1

Он надеялся, что у него есть хотя бы еще одни сутки…

Он ошибался.

В его приемной мисс Клейтон бросила мгновенный взгляд в крохотное зеркальце и чуть подправила волосы. Она проделывала это каждый раз, прежде чем зайти к шефу, и вовсе не потому, что ей очень нравился Гарри Шеппард. Он ей совсем не нравился. Она трепетала перед ним.

Красным коготком мисс Клейтон едва слышно стукнула в дверь и вошла. Гарри Шеппард делал пометки на лежавших перед ним бумагах и набирал какие-то цифры на клавиатуре компьютера. Он даже не поднял взгляда на мисс Клейтон, которая неловко переминалась перед его письменным столом, похожим на абстрактную скульптуру из стали, стекла и прозрачного пластика.

— Мистер Шеппард, — несмело начала девушка. — Сэр…

— Слушаю вас, — сухо отозвался Шеппард, не отрывая глаз от монитора.

— Я хотела сказать… То есть уже четверть третьего… Шеппард рассеянно посмотрел на запястье, украшенное «Омегой».

— Да, и что?

— Можно мне пойти пообедать?

— Вы подготовили письмо для Маркетти?

— Еще утром, сэр.

— Тогда не вижу причин вас задерживать.

Мисс Клейтон покинула кабинет.

Гарри Шеппард остался один. Он выключил компьютер, бросил карандаш на бумагу. Его взгляд задумчиво перебегал с темного монитора на письменный стол, со стола снова на монитор.

Зазвонил телефон. Шеппард снял трубку:

— Гарри Шеппард слушает.

— Они начинают, — произнес близкий и страшный голос у самого уха.

Связь прервалась.

Шеппард замер, будто не веря услышанному. Этого не могло быть, его человек в ФБР не мог так просчитаться. Они начинают сегодня. Сейчас…

Состояние оглушенности длилось не дольше нескольких секунд. Когда Шеппард положил трубку на аппарат, его мозг уже снова стал тем, чем и был всегда — отлаженной, почти совершенной машиной.

Они начинают. Это может означать, что они еще только выезжают из гаража. А могут быть и на полпути к его офису. Они могут и… О, вот и они.

Сквозь огромное панорамное стекло Шеппард отчетливо видел сверху два одинаковых темно-серых автомобиля, одновременно затормозивших на противоположной стороне улицы. Две машины… Минимум восемь человек. Выходят… Да, восемь… Как они будут действовать? Двое поднимутся сюда, на двенадцатый этаж, на лифте. Пока они поднимаются… Есть время… Пожарная лестница — вот она, рукой подать, за окном. О ней они подумали, конечно, так что двое будут стоять у пожарной лестницы. Еще двое блокируют второй лифт и подъезд, оставшиеся — черный ход.

Он заколочен, хотя Шеппард уже давно принял меры к тому, чтобы эта заколоченность оставалась только видимостью. Но чем это поможет сейчас? В любом случае двое — у черного хода. Он в собственном офисе, как в ловушке…

Стоп. Грузовой лифт. В конце коридора имелась шахта маленького грузового лифта, на котором обычно доставляли почту и иногда возили обеды по заказам особо занятых сотрудников его компании. Конечная остановка грузового лифта была в подвале, откуда вел только один выход — в тот же вестибюль, к единственному подъезду. И все же этот шанс лучше, чем никакого.

Грузовой лифт обслуживал старик-механик по имени Джо. Он командовал лифтом из своего подвала. В крохотную кабинку человек едва ли мог втиснуться… Но Шеппард — НЕ человек.

Их восемь, все на своих местах, в подвале никого нет. Да и зачем — любой выходящий из подвала так или иначе упрется' в тех двоих, что у двери. Время — 14.22… Джо наверняка отправился обедать.

Пальцы Гарри Шеппарда уже набирали комбинацию сейфа. Деньги, кредитные карточки… Наличных катастрофически мало, а кредитные карточки теперь ни к чему.

Шеппард взял тощую пачку наличных, сунул в карман пиджака бутылку виски, предназначенную для посетителей, и быстро пошел к двери. Загудел лифт. Они поднимаются…

Грузовой лифт стоял на соседнем этаже. Он мог управляться только дистанционно, с пульта Джо в подвале, но Шеппард быстро нащупал нужный провод и переключил его на другую клемму. Лифт переместился на двенадцатый этаж. Шеппард открыл узкую металлическую дверцу и забрался внутрь. Даже для его гибкого искусственного тела этот трюк был нелегким. Из такого положения трудно было заставить лифт двигаться, да еще мешала бутылка. В конце концов левой рукой, изогнув ее наподобие автомобильного коленвала, Шеппард ухитрился открыть крохотный ремонтный лючок, нашарил электропроводку. В каком-то смысле тут справиться было даже проще, чем передвинуть лифт с этажа на этаж; чтобы спустить его в подвал, достаточно отсоединить любой из четырех кабелей, и электромотору отдается команда: неполадка, отослать лифт вниз для ремонта.

Лифт устремился вниз. Будь Шеппард человеком, удар о концевые ограничители переломал бы ему кости.

В подвале не было никого. Под потолком светила тусклая запыленная лампочка. На ящике, служившем столом, возвышались две пустые бутылки из-под дешевого джина, рядом валялись пластмассовые стаканчики и недоеденный гамбургер. Старая замасленная роба Джо виднелась в углу. Шеппард напялил ее поверх пиджака, а на голову водрузил видавший виды синий берет. Открыл бутылку виски, чуть ли не половину вылил на себя, немного опрокинул в рот… Для запаха довольно. Бутылку с оставшимся виски Шеппард поставил на ящик, подошел к массивной двери, ведущей из подвала в вестибюль, и взялся за ручку. Теперь многое будет зависеть от фактора внезапности. Конечно, они сообразят, и быстро. Но речь и не идет о том, чтобы их обмануть. Речь идет лишь о том, чтобы они сообразили не до, а после того, как он окажется на улице. Вопрос — все ли они являются Хранителями Ордена или в рамках некоей камуфляжной операции задействованы и просто сотрудники ФБР? Ответ так важен… Но ответа нет. Нужно идти.

Шеппард толкнул дверь.

Один из них стоял к нему спиной, облокотившись о перила лестницы. Второй прислонился к дверце лифта, его лицо было видно Шеппарду в профиль. Пошатываясь, Шеппард накренился к нему, икнул и ухватил его за рукав.

— Ребята, — промычал Шеппард заплетающимся языком, — хор-рошие ребята… Во-от кто даст сигаретку старине Джо…

Парень вырвал рукав из цепких пальцев.

— Эй, что ты… — неуверенно начал он. — Иди-ка отсюда… Майк!

Майк отреагировал незамедлительно. Он молча взял Шеппарда за воротник, развернул и подтолкнул к входной двери. Нет, эти двое не были Хранителями в первую очередь, лишь во вторую работавшими в ФБР. Те не допустили бы, не могли бы допустить такого промаха.

Мнимый пьянчужка вывалился на тротуар, шагнул на проезжую часть, увернулся от мчавшегося прямо на него грузовика и скрылся за большим фургоном. Сорвав робу и берет, Шеппард бросил их на крышу фургона, нырнул в ближайшее кафе, быстро, но не суетливо прошагал через обеденный зал, вышел через кухню во двор и на соседнюю улицу.

Онутолучил передышку. Может быть, совсем крохотную, может быть, всего на несколько минут, но он сделал это.

 

2

В чахлом подобии парка недалеко от Мэдисон-авеню он уселся на скамейку, откуда хорошо просматривалась улица в обоих направлениях. Немного виски попало на брюки, в душном неподвижном воздухе плыл слабый аромат «Джека Даниэльса» — обостренное НЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ обоняние Шеппарда воспринимало его ясно. Ничего, это выветрится через минуту… Теперь главное — Майами. Как можно скорее попасть в Майами. Конечно, они контролируют аэропорт, но вряд ли очень тщательно. Разве логично для него, чудом избежав одной ловушки, тут же ринуться в другую — аэропорт? Сейчас они частым гребнем станут прочесывать Нью-Йорк, искать любые зацепки, справедливо полагая, что ему выгодно на какое-то время затеряться в четырнадцатимиллионном городе. Да, в аэропорту его ждут менее всего, но как добраться туда? Угнать машину? Это ненужный риск — лучше взять такси. Они найдут водителя, но будет уже слишком поздно… Надеюсь, что поздно, мысленно поправился Шеппард.

Машина подвернулась быстро. Водитель-латиноамериканец в нескольких выразительно исковерканных английских словах объяснил спешащему бизнесмену, что вообще-то едет на станцию техобслуживания, но охотно довезет его до аэропорта при условии несколько завышенной оплаты. Шеппард кивнул и устроился на сиденье.

Как это часто бывает, духота притянула грозу. Стемнело, молнии заметались в дожде. Сквозь треск разрядов по рации в такси передавали сообщение о розыске опасного преступника — его, Гарри Шеппарда. Перечислялись приметы, обещалось вознаграждение.

Водитель не обратил на передачу ни малейшего внимания, а может, и не понял ее из-за ограниченности английского лексикона. По прибытии на место Шеппард расплатился и вышел из машины.

У многочисленных стеклянных дверей аэропорта не было никого из тех, кого ему приходилось опасаться — он понял это сразу. Шеппард вошел в здание. Вряд ли их здесь много, но уж по одному у каждой регистрационной стойки — наверняка. Но Шеппард и не собирался просто покупать билет, регистрироваться… Он посмотрел на светящееся электронное табло объявлений. Майами — ближайший рейс через двадцать минут. Нужно попасть именно на этот самолет, другого для него не будет. Какие еще рейсы указаны? Индианаполис… Нэшвилл… Мемфис — через час. Подойдет.

Шеппард направился к кассам и осведомился о свободных местах на рейс Нью-Йорк — Мемфис.

— К сожалению, только туристский класс, сэр, — сказала девушка, окинув оценивающим взглядом его костюм и золотую «Омегу».

Шеппард вздохнул:

— Что ж, придется лететь туристским. Дела, увы… Они не хотят ждать! — Он улыбнулся и получил ответную дежурную улыбку.

— Ваше имя, сэр?

— Гарри Шеппард.

Он отошел от кассы, пряча билет в карман. Через несколько минут им станет известно, что Гарри Шеппард приобрел билет туристского класса до Мемфиса (кстати, съевший остаток его жалкой наличности). Сначала они будут ошеломлены, потом постараются разгадать его замысел, ибо едва ли подумают, что он внезапно лишился рассудка. Тем не менее мемфисский рейс им придется контролировать особенно тщательно — у них просто не будет иного выхода. А значит, внимание к другим рейсам ослабнет, в том числе к рейсу на Майами. Что бы сделал на их месте он сам, Гарри Шеппард? Вызвал бы подкрепление? Оно вполне успеет к мемфисскому рейсу, но он к тому времени уже улетит в Майами. Если улетит… Закрыл бы аэропорт, отменил все полеты? К счастью, это не в их власти, да и, будь это возможно, они не стали бы оплачивать такие убытки из-за Гарри Шеппарда. Они уверены в себе. Они знают, что так или иначе им удастся схватить его. Что ж, необходимо их переубедить.

Шеппард остановился в нескольких шагах от толпы пассажиров возле стойки, где шла регистрация билетов на Майами, прислонился к колонне (проходивший полицейский окинул его подозрительным взглядом). Так, двое тихо переговаривающихся бизнесменов… Шумная семья туристов… Влюбленная парочка… Не то. А вот этот хмурый мужчина лет сорока с дорожным кейсом, что стоит чуть поодаль… Он, кажется, летит один, и времени на поиски кого-то другого нет.

Небрежной походкой Шеппард подошел к мужчине, осклабился и хлопнул его по плечу.

— Джек! — В его голосе слышалась неподдельная радость. — Старина! Черт возьми, сколько же мы не виделись, а? Лет десять? Черт, как я рад! Иду, смотрю — да это же старина Джек Дорси!

Одинокий пассажир отстранился.

— Простите, сэр, — сказал он вежливо. — Вы ошиблись.

— Ошибся! Еще чего! — захохотал Шеппард. — Не валяй дурака, Джек! Я Том, Том Уайлер!

— Извините, — произнес мужчина уже раздраженно, — вы ошибаетесь.

Шеппард умело изобразил сомнение:

— Вы — Джек Дорси из Миннеаполиса, не так ли?

— Ничего похожего, сэр. Мое имя Йэн Эштон, я всю жизнь прожил в Нью-Йорке и никогда не бывал в Миннеаполисе.

Сомнение на лице Шеппарда сменилось огорчением.

— Прошу у вас прощения, сэр. Вы так похожи на моего старого приятеля, что я… Да, теперь я вижу, что ошибся. Еще раз извините, сэр.

— Ничего, ничего, — равнодушно сказал пассажир и отвернулся.

Гарри Шеппард медленно пошел прочь, раза два оглянувшись, словно недоумевая, как он мог так обознаться. Когда толпа скрыла Эштона, Шеппард быстро поднялся в радиотрансляционную и заказал объявление, выложив последние два доллара.

Из динамиков прозвучал мелодичный голос:

— Мистера Йэна Эштона, вылетающего в Майами, просят срочно подняться в бар сектора «А» на втором этаже. Мистер Йэн Эштон, вас ожидают…

Чтобы попасть из регистрационного зала в бар сектора «А», нужно сначала пройти по коридору, где расположены туалеты и какие-то административные комнаты. Людей здесь обычно бывало немного, как знал часто летавший Шеппард. Сейчас и вовсе никого… А в туалете? Шеппард толкнул дверь и вошел. В просторной, выложенной розовым кафелем комнате также никого не было, и все кабинки были свободны. Шеппард встал у приоткрытой двери, наблюдая за коридором.

Из-за угла показался Эштон. Он шагал торопливо — боялся опоздать на регистрацию, и на лице его были написаны недоумение и озабоченность. Кейс он нес с собой. Действительно летит один? Если все же нет, тогда скверно… Интересно, подумал Шеппард, связал ли Эштон неожиданный вызов и встречу с мнимым приятелем и какой сделал вывод?

Эштон поравнялся с дверью. Шеппард резко распахнул ее и рывком втащил Эштона внутрь, где встретил его страшным, точно рассчитанным ударом в голову. Без единого звука злосчастный пассажир рухнул на кафельный пол.

Шеппард быстро обшарил его карманы, достал из бумажника билет, водительские права, деньги, запихнул все на прежнее место и положил бумажник в свой карман. Затащив Эштона в крайнюю кабинку, Шеппард усадил его на унитаз. Вырвал проволочное крепление для туалетной бумаги, распрямил его и изогнул на конце. Потом вышел, закрыл кабинку и при помощи этой импровизированной отмычки запер ее изнутри. Проволоку он бросил под дверь, отошел и оглянулся. Ноги Эштона виднелись в окошечке в нижней части двери. Очень хорошо.

Дверь открылась. Когда человек вошел, Шеппард спокойно и тщательно мыл руки, кейс стоял возле него. Потом он подхватил кейс и направился в зал.

Он подошел к стойке регистрации одним из последних. Дорожный кейс Эштона был достаточно мал, чтобы сдать его в багаж, и достаточно велик, чтобы считаться ручной кладью. Шеппард предпочел сдать. Вообще пассажиры без багажа — сплошь подозрительные личности, но в Майами он только помешает.

Девушка у стойки мельком бросила взгляд на водительские права и кивнула. В очереди за Шеппардом стояли еще лишь два пассажира — пожилой толстяк, похожий на техасского фермера, и жизнерадостная разодетая старушка — наверное, его жена.

На летном поле Шеппард постарался пробиться вперед и держаться в самом центре толпы пассажиров. Раньше он не успел тщательно разглядеть билет, изъятый у Эштона, — оказалось, что он летит первым классом.

 

3

Когда «боинг» пошел на взлет и роскошная панорама бухты Нью-Йорка исчезла внизу, Шеппард ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, откинулся на мягкую спинку кресла… Словом, повел себя так, как почти любой обычный человек, оказавшийся наконец в самолете после предотлетной суеты. Сосед ему попался как нельзя более подходящий — унылый старичок в белом полотняном костюме и сандалиях, который вскоре уснул под едва слышный гул турбин. Шеппард листал номер какого-то иллюстрированного журнала… Последний этап будет самым трудным, невероятно трудным, почти непреодолимым. И планировать тут ничего нельзя — слишком многих факторов не учесть. Скоро ли найдут Эштона? Не важно, за три часа они тем или иным способом выяснят, каким рейсом улетел Шеппард. Каковы же будут их дальнейшие действия? Сообщат экипажу? Сомнительно, не в их интересах каким-либо образом провоцировать опасную ситуацию в воздухе. Нет, их люди будут ждать его в Майами, но где? Прямо у трапа или у входа в аэропорт? Скорее всего, к самолету идти побоятся. Они не знают, не ухитрился ли он пронести на борт оружие. Если возникнет стычка, да еще с угрозой для жизни пассажиров или захватом заложников, конгресс сотрет ФБР в порошок, а у них и так напряженные отношения. Под ударом окажутся позиции Ордена, а на это они не пойдут никогда. Значит, у входа, но для Шеппарда нет почти никакой разницы — все летное поле будет оцеплено…

Посадка в Майами прошла как по нотам. Гигантский самолет почти без толчка коснулся земли, прокатился по идеально гладкой полосе, вздрогнул и замер.

Солнце отражалось в стеклах здания аэропорта, бросало блики налетное поле. Пассажиры гуськом сходили по трапу и направлялись к дверям, гостеприимно распахнутым для них и таившим угрозу для Шеппарда. У подножия трапа он огляделся. Самолетов было немного — еще два «боинга» стояли в отдалении, один из них заправлялся. Остальные еще дальше… А на самом краю летного поля виднелось несколько частных самолетиков, к ним полз черный автомобиль.

Короткая быстрая перебежка — и Шеппард укрылся за бензовозом-заправщиком. Через открытое окно кабины он стащил фуражку аэродромного служителя, надел ее и быстро зашагал по летному полю. Никто не обращал на него внимания. Он рассчитал, что достигнет цели примерно в тот момент, когда последний пассажир «боинга» войдет в дверь аэропорта, а черная машина доберется до стоянки частных самолетов. И рассчитал правильно… Когда он подходил к застывшему черному «роллс-ройсу», двое в серых костюмах у дверей аэропорта, похожие не то на выпускников престижного колледжа, не то на преуспевающих менеджеров, обменялись взглядами и почти одновременно констатировали:

— Его нет.

— Пошли, — приказал один из них и махнул рукой кому-то невидимому в коридоре.

Не дожидаясь ответа, он шагнул на летное поле, за ним второй и еще трое неизвестно откуда взявшихся элегантных выпускников. Вытащив «уоки-токи», первый что-то говорил на ходу.

Шеппард приблизился к «роллс-ройсу». В нескольких метрах от машины на взлетной полосе стояла «Сессна». Водитель «роллса» сидел в своем автомобиле, а рядом пожилой человек в безупречном кремовом костюме беседовал с пилотом.

— Примерно через полчаса, сэр, — донеслось до Шеппарда. — Как только получим разрешение на взлет.

В этот момент пилот заметил Шеппарда в его аэродромной фуражке. В свою очередь Шеппард заметил пятерых — ТЕХ САМЫХ! — приближавшихся, пожалуй, слишком быстро, и еще двоих с другой стороны — возле ограждения летного поля.

Все, медлить нельзя. Шеппард рванулся вперед, оттолкнул ошеломленного пилота так, что тот чуть не упал, и вывернул за спину руку джентльмена в кремовом костюме. Тот согнулся и застонал от боли.

— Ни с места! — крикнул Шеппард, видя, что пилот готов броситься на него. — Объясняю ситуацию. Я — террорист. Вооружен, и в случае чего разнесу пулей голову вашего шефа прежде, чем вы пошевелитесь. Но я не намерен причинять вам вред, если вы будете слушаться. Все ясно? Тогда быстро в самолет — и взлетаем.

Пилот смотрел на него со страхом.

— Вы с ума сошли, — проговорил он. — У меня нет разрешения на взлет. Мы столкнемся…

Вместо ответа Шеппард дернул руку своего пленника так, что чуть не сломал ее. Тот тихо взвыл:

— Делайте, как он говорит, Стивен.

Оперативники находились уже в опасной близости. Стивен забрался в кабину и запустил двигатели. Шеппард втолкнул заложника в салон и сам поставил ногу на лесенку.

Он не учел одного. Внимательно следя краем глаза за оперативниками, он упустил из вида водителя «роллс-ройса». Того самого, который как раз наносил ему сокрушительный удар сзади.

Шеппарда оторвало от дверцы и развернуло, но он не упал — его ударили хотя и сильно, однако не монтировочным ломиком или чем-то в этом роде, а всего лишь кулаком. Он принял боевую стойку. Шофер ринулся на него, но преимуществом внезапности он уже не обладал.

— Не стрелять! — крикнул оперативник с «уоки-токи», хотя это предупреждение было, в сущности, излишним. «Сессна» разбегалась по взлетной дорожке. Владелец самолета потянулся к дверце, чтобы захлопнуть ее, но ему мешал ветер.

Оперативники были для Шеппарда задачей номер два. А задача номер один — шофер… Шеппард встретил противника прямой правой в челюсть и левой в висок. Шофер оказался крепким парнем. Он лишь зашатался, упал на колени и схватился за голову, но Шеппарду и этого было достаточно — он видел, что ключ зажигания торчит в приборной доске. Он распахнул дверцу «роллса» и прыгнул за руль. Первоклассный двигатель машины даже на высоких оборотах почти не шумел. Тихо, как призрак, автомобиль устремился за самолетом, набирающим скорость. Не имея возможности наблюдать за развитием ситуации, Стивен все же принял решение взлетать, чтобы наверняка обезопасить своего шефа. На ста тридцати милях в час «Сессна» оторвалась от земли. Они мчались рядом — самолет и автомобиль. Вот теперь раздался первый выстрел… Пуля с визгом ударила в боковое стекло «роллса», к счастью для Шеппарда оказавшееся непробиваемым. Стреляли, конечно, по колесам, но не все же хорошо стреляют… Шеппард увеличил скорость до ста сорока. Шасси взлетающей «Сессны» зависло в метре над крышей «роллса». Шеппард распахнул потолочный люк, выбрался на крышу машины. В тот момент, когда самолет круто пошел вверх, Шеппард уцепился за распорку шасси. «Роллс-Ройс» по инерции промчался до конца полосы, вылетел за нее, подпрыгнул, перевернулся и кувырком покатился к заправщику. Столкновение смяло обе машины, громыхнул взрыв. Пламя взметнулось чуть ли не до болтающихся в воздухе ног Шеппарда, на мгновение он ощутил жар. Внизу бушевало море огня.

Шеппард подтянулся, сел верхом на колесо и одной рукой ухватился за край распахнутой дверцы. Владелец «Сессны» кинулся к нему, но тут же получил сильнейший удар в лицо, отбросивший его в хвостовую часть самолета. Шеппард забрался в салон и захлопнул дверцу.

— Вот и все, — сказал он, падая в ближайшее кресло.

Владелец самолета поднялся, вытирая платком кровь с лица. Кровавые пятна украшали его великолепный кремовый костюм от пиджака до брюк.

— Сами виноваты, — заметил Шеппард.

— И что теперь? — хмуро осведомился владелец, тяжело плюхнувшись в кресло подальше от террориста. Негромкий гул моторов не заглушал слов.

— Багамы, остров Льоса, — приказал Шеппард.

— Это невозможно! — выкрикнул пилот из кабины.

— Почему?

— На острове Льоса негде совершить посадку.

— Неверно. Выберете подходящий пляж, там есть такие. Слежавшийся песок… Словом, там можно сесть.

— Это очень опасно…

— Выполняйте, или…

Остров Льоса всего в нескольких минутах полета… Все, теперь уже все. Никто ничего не успеет противопоставить Шеппарду.

Внизу показался небольшой остров. «Сессна» заложила вираж и снизилась над берегом. Стивен вел самолет так низко, что шасси почти задевало верхушки деревьев. Длинные, узкие песчаные пляжи тянулись чередой, разделенные маленькими рощицами и болотистыми участками. Выглянув из кабины, пилот вопросительно посмотрел на Шеппарда.

— Любое место, — сказал тот.

Стивен посадил «Сессну» сразу после этого на первом подвернувшемся пляже. Плотный песок представлял собой не такую уж плохую посадочную площадку, но скорость погасить не удалось, самолет врезался в деревья. Удар был так силен, что кабину смяло, пилот оказался зажатым между креслом и приборной доской. Владельца самолета не выбросило из его кресла, так как он пристегнулся ремнем, но удар головой о спинку сиденья впереди лишил его сознания. Не пострадал только Шеппард, выбравший наиболее безопасную позицию и сгруппировавшийся.

Дверцу салона не заклинило. Шеппард открыл ее, спрыгнул на песок и быстро зашагал в глубь острова. Он не оглядывался, его не беспокоило, что станет с этими двоими, что они предпримут, когда очнутся. Они все равно не успеют, как и ТЕ; Шеппард уже у цели. В хорошо замаскированной пещере его ждет то, что унесет его прочь из этого Времени… Чтобы начать все сначала. Жаль, конечно, что он не сумел, не успел попасть сюда другим, заранее продуманным и подготовленным, менее драматичным способом… Но, в конце концов, какая разница? Орден ничего не сможет поделать. Они проиграли… Земляне всегда проигрывают. Порой им удается одерживать тактические успехи, но окончательная победа принадлежит Дамеону.

 

4

— Да, — кивнул Рэнди Стил, пробежав глазами последнюю страницу документа, — именно так все и обстоит, Проводник.

Джеймс С. Моддард, Проводник Тигг Илиари, взял документ из рук Рэнди и спрятал его в сейф.

— Следовательно, — он обращался не к Рэнди Стилу, а к профессору Уорнеру, — мы до сих пор не знаем, что это за штуки.

— Не совсем так, — живо возразил профессор, — нам известно не так уж мало.

— Отчет несколько суховат… И многословен, — заметил Проводник. — Попробуйте суммировать кратко, своими словами.

— Ну что же… Во-первых, оба устройства, изъятых нами в Лайтвилле и на острове Льоса, идентичны или почти идентичны…

— Почти?

— Мы же не разбирали их… Во-вторых, совершенно очевидно, что они могут оказывать влияние на Время. Однако это далеко не «машины Времени», о каких пишут фантасты. Тут все намного сложнее… Мы называем из Стражами Времени… Ведь этого нет в отчете?

— Нет, но не так важно, как их называть…

— Другими словами, вы не можете войти туда, установить некую стрелку на некий год и тут же туда отправиться. Это не просто технологические устройства, сконструированные для решения определенных задач. Они… Почти живые, а может быть, и живые в каком-то смысле. И они настроены на взаимодействие с разумными существами определенного рода…

— Амма Дамеон?

— Да, конечно, — сказал профессор. — Для меня или для вас они бесполезны… По крайней мере до тех пор, пока мы не изучим их полностью, а на это уйдут годы… Если только это вообще возможно.

— Но они не бесполезны для Хранителя Стила, — произнес Моддард, поворачиваясь к Рэнди. — Так, Хранитель? Рэнди задумчиво кивнул:

— Думаю, что так, Проводник.

— Ведь именно Хранитель Стил, — добавил профессор Уорнер, — сумел определить, куда отправился Шеппард.

— Но не просите у меня объяснений, как я это сделал, — вздохнул Рэнди. — Да, я сумел настроиться на эту штуку.

Да, я знаю, что Шеппард отправился в Германию конца тридцатых годов, но больше я не знаю ничего. Проводник, то, что в Ордене называют моими особыми способностями, для меня такая же загадка, как и для других…

— Нацистская Германия — это наиболее логично для Амма, — сказал профессор. — Агрессивное государство высшей секретности и высочайшей эффективности… Идеальные условия для осуществления планов Дамеона. Один бог знает, что Шеппард может там натворить.

— Мы тоже обязаны это узнать, — резко подчеркнул Моддард. — Как вы полагаете, Хранитель, вы смогли бы воспользоваться Стражем Времени?

— Путешествовать во Времени? — Рэнди пожал плечами. — Наверное, да… Не так, как Амма. Не во плоти. Мое тело осталось бы здесь, но думаю, я смог бы внедрить свое сознание в структуру сознания человека другой эпохи… Но какой в том смысл? Я не смогу найти Шеппарда. «Нацистская Германия» — слишком неточный адрес!'И мы не знаем, какое имя там носит Шеппард, как выглядит, чем занимается…

— Я не предлагаю вам вслепую искать Шеппарда в Германии, — сказал Проводник. — Профессор Уорнер, спасибо, на сегодня вы свободны…

Профессор встал, слегка поклонился Проводнику и вышел из кабинета. Моддард некоторое время молчал, потом спросил:

— Вы знаете, что такое наш Институт Исторических Исследований, Рэнди?

— В общих чертах. Подразделение Ордена, занятое поисками исторических свидетельств активности Дамеона в Прошлом?

— В целом да. Это совершенно особое подразделение, его сотрудники не заняты ничем иным, только этим. Через их руки проходит огромное количество информации, любой информации, любых исторических свидетельств в любой форме. При малейших подозрениях начинаются более кропотливые исследования. Но иногда, Рэнди, мы ориентируем сотрудников Института более конкретно — вот как после вашего сообщения о Шеппарде в Германии.

— О, вот как… И есть результаты?

— Да, любопытные результаты… Но эти исследования еще не закончены, и к Шеппарду нас пока не слишком приближают. Я хочу ознакомить вас с результатами, относящимися к более позднему периоду.

Снова отперев сейф, Моддард достал тонкую синюю папку и протянул ее Рэнди.

— Что это? — спросил тот, принимая папку.

— Копия рапорта лейтенанта Мортона полковнику Данбэру после рейда на плато Тайнгуен.

— Плато Тайнгуен?

— Вьетнам, 1968 год.

— Кажется, я не…

— Прочтите, — прервал его Моддард.

Рэнди быстро прочел короткий документ и сказал:

— Я по-прежнему не понимаю.

— Это распечатанная копия текста рапорта. А вот фотокопия оригинала. — Моддард вынул из сейфа другую папку, Рэнди раскрыл ее:

— Разве эти два документа не идентичны?

— Идентичны — в том, что касается текста. Но присмотритесь внимательно к фотокопии. Там, справа внизу, ниже подписи. Это выглядит всего лишь как случайный росчерк пера, небрежность. Но это…

Пристально изучив копию, Рэнди поднял взгляд на Проводника:

— Вот оно что! Конечно… Это схематично изображенный Знак Ордена! Лейтенант Мортон был Хранителем! Но тогда почему он…

— Нет, Рэнди. Лейтенант Мортон не был Хранителем, он никогда не имел отношения к Ордену. Вы бы и сами догадались, если бы подумали чуть дольше. Ведь этот Знак…

Рэнди вздрогнул и ошеломленно посмотрел на Моддарда.

— О нет…

— Теперь вы поняли? Совершенно верно. Этот Знак был принят вместо прежнего всего два месяца назад.

— Но это означает…

— Посмотрите снова. Там еще кое-что есть, справа от Знака, как будто составляющее с ним одно целое, но…

— Похоже на две буквы, — пробормотал Рэнди. — R и S.

— Правильно. Ваш автограф. Рэнди Стил. Бросив папки на стол и откинувшись на спинку стула, Рэнди взъерошил волосы:

— Что это за чертовщина, Проводник?

— Я не знаю, — мягко ответил Моддард. — Очевидно одно — вы побывали там, во Вьетнаме тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Никто другой не способен на это. Вы были лейтенантом Мортоном. Вы оставили этот Знак и буквы на рапорте именно для того, чтобы сотрудники Исторического Института обратили на них внимание… И чтобы мог состояться этот сегодняшний разговор.

— Но я НЕ БЫЛ там!

— Значит, будете.

— Но… Почему?

— Потому что вы сами себя туда направили… Вот этим документом.

— ЭТО я понимаю! Петля Времени. Я отправляюсь туда, потому что сам оставил документ, а оставил его, потому что направился туда… Но это парадокс, в нем нет никакого смысла. Я имею в виду подлинную причину. Ведь что-то конкретное побудило меня отправиться не куда-то, а во Вьетнам тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года и стать не кем-то, а лейтенантом Мортоном… Какая-то информация…

— У вас есть догадки?

— Нет.

— Значит, это та информация, которую вы… Мы еще не получили, но получим в дальнейшем.

— А что же мне делать теперь?

— Изучать Стражей Времени и все доступные сведения о рейде Мортона… Готовиться к путешествию, Хранитель.

 

1

Корат, Таиланд

Авиабаза ВВС США «Мермаут»

15 июня 1968 года, 23 часа

«Лейтенант Мортон, Фрэнсис Винсент.

Дата рождения: девятнадцатое сентября 1947 года.

Место рождения: Хан-сборо, штат Северная Дакота.

Номер воинского удостоверения: DM 31 149.

Имеет навыки пилотирования вертолетов. В совершенстве владеет приемами рукопашного боя, армейским комплексом ножевого боя, всеми состоящими на вооружении армии США видами стрелкового оружия.

В настоящее время — командир специального разведывательно-диверсионного взвода морской пехоты „Аваланч“.

За выполнение особых заданий в тылу противника отмечен поощрениями командования и наградами правительства США…»

Полковник Данбэр отодвинул в сторону справку, приготовленную для него службой Хоуди, и еще раз всмотрелся в большую цветную фотографию улыбающегося молодого человека.

— Похоже, вы правы, капитан, — сказал он, поднимая взгляд на сидящего перед ним мужчину в форме капитана ВВС. — Мортон и его взвод — именно то, что нам нужно. Я кое-что слышал об этом «Аваланче».

— Так или иначе, скоро он будет здесь, сэр, — заметил капитан Флетчер.

Когда он произносил эти слова, к воротам базы «Мермаут» медленно приближался открытый джип, лавируя между железными бочками с песком, поставленными на дороге для того, чтобы помешать возможным диверсантам протаранить ворота с ходу. Фрэнк Мортон показан часовому пропуск. Тот козырнул, тяжелые створки поползли в стороны, и солдат за рулем дал газ.

Но за секунду до того, как джип двинулся дальше, Мортон ощутил какое-то колебание воздуха… В глазах потемнело на мгновение, а потом /долго, очень долго/ лейтенант не мог избавиться от ощущения странной раздвоенности сознания. Он не знал и не мог знать, что стал в этот момент и Рэнди Стилом тоже… Идеальным шпионом, чье тело лежало в камере Стража Времени в далеком Будущем, и жизнедеятельность его поддерживали только хитроумные аппараты медиков Ордена Илиари.

Джип затормозил перед сборным домиком, где Мортона ждали полковник Данбэр и капитан Ричард Флетчер. Солдат остался в машине, лейтенант спрыгнул на землю и по слабо освещенной дорожке направился к дверям.

Флетчер был немного знаком с Мортоном, полковник же видел его только на фотографии и теперь рассматривал с понятным любопытством: очень важно не ошибиться в этом человеке.

— Садитесь, лейтенант, — предложил он после обмена приветствиями и вытащил пачку «Лаки Страйк». — Курите?

— Нет, сэр, спасибо.

— Угу… А немного виски, чтобы снять стресс?

— Это другое дело, — оживленно откликнулся Мортон. Данбэр переглянулся с капитаном.

— После операции, — уточнил он.

— Да, сэр, — как ни в чем не бывало подтвердил лейтенант.

— Нам нужен ваш «Аваланч», Мортон, — протянул Данбэр. Это было ясно и так, но, очевидно, полковник прикидывал, как лучше построить разговор. — Речь идет об английской гуманитарной миссии, пропавшей невдалеке от девятнадцатой параллели…

Мортон напрягся. По девятнадцатой параллели проходила граница между Северным и Южным Вьетнамом, между коммунистическим и свободным миром.

— Эта миссия, — продолжал полковник, — состоящая из пяти английских врачей под эгидой Красного Креста, направлялась на вертолете из Сайгона в Конкуонг, чтобы помочь в организации дополнительного госпиталя для наших войск. Они везли медикаменты, вакцины… Вы же знаете, огнестрельные ранения здесь — полбеды, четверть беды. Гораздо опаснее тропическая лихорадка, встречается чума, холера…

Лейтенант машинально кивал. Об этих ужасах джунглей он был осведомлен не хуже, а куда лучше полковника.

Данбэр встал из-за стола, подошел к висевшей на стене подробной карте центральных районов Вьетнама.

— До Конкуонга они не долетели. Связь с вертолетом прекратилась в этой точке, — полковник ткнул авторучкой в карту, — севернее отрогов горы Лянг Бианг.

— Плато Тайнгуен? — недоуменно спросил Мортон. — Но это как будто наша территория.

— Формально да, — вмешался капитан. — На самом деле мы контролируем едва пять процентов этого огромного региона, да и то в основном равнинную часть. Вам ведь не приходилось бывать на Тайнгуен, лейтенант?

— Нет, сэр. Операции моего взвода ограничивались…

— Я знаю, — перебил Флетчер. — Так вот, Тайнгуен — это ад. Горы и непроходимые джунгли, населенные дикарями, племена седанг, кор, зек… И что хуже всего — это прокоммунистически настроенные дикари. Агенты Вьетконга делают там все, что хотят. Когда мы пытаемся освобождать горные селения, нас встречают отравленные стрелы, волчьи ямы с заточенными кольями, ловушки, капканы… И это сравнительно недалеко от Сайгона и наших баз. Можете себе представить, что творится ближе к девятнадцатой параллели…

— Итак, — проговорил Мортон, — в этом аду пропал вертолет англичан.

Он собирался что-то добавить, но наступила вынужденная пауза, вызванная ревом двигателей взлетающих машин. Несмотря на временное прекращение бомбардировок, ночные облеты вражеских стратегических объектов практиковались по-прежнему больше с психологическими, чем с разведывательными целями.

По стене пробежал паук размером с куриное яйцо. Никто не пошевелился. Эти пауки, расплодившиеся в изобилии, были безопасны для человека, к ним привыкли. Более того, они уничтожали ядовитых насекомых вроде скорпионов, которых хватало и в Таиланде, и во Вьетнаме.

Когда гул боевых самолетов стих в отдалении, капитан Флетчер заговорил снова.

— В этой истории имеются странности, лейтенант. Вертолет британской миссии летел по хорошо изученной, прикрытой наземными зенитными точками и считавшейся безопасной трассе… Ну настолько, насколько тут вообще что-то может быть безопасным! Но за двенадцать минут до прекращения связи вот здесь, — капитан отметил пункт на карте, — они неожиданно свернули на запад. Экипаж самолета сопровождения F-8 направил пилоту запрос и получил ответ, что полет продолжается в соответствии с указаниями диспетчерской станции Хыонгхе… Вскоре F-8 потерял их. А при проверке выяснилось, что никаких нестандартных команд диспетчеры Хыонгхе не передавали.

Мортон насторожился.

— Это значит… Что кто-то намеренно сбил их с курса, пользуясь нашей волной?

— Так получается, — кивнул Данбэр.

— Но тогда почему никто не слышал этого в эфире? Уж не сами ли англичане решили вместо Конкуонга посетить Тайнгуен?

Во взгляде лейтенанта появилась растерянность. Он смотрел то на полковника, то на капитана. Внезапно он подумал о том, чему поначалу не придал значения, хотя и знал об этом: полковник Данбэр не служил на базе «Мермаут», он прибыл из США. В связи с исчезновением вертолета? Похоже, дело тут серьезнее, чем полагал Мортон.

— Кто пилотировал вертолет? — спросил он. Капитан Флетчер подтолкнул к лейтенанту два фотоснимка:

— Сержанты Эйерс и Харгретт. Их личные дела в полном порядке.

— Если предполагается предательство…

— Ничего не предполагается, — жестко оборвал полковник. — Мы хотим, чтобы вы взяли с собой десять человек из вашего взвода, высадились там, где пропал вертолет, прочесали окрестности и нашли англичан, живых или мертвых.

— Почему только десять человек, сэр? — позволил себе удивиться Мортон. — Было бы эффективнее высадить там значительные силы…

Данбэр вздохнул:

— Проклятая политика, лейтенант. На девятнадцатой параллели установилось хрупкое перемирие, а что происходит на Тайнгуен, нам неизвестно. Там могут быть мобильные вьетконговские группы, даже русские… Десантирование в этом районе более или менее значительных сил может быть воспринято как провокация, и тогда прощай. и без того хлипкое соглашение, стоившее нам дьявольских усилий… Но главное, лейтенант, операция совершенно секретна. Как видите, я ничего не скрываю от вас. Да, я бросаю вас в пасть чудовища. Но вы сделаете все, что нужно, и вы вернетесь.

Некурящий Мортон взял-таки сигарету.

— У вас будет проводник-вьетнамец, хорошо знающий местные условия, — подсластил пилюлю Данбэр. — Руководство операцией возлагается на капитана Флетчера, он также не понаслышке знаком с плато Тайнгуен… Вам понятна задача, лейтенант?

— Да, сэр, — вытянулся Мортон.

— Вы поступаете в распоряжение капитана Флетчера. Детали обговорите с ним.

— Есть, сэр.

— Вопросы?

— Нет, сэр.

Мортон и Флетчер попрощались и вышли. Полковник Данбэр, сотрудничавший в этой операции с ЦРУ, еще долго смотрел на закрывшуюся за офицерами дверь. Он рассказал лейтенанту не все, не все знал и капитан Флетчер. Странностей в этом деле хватало, но излишняя информированность не поможет Флетчеру и Мортону выполнить задание. В Лэнгли ждут результатов… Что ж, перед вылетом в Таиланд Данбэр не скрыл от руководства, что шансов на успех меньше, чем один из тысячи.

Полковник преувеличил. Он не верил даже в этот единственный шанс.

 

2

16 июня 1968 года, 3 часа утра

Капитан Флетчер разложил перед Мортоном фотографии, снятые с низко летящего самолета.

— Аэрофотосъемка с «Интрейдера» А6-А, — пояснил он. — Это наиболее совершенная разведывательная машина, которой мы располагаем.

Действительно, качество снимков, сделанных оптикой с высокой разрешающей способностью, было превосходным.

— Место, где мы потеряли связь с вертолетом, отмечено крестиком, — сказал капитан.

— Красивые картинки, — оценил Мортон. — Чуть ли не каждый листик виден, каждая лиана… Вот разглядеть бы еще что-нибудь, кроме этих чертовых джунглей. Обломки вертолета, например.

— Но ведь никто не утверждал, что вертолет разбился именно здесь… И что он вообще разбился, — сказал Флетчер. — Здесь оборвалась радиосвязь, только и всего.

— Не только, — возразил лейтенант. — Здесь летчики F-8 утратили визуальный контакт. А это могло произойти в двух случаях: либо вертолет упал камнем — последствия были бы видны на фотографиях, либо резко изменил курс и ушел от наблюдения, лавируя между горными отрогами. Даже если бы его разнесла на мелкие осколки ракета, это заметили бы с истребителя.

— Необязательно… Скорости вертолета и F-8 несравнимы. F-8 то уходил вперед, то возвращался. И если вертолет был сбит ракетой или заминирован… — Капитан прервал сам себя. — Давайте оставим игру в Шерлока Холмса, Фрэнк. У нас есть конкретная задача, сосредоточимся на ней.

— Да, сэр.

Мортон ограничился этим ответом, хотя в глубине души не уставал проклинать данную конкретную задачу. Что бы ни случилось с англичанами, ясно одно: или их давно нет в живых — и тогда бесполезно их искать, или они достигли своей таинственной цели — и тогда искать их тем более бесполезно.

Капитан Флетчер передал Фрэнку Мортону еще шесть фотографий, на сей раз портретных. Надписи под снимками гласили, что это пять английских врачей и вьетнамский доктор Тань, следовавший с ними.

Особенно долго лейтенант разглядывал лицо одного из англичан, чем-то заворожившее его.

Возраст этого человека Мортон не взялся бы определить с точностью — с равным успехом ему можно было дать и сорок, и пятьдесят. Высокий лоб прорезали морщины, свидетельствующие о напряженной работе мысли. В углах рта залегли тяжелые складки, прямой нос идеальной формы делал это лицо почти красивым, но тонкие, плотно сжатые губы и особенно непреклонный взгляд серо-свинцовых глаз под угрюмо нависшими изогнутыми бровями придавали ему жесткое выражение.

«Профессор Эдгар Андерсон, клиника „Д. Р. Хардинг“, Лондон»,

— прочел Мортон под фотографией. Гм, английский профессор отправляется с гуманитарной миссией на войну…

Голос капитана Флетчера оторвал лейтенанта от созерцания.

— Поехали, Фрэнк. Жаль, что придется разбудить ваших парней, но времени очень мало. Мы вылетаем на рассвете, так что и вам удастся поспать всего часа три.

На джипе офицеры прибыли в казарму. Мортон зажег свет и скомандовал подъем.

— Джентльмены, — обратился он к своему отборному взводу морской пехоты, — мне нужны десять добровольцев. Зачем, я скажу только этим десяти, а для всеобщего сведения сообщаю вот что: такого задания у нас еще не было и вероятность вернуться живыми близка к нулю. Все.

— Никчемный разговор, сэр, — лениво процедил двухметровый чернокожий верзила сержант Линде. — Вы отлично знаете, что мы все готовы идти. Выберите сами.

Мортон почувствовал прилив гордости за своих людей и одновременно отчаяние. Несмотря на свою молодость, он вдруг ощутил себя кем-то вроде отца, которому предлагают выбрать, кого из детей отдать на заклание.

Медленно двигаясь вдоль строя, он называл имена:

— Линде. О'Тулл. Нэш. Коули. Дэллон. Хоуэллс. Белл. Уилдард. Джайлз. Кейсиди.

Названные делали шаг вперед.

— С оружием и полной выкладкой — в блок «А». Блок «А» являлся оперативной базой взвода «Аваланч». Оттуда уходили на задания, туда возвращались… Порой не все.

Один за другим парни Мортона входили в длинный барак, подсвеченный снаружи лишь двадцативаттными лампочками под конусовидными крышками, напоминающими вьетнамские шляпы (незачем устраивать иллюминацию на радость пилотам русских бомбардировщиков). Они были вооружены штурмовыми винтовками АР-10 «Армалит», как нельзя лучше подходящими для войны в джунглях. Приклад такой винтовки располагался на одной линии с осью канала ствола, и вертикальное смещение наводки при стрельбе практически отсутствовало. Кроме того, для установки прицела в условиях недостаточной освещенности (а под кронами джунглей всегда царит полумрак) в задней стойке рукоятки наличествовал фиксатор диоптра, позволяющий регулировать прицел по числу щелчков.

Помимо АР-10 группа Мортона имела гранатометы М203, а Дэллону и О'Туллу лейтенант приказал взять огнеметы, хотя искренне надеялся, что обойдется без напалма.

Краткий инструктаж (если можно назвать так туманное, без подробностей, описание ситуации) провел капитан флетчер. Парни выслушали его молча, с хмурыми лицами.

— Вылетаем в шесть утра, — заключил капитан — Вертолет доставит нас на место. Одновременно несколько кораблей Седьмого флота осуществят операцию прикрытия, устроив небольшую заварушку в районе Хамжонга. Именно небольшую, не забывайте о формальном перемирии, так что очень рассчитывать на это я бы не стал.

— А как мы вернемся, сэр? — осведомился сержант Линде.

— У нас будет надежный вьетнамский проводник, Лон, — объяснил капитан. — По завершении операции он выведет нас в точку, куда мы сможем безопасно вызвать вертолет. Если же он выйдет из строя, то… у нас есть подробные карты…

Последние слова капитана Флетчера прозвучали неубедительно. Он-то знал, чего стоят самые подробные карты плато Тайнгуен.

— Полагаю, все ясно, — перехватил инициативу Мортон. — Полная готовность к шести. Индивидуальные пакеты, сухие пайки на четверо суток.

Лейтенант мог бы распорядиться о сухих пайках и на неделю, но это был бы только лишний груз. Если они не вернутся максимум через семьдесят два часа, значит, они не вернутся никогда.

— Хоуэллс, на этот раз особенно постарайся, — продолжал Мортон. Ник Хоуэллс был чуть недоучившимся студентом-медиком, и на него возлагалась медицинская помощь раненым и заболевшим. — Возьми с собой все, что сможешь унести. Возможно, англичане попали в серьезную передрягу.

— Хоть они и сами доктора, — хмыкнул Хоуэллс.

— Ладно, не рассуждай…

Морские пехотинцы разошлись по бараку. Линде хлопнул по кнопке магнитофона. Негромко зазвучала песня группы «Дорз» из недавнего альбома тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года — «Зажги мой огонь». Кассеты с записями этой новой группы присылали из Америки многим, и она быстро стала одной из любимейших среди американских солдат наряду с «Криденс». Голос Джима Мор-рисона — печальный, зовущий, психоделический, инфернальный — оказачся удивительно созвучным этой войне. — А вам приказываю спать, Мортон, — негромко сказал капитан Флетчер.

Лейтенант полагал, что уснуть не сможет и проведет оставшиеся до рассвета часы в размышлениях, но он ошибался. Стоило ему лечь, как могучая волна усталости увлекла его в глубины сна, словно на хрустальном корабле Джима Мор-рисона. Об этом позаботился Рэнди Стал, его второе «я».

 

2

16 июня 1968 года, 8 часов утра

Тайнгуен

Стоя на поляне, поросшей жесткой колючей травой, Фрэнк Мортон провожал взглядом удаляющийся на малой, недоступной для радаров высоте вертолет, на обшарпанном боку которого читалась надпись белой краской: «Мэд Уинг». Тринадцать человек едва втиснулись в его тесный салон, но использовать армейскую машину они не могли из-за риска, что противник засечет большой, хорошо вооруженный вертолет и поднимет шум. Маленький безоружный «Мэд Уинг» в этом смысле был безопаснее.

Перед десятью парнями, лейтенантом Мортоном, капитаном Флетчером и проводником Лоном простирались джунгли, за ними — горы, и эта картина им не казалась мирной.

Ник Хоуэллс раздал противомалярийные таблетки. Без них нечего было и думать углубляться в кишащий малярийными комарами, дышащий зловонными испарениями под жарким солнцем лес.

— Добро пожаловать в страну рок-н-ролла, леди и джентльмены, — сверкнул оскалом Линде, но его тон никто не подхватил.

Лон шел впереди, выбирая дорогу по одному ему известным приметам среди опутанных лианами сорокаметровых деревьев с плотными кожистыми листьями размером с долгоиграющую пластинку. Коричневато-желтые наросты термитников громоздились в зарослях дикой маниоки. Капитан Флетчер не задал определенного направления: поиск шел по расширяющемуся кругу от места высадки. Одно было уже ясно (впрочем, о том же свидетельствовала и аэрофотосъемка) — точки прекращения связи и предполагаемой катастрофы (или посадки?) вертолета не совпадают.

— Ай, дьявол! — выругался шедший за Лоном О'Тулл и содрал с шеи какую-то извивающуюся мерзость. К нему поспешил Хоуэллс. Лон обернулся.

— Коньята, древесная пиявка, — пояснил он. — Их тут полно. Неприятно, но не опасно. Берегитесь скорпионов и змей!

По-английски проводник говорил вполне правильно, но его речь изобиловала затрудняющими восприятие интонациями, характерными для вьетнамцев.

Хоуэллс нервно огляделся, словно ожидал под каждым деревом увидеть по скорпиону. Хотя их укусы и не смертельны, они могут вывести человека из строя на несколько дней, что здесь равносильно гибели — сильная боль, опухоли, температура до сорока градусов… А еще стоножки, ядовитые сколопендры, огромные муравьи — «интрузы», которые тоже больно кусаются, и неисчислимый сонм всякой прочей пакости!

Браун едва не споткнулся о большую черную змею и шарахнулся в сторону. Змея торопливо скрылась в чащобе, нырнув под толстый слой устилающей землю гниющей листвы. А сколько гадов могло обитать в дуплах трухлявых поваленных деревьев, преграждавших путь!

— Эта не ядовитая, — махнул рукой Лон. — Опасайтесь маленьких, желтых или красно-серых. Они от людей не бегут, сами нападают. Раскачиваются и бросаются.

— Ну и ну! — Дэллон покачал головой. — Надеюсь, у тебя достаточный запас антидота, Ник…

— Хватит, — заверил Хоуэллс и повысил голос: — Напоминаю всем! В случае укуса змеи главное условие — сделать инъекцию как можно быстрее. Каждая минута промедления снижает шанс выжить на двадцать процентов.

Вокруг вились огромные бабочки разнообразнейших цветов и оттенков — от ярко-желтых до почти черных, крапчатых. Между двумя пальмами Кейсиди увидел причудливые растения, напоминающие хилые орхидеи, и наклонился к ним.

— Трогать нельзя! — предостерег его Лон. — В цветах могут скрываться ядовитые твари… Кейсиди поспешно отдернул руку.

— Эти цветы называются бокг чанг, — сказал проводник, — излюбленный приют для всего, что кусается.

Бамбуковые заросли впереди, опутанные сплетением лиан, выглядели непроходимыми. Пришлось прорубаться с помощью штыков М9, оснащенных приспособлениями для перекусывания проволоки (кто знает, не пригодятся ли когда!) и оселками, которые понадобятся наверняка-толстые ветви и лианы способны затупить питсбургскую сталь.

Сильно воняло формалином — этот запах издавали местные грибы. Полуживая, полузасохшая стена зарослей кустарника бат тхао суонг осталась позади, но теперь приходилось брести в жидком чавкающем месиве какого-то гнусного болота. Хуже всего были скрытые в грязи корни: можно споткнуться и упасть.

Из болота парни неожиданно выбрались на укрепленную жердями тропинку. Лон остановился, нахмурился, настороженно осматриваясь.

— Что это? — спросил Мортон. — Если верить карте, тут нет никаких населенных пунктов.

— Если верить карте, — вздохнул проводник. — Основательных исследований тут никто не вел. Считается, что на Тайнгуен обитает более тридцати различных племен. Где они живут? Да кто их знает. Некоторые в пещерах, гротах. А другие… Погодите-ка…

В сумраке белел приколоченный к стволу дерева фанерный щит. Лон и Мортон подошли ближе, за ними капитан Флетчер.

— Вот черт! — вырвалось у лейтенанта.

По верху щита шла длинная вьетнамская надпись, а внизу с вопиющими грамматическими ошибками было написано по-английски:

Предупреждение.

Лучше не входи сюда, сам будешь виноват. Для тех, кто служит американским империалистам, у нас найдется оружие, мины, засады, ловушки.

— Ну, это мы еще посмотрим, — буркнул Линде, поглаживая АР-10.

— Как по-вашему, Лон, — проговорил Мортон, — это Вьетконг или местные?

— Какая разница, — вмешался Флетчер. — Так или иначе, те, кого мы ищем, могут находиться у них в плену. Значит, надо идти.

— Думаю, большую часть их капканов я разгадаю, — неуверенно процедил проводник, — но… Мортон не дал ему закончить.

— Оружие в боевую готовность, — скомандовал он. — Вперед!

Уже на первых ста метрах вражеской территории они убедились, что предупреждение не голословно. Лон остановил группу перед особо пышным слоем опавшей листвы на тропинке, присел на корточки, разгреб листья руками. Нэш и Коули помогли ему. Обнажилась решетка из тонких веток, прикрывающая глубокую яму размерами приблизительно полтора на три метра. На дне ямы торчали заостренные колья.

— Милый подарок, — заметил Нэш.

— Это еще цветочки, — утешил его Коули.

Нэш вынужден был согласиться, когда на следующих ста метрах Лон помог обезвредить два самострела, заряженных отравленными стрелами, а Белл обнаружил и извлек американскую противопехотную мину.

Однако никаких признаков живых врагов не наблюдалось.

— Мы их и не увидим, — сказал Флетчер, когда Мортон отметил это вслух. — До тех пор, пока они не атакуют нас из укрытий.

— Стрелами? — презрительно фыркнул Кейсиди. Флетчер молча смерил его ледяным взглядом. Кейсиди понял, что добавлять ничего не нужно.

С неба донесся хорошо знакомый протяжный гул. Два американских «скайрейдера» пронеслись низко над джунглями.

— Ребята сегодня будут пить пиво в Сайгоне, — мечтательно протянул Белл. — Хотел бы я поменяться с ними местами!

— Наше пиво пока охлаждается. — Линде показал белую полоску зубов. — Стой! Вон там, что за штука?

В ощетинившихся шипами зарослях кустарника манг темнело нечто продолговатое, похожее на толстое короткое бревно.

— Новый сюрприз? — предположил Дэллон.

— Приближаться осторожно! — крикнул Мортон.

Темный предмет оказался не ловушкой, не уцелевшей авиабомбой и не скрывающей противника насыпью. Это был труп человека с перерезанным горлом, человека в форме ВВС США. Залитое кровью, искаженное лицо нелегко было узнать, но Мортону хватило одного взгляда, чтобы вспомнить показанные ему капитаном Флетчером фотографии. Перед лейтенантом лежало тело пилота вертолета английской миссии сержанта Харгретта.

— Боже, — выдохнул кто-то за спиной Мортона.

Капитан Флетчер обыскал карманы погибшего пилота. Ничего. Воинское удостоверение, личный жетон — все исчезло.

— Звери, — пробормотал Линде. — И мы даже не сможем отправить его тело на родину! Парень сгниет тут, в этой проклятой земле, без воинских почестей, флага и салюта…

— У меня есть флаг, — неожиданно сказал Джайлз.

— Что?

— У меня есть флаг, — повторил он. — Я привез его из Техаса, чтобы вывесить в Ханое в тот день, когда мы избавимся от коммунистов. Он легкий, шелковый, зашит в дно моего вещмешка. Думаю, ему не найдется более достойного применения.

Вместо ответа Линде протянул Джайлзу штык. Джайлз распорол шов и бережно извлек звездно-полосатое знамя.

Могилу вырыли саперными лопатками, выбрав место посуше. Завернутое в американский флаг тело Харгретта опустили во враждебную, чужую землю, могилу тщательно заровняли и вернули на место снятый дерн. Ничто теперь не указывало на последний приют солдата армии США — дикари не смогут обнаружить могилу и надругаться над ней.

Парни стояли полукругом над могилой, взявшись за руки. Коули негромко запел:

Остальные подхватили:

Мужественно и скорбно звучал под кронами джунглей американский гимн. Они не могли салютовать Харгретту, но они могли спеть для него.

 

4

16 июня 1968 года, 17 часов 30 минут

— Привал, — объявил Мортон, едва заметив подходящую поляну. — Отдых полчаса.

Уставшие парни расположились на траве, предварительно убедившись в отсутствии всевозможной кусачей дряни, достали сухие пайки, фляги с водой. Поодаль Фрэнк Мор-тон беседовал с капитаном Флетчером.

— Те, кого мы ищем, где-то неподалеку, — уверенно говорил он. — Живые, мертвые или в плену — они здесь… Капитан кивнул:

— Конечно, но гибель Харгретта изрядно сбила меня с толку… Почему убит только он?

— Кто способен понять логику дикарей?..

— Ладно если дикарей, — возразил Флетчер. — А если наше предположение верно и эти англичане не так просты? Тогда второй пилот, сержант Эйерс, может быть с ними. А Харгретт не захотел стать предателем… Его вполне могли убить еще в воздухе и просто сбросить вниз.

— Допускаю, — не стал противоречить Мортон. — Но где вертолет?

— Здесь! — Капитан ткнул пальцем в стену зарослей.

— Здесь? — непонимающе обернулся лейтенант.

— Или здесь, — показал Флетчер в другую сторону, — или там… Полно подходящих мест для посадки, а уж замаскировать вертолет, чтобы его не заметили сверху, в местных условиях пара пустяков…

— Как же нам быть?

Капитан развернул карту, запаянную в водонепроницаемую пленку.

— Двигаться по прямой, проведенной от места высадки через точку, где обнаружено тело Харгретта.

— И до каких пор?

— Пока не найдем отчетливые следы их пребывания или не убедимся в отсутствии таковых. А тогда снова пойдем по кругу.

В этот день до наступления сумерек они ничего не нашли — ничего из того, что искали. Три часа спустя они натолкнулись на сгнившую бамбуковую изгородь, невдалеке находились полузасыпанные траншеи, прикрытые остатками широких бамбуковых листьев, шалаши с провалившимися крышами — давно покинутое поселение, заросшее похожими на камыш стеблями растения чань.

— Здесь никого не было месяца три, — вынес заключение Лон, исследовав степень запустения. — Пожалуй, мы сможем здесь заночевать.

— Почему нет, — согласился Флетчер. — Где-то ночевать надо. Как насчет разведения костра, Лон? По части безопасности я полагаюсь на вас.

Вьетнамец улыбнулся, обнажив кривые зубы:

— Обламывайте вон те ветки. Они хорошо горят и практически не дают дыма. А костер разведем в траншее. К Флетчеру подошел Мортон:

— Вы не собираетесь связываться с базой, сэр?

— Нет. К чему шуметь в эфире? В идеале выйти на связь неплохо бы один-единственный раз, для вызова вертолета.

Огоньки электрических фонариков загорались в разрушенных шалашах.

— Эге, а тут роскошно…

— Ну да, прямо отель «Рид».

— Пускай не «Риц», но хоть нет этих королевских тараканов, которые не дают покоя на базе…

— Пойду помогу ребятам с костром. Вряд ли кто против хлебнуть горячего!

За ужином никто не говорил о джунглях, войне, пропавших англичанах, Харгретте. Уже не в первый раз сам собой возник излюбленный спор о том, какой штат США лучше. Дискуссия разгорелась не на шутку, и завершил ее только Мортон, объявивший отбой в двадцать три часа. Охранять лагерь он оставил Линдса, Белла и Дэллона, два часа спустя их должна была сменить другая тройка и так далее. Ни для лейтенанта, ни для капитана Флетчера не было сделано исключения, а вот Лону позволили выспаться без перерывов, он был нужен свежим и бодрым.

Фрэнк Мортон и Ричард Флетчер заступили на вахту в три часа утра в компании Ника Хоуэллса. Холод пробирал до костей, сырость усугубляла дело — обычная история в джунглях, днем охваченных удушающей жарой, так всегда бывает после периода дождей.

Хоуэллс занял пост на южной стороне лагеря, Мортон и Флетчер отправились на северную. Пристальный осмотр окрестностей в бинокли ночного видения не дал ничего, внушающего тревогу, но это мало что значило: враги, коль скоро они рядом, подберутся скрытно даже днем, не то что ночью. Они у себя дома, это их мир.

Сухие ветки затрещали в темноте. Флетчер вскинул АР-10, Мортон поспешно поднес к глазам бинокль.

— Какой-то зверь, сэр, — успокоил он капитана. — Не очень большой, вроде барсука.

Флетчер опустил штурмовую винтовку, они медленно пошли плечом к плечу, огибая лагерь по дуге в лунном свете.

— Мне вот что покоя не дает, Фрэнк, — признался капитан. — Не поторопились ли мы с торжественными похоронами Харгретта? А если его смерть — следствие конфликта между изменниками, не поделили что-то?

— На вашем месте я не спешил бы излагать эту точку зрения парням, — нахмурился Мортон. — И потом, если он и совершил преступление, он заплатил за него.

— Да… И теперь мы хоть одно знаем. Вертолет не разбился, но вот была ли посадка запланированной или аварийной… А впрочем, он мог и позже разбиться, без Харгретта…

— Мы узнаем все, сэр, — заверил лейтенант. — Но я почти убежден, что серьезной аварии не произошло. В противном случае мы неизбежно наткнулись бы хоть на какие-то следы. Поврежденные деревья, утечка топлива на траектории снижения аварийной машины… Разное… Когда с вертолетом что-то не в порядке, обычно и внизу это как-то отражается.

— Тише, — поднял руку капитан Флетчер, хотя Мортон и без того говорил вполголоса. — Вы ничего не слышите?

— Нет.

Они прислушивались с полминуты.

— Должно быть, ветер, — с облегчением сказал Флетчер.

До рассвета ничто не нарушило покой лагеря… И все-таки враг здесь был. Но не такой, в которого можно разрядить штурмовую винтовку. Враг притаился между людьми, невидимый и неощутимый. С ним можно было пытаться бороться, но его нельзя было победить, потому что против него не существовало эффективных средств защиты. Точнее, никакой защиты не существовало вовсе.

 

5

17 июня 1968 года, 10 часов утра

— Остановитесь! — Лон придержал за рукав Хоуэллса, едва не наступившего на верткую змею. Та исчезла за обвалившимся термитником.

— Это змея кай мо рай, — сказал проводник. — Ядовитая гадина, но взгляните на это дерево. В его листьях заложено противоядие от укуса. Мы говорим: «Если тебя укусила змея, быстро сделай три шага назад, сорви лист и съешь».

— Почему три шага? — заинтересовался Дэллон. Проводник загадочно улыбнулся.

— Суеверие. Я имею в виду — насчет трех шагов, а насчет древесных листьев — нет, тут все правда.

Они шли второй час, придерживаясь избранного Мортоном и Флетчером маршрута. Джунгли становились гуще, без всяких признаков человеческого присутствия. Пропали даже досаждавшие в первый день ловушки. Тишину нарушали лишь протяжные тоскливые крики вездесущих птиц.

Коули внезапно споткнулся на ровном месте. Хоуэллс поддержал его под локоть:

— Что с тобой?

Коули поднял голову. Хоуэллс поразился бледности товарища:

— Тебе нехорошо?

Устало прикрыв глаза, Коули кивнул:

— Голова прямо раскалывается, плывет все в глазах… Что это, Ник?

Подошли остальные. Хоуэллс озабоченно расспрашивал Коули:

— Ты чувствуешь озноб, у тебя жар?

— Да, да… — простонал тот с виноватым выражением лица.

— Черт!

— Что случилось? — осведомился Флетчер.

— Похоже на первые симптомы малярии, сэр, — с недоумением сказал Хоуэллс.

— Но этого не может быть! Таблетки…

— До сих пор они не подводили, — растерянно согласился Хоуэллс.

Обессилевший Коули сел на землю.

— Ты можешь привести его в норму, Ник? — прозвучал голос Мортона.

Хоуэллс уже копался в вещмешке, доставая лекарства.

— Если это и впрямь малярия, сомневаюсь. Чертовски коварная штука.

— Но это же не смертельно?!

— Нет… Малярия не убивает, но открывает ворота другим тропическим инфекциям. Я сделаю ему укол атербина, дам таблетки с хинином. Если все обойдется более или менее благополучно, дня через два-три он сможет идти…

— Два дня?! О дьявол!

Пока Хоуэллс возился с Коули, Флетчер и Мортон устроили импровизированный военный совет. Собственно говоря, решение подразумевалось только одно, которое они и приняли, — двигаться дальше и нести Коули на носилках. Это ослабляло группу на три ствола, но попытка вызвать вертолет и отправить больного на базу могла погубить операцию. Да и стрелять пока было не в кого…

Линде и О'Тулл срубили прочные упругие прямые ветви для носилок, приспособили к ним брезентовое полотнище. Мортон сел на корточки возле Коули:

— Как ты, Джек?

Коули благодарно улыбнулся в ответ:

— Спасибо, командир. Со мной все будет в порядке. Если налетят желтые, я сумею всадить им пару пуль… Обузой в бою я не стану, сэр.

Он замолчал, задыхаясь, — казалось, эти несколько слов отняли у него последние силы. Хмуро наблюдавший за ним Лон отозвал капитана Флетчера в сторону.

— Я видел сотни, если не тысячи случаев заболевания малярией, — сказал он. — От появления первых симптомов до приступа проходит, как правило, несколько часов. А ваш человек свалился как подкошенный. Если это и малярия, то какая-то очень странная малярия, сэр.

Капитан Флетчер пристально посмотрел на вьетнамца:

— Вы лучше знаете местные болезни, Лон. На что это похоже?

— На малярию, — невозмутимо ответил проводник. — Быструю, как пуля. Флетчер помолчал:

— Ладно. Держите ваши наблюдения пока при себе. Но с Хоуэллсом — с ним одним — поделитесь.

Коули погрузили на носилки, и отряд тронулся в путь. Через час Коули стало значительно хуже. Он то впадал в забытье, то широко открывал глаза и пытался встать. Шедший рядом Хоуэллс снова укладывал больного на носилки.

— Нельзя ли дать ему что-то… успокаивающее, что ли? — обратился к Хоуэллсу капитан.

— Можно, да толку от этого не будет. Против малярии действенных лекарств нет. Хинин, покой, длительное лечение — вот и все, что пока придумано.

— Ник, — позвал Коули с носилок, приподняв голову. — Мои ноги, Ник!

— Что такое?!

— Я не могу двигать ногами. Я не чувствую их! Ник, мои ноги отнялись!

— Стой! — скомандовал Хоуэллс несшим носилки Линдсу и О'Туллу. — Опустите его.

Брезент носилок лег на толстый мягкий слой листвы. Хоуэллс отогнал здоровенную сколопендру, снял с Коули сапоги, ощупал его ноги.

— Попробуй пошевелить пальцами, Джек. На лбу Коули выступил пот.

— Я… я не могу, Ник. Я их не чувствую. Хоуэллс вытащил стерилизованную иглу для шприца и вонзил ее в икру Коули. Тот не отреагировал.

— Ты не ощущаешь боли, Джек?

— Никакой боли.

Хоуэллс уколол выше. Боли не было. Только укол в бедро дал ответную реакцию.

— Паралич обеих ног с полной потерей тактильной чувствительности, — сообщил Хоуэллс Флетчеру шепотом, чтобы не услышал больной.

— Это характерно для малярии?

— Нет, сэр.

— Может быть, его ужалила какая-нибудь ядовитая тварь?

— Я это предусмотрел и с самого начала ввел антидот. Не может быть и речи о том, чтобы идти. Ему необходим абсолютный покой.

Флетчер стиснул кулаки:

— Вы медик, Хоуэллс. Вам решать. Если вы считаете, что нужно вызвать вертолет, я сделаю это и наплюю на последствия.

— А сколько времени потребуется вертолету, чтобы найти нас?

— Несколько часов. Хоуэллс немного подумал:

— Тогда подождем. Судя по темпу развития болезни, этих нескольких часов у нас нет. За это время либо кризис минует и ему станет лучше, либо…

— Да, ясно, — произнес капитан с непроницаемым лицом. — Делайте, что можете, Ник.

Коули находился в полном сознании, но уже через двадцать минут паралич распространился на правую руку и охватил всю правую сторону тела.

— Похоже на восходящий паралич Ландри, — бормотал Хоуэллс. — Но, бог мой, эта скорость! Я не понимаю…

Он попытался дать Коули воды, потом коньяка, но тот не смог проглотить жидкость.

Еще через десять минут отнялась и левая рука. Тело Коули сотрясала дрожь, но то была лишь агония отмирающих нервов.

Неожиданно взгляд Коули прояснился. Он не мигая посмотрел в глаза Хоуэллса и спокойно спросил:

— Мне конец, Ник?

— Ну что ты… Ты ведь не захочешь огорчить девчонок в Сайгоне?

— Мне конец, — тихо и уверенно проговорил Коули. Конец наступил четверть часа спустя и был так ужасен, что закаленные парни Мортона отводили взгляд.

— Ник! — закричал Коули в смертельном страхе. — Я ничего не вижу, Ник!

Его открытые глаза слепо таращились в небо. Белки их стремительно краснели, словно внутри лопалось все больше и больше кровеносных сосудов. Коули издал пронзительный вопль. Кровь хлынула из носа и ушей, но что было страшнее всего, кровь лилась из глаз, выпучившихся наподобие двух красных полушарий, будто голову Коули поместили в безвоздушное пространство. Руки и ноги дергались в диком танце, пот смешивался с кровью. Коули кричал не переставая и умолк внезапно, на самой высокой ноте. Хоуэллс прижал пальцы к сонной артерии Коули.

— Кончено, — сказал он.

— Будь все проклято, — прошептал Дэллон.

— А у нас больше нет даже флага, чтобы его похоронить, — негромко посетовал Джайлз.

Пока рыли могилу, капитан Флетчер собрал вокруг себя Мортона, Хоуэллса и Лона.

— Теперь перед вами полная картина, док, — с печалью констатировал он. — Ваше заключение?

— Что бы это ни было, оно убило его за неполных три часа, — ответил Хоуэллс. — Сначала я был уверен, что мы имеем дело с инфекцией, некоей нетипичной малярией, а теперь склонен думать, что это результат действия какого-то яда.

— Лон? — Капитан повернул голову.

— Не знаю. — Проводник обескураженно хлопнул ресницами. — Впервые вижу такое. Но плато Тайнгуен так мало изучено, вокруг столько всякой ядовитой гадости…

— Главным образом меня интересует, заразно ли это, — ограничил рамки проблемы капитан. — Если да, то нам лучше немедленно возвращаться, пока этот кошмар не убил кого-то еще. А если это всего лишь один ядовитый укус, то что ж… Лотерея. Мы знали, куда шли. И он знал.

— Мое мнение — укус, — отринул колебания Хоуэллс. — Если мы оказались в очаге необычной инфекции, трудно понять, почему заболел только Коули. Конечно, я обследую тело, поищу проколы на поверхности кожи. Не исключено, что прячущийся в кустах вьетнамец вогнал ему в шею крохотный отравленный шип из духовой трубки.

— Так займитесь этим скорее, — нетерпеливо приказал капитан.

Осмотр тела Коули ничего не дал. Хоуэллс не обнаружил видимых нарушений целостности кожного покрова, что чрезвычайно встревожило его. Однако у него не было возможности провести настоящие квалифицированные исследования в полевых условиях, а тем более делать вскрытие. Он подробнейшим образом описал в блокноте симптомы и течение убившего Коули недуга и вернулся к Флетчеру и Мортону.

— Я ничего не нашел и все же стою за отравление, — заявил он.

— Трудно будет объяснить полковнику, — заметил Мор-тон, — почему мы отменили операцию и вернулись, когда один из нас погиб от укуса змеи…

— Только не змеи, — вставил Хоуэллс.

— …или неизвестного насекомого, — закончил лейтенант.

— Операция продолжается, — подытожил Флетчер. — Но на всякий случай, Ник, раздайте людям двойную дозу профилактических таблеток. И внимательно следить за всем, что здесь прыгает, летает и ползает!

Коули похоронили завернутым в брезент, служивший ему носилками. Второй раз за два дня в джунглях звучал американский гимн.

Ношу Коули поровну распределили между Брауном, Джайлзом и Кейсиди.

 

6

17 июня 1968 года, 16 часов 50 минут

Остановившись как вкопанный, Лон уставился куда-то под толстый шершавый ствол пальмы.

— Что там? — бросил Флетчер.

Вместо ответа Лон подошел к дереву, опустился на колени, провел пальцем по опавшей листве и поднес руку к самому лицу капитана. Флетчер ощутил запах, исходивший от неопределенного цвета пятен на подушечках пальцев проводника.

— Масло! — воскликнул он. — Вертолет где-то поблизости!

Слова капитана внесли оживление в приунывшую, подавленную смертью Коули группу, хотя Мортон не преминул добавить каплю скептицизма:

— Если у них всего-навсего протекал маслопровод, они с таким же успехом могут оказаться в пяти милях отсюда. Или в десяти.

— Нет, — произнес Лон. — Посмотрите на верхушку пальмы — листья сорваны, словно ураганом.

— Да, они снизились здесь. — Прищурившись, Флетчер разглядывал дерево. — А зачем бы это делать, если не заходить на посадку?..

— Сюда! — позвал ушедший вперед Дэллон. Остальные подтянулись к нему и увидели вырубленный участок густолистого кустарника.

Открытие поубавило сомнений. Если кустарник рубили, чтобы замаскировать листьями вертолет, само место посадки должно быть совсем рядом.

На поляну наткнулся сержант Линде. Вертолет стоял там. его тусклая черная туша вздымалась возле стволов пальм — пилот совершил весьма рискованную посадку. Сверху и сбоку машину прикрывали громадные листья тех самых кустарников, но бортовой номер был виден отлично — тот номер, который сообщил Нортону и Флетчеру полковник Данбэр.

Мортон открыл дверцу и забрался в кресло пилота. Спустя пару минут он проинформировал капитана:

— Машина в полном порядке, сэр. Хоть сейчас запускай двигатель и лети. И топлива хватает…

— Вот как? — нахмурился Флетчер.

Вряд ли что-то могло обрадовать его меньше. Приказов о боевой готовности он не отдавал, парни и без них держались в состоянии натянутой струны. Стволы штурмовых винтовок беспрерывно зондировали окружающие поляну джунгли, реагируя на любой шорох или треск с чувствительностью магнитных стрелок.

Капитан присоединился к Нортону в пилотской кабине.

— Да, на первый взгляд, все в норме, — пробурчал он, оглядывая шкалы приборов. — Но нужно проверить машину досконально. В маслопроводе, по крайней мере, есть течь, и если она серьезна…

Течь в маслопроводе нашли быстро — довольно незначительную. Любой пилот исправил бы неполадку за три минуты, но и с ней машина дотянула бы до базы. На причину вынужденной посадки это не походило.

— Идите сюда, сэр! — крикнул снова вернувшийся в кабину лейтенант.

Он показал Флетчеру снятую только что панель, прикрывающую бортовую радиостанцию. Внутри топорщился клубок спутанных проводов и покореженных радиодеталей, которые можно было без труда использовать в любом качестве, но только не по прямому назначению.

— А вот еще, сэр.

На темной кожаной обивке кресла второго пилота выделялось еще более темное пятно. Мортон послюнил палец, потер пятно и перевернул ладонь. Палец лейтенанта окрасился в бурый цвет.

— Кровь? — покачал головой Флетчер. — Похоже, Хар-гретт действительно был убит здесь?

— Убит и сброшен вниз, сэр. На это указывает и то, где мы его нашли, — как раз на отрезке прямой между пунктом, где прервалась связь, и этой точкой, мы ведь так и двигались. Они выбросили Харгретта и продолжали полет.

— Но тогда командир экипажа… Сержант Эйерс…

— Кто бы его ни убил, это был не Эйерс, сэр, — прервал лейтенант. — Горло Харгретта перерезали от уха до уха. В тесной кабине невозможно нанести такую рану. Это был кто-то, кто стоял за спиной второго пилота… Кто-то из пассажиров, сэр.

Помимо воли в памяти Мортона вспыхнул свет, озаривший фотографию «профессора Андерсона из клиники Хардинга в Лондоне». Да, такого человека нетрудно представить в роли убийцы… Но как удобно было бы вычислять преступников по выражению лица! Хотя, с другой стороны… Это просто гадание.

Четверо парней по распоряжению Мортона обыскивали салон вертолета. Пока они не нашли ничего, достойного особого упоминания.

Мортон и Флетчер спрыгнули на траву.

— То, что мы не натолкнулись на тело Эйерса, еще ни о чем не говорит, — закуривая, сказал Флетчер. — Чудо, что мы и Харгретта обнаружили в этих джунглях. Они могли уничтожить обоих, а вертолет посадил кто-то из пассажиров. Или могли принудить Эйерса посадить машину, а потом убить. Или Эйерс с ними…

— Мне не дает покоя рация, — признался Мортон. — Зачем они вывели из строя рацию? Если все они — сообщники в каком-то неизвестном нам деле, чего они опасались?

Явно не того, что вертолет найдут. Ведь любая рейдовая группа — наша, вьетконговская или русская — располагает своими средствами связи.

— Загадка, — согласился капитан. — А как вы это себе представляете?

— Примерно так, — начал излагать Мортон. — Целью этих англичан — промежуточной целью я имею в виду — было посадить машину в определенном месте… То есть здесь. Эйерс был их сообщником, но Харгретт — нет. Когда Эйерс внезапно ушел из эфира и скрылся от самолета сопровождения, Харгретт попытался воспрепятствовать ему и включить бортовую радиостанцию. Эйерс не намеревался убивать Харгретга, он считал достаточным сделать то, что и сделал: открыл панель и шарахнул по электронике чем-то увесистым. В этот момент кто-то вошел в кабину, расправился с Харгретгом, опустошил его карманы и…

Ричард Флетчер выплюнул невкусную влажную сигарету.

— Возможно, все так и происходило, Фрэнк. Но наверняка мы узнаем только, когда найдем их. И ради бога, не считайте их заранее врагами! У нас нет ничего, кроме умозаключений. Может быть, враг — только один из них, а остальные — заложники. Или картина случившегося вообще абсолютно иная…

Приблизился Линде и доложил:

— Осмотр закончен, сэр. Машина в исправности, мины, разные сюрпризы отсутствуют, равно как и прочие занятные вещи. Пустая, как скорлупка, сэр.

Так как Мортон и не рассчитывал услышать ничего другого, он выслушал сержанта рассеянно и вновь обернулся к Флетчеру, но спорил будто с самим собой:

— Ведь этих англичан проверяли, сэр! Они те, за кого себя выдают, иначе просто не попали бы во Вьетнам.

— Те, за кого себя выдают? — повторил Флетчер с иронией. — Вы имеете в виду имена, адреса, должности? Да, конечно. И что из того?

Лейтенант не смог ответить. Действительно, что из того?

Бесшумно ступая по траве, к офицерам подошел проводник:

— Я нашел то место, где они ушли в джунгли. Там много следов. Они были осторожны, но у меня свои приметы.

Капитан Флетчер открыл рот и собирался что-то сказать, когда его взгляд упал на скорчившегося возле вертолетного шасси Хоуэллса. Флетчер похолодел, оттолкнул вьетнамца и шагнул к вертолету.

С лицом белым, словно памятник на Арлингтонском кладбище, Хоуэллс едва слышно прошептал:

— Отойдите от меня, сэр.

— Что?

— Прочь! — заорал Хоуэллс, безрассудно расходуя силы. — Если хотите жить, отойдите хотя бы метра на три! Это симптомы Коули!

Растерянный Флетчер сделал несколько шагов назад. На лицах парней читались страх и отчаяние. Хоуэллс заговорил спокойнее:

— Возьмите блокнот, сэр. Я буду диктовать, а вы записывайте, не упустите ни одного слова. Этот блокнот должен попасть к нашим врачам. И еще: не впадайте в панику. Я ближе всех общался с Коули, обследовал его тело… Так что, возможно, для остальных опасности и нет.

Флетчер молча достал из вещмешка блокнот и карандаш.

Ник Хоуэллс, без пяти минут врач из штата Джорджия, ушедший во Вьетнам добровольцем, человек, которого на родине ждали мать и невеста, мучительно умирал в течение двух с половиной часов. Он вел себя с поразительным мужеством, едва ли не до последних минут диктуя Флетчеру подробное описание симптомов и своих ощущений — это могло помочь найти средства борьбы с загадочным недугом. Только когда кровь потекла из носа, а глаза Хоуэллса покраснели и набухли, он умолк. Он не кричал, как Коули. Его последним словом было слово «боль»…

— Кто следующий? — злобно проскрежетал Нэш. — Черт, я не против хорошей драки, и пусть меня четырежды застрелят! Но подыхать в луже собственной крови и дерьма…

— Попроси дядюшку Сэма пересмотреть твой контракт, — холодно обронил Линде. — Пункт о дерьме включи отдельно.

Слово взял капитан Флетчер:

— Так, парни. Еще днем я сам сказал бы вам: возвращаемся. Но не теперь, когда мы нашли вертолет. Где-то рядом люди, они могут нуждаться в нашей помощи. И без них мы не уйдем. Ясно?

— Да, сэр, — раздался в ответ нестройный хор.

— Вот и отлично. Браун, Джайлз и Кейсиди, возьмите на себя заботы о погребении Хоуэллса. Остальные — готовьте ночлег. И вот еще что: не падайте духом. Помните о мнении Хоуэллса, он все же был врачом: эта болезнь передается только при очень тесном контакте. Аккуратнее с телом, используйте брезент, дезинфицирующие средства из пакетов…

Вторая ночевка на плато Тайнгуен сильно отличалась от предыдущей. Никто уже не вспоминал о прелестях родных штатов. Люди улеглись сразу, хмуро, молча, тем более что Флетчер назначил подъем на пять утра. Охранять стоянку первыми вызвались Браун, Джайлз и Линде.

 

7

18 июня 1968 года, 9 часов утра

Часть груза оставили в вертолете: в группе стало уже на два человека меньше и силы приходилось беречь. Ни Мор-тон, ни Флетчер никогда не заметили бы тех следов в джунглях, по которым уверенно вел их Лон. Правда, когда он объяснял американцам, почему сворачивает туда или сюда, все становилось ясным, однако увидеть это самим? Немыслимо.

Чем дальше они забирались в джунгли, то продираясь через колючие заросли растения манг, то бредя по колено в чмокающих вонючих болотах в окружении водяных змей, тем больше недоумевали Мортон и Флетчер. Большое количество зигзагов и поворотов наводило на мысль, что экспедиция англичан двигалась наугад, без определенной цели. А так как это был явный абсурд, лейтенант и капитан терялись в догадках. Англичане запутывали следы? Но запутывай не запутывай, от опытного преследователя вроде Лона в джунглях не скроешься, а неопытный и на прямой заблудится. И англичане не могли не знать об этом.

Когда Мортон поинтересовался суждением Лона, тот только сделал неуловимый плавный жест, эквивалентный у вьетнамцев европейскому пожатию плечами.

Мортон уже давно присматривался к Дэллону. Парень отставал от группы, тяжело дышал, и сердце лейтенанта переполнялось тревогой. Ведь по физическим кондициям Дэллон не уступал другим. Неужели он болен и идет через силу, стиснув зубы, решив не сдаваться до последнего? Если так, дело очень плохо. Дэллон меньше всех общался с Коули и Хоуэллсом, не говоря о телесном контакте. Заражение Дэллона означало бы, что возбудитель болезни — в воздухе, которым они дышат, в земле, по которой идут, на коре деревьев и лианах, которых касаются. И уберечься невозможно, так как не знаешь, что таит угрозу…

Дэллон упал.

Не шевелясь, он лежал лицом вниз.

Лейтенант подскочил к нему, наклонился, но чья-то рука оттащила его в сторону. Мортон в ярости обернулся и встретился взглядом с Ричардом Флетчером.

— Не трогайте его, Фрэнк, — тихо приказал капитан. — Ему мы не поможем, а вас терять не имеем права.

— Не трогайте его! — передразнивающе взвизгнул кто-то позади всех. Это был Нэш, он выступил вперед. — Не трогайте его?! А сам-то он трогал Хоуэллса или Коули? Кто это видел, кто подтвердит?! Не морочьте нам голову, капитан! Надо возвращаться, иначе мы все подохнем здесь.

— Минутку, мистер Нэш, — невозмутимо произнес Флетчер. — Что-то я не припомню, когда передал вам командование.

— Не валяйте дурака. — Голос Нэша уже звучал не столь решительно. Он рассчитывал на поддержку остальных, но парни молчали, не высказывая ни одобрения, ни осуждения.

— Ах, и вы не припомните? — продолжал Флетчер. — Значит, вы решили поднять бунт? Будьте любезны процитировать соответствующий пункт устава, мистер Нэш. Что такое бунт в армии и как он карается?

Нэш не успел ответить. Дэллон пошевелился, как большая черепаха, перевернулся и сел. Теперь все внимание было приковано к нему, а о стычке между Нэшем и Флет-чером временно забыли.

Дэллон виновато улыбался:

— Думал перебороть эту дрянь… Глупо, конечно. Простите, сэр.

С усилием он поднялся на ноги, отстегнул ранец огнемета, положил на землю вещмешок, повернулся и побрел прочь. Он сразу угодил в болото и с каждым шагом погружался все глубже.

— Дэллон! — крикнул Мортон, когда уровень воды достиг пояса морского пехотинца.

Тот вздрогнул, но не оглянулся. Из-за его спины было видно, как он разворачивает штурмовую винтовку стволом к подбородку.

Щелкнул единственный выстрел. Труп Дэллона с шумным всплеском упал в зеленоватую застоявшуюся воду.

Молчание длилось, и длилось, и длилось.

— Ну нет! — опомнился Нэш. — Вы как хотите, а я ухожу! К вертолету! Я смогу взлететь!

Он бросился бежать в сторону, противоположную той, куда ушел Дэллон, высоко и нелепо выбрасывая ноги.

— Нэш, назад! — Капитан повысил голос.

— Да пошли вы…

С каждой секундой расстояние до бегущего увеличивалось.

Флетчер переглянулся с Мортоном и поднял винтовку. Пуля вошла точно в затылок Нэша, он остановился, словно натолкнувшись на стену, и рухнул.

Как ни в чем не бывало капитан опустил АР-10 и обратился к шестерым (не считая Мортона и Лона) оставшимся в живых морским пехотинцам:

— Джентльмены, я хочу посоветоваться с вами. Нас вполне достаточно для выполнения поставленной задачи. Но ситуация сложилась тягостная, и я хочу знать ваше мнение. Позади в паре миль от нас стоит исправный вертолет. Мы можем вернуться к нему и улететь на базу. Впереди — возможно, люди, которым мы должны помочь, а возможно, враги, которых мы должны захватить. И риск заболеть и умереть — я подчеркиваю, риск, а не неизбежность. Решайте.

— Будь я проклят, если слиняю отсюда, — проворчал Кейсиди. — Я давал присягу, черт меня побери!

— Даже если формально мы и имеем право свернуть операцию, — негромко подхватил сержант Линде, — как я посмотрю в глаза моей жене в Гатри, штат Оклахома? А детишки в школе будут рассказывать: наш папа — никакой не морской пехотинец, а трус.

— Спасибо, ребята. — Мортон поблагодарил их так тихо, что его никто не услышал.

 

8

18 июня 1968 года, 15 часов 20 минут

Недуг подкрался так незаметно, что Мортон ощутил симптомы лишь тогда, когда болезнь основательно вцепилась в него. Озноб пробегал по спине, Мортона бросало в жар. Головная боль нарастала угрожающей волной, красная пелена повисла перед глазами. Странно, но он не чувствовал страха, как будто в мозгу отключили датчики эмоций (они действительно были отключены Рэнди Стылом). Жестом лейтенант остановил отряд:

— Теперь это случилось со мной…

Мышцы ног пронизывали импульсы наподобие слабого электрического тока. Лейтенант опустился на слой листвы возле толстого ствола. Бабочки кружились над его головой печальным ореолом смерти.

— Нет! — Джайлз не смог сдержать протестующее восклицание.

— Идите, — стараясь придать голосу твердость, сказал лейтенант. — Вам известно, что задерживаться возле меня бессмысленно.

Но капитан Флетчер не торопился давать сигнал идти дальше. Помимо очевидного факта, что такому приказу никто не повиновался бы, он сомневался в его целесообразности. Видимо, он ошибался, когда говорил парням, что смерть всех до единого от неизвестного заболевания — лишь риск, но не фатальность. Если возвращаться немедленно, есть шанс на спасение хоть для кого-то. Иначе всем конец, ужасный и вдобавок не имеющий смысла.

Флетчер не был врачом, как не был им и Линде, сделавший Мортону инъекцию двойной дозы атербина. Но оба они знали, что бороться за жизнь товарища следует до конца, даже когда борьба эта заведомо обречена.

Недуг лейтенанта развивался по схеме Коули — Хоуэллса. Сначала перестали двигаться и утратили чувствительность ноги, потом правая рука. Эта болезнь действовала с неумолимостью раз и навсегда отлаженной машины. Зрение лейтенант потерял почти мгновенно, словно в небесах выключили свет. Линде с болью всматривался в покрасневшие белки глаз Мортона, в его невидящие зрачки. Еще атербин… Еще…

Две теплые струйки крови из носа покатились по щекам лежавшего навзничь лейтенанта.

Отключив страх Мортона, Рэнди Стил не мог отключить свой собственный страх… И растерянность. Он ЗНАЛ, что побывал здесь, в Прошлом, и вернулся в свое Время, но он не сможет вернуться, если Мортон умрет! Нужно бороться… За жизнь Мортона и свою!

Рэнди медленно освобождал свое сознание, пытаясь взять под контроль каждую клеточку тела лейтенанта, мобилизовать на борьбу все ресурсы. Он не знал, что за болезнь противостоит ему, как от нее спастись. Он просто боролся, воздвигая барьеры смертельным атакам… Он делал больше, чем мог. Он превысил свои возможности.

Когда он вернулся в сознание Мортона — и вернулся победителем, — что-то необратимо изменилось в нем. Что-то важное он утратил, израсходовал без остатка…

Он еще не знал, что именно.

Мортон ожидал нестерпимой боли перед финальным занавесом… И боль пришла, но не такая, к встрече с которой он готовился. Глазные яблоки выдавливало из орбит, в висках ритмично и упруго колотился ток крови, сознание уходило… Но всеобъемлющей, заполняющей Вселенную БОЛИ не было. Мортон не умирал, а просто засыпал. Он закрыл глаза, хотя и без того ничего не видел.

Стоявшие над лейтенантом морские пехотинцы ждали предсмертных судорог, обильных ручьев крови из носа и ушей, чудовищного выпучивания глаз. Но ничего подобного не происходило, а ниточки крови из носа подсохли. Мортон задышал ровно и глубоко.

— Да он спит, — сам себе не веря, выговорил Линде. Браун нервно засмеялся:

— Этого не может быть.

— Сколько лекарства вы вкололи ему, сержант? — спросил Флетчер. — Больше, чем Хоуэллс колол Коули и себе?

— Не знаю, сэр… Дайте-ка тот блокнот! Перелистав блокнот, Линде удивленно присвистнул:

— Он получил даже меньшую дозу…

— Привал, — распорядился Флетчер. — Лон, подыщите сухое место для лагеря, перенесем туда лейтенанта.

Мортон проспал четыре часа без перерыва, а когда открыл глаза…

Он ВИДЕЛ!

Очертания окружающего качались, расплывались, двоились и троились, все выглядело будто спрятанным за занавесом, состоящим из миллиардов микроскопических черных точек, но он видел! И Линде с радостью отметил, что глазные яблоки командира вернулись в нормальное положение, хотя белки по-прежнему были испещрены красными тончайшими линиями, словно покрыты сеткой.

Час спустя Мортон смог шевельнуть пальцами правой руки, а на левую паралич так и не распространился. Лейтенант выздоравливал, и возвращение к жизни было столь же стремительным, как и погружение в пучину недуга.

Еще через час Мортон уже сидел, поджав под себя ожившие ноги, подрагивающие от покалываний тысяч мелких иголочек. Он сделал два здоровенных глотка коньяка из фляги. Конечно, он чувствовал себя разбитым, но это было больше следствием пережитого шока — ведь лейтенант был уверен, что умрет.

Надежда, переходящая в уверенность в благополучном исходе, прямо-таки осветила изнутри лица людей. Каждый из них радовался за Мортона… И за себя. Стало ясно, что недуг не фатален, что его можно преодолеть!

Оставался неясным вопрос, что для этого нужно. Мор-тон, Коули и Хоуэллс получили практически одинаковое лечение, да это и лечением-то нельзя было назвать: инъекции атербина, простого противомалярийного средства. Но двое умерли, а Мортон жив, и ему лучше с каждой минутой.

— Да что мы можем понять, — сказал Кейсиди. — Тут нужна лаборатория, специалисты, исследования… Может, все дело в каких-то особенностях организма лейтенанта. Иммунитет, или как это называется.

— Ну да, — усомнился Белл. — Иммунитет — это когда зараза человека не берет, а лейтенант все же заболел.

— А как, по-твоему, получается иммунитет? — вмешался Браун. — Человеку прививают болезнь, только в слабой, безопасной форме, и организм учится с ней бороться.

— Но командир заболел не в слабой форме, — парировал Белл.

— Так, господа медики, — сказал капитан Флетчер. — Ученый коллоквиум считаю законченным. Отбой!

На Мортона, который что-то втолковывал Лону и выглядел абсолютно здоровым, капитан смотрел с тревогой. Никто не знал природы недуга, и разве болезнь не могла вернуться к лейтенанту в своей полной, сокрушительной силе?

И все же Флетчер позволил себе надеяться, что смертей больше не будет.

Тщетная надежда…

Ночью заболел и умер Белл. Никакие инъекции не помогли.

 

9

19 июня 1968 года, 6 часов утра

Восемь человек, включая Лона, со скорбными лицами стояли над могилой Белла. Вчерашняя решимость продолжать операцию, пришедшая с выздоровлением Мортона, покинула Флетчера. Мортон был жив, но Белл — мертв. Что случится со следующей жертвой недуга?

Капитан размеренно заговорил, свинцово роняя слова:

— Трое суток, отпущенных нам на проведение операции, истекли. Остались четвертые — резервные. Приказываю: продолжать до двадцати двух часов… То есть до темноты. И тогда, независимо от результата, вызываем вертолет с базы туда, где мы будем, не дожидаясь выхода в безопасную точку.

— И независимо от того… — Мортон не договорил, но Флетчер понял его:

— Болезнь способна внести коррективы в наши планы. Мы можем только молиться, чтобы этого не произошло.

Лон продолжил вести Линдса, О'Тулла, Брауна, Джайлза, Кейсиди, Мортона и Флетчера по следам английской группы. Даже несмотря на смерть Белла, на лицах солдат не было обреченности. Теперь они знали, что спасение возможно.

И снова следы указывали на причудливую траекторию движения англичан, которые ни с того ни с сего сворачивали там, где это как будто никакой необходимостью не диктовалось.

— Меня поражает вот что, — сказал Мортон капитану Флетчеру. — Мы давно миновали этот… Оборонительный пояс, что ли… Мины, ловушки… Но до сих пор не встретили ни одного вьетнамца. На нас никто не пытается напасть, от нас никто не убегает.

— Думаю, если бы они были рядом, но прятались, Лон бы расшифровал их, — подтвердил капитан.

— Этот район словно вымер. Но не вымер, ведь и трупов нет.

Но буквально следующая минута опровергла постулат Мортона. Браун едва не споткнулся о труп коренастого темнокожего человека в сине-зеленой одежде, лежавший лицом вверх. Причину его смерти нетрудно было угадать. Правый глаз застыл темно-красным выпуклым полушарием, левый лопнул из-за избыточного давления крови, и чаша его орбиты напоминала параболоид некоего зловещего локатора.

— Он из этнической группы кор, — определил подошедший Лон. — Вот их тропа, совсем недалеко селение. Но я не слышу ни единого звука.

— Идем туда, — решил Флетчер.

— Зачем? — удивился Линде. — Англичане прошли севернее…

— Выполняйте приказ, сержант.

Селение кор оказалось небольшим — около двадцати построенных на сваях, крытых банановыми листьями хижин. В хижинах обнаружилась незамысловатая утварь, запасы съедобного корня цюутиуп, риса, воды и даже старый американский радиоприемник без батареек. И нигде ни души. Жители ушли так поспешно, что ничего или почти ничего не взяли с собой.

На вытоптанном круге в центре селения, предназначенном для костра, валялась доска с непонятной надписью, вкривь и вкось нанесенной грязно-зеленой растительной краской. Мортон попросил Лона разобрать написанное.

— Это не так-то легко, — сконфузился проводник. — Язык кор сильно отличается от нашего, и алфавит у них свой. Они придумали письменность недавно, в пятьдесят девятом. Попробую… — Лон взял доску и наморщил лоб, всматриваясь в каракули. — Са пам гук… Что-то о лесе и о еде… Не понимаю. Но вот смысл окончания совершенно ясен. «Уходи, иначе умрешь».

— Что-то похожее мы уже читали при входе в зону, — заметил Браун.

— Да, но там надпись дублировалась на английском, чтобы отпугнуть чужаков, — сказал О'Тулл. — А это, видимо, предупреждение для своих. Интересно, когда они покинули деревню — до появления англичан или после?

— После, — безапелляционно заявил Мортон.

— Почему вы так думаете? — спросил капитан Флетчер.

— А это одна из наших загадок. Почему англичане так петляли по лесу? Да потому, что, когда они здесь проходили, тут было полно дикарей. И чтобы избежать встречи с ними, англичанам приходилось делать круги и зигзаги, иногда даже возвращаться…

— Похоже, что так, — произнес Флетчер. — Но что заставило дикарей убраться? Вспышка болезни, эпидемия? Именно здесь — полагаю, у них нет радиосвязи?

— Здесь нет трупов, — сказал Мортон. — Мы нашли только один. Впрочем, это ничего не значит. Они могли успеть похоронить умерших.

— У них есть связь, — сказал Лон. — Это не радио. Вы слышали об африканских тамтамах? Их послания разносятся далеко, а каждая деревня передает еще дальше, для следующей. Похожей звуковой связью пользуются и кор. Из охваченной эпидемией деревни сигнал тревоги могли передать для всего района.

— Значит, они знают, что это за болезнь, и боятся ее? — пробормотал Флетчер.

— Не обязательно, — пожал плечами Мортон. — Если люди умирают один за другим, этого достаточно, чтобы перепугаться, сэр.

— Гм… Ну хорошо, здесь нам больше нечего делать. Вернемся на след англичан.

След вел уже в такие дебри, что парни не переставали чертыхаться.

— Если эти англичане хотели попасть в определенное место, — жаловался Кейсиди, — почему не долетели туда на своем вертолете, дьявол бы их побрал…

— Потому, что траекторию вертолета все-таки можно засечь, — разъяснил Линде. — И они не могли не считаться с этим. Нашим друзьям, по-моему, не улыбалось принимать гостей.

Выбравшись из чащобы, парни зашагали по размокшей глинистой почве, поросшей редкой рыжей травой, между большими деревьями, в дуплах которых виднелись черные наросты смолы.

Пока они вязли в мокрой глине, Лон ушел вперед. Мор-тон собирался позвать его — все должны быть на виду, — и в этот момент раздался душераздирающий вопль проводника:

— Кхон! Кхон! Ньань!

Всегда невозмутимый Лон мчался назад с искаженным от ужаса лицом, размахивая руками и позабыв английский язык.

У ног капитана Флетчера он рухнул на колени:

— Не ходите туда… Там — царство смерти, смерть, смерть… Вы все умрете там… Мы все умрем…

Флетчер оттолкнул его и ободряюще подмигнул морским пехотинцам.

— На царство смерти не мешало бы взглянуть, господа.

Он пошел первым. С открытого возвышения парни увидели деревню — скопление плетеных хижин с крышами из коричневых плотных листьев дерева трун гуан. По размерам эта деревня значительно превышала ту, что была оставлена жителями. И по населению, видимо, тоже… Если судить по сотням трупов, валявшихся там и тут.

— Вот где началась эпидемия. — Флетчер невольно перешел на полушепот, но тут же возвратился к обычному тону: — Давайте-ка побыстрее убираться отсюда. Что бы ни вызывало болезнь, концентрация этой гадости здесь особенно высока. А по поводу англичан…

Он умолк, потому что из дальней хижины послышался слабый, но абсолютно отчетливо различимый, исполненный страдания голос, повторявший по-английски:

— Помогите… Помогите…

Акцент (вернее, характерное интонирование) безошибочно указывал на европейца или американца, да и с какой стати вьетнамец стал бы звать на помощь по-английски?

Линде рванулся вперед. Мортон придержат его.

— Стоп, сержант. Пойду я один. Болезнь не убила меня раньше, не убьет и сейчас.

— Вы мой командир, сэр, — осклабился чернокожий здоровяк, — так что сегодня моя премьера. Первый случай, когда я не подчинюсь вашему приказу. По возвращении можете меня расстрелять.

Лейтенант стоял перед Линдсом, словно на поединке.

— Как угодно. Это ваша шкура, сержант.

— Остальным охранять периферию! — отдал команду Флетчер. — Чтобы и мышь не пропустить ни туда, ни обратно!

Мимо плачущего Лона Мортон и Линде быстро зашагали к хижине. Боковым зрением лейтенант не сразу заметил, что Флетчер идет рядом, чуть позади.

— Сэр… — изумленно начал он.

— Вопросы потом, лейтенант.

В полумраке хижины виднелся врытый в земляной пол столб, к которому был привязан человек лет тридцати пяти в форме ВВС США — по фотографии Мортон и Флетчер узнали сержанта Эйерса. Тело его бессильно повисло на веревках, а налитые кровью глаза свидетельствовали о приближении заключительной фазы недуга.

Штыком Линде рассек веревки, а Мортон и Флетчер осторожно опустили пилота на пол.

— Эйерс! Вы слышите меня? Эйерс! — твердил капитан. Голова несчастного медленно повернулась.

— Я… слышу вас. Но я не вижу вас. Кто вы?

— Спецподразделение морской пехоты. Мы прибыли вам на помощь…

Эйерс горько усмехнулся, и было видно, что это незначительное усилие лицевых мускулов причинило ему боль. Линде торопливо делал инъекции.

— Я заслуживаю не помощи, а расстрела, — прошептал больной.

Мортон подумал, что ослышался. Он заговорил с Эйер-сом, как с ребенком:

— Сержант, эта болезнь необязательно фатальна. Я болел ею и выздоровел. Мы постараемся спасти вас. Вы звали на помощь, и мы пришли…

— Я не звал на помощь.

— Что?

— Я не звал на помощь, — раздельно повторил Эйерс. — Я умираю, но, слава богу, я в своем уме. Мортон и Флетчер переглянулись.

— Здесь есть еще кто-то, — кивнул капитан. — Линде, посмотрите за хижиной, и вообще — снаружи.

Наклонившись в половину своего баскетбольного роста, сержант вышел, на мгновение затмив свет. В хижине снова зазвучал слабеющий голос Эйерса:

— Я предатель, преступник. Они заплатили мне, чтобы я доставил их, куда они скажут, но я не хотел убивать Харгретта, клянусь… Это Андерсон… Я уверен, что имя не настоящее, и я думаю, что они не англичане… они…

Больной хрипел, на губах показалась кровавая пена, кровь потекла из ноздрей.

— Кто они? — Мортон приблизил лицо к лицу умирающего. — Что им нужно? И где они?

Сознание покидало Эйерса. Звуки, вылетающие из его горла, с трудом можно было опознать как человеческую речь.

— Десять тысяч долларов… Но они с самого начала задумали использовать меня для…

— Эйерс!

Поздно. Короткие мощные судороги — и конец.

Снаружи послышался голос Линдса:

— Сюда! Я нашел его!

Мортон и Флетчер покинули хижину. После смрадной атмосферы внутри убогого жилища они с наслаждением вдохнули наружный воздух, забыв на мгновение о том, что он насыщен невидимой, высокоэффективной смертью.

— Что Эйерс? — спросил сержант издалека.

— Мертв, — ответил Флетчер, перешагивая через трупы вьетнамцев, похожие на сломанные куклы из театра кошмаров.

У ног Линдса лежал человек, лица которого не было видно из-за сплошь закрывавшей его маски с респиратором. Одежду составлял белый комбинезон, разодранный на боку от подмышки до бедра, высокие сапоги и хирургические перчатки. Сквозь разрыв проглядывала расцарапанная, окровавленная кожа.

— Помогите, — простонал лежащий. Очевидно, респиратор был специальной конструкции — он не искажал и не заглушал звуки.

— Раз его защитный костюм все равно поврежден, не будет большого вреда, если мы снимем и маску, — проговорил Линде.

— Нет, — сказал Флетчер. — Может быть, респиратор хоть как-то защищает его. Давайте вынесем его отсюда.

— Куда? — саркастически усмехнулся Мортон. — В безопасное место? А здесь такое есть?

— Хотя бы оттащим за границу деревни.

Капитан и лейтенант подняли человека в маске за плечи и ноги и понесли к лесу, где их ждали парни. Увиденное Мортоном, Флетчером и Линдсом заставило их внутренне сжаться.

Он был мертв.

— Это убило его сразу, — мрачно обронил Кейсиди.

Бурное нарастание симптомов. Пятнадцать минут — и все.

Человека в белом комбинизоне уложили на чахлую траву.

— Я не вижу никаких закономерностей, — причитал Джайлз, — почему эта болезнь… такая разная для каждого?!

— Это не самый важный вопрос сейчас, — сказал О'Тулл, наблюдавший, как Лиидс хлопочет возле человека в маске. — Мистер Флетчер, сэр, не думаете ли вы, что пора вызывать вертолет? Мне изрядно надоел этот паноптикум. Я хочу домой!

— Нет, — четко и внятно вымолвил Флетчер.

— Что?!

— Мы не можем вызвать вертолет.

— Почему, черт побери?!

— Потому что существует риск занести болезнь на нашу базу.

Эта очевидная истина, почему-то не осознанная ранее, пронзила всех, будто молния. На лицах остолбеневших парней явственно проступал ужас.

— Боже, — прохрипел Джайлз. — Вы хотите сказать, что все мы обречены?

— Ну, пока что мы живы. — Капитан поочередно оглядел морских пехотинцев. — Пример лейтенанта обнадеживает.

— Да, но что дальше? — настаивал Джайлз.

— Постараемся выбраться за пределы зараженной зоны и вызовем вертолет оттуда. Предупредим их по радио о мерах предосторожности, карантине и тому подобном…

Человек в белом зашевелился. Его рука дернулась к лицу, вцепилась в респиратор и сорвала маску. Мортон мысленно перебирал фотографии. Несомненно, это один из пятерых англичан, но какое имя стояло под снимком? Доктор Хелмс? Холмс?

— Маска не нужна, — высоким голосом сказал англичанин. — Ничего не нужно. Все кончено.

Эти слова исчерпали запас его сил, и он снова впал в забытье.

— Сделайте что-нибудь, Линде! — потребовал Флетчер. — Нам крайне необходимо поговорить с ним. Сержант развел руками:

— Попробую инъекцию стимулятора, сэр. Да нам бы не убить его, уж очень он слаб.

— Пробуйте!

Линде набрал в шприц содержимое ампулы и сделал укол. Флетчер присел на корточки возле англичанина. Мор-тон коротко рассказал парням о судьбе Эйерса и его предсмертных признаниях.

Веки англичанина поднялись, как чугунные заслонки паровозных топок — сходство усиливал пылавший за ними красный огонь. Он пытался заговорить, но безуспешно: губы дрожали, не издавая ни единого звука.

Флетчер чуть не коснулся ухом самых губ больного. Так важно расслышать хоть что-то из бессознательного бормотания англичанина!

Это ему удалось.

— Schutztstaffeln… Нет спасения… — услышал капитан словно из глубины груди умирающего. — Мерц, вы ошибались, но я могу поправить вас… Я знаю формулу, мне кажется, я нашел… Отвезите меня в лабораторию. Гибридная молекула — исцеление… Мерц! В лабораторию! Коадари, чакамае…

Дальше — только тихий стон.

— Он умер? — спросил Мортон.

Флетчер взял англичанина за руку, пощупал пульс.

— Нет. Но пульс очень слабый, тонкая ниточка.

— Что он сказал?

— Что такое Schutztstaffeln?

— Это по-немецки… Охранные отряды, СС.

— Нет спасения от СС? Странно. — Флетчер сдвинул брови. — Но он как будто так сказал. Потом он, кажется, принял меня за какого-то Мерца, говорил, что тот ошибался и что гибридная молекула принесет исцеление…

— Исцеление от этой болезни?

— Не знаю. Рвался в некую лабораторию… Ну и под конец еще какие-то слова, похоже на произвольный набор звуков, бред… Их я не запомнил.

— Ах, если бы он пришел в себя еще хоть на пять минут! Линде, это возможно?

— Вряд ли, — сказал сержант. — Он мертв. Глаза капитана потемнели.

— Проклятье… Но я — то здесь, и я узнаю, что здесь произошло! Вы говорите, он вспомнил об СС, Фрэнк. Не служил ли он в СС? По возрасту подходит. У них там были такие татуировки с группой крови…

Мортон уже рассекал штыком плотную ткань комбинезона только что умершего человека.

— Никаких татуировок нет, — сказал он спустя минуту. — Но вот здесь крохотный шрам. Возможно, ее удалили…

— Идемте обратно в деревню, Фрэнк. Что-нибудь да найдем.

Флетчер, Мортон и Линде вернулись в селение. Они начали с хижины, где лежало тело Эйерса, внимательно обыскали ее, но не увидели ничего проливающего свет на загадочную трагедию. Зато в большом бамбуковом строении, расположенном ближе к восточной границе деревни, сержант наткнулся на непонятные металлические цилиндры, напоминающие газовые баллоны. Покрытый циновками земляной пол был усыпан мелкими стеклянными осколками, будто здесь разбили множество тонкостенных сосудов.

— Не следует ли нам захватить с собой образцы? — вполголоса задал сам себе вопрос капитан. — Но это может быть опасным…

— А я убежден, что те, кто послал нас сюда, они знали, знали! — зло громыхнул сержант. — Могли бы и предупредить… Никто не заставляет их жалеть пушечное мясо, но это не помешало бы выполнению задания!

Флетчер в замешательстве смотрел на Линдса. Он никак не ожидал подобного выпада от всегда сдержанного сержанта.

— Я не думаю, что ваше замечание находится в полном согласии с уставом, — начал он, — однако…

Линде тут же нарушил дисциплину еще раз: прервал капитана на полуфразе, не дав ему договорить:

— Это уже не имеет значения. Я болен, сэр.

Капитан Флетчер не сразу осознал сказанное сержантом — не потому, что туго соображал, а из-за того, что все его существо противилось ужасной правде. Он с болью взглянул в наливающиеся кровью глаза темнокожего великана. Если он и собирался что-то ответить, этому не суждено было случиться.

Грохот вертолетных двигателей обрушился на вымершую деревню со всех сторон сразу, будто боевые машины не пришли издалека, а материализовались прямо из воздуха. Сопровождаемый по пятам сержантом и Мортоном Флетчер выскочил из-под ветхой крыши.

Вертолетов было два, они стремительно снижались. Когда до земли оставалось не более полутора метров, в боках стальных рыбин открылись люки.

То, что вертолеты русские, Флетчер определил сразу — такие состояли на вооружении северовьетнамской армии. Но самым скверным было не это. Посыпавшиеся из люков фигуры с автоматами, несмотря на камуфляжную раскраску лиц, явно не походили на вьетнамцев.

— Русские рейнджеры! — крикнул капитан.

Пояснений не требовалось. Официально русские не принимали участия в этой войне — считалось, что в Ханое находится лишь ограниченное число советников и технических специалистов. Если же дело дошло до открытого столкновения, у русских нет иного выхода, кроме как уничтожить американцев всех до единого, не оставляя свидетелей, — исключается даже плен. Сомнений в их намерениях не возникало — ведь увидев с воздуха группу в составе О'Тулла, Брауна, Джайлза и Кейсиди (тех, кто был в хижине, они, разумеется, видеть не могли), они не предпочли повернуть назад и тем исчерпать инцидент. Если они атаковали, значит, такова поставленная перед ними задача.

Укрывшись за деревьями, парни Нортона открыли ожесточенный огонь. Кто-то даже выстрелил по вертолету из подствольного гранатомета, но промахнулся.

Силы русских составляли, по прикидке Флетчера, около двух десятков человек. Часть из них уже окружали хижину, куда поспешили отступить лейтенант, сержант и капитан. Остальные вели бой с четырьмя парнями на окраине. Стискивая прыгающую рукоятку мгновенно раскалившейся штурмовой винтовки, Мортон поражался тому, что экипажи вертолетов не производят ракетных залпов: тогда они покончили бы с двумя крохотными группами американцев сразу и наверняка. Но размышлять было некогда: если русские выбрали бой, на то у них имеется резон.

Уже изнуренный недугом сержант Линде не мог вести сколько-нибудь прицельную стрельбу, его пули не производили опустошения в рядах противника. Тогда он выхватил гранату и выбежал из хижины. Несколько пуль вонзились в торс гиганта одновременно, когда он проскочил половину расстояния до русских. Линде рухнул на колени.

— По дороге в Алабаму, — вырвались из его обескровленных губ слова песни «Дорз», — теперь пора сказать «прощай»…

Он даже не бросил гранату — на это не хватило сил, — а скорее оттолкнул ее от себя. И еще успел увидеть, как взрыв отбросил двух нападавших, точно кегли.

— Нам не по пути, ребята, — прошептал он, умирая. — Мне наверх, а вам вниз…

Мортон и Флетчер отразили первый натиск русских рейнджеров. Теперь они торопились на соединение с парнями, засевшими в лесу. Краткая передышка, пока противник не опомнился и не перегруппировался, позволяла сделать такую попытку. Проломив заднюю стену хижины, капитан и лейтенант ринулись к соседнему строению.

Флетчер успел, а Мортону повезло меньше. Он лицом к лицу столкнулся с выступившим из-за угла хижины русским парнем. Не дольше четверти секунды они остолбенело рассматривали друг друга. Мортон увидел большие синие глаза, в которых пламенела непреклонная ненависть, коротко остриженные светлые волосы, подбородок с ямочкой, прямой нос. Нет, не походил этот русский на монстра-убийцу! Боже, мелькнуло у Мортона, что ж мы здесь делаем, я и он, на этой чужой, залитой кровью земле?! Ведь совсем иным было бы выражение твоих глаз, приятель, если бы у нас в руках были не автоматы, а кружки с пивом…

Оба понимали, что никто из них не успеет выстрелить: слишком мало расстояние, разворачивать ствол и нажимать на спуск — значит, давать противнику время. Русский бросился на Мортона с ножом. Лейтенант увернулся, провел прием, а прикрывающая очередь из АР-10 Флетчера позволила ему откатиться под защиту гнилых свай. Краем глаза он засек, что не пострадал и русский, успевший скрыться за хижиной, и такой исход молниеносной схватки отнюдь не разочаровал лейтенанта. Если уж убивать, так лучше стрельбой издали по безликим фигурам…

Если бы Мортон встретил этого русского снова когда-либо позже, едва ли узнал бы его… Но Рэнди Стил никогда не забудет этого лица.

Когда лейтенант и капитан присоединились к своим парням, Брауна и Джайлза уже не было в живых. Первому пуля разворотила череп, второму попала в сердце.

Зато отличился О'Тулл. Его точный выстрел из подствольного гранатомета дал американцам шанс при явном неравенстве сил.

Яркий цветок взрыва расцвел на сером топливном баке ближнего вертолета. Машина беспомощно завертелась вокруг вертикальной оси и рухнула как раз туда, где сосредоточились главные силы противника — возле хижины со странными баллонами. Второй взрыв превзошел первый по мощности в добрый десяток раз. Деревня превратилась в сплошное море ревущего пламени. Немногие уцелевшие русские беспорядочно палили в направлении джунглей, отступая ко второму вертолету.

— Они уходят! — возбужденно орал Кейсиди, поливая вражеский десант яростными очередями — двоих он срезал у самого люка. — О'Тулл, еще разок!

Он обернулся как раз вовремя, чтобы подхватить падающего с раной в груди О'Тулла.

— Что же это… — пробормотал Кейсиди, но очередная пуля оборвала и его речь, и его жизнь.

Мортон и Флетчер, которым было некогда перезаряжать гранатометы, вели ураганную стрельбу по русским рейнджерам, не давая тем подняться в зависший над самой землей вертолет. Двое или трое все же проскочили в люк. Мортону показалось, что среди спасшихся был и тот белобрысый, сцепившийся с ним в рукопашной, но лейтенант не поручился бы за это.

Люк захлопнулся, боевая машина поднялась, однако вместо того, чтобы убираться восвояси, летчик заложил вираж и нацелил нос вертолета на позицию американцев. Вот теперь-то наверняка шарахнут ракетами, понял Мортон. Что или кого бы они ни оберегали раньше, сейчас терять им явно нечего.

По импульсивному движению Флетчера лейтенант догадался, что капитан думает о том же самом. Американцы бросились прочь, сжимая в руках оружие, — успеть бы добежать до траншей, пунктиром окружающих деревню…

Они упали в тухлую воду на дне траншеи в момент, когда ракеты превратили в пламя и пепел останки их товарищей, а также Лона и человека в белом комбинезоне. Уничтожено было снаряжение, боеприпасы… К счастью, радиопередатчик был прицеплен к поясу капитана.

Резервуары ранцевых огнеметов лопнули. Адская смесь с достаточной для плавки металла температурой растеклась вокруг, дожигая то, что еще оставалось. Вертолет дважды облетел пылающую пустошь, недавно бывшую деревней, и унесся к северу, в направлении Ханоя.

Бой, к которому так трудно было бы применить понятия победы или поражения, завершился. На краю огненной пустоши остались стоять плечом к плечу два человека в обгоревшей одежде, с почерневшими от копоти лицами. Только двое из тринадцати…

Инцидент на плато Тайнгуен послужил поводом к прекращению перемирия на девятнадцатой параллели. Северовьетнамские власти выступили с заявлением о вероломном нападении американской рейдовой группы на перевозившие мирный груз гражданские вертолеты. Вслед за тем бомбардировщики Вьетконга атаковали базы ВВС США в окрестностях Сайгона. В ответ стартовавшие с авианосцев Седьмого флота F-4X и F-8 нанесли сокрушительные удары по Хайфонской верфи и военным объектам на острове Бат-лонгви. Война вспыхнула с новой силой.

 

10

21 июня 1968 года, 14 часов

Вторые сутки Флетчер и Мортон брели по труднопроходимой глуши под непроницаемыми для солнечных лучей древесными сводами, питаясь малознакомыми плодами и утоляя жажду из редких лужиц чистой воды среди сплошной болотной жижи. Они оба походили на гротескные привидения, у них больше не было даже противомалярийных таблеток, но лейтенант едва замечал лишения: он потерял своих людей — вот единственное, что важно. Как он вернется в Корат — если вернется! — как посмотрит в глаза остальным!

Не легче приходилось и Флетчеру, но груз ответственности не давал капитану раскиснуть. Во время коротких привалов они говорили о происшедшем. Выводы и наблюдения каждого из них должны были стать общими — на случай, если выживет только один.

Флетчер дал команду к передышке, и они уселись рядом на трухлявый ствол огромного дерева, не рискуя и на секунду расстаться с оружием. У капитана сохранились три сигареты: понятно, что он не слишком налегал на курево.

— Мы вызовем вертолет сразу, как только найдем подходящее место для посадки, — сказал он. — Прошло уже достаточно времени, и никаких признаков болезни. Вам, наверное, это вообще больше не грозит, а мне… Повезло? Или я заговоренный? Но как бы то ни было, думаю, опасная зона позади.

Лейтенант молчал, глядя на дымок сигареты Флетчера.

— Эти чертовы англичане, — проговорил он только тогда, когда капитан выбросил окурок. — Эти чертовы англичане или кто они там… И эпидемия.

Капитан Флетчер пожал плечами:

— У нас слишком мало данных.

— А Харгретт! А что они сделали с Эйерсом?! Я уверен, что это Эйерс, защищаясь, порвал комбинезон того типа. А русские — что, они случайно летели мимо и решили заглянуть? И о чем умолчал полковник Данбэр? Сержант был прав, он умолчал о чем-то… Нас втянули в грязную историю, сэр, нами пожертвовали, как пешкой в шахматной партии. Вы не согласны со мной?

Флетчер слабо улыбнулся:

— Какая разница, согласен я или нет… Это война, лейтенант. И права моя страна или не права, это моя страна. Вы думаете иначе?

— Если бы я думал иначе, я бы дезертировал, нет? — Мортон встал. — Лучше не забивать себе этим голову. Мы обязаны вернуться и доложить обо всем. Десять отличных парней погибли, чтобы мы сделали это.

— Так-то оно так. — Флетчер тоже поднялся, всматриваясь в зеленоватый сумрак джунглей. — Но задание мы не выполнили, англичан не нашли, кроме одного… Живы они или мертвы? Где они?

Мортон не ответил. Шагая след в след за капитаном среди зарослей дикой маниоки, похожих на скопление громадных растопыренных вееров, он что-то угрюмо насвистывал себе под нос, чтобы отвлечься от мыслей — всех мыслей, любых… Ибо неизбывное чувство вины за гибель парней давило на него свинцовой плитой. Не важно, что их подставили; он, Мортон, их командир, отвечал за них.

Чащоба расступалась. Деревья стали реже и ниже, и полчаса спустя Мортон и Флетчер вышли на открытую местность под безжалостно палящее солнце.

— Где мы? — спросил лейтенант, озираясь. Флетчер достал потрепанную, измятую карту:

— Мы шли все время на юг. По моим расчетам, мы проделали около сорока миль и сейчас находимся на нашей территории. Теоретически нашей, так что я бы не расслаблялся… Но ждать больше нечего. Я вызываю вертолет.

Капитан долго возился с передатчиком, и в какой-то весьма неприятный момент Мортону показалось, что устройство включить не удастся. Однако сигнальный огонек на пластмассовом корпусе замигал, и прозвучал тихий писк зуммера.

— Охотник вызывает базу, — заговорил Флетчер в черную сетку микрофона. — База, ответьте охотнику.

— Охотник, здесь база, — откликнулся с трудом пробивающийся через шум помех голос. — Наконец-то! Мы беспокоимся о вас.

— Передаю примерный квадрат поиска по коду «А», — бесстрастно продолжал капитан. — Тринадцать семьдесят восемь дабл ю шесть ноль три к северо-востоку. Оставляем радиомаяк на стандартной частоте. Повторите квадрат.

— Понял вас, охотник, повторяю… Как там обстановка?

— Спокойная, — вздохнул капитан.

… На базе «Мермаут», когда Мортон закончил писать рапорт полковнику Данбэру, поставил подпись и дату, его рука неожиданно для него дрогнула. На бумаге появился странный росчерк. Мортон с досадой посмотрел на документ. Не переписывать же все сначала… Ладно, не страшно. Можно сдать и в таком виде.

В ту же ночь Рэнди Стил покинул лейтенанта Мортона и вернулся в свое Настоящее. Он остался бы с Мортоном дольше, ибо не вполне понимал, что же, собственно, сумел узнать… Но энергия Стража Времени стремительно иссякала. Продлить миссию в Прошлом Рэнди не мог.

 

11

28 июня 1968 года

Лэнгли, штат Виргиния, Штаб-квартира ЦРУ США

Отдел «К»

Полковник Данбэр курил в кресле у журнального столика в ожидании Классена. На его коленях лежала коричневая папка с несколькими листами машинописных документов. Полковник, не успел сделать и четырех затяжек, когда в кабинете появился Роберт Д. Классен — сорокавосьмилетний начальник отдела «К» (Южный Вьетнам), являвшегося подразделением отдела «Р» (Юго-Восточная Азия и Индокитай). Данбэр привстал, но Классен движением руки вернул его в кресло.

— Сидите, пожалуйста, полковник. — Сам Классен садиться не стал, и Данбэр почувствовал себя неловко, хотя и не был подчиненным Классена. — В общих чертах я в курсе дела. Плохо, очень плохо. И особенно скверно то, что в этой злополучной стычке с русскими мы потеряли данные, добытые Лыонгом.

— Простите, кем? — не понял Данбэр.

— Вы знали его как Лона, проводника… И он хорошо играл роль, не сомневаюсь! Не спешите возмущаться, полковник, режим секретности придуман не мной. На самом деле это был наш надежнейший союзник, кадровый сотрудник контрразведки генерала Нгуена Ван Тхиеу майор Ха Тхук Лыонг…

— Надежнейший! — фыркнул Данбэр. — Что один вьетнамец, что другой…

— Это верно, — скривился Классен, — но все его записи, съемки потайной камерой, выводы… В случае смерти Лыонга материалы обязан был изъять и доставить Флетчер, но… Ничего не осталось ни от Лыонга, ни от материалов… Кстати, как здоровье Флетчера и Мортона?

— Карантин еще не снят, — осторожно ответил полковник, — но оба чувствуют себя хорошо. Анализы не показали присутствия в их крови каких-либо новых, неизвестных возбудителей болезни.

— Хорошо, об этом я подробнее поговорю с доктором Джонсом. А что вам удалось выяснить о Мерце?

— Вот тут все очень любопытно, — оживился полковник. — Учитывая, что покойный доктор Хелмс перед смертью упоминал об СС — кстати, его мы проверили, о нем и других позже, — я счел нужным поднять архивы периода Второй мировой войны и другие соответствующие документы. В списках разыскиваемых эсэсовцев никаких Мерцев не числится. Правда, был некий Ганс Мерц, командир линкора, но он застрелился еще в декабре тридцать девятого, после потопления его корабля подводной лодкой в заливе Ла-Плата…

— Действительно застрелился?

— Да, никаких сомнений, — кивнул Данбэр. — Но в архивах Управления стратегических служб я выкопал вот что. Полковник раскрыл папку и взял верхний лист.

— В сорок четвертом, десятого августа, — продолжал он, — состоялось секретное совещание в Страсбурге, в отеле «Мезон Руж». Присутствовали обергруппенфюрер СС Шейд, высокопоставленные представители вермахта, министерства вооружений, а также концернов Круппа, Мессершмитта, Бюссинга, Рехлинга, «Фольксваген верк», ну и так далее. Под видом доверенного секретаря на совещание проник наш тогдашний нелегал в Германии Джеймс Мэйсон, именно он передал списки участников встречи. Речь шла о вывозе капиталов как базиса для возрождения рейха в будущем, в основном в страны Латинской Америки. Так вот, среди прочих был там и весьма загадочный Генрих Мерц — потому загадочный, что никаких постов он не занимал и все попытки обнаружить впоследствии его следы кончились ничем. Более того… После завершения основного совещания состоялось еще одно, в узком кругу. Туда Мэйсону внедриться не удалось, однако состав фигурантов стал ему известен — только четверо. Уже упоминавшийся обергруппенфюрер Шейд, личный представитель Гиммлера Эберхард фон Хепп, начальник управления концлагерей Глюке и Генрих Мерц. О чем эти четверо договаривались, скорее всего, навсегда останется тайной… История показалась мне настолько примечательной, что я взял на себя труд разыскать Джеймса Мэйсона и предъявил ему фотографии наших англичан. Он категорически опознал Мерца в профессоре Андерсоне из лондонской клиники Хардинга.

— Мм… — промычал озадаченный Классен. — С Лондоном вы, конечно, связались?

— Разумеется.

— И конечно, безрезультатно?

— Конечно… Профессор Андерсон появился в Лондоне вскоре после войны. Полагаю, нет смысла пересказывать его довоенную и военную биографию, так как это не что иное, как тщательно состряпанная фальшивка.

— А остальные участники миссии? — спросил Классен, набивая трубку, которую курил в подражание Аллену. Даллесу.

— То же самое. Столь же безупречные и, уверен, столь же вымышленные биографии, хотя и нет оснований пока связывать их с СС.

— Так. — Классен пыхнул трубкой. — Подведем итоги. Кроме Хелмса, все так называемые англичане исчезли. Мало того что вьетнамская деревня, где группа Флетчера обнаружила Хелмса, стерта с лица земли, к тому же в ходе возобновившихся боев всю эту зону контролирует Вьет-конг… Может быть, вы подскажете мне, полковник, где искать герра Мерца с его секретами?

 

12

Мюнхен

1938 год

Похоже было, что собирается гроза. Резкий шквал, ворвавшийся в открытое окно, смахнул с письменного стола несколько листов бумаги. Молодой человек за столом, Генрих Мерц, наклонился и собрал их, потом встал, закрыл окно.

Ударил гром. Но сопровождавшая его фиолетовая вспышка полыхнула не снаружи, а в кабинете Мерца. Точно миллионы электрических игл вонзились в тело юноши, от мгновенной боли он едва не потерял сознание. Когда несколько прояснилось в его глазах, он с изумлением увидел длинные фиолетовые искры, метавшиеся по стенам и угасавшие на портьерах, коврах, картинах… И с большим изумлением увидел он незнакомца, сидевшего в кресле у дальней стены. Как мог попасть этот человек в запертую квартиру?!

— Добрый вечер, доктор Мерц, — сказал незнакомец на безупречном немецком, спокойно и чуть иронично. Генрих Мерц нервно провел рукой по волосам.

— Я не доктор, — машинально ответил он. — Я всего-навсего студент…

— Вы станете доктором, — заверил незнакомец, — и очень скоро. Вернее, доктором стану я.

Эта странная реплика поразила Генриха едва ли не больше, чем само появление незнакомца. Он опустился на стул.

— Кто вы такой? — беспомощно спросил он. — Как вы… Что вам здесь нужно?!

— Кто я такой? Гм… Не так-то просто объяснить. Зовут меня, скажем, Шеппард, Гарри Шеппард. Вряд ли это настоящее имя, но что считать настоящим? Я к нему привык, и оно не хуже любого другого. Правда, сегодня последний вечер, когда я называюсь Шеппардом.

Явный налет безумия как в этих словах, так и во всем происходящем, как ни парадоксально, успокоил Мерца. Если все равно ничего нельзя понять, разумнее пассивно следовать за ситуацией…

— Ваше имя звучит по-английски, — заметил Генрих. — Вы британский шпион?

— О нет… Хотя шпионом меня, пожалуй, можно назвать. Но если я шпион, то не Британской империи, а другой, неизмеримо более далекой и могущественной.

— Какой же? — вырвалось у Мерца.

— Вы задаете вопросы?

— Вы сами заговорили об этом.

— Да, что же… Охотно расскажу. У нас есть немного времени, и мой рассказ подготовит вас к тому, что должно произойти, а такая подготовка лишней не будет. Впрочем, вы не поверите мне… Но это не имеет никакого значения.

— После того как вы тут возникли, я готов поверить чему угодно…

— Да? Посмотрим. Я из центра Галактики. Мерц покачал головой:

— Так вы проверяете мою доверчивость?

— В далеком прошлом, — продолжал Шеппард, не обратив внимания на слова Мерца, — на планете Дамеон жила великая цивилизация народа Амма. Это были гордые воины… Слишком гордые… Как ваши СС. Они воевали между собой и с другими цивилизациями… И пали все до единого. Никого не осталось на Дамеоне, а сама планета стала непригодной для органической жизни.

— Это… интересно, — сказал Мерц. — Похоже на роман Герберта Уэллса.

— Но жизнь может быть не только органической. — Шеппард поднял руку. — На Дамеоне существовала самоорганизующаяся, постоянно совершенствующая саму себя машина… И существует до сих пор. Собственно, вся планета и есть эта машина, продукт некроэволюции Дамеона.

Занятный сумасшедший, мелькнуло у Генриха. Но сумасшедший ли? Что это была за молния… И может быть, своими речами он преследует какую-то цель. Нужно затянуть разговор и улучить момент, чтобы добраться до телефона и позвонить в гестапо…

— Это очень интересно, — повторил Мерц.

— Цель машины возрождение цивилизации Амма… Везде, где это возможно. Делорги, автоматические корабли, зондируют Галактику в поисках подходящих планет. Земля — одна из таких планет. Сюда делорг доставил величайшую драгоценность — креоны, энергоинформационные матрицы Амма. Сначала они только собирают информацию… Потом формируют органические тела Амма, копирующие ваши тела. Ну а потом земляне становятся лишними. Планета принадлежит нам.

— Вы хотите сказать, что вы — Амма?.. И Земля уже принадлежит вашей расе?

Черт, как же добраться до телефона?!

— Есть одно обстоятельство, мешающее нам… Другая сила Вселенной, Око Илиари. Здесь, на Земле, есть так называемые Хранители, Орден Илиари… Это земляне, но они научились многому в противостоянии с нами. Однако и мы теперь умеем больше. Мы умеем перемещаться во Времени… Мой ранг скромен, я Амма Сол, а-перемещение во Времени — привилегия и знание Амма Эри. Но Хранители нанесли нам чувствительные удары… И пришлось мне проникать в запретные тайны. Я здесь, я прибыл из вашего Будущего, чтобы начать все сначала. Новые креоны создадут новых Амма, но это будет не скоро. Я должен все подготовить. Я выбрал вашу эпоху, вашу Германию… И я выбрал вас.

— Меня?..

— Да, Генрих Мерц. Я стану вами. Я получу в дополнение к своей вашу личность, вашу память, ваши знания… Останется все, кроме вашей воли. Вас не будет. Генрихом Мер-цем буду я.

— Что вы там такое бормочете?! — грубо крикнул Генрих, пытаясь заглушить растущий в нем страх.

— Это великое таинство. Удел единиц, удел избранней-ших. Мне будет нелегко. Но один раз — только однажды! — я сумею сделать это. Мне придется остаться вами навсегда… Поэтому я надеюсь, что сделал верный выбор.

Шеппард встал и протянул к Мерцу обе руки. Генрих инстинктивно отступил к стене, и тут же фиолетовое сияние заполнило комнату. Плотные сгустки этого неземного сияния разрастались невиданными цветами с ладоней Шеп-парда, входили в грудь Генриха Мерца. Шеппард ПЕРЕТЕКАЛ в него. Последней мыслью Мерца как самостоятельной личности было: «О боже, он сказал чистую правду…»

Когда сияние померкло, в комнате находился лишь один человек, который был человеком только внешне, — Генрих Мерц.

 

13

22 августа 1944 года, 23 часа 30 минут

Германия, близ Веймара, Концлагерь Бухенвальд

Крупные капли дождя катились по толстым стеклам окон автомобиля Генриха Мерца. Сам Генрих сидел сзади между двумя эсэсовцами из его персональной охраны, выделенной лично рейхсфюрером Гиммлером. Совсем молодые парни, думал Мерц, совсем еще юноши. Что они смогут предпринять, если машину обстреляют или забросают гранатами? Разве что героически погибнут вместе с ним. А погибать нельзя. Мерц, Амма Сол, достиг уже многого. И биологический возраст его столь удачно выбранной телесной оболочки позволяет надеяться на долгий путь. Амма Сол? Ну нет. Изменения ранга крайне редки, но на будущей Земле-Дамеоне Генрих рассчитывал занять иную ступень. Амма Гед, может быть, даже Амма Эри или…

АММА ТОР?!

Если он уцелеет.

Мерц потряс головой, отгоняя мрачные предчувствия, свойственные ему с некоторых пор не меньше, чем земному человеку. Слишком долго он живет среди землян… Никаких покушений опасаться не приходится. Кому он нужен?! Слишком мало людей в Германии осведомлены о том, чем занят Генрих Мерц. Даже участники совещания в отеле «Мезон Руж» — люди более чем информированные — поглядывали на него с любопытством. Ученый доктор здесь, среди политиков, экономистов и военных?

В незыблемой иерархической системе Германии можно было насчитать не так уж много персон, занимающих совсем особое, как бы стороннее положение. В мире, где каждый отвечает за свой и только свой участок деятельности, где ценится не творческая инициатива, а субординация и повиновение, трудно было допустить существование таких людей. Однако они существовали, и одним из них был Мерц, достигший своего положения сам. Облеченный доверием рейхсфюрера СС, он хотя и занимался пока только научной работой, мог — а точнее, был обязан — вникать в структуру создаваемых на послевоенный период финансовых сетей. Ибо Мерц принадлежал к тем избранным, кому предстояло (на, конечно же, маловероятный случай поражения Германии) взять в свои руки воскрешение рейха из руин войны. Никто из этих землян не мог знать, как мало Мерца волнует рейх и как умело контролирует он развитие ситуации…

Наличие в рейхе таких «людей будущего», разумеется, являлось тщательно скрываемым секретом, тем более что подобная предусмотрительность рейхсфюрера и его присных могла быть расценена если не как пораженчество, то как не совсем лояльное поведение по меньшей мере.

И все-таки в августе сорок четвертого крах еще не казался неминуемым, а надежды на перелом хода войны и победу связывались не в последнюю очередь и с Мерцем. Поэтому Генрих мог не слишком бояться покушений. Броня секретности оберегала его надежнее танковой брони.

Глядя на молочно-белое, лунообразное лицо расположившегося справа охранника, Генрих вспоминал Мюнхен в ноябре тридцать девятого, когда он удостоился чести присутствовать на церемонии посвящения в эсэсовцы девятнадцатилетних юношей, элиты немецкого народа. Сам Генрих не состоял в СС, ведь он знал будущее, знал, каково придется эсэсовцу после войны! Хотя считалось, что он идеально подходил и по происхождению, и по убеждениям, и по физическим данным (рост — 182 сантиметра, вес — 90 килограммов, внешность — арийская). Мерц устроил так, что от вступления в охранные отряды его отговорил сам рейхсфюрер. Осторожно внушив Гиммлеру эту мысль, Мерц заставил рейхсфюрера думать, что он, рейхсфюрер, всегда был дальновидным и всегда имел в отношении своего любимца иные, очень далеко идущие планы…

Тогда, девятого ноября тысяча девятьсот тридцать девятого года, как и сейчас, шел дождь, но мелкий и холодный. По традиции церемония началась в двадцать два часа, в глубокой темноте. На трибуне стоял сам фюрер, а в свете факелов тысячи серьезных молодых людей с превосходной выправкой, отменно вооруженные, хором давали клятву верности, и это звучало как молитва.

Впоследствии Мерц читал об этой церемонии в мемуарах Гельфериха, члена «Кружка друзей рейхсфюрера СС», и поразился точности описания, но сухой язык книги не пробудил в нем вновь тех ощущений, которые он испытал в ту ночь, стоя среди приглашенных. Эти юноши… Они могли быть воинами Дамеона. На них мог бы опереться Амма Сол… И почти все они обречены.

Рядом с Мерцем стоял тогда еще штурмбаннфюрер СС Эберхард фон Хепп, единственный из землян, кого Мерц посвятил в истинное положение дел и кто обладал достаточно гибким воображением, чтобы принять правду как она есть. В будущей Империи Дамеона не обойтись без преданных землян, они составят второй эшелон управления. Позже таких землян станет больше, но пока фон Хепп — один…

Перед воротами концлагеря, украшенными надписью «Каждому — свое», водитель затормозил, вернув Мерца к действительности. Собственно, это были не ворота, а вытянутый в длину одноэтажный барак-тоннель, соединявший внутренний и внешний периметры заграждений из колючей проволоки, между которыми пролегала ярко освещенная прожекторами нейтральная полоса. Пока часовые проверяли документы, Генрих скучающе разглядывал наблюдательные вышки, торчащие через каждые семьдесят пять метров, электрифицированную башню над крышей тоннеля, прикрученные к столбам радиорепродукторы. Все это в том или ином варианте он видел не раз.

— Проезжайте, — козырнул часовой.

Машина медленно миновала тоннель и выкатилась на аппельплац. Сейчас там было тихо и пустынно. «Мерседес-Бенц» двигался по усыпанной щебенкой дороге между бараками. Вдали маячила квадратная труба крематория. На освещенном фанерном щите Генрих прочел следующее изречение: «Существует только одна дорога к свободе. Ее вехи: послушание, прилежание, честность, трезвость, чистоплотность, жертвенность, чувство порядка, дисциплина и любовь к отечеству». Узнавалась богатая фантазия Гейдриха, наследие «верного Рейнхарда», убитого чехами два года назад.

Возле аккуратного кирпичного домика на зацементированной площадке ждали трое мужчин, двое из них в форме. Когда машина приблизилась на достаточное расстояние, Генрих узнал штурмбаннфюрера Шульце, доктора Динг-Шулера и оберфюрера доцента Марговски, прибывшего из Берлинского института гигиены войск СС специально для встречи с Мерцем.

Охранник вышел из машины, оставив дверцу открытой. Генрих выбрался под иссякающий дождь.

— Хайль Гитлер! — приветствовал его Шульце. — Нас предупредили о вашем приезде, дорогой доктор Мерц, мы готовы оказать вам всестороннее содействие. Оберштурмбаннфюрер ждет вас в столовой…

— Добрый вечер, господа. — Генрих пожал встречающим руки.

— Как доехали, Мерц? — вежливо поинтересовался Марговски, придерживая для прибывшего дверь домика.

— Отвратительно. — Генрих шагнул в узкую прихожую. — Такое впечатление, что дорогами в Германии больше никто не занимается.

— Что поделаешь, — сокрушенно посетовал Динг-Шулер. — Война, война…

— Она скоро кончится, — заметил Мерц.

— Вы верите в скорую победу? — прищурился Марговски, известный в берлинских академических кругах политическим легкомыслием. От подвалов гестапо доцента спасали два обстоятельства: первое — он был нужен, и второе — в глубине души абсолютно правоверен.

— Я не говорил о скорой победе, — ответил Мерц. — Я только сказал, что скоро кончится война и рейх получит передышку, необходимую для перегруппировки сил. А в окончательную победу я, безусловно, верю.

Мужчины вошли в уютную столовую, залитую неярким светом ламп под кремовыми абажурами. Генрих с легким удивлением отметил утонченную сервировку стола и изысканный выбор спиртных напитков. Торжественного ужина он не ожидал.

Со стула при виде Мерца поднялся огромного роста человек в черной форме — оберштурмбаннфюрер Эберхард фон Хепп.

Положение, занимаемое фон Хеппом в главном имперском ведомстве безопасности РСХА, не так-то просто было определить. Формально его должность называлась так: заместитель начальника третьего отдела внутренней службы СД. На самом же деле он подчинялся лично рейхсфюреру Гиммлеру и отчитывался непосредственно перед ним, минуя не только группенфюрера Олендорфа, но и самого Ка-льтенбруннера. А Гиммлеру фон Хепп был необходим (как считалось с подачи рейхсфюрера, но фактически с подачи Мерца) почти исключительно для одного: осуществления связи и координации действий с группой Мерца и курирования научной работы, ведущейся этой группой. Проницательный рейхсфюрер придавал упомянутой работе серьезнейшее значение и возлагал на нее великие надежды. Фон Хепп сделал шаг навстречу Генриху и стиснул его в медвежьих объятиях. Смеясь, Мерц освободился.

— Зачем все это, Эберхард? — Он обвел рукой накрытый стол. — Я устал и хотел пораньше лечь спать.

— Завтра можете поспать подольше, — отмахнулся от протеста фон Хепп. — Мы получили сообщение по телефону — доктор Менгеле прибудет не раньше одиннадцати.

— А остальные? Профессор Клауберг, доктор Рашер, доктор Вольтер?

— Клауберг приедет вместе с Менгеле, они ведь оба работают в Аушвице — вы забыли? Доктор Рашер из Дахау появится часов в девять, но наверняка пожелает отдохнуть. А доктора Вольтера вообще вряд ли стоит ждать. У главного врача СС хватает дел в Берлине…

— Но я мог бы осмотреть лаборатории утром, — не сдавался Мерц. — Надеюсь, вы, штурмбаннфюрер, и вы, доктор Динг-Шулер, любезно согласитесь стать моими гидами?

— Это наша прямая обязанность и воля рейхсфюрера, — улыбнулся Шульце, — которую мы исполним с радостью, дорогой доктор Мерц! Однако ваш приезд — настоящий праздник для нас. Надеюсь, вы не захотите его испортить?

Генрих поколебался еще мгновение, потом засмеялся, демонстрируя капитуляцию, и уселся к столу.

 

14

23 августа 1944 года, Полдень

Бухенвалъд

Как и предвидел Мерц, утренний осмотр лабораторий не состоялся. Ужин затянулся до четырех утра, и участники торжества едва поднялись с больными головами к приезду приглашенных на рабочее совещание ученых. Бывший штабной врач авиации гауптштурмфюрер Рашер пребывал явно не в духе, зато у доктора Менгеле и профессора Клауберга настроение было великолепное. Они много шутили, а Менгеле даже рассказал рискованный, но очень забавный анекдот про Кальтенбруннера, имевший большой успех.

Кроме них прибыли также профессор Хандлозер, профессор института имени Роберта Коха в Берлине Гильдемейстер, гауптштурмфюрер доктор Плетнер, профессор Шиллинг, доктора Лауэ и Гравиц из Дахау. Главный врач СС доктор Вольтер приехать не смог, сославшись по телефону на занятость.

К полудню все собрались в гостиной офицерского клуба, наскоро переоборудованной в импровизированный конференц-зал. Мерц сидел в первом ряду между Рашером и Динг-Шулером. Слово взял Эберхард фон Хепп.

— Господа, — сказал он. — Рейхсфюрер пристально следит за вашей работой и высоко ценит ее. В частности, опыты доктора Рашера по изучению воздействия на организм перепадов атмосферного давления исключительно важны для наших летчиков. Эксперименты по возвращению к жизни замороженных испытуемых имеют большое значение для ведения боевых действий на территориях с холодным климатом…

— Продуктивный интерес рейхсфюрера, — вставил Рашер, — несомненно, повышает активность исследований и творческую энергию.

Мерцу вспомнилось посещение лабораторий Дахау в сорок третьем, когда Рашер демонстрировал свои опыты по замораживанию, которые он проводил совместно с профессором Хольцленером. Испытуемых погружали в воду, понижая ее температуру, при этом производилось термоэлектрическое измерение температуры тела через прямую кишку. Затем испытывались всевозможные способы предотвращения летального исхода — как правило, не слишком удачные. Мерц присутствовал и при других опытах — по трансплантации костных тканей, облучению рентгеном, использованию синтетических гормонов.

— Однако именно сейчас наступает момент, — продолжал фон Хепп, — когда мы обязаны поставить на первое место задачу по скорейшему созданию химического и бактериологического оружия. Как ни прискорбно, предпринимаемые в этом направлении усилия пока не приводят к должным результатам.

Последние слова оберштурмбаннфюрер произнес с нажимом, слегка поклонился в знак окончания короткой речи и выжидательно посмотрел на Мерца. Генрих встал.

— Уважаемые коллеги, — начал он. — Прошло то время, когда все мы (он намеренно включил в общий ряд и себя) еще имели возможность благодушно предаваться заблуждению, экспериментируя со стафилококками, возбудителями газовой гангрены, столбняка, желтой лихорадки, сыпного тифа и тому подобным. Увы, все это вчерашний день, господа. — Он сделал паузу и оглядел заинтересовавшуюся аудиторию. — Рейхсфюрер поручил мне ознакомить вас с разработками моей группы, ведущими к созданию принципиально нового вируса, который мы назвали «Илзе».

— Вирус с нежным женским именем? — хохотнул Менгеле.

— Идея зародилась у меня еще в тридцать девятом году, когда я занимался гипотезой о вирусной природе рака, — невозмутимо продолжал Мерц. — Возможность передачи раковых опухолей от одного вида животных другому с помощью фильтрованного экстракта была доказана давно, но вызвать таким образом рак у человека никому еще не удавалось. Даже при дополнительной стимуляции химическими веществами и радиоактивными препаратами саркома бедра у обезьян возникает как минимум через три года. Передача же рака человеку вообще не документирована. К тому же рак в качестве оружия крайне малоэффективен. Зачем заражать вражескую армию, если летальный исход планируется не ранее чем через 7-10 лет? И есуга от того же вируса нельзя защитить своих солдат? Итак, основываясь на предыдущих исследованиях, я избрал иной путь. Такие специфические канцерогенные соединения, как ряд полициклических углеводородов и производные флуорена, я использовал непосредственно для модификации вируса, действующего на мембранные структуры клеток человеческого организма. Разрабатываемый вирус обязан обладать следующими свойствами. Первое. Быстро вызывать летальный исход. Второе. Быть нестойким, чтобы наши войска могли максимум через сутки безопасно занять очищенную от врага территорию. И третий момент — но это уже не свойство самого вируса, — мы должны иметь надежные средства против него на случай непредвиденного заражения.

— И что же, — подал реплику Рашер, — вам удалось получить такой вирус?

— Я недалек от успеха, потому рейхсфюрер и собрал вас здесь. Предстоит решить множество промежуточных задач. Позже каждый из вас ознакомится с конкретными планами работ, а сейчас я только определяю цель.

— И как он действует, этот ваш… Или эта ваша «Илзе»? — поинтересовался профессор Клауберг.

— Теоретически, — подчеркнул Генрих, — вирус «Илзе» должен вызывать патологическую пролиферацию кровеносных сосудов радужной оболочки и увеличение внутриглазного давления, сопровождающиеся экзофтальмом вплоть до полного выбухания глазного яблока из орбиты, а также реактивный восходящий паралич.

— Теоретически, — пожевал губами доктор Плетнер. — Значит, практически вам нечего показать?

— Особо эффектной демонстрации не обещаю, — пожал Мерц плечами, — но и то, что вы увидите, достаточно впечатляет, поверьте… Надеюсь, доктор Динг-Шулер поможет нам выбрать подходящих подопытных? Чтобы продемонстрировать различные аспекты действия «Илзе», нам понадобятся здоровые мужчины, женщины и дети.

— Женщин и детей у нас хватает, выбирайте любых, — кивнул Динг-Шулер. — Их нам в изобилии поставляют из Равенсбрюка… А здоровые мужчины…

— Подождите, — обеспокоенно вмешался профессор Шиллинг. — Не слишком ли это опасно?

— Пока еще нет… К сожалению, — признался Мерц. — Передачи «Илзе» воздушно-капельным путем добиться на данном этапе не удалось, используем инъекции…

Ученое собрание оживилось в предвкушении интересного опыта. Мерц оставался внешне хладнокровным и даже немного угрюмым. Он лучше всех представлял, какие преграды придется преодолевать при доводке вирусного оружия до эффективной стадии, а главное — при создании средств защиты от него, игравших в планах Мерца большую роль. И столь мало времени… Война скоро кончится. Мерц надеялся успеть провести основные исследования еще здесь, в идеальных условиях нацистской Германии, чтобы позже уже иметь полную теоретическую базу оружия для новой войны, войны Дамеона. Но, похоже, он не успевал…

 

10

23 апреля 1945 года, 13 часов

Замок Вевельсбург, Вестфалия, Падерборн

Приземистая черная машина Генриха Гиммлера величественно вплыла в ворота фомадного треугольного замка с замшелыми серыми стенами, словно олицетворяющими Вечность.

Рейхсфюреру нелегко было вырваться в Вевельсбург. Третий рейх переживал агонию, и «кайзер Генрих» (или Черный Герцог, как его называли не без его собственного одобрения) прилагал все усилия, чтобы спасти Германию от вторжения с Востока ценой капитуляции на Западе. Еще утром он встречался с членом шведской королевской фамилии графом Бернадоттом, влиятельным политиком, близким к высокопоставленным деятелям Англии и США. Сегодня ночью он снова должен был провести переговоры с Бернадоттом, для чего вернуться в Любек, в помещение шведского генерального консульства на Эшенбургштрассе. Но не менее важным (а может быть, и более — для будущего) было то, что привело рейхсфюрера в Падерборн.

Здесь собрались те, кто ведал перекачкой золота в Латинскую Америку, — начиная от видных представителей деловых кругов Германии (в основном активных участников «Кружка друзей рейхсфюрера СС») и заканчивая руководителями экономического отдела VI управления РСХА во главе с штандартенфюрером СС профессором Робертом Шмидтом.

Замок Вевельсбург, превращенный в имперскую школу для фюреров СС, был построен гуннами и получил название по имени рыцаря Вевеля фон Бюрена. Одна из легенд гласила, что только крепость Вевельсбург устоит после нашествия с Востока…

Сюда были вызваны также Генрих Мерц и оберштурм-баннфюрер фон Хепп. Рейхсфюрер пожелал встретиться и с ними.

Мерц и фон Хепп прибыли утром. Генрих бывал в Вевельсбурге и раньше, но его неизменно приводили в восхищение залы с коллекциями оружия, библиотека с двенадцатью тысячами книг, великолепный главный зал (тридцать пять метров в длину и пятнадцать в ширину) с круглым дубовым столом и двенадцатью украшенными гербами креслами для обергруппенфюреров СС, наводившими на мысль о рыцарях короля Артура. Все это должно быть восстановлено… много позже, думал Мерц. Какое обрамление для будущих властителей Дамеона!

Присутствие Мерца и фон Хеппа было необходимо и потому, что оберштурмбаннфюрер играл существенную роль в латиноамериканских предприятиях Гиммлера. Из трехсот тридцати фирм, закупленных по каналам VI управления в Мексике, Аргентине, Колумбии, Чили и Бразилии, люди фон Хеппа контролировали едва ли не треть. Финансовые операции проводились через бразильские филиалы «Банко алеман трансатлантико», вполне готовые к тому, чтобы стать самостоятельными банками под присмотром доверенного лица рейхсфюрера — Эберхарда фон Хеппа. Что до Мерца, ему в планах Гиммлера давно отводилось заметное место.

На совещание в главном зале, где обсуждались исключительно экономические вопросы, фон Хепп и Мерц приглашены не были — такой необходимости не возникло. Они ждали Гиммлера в библиотеке. Генрих рассеянно листал роскошно изданный том, автором которого значился сам рейхсфюрер СС, — что-то вроде сборника речей и выступлений. Его взгляд задержался на строках длинного абзаца, посвященного грезам о будущем.

«После войны мы построим здание, которое будет самым чудесным зданием в мире. Подготовительные работы мы начали уже в 1938 году: оно будет сооружено в Берлине на Кенигсплац. Стоимость строительства составит около пятидесяти миллиардов марок. Здание будет высотой в триста пятьдесят пять метров, фасад его протянется на полтора километра. Такого здания мир еще не видел. В нем будут залы вместимостью по двести-триста тысяч человек. В подземелье же будет такое помещение, которое по мощи и великолепию превзойдет все, что планировали и строили фараоны. Придет день, когда там будет стоять гроб Адольфа Гитлера. В этом уникальном зале встанет золотой саркофаг, украшенный уральскими самоцветами. Лишь такой зал будет достоин стать последним пристанищем создателя Великой Германской империи. Пройдут тысячи лет, и изо всех германских земель от Урала до Северного моря, от Ледовитого океана до Средиземного моря будут совершать паломничество германские люди к этой святыне».

Генрих закрыл книгу и покачал головой. Мечты рейхсфюрера останутся лишь мечтами. Могилой Гитлера станет воронка в саду рейхсканцелярии… И так скоро!

Мерцу не хватило всего сразу: времени, талантливых помощников, совершенного лабораторного оборудования, для производства которого опять-таки требовались время и талантливые помощники, — проклятый замкнутый круг! Хватало лишь денег и экспериментального материала — узников концлагерей. После войны работать будет много труднее! Опыты на животных абсолютно недостаточны…

Открылась обитая свиной кожей дубовая дверь, и в библиотеку вошел рейхсфюрер. Он пытался улыбаться, но не мог скрыть, сколь тяжкая ноша легла на его плечи в последние недели войны. Лицо Гиммлера осунулось и похудело, лоб изрезали морщины. Он жестом разрешил сесть вскочившим было Мерцу и фон Хеппу.

— Как прошло совещание, рейхсфюрер? — почтительно вопросил фон Хепп.

— Основные проблемы решены, Эберхард… Вы получите отчет и руководство, составленные для вас… Вам и доктору Мерцу надлежит вылететь во Фленсбург к Деницу. Гросс-адмирал организует вашу отправку, в аргентинский порт Мар-дель-Плата на субмарине U-531.

— Вылет из Падерборна, рейхсфюрер?

— Да, но не сразу во Фленсбург. Сначала в Цоссен, в комплекс верховного командования «Майбах II».

Фон Хепп и Мерц кивнули. Пятнадцатого апреля совершенно секретные, существовавшие в единственном экземпляре рабочие документы группы Мерца были переправлены в Цоссен по требованию пожелавшего ознакомиться с ними лично фюрера. Сам Мерц обошелся бы и без этих записей, но их восстановление для новых ассистентов затормозило бы работу на месяцы.

За документы отвечал специальный уполномоченный Гиммлера штандартенфюрер Хольц. Несомненно, Гиммлер мог попросту позвонить в «Майбах II» и приказать тому уничтожить бумаги. Однако этот вариант встретил сопротивление как Мерца, так и фон Хеппа, а рейхсфюрер не видел ничего трудного и опасного в том, чтобы перед полетом во Фленсбург ненадолго приземлиться в Цоссене.

 

16

«Мессершмитт» снижался над Цоссеном. Получив телефонное подтверждение Хольца, что фюрер отбыл из Май-баха в Берлин, а документы можно вернуть, Мерц и фон Хепп вылетели из Падерборна. С воздуха сооружения комплексов «Майбах I» (верховное командование сухопутных сил) и «Майбах II» (верховное командование вермахта) выглядели как обычно. Да и что могло им угрожать? Ведь они представляли собой расположенные в форме двух подков десятки мощных бомбоубежищ из бетона и стали (толщина стен и перекрытий — более метра), связанных между собой системой подземных коридоров и окруженных четырьмя линиями обороны, удерживаемыми пехотной дивизией. Кроме того, на двадцатиметровой глубине располагался крупнейший в Германии узел связи АМТ-500 «Цеппелин», соединенный бронированными кабелями со всеми важными военными и гражданскими объектами страны.

Обстрел с земли начался в тот момент, когда пилот «мессершмитта» запрашивал разрешение на посадку. Это случилось настолько неожиданно, что летчик не успел выполнить противозенитный маневр. Машину резко тряхнуло раз, другой.

— Разбита рация, повреждения крыльев, задеты элероны, — доложил пилот гауптман Рейч.

Самолет накренился и по диагонали пошел вниз. С этой высоты уже было видно, что в Цоссене идет бой с подкравшимися под покровом леса передовыми частями русских.

— Что делать, оберштурмбаннфюрер? — обратился к фон Хеппу командир экипажа.

— Сесть сумеете? — Стиснув зубы, фон Хепп наблюдал за схваткой на внешней охранной линии.

— Парашюты надежнее…

— Парашюты? — сморщился фон Хепп. — В лапы к русским? На посадку!

— До аэродрома точно не дотяну. За лесом, на луг попробую…

Фон Хепп хотел было бросить резкое замечание, но Мерц положил ладонь на его рукав:

— Эберхард, пилоту виднее… «Майбах II» еще не захвачен, и вряд ли это быстро у них получится.

Покалеченная машина снижалась рывками. Чудом (обязанным изумительному мастерству) гауптман Рейч избежал падения на лес и приземлил, вернее — уронил «мессершмитт» у озера на лугу. Распахивая землю, самолет ткнулся носом в воду и замер.

У Мерца был рассечен лоб, фон Хепп поранил руку, один из летчиков оказался серьезно травмирован. Но остальные члены экипажа и эсэсовцы из группы сопровождения почти не пострадали.

Из бесполезной металлической оболочки, еще недавно бывшей самолетом, они выбрались в промозглый апрельский вечер. Стрельба понемногу стихала, но велась по-прежнему достаточно интенсивно.

— В Майбах, — приказал фон Хепп.

Невдалеке от внешнего кольца обороны, куда они добрались минут через сорок, их остановил патруль во главе с майором. Фон Хепп предъявил документы и потребовал доложить обстановку.

— Атака русских отражена, оберштурмбаннфюрер, — вытянулся майор. — Однако руководство во главе с генерал-фельдмаршалом Кейтелем и генерал-полковником Йодлем срочно эвакуировано в Берлин по приказу фюрера.

— А штандартенфюрер Хольц?

— Мне он неизвестен, оберштурмбаннфюрер, — растерялся майор.

— Ладно… Кто же теперь командует «Цеппелином»?

— Генерал Штумп.

— Отлично. К нему и отправимся.

Генерал Штумп, по виду типичный штабной сиделец, выглядел раздавленным внезапно свалившейся на него ответственностью. Он отвечал на вопросы так, словно находился частично в потустороннем мире, но сумел толково поведать об отбытии штандартенфюрера Хольца в имперскую канцелярию со всеми имевшимися при нем бумагами.

Фон Хепп кратко посовещался с Мерцем. Очевидно, естественным выходом было связаться с имперской канцелярией, с Хольцем, и от имени Гиммлера приказать ему уничтожить документы. Но Штумп разочаровал фон Хеппа:

— Связи с Берлином нет, оберштурмбаннфюрер…

— Как нет?!

— Русские взорвали кабельную подстанцию.

— А обычный телефон?

— Все, все уничтожено…

— Черт! — выругался фон Хепп. Ситуация и статус личного представителя Гиммлера позволяли оберштурмбан-нфюреру говорить со Штумпом в независимом тоне. — Хорошо, мы летим в Берлин. Какие самолеты имеются в вашем распоряжении?

— У нас были «Юнкерсы-390», но их использовали для эвакуации…

— Что же осталось?

— «Физелер-Шторх».

— «Физелер-Шторх»?! Одноместная каракатица! Впрочем…

Фон Хепп повернулся к Мерцу:

— Мы летим, Генрих. Пилотировать буду я, а вы уместитесь в кабине как-нибудь. До берлинского аэродрома Гатов всего тридцать километров, потерпите… Мои люди остаются в вашем распоряжении, генерал Штумп.

В крохотной кабине Генриху пришлось скрючиться в три погибели, мешая фон Хеппу управлять самолетом. Несмотря на неудобства, взлет прошел нормально, а на подлете к Гатову оберштурмбаннфюрер по радио удостоверился в том, что аэродром все еще в руках войск СС.

Приземлились они благополучно. К близкой канонаде фон Хепп и Мерц уже начали привыкать. Из кабинета коменданта аэродрома они могли попытаться связаться с Хольцем, но Мерц сказал:

— К чему, Эберхард? Мы в паре километров от имперской канцелярии. Мне жаль терять эти бумаги, особенно расчеты — ведь все придется пересчитывать заново… Попросим коменданта предоставить машину и…

Единственной свободной машиной оказался старый грузовичок. Поездка по улицам Берлина напоминала нисхождение в ад. Русские бомбили без перерыва, обстреливали город из тяжелых орудий. К тому же стемнело, левая фара грузовика не работала, и фон Хепп поминутно опасался угодить в воронку.

 

17

Здание новой имперской канцелярии, построенное в тысяча девятьсот тридцать девятом году и занимавшее целый квартал невдалеке от Бранденбургских ворот, теперь выглядело удручающе. В тусклом свете (половина прожекторов была разбита) Мерц с унынием разглядывал выбоины на шведском мраморе облицовки высоких порталов, обрушившиеся колонны, выбитые стекла. Фюрер со своим окружением давно переселился в бункер, отделенный от поверхности четырнадцатью метрами земли и бетона (толщина только бетона составляла восемь метров). В наземном здании нес службу лишь охранный батальон Гитлера.

После придирчивой — тройной! — проверки документов фон Хеппа и Мерца провели по лестнице в переоборудованное под кабинет бомбоубежище, где их с немалым удивлением встретил штандартенфюрер Хольц.

— Вот не думал увидеть вас, господа, — произнес он, пожимая обоим руки. — Я полагал, что после нашего бегства из Майбаха вы сочтете естественным драпануть к Деницу…

Фон Хеппа перекосило от его тона, а Мерц сухо сказал:

— Мне нужны документы, штандартенфюрер.

— Разумеется, разумеется… Однако я получил личный приказ рейхсфюрера уничтожить их…

— Но они еще целы? — взволнованно перебил Мерц.

— Да, — с усмешкой кивнул Хольц. — Но не считаете же вы, что я нарушу приказ рейхсфюрера?!

— От имени рейхсфюрера я отменяю этот приказ, — проговорил фон Хепп с прусской солдафонской интонацией.

— Отменить распоряжение рейхсфюрера может только он сам, — высокомерно возразил Хольц, — или фюрер. Но фюреру, конечно, не до вас и не до ваших бумаг. Он читал их в Майбахе, просил передать вам благодарность и восхищение, однако сейчас…

— Вам не поздоровится, Хольц, — с тихой угрозой проскрипел фон Хепп.

— Скоро нам всем не поздоровится, — радушно улыбнулся штандартенфюрер в ответ. — Единственное, что я могу сделать, господа, — это попробовать связаться с рейх-сфюрером в Любеке и доложить ему о ваших требованиях.

— Так докладывайте! — рявкнул фон Хепп.

— Осторожнее, оберштурмбаннфюрер… Отдохните пока, выпейте коньяку. Экономить его вроде незачем.

Хольц отсутствовал больше четырех часов. Вернулся он притихшим, извинился и объяснил, что рейхсфюрер был занят важнейшими переговорами о мире, но только что Хольц с ним говорил и получил новый приказ: вручить документы Мерцу и фон Хеппу и обеспечить их вылет во Фленсбург. Чемоданчик с бумагами находился у Хольца. Он тут же стал звонить на аэродром Гатов.

Дозвонившись, он долго слушал, в ярости бросил трубку на аппарат и выругался:

— Черт!

— Что такое? — спросил фон Хепп.

— Гатов обстреливают русские. Он не может ни принимать, ни отправлять самолеты.

— Мы в капкане?

— Похоже на то… Но не падайте духом, прорвемся, мы люди СС…

Хольц позвонил куда-то по внутреннему телефону, и через минуту в кабинете появился седеющий сутулый человек с папкой под мышкой, представленный как инженер Штайн.

Штайн достал из папки план центральной части Берлина, расстелил на столе.

— Смотрите, господа, вот Шарлоттенбургершоссе. Здесь памятник в честь победы над Францией в тысяча восемьсот семьдесят первом…

— Без исторических экскурсов, если можно, — оборвал его Хольц. — Что вы предлагаете?

— Если вырубить эти ряды деревьев и убрать фонарные столбы, на магистрали сможет сесть небольшой самолет.

— Типа «Физелер-Шторх»? — странным тоном осведомился фон Хепп.

— Да-да, именно «Физелер-Шторх», — согласился инженер.

— Этого я и боялся, — пробурчал оберштурмбаннфюрер.

— Это единственный способ выполнить прямой приказ рейхсфюрера, — назидательно сказал Хольц. — Роты СС будет достаточно — я имею в виду, чтобы мобилизовать на эту работу гражданское население. К утру справимся… Я вызову самолет из Рехлина.

— Я лично буду руководить расчисткой улицы, — проговорил фон Хепп.

Хольц исподлобья покосился на него:

— Как вам будет угодно, оберштурмбаннфюрер.

— Я с вами, — поднялся со стула Мерц.

— Нет, Генрих. Вы слишком ценная фигура, — ответил фон Хепп. — Если я погибну, меня заменить нетрудно. А кто окончит ваш великий труд? Поспите немного, пока есть возможность.

В присутствии других фон Хепп не мог выразиться яснее. Мерц не упрямился. Он смертельно устал (его земная оболочка смертельно устала!) и был рад выпавшему шансу отдохнуть до утра. В ожидании Хольца они с фон Хеппом дремали, сидя на неудобных стульях, но разве можно сравнить это с тремя-четырьмя часами полноценного сна! А Мерц нуждался в сне так же, как и обычный человек…

Едва Хольц, фон Хепп и Штайн ушли, Мерц растянулся на узком диване, подложив под голову чемоданчик с документами. Но переутомление было слишком сильным: сон не приходил. Удастся ли вырваться из осажденного Берлина на миниатюрном самолетике, ползущем на высоте, доступной для винтовочных пуль русских солдат? Смутные видения недавнего прошлого и ближайшего будущего одолевали Генриха Мерца.

 

18

24 апреля 1945 года

Берлин. Утро

Орел на памятнике в честь победы над Францией в забытой войне девятнадцатого века распластал крылья над Шарлоттенбургершоссе, недалеко от Бранденбургских ворот и имперской канцелярии. Штандартенфюрер Хольц и Эберхард фон Хепп сбивались с ног, организуя расчистку улицы с помощью роты СС и согнанных из подвалов местных жителей.

Никакой техники вроде бульдозеров и тракторов не было, на ее поиск, приведение в рабочее состояние, доставку попросту не хватало времени. Даже обычных бензопил нашли всего около десятка, а требовалось вырубить множество деревьев и выворотить уйму фонарных столбов.

Два раза снаряды падали на расчищенные квадраты магистрали. Трупы убитых осколками торопливо оттаскивали в стороны, дымящиеся воронки засыпали землей.

К шести часам утра из всеобщего хаоса начала формироваться прямая как стрела посадочная полоса. Полностью передоверив руководство фон Хеппу, Хольц поспешил в подвал имперской канцелярии и по единственной уцелевшей телефонной линии соединился с комендантом аэродрома Рехлина генералом Ледером.

— Хайль Гитлер! Говорит штандартенфюрер Хольц. Нам удалось расчистить участок Шарлоттенбургершоссе у памятника победы, там может сесть «Физелер-Шторх»…

— Я готов выслать самолет, — устало ответил генерал.

— Имейте в виду, что ваш пилот останется здесь, в Берлине…

— Не беспокойтесь об этом, штандартенфюрер. Самолет будет пилотировать Ханна Бек. Она мечтала в эти трудные минуты быть рядом с фюрером, вот ее мечта и сбудется…

Хольцу показалось, что Ледер как-то загадочно хрюкнул в трубку. Неужели он усмехается? Нет, не может быть. Просто помехи на линии.

Эту догадку штандартенфюрера подтвердило то, что в следующую секунду связь оборвалась и трубка мертво замолчала. Последняя линия перестала действовать.

«Физелер-Шторх», ведомый летчицей-спортсменкой Ханной Бек, приземлился на Шарлоттенбургершоссе в 8.30 утра. Фон Хепп уже разбудил Мерца, и они наблюдали за рискованной посадкой от главного подъезда имперской канцелярии.

— Пошли, — сказал оберштурмбаннфюрер.

Окончание слова заглушил свист снаряда и ужасающий грохот взрыва. Фон Хеппа защитила колонна, его только оглушило и слегка контузило. Он выскочил на ступени и увидел лежащего навзничь окровавленного Мерца, вцепившегося мертвой хваткой в ручку чемоданчика с документами. Фон Хепп упал рядом на колени:

— Генрих! Генрих! — Он тряс Мерца за плечо, но тот не шевелился и не реагировал.

Оберштурмбаннфюрер поднял голову, поискал взглядом Хольца, который уже спешил к месту взрыва.

— Хольц, врача, скорее! — заорал фон Хепп.

Кивнув, штандартенфюрер умчался в подвалы на поиски врача и вернулся спустя несколько минут в сопровождении доктора Вейдлинга.

После осмотра раненого врач сообщил:

— Его дела очень плохи. Множественные осколочные ранения, обильная кровопотеря, контузия. Трудно сказать, выживет ли он. Покой, полный покой! Необходимо перенести его в подвал, где я смогу более тщательно его осмотреть, и тогда…

— Мы собирались эвакуировать его из Берлина на самолете, доктор, — сказал фон Хепп.

— Что?! — Вейдлинг округлил глаза. — Если хотите убить его, пожалуйста!

— Никаких шансов?

— Ни единого! Видимо, понадобится ряд сложных операций…

Мерц застонал. Фон Хепп склонился над ним. Превозмогая боль, отчаянным усилием воли Амма удерживаясь в сознании, Мерц шептал:

— Летите один, Эберхард… Берегите документы… Со мной все будет в порядке, обещаю… Вскоре свяжусь с вами по нашим каналам…

Он отключился. Фон Хепп обрушился на врача:

— Чего вы ждете?! Людей, носилки, живо! Хольц смотрел на раненого с сомнением:

— Оберштурмбаннфюрер, чем лечить его в подвалах имперской канцелярии, проще сразу пристрелить. Не сегодня-завтра тут будут русские. Представляете, что они сделают с теми, кого найдут в этих подвалах?

— Да, — согласился фон Хепп. — Хольц, в телефонном разговоре рейхсфюрер подтвердил вам мои полномочия? Хольц наклонил голову.

— Тогда, — продолжал фон Хепп, — слушайте и запоминайте распоряжения от его имени. В подвалах окажите доктору Мерцу только первую помощь, сделайте необходимые операции… Потом подберите ему документы и переведите в гражданский госпиталь.

— Под бомбежками? Это опасно!

— А оставаться здесь — смерть! Хольц немного подумал:

— Мне кажется, оберштурмбаннфюрер, не совсем разумно снабжать доктора Мерца документами гражданского лица. Он не похож на бюргера, и это вызовет подозрения у разведки противника. Не лучше ли сделать его младшим офицером вермахта — не выше лейтенанта? К тому же тогда мы сможем поместить его в военный госпиталь. Там и медикаменты, и уход, и обслуживание…

— Вы правы, — признал фон Хепп, быстро прикинув «за» и «против».

Появились двое санитаров с носилками и доктор Вей-длинг. Фон Хепп надеялся, что Мерц еще ненадолго придет в себя, но такого не случилось. Оберштурмбаннфюрер взял чемоданчик с документами и отсалютовал.

— Мы еще встретимся, Генрих.

Попрощавшись с Хольцем, фон Хепп быстро зашагал к замершему на полосе «Физелер-Шторху» — самолет уже развернули в стартовую позицию, двигатель рокотал. Оберштурмбаннфюрер поднялся в кабину. По неизвестной ему самому причине он не чувствовал усталости (а по всем человеческим меркам ему полагалось упасть и уснуть), только злость и желание отомстить всему миру. И он отомстит! На его стороне сила, превосходящая все известное на Земле…

Фон Хепп оглядел приборы, отметил уровень масла, бензина, выпустил закрылки и добавил газ. Самолет покатился по полосе, оторвался от земли и стал набирать высоту.

«Физелер-Шторх» пару раз обстреляли во время перелета до Рехлина, однако все обошлось. А на аэродроме Рехлина, где еще не велось боевых действий, оберштурмбаннфюрер пересел в комфортабельный, обладающий хорошей высотой, скоростью и дальностью полета «Юнкерс-390». Здесь он мог расслабиться и подумать о том, как все складывалось бы, если бы не злосчастный снаряд, разорвавшийся рядом с Генрихом…

 

19

Лето, 1948 год

Лондон

«Дорогой синьор Моссаро!

Вероятно, Вы обеспокоены моим долгим молчанием. В самом деле, я не писал Вам уже три месяца, и Вы имеете право спросить: что произошло? Просто мне нечего было Вам сообщить, но сейчас наши дела налаживаются. Я ездил договариваться о закупках оборудования для клиники. Переговоры уже закончены, и вскоре я смогу продолжать работу с большей эффективностью. Но на Ваше предложение сосредоточить всю активность в едином центре, находящемся в Вашей стране, я снова вынужден ответить отказом. Причины этого следующие. Здесь, в Лондоне, я общаюсь с учеными, занимающимися исследованиями по близкой тематике, у меня превосходные возможности для расширения лабораторий, оснащения их новыми приборами и материалами. Проблема же, заставляющая Вас волноваться (моя личная безопасность и безопасность Объекта-1), по-прежнему под моим полным контролем. Мои официальные исследования вирусной природы рака предоставляют для этого хорошие условия. К тому же именно здесь, в Англии, я могу проводить и другие мероприятия, которые стали бы весьма затруднительными, живи я за тысячи миль отсюда, — я имею в виду помощь нашим старым друзьям, поиск и укрепление новых связей.

Теперь о главном. Пожалуйста, пришлите с человеком, который доставит Вам это письмо, подробный отчет о ходе работ над Объектом-2. Очень жаль, что эти работы нельзя развернуть в Англии, но Вы же знаете, что их специфика не обеспечивает должного прикрытия.

Вы спрашивали, не нужны ли мне деньги. Пока нет, но, когда мы перейдем ко второму этапу программы, миллион или два фунтов стерлингов не помешают. Их можно будет перевести через Ваш банк обычным порядком.

Остаюсь преданный Вам проф. Э. Андерсон».

Мерц отложил авторучку, перечитал текст письма Эберхарду фон Хеппу и остался недоволен. Слишком мало информации можно так передать. С другой стороны, ему как воздух необходим отчет по Объекту-2 (под этим кодом подразумевалась разработка средства против вируса «Илзе»).

Поколебавшись, Генрих все же запечатал письмо. На конверте он ничего писать не стал — послание уйдет не по почте.

 

20

Весна, 1960 год

Москва

Рутинная работа… И кому только она нужна! От этих пыльных архивов у кого угодно голова кругом пойдет.

Лейтенант КГБ Александр Волков, начинающий сотрудник этого серьезного ведомства, рылся в архивах вторую неделю. Ему было поручено разобрать папки, относящиеся к периоду окончания Великой Отечественной войны. Конкретно Волков должен был рассортировать дела немецких граждан, которые по какой бы то ни было причине попадали в поле зрения советской контрразведки в послевоенном Берлине, но затем были отпущены восвояси, так как против них ничего не обнаружилось. Поначалу он работал не один, а с капитаном Сухаревым. Но тот, подметив, что новичок — парень серьезный и педантичный, убедил руководство в способности лейтенанта работать в одиночку.

Сейчас перед Сашей громоздились три башенки папок. Одна — высокая — с личными делами тех, кто по сей день живет в ГДР, другая — поменьше — дела тех, кто раньше или позже перебрался на Запад, и третья — самая маленькая — те, чье местонахождение неизвестно. Собственно, третьей башенки вообще не должно было быть. Комитет государственной безопасности почитал долгом пристально наблюдать за всеми, кто хоть раз оказывался в сфере его заинтересованности, виновен человек с позиции КГБ или нет. Разумеется, речь шла не о слежке: агентов не хватит за всеми следить. Но проводились периодические консультации с немецкими товарищами из «Штази», ненавязчиво выяснялось: а где этот? а тот чем занят? Увы, случались и проколы, отсюда и третья башенка.

Работа, казавшаяся Саше Волкову бесполезной, на самом деле имела глубокий смысл, посвящать в который лейтенанта не торопились. Это был первый этап широко задуманной операции «Ринг». Суть ее выглядела так. Не каждый из граждан Германии, выпущенных на свободу советскими контрразведчиками, был так уж безупречно чист и совсем не заслуживал хотя бы пяти лет в сибирских лагерях. Специалисты НКВД с легкостью и ангела подвели бы под срок, тем более немца. И некоторым приходилось покупать себе свободу ценой информации. Другими словами, они шли на сотрудничество с Советами и выбалтывали секреты.

Кое-кто из этих людей проживал ныне на Западе и занимал немалые посты. Когда Саша закончит свою работу и вторая башенка (переехавшие в ФРГ и другие западные страны) будет изучена руководством, к части таких высокопоставленных лиц подойдут агенты КГБ с целью вербовки, шантажируя разоблачением их связей с НКВД в прошлом. Ударной точкой замысла являлось то, что многие из выданных тайн касались коммерческих интересов крупнейших германских концернов, существующих и поныне. И вот если администрация концерна Игрек узнает о том, что поддерживаемый и финансируемый ею политик Икс в свое время нанес этому концерну огромный ущерб, сотрудничая с НКВД (а не сотрудничает ли с Советами и теперь?), вот тут-то вышеназванному господину всерьез не поздоровится.

А в основании этой хитроумной пирамиды шантажа лежала кропотливая возня в архивной пыли пребывающего в неведении Саши Волкова. Имейся у КГБ в тысяча девятьсот шестидесятом году хоть один компьютер, все было бы сделано за пару часов. Но компьютера не имелось, и Саше дали целый месяц.

У него в глазах рябило от черно-белых фотографий Гансов, Фрицев, Дитеров и Карлов, от мелкого текста, от бесчисленных сносок и примечаний, иногда на немецком языке, которым, правда, Саша, владел отлично. Сотрудница архива Леночка жалела его, заваривала чай, бегала в буфет за бутербродами, и все же к концу дня Саша возвращался домой с больной головой и красными, опухшими глазами.

Около полудня двадцать шестого мая он раскрыл очередную папку.

«Ганс Вессер, — прочел он под фотографией мужчины в армейской пилотке, — лейтенант вермахта, в боях на Восточном фронте не участвовал… Послужной список… Был обнаружен выздоравливающим после тяжелого ранения в военном госпитале Шенеберг 15 мая 1945 года… Освобожден 23 октября 1945 года…»

— Так, так, — бормотал Саша, листая страницы дела. — Это все пропускаем, лабуда… Ага, вот. Местопребывание в настоящее время не установлено… Кандидат в третью башенку, шут их всех побери…

Саша захлопнул было папку, но какая-то не поддающаяся определению сила властно заставила его вновь вглядеться в фотографию Ганса Вессера.

Неужели он знает этого человека? Где, при каких обстоятельствах мог он встречаться с ним? Нет, наваждение. Как будто незнакомое лицо. И все же…

Что-то большое, могучее, причиняющее боль пыталось всплыть из-подо льдов в памяти лейтенанта Волкова. Что-то связанное с настолько страшным, что этот ужас, даже само предчувствие ужаса загоняло готовое проявиться воспоминание вглубь.

Эти глаза человека на фотографии… Саша почувствовал, как сиденье стула уходит из-под него. Снимок вдруг перестал быть простым черно-белым снимком, он обрел плоть. Перед Сашей стоял живой человек, необычайного, прямо-таки гигантского роста, и Саша смотрел на него снизу вверх… Нет, рост у него был нормальный, выше среднего, это Саша был очень мал. Ему исполнилось… Семь лет? Восемь? А этого человека звали не Ганс Вессер. Его звали…

 

21

Маму Саши Волкова, Марию Владимировну, привезли в Бухенвальд из женского концлагеря Равенсбрюк вместе с маленьким сыном в июле сорок четвертого. И хотя понятно было, что ничего хорошего от перевода ожидать не приходится, Мария Владимировна, когда-то бывшая настоящей русской красавицей, а теперь осунувшаяся и подурневшая от горя и слез, заставляла себя верить, что перемен к худшему уже не будет — хуже некуда. Она ошибалась и в глубине души знала, что ошибается, но добровольное заблуждение поддерживало в ней иссякающие жизненные силы.

На новом месте Мария Владимировна сразу ощутила, что из одного ада угодила в другой, еще беспросветнее. Среди узниц, с которыми ее поселили, бродили жуткие слухи о кошмарах, творящихся в блоке сорок шесть, обнесенном двойным рядом колючей проволоки. Подходить к блоку строжайше запрещалось под страхом смерти. Те, кого уводили туда, никогда не возвращались — а уводили чаще всего из барака, где содержали и Марию Владимировну. В наибольший ужас ее повергало то, что у заключенных женщин не отбирали детей, отправляли в блок сорок шесть вместе с ними. (Доктора Динг-Шулера интересовало влияние наследственных факторов на сопротивляемость организма, о чем Мария Владимировна, естественно, догадываться не могла).

А маленький Саша радовался тому, что живет вместе с мамой, что сносно кормят и не бьют…

Несмотря на то что его детство в последние годы проходило сначала на немецкой фабрике, где работала вывезенная из России мать, а потом в концлагерях, куда она попала за какую-то провинность, мальчик был не по годам развитым, наблюдательным и сообразительным. Немецкую речь он усваивал наряду с русской, и если не совсем понимал, почему заключенные панически боятся штурмбаннфюрера Шульце или оберфюрера Попендика, исходящая от этих людей волна холодной угрозы действовала и на него.

В Равенсбрюке, согласно правилам, он жил отдельно от матери и был счастлив, что в Бухенвальде они вместе…

В тот день, последний день жизни Марии Владимировны, в барак вошли несколько человек, среди них Шульце и Динг-Шулер. Но Саша инстинктивно угадал, что распоряжаются не они и даже не здоровенный тип в форме оберштурмбаннфюрера (Саша уже разбирался в знаках различия), а очень молодой господин с красивым интеллигентным лицом.

Вошедшие с любопытством оглядывали узниц.

— Рекомендую вот эту, доктор Мерц, — обратился к молодому господину Динг-Шулер, указывая стеком на Марию Владимировну. — Стопроцентное здоровье! При испытаниях «Илзе» не будет фоновых искажений. — Мерц кивнул. — К тому же у нее есть сын, а ведь нам понадобится ребенок.

— Вот он, Генрих. — Фон Хепп поманил Сашу рукой. — Эй, иди сюда!

Саша робко подошел. Генрих Мерц склонился над ним, заглянул в лицо, и Сашу повлекло чудовищное притяжение даже не этих завораживающих глаз, а той бездны, что скрывалась за ними. Это длилось вечность…

Наконец Мерц выпрямился.

— Нет, — небрежно бросил он. — Этот не подойдет, хи-ловат… Давайте вон того, крепенького. Я не хочу проводить демонстрацию на ослабленных объектах, это снизит эффект. А женщину берите.

— Пойдемте в следующий барак, господа, — пригласил штурмбаннфюрер Шульце. — Нам надо еще выбрать мужчин.

И они ушли, а следом явились охранники и увели Марию Владимировну. Она не плакала, только на прощание крепко прижала к себе Сашу:

— Ничего не бойся, сынок. Я вернусь.

Она не вернулась. Она и не могла вернуться.

 

22

Удушающая хватка памяти отпустила лейтенанта Волкова. Он снова увидел себя в реальности, в тысяча девятьсот шестидесятом году, в полутемном помещении архива КГБ СССР. Но теперь он твердо знал, как зовут человека на фотографии. Генрих Мерц.

Нужно немедленно доложить руководству…

Капитан Сухарев встретил Волкова приветливо:

— Проходи, садись, Саша… Как там твои фашисты? Не свихнулся еще от них?

— Товарищ капитан, — взволнованно заговорил Волков, — я узнал… Опознал по фотографии нацистского преступника.

Ничего не добавляя, он вручил капитану папку с делом Ганса Вессера. Сухарев раскрыл ее:

— Вот этот… Лейтенант вермахта? Так, на Восточном фронте не воевал, дальше…

— Да нет, товарищ капитан, — горячо перебил Саша. — Никакой он не лейтенант и не Ганс Вессер. Капитан нахмурил брови:

— Так кто же он?

— Генрих Мерц. Я не знаю его звания в СС… Может быть, он вообще не из СС, но, когда он приезжал в Бухенвальд, перед ним стелился сам штурмбаннфюрер Шульце. Я лично видел, как он отбирал заключенных для экспериментов в блоке сорок шесть.

Сухарев достал пачку «Беломора», продул гильзу, размял папиросу, закурил:

— Не ошибаешься ли ты, Саша? Ты был ребенком тогда.

— Я не ошибаюсь, товарищ капитан, — отрубил Волков. — Мерц отправил в блок сорок шесть мою мать. Пыхтя папиросой, Сухарев молчал.

— Это очень серьезное дело, товарищ лейтенант, — сказал он, напустив полкомнаты дыма. — Я доложу наверх. Возможно, будет принято решение связаться с немецкими товарищами. Но сам понимаешь, на основании одного твоего заявления…

— Это Мерц, — упрямо гнул свое Саша. — Если я даже имя его запомнил лучше, чем таблицу умножения, как же я мог забыть его внешность?

— Да… да. — Капитан вновь скрылся за сизым облаком. — Я-то знаю тебя, но начальство не знает. Оно верит фактам — а как же иначе? А факт у нас с тобой один — показания свидетеля, который видел этого Мерца…

— Мерца!

— Мерца пятнадцать или шестнадцать лет назад, однажды в детстве… Слабовато.

— Сделайте запрос, товарищ капитан, — настаивал Саша.

— Запрос я сделаю, я обязан его сделать. Подай письменный рапорт на мое имя.

— Если прикажут, я готов поехать в ГДР и помочь немецким товарищам в розыске преступника.

— Шустрый ты, — чуть усмехнулся капитан. — Вот когда прикажут, тогда и поедешь. А пока возвращайся в архив и выполняй текущее задание. Вопросы есть?

— Нет, товарищ капитан.

— Свободен.

 

23

Долгих два месяца Саша Волков плохо спал, он даже ухитрился схватить взыскание за опоздание на службу, чего с ним никогда прежде не случалось. Когда его вызвал наконец капитан Сухарев, сердце Саши стучало так, что едва не оборвалось.

В кабинет капитана он вошел, стараясь выглядеть невозмутимым, как и полагается офицеру КГБ.

Сухарев сидел в кабинете один. По его мрачному лицу Саша сразу догадался, что хороших новостей не будет.

— Вот что, товарищ лейтенант, — официально начал капитан. — По твоему заявлению относительно Ганса Вессера…

— Мерца…

— Относительно Ганса Вессера, — повторил капитан, повышая голос, — проведена тщательная проверка. Выводы нашей контрразведки, занимавшейся им в сорок пятом, полностью подтвердились. Но мы этим не ограничились и подключили немецких товарищей. По нашей просьбе они копнули биографию Ганса Вессера. Она подлинная, Саша. Если тебе интересно, можешь посмотреть их материалы.

— Если позволите, товарищ капитан. — Готовность к подобному повороту не смягчила разочарования Саши. — Но ведь Вессер исчез после освобождения…

— Так не он один, — передернул плечами Сухарев. — В послевоенной неразберихе многие затерялись. Не исключено, что Ганс Вессер и сейчас проживает где-то в ФРГ или другой стране. Никаких оснований искать его у нас нет. Ни у нашего правосудия, ни у правосудия ГДР не имеется претензий к герру Вессеру.

— Это касается Вессера, — сказал Саша. — А Генрих Мерц?

— Запрашивали и о нем, конечно. Действительно, был такой ученый, врач, окончил Гейдельбергский университет. По некоторым данным, сотрудничал с нацистами…

— Так это он! — закричал Саша, забывая, где находится и с кем говорит.

— Может быть, — поморщился капитан, не сочтя, однако, нужным одернуть лейтенанта, — возможно, этот Мерц и тот, что приезжал в Бухенвальд, — одно и то же лицо. Только загвоздка в том, что этот Мерц погиб в сорок пятом при бомбежке Берлина.

— Но он точно погиб? — недоверчиво прищурился Саша.

— Точно знает один Господь Бог, как попы говорят. Бормана до сих пор найти не могут, а тут какой-то Мерц, про которого толком ничего и не известно… Короче, Саша, этот вопрос закрыт.

Волков понуро опустил голову. Капитан подошел к нему, отечески положил руку на плечо:

— Да понимаю я все, Саша. Тяжело тебе. Мать на твоих глазах… Но не могу я больше ничего для тебя сделать, понимаешь? Не вправе!

— Понимаю, товарищ капитан. Разрешите идти?

— Иди… А это возьми. — Сухарев протянул лейтенанту картонную папку без наклейки. — Сведения немецких товарищей.

Когда Саша ушел, капитан Сухарев потер гладко выбритый подбородок и в задумчивости вытряхнул из пачки «Беломора» две лишних папиросы. Обознался ли Волков? Все может быть… Встречаются очень похожие лица, а Волков видел Мерца лишь однажды, и то мельком. Правда, при обстоятельствах, не способствующих забывчивости…

Капитан чиркнул спичкой, заглядевшись на оранжево-синий огонек. Ошибся Волков или нет — раз руководство считает, что заниматься этим вопросом не следует, так тому и быть.

 

24

Саша Волков разложил перед собой листы из полученной от капитана папки — отдельно немецкий оригинал, отдельно перевод. Он хотел быть уверенным, что ничего не упущено, ни одному слову не придано неточного значения.

Вооружившись карандашом, он внимательно читал, отчеркивая особо примечательные места.

Таковых, на его взгляд, хватало.

Во-первых, Ганс Вессер, уроженец городка Финстерва-льде, километрах в ста пятидесяти от Берлина, был человеком одиноким — родители его погибли при пожаре, когда ему исполнилось одиннадцать лет, и мальчик воспитывался в приюте. Родственников, которые взяли бы его к себе, не нашлось. Это означало, что некому предъявить для опознания фотографию Вессера. Конечно, должны остаться люди из приюта, да где и как их искать спустя столько лет после войны?

Во-вторых, Вессер не был женат. И здесь никаких зацепок.

В-третьих, пехотный полк вермахта, где он служил, был почти полностью уничтожен в боях с американскими войсками в феврале сорок пятого, так что и уцелевших сослуживцев Вессера найти весьма непросто.

Если бы я подыскивал человека, за которого хотел бы себя выдать, рассуждал Саша, лучшей кандидатуры, чем Вессер, я бы не сумел подобрать.

Волков подчеркнул слова «выздоравливал после тяжелого ранения в берлинском военном госпитале Шенеберг».

А Мерц, по утверждению капитана Сухарева, погиб при бомбардировке Берлина в сорок пятом.

И как это странно говорил капитан: «По некоторым сведениям, Мерц сотрудничал с нацистами»… По каким еще «некоторым сведениям»? Весьма загадочная формулировка. И что означает «сотрудничал»? То, что он при гитлеровском режиме работал в какой-нибудь больнице, лечил эсэсовцев? Или то, что он проводил в концлагерях опыты над заключенными? Разница существенная, но ведь во втором случае его искали бы как нацистского преступника и, даже удостоверившись в его гибели, сообщили бы о ней именно как о гибели преступника, а не просто некоего врача Мерца.

Саша блуждал в дебрях догадок. Он не занимался специально историей Третьего рейха, более того, избегал этой темы, что вполне понятно. Но он знал, что традиционную немецкую пунктуальность нацисты довели до гипертрофированной стадии. У них не пропадал ни винтик, ни ниточка, не говоря уже о человеке. А тут вдруг столько неопределенности, да еще в деле, по-видимому, достаточно известного ученого! «Какой-то», «где-то», «по некоторым данным»…

Где, например, подлинные фотографии Мерца времен войны? Достаточно провести антропометрические измерения снимков Мерца и Вессера, чтобы установить их идентичность или различие!

«Этим вопросом заниматься не будут»… Почему, черт побери? Ищут же Бормана, Менгеле… Не потому ли, что их деяния хорошо известны? А Мерц — темная лошадка, ни у кого к нему претензий нет…

Саша даже вспотел от внезапно осенившего предположения. Он бросил карандаш на стопки листов, встал из-за стола, налил полный стакан теплой воды из захватанного графина, большими глотками выпил.

Неужели такое возможно?! Неужели…

Генриха Мерца не ищут (или не считают преступником, коль скоро он числится умершим) не потому, что он слишком незначительная фигура, и не потому, что он мало натворил, а по совсем противоположной причине! Потому что в Третьем рейхе секреты Мерца оберегались тщательнее, чем секреты того же Менгеле! Настолько тщательно, что само существование этой личности признавалось каким-то призрачным: да, вроде есть… Некто… Конкретнее? Да черт его знает… И это в помешанной на скрупулезном документировании мелочей нацистской Германии!

И никто — ни сразу после войны, ни позже — не свидетельствовал о преступлениях Мерца, даже не упоминал о нем…

Волков вернулся к столу, взял карандаш, чистый лист бумаги и крупным твердым почерком написал:

1. Я убежден, что Генрих Мерц и Ганс Вессер — одно и то же лицо, что в мае сорок пятого Мерц выдал себя за лейтенанта вермахта.

2. Я убежден, что Генрих Мерц занимался в гитлеровской Германии деятельностью настолько важной для нацистов, что его окружили наивысшей секретностью.

3. Я убежден, что Генрих Мерц жив, скрывается и продолжает свою деятельность, в чем бы она ни заключалась.

4. Я убежден, что эта деятельность представляет огромную опасность для нашей страны и человечества, что Генрих Мерц должен быть объявлен в розыск по всему миру как нацистский преступник, изобличен и предан суду.

Рука Саши дрожала от волнения, пока он писал. Закончив, он сунул карандаш в нагрудный карман, перечитал получившийся текст и горько засмеялся в пустой комнате.

Прямо манифест! Подумаешь, «я убежден»! Эмиль Золя— «я обвиняю»… Кто обвиняет-то? Мальчишка, лейтенантишка зеленый! Для кого он писал, кто станет это читать? А если прочтут, попрут еще из органов как повредившегося рассудком. И обоснование под рукой: концлагерь, трагическое детство…

Скомкав листок, Волков бросил его в пепельницу и поджег спичкой. Пламя быстро съело тонкую бумагу.

 

25

12 мая 1968 года, 11 часов утра

Лондон

Миновав торговый центр Брент-Кросс, «рено» профессора Андерсона свернул направо. За стеклами окон проплыли исторические строения Берг-Хауза и Фентон-Хауза, на средней скорости машина устремилась к Риджентс-Парку мимо музея Фрейда.

Профессор приткнул «рено» у тротуара в разрешенном для стоянки месте — он старался не нарушать правил и поменьше попадаться на глаза полиции. Шагая по аллее к условленной скамейке, где ожидал его доктор Хелмс, Андерсон вдруг поймал себя на несвойственном ему волнении. Это уж совсем по-земному… Как он сросся с обличьем Мерца!

Да, он волновался! Только вчера он перевез в подвалы своей виллы, находящейся в Стейнзе, близ Уиндзор-Грейт-парка, баллоны, содержащие культуру вируса «Илзе-12». Это был уже не промежуточный экспериментальный результат, а пробная партия продукции, готовой к полевым испытаниям.

Двадцать лет неустанных трудов, ошибок, заблуждений, внезапных озарений и снова ошибок… В превосходно оборудованных лабораториях клиники Хардинга Андерсон убедился, что в Германии он шел по ложному пути. Избранная им тогда методика позволяла культивировать вирус, обладающий лишь одним безусловным свойством: летальностью, но не отвечающий и в принципе не могущий отвечать прочим предъявляемым требованиям. Все сначала, и снова, и снова… Отсутствие человеческого материала для экспериментов страшно затрудняло работу, животные не устраивали Андерсона по многим причинам. Но теперь профессор был уверен, что труднейшая задача в принципе решена. Приближался день, когда масштабные полевые испытания подтвердят это… Андерсон по праву мог гордиться. Даже на Дамеоне в эпоху войн никто не создавал ничего подобного.

Скрыть от властей и декоративной администрации клиники (фактически принадлежащей контролируемому Андерсоном международному фонду) подлинный характер исследований было легче легкого. Считалось, что профессор занимается вирусной теорией рака, глубже мало кто вникал, а для особо любопытствующих всегда наготове были фальшивые, но очень убедительные рабочие журналы. Сам же персонал лаборатории, на герметичных стальных дверях которой хватало пугающих табличек, состоял из пяти человек. Кроме Андерсона немцем (если Андерсона-Мерца можно было отнести к немцам) был только Хелмс (штурмбаннфюрер СС, доктор медицины Кетнер, ассистировавший Мерцу еще в Германии). Остальные — Роберт Дайке, Майкл Фаррис и Фред Бэрримор — англичане, просеянные через семь сит организации «Сириус».

Эта организация, созданная Мерцем и фон Хеппом, представляла собой нечто вроде современного фашистского интернационала. Именно так, какими бы несовместимыми ни казались понятие «нацизм», основанное на теории превосходства крови и расы, и какой бы то ни было интернационал. Мерц и фон Хепп оказались перед сложной проблемой. С одной стороны, им требовалась идеология, позволяющая создать мощную, хорошо законспирированную сеть. Тут лучше фашизма ничего нельзя было придумать, это была и самая эффективная возможность использовать вовлеченных землян втемную. С другой стороны, необходимо было привлекать людей из разных стран. Мерц придумал синтетическую идеологию, включив в число арийских рас французов, итальянцев, русских… Всех, кто был ему необходим. Он охотно включил бы в это число и негров, и чистокровных индейцев, и китайцев, да кого угодно! Ему ведь было все равно, использовать ли для достижения своих целей одного землянина или другого. Цвет кожи его беспокоил менее всего. Увы, столь широкое толкование неонацизма по понятным причинам было невозможно. Приходилось держаться все же в определенных расовых рамках.

Повышенная ценность личности Майкла Фарриса для «Сириуса» обуславливалась его биографией. Получив медицинское образование (впрочем, на этом поприще Фаррис не слишком блистал), он недолго подвизался в британских спецслужбах и, следовательно, обладал подготовкой и способностями к оперативной работе. В абсолютной же преданности всех троих заветам Адольфа Гитлера, модифицированным новыми идеологами (и, разумеется, абсолютно безразличным как Мерцу, так теперь и фон Хеппу), сомневаться не приходилось.

Андерсон не рискнул бы проводить опасные испытания «Илзе», если бы не изучил заранее свойства присланного с противоположной стороны земного шара нового препарата «Роуз-3» — исцеляющего средства. На обезьянах все работало превосходно, но обезьяны — не люди, и это тревожило профессора.

Доктор Хелмс — в клетчатом твидовом костюме и кепке, с солидной трубкой вишневого дерева — сама добрая старая Англия — радушно приветствовал Андерсона. Они разместились на скамейке под сенью старого вяза. Андерсон заявил без предисловий, будто продолжая давно начатую беседу:

— Мне было бы спокойнее, если бы я сам разрабатывал «Роуз-3». Я не полностью в нем уверен.

— Такое производство не для Англии, коллега… Тут его не спрячешь, вы знаете.

— Да, — вздохнул Андерсон и посмотрел на часы. — Одиннадцать тридцать. Он вот-вот будет здесь.

Подтверждая его слова, в конце аллеи появился высокий джентльмен лет сорока, с короткой стрижкой, в светло-сером костюме. Он направился прямо к сидящим на скамейке.

— Добрый день, господа, — поздоровался он по-английски с трудноуловимым акцентом.

— Добрый день, — отозвался Андерсон, подвигаясь и освобождая место для пришедшего. — Какдоехали? Как здоровье синьора Моссаро?

— Благодарю вас, синьор Моссаро здоров. Он хотел бы получить ответы на некоторые вопросы… Вот почему я здесь.

— Понимаю, — кивнул Андерсон. — Что же именно интересует синьора Моссаро?

— Прежде всего, — прибывший вынул пачку «Кэмела», щелкнул золотой зажигалкой, — причины вашего решения испытывать «Илзе» во Вьетнаме. Столько сложностей… В Бразилии, в окрестностях Фортресса, сколько угодно диких племен, пригодных в качестве…

— Достаточно, — прервал его Андерсон. — Передайте синьору Моссаро вот что. Как бы я ни был уверен в «Илзе», первое испытание — всегда первое испытание, и существует риск непредсказуемых осложнений. Я не хочу подвергать пусть и теоретической опасности Фортресс. Есть и другая причина. Во Вьетнаме идет война, и, случись «Илзе» повести себя настолько нестандартным образом, что все выплывет наружу, русские и американцы набросятся с обвинениями друг на друга, а мы отсидимся в тени. В то же время расследование в Бразилии для нас более чем нежелательно, вы согласны?

Эмиссар наклонил голову.

— А как вы найдете подходящий пункт для испытаний? — спросил он.

— Я уже отправил в Сайгон Фарриса, — ответил Андерсон. — Он разыщет проводника по Тайнгуен, а там хоть отбавляй дикарских стойбищ. Мы же перевезем «Илзе» вместе с грузом медикаментов. Много места баллоны не занимают, к тому же багаж гуманитарных миссий не досматривается.

— А ваш отход? — продолжал спрашивать джентльмен в сером.

— В Тонкинском заливе нас должна ждать подводная лодка. Место мы уточним дополнительно, но скорее всего где-то возле устья реки Ка, подальше от Седьмого флота США. Не хватает еще, чтобы нас выловили американцы. Лодка доставит нас в Австралию, откуда мы морем — так надежнее, чем самолетом, — доберемся до Бразилии. Над деталями этой схемы предстоит поломать голову синьору Моссаро… Впрочем, мелочи мы согласуем после получения сведений от Фарриса.

— Еще одно, — проговорил посыльный фон Хеппа, — Синьор Моссаро хочет знать: вы категорически исключаете возможность возвращения в Англию при любом исходе операции?

— Конечно, категорически, — удивился Андерсон. — Ведь наша гуманитарная миссия будет считаться погибшей… И горе нам, если кто-то заподозрит обратное!

 

26

7 июня 1968 года, 8 часов утра

Ханой, Северный Вьетнам

Торгпредство СССР

«Совершенно секретно.

Бамбук».

Принято от источника Бамбук в Сайгоне на волне „Дельфин“ в 6.30 утра 7.06.68. Расшифровано в 7.45 утра 7.06.68.

В предыдущем обзорном докладе я информировал о появлении в Сайгоне лондонского врача Майкла С. Фарриса, ведущего переговоры с властями о направлении британской гуманитарной миссии в Конкуонг. По агентурным сведениям, упомянутый Фаррис вступил в контакт с представителями местных криминальных структур и в частности — с распространителями наркотиков, действующими во внутренних областях страны и хорошо знающими плато Тайнгуен. Агент Рикс сообщает, что Фаррис интересовался возможностью изготовления подробных карт плато Тайнгуен, в особенности районов, примыкающих к 19-й параллели. Принимая во внимание вероятность того, что Фаррис зондирует почву для заброски агентуры на территорию На-родно-Демократической Республики Вьетнам, прошу срочных инструкций. Наблюдение продолжаю.

Капитан КГБ Александр Игнатьевич Волков (прикрытие — торговый представитель СССР в области сельскохозяйственной техники) машинально сложил шифровку вдвое, сдавил ногтями линию сгиба и превратил в идеальную прямую. Источнику Бамбук вменялась в обязанности агентурная слежка за прибывающими в Сайгон иностранцами (не из США, против американцев работала другая сеть). Надо отдать ему должное, он хорошо поставил дело. Его платные информаторы имелись и в преступной среде, и в южновьетнамской армии, и в деловых кругах, и даже в околоправительственных. В таких условиях, усмехнулся про себя Волков, западным спецслужбам приходится туговато. Каждый шаг их сотрудников становится известным КГБ…

Платили Бамбуку немало, но расходы окупались. Только два месяца назад была сорвана крупная операция британской разведки против СССР. И вот — опять англичане суют свой нос, никак не могут пережить поражение? Маловероятно. Профессионалы такого класса не наступают дважды на одни и те же грабли. Тогда кто же он, этот Майкл Фаррис?

Получив предыдущий доклад Бамбука, где фамилия Фарриса фигурировала впервые (в ряду прочих, без каких бы то ни было комментариев), Волков запросил Москву. В ответе о Фаррисе говорилось мало. Врач-эпидемиолог, гуманитарная миссия — и все. Похоже, специалисты КГБ почерпнули свои сведения из английских газет. Но и не было тогда резона подробно заниматься личностью Фарриса… Теперь ситуация меняется.

Следуя укоренившейся привычке излагать свои размышления в письменном виде (так получалось нагляднее), Волков вытащил из кармана авторучку и достал из ящика стола лист бумаги. Только один, второй он никогда не подкладывал — по нему с помощью техники можно восстановить текст на первом. Сейчас это значения не имело, но таков был профессиональный рефлекс.

Волков начал быстро писать.

«1. Кто такой Фаррис? Разведчик, темный бизнесмен или наркоделец, ищущий новые контакты?

2. Как с ним поступить?

А. Немедленно ликвидировать под видом ограбления. Если это все же повторная попытка английской разведки, они поймут предупреждение и отстанут. В противном случае мы ничего не теряем.

Б. Подвесить плотную слежку. Плюсы — дополнительная информация, которая может оказаться важной. Минусы — риск засветить сеть Бамбука.

В. Похитить и допросить с последующей ликвидацией».

Капитан внимательно изучил пункты получившейся схемы. Параграф «В» пункта 2 он вычеркнул почти сразу: хлопотно, а если что-нибудь сорвется, английский МИД поднимет вой на весь мир. Оставались параграфы «А» и «Б», и в течение следующих минут раздумий капитана Волкова жизнь англичанина висела на волоске.

К счастью Фарриса, параграф «А» был вычеркнут как лишающий доступа к информации (и сохранен в уме как экстремальный вариант).

Волков вызвал шифровальщика Митю Доронина. Тот явился с неизменным блокнотом и мягким карандашом:

— Здравия желаю, товарищ капитан.

— И тебе того же… Пиши, это для Бамбука. Так…

«Касательно М. С. Ф.

Взять под наблюдение, докладывать регулярно по сетке „Б“. Сфотографировать объект, а также всех лиц, с которыми он вступит в контакт. По возможности выяснить их данные, передавать вместе со снимками незамедлительно по каналу „Тропа“».

Так, что еще… Нет, все, конец. Зашифруй и передай немедленно.

— Есть! — Митя лихо повернулся и вышел из кабинета.

 

27

7 июня 1968 года, 8 часов 50 минут утра

Сайгон, Станция радиоперехвата ЦРУ «Сан Кинг»

Шторы были задернуты, чтобы уберечь тонкую аппаратуру от лучей палящего с рассвета солнца. Лейтенант Билли Питерсон оторвал бумажную ленту, по-змеиному выползшую из устройства, которое только что приняло направленную Волковым Бамбуку шифровку. Капитан Уэсли поинтересовался из-за спины лейтенанта.

— Код прежний, Билли?

— Прежний, сэр, — широко улыбнулся чернокожий лейтенант, пробегая ленту глазами. — Сейчас мы его долбанем, как гнилой орешек…

Он подошел к дешифровальной машине фирмы «Бэрроуз» (новинка, основанная на интегральных схемах, впервые изобретенных Робертом Нойсом еще в 1959 году, но усовершенствованных до удобного практического применения сравнительно недавно) и запустил ленту в щель. Машина погудела с полминуты и выбросила карточку с текстом на русском языке. Питерсон вручил ее капитану:

— Вот, сэр. Вы читаете по-тарабарски, вам и карты в руки…

— Спасибо, Билли.

«Касательно М. С. Ф., — прочел Уэсли, — …по каналу „Тропа“…»

Капитан попросил Билли сделать для него распечатку сегодняшнего радиоперехвата.

6.30. Перехвачена шифрованная радиограмма, отправленная из Сайгона.

8.50. Перехвачена радиограмма «Касательно М. С. Ф.».

Первую радиограмму расшифровать не удалось, там был применен какой-то новый хитроумный код, и машины Билли Питерсона безрезультатно жужжали и щелкали. Но вторая, по всей видимости, представляет собой ответ на нее…

Русские тоже периодически меняли коды, но по другому графику.

Кто же в Сайгоне удостоился столь пристального внимания русских контрразведчиков? Кто этот М. С. Ф. и почему ему оказана такая честь?

Уэсли засунул карточку и распечатку в карман и поднялся на второй этаж в кабинет майора Томпсона. Там он кратко доложил о двух шифровках. Томпсон, невысокий полноватый человек в очках, лет пятидесяти, светлая голова и неплохой аналитик, владеющий русским языком как родным, вчитался в раскодированный текст.

— Непохоже, чтобы они-что-то замышляли, — заметил он. — Скорее, напоминает контрудар в ответ на некие действия, предпринятые противной стороной, но какой? Нами? Вряд ли. У нас нет никого с инициалами М. С. Ф., да и с чего бы вдруг к кому-то из нас повышенный персональный интерес?

— Может быть, проверить военнослужащих по инициалам, сэр?

— Не надо, — отмахнулся Томпсон. — Мы сделаем проще. Канал «Тропа» — это цепочка вьетконговских шпионов, ее контролирует работающий на КГБ местный шут, которого русские зовут Бамбуком. Думаю, первая радиограмма от него.

— И мы не знаем его кода?

— К новому еще не успели подобрать ключик, уж больно запутанный…

— Бамбук нам известен… И мы не трогаем его, сэр?

— А зачем? Он может нам пригодиться для игры. Наоборот, мы всячески поддерживаем иллюзию русских о его ценности. Например, они убеждены, что пару месяцев назад он помог им раскрыть английский заговор…

— Вот бы удивились англичане, сэр, узнай они, что планировали тут заговор, — улыбнулся капитан.

— Ну, в этой отвлекающей операции мы действовали совместно с англичанами… Но в сторону отступления. Подключив к началу канала «Тропа» наших людей, мы узнаем, какие фотографии станет передавать Бамбук, и таким образом выйдем на М. С. Ф.

— Фотографии, наверное, следует изъять? — предположил Уэсли.

— Как раз нет. Русским это не повредит, они просто переключатся на неизвестный нам канал. Да и к чему это? Пусть русские играют свою партию, а мы будем играть свою. Не исключено, что этот М. С. Ф. интересен нам не меньше, чем им. Удобнее работать вместе, нет?

Томпсон и Уэсли рассмеялись.

— Подготовьте доклад для Лэнгли, начальнику отдела «К» Роберту Классену, — добавил майор. — Как бы поименовать всю эту затевающуюся возню… Ну, назовем ее операцией «Июнь».

 

28

10 июня 1968 года

Ханой, Торгпредство СССР

Волков разложил перед полковником Бадмаевым пять фотографий, полученных по каналу «Тропа». Этот безупречно функционирующий канал использовался тогда, когда требовалось срочно доставить что-то более вещественное, чем радиограмма. В распоряжении северовьетнамских коммунистов, хозяйничающих на изрядной части территории Юга как у себя дома, имелись даже вертолеты.

К фотоснимкам прилагалась шифровка, написанная новым кодом Бамбука, Волков отдал ее Бадмаеву уже в виде русского текста.

Практически капитан Волков лично осуществлял руководство оперативной деятельностью, ему доверяли и не докучали мелочной опекой. Но сейчас Александр Игнатьевич по собственной инициативе обратился к полковнику. То, что он задумал, все равно не осуществить без санкции непосредственного начальства.

— Вот это сам Фаррис, — комментировал снимки Александр Игнатьевич. — А это члены английской гуманитарной миссии, прилетевшие в Сайгон вчера, Дайке, Бэрримор, Хелмс. И — внимание! — так называемый профессор Андерсон.

— Почему «так называемый»? — Полковник поднес фотографию к самому носу, точно надеялся, что это стереоснимок и изображение станет объемным.

— Потому что это Генрих Мерц.

Бадмаев перевел на капитана недоверчивый взгляд. Как и все, кому полагалось по службе, он знал вехи биографии Саши Волкова, в том числе и историю с опознанием Мерца в 1960 году. Но с тех пор произошли значительные политико-юридические изменения. 4 марта 1965 года Президиум Верховного Совета СССР издал Указ, а 3 сентября подтвердил его специальным постановлением. Эти документы гласили: «Гитлеровские преступники не должны избежать справедливого возмездия, где бы и как долго они ни скрывались от правосудия». Многозначительная формулировка «где бы и как долго…» фактически развязывала руки советским спецслужбам. Теперь они могли развернуть охоту за нацистами по всему миру, чем раньше занималась, пожалуй, одна лишь израильская разведка Моссад. И если до выхода Указа подобные операции проводились за пределами СССР с осторожностью, то сейчас КГБ мог опереться на могучую поддержку советского закона. Указ и постановление не только позволяли, но и прямо обязывали вылавливать нацистских преступников в любой стране. Кардинальная разница с положением, существовавшим в 1960 году.

Правда, была тут и закавыка. Генрих Мерц в списках разыскиваемых не числился, о чем полковник Бадмаев не преминул напомнить капитану.

— Ну и что же, — пожал плечами Волков. — Вот поймаем его, он нам такого порасскажет, что хватит на десяток смертных приговоров, да еще и сообщников своих выложит на блюдечке. Игра стоит свеч, Дмитрий Петрович.

— Гм-гм… — Полковник пожевал губами, снова взял в руки донесение Бамбука. Пропустив начало, он начал перечитывать третий абзац.

«Перед появлением в Сайгоне четырех английских врачей Майкл Фаррис нанял некоего Зыонг Миня в качестве проводника по районам плато Тайнгуен, прилегающим к 19-й параллели. После этого он встретился с пилотом вертолета американских ВВС сержантом Эйерсом. Зафиксировать содержание их разговора и сфотографировать Эйерса, к сожалению, не удалось».

— К сожалению, не удалось, — вслух прочитал полковник в раздумье.

— Понимаете, что это значит, Дмитрий Петрович? — Волков выключил гремящий и трясущийся вентилятор, который без толку перегонял горячий воздух. — Ясно как день, что ни в какой Конкуонг они не полетят. Зачем-то им очень надо попасть во внутренние области Тайнгуен… Вот зачем?

— Хорошо, и что вы предлагаете? — спросил полковник.

Когда Волков вкратце объяснил, что он предлагает, Бад-маев долго смотрел на него исподлобья, а потом ехидно полюбопытствовал:

— У психиатра давно были, товарищ капитан? Сходите, не пожалеете. А пока поменьше бывайте на солнце…

Волков глубоко вздохнул. Высказать идею всегда проще, чем защитить ее, но скептицизм Бадмаева лишь укрепил решимость капитана.

— Чем мы рискуем? — бросился он в атаку. — Операция начнется только в том случае, если они в самом деле летят не в Конкуонг, а на Тайнгуен. Черт, как у меня руки чешутся допросить господина Мерца!

— Вы умом подвинулись на вашем Мерце, — отрывисто обронил полковник, но тут же поспешил смягчить резкость: — Нет, я не имею в виду, что… Простите… Конечно, Бухенвальд — это серьезно… Ну а если это не тот человек? Представляете, в какую лужу мы сядем?

Капитан не стал настаивать, он избрал другую тактику:

— Никакой лужи. Мерц или не Мерц, а зачем-то англичане подбираются к девятнадцатой параллели! Что у них на уме? Провокация, диверсия, шпионаж? Мы были бы никудышными разведчиками, если бы пренебрегли долгом!

— Да, конечно. — Бадмаев был готов капитулировать. — Но вероятные международные осложнения… И потом, я обязан запросить санкцию Москвы!

— Безусловно, — охотно согласился капитан. Он отлично знал, что решение Москвы по столь непростой проблеме все равно запоздает. В таких случаях Москва предпочитала (что никогда не признавалось вслух, конечно), чтобы сотрудники на местах «руководствовались обстановкой согласно инструкции № 156 от 8.11.66». А вот уж потом — судить или награждать…

— Что до закорючек дипломатических, — сказал Волков, — тут я придумал кое-что.

— Опять придумал? — встрепенулся полковник. — О господи, вы прямо Александр Дюма какой-то. Только за его выдумки платили, а за ваши придется расплачиваться.

— Пробьемся, товарищ полковник, — улыбнулся Волков. — Не впервой, где наша не пропадала…

— Только там, где ее не было? — иронически дополнил Бадмаев. — Имеете в виду плато Тайнгуен?

Капитан хмыкнул. Он знал характер Бадмаева и чувствовал, что в душе полковник уже согласен с его предложением и сейчас ищет дополнительные аргументы, чтобы убедить самого себя. Внутри пунктуального службиста Бадмаева сидел авантюрист. В свое время он с сожалением оставил живую оперативную работу, и то лишь из-за серьезной травмы.

Возвращаясь к себе, Волков обдумывал не столько содержание разговора с полковником, сколько информацию Бамбука. Он был потрясен, увидев среди полученных снимков фотографию Мерца, хотя всегда верил в неизбежность встречи. Но что она состоится здесь, во Вьетнаме… Да и состоится ли, поправил себя капитан.

Волков вошел в кабинет и сразу надавил кнопку на столе. В дверях возникла широкоплечая фигура лейтенанта Бурцева.

— Вот что, Леня, — рассеянно проговорил капитан. — Найди-ка мне Ха Ньона, да поскорее. Не позже чем через час он должен быть в этом кабинете. Понял?

— Понял, товарищ капитан.

 

29

12 июня 1968 года, 22 часа

Сайгон

Улица Нгуен Ван Лока, плотно застроенная многочисленными ресторанами, барами, казино, переливалась тысячами огней, оглушала музыкой, ослепляла нарядами сотен вьетнамских проституток.

Ха Ньон вел джип на малой скорости, осмотрительно лавируя между «бьюиками» и «шевроле» подвыпивших американцев. Пунктом назначения был бар «Азиатская звезда», где, по данным Бамбука, неизменно сшивался Зыонг Минь во время наездов в Сайгон.

То, что в «Азиатской звезде» всегда можно было купить любые наркотики, не выделяло бар из остальных: товар этого сорта почти открыто продавался везде. Но «Азиатская звезда» являлась центром притяжения криминальных дельцов Сайгона среднего пошиба (крупные дельцы предпочитали респектабельный «Лунный свет»).

Ха Ньон припарковал джип на углу, прошел пешком остаток пути, раздвинул завесу из стеклянных бус, прикрывающую вход в «Азиатскую звезду», и оказался внутри. Прежде он никогда не видел Зыонг Миня, не мог помочь ему и капитан Волков: фотографию Миня Бамбук не прислал. Но он не сомневался, что найдет нужного человека.

Усевшись за столик в нише, Ха Ньон заказал пиво и принялся неторопливо потягивать его из высокого стакана. Одновременно он незаметно осматривался. Посетителей было немного: хорошо, это на руку. Некоторые были знакомы Ха Ньону: наркоторговцы, контрабандисты, сутенеры. Кое-кто из них, вероятно, мог показать Зыонг Миня за пять долларов, а за десять и прикончить его. Но Ха Ньон предпочел действовать наверняка.

Небрежным жестом он подозвал официанта, дал щедрые чаевые и расслабленным тоном потребовал:

— Кликни-ка сюда хозяина, дружок.

— Господина Фама? — угодливо заулыбался официант. — Сию минуту. Если он не занят…

— Для меня он найдет время, — самоуверенно заявил Ха Ньон.

Пару минут спустя он заметил, что его разглядывают из-за приоткрытой занавески за стойкой, а еще через минуту к столику подкатился круглый, как мяч, господин Фам.

— Что вам угодно? — Он изобразил слащавую гримасу на лоснящейся физиономии.

Ха Ньон готов был поклясться, что владелец «Азиатской звезды» изо всех сил соображает, кто к нему пожаловал — не полицейский ли, а то и хуже — агент тайной полиции Нгуена Ван Тхиеу по неведомой причине.

— Сядьте, — произнес Ха Ньон с каменным выражением лица, поигрывая мускулами под тенниской. Господин Фам подчинился. — Не волнуйтесь, я не из полиции. Я сделаю вам предложение. Если вы его примете, оно сулит вам выгоду. Если нет — неприятности.

Приторная мина сползла с лица Фама.

— Но, — забормотал он, — я не понимаю, о чем идет речь… И кто вы такой?

— Не важно, — отрезал Ха Ньон. — Проводите-ка меня туда, где мы сможем побеседовать.

Хозяин встревоженно дернулся, но стальная рука вцепилась р его запястье и пригвоздила к столу.

— Идем.

Господин Фам беспомощно огляделся. Убедившись, что помощи ждать неоткуда, он покорно встал и повел страшного посетителя в каморку за стойкой. Когда они плечом к плечу протискивались в узкий дверной проем, палец свободной руки Фама коснулся утопленной в косяке кнопки.

Ха Ньон толкнул хозяина на стул и собирался заговорить, но тут в наклонном зеркале на стене отразились двое с нунчаками, явно не понаслышке знакомые с карате. Не тратя времени на разговоры, они бросились на Ха Ньона.

Комната была слишком тесной для хорошей драки, да Ха Ньон и не имел настроения разминаться. Он перехватил руку парня, нападавшего первым, дернул к себе и вниз, мощным ударом колена разбил ему лицо и неуловимым движением свернул шею. Услышав хруст позвонков, второй охранник Фама попытался ретироваться. Ха Ньон настиг его в дверях, рубанул ребром ладони по шее и прикончил тем же способом, что и первого.

Фам в ужасе таращился на два трупа.

— Это предисловие, — спокойно пояснил Ха Ньон. — Комментарии требуются?

Фам поспешно затряс головой:

— Что… Что вы хотите?

— Мне нужен человек по имени Зыонг Минь.

— Нет… Я не могу, — простонал владелец заведения. — Если здесь с ним что-нибудь случится, меня убьют… Ха Ньон молча ждал, глядя на трупы.

— Он наверху, — прошептал господин Фам, — комната номер тридцать… Умоляю вас…

Запустив руку в карман, Ха Ньон вытащил пачку денег, отсчитал сто долларов и бросил на колени полумертвого от страха Фама.

— За беспокойство… Вы меня никогда не видели, правда?

Не дожидаясь ответа, он вышел, но не в зал, а во внутреннюю часть дома через противоположную дверь. Деревянную лестницу освещала — если тут применимо это слово — двадцативаттная лампочка. Ха Ньон поднялся на третий этаж, постоял, прислушиваясь, у двери тридцатой комнаты. Раздававшиеся оттуда вздохи и стоны вызвали у него кривую усмешку.

Из правого кармана брюк Ха Ньон извлек небольшой браунинг, отличавшийся исключительной точностью боя и производивший мало шума. Потом он тихо открыл незапертую дверь.

Лежавший на кровати мужчина возился с проституткой. Она сидела на нем верхом, спиной к Ха Ньону, мешая разглядеть лицо клиента. Ха Ньон не торопясь прицелился и всадил ей пулю в затылок. Никакой надобности в этом лишнем убийстве не было, но должны же наличествовать в работе и приятные стороны. Ха Ньон ненавидел проституток. Труп девушки свалился на пол. Голый мужчина в испуге смотрел на Ха Ньона, напоминающего гранитное изваяние с пистолетом в руке.

— Как тебя зовут? — спросило изваяние. Ха Ньон не мог позволить себе ошибиться и застрелить не того человека.

— Эй, ты что, сумасшедший?..

— Как тебя зовут?

— Ты не с тем связался, идиот… За меня тебе башку оторвут, спроси кого хочешь. Спроси, что будет с тем, кто тронет Зыонг Миня…

Ха Ньон ждал только произнесения имени, и его окончание совпало с треском выстрела. Выше линии бровей Зыонг Миня появилось круглое отверстие, голова его бессильно откинулась на подушку.

Секунду помедлив, Ха Ньон спрятал браунинг в карман и покинул комнату. Спускаясь по лестнице, он заглянул в коридоры второго и первого этажа. Все тихо. Выстрелов никто не слышал, а если кто и слышал, так не спешил вмешиваться. Если в таком месте, как это, начинают стрелять, лучше не высовывать носа из норы.

На улице Ха Ньон сел в джип и запустил двигатель. Первая часть задания Волкова выполнена, пора приступать ко второй.

 

30

На лифте Ха Ньон поднялся на одиннадцатый этаж гостиницы «Сайгон Плаза», где обычно останавливались европейские коммерсанты. Прошагав по узкому длинному коридору, он постучал в дверь номера 1123. Ответа не было. Тогда Ха Ньон достал отмычку, кинул взгляд вдоль безлюдного коридора, отпер замок и вошел.

Свет в номере не горел, хотя с улицы Ха Ньон отлично видел обратное. Либо постоялец отлучился в буфет пропустить рюмочку на сон грядущий, либо… Вьетнамец не успел додумать мысль до конца. В его спину уперлось нечто твердое, что до выяснения разумнее было считать стволом пистолета. Вспыхнули лампы под потолком. Ха Ньона грубо втолкнули в гостиную. Он обернулся и увидел перед собой человека с «вальтером» в руке, в котором безошибочно опознал по фотографии, показанной Волковым, Майкла Фар-риса. Тот подозрительно разглядывал нежданного визитера.

— Кто ты? — спросил Фаррис требовательным тоном. — Что ты здесь делаешь? И не вздумай притворяться, что не понимаешь по-английски!

Ха Ньон приветливо улыбнулся:

— Я понимаю по-английски, мистер Фаррис. Уберите, пожалуйста, эту штуку, она меня нервирует. Пистолет — не самый лучший посредник в беседе, вы не находите?

— А с чего ты взял, что я собираюсь с тобой беседовать? — Англичанин умело обыскал Ха Ньона и вытянул из его кармана браунинг. — Э, вот оно что…

— Да нет, сэр, — поморщился вьетнамец. — Я не убивать и не грабить вас пришел. У меня есть к вам деловое предложение…

— Меня не интересуют деловые предложения, — перебил Фаррис, не сводя с Ха Ньона ствола «вальтера». — Я врач, а не бизнесмен.

— Мое вас заинтересует, — невозмутимо сказал Ха Ньон, повернулся к англичанину спиной и вынул из холодильника бутылку пива. — Вам тоже, сэр?

— Черт возьми! — возмутился Фаррис.

— Так вы готовы меня выслушать?

— Выслушаю для того, чтобы решить, что с вами делать: сдать в полицию или попросту вышвырнуть за дверь.

Фаррис сел в кресло и пристроил браунинг Ха Ньона на тумбочке возле себя. Вьетнамец откупорил бутылку, налил полстакана пива.

— Чиэрс, сэр… Меня зовут Тань. Доктор Тань, еслиугодно.

— Вы считаете, этого достаточно, чтобы взламывать мой номер и врываться сюда с оружием?

— Я стучал, но вы не отозвались… Мистер Фаррис, честное слово, я отвечу на все ваши вопросы, но дайте же мне высказаться…

— Ну хорошо, — кивнул Фаррис, но пистолет не убрал. — Говорите.

— Мне известно, что вы наняли Зыонг Миня проводником по Тайнгуен…

— У вас неверные сведения, — сказал Фаррис.

— Вы сделали это напрасно, — продолжил Ха Ньон, не обратив внимания на его реплику. — Зыонг Минь — темный авантюрист. Я выяснил, что он намеревался завести вас и ваших коллег в засаду, убить и ограбить…

— Негодяй! — Возглас англичанина был непроизвольным. Ха Ньон понял, что это восклицание относится к Зыонг Миню, а не к нему.

— Не расстраивайтесь, все нетрудно исправить, и кое-что я уже предпринял, — произнес вьетнамец. — В частности, полчаса назад я застрелил Зыонг Миня из этого самого браунинга, который вас так обеспокоил.

— Вот как! — Англичанин удивленно присвистнул. — Вы впрямь сделали это? Но почему? Неужели вас настолько волнует безопасность нашей миссии?

— Ну не совсем так, — засмеялся Ха Ньон. — Видите ли, мне нужны деньги, сэр. Но в отличие от Зыонг Миня я человек честный и хочу заработать их честно. Я знаю плато Тайнгуен как собственную квартиру и хочу наняться к вам в проводники.

Фаррис покачал головой:

— А где у меня гарантии, что…

— Зыонг Минь в самом деле мертв, — прервал его вьетнамец. — Вы можете легко проверить это. Позвоните в бар «Азиатская звезда», номер я дам. Или посмотрите в справочнике, если опасаетесь подвоха. В черепе Миня застряла пуля из моего оружия. На браунинге мои отпечатки пальцев. Правда, и ваши, но поверх моих, и вы легко объясните в полиции, что отняли у меня пистолет, когда я ворвался к вам. Моя жизнь в ваших руках. Разве это недостаточная гарантия? Даже если я начну болтать в полиции о вашем стремлении попасть на Тайнгуен, на что у вас нет разрешения властей, и сговоре с Зыонг Минем, кто станет слушать голословные обвинения?

Фаррис наконец спрятал «вальтер» в карман пиджака, встал с кресла и прошелся по гостиной. Потом взял телефонный справочник, перелистал, поднял трубку телефона и набрал номер.

— Хелло, «Азиатская звезда»? Говорите по-английски, черт бы вас побрал! Мне нужен Зыонг Минь! Как это не знаете?! Еще вчера вы его знали! Какая разница, кто говорит! Король Швеции говорит!

Англичанин швырнул трубку. Похоже, история подтверждается… Но как можно верить кому-то в этой стране?!

— Ладно, — пробормотал англичанин. — Я проверю, кто вы такой.

— Врач, как и вы. Правда, не столь богатый. Могу назвать домашний адрес, координаты клиники, где работаю.

Ложь Ха Ньона невозможно было разоблачить — о надежном обеспечении легенды позаботились люди КГБ. А Фаррис думал о другом — о зыбкости гарантий вьетнамца. Вряд ли приятели убитого Зыонг Миня вызывали полицию, а нет трупа — нет и преступления.

Но не имелось и достаточных оснований подозревать Таня в двойной игре. Ему нужны деньги, он убрал конкурента — что ж тут непонятного? Так или иначе, проводник необходим. Точность карт под сомнением, и в любом случае нужен человек, знающий местность. Зыонг Миня нет, как нет и времени на поиски кого-то другого. Поневоле приходится иметь дело с этим типом, а впрочем, не все ли равно, с кем…

— Так, — проговорил Фаррис с безразличным видом. — Если мы чисто умозрительно представим, что ваши предложения меня заинтересовали… Сколько вы хотите?

 

31

13 июня 1968 года

Лэнгли, штат Виргиния

Начальник отдела «К» Роберт Классен любовно и со знанием дела разжигал знаменитую трубку, выслушивая доклад своего сотрудника, Джона Стоуна.

— Майор Томпсон утверждает, сэр, что русские плотно сели на хвост гуманитарной миссии англичан. Упоминавшийся в их предыдущей шифровке М. С. Ф., как выяснилось, — Майкл С. Фаррис, врач из Лондона, прибывший в Сайгон первым…

— А как это выяснилось? — спросил Классен, наблюдая за плавными извивами дыма в неподвижном воздухе кабинета. — По инициалам? Хотите, я вам с ходу назову троих М. С. Ф. только в командном составе наших ВВС во Вьетнаме?

Феноменальная память Классена была не менее прославлена в ЦРУ, чем его даллесовская трубка, и Стоун предпочел поверить на слово.

— Нет, не по инициалам, сэр, а по фотографиям. Агенты Вьетконга передали их русским по каналу «Тропа», а человек Томпсона переснял. К несчастью, от сопроводительного текста никакого толку. Он написан тем же дьявольским кодом, что и последние радиограммы Бамбука.

Когда в комнате стало совсем сизо от дыма, Роберт Классен протянул руку и щелкнул кнопкой кондиционера. Аппарат уютно зашумел.

— Таким образом, мы знаем только одно, — подвел итог начальник отдела «К» и сгреб в кучу разложенные на столе бумаги. — Русским чертовски интересна эта английская миссия, но вот почему… Что они затевают?

— Может быть, не вся миссия, а один только Майкл Фаррис, — заметил Стоун. — По нашим сведениям, он был связан с британскими спецслужбами. Правда, давно.

— Вот как? — Классен поднял взгляд. — Человек спецслужб — всегда человек спецслужб, даже бывший. Нет ли тут какого-то конфликта между англичанами и русскими?

— Я запрашивал англичан, сэр, — сказал Стоун, — и получил безукоризненно вежливый по форме и абсолютно лишенный содержания ответ… Если Лондон и планирует операцию во Вьетнаме, поделиться с нами информацией не торопится.

— Да, недолюбливают они нас… Но хотел бы я видеть две разведки, пусть и дружественных стран, живущие душа в душу… И все-таки мне не верится в английскую версию. Им там нечего делать.

— Тогда… Частная инициатива Фарриса, сэр?

Классен хотел ответить, что чьи бы то ни было частные инициативы редко составляют предмет внимания КГБ, но не успел. Секретарь доложил по селектору, что пришел Чарлз Макги и просит срочно принять его.

— Пусть войдет, — распорядился Классен и обратился к Стоуну: — Что-то там еще стряслось… Ставлю два доллара, что это связано с нашей историей.

— Не принимаю, сэр, — с полуулыбкой отверг пари Стоун, — потому что таково и мое мнение.

Макги вошел в кабинет, чуть сутулясь. Казалось, он побаивается, что с ним поступят так же, как в какой-то древней империи поступали с гонцом, приносящим дурные известия. Чарлз Макги не помнил точно, как именно, но как-то нехорошо.

— Сообщение от майора Томпсона, сэр. Принято десять минут назад. — Он положил перед Классеном лист голубоватой бумаги. — Я могу идти?

— Что? — Начальник отдела «К» с трудом оторвался от текста сообщения, будто читал захватывающий детектив. — А, да… Спасибо, Чарли, идите.

Макги поспешно оставил кабинет. Классен в сердцах хлопнул ладонью по столу:

— Опоздали!

— Не понял, сэр…

— Мы опоздали! Британская миссия в полном составе исчезла!

— Куда исчезла? — растерялся Стоун.

— Вы меня об этом спрашиваете? — съязвил Классен. — Ну что же, я вас удивлю: не знаю. Исчезла вместе с вертолетом, двумя пилотами, всем грузом и одним вьетнамским врачом. Пропала, провалилась в преисподнюю или взята живьем на небо — как вам больше нравится.

— Никак мне это не нравится, — пробурчал Стоун. — А самолет сопровождения? Не хотите же вы сказать, что его не было?

— Был! Но…

— Думаете, тут не обошлось без русских? — Стоун не скрывал откровенной досады.

— Откуда я знаю… Может быть, русские, как и мы, сейчас кусают локти. Я считаю, что необходимо подключить полковника Данбэра. Он должен немедленно вылететь в Корат.

— В Таиланд? Почему туда, а не в Сайгон?

— Потому что на базе «Мермаут» есть люди, которым по силам организовать поиски.

Стоун достал последнюю сигарету из пачки, взял массивную настольную зажигалку:

— Я могу расценивать это как приказ, сэр?

— Да.

— Хорошо, тогда я повидаюсь с полковником. Он отправится ближайшим военно-транспортным самолетом. И все же я осмелился бы внести некоторые коррективы.

— Давайте. Я буду рад сейчас любому самому идиотскому предложению.

На слова об идиотских предложениях Стоун обижаться не стал.

— Возможно, полковнику следует сначала посетить Сайгон и поговорить с майором Томпсоном? Тогда ему было бы проще в дальнейшем.

— Да ради бога.

Стоун немного поколебался:

— А не порем ли мы горячку, сэр, ввязываясь неизвестно во что? Девяносто шансов из ста, что вся история пустого ореха не стоит… Какая-нибудь банальнейшая контрабанда.

— Ну да, — с налета подхватил Классен, — а КГБ решил помочь сайгонской полиции в борьбе с контрабандистами… Идите, говорите с полковником, а потом зайдете ко мне снова.

Стоун ушел, а Классен набрал телефонный номер на защищенной от прослушивания линии — в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году шпионская техника еще не достигла совершенства и защита действительно работала. Начальник отдела «К» разговаривал недолго, а следствием этого разговора явилось то, что к операции «Июнь» подключилась контрразведка генерала Нгуена Ван Тхиеу.

Два часа спустя полковник Данбэр выехал в Вашингтон, а еще через три часа уже сидел в неудобном жестком кресле военно-транспортного самолета ВВС США, взявшего курс на Сайгон.

Данбэр не любил подобных приключений. Не обладая богатым воображением, он предпочитал простоту и ясность. Например, такую, какая существовала в тысяча девятьсот сорок пятом году, когда под крылом его бомбардировщика проносились улицы немецких городов. Сейчас внизу к востоку простирался океан, пучина столь же темная, как и сущность задания.

С русскими Данбэр сталкивался не впервые. Если не считать встречи на Эльбе, когда они были союзниками, полковник, которому приходилось по роду службы активно сотрудничать с ЦРУ, несколько раз принимал участие в разоблачении шпионов КГБ в Америке. Но операция «Июнь» выглядела непохожей на другие. Тут был возможен нечасто встречающийся вариант, когда не ЦРУ выступает против КГБ, а обе разведки, преследуя каждая свои цели, устремляются за неким третьим фактором. Цели русских были Данбэру неизвестны, свои цели — туманны, и такой расклад сильно смущал полковника.

Так как посадка в Сайгоне маячила в необозримом будущем, полковник предложил майору Кэлбертсону — единственному из попутчиков, с кем был немного знаком, — партию в карманные шахматы. Выигрыш оценили в пять долларов, разыграли цвет, и Данбэр двинул вперед белую пешку. К середине партии он убедился, что безнадежно проигрывает. Но полковник не был суеверен, и это не показалось ему плохим предзнаменованием.

 

32

19 июня 1968 года

Ханой

Звонок телефона внутренней связи отрывисто тявкнул в кабинете Волкова. Капитан снял трубку, послушал:

— Иду!

Он вышел в коридор, запер дверь и энергичным шагом направился к лестнице, ведущей в подвал. У большой шероховатой металлической двери с надписью «Склад торговых образцов» он отодвинул в сторону сливающуюся со стеной пластину, прикрывающую спрятанный в углублении кодовый замок, набрал сегодняшнюю комбинацию. Массивная дверь бесшумно отъехала вправо. Волков вошел, и дверь задвинулась за ним.

Он оказался в бетонированном помещении, своего рода бункере. Здесь в электрическом полумраке подмигивали индикаторы радиоаппаратуры (последние разработки секретных оборонных институтов), крутились катушки магнитофонов. В воздухе стоял низкий гул спрятанных под полом генераторов — оборудование радиоцентра не боялось постоянных перепадов напряжения и отключений в ханойских сетях.

За пультом сидели лейтенант Бурцев, шифровальщик Митя Доронин и техник-радист Володя Мазырин в наушниках.

— Как прием? — вполголоса спросил Бурцева капитан.

— Качество приема отвратительное. Волков уселся в кресло у другого пульта, жестом подозвал Доронина:

— Митя, я буду прослушивать записи…

— Да, товарищ капитан.

Волков надел наушники. Митя отошел к своему пульту, остановил бобины одного из магнитофонов, перемотал пленку назад, перекинул пару проводов на коммутационном щите.

Едва услышав слабый сигнал передатчика Ха Ньона, Волков с досадой прищелкнул языком. Расшифровать это будет непросто. Ха Ньон пользовался кодом с малой избыточностью, в котором важна каждая группа цифр, и если отдельная группа пропадала, значение целого слова или даже предложения могло остаться неясным.

Со слуха Волков переводил некоторые цифровые сочетания на русский язык, но потом запутался, плюнул и дальше уже старался разобрать только сами цифры.

Передача закончилась не предписанным кодовым знаком, а всеобщим торжеством помех. Волков снял наушники, положил на пульт. Митя напряженно корпел над расшифровкой.

— Лейтенант, радиомаяк есть? — обернулся Волков к Бурцеву.

— А как же, товарищ капитан… Четко и громко. — Он подошел к висящей на стене карте. — Вот здесь.

— И американцам слышен так же хорошо? — сердито дернул щекой Волков.

— Наверное. Ну и что? Он же не несет никакой информации.

— Ладно. — Волков крутанулся в кресле, встал, подошел к Доронину. — Как успехи, Митя?

— Да вот, товарищ капитан… — Шифровальщик передал Волкову ворох исписанных и исчерканных листков. — Начало довольно устойчивое, потом все хуже и хуже.

Капитан с кислым видом перетасовал листки:

— Я заберу это, а ты принеси в мой кабинет остальное, когда будет готово…

Вернувшись к себе, Волков позвонил Бадмаеву:

— Товарищ полковник, получена радиограмма от Ха Ньона. Текст неясен, пытаемся разобраться.

— Как только будет что доложить — сразу ко мне!

Полковник отключил связь. Волков сдержанно улыбнулся. Предложенная им операция настолько захватила Бадмаева, что он, похоже, уже считает идею своей и жалеет, что не может лично принять участие.

Митя Доронин появился через полчаса — и с неутешительными известиями. Расшифровка середины передачи состояла из разрозненных фраз, а конец пропадал совсем.

Волков взял чистый лист бумаги и попытался организовать текст передачи Ха Ньона в более или менее понятное целое. Однако приходилось ставить слишком много вопросительных знаков… Потайной радиопередатчик Ха Ньона и так-то не отличался мощностью, но, видимо, с ним еще и случилась какая-то неприятность. Может быть, зашалили аккумуляторы — в джунглях такая влажность…

Дотошно изучив свои записи, Волков поскреб подбородок. Больше отсюда ничего не выжать, надо отправляться к полковнику.

Бадмаев кивнул капитану на стул:

— Слушаю вас, товарищ капитан.

— Вот что получилось, товарищ полковник… — Волков взмахнул листом. — Тут у меня, в общем… Вы сами прочтете или мне изложить своими словами?

— Изложите.

— Есть! — Капитан оглядел текст сверху донизу так, будто надеялся наткнуться между строк на не замеченный им ранее волшебный ключ. — Начало передачи Ха Ньона вполне разборчиво. Англичане приказали ему вывести группу в как можно более уединенную и отдаленную деревню. Следуя нашим инструкциям, он подчинился и привел их в селение Ран, координаты которого подтверждаются сигналом радиомаяка. При завладении вертолетом Андерсон убил пилота Харгретта — не правда ли, узнается хватка Мерца, Дмитрий Петрович?

— Да будет тебе, продолжай…

Волков украдкой посмотрел на полковника. Да, тому и впрямь безразлично — пока! — Мерц это или нет, зато очень хочется узнать, зачем англичан понесло на плато Тайнгуен. Справедливо. С Мерцем разберемся, надо решать вопросы по мере их поступления.

— Дальше начинаются неясности, — снова заговорил капитан. — Через Ха Ньона англичане будто бы объявили жителям, что они врачи и намерены провести медицинский осмотр населения деревни и профилактические прививки. Приняли их хорошо, выделили хижину. Что произошло позже, можно в большей степени угадать, чем узнать из текста. Началось нечто вроде повальной эпидемии тропической малярии, причем она убивала людей невероятно быстро…

— Малярия? — удивился полковник. — Но это не смертельная болезнь.

— Слово «малярия» есть в тексте радиограммы, — пояснил Волков, — а перед ним — ряд пропавших слов. Так что допускаю ошибочное толкование. Но знаете, о чем я подумал, Дмитрий Петрович? А не связана ли эта странная эпидемия с теми опытами, что Мерц проводил в Бухенвальде?

— Опять Мерц, — поморщился полковник. — Да оставь ты его в покое! — Бадмаев обращался к Волкову то на «ты», то на «вы», в зависимости от эмоциональной окраски реплики. — Давай дальше.

— Англичане не пострадали, так как надели защитные костюмы, белые, типа комбинезонов… Кстати, в подтверждение моей догадки… Зачем бы им такие комбинезоны, если… Но ладно. Потом, видимо, вспыхнул какой-то конфликт или серия конфликтов… Или это случилось раньше, непонятно. Кроме плохого качества приема, он непоследовательно излагает, очень сбивчиво… Эйерс — это командир экипажа вертолета, с которым договаривался Фаррис в Сайгоне, помните? — напал на доктора Хелмса, возможно, ранил его… Дальше пропуск слов в тридцать… Мерц… Простите, Андерсон стрелял в Ха Ньона, но тому удалось бежать в джунгли. Не исключено, что он заразился… Сейчас он милях в пяти восточнее селения Ран. Непосредственно перед концом передачи, точнее перед затуханием сигнала, слышимость внезапно улучшилась, но он передавал только бессмысленные цифры, не относящиеся ни к какому коду, мы проверили. А затем при нарастании помех удалось расслышать только одно слово, открытым текстом, по-русски.

— Какое слово?

— Смерть.

Полковник исподлобья взглянул на Волкова, протянул руку. Капитан вложил в его раскрытую ладонь лист со своими записями. Бадмаев принялся читать слово за словом, делая пометки карандашом.

— Так, — тяжело обронил он. — Следовательно, главное нам известно. Англичане в настоящий момент находятся близ девятнадцатой параллели в селении Ран. Опознать их с воздуха будет нетрудно, так как они в белых защитных комбинезонах и вряд ли снимут их в очаге эпидемии. Они могут покинуть деревню, верно, а наша задача — их опередить…

— Товарищ полковник, прикажите начать операцию. Бадмаев поднялся, обошел стол. Встал и Волков. Полковник остановился напротив капитана, не говоря ни слова.

— Мы никогда не простим себе, если смалодушничаем, отменим операцию, — тихо произнес капитан. — Товарищ полковник, как офицеры и коммунисты, мы обязаны захватить и покарать нацистского убийцу.

Полковник продолжал молчать. На другой войне, завершившейся двадцать три года назад, он не боялся сумасшедших рейдов в тыл врага, в нем не было страха, когда он потерял товарищей за линией фронта и в одиночку с ножом напал на двоих вооруженных «шмайсерами» немецких солдат, обезоружил их, убил одного и на собственной спине утащил второго в качестве языка. Тогда страха не было, только злость… А теперь он боялся. Именно как офицер и коммунист — боялся неудачи, боялся гнева Москвы.

Волков ждал. Полковник отошел в угол кабинета, налил стакан воды, выпил, погрузился в заскрипевшее кресло.

— Приказываю начать операцию, товарищ капитан.

— Есть.

 

33

19 июня 1968 года

Авиабаза северовьетнамских ВВС «Хо Ши Мин»

5 километров к западу от Ханоя

На старой машине с поминутно глохнущим мотором Волков и Бурцев подкатили к дверям казармы взвода специального назначения. Волков был не в цивильной одежде торгпреда, а в камуфляжном комбинезоне.

Капитан и лейтенант вошли в казарму, толкнув шаткую фанерную дверь.

— Товарищ капитан, — отрапортовал командир взвода старший лейтенант Тарасов, — взвод к выполнению задания готов! Больных нет, отсутствующих нет…

— Знаю, — чуть улыбнулся капитан. — У тебя всегда все в порядке… Построй ребят, я объясню задачу.

Капитан прошелся взад и вперед перед строем ладных, высоких, крепких парней. Такие не подведут…

— Вылетаем на двух вертолетах к югу, — размеренно говорил он. — На цель нас выведет по радиопеленгу лейтенант Бурцев. Наша задача: высадиться в деревне и захватить скрывающегося нацистского преступника и его сообщников.

Кто-то негромко присвистнул:

— И сюда добрались, гады…

— Добрались, — холодно сказал Волков. — Вопросы есть? Нет? Очень хорошо. Командуйте, товарищ старший лейтенант.

Среди учитываемых опасностей капитан как будто не думал о странной эпидемии, обрушившейся на селение Ран. На самом деле он понимал, что, раз люди пострадали, могут заболеть и участники операции. Он считал правильной свою догадку о зловещих экспериментах Мерца. Но ему казалось, что он чувствует этого человека, Генриха Мерца, воспринимает образ его мыслей. Никогда, никогда Мерц, готовый отправить на смерть тысячи (да хоть миллионы, гори они огнем) расово неполноценных экземпляров, не подвергнет опасности собственную жизнь — так думал капитан. Есть у Мерца защитный костюм или нет, только на это он полагаться не станет. И коль скоро он применяет в деревне Ран некое биологическое оружие (зачем — спросим у него самого), значит, обладает и средством исцеления. В случае чего заставим его поделиться.

Пилоты вертолетов разгоняли двигатели, шум стоял такой, будто одновременно и асинхронно работали сотни кузнечных молотов. Бойцы взвода распределились между двумя машинами поровну. Волков и Бурцев сели в один вертолет, старший лейтенант Тарасов — в другой. Надев шлемофон, капитан приказал взлетать.

Боевые машины неслись низко над джунглями. Бурцев корректировал курс, следя за показаниями приборов. Внезапность нападения играла решающую роль в операции, и когда до цели оставалось совсем немного, Волков отдал приказ снизиться до высоты деревьев и зависнуть неподвижно.

Красная и зеленая отметки на циферблате пеленгатора Бурцева почти совпадали. Лейтенант повернулся к капитану и показал большой палец.

— Пора, товарищ капитан…

Волков вцепился в поручень неудобной скамейки, снял автомат с предохранителя.

— Вперед! — скомандовал он.

Двигатели взвыли. Удлиненные акулообразные туши вертолетов плавно и мощно устремились вверх, как неумолимые вестники апокалипсиса. Рев и грохот, достигая апогея, сметали звукоизоляционные преграды шлемофонов.

Волков смотрел вниз.

Там, за неровной линией деревьев-исполинов, открывалась страшная панорама.

Трупы, трупы везде.

Пилоты бросили машины к земле. Вертолеты висели метрах в ста один от другого, свистящие винты рубили воздух.

— О черт, — прошептал капитан.

На противоположной окраине деревни, где снова начинались джунгли, он увидел четверых вооруженных людей, форма их одежды и тип оружия не оставляли сомнений в том, что это американцы. А возле них лежал человек в белом комбинезоне! Может быть, сам Мерц…

Поворачивать назад или… Дьявол, но их всего четверо!

Да, четверо на виду. А сколько под сенью джунглей? И если атаковать, придется уничтожить их всех до единого. Никто не должен свидетельствовать, что в этой войне сражаются советские спецвойска.

Все эти мысли промчались в голове капитана за полсекунды, а в следующие полсекунды он уже принял решение. Упускать Мерца нельзя, второго случая не будет.

Может быть, если бы операцией руководил кто-то другой, он отдал бы приказ возвращаться на базу. Но перед внутренним взором капитана стоял барак Бухенвадьда, мама, бездонные глаза Мерца…

— Приказываю: атаковать. Американцев в живых не оставлять. Захватить человека в белом комбинезоне и других, тут должны быть еще четверо. Вперед!

Вертолеты прижались к крышам хижин, открылись десантные люки. На мгновение у капитана мелькнула мысль о Ха Ньоне, о том, что неплохо бы его выручить. Но он где-то в джунглях… Сначала надо расправиться с американцами (враги, империалисты, не лучше фашистов, уговаривал себя капитан), а там видно будет.

Парни старшего лейтенанта Тарасова прыгали вниз, с ходу открывая ураганный огонь. Конечно, покончить с четырьмя американцами гораздо проще было ракетой, но с ними находился Мерц или его сообщник! Только поэтому приходилось вступать в огневой контакт.

Сжимая теплую рукоятку автомата во вспотевшей ладони, Волков спрыгнул на землю последним.

Американцы яростно отстреливались. Повизгивающие в воздухе пули их винтовок АР-10 с чавканьем вонзались в прогнившее дерево опор старых жилищ.

— Там еще трое! — заорал кто-то. Волков развернулся, как робот. Краем глаза он заметил движение у центральной хижины.

— Вперед! Уничтожить их!

Советский десантный взвод разделился на две группы. Одна продолжала бой с укрывающимися в джунглях американцами, вторая, с Волковым, пошла в наступление на хижину.

— Берегись! — крикнул Волков.

Как сказочный великан, перед ними возник огромного роста негр с покрасневшими глазами. Он пошатывался, точно был ранен, хотя крови на его одежде никто не увидел. Четверо или пятеро бойцов Волкова поливали громадную фигуру свинцом, но негр не падал, словно заколдованный. В руке он держал гранату.

— Ложись! — Команда Волкова запоздала. Граната вырвалась из руки гиганта, описала небольшую дугу и взорвалась рядом с двумя советскими десантниками, сразив обоих наповал. Если бы Волков мог, он на секунду закрыл бы глаза.

Осколки собственной гранаты нанесли еще несколько ран темнокожему атлету, но и после этого он не упал, а лишь опустился на колени и что-то прошептал. В него снова стреляли… Только тогда он медленно повалился, как рушащаяся башня.

Волков обходил хижину, чтобы отрезать засевшим в ней противникам путь к отступлению… Он немного не рассчитал. За углом на него наткнулся выскочивший из пролома в задней стене американец. И Волков, и его противник застыли неподвижно в метре друг от друга. Ни один, ни другой не рискнули стрелять: стволы их автоматов смотрели в разные стороны, и стоило кому-то продемонстрировать готовность к развороту оружия, второй использовал бы эти доли секунды.

Бесконечно долгое мгновение они вглядывались в лица друг друга — Фрэнк Мортон и капитан КГБ Александр Волков. Это же безумие — такую мысль словно втиснули в голову капитана помимо его воли. Что заставляет нас убивать их на этой войне, и наоборот?

Однако времени на философию не было. Кто-то должен был напасть первым, и им оказался Волков. Он провел обманный уход влево, и тут же в его руке появился нож, сверкнувший в сантиметре от груди американца. Мортон нырнул вниз, спружинил на месте, ударил ногой. И все же в следующий миг нож русского рассек бы сердечную мышцу Мортона, если бы не очередь из АР-10 Ричарда Флетчера. Волков в прыжке исчез с линии полета пуль, залег за углом хижины, выстрелил… Кажется, впустую. И может быть, хорошо, что впустую: слишком долго они с американцем смотрели друг на друга.

Бой продолжался. Застрелены были уже двое американцев, но оставшиеся в живых не позволяли приблизиться, ведя шквальный огонь. Один из них заряжал гранатомет…

Волков оглянулся на низко висящие вертолеты. Пилоты видели опасность, они пытались увести машины, мешая противнику прицелиться.

Американец выстрелил. Взрыв разворотил бак находившегося ближе к нему вертолета. Боевая машина, охваченная огнем, танцевала в воздухе. Капитан закричал бы, если бы его легкие позволили, но грудь стиснуло будто стальной лентой.

Вертолет падал прямо туда, где из укрытий вел огонь по американцам едва ли не весь советский взвод.

Вал испепеляющего оранжевого пламени в грохоте взрыва докатился почти до лица Волкова, обжег кожу и опалил волосы.

— Гады, — прохрипел капитан.

Он поднял автомат и меткой очередью снял парня, подбившего вертолет. Другой обернулся к падающему товарищу, и еще чья-то пуля попала ему в спину. Но уцелевшие, пользуясь выгодной позицией, не снимали пальцев со спусковых крючков АР-10. Еще один выстрел из гранатомета, по второму вертолету и…

— Отступаем! — рявкнул Волков так, что его могли бы услышать на Луне. — К вертолету, живо!

Подняться в вертолет оказалось непросто. Последняя отчаянная перестрелка стоила жизни еще двум десантникам. В машину, под защиту пусть не броневых, но все же металлических плит обшивки сумели забраться только Волков, Бурцев и один боец. Старший лейтенант Тарасов погиб при взрыве.

Надевать шлемофон было некогда. Волков жестом показал летчику: ракету!

Последствия ракетной атаки превзошли ожидания. Волков подумал, что у американцев были ранцевые огнеметы. Волна бушующего огня дожигала то, что еще оставалось от вымершей деревни. Наверное, так выглядит извержение вулкана.

Теперь Волков надел шлемофон. Вертолет носился над пламенеющим адом, как ангел смерти.

— Все, — стальным голосом выговорил капитан. — Там уже никого нет. Возвращаемся на базу.

Машина легла на курс к северу. Ужас и уныние владели людьми на борту. Да, это война, а на войне нельзя всегда и только побеждать. Но столь кошмарного, ошеломляющего поражения капитан Волков не помнил и на войне. Он угрюмо смотрел на простирающиеся под вертолетом джунгли, погруженный во мрак мыслей и чувств, которым лучше бы не существовать на свете.

 

34

20 июня 1968 года, 9 часов утра

Ханой

— Только что по ханойскому радио было передано заявление, — сказал полковник Бадмаев. — Перемирию конец. Пиратская атака американцев на гражданские вертолеты возле девятнадцатой параллели вновь высветила истинное лицо империализма.

— Вы как будто рады этому, — хмуро буркнул Волков. Полковник развел руками:

— Не могла же такая бодяга продолжаться вечно… Рано или поздно мы обязаны были ударить по дядюшке Сэму и этой тряпичной кукле, Нгуену Ван Тхиеу… Вот и повод подоспел. Все хорошо, что хорошо кончается. Потери — да, скверно, но и американцев потрепали будь здоров. Ваш Мерц мертв, и если у него была там какая-то экспериментальная аппаратура, понятно, что с ней сталось… Чего же вам еще?

— Я поверю в смерть Мерца, только когда собственными глазами увижу его труп, — ответил капитан. — А вот Ха Ньо-на жаль, ценный был агент. Но не могли же мы шнырять по джунглям и разыскивать его в той обстановке… Может быть, он выберется сам.

Надежда Волкова не имела под собой оснований. Ха Ньон умер сразу после окончания последней в его жизни радиопередачи, болезнь убила его.

— Я подготовил отчет об операции для Москвы, — полковник протянул Волкову папку. — Возможно, вы захотите что-то добавить.

Капитан углубился в чтение и вскоре поднял на Бадмаева изумленный взгляд:

— Но, товарищ полковник… Вы здесь пишете так, будто за вычетом потерь все прошло по нашему плану, включая дипломатические последствия! По-вашему выходит, нас надо к наградам представлять!

— А по-вашему? — усмехнулся Бадмаев. — Судить нас, что ли?

— Нет, но…

— Отставить «но», — жестко отрубил полковник. — Не надо создавать сложностей ни себе, ни руководству. Операция достигла цели — это главное.

— Нет.

— Как это нет? — Брови Бадмаева взметнулись. — Вы придерживаетесь иного мнения?

— Конечно. Нашей целью была не провокация на девятнадцатой параллели, а захват Мерца. А в вашем отчете Мерц даже не упоминается.

Полковник начал раздражаться:

— Не упоминается, потому что дело темное! Кто такой вообще этот Мерц? Как вы стремитесь все запутать, товарищ капитан… Впрочем, если хотите, можете подать рапорт, это ваше право.

— А мой рапорт что-нибудь изменит?

— Для вас — да, к худшему. А по существу — нет. Что тут можно изменить?

Ответ Волкова последовал через минуту, заполненную тягостным молчанием:

— Я не буду подавать рапорт. А к вашему отчету у меня нет никаких дополнений, товарищ полковник.

— Разумно, — с облегчением откликнулся Бадмаев. — Знаете что? Давайте чаю попьем… Не вьетнамского дерьма, а нашего, краснодарского чайку… У меня есть немного из старых запасов.

— Спасибо, Дмитрий Петрович. Но если не возражаете, я лучше пойду отдохну…

— Не выспались? — участливо спросил Бадмаев.

— Совсем не спал.

— Что ж, идите… Даю вам четыре часа, а потом работать придется очень много. Обстановка, как вы понимаете, резко осложнилась.

Волков солгал полковнику. Он не хотел спать, несмотря на то что и впрямь ночью не уснул ни на минуту. Он очень хотел остаться один.

В скромном гостиничном номере, где он жил под видом торгпреда, капитан лег на кровать поверх покрывала, уставившись в потолок. Подробности боя в джунглях замедленной кинолентой проходили перед ним снова и снова, особенно часто мелькало лицо американца, которому он чуть не всадил в сердце нож.

Потом он стал думать о Мерце. Он не верил, что Мерц погиб.

 

35

Москва сдержанно отреагировала на отчет Бадмаева. Сначала полковника намеревались даже наказать за самоуправство, но потом выяснилось, что он запрашивал разрешение на операцию, а ответ, как обычно, заволокитили. Таким образом, Бадмаев строго следовал предусмотренной для подобных случаев инструкции.

На несоответствия между запросом и отчетом полковника попросту не обратили внимания. Однако эта история наложила отпечаток на отношение в руководстве КГБ к полковнику Бадмаеву и особенно к исполнителю, капитану Волкову. Уже приготовленные было для него представление к майорству, отзыв в Москву и ответственное назначение засунули в долгий ящик, и очередного звания Волкову еще предстояло дожидаться.

Никто из выживших русских, принимавших участие в схватке в селении Ран, не заболел.

 

36

10 июля 1968 года

Австралия, Мельбурн

Океанский лайнер «Королева Виктория», застывший на рейде мельбурнского порта, готовился к кругосветному путешествию. В солярии, у сверкающего лазурью бассейна, расположились в уютных шезлонгах Генрих Мерц (на сей раз австралийский коммерсант Бруно Бернстайн) и Майкл Фаррис (по документам Элистер Мэтьюз). Одетые в легкие белоснежные костюмы, они вели неторопливую беседу, дегустируя сухой мартини под пронзительные вопли чаек.

— Морская прогулка явно пойдет нам на пользу, Элистер, — мечтательно сказал Бернстайн. В солярии они были одни, но пользовались вслух новыми именами. — Трудно подсчитать, за сколько лет я впервые по-настоящему отдыхаю! Мне даже кажется, что в жизни я и не отдыхал никогда.

— Это лишь краткий антракт, мистер Бернстайн, — ответил Мэтьюз. — В действительности мы отдохнем только тогда, когда пробьет наш час…

Бернстайн помрачнел. Он резко поставил бокал на подлокотник шезлонга, едва не сломав хрупкую стеклянную ножку.

— Тогда будет еще больше забот, Элистер.

— Ну что же, — легковесно отозвался Мэтьюз. — Господь Бог создал Вселенную, а мы ее усовершенствуем…

— Я иду в каюту. — Бернстайн поднялся. — Надо привести в порядок кое-какие идеи.

— И это вы называете отдыхом? — услышал он вслед, спускаясь по лестнице.

В своей каюте (соседнюю занимали Бэрримор и Дайке) Бернстайн уселся за письменный стол и вынул из кармана записную книжку, которую всегда носил при себе. Там он записывал шифром научные выкладки, касающиеся вируса «Илзе». Вернее, это был даже не шифр — ведь всякий шифр, даже самый сложный, можно разгадать. А Бернстайн пользовался понятными ему одному сокращениями и условными знаками, каждый раз новыми.

Он раскрыл книжку там, где кончалась предыдущая запись, достал ручку с золотым пером, но писать ничего не стал, задумчиво уставясь на чистую страницу.

Результаты полевых испытаний «Илзе» немало озадачили его. В девяноста пяти процентах случаев вирус вел себя так, как ему и полагалось и как следовало из опытов на обезьянах, но в остальных пяти процентах заболевание не наступило (этих вьетнамцев пришлось пристрелить). А препарат «Роуз-3», показавший превосходные качества при лечении вьетнамцев (которым потом тоже досталась пуля в затылок), оказался бессильным, когда заразился доктор Хелмс — штурмбаннфюрер Кетнер! И Эйерсу не помогло… А ведь из лабораторий Фортресса сообщали о близком окончании работ над более совершенным «Роуз-4»! Наверное, можно было подождать, не полагаться на подопытных мартышек…

Зато нестабильность «Илзе» реализована полностью. Вирус быстро теряет на открытом воздухе способность к ин-фицированию, а уже через двое-трое суток никакими средствами нельзя установить его наличие, он перестает существовать. Но это как раз подробно изучено в лаборатории…

Бернстайна беспокоило не только своенравное поведение вируса. Эксперимент был свернут раньше намеченного срока (Фаррис, охранявший периметр, заметил приближавшихся американцев), при торопливом бегстве не успели забрать часть оборудования. Следов «Илзе» никто не обнаружит, но к чему приведет расследование?

Издали они слышали стрельбу, потом взрывы… Что там произошло, какие силы столкнулись и как это способно повлиять на события будущего?

Молниеносный бросок сквозь джунгли к устью реки Ка от селения Ран Бернстайн не назвал бы оздоровительной прогулкой. Но, используя карты (их точность подтвердилась при переходе от места посадки вертолета к злосчастной деревне), они вышли туда, где их ждала присланная фон Хеппом субмарина. Обошлось без неприятностей с Седьмым флотом США.

Нет, не бесполезным был этот дерзкий рейд во Вьетнам! Теперь Бернстайн знает о своем детище намного больше. Он сумеет надлежащим образом переориентировать работы, и предварительные наметки уже есть. Конечно, это только теория. Бернстайну не терпелось оказаться в суперсовременных лабораториях Фортресса, оснащенных лучшим оборудованием, какое можно купить за деньги.

Бернстайн захлопнул записную книжку, где в тот день так и не появилось ни одной пометки, и направился в ресторан. Их имелось несколько, но Бернстайн был уверен, что найдет Бэрримора (Картленда) и Дайкса (Эмори) в «Морской черепахе». Во время ознакомительной экскурсии по лайнеру этот ресторан понравился им больше всех.

Эмори и Картленд в компании Мэтьюза сидели там, у панорамного окна с потрясающим видом на бухту Мельбурна. По легенде, четыре джентльмена познакомились на борту «Королевы Виктории», их ни к чему не обязывающая светская беседа вертелась вокруг предполагаемых красот стран, которые они посетят… И сторонний наблюдатель вряд ли мог догадаться, какая тайная жажда скрыта в глубинах непроницаемых глаз Генриха Мерца. Жажда, рожденная далеко от Земли.

 

1

— Я по-прежнему не понимаю, — сказал Рэнди Стал. — Как возникло это кольцо Времени, почему я отправился во Вьетнам, какая информация заставила меня это сделать? Это должно быть что-то крайне важное! Я исчерпал многие свои ресурсы, все ресурсы Стражей Времени — они не работают, они мертвы! — но ради чего? Что настолько важного сумел я узнать, что привез? Такого, что мог увидеть только я, чего не было бы уже в рапорте Мортона?

— В ВАШЕМ рапорте, — веско проговорил Моддард. — В вашем, Хранитель. Кольцо Времени! Не забывайте, что без вас Мортон умер бы. Да и вообще, скорее всего, ничьего рапорта не было бы, потому что в одиночку, без опытного Мортона Флетчер едва ли сумел бы выбраться из джунглей. Но если бы и сумел, и написал рапорт, разве без вашего автографа такой документ привлек бы наше столь пристальное внимание теперь?

— Наверное, вы правы, Проводник. — Рэнди уселся в кресло и сцепил руки на коленях. — Но это никак не отвечает на главный вопрос. ЧТО я привез? Есть рапорт Мортона. Есть мой подробнейший отчет после возвращения. Я не упустил ни одной мелочи. Не мог упустить. И тем не менее…

— Вся ваша информация тщательнейшим образом анализируется Институтом Исторических Исследований, и не только, — произнес Моддард. — Наиболее любопытные данные получены касательно профессора Андерсона.

— Какие же?

— В архивах ЦРУ обнаружены документы покойного ныне Роберта Классена, занимавшего в период вашей вьетнамской миссии пост начальника отдела «К»… Вьетнамский отдел. Там он ссылается на сведения полковника Данбэра, а по сути вот что. Был такой таинственный персонаж в нацистской Германии — к его таинственности мы еще вернемся — Генрих Мерц…

— Мерц? То имя, что назвал Флетчеру умирающий Хелмс?

— Да. Классен пишет, что бывшему американскому нелегалу в Германии Джеймсу Мэйсону были предъявлены фотографии Андерсона, и он опознал в нем Мерца, которого видел на совещании высокопоставленных лиц рейха в Страсбурге в сорок четвертом. Разве это не интересно?

— Интересно, — кисло сказал Рэнди.

— Еще интереснее сведения из России, от Хранителя Смолина.

— Полковника КГБ?

— ФСБ, — поправил Моддард. — После получения определенной информации из нашего Института он вступил в контакт с полковником КГБ — вот тут уже КГБ — в отставке, неким Александром Волковым, и сумел выяснить вот что. Во-первых, подтвердилось, что Андерсон — это Мерц. Во-вторых, Волков, еще ребенком будучи узником Бухенвальда, видел там Мерца, который якобы вел какие-то эксперименты на заключенных. В-третьих, Мерц после войны выдал себя за лейтенанта вермахта, не замешанного в военных преступлениях, и таким образом…

— Да, да, — рассеянно кивнул Рэнди. — Никаких симпатий к нацистам я, понятно, не испытываю. Вот только…

— Подождите немного, Хранитель! Самое главное впереди. Впрямую занявшись биографией Мерца, сотрудники Института столкнулись с вещами весьма неожиданными. Оказывается, во всех уцелевших немецких архивах о нем почти ничего нет. О любой сколько-нибудь заметной фигуре сведений предостаточно, а Мерц… Призрачная какая-то личность. Даже из архивов Гейдельбергского университета, где он учился, большинство касающихся его документов кто-то изъял, причем сделано это еще до начала войны.

— Что же тут удивительного? Многие нацисты заметали следы…

— До начала войны, — подчеркнул Проводник. — Что же, он тогда уже знал, что их рейх ждет бесславный конец и ему придется уносить ноги? Это не похоже на простую предусмотрительность. Это похоже на знание Будущего, а Будущее в рейхе мог знать только Гарри Шеппард.

— Да, — кивнул Рэнди. — Но есть одна деталь. Я видел фотографию Андерсона… И это НЕ Шеппард. Амма могут многое, но они не могут менять внешность, данную своим креоном.

— Вы уверены? Шеппард — Амма Сол. Он не мог, не должен был сам знать секрета перемещений во Времени. Ранее его перемещали Амма более высокого ранга… Но он узнал его. Почему бы ему не пойти дальше?

— Это невозможно.

Моддард внимательно посмотрел на Рэнди, подошел к сейфу, открыл его и достал две фотографии.

— Когда я сказал, что почти ничего не найдено, — проговорил он, прикрывая дверцу сейфа, — я имел в виду именно «почти». Кое-что все же есть, вот эти фотографии Мерца. Первая обнаружена в Гейдельберге, она датирована тысяча девятьсот тридцать шестым годом. Вторая из Мюнхена, снято на каком-то нацистском торжестве. По ряду признаков эксперты Института установили, что этот снимок не мог быть сделан ранее тысяча девятьсот тридцать девятого года. Вот первая фотография, а вот вторая.

Вручив Рэнди Стилу снимки, Моддард уселся за стол. Рэнди принялся разглядывать фотографии. Долгое время он ничего не говорил. Внезапно у него заболела голова, он потер затылок ладонью, не отрывая взгляда от снимков. Они расплылись в его глазах, потом снова сфокусировались.

— Они… Отличаются, — пробормотал наконец Рэнди. — Безусловно, на обоих снимках один и тот же человек, но… Это не тот человек. Если бы вы дали мне первый снимок, тридцать шестого года, и фотографию Андерсона, сделанную в шестидесятых, у меня не возникло бы такого ощущения. Да, сказал бы я, это он… Но второй снимок, из Мюнхена… О нет…

— ЧТО вы видите? — Проводник напряженно подался вперед.

— Я бы сказал, что…

— Что на этом снимке черты Шеппарда еще явственно проглядывают сквозь черты Мерца? Что тогда он не успел еще полностью овладеть своим новым телом? Что он окончательно слился с Мерцем лишь позже?

— Все же он сделал это, — прошептал Рэнди и почти выкрикнул: — Он сделал это! Да, теперь я знаю… Всегда знал. Это было внутри меня… Вот почему я отправился во Вьетнам, Проводник. Это была не информация. Это было знание. Внутренняя связь с Шеппардом, не осознаваемая мной тогда. Только теперь… Теперь я вижу. Да, но… Он мог погибнуть там, на плато Тайнгуен!

— Он не погиб, — сказал Моддард.

— Не погиб?

— Нет. Нам удалось получить сведения — правда, крайне туманные — о деятельности организации неонацистского толка, именуемой «Сириус». В связи с ней то там, то здесь всплывает тень Андерсона-Мерца и бывшего подручного Гиммлера, Эберхарда фон Хеппа. Нет, Хранитель, Шеппард жив и использует эту сеть в своих целях.

— Что конкретно, — спросил Рэнди, — известно об этом «Сириусе»?

— Практически ничего.

— Гм… Кто занимается этим?

— Магистр Хойланд.

— Он — лучший…

— Да.

 

2

В баре «Красный вагон» было пустынно, музыкальный автомат что-то вяло наигрывал. Хойланд сел за столик у стены, заказал шабли. Когда заказ принесли, до назначенного Мэтту Страттону времени оставалось четыре минуты.

Журналист Мэтт Страттон не имел отношения к Ордену, даже не подозревал о его существовании. Но, считая Хойланда кем-то вроде засекреченного сотрудника не то ЦРУ, не то ФБР, он не раз в прошлом доставал для него ценнейшую информацию. Дело было не столько в том, что Хойланд не оставался в долгу, сколько во взаимном доверии, основанном на опыте их общения. Вот и теперь Хойланд позвонил ему, кое-что выяснив предварительно.

Страттон появился в дверях бара. Высокий, под два метра ростом, худой, но мускулистый, он производил впечатление бывшего баскетболиста. Как многие из высоких людей, он словно стеснялся своего роста и непроизвольно сутулился. Большие глаза навыкате под кустистыми бровями живо сверкали, крючковатый нос нависал над слишком толстогубым для его типа лица ртом, а подбородок выдавался вперед. Ребенок мог бы испугаться, увидев Страттона в сумерках, но, несмотря на кажущуюся непривлекательность и несовершенство черт, этот человек прямо-таки излучал обаяние и вызывал инстинктивную приязнь.

Журналист издали заметил Хойланда, помахал рукой, подошел, переставляя длинные ноги наподобие циркуля, плюхнулся на пластмассовый стул и закурил.

— Привет, Джон… Что это вы пьете, шабли? Мерзость какая. Раньще вы всегда пили «Баллантайн», это достойно и прилично… Официант, бутылку «Баллантайна» и еще одну рюмку! Плачу я, выколотил гонорар за статью…

Хойланд молча слушал болтовню журналиста. Когда принесли «Баллантайн», Страттон бесцеремонно вытряхнул шабли Хойланда в вазочку с цветами и разлил по рюмкам виски. Они салютовали друг другу и выпили. Мэтт Страттон посерьезнел так резко, будто повернули ручку настройки телевизора.

— Что у вас стряслось, Джон? — напрямик спросил он.

— Стряслось, — сказал Хойланд. — Мне стало известно, что вы собираетесь писать о некоей организации под названием «Американский орел»…

— Ого! О моих планах знают немногие… А вы как узнали?

— У меня свои источники, — туманно пояснил Хойланд.

— О, понятно… Ну что же, вам я могу раскрыть карты. «Американский орел» — ерунда, легальное прикрытие. А об организации «Сириус» вы что-нибудь слышали?

— О ней я и хотел с вами поговорить.

— Что вы о ней знаете?

— Кроме названия, ничего.

— Неудивительно. На свете не наберется и десяти человек, само собой исключая принадлежащих к организации, кто хотя бы мельком слышал о ней.

— А также исключая вас? Страттон наклонился к Хойланду:

— Я веду расследование, Джон… Хочу написать книгу и свернуть им шею.

— Кому?

— Гиммлеру и его компании.

— Вы имеете в виду Генриха Гиммлера, рейхсфюрера СС? Возможно, я плохо знаю историю, но мне смутно припоминается, что ему уже кто-то свернул шею. Или я ошибаюсь?

Страттон ткнул окурком в хрустальное дно пепельницы. Вокруг посыпались искры, прожигая скатерть. Журналист немедленно закурил снова.

— Он жив… Фигурально жив, конечно. Жив в своих делах и последователях. Я объясню… Начиналось все достаточно невинно. «Икзэминер» заказала мне статью о неонацистских организациях в Латинской Америке. Я согласился неохотно — тема изъезженная, в свое время об этом много писали. «Хунта координадора да организасьонес на-сьоналистас», Хорст Эйхман, Рудель, Адольф фон Тадден и прочие. Но… В общем, нужны были деньги, а платили хорошо, и я дал согласие. А раз уж дал, должен выполнить работу на все сто процентов. Журналисту моего уровня негоже переписывать прошлогодние новости. Я вылетел в Аргентину, потом в Бразилию… Вам не скучно?

— Рассказывайте!

— Да рассказывать-то почти нечего. — Страттон развел руками и едва не смахнул бутылку со стола. — Я практически на старте… А получилось так. Я решил сделать акцент на проблеме финансирования неонацистских организаций. Знаете, в конце войны главные шишки рейха, в основном Гиммлер, вывозили в Южную Америку огромные капиталы. По моим подсчетам, рейхсфюреру принадлежали вклады на сумму не менее двадцати миллионов долларов и порядка миллиона фунтов стерлингов. Это в то время и только лично ему! А существовали еще филиалы «Феррошталь» в Венесуэле, Чили, Колумбии, «Компаниа платеже де электрисидад Сименс-Шуккерт С. А.» в Буэнос-Айресе, отделения «И. Г. Фарбениндустри» в Бразилии, Мексике, Аргентине… Так перекачивались деньги рейха, Джон, громадные деньги. И они не лежали мертвым грузом, они вкладывались в доходные отрасли и умножались многократно. Не будет большим преувеличением, если я скажу, что вся западная экономика пронизана деньгами нацистов…

— Тут вы не сделали открытия, Мэтт, — заметил Хойланд. — Все это, по вашему же определению, прошлогодние новости.

— Правильно. Зато я сделал… Сделаю другое открытие.

— Какое?

— Во время моих разысканий я наткнулся на одного парня. Зовут его Кении Вестайн, в общем-то славный малый, но попался на удочку нацистских бредней и влип в эту самую организацию «Сириус». Когда он понял, в каком болоте оказался, решил исправить причиненное им зло. Он трусоват, открыто выступить боится, но он-то и рассказал мне о «Сириусе». Он там мелкая сошка и к фундаментальным секретам не допущен. Но дал кое-какие имена, адреса… Джон, «Сириус» охватывает весь мир: Запад, Латинскую Америку, Ближний Восток…

— Понятно, — кивнул Хойланд.

— Ну да… И знаете, что самое скверное? По словам Вестайна, они готовят что-то. Он сам толком не знает… Какая-то грандиозная провокация или нечто в подобном роде. Вот почему я тороплюсь, Джон.

— И как же вы собираетесь действовать?

— А вот это уже мое дело. Вам ведь нужна моя информация?

— Да.

— Не для публикации, Джон.

— Публикация? Вы меня хорошо знаете, Мэтт. Вашей книге ничто не помешает, напротив, в итоге она может стать гораздо интереснее.

— Сегодня мне сказать нечего, кроме того, что я уже сказал… А вот завтра, возможно… Вот что, подъезжайте завтра в корпункт «Икзэминер». Это на Восточной Сорок Шестой, дом сто, четвертый этаж. Часа в два вас устроит?

— Завтра в корпункте, хорошо.

Мэтт Страттон вопросительно приподнял бутылку. Хой-ланд сделал отрицательный жест: он за рулем. Но на лице журналиста отразилось столь искреннее разочарование, что Хойланд был обезоружен и сменил жест на разрешающий.

Глядя в прозрачные проницательные глаза Мэтта Страттона, на его сосредоточенное, но хранящее готовность к улыбке лицо, Хойланд не в первый раз признался себе: он рад был бы видеть этого человека Хранителем.

 

3

К вечеру тучи сгустились над небоскребами Манхэтгена. На капот старенького «форда» Кении Вестайна упали внушительные капли дождя. Вестайн включил дворники и радио. Он любил джаз, и его приемник всегда был настроен на волну джазовой радиостанции WJAZ, крутившей музыку в диапазоне от Луи Армстронга до Эл ди Меолы. Сейчас это был Грант Грин, и Кении насвистывал в такт гитарной обработке симпатичной вещи «Go Down Moses».

Кении жил на южной окраине Манхэттена в многоквартирном доме старой постройки, где водились тараканы, и жильцы поговаривали даже о крысах (впрочем, Кении не видел ни одной). Дом ему нравился — солидной основательностью, толстыми стенами, потускневшими медными ручками подъездных дверей, обширными лестничными клетками. Он пришел из тех времен, когда люди еще заботились не только об энергичном выколачивании денег из карманов ближних.

Этаденежная лихорадка… И эта ужасающая современная музыка, хи-хи-хи, ха-ха-ха, бум-бум-бум, рэп, рэйв и отвратительно безвкусная телереклама, кричаще-кичевый фон сводили с ума Кении Вестайна. Он не хотел жить в таком мире и умирать тоже не хотел… Свет в его окошке зажгли люди из организации «Сириус». У них существовали понятия о чести, у них было стремление к переменам… А раскусил их подлинную сущность Кении Вестайн слишком поздно. Бороться с ними нельзя, они сильны, почти всемогущи… Во всяком случае, такая борьба не для Кении. Повезло бы тому журналисту…

Кении свернул во двор, затормозил в полуметре от стены, запер машину и вошел в подъезд. Когда он вставлял ключ в замочную скважину своей двери, двое крепких парней молча стиснули его справа и слева.

— Полиция… — вырвался жалкий писк из мгновенно пересохшего горла Кении.

— Правильно, полиция, — ухмыльнулся один из здоровяков. — И ты знаешь чья. Открывай дверь. Или руки отсохли с перепугу?

Кении никак не мог уцепиться за торчащий из скважины ключ. Громила помог ему, и Вестайна втолкнули в прихожую квартиры.

В гостиной Кении привязали к стулу нейлоновыми шнурами и развернули спиной к окнам. В комнату вошел третий человек, широкоплечий, светловолосый, лет сорока. Идеально прямой нос, голубые глаза; волевой подбородок подчеркивает форму тонких губ. Кении сразу узнал регионального (а может, и не только регионального, пес их разберет) фюрера «Сириуса» Альфреда Либецайта, хотя видел его лишь однажды.

Либецайт качнул головой, и боевик молниеносно поставил стул напротив Кении. Либецайт неторопливо, с достоинством сел, достал дорогие сигареты. Ему угодливо поднесли зажигалку. Молчание затягивалось. Либецайт изящно выпустил дым из ноздрей.

— Итак, — напыщенно заговорил он, — Кеннет Вестайн, вы на суде чести.

— Я не сделал ничего плохого, — пролепетал Кении.

— Возможно, — презрительно бросил Либецайт. — Возможно, с вашей точки зрения, вы сделали нечто хорошее. Но у нас свое мнение. Вот в чем дело, Вестайн.

— Чего вы хотите от меня? — Кении нервно огляделся, точно надеялся, что сейчас в квартиру ворвется Чак Норрис, Стивен Сигал или какой-нибудь другой супергерой и освободит его.

— Малости. — Либецайт уронил пепел на ковер и поморщился. Он находился в квартире, приговоренной вместе с ее хозяином, но порядок есть порядок. Ему подали пепельницу. — Имя человека, с которым вы разговаривали.

В душе Кении Вестайна вдруг вспыхнул гнев. Кто они такие, эти самовлюбленные ничтожества? Нет, соседи правы, в доме все-таки есть крысы… И этот гнев помог ему ответить спокойно, почти вызывающе.

— Я много с кем разговаривал. Всех не упомнишь.

— Всех не надо, — высокомерно улыбнулся Либецайт. — Нам требуется имя человека, с которым состоялся вот этот разговор.

Он протянул ладонью вверх руку, в которой тут же оказался диктофон. Кении с ужасом и отчаянием услышал запись своей беседы с Мэттом Страттоном. Как беспечен он был, рискнув вести диалог в собственной машине! К счастью, главное — имена и адреса — он сообщил журналисту уже на улице. Попытаемся выкрутиться…

— Ах, это, — изображая облегчение, проговорил Кении. Он махнул бы небрежно рукой, если бы не был привязан к стулу. — Так, один собутыльник. Не знаю, с чего ему пришло в голову интересоваться… Ну, я поболтал с ним по пьянке, высадил из машины, где он просил, и все… Ведь я ему, по сути, ничего и не сказал!

— Прекрасно, — не стал спорить Либецайт. — Верю, что так оно и было. Теперь мелочь — имя собутыльника. Можно и адрес, но нам вообще-то достаточно одного имени.

Кении артистически округлил глаза:

— Откуда же мне знать имя типа, с которым я разговорился в баре на Пятьдесят Второй?

Громила подскочил к Вестайну и занес кулак для удара. Либецайт остановил его движением пальца.

— Вестайн, — сказал он, — вы нанесли нам урон, за такое мы караем беспощадно. Но если ущерб будет сведен к нулю, наказание может быть смягчено.

Кении с зародившейся надеждой взглянул в ясные глаза Либецайта:

— Что тогда со мной будет?

— Разумеется, вы будете исключены из организации. Вы вернете все полученные от нас деньги до последнего цента, включая те, за которые вы отчитались как за истраченные при выполнении наших заданий. Где вы их возьмете, нас не касается. Вы покинете Соединенные Штаты навсегда и проведете остаток дней в указанной нами стране, под пожизненным присмотром. Таково наказание. Альтернатива вам известна. Думайте! У вас ровно минута.

Либецайт демонстративно посмотрел на часы..

Кении Вестайну очень захотелось жить. Ему захотелось вставать по утрам, включать телевизор и смотреть милую, замечательную рекламу, захотелось слушать по радио грохот рэпа и рэйва. Ибо все это составляло неотъемлемую часть мира, который — вот эти негодяи собираются у него отнять… А вдруг Либецайт не лжет? Ну зачем им бессмысленное убийство? Они ведь видят, что напугали его и что он больше никогда не осмелится пойти против них. А деньги… Что ж, он вернет им деньги, он продаст квартиру, ограбит банк, если понадобится…

Вестайн шумно перевел дыхание… Нет. Это мечты и фантазии. Кому, как не ему, знать методы «Сириуса»! И если он выдаст Страттона, умрут двое вместо одного.

— Минута прошла, — сказал Либецайт.

— Честное слово, мне жаль… Но это был случайный собутыльник из бара.

— Мне тоже жаль. — Либецайт встал, прошелся по комнате. — Приступай, Питер.

Здоровяк принес из прихожей чемоданчик, раскрыл его. Внутри Кении увидел какие-то шкалы и провода.

Один из скрученных спиралью проводов Питер прицепил к уху Вестайна с помощью зажима-крокодила, вторым таким же зажимом защемил кожу на запястье правой руки. Потом он достал из чемоданчика вилку обыкновенного сетевого шнура и воткнул в розетку.

Кении весь сжался. Он ожидал немедленного удара током, непереносимой боли… Однако не произошло ровным счетом ничего.

Либецайт задумчиво рассматривал переключатели и верньеры устройств, находящихся в чемоданчике.

— Мы имеем возможность, — он обращался к Вестайну, как лектор, — при посредстве этого нехитрого прибора постепенно повышать напряжение. Сейчас, как вы понимаете, все отключено. А вот этот тумблер — видите, крайний слева — сразу откроет ворота полной мощности и вы умрете быстро и без мучений. Теперь только такая альтернатива, но вы еще имеете возможность выбирать. Даю вам дополнительную минуту.

— Простите меня, мистер Либецайт, — забормотал Кении, не отрывая взгляда от тумблера. — Я сглупил… Но я исправлюсь, поверьте! Дайте любое задание, прикажите взорвать школу, церковь, убить президента, я все, все сделаю!

О, только бы они поверили! Только бы уцелеть, а там…

Секундная стрелка на часах Либецайта неумолимо сужала сектор жизни Кении Вестайна.

— Ну вот и все, — произнес Либецайт с оттенком разочарования. — Я думал, вы умнее, Вестайн. А вы, оказывается, не только предатель, но и дурак.

Он повернул ручку на блестящей панели. Сначала Кении почувствовал не боль, а нечто вроде щекотания, но напряжение нарастало, и вскоре Кении Вестайн бился в конвульсиях. Чтобы заглушить крики, ему заткнули рот.

Сколько продолжалось истязание, он не мог представить. Ему казалось — всегда, с рождения, никогда не было ничего другого, только эта боль, которая не просто наполнила его тело — которая СТАЛА его телом.

Либецайт сбросил напряжение тока, всмотрелся в побелевшее лицо Кении, покачал головой… И все началось снова, только хуже в тысячу раз. Вестайн физически ощущал, как распадается на молекулы его мозг, а молекулы в свою очередь распадались на атомы, кружившие в черном хороводе.

— Ну, теперь вы поняли? — спросил Либецайт, отключив ток. Кении с вытаращенными глазами тяжело дышал. — В случае нужды мы можем продолжать это часами. Когда устанем, нас сменят другие. А вам придется в конце концов назвать имя, но зачем мучить себя?

Он вытащил кляп изо рта Кении, с десяток секунд подождал ответа, не дождался, вернул кляп на место и вновь крутанул ручку.

Усиливая напряжение, Либецайт неотрывно следил за показаниями приборов. Красная черта на шкале означала предел сопротивляемости среднего человека, до нее Либецайт старался не доводить. Если организм Вестайна окажется слабее среднестатистического (установленного на примере десятков опытов!), все усилия пропадут впустую. Но и далеко от черты Либецайт стрелку не отклонял. Боль должна быть настоящей, каждый раз сильнее.

Несколько минут пытки превратили Кении Вестайна в полубезумную развалину. Либецайт выключил аппарат, вынул кляп:

— Так как его зовут, Кеннет?

Сознание Вестайна утопало во мраке, где сияли только два полюса. На одном — боль, на втором — два слова, волшебным образом избавляющие от боли: Мэтт Страттон. Почему-то эти слова нельзя было произносить вслух, но Кении не помнил почему. Что за нелепые запреты, ведь это магический пароль, ведущий к освобождению, в золотой рай…

— Мэтг Страттон, — прохрипел Кении, едва ворочая непослушным языком.

— Как? — наклонился к нему Либецайт.

— Мэтг Страттон!

— Теперь хорошо. Иди с миром… — Палец Либецайта потянулся к тумблеру.

— А если он лжет? — усомнился Питер. Либецайт резко повернулся к боевику, смерил его холодным взглядом с головы до ног:

— Он не лжет, — и перебросил тумблер.

Тело Кении Вестайна сотряслось, выгнулось дугой, на губах выступила пена. Он был мертв.

Когда автомобиль Либецайта и его свиты отъехал квартала на три, позади гулко ухнул взрыв, вызвавший пожар не только в квартире злополучного Кении Вестайна, но и во всем доме.

 

4

Корпункт «Икзэминер» занимал небольшую угловую комнату на четвертом этаже кишащего конторами здания, и Хойланд долго проискал его. Толкнув обитую кожзаменителем дверь с непрезентабельной табличкой, он вошел.

В комнате находился только Мэтт Страттон. Он сидел за компьютером и сосредоточенно тыкал пальцами в клавиши.

— Привет, Мэтт, — поздоровался Хойланд. — Чем это вы заняты?

— О, привет! — обрадованно воскликнул журналист. — Я здесь… Да так, это для статьи. Ничего для вас интересного. Хойланд подвинул стул и сел рядом.

— Значит, ничего сегодня не раздобыли?

— Нет, встреча с информатором не состоялась. Но пусть это вас не тревожит, скорее это хорошо, чем плохо. Значит, он достанет для меня что-то поважнее… Мы так и договаривались.

— Ваш информатор — это Кении Вестайн?

— Нет, он только вывел на человека… Послушайте, Джон, я сожалею, что напрасно оторвал вас от дел…

— Пустяки, Мэтт. Перед встречей с вами я закончил все срочное на сегодня.

— Да? Отлично. А я фактически закончил здесь… — Страттон выключил компьютер. — Как насчет пропустить по рюмочке?

Хойланд собрался было поискать предлог для отказа, но вдруг понял, что отказываться ему не хочется.

— Идет, — сказал он.

— В таком случае прошу в мой лимузин!

Широким жестом Страттон распахнул дверь.

Обещанный лимузин оказался «Ланчиа-Дельтой HF», сорок тысяч долларов… Страттон прочел эту сумму во взгляде Хойланда и не смог подавить усмешку.

— Я не толстосум, Джон. Эта машина и впрямь стоит дорого, новая… А я купил ее у знакомого, которому не терпелось от нее избавиться, намного дешевле. А это ваш «фольксваген» у подъезда?

— Мой.

— Что же делать? Не бросать же его здесь.

— Поедем на двух машинах, — проговорил Хойланд. — Назовите ресторан, и выберем дорогу покороче.

— Ресторан? — Журналист открыл дверцу «ланчии». — Э нет, сэр. Приглашаю вас к себе в гости.

— В знак особого доверия? — не удержался от иронии Хойланд.

— Нет, по соображениям экономии, — парировал Страттон.

Они засмеялись.

— А где вы живете? — Хойланд это знал, но ни к чему, чтобы и Страттон знал, что он знает.

— Далеко, в Джерси-Сити… Надеюсь, бензина хватит.

Страттон ехал впереди, показывая путь, Хойланд держался за ним вплотную. По скоростной автостраде дорога заняла не так много времени.

Крыша двухэтажного просторного дома Мэтта Страттона выглядывала из-за деревьев маленького сада на въезде в Джерси-Сити. Обе машины затормозили перед воротами, журналист вышел, чтобы открыть замок (дистанционных замков он не признавал, считая их ненадежными), и первым делом спросил Хойланда:

— Какой двигатель вы засунули в ни в чем не повинный фольксвагеновский корпус? Вас попросили протестировать новую разработку «Формулы-1»?

— Да нет, Мэтт, это мое персональное творчество. Я люблю возиться с машинами.

Хозяин и гость загнали автомобили в гараж, где хватало места для двух машин. Из гаража узкая дверь вела прямо в дом. Через кухню они прошли в гостиную, устланную упругим серым паласом и обставленную стильной, но не слишком дорогой мебелью. В доступной для обзора части арочного коридорчика виднелась еще одна приоткрытая дверь. За ней мерцал экран компьютера, и некто не видимый из гостиной самозабвенно палил из разнообразных типов оружия, изобретенных, по всей вероятности, в будущем.

— Ева! — крикнул Страттон.

В коридорчике показалась девчушка лет одиннадцати-двенадцати с коротко, по-мальчишечьи, подстриженными каштановыми волосами, большими синими глазами и вздернутым носиком. Она была одета в джинсовый комбинезон и сжимала в руке банку апельсинового сока.

— Ева, сколько часов ты просидела за компьютером?

— Недолго, папа. — Она задорно тряхнула головой, отчего ее прическа приобрела ежиный вид. — Часа три… Ну, пять…

— А сколько раз я тебе говорил: от компьютера лысеют?

— Ты же не полысел.

— Я работаю с ним по часу, и не каждый день!

— Да, но сколько лет! Вот и считай.

— Нет, вы послушайте! — возмутился журналист.

— Ну, папа… Сейчас самый интересный момент. Прилетают плохие парни, и я должна их…

— Понятно, встретить из всех калибров. Познакомься, Ева, это мой друг Джон.

— Друзья зовут меня Джеком, Ева, — мягко улыбнулся Хойланд.

Девочка подбежала к нему и протянула руку.

— О'кей! А я — Ева, я тоже буду звать тебя Джеком, если ты скажешь папе, чтобы он позволил мне расправиться с плохими парнями…

— Ну как, Мэтт? — Хойланд посмотрел на журналиста с лукавыми искорками в глазах. — По правде сказать, мне плохие парни тоже не по душе…

Мэтт Страттон сдался:

— Ладно… Но только полчаса, и за учебники!

— Спасибо, папа! — Ева чмокнула отца и умчалась в комнату, откуда незамедлительно донеслись завывания, по-пискивания и электронный грохот.

— Располагайтесь, Джек. Что будем пить? — Страттон подошел к бару, нажал потайную кнопку, и дверцы с хрустальным перезвоном разошлись. — Полагаю, «Баллан-тайн»?

— Останемся верны традициям, — согласился Хойланд, усаживаясь в необъятное кресло. — А миссис Страттон не присоединится к нам?

Ставя на стол рюмки, журналист качнул головой и вздохнул.

— Моя жена умерла, когда Еве было полтора года, Джек.

— Простите.

— Да что там, я давно свыкся… — Он поднял наполненную рюмку.

Выпив, они задымили сигаретами. Страттон отошел к музыкальному центру и принялся вертеть стойку с лазерными пластинками.

— Как насчет Бетховена, Джек? Или Дэвид Боуи?

— На ваше усмотрение… Мэтт, но как же вы один управляетесь с дочерью? Ваша работа, разъезды…

Страттон вытянул диск из стойки и объяснил, держа его в руках:

— Ева воспитывается в частной школе, а дома бывает по воскресеньям и иногда в будни, когда я… Пока ей не исполнилось восемь лет, она, конечно, была со мной, а потом… Директор школы Пол Кларк — мой хороший друг… Я поставлю сборник раннего Дэвида Боуи, устроит?

— Конечно…

Зазвучала музыка. Уровень жидкости в бутылке постепенно понижался. Увлекшись разговором, Страттон не заметил, что прошел почти час, а Ева все еще воюет с компьютерными захватчиками. Дэвид Боуи успешно заглушал звуки виртуальной битвы.

— И все-таки, чем вы занимаетесь, Джек? — расслабленно поинтересовался чуть захмелевший Страттон.

— Наслаждаюсь жизнью, как вы, должно быть, давно уже поняли. В свое время мне повезло заработать кое-что…

— А, ясно… На каком поприще — секрет?

— Почему же, — обыденно ответил Хойланд. — Работал сначала на ФБР, потом на ЦРУ.

Раскаты смеха журналиста помешали Дэвиду Боуи допеть фразу.

— Здорово! И где больше платили?

— В ЦРУ, они богаче.

— И ко мне вы обратились именно как сотрудник ЦРУ… Скажем, бывший?

Хойланд пожал плечами:

— Зачем вам это, Мэтт?

— Ну, знаете ли… Эти нацисты… И то, что они называют «Фортресс»…

— Фортресс? Что это?

— Если бы я знал… По словам моего информатора, так называется какая-то база или лагерь организации «Сириус». Что-то чертовски опасное! Но что это в точности такое и где находится, он понятия не имеет. Может быть, совсем скоро…

— Если вы убеждены, что опасность реальна, почему бы вам самому сразу не обратиться к властям, в то же ЦРУ или ФБР?

— Без твердых фактов? Меня на смех подняли бы. Но у меня будут факты, скоро будут. Я изложу их в книге, они станут всеобщим достоянием. Власти вынуждены будут реагировать. Эх, и повертятся тогда ребята из «Сириуса», как в аду на сковородке! Да и вам ведь не для того нужны сведения, чтобы сидеть сложа руки, а?

— И все-таки будьте очень осторожны, Мэтт. Подумайте о Еве, у нее нет никого, кроме вас.

Журналист надолго умолк. Хойланд задел больное место, единственную проблему, которая по-настоящему беспокоила Страттона. Когда журналист заговорил, в его голосе не слышалось уверенности:

— Да, Джек, мы с ней одни на свете. Никаких родственников, ни близких, ни дальних. И директор школы отца не заменит. Но… Они не посмеют, Джек! Я, Мэтт Страттон, не последний человек в Америке! Это скандал…

Хойланд не стал напоминать ему об убийствах не то что каких-то журналистов, пусть и видных, — прокуроров, судей, конгрессменов, президентов, которые лезли туда, куда по чьему-то мнению лезть не следовало.

— Кстати, о Еве, — спохватился Страттон. — Ева! Девочка с невинным видом вышла из комнаты в гостиную:

— Что, папа? Разве полчаса уже прошло? Страттон недовольно заворчал, упираясь пальцем в циферблат часов.

— Какова судьба плохих парней, Ева? — полюбопытствовал Хойланд.

— О, Джек! — Девочка села верхом на стул напротив Хойланда и уцепилась за спинку, как за руль автомобиля. — У них знаешь сколько истребителей и всего такого… Но разве я не знаменитая Ева Страттон?

— В общем, им конец, — подвел итог Хойланд.

— Не совсем, — с сожалением сказала Ева. — Мне нужно еще победить охрану с протонными бластерами и…

— Хватит, — строго прервал ее Страттон. — Джеку совсем не интересно слушать о протонных бластерах. И что скажет завтра мистер Кларк, если ты сегодня не напишешь сочинение о Джейн Остин?

— А мне не нравится Джейн Остин, она зануда, — недовольно сказала Ева. — Так я и напишу, и мистер Кларк меня поймет. Он сам всегда настаивает, чтобы мы имели собственное мнение!

Ева с торжеством показала отцу кончик языка и побежала по лестнице на второй этаж.

— И вот так во всем, — глядя ей вслед, произнес Мэтт Страттон со смешанной интонацией сожаления и гордости. — Может, она еще и превзойдет отца, но я — то желал бы для нее жизни поспокойнее…

Хойланд распечатал новую пачку сигарет. За окнами потемнело от набежавших облаков, начал накрапывать мелкий дождик. Мирная картина цветущего сада никак не состыковывалась с предыдущей темой разговора о нацистах и опасности. Но Хойланд лучше многих знал, чем порой приходится оплачивать красивую вывеску этого мира.

— Если вам понадобится помощь, Мэтт… Мои телефоны вы знаете, а вот адрес.

Он подобрал старый номер «Икзэминера», валявшийся под креслом, и нацарапал капиллярной ручкой пару строк на полях.

 

5

— Автограф, сенатор!

По ступенькам парадной лестницы здания Конгресса США семенила пожилая женщина, протягивая блокнот и авторучку Ричарду Флетчеру, сенатору от штата Массачусетс. Тому совсем не хотелось улыбаться, но профессиональный рефлекс общения политика с избирателями взял верх. Импозантный седеющий сенатор одарил просительницу благосклонной белозубой улыбкой, расписался в блокноте.

— Да хранит вас Бог, сэр, — с искренней признательностью сказала женщина. — Я голосовала за вас!

— Вы из моего родного штата? Я очень рад. Рассчитываю на ваш голос и в будущем. Передайте привет Массачусетсу, осенью я приеду…

Флетчер спустился к ожидавшей его машине с водителем за рулем. Опередив рванувшегося к дверце охранника, сенатор потянул ручку сам. Он ухитрился зацепиться рукавом серого шерстяного пиджака там, где и задеть-то не за что, и это свидетельствовало об угнетенном состоянии духа.

— В госпиталь Святой Марии, Луис, — устало приказал сенатор.

Автомобиль с американским флажком на крыле и номером, начинавшимся с букв «ССША», несся по центральным улицам Вашингтона, и ему почтительно уступали дорогу.

В госпитале Святой Марии, одной из самых дорогих и престижных частных клиник столицы, сенатору сочувствовали все, вплоть до младшего персонала. Предупрежденная телефонным звонком старшая медсестра сразу провела Ричарда Флетчера в кабинет доктора Корделла.

Флетчер не стал садиться, спросив с порога:

— Как он, доктор?

Корделл отвел взгляд, чтобы не видеть написанного на лице сенатора страдания. Нельзя быть врачом, не будучи немного циником, и к неизбежной боли пациентов доктор почти привык (если это возможно), но как привыкнуть к боли родных с ощутимой примесью упрека?

— Без изменений, сенатор. Не стану вас обманывать. Ухудшения нет, но и улучшения тоже.

— Идемте, — выдохнул Флетчер.

Они прошли по стерильному коридору, мимо белоснежных дверей комфортабельных палат, поднялись по широкой лестнице (минуя специальный лифт, приспособленный для транспортировки коек лежачих больных) на второй этаж. Здесь палат было меньше, зато они были лучше оснащены. Корделл провел Флетчера в дверь с табличкой «Отделение интенсивной терапии», и там они остановились перед стеклянной панелью, занимающей большую часть стены.

За ней, полуметром ниже, располагалась окруженная медицинской аппаратурой койка, на которой лежал мальчик лет четырнадцати. Из его ноздрей выглядывали прозрачные трубочки, глаза были закрыты. Рядом за компьютером сидела дежурная медсестра, наблюдая за пульсирующими на экране точками и линиями.

— Он ни разу не приходил в сознание? — тихо спросил сенатор.

Доктор Корделл медленно покачал головой:

— Увы.

Да, Корделлу абсолютно нечем было утешить сенатора. Он искренне жалел этого мужественного человека, воевавшего во Вьетнаме и не отсиживавшегося в штабе, а подставлявшего грудь под пули. Многие говорили о шансах Флетчера стать президентом… По крайней мере, так было до внезапной и странной болезни его сына. Сенатор осунулся, похудел, стал раздражительным…

— Доктор Корделл, — с усилием произнес Флетчер. — Я верю в вас и знаю, что вы предпринимаете все возможное… Но, может быть, вам не хватает чего-то? Любая аппаратура, самые редкие и дорогие медикаменты — требуйте, я исполню все, что в человеческих силах.

— Нет, сенатор, — ответил Корделл виновато. — Мы обеспечены всем необходимым, и не в этом проблема. Мы не знаем, как лечить эту болезнь, потому что не знаем, чем она вызвана. Ничего подобного в медицинской практике не встречалось. Со мной согласны и такие светила, как профессора Трауберг и Кингсли…

— Но я же рассказывал вам подробно, — перебил сенатор, — о похожей болезни, с которой столкнулся во Вьетнаме! Почему бы вам не связаться со специалистами из Юго-Восточной Азии?

— Я связывался с ними, сэр, — сказал Корделл. Он ничего не добавил, но сенатору и не понадобилось уточнений. Если бы эти консультации дали хоть что-то, Майк уже выздоравливал бы…

— Простите меня, доктор Корделл, — мягче проговорил Флетчер, — я вмешиваюсь в вашу профессиональную сферу. Вам лучше знать, как поступать.

— Вы позволите проводить вас к машине, сенатор? Внизу, когда охранник открыл дверцу, доктор Корделл сказал:

— Я немедленно извещу вас о малейших изменениях в состоянии Майка.

Оказавшись в салоне автомобиля, Флетчер долго сидел неподвижно, уставившись на подголовник переднего сиденья, погруженный даже не в размышления, а во что-то вроде прострации. Водитель осмелился нарушить молчание:

— Куда, сэр? Сенатор очнулся:

— Вот что, Луис. Вы свободны, я поведу сам. И вы, Билл…

— Я не имею права оставлять вас, сэр, вам это известно, — сказал охранник.

Ричард Флетчер выдавил слабую улыбку:

— Ничего, Билл, я разрешаю. Обещаю, что ваше начальство об этом не узнает. И вам обоим обещаю, что ничего плохого со мной не случится. Я буду очень осторожен, ведь я отвечаю за Майка.

Последние слова сенатора успокоили водителя и охранника, опасавшихся, что доведенный до отчаяния Флетчер мог задумать неладное.

— Не решаюсь вам противоречить, сэр, — произнес охранник, — Но будьте осторожны вдвойне. Вы отвечаете и за Массачусетс, вы очень нужны многим любящим вас людям. Пошли, Луис.

Когда Луис захлопнул за собой дверцу, сенатор не поспешил пересаживаться за руль, а сначала набрал телефонный номер в Арлингтоне. Ответил женский голос:

— Слушаю.

— Вы мисс Харт, экономка мистера Мортона? — Получив утвердительный ответ, он продолжал: — Говорит сенатор Флетчер. Пригласите к телефону Фрэнка, пожалуйста.

— Сожалею, сенатор, но его сейчас нет. Вы можете оставить для него сообщение или перезвонить через час, он будет дома.

Флетчер прикинул расстояние от госпиталя Святой Марии до арлингтонского дома Мортона и допустимую скорость своей машины.

— Через час я приеду. Предупредите мистера Мортона.

Он положил трубку и перебрался за руль.

За час Флетчер не успел, но через полтора часа подкатывал к воротам двухэтажного коттеджа Фрэнка Мортона. Владелец дома вышел навстречу гостю, последовало крепкое рукопожатие.

— Вы отлично выглядите, Фрэнк, — заметил сенатор. — Не слишком перегружены работой, а?

— Работы совсем никакой, — улыбнулся Мортон. — Вы, политики, настолько крепко удерживаете штурвал, что нам, экономистам, остается только пить пиво и сражаться в бридж… А вот вы, Дик, выглядите неважно, — добавил он озабоченно. — Майк?

— Да. Я был у доктора Корделла. Ничего обнадеживающего.

Через просторный холл, где сенатора по всем правилам этикета приветствовала мисс Харт, они прошли в кабинет Мортона и уселись в кожаные кресла за круглым столиком, на котором уже стояла бутылка коньяка и два пузатых бокала.

— Вы приехали просто как к старому другу, или?.. — Мортон отвинтил жестяную крышечку с бутылки.

— Или. — Флетчер вздохнул так, словно неподъемная тяжесть давила на его легкие. — Фрэнк, я убежден, что болезнь Майка — эхо Вьетнама, а толку от моей убежденности никакого.

— Расскажите подробнее, — попросил Мортон. Если сенатор приехал к нему за советом, лучше не упускать любых мелочей.

— Начать с того, что вы уже знаете?

— Да, хочу привести в систему.

— Итак, — начал Флетчер, пригубив коньяк, — Майк заболел ровно три недели назад. И началось это точно так же, как начиналось тогда, на Тайнгуен. Головная боль, озноб, жар, потом паралич конечностей… И глаза, Фрэнк, эти налитые кровью глаза… Во вьетнамских случаях дальше следовала или смерть, или выздоровление, как у вас. А Майк завис посередине. Он в коме, и доктор Корделл бессилен что-либо сделать.

— А что думаете вы?

— Я не медик, Фрэнк, но определенные догадки у меня есть. Мы уже знаем, что этот вирус, или что там вызывает болезнь, действует не на всех одинаково. Вы, например, выздоровели, а я, побывав в очаге эпидемии, совсем не заболел. Но я считаю, Фрэнк, что этот вирус все годы оставался во мне, как СПИД: человек может быть инфицирован, но не болеть. И я передал его по наследству Майку. А потом что-то произошло, включился какой-то пусковой механизм — опять аналогия со СПИДом! — и вирус активизировался, но подействовал опять непредсказуемо. Немедленной смерти не наступило, но человек не может пребывать в коме вечно! Жизненные функции Майка угасают…

— Успокойтесь, прошу вас. — Мортон подлил коньяка в бокал сникшего Флетчера. — Значит, доктору Корделлу не удалось выделить вирус из крови Майка?

— Ни из его, ни из моей — ведь исследовали и мою кровь. Дьявольски хитрая штуковина, этот вирус. Рано или поздно они добьются успеха, но, во-первых, боюсь, что слишком поздно, а во-вторых, знать вирус еще не означает уметь лечить. Снова вспоминается проклятый СПИД…

— А кровь миссис Флетчер?

— Боже упаси! Дайана ничего не знает. Я и доктору категорически запретил ей звонить, и всем, кто знает… Ее контракт с английским университетом заканчивается только через полгода. Я надеюсь найти способ вылечить Майка раньше…

Сенатор умолк, подумав о страшной альтернативе.

— Что вы замыслили? — с нажимом спросил Мортон, извлекая Флетчера из пучины.

— Тот человек, — ответил сенатор. — Тот, что говорил со мной там… Перед тем, как умереть. Он упоминал нечто… Какую-то молекулу, что ли… Которая может принести исцеление. И просил отвезти его в лабораторию, помните?

— Я ведь не разговаривал с ним… Я могу помнить только то, что вы передали мне. Полагаю, вы намерены разыскать эту таинственную лабораторию. Но как? Вы же были в курсе дела. Расследование завершилось ничем. Ни единой ниточки. Ни единого следа. Пустота.

— Об этом я не забыл. — Ричард Флетчер наклонился через стол к Мортону. — Но потеряно не все, Фрэнк. Его предсмертные слова — в них может быть ключ.

— Какой ключ?

— Те слова, уже самые последние, которые я принял за бред… Вы уверены, что я не пересказал их вам тогда?

— Ах вот что… Конечно, уверен. Вы сказали только, что это похоже на произвольный набор звуков, который вы не запомнили, а может, и не расслышали.

— Я даже не попытался их воспроизвести? Хоть приблизительно?

— Мне очень жаль… Нет, Дик. Нет. Это точно.

 

6

Как только сенатор захлопнул дверцу машины и повернул в замке ключ зажигания, с заднего сиденья его окликнул незнакомый голос:

— Мистер Флетчер!

Сенатор застыл, потом медленно обернулся. Сзади сидел молодой человек в джинсовом костюме, похожий на музыканта из рок-группы.

— Кто вы такой? — автоматически спросил Флетчер. — Что вы делаете в моей машине?

— Меня зовут Рэнди Стал, — ответил молодой человек, — я приехал специально, чтобы повидаться с вами.

— Откуда приехали?

— Сейчас из Нью-Йорка, а туда я прибыл из Лэнгли, но…

— Лэнгли? ЦРУ?

Рэнди не мог не улыбнуться:

— Разве я хоть чем-то напоминаю сотрудника ЦРУ?

— Нет, — признал сенатор.

— Лучше сказать, что я прибыл из вашего прошлого… Тайнгуен, тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год.

— Не понимаю…

— Мистер Флетчер, не волнуйтесь. Я не похититель, не грабитель, не террорист. Я хочу поговорить с вами. Может быть, вы пересядете назад или мне пересесть вперед? Так будет удобнее.

Флетчер поколебался, но упоминание о Тайнгуен перевесило. Он вышел из машины, подошел к задней дверце и сел рядом с Рэнди.

— Я слушаю вас.

— То, о чем вы сейчас беседовали с мистером Мортоном…

— Вы знаете, о чем мы беседовали? За мной ведется слежка?

— Очень пристальная и давно.

— Кто же следит… И почему?

— Орден Илиари.

— Никогда не слышал о такой организации.

— Об организации позже. А прежде, сэр… Вы хотите вылечить вашего сына, а для этого найти некую лабораторию. Вы считаете, что слова умершего на Тайнгуен человека могут дать ключ. Мы считаем, что эта догадка не лишена оснований, и хотим помочь вам. Видите ли… Мы предполагаем, что вирус, поразивший людей на Тайнгуен и убивающий сейчас, по всей вероятности, вашего сына, создан искусственно… И создан не человеком.

— Кем же? — Сенатор покачал головой.

— Существом, чья энергоинформационная матрица была доставлена на Землю с другой планеты. Захватчиком из центра Галактики.

— Вы шутник или сумасшедший?

— Я говорю правду. Я вынужден сказать вам ее, хотя предпочел бы обойтись без этого. И вот почему. Идя по следу этого… существа, я побывал в прошлом — там, на Тайнгуен. Я был Мортоном, мое сознание слилось с его сознанием. Это мое вмешательство остановило его болезнь и не дало ему умереть. Но вас я не мог контролировать. Вы не заболели, и я тут ни при чем. Но видите ли, сэр… Человеческая память — удивительная вещь. Люди не забывают никогда и ничего вообще. Даже то, на что мы не обратили внимания, будто и не заметили, фиксируется в подсознании навсегда. И при соответствующих условиях эти воспоминания можно извлечь оттуда.

— Что вы имеете в виду? — заинтересовался сенатор.

— Я мог бы попытаться проникнуть в ваше подсознание… Не совсем так, как это было с Мортоном, но похоже. Я снял бы с вашего мозга наслоения времени, как шелуху с луковицы, и добрался бы до тех слов. Но для этого нужно ваше согласие, ваше желание пойти навстречу. Поэтому вы должны знать все.

— Чепуха, — сказал сенатор.

— Почему?

— Должны же быть какие-то доказательства…

— Они есть. Сейчас я в подробностях расскажу вам, как вы вдвоем с Мортоном — со мной — выбирались с Тайнгуен. Не те подробности, что зафиксированы в отчетах, а впечатления, мелочи, которые вы не могли забыть и которых никто другой видеть и знать не мог…

— Попробуйте!

Рэнди заговорил. После его получасовой речи сенатор лишь пожал плечами:

— Все верно… Но что это доказывает? Только то, что и там за нами следили. Это не могли быть вы, для этого вы слишком молоды. Кто-то другой следил.

— Ну хорошо, — вздохнул Рэнди. — Тогда я приглашаю вас встретиться с людьми, у которых есть более существенные доказательства. Если вы увидите машины, с помощью которых я проник в Прошлое, творения внеземлян, это вас убедит?

— Декорации из фильмов?

— Да зачем же?! — воскликнул Рэнди. — Сенатор, если бы мы хотели похитить вас или что-нибудь в этом роде, разве я пришел бы к вам с подобной историей?!

Флетчер вынужден был согласиться:

— Едва ли… Но…

— Снова «но»! Вы хотите вылечить сына? Вы готовы на все для этого?

— Разумеется, однако…

— А я предлагаю вам всего лишь ознакомиться с доказательствами! На любых ваших условиях! Вы же ничего не теряете!

— Согласен, — решительно произнес Флетчер.

 

7

В ответ на звонок Хойланд отпер дверь. На пороге стоял Мэтт Страттон, и не один, а с Евой.

— Привет, — иронично буркнул он, увидев замешательство Хойланда. — Вы не пригласите нас войти?

— Да, что же мы застряли в дверях, — спохватился Хойланд. — Прошу!

— Привет, Джек, — сказала Ева, прошла в комнату и устремилась к компьютеру. — Это какой процессор?

— «Пентиум», — рассеянно ответил Хойланд, пожимая руку Страттону. — Случилось что-нибудь?

— Ровным счетом ничего, — проговорил Страттон спокойно. — Но я к вам с небольшой просьбой…

— Джек, а где твои компьютерные игрушки? — вмешалась Ева, пока мужчины размещались в креслах.

— Да видишь ли, я как-то…

— Понятно, игрушек нет. А можно я поброжу по сети?

— Конечно, Ева… Мэтт, выпьете чего-нибудь? Ева нажала клавишу запуска компьютера и углубилась в восхитительный виртуальный мир.

— Пить не стану, — отказался Страттон. — Сегодня сложный день, мне потребуются все глаза и уши. А потом хочу устроить небольшую ночную прогулку.

— Прогулку? — Хойланд нахмурился.

— Да, перед встречей с информатором уточнить кое-что… Джек, вы не возражаете, если я подкину вам Еву на вечер и ночь? Она хлопот не доставит, ее от компьютера не оторвешь. А завтра утром я ее заберу… Если ваша жена не будет против…

— Джейн сейчас нет, она уехала на пару дней.

— О, как жаль! А у вас, конечно, нет времени…

— Я буду рад оказать вам услугу, Мэтт… Но как же частная школа?

Страттон понизил голос, чтобы его не услышала Ева:

— Понимаете, Джек, мне хотелось бы, чтобы сегодня Евы не было по известным адресам — ни в школе, — ни дома. Я все предусмотрел, но мало ли что…

Хойланд заговорил также полушепотом:

— Мэтт, мы можем оставить Еву здесь одну. В моей квартире ей ничто не грозит, а вам не помешает лишняя пара кулаков…

Журналист приглушенно засмеялся:

— Надеюсь, до кулаков не дойдет. Я все-таки Мэтт Страттон, а не Джеймс Бонд, — и уже не шутливо он добавил: — Нельзя оставлять ее одну даже тут. Меня могли выследить. За это тысячная доля процента, но…

Хойланд помолчал:

— Мне это не нравится.

— Мне тоже. Но, Джек, если я принял решение, я действую, и вам меня не остановить.

— Я не собираюсь вас останавливать. Я хотел помочь вам.

— На этом этапе вы можете только помешать. Вот когда у вас будут мои сведения…

— Когда вы отправляетесь?

— Сейчас, но не сразу на эту прогулку. Сначала надо сделать пару визитов. — Он встал. — Честное слово, Джек, будь это слишком рискованно, я бы передумал. Но я все просчитал… Почти. Все обойдется… Ева!

Девочка отвлеклась от экрана и подбежала к отцу.

— Я уезжаю. Вернусь завтра утром, как обещал. Не надоедай сильно Джеку.

— Думаю, мы найдем общий язык. — Ева подмигнула Хойланду. — Правда, Джек?

— Не сомневаюсь, — уверил ее Хойланд. — Я провожу вас до машины, Мэтт. Ева, я сейчас вернусь.

— Можешь не торопиться! Я выкопала интересный сайт. Хойланд запер за собой дверь. У «Ланчиа-Дельты» мужчины попрощались, и Хойланд напутствовал журналиста:

— Удачи, Мэтт.

Сидя за рулем, Страттон сделал знак, что все о'кей, и дал газ.

Отнюдь не бесцельно Хойланд последовал за Страттоном к его автомобилю. Едва они оказались на улице, Хойланд профессионально разбил обозримую зону на секторы, выделив людей (как в машинах, так и пеших), подходящих на роль преследователей журналиста. Таковых он насчитал пять, из них в автомобилях трое, но ни одна из машин не двинулась вслед за «ланчией» Страттона, и никто из оставшихся двоих не проявил никакой активности.

Этим Хойланд не ограничился. Едва «дельта» скрылась за поворотом, он прыгнул в свой «фольксваген» и устремился за ней. Более четырех кварталов Хойланд ехал за журналистом, прячась позади других машин, пока не убедился, что Страттон свободен от слежки.

Наружное наблюдение не ускользнуло бы от специалиста класса Хойланда. Но существуют и более изощренные способы держать объект, главным образом электроника. Если в машине Страттона установлен радиомаяк, оператор может перемещаться в автомобиле по параллельным улицам или последовательно передавать «дельту» базовым постам в цепи. И все же Хойланд вернулся к Еве несколько успокоенным.

Девочка повернулась к нему вместе со стулом:

— А где твоя жена, Джек?

— Улетела в Европу по делам… Есть хочешь?

— Перекусила бы что-нибудь.

— Тогда выключай компьютер и пошли на кухню.

Проинспектировав свои припасы, Хойланд соорудил для Евы сэндвичи с ветчиной, открыл пакетик чипсов, налил яблочного сока.

— А какая у тебя профессия, Джек? — спросила Ева, с аппетитом уничтожая сэндвич. Хойланд улыбнулся:

— Ты видела фильм «Люди в черном»?

— Конечно, это класс! Про парней, которые защищали Землю от разных инопланетных негодяев!

— Вот это и есть моя профессия.

— Ну и дела-а. — Глаза девочки сделались круглыми, как две луны. — Так это не выдумка, ты — один из них? И ты видел живых инопланетян?

— Сколько угодно. — Хойланд сдержал усмешку.

— Ой, как здорово! — хлопнула в ладоши Ева. — Расскажи что-нибудь про них!

— Ну, в фильме это лучше показано… Девочка лукаво прищурилась:

— Брось, инопланетян не бывает! Ты меня разыгрываешь… А жаль, я бы тоже хотела! Ты, наверное, сценарист, придумываешь такие фильмы?

— Ну, не совсем… А ты увлекаешься кино? Хочешь стать актрисой?

— Нет… Хочу заниматься программированием, разрабатывать компьютерные игры. Как, по-твоему, у меня есть способности?

— Не знаю, — сказал Хойланд. — Думаю, главное — это желание.

— Я уже умею писать простые программы. Конечно, мне еще учиться и учиться, — с сожалением произнесла Ева. — Интересно, какие будут компьютеры, когда я вырасту? Ужасно сложные, наверно.

— Конечно, сложные, — сказал Хойланд, подставляя опустевший стакан под струю холодной воды. — Но ведь это все для удобства делается. Чем сложнее устройство, тем проще в обращении. А насчет программирования… Тут я не специалист. — Он поставил стакан на стол и обернулся к девочке: — Еще сэндвич, нет? Тогда поехали.

— Куда?

— Увидишь.

Заинтригованная Ева уцепилась за руку Хойланда. Они спустились к «фольксвагену», Хойланд усадил девочку на переднее сиденье и пристегнул ремнем безопасности.

Он снова тщательно проверился — никаких признаков слежки. И все же полностью исключить эту возможность было бы легкомысленно. Но если на них решат напасть, нападут где угодно — с равным успехом и в квартире, запросто вскрыв дверь, и на улице. А за рулем своего «фольксвагена» Хойланд чувствовал себя более уверенно, чем дома. Тут он в своей стихии, в искусстве вождения ему мало равных. Если понадобится, машина превратится в орудие и защиты, и контратаки.

Прежде чем выехать из города, Хойланд покружил по кварталам, поворачивая где попало и возвращаясь на прежнее место. Явной слежки действительно нет.

— Джек, ты заблудился? — Ева озабоченно смотрела в окно. — Мы тут уже были.

— Разве? Ну что ж, давай поедем в другую сторону.

— А куда мы все-таки едем?

— Не задавай лишних вопросов.

За рядами коттеджей-близнецов северо-западной окраины Нью-Йорка, в направлении Хартфорда, потянулось бескрайнее зеленое поле, прорезанное прямой как стрела автострадой. У горизонта вырастала, быстро приближаясь, диспетчерская башня аэроклуба «Кингз Уингз». На посадку заходил небольшой самолет, покачивая крыльями.

Возле башни Хойланд заглушил мотор.

— Где мы? — Ева с любопытством озиралась. — Это что, аэропорт?

— Выходи, приехали. — Хойланд отстегнул замок ремня на кресле девочки.

Ева выпрыгнула из машины на пушистый травяной ковер:

— Ой, как тут чудесно!..

Клонящееся к западу солнце выплескивало жидкое золото на огромные стеклянные грани обзорной площадки башни, окрашивало в фантастические цвета низко зависшие неподвижные облака.

— Подожди меня здесь, я ненадолго, — сказал Хойланд и вошел в дверь у основания башни. Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, он постучал в другую дверь и толкнул ее.

В тесной, загроможденной аппаратурой комнатке рыжий парень лет тридцати листал «Пентхауз», сидя на неудобном стуле. Увидев Хойланда, он отложил журнал и встал.

— Здравствуйте, мистер Хойланд.

— Привет, Нейл. Как поживаете?

— Спасибо, мистер Хойланд. Вы приехали полетать или по какому-нибудь делу?

— Полетать. Хочу покатать девочку, дочку друга.

— Ага, понятно… На двенадцатой стоит «Сессна Скайлэйн Эр-Джи» с полными баками. На нее нацелился было Лэндон, но он выпил, и пришлось отменить. Пожалуйста, вашу кредитную карточку и разрешение на полеты.

Хойланд вручил Нейлу то и другое, тот всмотрелся в документ:

— О, плохо дело… Просрочено. И по самолетам, и по вертолетам…

— Ну и что? — Хойланд изобразил пренебрежительный жест. — Не разучился же я летать.

— Я-то ничего, но Баннистер может упереться.

— Идем к Баннистеру.

После краткой, но энергичной перепалки Хойланд уговорил президента аэроклуба продлить разрешение задним числом на текущий и следующий месяцы. Баннистер симпатизировал Хойланду, зная его как отличного пилота, и отнекивался больше для соблюдения ритуала. Заодно он проинструктировал Хойланда насчет свободных и рекомендуемых на сегодня воздушных коридоров.

Ева лежала на траве, закусив зеленый стебелек, и смотрела в небо. При виде Хойланда она вскочила.

— Поехали. — Хойланд распахнул дверцу «фольксвагена».

— Опять?!

— Всего с километр.

Хойланд подогнал машину вплотную к самолету. Ева смотрела во все глаза.

— Вот это, — объяснил Хойланд, выбираясь на бетон полосы, — «Сессна Скайлэйн Эр-Джи», модель Р-182. И сейчас мы на ней полетаем.

Ева запрыгала от восторга:

— Потрясающе, Джек!

Она вскарабкалась в кабину самолета. Хойланд сел рядом, на место второго пилота: управление дублировалось, и не было разницы, где сидеть. Ева с подлинной жаждой первооткрывательницы оглядывала приборную панель.

— Что это, Джек? — Она ткнула пальцем в круглую шкалу слева.

— Указатель воздушной скорости в узлах… Вот в центре альтиметр, он показывает высоту. А это самый главный прибор, авиагоризонт. По нему мы будем контролировать весь наш полет — набор высоты, снижение, развороты.

— А это? — Палец девочки перебежал на приборы правого ряда.

— Указатель вертикальной скорости — то есть он показывает, как быстро мы летим вверх или вниз. Вот эти приборы отмечают курс. Здесь электронный компас, топливо, давление и температура масла, часы…

— Часы я узнала, — укоризненно выговорила Ева.

— С чем тебя и поздравляю. Дальше, этот столбик: рули высоты, счетчик оборотов двигателя, шасси, закрылки. Огни — сейчас мы их включим и пристегнемся.

Хойланд вызвал башню:

— Нейл, я Д-105, Хойланд… Разрешите взлет.

— Д-105, мистер Хойланд, взлет разрешаю… Поаккуратнее там в небе, с ангелом не столкнитесь, их что-то много на этой неделе.

— Предупреждение принял, взлетаю.

«Сессна» разбегалась по двенадцатой полосе. Когда скорость дошла до шестидесяти пяти узлов, Хойланд оторвал машину от земли.

— Ева, не зевай, убирай шасси… Или я один должен справляться?

— Я?! — восхитилась девочка. — А как?

— Да вот же, я тебе показывал.

Ева с гордым видом выполнила поручение. Хойланд убрал закрылки, сбросил обороты и сделал плавный круг над башней. Еве показалось, что земля под самолетом приняла вертикальное положение. Хойланд выровнял машину.

— Ты впервые летишь? — спросил он.

— Ну, я летала на пассажирских самолетах. Но это же не то, разве можно сравнивать — там тебя везут, как багаж.

— Еще как не то, — согласился Хойланд. — Долетим до Хартфорда и обратно?

— Я готова лететь до самого Олбани, — заверила Ева.

Внизу, пересекая границу штатов Нью-Йорк и Коннектикут, поблескивала серебряная нить железной дороги к Провиденсу, по ней ползли сцепленные коробочки поезда. Ни одного самолета не было видно ни поблизости, ни вдали. Хойланд взял западнее и вновь оказался над полем. «Сессну» покачивало, как на величавых волнах океана.

— А теперь бери управление, — сказал Хойланд. — Я что-то устал.

— Я буду управлять сама? — Ева радостно-недоверчиво воззрилась на Хойланда.

— Конечно. Твоя задача: развернуть самолет по кругу и лечь на прежний курс. Набери чуть-чуть высоты… Штурвал от себя… Так. Теперь сбрасывай газ этой ручкой. Следи за авиагоризонтом, вот эта штука изображает наш самолет, и она не должна выходить за эти линии… Молодец! Штурвал вправо… Не резко, нежнее…

«Сессна» завалилась на крыло и начала отворачивать от курса. В любой момент Хойланд мог исправить возможную ошибку девочки, запас высоты был достаточным для выхода из какой-либо непредвиденной ситуации. Впрочем, пока его вмешательства не требовалось.

Солнце садилось, и на небесном куполе затеплились бледные звезды.

— Хочешь посмотреть на вечерний Нью-Йорк с моря? — предложил Хойланд.

— Еще бы, Джек!

— Тогда поворачивай на восток. Восток вон там, смотри на солнце и на компас.

— Я знаю, где восток!

«Сессна» неслась к Атлантическому океану.

— Пониже немного, — посоветовал Хойланд. — Красивее, когда не очень высоко… Эй, не так быстро! — Он удержал штурвал и вновь расслабил руки. — Теперь на юг, вернее, на юго-запад, и держись прямо. Вот этот навигационный прибор должен показывать ноль. Если он показывает что-то другое, это значит, ты отклонилась.

Впереди вырисовывались очертания Лонг-Айленда и выглядящая игрушечной фигурка статуи Свободы. «Сессна» летела над океаном наперерез оранжевым дорожкам, прочерченным в морских волнах пробивающимися сквозь облака тускнеющими солнечными лучами.

Город зажег огни. Усеянные тысячами золотых точек небоскребы напоминали рождественские елки для какого-то небывалого, привидевшегося в щемящем предутреннем сне праздничного карнавала.

Ева еще убавила оборотов. Теперь шум двигателя почти не был слышен, упала и скорость, самолет словно висел над океаном перед грандиозной панорамой Нью-Йорка, сотканной из невесомой световой паутины.

— Как красиво, — прошептала Ева. — Я уже видела это с «боинга», но там — все равно что по телевизору. А здесь будто и самолета нет, а я сама лечу в небесах…

В затемненной кабине «Сессны» светились только шкалы приборов и красные цифры электронных индикаторов. Ощущение свободного полета захватывало и Хойланда, и он прекрасно представлял, что должна чувствовать Ева.

— А мы можем пролететь над городом, Джек?

— Вообще-то можем, — сказал Хойланд, — но тогда у меня отберут права. Мы и так уже слишком близко. Поворачивай на аэродром, Ева. — К северу, пока этот прибор не покажет сто.

— Ну, Джек, еще немножко! — взмолилась Ева. — Совсем-совсем немножечко!

— А ты лети вдоль побережья Лонг-Айленда, тогда посмотрим еще со стороны. Только не вцепляйся так в штурвал. Расслабься, мягче… Доверяй машине, тогда она будет доверять тебе.

Следуя подсказкам Хойланда, Ева привела самолет к аэроклубу «Кингз Уингз». Хойланд связался с башней:

— Нейл, я Д-105, Хойланд. Мы прибыли.

— Садитесь на двенадцатую, мистер Хойланд. Как ангелы?

— Шарахались во все стороны. Пока, до встречи на земле. Хойланд вновь принял управление и зашел на полосу, вдоль которой горели посадочные огни.

— Выпускай шасси, Ева.

«Сессна» коснулась полосы и помчалась по бетону, возвращая запоздалое ощущение скорости. Хойланд притормозил, выруливая к «фольксвагену», самолет замер возле машины. В кабине зажегся свет.

— Вот и все, — улыбнулся Хойланд.

Ева вернула ему улыбку, обогащенную сложной гаммой эмоций.

Они пересели в «фольксваген». Прежде чем отправляться домой, Хойланд завернул к Нейлу и забрал у него продленное разрешение на полеты.

По дороге в Нью-Йорк Ева спросила:

— А где ты научился водить самолет, Джек?

— Это длинная история, Ева, — ответил Хойланд, подправляя одной рукой рулевое колесо. — Много было всякого… Но практиковался я здесь, в клубе «Кингз Уингз». Каждый может вступить в клуб и научиться управлять самолетом. Ты же видела, что это вовсе не трудно.

— Ты не каждый, Джек, — серьезно произнесла Ева.

— Что это значит? — удивился Хойланд.

— Ты друг папы, а папа — самый лучший человек на свете. И ты не врешь.

— Как это не вру? — Хойланд затормозил перед первым светофором. — А кто рассказывал тебе небылицы про инопланетян?

— Я не об этом, — пояснила Ева. — Ты там, внутри, не врешь.

Хойланд внимательно посмотрел на нее и ничего не сказал. В квартиру они вернулись в первом часу ночи. Ева настолько устала, что отказалась от ужина. Хойланд уложил ее в спальне, и, прежде чем уснуть, она пробормотала:

— Мы еще полетим, Джек?

— Да, Ева. — Хойланд поправил одеяло.

Она уже спала со счастливой улыбкой. Может быть, ей снился ночной Нью-Йорк в карнавале огней, а может быть, что-то другое, но наверняка очень хорошее.

 

8

Разумеется, Джон Хойланд и Орден не ограничивались в рамках миссии только контактами с Мэттом Страттоном. Хранитель Дуглас Блейз ночью остановил свою машину не слишком близко от некоего здания, имевшего отношение к организации «Американский орел», на углу Саутерн Пар-клейн и Шеффилд-стрит в Бронксе.

Саутерн Парклейн будто вымерла. Ни одного прохожего, редкие фонари высвечивали только тощие спины одичавших кошек. Ни единое окно в старых домах по обе стороны улицы не светилось… Исключением был дом под номером двести два.

Хранитель видел этот дом не впервые — здание почтенного возраста, но содержащееся в порядке. Дуг Блейз не собирался соваться в парадную дверь: внутри, как он знал, есть охрана. Прижимаясь к стене соседнего дома, он нырнул под арку двора и обошел здание с противоположной стороны. Дуг уже знал, как отключить здесь сигнализацию. Справившись с ней, он локтем выбил оконное стекло. Осколки зазвенели тише, чем он предполагал. Дуг замер, сливаясь со стеной. Нигде никаких шорохов, шагов, движений.

Тогда Хранитель осторожно вытащил из рамы обломки стекла, ставя их на землю, и проскользнул в разбитое окно.

Глазам понадобилось время, чтобы привыкнуть к темноте. Блейз приоткрыл дверь и выглянул.

В коридоре горели немногочисленные лампы под потолком. Насчет сигнализации Блейз, как ни был он опытен, все же ошибся. Сигнализация была еще и внутри, устройства инфракрасного сканирования. Были и миниатюрные телекамеры, и когда Дуг вышел в коридор, его красочное изображение появилось на мониторах в комнате, где дежурили охранники Сэм и Чарли.

— Это кто такой? — Встревоженный Сэм наклонился к экрану.

— Кто бы это ни был, — Чарли вогнал обойму в рукоятку пистолета, — пригласим его на стаканчик кофе.

— Не вздумай стрелять, — предостерег Сэм.

— Не суетись. — Чарли сунул пистолет за пояс.

— Тебе помочь?

— Зачем? — криво ухмыльнулся Чарли. — Я сам справлюсь.

— Там могут быть другие.

Вместо ответа Чарли показал на индикаторы инфракрасных сканеров. Они неопровержимо свидетельствовали, что в дом проник только один человек.

— Но все-таки поглядывай на мониторы, — добавил Чарли и вышел.

Дуг Блейз уже достиг середины коридора, когда услышал шаги на лестнице. Коридор отклонялся под прямым углом, образуя маленький рекреационный холл, а дальше отсюда пути не было — ни окон, ни дверей. Дуг заметил поблескивающий в углублении стены крохотный глазок телекамеры, отдрвал мясистый лист от чахнущей в кадке пальмы и размазал зеленую массу по стеклянной линзе.

Монитор Сэма мгновенно ослеп. Сквозь зеленую пелену охранник видел только неясную двигающуюся тень. Он вскочил со стула, выхватил из ящика свой пистолет и рванулся из комнаты, на что и рассчитывал Хранитель.

Чарли приближался к убежищу незваного гостя. Тот притаился за стеной, сжимая в руке короткую резиновую дубинку.

— Эй ты, выходи, — позвал Чарли. — Не бойся, я тебе ничего не сделаю. Да выходи же… Где ты?

В рекреационный холл Чарли решил заглянуть только мимоходом: ведь ни один дурак не станет прятаться там, откуда нельзя убежать, когда вокруг полно незапертых дверей, а за ними комнаты с окнами на улицу.

Держа пистолет в полуопущенной руке, Чарли небрежно ступил в холл. Он успел увидеть, что в холле и вправду никого нет, и тут же дубинка Блейза опустилась на его затылок, выключив сознание, как выключают радиоприемник.

Чарли рухнул на пол. По коридору грохотали шаги спешащего на подмогу Сэма.

— Чарли, он в холле! — кричал Сэм. — Осторожнее!

Дуг подхватил выпавший из руки охранника пистолет. Влетевший в холл со скоростью порыва ветра Сэм споткнулся о распростертое тело Чарли и растянулся на полу. Рукояткой пистолета Дуг ударил его по голове, выпрямился и прислушался. Тихо… Наверное, больше никого нет, иначе остальные уже неслись бы сюда.

Блейз возвратился в коридор, побывал в трех кабинетах и везде оборвал телефонные провода, которыми связал бесчувственных охранников. Углами снятых с кресел покрывал он заткнул им рты и завязал сверху теми же покрывалами, следя за тем, чтобы они могли дышать.

Закончив упаковку охранников, он вошел в комнату с аппаратурой наблюдения. Там он надавил кнопку видеомагнитофона, вынул пишущую кассету, разломал корпус и подогрел пленку зажигалкой — она не горела, но съеживалась и корчилась. Удовлетворенный достигнутым, он бросил ленту на пол.

В поисках ориентира в коридоре Блейз читал таблички на дверях. Возле внушительной двери с надписью «А. Сарджент, ответственный секретарь» он остановился и дернул никелированную ручку. Заперто, как и предполагалось. Хранитель снова направился в аппаратную. С устройством пульта он, разумеется, не был знаком, но разобраться не представило трудности. На центральном экране мерцала объемная схема всего здания, и каждой комнате соответствовала определенная цифра или комбинация цифр. Кабинет Сарджента имел номер пять, и Дуг нажал пятерку на клавиатуре. Красные линии, изображающие комнату в проекции, сменились зелеными, а вместо надписи «Закрыто» замигало слово «Открыто». Впрочем, с обычным замком в двери еще придется повозиться…

Итак, Блейз оказался в кабинете Сарджента. Закрыв жалюзи на окнах и убедившись, что они не пропустят ни лучика, он зажег свет.

У стены громоздился впечатляющий сейф, победить который Дуг едва ли сумел бы до утра, а на столе стоял компьютер, с которым будет не легче: все важные файлы, безусловно, засекречены. Но чем черт не шутит — вдруг что-то попадется…

Блейз начал с самого простого: сел за стол и принялся один за другим выдвигать ящики.

Их содержимое не отличалось от того, что обычно находится в ящике любого конторского стола. Пачки чистой бумаги, карандаши, авторучки, линейки, какие-то непонятные предметы, попавшие сюда неведомо как и оставшиеся потому, что их постоянно забывают выбросить. Папки с газетными вырезками и старыми документами — заметки были посвящены в основном деятельности «Американского орла», а бумаги представляли собой счета и квитанции по мелким операциям: покупке и перевозке мебели, ремонту здания и прочему в таком роде.

Дуг не испытал чрезмерного разочарования: он и не ожидал обнаружить в ящиках папку с наклейкой «Структура организации „Сириус“» и грифом «Только для Ордена Илиари». Задвинув ящики, он включил компьютер. Доступ к большинству текстовых файлов был закрыт, а в открытых не нашлось ничего интересного. Тогда он подгреб к себе сложенные на углу стола дискеты и стал просматривать их одну за другой.

Вход в первую же дискету не был защищен паролем. Очевидно, дискеты приготовили для перезаписи на винчестер и последующей защиты, но не успели сделать этого до вечера и отложили на завтра. И хотя информация в файлах при беглом чтении мало о чем сказала Блейзу, главное — она есть.

Запустив последнюю, десятую дискету, Дуг только покачал головой: везение продолжалось. Здесь под заголовком «Предлагаемые кандидатуры: проверка» разворачивался список из двадцати шести имен с указанием адресов!

Блейз взял дискеты и покосился на сейф. Попытаться все же открыть? Вдруг и тут повезет? Но схватка с сейфом грозит затянуться, а хороший игрок должен уметь вовремя отойти от стола. К тому же в сейфе скорее всего только деньги, а Дуг не грабить сюда пришел.

Выключив свет, он покинул кабинет Сарджента. Пришедшие в себя и тщетно старавшиеся освободиться от пут Сэм и Чарли услышали шаги Блейза, шедшего по коридору, чтобы выбраться наружу прежним путем. Это удесятерило их силы, однако Дуг связал охранников на совесть.

Когда он оказался на улице, яркая вспышка ослепила его. Хранитель упал, даже не успев понять, что с ним случилось.

 

9

Бледный как полотно Рэнди откинулся в кресле.

— Нет, — пробормотал он. — Нет, мистер Флетчер. Я не могу этого сделать, нет… Все напрасно. Я вижу, что вы изо всех сил стараетесь помочь, но… Нет. Что-то сломалось во мне там, на Тайнгуен. Я больше не могу… Я утратил эту способность. В конце концов, я просто человек!

— Я понимаю, — сказал сенатор, стараясь выглядеть спокойным. — Честно говоря, я надеялся, что вы сможете потом исцелить Майка, как исцелили Мортона…

— И я надеялся на это.

— Все потеряно для Майка… И для нашей планеты? Хранитель, вы не можете просто вот так… Рэнди вскочил:

— Это не слова человека, за которого я проголосую на президентских выборах! Неудачна лишь эта попытка, не получилось лишь со мной. Разве это означает, что все потеряно?!

— Что вы имеете в виду? — В голосе сенатора прозвучала вновь вспыхнувшая надежда.

— Я уже говорил вам, что человек не забывает ничего и никогда. Забыть что-либо в принципе невозможно. И то, что не получилось у меня, может получиться у доктора Морли. Если бы вы согласились…

— Вы полагаете, что я могу отказаться? — устало улыбнулся сенатор.

 

10

Кабинет доктора Морли ничем не напоминал лабораторию доктора Моро, невзирая на сходство фамилий, и выглядел буднично и скучновато, как и сам доктор. Артуру Морли недавно исполнилось шестьдесят восемь лет, он носил вытертый на локтях пиджак и мятые брюки, а его унылое длинное лицо не позволяло угадать в нем блестящего специалиста.

Они начали три дня назад. Доктор Морли не спешил возвращаться к событиям тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, он работал с Флечтером ювелирно, в несколько этапов, постепенно подготавливая его к тому, ради чего все и было затеяно. Поспешный грубый взлом психики сенатора мог привести к противоположным результатам: замкнуть соответствующую область подсознания, так что попытки пробиться к ней вызвали бы печальные последствия для душевного здоровья Флетчера. Опытнейший доктор Морли отлично понимал это. Он медленно продвигался к истокам на своей гипнотической машине времени, кропотливо выстраивал ажурные мосты от простого к сложному. Флетчер вспоминал подробности своей женитьбы и первые слова, с которыми обратился к будущей супруге при знакомстве, вспоминал имя агента по торговле недвижимостью, продавшего ему дом в тысяча девятьсот семьдесят пятом, вспоминал, как выглядел переплет прочитанной им в тысяча девятьсот семидесятом книги. Каждый успех радовал его и вселял уверенность в благополучном завершении всего предприятия, чего и добивался доктор Морли. И хотя применявшиеся доктором препараты делали Флетчера сонливым и вялым, его внутренняя убежденность не страдала.

Сегодня Флетчер пришел в полдень. Доктор Морли и Рэнди Стил уже ждали его. Сенатор приветствовал доктора и Хранителя рукопожатием, привычно сел в кресло с подголовником.

— Как вы себя чувствуете, мистер Флетчер? — осведомился Морли.

— Спасибо, доктор, в общем терпимо. Легко отдал бы новую машину за рюмку коньяку, но раз вы говорите — нельзя, значит — нельзя.

— Когда закончим, я подарю вам две бутылки «Курву-азье», если мистер Стил оплатит счет… А сейчас расслабьтесь, думайте о чем-нибудь приятном, но не слишком возбуждающем…

— О футболе можно?

— Можно, но без столкновений и травм, — разрешил доктор, набрал в шприц прозрачной жидкости и сделал внутривенную инъекцию. По телу Флетчера разлилось умиротворяющее тепло, кресло стало самым комфортабельным в мире, кабинет — шедевром уюта, а доктор — наилучшим собеседником из всех когда-либо встреченных сенатором в жизни.

Морли включил компьютер, подвинул монитор ближе к Флетчеру. На экране появился красный кружок, он вспыхивал и гас в монотонном ритме.

— Смотрите сюда, мистер Флетчер. — Отеческий голос Морли достигал отдаленных закоулков сознания сенатора. — У вас все получается великолепно, и сейчас мы пойдем дальше. Как по-вашему, какой нынче год? Не отвечайте, вы этого знать не можете. Ведь правда, не знаете?

Флетчер и не прилагал усилий к тому, чтобы вспомнить. Он сразу и безоговорочно поверил доктору: год ему неизвестен, а раз так, зачем же голову ломать?

— Не знаю, — отрешенно согласился он.

— И это вполне естественно, — продолжал Морли. — Вы находитесь вне времени и пространства и поэтому с легкостью можете попасть куда захотите. Красный кружок на экране поведет вас. Смотрите на него. Сейчас я скажу вам, какой год. Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой, правда?

— Да, — сказал Флетчер, удивляясь, как же он сам не сообразил, что год именно шестьдесят восьмой. О том, что десять секунд назад никакого года вовсе не было, он уже забыл.

— Девятнадцатое июня, — уточнил доктор. — Где вы? Расскажите мне, что вы видите.

Морли плавно нажал клавишу записи магнитофона. Рэн-ди Стил невольно подался вперед.

— Я в джунглях, — заговорил сенатор негромко, размеренно. — Очень жарко, странный запах в воздухе. Деревня, много хижин и много мертвых вьетнамцев. Со мной лейтенант Мортон, сержант Линде…

— Вы видите человека в белом комбинезоне?

— Нет… Теперь да… Он лежит на земле, ему плохо, он умирает.

— Он хочет что-то сказать вам. Это очень важно для него, это его предсмертные слова, его завещание. Только вы можете понять и запомнить. Что вы делаете?

— Я становлюсь на колени около него и приближаю ухо к его губам.

— Вам ведь очень хочется расслышать его слова, правда?

— Да.

— И запомнить?

— Да.

— Вы слышите его очень отчетливо.

— Не совсем. Но пытаюсь расслышать…

— Нет, вы прекрасно слышите его. Каждое слово, которое он говорит, отпечатывается в вашей памяти навечно. Каждый звук абсолютно ясен для вас. Что он говорит?

— Я не слышу…

— Вы все слышите. Скажите мне, что он говорит. Лоб сенатора покрылся испариной, но он по-прежнему сидел спокойно и расслабленно.

— Я пытаюсь, я слышу…

— Что именно он говорит? Это очень важно, мистер Флетчер. Вы слышите его очень отчетливо. Передайте мне его слова.

— Schutztstaffeln… Нет спасения… Мерц, вы ошибались, но я могу поправить вас… Я знаю формулу, мне кажется, я нашел… Отвезите меня в лабораторию. Гибридная молекула — исцеление… Мерц! В лабораторию! Коадари, чака-мае…

— Вот оно! — сдавленно воскликнул Рэнди. Сердитым жестом Морли приказал ему замолчать:

— Что он еще говорит, мистер Флетчер?

— Ничего, только стонет… Кажется, он потерял сознание.

— Так, вы молодец… Внимательно смотрите на экран. Вы видите мигающий красный кружок?

— Да.

— Смотрите еще внимательнее. Это путь домой. Каждое его появление — один год, начиная с шестьдесят восьмого. Шестьдесят девятый, семидесятый… Когда вы вернетесь в наше время, красный кружок сменится зеленым и вы услышите звуковой сигнал: бип! По этому звуковому сигналу вы полностью выйдете из состояния гипноза. Вы меня поняли?

— Да.

Флетчер не отрываясь смотрел на монитор. Когда на экране возник зеленый кружок, прозвучал звуковой сигнал. Сенатор провел рукой перед глазами:

— Уф… Все позади, доктор?

— Похоже, что так. — Морли сдержанно улыбнулся, выключая компьютер.

Рэнди подскочил к сенатору:

— Получилось, сэр, у вас получилось! Вы вспомнили!

— Да?.. Вспомнил что?

— Последние слова! Доктор, можно? — Рэнди потянулся к магнитофону.

— Это ваша пленка, Хранитель, — кивнул Морли.

Рэнди вынул пленку из магнитофона и положил в карман.

— Доктор, вы настоящий гений…

— Это было не так уж трудно. — Морли пожал плечами.

— Благодарю вас от всего сердца. — Сенатор стиснул руку доктора так, что тот поморщился.

— Еще не все…

Морли велел Флетчеру раздеться до пояса, уложил его на кушетку, измерил давление, пульс, снял кардиограмму и энцефалограмму.

— Все реакции в норме, — пробормотал он, изучая разноцветные графики. — Вы ощущаете себя усталым, разбитым, как при начинающемся гриппе?

— Да, вроде того, — подтвердил сенатор.

— Это последствия применения препарата… Я сделаю стабилизирующий укол, вы полежите и будете как новенький. Но от спиртного пару дней воздержитесь.

— А не лежать нельзя?

— Кто здесь доктор, вы или я? — нахмурился Морли.

Он отпустил Флетчера ровно через час, Рэнди ждал в машине у подъезда. Торопясь к автомобилю, сенатор оценил свое прекрасное самочувствие и мысленно вновь похвалил Морли.

Открыв дверцу, сенатор уселся рядом с Рэнди. Хранитель прокрутил ему пленку, которую успел прослушать не менее десяти раз.

— Коадари, чакамае9 — разочарованно повторил сенатор. — Чепуха какая-то, бред… И за этим мы охотились?

— Не думаю, что чепуха, — сказал Рэнди. — Это два четко различимых слова, и, скорее всего, они имеют вполне определенное значение. Мы его пока не знаем, но непременно узнаем.

— А как, с чего начинать? Это может означать все что угодно!

— Начнем с самого простого, с Интернета…

— Гм… Вы натолкнули меня на еще лучшую мысль. Сейчас я свяжусь с помощником, у него доступа куда только нет…

Сенатор включил компьютер и через телефон в машине послал запрос, обратив внимание помощника на возможность различных вариантов написания загадочных слов. Вскоре на экране возникли строчки ответа.

«Коадари. Город в Бразилии на реке Тапажос. Население— 18 000 человек. Основан в 1869 году, в 1914 году представлял Бразилию на международной выставке тропических продуктов в Лондоне. В 1967 году близ Коадари велись предварительные работы по прокладке Трансамазонской магистрали, но из-за сложности рельефа и землетрясения они были свернуты, и магистраль прошла через Итайтубу. Полезные ископаемые: золото, титан, молибден, алмазы. Речной порт, рудники, аэропорт локального значения, животноводческие фермы. Местные власти назначаются президентом страны. Город расположен в гористой местности, среди густой труднопроходимой сельвы. Окрестности Коадари — один из наименее разведанных районов бразильской Амазонии».

Касательно «чакамае» ничего найдено не было.

— Коадари — это отправная точка, — сказал сенатор. — Скорее всего, чакамае тоже относится к Бразилии, к этому Коадари. Но что это, если нигде никаких ссылок? Значимое слово на каком-то языке? Нет, мой помощник обнаружил бы это. Хотя… если какое-то наречие местных племен… А может быть, что-то не известное никому, кроме Мерца и компании. Имя человека, живущего в Коадари? Или… Нет смысла гадать. Вот что, я попробую поговорить с Эмерсоном.

— Кто это, Эмерсон?

— Полковник Стивен Эмерсон, настоящий специалист по Бразилии. Если и он не знает, тогда…

— Я, в свою очередь, задействую каналы Ордена, — произнес Рэнди. — Коадари существует, а следовательно, и чакамае должно что-то означать.

— Я не слишком обольщаюсь. Столько лет прошло! Если это человек, он давно умер, если надпись на дорожном указателе, тот указатель давно сгнил, и так далее. А если даже и нет, так что? Я не могу вылететь в Коадари и лично заниматься этим. Впрочем… — Сенатор вдруг задумался. — Почему бы и нет?

— Почему бы и нет? — изумленно повторил Рэнди.

— В сенате каникулы… Свои обязанности в комиссиях я переложу на помощников… Есть молодые честолюбивые ребята, они справятся… Во Вьетнаме, когда мы — ведь и вы тоже! — дрались в джунглях, потруднее приходилось…

— Тогда была война.

— Да, — веско подтвердил сенатор. — Тогда была война, но с нами воевал не только зримый противник. Воевала и эта болезнь, и. похоже, ее война не окончена.

 

11

В квартиру Хойланда Мэтт Страттон вошел в восемь утра.

— Как Ева? — громко спросил он вместо приветствия.

— Тише, она спит.

Взъерошенный Хойланд в халате пожал журналисту руку. Сам он неважно выспался на коротком диванчике в гостиной. Мешали не столько неудобства (Хойланду доводилось спать и в значительно худших условиях, он умел приказать себе уснуть где угодно), сколько размышления.

— Я бы приехал раньше, — сказал Страттон, пройдя в гостиную и усевшись в кресло, — но хотел дать вам поспать… Налейте чего-нибудь, Джек!

Хойланд достал из бара бутылку «Шивас Регал».

— Вы что-нибудь узнали?

— Да, но пока рано делиться… Уверен, слежки не было, теперь я спокоен. Приезжайте сегодня в корпункт к трем часам.

— А почему нужно ждать до трех часов? — спросил Хойланд.

— Встреча с информатором, теперь точно. — Страттон наклонил бутылку над своей рюмкой. — И тогда я отдам вам уже не мелочи… А пока я хочу побыть с Евой, хоть немного… Надеюсь, она не очень вас раздражала бессменной вахтой у компьютера?

— Папа! — донесся из спальни серебристый голосок девочки. — Мы с Джеком летали на самолете!

Ева, завернувшаяся в простыню, выбежала в гостиную и бросилась на шею Страттону.

— Небритый! — фыркнула она.

— Кто это тут критикует?! — Журналист подхватил Еву на руки, подбросил, поймал и поставил на пол. — А ну живо… умываться и одеваться! Постой. На каком самолете, на компьютерном?

— Да нет, папа! — Ева радостно засмеялась. — В аэроклубе, на «Сессне Скайлэйн». Я сама управляла!

Она унеслась в ванную, откуда под шум воды послышалось поминутно прерываемое исполнение «Битлз»: «Закрой глаза, и я поцелую тебя, завтра буду скучать по тебе, буду писать домой каждый день и посылать тебе всю мою любовь».

— Спасибо вам, Джек, — растроганно сказал Страттон. — Я знаю, что аэроклуб — это недешево. Какой, кстати?

— «Кингз Уингз».

— Тем более! Позвольте мне заплатить…

Ева выскочила из ванной, и финансовая тема утонула в ее сбивчивых рассказах о полете. При этом она с небрежно-горделивым видом старалась вворачивать побольше специальных авиационных словечек, иногда не к месту.

— Ты потом меня просветишь, — прервал ее трескотню Мэтт. — Быстренько одевайся — и домой.

— А когда мы еще придем к Джеку?

— Скоро. Дай ему отдохнуть от тебя.

 

12

Хойланд с трудом нашел место для парковки у дома номер сто на Восточной Сорок Шестой. На четвертом этаже, где размещался корпункт «Икзэминер», было безлюдно, как и полагалось, — Хойланд приехал без четверти три, а сотрудники контор уходят обедать чаще всего с двух до трех. Навстречу попался только рослый парень в кожаной куртке, не очень подходящей к жаркому дню. Он шел со стороны корпункта. Не информатор ли Страттона? Или… На душе у Хойланда было тревожно.

Дверь корпункта в самом конце коридора, за углом, была слегка приоткрыта.

— Мэтт! — позвал Хойланд, еще не дойдя. — Мэтт, вы здесь?

Открыв дверь, он вошел.

Мэтт Страттон был в комнате. Мертвый.

Аккуратное пулевое отверстие в красном ореоле выше правой брови зияло во лбу распростертого навзничь журналиста. У стены лежал второй труп, довольно молодого человека в футболке и джинсах — нетрудно было догадаться, что это и есть информатор. В комнате царил ужасающий разгром. Все ящики из шкафов и столов были выдернуты и свалены под окном, где громоздились нелепой горой, измятые бумаги устилали пол. Системный блок компьютера был безжалостно изуродован, электронные потроха торчали наружу. А на выбеленной выше краски стене черным толстым фломастером была нарисована свастика в круге и еще высыхали торопливо начертанные угловатые буквы:

UNSERE STUNDE WIRD KOMMEN. (Наш час придет (нем.)).

Хойланд упал на колени возле тела журналиста, хотя и одного взгляда хватало, чтобы понять: никто и ничем помочь тому не сможет. В бессмысленной надежде он взял руку Страттона, прижал пальцы там, где у живого человека бывает пульс. Едва ли он сознавал, что делает. Он видел смерть многих, жизнь Магистра укутала его в непроницаемую защитную оболочку. Но сейчас эта оболочка была грубо сорвана ранящим чувством вины. Мэтта Страттона убили. Хойланд мог это предотвратить. Мог, но не предотвратил.

Отпустив бессильно упавшую руку Страттона, Хойланд бросился из комнаты в коридор. Четыре лестничных пролета до вестибюля он преодолел с такой быстротой, с какой не мог бы бежать чемпион мира Бен Джонсон, выпей он даже литр допинга. И все-таки не успел. Мотоцикл «БМВ», ведомый парнем в кожаной куртке, уже отъехал от тротуара и мчался к перекрестку, а его место занял громоздкий «понтиак». Вывести «фольксваген» из тисков двух машин представлялось немыслимым.

За руль Хойланд метнулся акробатическим прыжком, включил заднюю передачу и резко дал газ. Удар усиленного изнутри стальным профилем бампера смял в гармошку капот стоявшего сзади «Корветта ZR». Хойланд вывернул руль и швырнул машину вперед. С противным скрежетом бампер «понтиака» прочертил кривую полосу по боку машины Хойланда, вминая металл дверцы, но «фольксваген» вырвался на свободу.

Маневрировал Хойланд автоматически, не спуская глаз с мотоцикла. «БМВ» не сворачивал, уходил по прямой. Их разделяло значительное расстояние, и Хойланд рывком сократил его. Только бы не появилась полиция!

Хойланд еще не знал, как будет брать мотоциклиста. Ясно одно: живым, а остальное подскажет ход событий. О том, чтобы просто проследить за «БМВ», он ни на мгновение не подумал. Душившая его ярость требовала немедленных действий.

За мостом автомобилей стало меньше, и парень на «БМВ», похоже, забеспокоился, постоянно видя в начищенных зеркалах не отстающий и не приближающийся «фольксваген». Он принялся экспериментировать со скоростью: то сбавлял, то выжимал едва ли не максимум. Хойланд повторял то же самое в точности. Пусть противник поймет, что за ним гонятся, пусть нервничает, допускает ошибки. Если он сколько-нибудь разбирается в машинах, поймет и то, что у него на хвосте не обычный «фольксваген» — обычный по автостраде за «БМВ» не угонится.

Мотоцикл свернул на дорогу к Трентону — здесь автомобилей и вовсе почти не было. Слева мелькали крыши пригородных коттеджей, справа автостраду ограждал бортик, а за ним рельеф понижался к далекому перелеску. Хойланд решил, что здесь самое подходящее место, чтобы нагнать мотоцикл. Он стал неуклонно увеличивать скорость.

Впереди дорога переваливала через холм: подъем не крутой, скорость можно не переключать, проскочить с налета. Дистанция до «БМВ» сокращалась. Хойланду было известно, что эти мотоциклы способны на большее, но парень, очевидно, побаивался гнать здесь «БМВ» на полном ходу. Он уже почти достиг вершины холма, сейчас скроется за ней… Не повернул бы там куда-нибудь в сторону, особенно туда, где габариты мотоцикла дадут ему шанс проскочить в узкую щель и уйти от преследователя!

Но получилось иначе. Над высшей точкой дороги, как лифт из ада, поднялась громадная кабина грузовика «Интернэшнл». Он шел по самой середине автострады, по разделительной полосе, игнорируя всяческие правила. «БМВ» был нацелен прямо в правую фару чудовища. Хойланд видел, как мотоциклист пытается тормозить, отворачивать… Ему это удалось. Пулей просвистев в сантиметре от кабины грузовика, «БМВ» избежал столкновения.

Столкновения, но не катастрофы. Со вторым поворотом — снова на дорогу — парень в кожаной куртке опоздал, и в этом не было его вины. Никто не может бороться с таким фундаментальным понятием физики, как инерция. Тяжелый мотоцикл вынесло на страховочное ограждение. Всей массой, помноженной на скорость, «БМВ» протаранил бортик. Построенная в расчете на удар любого автомобиля, ограда выдержала, а мотоцикл взмыл над ней, вращаясь в воздухе, и с высоты обрушился на каменистую равнину метрах в десяти внизу.

Грузовик со стихающим ревом исчез вдали. Хойланд утопил педаль тормоза над местом аварии, «фольксваген» встал как вкопанный, качнувшись на амортизаторах. Хойланд распахнул дверцу, перемахнул через ограждение и кинулся к мотоциклу по склону.

Искореженный «БМВ» валялся кучей металлолома с невероятным образом вывернутым рулем. Переднее колесо, не касавшееся земли, бешено крутилось, точно еще стремилось куда-то домчаться.

Придавленный мотоциклом парень с разбитой головой и свернутой шеей таращил в небо широко раскрытые глаза Из угла его рта стекала струйка крови.

— Ты прибыл, — тихо сказал Хойланд, стоя возле мертвого мотоциклиста. — Твоя станция назначения. Ты ведь вроде сюда так торопился?

Хойланд отвалил в сторону то, что осталось от мотоцикла, и обыскал труп. Из пистолета с глушителем он извлек магазин. Двух патронов не хватает — тех, что убили Мэтта Страттона и его информатора. Хойланд отвинтил глушитель, отбросил, сунул оружие в карман.

На водительских правах с фотографией погибшего значилось имя «Дэниел Пейтон». Документ Хойланд также забрал, нашел и одну дискету. Больше в карманах мотоциклиста не было ничего, даже того, что обычно бывает в карманах — сигарет, зажигалки, денег, ключей.

В горестной задумчивости Хойланд уселся на камень. Ему и в голову не пришло, что если кто-то проедет по трассе и заглянет вниз, то придется долго и неприятно оправдываться, и неизвестно, чем это кончится. Мэтт Страттон — вот кто занимал его мысли. Мэтт Страттон и Ева…

Внезапно Хойланд вскочил как ужаленный. Ева! А если сейчас она не в школе, а дома? Такое вполне возможно. Страттон собирался побыть с ней, и он был так уверен, что его не выследили… А ведь ОНИ не могут не приехать туда, чтобы обыскать дом! И если там Ева… Нет ни малейших сомнений, что девочку постигнет судьба отца, если не хуже.

Они могут быть уже там!

Спотыкаясь и падая, Хойланд вскарабкался по усыпанному камнями склону к «фольксвагену». Двигатель взвыл, как стая обезумевших псов. Пыль взметнулась из-под колес.

Модифицируя двигатель, Хойланд предполагал, что его возможности будут велики, но не было случая проверить, насколько. Теперь такой случай настал. Водители с удивлением провожали взглядом нечто проносящееся мимо них столь стремительно, что не только номер, но и марку машины нельзя было как следует разглядеть.

На въезде в Джерси-Сити Хойланд обогнал «ауди», который ему инстинктивно не понравился. В машине сидели четыре парня, внешне непохожие на убийцу Страттона, но было в их облике что-то такое, что заставляло подозревать их принадлежность к одной стае. И эта машина шла слишком быстро — не нарушая правил движения, но быстрее, чем ездят добропорядочные люди по обыкновенным делам. К тому же она направлялась параллельно маршруту Хойланда.

Вид «ауди» вселил в Хойланда тягостное напряжение. Если бы он был убежден, что это они, не колеблясь прижал бы машину к обочине, заставил остановиться, перестрелял троих и захватил четвертого. Ну а если он ошибается? Впрочем, лучше бы это оказались все-таки они. Ведь по крайней мере эту машину Хойланд опережает.

У дома Страттона Хойланд не стал тратить время, а попросту вышиб ворота приспособленным для подобных атак бампером.

Никаких автомобилей возле дома он не увидел, дверь была закрыта, окна целы.

— Ева! — заорал Хойланд, взбегая по ступенькам. Кулаком он заколотил в дверь, начисто позабыв о звонке. — Это я, Джек!

Он рванул дверь — как выяснилось, даже не запертую — и влетел в дом, чуть не сбив с ног спешившую навстречу девочку.

— Джек?! Что стряслось? Где папа?

— Потом, потом… У нас нет ни секунды! Поехали отсюда скорей…

— Да что случилось?

Не вдаваясь в разъяснения, Хойланд схватил Еву на руки, вынес из дома и посадил на заднее сиденье «фольксвагена». Машина катапультировалась, как из пращи. На улице Хойланд едва разъехался с «ауди». Они или нет? Не время выяснять, когда с ним Ева.

На забитых транспортом улицах Манхэттена Хойланд уже не гнал как сумасшедший. Тут и возможности такой не было, и необходимости. И полиции полно, а при нем пистолет убийцы…

Перепуганная девочка молчала, не издавая ни звука. Молчал и Хойланд, он казался поглощенным управлением машиной. Заговорил он, только когда привел Еву к себе.

— Я напугал тебя, да? — Он постарался успокаивающе улыбнуться, но вышла жалкая гримаса.

— Да, напугал, Джек, — ответила вконец растерянная Ева. — Объясни, что произошло? Что-нибудь с папой?

Не выдержав ее взгляда, Хойланд отвел глаза. Он не мог принудить себя сказать ей правду. Когда-нибудь она узнает… Потом.

Хойланд присел на подлокотник кресла рядом с Евой:

— Понимаешь, Мэтту пришлось срочно уехать. У него неприятности, очень большие неприятности. За ним охотятся преступники, негодяи. Они собирались вломиться в ваш дом.

— Это нацисты, да?

— Откуда ты знаешь о нацистах?

— Не важно. Знаю. — Ева поднялась, повернулась к Хойланду и сказала бесстрастно, с какой-то ужасной холодной сосредоточенностью: — Папу убили?

— Ева, я…

— Он никогда не уехал бы без меня. Папу убили.

Хойланд обнял ее, привлек к себе. Она не плакала, словно страшная ледяная воронка высосала из нее все человеческие чувства.

— Научи меня стрелять, Джек.

Слышать этот замороженный голос с непререкаемыми интонациями было невыносимо. Хойланд почувствовал — и проникся этим до глубины души, — что, если бы сейчас он вручил ей пистолет и показал бы, в кого стрелять, она без колебаний нажала бы на спусковой крючок.

И вдруг шлюзы открылись. Ева разрыдалась безутешно, взахлеб, по-детски, и Хойланд против воли ощутил облегчение. Пусть она плачет, пусть плачет долго, а потом уснет. Пусть будут эти слезы ребенка, но нельзя, чтобы в ее маленьком сердце поселилась отрешенная готовность убивать.

 

13

Когда Ева забылась тревожным сном (она то и дело просыпалась, плакала, и друг отца Джек утешал ее, пока она снова не засыпала), Хойланд включил компьютер и вставил дискету, найденную у мотоциклиста. В единственном файле было не слишком много текста.

«Американский орел», легальное прикрытие организации «Сириус», Бронкс, Саутерн Парклейн, 202.

Уильям Хартман, конгрессмен.

Абнер Сарджент, ответственный секретарь «Орла», руководитель Нью-Йоркского отделения «Сириуса».

Против имен Хартмана и Сарджента указывались домашние адреса (в Вашингтоне и Нью-Йорке) и телефоны, а дальше следовала стрелочка, обозначающая конец файла.

Итак, Хойланду было ясно, что это та самая дискета, которую передал Страттону информатор. Несомненно, Страттон знал больше, а это было уточняющим штрихом… Но что именно узнал Страттон, уже никогда не узнает Хойланд.

Гибель Страттона и его информатора, исчезновение Хранителя Блейза — этого было достаточно, чтобы понять, как далеко продвинулся Дамеон в действиях против Ордена. Может быть, времени совсем нет…

После долгих раздумий, после пачки выкуренных сигарет Хойланд принял решение.

Он решил проникнуть в самое сердце «Сириуса»…

А для этого прежде всего нужно умереть.

Ибо если он будет считаться живым, Дамеон рано или поздно (скорее рано) найдет и уничтожит его, потому что и Страттон, и Блейз были его каналами. Страшно не то, что он может погибнуть, — опасность подразумевалась его осознанным жизненным выбором. Страшно, что он не выполнит своей миссии. Он — Магистр и подчиняется Проводнику Тигг Илиари, но прежде всего он Хранитель и подчиняется Установлению Ордена и воле Ока Илиари. В этих рамках он может (нет, он ОБЯЗАН) принимать самостоятельные решения. В этом смысл Установления и воля Ока Илиари, секрет эффективности Ордена.

Несмотря на то что видимые знаки принадлежности к Ордену — характерные шрамы — удалены, ему не удастся внедриться в «Сириус» и избежать разоблачения, если имя Джона Хойланда будет числиться среди имен живых людей. Возможно, ОНИ уже сумели многое узнать от Блейза… И даже не только от него… Магистр Хойланд должен быть мертвым и похороненным, для всех или почти всех. Лишь это разобьет о несокрушимую скалу подозрения Дамеона.

Умереть для всех… Непросто, но выполнимо. Гораздо сложнее проникнуть в «Сириус». Ключи? Только три фамилии: Пейтон, Хартман, Сарджент. Третий отпадает, к нему-то и надо подобрать ключ. А предыдущие два? Кто такой Пейтон, убийца Страттона? Простой наемник? Непохоже Наемнику могли поручить ликвидацию журналиста и его информатора, но обыск в корпункте и изъятие дискеты не доверили бы никогда. Наемники ненадежны. Очевидно, что Пейтон — не последняя спица в колеснице «Сириуса».

Особенно уязвимо выглядит Уильям Хартман. Он конгрессмен и как таковой принужден поглубже упрятывать контакты с экстремистскими формированиями. Знает ли он о Дамеоне или полагает, что служит неонацистам? Все равно: если эта сторона его жизни попадет под луч света, он потеряет все. Изгнанный из конгресса, он станет ненужным, а пожалуй, и небезопасным для «Сириуса». На этом можно сыграть. Выйти на Хартмана, воспользовавшись Пейтоном, как отмычкой. Это дает шанс, но только в том случае, если Хартман был знаком с Пейтоном или хотя бы слышал о нем.

Начальный этап необходимо провести безошибочно. Малейшая оплошность — и конец, повторной возможности не будет. И так мало данных… А умножить их нельзя, нельзя теперь и краешком засвечиваться возле других людей и событий, связанных с «Сириусом». Потому что Хойланд ступает на лезвие меча. Он может потерпеть поражение?

Да. Но это не означает поражения Ордена. Он — просто один из Хранителей, делающий то, что должен делать.

Но пока нужно сделать еще одно — сменить эту квартиру, чтобы не подвергать опасности Еву и Джейн.

 

14

— Чакамае? — переспросил Флетчера полковник Стивен Эмерсон. — Почему вас это интересует?

Они сидели друг против друга за низким столиком в кабинете полковника. Близкими друзьями они не были, но относились друг к другу с большим уважением, и Флетчер не стал лукавить:

— Мой сын заболел редкой тропической болезнью, и я считаю, что слово «чакамае» имеет отношение к местности, где эту болезнь умеют лечить. Есть и второе слово — Коадари, но мы уже знаем, что это такое.

— Понятно, — кивнул Эмерсон. — А что по поводу чакамае говорят ваши всезнающие помощники?

— Ничего.

— Это меня мало удивляет. Даже я впервые слышу это слово, а мне известно о Бразилии и конкретно о городе Коадари побольше многих других.

— Впервые слышите, Стивен? О нет… Неужели и вы не в состоянии помочь…

— Подождите, — поднял руку Эмерсон. — Этого я не сказал. Слово достаточно примечательное, попробуем его раскусить. Вы уверены, что оно связано с Коадари?

— Не знаю. Эти два слова произнес умирающий человек, словно хотел подсказать или напомнить что-то…

— В конце шестидесятых и в начале семидесятых, — заговорил Эмерсон, — я провел немало времени в центральных районах Бразилии, в том числе в Алтамире, Сантарене, Итайтубе, Коадари… Это преимущественно небольшие городки, окруженные сельвой, и прокладка Трансамазонской магистрали мало что изменила. Там полно индейских племен, многие из которых очень редко видят белых людей и почти не контактируют с цивилизацией. А другие вполне интегрированы. Так вот, вторая часть вашего слова — «мае» — встречается в названиях индейских племен. Сам я участвовал в экспедиции, где проводниками служили индейцы из племени алтамае. Так что я с уверенностью процентов в шестьдесят рискнул бы утверждать, что чакамае — название индейского племени или индейской деревушки, а скорее всего и того и другого.

— И это племя может обитать невдалеке от Коадари? — спросил Флетчер, слушавший очень внимательно. Эмерсон развел руками:

— Тут я ничего не могу предполагать. Как тогда, так и сейчас никто не знает, на что можно наткнуться в окрестностях Коадари. Там неисследованная сельва, мало кто посмеет туда сунуться, да и зачем…

— Спасибо, Стивен, — сказал Флетчер искренне.

— За что? От моей консультации никакой практической пользы нет. Не собираетесь же вы пускаться на поиски чакамае.

— Как знать… Возможно, я полечу в Коадари.

— Что?! — Эмерсон выглядел потрясенным. — Вы?!

— Да. А кто мне запретит? Каждый гражданин США имеет право в отпуске совершать туристские вояжи куда ему заблагорассудится. Коадари — не такая уж глушь, там есть даже аэропорт…

— Аэропорт! — фыркнул Эмерсон. — Да вы не представляете, о чем говорите! Едва в Амазонии открывают новый золотой прииск, гаримп, там первым делом прокладывают посадочную полосу для теко-теко, маленьких самолетиков. Вот и весь аэропорт! Богу ведомо, как они там летают. Карты составлены на глазок, доверять им смешно, ориентируются по рекам, водопадам, озерам, хронометрируют время перелета от опушки до поляны… Аэропорт! Конечно, Коадари не гаримп, город основан давно, население по тамошним меркам приличное. Но поверьте мне, Дик, так называемый аэропорт в Коадари мало отличается от того, что я вам только что описал.

— Пусть так, — ответил Флетчер, — но там есть еще и речной порт… В общем, добраться туда можно.

— Угу, — саркастически ухмыльнулся Эмерсон, — доберетесь, а потом пойдете в сельву искать чакамае. Интересно, на каком по счету шаге придется искать вас самого, точнее, то, что от вас останется?

— Стивен, я не…

— Минуту, Дик! Вы пришли ко мне как к специалисту по Бразилии, и вот как специалист я советую вам: откажитесь от этого безумия, иначе в Америке никогда не будет президента по имени Ричард Флетчер.

 

15

Специальный отдел ЦРУ США «С-16» был создан в тысяча девятьсот девяносто девятом году, и с тех пор его бессменно возглавлял Донован Маклэген. Задачей этого отдела, или «тайной полиции Маклэгена», как его с мрачноватым юмором называли в ЦРУ, формально являлся контроль за законностью проводимых разведывательных операций и их соответствием конституции США. Фактически же люди Маклэгена стали разведкой в разведке, шпионили за всеми и каждым, собирали досье на сотрудников, прослушивали разговоры и таким образом забрали в свои руки немалую власть. Поговаривали, что Маклэгена побаивается сам директор ЦРУ.

Положение Маклэгена было неуязвимым. Внутри ЦРУ он мог творить что угодно, оправдывая это заботой о соблюдении конституционных норм, а в администрации не возникало идеи заменить его кем-то другим, потому что Маклэген отлично владел обстановкой и мог дать исчерпывающий ответ на любой вопрос, касавшийся ЦРУ. А так как именно это составляло круг его служебных обязанностей, им были довольны.

Кто-то однажды заметил, что власть разлагает, а абсолютная власть разлагает абсолютно. Не преувеличивая силу и влияние Маклэгена, чья власть от абсолютной была все же очень далека, к нему вполне можно было отнести эти слова. За годы практически бесконтрольной полицейской активности в ЦРУ он изменился, и не в лучшую сторону. Чем старше и могущественнее он становился, тем ярче проявлялись его бисексуальные наклонности и пристрастие к азартным играм. Всевозможные пороки — не редкость в высших эшелонах, но только добродетель бесплатна, а пороки требуют денег, и еще больших денег требует сохранение их в секрете. Чтобы добыть эти деньги, Маклэген не брезговал ничем.

Сначала организация «Сириус» искала подходы к нему осмотрительно, подсылая подкупленных проституток обоего пола, делая компрометирующие фотографии. Но позже оказалось, что шантаж не нужен. Маклэген охотно пошел на сотрудничество, единственный вопрос, который его интересовал, — сколько ему заплатят.

Однако «Сириус» недооценил Маклэгена. Вооруженный новейшей аппаратурой для слежки, подслушивания и подглядывания, располагающий штатом опытных, преданных сотрудников, Донован Маклэген глубоко влез в тайны самого «Сириуса», собрав немало информации. Правда, тут была одна загвоздка: он не знал, кому эту информацию продать. Его планы на будущее выглядели так: пока он нужен «Сириусу», пока эта организация прилично платит за сведения о том, что происходит внутри ЦРУ, Маклэген будет с ними. А потом, когда он почувствует, что этот источник иссякает, он свяжется… Ну, например, с русскими, они вполне могут не пожалеть круглой суммы за координаты разыскиваемых ими военных преступников. Да и вообще, давно пора нащупывать контакты с русскими. И помимо «Сириуса» у Маклэгена есть что им предложить.

Обычно взаимодействие Донована Маклэгена и «Сириуса» осуществлялось следующим образом. Организация ставила конкретные вопросы (чаще всего о действиях ЦРУ в Латинской Америке и против неонацистских организаций в США). Маклэген давал ответы и получал деньги. Но на сей раз шахматная доска перевернулась, белые достались Маклэгену. Прослушивая запись беседы Флетчера и Эмерсона (в ряду десятков и сотен записей различных разговоров), Маклэген отметил стремление сенатора попасть в Коадари. А по данным Маклэгена, в районе Коадари располагалась некая база нацистов, называемая ими Фортресс. Толком о Фортрессе Маклэген ничего не знал, но резонно решил, что за пленку может получить хорошие деньги. Загвоздка заключалась в том, что Маклэгену о существовании Фортресса и догадываться не полагалось. Как же продать нацистам информацию, не раскрыв своей игры?

Хитрейший сыскной лис придумал великолепный ход. Он сообщит эмиссару «Сириуса» о том, что имеющаяся у него запись — лишь часть беседы, которую полностью зафиксировать не удалось. А в другой части Флетчер и Эмерсон якобы говорили о своих подозрениях по поводу базы близ Коадари. И, соответственно, Маклэген счел своим долгом предупредить друзей.

Так лента оказалась у Альфреда Либецайта (а счет Маклэгена ощутимо пополнился).

Либецайт бушевал.

— Как, — кричал он на своих ближайших помощников Рэнда и Гравитца, молотя кулаком по столу, — как этот пройдоха сенатор мог пронюхать о Фортрессе? Как?!

В его воплях было много театрального подражания кумиру по имени Адольф.

— Но, сэр, — робко возразил Гравитц, — ничего еще не случилось. Никакого шевеления по этому поводу ли в ЦРУ, ни в администрации, по сведениям Хартмана, мы не наблюдаем. Подтверждением служит и то, что сенатор собирается лично вылететь в Коадари. Все говорит не об официальном расследовании, а о каких-то частных догадках Флетчера. Так же считает и Маклэген. Эмерсону же и вовсе ничего не известно. Маклэген подробно передал на словах незаписанную часть их беседы. В сущности, у них есть только два слова — Коадари и чакамае.

— Ладно. — Гнев Либецайта несколько улегся. — Приказ будет таким. Не спускать глаз с Флетчера, использовать все имеющиеся технические средства. Докладывать лично мне. Я вскоре возвращаюсь в Нью-Йорк, там еще остались дела, а потом в Луизиану, в Редвилл… Когда у нас будет больше информации, решим, как поступить. Хорошо, если бы вы оказались правы, Гравитц. И не забывайте, что Флетчер — не Кении Вестайн.

 

16

— Видимо, мне все же не удастся убедить вас, сенатор, — сказал Моддард, — но снова прошу вас отказаться от поездки в Бразилию. Предоставьте это Ордену. Предоставьте это нам.

Флетчер постукивал авторучкой по подлокотнику кресла.

— Какие же силы, — спросил он по-военному, — вы собираетесь туда направить?

— Силы? — удивился Проводник. — Вы имеете в виду что-то вроде десанта9 Сенатор, я ведь не президент США.

— Но…

— Прошло много лет, мистер Флетчер, с тех пор, как вы услышали два слова. Возможно, тогда они и указывали путь, но теперь… Вероятнее всего, там уже ничего нет.

— А если есть?

— Тогда появление в Коадари более или менее значительной группы лишь насторожит Дамеон, и мы проиграем. Оптимальным вариантом будет поручить это двоим, но тем, кто стоит многих. С одним из них вы знакомы, это Хранитель Рэнди Стил.

— А второй?

— Магистр Фил Эванс. Один из лучших наших людей.

— Трое, — сказал Флетчер. — Они и я. Это касается не только моего сына, но и моей страны, и всего мира. Я единственный из облеченных доверием нации людей, кто знает правду о страшной опасности, о Дамеоне. Как могу я остаться в стороне?

Моддард тяжело вздохнул:

— К сожалению, я не могу приказать вам, сенатор.

 

17

В квартире конгрессмена Уильяма Хартмана заверещал телефон.

Приезду Хойланда в Вашингтон и этому звонку предшествовал нелегкий разговор с вернувшейся из Европы Джейн. Уже в новой снятой квартире Хойланд рассказал ей все о Мэтте Сграттоне и Еве. и Джейн поддержача Хойланда, когда он изложил ей свои планы добиться разрешения на опеку над Евой. Первым шагом тут могла стать поездка в частную школу и беседа с ее директором Полом Кларком. Но Хойланд пока ничего не сказал Джейн о том, что собирается предпринять против «Сириуса». Ей, Хранителю, он мог сказать… Но еще не решил, как и что именно.

А сейчас Хойланд звонил Хартману. В трубке громыхнул сочный бас:

— Уильям Хартман слушает.

— Дэниел Пейтон, — сказал Хойланд.

Такую минимальную формулировку он избрал неспроста. Если конгрессмен недостаточно хорошо знаком с Пейтоном, чтобы узнать его голос по телефону, он примет Хойланда за самого Пейтона (конечно, если еще не осведомлен о его смерти). В противном случае имя «Дэниел Пейтон» послужит паролем.

Сработал первый вариант.

— Вы в Вашингтоне, Дэниел? Меня не предупреждали, — настороженно ответил Хартман.

— Неприятности, конгрессмен. Мы должны увидеться немедленно.

— Мм… — Хартман помолчал, очевидно что-то прикидывая. — Хорошо, приезжайте. Смогу уделить вам минут двадцать. Вы далеко?

— Напротив вашего дома. Надеюсь, свидетелей не будет?

— Не волнуйтесь… Позвоните три раза.

Хойланд положил трубку, пересек улицу, вошел в подъезд Мидленд Билдинга, где обосновался конгрессмен, и поднялся на лифте. На тройной звонок открыл сам Хартман, которого Хойланд узнал по фотографиям в газетах и телевизионным выступлениям, — грузный немолодой мужчина, похожий на Лучано Паваротти. Увидев Хойланда, он отпрянул и попытался захлопнуть дверь, но не тут-то было. Под давлением руки Хойланда дверь широко распахнулась. Конгрессмен попятился в просторную, стильно обставленную прихожую.

— Добрый день, мистер Хартман, — произнес Хойланд, проходя мимо конгрессмена в квартиру, где все дышало комфортом и богатством. — Вы неплохо устроились.

— Кто вы такой? — опомнился наконец Хартман.

— Ваш друг, — отозвался Хойланд, разглядывая превосходные репродукции (а может быть, и подлинники) Матисса на стенах. — Я пришел, чтобы поговорить с вами о Сардженте, Пейтоне и других.

Конгрессмен опустился в кресло.

— Я вас не знаю, — заявил он.

— Неужели? — удивился Хойланд. — Ну, это не беда, достаточно того, что я знаю вас. Вы тут ведете записи разговоров?

— Конечно нет. — Это прозвучало у Хартмана как-то слишком поспешно.

— В самом деле? — Хойланд достал из кармана пистолет Пейтона. — Видите ли, для вас было бы лучше, если бы вы говорили правду. Дэниел Пейтон мертв — если не верите, позвоните Сардженту, — и убил его я. Не заставляйте меня повторять эту малоприятную процедуру.

Конгрессмен побелел, потом покраснел:

— Это ограбление? — Маскируя страх кривой ухмылкой, Хартман старался не потерять лицо. — Но у меня дома мало наличных денег. Похищение с целью выкупа вас бы больше устроило.

— Не валяйте дурака, — отрезал Хойланд. — Речь идет о ваших связях с Сарджентом. Вы ведь не хотите, чтобы это стало предметом слушаний в комиссии Конгресса?

— Что за чушь вы несете! Моя поддержка «Американского орла» никогда и ни для кого не была секретом. Почитайте мои выступления. В нашей стране не запрещено содействовать легальным организациям.

— Нет, — улыбнулся Хойланд многозначительно. — «Американский орел» тут ни при чем. Я имею в виду «Сириус».

Теперь конгрессмен испугался по-настоящему. Он вскочил, поспешил к телефону, перевернул аппарат и вытащил из его недр миниатюрное звукозаписывающее устройство. Сильные толстые пальцы Хартмана разломили корпус плоской кассеты и смяли тонкую пленку.

— Только это. — Он приложил руку к сердцу. — Клянусь, я же не враг себе!

— Ваши друзья могли разместить здесь и другие сюрпризы, — заметил Хойланд.

— Нет, нет. Я не идиот и хочу жить. Этот магнитофон устанавливал я сам, на всякий случай. Больше ничего нет, если вы доверяете гарантиям «Эм энд Ти Электронике».

Хойланд подумал о том, что доверять чьим бы то ни было гарантиям оснований мало. Но разговаривай он с конгрессменом на улице, в машине, в ресторане — везде прослушивание не исключается, современные методы безупречны. А значит, либо говорить здесь, либо молчать.

— Вот мои предложения вкратце, — сказал Хойланд. — Лично вы меня не интересуете, мне нужен «Сириус». Либо вы представляете меня Сардженту как вашего старого друга, сочувствующего национал-социализму, рвущегося в бой и полезного, либо я представляю вас конгрессу в вашем подлинном качестве. А чтобы у вас не возникло соблазна сдать меня «Сириусу», сразу или впоследствии, поясню: доказательства ваших преступных связей отправятся в конгресс и в ФБР сразу же, как только со мной случится какая-нибудь неприятность. Даже если я просто попаду под машину без всякого вашего участия… Вам ясно?

— Более чем, — сокрушенно признал Хартман. — У меня голова идет кругом… Мне надо выпить.

Он метнул на Хойланда затравленный взгляд, вынул из бара бутылку виски, налил полстакана, залпом проглотил.

— Не так просто выполнить ваше требование. — Конгрессмен перевел дыхание.

— У вас получится.

— Какой же вы мой старый друг, если я не знаю о вас ничего?! Надо согласовать биографию, историю нашего знакомства…

— Этим я займусь сам. — Хойланд убрал пистолет в карман и плеснул виски себе. — Где вы родились, где жили до переезда в Вашингтон?

— В городе Маллен, штат Небраска…

— И, очевидно, начинали там путь в большую политику? Разъезжали по штату, произносили речи, хотели стать губернатором?

— Вроде того.

— Вот и отлично, в Небраске мы и познакомились… Хартман, сейчас берите перо и бумагу и пишите все, но без вранья. В том числе и о «Сириусе», конечно. Я заберу ваше сочинение и подумаю, что с ним делать. А примерно через неделю мы с вами встретимся снова и вы получите уточненные распоряжения.

— Но такое сочинение… Оно же погубит меня!

— Да вы и так по уши в дерьме, Хартман. Ваша писанина ничего не убавит и не прибавит.

Уильям Хартман исподлобья посмотрел на Хойланда. Он отдал бы половину состояния за то, чтобы получить возможность броситься на этого человека и задушить его. Но отныне жизнь Хартмана напрямую зависела от жизни Хойланда. Сопротивляться — значило погибнуть, подчиниться — обрести шанс на спасение.

Конгрессмен уныло поплелся за бумагой и ручкой.

 

18

Доктор Джордж Яновски (потомок иммигрантов из России, прибывших в Америку в самом начале двадцатого века) возглавлял в Нью-Йорке психиатрическую клинику и научно-исследовательский институт и по праву считался светилом. В это ясное прохладное утро он, как всегда, прибыл в свою клинику в темно-синей скромной машине, приветливо здоровался с врачами и персоналом, осведомлялся о выполнении тех или иных назначений. Подходя к своему кабинету, он увидел ожидающего в приемной человека средних лет в неброском костюме, но никакое шестое или седьмое чувство не подсказало доктору, со сколь странной просьбой обратится к нему незнакомец.

Посетитель с приветливой улыбкой встал навстречу доктору:

— Доктор Яновски, я полагаю? Меня зовут Джон Хойланд. Я хотел бы поговорить с вами.

— Очень рад, — машинально ответил доктор, — но, видите ли, я…

— Я понимаю, как вы заняты. Я не пациент. Я постараюсь отнять у вас всего несколько минут.

Теряясь в догадках, Яновски отпер дверь кабинета и вежливо пригласил посетителя войти.

В кабинете доктор расположился под портретом Фрейда (которого не слишком-то уважал как ученого, но профессиональная солидарность не позволяла убрать повешенный предшественником портрет) и указал Хойланду на стул напротив.

— Итак, чем обязан, мистер Хойланд?

— Вы меня не помните, доктор?

— На память не жалуюсь, — с оттенком гордости сказал Яновски. — Если бы я видел вас хоть однажды, не забыл бы.

— А вы меня и не видели, — объяснил Хойланд. — Меня видел ваш брат, Марк Яновски, в Риме пять лет назад. И не только видел. Я спас ему жизнь.

Тут Хойланд слегка преувеличил. В Риме ему удалось предотвратить покушение не на самого Марка Яновски, а на одного из ехавших с ним вместе в автобусе людей. Однако если в автобус врывается вооруженный персонаж, кто знает, в кого он может выпалить… После этого именно Марк Яновски горячо восхищался мужеством Хойланда. Они разговорились тогда…

— Погодите, погодите… — Припоминая, Джордж Яновски приложил палец ко лбу. — Джон Хойланд! Ну конечно! Ведь брат так подробно писал о чуть не случившейся трагедии, о вас… Не понимаю, почему я не сразу вспомнил. Старею… Имя, описание внешности — тут он художник, Марк… Да, это вы. Я искренне, искренне рад, мистер Хойланд. Какая жалость, что я не держу в кабинете спиртного! Разве что медицинский спирт? Выпить с вами — для меня большая честь.

— Спасибо, доктор, и простите, что я отказываюсь. Действительно не хочу отнимать у вас лишнее время.

— Что я могу сделать для вас, мистер Хойланд? — насыщенным теплотой голосом пророкотал Яновски. — Никакая услуга не сравнится с тем, что вы спасли брата… Эта сцена стоит у меня перед глазами. Автобус, тип с пистолетом…

— Мне необходимы две вещи, доктор. Мне нужен псих, и мне нужен труп.

— Что? — Джорджу Яновски показалось, что он ослышался.

Хойланд невольно усмехнулся:

— Сейчас я все объясню. Но сначала просветите меня, доктор. Что происходит с собственностью людей, попавших в вашу клинику? Безнадежных больных, шизофреников, которые никогда не выйдут отсюда?

Сбитый было с толку Яновски почувствовал себя увереннее на привычной почве.

— Во-первых, — начал он, — очень трудно сказать, кто и когда выйдет. Психиатрия — наука неточная, и ментальные заболевания — совсем не то, что соматические. А собственность… Если у больного нет родственников, которые добиваются признания его недееспособности через суд, она так и остается принадлежащей ему до самой смерти, а потом переходит к федеральным властям согласно закону.

— Замечательно. Моя просьба такова, доктор. Подберите мне больного, который попал к вам не позже четырех-пяти лет назад и который не будет выписан в ближайший год. Внешне и по возрасту он должен походить на меня — человек, до болезни живший в штате Небраска, желательно в городе Мадден, но можно и Норфолк, Аллайанс, Валентайн, Крофорд. Еще лучше — не в самом городе, а на отшибе, уединенно, замкнуто. Его профессия особого значения не имеет, но плотник или пекарь нам не подойдет. Нужно что-нибудь странное и не связанное с общением с людьми: непризнанный писатель, изобретатель-одиночка… Чудак, одним словом, нелюдимый чудак. Никаких родственников — его дом должен быть заперт, законсервирован. Яновски слушал речь Хойланда с возрастающим изумлением:

— Но зачем вам все это?

— Я хочу выдать себя за него, — пояснил Хойланд. — Он останется у вас в клинике, а вы оформите фальшивую выписку. Его заменю я, как выписавшийся отсюда. И в случае расспросов, предъявления фотографий для опознания и тому подобного вы будете категорически утверждать: да, этот человек из Небраски находился здесь до полного излечения. А так как он отшельник, соседи в Небраске не смогут через четыре-пять лет с точностью различить по наделенной сходством фотографии, тот это человек или нет…

— Постойте! — воскликнул Яновски. — Вы хотите, чтобы я помог вам обманным путем присвоить чужую собственность?!

— Да нет, — поморщился Хойланд. — В Небраске я и не появлюсь. Помимо всего прочего, это для меня и небезопасно, живой человек — не фотография.

— Но тогда почему, ради всего святого, вы хотите выдать себя за другого?

Хойланд с минуту молчал.

— Потому что, — медленно заговорил он, — в Америке и по всему миру действует неонацистская организация, готовящая удар. Потому, что они убили моего друга, а его маленькая дочь осталась в живых только благодаря моему вмешательству. Потому, что я хочу уничтожить их. а если моя смерть не будет документирована, они вычислят меня в одно мгновение. Я навел о вас справки, доктор. Ваш отец, не в добрый час оказавшийся в Европе, погиб в нацистском концлагере. Вы можете отказаться нарушать закон, помогая мне, но тогда с каким чувством вы будете думать о его судьбе?

Хойланд бил в самое больное место, и доктор заколебался:

— С какой стати я должен верить вам? Откуда я знаю, что вы не преступник?

— Я не преступник, — тихо ответил Хойланд. — Если вы не верите мне, позвоните в ЦРУ или в ФБР, нужные номера телефонов я дам. Попросите о встрече, если опасаетесь подвоха. Вам расскажут обо мне, сколько смогут. Наконец, вспомните о вашем брате…

Хойланд блефовал: он не мог направить Яновски к людям Ордена в ФБР и ЦРУ, не раскрывая своего замысла. Но что-то придумать, наверное, можно, если…

— Хорошо, хорошо. — Доктор сдался под его напором. — Я верю. Но, коль скоро вы близко связаны с ЦРУ и ФБР, почему бы вам не обратиться к ним?

— По четырем причинам. Первая — не так уж близко я с ними связан. Вторая — у меня нет доказательств. Третья — меня не устраивает расследование в рамках закона, когда главные виновники уйдут от ответственности или отделаются символическим наказанием. А четвертая… Довольно и трех.

— Мне кажется, я знаю четвертую причину, — произнес Яновски, глядя в глаза Хойланда. — Ваш друг и девочка. Вы считаете это личной обязанностью. Выслушайте меня, старого врача, опытного, много пережившего человека. Не впадайте в распространенное заблуждение. Вы полагаете, что только вы сумеете победить. Простите, но это так же нелепо, как если бы моих больных взялся лечить человек с улицы, у которого заболел друг или сын.

— Мне ясна ваша позиция, доктор, — сказал Хойланд. — Так вы поможете мне? Яновски вздохнул:

— Помогу. И сделаю больше, чем вы просите. После того как мы найдем нужного человека, я свяжусь с полицией штата Небраска и выбранного нами города. Я сообщу, что во время пребывания в клинике пациенту по медицинским показаниям была сделана пластическая операция, а следовательно, необходима замена фотографий в дорожно-транспортном отделе или где у них там еще хранятся сведения… И пошлю им… Нет, отвезу лично ВАШИ фотографии, понимаете?!

— Блестяще, доктор!

— Это не все. Сомнительно, чтобы полиция вдавалась в подробности при чьем-то запросе, но мы сделаем что-то вроде небольшой пластической операции ВАМ. Изменить вас до неузнаваемости — это было бы слишком сложно и долго, но… Всего два-три штриха для убедительности, чтобы стало ясно, что операция БЫЛА. При том, что вы задумали, вы едва ли откажетесь?

— Доктор, — проговорил Хойланд, — до неузнаваемости — это совершенно лишнее, будь это даже и просто. Один из них уже видел меня, и я рассчитываю на его содействие, потому что я его прижал… Но он может и выдать меня в любом облике. А если они каким-то другим путем докопаются до истины, значит, докопаются, как бы я ни выглядел. Трюк с фотографиями — отличная идея. Нет, я не ошибся, обратившись к вам.

— Да уж скорее всего не ошиблись… Итак, больным мы займемся, я уже думаю о нескольких. Теперь — труп. Что вы говорили о трупе?

 

19

Полковник Эмерсон вновь встретился с Ричардом Флетчером под надуманным предлогом, а на самом деле — чтобы еще раз попытаться отговорить сенатора от поездки в Бразилию. Эмерсону и Флетчеру, углубившимся в аллеи парка, не была видна серая машина, скрытая за оградой из металлических прутьев и декоративными кустарниками, а из этой машины в их сторону хищно протянулся ствол. Не огнестрельного оружия, а дистанционного сверхчувствительного микрофона, бесстрастно и четко фиксировавшего каждое слово их беседы.

— Все это бесполезно, Стивен, — говорил сенатор, — я ценю вашу заботу обо мне, но…

— Об Америке!

— Хорошо, об Америке… Но я вылетаю в Бразилию. Это окончательно.

— Один?

— О, конечно, было бы предпочтительнее бросить в Коадари специальную оперативную группу ЦРУ… Как забавно выглядело бы мое обращение по этому поводу: найдите-ка мне что-то такое в Бразилии, о чем я и понятия не имею… Какая-то лаборатория, упомянутая в бреду умирающим в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году… Но я буду не один, Стивен.

— Кто летит с вами?

— Двое моих друзей. Люди, которым я доверяю, на которых могу положиться. Правда, похоже, они считают, что предстоит охота за призраками…

— А вы? Вы действительно верите, что…

— Откуда мне знать, Стивен? Мой сын умирает. Я не могу пренебречь ни единым шансом.

— Отправляетесь на вашем самолете?

— Мой «Гейтс Лиэрджет» в полной боевой готовности, — подтвердил сенатор.

Двое, сидевшие в серой машине, переглянулись. Первый кивнул второму, вытащил кассету из магнитофона и передал ее через открытое окно третьему, подошедшему по его знаку. Люди в машине заменили пленку новой и продолжали наблюдение и запись, а третий срочно отправился к Либецайту, еще не упаковавшему чемодан для отъезда в Нью-Йорк.

Тот прослушал кассету, откинулся на спинку кресла, сцепил пальцы на затылке и зловеще рассмеялся:

— Ну и негодяй…

— Кто? — спросил человек, доставивший пленку.

— Маклэген, конечно! Лихо он обвел нас вокруг пальца. Да, из их диалога ясно, что они и слыхом не слыхивали о Фортрессе… Зато все знает старая лиса Маклэген! Но хитрец прокололся на этот раз. Жадность подвела! Хотел вытряхнуть из нас побольше денег и выдал себя.

— Следовательно?..

— Да, ждать нельзя! Вопрос с Маклэгеном необходимо решить как можно скорее.

— Ликвидация, сэр?

— Нет, похищение. Надо выяснить, как много ему известно и где он держит материалы. И главное, не успел ли продать нас кому-нибудь! А потом…

— Приказ понятен, сэр. А что делать с Флетчером? Либецайт слегка расслабился:

— Пусть себе летит в Бразилию…

— То есть?

— У самолета «Гейтс Лиэрджет» не хватит топлива для беспосадочного перелета, — пояснил Либецайт. — Где-то им придется садиться для дозаправки, и не один раз. В Мексике, Венесуэле, еще ли где… В одном из аэропортов на самолете устанавливается взрывное устройство с таким расчетом, чтобы сработало где-нибудь над амазонской сель-вой… И пусть летят!

— Понимаю, сэр. Лучше в последнем из промежуточных аэропортов, чтобы не обнаружили ненароком техники. Полагаю, магнитная мина…

— Детали меня не интересуют, — отмахнулся Либецайт. — Наблюдайте, записывайте, узнайте маршрут… Полагаю, учить ваших людей излишне.

— А Эмерсон?

— Он безвреден, — небрежно ответил Либецайт. — Присматривайте для верности…

Когда Альфред Либецайт называл Маклэгена лисой и хитрецом, он и не подозревал, насколько был прав. Кассета с записью этого разговора легла на стол Маклэгена два часа спустя после его окончания. Прослушав пленку, Маклэген нервно побарабанил пальцами по столу. Вот так, неожиданно, в один момент все рухнуло! Впрочем, он предусмотрел и такой поворот событий.

В городе Мак-Алестер, штат Оклахома, его ждет заранее подготовленное убежище. Оттуда он сможет отдавать приказания тщательно отобранным преданным помощникам: об уничтожении слишком много знающих сотрудников его отдела, об установлении контактов с русскими и об иных важных вещах. Ведь он увезет с собой бесценное сокровище: компьютерные диски, под завязку набитые информацией о тайнах ЦРУ и «Сириуса», за которые, как он надеялся, русские заплатят не торгуясь.

Не все так страшно. Если русские договорятся с американцами и прижмут «Сириус», то все равно опасность останется, всех не выловят, а Маклэген приговорен… Но с большими деньгами он после пластической операции и трюков с документами вынырнет где-нибудь в Южной Америке или Австралии…

 

20

Доктор Яновски усадил Хойланда у компьютера и заговорил:

— Из тысячи трехсот пятидесяти восьми пациентов, находящихся сейчас во всех шести отделениях моей клиники, нам более или менее подходят трое. Это Джон Суэйз из Норфолка. — Доктор щелкнул кнопкой мыши, и на экране появилась цветная фотография. — Эрвин Кригер из Аллай-анса. — Следом возник другой снимок. — И Джон Симеон из Маллена. — На мониторе вспыхнуло третье изображение.

— Маллен — это ближе всего к цели, — заметил Хойланд, разглядывая фото Симеона, — но этот человек не слишком-то похож на меня… Покажите еще раз Кригера… Немец?

— Да, по происхождению немец, но всю жизнь прожил в Америке и по-немецки изъясняется с трудом.

— Немец — это мне нравится.

— Он неплох по многим параметрам, — произнес Яновски, увеличивая фотографию. — Отшельник, анахорет. Жил в уединенном доме на окраине, интересовался экстремистскими политическими течениями. Профессия — математик…

— Вот это скверно. — Лицо Хойланда вытянулось. — Если мне устроят профессиональный экзамен…

— Вы же не собираетесь на научную конференцию… Дальше. В клинике четыре с половиной года, нагружать вас тонкостями диагноза не хочу, но гарантирую, что еще года два он здесь пробудет…

— Годится, — решил Хойланд. — Выбираем Эрвина Кри-гера.

— Я это предчувствовал. — Доктор встал, повернулся к сейфу, принялся набирать код. — Нет, я неточно выразился. Предчувствия — из лексикона экстрасенсов, научный же метод основан на анализе… Я не сидел сложа руки. Вот… — Он достал из сейфа синюю папку.

— Что это? — спросил Хойланд.

— Все. — Яновски улыбнулся. — Подробные сведения о родителях Кригера — они умерли, других родственников нет. Его увлечения, образ жизни. Фотографии дома изнутри и снаружи. План города Аллайанс с указанием магазинов, баров, кинотеатров, где бывал Кригер, имена владельцев, описание интерьеров. Имена соседей и отношения с ними. В общем, все, что составляет человеческую личность или маску в нашем случае… Изучайте, примеряйтесь, СТАНЬТЕ Кригером.

— Великолепно, доктор! — Хойланд взвесил папку на ладони. — Но как… Откуда все это?

— В основном из бесед с Кригером, я же психиатр… С фотографиями было труднее. Пришлось съездить в Аллайанс и нарушить закон — я имею в виду снимки дома изнутри.

Хойланд листал содержимое папки с видом золотоискателя, наткнувшегося на богатейшую жилу:

— Вы прирожденный шпион, доктор…

— Спасибо, — расхохотался Яновски. — Я всегда подозревал, что неверно выбрал профессию.

— То, что вы сделали, — неоценимо… Если меня каким-то чудом расшифруют, то не по вашей вине. А что с трупом?

— Я предупредил моего друга, патологоанатома. Как только объявится подходящий неопознанный свежий труп — жертва автокатастрофы или чего-то похожего, — я немедленно звоню вам. После вашей условной гибели вы возвращаетесь сюда, и мы завершаем картину.

— Доктор, — сказал Хойланд, — если мне все удастся, это будет вашей заслугой.

 

21

Джейн едва ли не плакала.

Она вернулась после встречи с директором школы Полом Кларком. Результатом полуторачасой беседы явилось обещание директора всячески содействовать в продвижении будущего ходатайства об опеке, и особых трудностей здесь не ожидалось. Состояние Джейн объяснялось другим: Хойланд в общих чертах посвятил ее в свой замысел. В ключевом моменте он не мог обойтись без ее участия — речь шла об опознании трупа.

— Джейн, ведь это буду не я, — сказал Хойланд. — Но в таком состоянии, что и опознавать-то будет почти нечего. А ты, как моя жена, придумаешь какую-нибудь особую примету…

— Конечно, НЕ ТЫ! — воскликнула Джейн. — Но как ты можешь? Один, в обход Ордена…

— Хранитель, я не хочу дискутировать с вами о принципах Ордена. Вы говорите с Магистром.

— Но я люблю тебя!

— Поэтому верь мне.

Он поцеловал ее, но она подхватила сумочку, надела туфли и выбежала из квартиры. Хойланд за ней не пошел. Пусть успокоится немного. Она поймет его…

Из спальни вышла Ева — с отсутствующей улыбкой, стоившей ей напряжения всех душевных сил.

— Как дела, Джек?

— Ужин в кухне на столе, — буркнул Хойланд.

— Ты чем-то расстроен?

— Да.

— Выкладывай. Если молчать, только хуже.

Хойланд поколебался.

— Так что, Джек?

— Ева, я должен сказать тебе кое-что.

— Так говори.

— Что бы ты подумала, если… Нет, стоп. Ева, очень скоро ты можешь услышать обо мне… Узнать… В общем, тебе станет известно, что со мной стряслась беда, что я попал в катастрофу, что я погиб…

— Что за чепуха, Джек? — Ева нахмурила брови. — Человек не может заранее знать, что попадет в катастрофу, если только сам ее не подстроит. Но так поступают самоубийцы, Джек. А папа говорил, что ты не из тех парней, которые бегут с поля боя.

— Так говорил папа?

— Я и сама знаю.

— Значит, ты не поверишь известию о моей смерти?

Ева подошла вплотную к Хойланду и заглянула в его глаза.

— Кое-кто должен считать тебя мертвым, да? Чтобы не узнали, кто ты, не помешали отомстить за папу? — Девочка порывисто обняла Хойланда. — Я знала, Джек, всегда знала… Но шли дни, а ты ничего не предпринимал… И я едва не разочаровалась в тебе.

Хойланд молча погладил ее волосы:

— Ева…

— Джек, я знаю…

— Что?

— Ты сказал мне правду тогда.

— Когда?

— О пришельцах. Я знаю, это они. Это не нацисты, они только притворяются нацистами.

— Что ты говоришь, Ева?!

— Я знаю… Я чувствую. Это зло не с Земли. Не спрашивай, откуда, но я знаю.

Отстранившись, Хойланд пристально посмотрел на нее. Он понял: да, она действительно знает… В этой девочке есть что-то такое, чего нет во многих других детях. Неужели она… Но нет. Не время думать об этом.

Она снова прижалась к нему:

— Я буду ждать тебя, Джек. Пусть хоть каждый день твердят, что ты умер и похоронен, я буду ждать тебя. Сколько бы времени тебе ни понадобилось, чтобы уничтожить их всех до единого, я буду ждать…

 

22

Доктор Яновски позвонил тем же вечером. — Есть труп, — лаконично информировал он.

 

23

На закате «фольксваген» Хойланда мчался к аэроклубу «Кингз Уингз» по идеально ровной автостраде, которая сама могла служить взлетно-посадочной полосой.

В комнате на втором этаже диспетчерской башни Хойланда встретил Нейл. И на сей раз он сидел с журналом в руках.

— Рад снова видеть вас так скоро, мистер Хойланд, — сказал он. — Вы опять приехали кого-нибудь катать?

— Да нет. — Хойланд пожал протянутую руку Нейла. — Хочу развеяться, успокоить нервы, заботы одолели. Подберите-ка мне какой-нибудь вертолет попроще, такой, чтобы повиснуть над океаном и ни о чем не думать.

— Конечно, мистер Хойланд. На пятой площадке стоит «Бетти Дэвис».

— «Бетти Дэвис» — это вы его так называете. — Хойланд передал Нейлу кредитную карточку. — А какая модель?

— Как вы и просили, попроще. «Хели Спайдер XI2».

— Подойдет. Привет Баннистеру.

«Бетти Дэвис» с прозрачной пластиковой кабиной оказался разрисованным во все цвета радуги и украшенным самодельными лозунгами типа «Радуйся сегодня, завтра может быть слишком поздно». Хойланд хмыкнул, оценивая эти перлы мудрости, забрался в кресло пилота и связался с башней:

— Нейл, я Д-105, Хойланд. Разрешите взлет.

— Д-105, взлет разрешаю. Ваш коридор северо-запад 210 на Стамфорд, высота 500, скорость 80.

— Как там, ни на кого не наткнусь вроде ангела?

— Сегодня разве что на русскую стратегическую ракету, но это уже не в моей власти — претензии к их министру обороны. Удачной прогулки, мистер Хойланд.

— Спасибо, взлетаю.

Вертолет взмыл над башней аэроклуба. Первые сорок миль Хойланд дисциплинированно вел машину по указанному Нейлом маршруту, но сразу за Стамфордом снизился, увеличил скорость до ста двадцати и повернул на юг. Над самой водой он пересек пролив Лонг-Айленд, миновал Риверхед и приземлился между Истгемптоном и Монтоком, где живописные скалы образовывали нечто вроде естественной арены. Уже стемнело, и Хойланд включил мощные вертолетные прожекторы. Световые конусы обозначили кузов автофургона.

Хойланд спрыгнул на землю, подошел к фургону и распахнул дверцы. Труп лежал там, одетый в точно такой же костюм, как у Хойланда. Автофургон арендовал доктор Яновски, потом он заявит, что машину угнали.

Перегрузить труп в вертолет в одиночку было делом нелегким. Увы, этот бедняга невесть из какого штата (документов при нем не нашли, только карманный атлас автодорог — видимо, он путешествовал автостопом, — а водитель машины ничего не мог рассказать о попутчике, так как тоже погиб при столкновении) исчезнет без следа, словно и не жил на свете…

Хойланд пристегнул труп к пилотскому креслу ремнем безопасности, вернулся к фургону и достал из кабины изношенную, хотя и выглядевшую новой, рулевую тягу для вертолета «Хели Спайдер Х-12». Он не зря просил у Нейла именно вертолет попроще: зная, что в аэроклубе есть «Хели Спайдеры», он смог бы ненавязчиво натолкнуть Нейла на правильную мысль, если бы тот предложил другую машину. Орудуя гаечным ключом, он заменил исправную тягу на старую: минут двадцать она выдержит, а больше не нужно. При ударе она лопнет, и ни у кого не возникнет вопросов о причине катастрофы с опытным пилотом.

После такого ремонта наоборот Хойланд поднял «Бетти. Дэвис» — управлять из пассажирского кресла было очень неудобно. Он вел вертолет на небольшой высоте, ориентируясь по огням внизу так, чтобы оставить Ньюпорт справа, а Нью-Лондон — слева. Над проливом он выбросил в воду снятую рулевую тягу, гаечный ключ и пистолет Пейтона, а также слил изрядную часть горючего: ему не требовалось, чтобы вертолет превращался в огненный шар, иначе Джейн придется трудно с опознанием.

С малой высоты прожектор ощупывал прибрежные скалы Род-Айленда. Хойланд вызвал Нейла по радио.

— Нейл, здесь Д-105, Хойланд. У меня проблемы, — встревоженно заговорил он. — Нейл, вы меня слышите?

— Да, мистер Хойланд, — прозвучал в наушниках отдаленный голос. — Что случилось? Где вы?

— Не знаю. Похоже, я заблудился. Что-то непонятное с рулем. Я теряю управление…

Нейл что-то ему советовал. Хойланд снизился до полутора метров, стиснул ручку газа, закрепив ее пластмассовой скобкой, которая полностью сгорит, и выпрыгнул из кабины.

Набирая высоту по касательной от земли, «Хели Спайдер» понесся прямо на отвесную скалу впереди. Удар, грохот, вспышка пламени… И пылающие обломки вертолета покатились по крутым склонам.

— Превосходно, — пробормотал Хойланд. — Прощайте, Магистр… Здравствуйте, герр Кригер!

Через час он выбрался на автостраду, ведущую через Нью-Хейвен в Бриджпорт. Третья из проходящих машин — огромный трейлер — затормозила возле него.

— Куда, старина? — Из кабины высунулась лохматая голова молодого парня.

— Вообще-то в Нью-Йорк, но, если довезете до Бриджпорта, уже неплохо.

— Довезу до самого Нью-Йорка, я туда еду…

Во втором часу ночи Хойланд позвонил в дверь виллы доктора Яновски. Открыл сам доктор — он, разумеется, позаботился о том, чтобы остаться одному в эту ночь.

— Как? — спросил Яновски нетерпеливо, едва завидев Хойланда.

— Как будто удачно… Я мертв, доктор.

— Еще не совсем… Осталась мелочь, операция…

— Да, да… — Хойланд прошел в комнату, устало опустился в кресло. — Два вопроса, доктор… Нет, три, и первостепенный — глоток спиртного…

Яновски подал Хойланду бокал и бутылку виски.

— Вопросы такие. — Хойланд проглотил полбокала виски, закурил. — Что вы предприняли в связи с исчезновением трупа и как там с настоящим Эрвином Кригером?

— С трупом дело уладит Лэйн — это патологоанатом, мой друг… Неопознанные трупы кремируются… Лэйн обязан мне кое-чем, он устроит все так, что придраться будет не к чему, и болтать уж точно не станет. Самому дороже! А Кригера я перевел в другое отделение под вымышленным именем… Допивайте виски, Джон, и приступим к операции.

— Надеюсь, вы не превратите меня в монстра Франкенштейна.

— Не волнуйтесь, я не всегда был психиатром. Раньше я специализировался именно в пластической хирургии… Ваше лицо практически не изменится — нам ведь нужны только следы операции, больше ничего…

Хойланд встал:

— Куда идти?

— Сюда.

В импровизированной операционной доктор Яновски усадил Хойланда в кресло наподобие зубоврачебного, включил яркие бестеневые лампы:

— Я воспользуюсь не самой эффективной методикой, но…

— Бензопилой?

— Мы же не в Техасе! Эта методика хороша тем, что времени на реабилитацию, если тут вообще уместно это слово, потребуется очень мало.

Доктор склонился над Хойландом с блестящим инструментом в руке. Кажется, что-то электронно-лазерное, судя по красноватому мерцанию внутри никелированной трубки…

Пятьдесят минут спустя Хойланд подошел к зеркалу. Может быть, доктор чуть покривил душой, а возможно, изменила Хойланда не операция, а ощущение рождения новой личности, но ему показалось, что он — неполная копия себя прежнего. Жестче смотрели глаза, в которых появилось нечто непреклонно-стальное, глубже и резче залегли вертикальные складки на лбу. Это лицо излучало властную силу, не обещая ничего хорошего тому, кто рискнет ей противостоять.

— Кригер, — тяжело произнес Хойланд, прокатывая во рту свинцовый звук этого имени. — Эрвин Кригер.

 

24

Джеймс Экройд, следователь ФБР: С вашими техниками я уже беседовал, а вот вы утверждаете, что лично проверяли техническое состояние вертолета за сутки до катастрофы. Тогда как случилось, что вы прозевали гнилую рулевую тягу?

Нейл Дигли, сменный диспетчер аэроклуба «Кингз Уингз»: Да, проверял, сэр. Вообще-то это не моя обязанность, но я люблю копаться во всем, что летает. Конечно, я обратил внимание и на рулевые тяги. Они были в порядке, сэр. И ребята проверяли. Никаких проблем.

Экройд: По-вашему, рулевая тяга износилась до полной негодности в один день?

Дигли: Нет, сэр. Но не исключена оплошность фирмы, поставляющей нам детали. Понимаете, они могли ошибочно принять бракованную тягу за годную, на вид-то не различишь. Такое случается, сэр.

Экроид: А как вы объясните, что опытный пилот Хой-ланд в такой ситуации не пошел немедленно на посадку, а продолжал полет еще какое-то время? Изучение данных приборов показывает, что он даже пытался набрать высоту.

Дигли: Не знаю, сэр. У пилотов это бывает — боязнь посадки. Страшно садиться на поврежденной машине, сэр.

Экройд: В тот вечер вам не показалось, что Хойланд ведет себя необычно? Он не был взволнован, обеспокоен?

Дигли: Да как вам сказать, сэр… Он намекал на какие-то неприятности, говорил, что хочет полетать, чтобы успокоить нервы…

Экройд: И вы разрешили полет человеку с явными признаками нервного расстройства?

Дигли: Да не было у него нервного расстройства, сэр. Он говорил об этом так… Полушутливо. Я хорошо знаю мистера Хойланда. Он выглядел как всегда.

Экройд: Может быть, он выпил?

Дигли: Что вы, сэр! Я бы и банку пива за милю учуял.

Экройд: Спасибо, мистер Дигли. Не уезжайте пока из Нью-Йорка…

Из отчета Джеймса Экройда:

«Нет оснований считать, что гибель Джона Хойланда явилась результатом чьих-либо целенаправленных действий. Полагаю, что катастрофа вертолета произошла вследствие небрежности кого-то из сотрудников компании „Нью Ингленд Текнолоджис“, поставлявшей запасные части для вертолетов „Хели Спайдер“.

Предложения:

1. Передать материалы руководству компании для производства внутреннего расследования.

2. Обвинений против Нейла Дигли и техников аэроклуба не выдвигать».

 

25

Керк Мартин, лейтенант полиции: Успокойтесь, пожалуйста, миссис Хойланд. Я понимаю ваши чувства, но нам важно абсолютно точно установить, что разбившийся в вертолете человек — именно ваш муж, Джон Хойланд.

Джейн: Это он, лейтенант. Ни малейших сомнений быть не может. Не заставите же вы меня сейчас смотреть на этот ужас еще раз!

Мартин: Простите, миссис Хойланд, но поймите и вы меня. Лицо… Простите! Вдобавок мы лишены возможности снять отпечатки пальцев, потому что почти ничего не осталось и от рук. Как же вы можете с такой уверенностью…

Джейн: Могу! Эти уцелевшие родимые пятна на груди и на плече, я знаю их не хуже, чем вы, — преступный мир Нью-Йорка. Лейтенант, я заявляю категорически: этот человек — мой муж.

Мартин: Я заношу ваши показания в протокол. Тело вы сможете забрать, как только получите разрешение капитана. Думаю, препятствий для этого нет.

 

26

Проводник Джеймс Моддард: Сначала исчезает Хранитель Блейз. Потом его тело находят за городом… Теперь странная гибель Хойланда…

Магистр Дэвид Тернер: Блейз был убит при обстоятельствах, достаточно для нас ясных, легко реконструируемых. Но верите ли вы, Проводник, что Хойланд мог погибнуть вот так, словно новичок, в зауряднейшем полете из-за в общем пустяковой поломки?

Моддард: Речь не о том, во что я верю. Что мы ЗНАЕМ об этом?

Тернер: Вопросов больше, чем ответов. Согласно записи радиопереговоров Хойланда и Дигли, Хойланду был предложен курс на северо-запад через Стамфорд, которого он и придерживался. Как же он мог очутиться на побережье Род-Айленда в ста с лишним милях западнее? Если бы неисправность проявилась сразу за Стамфордом, он бы не мешкал с посадкой. Далее. Полиция нашла брошенный фургон между Истгемптоном и Монтоком. Это в радиусе полета Хойланда, и время совпадает В самом факте ничего удивительного нет, но кто и почему бросил машину именно там и именно тогда? И еще, я осмотрел обломки вертолета. Указатель уровня топлива заклинило в момент удара — так вот, горючего оставалось едва пятнадцать литров, а Дигли уверяет, что «Спайдер» был заправлен под завязку. Куда же делось горючее?

Моддард: А что по этому поводу думает полиция?

Тернер: Предполагает, что горючее вытекло, когда бак раскололся от удара о скалу, а указатель заклинило чуть позже, при взрыве.

Моддард: Возможно, так оно и было.

Тернер: Возможно. Но все вместе наводит на размышления.

Моддард: Каково ваше личное мнение, Магистр?

Тернер: Гм… Я бы побеседовал с Хранителем Джейн Хойланд.

Моддард: А я бы на вашем месте не спешил беседовать с ней.

Тернер: Почему?

Моддард (задумчиво): Почему? Да потому, что вы правы. Не все так просто в этой истории… И я не думаю, что сейчас время доискиваться до истины.

 

27

Уильям Хартман, конгрессмен: Это вы… Господи, как я надеялся, что вы ненароком свернете себе шею!

Хойланд: Жаль вас разочаровывать. Что же вы держите гостя на пороге, приглашайте…

Хартман: Будьте вы прокляты.

Хойланд: Спасибо. Итак, Хартман, сегодня мы приступим к разработке моего облика для Абнера Сарджента. Садитесь и пишите: сначала я продиктую вам мою биографию, а потом задам вопросы, много вопросов.

Хартман: Представьтесь хотя бы.

Хойланд: Вы правы. С вашей стороны было бы упущением не знать имени старинного друга. Меня зовут Кригер, Эрвин Кригер.

 

28

Частный самолет сенатора Ричарда Флетчера «Гейтс Лиэрджет 25G», в сущности, являлся фешенебельной воздушной яхтой. Салон разделялся на рабочий кабинет и спальню сенатора, также было предусмотрено комфортабельное помещение для сопровождающих лиц, служившее одновременно гостиной, столовой и залом для летучих совещаний (в буквальном смысле слова). В самолете могли с удобствами разместиться двенадцать человек, однако сейчас в нем путешествовали только трое, из них двое в пилотской кабине: Фил Эванс и Рэнди Стил. Сенатор Флетчер при необходимости мог сам пилотировать машину и частенько подменял Эванса во время долгого перелета, а в данную минуту он в сотый раз изучал в кабинете подобранные Эмерсоном полезные сведения о Бразилии.

Воспользовавшись режимом наибольшего благоприятствования для самолета сенатора (который включал и отсутствие таможенных досмотров), Магистр Эванс отменно позаботился о вооружении маленькой группы. На борту имелся целый арсенал, основой которого были британские пистолеты-пулеметы «стерлинг Мк7А4», применяемые десантниками и отрядами специального назначения. Эти компактные модели были рассчитаны на стрельбу с открытого затвора одиночным и непрерывным огнем и снабжены сдвоенными магазинами на тридцать четыре патрона каждый. Приставные пластиковые приклады «стерлингов» регулировались по длине. При отсоединенном прикладе оружие легко помещалось под курткой.

«Гейтс Лиэрджет» стартовал из Вашингтона. В маршрутной карте значились посадки для дозаправки в Джексонвилле, Мехико и Боготе. Эти города остались уже позади, и самолет снижался над последним промежуточным пунктом — бразильским городом Боа-Виста. Дальше — Амазония.

Аэропорт Боа-Виста встретил их тропической грозой, к счастью скоро закончившейся. Эванс виртуозно посадил «Лиэрджет» на блестящую от дождя полосу — зачитавшийся сенатор даже не заметил касания шасси.

Рэнди выдвинул автоматический трап, и трое американцев спустились на бетон под палящее бразильское солнце. К ним спешил местный чиновник — бремя переговоров с аборигенами было возложено на Эванса, владевшего испанским и португальским языками.

— Добрый день, сеньоры! — Говоривший по-португальски чиновник обливался потом под форменным кителем. — Рад приветствовать в Бразилии уважаемого сенатора Флетчера и его спутников… Сеньор Эванс? Сеньор Стил? Не угодно ли сеньорам пройти в зал для почетных гостей и выпить прохладительных напитков?

Эванс синхронно переводил.

— Скажите ему, что нам некогда, Фил, — произнес сенатор. — Пусть заправляют самолет и не медлят с техосмотром. Мы намерены как можно скорее следовать дальше.

— А куда, позвольте узнать? — осведомился чиновник.

— В Коадари, сеньор.

— В Коадари? — Бразилец казался озадаченным, очевидно, решил, что ослышался (или американец ошибся). — Вы имеете в виду Куритибу?

— Да нет, Коадари. — Эванс достал из кармана сложенный бланк. — Город, точнее, поселок на реке Тапажос. Вот разрешение бразильского министерства безопасности, подписанное министром. Его переслали сеньору сенатору в Вашингтон по дипломатическим каналам.

Чиновник с удивленным видом изучал документ.

— Все правильно… Но сеньоры нам сообщили, что ваша поездка — не что иное, как туристский вояж. Коадари — совершенно неподходящее место для туризма. То ли дело Рио-де-Жанейро! Из семи дней, потраченных на сотворение мира, Бог израсходовал пять на Рио. Копакабана, самые красивые женщины на земном шаре! Фламенго, Ипанема… Поверните штурвал вашего самолета, сеньоры!

— Как нам связаться с диспетчерским центром Коадари? — спросил Эванс, забирая у красноречивого бразильца министерское разрешение.

Чиновник тяжко вздохнул, словно врач у постели умирающего:

— Там нет диспетчерского центра. Есть что-то такое, но… лететь вам все равно придется по визуальной ориентировке. Я выделю вам в помощь местного пилота, а уж о цене договаривайтесь сами… Не уверен, что ваш «Лиэрджет» способен сесть в Коадари. Туда летают самолеты попроще. Всего хорошего, сеньоры.

Он сухо поклонился и удачился, будто оскорбленный в лучших чувствах. Американцы переглянулись.

К «Лиэрджету» подкатил ослепительно желтый заправщик. Бригада техников приступила к осмотру самолета. Рэнди, Эванс и Флетчер поднялись на борт.

Местный пилот, он же штурман по имени Уго Силвейра, прибыл через полчаса. Он объяснялся на английское с забавным акцентом:

— Коадари, сеньоры? Долетим хоть к черту на рога за четыреста долларов… В случае гроз и прочих сюрпризов погоды сядем в Сантарене или Алтамире. Высота — полмили, больше нельзя, я ничего не увижу. Автономия полета десять часов.

— Что такое «автономия полета»? — Эвансу был незнаком такой авиационный термин.

— Это значит, — пояснил словоохотливый Силвейра, — что, если в течение десяти часов мы не совершим посадку ни в Сантарене, ни в Алтамире, ни в Коадари и вдобавок пропадем из эфира, власти начнут поиски.

— И найдут? — поинтересовался сенатор.

— Ну… Случается, находят, — смущенно ответил Силвейра.

Техникам не понадобилось много времени, чтобы констатировать идеальное состояние двигателей и систем управления «Лиэрджета». Один из них немного задержался — у него что-то не заладилось с крышкой кожуха правого двигателя. Убедившись, что другие отошли далеко и на него никто не смотрит, он откинул изогнутую металлическую крышку, выхватил из-за пазухи продолговатый предмет и поместил его внутрь кожуха. Потом он захлопнул крышку — проблемы с ней исчезли как по волшебству, она держалась будто влитая.

Заправщик отъезжал. Эванс включил связь и запросил у диспетчера разрешение на взлет.

«Гейтс Лиэрджет» разбежался по полосе. Через пять минут, следуя указаниям Силвейры, Эванс развернул машину на юго-запад.

Эванс и Рэнди никак не могли взять в толк, по каким признакам ориентируется их штурман. Внизу тянулась одуряюще однообразная сельва, к тому же стрелка магнитного компаса словно ни с того ни с сего принялась капризничать, а Силвейра уверенно говорил, в какой точке следует отклониться на определенное число градусов вправо или влево.

— На магнитный компас плюньте, — посоветовал он. — Эта штука здесь бесполезна. Под нами горы Серра-дос-Каражас, там залежи железной руды, каких человечеству до страшного суда хватит. Просто слушайте меня.

«Лиэрджет» на малой высоте летел к городу Коадари, унося с собой то, что лежало у сердца правого двигателя…

 

29

В кабинет Абнера Сарджента вошла симпатичная секретарша.

— К вам некий мистер Кригер, сэр, — доложила она. — Он утверждает, что ему назначено.

— Правильно утверждает, — улыбнулся девушке Сарджент. — Давайте его сюда.

Кригер (Хойланд запретил себе даже мысленно, даже во сне вспоминать настоящее имя) пружинистым шагом пересек просторный кабинет и крепко пожал руку хозяину. Сарджент, неприметной внешности человек лет сорока с большими залысинами на висках, предложил гостю кресло, вопрошающим жестом указал на бутылку коньяка, подвинул коробку с сигаретами. От коньяка Кригер не отказался.

— Рад наконец лицезреть вас воочию, мистер Кригер, — сказал Сарджент. — Или вам привычнее — repp?

— Привычнее — мистер. Я совершенно американизированный немец. Внешне, разумеется. Не по духу.

— Мы столько хорошего слышали о вас от мистера Хартмана… — Сарджент приподнял бокал. — Так почему вас интересует организация «Американский орел», мистер Кригер?

— А она меня ничуть не интересует. — Кригер выпил и поставил свой бокал на стол. — Если хотите знать мое мнение, эта организация — сборище глупых, трусливых, напыщенных индюков.

Сарджент изобразил кривую улыбку:

— Тогда зачем же вы пришли к нам?

— Я ищу реального дела, мистер Сарджент. Все эти легальные организации — просто хлам. Я пришел потому, что хочу посвятить себя национал-социалистскому движению. Служить идее возрождения Великого Рейха по заветам Адольфа Гитлера. Вот почему я здесь.

— Гм… — замялся Сарджент. — Вы как-то слишком эффектно ставите вопрос. Мы тут занимаемся деятельностью в рамках закона на благо Америки…

— Да? — Кригер встал. — Статейки пописываете? В таком случае спасибо за коньяк, мистер Сарджент. Пописывать статейки на досуге я мог бы и без вас. Жаль, что я ошибся. Очевидно, я просто неверно понял моего увлекающегося друга Хартмана.

Он направился к дверям.

— Сядьте! — крикнул Сарджент.

Властность в голосе преобразила его тускло-чиновничий облик.

Кригер выжидающе обернулся, но садиться не стал.

— Сядьте, — повторил Сарджент. — Наш разговор не закончен, напротив, он только начат. Не знаю, что вам наговорил мистер Хартман, но…

— Я понимаю, — Кригер снова погрузился в кресло — Время выступить открыто еще не пришло, надо соблюдать приличия. Но как вы находите людей при таком уровне секретности? Если правды о вас никто не знает.

— Вы же узнали, — заметил Сарджент. — Так оно обычно и происходит. Наши люди подбирают кандидатуры среди своих знакомых, друзей, осторожно присматриваются к ним… Процесс может занять годы, мистер Кригер. Например, сколько лет вы знакомы с Хартманом?

— Больше десяти.

— А когда он впервые заговорил с вами о нас?

— Честно говоря, недавно.

— Вот видите… Бывают, к несчастью, и промахи. Что ж, приходится их исправлять.

При этих словах глаза Сарджента зловеще блеснули. Кригер предпочел притвориться, что не заметил угрозы.

— Расскажите немного о себе, мистер Кригер, — попросил Сарджент, возвращаясь к будничному тону. — Я знаю, что вы математик, это позволяет предполагать в вас аналитический склад ума…

— Я давно оставил занятия математикой, — сказал Кригер. — Вероятно, вам известно, что со мной случилось несчастье.

— Да… И это очко не в вашу пользу. Психиатрическая клиника — не совсем то учреждение, после которого мы так уж охотно принимаем людей.

— Если бы вы действительно наводили обо мне справки, — раздраженно ответил Кригер, — а не копнули мою биографию поверхностно, вы бы знали, что это не было связано с психическим расстройством. Авария, тяжелая травма головы, длительное лечение… Но теперь я снова в превосходной форме. И умственно, и физически. Тренировки, тренировки!

— Хотелось бы верить.

— Желаете устроить экзамен? Пожалуйста. Я видел, какие гориллы охраняют вход в ваше благотворительное заведение. Как насчет двоих с ножами против меня безоружного?

— Еще успеете, — усмехнулся Сарджент. — Мускулы — ничто в современной войне, Эрвин Победит интеллект…

— Хотите партию в шахматы? — с желчным сарказмом спросил Кригер.

Сарджент засмеялся.

— Вы неудобный собеседник. Колючий, как дикобраз.

— Да? А на что вы рассчитывали, намекая на мою психическую неполноценность? Я серьезный человек, мистер Сарджент, и давайте сразу поставим все на свои места..

— Подождите, подождите, — недовольно поморщился Сарджент. — Если вы полагали, что вам дадут автомат и вы с криком «Хайль Гитлер» ринетесь завоевывать мир, тогда вы несколько поторопились.

Кригер смягчился.

— Да, конечно… Но поймите, если вас с ходу записывают в идиоты…

— Никто вас никуда не записывает. Вы новый человек, к вам необходимо приглядеться… Пойдемте со мной.

Сарджент подошел к двери и распахнул ее. Мимо сидевшей за столом секретарши они проследовали в коридор и под холодными взглядами охранников спустились в подвал по крутой металлической лестнице, огибающей изнутри бетонный колодец.

— Напоминает сошествие в ад, — сказал Кригер, оглядываясь.

По обеим сторонам коридора в подвале располагались двери, из-за них слышался приглушенный шум работающих машин.

— Да какой это ад, — добродушно промолвил Сарджент. — Здесь технический этаж, мы перевели сюда все, что гремит и стучит, чтобы не мешало. Вот за этой дверью — типография, за той — вентиляционная установка…

— А эта дверь?

— Вот туда мы как раз и идем.

Сарджент вынул связку ключей и отпер обитую железным листом дверь. Переступив порог, он зажег свет. Кригер увидел довольно большую комнату с бетонированными стенами, посреди которой стоял стол с двумя стульями, сбоку кушетка без постельных принадлежностей. Под потолком крепились две телекамеры.

— Проходите, мистер Кригер. Кригер шагнул в комнату.

— А что же вот здесь гремит и стучит? — Он разглядывал бурые пятна на стенах. — Орудия пыток? Испанский сапог, механическая дыба?

— Где вы видите испанский сапог, Эрвин? — обиделся Сарджент. — Уютное, спокойное место. Можно отдохнуть, поразмыслить.

— И часто вы здесь отдыхаете?

— Ни разу еще не отдыхал. У меня мало свободного времени… Вот другим случается. На ближайшее время это ваш дом, Кригер. Располагайтесь. Меню как в ресторане хорошего отеля, а чтобы вы не скучали, я пришлю вам литературу.

— Спасибо. — Кригер опустился на кушетку. — А телефон здесь есть?

— А кому вы хотите позвонить?

— Например, Хартману.

— Нет, телефона нет… Зачем? Он только отвлекает и нервирует. Звоните вы, звонят вам… Суета. Если вам что-нибудь понадобится, стучите в дверь. Возможно, кто-нибудь отзовется. За фанерной перегородкой в углу — душевая и туалет. Там вы найдете и бритву…

— Чтобы перерезать себе горло? Сарджент, долго вы намерены мариновать меня в вашем отеле?

— Трудно сказать, — задумчиво сказал Сарджент. — По-всякому бывает. Мы проверим кое-какие данные… Некоторые выходят отсюда на следующий день, некоторые — через пару недель. А некоторые и вовсе не выходят… До свидания, Эрвин.

Он поклонился и запер дверь снаружи. Кригер шарахнул кулаком по столу — для телекамер, а не потому, что не владел собой.

Многообещающее начало… Хотя позиция Кригера выглядела крепкой, все же в ней имелись слабины, картонные звенья, их можно обнаружить. Но для этого надо знать, где искать…

Дверь снова отворилась. Хмурый громила принес обед. Помимо тарелок и двух золотистых банок пива поднос украшали книги — «Майн Кампф» Гитлера и «Миф двадцатого века» Розенберга. Кроме этих фундаментальных трудов были еще мелкие брошюрки.

Бросив угрюмый взгляд в сторону телекамер, Кригер уселся за стол.

 

30

— Далеко мы от Коадари? — спросил Эванс.

— Миль сто двадцать, сеньор, — ответил Силвейра. — Скоро увидим реку Тапажос. У вас очень хороший самолет. Очень. Мне еще не приходилось летать на таких машинах, и…

Он не договорил. Равномерный гул моторов раскололся пополам от громкого треска, словно с чистого неба вдруг ударила молния. Самолет ощутимо тряхнуло, стрелки приборов встревоженно заметались.

— Правый двигатель горит! — воскликнул Эванс, пытаясь выровнять самолет.

— Санта Мария, Сантиссима тринидад, — зачастил Силвейра. — Нет, не зря я всегда не доверял современным самолетам. То ли дело мой родной старичок «баркрайфт»…

«Лиэрджет», плохо слушаясь рулей, стремительно снижался над сельвой. В салоне Рэнди и сенатор предусмотрительно бросились в хвост, пристегнулись к креслам ремнями.

— Санта Мария, Санта Мария, — причитал Силвейра.

Отчаянный маневр Эванса помог смягчить удар. Самолет рухнул в сельву, фюзеляж разломился посередине, но взрыва топливных баков не произошло.

Первым опомнился Рэнди, отстегнул ремень и бросился к сенатору.

— Как вы, сэр?

— Как? Хороший вопрос. Не знаю… Как Эванс? Рэнди добрался до пилотской кабины и спустя несколько минут вернулся, поддерживая Эванса.

— Вы в порядке, Фил? — спросил сенатор, отстегивая свой ремень.

— Как будто ничего не сломано… Если только треснула пара ребер, да это пустяки.

— А где Силвейра?

Рэнди молча указал в сторону кабины.

— Бедняге не повезло… Но он честно заработал свои последние четыреста долларов.

— Мы должны достойно похоронить его, — тихо проговорил Флетчер.

— Здесь? — удивился Рэнди. — Но нас скоро найдут. Вспомните об автономии полета… Уверен, что радиомаяк уцелел. Правда, не знаю, сумеем ли мы сами теперь его включить, но ведь через какое-то время он должен включиться автоматически? Конечно, потом мы вернемся, но сейчас…

Превозмогая боль, Эванс отыскал крышку позади ремонтного люка и вытащил устройство в красном корпусе.

— Да, он цел…

— Точно? — прищурился сенатор. — Дайте-ка сюда…

Эванс протянул маяк Флетчеру. Сенатор положил устройство на пол, в его руках оказался «стерлинг». Длинная очередь покончила с радиомаяком.

— Что вы делаете?! — пробормотал Рэнди.

— Мы здесь не для того, чтобы нас спасали, — спокойно пояснил Флетчер. — Мы кое-что ищем, не так ли? И мы почти у цели. К тому же… Уверены ли вы, что если бы нас и нашли, то именно для того, чтобы спасать?

— Что вы имеете в виду?

— Идемте.

Дверь не заклинило, аварийный трап удалось спустить без труда. Они вышли из самолета. Сенатор подошел к обломкам правого крыла и ткнул пальцем в развороченный кожух двигателя.

— Смотрите внимательно…

— Взрывное устройство, — негромко констатировал Эванс. — Не слишком мощное, но для нас бы хватило, будь побольше скорость и высота… Нам просто повезло, сэр.

— Более чем повезло.

— Более чем?

— Это доказательство, Фил. Кому-то очень не хотелось пускать нас сюда… А значит, мы на правильном пути.

Они молча стояли на влажной земле, листья папоротников и стебли тростника капарены шелестели под теплым ветерком. Серые корни эпифитов, спускающиеся с крон каучуковых гевей, покачивались в воздухе. Метрах в десяти от смятой пилотской кабины пропитанная влагой почва переходила в настоящее болото, на поверхности темной воды застыли кувшинки и островки плавучего мха. В тине мелькнуло что-то напоминающее спину маленького крокодила.

— Этих гадов тут хватает, — сказал сенатор. — Эмерсон меня хорошо проинструктировал… А вон, посмотрите туда!

Над сплетением лиан порхала изумительно красивая бабочка с размахом крыльев сантиметров в тридцать.

— Здесь солнечно, потому что наш самолет пробил дыру в кронах, — продолжал Флетчер. — А там, в сельве, вечный полумрак и духота. Лучи солнца не проходят сквозь многоярусную листву. И много, много всяких чудес…

— Например? — попросил уточнить Эванс. — Должны же мы представлять, о чем умалчивают справочники.

— Да бог его знает… Видите ли, Фил, как говорил Эмерсон, белый человек, рискнувший углубиться в сельву, обычно не возвращается обратно. Поэтому об этих местах известно довольно мало. На берегах рек — там проще, там живут люди. А здесь… Мухи мотука кусают человека до крови, муравьи могут до смерти зажалить. Летучие мыши-вампиры выпивают кровь у спящих людей, причем их слюна анестезирует, и укус невозможно почувствовать. Пауки, пожирающие птиц, развешивают двадцатиметровые сети. Правда, самих пауков никто не видел, но их размеры легко представить. В воду лучше не совать руки — пираньи мигом обглодают до костей. Добавьте сюда ядовитых змей, анаконд, крокодилов, жуков-геркулесов, пираруку, москитов…

— Хватит, хватит! — взмолился Рэнди. — Подозреваю, что половину кошмаров Эмерсон попросту придумал.

— Боюсь, дело обстоит как раз наоборот. Все это — лишь верхушка айсберга.

— Гм… А индейцы?

— То же самое. Изученные, интегрированные племена вполне дружелюбны, но здесь полно и таких, которые редко видят белого человека. Не берусь предсказать их поведение при встрече с нами.

— А встреча не помешала бы, — задумчиво произнес Эванс.

— Мы должны руководствоваться правилами сертанистов, — сказал Флетчер. — Ученых, работающих с индейцами. Главная заповедь: умри, но не стреляй. Заповедь вторая: если боишься, не показывай этого, если тебя боятся — постарайся успокоить. Заповедь третья: побольше подарков, знаков уважения, расположения, дружбы. Вот, в сущности, и все. Нехитро, но действенно.

— Подарки у нас найдутся, — заметил Рэнди. — Возьмем с собой ножи, консервы, шоколад, что еще…

Он направился было к трапу, но Эванс окликнул его.

— Сначала похороним Силвейру…

Саперными лопатками, имевшимися в комплекте снаряжения, они вырыли могилу. Флетчер прочел короткую молитву.

Через два часа, окончательно убедившись во время сборов в отсутствии серьезных травм, они двинулись в путь. Вещмешки разбухли от продуктов, лекарств и подарков для индейцев, «стерлинги» прятались под просторными маскировочными куртками. Отсутствие компаса и карты удручало, но Флетчеру и Рэнди помогал ориентироваться в чащобе вьетнамский опыт, несмотря на радикальные различия регионов.

Идти оказалось значительно труднее, чем они ожидали. Невыносимо донимали москиты, влажность и жара отбирали силы. До вечера едва удалось преодолеть миль семь или восемь.

На относительно сухой поляне подальше от зарослей, в гуще которых могло скрываться все что угодно, они развели нещадно чадящий костер, надеясь отогнать москитов. Это более или менее удалось, но на свет полетели огромные жуки.

Отдыхали по очереди: пока один ворочался в попытках уснуть, двое других несли вахту со «стерлингами» наготове.

 

31

Кригер провел в камере двое суток, ему приносили еду и сигареты, но в контакты не вступали. Утром третьего дня дверь открылась и вошел впечатляющий персонаж ростом метра под два, соответствующей комплекции, с лицом, будто отлитым из чугуна.

— Послушайте, — только и успел проговорить Кригер, когда страшный удар железного кулака отбросил его в глубь камеры. Кригер ударился затылком о бетон и сполз на пол.

— Бад, Койл! — позвал человек с чугунным лицом.

Двое парней заволокли в камеру грубо сколоченное подобие средневекового трона, усадили на него Кригера, прикрутили его руки к подлокотникам резиновыми полосами. На голову ему напялили нечто вроде шлема, спиральные провода от которого змеились к черному чемоданчику.

Двухметровый верзила встал перед Кригером, широко расставив ноги.

— Меня зовут Рэйл, — прорычал он. — Ты будешь называть меня штурмфюрером, понятно?

— Чего уж тут непонятного, мистер Рэйл… Могучий удар по скуле был ответом.

— Штурмфюрер!

— Понятно, штурмфюрер…

Рэйл резко повернул рукоятку в чемоданчике. Страшная боль вспыхнула в мозгу Кригера и тут же исчезла.

— Тебе придется ответить на вопросы, полицейская ищейка. Кто конкретно тебя послал? Какое у тебя задание9 Кто, когда, как перевербовал Хартмана? Что вы успели пронюхать? Отвечай!

— Право же, такое и слышать странно, — сказал Кригер, с трудом размыкая распухшие окровавленные губы. — Если вы проверяли меня… Штурмфюрер, вы должны…

Удар наотмашь по шлему.

— Я сам знаю, что я должен! — заорал Рэйл. — Да, мы тебя проверили, коп. Все, что ты нам наплел, — ложь от начала и до конца. Ты не Кригер. Кто ты такой?

Снова поворот рукоятки и чудовищная боль, на этот раз надолго.

— Кто ты такой? — повторил Рэйл, приблизив лицо вплотную к лицу Кригера.

— Эрвин Кригер… Рэйл ухмыльнулся:

— Ты крепкий орешек, да? Вижу, током тебя не возьмешь, вы это проходили в полицейской академии… Ну, тогда снова в школу, курсант! Хорошенько усвой наш следующий урок. Бад!

Бад появился из-за спины Рэйла со шприцем, наполненным коричневой жидкостью, воткнул иглу через рубашку в предплечье Кригера и надавил на плунжер.

Наркотик подействовал быстро. Перед внутренним взором Кригера проносились многоцветные галлюцинации. Рэйл вдруг превратился в раскидистое дерево с оранжевыми листьями, Бад и Койл — в ягуаров. Но наваждение прошло столь же внезапно, как и обрушилось. Кригеру стало весело. В громадном пустом зале его черепа отдавались гулкие шаги, слышался смех, обрывки песен «Битлз» о дураке на холме и мармеладных небесах. «Дурак на холме — это же я, — мелькнуло у Кригера, — вот эпохальное открытие…» Он глупо хихикнул.

— Готов, — отметил Бад.

— Так как тебя зовут? — вкрадчиво осведомился Рэйл. «Действительно, как же меня зовут? — пытался сообразить Кригер. — Ведь зовут как-то… Джон Леннон? Кажется, нет… Эрвин Кригер? Нет, и это не мое имя… Но почему оно так мучительно знакомо? Это же не имя, это пароль. Скажи „Эрвин Кригер“ — и останешься в живых. Скажи что-то другое — безразлично что, — умрешь. Как занятно: любое из миллиарда имен ведет к смерти, и лишь одна дорога к жизни… Как важно не ошибиться».

— Эрвин Кригер, — сказал он вслух.

— Упрямый дьявол, — сплюнул Рэйл. — Ладно, еще подзарядим его электричеством…

Исполинский купол в голове Кригера опрокинулся, став вмещающим всю боль мира резервуаром. Боль мгновенно вышибла прочь видения и эмоции, заполнив собой Вселенную.

— Эрвин Кригер! — Крик был призван заглушить, остановить боль, но ничего не произошло.

В кабинете наверху Сарджент наблюдал за ходом допроса по монитору, велась аудио и видеозапись.

— Что скажете, доктор? — обратился он к стоявшему рядом человеку в светло-сером костюме с дымящейся сигаретой в холеной руке.

— Держится он прекрасно, — прокомментировал доктор. — На этой стадии сломались бы и вы, и я. Но всегда есть предел, уважаемый сэр. Продолжайте, посмотрим.

Сарджент включил микрофон.

— Переходите к третьему этапу, — скомандовал он. — Только не убейте его.

— Я знаю, как бить, — заверил Рэйл. Он сорвал с головы Кригера шлем, размотал резиновые ленты. — Встать, свинья!

Шатаясь, Кригер встал. Ослабевшие ноги держали его плохо, но высоковольтная атака, похоже, преодолела наркотический заслон, и Кригер снова обрел ясность мысли. Он с запоздалым ужасом понял, что удержался на грани лишь чудом. Но что толку? Они раскусили его. Как и где — вот что важно сейчас. Если бы они ставили более конкретные вопросы, по которым можно установить, где он прокололся, соорудить легенду на ходу… Так нет!

Удар свалил Кригера с ног. Рэйл обрабатывал жертву методично и грамотно, демонстрируя тонкое понимание задачи и недюжинные познания в человеческой анатомии.

— Стоп, — прозвучал из динамика голос Сарджента, когда на Кригере живого места не осталось. — Освежите его под душем и продолжайте допрос.

Холодные тугие струи воды привели Кригера в сознание, так что он смог почувствовать всю полноту и объем причиненной ему боли. Его выволокли из душевой и вновь бросили на электрический трон.

— Кто тебя послал? — опять посыпались прежние вопросы. — Твое задание? Как много вам известно? Кто работал с Хартманом? Как тебя зовут?

Кригер поднял на Рэйла измученный взгляд:

— Послушайте, штурмфюрер. — Слова звучали едва слышно. — Я понимаю, что вы клинический идиот, да и по вашей внешности трудно заподозрить в вас интеллектуала. Но зачем об этом так твердо знать вашему начальству?

— Он еще острит! — восхитился Сарджент наверху. — Доктор, если вы скажете мне, что это стереотипная реакция на наши методы, я вам не поверю.

Доктор усмехнулся, закуривая новую сигарету:

— Вы правы… Давненько не доводилось мне видеть такого. Согласно учебникам, он должен валяться в ногах у Рэйла и умолять о пощаде.

— Четвертый этап?

— Думаю, осталось только это.

Сарджент щелкнул кнопкой на подставке микрофона:

— Расстреляйте его.

Губы Рэйла расплылись в широкой зловещей улыбке.

— Вот такой разговор по мне, — прохрипел он и вытащил пистолет. — Эй, ты, лже-Кригер! Встань, повернись лицом к стене и молись, если веришь в какого-нибудь бога.

Кригер заметался — избитый, он просто не мог встать, хотя переломов и вывихов не было. Бад и Койл подхватили его под локти, подняли, развернули к стене и уперли носом в шершавый бетон.

— Твой последний шанс, свинья! — Ствол пистолета вжался в затылок Кригера. — Думаешь, нам так нужны твои признания и ты сам? Мы дознались до многого и без тебя все закончим. Но если ты нам поможешь, спасешь шкуру. Так как тебя зовут?

— Эрвин Кригер…

— Раз… Два… Три!

— Эрвин Кригер! Грохнул выстрел.

 

32

В девять утра Флетчер заметил индейцев. Высокие краснолицые люди, вооруженные луками и стрелами, не выказывали ни страха, ни удивления при виде белых. Они стояли под деревьями тесной группой и не порывались спрятаться или убежать.

Флетчер подал Эвансу и Рэнди сигнал остановиться. Подняв обе руки вверх, чтобы показать, что у него нет оружия, он стал медленно приближаться к индейцам. Разукрашенный татуировками могучий мужчина выступил вперед.

— Приветствую вас, друзья, — громко сказал Флетчер по-португальски, что почти исчерпало его знание языка.

— И тебе привет, незнакомец, — спокойно ответил предводитель индейцев на том же языке.

Флетчер облегченно вздохнул. Если они говорят по-португальски, значит, принадлежат к вполне цивилизованному племени.

— Мы — алендао, — продолжал индеец, испытующе глядя на Флетчера. — Я Ларго, капитан племени. А кто вы такие и что вам здесь нужно?

Эванс перевел. Флетчер знал от Эмерсона, что капитанами в интегрированных бразильских племенах называют вождей. Эмерсон рассказывал и о племени алендао — оно было хорошо известно. Впервые алендао встретились с европейцами в конце девятнадцатого века, когда португальский миссионер Ламас обращал их в католическую веру.

Тогда племя насчитывало около тридцати тысяч человек, но прогресс сделал свое дело: теперь их оставалось не более восьмисот… Алендао обычно вели себя миролюбиво и на белых не нападали.

— Мы американцы, из США, — объяснил Эванс. — Наш самолет потерпел аварию, там… Меня зовут сеньор Эванс, это сеньор Стил, а это сеньор Флетчер. В моей стране он— великий вождь.

— Президент? — заинтересовался образованный Ларго.

— Нет, нет, не президент. Он сенатор… Как бы это вам растолковать… Сенаторы, это такие люди, которые принимают решения, и с ними не может спорить даже президент.

— Главнее президента, — заключил индеец и отвесил Флетчеру глубокий поклон.

— У нас есть много полезных вещей с погибшего самолета, — продолжил Эванс, развязал вещмешок, достал блестящие стальные ножи, банки с консервами, саперные лопатки.

Глаза капитана племени возбужденно засверкали.

— А где самолет? — спросил он.

Эванс перебросился парой фраз с сенатором и показал индейцу направление.

— Там. Мы шли долго, а вы дойдете за полдня. Великий вождь сеньор Флетчер дарит его вам. Все, что найдете, что уцелело — ваше.

Ларго снова церемонно поклонился:

— Мои люди благодарят великого вождя Флетчера за щедрый дар и спрашивают, окажет ли он и его спутники честь быть гостями в нашей деревне?

— Мы с радостью принимаем приглашение, — быстро ответил Эванс.

Под почетным эскортом их проводили в поселок, находившийся совсем недалеко, на берегу крохотной речушки, скорее разлившегося ручья. Пока они осматривались, Ларго не теряя времени отрядил экспедицию на поиски самолета.

Огромное манговое дерево, увешанное зелеными плодами, приютило под кроной десятка два крытых соломой и сухими листьями хижин. Свиньи и собаки бродили вокруг, возле хижин сидели и стояли женщины и дети, с любопытством взиравшие на пришельцев.

Улыбающийся Рэнди приступил к раздаче шоколада, ножей, консервов. Большинство женщин ни слова не знали ни на португальском, ни тем более на английском, и только часто кивали и кланялись.

Гостям отвели лучшую хижину. Помимо традиционного гамака атрибуты роскоши составляли кое-как сработанный примитивными инструментами стол, две табуретки, нитки самодельных бус, украшавшие стены, — нанизанные на жилы красные орешки, сморщенные высохшие плоды, разноцветные перья. Вождь поведал через посредство Эванса, что вообще-то у них есть даже радиоприемник, подаренный миссионерами, но он не работает из-за козней злого духа. Рэнди подумал, что замена батареек — более эффективное средство борьбы со злым духом, нежели шаманские пляски или что они тут практикуют, но оставил это умозаключение при себе. Зачем расстраивать человека, которому негде и не на что покупать батарейки?

— Сейчас — еда, — объявил Ларго. — Вечером — большой костер для белых братьев.

Он вышел из хижины, где ему приходилось стоять в полусгорбленной позе под низким потолком, что наносило урон достоинству.

Взглянув на поданное стройными девушками угощение (лепешки из фариньи, кукуруза, маниока), Эванс кисло заметил:

— Я предпочел бы хороший бифштекс… Надеюсь, мы здесь не слишком задержимся. Когда бы лучше расспросить их о чакамае?

— Вечером, у костра, — сказал Флетчер. — Эмерсон рассказывал мне, что у алендао в ходу местная рыбка, выжатый из нее сок по убойной силе значительно превосходит алкоголь. Это, надеюсь, поможет установить доверительные отношения…

К вечеру вернулась экспедиция с «Лиэрджета», нагруженная чем попало, включая предметы, абсолютно для индейцев бесполезные, но, по их мнению, красивые, — притащили даже разбитый лэптоп. Всеобщему ликованию не было предела, и авторитет великого вождя Флетчера поднялся до небывалых высот.

Костер развели возле реки. Его окружало огненное кольцо из подожженных сухих веток и травы, чтобы не подобрались ядовитые змеи — каскавелы, жарараки, корали. Этих милых созданий в окрестностях деревни ползало предостаточно.

Флетчеру предоставили почетное место на возвышении подле Ларго. Эванс как переводчик устроился рядом, а Рэн-ди пришлось довольствоваться не столь видной позицией. По кругу пошла чаша с соком пресловутой рыбки. Американцы усердно делали вид, что пьют.

После церемонии употребления веселящего сока индейцы затеяли ритуальные пляски вокруг костра. Монотонно били барабаны, им подвизгивало нечто вроде охрипшей флейты из тростникового стебля. Мелькание трясущихся тел впавших в экстаз индейцев оказывало гипнотизирующее воздействие. Под гортанные крики в костер летели пригоршни порошка, окрашивающего пламя в зеленый, синий, ярко-красный цвета.

Воспользовавшись тем, что капитан Ларго пребывает в ступоре и переводить нечего, Эванс подошел к привлекательной девушке, примеченной еще днем, — она показалась общительной и неплохо владела португальским.

— О, сеньор Эванс! — улыбнулась индианка. — Нравится вам наш праздник?

— Да, очень нравится… Как тебя зовут?

— Лиона, сеньор.

— Красивое имя. А сколько тебе лет?

— Не знаю, сеньор.

— Гм… — Столь неожиданно исчерпав тему, Эванс решил, что прямой путь — самый короткий. — Скажи, Лиона, какие еще племена живут по соседству с алендао?

— Тут много племен, сеньор. И все мирные. Вам нечего бояться, щедрым гостям везде будут рады.

— Да я и не боюсь… А есть такое племя — чакамае?

Лиона вздрогнула, в ее глазах засветились искорки страха. Она понизила голос:

— Об этом нельзя спрашивать, сеньор.

— Табу?

Если так, все, подумал Эванс. Если индейские шаманы наложили табу, религиозный запрет на упоминание чакамае, то, сколько бы он ни бился, не продвинется ни на шаг. Табу священно и непререкаемо. Можно бросить Лиону в костер, и она безропотно умрет, не сказав ни слова.

— Нет, не табу, — произнесла девушка вполголоса, и у Эванса отлегло от сердца. — Просто об этом не говорят. Страшно…

— Лиона, милая… Расскажи мне о чакамае. Я подарю тебе такое, чего ни у кого нет…

В поисках чего-нибудь, что помогло бы ему выполнить опрометчивое обещание, он обшарил карманы и достал зажигалку. В свете костра она заманчиво поблескивала.

— Ай! — завизжала восхищенная Лиона.

— Это не безделушка… Смотри!

Он щелкнул зажигалкой, появился остроконечный язычок пламени. Девушка была совершенно зачарована волшебной вещью.

— Дайте! — Она протянула руку.

— Э-э, погоди. — Эванс убрал зажигалку за спину. — Сначала ты расскажешь о чакамае. Ну пожалуйста, Лиона. Нам, людям издалека, нравится слушать страшные легенды…

Девушка нахмурилась:

— Это не легенда, сеньор. Пойдемте в хижину… Если здесь нас кто-нибудь услышит, мне будет плохо, меня будут сторониться… Идите, я приду к вам.

Эванс, на которого уже никто не обращал ни малейшего внимания, вернулся к Флетчеру и Рэнди, коротко переговорил с ними, перешагнул угасающий огненный круг и направился в хижину, выполнявшую роль отеля. Там он зажег фитили, плавающие в грязных плошках, наполненных жиром.

Лиона проскользнула в хижину минут через двадцать, когда Эванс уже начал беспокоиться, не передумала ли она. Но перспектива стать обладательницей зажигалки, видимо, перевесила ее опасения.

Девушка села на табурет напротив Эванса:

— Вы не обманете, сеньор? Вы дадите мне быстрый огонь?

— Конечно.

— Тогда слушайте. Племени чакамае больше нет. Они жили прямо там, где восходит солнце…

— На востоке… Далеко отсюда?

— Я не умею считать, сеньор, — смутилась девушка. — Не очень далеко. Не много дней пути для сильного воина. Но однажды, как говорят старики, в нашу деревню пришел израненный, окровавленный человек из племени чакамае. Это было до того, как белые люди провели большую дорогу…

— Трансамазонскую магистраль, — сказал Эванс. — Значит, до тысяча девятьсот семидесятого года… Но за сколько лет до этого? Приблизительно! Вот послушай, бывают сезоны дождей и засушливые сезоны, зима и лето. Смотри на мои пальцы, я считаю: один, два, три, четыре, пять. Подумай, Лиона. Столько раз сменялись сезоны до прокладки большой дороги? Или больше? Или меньше?

Девушка в отчаянии смотрела на пальцы Эванса — ему даже стало жаль Лиону. Она могла не выдержать интеллектуального напряжения.

— Столько, — наконец выдохнула она. — Или больше.

— Ладно. — Эванс убрал руку. — Примерно тысяча девятьсот шестьдесят пятый год или раньше…

— Вот… Тот человек рассказал, что на их деревню — она тоже называлась Чакамае, как и племя, — напали белые демоны…

— Белые люди?

— Не люди, сеньор, — демоны! Они убили всех, и тот, кто выжил, тоже вскоре умер. А с тех пор там, где жили чакамае, происходят странные вещи. Я сама видела…

— И что же ты видела?

— Иногда по ночам там поднимается красное зарево и слышится далекий гром… Не как барабан, а будто бьется огромное сердце под землей… Медленно и жутко. А иногда оттуда взлетают огни…

— Самолеты? Ты знаешь, что такое самолет?

— Знаю, — оскорбилась Лиона. — Я не маленькая… Это не самолеты. Самолеты гудят, а эти бесшумные. По одному и по много. Поворачивают и исчезают. А самое страшное другое. Храбрые мужчины нашего племени ходили туда. Никто не вернулся. С тех пор говорить о чакамае считается…

— Дурным тоном, — помог Эванс. — А как же ты узнала обо всем этом?

Девушка застенчиво улыбнулась в полумраке:

— Я спрашивала Ларго об огнях… «У нас бы это называлось — пустила в ход женское обаяние», — подумал Эванс, а вслух спросил:

— А другие белые, до нас? Кто-нибудь интересовался чакамае и тем… что там происходит?

— Кому же интересоваться, сеньор… Белые в Коадари. Это не близко, сюда они не приходят. Бывают миссионеры, но редко, да этих интересует только сеньор Иисус Христос…

В хижину вошли Рэнди и Флетчер.

— Индейцы напились до потери пульса, — сообщил Рэнди. — Капитан храпит у костра во главе команды… Вам удалось узнать что-нибудь у этой красавицы?

— Удалось. — Эванс перешел на португальский. — Спасибо, Лиона, теперь иди…

— А быстрый огонь? — вскинулась девушка. Эванс рассеянно сунул зажигалку в руку индианки. Девушка счастливо засмеялась и убежала.

— Итак, племя чакамае, — заговорил Эванс. — Их селение располагалось на востоке, если верить девушке, не слишком близко и не слишком далеко, но более или менее точно она сказать не смогла…

Он вкратце пересказал полученные от Лионы сведения.

— Небесные огни, удары подземного сердца, — задумчиво повторил Флетчер. — Она лично видела и слышала…

— Говорит, что видела. Но чего не измыслишь ради такой красивой зажигалки…

— Вряд ли стоит приписывать ей воображение на уровне Стивена Кинга, — сказал Рэнди.

— Это не имеет значения, джентльмены, — произнес Флетчер. — Мы знаем, куда идти, и мы пойдем туда.

— Утром? — спросил Рэнди.

— Да. Поговорим с Ларго и отправимся. Рэнди вздохнул:

— Меня пугает не то, что мы можем там найти, а то, что мы можем не найти ничего!

— Возможно, — проговорил сенатор. — Гибель племени чакамае может объясняться очень просто. Бывало, что гаримпейро вырезали целые племена, осваивая золотоносные земли.

— Можно предположить, что там тайный богатый прииск? Тогда, конечно, ночные рейсы самолетов становятся понятны, как и исчезновение людей, и грохот золотопромывочных машин… Не очень ясно, правда, почему машины слышны, а самолеты — нет.

— Минуту… Не стоит упускать главное — источник информации о чакамае. Наш, первый.

— Не надо гадать, — подвел итог Эванс. — Будем надеяться, нам удастся увидеть все собственными глазами.

Они покинули хижину и снова вышли в тропическую ночь. В воздухе носились громадные светляки, и Рэнди подумал, что в темноте, когда расстояние оценить трудно, их вполне можно принять за отдаленные огни летательных аппаратов. Но такую ошибку мог допустить европеец, а вот девушка, родившаяся и выросшая в сельве, — едва ли…

Утренний разговор с капитаном Ларго сложился примерно так, как и предполагалось. Вождь и без того был хмур, часто обхватывал руками голову — видно, болела после вчерашних торжеств, — а когда услышал вопросы о чакамае, и вовсе расстроился.

— Они были там. — Он показал рукой на восток. — Но больше их нет. И ходить туда нельзя.

— Может быть, вы все же дадите нам проводника? — спросил Флетчер.

Ларго вскочил, отчаянно замахал руками:

— Туда нельзя, там смерть. Великий вождь Флетчер не должен ходить туда.

— Мы пойдем, — ответил сенатор.

 

33

Обнаженный до пояса, Кригер лежал лицом вверх на чем-то твердом, как доска. Его глаза были полуоткрыты, и взгляд бездумно фокусировался на круглых белых плафонах люстры. Он не задавался сложными вопросами о том, кто он и где он; его расстреляли, а он жив, и этого пока достаточно.

— Как вы себя чувствуете, Эрвин? — раздался слишком громкий голос у самого уха (на самом деле Сарджент говорил тихо, но каждый звук производил маленький взрыв в черепной коробке Кригера).

— Голова болит, — простонал он.

— Рэйл перестарался… Он стрелял пусть и холостым патроном, но недостаточно далеко отвел ствол пистолета, и вы ко всему прочему получили еще и ожог пороховыми газами.

Кригер приподнялся, сел, ощупал виски. Когда окружающее начало приобретать осмысленные очертания, он обнаружил себя в небольшой светлой комнате, сквозь два высоких окна щедро вливались солнечные лучи. Возле кушетки располагалось медицинское оборудование — электронная диагностическая система, энцефалограф, еще какие-то приборы. На металлическом столике стояли распечатанные коробки с ампулами. Следы инъекций были видны на локтевых сгибах Кригера.

Кроме него и Сарджента, в комнате никого не было.

— Где я? — спросил Кригер.

— Там же, где и раньше. У нас. Только не в подвале, а наверху. — Сарджент с несколько виноватой улыбкой слегка похлопал Кригера по плечу. — Вы держались молодцом.

Кригер встал и тут же вновь опустился на кушетку:

— На кой черт вы устроили эту комедию?

— Увы, это необходимая процедура, Эрвин. — Сарджент развел руками. — Проверка показала, что вы тот, за кого себя выдаете, но мы не имеем права исключать и сотую долю процента возможности обмана. Цена ошибки может быть чересчур высокой, Эрвин… Но это не все. Мы испытывали вашу стойкость и мужество. У нас десятибалльная, научно разработанная шкала. И я поздравляю вас, вы получили десять баллов.

— Гм… И какие же преимущества дадут мне эти самые баллы?

— Целиком зависит от вас… Если хотите знать мое личное мнение, вы займете не самое незаметное место в организации… Уж кто-кто, а Рэйл наверняка окажется под вашим началом. Не завидую ему… Впрочем, об этом потом. Сейчас мы должны обсудить другую проблему…

— Да, и немедленно, — сказал Кригер.

— Простите?

— Какая оценка была у вас за стойкость и мужество?

— Шесть с половиной. Но я не понимаю…

— Сейчас поймете, — усмехнулся Кригер, подошел вплотную к удобно сидевшему в кресле Сардженту, посмотрел на него сверху вниз и неожиданно заорал, превозмогая головную боль:

— Встать!!!

Сарджент вскочил, автоматически реагируя на команду, и Кригер тут же нанес ему зубодробительный удар в челюсть. Сарджент полетел кувырком через всю комнату, увлекая за собой провода, аппараты и мониторы.

В сознание он пришел минуты через три, выбрался из кучи металлолома, сплюнул кровью. Выбитый зуб звякнул о какую-то железку.

— Неплохо мы вас подлечили, — признал он, исподлобья глядя на Кригера. О значении слов можно было скорее догадаться, четко различить их не позволяло отсутствие членораздельности в произношении Сарджента. — Ладно, Кригер, вы рассчитались за свою обиду, но на будущее не советую забывать основные заповеди: вера, преданность и послушание.

— А я пока еще не член организации, — осклабился Кригер. — Я лишь кандидат.

— Только поэтому на сей раз наказания не последует… Вы мне даже понравились, Эрвин. У вас большие перспективы… Дьявол, кровь никак не останавливается. — Он отнял платок от губ и уставился на красное пятно. — Пойдемте в кабинет, Кригер. Надо серьезно поговорить.

В кабинете Сарджент поднял телефонную трубку внутренней связи и распорядился:

— Приберите в медпункте… Мы там слегка намусорили. Да нет, все в порядке. Теоретическая дискуссия. — Он положил трубку. — Так вот, Эрвин, у нас возникла проблема, и решить ее предстоит вам. — Кригер ни о чем не спросил, и Сарджент продолжал: — Вы что-нибудь слышали о профессоре Адаме Бергере?

— Физик, без пяти минут нобелевский лауреат?

— Физик-то физик, — покачал головой Сарджент, — да вот занимается этот ученый сейчас почему-то не квантами и кварками, а вещами, от науки весьма далекими. Он, видите ли, возомнил себя общественным деятелем и выступил с серией статей, довольно резких… И привел в них факты, привлекающие ненужное внимание к нашей деятельности в Латинской Америке. Ну, с его информаторами мы, разумеется, побеседовали, материалы изъяли… Но никак не хочет успокаиваться неугомонный профессор. Вот вам и поручается сделать так, чтобы он угомонился. Навсегда.

— Это тоже испытание?

— Это настоящее дело, к которому вы так рвались… Но не скрою, результат операции окажет решающее влияние на вашу карьеру.

— Отлично, — кивнул Кригер. — Когда начинать?

— Да хоть сегодня. Деньгами, оружием, автомобилем мы вас снабдим. Бергер живет в Лонг-Бранче, в сорока милях от Нью-Йорка. Он любит посещать ресторан «Коралловый риф» в Асбери-Парке. Дороги туда две, но он обычно выбирает ту, что идет по берегу океана, живописная местность, безлюдная, пустынная… Подробности у вас будут, но вы, безусловно, можете предпочесть и какой-то свой вариант. Вам доверяют, важен итог.

 

34

На просторный балкон отеля «Ролло» в Лонг-Бранче Кригер выставил складной столик и стул, чтобы спасаться на свежем воздухе от жары и спокойно изучать материалы о Бергере. Перечитывание и новое обдумывание предоставленного ему четырехстраничного досье заняло полчаса. Потом листы тонкой бумаги сгорели в пепельнице. Кригер скинул халат, оделся, вышел на улицу и сел за руль видавшего виды синего «форда».

«Вам доверяют», — сказал Сарджент. Как бы не так. Малозаметный передатчик-маяк устаревшей, но надежной модели «Спектрум» Кригер обнаружил зашитым в брючную петлю для ремня. Это устройство не только транслировало на приемник оператора разговоры и прочие звуки, но и позволяло с удовлетворительной точностью определить координаты объекта слежки. Второй передатчик был найден в автомобиле. Вероятно, и где-то в номере отеля были установлены скрытые микрофоны.

Кригер ехал к дому Бергера на Ариадна-авеню. Скромная вилла профессора была окружена садом за живой изгородью, справа окна выходили на Джефферсон-стрит, узкую улицу с односторонним движением. Кригер простоял у дома несколько минут, обогнул его с трех сторон и увидел все, что хотел увидеть, включая машину Бергера — серебристую «ауди». Потом он поехал к Асбери-Парку, чтобы взглянуть на западную дорогу к ресторану «Коралловый риф».

Для покушения местность и впрямь была идеальна. Извилистый серпантин петлял между скалами, за каждой из которых можно было устроить засаду. Кригер отметил две наиболее удобные скалы, мысленно поименованные им как «Пункт-1» и «Пункт-2». Здесь дорога близко подходила к обрывистому океанскому побережью. Покушение на Бергера представлялось задачей нетрудной, вполне доступной рядовому боевику. Да и ликвидация профессора, по мнению Кригера, вовсе не являлась необходимой для «Сириуса». Он прочел статьи Бергера — они были эмоциональными, но ничего особо нового не содержали. Если расправляться со всеми, кто пишет антинацистские статьи, патронов не хватит. Нет, не в этом дело. Им нужно убийство, они хотят повязать Кригера кровью, причем их устроит только смерть человека известного.

Ну что ж, они получат убийство.

Кригер проехал дальше, остановил «форд» и пешком спустился к берегу. Под виражом серпантина, огибающим скалу «Пункт-2», он разделся, вошел в воду и нырнул, чтобы промерить глубину. Лишь с пятой попытки он достиг дна.

Возвратившись в Лонг-Бранч, он долго колесил по окрестностям отеля «Ролло», пока не наткнулся на магазин под вывеской «Спортивное снаряжение Маклеллана. Все для рыбалки и подводной охоты». В магазин он заходить не стал и направил «форд» к ресторану «Коралловый риф». В этот час посетителей было много, и официанты сбивались с ног, что играло на руку Кригеру. С трудом разыскав свободный столик, он вынул авторучку и принялся быстро писать на бумажной салфетке. Официант наконец подошел и получил на этой салфетке меморандум следующего содержания:

«Приятель! Хочешь проявить мужскую солидарность и заработать? Помоги облапошить мою супругу. Сейчас я сделаю заказ, а копию счета для меня выпишешь на двойную сумму, о'кей? Десять процентов твои, а на остальное я сделаю кое-кому подарок, понимаешь?»

Парень прочитал петицию Кригера с удивлением, потом сочувственно заулыбался и закивал. Кригер взял меню и довольно громко заказал самые дорогие блюда и напитки. В расходах придется отчитываться, и Сарджента едва ли обрадуют ресторанные траты Кригера, но, с другой стороны, разве так уж предосудительно, что человек решил выпить хорошего вина?

Кригер просидел в ресторане до самого закрытия, охотно угощая подсевших к нему скучающих дам. Одна из них явно заимела на него виды, и он, вежливо улыбаясь, отбивал атаки. В зале он давно заметил двух молодых людей, пришедших чуть позже него и устроившихся в противоположном углу. Они почти ничего не заказывали, кроме дежурных напитков, и усердно старались не смотреть в его сторону. Что ж, для этих-то зрителей и устраивался спектакль.

Расплатившись с дружески подмигнувшим ему официантом и пошатываясь немного сильнее, чем диктовало его состояние, Кригер вернулся к машине и поехал по серпантину обратно в отель. Теперь у него имелся двойной счет, который позволит ему истратить часть полученных от Сарджента денег так, как он задумал.

В двенадцатом часу ночи он бросил машину посреди стоянки, поднялся в номер, открыл окно, включил магнитофон и поставил кассету с записью Билли Холидей. Великая негритянская певица противным скрипучим голосом заныла о том, как идут фиалки к ее мехам. Наверное, мистер Сарджент не одобрит вкусов Кригера, но не слушать же ему здесь «Хорста Весселя».

Беспрестанно бормоча под нос что-то иронично-полупьяное о достоинствах и недостатках дам в «Коралловом рифе», Кригер взял другую кассету, открутил крепящие корпус винты и снял крышку. После этого он разрезал пленку лезвием бритвы, отклеил защитный ракорд и освободившимся кусочком скотча соединил небольшой кусок пленки в замкнутое кольцо, а остальное сунул в карман. Снова собрав корпус кассеты, Кригер вставил ее во второе, пустующее гнездо магнитофона и выключил Билли Холидей. Пьяное бурчание продолжалось, и в какой-то момент Кригер искусно встроил в него несколько секунд натурального храпа. В эти мгновения кнопка записи была нажата, и на кольцевой ленте появилась соответствующая запись. Теперь стоит щелкнуть кнопкой воспроизведения, и размеренное тихое похрапывание будет повторяться снова и снова.

Итак, передатчик «Спектрум» убедит стражей из команды Сарджента в двух вещах: что Кригер в номере и что он спит — брюки с передатчиком он попросту сменит на пижамные. Вся штука в том, что ни то, ни другое не будет иметь ничего общего с действительностью.

Со второго этажа Кригер выглянул в освещенный двор. Так, где же опекуны? Сомнительно, чтобы ночью они бодрствовали вдвоем, но один-то должен быть точно. И скорее всего, в машине у центрального входа.

Запустив кассету с храпом, Кригер надел пижамные брюки и бесшумно выскользнул в коридор. Прокравшись мимо дремлющей дежурной, он спустился на половину лестничного марша и сразу увидел сквозь стеклянную дверь «сааб». За рулем клевал носом парень из тех, засветившихся в ресторане. На заднем сиденье угадывались контуры спящего второго.

Кригер вернулся в комнату, заперся изнутри, осторожно продвигая задвижку. Прыгнуть с невысокого второго этажа — пустяк, но следовало предусмотреть и обратный путь. Кригер снял нейлоновый шнур портьеры, один конец его привязал к трубе под подоконником, а другой сбросил из окна. Только после этого он выпрыгнул, легко удержавшись на ногах. Его номер был расположен так, что увидеть его вряд ли кто-то мог — балкон загораживал обзор.

В магазине спортивных принадлежностей Маклеллана, куда направился Кригер, горел свет. Скучающий сторож, юноша лет девятнадцати со студенческой внешностью, играл в шахматы сам с собой за распахнутым из-за жары окном. Вот так охрана, хмыкнул Кригер. Наверняка ведь хозяином предписано держать по ночам окна закрытыми и на сигнализации!

При таком охраннике многие проблемы решались гораздо проще, чем предполагал Кригер. У него были планы и на тот случай, если сторожа вовсе не окажется, только сигнализация, и на тот, если охрана серьезная… Но с мальчишкой, пожалуй, можно будет договориться, а это куда лучше.

Оглянувшись по сторонам, Кригер перемахнул через подоконник. Перепуганный мальчишка успел-таки выхватить из ящика тумбочки пистолет и дрожащими руками наставил оружие в грудь Кригера. Тот стремительно уклонился с траектории возможного выстрела, выбросил ногу и вышиб пистолет из рук парня, перехватив его в воздухе. Теперь ствол смотрел в лоб сторожа. Парень неожиданно хихикнул:

— А вы ничего деретесь, мистер. Только пистолет-то газовый…

Кригер проверил обойму и швырнул пистолет на тумбочку:

— Мой тебе совет, дружище. Никогда не балуйся с газовым оружием. Представь себе, что у меня был бы боевой пистолет. Я ведь не знаю заранее! Выстрелил бы на опережение… Тебе так хочется умирать из-за хозяйского барахла?

— Да нет, мистер, не очень. Вообще-то я подрабатываю на каникулах. Вы сразу будете грабить или сначала перекинемся в шахматы?

— Я не буду грабить, — сказал Кригер. — Я за покупками пришел.

— А… Ясно. Я бы сразу догадался, но помешала ваша немного необычная манера входить в магазин, да и время позднее… Что вы хотели бы приобрести? Вероятно, прежде всего брюки?

— Комик… Денни де Вито, — с усмешкой оценил Кригер. — Ладно, посмотрим…

Он двинулся вдоль полок, разглядывая выставленное на них снаряжение для дайвинга и подводной охоты.

— Ага… Вот это. Сколько стоит? — Он указывал на небольшой однобаллонный акваланг.

— Это? Несерьезный аппарат, игрушка для пляжных развлечений… Воздуха на пятнадцать минут. С учетом скидки… — Парень назвал цену.

— Плюс десять процентов тебе, доплата за беспокойство. — Кригер достал деньги. — Вот, держи. Сумка для акваланга прилагается или надо отдельно покупать? Не слышу!

Студент остолбенело смотрел на деньги. Он был уверен, что грабитель шутит, и неожиданный поворот совершенно сбил его с толку.

— Черт, прилагается! Рассказать кому — не поверят… — пробормотал он.

— Э, а вот рассказывать никому не надо, — нахмурился Кригер. — Я ведь доплачиваю и за секретность. Меня здесь не было. Хозяину скажешь, что акваланг купил ты сам, понятно? И запомни крепко, сынок: хоть слово кому обо мне — на краю света найду и сверну шею. Повтори.

— У меня хорошая память, сэр… Найдете и шею свернете. Чего там… Только зачем вам все это? Никак не соображу.

— Много знающие редко доживают до старости. Впрочем, поясню, чтобы ты не свихнулся от любопытства. Я сотрудник ФБР…

— Угу… В пижаме.

— Иногда приходится чем-то жертвовать, сынок… Ну, пока. — Он пожал мальчишке руку и взял сумку с аквалангом. — Учись прилежно, и станешь таким же умным, как я.

Тем же путем вернувшись на улицу, Кригер исчез в темноте. Студент долго смотрел ему вслед, потом пересчитал деньги. Все правильно… Ну и загадочная история! Но, пожалуй, лучше и вправду о ней помалкивать. Все равно ведь никто не поверит, да и тип этот, чего доброго, свое слово сдержит.

 

35

Стараясь никому не попадаться на глаза, Кригер шел к дому профессора Бергера. Преодолев живую изгородь, он постучал в окно со стороны Джефферсон-стрит. Свет зажегся не сразу. Только минут через пять окно распахнулось, и на Кригера уставилась заспанная физиономия мужчины лет пятидесяти.

— Вы профессор Бергер? — Кригер и без того узнал владельца виллы по фотографии, но надо же было с чего-то начинать.

— Да… А вы кто такой?

Кригер заколебался. Не исключено, что дом ученого прослушивают, хотя зачем? Бергер — ягненок для заклания, а не объект слежки.

— Впустите меня, я все объясню.

— Вы с ума сошли! Впустить вас среДи ночи?

— Если бы я был грабителем, сразу бы выключил вас и влез в дом.

— Гм… Резонно. Ну что ж, идите к входу, я отопру дверь.

— В окно проще. — Кригер перепрыгнул подоконник и оказался в комнате. — Мы одни?

— Есть экономка, но она спит на втором этаже… Послушайте, я…

Кригер снял с плеча ремень сумки, положил ее на стол, подошел к двери, приоткрыл, прислушался — тихо.

— Кто вы? — повторил профессор.

— Я тот, кому поручено вас убить.

— Убить, — спокойно отозвался Бергер. — Но вы могли это сделать, едва я приблизился к окну, из чего я заключаю, что вам нужно не это.

— Я ведь не сказал, что пришел вас убить. Я сказал «мне поручено вас убить».

— Мм… Я еще не совсем проснулся. — Бергер вынул из бара полупустую бутылку коньяка, плеснул в бокал, выжидающе посмотрел на ночного гостя.

— Спасибо, нет, — отказался тот. Профессор выпил, налил снова.

— Так кто жаждет моей смерти? И, собственно, почему?

— Банда нацистов, которую вы раздражаете своими статьями. — Кригер без приглашения уселся в кресло.

— Статьи? — удивился Бергер. — Но Америки я в них не открыл.

— Тем не менее вы приговорены. Скажите, у тех, к кому вы обращались за информацией, похищали какие-либо документы о нацистах?

— Насколько я знаю, нет.

— Так я и думал. Вы — мишень, профессор. Тест на верность для новоявленных эсэсовцев. Поэтому, скажем, мое самоустранение от операции не решит проблемы. Не я, так следующий претендент.

— Вы хотите сказать, что я обречен?

— Хм… Именно это я и хочу сказать. Понимаю, что вам трудно вот так, сразу, поверить в это. Но все же реальность именно такова. И есть лишь один способ спасти вашу жизнь — имитация удачного покушения. Потом вы скроетесь.

— Скроюсь… я? — В глазах Бергера отразилось крайнее изумление. — Но как… Куда? А моя работа, мои коллеги, мой дом, наконец… Да и вообще, это ерунда какая-то! Не проще ли, если так, пойти в полицию, в ФБР?

— Проще, — горько улыбнулся Кригер. — Но это означает безусловную смерть для вас и меня. И что намного хуже — погубит все, чего я достиг…

— А чего вы достигли?

— Я проник в нацистскую организацию изнутри. Моя цель — уничтожить ее. Это не подростки, орущие «Хайль Гитлер» на площадях. Это убийцы, угрожающие всему человечеству. Имитация вашей смерти даст мне ключ. Любой другой вариант — мой провал и ваша гибель.

— Вот как… Я жил, работал… Появляетесь вы… Почему я должен вам верить?

Кригер внимательно посмотрел на профессора:

— Так вы мне не верите?

— В том-то и дело, что вы, как мне кажется, обладаете даром убеждения. Я вас не знаю, но почему-то готов поверить. Бред какой-то! Вы не гипнотизер?

— Нет. И очень рекомендую вам поступить так, как я скажу.

— Объясните для начала, чего вы конкретно хотите…

— Охотно. Дайте бумагу и ручку.

Получив то и другое, Кригер набросал план.

— Смотрите Вот дорога, по которой вы каждый четверг ездите в Асбери-Парк, в ресторан «Коралловый риф». Кстати, почем туда? Есть неплохие рестораны и в Лонт — Бранче.

— Владелец — мой друг.

— Так или иначе, этой дорогой редко пользуются — хоть она и короче восточной, но в худшем состоянии, вы знаете.

А в будни движение по ней между Асбери-Парком и Лонг-Бранчем совсем замирает. Поэтому дорога избрана для покушения. Вот отсюда я буду стрелять по вашей машине — пули настоящие, имейте в виду, но стреляю я метко и попаду рядом, а не в вас, не беспокойтесь. Вы крутите руль и на скорости миль в тридцать-сорок падаете в океан.

— И?.. — Профессор иронично приподнял бровь.

— И тонете, — с обыденным выражением лица закончил Кригер.

— Тону. Отлично… Так какая же это имитация? Кригер положил руку на сумку.

— Здесь акваланг, — сказал он. — Я покажу, как им пользоваться, если вы не умеете. Он будет в вашей машине. Под водой вы посидите с ним минут десять-двенадцать и выберетесь на берег как ни в чем не бывало. Не забудьте о главном: вы должны будете открыть не одну, а обе двери машины впереди. Когда полиция найдет вашу «ауди», пусть сделает вывод, что вы были еще живы, пытались спастись, что-то помешало у одной двери, вы открыли вторую… А потом труп утащило течением. Акваланг позже забросите в море, где-нибудь подальше от этого места.

— Ну, знаете! — всплеснул руками Бергер. — Я не каскадер… Нельзя ли как-нибудь попроще?

— Нет, они будут наблюдать. И репетировать нам не придется…

— А куда же я потом денусь? Я ведь, знаете ли, не секретный агент, скрываться не умею, запасных аэродромов у меня нет, и…

— Высушите одежду в скалах, дойдете до трассы Кейп-Мей — Нью-Йорк. На попутной машине доедете до Нью-Йорка, разыщете клинику доктора Яновски и скажете ему — только ему лично! — одно слово: «Кригер». Далее изложите ему все. Доверьтесь Яновски, лишь он сможет вам помочь. Кстати, он человек не менее известный, чем вы, и он подтвердит вам, что мои слова чего-то стоят.

— Да, но… Всю жизнь в бегах? Это я — то, профессор Бергер, физик, которого знают во всем мире?

— Ваше изгнание не будет вечным, профессор. Если не я, так другие закончат эту борьбу, и вы вернетесь.

— А если нет?

— Если нет, те люди, что уцелеют, тоже станут изгнанниками.

Бергер вскочил со стула, заметался по комнате:

— Нет, все это действительно бред какой-то… Может быть, надежнее все-таки обратиться в полицию…

— Сколько вам лет, профессор?

— Сорок семь. А что?

— Ничего. Судя по вашей понятливости, намного меньше. Ну какие доказательства вам привести? Показать оружие, выданное мне для покушения на вас? Это пистолет-пулемет IMR, такие в магазинах ни по каким лицензиям не продаются. Или отвезти вас на могилу моего друга, убитого нацистами? Он, как и вы, писал статьи… — Кригер помолчал. — Ладно… У меня мало времени, я должен вернуться до утра. Давайте обсудим подробности, любое крохотное упущение погубит вас…

 

36

Донован Маклэген прибыл на место встречи первым. Он не привык сидеть за рулем сам, да еще в таком убогом автомобиле, как сейчас. Из-за этой маскировки он чувствовал себя персонажем шпионского кинобоевика.

Возле парка в центральной части города Мак-Алестер, штат Оклахома, Маклэген остановил машину и пошел вдоль каштановой аллеи. Вот и третья скамейка… Маклэген с предосторожностями опустил на нее свое грузное тело. Он закурил «Мальборо», пачку поместил рядом, а возле нее зеленую зажигалку — знак, что все в порядке. Если бы зажигалка была красной, это бы означало, что Маклэген действует не по своей воле.

Тот, кого ждал Донован Маклэген, подсел к нему через десять минут. Они обменялись условными фразами.

— Мы оба знаем, чего хотим, — сказал Маклэген без предисловий. — Я хочу продать информацию, вы хотите ее купить. Моя цена вам известна.

— Да, — кивнул эмиссар российской спецслужбы. — Мы согласны заплатить, но нам нужны гарантии.

— Вот. — Маклэген вручил собеседнику лазерный диск.

— Что здесь?

— Только три файла. В первом — полный перечень тем, по которым я предоставлю исчерпывающие сведения. Во втором — выборочная информация по некоторым из них для проверки. Третий — подробные указания по поводу того, где и как будет произведен обмен. Сейчас я отдаю вам не мелочи. Вы убедитесь, что и эти данные ценны. Остальное же — просто кладезь. Моя цена — пустяк по сравнению с вашей выгодой.

Эмиссар понимал, что в случае искренности предложения Маклэгена Москва выиграет немало, но подозрения вызывали некоторые странные обстоятельства. Нет ли тут игры ЦРУ? Впрочем, решение будет принято в Москве.

— С вами свяжутся, — бросил эмиссар на прощание.

Спустя две недели после этого разговора труп коммерсанта Джона Морриса (Донована Маклэгена) со следами пыток обнаружили в уединенном доме на окраине Мак-Алестера. «Сириус» все же добрался до него, но поздно: драгоценные диски Маклэгена уже улетели в Москву.

 

37

Цепляясь за декоративные выступы стены и перехватывая нейлоновый шнур, Кригер добрался до окна и вполз в номер отеля «Ролло». Похрапывание по-прежнему доносилось из динамиков магнитофона. Принимая звуковую эстафету, Кригер выключил воспроизведение, что-то промямлил, якобы просыпаясь. В тишине он вынул кассету, положил в тот же карман, где лежала изъятая из нее пленка. Затем он закрыл окно, вернул на место шнур портьеры и в самом деле улегся спать — он страшно устал. Проснулся он только в одиннадцать утра.

По оговоренному номеру он позвонил Сардженту:

— Добрый день, сэр, это Берт. Я провел переговоры с представителем фирмы, они согласны подписать контракт. Вариант прежний. Встреча сегодня, в четыре часа.

— Удачи, — лаконично пожелал Сарджент.

Кригер оделся, спустился в ресторан. По пути он выбросил в мусоропровод кассету и пленку, а также оставшиеся у него неподотчетные шестнадцать долларов. Он позавтракал, расплатился за номер. Выехал он в три, в половине четвертого был у скалы. Надежно укрыв «форд» за скалой, из тайника в багажнике он достал пистолет-пулемет IMR, проверил оружие. И стал ждать… Ни одной машины на дороге.

Около четырех из-за поворота донесся рокот мотора и появилась серебристая «ауди» Бергера. Если бы Кригеру предстояло стрелять в профессора, можно было бы и не слишком тщательно целиться — на таком расстоянии все равно попадешь. Но задача тут похитрее: изрешетить пулями машину, не задев Бергера и не повредив двигатель.

Кригер выступил чуть вперед, чтобы профессор мог увидеть его. Бледное лицо ученого мелькнуло за ветровым стеклом «ауди». Кригер открыл огонь.

Пули градом посыпались на машину профессора. С гулкими хлопками взорвались фары, пунктир отверстий, окруженных сеточками трещин, пробежал по триплексному стеклу, искрящимися фонтанчиками взметнулись осколки зеркал. Профессор нервно крутанул руль. Едва не задев край скалы, его автомобиль обрушился в океан. Кригер подскочил к обрыву — машина медленно погружалась, по крыше прокатывались волны. Наконец, «ауди» исчезла под водой.

Невесть откуда на дороге вдруг возник «сааб» с двумя опекунами Кригера впереди. Машина остановилась, распахнулась задняя дверца. Навстречу Кригеру шел улыбающийся Сарджент.

— Браво, Кригер! — Последовало стальное рукопожатие.

— Черт! — Кригер играл недоумение и едва ли не оскорбленную невинность. — Вы же обещали, что слежки не будет!

— Какая слежка?! — засмеялся Сарджент. — Товарищи приехали вас поздравить, только и всего… И разве мы могли отказать себе в удовольствии понаблюдать за акцией? Это было великолепно! Одной хрюкающей свиньей на свете меньше. Вы не рады нас видеть? Садитесь в мою машину!

— А «форд»?

— О нем позаботятся.

Парень из «сааба» принял из рук Кригера оружие, второй направился к «форду». Сарджент постоял на краю обрыва, глядя вниз, удовлетворенно кивнул. Затем Сарджент и Кригер устроились на заднем сиденье «сааба». Обе машины двинулись в сторону Нью-Йорка.

Несколько минут спустя профессор Бергер, отплевываясь, выбрался из соленых волн. При ударе машины о поверхность воды он сильно ушибся, возможно, было сломано ребро. Профессор натерпелся страху, он едва переставлял ноги, легкий акваланг казался ему тяжестью неподъемной. Болела и кружилась голова, кровоточил задетый осколком стекла висок, но Бергер ощущал себя счастливым — он остался в живых! Теперь нужно лишь привести себя в относительный порядок и точно выполнить инструкции.

Кригер выехал четырьмя часами позже. В пути он не преминул осторожно ознакомиться с содержимым пакета. Многие из полученных сведений не показались ему лишними.

… Лето сконцентрировалось в Редвилле. О том, что в других местах называлось бы просто жарой и духотой, здесь приходилось говорить в превосходных степенях, а в квартире на Ли-сквер было еще жарче. Стереоприемник изливал в комнату ленивое бормотание Стинга, пока Кригер не выключил его.

Выпив полбанки холодного безалкогольного пива, Кригер сел перед телевизором. Он не смотрел передачу, он ждал… И дождался.

Раздался прерывистый сигнал телефонного вызова. Кригер сделал шаг к аппарату, поднял трубку:

— Слушаю.

— Говорит Либецайт, — был ответ.

 

38

Сарджент отпер сейф, достал оттуда аккуратно упакованный бумажный пакет.

— Что там? — спросил Кригер.

— Вы отправляетесь в Редвилл, штат Луизиана, — проговорил Сарджент. — Там вы поступите в распоряжение Либецайта, это босс повыше меня… Пакет отвезете ему, там отчеты о последних операциях.

— Когда я еду?

— Чем быстрее, тем лучше. Эрвин, вы нужны Либецайту для больших дел. Для вас готова квартира в Редвилле, на Ли-сквер.

 

1

На кухне заверещал вскипевший чайник. Полковник в отставке Александр Игнатьевич Волков отложил газету и поспешил на зов. Чай он заваривал крепчайший, по собственному рецепту. Раньше он прислушивался к рекомендациям врачей, не советовавших перегружать сердце, но теперь можно. Теперь все можно.

Личный состав спецслужбы, именуемой ныне ФСБ, изрядно обновился за годы демократии. Одни ушли потому, что не смогли приспособиться к изменившимся условиям, другие потому, что запутались в конфликтах и интригах, третьи — просто по возрасту. Волков не относился ни к одной из трех категорий. Его шестидесятилетие было не за горами, но интеллектуальной и физической форме полковника завидовали молодые. В дворцовые склоки он не лез, порученную работу выполнял высокопрофессионально, сочетая жесткость и гибкость в методах управления. А на беспокоящие все чаше боли в боку до поры до времени не обращал внимания, пока не прозвучал приговор врачей: рак. Шесть месяцев жизни, если повезет.

Волков не боялся смерти. Угнетало полковника другое: что не сумеет, не успеет исполнить то, ради чего пришел в мир. И помочь тут никто не в состоянии…

Так думай Александр Игнатьевич, прихлебывая на кухне черный чай, а за дверью его квартиры уже стоял человек, чье появление призвано было перевести стрелку его судьбы.

Звякнул дверной звонок. Волков машинально посмотрел на часы и пошел открывать. Он никого не ждал и обрадовался, увидев гостя.

— Володька, старый черт! Куда ты пропал? А я уж, грешным делом, рассуждаю: с глаз долой — из сердца вон.

Бывший сослуживец и отнюдь не бывший друг Волкова, полковник ФСБ Владимир Аркадьевич Гончаренко, отвел протянутую для пожатия руку и вместо того обнял Александра Игнатьевича.

— Привет, нержавеющая гвардия!.. — Гончаренко шагнул в комнату, бросил взгляд в сторону кухни. — Чай пьете, дедушка? А вот это слабо?

Он извлек из портфеля бутылку французского коньяка.

— На это пенсии не хватает, — хмыкнул Волков. — А на халяву и уксус сладкий, наливай…

Через полчаса бутылка опустела наполовину. Разговор шел какой-то неопределенный, состоящий в основном из общих фраз о политике и погоде. Волков понимал, что Гончаренко явился не только затем, чтобы выпить с другом, но не форсировал события. Пусть все идет своим чередом.

— Ну а как наша контора, не снесли еще? — будто невзначай осведомился он.

— Да нет, стоит, и ты знаешь, даже функционирует… Ты мне напомнил, я как раз хотел тебе кое-что поведать…

— Если секреты, помалкивай лучше. Я теперь частное лицо.

— Ну, это ты брось. Никто из нас частным лицом не будет никогда. Отставка не отменяет автоматически присягу. Волков отставил рюмку, потянулся за сигаретами:

— А я от присяги и не отрекался.

— Еще бы! — Гончаренко щелкнул зажигалкой. — Так вот, зацепили мы недавно одного важного американца, который сдал нам ЦРУ с потрохами… Тут уж прости, брат, никаких подробностей, действительно большой секрет. А то, о чем я тебе расскажу, как бы и не секретно вовсе, потому что всерьез никем не принято. А тебя, полагаю, заинтересует, ведь краешком в этом деле мелькнул твой давний знакомый Генрих Мерц…

Волков поперхнулся дымом:

— Что?

— Да… Понимаешь, тот американец был шишкой в ЦРУ…

— Почему БЫЛ?

— Потому что БЫЛ… Не перебивай. Он курировал кое-какую оперативную работу, в том числе и по части нацистов. Среди его сведений полно этого хлама. Так вот, он утверждает… точнее, в его файлах утверждается, что в Бразилии существует нацистская база или лагерь под названием Фортресс, и в списке связанных с этим Фортрессом имен фигурирует Генрих Мерц…

Волков встал, сжал ладонями виски:

— И что предпринято?

— Да ничего. — Гончаренко вгляделся в зеленые глубины бутылочного стекла. — А что тут можно предпринять? Сведения довольно туманные. Да будь они сто раз точными, что мы сделаем? Сбросим туда водородную бомбу?

— А что американцы? А сами бразильцы?

— Ну, уж это я не знаю, — пожал плечами Гончаренко. — Я ведь тебе намекнул, что контакт с этим источником утерян.

— Значит, никаких действий не будет?

— С нашей стороны, боюсь, нет. За других я, понятно, не ручаюсь.

— А зачем ты мне об этом рассказываешь?

— Да просто потому, что ты небезразличен к Мерцу.

Волков помолчал пару минут, уставившись в одну точку. Когда продолжительность паузы стала тяготить обоих, он неожиданно улыбнулся, разлил коньяк по бокалам и заговорил:

— Так, так, Владимир Аркадьевич. Мне эта ситуация представляется вот в каком свете. Умные люди в конторе посмотрели с двух сторон. С одной — вроде бы черт с ними, с нацистами в Бразилии, свяжешься — загубишь по-настоящему важные игры. С другой — неудобно, мы давали клятву их преследовать и уничтожать. Эхо войны, миллионы жертв и все такое. Правильно? Погоди, не отвечай. И вот кто-то, может быть, и ты, вспомнил об отставнике Волкове, которому жить осталось недолго и терять нечего, личном враге Мерца. Как отреагирует Волков, если подкинуть ему наживку? Однозначно. На свой страх и риск поедет в Бразилию. Получится у него там что-нибудь — честь и хвала ФСБ. Не получится — мы ни при чем, это его собственная инициатива. Я прав?

Гончаренко залпом проглотил коньяк:

— По-твоему, мы тебя подставляем?

— А по-твоему? Как бы ты ни пудрил мне мозги, это секретные сведения, Володя. И ты бы ни за что не сообщил их мне без санкции руководства.

— Неофициальной, — сконфуженно буркнул Гончаренко.

— Спасибо, что не отпираешься… И еще за одно спасибо.

— За что?

— За Мерца. Володя, это не давало мне спать по ночам. Страшно жалел, что не доживу, не плюну на труп этой гадюки. А сейчас появляется крохотный, но шанс…

— А твоя болезнь? Как же ты… Волков беспечно отмахнулся:

— Пока терпимо. Серьезные боли начнутся месяца за два до конца. Да ну ее! Давай практически. В каком качестве я поеду в Бразилию?

— Ну, йе в качестве же дипломатического представителя. В качестве дикого туриста. Будешь эксцентричным новым русским, годится?

— Очень даже, — одобрил Волков. — Давно мечтал пожить как человек.

— Да богатство-то мнимое, — засмеялся Гончаренко. — Кое-что я тебе подброшу — не контора, а я! — но на многое не рассчитывай.

— Выкручусь как-нибудь… Выгребу все заначки. И то правда, на что мне теперь?

— В Рио есть фирма, организующая нечто вроде сафари по экзотическим местам. Тебе надо добраться до города Коадари, это ближайший населенный пункт возле предполагаемой базы.

— А связь?

— Какая связь? Может быть, еще явки и пароли? Ты турист. Пусть не в меру любознательный, но только турист. И возможностей у тебя будет не больше, чем у любого обыкновенного туриста. Кстати, ты говоришь по-португальски или хотя бы по-испански?

— Я говорю по-немецки и с Мерцем буду беседовать на его языке. А что до португальского, найму переводчика.

— Быстро ты вошел в роль богатея, — усмехнулся Гончаренко. — Ну, давай по последней, что ли…

Они выпили, договорились о следующей встрече, и Гончаренко ушел. Волков заварил на кухне очередную порцию атомного чая, присел к столу, задумался.

Частное лицо! Неужели ему сделан последний подарок провидения, или как это зовется у мистиков? Невольно поверишь в то, что человек предназначен для определенной цели и не умирает, пока не решит своей задачи. Цель Волкова — Генрих Мерц. Александру Игнатьевичу вдруг стало стыдно за то, что он упрекал Гончаренко в каких-то подставах, чуть ли не в желании въехать в рай на чужом горбу. Ведь, скорее всего, другу было очень нелегко пробить эту сомнительную операцию наверху, а он преодолел трудности ради Волкова. Что он еще мог сделать для Александра Игнатьевича? Спасти ему жизнь не в силах человека, а вот наполнить ее остаток смыслом…

Волков сидел на кухне допоздна со стаканом остывшего чая при свете одинокой лампы. Вокруг было совсем сизо от табачного дыма, но Александр Игнатьевич не замечал этого. Погасив одну сигарету, он тут же закуривал следующую. Пришло и прошло время принимать лекарства, Волков о них забыл. Мысленно он переносился в концлагерный барак, в джунгли Вьетнама… Он достигнет Фортресса. И если Мерца там не окажется, Волков двинется по его следам дальше, в Америку, в Антарктиду, куда угодно. Как — видно будет. Волков не имеет права проиграть финальный бой.

 

2

Трое суток тяжелейшего перехода могли кого угодно приблизить к настоящему отчаянию. Флетчер, Эванс и Рэнди также не были сделаны из железа. Сельва становилась воистину непроходимой, причудливый рельеф то открывал бездонные трещины, то вздымался шпилями неприступных скал — ничего подобного не встречалось Флетчеру и Рэнди во Вьетнаме. Искусанные москитами, истерзанные лихорадкой, сцепив зубы, они прорубались сквозь сплетения лиан, но с каждым шагом их воодушевление съеживалось, как шагреневая кожа. Все трое думали об одном и том же, не решаясь высказать это вслух: здесь нет никого и ничего, кроме адской сельвы.

На исходе четвертого дня, когда запасы продуктов подходили к концу, Эванс был готов предложить возвращаться. Даже Флетчер будет вынужден признать тактическое поражение. Что ж, они искали и не нашли — здесь. Логично начать все сначала, начать с Коадари.

Солнце заходило над отрогами горы, еще плохо видимой за стеной зарослей. Однако перед ней угадывал ось открытое пространство, пригодное для ночлега, и все трое усиленно заработали ножами, срубая толстые ветви, чтобы пройти. Багровый отсвет заката в сочетании с глубинными черными тенями населял лес зловещими призраками. Эванс невольно вспомнил рассказ индианки о нападении демонов. Если бы демоны и впрямь подыскивали подходящую среду обитания, эта сельва привела бы их в безумный восторг.

Под мощными взмахами ножей упали последние лианы. Открылся вид на мрачную гору, поросшую чахлыми деревьями, змееподобными изгибами тянущимися к солнцу. Быстро подступающая темнота мешала рассмотреть что-либо в подробностях, но Флетчер шагнул назад под прикрытие кустарника, увлекая за собой Эванса и Рэнди.

— В чем дело? — спросил Эванс в недоумении.

— Посмотрите на этот склон…

— Ну и что? Склон как склон, каменистый…

— Да. А эти заросли на периферии каменистого участка… Они расположены как-то странно, нет?

В самом деле, кусты и деревья росли не где попало, а по окружности словно бы некоего диска диаметром метров в сто.

— Ведьмино кольцо, — вполголоса сказал Рэнди.

Откуда-то возник низкий гул почти на инфразвуковой частоте, будто силы зла возжелали издевательски подтвердить его правоту. Почва задрожала под ногами.

— Землетрясение! — крикнул Эванс.

— Нет! — Сенатор схватил его за руку. — Смотрите!

Чернильная полоса пересекла круг сверху вниз, она расширялась. Флетчер, Эванс и Рэнди отпрянули. Перед ними разверзлось жерло огромной трубы или тоннеля, там во мраке подмигивали огни, слышалось отдаленное ритмичное громыхание каких-то машин… И нечто темное надвигалось оттуда. Свист и вой перекрыли механический пульс, над головами троих промчалась крылатая тень, на концах ее распростертых крыльев ослепительно сияли обращенные вниз конусы света. Эвансу показалось, что он слышит жестяное бормотание в недрах горы, что-то вроде искаженного эхом отзвука выкрикиваемых в мегафон команд.

Створки огромного люка сомкнулись. Гул стих.

— Если это обыкновенный самолет, то я — принцесса Диана, — заявил Рэнди. — Очень необычные очертания, да и взлетал слишком тихо для любого самолета.

— Это не ОБЫКНОВЕННЫЙ самолет, — сказал Эванс. — Мы нашли то, что искали. Добро пожаловать на Дамеон, джентльмены.

— ЭТО существует, — пробормотал Флетчер. — Бог мой, ОНО существует!

— У вас были сомнения?

— Нет, но… И что же теперь делать?

— Не знаю… Попробуем обойти эту чертову гору и посмотрим, что с другой стороны.

— Ни зги не видно, — пожаловался Рэнди.

— Придется зажечь фонари, — кивнул Эванс. — Но нас укроет сельва.

Выдыхающиеся аккумуляторы фонарей уже не могли ярко раскалить спирали ламп, но в сложившейся ситуации это, пожалуй, было и на руку. Впереди пошел Эванс с оружием на изготовку. Замыкал шествие Рэнди.

Им не удалось продвинуться далеко. Едва они удалились от люка в горном склоне метров на сто пятьдесят, с четырех сторон вспыхнули бьющие в глаза белые лучи, и кто-то невидимый позади световой стены скомандовал по-английски:

— Стоять! Бросить оружие! Не двигаться!

Эванс выстрелил в направлении голоса, но выше человеческого роста — он вовсе не хотел кого-то убить, просто намеревался выиграть пару секунд для бегства. Рэнди бросился во тьму вправо, Флетчер влево. Противник сразу открыл ответный огонь, но также не на поражение. Пуля вырвала у Рэнди кусок мышцы левой руки выше локтя. Болевой шок заставил его вскрикнуть и сесть. Флетчер и Эванс метнулись к нему… Всем теперь стало ясно, что из окружения не выйти.

— Бросить оружие! — приказал прежний высокомерный голос, и лучи света снова уперлись в лица теперь уже пленников.

Приказ был выполнен. Рэнди поднялся, прижимая к ране ладонь здоровой руки, чтобы хоть как-то остановить кровотечение. Его «стерлинг», как и два остальных, с тупым стуком упавших на землю, подхватил выступивший из тьмы мускулистый парень в камуфляже. Флетчера, Эванса и Рэнди умело обыскали.

— Вперед! — последовала команда.

Флетчер покосился на оружие тех двоих, что шли по бокам. Британские десантные «уэсли» с магазинами-тандемами на шестьдесят патронов и складными плечевыми упорами… Кем бы ни были эти парни, их оружие — земного происхождения.

Пленников втолкнули в серую будку, возвышавшуюся среди остролистой травы. Внутри было пусто, отливающие металлом стены освещало бледное полушарие на потолке. Следом вошли и трое из конвоиров, лицо одного из них украшали многочисленные шрамы. Он прикоснулся к кнопке на стене. Двери закрылись, пол ушел из-под ног. Скоростной лифт.

Цифры менялись в единственном окошке. 15…. 20… 24. На сколько еще этажей уходила вниз шахта, осталось невыясненным, потому что на двадцать четвертом подземном уровне лифт остановился. Двери раздвинулись.

 

3

— Приветствую вас в Редвилле, Кригер, — сказал Либецайт по телефону. — Надеюсь, вы хорошо добрались.

— Спасибо.

— Ваша машина в порядке? Путь вы проделали неблизкий.

— Да, все хорошо.

— Через полчаса жду вас у себя. Садитесь в машину, поезжайте направо от вашего подъезда до угла Ревир-стрит и Бэнкрофт-авеню. Потом снова направо, дом номер одиннадцать.

Либецайт повесил трубку. Кригер взял пакет с документами.

У одиннадцатого дома на Бэнкрофт-авеню (двухэтажного, как и все дома на этой улице) к автомобилю Кригера подошел охранник. Он молча принял из рук Кригера пакет и проводил гостя в холл, обставленный солидно, без всякой показной роскоши. Через десять минут по лестнице спустился Либецайт, Кригер узнал его по фотографии, показанной Сарджентом в Нью-Йорке, и поздоровался.

— Здравствуйте, — просто ответил Либецайт. — Рад с вами познакомиться. Пойдемте в библиотеку, там удобно беседовать.

В старомодной библиотеке — комнате, сплошь уставленной книжными шкафами, — они уселись на кожаные диваны. Либецайт достал коньяк, подцепил ногтем крышку коробки с сигарами.

— Мне понравилось ваше рвение, Кригер, — начал он. — Вижу ваше искреннее стремление занять подобающее вам место в организации. Но не все сразу… Устранение Бергера было лишь вашим первым шагом. Теперь вы получите задание посложнее. Задание, требующее максимального включения всех лучших качеств. Разум, кулак, пуля пойдут рука об руку…

— Я готов…

— Не скрою, вы произвели на Сарджента неплохое впечатление. Организация нуждается сейчас не в рядовых исполнителях, а в людях твердых, умных, мыслящих. И конечно же, безусловно преданных нашему делу. Вы ведь преданы нашему делу, Эрвин?

Кригер почтительно внимал. Либецайт вынул из сейфа и расстелил на столе крупномасштабную карту Мексиканского залива в районе Рио-Гранде, где США граничат с Мексикой.

— Смотрите, Эрвин. Вот здесь, в бухте Теннант между Браунсвиллом и Корпус-Кристи, вас ждет быстроходная яхта «Блю Шарк». Задача: пересечь границу, привести яхту в указанный на карте пункт в Мексике юго-западнее Матамороса, там произвести обмен наличных денег на партию героина и доставить наркотики в бухту Теннант.

— И все? — с легким разочарованием откликнулся Кригер. — Я думал, вы поручите мне работу солдата, а не коммерсанта.

Либецайт от души расхохотался:

— Правда, это выглядит так невинно? Кригер пригубил коньяк и рискнул заметить:

— Я не предполагал, что мы занимаемся наркобизнесом.

— Почему бы и нет? — пожал плечами Либецайт. — Все, что плохо для наших врагов, хорошо для нас. Мы не только зарабатываем деньги, но и разлагаем американское общество изнутри… Теперь позвольте обратить ваше внимание на трудности миссии. Во-первых, мексиканцы, с которыми предстоит иметь дело, — публика горячая и непредсказуемая. Под вашим началом будет команда из пяти тренированных, превосходно вооруженных парней, но… Сами понимаете. Второе — катера береговой охраны США. Мы раздобыли их график патрулирования. Самое безопасное время — два часа дня, но от столкновения с ними график не гарантирует. Правда, прибрежные воды там кишат островками, радарное обнаружение целей затруднено. Но если все же столкнетесь с ними и при досмотре они наткнутся на героин или оружие, приказываю уничтожить противника.

— Слушаюсь, сэр.

— Героин должен прибыть в целости и сохранности любой ценой.

— Слушаюсь.

Либецайт откинулся на кожаную спинку дивана, расслабился:

— Вам все понятно? Вопросы?

Кригер склонился над картой, провел пальцем линию вдоль пограничного пунктира от Эль-Пасо до Эройка-Ногалеса.

— Не безопаснее ли было бы организовать переброску по суше, вот здесь? Граница тут почти символическая.

— Да, конечно, — подхватил Либецайт. — И этим пользуются десятки диких банд, за которыми охотятся не менее дикие рейнджеры… Увольте, Эрвин.

— Я лишь забочусь об успехе.

— Заботьтесь — в рамках приказа.

— Слушаюсь! — вытянулся Кригер. Либецайт тоже встал:

— Сейчас возвращайтесь к себе, на Лисквер. Вскоре вас посетит Отто Линденталь, это ваш лоцман и штурман. Оговорите с ним детали, но не давайте ему командовать. Помните — вы, и только вы отвечаете за операцию.

— Слушаюсь, — в четвертый раз повторил Кригер. — Я могу идти?

— Да.

Спустя полчаса после ухода Кригера в кабинет Либецайта заглянул охранник.

— Прибыл Мартин Уайлер, сэр.

— Проси.

По лицу Уайлера нетрудно было догадаться о его профессии бандита и убийцы. Либецайт предложил ему сесть, но угостил не изысканным коньяком, а крепчайшим грубым виски. Уайлер выпил с видимым удовольствием.

— Настает время действий, Мартин, — сказал Либецайт.

— Славно! А то маринуете меня и парней в этой дыре, где даже публичного дома нет…

— Кроме Невады, их в США нигде нет, — жестко отрезал Либецайт. Он подвел Уайлера к карте, которую недавно показывал Кригеру. — Смотрите и слушайте. Нам стало известно о переброске крупной партии героина из Мексики в бухту Теннант. Товар повезут на яхте «Блю Шарк». Охраняют его, как президента США, а ваша задача — уничтожить охрану и захватить груз.

— Ясно, сэр! Вот это дело! А сколько заплатите?

— По пять тысяч долларов парням, лично вам — двадцать.

— Да за двадцать тысяч я половину военно-морского флота перебью, сэр… Подробности?

Пштец Либецайта заскользил вдоль изображения американского побережья.

— Вот островок Ланно, видите? Там для вас приготовлен катер — точно такой, какими пользуется береговая охрана США. Униформа на месте, оружие тоже. Яхта «Блю Шарк» пойдет из Мексики в четырнадцать часов — день узнаете позже, — в это время практически нет опасности наткнуть, ся на настоящую береговую охрану. Яхту ко дну, товар доставите в бухту Теннант, где вас будут ждать.

— Понял, сэр. А почему не напасть в самой бухте? Местечко вроде удобное, скалы вокруг.

— Нет. Американская территория, рядом Браунсвилл с расторопной полицией…

— О'кей… А как я найду яхту?

— Очень просто. Мы сумели установить на ней автоматический радиомаяк, работающий на фиксированной частоте.

— Ох, — поморщился Уайлер и ухватился за бутылку виски. — Техника! Не дружу я с ней…

— С радио управится наш человек, он пойдет с вами.

— Другое дело. — Уайлер глотнул из бутылки. — Знатное у вас виски, сэр!

— Теперь вы пока свободны… Держите парней в боевой готовности. Кстати, если кто-то из них погибнет в бою, не расстраивайтесь. Его долю получите вы. Идите.

— Ясно…

— Это все.

Либецайт остался один. Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, открыл окно. Кажется, все продумано до мелочей — все, чтобы усложнить задачу Кригера, сделать ее практически невыполнимой. За героин волноваться нечего — или Кригер, или Уайлер привезут его. Кригер… Да, его рвение похвально, но одного рвения недостаточно, чтобы оправдать возложенные на него надежды. Вот если он вернется с победой — тогда можно будет докладывать о нем наверх, самому Эберхарду фон Хеппу. Таких кандидатур давно не было. А если он не соответствует уже сложившемуся мнению, — что ж, пусть умирает. Тогда и потеря невелика.

 

4

Бухта Теннант представляла собой маленький идиллический залив, окруженный высокими скалами. У деревянного причала на лазурной воде застыла красавица «Блю Шарк» — два мощных дизеля позволяли ей развить скорость до сорока узлов, и немногие суда были способны угнаться за яхтой в океане. Кригер остановил машину.

На берегу под скалой стоял фанерный домик, возле него два джипа, на которых ранее прибыли Отто Линденталь и еще четверо — Дик Магнус, Джек Сингер, Гленн Бэдро и Джон Таубер. Вначале Кригер с трудом различал их — одинаковые атлетические фигуры, одинаковый враждебно-подозрительный блеск глаз под низкими лбами. Заметно отличался от них белокурый и голубоглазый Линденталь, но и в его взглядах читалось угрюмое недоверие.

В домике, чтобы сразу снять все вопросы, касающиеся железной дисциплины, Кригер выстроил команду во главе с Линденталем по стойке «смирно» у стены, сам сел на стул, небрежно закурил.

— Докладывайте, — потребовал он.

— Капитан, яхта к отплытию готова. — Казенный тон Линденталя звучал весьма язвительно. — При идеальных погодных условиях, каковые налицо, и отсутствии внешних помех переход займет менее часа.

— О помехах… На график патрулирования береговой охраны мы можем полагаться лишь процентов на шестьдесят. Прошу вас помнить об этом. Команде находиться в постоянной боеготовности!

— Есть, — вразнобой ответили боевики.

— Сверим часы. Тринадцать двадцать одна. Вольно… Поднимаемся на борт.

Кригер начал с инспектирования яхты. Позади рулевой рубки и просторной каюты были укреплены на талях спасательные надувные лодки, снабженные малошумными моторами. Состояние дизелей не вызвало беспокойства, горючего хватало с лихвой. Спрятанное в тайниках кубрика и некоторых других помещений оружие — американские складные пистолеты-пулеметы FMG с двадцатизарядными магазинами — заслужило всецелое одобрение Кригера. Имелся и запас ручных гранат. Два больших кейса с деньгами уместились в отлично замаскированном в каюте потайном сейфе, ключ от которого Кригер властью капитана забрал у Линденталя. Это был почти идеальный тайник, но… Как часто «почти» решает все!

Место у руля занял Линденталь, Кригер стоял рядом с ним. Надо отдать немцу должное — он прекрасно ориентировался в путанице островков и мелей и уверенно вел «Блю Шарк» по извилистому лабиринту. Двигатели работали ровно, без единого сбоя. Яхта миновала устье Рио-Гранде и бросила якорь невдалеке от мексиканских берегов, в заливчике Хучиреаль милях в шести от деревни Эрмосо. На борту несли вахту Магнус и Сингер, остальные под командованием Кригера высадились на двух надувных лодках. Коротким марш-броском Линденталь вывел группу к месту встречи.

— Здесь, — сказал он, посмотрев на циферблат часов. — Сейчас они должны прибыть.

Мексиканцы не заставили себя ждать. Их оказалось шестеро, двое несли объемистые чемоданы. Их предводитель, заросший волосами, как неандерталец, шагнул вперед:

— Буэнос диас, сеньоры. У вас, как и у нас, мало времени, поэтому давайте его не терять.

Он открыл чемоданы, Таубер и Бэдро с приборами для экспресс-анализа приступили к контролю качества товара. Мексиканец в свою очередь при помощи портативной машинки проверял подлинность банкнот.

— Мы удовлетворены, сеньоры, — было его заключение. — Деньги рисовали не вы, а дядя Сэм.

— Мы тоже довольны, — кивнул Таубер. — Товар хорош.

На яхте Кригер запер оба чемодана в сейфе. В обратный путь «Блю Шарк» могла пуститься только завтра, дождавшись безопасного времени — четырнадцати часов.

— Я буду спать в каюте, возле сейфа, — сказал Кригер. — И учтите, сплю я чутко. Приближаться к дверям и окнам не советую, могу и рассердиться, а тогда… Ночью на яхте огней не зажигать. Вахта поочередно, по двое. И не спускать глаз с побережья! Все ясно?

— Да, капитан, — ответил за всех Линденталь.

После ужина, в десять, Кригер закрылся в каюте. То один, то другой вахтенный проходили мимо занавешенного окна, за которым едва светился слабый огонек ночника. Помня о предупреждении, они старались ступать бесшумно.

Утром Кригер показался на палубе. По его измученному лицу и покрасневшим глазам было видно, что он не уснул ни на минуту.

В половине второго подняли якорь. Заворчали дизели, яхта набрала скорость.

Возле островка Ланно — такого маленького, что он едва ли заслуживал персонального названия, — наперерез выскочил катер береговой охраны. С его борта скомандовали в мегафон:

— Яхта «Блю Шарк», остановитесь для досмотра!

— Полный вперед! — приказал Кригер, хотя дизели и без того работали почти на пределе.

Стальной корпус «Блю Шарк» затрясся. Линденталь выжимал из машин все, что мог, однако расстояние между судами неуклонно сокращалось.

— Не уйти, — доложил капитану Линденталь. На катере снова закричали в мегафон:

— Яхта «Блю Шарк», остановитесь! Иначе мы открываем огонь!

— Стоп, — сказал Кригер.

Машины замерли. Яхта теряла скорость.

— Все в кубрик, приготовиться быстро достать оружие, — распорядился Кригер спокойно. — Я поговорю с ними. Я знаю, как объяснить, что мы удирали. Надеюсь, все обойдется.

Катер приближался. Уже хорошо видно было лицо широкоплечего детины в форменной фуражке на его палубе, когда внезапно пулемет на катере заработал, дырявя надстройки «Блю Шарк».

— Это не береговая охрана! — Кригер бросился под защиту металлической опоры. — Быстро все наверх! Огонь!

Схватка уложилась в считанные минуты. Нападавшие взяли яхту на абордаж. Несколько человек перепрыгнули на борт «Блю Шарк», ни на секунду не переставая стрелять. Двое свалились в воду под пулями Кригера (ему бросил FMG Таубер) и Линденталя. Ответный выстрел снес полчерепа Тауберу.

Огненный свинцовый вихрь сметал все с палубы яхты. Ожесточенно отстреливаясь, Кригер попятился в кубрик, схватил две гранаты и выбежал снова. Очередь из его FMG попала в грудь набежавшему бандиту, тот со стоном упал. Подскочив к борту, Кригер одну за другой отправил гранаты на нос катера, где столпилась группа нападавших с беспрерывно изрыгавшими пламя автоматами. Взрывы не просто утихомирили их, катер понесло в сторону, на нем занялся пожар.

Кригер побежал на корму, перепрыгнув через труп Бэдро — того превратили просто в решето. Двоих нападавших снял меткими выстрелами Линденталь, но и сам получил пулю в бок.

Магнус и Сингер сцепились с уцелевшими бандитами в рукопашной. Нож Сингера распорол кому-то живот, достал еще кого-то, когда выросший из ниоткуда здоровяк свернул боевику Кригера шею. Положение Магнуса стало критическим. Но по крыше рубки Кригер прополз вперед и сверху обрушился на спину бандита, уже было занесшего нож. Стрелять он больше не мог, но его пустой FMG отлично послужил в качестве дубинки.

Последний из нападавших ринулся к борту, чтобы прыгнуть в воду, но добежать не успел.

Усталым жестом Кригер отер пот со лба:

— Все…

Он помог Магнусу запустить двигатели. «Блю Шарк» взяла курс на бухту Теннант. Раненый Линденталь, полулежа на палубе, мужественно исполнял обязанности штурмана, указывал наилучший путь. Кригер же думал о том, как повел бы себя, если бы столкнулся с необходимостью стрелять в настоящих американских моряков-пограничников… Да, всеми силами он постарался бы избежать такого поворота событий… Но порой не хватает и всех сил. Что тогда? Его миссия или жизнь нескольких моряков? Какое счастье, что он избавлен от этого трагического выбора!

Либецайт ждал яхту. Его сопровождали четверо на двух машинах. Кригер ловко спрыгнул на мокрые скользкие доски причала:

— Задание выполнено, сэр. Но пришлось принять бой. Потери — трое убиты, Линденталь ранен. Я допустил это и готов понести наказание.

— Как Линденталь?

— Думаю, с ним все будет в порядке.

Либецайт поднялся на борт яхты, переговорил с белокурым арийцем. Кригер не слышал, как тот прошептал, кусая побелевшие губы:

— Этот Кригер настоящий дьявол… Без него нам всем, наверное, была бы крышка. Туговато пришлось, но товар в сейфе…

— Хорошо. — Либецайт улыбнулся и повернулся к подошедшему Кригеру. — Дайте ключ от сейфа, Эрвин.

Получив ключ, он швырнул его своему человеку и отдал лаконичный приказ. Через минуту из каюты раздался разочарованный вопль:

— Сейф пуст!

— Как пуст? — взревел Либецайт. — Что это значит, Кригер?! Вы доложили, что задание выполнено!

— Так оно и есть… Вам не нужно было дожидаться прибытия «Блю Шарк», чтобы забрать груз. Он в доме, в шкафу слева от двери.

Либецайт заспешил к дому, рванул дверцу шкафа.

— Здесь все, — подтвердил Кригер из-за его спины. Либецайт порывисто обернулся:

— Объясните…

— Видите ли, сэр, я сознавал опасность миссии и к тому же не слишком доверял своей команде. Поэтому я поступил так. Ночью я заперся в каюте и запретил всем беспокоить меня. Их внимание было обращено в основном на побережье, поэтому я без особого труда выбрался из каюты, перегрузил чемоданы в надувную лодку, отплыл на веслах, позже включил мотор и доставил героин сюда. А потом вернулся на яхту. Вот и все.

— Все? — Либецайт потрясенно воззрился на Кригера. — Вы хотите сказать, что плыли ночью с товаром на утлой лодчонке в незнакомых водах, кишащих пограничными катерами?!

— Ну, это было не так-то легко… Пару раз я чуть не напоролся на береговую охрану, но обошлось. Путь, на который яхта потратила меньше часа, я проделал за девять часов. В оба конца, разумеется.

— Но Линденталь, команда! Им было приказано наблюдать за вами! — с досадой вырвалось у Либецайта. Кригер печально улыбнулся:

— Мертвецов ругать не за что. Они были уверены, что я на борту… Я довольно ловко маневрировал за их спинами. И они так храбро дрались, когда на нас напали бандиты…

— Бандиты? Я думал, это была береговая охрана. Ведь хотя они не нашли бы у вас героина, но оружие в одном из тайников…

— Это были бандиты, и они первыми открыли огонь. Разве Линденталь не сказал вам?

— Не успел… Но зачем вы вернулись на яхту, если уже доставили сюда товар?

— Я был капитаном, — коротко ответил Кригер. — И я был нужен этим парням.

— Вы действительно дьявол, — с уважением промолвил Либецайт.

 

5

Сенатора Флетчера вытолкнули из лифта и так быстро впихнули в какую-то дверь, что он не успел что-либо основательно разглядеть. Ему смутно запомнился полутемный коридор, вдоль стен которого мерцали ряды тусклых красных огней. Дверь за Флетчером захлопнули, а его спутников поволокли дальше.

Кулаками сенатор замолотил в поглощающую звуки обивку двери.

— Эй, выпустите меня немедленно! Я требую разговора с вашими начальниками! Я сенатор Соединенных Штатов Америки! Вы ответите за вашу наглую выходку!

Ответом было только молчание. Флетчер вдруг устыдился своего эмоционального порыва. Кому он угрожает — пришельцам? Служащим им бандитам?

Он прекратил бесплодные попытки поднять шум и осмотрелся. Комната с низким потолком, освещенная элегантными бра, мало походила на тюремную камеру. Возле изящного столика из красного дерева стояли два легких удобных кресла, застланная пледом тахта располагалась у обитой некрашеными деревянными панелями стены. В комнате был телевизор «Сони», рядом с ним стоял телефонный аппарат. Флетчер поднял трубку. Ни звука. Что ж, трудно ожидать возможности связаться отсюда с Вашингтоном.

Прислушавшись, Флетчер уловил слабый отзвук могучего пыхтения огромных машин где-то далеко внизу. Стена, на которую он положил ладонь, едва заметно дрожала. Сенатор улегся на тахту, уставился в потолок.

Итак, вероятно, они попали туда, куда и стремились. Ну и что же дальше?

В томительном ожидании неизвестно чего протянулось несколько часов. Усталый сенатор уснул бы, если бы его не снедало беспокойство за судьбу Эванса и Рэнди. Он ходил по комнате, лежал, снова ходил. Попытался включить телевизор, просто чтобы узнать, какие программы здесь принимают, но тот не работал.

Наконец дверь отворилась. На пороге стоял высокий, совершенно седой сухопарый старик в безукоризненном костюме из светлой шерсти. На вид ему было никак не меньше семидесяти пяти. Длинные вьющиеся волосы ниспадали почти до плеч, под благородным лбом мыслителя сверкали проницательные серые глаза. Волевой, чисто выбритый подбородок, прямой арийский нос — в облике старика ощущалась непререкаемая властность. Избороздившие лоб морщины казались следствием не возраста, а долгих мучительных раздумий.

Мягким голосом, лишенным всяких признаков старческого дребезжания, старик сказал по-английски:

— Здравствуйте, мистер Флетчер. Добро пожаловать в Фортресс.

— Откуда вы знаете мое имя? — агрессивно вскинулся Флетчер. — Что вы сделали с моими друзьями? Тонкая улыбка тронула губы старика:

— Сначала отвечу на второй вопрос, так как он важнее для вас. Ваши друзья живы, один даже здоров, а другому оказана помощь.

Старик уселся в кресло, жестом пригласив Флетчера последовать его примеру:

— Позвольте представиться. Меня зовут Генрих Мерц. Никак не отреагировав внешне, Флетчер сказал:

— Я Ричард Флетчер, сенатор от штата Массачусетс.

— Как вы уже поняли, мне это известно.

— Откуда?

— Но, сенатор. — Мерц приподнял бровь. — Мы наблюдали за вами, в некотором роде ждали вас. Правда, мы не слишком желали этой встречи, но раз трюк с бомбой в самолете не удался, почему бы не оказать вам гостеприимство? Мы можем принести пользу друг другу.

Мерц достал из бара над холодильником бутылку «Курвуазье», налил себе и сенатору. Флетчер машинально принял бокал.

— Не исключено, — продолжал Мерц, — что вы долго будете нашим гостем… Впрочем, в какой-то степени это зависит от вас. А пока мне хотелось бы удовлетворить любопытство. Почему вы так рвались в Фортресс?

— Я бы прекрасно прожил и без вашего Фортресса… Но мой сын Майк очень болен, и я подозреваю, что в его крови активизировался вирус, подцепленный мною во Вьетнаме, на плато Тайнгуен в шестьдесят восьмом…

— Подождите, — заинтересовался Мерц. — Так вы были в составе той группы, которая вынудила нас к поспешному отступлению из деревни, где мы испытывали вирус?

— Испытывали? — повторил Флетчер вопросительно. — Не хотите ли вы сказать, что СОЗДАЛИ его?

— Конечно, — с оттенком превосходства сказал Мерц. — Не вижу смысла скрывать. Ведь вы либо покинете Фортресс нашим сторонником, либо не покинете его никогда.

— И вы умеете лечить эту болезнь?

— Теперь да, — кивнул Мерц. — Расскажите мне поподробнее о симптомах, проявившихся у вашего сына, и я вручу вам необходимую модификацию лекарства, которая в два счета поставит его на ноги. Естественно, если вы не ошиблись в диагнозе и это именно та болезнь, а не просто схожая симптоматика. Не видя, не обследовав пациента, трудно судить…

— А возможно ли в теории заболевание через столько лет, переданное по наследству?

— Да. — Мерц наклонил голову. — Имея дело с разновидностью вируса «Илзе», примененной нами тогда, — возможно.

— Я едва ли ошибаюсь, — с горечью заключил сенатор. — Но что вы потребуете взамен?

— Многое, но не сравнимое с жизнью вашего сына, да и ваших друзей. Они все-таки заложники.

— Прежде чем дать хоть какой-то ответ, я должен сориентироваться в обстановке, — проговорил сенатор.

— О, не спешите, мистер Флетчер! Это лишь предварительная беседа, и нам с вами предстоит встретиться не однажды. Вы будете восхищены мощью и могуществом Фортресса, вы убедитесь, что никакая сила в мире не устоит против нас. И в конечном счете присоединитесь к нам не вынужденно, а искренне, всей душой. Нам нужны такие люди, как вы, мистер Флетчер. Люди влиятельные, облеченные доверием нации. А мы со своей стороны в состоянии сделать для вас немало, не говоря о таком пустяке, как лечение вашего сына. Увидев Фортресс, вы почувствуете перспективу, сенатор. Я знаю, что некоторые прочат вас в президенты. Так вот, с нами вы сможете стать фигурой более значительной, чем президент. Гораздо более значительной.

Благоразумно отложив обсуждение темы о более или менее значительных фигурах в политике, Флетчер спросил:

— Могу я видеть своих друзей?

— К сожалению, пока нет.

 

6

Лондонская погода не обманула ожиданий Кригера: с унылого серого неба сыпал мелкий дождь. Кригер в плаще и шляпе, с атташе-кейсом в руке шагал по мокрому асфальту. