Что-то не так. Мне не хотелось в туалет. Обычно по утрам мне первым делом хочется в туалет.

Странные ощущения в ноге. Я скинул одеяло и посмотрел на нее. Мои небесно-голубые брюки с одной полосой исчезли – как, впрочем, и кровь, которую я помнил. Вместо них на левом бедре, где-то посредине между коленкой и трусами, оказалась штуковина. Она выглядела как розовый блин.

Неестественно теплая, даже горячая. Еще более неестественно: хотя я никогда не видел ничего подобного, я точно знал, что это такое. «Куппер™», изготовлен фирмой «Олеан» по лицензии «Буэнос ночес лтд.». Модель повышенной прочности, которую имеет право ставить и снимать только профессиональный врач. Куппер нельзя применять для лечения рака или любого другого распространяющегося заболевания. Во время его действия противопоказано употребление алкоголя или лекарств, рекомендовано не водить автомобиль и не работать с тяжелой техникой. Мне следует позвонить врачу, если он значительно увеличится или уменьшится.

Я все знал, но как? Мне рассказали или куппер входит в число новомодных лекарств, которые выпускают в кровь инфонаносомы? Казалось, само знание являлось частью информации. Я не помнил никаких врачей. Не знал, что находится под куппером, но предполагал пулевое отверстие. Вероятно, я получил пулю в ногу. Вспомнил кровь, удар. Рейд… или нет? Принуждение не проводит рейдов по подпольным клубам… и не стреляет пулями.

Или я ошибаюсь?

Я попытался встать, но, не сгибая ноги, сложно даже просто сесть. Поэтому я только огляделся.

Я находился в странной квартире, которая, по моему предположению, принадлежала Генри. Может, мне и это сказали? Или просто обстановка имеет слегка строгий «библиотекарский» вид? Потом я увидел лифчик с синими птицами, висящий в полуоткрытом шкафу, – размер чашечек подтвердил предположения.

Я прислушался к раненой ноге, но ничего не почувствовал. Ни раны, ни куппера. Если пуля вошла в ногу, в чем я твердо уверен, значит, она не выходила. Мне она не мешала. Я закрыл глаза и снова отошел ко сну.

Когда проснулся во второй раз, наступил вечер. В туалет по-прежнему не хотелось. Левая нога затвердела, я не мог ее согнуть. Куппер на ощупь теплый, даже теплее, чем моя кожа. Вторая нога в порядке. «Сокровенные места» на месте. Я пересчитал пальцы. Похлопал по щекам. Провел языком по зубам. Не так уж все и плохо.

Мне чертовски повезло, верно?

Я не чувствовал себя счастливчиком.

Я сел, свесив ногу с кровати. Увидел солнечную кухню через дверь рядом со шкафом с лифчиком. Огляделся в поисках своих штанов. Пропали. Вместе с ботинками и носками. С телефоном и чем-то еще…

Вильямс. Альбом! Я закрыл глаза и вспомнил, как открылась дверь, мужчины в масках… и Боб с альбомом.

Теперь я знал, почему не чувствовал себя счастливым. Если он сбежал, все пропало. Моя работа. Мой дом. Моя пенсия. Моя жизнь.

Я уже был на ногах, прежде чем ударила боль. Я проигнорировал ее и проскакал в дверь на крошечную кухню. На обитом железом столике лежал мой телефон. На стуле – ботинки и носки. Там же – небесно-голубые брюки с одной полосой, хотя на сей раз без крови. И холодные.

Но никакого альбома, никакого Вильямса!

Я застонал и сел, медленно выпрямляя ногу. Над раковиной располагалось окно, и сквозь него, сквозь узкую отдушину, я видел длинную полосу берега, а за ним – ничего. Острова окутаны туманом. Значит, сейчас поздний вечер.

Отсутствие альбома означало, что я больше не старьевщик. Я бутлегер, преступник, изгой.

Потом я заметил на столе, под моим телефоном, записку:

Шапиро!

Генриетта.

Мы не могли отвезти тебя в больницу. Тебе следует поблагодарить Боба. Придется пару дней полежать в постели. Я приду домой после школы.

Не звони мне в школу!

За что благодарить Боба? Неужели он сохранил мой альбом? Оставалось только надеяться. Вообще-то я не собирался звонить Генри в школу. У меня и без нее забот хватало. Потерянный альбом вновь разбудил мои тревоги: о работе, лектро и собаке. Гомер. Неужели я действительно забыл о Гомер?

Но в первую очередь необходимое. Я известил Бюро о своей болезни; достаточно было просто набрать номер Достойной улицы и нажать 7425 или сказать «болен». Больничный спасет меня до понедельника.

Потом пробежал глазами последние звонки и набрал номер, который получил на мосту вчера вечером. Телефон издал один гудок.

