В то лето стали ходить настойчивые слухи о том, что все разводятся. Одни объясняли это расположением звезд, другие – исчезновением традиционных устоев, в общем, у каждого была своя версия распада любовного союза. Ужины с друзьями затягивались допоздна, обувные магазины заполнили утомленного вида девушки, что-то все время бормотавшие в свои мобильники, удлинились очереди в бары на улицах. Последнее обстоятельство побуждало жителей округи к составлению коллективных жалоб. На улице Лорье, в нескольких шагах от входа в Бар Х, дверь которого охранял здоровенный негр с гнездом из косичек на голове, стояли Бенедикта и Розали.

– Я явно переела, – сказала Бенедикта. – Три кило уж точно прибавила.

– Да ладно тебе, – прервала ее Розали.

После того, как они отучились в университете по весьма туманной специальности, которая называлась «коммуникацией», подружки потеряли друг друга из виду, но в последнее время они провели шесть совместных субботних вечеров: их объединило общее убеждение, что «все мужчины – подлецы». Однако, если, разодевшись в пух и прах, они и ходили в Бар Х, то исключительно рассчитывая на встречу, которая бы заставила пересмотреть их взгляды. Но чуда все не наступало. Бенедикте удалось затащить к себе домой некоего адвоката по имени Жан-Филипп, который, однако, во время любовного акта упорно называл ее Валерией. «Так звали твою бывшую? – не выдержала утром Бенедикта. – Она что, ушла от тебя к другому? Ты все еще переживаешь? Может, тебе сделать кофе?» Жан-Филипп пукнул под одеялом, после чего необходимость в последующих уточнениях сразу отпала. «Ой, извини, пожалуйста». Он ушел, не оставив номера телефона. Что касается Розали, она согласилась, чтобы некий Норман, который был совладельцем магазина спортивных товаров (или это был спортзал?), довез ее до дому, но, пока он вел свое сверкающее новизной «вольво», Норману позвонили на его навороченный мобильник. Завершив разговор, Норман спросил у Розали, не обидится ли она, если остаток пути ей придется проделать на такси. «Тут недалеко как раз есть стоянка, – уточнил он, притормозив на углу бульвара Мон-Руайаль и улицы Сент-Юрбен. – Тебе дать деньги?» И все же, несмотря на малоутешительные выводы, Розали с Бенедиктой не теряли надежду. «Уж лучше иметь дело с парнем, который бросает тебя среди дороги. Не отдаваться же тому, кто не в состоянии справиться со своим кишечником или не может вспомнить в постели, как тебя зовут!» – заявляла Розали. На что Бенедикта отвечала: «А мне, если честно, – наплевать, лишь бы не куковать одной в субботу вечером!» Короче, дела были так себе. Впрочем, оно бывает и хуже.

Бенедикта попросила у Розали зажигалку. Она закурила сигарету и с отчаянием выдохнула дым. Ее нахмуренные брови выражали смесь нетерпения и превосходства. При этом Бенедикта выщипывала свои брови с таким остервенением, что с некоторого времени их вовсе не было видно на ее временами сморщенном лбу, отчего весь верх лица казался единой гладкой и розовой поверхностью, продырявленной двумя карими глазками.

– И сколько раз мы уже здесь были! Он мог бы уже нас запомнить, – заметила Бенедикта. Отступив на шаг от очереди, она качнулась на своих тонких ногах в надежде быть замеченной охранником. Тот бросил на нее отвлеченный взгляд. Но не задержал его. Розали сунула зажигалку в сумку и заодно проверила светящийся экран своего мобильника, лежавшего на дне сумки: почему, скажите, вместо того чтобы показать пропущенные звонки или эсэмэски, он тупо показывал время?

– Да чувак этот – просто близорукий, – заметила она и закрыла свою сумку.

Стояла чудная августовская ночь. Лунный полумесяц освещал небо, а на тротуаре орудовал влажный ветерок, унося с собой уличный мусор. Из дверей Бара X то и дело выходили клиенты: они курили, кучкуясь вокруг большой глиняной вазы. Парни имели расхристанный вид, декольте у девушек были нарочито открыты, разговоры – бессвязны.

