С каждым поворотом упорно подымавшейся дороги горизонт расширялся, и новые горы вставали рядом с маленьким отрядом, дикие и страшные, с раскаленными добела, упирающимися в небо зубьями, с основаниями, уходящими в глубокие пропасти, подернутые горячей серой мглой.

«Здесь земля в предсмертных корчах вцепилась в небо острыми пальцами и замерла навеки, — подумал Гай, переводя дыхание. — Ничего не может быть фантастичнее этого зрелища». С новым поворотом дороги он опять увидел нагромождение скал и отвесных стен, крутые насыпи щебня и глубокий провалы, покрытые по склонам тончайшей пылью, похожей на пепел или золу.

— Да что же это такое?! — воскликнул Гай. — Ведь мне приходилось бывать и в Альпах и в Кордильерах — и нигде нет ничего подобного: всюду горы как горы — внизу лесистые склоны, повыше — пышные луга, а на вершине — белая шапка вечных снегов. Сколько красок! Сколько оживления! А здесь мы как будто на луне, среди ландшафта, порожденного грандиозным взрывом. Какая страшная картина разрушения!.. Недаром старинные арабские писатели называли Хоггар Страной Ужаса!

— Это впечатление объясняется двумя причинами, — любезно вставил шедший позади Лоренцо. — Во-первых, глаз чувствует отсутствие растительности: мы привыкли к яркой зелени наших гор, а тут бьют в глаза все оттенки тюремного серого цвета. Во-вторых, обнаженный камень накаляется днем и остывает ночью — разница температуры поверхностей за сутки колеблется от 70° до нуля и даже ниже. Потому-то здесь и происходит беспрерывное и быстрое разрушение минеральных пород, создающее поразительную вычурность рельефа. Обратите внимание, со времени нашего выхода из крепости прошло часа три-четыре, а уже прогремело четыре обвала; едва начнется вечернее похолодание, как в горах открывается этакая канонада! А виновники? Все те же — тропики и Сахара. Ведь мы с вами сейчас пересекаем географический тропик Рака, и температурный экватор из-за Сахары делает крюк на север: он проходит около озера Чад, где вы скоро будете. В Конго, на географическом экваторе, будет заметно прохладнее. Странно, правда? Здесь столько удивительного! В Сахаре, представьте себе, вас подстерегают две опасности: простудиться в этой раскаленной печке и умереть от воспаления легких или утонуть — да, да, утонуть! В царстве безводия и вечной жажды!

Лоренцо посмотрел на озадаченного Гая, и оба расхохотались.

— Ну, первое я еще понимаю — вы говорите о холодных ночах. Доктор Паскье в Туггурте предупреждал меня и советовал не забыть шерстяное белье и одеяло. Но второе — это уже совсем непостижимо! Откуда же здесь реки? Я пока что их не встречал!

Лоренцо указал флягой вниз, в ущелье.

— Они сами могут встретить вас вот здесь, в ущелье, по которому вы идете. Раза два в год над Сахарой проносятся фантастические ливни — море воды, низвергающейся с неба. Подчеркиваю — не льющейся, а именно низвергающейся! Гроза и ливень налетают внезапно и длятся недолго, но количество выпавших осадков — потрясающе. Каменистый грунт не может быстро впитать влагу, и вода диким потоком несется вниз по естественным стокам. Эти временные русла здесь называют уэдами, они удобны для поездок в горы, и мы сейчас продвигаемся как раз по такому уэду. Налетит дождь — и наш маленький караван после многочасового подъема за несколько минут спустится вниз, обратно в долину, но уже в качестве сахарских утопленников!

Они остановились на отдых. Хорошо тренированный Лоренцо не очень устал, хотя и не был молод. Воспользовавшись привалом, он усиленно прикладывался к объемистой фляге с коньяком и вскоре заметно обмяк. Гай водил биноклем по горизонту, но всюду видел лишь светлое лунное небо и бесконечное множество воткнувшихся в него остроконечных скал.

— Даже смотреть жутко, черт побери!

— А вы чувствуете, что жары больше нет? Гай поежился.

— Мне просто холодно!

— К утру мы будем на высоте двух с половиной тысяч метров. Теплое белье при вас? То-то же! Температура упадет не ниже десяти-пятнадцати градусов тепла, но после дневной жары это покажется холодом!

