Боевые друзья, соратники называли его «маршалом северных направлений». Так уж сложилась военная судьба Кирилла Афанасьевича: будучи командующим войсками Ленинградского военного округа, он еще в советско-финляндскую войну одновременно командовал 7-й армией, на долю которой выпало прорывать линию Маннергейма на Карельском перешейке. Именно за те тяжелые бои, в результате которых пала разрекламированная «неприступной» мощная система долговременных укреплений, а затем был взят Выборг, удостоен командарм 2-го ранга Мерецков высшего отличия — звания Героя Советского Союза. И всю Великую Отечественную войну провел Кирилл Афанасьевич на северо-западном и северном участках советско-германского фронта. Он непосредственно причастен к разработке и проведению каждой операции, из которых складывалась битва за Ленинград, — Синявинских 1941 и 1942 годов, Тихвинских оборонительной и наступательной 1941 года, Любанской 1942 года, Мгинской 1943 года и операции по прорыву блокады Ленинграда того же года, Выборгско-Петрозаводской 1944 года. На заключительном этапе войны в Европе руководимые Мерецковым войска Карельского фронта осуществили Петсамо-Киркенесскую операцию, в результате которой были освобождены от гитлеровских захватчиков советское Заполярье и северная часть Норвегии… Из этих памятных вех его полководческой биографии с полным правом и основанием исложилось уважительное — «маршал северных направлений»!

7 июня 1897 года в семье крестьянина-бедняка Афанасия Павловича Мерецкова из деревни Назарьево Зарайского уезда Рязанской губернии (по современному административному делению Зарайский район Московской области) родился первенец, которого нарекли Кириллом. В свои семь лет мальчик помогал отцу пахать и боронить, с девяти участвовал во всех полевых работах наравне со взрослыми. Ни в своей, ни в соседних деревнях школы не было. С осени 1904 года ходил учиться грамоте к деревенскому грамотею-вояке, фельдфебелю времен русско-турецкой войны. В 1906 году открылась земская начальная школа в родной деревне. Четыре школьных зимы провел в ней Кирилл, и, хотя его очень тянуло к знаниям, дальше учиться было негде. А когда ему исполнилось 15 лет, отец, чтобы хоть как-то облегчить жизнь многодетной семьи, сказал: «Ты, Кирюха, уже большой. Сам видишь, как трудно прокормиться на нашей земле. Иди в люди. Учись, приглядывайся».

И пошел подросток «в люди». Отправился в Москву, куда за несколько лет до того уехал брат отца, да там и прижился. Он пристроил Кирилла подручным по слесарной части в тех же мастерских, где работал сам.

Деревенскому пареньку работать приходилось наравне со взрослыми по десять часов в сутки, а получать за это гроши. Но он с жадностью тянулся к овладению секретами слесарного дела. Сам Кирилл Афанасьевич так писал об этом:

«Подростком я любил всякую крестьянскую работу, но слесарное дело полюбилось еще больше. Может быть, это объясняется характером нового трудового процесса и его более осязаемыми результатами. Там вспахал, посеял и жди: то ли уродит, то ли нет? А тут все зависит от тебя самого. Дождь не нужен, солнце необязательно, до лошади тебе нет дела. Как поработаешь у верстака, так и будет. И сразу видно, что ты сделал своими руками. Так появлялась гордость за собственный труд, нужный людям, наглядный и заметный.

Пролетарская гордость — чувство особое. Оно рождается в процессе не только конкретной работы, но и формирующихся отношений с людьми своего и чужого общественного класса».

В мастерской братьев Хаваевых Кирилл Мерецков прошел, по собственному выражению, начальный курс пролетарской науки. Азбуку политической борьбы помогали познать хорошие люди, на которых везло Кириллу. Начал выполнять задания большевиков-подпольщиков. Не раз пришлось менять место работы. Устроившись слесарем-водопроводчиком в мастерских при «Промышленном училище в память 25-летия царствования императора Александра II», стал посещать размещавшиеся при училище «Городские Миусские вечерние и воскресные классы для взрослых рабочих». Работа была не из лучших, но он остановился на ней, чтобы не терять возможности учиться. Упорно преодолевал трудности, усталость, но классы посещал по вечерам в течение трех лет и считался примерным учеником. Затем, чтобы не попасть в лапы полиции за активное участие в рабочих сходках, вынужден был переменить место работы, уйти подальше от Миусской площади. Помог ему рабочий Миков, устроивший на граммофонную фабрику. Отсюда был уволен за участие в забастовке. Теперь оказался на улице с полицейской меткой о неблагонадежности, да еще под угрозой ареста по законам военного времени. Снова на помощь пришел Миков. Он сказал, что имеет на примете одно место. Но не в Москве, а верст за двести. Зато далеко от глаз полиции. Кирилл согласился, и тогда Миков дал молодому рабочему «адрес нужного человека».

Таким человеком оказался Л. Я. Карпов, инженер и администратор акционерного общества «Гарпиус», которое ведало производством скипидара и канифоли. Кирилл смутился было, не ожидая, что столь высокая персона захочет с ним разговаривать. Однако Карпов принял Мерецкова обходительно, внимательно выслушал просьбу, затем дал направление на завод в Судогду — небольшой городок во Владимирской губернии. (Лишь позднее узнал Кирилл Мерецков, что Лев Яковлевич Карпов был старейшим революционером-большевиком, руководившим в 1906–1907 годах Москворецким комитетом РСДРП. После Октябрьской революции он возглавлял химический отдел ВСНХ, налаживал работу первых социалистических предприятий и научно-исследовательскую деятельность. Умер в 1921 году, прах его покоится у Кремлевской стены на Красной площади в Москве.)

В Судогде прошли последующие три года жизни Мероцкова. На заводе его поставили слесарем по ремонту оборудования. Постепенно втянулся в новое дело, увлекся, работал с охотой. Администрация отмечала усердие и хорошее поведение молодого рабочего. Никто и не подозревал, что приехавший из Москвы слесарь, лихой гармонист, открытый, веселый парень, встречается с приезжающими в Судогду людьми, которые передают ему приветы от Карпова, а он подыскивает им квартиры, сообщает только ему известные адреса во Владимире и Иваново-Вознесенске. Кирилл догадывался, что это были за люди, по умел молчать, устраивая их и снабжая нужными адресами.

Однажды завод в Судогде посетил управляющий Л. Я. Карпов. Поздоровался с Мерецковым дружески, как со старым знакомым, похвалил за хорошие отзывы администрации о работе, расспросил и о прочитанном за по следнее время. А когда Кирилл чистосердечно признался, что давно не брал книгу в руки, пожурил:

— Книгу забывать нельзя, особенно вам, молодому человеку…

Пообещал помочь наметить план занятий по самообразованию и для этого пригласил зайти к нему вечером. Так у Кирилла появился список книг, подготовленный Карповым. Сначала он читал рекомендованные книги как бы по заданию учителя, из уважения к человеку, который дал ему это задание. Затем втянулся в систематическое, целеустремленное чтение и уже никогда впоследствии не расставался с книгой. Она стала его другом и советчиком па всю жизнь.

В марте 1917 года городок всколыхнула весть о том, что царь Николай II отрекся от престола. Волна революционного подъема нарастала. Кирилл Мерецков присоединился к образовавшейся в Судогде ячейке РСДРП. Ее партийным руководителем стал Петр Владимирович Ошмарин, участник революции 1905 года, обладавший большим опытом революционной борьбы. Он также оказал огромное влияние на Мерецкова.

Вечером 1 мая 1917 года после демонстрации под лозунгом «Вся власть Советам!» большевики Судогды провозгласили создание уездного комитета РСДРП (б). Его председателем был избран П. В. Ошмарин, секретарем — Мерецков. С этого времени Кирилл целиком окунулся в цартийную работу.

В пору революционных бурь быстро мужают люди. Борьба с эсерами, разгоревшаяся в городском исполнительном комитете, закалила молодого большевика, снискала ему авторитет и уважение среди товарищей. И когда на одном из заседаний укома было решено по примеру Мурома создать в Судогде красногвардейский отряд, Мерецков был назначен начальником штаба отряда Красной гвардии.

В красногвардейский отряд пришли в подавляющем большинстве рабочие, которых надо было обучать обращению с оружием. Но, прежде чем учить, начальнику штаба самому пришлось многому учиться. В отряде были красногвардейцы, служившие прежде в армии. Они помогли начальнику штаба овладеть стрелковым оружием, дали первое представление о строе и тактике боя.

Мерецков учился и учил других бойцов. Шаг за шагом красногвардейский отряд превращался в самую сильную военную организацию города. В тревожные дни, когда генерал Корнилов двинул полки на Петроград, местный Совет возложил охрану порядка в городе наряду с милицией на Красную гвардию. Сразу же после победы Октябрьского вооруженного восстания в Питере Судогодский Совет, являясь, по существу, большевистским, объявил о взятии власти в городе в свои руки. Кирилл Мерецков был назначен председателем военного отдела в Совете.

Главной заботой военного отдела, как вспоминал Кирилл Афанасьевич, в те дни оставалась Красная гвардия. Он прилагал все усилия, чтобы расширить и укрепить отряд, сколотить из него боеспособную военную единицу, на которую можно было бы возложить задачу вооруженной защиты Советской власти в уезде. В окрестных районах было тревожно. Нередко вспыхивали эсеро-кулацкие бунты. Мерецков внимательно следил за событиями в уезде, держал отряд в готовности к борьбе против контрреволюционных выступлений, усиливал охрану города. Когда вспыхнул контрреволюционный мятеж в Муроме, Мерецков по приказу Владимирского губкома во главе судогодского отряда выступил на его подавление. Совместными усилиями Красной гвардии Владимира, Судогды, Коврова эта задача была решена.

Летом 1918 года, когда в результате мятежа чехословацкого корпуса и с помощью интервентов разрозненные антисоветские выступления слились в единый поток контрреволюции, по приказу В. И. Ленина из Петрограда, Москвы, других пролетарских центров двинулись на восток рабочие отряды, воинские подразделения и части. Город Владимир посылал на фронт свой отряд, в который влились и красногвардейцы Судогды. Командиром объединенного отряда был назначен бывший офицер царской армии С. М. Говорков, комиссаром — Мерецков.

Говорков оказал немалое влияние на дальнейшую судьбу Мерецкова. Доверительные беседы человека, который, будучи офицером царской армии, не колеблясь, сразу же после Февральской революции стал на сторону большевиков и решительно пошел за партией Ленина, его рассказы о старой армии, о воинском искусстве, о принципах организации боевой работы многое значили для молодого комиссара. «В юные годы я полагал, — писал об этом сам Кирилл Афанасьевич, — что настоящий командир — это тот, кто смел и силен, обладает громким голосом и хорошо стреляет. Большевистская выучка помогла уяснить, какое огромное значение имеет морально-политический фактор, сознание солдата. Я постепенно начинал постигать то, что может дать человеку либо систематическое военное образование, либо сама война. А учился, глядя прежде всего на Говоркова». И в том, что Мерецков решил для себя вопрос, кем быть, немалую роль сыграл Говорков.

К сожалению, недолго пришлось Мерецкову шагать рядом с новым другом. В начале сентября, поднимая бойцов в атаку, стал впереди отряда в полный рост Говорков. Сзади себя поставил комиссара и знаменосца. Бойцы подхватили слова песни «Вихри враждебные веют над нами…» и двинулись на врага вслед за своим командиром. Через несколько шагов Говорков покачнулся…

Он погиб смертью героя. А Мерецков остался один — и за комиссара, и за командира. В том памятном бою он сам довел цепь красноармейцев до железнодорожной насыпи, там она залегла. Подползли ротные с вопросом, что делать дальше. Комиссар видел, что медлить нельзя. Вспомнив уроки Говоркова, поставил ротным задачу, затем сказал: «Как встану — вот и сигнал. Атакуем дальше!» Скоро бой закончился и для комиссара: в рукопашной схватке он был ранен, очнулся на полке вагона санитарного поезда.

Ранение оказалось тяжелым. Мерецкова доставили в Судогду. Здесь его встретили друзья. Сообщили радостное известие: 10 сентября наши войска освободили Казань. В числе частей, которые вошли в город, был и Владимирский отряд… Высоко были отмечены и заслуги Мерецкова в боях за Казань — он был награжден орденом Красного Знамени.

Почти два месяца лечился Мерецков. Когда дела пошли на поправку, стал присутствовать на заседаниях укома, помогать в работе новому военному комиссару. А вскоре, после первой годовщины Октября, отличившемуся в боях комиссару, который настойчиво просился в действующую армию, губком РКП (б) предложил отправиться на учебу в только что открытую в Москве академию Генерального штаба. Мерецков с радостью согласился: появилась возможность получить систематическое военное образование.

На учебу в академию прибывали слушатели прямо с фронтов. Вместе с Кириллом Мерецковым приступили к учебе Василий Чапаев, Павел Дыбенко, Леонид Петровский, Василий Соколовский, Иван Тюленев, Семен Урицкий, Иван Федько. Красной Армии нужны были свои командные кадры из рабочих и крестьян.

Постигать программу высшей военной школы многим слушателям было очень трудно, потому что невелик был уровень общеобразовательных знаний. Как известно, по этой причине оставил академию Василий Иванович Чапаев. Нелегко приходилось и Мерецкову. Однако он настойчиво продолжал овладевать военными знаниями.

Дважды пришлось прерывать учебу в связи с отправкой слушателей первого и второго курсов на фронт. В первый раз это случилось в мае 1919 года. Колчак, перейдя в наступление, начал теснить наши войска. Часть слушателей была направлена на Восточный фронт. Мерецкова направили на Южный фронт в 9-ю армию, которая вела тяжелые бои против белогвардейских войск Деникина. В 14-й стрелковой дивизии, которой командовал известный большевик-латыш А. К. Степинь (Стенин), Мерецкова назначили помощником начальника штаба. Ему поручили вести карту обстановки. В условиях, когда дивизия отступала, а телефонная и телеграфная связь отсутствовала, пользы от этого было немного: информация в штаб поступала с опозданием. Мерецков вскоре понял бессмысленность своей работы: сведения, которые он наносил на карту, не отражали действительного положения войск, от ставали от времени. В своих воспоминаниях Мерецков рассказал о том, как Степинь пришел к нему на помощь.

«Увидев меня, начдив спросил, как идут дела.

— Неважно! Я не справляюсь с канцелярской работой, да и толку от нее при такой постановке дела не вижу. Штаб опаздывает с регистрацией изменений. Поэтому в жизни обстановка одна, а на карте другая.

— А вы умеете сидеть на лошади?

— Умею. И вообще люблю лошадей.

— Ну так вот тебе кобыла, — перешел начдив сразу на «ты» (на «вы» он обращался подчеркнуто вежливо к штабным работникам, предпочитавшим седлу стул), — поступай в мое распоряжение, скачи в войска и узнавай, что нужно.

Я поблагодарил за лошадь, тут же оседлал ее и отправился в бригады. Дело сразу изменилось. Приеду, узнаю, что произошло, и нанесу на карту».

С самого начала Степинь с интересом и вниманием отнесся к командиру, прибывшему из академии. Много расспрашивал о прошлой работе, об обучении в академии и характере занятий, о профессорах, многие из которых были ему знакомы по совместной службе в старой армии. Приглядевшись к тому, что и как делает Мерецков, и убедившись, что работа пошла, начдив поручил ему помогать командованию 1-й стрелковой бригады, в состав которой входили, в частности, подразделения интернационалистов. В дальнейшем Кирилл Афанасьевич временно исполнял обязанности начальника штаба этой бригады. В одном из боев в районе станции Серебряково он был контужен: разрывом снаряда его выбросило из седла, на какое-то время он даже оглох.

Между тем под давлением превосходящих сил деникинцев войска 9-й армии отступали. Свирепствовал тиф. Не хватало боеприпасов. И без того тяжелое положение армии, в состав которой входила 14-я стрелковая дивизия, усугубилось еще более в результате измены ее командующего, бывшего царского полковника Н. Д. Всеволодова. Новым командующим был назначен А. К. Степинь. К этому времени белоказаки перехватили дорогу на Поворино, по которой отходила 14-я дивизия. В бою создалось критическое положение. И тогда молодой красный командир Мерецков, видя, что казаки с гиком и свистом, выставив пики вперед, бросились в атаку на залегших вдоль дороги бойцов 1-й стрелковой бригады, вскочил на коня и новел за собой в контратаку кавалерийский полк, приданный бригаде.

В этом бою он получил новое серьезное ранение в ногу. Казачья пуля, пущенная почти в упор, пробила кость. Однако белые отступили, а 14-я дивизия вышла в Поворино. Товарищи вынесли Мерецкова с поля боя. Перед отправкой в госпиталь на операцию его навестил командарм Степинь. Прощаясь, выразил пожелание поскорее поправляться и возвратиться в 9-ю армию. Того же хотел и сам Мерецков. Но сразу не смог вернуться в строй, до осени пролежал в госпитале. А когда подлечился, уехал в Москву, ибо пришло указание: оставшихся в живых слушателей первого набора академии Генерального штаба откомандировать для прохождения второго курса.