– Стефан запросто мог добить тебя в теннис.

– Да иди ты, он и пить-то не умеет!

Бенедикта вернулась в очередь, дернув ногой так, что разом прикончила валявшуюся на земле упаковку от печенья с мороженым.

– Или у него память отшибло, – вздохнула она. – У меня, кажется, что-то между зубов застряло, нет?

Бенедикта осторожно вывернула губы, продемонстрировав эмалевый блеск своих зубов. Розали взглянула на них и, ничего не обнаружив, попросила у Бенедикты одну затяжку. И долго им еще вот так бестолково маячить у входа? Вообще-то можно было заранее предположить, что после двенадцати очередь в Бар X будет долгой. Им, конечно, нужно было раньше выкатиться от Женевьевы. Женевьева работала корректором в одном журнале. Но как уйдешь? Женевьева так нудно пересказывала события, вынудившие ее расстаться с ее любимым Матье, что не было никакой возможности ее прервать. Они обсуждали невразумительное поведение Матье, разбитые надежды Женевьевы, их неровные отношения, вечное желание Женевьевы обрести твердую почву под ногами, и наконец-то, что стало последней каплей, бесконечную неуверенность Матье по поводу совместной жизни. В итоге не выдержала Бенедикта: доедая клубничный торт, который был подан после фрикасе из баранины по-провансальски, она воскликнула: «Если наш бедный мальчик, как ты говоришь, так задыхался, купила бы ему кислородную подушку. Ладно, кончай». Но Женевьева отказалась под предлогом, что перепила в тот вечер, не считая того, что у нее было назначено свидание с неким Юбером, с которым она познакомилась по Интернету. И Женевьева побежала за своим компьютером, чтобы продемонстрировать им его фото. «Ну, и как он вам?» – спросила она. И добавила в качестве оправдания: «Говорят, что, когда падаешь с лошади, нужно сейчас же вскочить в седло». В течение несколько секунд Бенедикта и Розали пристально изучали экран компьютера, на котором был изображен блондинистый тип с курносым носом, в темных очках и майке «Барт Симпсон». «По-моему, это какой-то вечный подросток», – поставила диагноз Бенедикта. «Только не тащи его сразу домой», – посоветовала Розали. Однако Женевьева, похоже, не придавала значения их словам. При этом она нажала на иконку своей электронной почты, чтобы проверить, нет ли страстного письма от Матье, в котором он выражал бы свое глубокое раскаяние. Но нет, ничего такого не было. Женевьева опять впала в уныние. Она проводила до двери своих гостей – вяло передвигая ноги по паркету своей квартирки в Майл-Энд, пахнувшей помидорами, тмином, ориганом и базиликом. «Ты уверена, что тебе не нужно помочь помыть посуду?» – спросили подруги для проформы. «Не надо, – с о вздохом ответила Женевьева. В глазах ее стояли слезы. – Спасибо, что пришли. Я ценю ваше внимание, девочки!»

Бенедикта затушила сигарету босоножкой, из которой вылезали пальцы с ярко накрашенными ногтями:

– К часу ночи попадем, не раньше. Ребята уже или сильно наберутся, или к тому времени всех девчонок расхватают. Или и то, и другое.

К этому моменту Розали, которая намазывала губы новом блеском, едва не проглотила тюбик от него. «Ну не проклятье ли?» – раздосадованно вскрикнула она.

И отвернулась от улицы, прижавшись к Бенедикте, которая, вытянув шею, заприметила за ее силуэтом трех парней, высаживавшихся из «тойоты матрикс». Полы их не заправленных в брюки рубах с короткими рукавами развевались на ветру, задние карманы джинсов топорщились от мобильников и пачек сигарет, они перешли на другую сторону улицы и двинулись к охраннику, который сразу впустил их, невзирая на недоумение полуприсыщенной-полуобиженной очереди.

