом в придорожной канаве.

— Ну, раз так, дайте хоть горло промочить.

Сашка налила в стакан воды из кувшина, но Грей лишь досадливо поморщился.

— А покрепче ничего не найдется?

— На вот, — Сашка поймала брошенную мастером Ликстроем мелкую монету, — сбегай в «Две гусыни», скажи Клементине, что мы готовы выдвинуться, пусть не мешкает. Да принеси кувшин эля.

Выскользнув из затхлого сумрака фургона в серое утро, Сашка окинула взглядом рыночную площадь. О шумной ярмарке, где еще вчера толпился народ, напоминали лишь горы мусора, грязные гусиные перья и рассыпавшиеся по брусчатке конские яблоки. Окна лавок и мастерских были наглухо заколочены. Старательно обходя зловонные лужи и кучи прелой соломы, Сашка добралась до постоялого двора и разыскала Клементину. Облокотившись на высокую барную стойку, артистка напропалую кокетничала с сыном хозяина. Зачарованный сиянием ее лазурных глаз и ямочками на свежих щечках, он совершенно позабыл взять плату за постой.

Не прошло и получаса, как они, оставив позади крытые соломой хибары, приземистую башню городской ратуши и колокольню, выбрались на широкую дорогу. Сашка, сидевшая рядом с Джейби на козлах, чуть не свернула шею, высматривая Грея. Он шел в клубах дорожной пыли, погруженный в свои мысли, словно не слыша веселой болтовни Патрика, и частенько прикладывал к губам кожаную фляжку. Сашка нахмурилась и отвернулась.

— Что, брат, тебе тоже этот висельник покою не дает? — усмехнулся Джейби. — Зря, ох, зря мастер Ликстрой взял в труппу беглого каторжника. Я его грязные мыслишки как открытую книгу читаю — прикидывает уже, как бы половчее ночью прирезать всех и смыться с выручкой. Не бойся, братец, я с него глаз не спущу.