По дну уэда отряд пробирался гуськом. Солдаты, держа винтовки наготове, шагали впереди, следом карабкался мул с поклажей, позади, спотыкаясь о камни, шли оба европейца. Подъем был мягким, незаметным, но с каждым шагом караван взбирался все выше и выше. Лунный свет был удивительно ярким. Косые тени пересекали путь, и люди то ныряли в темноту, то вдруг входили в полосу голубого сияния, позволявшего увидеть даже иголку, будь она под их сапогами.

— Расскажите о туарегах, пожалуйста! — попросил Гай. — В хорошей беседе путь пройдет незаметно, да и спать будет меньше хотеться!

Они закурили, и Лоренцо начал рассказ.

— Что ж, извольте, я выполню обещание. Слушайте! Вы уже отметили, что древние арабские писатели называли Хоггар Страной Ужаса. Правильно! Но они имели в виду не только природу, но и коренное население Сахары, и в этом-то вся суть: здесь ужасная природа и не менее дикие люди. Туареги заселяют всю Сахару — от Алжира на севере до Нигерии на юге, от Мавритании на западе до Судана на востоке. Они называют себя кель-тигельми, народ с повязкой на лице. Нет, мсье, это не религиозный обычай! Дальше к югу вам придется пересечь восточный край Танезруфта — этой пустыни в пустыне, где на протяжении пятнадцати суток верблюжий караван не встречает ни одного колодца, ни одного живого существа, ни одной травинки. Там лежат только груды костей — страшные памятники обессилевшим от жажды людям и животным. Вот в этих условиях повязка на лице — тигельмуст, по-здешнему, — совершенно необходима. Вы и сами ее наденете, чтобы знойный ветер не сжег кожу. Потом тигельмуст стал привычкой, а еще позднее — ритуальной принадлежностью. Туарег спит с повязкой на лице и ест, лишь слегка приподнимая ее край. Юноша одевает тигельмуст, когда впервые выступает в поход. Это — занятие свободного туарега, его привилегия. Слово «дворянин» или «свободный», по-здешнему имаджег, в переводе означает «свободный грабить», потому что право на грабеж когда-то было основным элементом понятия свободы. Ну, как, не надоело слушать?

— Если вы не устали, то продолжайте, пожалуйста! Я ведь корреспондент, мне все это надо знать!

— Ну, что ж… Когда юноша достигает половой зрелости, ему закрывают лицо тигельмустом и вручают меч и щит, после чего он считается мужчиной и получает право посещать тэнде, а через несколько лет — и ахалы (т. е. смотрины). Это очень любопытный обычай! Созревшую девушку мать усаживает на место, еще теплое после семейного костра, объясняет ей права и обязанности женщины, покрывает голову синим покрывалом — символом невесты (кольца и браслеты она может носить, только выйдя замуж) и дарит каменную ступу — тэнде, ту самую, в которой ей, подобно всем женам Африки, придется ежедневно толочь просо и бобы. В торжественной обстановке молодая девушка вечером, после окончания всех работ, начинает бить пестиком в ступу. Это — призывный сигнал. Немедленно на призыв сбегаются юноши. После пения старинных обрядовых песен мать или особо уважаемая пожилая женщина назначает из числа присутствующих юношу, который на эту ночь играет роль «жениха». После минуты общего молчания «невеста» встает, идет к стаду и ложится между козами. Новая минута сосредоточенного безмолвия — и встает «жених», «находит» свою «невесту», будит ее и берет за руку, пальцами в пальцы. Происходит ритуальный диалог. Она: «Кто ты?» Он: «Я сын Адама. Я беден, ты богата. Успокой меня. Мы росли вместе. Час настал. Встань. Мы будем и дальше расти вместе». Она: «Начинай беседу». После этого юноша усаживает девушку себе на колени и ласкает до зари. Обычай допускает лишь легкие прикосновения, только намеки; разрешаются и поцелуи — прижимание носа к носу, во время которого он «пьет ее душу» (дыхание). Ничего больше. Дальше — черта, за которой — смерть. Все девушки-подростки должны пройти через такую школу, потому что «та, которая сама не любит любовь, не может возбудить ее в других». Разлучаются по ее словам: «Нужно подрасти еще немного».

Гай при свете фонарика записал услышанное в блокнот, пробурчав: «Я это должен заснять».