– Это и есть Тьерри? – поинтересовалась Бенедикта, одновременно пытаясь распутать волосы, прилепившиеся к блеску Розали. – Класс! И это твой бывший? Да? Он или нет? Так, он уже внутри. Но вообще-то это полный бред: если ты его знаешь, он мог бы провести нас с собой.

Очередь двигалась черепашьим шагом, и Розали вместе с ней. От приторного запаха духов стоявшей рядом Бенедикты ее постепенно начинало мутить и отвращение наступило быстро. Она оглядела «тойоту матрикс», которая оказалась не «металликой», а белой. И выдохнула с облегчением:

– Я думала, что это Захарий, брат Тьерри. Но, слава богу, нет. Это даже не его тачка.

– Ну и ладно, – согласилась Бенедикта. – В любом случае, что такого, если ты его даже и встретишь, а?

Розали скривилась и вновь стала наносить блеск для губ. Как Бенедикта могла задать подобный вопрос? Ведь Розали ей все давно рассказала. Четыре месяца назад, когда Розали и Тьерри уже осознали (но не Тьерри), что будни убили их страсть, и пришли к выводу (особенно Розали), что никакие альтернативные методы не способны эту страсть заново разбудить, Тьерри поехал ночевать к своему брату Захарию. «Мне нужно время, чтобы подумать, – пояснил он. – Ты не будешь обижаться?» В течение пяти дней Розали старалась не обижаться, и самое главное (все ее подруги считали, что она – героиня) не звонить ему. «Необходимо время, чтобы подумать, – уговаривала себя Розали, – что может быть естественнее для будущего пары, которая неразлучна целых три года?» Розали разобрала свой гардероб и другие шкафы в их квартире, разложив повсюду пакетики лаванды, известной своим успокаивающим действием. И все же в ее душе росла тревога. Не выдержав, Розали позвонила Тьерри, но наткнулась на автоответчик его мобильника. На седьмой после того, как Тьерри не ответил на тридцать восемь оставленных сообщений, Розали явилась домой к Захарию. Тот открыл, держа в руках две двадцатидолларовые купюры. «А, это ты, Розали?.. – проронил он, невольно повернувшись в сторону Тьерри, сидевшего на диване в большой комнате. – А я думал… извини, пожалуйста, нам тут жареную курицу должны привезти». Проникнув в вестибюль, даже если никто ее туда и не приглашал, Розали вытянула шею: «Тьерри! Где ты?» Тьерри еще не успел снять свой служебный костюм, лишь галстук на шее был развязан. Увидев Розали, он вымученно улыбнулся и отхлебнул большой глоток пива. В гостиной работал телевизор, Розали не видела экрана, но слышала взволнованный голос комментатора: речь шла о хоккейной тройке и применении силового приема. Захарий скрылся на кухне, а Тьерри приблизился к входной двери. «Привет», – сказал он, вяло чмокнув Розали в щеку. «Привет? И это все, что ты можешь мне сказать? – возмутилась Розали. – И долго все это будет продолжаться? – орала Розали… Ты обратно-то домой не собираешься?» Тьерри отвел взгляд в сторону. «Не знаю, – пробормотал он. – Только что хоккей начался, я могу тебе завтра перезвонить?» Розали встретилась взглядом с Захарием, который уже тащил из кухни две бутылки пива: две двадцатки торчали из кармана его джинсов. «Номеру 17 на сей раз надо будет доказывать, что он не новичок на льду», – не унимался телекомментатор. Розали стояла как вкопанная, не зная, что ей делать. Даже если прошла неделя с тех пор, как отчалил Тьерри, она все еще не поняла, что это было окончательно и бесповоротно. Получалось, что «затор» (это было словечко Тьерри) взял верх над их совместной жизнью. Смириться с происшедшим Розали была не в силах. Впрочем, когда позже она описывала эту сцену своим подругам, она определила ее как twilight zone. «Марш домой! – отчеканила Розали, но в голосе ее слышались нотки отчаяния. – Марш домой! Домой, слышишь?»