– Корпус домашних животных, отделение онкологии. Куда направить ваш звонок?

– Не знаю, – ответил я. – Мне нужна информация о пациентах, прошлым вечером меня отослали сюда. Я просто пытаюсь…

– Пожалуйста, скажите персональный номер пациента.

Легко.

– Пожалуйста, не вешайте трубку и дождитесь следующего доктора…

Доктора? – Я просто хотел…

Слишком поздно. Музыка уже начала играть, отдаленная и терпеливая. Я положил телефон и огляделся в поисках еды. Нашел только йогурт в холодильнике и ореховую пасту в кладовке. Да я все равно не так уж и голоден.

Я едва мог поверить, что мне все еще не хочется в туалет!

Потом услышал свое имя. Сгреб телефон.

– Да!

– …Грисмана, и хотя она на самом деле не лечится, – продолжал тоненький мужской голос, – технологии меняются очень быстро. – Доктор Грисман? И тут, будто по заказу или по великой простоте чистой случайности, облака пробил луч, и проявилась трапециевидная вершина пика Грейт-Киллс, только на мгновение – вся в золоте и зелени. Рядом с вершиной что-то сверкнуло. Корпус домашних животных? Окно? Потом все исчезло.

– …позволят лечить Грисмана, – заключил голос. Запись.

– Повторить! – приказал я. Ничего.

– Алло? – сказал я, потом, сдавшись, попросил: – Помощь?

– Отделение онкологии. – Женский голос. – Куда направить ваш звонок?

– Вы уже направили. Я говорил с доктором Грисманом, но он повесил трубку.

– У вас есть номер очереди?

К счастью, я занес в память тот, с прошлого вечера.

– Пожалуйста, не вешайте трубку, я соединяю вас с одним из свободных врачей.

– Мне не нужен любой врач. Мне нужен доктор Грисман!

Она уже пропала, и снова играла музыка. Нога все еще оставалась окостеневшей, но больше не болела. Мне с трудом удавалось не заснуть. Наверняка во всем виноват куппер. Я встал и пропрыгал в другую комнату, положил лифчик в один из открытых ящиков комода и закрыл его. Но вначале положил ладонь на чашечку, посмотрел, как темнеют птицы, а потом бледнеют, когда я убрал руку.

Ящик был заполнен белым нижним бельем, совершенно одинаковым. В верхнем ящике находились носки, тоже одинаковые. Я закрыл их все и попрыгал обратно на кухню. Я чувствовал, как закрываются мои глаза, пока наблюдал за вьющимися, как грязная шаль, обрывками тумана вокруг огромных выступов Грейт-Киллс. Наконец послышался другой голос, мужской:

– Доктор Синдж.

– Доктор Грисман там? – спросил я. – Думаю, мне нужно поговорить именно с ним.

– Грисман? Грисман не доктор.

– Ветеринар. Какая разница?

– Грисман – болезнь.

– Болезнь? Какая болезнь?

– Кажется, вам следует сначала поговорить с Советом скорби, прежде чем мы приступим к нашей беседе.

– Я уже говорил с Советом скорби, – сообщил я и продиктовал ему тем не менее мой код доступа.

– Я соединю вас прямо с доктором Форментерой из Клиники для безнадежных пациентов. Не кладите трубку, пожалуйста.

– Не надо…

Снова ожидание. Из окна я видел, как поезд из автомобилей ползет по мосту. Казалось, что они ползут, но они, конечно, неслись со скоростью десять или пятнадцать миль в час. Я представил, как они соревнуются, пытаясь не заснуть.

Сменил меню на дисплее телефона и просмотрел:

УГРОЗА ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ НА ОСТРОВЕ НЬЮ-ЛОНГ

СТРЕЛЬБА В ПОДПОЛЬНОМ КЛУБЕ

МАЙЕР ТРЕБУЕТ СМЕНЫ ЗАКОНА О КЛОНИРОВАНИИ

Стрельба? Значит, я попал в полоску новостей? К несчастью, я платил только за заголовки и не имел доступа к самим статьям.

Я сосредоточился на заголовках, будто мог каким-то образом выжать из них больше информации пристальным взглядом, когда услышал голос в телефоне:

– Доктор Форментера. – Еще один парень. – Мистер Шапиро, думаю, вы уже слышали новости. Плохие новости. Печальные новости.

– Что? Вы имеете в виду… Грисмана?

– Точно, именно его. Сложная и особенная форма рака мозга. Уникальная для лучшего друга человека. Все дело в мозге собаки, верного, любящего биологического чуда, которое раковые клетки полагают лакомым блюдом. Я считаю, они любят собак так же сильно, как собаки любят нас. Конечно, моя теория еще не доказана. Вы слушаете?

– Да.

– Лекарства не существует. Пока не существует. Но это не означает, будто оно не появится. Я могу представить себе мир, и не в таком уж и далеком будущем, когда все болезни и человека, и собаки станут излечимыми. Вы слушаете?

– Да.

Сказать нечего. Всю жизнь я ожидал худшего, и вот наконец оно пришло. Рак. Я попытался представить себе жизнь без Гомер. И увидел только пустоту.

– Однако есть и хорошие новости, Шапиро. Ничего, если я буду называть вас Шапиро? Вы слушаете?

– Да.

– Хотите услышать хорошие новости?

– Конечно, – сказал я. – Кажется. – Пожалуйста, не кладите трубку.

Послышался щелчок, недолгая музыка, а потом Форментера – или по крайней мере его голос – вернулся.

– Хорошие новости состоят в том, что у нас есть специальное предложение для вас, которое даст вашему питомцу шанс. Могу ли я занять несколько минут вашего времени и рассказать о нем?

Голос Форментеры слегка изменился. Стал более оживленным, более симпатизирующим. С тем теплым энтузиазмом, который в состоянии поддерживать только запись.

– Как пожелаете, – ответил я.

– Я уверен, вы читали истории о современном чудесном медицинском средстве под названием «Полу-жизнь». Средство разрабатывали по специальной правительственной программе, но, как и у большинства современных чудесных медицинских средств, у него неожиданно обнаружились полезные для всего общества свойства. И для домашних животных в том числе.

Мне следовало здесь что-нибудь сказать. Они ожидают ответной реакции, или пойдет повтор.

– Я уверен, вы читали истории о современном чудесном медицинском средстве под названием «Полужизнь». Средство разрабатывали по специальной правительственной программе, но, как и у большинства современных чудесных медицинских средств, у него неожиданно обнаружились полезные для всего общества свойства. И для домашних животных в том числе.

– Я слышал о нем. Да, слышал.

– Что вы скажете, если мы предложим вам стать одним из первых, кто пожнет плоды некоторых неожиданных свойств лекарства?

– Скажете?

Это вопрос? Я обрадовался, что беседую не с живым человеком. Большинство записей не волнует, что вы говорите, пока вы отвечаете хоть что-нибудь.

– С «Полужизнью», изготовленной по лицензии правительства Соединенных Штатов, ваш обожаемый любимец сможет продержаться до того времени, когда изобретут необходимое ему лекарство. Что наверняка не займет много времени – ветеринария сейчас развивается неимоверными темпами. Готовы ли вы к приятной части?

– Гм… э… да.

– Если лекарство не изобретут в течение двадцати четырех месяцев, вашего обожаемого питомца безболезненно погрузят в вечный сон. Совершенно бесплатно. Да, вы верно расслышали, никакой оплаты, никакого подвоха. Только быстрый и безболезненный конец ваших продолжительных, плодотворных отношений, и вы будете уверены, что сделали все возможное. А теперь, вы готовы к самой приятной части?

– Наверное, – ответил я в надежде, что самая приятная часть не окажется такой же отвратительной, как приятная.

Оказалась.

– Самое приятное, что вы заплатите всего 1250 за поддержание вашего любимого питомца в комфорте целый год здесь, в нашем современном Альпийском центре, из которого открывается вид на весь город.

Я моментально проснулся.

– Тысяча двести пятьдесят? Но Гомер уже вписана в мой код «Мастера медицины» как часть плана.

– План действует только в случае смерти. Я думал, вы хотите оставить его в живых.

– Ее. Да, конечно.

– Мы расширили свои обязанности. Корпус домашних животных только лечит больных животных, не поддерживает их жизнь, когда обнаруживается смертельное заболевание. На самом деле Организация профилактики здоровья избавляется от животных тут же, как только они начинают страдать. Вы слушаете?

– Да.

– Поэтому «Полужизнь» доступна лишь в качестве дополнительной услуги Альпийского центра. Тысяча двести пятьдесят – достойная сумма. Мы можем снять ее с вашей кредитной карты. Вы слушаете?

– Да.

Только неимоверными усилиями мне удавалось не уснуть.

– Чтобы оплатить перевод в Альпийский центр и начало приема «Полужизни», просто нажмите или скажите «о'кей».

– О'кей, – сказал я. – О'кей, о'кей, о'кей.

– Спасибо, – поблагодарил голос доктора Форментеры.

На заднем плане послышалось счастливое тявканье дюжины собак. Я пытался различить голос Гомер. Потом подумал, что тявкают, наверное, не настоящие собаки, просто запись. Реклама. Гомер в любом случае никогда не лаяла без толку. Что ей действительно нравилось, так это лежать на солнце и спать, лежать на солнце и спать, пусть другие собаки лают, а она будет лежать на солнце и спать…

– Кому ты звонишь?

Я поднял голову. В дверях кухни стояла Генри с бумажным пакетом в руках.