— Так проходят несколько лет. Наступает пора повторения церемонии, называемой ахалом. Невеста сидит на камке, вокруг нее на песке расположились претенденты. Их несколько десятков, многие прибыли издалека, за пять-семь недель пути. Тифарасин — диалог невесты и претендентов на ее руку— строго регламентирован: не допускается злословие, разговор о себе, упоминание о боге, прикосновение к низким темам. Невеста величается юношами аменокалом, то есть князем, — себя они именуют талаки — несчастные. Такой диалог — поочередное единоборство девушки с каждым претендентом в элегантности стиля и манер, блестящем остроумии и находчивости, глубоком знании древних сказаний и своего родного языка. Все это в присутствии заинтересованных слушателей и судей. Да, это красивый обычай — ахал! Здесь, в Стране Ужаса, выбирает сама невеста, и при этом в ходе словесного турнира! Имаджег никогда не ругается, не сквернословит, он редко повышает голос. Сегодня вы увидите — благородный туарег никогда не заговорит с вами первый.

— Почему?

— Из гордости! Да, это наши вельможи былых времен! Если туарег обнаружит, что жена ему неверна, он спокойно убьет ее любовника и может разойтись с ней, но ударить ее — ни-ни, даже как следует обругать не позволит себе! По матери здесь передается и дворянство. Местная пословица говорит: «Чрево украшает человека».

— А в чем преимущество дворянства?

— Когда-то имаджег в военное время являлся начальником своих имгадов — вассалов и укланов — рабов, а в мирное время он был судьей района, где паслись стада его семьи и вассалов. Теперь все изменилось: имгады часто богаче своего господина, но, однако, они не забывают его и не отрицают его авторитета.

— Ну, а рабы?

— О, это — веселая сволочь! Грязные и довольные люди. Трудовая нагрузка раба невелика — они или пастухи, или домашняя прислуга; Хозяин постоянно принимает в рабство новых людей и выгоняет прежних, особенно ленивых. Негры часто идут в добровольное рабство, потому что обслуживать господина легче, чем самому пробивать себе путь в жизни, рисковать и бороться!

— И все же хозяин выгоняет, конечно, не ленивых, а старых! Нет! Именно ленивых или просто ненужных, если их развелось у него слишком много. Престарелого раба по неписаному закону выгнать нельзя, и хозяин обязан кормить его до самой смерти. Выгоняют тех, кто еще не стар и может сам себя прокормить.

— А каковы условия продажи себя в рабство?

— Чашка кислого молока, кусок лепешки или миска каши в день и женщина на ночь. Чем дольше здесь живу, тем больше убеждаюсь — здешним рабам живется много спокойнее, чем нам в свободной Европе! — Гм… А какие еще имеются здесь сословия?

— Вольноотпущенники, ремесленники, в том числе и врачи, и главное — харатины. Это пришлые элементы, обрабатывающие здесь землю. Сословные различия легко определить по росту, цвету кожи и осанке: имаджег очень высок и строен, кожа у него светлая, а черты лица южноевропейские, и держится он гордо. Имгад ниже ростом, значительно темнее лицом, без вызывающей и подчеркнутой независимости в позах и жестах. Волосы у него обычно курчавые, губы полные — словом, чувствуется легкая примесь негритянской крови.

— И все они тоже носят повязку на лице?

— Нет. Вот будете бродить по аррему и все сами увидите. Арремами здесь называются горные поселки.

— А каково племенное и государственное устройство туарегов?

— А вот послушайте. Кель-тигельми разделены на шесть племен. Во главе племени стоит аменокал. Племена различаются по языку, одежде и быту — по устройству шатра или покрою гандуры (так называются их широкие рубахи до колен) можно определить, к какому племени принадлежит их хозяин. Здешние горцы — северяне из племени кель-ахаггар — ахаггарены, самые дикие, бедные и независимые из туарегов. А вот на юге вы увидите роскошные саванны и тамошних туарегов — более богатых и культурных: они скачут на лошадях, а не на верблюдах.

Лоренцо передохнул немного и продолжал:

— Главой свободной семьи является старейший, совет старейших назначает вождя племени, совет вождей выбирает аменокала, совет аменокалов является общенациональным органом власти, впрочем, только символическим. Семья зависимых подчиняется одному из имошагских старейших и вместе с его семьей в прежние времена шла на войну. Рабы-слуги ниже по рангу рабов, прислуживающих скоту; рабы имаджегов выше по положению рабов имгадов. Вот вам и все, что можно сказать об общественной организации туарегов!

Лоренцо задумался и вдруг засмеялся и добавил:

— Да, еще одна подробность, и притом крайне важная и характерная: женщины здесь имеют те же общественные и политические права, что и мужчины. Они вмешиваются во все дела и больше всех шумят на сходках! Центральная Сахара — женское царство! Когда таргия одна — она всегда при оружии. Помните это и лучше не трогайте их.