Тьерри обнял Розали: «Не усложняй, пожалуйста. Я к тебе хорошо отношусь. Но поверь мне: мы с тобой – разные люди». Розали резким движением отпихнула от себя Тьерри и понеслась по лестнице вниз. Когда она садилась в свою машину, появился доставщик жареной курицы: он вылезал из ярко-желтого автомобильчика. «Извините», – промолвила Розали. «Что?» – отозвался он. Это был крепкого вида парень лет тридцати, с отличным цветом лица и приятными манерами, но Розали в тот момент была не в том состоянии, чтобы оценить его достоинства. Она выхватила из его рук две связанные веревкой картонные коробки с курицей, их цвет хорошо сочетался с цветом автомобильчика. Розали швырнула коробки наземь и начала яростно их топтать, не реагируя на отчаянные крики доставщика. Тьерри и Захарий с испугом наблюдали за происходящим. «У меня слов нет! – проорала напоследок Розали, нанося последний удар каблуком по картонному стаканчику с томатным соусом. – Нет, нет, нет!» «Во, бля, влип», – продолжал сокрушаться доставщик. Уже в машине Розали вытащила из сумки салфетку и стерла со своих каблуков-шпилек остатки соуса, жареной картошки, куриной шкурки и капустного салата со сметаной, а потом разрыдалась. Три дня спустя, после того как она отчистила туфли натуральной щеткой, обдала силиконом и вдобавок натерла лавандовым маслом, они все равно продолжали пахнуть курицей, что дало ей замечательный повод купить себе новую пару, еще более красивую – из итальянской кожи. Розали нравились ее новые туфли, и ей казалось, что и они отвечают ей тем же. Они никуда от нее не уходили, им не нужно было время на раздумье, и они не требовали от нее непонятно каких подвигов в спальне.

Розали убрала свой блеск для губ в сумочку и закурила.

– Хорошо, что мы с ним не встретились, – ответила она, выдохнув дым. – Мне и сказать-то ему нечего.

Бенедикта понимающе подмигнула:

– Ты могла бы ему сказать: «Привет, а ты какое мясо больше любишь в курице: белое или темное?»

Бенедикта аж захрюкала от смеха, и лицо ее вновь исказилось до такой степени, что ее брови опять уехали куда-то со лба. Розали, однако, было не смешно. Она улыбнулась, но скорее из сочувствия к Бенедикте, которая по части истерики была еще покруче ее самой, если вспомнить ее собственную ночную разборку с Николя. В апреле, когда тот как-то вернулся под утро, Бенедикта ждала его в гостиной. Николя объяснил ей, что провел вечер с клиентом из Ванкувера и они, когда закрылся бар, пошли в пиццерию обсуждать индексы на биржах «Доу Джонс» и «Насдак». «Понимаешь, чувак-то свеж как огурчик, у них-то там, в их Скалистых горах, времени на три часа меньше, чем у нас здесь…» Николя упорно настаивал на том, что все сказанное им – правда, пока Бенедикта не спросила, почему, в таком случае, не хватало двух презервативов в пачке, и в подтверждение замахала ярко-зеленой крупноформатной упаковкой «Лайф Стайл». «Ты их что, теперь пересчитываешь что ли? Или делать тебе нечего?» – о треагировал Николя, при этом переменившись в лице. «Так это Сандрина? – завопила Бенедикта. – Которая новенькая у вас в офисе? Я так и знала». Видя, что Николя не реагирует, Бенедикта приподняла обеими руками дубовый обеденный стол, подаренный когда-то ее дедом, и двинула изо всех сил этим бесценным объектом наследства о кирпичную стену. Бенедикта заорала так, что ей самой было страшно, потому что ей стало казаться, что ее вопли выходят не из горла, а прямо из живота. Николя набрал 9–1–1. Несколько минут спустя на пороге появились двое полицейских – мужчина и женщина. Свернувшись в калачик, Бенедикта в это время лежала в ванной на кафельном полу. «Мадам? Ваш сожитель говорит, что ваше поведение внушает ему страх», – заявили полицейские. Бенедикта начала было оправдываться, завершая каждую фразу словами: «в коробке недостает двух презервативов». Но, похоже, это не произвело на них должного впечатления. К тому же полицейская тем временем не сводила восторженных глаз со стиральной машины из нержавейки с боковой дверью, которую Бенедикта купила несколько месяцев назад. В итоге полицейские ушли, так и не составив протокола, а на следующей неделе Бенедикта въехала в квартиру своей двоюродной сестры, уехавшей работать за границу. Таким образом ей ничего не осталось, как перетащить свою мебель и бытовую технику на мрачный склад, расположенный в юго-западной части города.

