Гомер не стало лучше. В действительности ей стало хуже. Вернувшись домой из Бруклина, я обнаружил её спящей на моей кровати, чего она себе никогда не позволяла. Я, однако, не скинул Гомер на пол, не решился. Приготовил ей обед и, пока он грелся, проверил «Мастера медицины». Ожидание закончилось! Мне дали номер голосовой почты и код доступа, действительный до полуночи.

Я позвонил, но линия оказалась занята.

Пока мы ели, я оставил телефон дозваниваться.

– Потерпи, – сказал я Гомер.

Я говорил больше самому себе, терпение – не проблема для большинства собак и, уж конечно, для нее; После обеда, пока телефон набирал номер, мы смотрели «Площади Голливуда». Неправда, что собаки не любят смотреть телевизор. Меня он утомляет или скорее отвлекает. Я сходил в ванную и сел на кровать. Из-под полей своей ковбойской шляпы внимательными и печальными, как у Гомер, глазами на меня глядел Хэнк Вильямс. На оборотной стороне обложки говорилось, что он умер, но не уточнялось, когда и где. Где-нибудь на Западе, наверное, судя по шляпе.

Картинка зачаровала меня, приковала к себе. Я будто заглядывал в свое прошлое. Мне виделся отец в такой же шляпе (хотя на единственной известной мне фотографии он носил бейсбольную кепку), опирающийся о косяк моей спальни, в то время как мать что-то кричит из кухни. Потом дверь закрылась, и он ушел. Я чувствовал (надеялся? знал?), что, если мне только удастся услышать песни с пластинки, изображение отца, стоящего у двери, оживет и я вспомню его прощальные слова. Слова, которых мне в первый раз в жизни не хватало.

Я вытащил пластинку из обложки. Она молчала. Черная, с желобками с обеих сторон и немая.

Никогда прежде я даже не думал о нарушении правил Бюро. Но теперь уже совершил служебное преступление, взяв альбом из сумки. Учет ожидался только в конце месяца, что давало мне целых три недели на любование картинкой. Увы, только на любование. Без проигрывателя слушать ее никак нельзя, а работнику Бюро не раздобыть проигрыватель, не вызывая подозрений. Даже если есть возможность найти его.

Телефон перезвонил, и я спрятал альбом обратно в сумку, прежде чем ответить. Это был не видеозвонок, у меня даже нет видеофона. Просто я уже начинал чувствовать себя виноватым.

– Если вы звоните по поводу человека, нажмите единицу или скажите «человек». Если вы звоните по поводу домашнего животного, нажмите двойку или скажите «животное».

Организация профилактики здоровья, наконец!

– Два, – решил я, несмотря на то, что не считал (и не считаю!) Гомер домашним животным.

После двадцати минут блужданий по телефонному древу я наконец добрался до виртуального ветеринара.

– Вам придется оставить его в покое на ночь, – сказал теплый робоголос, прослушав симптомы. – Привозите пса завтра утром, в среду, между восемью и десятью часами по восточному стандартному времени.

– Ее, – поправил я. – Гомер – она. Но на том конце уже дали отбой. Комната выглядела по-другому. Я осмотрелся и понял, чего не хватает. Вильямса. Я решил оставить его в сумке, где ему и надлежит находиться, и пошел в гостиную смотреть «Полицию в действии» вместе с Гомер в последний, как оказалось, наш вечер дома вдвоем.

В среду утром я обнаружил в своем расписании четыре изъятия – относительно напряженный день. Но прежде чем начать заниматься делами, повез Гомер прямо к Грейт-Киллс.

Все четыре стороны четырехгранного пика окутывали миазмы из отверстий нижних выступов, которые открываются под давлением расширяющихся внутри газов. Короче, мусорная куча пердела. Дорога вилась вверх и кругом, ныряла в туман и появлялась вновь, пока мы не достигли самого высокого выступа, как раз поверх тонкого слоя сладко пахнущего облака.

Корпус домашних животных оказался маленьким бетонным блочным зданием с единственной стеклянной дверью и без окон, несмотря на то, что отсюда открывался лучший вид на Остров.

Я позвонил, и к двери подошла сестра с небольшим приспособлением, напоминающим казу, которое позволяло ей говорить сквозь стекло. Наверное, предполагалось, что оно выглядит более человечно, чем микрофон.

– У меня назначено! – крикнул я сквозь стекло, проорал свой код доступа и код доступа Гомер.

Сестра кивнула и впустила нас внутрь.

– Только на день-другой, – напомнил я Гомер, смущенный ее несчастным видом. – Тебе сделают пару анализов. Правда, миссис Кильваре?

Очень полезно обращаться к людям по имени. Вы можете больше узнать, читая карточки с именами, чем книги.

– Все зависит от ветеринаров, – ответила она, отсоединяя мой поводок и пристегивая Гомер на свой. – Какое, вы сказали, у вас расширение?

Мне всегда нравился такой вопрос, относящийся к Гомер или ко мне, потому что ответ неизменно повышал качество обслуживания.

– Федеральный мастер медицины. БИИ. Гомер приписана в качестве гончей.

– Да, сэр. – Она стянула мою карточку с наличными для оплаты. – Хотите посмотреть на его комнату?