Прошел очередной год учебы, и вновь бои. Для Кирилла Афанасьевича это было уже третье военное лето. Теперь он получил назначение помощником начальника штаба по разведке 4-й кавалерийской дивизии Первой Конной армии. Участвовал в июньском прорыве польского фронта, в освобождении Житомира, в боях на Сбруче, Стыри, Буге. Проявил себя не только конармейцем отчаянной храбрости, но и умелым штабным работником.

В районе Коростеня Мерецков в третий раз за годы гражданской войны был ранен. После лечения в киевском лазарете вернулся в Первую Конную, наступавшую на Варшаву. На этот раз получил направление в 6-ю дивизию, начальником которой был С. К. Тимошенко. Кириллу Афанасьевичу были поручены обязанности помощника по разведке, а также и по оперативной работе. Это расширение должностных обязанностей, как отмечал он сам, было полезным с точки зрения приобретения необходимых познаний. Вообще Мерецков считал, что месяцы, проведенные в рядах Первой Конной, сыграли очень большую роль в его формировании как красного командира. Его взгляды на военное искусство и практическое воплощение их в жизнь вплоть до середины 20-х годов определились опытом, вынесенным именно из боевых операций 4-й и 6-й дивизий Первой Конной армии. «Иногда я задумываюсь и задаю себе вопрос, — писал Кирилл Афанасьевич, — что дало мне больше — практика сражений на полях той войны или академическая теория? И не могу ответить на этот вопрос. И то и другое переплелось воедино…»

В октябре 1921 года Кирилл Афанасьевич Мерецков, которому минуло 24 года, в числе слушателей первого массового выпуска завершил учебу в военной академии. Он был аттестован в должности командира бригады.

Незадолго до выпуска из академии Мерецков отпросился в отпуск на несколько дней в Судогду «для устройства личных дел» — так он мотивировал свою просьбу. Хотелось встретиться с Дусей Беловой. Около пяти лет прошло со времени их первой встречи.

А произошла она так. Приехал в очередной раз Кирилл Мерецков в Муромцово, где находилось управление судогодского завода, деньги получать на артель. Кассирша Пелагея Петровна рассчиталась и пригласила его зайти к ним домой на чай. Она еще раньше заприметила молодого слесаря. Суровый не по годам юноша, не очень-то разговорчивый, понравился ей какой-то своей мужской самостоятельностью. Вот и решила Пелагея Петровна познакомить его со своей младшей сестрой. Кирилл принял приглашение, вечером пришел в дом Беловых. Там и встретил он свою любовь. Лукавая смешинка таилась в голубых глазах стройной девушки. Чуть тронь — брызнет весельем. Кирилл стал часто навещать Дусю.

Когда уходил из Судогды красногвардейский отряд, сговорились Дуся и Кирилл навсегда связать свою судьбу после войны. Она ждала его все эти долгие-долгие годы. И вот 31 января 1921 года Кирилл Афанасьевич и Евдокия Петровна стали мужем и женой…

Первое назначение после выпуска Мерецков получил командиром учебной бригады в Петрограде. Однако его служба в городе на Неве закончилась, практически не начавшись. М. Н. Тухачевский настоял тогда, чтобы Мерецкова как бывшего кавалериста использовали в кавалерии. Возражений со стороны высшего начальства не последовало, и его отправили на запад, в Белоруссию.

В начале 1922 года он занимался формированием в Белоруссии кавалерийского корпуса, затем был начальником штаба 1-й Томской Сибирской кавалерийской дивизии.

Таким образом, в межвоенные годы Мерецков продолжал проходить через различные ступени штабной службы: помощник начальника штаба 15 го стрелкового корпуса, начальник штаба 9-й Донской стрелковой дивизии Северо-Кавказского военного округа, начальник мобилизационного отдела, помощник начальника и комиссар штаба Московского военного округа… Военная служба забрасывала его в различные районы страны — в Белоруссию, на Дон, Северный Кавказ, в Москву, на Дальний Восток. Он возглавлял штабы Белорусского военного округа, Особой Краснознаменной Дальневосточной армии (ОКДВА), работал под непосредственным руководством таких выдающихся полководцев и военачальников, как К. Е. Ворошилов, И. П. Уборевич, В. К. Блюхер.

В середине 1930 года в Московском военном округе Мерецков получил возможность пройти стажировку в должности командира и комиссара дивизии. Вскоре после этого в составе группы командиров Красной Армии побывал в Германии, где ознакомился со службой немецких штабов и методикой проведения учений. Впечатление от поездки осталось тревожным. Во всей общественной жизни страны, особенно в армии, усиленно пропагандировались милитаристские и нацистские идеи. Чувствовалось, что германский империализм готовит мощную военную машину и отнюдь не для оборонительных целей.

В войсках Белорусского военного округа, когда Мерецков возглавлял его штаб (1933–1934), практически отрабатывались такие важные вопросы теории глубокого боя, как создание и применение крупных соединений танковых войск, массированное применение артиллерии, крупных воздушных десантов, штурмовой и бомбардировочной авиации и др. Этот округ являлся также своего рода школой освоения новой боевой техники, которой страна снабжала армию, школой выработки форм и методов ее боевого применения.

Служба на Дальнем Востоке позволила Мерецкову глубоко ознакомиться с новыми для него обширными пространствами, которые занимала Особая Краснознаменная Дальневосточная армия. Вступив в 1945 году в командование 1-м Дальневосточным фронтом, он использовал многое, что приобрел ранее, работая в ОКДВА начальником штаба. «Но не нужно думать, — подчеркивал он, — что ОКДВА принесла мне прямую пользу только десятилетием позже. Такая мысль была бы просто неправильной. Любой военачальник, меняя место службы и врастая в новую обстановку, сразу же набирается свежего практического опыта, ибо несовпадающие условия моментально заставляют изыскивать другие пути решения сходных по типу военных задач… Смена впечатлений сама по себе будет… выдвигать перед военачальниками новые проблемы, побуждать их к тому, чтобы взглянуть на дело с незнакомой прежде стороны».

В октябре 1936 года комдив Мерецков отправился в Испанию в качестве военного специалиста для оказания помощи республиканскому правительству в борьбе с мятежниками генерала Франко. Накануне отъезда заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза М. Н. Тухачевский ознакомил его с характером борьбы, происходящей в Испании, и задачами советских командиров-добровольцев. Он кратко охарактеризовал старую испанскую армию, почти полностью вставшую на сторону Франко, заметив, что не она представляла главную опасность для республиканской Испании. Испанская армия располагала опытом ведения «малых» колониальных войн, не более того. Обстановка осложнялась тем, что к мятежникам Франко уже потянулись их фашистские собратья — итальянские и немецкие военные советники. Следующим шагом могла быть прямая интервенция со стороны фашистской Германии и Италии.

Об армии Италии маршал сказал, что она немногим отличалась от старой испанской армии. Что же касается немецкой, то она заслуживала серьезного внимания. Причем надо иметь в виду, подчеркнул Тухачевский, что за пять лет, истекших после посещения Веймарской республики советской военной делегацией, в состав которой входил он сам, а также и Мерецков, в армии гитлеровской Германии произошли огромные изменения.

Оценивая силы республиканцев, Тухачевский отметил, что они включали большую часть народа — рабочих, крестьян, интеллигенцию. Но из них еще нужно создать армию с четкой организацией, твердой дисциплиной. Точно так же из добровольцев разных стран предстояло создать боеспособные интернациональные бригады. Из всего этого вытекала первейшая задача, которую предстояло решать советским военным советникам, — помочь республиканскому правительству Испании создать регулярную армию.

Приезд в Испанию группы советских добровольцев во главе с К. А. Мерецковым совпал с началом очередного наступления франкистов на Мадрид. В тяжелые дни для республиканцев, с трудом отбивавших атаки мятежников, Мерецков-Петрович (его псевдоним) по распоряжению главного военного советника Я. К. Берзина сразу же включился в активную работу, выполняя обязанности советника при начальнике Главного штаба. Он познакомился непосредственно на месте с обстановкой на всех основных направлениях обороны Мадрида, оказывал конкретную помощь молодым, неопытным командирам республиканских войск.

Когда непосредственная угроза Мадриду была снята, К. А. Мерецков, В. Е. Горев, Б. М. Симонов и другие советские военные специалисты под руководством Я. К. Берзина направили свои усилия на то, чтобы помочь республиканскому правительству осуществить радикальные меры по укреплению своей армии. Совместно с испанскими товарищами был разработан план первоочередных мероприятий.

Центральная идея плана заключалась в том, чтобы вести активную оборону на фронтах и завершить создание регулярной армии, а в тылу страны — стратегических резервов. Несмотря на царившие в правительстве и военном руководстве республиканцев разногласия, предложенный план в основном был одобрен. Мадридский фронт признавался основным. Председателем хунты обороны Мадрида был назначен генерал Миаха, советником к нему Мерецков, которому, кроме того, поручили заниматься вопросами, связанными с подготовкой новых формирований для Мадридского фронта.

В городе Альбасете, который был центром формирования новых частей, вместе с Кириллом Афанасьевичем работали Н. П. Гурьев, В. Я. Колпакчи, А. И. Родимцев, Б. М. Симонов, Д. А. Цюрупа. По договоренности с Главштабом Испанской республики вначале формировались бригады, чтобы затем, когда они приобретут боевой опыт, слить их в дивизии, а когда окрепнут дивизии — объединить их в корпуса. «Мы очень торопились, — вспоминал об этой напряженной работе Кирилл Афанасьевич, — поэтому бригады не успели достаточно хорошо обучиться военному делу. Искусство войны им пришлось постигать сразу на практике».

Большую часть зимы 1936/37 года Мерецков провел в Кастилии, так как в обороне Мадрида в это время особое внимание пришлось уделять боям, развернувшимся вдоль берега реки Харамы. Не сумев пробиться к столице с юга, запада, северо-запада, мятежники повели на нее атаку с юго-востока. Цель, которую они теперь преследовали, — отрезать Мадрид от морских портов Валенсия, Аликанте, Картахена, сомкнуть вокруг него кольцо. Участвуя в боях, Мерецков-Петрович на практике показывал, как должно командиру вести себя под огнем. Во время одной из атак английские волонтеры, увидев в своих рядах русского военного советника, настолько были восхищены его храбростью, что после боя подбежали к нему, пожимали руки, обнимали, целовали.

И под Харамой мятежники получили решительный отпор.

В марте 1937 года резко усилилась активность фашистских сил. Генерал Франко, потерявший в боях под Харамой ударные кадры своего марокканского корпуса, сделал ставку на итальянский экспедиционпый корпус, соединения которого сосредоточивались к северо-востоку от Мадрида, в районе Гвадалахары. Цель мятежников оставалась прежней — пробиться к Мадриду через харамский бассейн, только с другой стороны.

В этих событиях Кирилл Афанасьевич помог республиканскому командованию разгадать замыслы врага и разработать соответствующий план действий. По его предложениям была осуществлена реорганизация республиканских войск, переброшенных на гвадалахарское направление. В марте 1937 года испанские республиканские и интернациональные части, значительно повысившие свою боеспособность, отбили атаки итальянцев, остановили их наступление, а вскоре сами перешли в контрнаступление. В итоге итальянский корпус потерпел столь сокрушительное поражение, что само слово «Гвадалахара» стало для республиканцев синонимом победы.

Через два месяца после завершающих гвадалахарских событий Мерецков возвратился на Родину. Оценивая деятельность своих товарищей, военных советников Я. К. Берзина, В. Е. Егорова, Р. Я. Малиновского, А. И. Родимцева, Н. Н. Воронова, Н. П. Гурьева, П. И. Батова, Я. В. Смушкевича, Д. Г. Павлова и др. в испанских событиях, он писал: «Эти товарищи отлично выполняли свой долг, и, в свою очередь, для большинства из них Испания послужила той школой, уроки которой пригодились им впоследствии, в 1941–1945 годах».

Слова об отличном выполнении своего долга в полной мере относятся к самому Мерецкову. Его самоотверженная служба на посту военного советника дважды была отмечена Советским правительством: за оборону Мадрида в 1936 году и Харамские бои он был награжден вторым орденом Красного Знамени, а за участие в разгроме итальянского экспедиционного корпуса под Гвадалахарой — орденом Ленина.

Четыре последующих предвоенных года после возвращения из Испании составили в жизни Кирилла Афанасьевича, как он сам говорил, особый этап. Ему были доверены ответственные служебные посты: заместителя начальника Генерального штаба, командующего войсками Приволжского военного округа, в феврале 1939 года — Ленинградского военного округа. Перед этим ему было присвоено звание командарма 2-го ранга. В мар е 1939 года на XVIII съезде партии он был избран кандидатом в члены Центрального Комитета ВКП(б).

В период советско-финляндской войны имя Мерецкова узнала вся страна. Он приобрел боевую репутацию военачальника — специалиста по ведению боевых действий в условиях лесного севера и прорыву глубокоэшелонированных районов. Летом того же года ему присвоили звание генерала армии и назначили заместителем наркома обороны; с августа 1940 по январь 1941-го он был начальником Генерального штаба, после чего, сдав дела Г. К. Жукову, возвратился на должность заместителя наркома обороны и продолжал заниматься вопросами боевой подготовки. Летом 1940 года Мерецков очень много занимался подготовкой ряда учений в Московском, Ленинградском, Белорусском, Киевском военных округах, выступал перед командным составом на разборах, делился боевым опытом, подводил итоги учений.

Весной 1941 года снова проводил учения в Ленинградском военном округе, причем в ходе этих учений отрабатывались главным образом вопросы ведения оборонительной операции на широком фронте против превосходящих сил противника. Затем посетил Киевский, Западный и Прибалтийский особые военные округа, Одесский военный округ. Побывал в некоторых армиях, пограничных частях, поднимал войска по боевой тревоге, проводил военные игры с командным составом, а с войсковыми соединениями тактические учения.

Здесь кажется уместной его собственная оценка последних четырех предвоенных лет своей жизни: «По напряжению, которое я тогда испытывал, эти четыре года могут сравниться только с годами Великой Отечественной войны. В то же время непосредственное общение с советскими государственными и партийными деятелями дало мне очень многое. Меня учили мыслить не только как военнослужащего, хотя бы и высокого ранга. Наблюдая вплотную за тем, как решались нашими партийными и государственными органами важнейшие экономические и политические проблемы, как ставились и обсуждались связанные с ними вопросы, я учился масштабности мышления, учился рассматривать события прежде всего в крупном плане, с точки зрения общегосударственных интересов».

Вечером накануне 22 июня 1941 года нарком обороны Тимошенко вызвал к себе своего заместителя Мерецкова и сказал:

— Возможно, завтра начнется война! Вам надо быть в качестве представителя Главного Командования в Ленинградском военном округе. Его войска вы хорошо знаете и сможете при необходимости помочь руководству округа. Главное — не поддаваться на провокации.

Мерецков задал наркому один только вопрос:

— Каковы мои полномочия в случае вооруженного нападения?

— Выдержка прежде всего, — ответил Тимошенко. — Суметь отличить реальное нападение от местных инцидентов и не дать им перерасти в войну. Но будьте в боевой готовности. В случае нападения сами знаете, что делать.

Встретившие К. А. Мерецкова в штабе округа заместитель командующего войсками округа генерал-лейтенант К. П. Пядышев, начальник штаба округа генерал-майор Д. Н. Никишев, член Военного совета корпусной комиссар Н. Н. Климентьев, уже ознакомившиеся с приказом наркома о приведении войск в боевую готовность, жаждали услышать живое слово представителя Москвы. Сам командующий войсками генерал-лейтенант М. М. Попов накануне отправился в инспекционную поездку. Не было в Ленинграде и первого секретаря обкома партии А. А. Жданова. Он находился в Москве. Мерецков предложил провести заседание Военного совета.

Война в границах округа пока что дала себя знать налетом вражеской авиации. Два немецких самолета прорвались в небо над жилыми кварталами Ленинграда и начали бомбежку. Один из них удалось сбить. На границе с Финляндией было тихо. Зато война вовсю пылала у южных границ Прибалтийских республик, где удар немецко-фашистской группы армий «Север» принимали на себя войска Прибалтийского особого военного округа.

Присутствовавшие на заседании отчетливо представляли себе, что важнейшим стратегическим пунктом оборонительных действий войск округа будет Ленинград. Предложения Мерецкова, высказанные на заседании Военного совета, привлекали внимание прежде всего к созданию глубокоэшелонированной обороны на Карельском перешейке и приведению в боевую готовность укрепленного района на старой границе с Финляндией выделением туда соответствующего количества войск. Этот УР, упиравшийся правым флангом в Ладожское озеро, а левым в Финский залив, перекрывал с северо-запада все пути к Ленинграду. Немедленное повышение его устойчивости Кирилл Афанасьевич считал совершенно безотлагательным делом. И оно было сделано командованием военного округа. Впоследствии, как известно, наступление на Ленинград, начавшееся из Финляндии, было остановлено именно на рубеже укрепрайона.

Вторым ответственным направлением в обороне Ленинграда, основываясь на сведениях, которые поступили из Прибалтийского военного округа, Мерецков считал юго-западное. Он посоветовал не мешкая приступить к подготовке оборонительных позиций по рубежу реки Луга. Еще неизвестно, говорил он, как будут развертываться события в Прибалтике, но ленинградцы должны быть готовы ко всему. Поэтому надо укрепить псковско-островский рубеж. Строительство укреплений велось там в 1939 году. Теперь нужно привести их в готовность к бою, заблаговременно занять войсками.

Вот это второе предложение Мерецкова не всем присутствовавшим на Военном совете показалось актуальным. Традиционно опасным для Ленинграда направлением всегда считалось северо-западное. Зачем же распылять силы и немедленно приступать к строительству оборонительной линии в районе Луги? Однако возвратившийся из Москвы А. А. Жданов сразу же поддержал предложение о необходимости срочного строительства Лужской оборонительной линии и доложил о нем И. В. Сталину. Его согласие было получено. Десятки, затем сотни тысяч ленинградцев отправились на возведение оборонительной линии в 150 километрах от города, спешно сооружали доты, дзоты, траншеи, надолбы, противотанковые рвы.

К Лужскому оборонительному рубежу передовые танковые подразделения немецко-фашистской группы армий «Север» вышли 10 июля. Дальнейшее наступление врага на Ленинград здесь было задержано на целый месяц, чему прежде всего способствовал контрудар 11-й армии в районе Сольцы. Это драгоценное время было использовано для подготовки обороны непосредственно на ближних подступах к городу.

Через сутки после начала войны, 23 июня, генерал армии Мерецков был срочно отозван в Москву. Ему было поручено непосредственно заниматься изучением обстановки, складывающейся на северо-западном участке фронта, и разработкой мер, которые способствовали бы улучшению управления отходящими войсками.

В последних числах августа 1941 года соединения 16-й армии противника возобновили наступление южнее озера Ильмень. Прорвав оборону наших войск на реке Ловать, они устремились на восток, заняли Лычково и Деменск. Создалась угроза выхода врага к Октябрьской железной дороге, соединяющей Москву с Ленинградом. Генерал Мерецков отправился на Северо-Западный фронт, чтобы на месте разобраться в обстановке и решить, что и как нужно делать, чтобы остановить дальнейшее продвижение врага.

В штабе фронта, заслушав доклады командующего П. А. Курочкина и начальника штаба фронта Н. Ф. Ватутина, присмотрелся к тому, что и как они делают, в целом одобрил проводимые ими мероприятия. Наступление противника было трудно отразить прежде всего потому, что он владел инициативой и многократно превосходил силы и средства, которыми располагало командование Северо-Западного фронта. Однако кое-что для усиления отпора врагу, по мнению Мерецкова, предпринять следовало. Это «кое-что» — так подсказывал и полученный уже опыт на других фронтах — заключалось в том, чтобы поднять активность наших обороняющихся войск во всех звеньях — от рот и батальонов до армий включительно.

Не давать врагу покоя ни днем ни ночью, при любой возможности переходить в контратаки, наносить контрудары — вот в чем прежде всего следует видеть имеющийся резерв для отпора наступающему противнику. Кирилл Афанасьевич и мысли не допускал, что эта идея явится откровением для Курочкина и Ватутина. Но он своей властью и авторитетом укрепил их решимость сосредоточить на ее реализацию усилия как свои собственные, так и командиров всех степеней. Для этого он предложил в первую очередь собрать все наличные самолеты, автомобили и установить с их помощью надежную связь фронта с армиями, армий — с соединениями, чтобы обеспечить постоянное и твердое управление подчиненными войсками. Вместе с тем он потребовал создать хотя бы небольшие резервы для парирования вражеских прорывов. Были приняты решительные меры по созданию в короткие сроки глубокоэшелонированной обороны с развитой системой различных инженерных и минно-взрывных заграждений. Наконец, особое внимание было уделено по его совету организации разведки.

Осуществление намеченных мероприятий вскоре дало свои результаты. Положение наших войск на Северо-Западном фронте стало стабилизироваться. Мерецков совместно с командованием фронта начал подумывать о том, как бы срезать образовавшийся восточнее Ловати фашистский плацдарм, названный Демянским. Для этого фронту нужно было изыскать дополнительные силы. Надеяться на получение подкреплений от Ставки Верховного Главнокомандования в то время не приходилось: ожесточенное сражение шло западнее Москвы. Может быть, думал Кирилл Афанасьевич, надо в срочном порядке организовать обучение некоторых контингентов местных жителей во фронтовом тылу, спросив на это разрешение у Ставки?.. Его раздумья прервал очередной срочный вызов 17 сентября в Москву.

В тот же день по прибытии Мерецкова в столицу его принял Верховный Главнокомандующий. Он выслушал Доклад генерала армии о положении дел на Северо-Западном фронте, его замыслы по поводу дальнейших действий и сказал:

— Это хорошо, что положение стабилизировалось. Я вижу, вы вошли в курс дела. Хотим дать вам ответственное задание.

Суть задания заключалась в том, чтобы Мерецков ве-медлепло выехал на Ладожско-Онежский перешеек, в 7-ю армию Карельского фронта, которая с боями отходила на юг, к реке Свирь. Его задача — помочь наладить оборону, ни в коем случае не допустить прорыва финнов к реке Волхов на соединение с немецко-фашистскими войсками.

7-й армией командовал генерал-лейтенант Ф. Д. Гореленко. Во время финской кампании, когда Мерецков был командармом-7, Гореленко командовал корпусом в той же армии. Зарекомендовал себя хорошим военачальником, умным человеком, очень расчетливым и храбрым. Правительство удостоило его звания Героя Советского Союза за боевые отличия в советско-финляндской войне. И. В. Сталин знал его еще с гражданской войны. Направляя теперь Мерецкова в эту армию, Сталин заключил беседу следующими словами:

— Посмотрите, как идут дела у Горелеико. Вы знаете войска этой армии, ее командиров, а они знают вас. Помогите советом. Если этого будет мало, разрешаю вступить в командование. Приказываю любым способом финнов остановить.

К моменту прибытия Мерецкова в Петрозаводск, где находился штаб 7-й армии, положение в полосе ее обороны сложилось весьма тяжелое. Финляндия после вступления в войну на стороне фашистской Германии повела наступление на Ленинград через Карельский перешеек. Не сумев прорвать здесь оборону советских войск, противник двинул затем свою так называемую Карельскую армию, включавшую финские соединения, севернее Ладожского озера, чтобы обойти Ленинград с северо-востока. Это его наступление развертывалось по двум главным направлениям: на Олонец и на Петрозаводск. Оборонявшаяся здесь армия генерала Гореленко имела всего лишь три стрелковые дивизии. У противника было сил вчетверо больше. 7-я армия медленно отходила на юго-восток, сдерживая натиск врага.

Создавшееся стратегическое положение нельзя было назвать хорошим, но оно и не внушало серьезных опасений нашему Верховному Главнокомандованию, пока наступавшие к Ленинграду с юго-запада немецко-фашистские войска находились далеко от Волхова. Однако спустя два месяца выход финнов на северо-востоке от Ленинграда к реке Свирь, а немецко-фашистских войск на юго-востоке к Волхому явно подсказывал гитлеровскому командованию конкретный оперативный план — ударами навстречу друг другу сломить сопротивление советских войск и, соединив свои силы, замкнуть еще одно внешнее кольцо окружения вокруг Ленинграда.

Финны резко усилили нажим на 7-ю армию и рассекли ее войска на три группы: центр армии, глубоко выгнувшийся на восток, раздвоился. Оставшиеся здесь соединения образовали южную группу, прикрывавшую устье Свири, и петрозаводскую. Третья группа, Медвежьегорская, оказалась отрезанной от основных сил, когда финны прорвались к Кондопоге, и отошла на северо-восток. Связь с ней (120 километров по Онежскому озеру) почти прекратилась. И между двумя другими группами грозила вот-вот прекратиться, так как противник выходил уже на берег Онежского озера.

Кирилл Афанасьевич прекрасно понимал, что сказанные ему Сталиным слова: «Если этого будет мало, разрешаю вступить в командование» — были не более чем вежливой формой приказа. Он начал детальное изучение обстановки (в общих чертах его ознакомили с нею в Ставке) с того, что при перелете в Петрозаводск совершил первую посадку на аэродроме неподалеку от Волхова. Цель при этом преследовал двоякую: во-первых, лично ознакомиться с положением на свирьском направлении, где оборонялась Южная группа под командованием генерала В. Д. Цветаева; во-вторых, не менее важным он считал установление связи с командованием 54-й армии (командующий Маршал Советского Союза Г. И. Кулик), которая обороняла южное побережье Ладожского озера, а значит, по существу, обеспечивала тылы 7-й армии; прорвись здесь гитлеровцы к Волхову, и все связи 7-й армии окажутся нарушенными, а она под угрозой удара с тыла.

Маршал Г. И. Кулик ознакомил Мерецкова с обстановкой, оценив ее как относительно спокойную. Противник был остановлен на рубеже восточнее Мги, и, по словам Кулика, все его попытки прорыва в направлении Волхова успешно отражены. Однако затишье здесь, по-видимому, временное. Разведданные указывали на производимую гитлеровским командованием перегруппировку своих сил. Наиболее вероятным следовало считать удар на Грузино, Будогощь, Тихвин.

В Южной группе 7-й армии выяснилось, что ее командующий генерал Цветаев болен. Он только смог сообщить Мерецкову, что в группу входят 314-й стрелковая дивизия, два отдельных стрелковых полка, стрелковый батальон и некоторые подразделения усиления. Противнику в ряде мест удалось преодолеть Свирь и создать плацдарм на ее южном берегу. Наиболее боеспособной была 314-я дивизия генерала А. Д. Шеменкова, остальные части и подразделения во многом утратили боеспособность, измотаны и обессилены предыдущими боями.

Сведения об обстановке на данный момент, которыми располагал Цветаев, да и штаб группы, не удовлетворили Мерецкова. К вечеру он сам отправился в 314-ю дивизию, пробыл там до полуночи и установил ее истинное положение и возможности. Соответственно этому изложил свои выводы и сформулировал задачи командиру дивизии. Он указал, что укомплектованность частей относительно высокая — 80–90 процентов. Это позволяет рассчитывать на большую активность в ведении борьбы с противником. Но пока этого не наблюдалось.

— Командование дивизии стремится везде иметь силы, — разъяснял Мерецков. — Отсюда растянутость войск на десятки километров. Отсутствие резервов. Частые нарушения связи.

Подробно проанализировав обстановку, Мерецков выдвинул задачу: решительно отказаться от пассивного характера ведения обороны, для чего собрать к югу от Предпорожья, где противник проявляет наибольшую активность, ударную группу из 5–6 стрелковых батальонов и отбросить финнов за Свирь. Создать хотя бы небольшие резервы и иметь их под руками.

Примерно то же повторил Мерецков генералу Цветаеву, возвратившись в штаб группы из 314-й дивизии. Потребовал категорически выполнять в руководстве войсками то, что считал главным в тех условиях: не отсиживаться на оборонительных рубежах в ожидании очередного вражеского удара, а самим смелее навязывать противнику свою волю, обороняться активно!

Дальнейший ход событий подтвердил, что это решение было единственно правильным. Правда, дивизии генерала Шименкова не удалось отбросить врага за Свирь. Но н дальше она его не пустила. Резко активизировавшиеся действия Южной группы вынудили противника перейти к обороне на свирьском направлении.

Из Южной группы Мерецков отправился 22 сентября в Петрозаводск. До Волхова добирался на автомашине и поездом. Затем на самолете. Сообщения из Петрозаводска доходили тревожные и разноречивые. В полдень добрался наконец до штаба генерала Ф. Д. Гореленко. Тот сам и начштаба армии генерал А. Н. Крутиков ввели Мерецкова в курс дела.

Обстановка под Петрозаводском — хуже некуда. Бои шли в 15 километрах от города. Основная магистраль — Кировская железная дорога — перерезана. Изнуренные непрерывными боями, наши войска понесли значительный урон. Противник, подбросив сюда еще две свежие дивизии, спешил захватить Петрозаводск. Основной метод его действий, так же как и на южном участке 7-й армии, — засылка мелких групп на фланга в сочетании с одновременными фронтальными атаками. Обстановка подсказывала Мерецкову, что нужно скорее выводить петрозаводскую группу из-под удара и перебросить ее на юг, чтобы там организовать прочную оборону по Свири.

Согласовав свои замыслы со Ставкой, генерал предложил отошедшую севернее Онежского озера группу войск не перевозить на южный берег озера, а передать ее Карельскому фронту. Сталин одобрил замысел Мерецкова остановить финнов на Свири. В связи с тем, что 7-я армия оказалась между двумя крупными водными бассейнами отрезанной от Карельского и Ленинградского фронтов, она выводилась из состава Карельского фронта и переходила в непосредственное подчинение Ставки Верховного Главнокомандования. С 24 сентября она стала именоваться 7-й Отдельной армией. В командование ее вступил генерал армии Мерецков, генерал Гореленко был назначен его заместителем.

Намеченная перегруппировка войск проходила в очень сложных условиях. Враг усиливал свой нажим в направлении Петрозаводска и в конце сентября сомкнул клещи вокруг города. Утром 2 октября наши войска оставили Петрозаводск. Одновременно противник стал с ходу форсировать Свирь. Учитывая все это, на основе указаний Ставки, войска, оборонявшиеся после потери Петрозаводска в районе Кондопоги, объединились в медвежьегорскую группу, которая была передана в подчинение командующему Карельским фронтом. Только одна, 272-я стрелковая дивизия из войск, действовавших севернее Петрозаводска, сохранялась в составе 7-й Отдельной армии. На кораблях Онежской военной флотилии она была переброшена на южный берег Онежского озера для усиления обороны Свири. Теперь генерал Мерецков получил возможность сосредоточить все силы своей армии на свирьском рубеже. Ставка изыскала возможность усилить резервами 7-ю армию. Ей были переданы 21-я стрелковая дивизия и 46-я танковая бригада. Шаг за шагом положение на свирьском рубеже менялось в лучшую сторону.

Почти каждый день Кирилл Афанасьевич находился в частях и подразделениях. Он добивался, чтобы занимаемые ими позиции стали непреодолимыми для врага. Беседовал с солдатами, давал советы и указания командирам. Тесный контакт генерал Мерецков и его помощники поддерживали с местными органами власти — и они оказывали большую помощь в оборудовании позиций. Налаживалось снабжение войск всем необходимым. Они стали регулярно получать горячую пищу. Создание траншей полного профиля, ходов сообщения, укрытий для личного состава и техники позволило заметно уменьшить потери в подразделениях от огня противника. Более тесным стало взаимодействие армии с Онежской и Ладожской военными флотилиями. Во всех частях и соединениях систематически велась партийно-политическая работа. Она также всецело была подчинена решению центральной задачи — повысить стойкость войск в обороне.

Итог всего этого — продвижение финских войск было остановлено на Свири. Они застряли там вплоть до осени 1944 года, когда Карельский фронт, в командование которым вступил все тот же генерал армии Мерецков, нанес им окончательное и полное поражение.

Бои на Свири осенью 1941 года стали первой оборонительной операцией Кирилла Афанасьевича в ходе Великой Отечественной войны. И только-только удалось стабилизировать там положение, как случилось то, чего больше всего он опасался, вступая в командование 7-й армией: крупная группировка немецко-фашистских войск в составе двух танковых и двух моторизованных дивизий прорвала оборону 4-й армии и устремилась к Тихвину. Потеря этого города означала бы потерю единственной остававшейся здесь в нашем распоряжении железной дороги, подходившей к берегу Ладожского озера, А по Ладоге пролегал теперь путь снабжения блокированного Ленинграда. Но и это было не все. Тихвин расположен посредине между реками Волхов и Свирь. На Волхове немецко-фашистские войска, на Свири белофинские. С захватом Тихвина гитлеровцы оказались бы гораздо ближе к финнам, причем могли выдвинуться в тыл 7-й армии. В дальнейшем же Тихвин мог стать важным опорным пунктом для продолжения наступления противника на север, а также и для продвижения его еще дальше в глубь страны на восток, в направлении Вологды.

Генерал Мерецков с тревогой следил за развитием событий на тихвинском направлении и заранее готовился к худшему. Продолжая перегруппировку имевшихся в его распоряжении сил и средств 7-й армии, оборонявшихся на Свири, он сумел выкроить из них кое-что для создания резерва и сосредоточил его на возможных путях наступления противника. Эти силы, к сожалению, были невелики — танковая бригада, сформированная из различных отдельных отрядов, стрелковый полк, артиллерийский полк, пять минометных батальонов. К строительным работам для оборудования позиций, если придется обороняться и с тыла, командарм приказал привлечь все, что возможно в войсках, а также местное население. Это позволило высвободить в резерв еще три саперных батальона.

Кирилл Афанасьевич был информирован о том, что вместо Г. И. Кулика в командование 4-й армией вступил генерал В. Ф. Яковлев. Однако точные сведения о ее положении поступали к нему скупо: связь с 4-й армией прервалась, далеко не все было известно и в Ставке. Тогда он направил в район боевых действий своего начальника штаба генерала Крутикова. Это было 5 ноября. Новой информацией располагал прибывший в это же время из 4-й армии секретарь Ленинградского обкома партии Т. Ф. Штыков, занимавшийся организацией снабжения Ленинграда продовольствием. Собранные сведения позволили убедиться в том, что обстановка под Тихвином исключительно тяжелая. Штаб 4-й армии попал под удар и отходил на восток разрозненными группами, управление войсками нарушилось, и они неорганизованно отступали.

7 ноября генерал Мерецков доложил в Ставку об об становке на тихвинском направлении. Как он вспоминал, Сталин отметил, что потеря Тихвина усилила бы и без того катастрофическое положение Ленинграда. Он предложил приостановить продвижение врага на Тихвин, а затем отбросить его и восстановить железнодорожную связь с Ленинградом.

— Выполнение этой задачи мы решили поручить вам, товарищ Мерецков, — сказал Сталин, подводя итог разговору. — Прошу, не задерживаясь, отправиться в 4-ю армию и вступить в командование ею. Одновременно вы остаетесь командующим 7-й армией. Обе эти армии решают сейчас одну и ту же задачу — защита Ленинграда. На время вашего отсутствия в 7-й армии оставьте своего заместителя генерала Гореленко. Вам же разрешается для помощи 4-й армии использовать часть сил из состава 7-й армии.

Выполнить поставленную задачу, как она была сформулирована Верховным Главнокомандующим, генерал Мерецков не успел: 8 ноября противник овладел Тихвином и продолжал быстро продвигаться в сторону Вологды.

Вечером того же дня Кирилл Афанасьевич вместе с дивизионным комиссаром М. Н. Зеленковым, генерал-майором А. А. Павловичем, комбригом Г. Д. Стельмахом и еще несколькими командирами прибыл в Сарожу, в 22 километрах севернее Тихвина. По его приказу срочно перебрасывался в район Тихвина почти весь созданный резерв из 7-й армии. Генералу Павловичу с приданной ему опергруппой политработников было поручено общее руководство по сбору войск и организации обороны. Командирам 44-й и 191-й стрелковых дивизий было приказано собрать рассыпавшиеся по лесам и дорогам подразделения и, объединив их в отряды, занять оборону по северному берегу реки Шомушки, преградить путь на север вражеским танкам, перехватив дорогу на Лодейное Поле.

Утро следующего дня застало Мерецкова на восточных путях наших отходящих частей. Здесь он поручил собрать и объединить все имеющиеся силы в один отряд генералу П. А. Иванову, представителю Ленинградского фронта в 4-й армии. Задача отряда — организованно занять оборонительный рубеж и удерживать его до подхода резервов. Прибывшему с ним комбригу Г. Д. Стельмаху Кирилл Афанасьевич подчинил оказавшихся здесь офицеров штаба 4-й армии и приказал немедленно наладить связь, взять в свои руки управление вновь организуемым формированием.

Все действия Мерецкова в той катастрофической ситуации необычайно энергичны, решительны, в высшей степени оперативны. Волевое начало истинного полководца сочеталось в нем с необычайным личным мужеством, выдержкой, умением спокойно, всесторонне анализировать и оценивать самые неожиданные и критические обстоятельства, предвидеть развитие событий и соответственно этому принимать необходимые решения.

Бывшему корреспонденту «Красной звезды» М. 3. Цуцне в те грозные дни удалось встретиться с К. А. Мерецковым. Вот его свидетельство: «Несколько выше среднего роста, с чуть одутловатым лицом, он казался старше своих лет. Серые глаза смотрели испытующе, даже сурово, а вот вздернутый, как говорят, курносый нос придавал лицу мягкость, добродушие. Генерал потянулся к карте, и я обратил внимание на его большие руки, руки мастерового.

Кирилл Афанасьевич кратко объяснил ситуацию, не прибегая к обтекаемым фразам, не уходя от прямой оценки грозной обстановки. Он так и сказал: «Противник умеет воевать, и ему есть чем воевать». Встречаются люди, чаще среди военных, которые говорят так, что вы с первых же слов улавливаете точность и логичность их мышления, ощущаете цепную реакцию как будто сцементированных между собой фактов и выводов. Именно так мыслил Мерецков. И хотя нашу беседу прервал налет вражеских самолетов — изба пошла ходуном, зазвенели стекла, и дверь сильным рывком сама собой распахнулась, я получил довольно полное представление о смысле и значении боя за Тихвин».

Все увиденное тогда позволило военному корреспонденту сказать, что трудно было представить задачу более тяжелую, нежели выпавшая на долю Мерецкова. Наши части неорганизованно отступали по лесным тропам, по шоссейным трактам. Кто двигался на север, кто на восток. Люди шли молча, ежась от пронзительного ветра, тяжело переживая поражение.

Новому командующему предстояло в самый короткий срок восстановить положение, воссоединить части, вдохнуть в людей веру в победу и повести, не теряя ни часа, в бой. При этом генерал Мерецков действовал не из оборудованного штаба с налаженной связью и четким аппаратом управления, а непосредственно на поле боя, в нескольких километрах от противника, только что одержавшего победу.

Фашисты действительно ликовали по поводу своей тихвинской победы: «Теперь Ленинград должен будет сдаться без пролития крови немецких солдат». Гитлер, выступая в Мюнхене 8 ноября, самодовольно утверждал:

«Ленинград сам поднимет руки: он неминуемо падет, раньше или позже. Никто оттуда не освободится, никто не прорвется через наши линии. Ленинграду суждено умереть голодной смертью».

Но не поднял руки героический город, носящий имя великого Ленина, ни раньше, ни позже. И не умер голодной смертью. Он продолжал борьбу до полной своей победы.

Под Тихвином войска, руководимые Мерецковым, не только сумели остановить наступление врага, но и сами перешли затем в контрнаступление.

Рано утром 11 ноября с севера по противнику был нанесен контрудар. План его заключался в том, чтобы совместными усилиями подошедших резервов и подразделений 44-й и 191-й стрелковых дивизий атаковать передовые части танковой дивизии противника и отбросить их к Тихвину. Затем было намечено обойти город с запада, перерезать тыловые коммуникации всей тихвинской группировки врага. Главную роль в контрударе генерал Мерецков отводил 46-й танковой бригаде, которая накопила опыт ведения боевых действий в условиях лесисто-болотистой местности. Этому обстоятельству командующий придавал первостепенное значение. «Горький опыт, полученный войсками 4-й армии в ноябре 1941 года, многому нас научил, — вспоминал Мерецков. — Уже тогда мы взяли себе за правило: как бы велика ни была нужда в войсках, поступающее пополнение и вновь прибывающие части перед боями пропускать через учебные центры или непосредственно в соединениях знакомить с особенностями ведения боевых действий в лесисто-болотистой местности, тренировать в ориентировании, а также обучать строительству оборонительных сооружений, укрытий и дорог».

В результате контрудара 11 ноября, который оказался совершенно неожиданным для врага, противник откатился на 12–13 километров на юг. Лишь после этого, подтянув танки и вызвав авиацию, он сумел приостановить наше продвижение примерно в 15 километрах севернее Тихвина. Самым главным итогом контрудара являлось то, что противник, потеряв много танков и откатившись к Тихвину, больше не помышлял о наступлении. Кроме того, войска северной группы 4-й армии значительно улучшили свои позиции: они теперь нависали над вражескими коммуникациями, создавая постоянную угрозу их перехвата.

Изменилось к лучшему положение и восточной группы. Объединенные в отряд под командованием генерала Иванова разрозненные подразделения остановили танки и мотопехоту противника, а затем заставили повернуть обратно. К середине ноября в распоряжение генерала Иванова на усиление его группы прибыла стрелковая дивизия и два танковых батальона. Продолжая наступать, восточная группа подошла к Тихвину на 5–6 километров, после чего исчерпала возможности для дальнейшего продвижения вперед.

Обе противоборствующие стороны в тех условиях не могли рассчитывать на скорое получение крупных пополнений. Причиной этого были напряженные бои под Москвой и Ростовом-на-Дону. Поэтому немецко-фашистские войска всячески усиливали оборону на занимаемых рубежах. Тем не менее в конце ноября под Тихвин была переброшена из Франции свежая пехотная дивизия. После этого тихвинская группировка противника включала уже пять дивизий и еще несколько частей. Для них удержание за собой Тихвина означало резкое ужесточение блокады Ленинграда. По той же причине советское командование не могло оставить город в их руках. Вот почему, продолжая активную оборону, командование 4-й армии накапливало силы и средства, перегруппировывало войска, готовило их к новому решительному удару.

Ставка Верховного Главнокомандования, имея в виду исключительную важность поставленной задачи по освобождению Тихвина, все же передала в распоряжение Мерецкова минимально необходимые для успешного проведения операции силы и средства из своего резерва. С их прибытием генерал Мерецков реорганизовал созданные прежде отряды в оперативные группы.

К началу наступления северная оперативная группа (она именовалась иногда центральной) под командованием генерала П. А. Иванова обложила Тихвин с северо-запада. Левее ее была развернута прибывшая из резерва Ставки 65-я стрелковая дивизия, которой командовал полковник П. К. Кошевой (впоследствии Маршал Советского Союза). Этой дивизии Кирилл Афанасьевич поставил главную задачу — овладеть городом. Южнее дивизии Кошевого действовала группа под командованием генерала А. А. Павловича. Наконец, на самом левом фланге армии расположилась южная оперативная группа под командованием бывшего командарма-4, а теперь заместителя командующего 4-й армией генерала В. Ф. Яковлева.

Помимо дивизии полковника Кошевого, армия пополнилась и двумя танковыми батальонами. В итоге на нашей стороне был создан некоторый перевес над противником в пехоте, артиллерии и минометах. Однако противник значительно превосходил 4-ю армию в танках. Кроме того, сопоставляя силы сторон, надо иметь в виду отсутствие устоявшейся организационной структуры наших войск (только две стрелковые дивизии и одна танковая бригада сохраняли свою обычную организацию) и острую нехватку боеприпасов. Настойчивые требования Ставки как можно скорее освободить Тихвин подталкивали командование армии к тому, чтобы приступить к операции, не ожидая получения материальных средств и пополнения.

Наступление началось 19 ноября. В основе его лежала идея окружения и уничтожения немецко-фашистских войск в районе Тихвина. Само начертание линии фронта подсказывало ее: город был обложен нашими войсками с трех сторон. Удары основных сил были направлены на то, чтобы перехватить дороги, идущие из Тихвина на запад, и тем самым прервать связь противника, засевшего в городе, со своим тылом. Фронтальные атаки на Тихвин вела только дивизия П. К. Кошевого.

Первые дни наступления были характерны тем, что почти на всем фронте боевые действия приобрели форму встречных боев: противник не просто с необычайным упорством и ожесточением оборонялся, но сам повсюду переходил в контратаки. Нашим войскам с боем приходилось отвоевывать каждый метр. На левом фланге армии наступление развивалось вначале успешно. Но и там вскоре сопротивление врага возросло.

Анализируя ход операции, генерал Мерецков по характеру действий противника понял, что он сильно встревожен выходом советских войск на свои коммуникации. К концу ноября в его распоряжении осталась только одна грунтовая дорога Тихвин — Будогощь. Производя частичную перегруппировку своих сил, пополнив войска боеприпасами, командующий снова двинул их на врага. «Первый этап борьбы за Тихвин, — говорилось в приказе Военного совета 4-й армии от 25 ноября, — закончен успешно. Значительные силы противника окружены в районе Тихвина, но еще продолжают упорно оборонять подступы к городу и самый город…

Приказываю:

Штурмовать город Тихвин и уничтожить засевшего там противника».

Однако потребовалось еще более двух недель ожесточенных боев, прежде чем Тихвин был освобожден. Враг сопротивлялся отчаянно. Недаром в военном дневнике начальника германского генерального штаба во второй половине ноября появилась запись: «Учитывая интересы ОКХ (верховного командования вооруженных сил Германии. — А. К.), следует во что бы то ни стало удерживать Тихвин». И тем не менее в том же дневнике 7 декабря появилась и другая запись: «У Тихвина обстановка очень напряженная. Командование группы армий считает, что войска не смогут удержать город».

Утром 9 декабря 1941 года генерал армии Мерецков докладывал Верховному Главнокомандующему, что после ночного штурма в 5 часов утра войска 4-й армии освободили от немецко-фашистских захватчиков город Тихвин. Вырвавшиеся из города гитлеровские части и подразде-лепия поспешно отступают на юго-запад, на Будогощь, и частично на запад, в сторону Волхова, бросая обозы, технику, сжигая склады с продовольствием, боеприпасами и горючим. Соединения армии немедленно приступают к преследованию, чтобы добить уходящего из окружения врага…

27 декабря войска, руководимые генералом армии Мерецковым, вышли к реке Волхов на участке Кириши — Грузине, полностью освободив от захватчиков всю территорию восточнее этого рубежа.

«Тихвин отныне неотделим от славы советского оружия», — писала в те дни газета «Красная звезда». Победа под Тихвином, освобождение Ростова-на-Дону, сообщения Совинформбюро о развернувшемся грандиозном контрнаступлении советских войск под Москвой — эти известия на исходе тяжкого для нашей Родины 1941 года, как яркая вспышка маяка в бушующем океане, обозначали путь советского народа к Великой Победе.

Год прошел со времени Тихвинской операции, целый год войны, неразрывно связавший полководческую судьбу Мерецкова с военной судьбой великого города на Неве. В самом начале нового, 1943 года он отправился в осажденный Ленинград для встречи с генералом Говоровым. Командующим Ленинградским и Волховским фронтами предстояло согласовать план операции «Искра».

На всю жизнь врезался в память Кирилла Афанасьевича день, когда он впервые получил от Сталина задачу на разработку этой операции. Было это в самом начале октября 1942 года. Мерецков докладывал Верховному Главнокомандующему результаты только что закончившейся Синявинской операции…

Трудный это был доклад: на протяжении 30 суток войска Волховского фронта вели упорные, кровопролитные бои, но в конечном счете откатились на тот же рубеж, который занимали до начала наступления. Петля блокады, наброшенная врагом на город Ленина, осталась неразорванной.

А начиналась Синявинская операция неплохо. Он, командующий, вовремя заметил беспокойство в стане врага: 25 августа гитлеровское командование начало усиленную разведку с воздуха района сосредоточения войск фронта. «Значит, что-то почуяли насчет наших приготовлений к наступлению», — пришел к заключению Кирилл Афанасьевич. На другой же день пригласил к себе командиров соединений, заслушал их доклады о подготовке к наступлению. Как выяснилось, хотя развертывание ударной группировки проводилось в исключительно сжатые сроки, полное сосредоточение дивизий второго эшелона могло осуществиться через 2–3 дня, а третьего — только через 10–12 дней. Что же делать? Ждать, пока подойдут все войска? Было бы идеально иметь такую возможность! Но на войне — это давно и очень хорошо усвоил Кирилл Афанасьевич — рассчитывать на идеальные условия не приходится. Вооруженная борьба — процесс двухсторонний. Мы подождем подхода и сосредоточения всех сил. Противник тем временем вскроет ударную группировку фронта — какие-то сведения о наших приготовлениях до него уже дошли. Он подтянет резервы, дополнительные артиллерийские средства, авиацию. И что тогда? Внезапность первоначального удара будет утрачена. А ведь при тех силах и средствах, которыми располагали вверенные ему войска для наступления, они вопреки установившимся в военной теории канонам не имели сколько-нибудь значительного превосходства над противником. Превосходство на направлении главного удара обеспечивалось за счет ослабления остальных участков в полосе фронта. Да и какое это было превосходство! В подобных условиях гитлеровское командование, — Мерецков был убежден в этом, — посчитало бы невозможным для себя предпринимать наступление. Но именно поэтому оно вряд ли сможет допустить подобную дерзость и в наших действиях…

Примерно так объяснял командующий фронтом командирам и политработникам на совещании 26 августа 1942 года складывавшуюся ситуацию и смысл принятого им решения: начать операцию, не ожидая полного сосредоточения всех трех эшелонов создаваемой ударной группировки.

Утром следующего дня она была начата двухчасовой артиллерийской подготовкой. Немецко-фашистское командование не ожидало нашего наступления. Генералу Мерецкову удалось достичь внезапности удара. Это позволило нашим соединениям в первый день наступления углубиться в оборону противника на 7 километров и подойти к Синявину! Все радовались такому началу. Но уже назавтра темп наступления заметно снизился, затем и совсем замедлился.

Вражеское командование, перебрасывая к месту прорыва части и подразделения с других участков фронта, подтягивая артиллерию, перенацеливая авиацию, расположенную на аэродромах под Ленинградом, резко повысило силу сопротивления своих войск. Активность противника возрастала по мере того, как он вводил в бой все новые части и соединения. Контратаки следовали одна из другой, яростные схватки закипали в оплывших от болотной воды траншеях, окопах, ходах сообщения. Самые незначительные господствующие над местностью высотки по нескольку раз переходили из рук в руки. Воины Волховского фронта сделали все, что было в человеческих силах, даже больше того. А итог? Незавершенный прорыв, а затем и вынужденный отход части главных сил в район исходных позиций!

…Перед тем памятным докладом Верховному Мерецков снова и снова анализировал ход операции от первого дня до последнего, пытаясь спокойно осмыслить каждое свое решение, действия подчиненных командиров, уяснить для самого себя, где и что было сделано не так. Напряженное до предела сознание обостряло чувства, заставляло по-новому взглянуть на то, что делал лично он и все его ближайшие помощники. Что-то теперь, задним числом, он хотел бы пересмотреть, виднее стали собственные промахи, отыскались упущения и у других. Да, они были! Но все же положа руку на сердце он с чистой совестью мог сказать, что не они обусловили такой итог Синявинской операции. К тому же и его добиться в тех неимоверно тяжелых боях значило тогда немало. Так оценивал командующий фронтом Синявинские сражения.

Так и доложил он Верховному Главнокомандующему. Активные боевые действия войск Волховского и Ленинградского фронтов надолго приковали внимание немецко-фашистского командования к северо-западному направлению. Оно, как выяснилось в ходе операции, перебросило сюда из Крыма дивизии 11-й немецкой армии генерал-фельдмаршала Манштейна. Противник понес огромные потери, в том числе около 60 тысяч человек только убитыми и пленными. По показаниям пленных, в ротах большинства дивизий осталось по 18–20 человек.

Все это, конечно, так. Однако когда докладывал, кошки скребли на сердце: намеченный прорыв не состоялся. Вопреки ожиданиям Сталин спокойно воспринял доклад командующего Волховским фронтом. Объяснить это следует не только тем, что тот был самокритичен и объективен в оценках, которые в целом совпадали с мнением Генштаба и Ставки. Верховный Главнокомандующий уже тогда знал гораздо больше, чем командующий фронтом, о намерениях и планах противника.

После войны исследователям стала известна исчерпывающая информация по этому вопросу. Она позволяет в полной мере оценить значение Синявинских боев для судьбы Ленинграда. Из опубликованных секретных документов следует, что гитлеровское командование, не ожидая исхода Сталинградской битвы, в июле 1942 года приступило к подготовке генерального штурма Ленинграда. Покончить с Ленинградом и его защитниками Гитлер поручил «специалисту» по штурмам Э. Манштейну. Поэтому он отменил переброску освободившейся в Крыму 11-й немецкой армии на Кубань и переадресовал ее на север, «чтобы занять Ленинград». Операция получила кодовое наименование «Нордлихт» («Северное сияние»).

В воспоминаниях Манштейна сказано, что план захвата Ленинграда «заключался в том, чтобы, используя вначале сильнейшее артиллерийское и авиационное воздействие на противника, прорвать силами трех корпусов его фронт южнее Ленинграда, продвинувшись при этом только до южной окраины самого города. После этого два корпуса должны были повернуть на восток, чтобы с ходу внезапно форсировать Неву юго-восточнее города. Они должны были уничтожить противника между рекой и Ладожским озером, перерезать путь подвоза через Ладожское озеро и вплотную охватить город кольцом также и с востока. В таком случае захвата города можно было бы добиться и без тяжелых уличных боев…»

23 августа 1942 года план штурма Ленинграда обсуждался в гитлеровской ставке. На нем Гитлер высказал предположение о том, что реальной мерой противодействия со стороны советского командования может быть «яростное наступление на Волховском фронте в районе Погостья и узкой горловины у Мги». И потребовал удержания занимаемых здесь позиций при любых обстоятельствах.

«Яростное наступление Волховского фронта», как мы теперь знаем, было предпринято Мерецковым гораздо раньше, чем предполагал Гитлер, — через три дня после упомянутого выше совещания.

Уже 27 августа Манштейн, по собственному признанию, вынужден был повернуть часть сил свой 11-й армии против Волховского фронта, а 4 сентября, когда войска Мерецкова расширили полосу наступления до 15–20 километров, разъяренный Гитлер потребовал от Манштейна без промедления бросить в сражение все, что имеется, и любой ценой предотвратить развал фронта 18-й армии генерала Линдемана…

Наш радиоперехват в те дни засек радиопереговоры, из которых следовало, что Манштейн прямо из своей автомашины по рации подвижного командного пункта приказывал командирам дивизий с ходу развертывать и вводить в бой подчиненные части, не допустить дальнейшего расширения прорыва советских войск.

В район Синявина был направлен огонь сверхтяжелых артиллерийских орудий, перенацелена авиация воздушного флота, которому по ранее принятому плану отводилась особая роль в штурме Ленинграда: в течение шести дней, предшествующих самому штурму, они должны были нанести удары по городским районам и объектам, чтобы «нарушить всю организацию обороны города и парализовать массы рабочих и гражданского населения».

Замыслам этим не суждено было сбыться. Не суждено прежде всего потому, что Волховский фронт проводил эту страшно тяжелую, кровопролитную операцию. После нее — об этом также поведал в своих мемуарах «Утерянные победы» Манштейн — «о наступлении на Ленинград не могло быть и речи». Таков истинный ее итог!

Надо полагать, что Верховный Главнокомандующий положительно оценивал личную деятельность генерала Мерецкова в этой операции по руководству подчиненными войсками. Только этим можно объяснить, что он, как ни хотелось ему побыстрее снять блокаду Ленинграда, выслушал доклад Мерецкова спокойно, не высказав упреков в адрес командования фронтом. Но вот тогда-то он и закончил разговор с командующим Волховским фронтом словами:

— Ваши соображения по прорыву блокады Ленинграда, товарищ Мерецков, Ставка рассмотрит.

Вопрос этот Ставкой Верховного Главнокомандования не снимался со времени тихвинских событий осенью 1941 года. Именно в те далекие уже, наполненные радостью первой его серьезной победы над врагом, декабрьские дни 1941 года, когда был освобожден Тихвин и руководимые генералом Мерецковым войска перешли к преследованию отходящего противника, его и комбрига Стельмаха вызвали в Ставку. «Зачем?» — всю дорогу мучительно раздумывал Мерецков, ибо считал, что время для вызова неподходящее.

В Москве заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант А. М. Василевский прояснил обстановку: речь будет идти об образовании нового фронтового объединения — Волховского фронта. На совещании в Ставке, которое открыл 12 декабря 1941 года Верховный Главнокомандующий, присутствовали начальник Генерального штаба маршал Б. М. Шапошников, командование Ленинградского фронта — генерал М. С. Хозин и А. А. Жданов, командующий 26-й армией (в конце декабря ее переименовали во 2-ю ударную) генерал Г. Г. Соколов и командующий 59-й армией генерал И. В. Галанин.

— Начинайте, Борис Михайлович, — предложил Сталин Шапошникову.

Взяв в руки карандаш и очертив им на карте с обстановкой на северо-западном направлении, лежащей на столе, территорию, которая примыкает к реке Волхов, Шапошников сказал:

— В целях объединения армий, действующих к востоку от реки Волхов, Ставка Верховного Главнокомандования решила образовать Волховский фронт… Командующим фронтом назначается генерал армии Мерецков, членом Военного совета — армейский комиссар 1-го ранга Запорожец, начальником штаба фронта — комбриг Стельмах…

Генеральная задача нового фронта сформулирована предельно ясно: объединение армий, действующих к востоку от реки Волхов, в первое время содействовать срыву вражеского наступления на Ленинград, затем совместно с Ленинградским фронтом разгромить противостоящую здесь группировку противника и освободить Ленинград от блокады.

Кроме 4-й и 52-й армий, которые к моменту организации фронта преследовали немецко-фашистские войска, потерпевшие поражение под Тихвином и Малой Вишерой, в его состав из резерва Ставки передавались 59-я и 2-я ударная армии. Правый фланг фронта граничил с 54-й армией Ленинградского фронта в районе Кприши, левый в 150 километрах южнее упирался в озеро Ильмень, за которым вела бои 11-я армия Северо-Западного фронта.

Из-за этой армии возникло на том совещании разногласие Мерецкова с Хозиным. Кирилл Афанасьевич поставил вопрос о целесообразности включения в состав Волховского фронта 54-й армии, поскольку она действовала в отрыве от Ленинградского фронта. Такое положение казалось ему нелогичным, ибо пребывание армии в составе Ленинградского фронта создавало значительные неудобства в управлении ею. Однако генерал Хозин настаивал на том, чтобы эта армия оставалась в его подчинении. Член Военного совета Ленинградского фронта Жданов поддержал мнение генерала Хозина. Хотя эта армия, говорили они, и расположена за внешним кольцом блокады, ее войска, нанося удары с тыла, окажут ленинградцам наибольшую помощь в прорыве блокады. Контрдоводы Мерецкова звучали вроде бы убедительно: задача прорыва блокады ставится перед Волховским фронтом, и, значит, кому бы 54-я армия ни подчинялась, она будет действовать в том же направлении; отрыв ее от Волховского фронта затруднит планирование ударов во врагу и боевое взаимодействие войск. К сожалению, его слова действия тогда не возымели. Решение Ставки положило конец дебатам: если для Ленинграда лучше сохранить за собой 54-ю армию, пусть будет так. Через полгода, правда, поправка в то решение была внесена: 54-я армия передавалась Волховскому фронту, а вместе с нею и образованная в январе 1942 года 8-я армия, находившаяся южнее Ладожского озера.

Мерецков не раз с горечью думал о том, что случилось это не сразу, а только через полгода, как и о том, что а апреле 1942 года, когда в тяжелом положении в ходе Любанской операции оказалась 2-я ударная армия, Волховский фронт решением Ставки был реорганизован в оперативную группу войск. Эту новую группу также подчинили Ленинградскому фронту.

В той конкретной ситуации вырисовывались три возможных решения: во-первых, усилить Волховский фронт хотя бы одной армией и тогда продолжать намеченное наступление на Любань. подкрепив этой армией обессиленную в предыдущих боях 2-ю ударную; во-вторых, если такой возможности нет, отвести 2-ю ударную армию из занятого ею района, чтобы избежать угрозы удара противника по узкой горловине нашего прорыва; в-третьих, 2-й ударной перейти к жесткой обороне на достигнутых рубежах и, накопив силы, возобновить затем наступление.

Третий вариант, как считал Кирилл Афанасьевич, отвергался сразу же и безоговорочно, так как оставление армии, которая, в сущности, лишь по названию оставалась ударной, в лесисто-болотистом районе, при легкоуязвимых коммуникациях означало бы совершенно неоправданный риск.

Командование Волховского фронта придерживалось первого варианта. Не возражало оно и против второго, имея в виду, что у Ставки может не оказаться требуемых для продолжения наступления резервов. Однако в этой ситуации командующий Ленинградским фронтом генерал Хозин высказал мнение, что 2-я ударная армия может продолжать наступление и своими силами, без дополнительных подкреплений. На войне, как известно, всегда возникает нужда в резервах. Ставка сберегала накопленные резервы для летней кампании 1942 года. Поэтому она приняла предложение генерала М. С. Хозина и положилась на данное ей обещание, что задача по деблокированию будет решена. Понятно, что ее решение присоединить реорганизованный в оперативную группу Волховский фронт к Ленинградскому было продиктовано горячим желанием поскорее снять блокаду осажденного города, облегчить участь ленинградцев. Но снова желанная цель достигнута не была.

Шесть недель спустя Мерецков, назначенный после реорганизации Волховского фронта сначала заместителем к Г. К. Жукову — главнокомандующему войск Западного направления, а затем, по собственной его просьбе, командующим 33-й армией вместо погибшего М. Г. Ефремова, срочно был вызван в Ставку. Верховный Главнокомандующий, приняв Мерецкова, расспросил о делах в 33-й армии, затем сказал о цели вызова, не умолчав о том, что принятое в апреле решение оказалось далеко не лучшим.

«Мы допустили большую ошибку, объединив Волховский фронт с Ленинградским, — сказал Верховный. — Генерал Хозин, хотя и сидел на Волховском направлении, дело вел плохо. Он не выполнил директивы об отводе 2-й ударной армии. В результате немцам удалось перехватить коммуникации армии и окружить ее. Вы, товарищ Мерецков, — продолжал Сталин, обращаясь ко мне, — хорошо знаете Волховский фронт. Поэтому мы поручаем вам вместе с товарищем Василевским выехать туда и во что бы то ни стало вызволить 2-ю ударную армию из окружения, хотя бы даже без тяжелого оружия и техники. Директиву о восстановлении Волховского фронта получите у товарища Шапошникова. Вам же надлежит по прибытии на место немедленно вступить в командование Волховским фронтом».

В тот же день Василевский и Мерецков выехали из Москвы и к вечеру были в Малой Вишере. Положение 2-я ударной армии оказалась хуже, чем можно было ожидать. Отрезанная от баз снабжения, окруженная, она испытывала острую нужду в боеприпасах и продовольствии. Арьергардные ее соединения медленно пятились под нажимом наседавшего противника на восток, а авангард пытался пробить у Мясного Бора коридор для выхода из окружения. Но тщетно. У нее самой сил для этого не хватало. А наши 59-я и 52-я армии, растянутые на ншроком фронте, не только не оказывали ей помощи извне, но еле сдерживали противника, непрерывно пытавшегося расширить разрыв, который образовался между окруженными и основными силами Волховской группы. Резервов не было никаких.

Вместе с Василевским Мерецков принял самые решительные меры, чтобы пробить коридор к отрезанным войскам 2-й ударной армии. Противник, в свою очередь, наращивал усилия, чтобы не допустить этого и не выпустить из окружения войска 2-й ударной армии. В районе Спасской Полисти и Мясного Бора завязалась борьба, приобретавшая все более ожесточенный характер. В конце концов 19 июня удалось пробить брешь. Через небольшой коридор шириной в 300–400 метров, простреливаемый с двух сторон перекрестным огнем, периодически закрываемый противником и вновь восстанавливаемый нашими войсками, группами стали выходить из окружения бойцы и командиры 2-й ударной. Многие из них шатались от изнеможения. И без того крайне трудное положение усугубилось изменой командарма Власова, который позорно сдался в плен, дезорганизовав управление 2-й ударной армией. Утром 25 июня противнику вновь удалось захлопнуть коридор, по которому выходили из окружения бойцы и командиры 1-й ударной. Всего вышло 16 тысяч человек личного состава, почти столько же не вернулись — погибли в боях или пропали без вести.

Тяжким, полным драматических событий для нашей Родины был 1942 год в ходе Великой Отечественной войны, однако конец его озарился яркими зарницами немеркнущей победы Советской Армии в Сталинградской битве. Самым, пожалуй, сложным и нелегким оказался этот год в личной судьбе генерала армии Мерецкова, в его полководческой биографии. Через серию сложнейших испытаний довелось пройти ему вместе с руководимыми войсками после победоносной операции под Тихвином. Начало 1943 года застало его в осажденном Ленинграде: подготовка новой операции «Искра», которую предстояло провести войскам Ленинградского и Волховского фронтов, близилась к завершению.

Оба командующих — Говоров и Мерецков, проведя день в напряженной работе, обстоятельно обсудили интересовавшие их вопросы взаимодействия двух фронтов в предстоящем наступлении.

Работа шла споро. Они понимали друг друга, казалось, с полуслова — несколько замкнутый, хмурый с виду, ушедший в себя Леонид Александрович Говоров и живой, открытый Кирилл Афанасьевич Мерецков. Договорились о рубежах встречи наступающих войск. Решили: если у кого-то застопорится где-либо, другой прикажет своим войскам идти дальше вперед. Пробиваться дальше и дальше до самого того момента, пока не состоится встреча войск двух фронтов! Договорились о серии условных сигналов, чтобы не ошибиться в опознании войск и не принять своих за чужих или наоборот. Уточнили, как после встречи наступающие дивизии будут поворачивать на юг, чтобы выполнить предначертание директивы Ставки — подготовить удар через Синявино, в сторону среднего течения Мойки…

Когда все, что нужно, было обговорено и условлено, Кирилл Афанасьевич решил выйти на воздух перед сном, чтобы стряхнуть с себя усталость после огромного напряжения. Первое, о чем подумал, выйдя на улицу: «Так сегодня или уже вчера согласовали мы план взаимодействня двух фронтов?» Понять по местным признакам, что сейчас — поздний вечер уходящих суток или раннее утро наступающих, — было невозможно.

Перед ним лежал совсем не новогодний город, даже не тот обычный Ленинград, каким привык его видеть до войны. Город был погружен в беспросветную темноту. Нигде ни огонька, в том числе и на главном проспекте, на Невском, всегда, сколько знал Мерецков, кишевшем жизнью, ослепительно ярком, нарядном. Только мрак царил вокруг. Да еще угадывалась чуткая настороженность. Ленинград оставался в блокаде — сознавать это, мириться с этим ему было невыносимо.

Мысль четко зафиксировала то, что жило в нем подспудно все это время совместной работы с Говоровым: каких только вопросов они не ставили друг другу, в последний раз обсуждая все детали разработанного плана, но ни разу ни в какой форме, даже намеками не было высказано сомнение, что предусмотренная планом операции «Искра» встреча двух фронтов может не состояться.

Безмерные страдания ленинградцев в осажденном городе и их несгибаемая воля к борьбе порождали у каждого советского человека непреходящее желание как можно быстрее покончить с вражеской блокадой. Это чувство подталкивало и Верховного Главнокомандующего, и его, командующего фронтом, и командиров дивизий, и бойцов, которые снова и снова поднимались в атаку. Но желаемое до сих пор не подкреплялось материальными возможностями для его осуществления. Это понял он теперь со всей ясностью. И вспомнил о личной записке к нему Сталина, датированной 29 декабря 1941 года. Она была вручена ему перед началом Любанской операции. Мерецков с тех пор всегда носил ее в своем партбилете. В ней было сказано:

«Уважаемый Кирилл Афанасьевич! Дело, которое поручено вам, является историческим делом. Освобождение Ленинграда, сами понимаете, — великое дело. Я бы хотел, чтобы предстоящее наступление Волховского фронта не разменивалось на мелкие стычки, а вылилось бы в единый мощный удар по врагу. Я не сомневаюсь, что вы постараетесь превратить это наступление именно в единый и общий удар по врагу, опрокидывающий все расчеты немецких захватчиков. Жму руку и желаю вам успеха. И. Сталин».

Верховный Главнокомандующий обратился к нему неофициально, не приказывал — просил. Просил сделать все возможное для спасения города Ленина, говорил о том, каким бы он хотел видеть предстоящее наступление Волховского фронта. Он написал эту записку, посчитав необходимым дополнить отданные ранее распоряжения и директивы личным обращением. Почему? Да потому, отвечал сам себе Кирилл Афанасьевич на поставленный вопрос, чтобы еще больше подхлестнуть его, командующего фронтом, зажечь, передать ему неистребимое свое желание непременно осуществить операцию. Воины Волховского фронта сделали все, что было в их силах, но, к сожалению, объективные реальности оказались сильнее самых горячих желаний.

…Теперь условия изменились! С этой мыслью Кирилл Афанасьевич наконец заснул. Утром следующего дня он возвратился к своим войскам и целиком ушел в завершающую часть той огромной по своему многообразию работы военачальника, которая составляет сущность понятия «подготовка операции».

Как мы помним, подготовка этой операции для генерала Мерецкова началась в тот самый момент, когда он услышал по прямому проводу слова Верховного Главнокомандующего: «Ваши соображения по прорыву блокады, товарищ Мерецков, Ставка рассмотрит в конце ноября».

Сразу же, как только положил трубку, перед ним встал самый первый и самый важный вопрос, который всякий раз обязан решить любой военачальник, предпринимающий боевую операцию. Все остальные — десятки, сотни других вопросов, очень важных, значительных или частных и прочих, и прочих — будут разработаны сначала очень ограниченным, затем более или менее расширенным кругом лиц, штабом, ближайшими помощниками военачальника, начальниками родов войск и служб в зависимости от решения этого самого первого и самого важного: где надлежит сосредоточить ударную группировку фронта, куда наносить главный удар? Искусство полководца проявляется прежде всего в ответе на этот вопрос.

Как же решал его в данном конкретном случае командующий Волховским фронтом?

Расположение войск противоборствующих сторон, начертание линии фронта, казалось бы, ограничивало возможный выбор направления главного удара. В результате выхода немецко-фашистских войск к южному побережью Ладожского озера в сентябре 1941 года образовался выступ, разделявший Ленинградский и Волховский фронты. По названиям крупных населенных пунктов он стал именоваться шлиссельбургско-синявинским выступом. Фашисты прозвали его «фляшенхалле» («бутылочное горло»). Это самое «бутылочное горло» являлось важнейшим участком кольца вражеской блокады Ленинграда: по одну его сторону — западную — стояли войска Ленинградского фронта, по другую — восточную — Волховского. И разделяло их всего лишь 15-километровое пространство, занятое немецко-фашистскими войсками.

Казалось бы, чего же проще, шлиссельбургско-синявннский выступ наиболее подходит для наступления, не наносить же главный удар от Новгорода, который удален от Ленинграда почти на две сотни километров? А здесь всего лишь пятнадцать! Да, это так, конечно, но… И тут начинались «но»: первое, противник также понимает, что «бутылочное горло» наиболее уязвимо для наших ударов, направленных на ликвидацию блокады, значит, здесь он проявляет наибольшую бдительность; второе, враг не сидит сложа руки, имевшееся в его распоряжении время он использовал для того, чтобы сделать шлиссельбургско-синявинские рубежи непреодолимыми для нашего наступления; третье, в начале октября только что закопчилась Синянинская операция. Именно на Синявино наносился в ней главный удар. Кстати, тогда-то оказалось возможным воочию убедиться, насколько добротно постарались гитлеровцы укрепить оборону этого района. Вдоль рек, озер, оврагов, болот, по высотам и лесам — буквально повсюду наступающим пришлось преодолевать их оборонительные позиции с множеством узлов сопротивления. К примеру, роща «Круглая» представляла собой настоящую крепость с укреплениями в несколько ярусов, со стенами, покрытыми льдом. В ее укрытиях находилось более сотни искусно замаскированных орудийных и пулеметных гнезд. В официальных документах немецко-фашистского командования роща именовалась «Первым бастионом». Ее так и не удалось взять нашим войскам, и это, как считал Мерецков, явилось одной из причин нашего неуспеха в Синявинской операции.

Можно было привести и четвертое «но»: 15-километровое пространство «бутылочного горла», занимаемое противником, представляло собой местность, почти сплошь состоящую из труднопроходимых болот, торфяников и лесов. Это «но» при подготовке той же Синявинской операции Кирилл Афанасьевич отвел, объяснив сомневающимся:

— А где у нас местность лучше? Болота и леса, характердые для северо-востока страны, есть повсюду от Ладоги до Новгорода, то есть в полосе Волховского фронта, и где бы мы ни надумали наступать, нам придется иметь с ними дело…

Теперь же он взглянул на эти труднопроходимые болота под несколько иным углом зрения. Однако, прежде чем рассказать об этом, следует предварительно обратить внимание и на такой вопрос. Задачу соединения Большой земли и осажденного Ленинграда прочным коридором предстояло решать двум фронтам — Ленинградскому и Волховскому. Следовательно, Мерецкову необходимо было встретиться с Говоровым. Учитывая сложность положения в Ленинграде, Ставка разрешила поехать туда Мерецкову, а Говорову не покидать город. Их первая встреча состоялась в конце октября.

К этому времени генерал Мерецков, конечно, уже имел определенное мнение о направлении главного удара. В дозволенных рамках данный вопрос был обсужден с нужными лицами руководящего состава фронта. Окончательно утвердиться в его решении стало возможным после встречи с командующим Ленинградским фронтом, которая, как было уже сказано, пришлась на новогодние дни.

— Какое участие сможете вы принять в предстоящей операции? — спросил Мерецков Говорова.

— Мы можем нанести встречный удар, — ответил он. — Но в том месте, где ваши войска находятся близко к Ленинграду. На глубокую операцию у нас не хватит сил.

Мерецкову стало ясно: прорывать блокаду придется все же снова в шлиссельбургско-синявинском выступе. И до встречи с Говоровым он сам склонялся к этому. Весь вопрос в том, как обеспечить на этот раз оперативную внезапность? И Мерецков пришел к решению направить основные усилия ударной группировки войск фронта севернее Синявина, непосредственно у Ладоги, через болотистый район Синявинских торфоразработок.

До войны там добывался торф. Весь участок был труднопроходимым: его сплошь изрезали глубокие водоотводные каналы. У ряда специалистов возникали сомнения в возможности передвижения здесь войск, они считали, что торфяные болота не промерзают даже в сильные порозы.

Командующий попросил начальника инженерных войск фронта генерала А. Ф. Хренова провести соответствующие опыты и установить, проходимы ли торфяные болота зимой. Ответ был дан положительный: при 15–20 градусах мороза и снежном покрове болота проходимы для пехоты с легкими средствами усиления; по дорогам, усиленным подручными материалами, возможно передвижение тяжелой техники, включая артиллерию и танки.

Теперь командующий окончательно утвердился в своем решении — главный удар наносить севернее Синявина. Обосновывая его перед Ставкой Верховного Главнокомандования, генерал Мерецков доложил, что идея решения заключается в том, чтобы ударной группировкой фронта взломать оборону противника на 12-километровом yчастке южнее Ладожского озера, уничтожить его в восточной части шлиссельбургско-синявинского выступа и, соединившись с частями 67-й армии Ленинградского фронта, прорвать блокаду Ленинграда.

Раскрывая свой замысел относительно направления главного удара, он отметил, что севернее Синявина, через торфяные болота, ни разу в ходе войны войска не наступали с решительными целями в отличие от направления южнее Синявина. Характер местности наиболее затруднителен для ведения боевых действий. И это также усыпляет бдительность противника. Данные разведки показывают, что он не уделяет особого внимания этому участку. Наконец, в пользу избранного направления для нашего наступления говорит также то обстоятельство, что расстояние, отделяющее Ленинградский фронт от Волховского, здесь не превышает 15 километров. Такое расположение войск двух фронтов наиболее благоприятно в обеспечении тесного взаимодействия между ними. А примыкание правого фланга ударной группировки Волховского фронта к Ладожскому озеру сводит к минимуму возможности врага осуществлять контрудары с севера.

В ударную группу командующий фронтом выделил 2-ю ударную армию, включавшую 11 стрелковых дивизий и 2 лыжные бригады. Наибольшие силы намечалось сосредоточить на ее левом фланге. 8-я армия, по замыслу Мерецкова, должна была обеспечить ударную группировку Волховского фронта с юга, активными наступательными действиями на своем правом фланге сковать вражеские резервы и не позволить немецко-фашистскому командованию перебросить их севернее, против 2-й ударной армии.

Ставка Верховного Главнокомандования согласилась с решением, принятым командующим Волховским фронтом. Соображения командующего Ленинградским фронтом по совместным действиям обоих фронтов, а также Балтийского флота были представлены в Ставку еще 17 ноября. Специальной ее директивой от 2 декабря планы операции Волховского и Ленинградского фронтов были утверждены. Координация их действий возлагалась на Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова. Предстоящая операция тогда и получила наименование «Искра».

При подготовке к операции Кирилл Афанасьевич все свои силы, умение, опыт отдал тому, чтобы создаваемая им фронтовая ударная группировка была способна наилучшим образом выполнить поставленную перед ней задачу. Руководство 2-й ударной армией было поручено способному боевому генералу Владимиру Захаровичу Романовскому. В годы гражданской войны он удостоился высокой чести стать трижды краснознаменцем за совершенные ратные подвиги — уже это одно достаточно убедительно характеризовало его незаурядное личное мужество и отвагу. Однако Мерецков ценил Романовского не только за прошлые заслуги, а прежде всего за глубокое понимание природы и характера боевых действий, за непреклонный характер, решительность — без сочетания этих качеств нет и не может быть военачальника, — в этом он был глубоко убежден.

Сразу же по прибытии Романовского на Волховский фронт Кирилл Афанасьевич предложил ему уединиться от окружающих в отдельной землянке и разработать для вверенной армии наступательную операцию. Изложил суть задачи, предоставил в распоряжение генерала необходимые исходные данные. Кстати, сам Мерецков к этому времени имел полное представление о том, сколько и чего имеет противостоящий противник на участке предстоящего наступления, ибо не раз с карандашом в руках считал, пересчитывал, анализировал все те сведения, которые стекались в штаб фронта. Уходя, предупредил Романовского, чтобы ни к кому не обращался ни с какими вопросами. Только к нему самому, если дополнительно потребуется какая-либо справка, да еще к начальнику артиллерии фронта генералу Д. Б. Дегтяреву, коль скоро интересующий вопрос будет по части артиллерии. Дегтярев одним из первых был посвящен в планы командующего, поскольку от артиллерии во многом зависело, как пойдет операция с самого начала.

Через трое суток Романовский сообщил командующему фронтом по телефону о готовности доложить свои соображения. Мерецков пришел к нему, рассмотрел карту с нанесенным на нее решением, заслушал устный доклад, кое-что уточнил. Потом, подводя черту всему, о чем думали в эти дни и говорили, сказал:

— Все запомнил твердо, Владимир Захарович?

— Запомнил.

— Вот и хорошо! — С этими словами взял карту, сжег ее тут же в землянке. — Теперь поезжай в свою армию и готовь ее к бою!

Это означало, что соображения командарма он, командующий фронтом, принял и одобрил. Теперь предстояла подготовка к их реализации в недалеком будущем.

2-я ударная армия составляла основу наступательной группировки фронта в замыслах Мерецкова. Он передал ей значительное количество артиллерии из других армий. В нее же по его распоряжению был отдан фронтовой резерв и все, что смогла выделить фронту Ставка. В результате командующий создавал необычайно высокую по тем временам плотность огня на участке прорыва: до 160 орудий и минометов на километр фронта. Однако насколько большей становится огневая мощь здесь, настолько ослабляется она на других участках. А если враг — кстати, он уже в обороне держит против Волховского фронта вдвое больше войск, чем предусмотрено немецкими уставами, — упредит на каком-либо из ослабленных участков наше наступление своим?.. Такой вопрос возникает неотвратимо перед полководцем всякий раз, когда он принимает решение на предстоящее сражение. И всякий раз от его искусства и предусмотрительности зависит, сможет ли он исключить, предупредить, парировать действия любого из нежелательных «если».

Кирилл Афанасьевич, исходя из трезвого расчета, основанного на твердом фундаменте имевшихся в его распоряжении сведений, неоднократно проверенных и перепроверенных, последовательно и неуклонно проводил в жизнь принятое решение.

Напряженнейшая подготовительная работа шаг за шагом развертывалась в войсках. Опыт и уроки Синявинской операции побудили командующего фронтом с исключительным вниманием организовать артиллерийское наступление во всех звеньях. На предварительных совещаниях он выдвинул как важнейшее свое требование перед командным составом — добиться гармоничного сочетания артиллерийского наступления с авиационным. В полосу действий ударной группировки фронта он нацеливал почти всю имевшуюся в его распоряжении авиацию, а потому от командиров стрелковых соединений и частей требовал: в ходе наступления ясно и четко обозначать положение своих подразделений для нашей авиации, чтобы она могла смело действовать по переднему краю противника без боязни поразить свои войска. Все, что намечалось осуществить в ходе наступления, Мерецков старался по возможности более полно отрепетировать па специальных учениях с командным составом.

…Возвратившись из Ленинграда после согласования вопросов с Л. А. Говоровым, Кирилл Афанасьевич в оставшиеся до начала операции дни придирчиво проверял готовность дивизий к выполнению поставленных задач, их обеспеченность боеприпасами и необходимыми материальными средствами для ведения боевых действий. Каждая из шести дивизий, поставленная в первый эшелон, прошла суровую школу в боях на Волховском фронте.

Чтобы скрыть от разведки противника готовящееся наступление, командующий фронтом запретил войскам раньше времени даже приближаться к исходному району для наступления. До последнего момента они продолжали стоять на занимаемых прежде позициях и только в ночь на 11 января заняли исходное положение.

В канун наступления генерал Мерецков посетил 327-ю стрелковую дивизию полковника И. А. Полякова. По его мнению, все шло как надо. Ее части выдвинулись в исходное положение скрытно. Командиры подразделений сверяли фотопанораму рощи «Круглая», подготовленную штабом артиллерии фронта, с местностью и находили нужные ориентиры и цели. Непосредственно наблюдая местность, они определяли направление боевых действий. В блиндажах и укрытиях проводились партийные и комсомольские собрания. За время подготовки операции число коммунистов в дивизии, как и во всей 2-й ударной армии в целом, заметно возросло.

В ночь на 12 января авиация 14-й воздушной армии нанесла массированный удар по тылам 18-й немецкой армии. Ее штаб теперь мог понять, где собираются наступать советские войска. Однако изменить что-либо за оставшиеся несколько часов уже не представлялось возможным.

Во всех подразделениях первого эшелона заканчивались последние приготовления к наступлению. Бойцы проверяли оружие, писали письма. Политработники зачитывали воинам текст письма-обязательства, принятого на митингах, проведенных накануне во 2-й ударной армии. Его слова звучали как клятва:

«Наступил долгожданный час. Мы идем к тебе, многострадальный Ленинград… Мы будем идти вперед и только вперед… Мы будем равняться по вашей доблести и мужеству, дорогие ленинградцы. Другого пути у нас нет. Смерть или победа! Мы клянемся тебе, Ленинград: только победа!»

Да, другого пути нет, победа и только победа! Это глубоко сознавали и командующий, и рядовой боец Волховского фронта. Невозможно было себе представить, что героический город Ленина, вступивший во вторую блокадную зиму, останется во вражеском кольце.

12 января 1943 года в 9 часов 30 минуту утра до 1250 орудий и свыше 2 тысяч минометов ударили по вражеским позициям. Почти два часа продолжалась сокрушительная артиллерийская подготовка, сочетавшаяся с ударами авиации. Рушились блиндажи, участки траншей и ходов сообщения, дзоты, подавлялись и уничтожались живая сила и огневые средства противника.

Мерецков со своего командного пункта прибыл на наблюдательный пункт 2-й ударной армии.

— Товарищ генерал армии, заканчивается последний огневой налет, — доложил командарм Романовский.

— Результаты?

— По докладам командиров дивизий укрепления в поле зрения наземных наблюдателей разрушены, огневые точки подавлены.

Раскатистый гром артиллерии вдруг разом стих, чтобы снова возобновиться через несколько секунд. Но теперь звуки разрывов доносились из глубины обороны противника. Огневой вал сдвинулся на вторую позицию.

— Пехота двинулась в атаку, товарищ командующий фронтом, — услышал Мерецков обращенные к нему слова Романовского. И он прильнул к окулярам стереотрубы.

Атакующие, быстро передвигаясь перебежками, приближались к 1-й линии вражеских траншей. Кирилл Афанасьевич знал: в эту же минуту ринулись на лед Невы воины 67-й армии генерала М. П. Духанова. Им предстояло преодолеть снежную гладь Невы, затем взобраться на крутой ее восточный берег, превращенный гитлеровцами в ледяной обрыв, и двинуться навстречу 2-й ударной.

Трудно сказать, кому из них — волховчанам или ленинградцам — судьба уготовила более легкую долю. Вернее всего, никому! Для одних снежная гладь реки с частыми промоинами от разрывов снарядов н с ледяным обрывом впереди, для других припорошенные снегом коварные болотные топи, которым нельзя доверять и в 25-градусный мороз. И шквал смертоносного огня навстречу тем и другим.

Всего 12 километров по прямой отделяло Волховский фронт от Ленинградского. Каждый его метр надо взять с бою, в непрерывной схватке с вооруженными до зубов вражескими солдатами, которым приказано стоять насмерть. Это о них, солдатах «коричнево-зеленого» фронта, который в фашистской Германии считался чуть ли не труднейшим, было сказано в специально написанной по заданию гитлеровского руководства книге:

«Гренадеры, вынужденные жить в волховских джунглях, шутя зовут друг друга «бобрами»… Здесь обороняются многие дивизии из Восточной Пруссии… Среди солдатских вещей вы можете увидеть волховскую трость — темную обожженную палку, на которой вырезаны звери волховских лесов, инициалы Волхова и Ленинграда и знак свастики. Увидев в Германии солдата-отпускника с такой тростью, посадите его на самое почетное место».

К исходу первого дня, — а январский день, как известно, короток — из итоговых донесений стало ясно, что передний край обороны противника прорван почти па всем участке боевых действий. Наступающие соединения продвинулись на два, местами на три километра. Особенно порадовало Кирилла Афанасьевича донесение комдива-327 полковника Н. А. Полякова. «Части дивизии, — докладывал он, — овладели рощей «Круглая», вышли на ее юго-западную опушку и развивают наступление в западном направлении. В некоторых местах противник сохранил в нашем тылу отдельные огневые точки, доты и дзоты, которые ведут непрерывный огонь по наступающим войскам. Специально выделенные отряды в составе тяжелых танков KB, артиллерии прямой наводки, саперов и автоматчиков ведут блокирование и уничтожение этих огневых точек».

Командующий фронтом с удовлетворением воспринял это донесение. В ходе Синявинской операции рощу «Круглая» так и не удалось закрепить за собой. Она стала тем исходным пунктом, откуда противник нанес контрудар и вынудил его в конце концов отвести войска фронта на исходные позиции. Теперь этот вражеский бастион преодолен в первый же день наступления.

— Полагаю, Владимир Захарович, — посоветовал Мерецков генералу Романовскому, — вы объявите благодарность всему личному составу дивизии Полякова. Ее мужество и отвага заслуживают того. И прошу вас представить дивизию к переименованию в гвардейскую.

Вечером в штабе фронта, анализируя итог первого дня операции, генерал Мерецков сделал заключение о том, что овладение рощей «Круглая» при одновременном блокировании Рабочего поселка № 8 создает благоприятные возможности для дальнейшего развития наступления. Однако противник, надо полагать, не смирится с подобным положением и попытается вернуть рощу, бросив резервы в бой уже ночью.

Распоряжения командующего фронтом в связи с этим предусматривали не просто удержание за собой рощи «Круглая», но н немедленную подготовку и нанесение оттуда нового удара по Синявинскому оборонительному узлу, чтобы лишить вражеское командование возможности даже помышлять о ее возвращении. Для наращивания удара на участках наибольшего продвижения наших войск Мерецков приказал с утра 13 января ввести в бой две стрелковые дивизии из второго эшелона, а также пустить в дело одну лыжную бригаду для обхода обороны противника по льду Ладожского озера.

Второй день наступления дал незначительное продвижение наступающим. Особых опасений командующему фронтом это не внушало: противник, как и следовало ожидать, активно противодействовал нашему продвижению, непрерывно переходил в контратаки, создавал артиллерийские заслоны, перенацеливал на наиболее угрожаемые направления авиацию. Успокаивало то обстоятельство, что к исходу этого дня наша армия по-прежнему сохраняла превосходство в живой силе и технике над ним. Мерецков рекомендовал Романовскому уточнить задачи на следующий день дивизиям первого эшелона, усилить наступающих еще хотя бы одной свежей стрелковой дивизией. Еще раз потребовать от комдивов не растрачивать свои вторые эшелоны на лобовые атаки укрепленных пунктов, а смелее обходить их, оставляя в тылу своих войск.

Итог третьего дня — войска 2-й ударной армии вышли на линию рабочих поселков № 4, 5 и 7. Наибольшее продвижение у 18-й стрелковой дивизии генерала М. Н. Овчинникова. При поддержке 98-й танковой бригады она завязала бой за Рабочий поселок № 5. С запада сюда же подходит 136-я стрелковая дивизия Ленинградского фронта. Полоса всего лишь в два километра разделяет теперь эти дивизии друг от друга.

Начальник оперативного отдела и начальник разведки штаба фронта докладывали об этом, не скрывая охватившего их радостного подъема. Генерал Мерецков посчитал преждевременной радость своих помощников: по всем признакам он видел, что враг отнюдь еще не сломлен и предстоит упорная борьба. Надо продолжать наращивать удар, ни на минуту не расслабляясь, не допустить, чтобы противник осуществил свое намерение добиться равенства в силах. Именно в этот вечер командующий фронтом решил, что пришла пора передать генералу Романовскому одну стрелковую дивизию из фронтового резерва. Одновременно потребовал от него усилить огневое давление на позиции гитлеровцев в районе Рабочего поселка № 5 и активизировать действия левофланговых соединений 2-й ударной армии в направлении Синявина.

День 15 января — четвертый день наступления — в целом прошел под знаком резко усилившейся активности противника. Переброшенные в течение ночи к Рабочему поселку № 5 части пехотной дивизии с ходу контратаковали нашу 18-ю стрелковую дивизию. Левофланговые дивизии также с самого утра отражали непрерывные контратаки. Продвижение в этот день имела только одна 256-я стрелковая дивизия полковника Ф. К. Фетисова, наступавшая севернее рощи «Круглая». Она овладела станцией Синявино.

Подводя итоги боевого дня, командующий фронтом отметил, что противник пока еще не смог накопить силы, поэтому надо сильнее наносить удары. Романовскому поставил задачу — с утра 16 января приступить к решительным действиям по овладению поселком Синявино. Переданную из резерва фронта 289-ю стрелковую дивизию усилить 16-й танковой бригадой и ввести в бой.

К исходу 16 января — пятый день наступления — войска Ленинградского и Волховского фронтов разделяла узкая полоса местности всего лишь в несколько сот метров. Теперь Мерецков не сомневался, что встреча двух фронтов скоро состоится, остается сделать последнее, но энергичное усилие. Вечером он подписал приказ: 2-й ударной армии, продолжая решительные удары по противнику в направлении Рабочего поселка № 5, соединиться с частями Ленинградского фронта.

Однако еще и 17 января — в течение шестого дня операции — эта долгожданная встреча не состоялась. Весь день в районе Рабочего поселка № 5 наступающие войска буквально вгрызались в оборону врага, который сопротивлялся с исключительным упорством и яростью.

Утром 18 января, едва стал заниматься рассвет, воины обоих фронтов, как бы чувствуя дыхание друг друга, с новой силой пошли вперед. В 9 часов 30 минут до генерала Мерецкова дошло первое радостное сообщение, переданное командиром 372-й стрелковой дивизии полковником П. А. Радыгиным: в Рабочем поселке № 1 первый батальон 1240-го стрелкового полка встретился с подразделениями 123-й стрелковой бригады Ленинградского фронта.

С угра этого дня командующий фронтом направился в Рабочий поселок № 5. И вот, нрибыв туда, он уже лично принял рапорт генерала Овчинникова о том, что части 18-й стрелковой дивизии в 11 часов 30 минут соединились здесь с 61-й танковой бригадой, ленинградцев. Мерецков поблагодарил комдива за радостное известие и огляделся. Никакого поселка не было, только название да место, превращенное в руины, сплошь изрытое траншеями, ходами сообщения, блиндажами, укрытиями длявойск и боевой техники. Все вздыблено, исковеркано, только несколько торчащих печных труб, неведомо как уцелевших. Эти сиротливые трубы, дымящиеся развалины еще более остро подчеркивали царивший вокруг хаос и разрушение, давали почувствовать весь накал, всюярость только что закончившейся схватки. Это была победа! Такая долгожданная, такая нужная и дорогая!

Сразу же после встречи первых групп волховчан с ленинградцами Мерецков с представителями Ставки Верховного Главнокомандования Ворошиловым и Ждановым прибыли на командный пункт командующего 2-й ударной армии. Поздравили Романовского, дали указания и советы, как действовать дальше.

— Я по опыту знаю, — говорил Мерецков командарму, — как трудно бывает использовать момент ослабления сопротивления противника для нанесения решающего удара, особенно когда этот момент совпадает с успехом… прорыв еще далеко не завершен. Противник продолжает оказывать сильное сопротивление в ряде пунктов… Надо немедленно закрепить завоеванные рубежи и в то же время, не задерживаясь ни на минуту, продолжать теснить вражеские войска к югу.

19 января весь мир облетела весть о прорыве блокады Ленинграда. Центральные советские газеты вышли с портретами командующих фронтами — Мерецкова и Говорова, а также командармов — Романовского и Духанова. Вся страна жила радостной вестью. А ленинградцы… О них писал в те дни в «Красной звезде» Николай Тихонов: «На площадях, в переулках незнакомые друг другу люди обнимаются и целуются, плачут от счастья. На заводах праздник. В детском доме проснувшиеся ребята, завернувшись в одеяла, пляшут на кроватях. Невиданная волна радости захлестнула великий город».

В полководческой биографии Кирилла Афанасьевича Мерецкова операцию «Искра» с полным основанием следует считать одной из значительных в смысле искусства, проявленного командующим фронтом в разработке плана наступления, подготовки войск к нему, в руководство ими в ходе самой операции. Что же касается последствий ее для обороны Ленинграда, их вообще трудно переоцепить. От врага было очищено южное побережье Ладожского озера. Образовался коридор шириною всего лишь в 8—10 километров. Противник имел возможность простреливать его артиллерийским огнем. И все же это был коридор, по которому Ленинград получил сухопутную связь со страной. Спустя две недели с небольшим после соединения Волховского фронта с Ленинградским по проложенной железной дороге на отвоеванной у врага полоске земли полным ходом из тыла страны в героический город пошли поезда с хлебом, топливом, боеприпасами. Увеличились нормы снабжения продовольствием, возрос выпуск промышленной продукции.

Операция «Искра» по праву вошла в историю как итог многомесячной битвы войск Волховского и Ленинградского фронтов на ближних подступах к Ленинграду.

Противник никак не хотел смириться с тем, что Ленинград разорвал тиски блокады. Взбешенный поражением Гитлер приказал фельдмаршалу Кюхлеру любой ценой и немедленно выйти на прежние позиции, чтобы вновь замкнуть кольцо. Фельдмаршал снова и снова бросал в бой дивизии. Командир одной из них, генерал Скотти, в своем приказе заклинал солдат: «Восстановим утраченное! Через могилы — вперед!» Но тщетно.

Соединившиеся войска Волховского и Ленинградского фронтов, руководимые Мерецковым и Говоровым, отбивали все попытки врага восстановить прежнее положение и наносили ему новые тяжелые потери. Порой им приходилось очень трудно. Обстоятельства на советско-германском фронте складывались таким образом, что наше Верховное Главнокомандование должно было направлять накопленные ресурсы в первую очередь на юг и в центр. Выполняя свои задачи, Волховский и Ленинградский фронты, как и в ряде случаев прежде, не могли рассчитывать на сколько-нибудь значительное усиление. Приходилось предельно экономно расходовать имевшиеся силы и средства. Генерал Мерецков с предельным вниманием руководил боевыми действиями войск фронта в районе станции Мга. Но не забывал он и о вспомогательных боях на других участках фронта.

Целью таких боев, то затухавших, то разгоравшихся с новой силой, становился захват какой-нибудь отдельной высотки, небольшого плацдарма, устья речушки, берега болота, группы деревьев — всего, что позволяло улучшить занимаемые позиции, а значит, создавало предпосылки для будущих крупных наступательных операций. «Бои местного значения» — чаще всего так говорилось о них в военных сводках. Но они, эти бои, эта кропотливая будничная боевая работа требовали от полководца проявления волевых усилий, искусства, терпения и выдержки, пожалуй, не меньших, чем любая большая операция. И радовали командующего тактические успехи в тех боях по-настоящему.

Вот один из характерных примеров того времени. В начальный период борьбы за Мгу командующему фронтом доложили, что в районе Мишкина удалось отбить у противника командную высоту. Кирилл Афанасьевич сам оценивал это как радостное сообщение, ибо понимал, насколько трудно было овладеть высотой в той преимущественно равнинно-болотистой местности, да еще в условиях позиционной обороны.

Как же поступил командующий фронтом, получив сообщение об этом? Прежде всего посчитал себя обязанным самому побывать на этой высоте, лично поздравить тех, кто отличился в бою. И это не какой-то показной жест, а одна из характерных черт Кирилла Афанасьевича Мерецкова, раскрывающая его отношение к бойцам. Для общения с ними он использовал любую возможность.

В отличившийся батальон, бойцы которого отбили у противника высоту, ему пришлось отправиться в танке, так как автомобиль туда пройти не мог. Приехал. Не успел вылезти из танка, а несколько солдат уже пооежали сообщить товарищам и непосредственному начальству, что прибыл командующий фронтом. С удовлетворением отметил это про себя, так же как и то, что, пока дошел в расположение батальона, успели навести порядок в организации службы: всюду стояли и четко приветствовали генерала армии часовые, никто не болтался без дела, вид у военнослужащих подтянутый. Лихой комбат молодцевато отдал рапорт, после чего представился и прибывший сюда командир полка. Все идет чин по чину, как и положено в армии. А коль скоро здесь налицо имеется желание нести воинскую службу образцово, значит, порядок будет полный и высотой мы владеем прочно.

Идет командующий фронтом в сопровождении командира полка и комбата, осматривает, в каком состоянии находится отвоеванный у врага узел обороны. Вдруг впереди слышится крик. Кто-то громко бранится, ругает своего товарища, однако имени его не называет. Сопровождавшие Кирилла Афанасьевича командиры еще не успели дать каких-либо объяснений, как из рощи показался и сам кричавший, ефрейтор.

— В чем дело? — обратился с вопросом командующий.

— Из моего пулеметного отделения, — представившись, сказал ефрейтор, — ушел за боеприпасами солдат и запропастился. Еще заблудится, думаю, окаянный, в лесу-то. По фамилии звать опасно, на начальство наскочишь, а мой голос он знает, за километр услышит, вот я и посылаю ему «позывные».

Генерал армии, обратившись к комбату, спросил его о ефрейторе. Тот дал подчиненному самый лестный отзыв, особенно похвалил за последний бой, в котором ефрейтор проявил незаурядную смелость. Наград у ефрейтора нет, не успели представить, но заслуживает он по меньшей мере ордена. Выслушав все это, командующий фронтом объявил о награждении ефрейтора орденом Красной Звезды. Реакция на это сообщение самого героя запомнилась Кириллу Афанасьевичу на всю жизнь: бравый воин стал отказываться от награды одному ему, разъяснив, что он уже полтора года сражается бок о бок с напарником по пулемету и все, что сделано, сделано ими вместе.

По требованию командующего вызвали и боевого товарища ефрейтора. Комбат подтвердил, что, дескать, верно, один из них не уступает другому. Сражались друзья еще под Тихвином, затем форсировали Волхов, прорывали блокаду Ленинграда…

Комполка, хитровато прищурившись, поглядывал на него и ждал, как же выйдет начальство из создавшегося положения. А генерал армии, радуясь в душе, отчитал его за непредставление к награде в положенное время заслуженных воннов, с напускной суровостью сделал выговор тому, кто только что в качестве «позывных» использовал ругательные слова, а потом… Потом наградил орденами обоих солдат. И возвращался на свой командный пункт в приподнятом настроении. Он считал хорошим, даже отличным тот день, потому что была отбита у врага высота, потому что увидел, с каким рвением несут службу отличившийся комбат и его подчиненные, потому, наконец, что встретил в тот день двух бывалых солдат-пулеметчиков, русского и татарина, которые плечом к плечу били ненавистного врага и не считали возможным, чтобы в этом боевом братстве был выделен кто-то один из них.

Пожалуй, именно это обстоятельство, эта встреча особено ярко запечатлела тот день в его памяти. Потому что признание одним из солдат равного со своим боевым товарищем права на награду означало, что он признает за ним и равную долю в их общих усилиях по защите Родины, равную ответственность, с которой исполняют оба они свой воинский долг перед ней. А это превыше всего почитал в советском человеке Кирилл Афанасьевич.

Эти строки, прочитанные в каком-то толстом журнале вскоре после советско-финляндской войны и принадлежавшие, насколько помнилось, Степану Щнпачеву, жили в его сердце. Ни в чем он не поступился, чтобы собственную судьбу в лихую годину мерить иной мерой. Поэтому рядом с ним воевал его сын — лейтенант Владимир Мерецков (ныне Владимир Кириллович генерал армии). С января 1942 года и до конца войны с небольшими перерывами находилась на фронте и жена Кирилла Афанасьевича. Вместе с другими медицинскими работниками Волховского фронта Евдокия Петровна Мерецкова проверяла состояние работы в госпиталях, оказывала помощь врачам.

Ни себя, ни членов семьи он не выделял из общего строя. Осенью 1942 года в расположении одного из полков у переднего края командующий Волховским фронтом с группой сопровождавших его офицеров попал под сильный артиллерийский обстрел. Взрывная волна от разорвавшегося снаряда швырнула его на землю. Подбежавший начальник оперативного отдела помог подняться и, видно, не в первый раз стал говорить о требовании Верховного Главнокомандующего не появляться без крайней необходимости в опасных местах.

Устало посмотрев на встревоженного генерала, Кирилл Афанасьевич сказал:

— Некогда сейчас о себе думать. Обстановка-то, видите, какая?

В его словах не было и капли бравады. Он честно делил солдатскую долю с теми, кем командовал, не искал привилегий ни себе, ни своим близким.

Спустя много лет после окончания войны Мерецков счел возможным рассказать памятный, как он подчеркнул, случай, который произошел в зимний период боев за Мгу. «После прорыва ленинградской блокады, — писал он, — 54-я армия проводила операцию, направленную на то, чтобы не позволить врагу создать под Мгой сильную группировку с целью ликвидировать только что созданный коридор к югу от Ладоги. Армия нанесла удар в сторону Чудова, сумела отвлечь на себя фашистские войска, предназначенные для прорыва к Шлиссельбургу, и свою задачу выполнила. Знакомиться с обстановкой в этом районе прибыл представитель Ставки К. Е. Ворошилов. Я сопровождал его. Мы были на командном пункте дивизии, вклинившейся в расположение противника. Вдруг поднялась стрельба. Выскакиваем из землянки. В чем дело? Оказалось, что вражеский десант автоматчиков при поддержке самоходок прорвался и окружает КП. Мы, вероятно, сумели бы пробиться к своим, но, отвечая за безопасность представителя Ставки, я не мог рисковать. Связываюсь по телефону с 7-й гвардейской танковой бригадой и приказываю прислать на выручку танки. Комбриг докладывает, что все боевые машины выполняют задание, налицо один танковый взвод, да и тот после боя не в полном составе.

Делать нечего. Пока пара танков мчится к КП, организуем круговую оборону подручными силами. Несколько связистов и личная охрана развернулись в жидкую цепочку и залегли с автоматами. Минут пятнадцать отбивалась. Но вот показались наши танки. Сразу же наши бойцы поднялись в атаку, следуя за танками, смяли фашистов и отбросили на полкилометра, а потом подоспевшая пехота завершила разгром прорвавшейся вражеской группировки. Когда стрельба улеглась, в блиндаж вошел танкист, весь в копоти, и доложил: «Товарищ генерал армии, ваше приказание выполнено. Прорвавшийся противник разгромлен и отброшен!»

Ворошилов вгляделся в танкиста и воскликнул:

— Кирилл Афанасьевич, ведь это твой сын!

Климент Ефремович видел моего сына еще до войны и теперь сразу узнал его. Лейтенант Владимир Мерецков командовал танковым взводом в 7-й гвардейской танковой бригаде. Когда я звонил в бригаду, Владимир как раз подвернулся под руку комбригу и был послан к нам на выручку.

Мне нечасто приходилось видеться с сыном, но я следил за ним. До меня доходили вести, что боевую службу он несет образцово. Теперь можно признаться, что нередко меня грызли опасения и тревога, как и всякого другого отца, чей сын сражался на фронте. А тогда старался не показывать даже и вида. Помню, на вопрос К. Е. Ворошилова: «Этот сын — твой единственный?» — я ответил: «Все бойцы тут мои дети», — но внутренне гордился сыном, что в свои 18 лет он честно и верно служит Родине. Там, на фронте, он вступил в члены нашей партии. Мне и моей жене было очень приятно узнать эту весть».

Опасения и тревога нередко терзали его, как и всякого другого отца, — он сам говорит об этом. Добавим от себя: в отличие от великого множества других отцов Мерецков, обладая властью командующего фронтом, казалось, мог бы единственного сына уберечь от того, чтобы тот водил в атаку танковый взвод, найти для него местечко и поспокойней. Но в том-то и заключается суть, что не мог, не считал себя вправе так поступить. Именно потому, что ему дано было право посылать в бой тысячи и тысячи солдат! Его сын тоже был солдатом…

Мгинские бои в конце концов лишили врага надежд на то, что ему удастся потушить спасительную для Ленинграда «Искру». С вдававшегося в наше расположение мгинского выступа вражеская артиллерия долгое время досаждала своим огнем «дороге победы» — так была названа новая железнодорожная магистраль, отлично дополнившая ладожскую «Дорогу жизни» после прорыва блокады. Особенно опасен был обстрел, который велся с поставленных на рельсы нескольких платформ дальнобойных орудий. Тогда командующие обоих братских фронтов Мерецков и Говоров пустили в дело всю имевшуюся в их распоряжении крупнокалиберную артиллерию, В поддержку ей были привлечены артиллерийские орудия, снятые с кораблей Балтийского флота. Последовал ряд мощных огневых налетов. Вражеские батареи умолкли.

Стойкой и активной обороной занимаемых рубежей летом 1943 года войска Волховского и Ленинградского фронтов с честью решили не только огромной важности задачу по удержанию в своих руках завоеванного коридора, но и другую — прочно сковали здесь немецко-фашистскую группировку, не позволив гитлеровскому командованию перебросить часть сил на Курскую дугу, где развернулась великая битва, в результате которой фашистская Германия оказалась перед катастрофой.

1944 год стал годом решающих побед Советских Вооруженных Сил на советско-германском фронте. Они осуществили серию крупнейших стратегических наступательных операций. Первой среди них была Ленинградско-Новгородская операция, в которой участвовали войска Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов во взаимодействии с Краснознаменным Балтийским флотом и авиацией дальнего действия. Ее цель состояла в том, чтобы разгромить иемецко-фашистскую группу «Север», полностью снять блокаду Ленинграда, освободить Ленинградскую область от немецко-фашистских захватчиков и создать условия для проведения наступательных операций по освобождению Советской Прибалтики.

Частью этого совместного стратегического наступления трех фронтов стала Новгородско-Лужская операция, проведенная в течение 14 января — 15 февраля войсками Волховского фронта под командованием генерала армии Мерецкова во взаимодействии с войсками левого крыла Ленинградского фронта. Она характерна в истории минувшей войны своеобразием замысла, который заключался в том, чтобы осуществить разгром новгородской группировки противника нанесением силами создаваемой ударной группировки фронта двух ударов: главного — с плацдарма на реке Волхов и вспомогательного — из района юго-восточнее Новгорода через озеро Ильмень по сходящимся направлениям. «Ильменьская идея», по мнению Мерецкова, делала реальным окружение немецко-фашистской группировки, угроза которого должна была заставить засевшего в Новгороде врага отступить. И тогда разгром противника становилось возможным осуществить уже не на улицах и площадях древнего города, а вне его. Ставка одобрила этот замысел, и войска под командованием Мерецкова полностью его осуществили.

В первый день наступления главные силы армии, наступавшей с волховского плацдарма, встретив упорное сопротивление противника, вклинились в его оборону всего лишь на 600—1000 метров. На вспомогательном же направлении стрелковые части, усиленные двумя аэросанными батальонами, переправились по неокрепшему льду озера Ильмень и внезапной ночной атакой захватили ряд опорных пунктов. В течение дня 14 января они расширили захваченный плацдарм до 6 километров по фронту и до 4 километров в глубину. Сюда из второго эшелона армии командование ввело свежую дивизию для развития успеха. Наращивалась сила удара и на главном направлении. События развивались, как и предвидел командующий фронтом. 20 января наши наступавшие войска, двигаясь навстречу друг другу, завершили окружение не успевших отойти разрозненных частей новгородской группировки и освободили Новгород. К середине февраля войска генерала Мерецкова полностью преодолели лужский оборонительный рубеж и во взаимодействии с 67-й армией Ленинградского фронта разгромили оборонявшуюся на нем группировку противника. 12 февраля был освобожден город Луга. Около 90 наиболее отличившихся в этой операции частей и соединений, входивших в Волховский фронт, удостоились почетных наименований Новгородских, Мгинских, Тосненских, Любанских, Чудовских, Лужских, многие были награждены орденами. В связи с сокращением линии фронта Ставка ВГК 15 февраля упразднила Волховский фронт, передав его войска соседним объединениям.

Генералу Мерецкову было поручено теперь возглавить Карельский фронт. И хотя он сам давно уже просился на западное направление, его просьба была отклонена. Верховный Главнокомандующий мотивировал целесообразность принятого Ставкой решения тем, что Мерецков хорошо знает северное направление, приобрел опыт ведения наступательных операций в сложных условиях лесисто-болотистой местности, командовал армией на выборгском направлении и прорывал линию Маннергейма еще во время советско-финляндской войны.

— Вам и карты в руки, — резюмировал Сталин. — Всякому другому командующему пришлось бы переучиваться, на что ушло бы много времени. А его-то у наскак раз нет.

С Карельским фронтом связан дальнейший боевой путь К. А. Мерецкова вплоть до окончания войны против фашистской Германии. Две проведенные войсками этого фронта стратегические наступательные операции — Свирьско-Петрозаводская и Петсамо-Киркенесская — весомо дополнили богатую боевую биографию полководца. Наступление советских войск, возглавляемых Мерецковым на Карельском перешейке и в Южной Карелии в июне — августе 1944 года, коренным образом изменило военно-политическую обстановку на всем северном участке советско-германского фронта и предрешило выход из войны Финляндии. В результате Петсамо-Киркенесской операции, проходившей в октябре, немецко-фашистские захватчикибыли изгнаны с Крайнего Севера. Советские воины, преодолевшие тундру и дикие скалы Заполярья, бурные реки и глубокие фьорды Северной Норвегии, оказали помощь норвежскому народу в освобождении северных районов.

Успех в этой операции в немалой степени зависел от умелого выбора командующим фронтом направлений главных ударов, искусного сосредоточения на этих направлениях имевшихся в его распоряжении сил и средств с учетом ограниченного количества путей, используемых для маневра, смелого обходного движения в тыл вражеских группировок, непрерывного и твердого управления подчиненными войсками, согласованности действий с Северным флотом и Онежской флотилией.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 декабря 1944 года в ознаменование славных героических дел воинов Карельского фронта была утверждена медаль «За оборону Советского Заполярья». Личные заслуги Кирилла Афанасьевича Мерецкова перед Родиной были отмечены присвоением ему 26 октября 1944 года воинского звания Маршала Советского Союза.

Весной 1945 года управление Карельского фронта, находившееся после завершения боевых действий на Крайнем Севере в резерве Ставки Верховного Главнокомандования, было переброшено в числе первых на новый театр войны — на Дальний Восток. И там оно вскоре было преобразовано в управление Приморской группы войск, азатем в управление 1-го Дальневосточного фронта, командующим которого стал Маршал Советского Союза Мерецков.

План советского командования в воине против милитаристской Японии заключался в том, чтобы разгромить основную ударную силу японского милитаризма — Квантунскую армию и освободить Северо-Восточный Китай и Корею. Войскам 1-го Дальневосточного и Забайкальского фронтов поручалось решение главной задачи — нанося сокрушительные встречные удары из советского Приморья и со стороны Забайкалья, окружить основные силы Квантунской армии и принудить их к капитуляции.

К. А. Мерецков, руководя операцией войск 1-го Дальневосточного фронта, умело использовал свой богатый опыт по прорыву заблаговременных и укрепленных оборонительных полос. Маршал Советского Союза А. М. Василевский, главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке в той кампании, знавший Кирилла Афанасьевича многие годы и до ее проведения, так отзывался о наиболее, по его мнению, характерных чертах в деятельности Мерецкова: «Полководческий стиль К. А. Мерецкова, которого Сталин шутливо называл «мудрым ярославцем», на мой взгляд, отличали обстоятельность и предусмотрительность в хорошем понимании этих слов. Кирилл Афанасьевич предпочитал свои решения по фронту предварительно согласовывать с Генеральным штабом, обязательно выяснял мнение «высшей инстанции» по той или иной разрабатываемой проблеме».

Так было и в кампании на Дальнем Востоке. Обстоятельно и предусмотрительно готовил командующий фронтом Мерецков свои войска к наступлению. Однако он хорошо понимал, что в таком сложном деле всего не предусмотришь, и потому всегда находился в готовности принять то или иное решение, внезапно продиктованное изменившейся обстановкой.

Перед самым началом наступления его внутренняя готовность подверглась суровому испытанию. После ясного дня 8 августа наступил ветреный вечер. А ночь на 9 августа, когда до начала заблаговременно спланированной, продуманной во всех деталях артиллерийской подготовки остались считанные часы, обрушила на землю невиданной сплы тропическую грозу. Чем ближе стрелки часов приближались к назначенному времени, тем сильнее и силье ливень, превращающийся в настоящий потоп. Что же делать? Открывать огонь? А не пойдет ли все это впустую и не лучше ли отложить атаку?

— Будем наступать без артподготовки, — приказал Мерецков генералу А. П. Белобородову, командующему 1-й Краснознаменной армией.

Ей предстояло наступать на главном направлении, поэтому Мерецков и прибыл на командный пункт ее командарма. Приняв это решение, маршал взял телефонную трубку и отдал распоряжение о переходе в атаку остальным войскам.

Вот оно, проявление истинного мужества полководца! Не просто личная храбрость, готовность пожертвовать жизнью для общего дела, а нечто иное — решимость взять на свои плечи все бремя ответственности за ход его, значит, и за конечный результат. Решение командующего 1-м Дальневосточным фронтом начать атаку без артподготовки блестяще оправдало себя. По его приказу сквозь тьму и ливень пошли вперед передовые батальоны. Путь им указывали пограничники. Вот уже осталась позади государственная граница — и полное молчание со стороны противника. Атакующие подошли вплотную к укрепленной полосе, совершенно неожиданно для обороняющихся. И это при условии, что Советское правительство заранее известило о вступлении СССР в войну против империалистической Японии с 9 августа!

Заслуги К. А. Мерецкова перед Родиной получили общее признание и высокую оценку. Герой Советского Coюза, Маршал Советского Союза, он удостоен высшего военного ордена СССР «Победа», награжден семью орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, 4 орденами Красного Знамени, 2 орденами Суворова I степени, орденом Кутузова I степени; медалями и иностранными орденами.

…Закончилась война. С победой возвращались советские воины домой. Маршал Советского Союза К. А. Мерецков остался в Приморье в должности командующего войсками Приморского военного округа. Затем он занимал этот пост в Московском, Беломорском, Северном военных округах, руководил курсами «Выстрел», на протяжении почти десятилетия был помощником министра обороны СССР по высшим военно-учебным заведениям. С апреля 1964 года и до последнего дня жизни (К. А. Мерецков умер 30 декабря 1968 года), находясь на посту генерального инспектора, щедро передавал свой богатейший опыт идущему на смену новому поколению офицеров Советских Вооруженных Сил, вел большую военно-патриотическую работу среди молодежи. В 1939–1956 годах К. А. Мерецков избирался кандидатом в члены Центрального Комитета КПСС, в 1956–1961 годы являлся членом Центральной ревизионной комиссии КПСС. Огонь четырех войн прошел Мерецков — солдат великой революции. Он честно служил своему народу и навсегда останется в памяти народной.

Полковник

А. КИСЕЛЕВ