Из окна четвертого этажа здания с другой стороны улицы Лорье, в низу которого располагался цветочный магазин, высунулся какой-то лысый мужчина с волосатым торсом. Рубашки на нем не было. Он тряс кулаками.

– Заткнетесь вы наконец, – вопил он. – Тут, между прочим, люди спят. Давайте по домам, мать вашу!

И он исчез, громыхнув ставнями. Стоящие в очереди обменялись удивленными взглядами, полусмешками, фразочками вроде «это что еще за дикарь?» или «больной, а не лечится». Охранник бара спустился с крыльца на тротуар и направился к группке курильщиков, собравшейся вокруг цветочной вазы.

– Федереру в этом матче копец! Не быть ему чемпионом!

– Это да, но парень он – крутой!

Охранник сказал им несколько слов. Затем обошел очередь и пробормотал: «Потише, пожалуйста. Потише! Please, keep it down!»

И вернулся на место.

– У него и впрямь проблемы со зрением, – вздохнула Бенедикта и скроила охраннику рожу.

Но Розали ее не слышала. Не сводя глаз с захлопнувшихся в ночи ставен, она вдруг вспомнила один прошлогодний эпизод. Тьерри пришел к ней зимним вечером, когда она, корчась от боли, взывала ко всем святым, чтобы те избавили ее от приступа радикулита. Он пошел ругаться с двумя студентками из театрального института, которые жили этажом ниже: мол, можно приглушить вашу ямайскую музыку, а то все «бум-бум-бум». Розали вспомнила, что как только Тьерри вышел и она осталась в спальне одна, волшебный жаркий воротник, повязанный вокруг шеи и обещавший, вслед заверениям производителя, ей мгновенный сон, музыка сразу замолкла. Боже, как же ей стало хорошо! И Розали стала ждать возвращения Тьерри в спальню, чтобы сказать ему спасибо, сказать ему, что он – ее герой, ее Тарзан, ее супермен, но, вместо того, чтобы вернуться к ней, Тьерри уселся в большой комнате читать журнал. И Розали уснула под шорох шелестящих страниц, так и не успев выразить ему свою благодарность. Вот почему и по нынешний день в моменты самого острого отчаяния ей случалось думать, что дело было не в его «заторе», из-за которого, собственно, Тьерри ее бросил, но в ее неспособности объяснить ему, насколько она его любит и как он дорог ее сердцу. «Может быть, дело было в том, что его мужское начало давно было ущемлено», – иногда делилась она своим предположением с Бенедиктой. Но та явно не соглашалась: «Да хватит тебе винить себя, Розали. Вот возьмем меня, например. У меня никакого «затора» с Николя и в помине не было, к тому же я ему разве что олимпийскую медаль не вручала, когда он вспоминал, что нужно вынести мусор. И что в итоге? Ты же знаешь, как он со мной обошелся!»

Розали и Бенедикта замолкли на несколько минут. Утомившись от ожидания, полдюжины девушек вышли из очереди, громко стукнув своими высокими каблуками на проезжей части, что-то вскрикнули, хохотнули, а затем вскочили в такси-микроавтобус, звеня своими сережками и браслетиками. Очередь продвинулась на несколько сантиметров. Наблюдая за группой девушек, набившихся в машину, Розали задалась вопросом: а куда, собственно, они направляются? Может, в другой бар или, кто знает, на дискотеку с липким полом, где они будут вихлять всеми частями тела, попивая при этом дешевую водку, которой их будут угощать парни с остекленевшими глазами? Розали очень бы хотелось узнать, где, с тех пор как он переселился к брату, Тьерри проводит субботние вечера. Ее волновало, скучает ли он, подобно ей самой, по тому времени, когда они летними вечерами вместе готовили лососину в фольге на гриле, плавали в бассейне у его сестры в монреальском пригороде Пьерфон, катались на роликах вдоль канала Лашин или вместе читали последнего «Гарри Поттера», расположившись валетом в гамаке на балконе. Как будто поймав мысли Розали, Бенедикта вдруг выдохнула:

– У меня ужасное настроение!

Розали наконец очнулась от мечтаний.

– И у меня тоже.

– А знаешь, что меня больше всего убивает?

– Что?

– Даже если бы сейчас Николя приполз ко мне обратно и сообщил, что у него ничего не вышло с этой самой Сандриной, даже если бы он умолял меня вернуться к нему, даже если бы он сделал мне предложение, он мне уже больше не нужен. Я его больше не люблю.

– Ну вот и хорошо!

– Как раз-таки наоборот. Я чувствую себя опустошенной. По крайней мере, боль и ярость заполняют пустоту.

Поколебавшись несколько секунд, Розали наконец решилась:

– Ты, конечно же… да, я полагаю… хотела бы завести кого-то другого?

Потому что возникал вопрос: учитывая, что Бенедикта как-то по-новому стала выщипывать себе брови, не означало ли это надежду на новую встречу? Розали не была уверена, должна ли она была, как подруга, имеющая сторонний и доброжелательный взгляд, сказать ей что-то по поводу бровей. Конечно, Бенедикте бы явно не повредило узнать, что она себя просто обезобразила. Но Розали боялась, что ее подруга может рассердиться и что в результате она будет вынуждена – в том темпе, как разворачивались события, – коротать субботние вечера в полном одиночестве, а ведь такое может продолжаться до конца ее дней. И поэтому она повторила, стараясь сказать более отчетливо:

– Ты еще найдешь себе парня!

– Ну да, – согласилась Бенедикта. – И ты тоже найдешь. Скоро, очень скоро появится тот, кто без памяти в тебя втрескается.

Розали помрачнела:

– Но хочу ли я этого? Знаешь, что написал Буковски: «Любовь высыхает быстрее, чем сперма». Может быть, лучше нам здраво посмотреть на жизнь, пусть на душе и тревожно?

Бенедикта засунула два пальца в глубь рта.

– Бр-р-р! Меня тошнит от этого Буковски. Когда я знакомлюсь с парнем, который тащится от Буковски, всегда выясняется, что он – тяжелый шиз, да еще и с немытой головой вдобавок.

– Что правда, то правда, – согласилась Розали. – Это всегда проблемные парни!

– Проблемные парни! – повторила Бенедикта. – Как «масло масляное» звучит.

Розали улыбнулась этому замечанию, а потом рассмеялась во весь голос, поскольку Бенедикта заново захрюкала, и это ее хрюканье звучало очень выразительно. В очереди несколько человек, на лица которых упал желтый свет уличных фонарей, повернулись, чтобы взглянуть на них, и подруги загоготали еще громче, поскольку теперь, когда все абсолютно уставились на них, им хотелось, чтобы так было и дальше. Но потом любопытные отвернулись и продолжили свои разговоры. Розали и Бенедикта постепенно успокоились.

– У меня тушь-то не потекла? – спросила Розали.