– Ее, – поправил я. – Спасибо, но мне пора на работу.

Из глубины здания слышался громкий лай.

Сестра закрыла перед моим носом дверь, и Гомер оглянулась на меня, еле передвигая огромные лапы по гладкому кафельному полу.

– Скоро вернусь! – одними губами сказал я сквозь стекло, сожалея, что у меня нет казу. – Обещаю!

Первым изъятием на тот день стала антология морской поэзии Хилана Булевара. Толстая коричневая настольная книга с иллюстрациями, и толстая женщина, со владелица, которая сразу помрачнела, когда я объяснил, что она не получит денег за каждого поэта в отдельности. Она хотела гонорар и за иллюстраторов. Одним из них оказался тот самый Рокуэлл, которого я подобрал в школе Чарльза Роуза днем раньше, у мрачной библиотекарши в свитере с синими птицами, обладательницы грудей молочной коровы.

– Этот, этот и вот этот, – сказала Толстая Леди, выдавая мне даты, когда каждый из поэтов появился в списке.

Она явно проводила немало времени на сайте Бюро, подсчитывая свои бонусы, однако уделяла мало внимания правилам и ограничениям. Я терпеливо (по крайней мере так мне казалось) объяснил, что как только половина из морских поэтов стирается, книга попадает под Регистрацию как единый экземпляр.

– Бонус остается тем же самым, однако штраф отменяется, – сказал я, кладя на ее карточку 150.

Слово «бонус» на курсах мы учимся употреблять очень часто. Предполагается, что оно успокаивает возбудимых клиентов. Я не упомянул, что штрафы отменяются регулярно, кроме случаев намеренной задержки.

– Неужели нет какого-нибудь закона о сроках давности? – раздраженно спросила Толстая Леди.

Потом захлопнула дверь, прежде чем я смог понять или спросить, что она имела в виду.

Да я и не особенно старался. Уже почти полдень. Оставалось еще одно дело в миле от Хилана – Стивен Кинг. Нам попадается примерно по одному в неделю – удивительно, сколько еще старых твердых переплетов и докислотных книг в шкафах и на чердаках по всей стране! И каждая, естественно, ни на что не годится, потому что всем им больше шести лет.

Тем не менее мне полагается объяснять правила клиентам, которые умеют читать, но не хотят.

– Что в мешке, Санта? – спросил Лоу, разбивая яйцо в мою кружку.

Я показал или, скорее, открыл сумку и позволил ему посмотреть.

– Мне казалось, ты отнес Фрэнка Вильямса обратно, – заметил он.

– Хэнка, – сказал Данте из темноты.

– Опять промах, – ответил я. Поразительно, как быстро новая ложь появилась на свет. – Вы же знаете Бюро. Приходится одно и то же проделывать по нескольку раз.

– Чушь, – сказал Данте. Когда он говорил, я мог увидеть его в полутьме, когда молчал, почти не различал даже при большом желании. – Ты разве не знаешь, что в сумке Бюро есть счетчик? Нельзя просто так вынимать и совать туда всякий хлам. Да и зачем он тебе,) без проигрывателя?

Ни один из вопросов Данте не требовал ответа. И все равно они заставили меня нервничать.

«Неужели он экс-коп из Принуждения?» – гадал я. Он слишком много знал о Бюро, да и обо мне тоже. Мне представилось, что Данте знает больше о том, что я замышляю, чем о том, что уже сделал. И, что еще хуже, он ведь действительно знал.

Лоу пришел ко мне на помощь. Такова работа бармена.

– Проигрыватели не такая уж и редкость. Люди покупают их, чтобы ставить на них цветы. Конечно, не в магазинах, потому что новых уже не выпускают.

– На блошиных рынках? – спросил я. Блошиные рынки никак не регулировались, так как находились, или притворялись, что находятся, на границах штатов.

Лоу покачал головой:

– Они не до такой степени легальны. Еще есть подпольные клубы, где тебе проиграют все, что угодно.

– Мне казалось, их давно прикрыли. Данте фыркнул.

– Ты, наверное, никогда не слышал о Бруклине. Лоу показал на мой стакан.

– Еще яйцо?

Вечер прошел без приключений, как и утро: иллюстрированная книга в обветшалом стариковском доме на высокой стороне бульвара Виктории и компакт-диск Стива Эрла. Музыка «кантри» всегда была популярна на Острове. Эрла из коробки извлек прыщавый ребенок, унаследовавший его от дедушки. Как мальчишка пробрался к нашим базам данных, не знаю. Прыщ явно больше интересовался 150-ю, чем законами. Так обычно и бывает. Полторы сотни – большие деньги для ребенка. Может, я слабак. Может, меня жгло изнутри, не знаю.

Дом казался пустым. Я не мог смотреть на микроволновку, поэтому пошел в китайский ресторан. И только вернувшись домой, вспомнил, что должен проверить сообщения. От Организации профилактики здоровья – ничего, оно и к лучшему, пожалуй. Зато обнаружилось странное сообщение: скрежещущий голос со странным акцентом дал мне адрес подпольного клуба в Бруклине и пароль: «Счастливая собака».