— Не собираюсь. А бывают здесь неурожайные годы?

— Нет, поскольку все харатинские огороды поливные. Но иногда в году совсем не выпадает дождя: тогда не только не появляется сезонная, последождевая растительность, но и выгорает постоянная. Это для туарегов — катастрофа. Мелкий скот и женщины в этих случаях остаются здесь, в горах, а мужчины гонят стада верблюдов на юг, в саванны, где засухи не бывает. Такое массовое передвижение возможно только потому, что животные здесь — верблюды, а люди — туареги: стойкость и выносливость тех и других одинаково изумительна!

Накануне отъезда Лоренцо показал Гаю место, где примерно тысячу лет назад находилось небольшое озеро, в которое тогда вливалась постоянная горная река; по высохшему руслу ее они теперь и поднимались. Тогда же он предложил Гаю ознакомиться с археологической коллекцией экспедиции: в аккуратных коробочках лежали пронумерованные древние наконечники стрел и копий, сверла, ножи, обломки ступок и черепки посуды, разнообразные украшения — вещественные доказательства самостоятельного развития местной материальной культуры от раннего каменного века через бронзовый и до железного. В доисторические времена здесь уже существовали оживленные связи с соседними народами, что доказывалось предметами арабского происхождения, привезенными с севера, и изделиями хаусса, доставленными с юга. Значит, здесь были, хорошие условия для развития человеческого общества — сначала изолированного, потом связанного с внешним миром.

Теперь это казалось невероятным. Но в горах сохранились природные условия, которые когда-то были и внизу. Чем выше поднимался отряд, тем чаще появлялись пучки жесткой травы, потом кустики и кусты тамариска и даже акации. Гай попытался выдернуть пучок травы высотой в полметра, но смог это сделать лишь с помощью сенегальца, раскопавшего штыком землю метров на пять в окружности: все живое здесь жадно искало воду.

Едва начали шарить по кустам, как поползли ящерицы, блеснула чешуя гадюки… На крик отозвались птицы — вспорхнули показавшиеся здесь очень милыми воробьи, черкнула по воздуху быструю кривую ласточка, захлопал крыльями голубь. Наконец под общее радостное «ура!» бросился наутек маленький серый зайчик. Тут Гай взялся за бинокль и нашел среди скал и кустов антилопу и шакала…

— Мы входим во второй этаж горного пейзажа — средиземноморский! — важно объявил Лоренцо на привале. — Смотрите, мсье ван Эгмонд, вот вам дикие оливки и фисташки, а это— типичное местное деревцо с узловатым стволом и иглистыми листьями. Как называется? А черт его знает! Смотрите-ка лучше сюда! — Он указал направление своей флягой. — Видите? Ну, быстрее, больше влево!

В бинокль Гай нашел большого муфлона, мирно щипавшего траву. Но настоящую радость доставили стада овец, коз, ослов и верблюдов, сначала редкие, потом большие и частые. На одном повороте в предрассветной серой мгле Гай увидел зрелище, которое не видел со дня выезда из Туггурта: зелень, скот, шатры кочевников и веселые дымки утренних костров.

— Кто бы поверил, что это возможно в сердце пустыни! — воскликнул он.

— Да, но только на высоте 1800–2400 метров! — ответил Лоренцо. — После дождя весь Хоггар за двое суток превращается в зеленый рай.

— А как радуют глаз стада!

— Еще бы! Скота здесь немало. Туарегская семья кормится продуктами животноводства и живет с их продажи. Аменокалы владеют сотнями верблюдов и ослов и тысячами голов Мелкого скота. В их собственности находятся десятки луж и колодцев. Вот, кстати, перед нами довольно крупное стадо, прикиньте-ка на глаз…

Они принялись делать подсчеты.

— Разве я поверил бы этому вчера?

Путники едва передвигали ноги — они прошагали почти десять часов, но все понимали, что скоро будет вода, горячая пища, сон.

— Мы у цели! Вступаем в третий этаж!

— По каким же признакам вы это определили, граф? Лоренцо молча провел рукой с видом волшебника, показывающего свои чудеса. И действительно, дивиться было чему!

В розовом свете утра в прохладной тишине нежился Хоггар. Слева протянулся могучий массив главного хребта с вершиной — горой Иламан. Вдали виднелось зеленое вади Атакор-н-Ахаггар — главная транспортная артерия Хоггара. Дорога вилась по узкому короткому полю, посреди которого блестело маленькое хоггарское болотце (агельмам) с сочной травой по берегам. А на поле расположился оживленный поселок (аррем), который после жуткого безлюдья Сахары показался им чуть ли не Парижем, — десятка три четырехугольных глинобитных хижин, круглые склады, голубые дымки кузниц и мастерских и звуки человеческой жизни и деятельности. Вокруг деревни находились тщательно возделанные огороды и канавки с водой; выше, на склоне горы шатры (эханы) и шалаши кочевников. Еще выше — конец ущелья и перевал…

— Три тысячи метров над уровнем моря! — Лоренцо показал на вершину Иламана, казавшегося отсюда невысокой горкой. — И целая деревня в стране, где на один квадратный километр приходится ноль целых семь тысячных жителя!

Дышалось трудно, но все переводили дух с довольными улыбками.

— Что это за диковинные палатки?

— Ага, обратили внимание! Я ждал этого вопроса! — Лоренцо подошел к кустам и картинным жестом раздвинул их. В лучах восходящего солнца среди неописуемо пышных цветов олеандра Гай увидел повисшую над поселком треугольную площадку, к которой вела узкая тропинка. Позади площадки, очевидно, был обрыв. Точно порхая в воздухе, яркими красками играли на солнце две большие палатки.

— Волшебное гнездо нашей жар-птицы! — любезно проговорил Лоренцо. — Нам идти еще минут десять, и я вам объясню, в чем дело: сегодня к вечеру вам предстоит там обедать. Кстати, позаботьтесь приобрести какую-нибудь ценную безделушку.

— Лоренцо с улыбкой задумался, потом сказал: — Хозяйку зовут Тэллюа ульд-Акадэи. Она — знатная таргия, то есть туарегская дама. Но трудно дать вам представление о ней в немногих словах. Таких фигур в нашем обществе нет. Красивая девушка, с детских лет подготовленная к карьере танцовщицы, выдвигается среди подруг и становится известной куртизанкой. Она по-своему образованна, умеет импровизировать стихи, поет и танцует, в ней воплощены местные представления о красоте, изяществе, светской воспитанности и утонченности. Обычно такая куртизанка разбивает свои пестрые шатры невдалеке от больших дорог, и ее становище приобретает значение центра светской жизни всего района: со всех сторон к ней съезжаются окрестные дворяне, и, конечно, не с пустыми руками. Туарег— страстный любитель поэзии, музыки и красивых женщин. Девушка живет по здешним понятиям богато, ее окружают рабыни и служанки. Поклонникам обеспечен любезный прием, прохладное омовение, отдых, обед, во время которого хозяйка, сидя у ног гостя, импровизирует стихи… За пиром следует празднество и…

— Ночь любви?

— Иногда, но не обязательно. Здесь красавицу нужно добывать с боя. У известной куртизанки бывает несколько соискателей. Каждый ставит у входа в ее шатер копье со своим дворянским родовым значком. Это — вызов. Начинается соперничество в щедрости, настойчивости и ловкости. Спортивные состязания зачастую заканчиваются яростным поединком. Ах, дорогой мсье ван Эгмонд, какое это захватывающее зрелище, когда два феодала обнажают сверкающие мечи перед куртизанкой, небрежно возлежащей на ковре!

— Таким образом, Тэллюа — это наследница Аспазии и Сафо?

— И еще многих других, а прежде всего — прекрасное дитя пустыни. Только здесь и можно встретить такие сильные и яркие натуры!

— Вот видите, сколько кругом интересного: и в пустыне, оказывается, растут цветы! Но откуда у нее такая палатка?

Лоренцо отвел в сторону глаза и вспыхнул.

— М-м-м… Это я… Так, знаете ли… выписал из Алжира. Вы не подумайте, конечно… Словом, и профессор помог… Да и лейтенант д'Антрэг и младший лейтенант де Роэль тоже у нее бывают… Ах, мсье, пустыня есть пустыня! Этим все сказано!

Они подошли к палаткам экспедиции.

— Вот мы и дома! Это наша база. Видите навесы? Разбивайте свою палатку прямо у источника: чистая холодная вода обеспечена днем и ночью. Вот те палатки — наши, эта — моя, а та — герра Балли. А где же он сам? Сейчас узнаем. Эй, ребята, где профессор? В обходе? Ладно, скоро вернется. Мы практикуем выезд с базы на два-три дня для освоения района. Вот что, мсье, — купайтесь, спите, наводите красоту… Даю вам уйму времени, а в пять или в половине шестого мы отправляемся вместе на верхнюю площадку — в гости к прекрасной Тэллюа!