Бенедикта уверила ее, что все в порядке, но Розали усомнилась, потому что, пока та отвечала, ее подруга, вместо того чтобы внимательно посмотреть на ее ресницы, уставилась на четверку парней, которые только что пристроились к очереди, и самый крепкий из них был не кто иной, как тот самый Жан-Филипп, который три месяца до этого, в наивысший момент их интимной связи, выкрикнул: «О, Валери! Вал!» При этом Розали сразу забыла о своем макияже, и на то были основания: на дне ее сумки, которую она тщательно прижимала под мышкой, она услышала вибрирующий звук мобильного телефона, и это в свою очередь вызвало в ней цепную реакцию. Она пришла в волнение. «Кто мог звонить мне в столь поздний час?» – думала она, в то время, как ее пальцы с обкусанными ногтями поспешно тянулись к застежке-молнии. Само собой разумеется, выбор был небольшой, поэтому она задрожала от волнения, внутренне радуясь, что не поддалась соблазну оставить сообщение на автоответчике Тьерри в прошлый четверг под предлогом, что на ее адрес приходят письма, которые адресованы ему, и что – почему бы и нет, раз так вышло – не сходить ли им вместе попить кофейку, ведь они столько времени не виделись. Поразмыслив хорошенько и взвесив все за и против, Розали пришла к следующему выводу: правильнее было бы не теребить Тьерри и дождаться, когда он запросится к ней сам, что в любом случае должно произойти очень скоро. Поскольку ясно, что за прошедшие четыре месяца у него было достаточно времени для разнообразных похождений и он уже попробовал все, о чем мечтал, это должно было подвести его сознание к выводу, что ту духовную близость с Розали, которая сформировалась в результате трех лет их совместной жизни, заменить было нечем, и она, эта бесценная близость, должна была прекрасным образом компенсировать тот самый «затор», с которым (Розали много по этому поводу прочитала в Интернете) сталкиваются от 40 до 75 процентов женщин. Значит, это звонил Тьерри. Он возвращался с вечеринки. Конечно, он был в легком подпитии, и это снимало с него все комплексы и отправляло его к самому глубинному желанию: вновь обрести ее, умолить о прощении, а она должна его понять и благословить. Розали порылась в сумке: она наткнулась на коробочку с блеском для губ, проверила связку ключей, прикоснулась к флакончику капель для контактных линз, а также нащупала свалявшиеся в комочки старые бумажные носовые платки. И наконец, достала телефон. Вот и конец всем ее страданиям! Прощайте, все эти туповатые Норманы, бросавшие ее посреди улицы в четыре часа утра. Прощайте, очереди, прощай, здравомыслие, порождающее тревогу, прощайте, циничные шуточки насчет проблемных парней. Все это, если хорошенько подумать, было ей чуждо, а что касается Бенедикты, то та легко найдет себе другую подругу для ночных походов в бар X. А Розали больше нравится лососина в фольге, и гамак, и даже, в крайнем случае, боль в шейном позвонке.

Она вытащила телефон из своей сумки, открыла его и прижала к уху:

– Алло?

От волнения у нее сперло дыхание и заалели щеки. Бенедикта вопросительно посмотрела на нее, не забыв при этом поправить на своей шее застежку серебряной цепочки. В течение нескольких секунд Розали таращила глаза, глядя на тротуар.

– Это пройдет, – сказала она наконец в телефон. – Нет, нет. Никакая ты не идиотка. У тебя элементарная ломка. Это так же, как бросить курить. Особенно тяжело бывает в первые недели.

Потом она замолкла и были слышны только ее «хм» и «да». Она закончила разговор и покачала головой: Женевьева, к которой они ходили на ужин, пребывала в слезах. Бедняга не могла уснуть после их ухода, в результате она села на велосипед и прямо в домашнем халате помчалась в ресторан в центр города, где официантом работал ее Матье. И все это ради того, чтобы узнать, что он больше там не работает.

– Мудак, – ответила непоколебимая Бенедикта, а потом добавила в задумчивости: – Но на велосипеде в халате – это круто! Просто отпад!

Прежде чем засунуть свой мобильник обратно в сумку, Розали проверила время на светящемся экране. В ее груди застрял глубокий выдох. Был почти час ночи, и ей казалось, что это лето не кончится никогда.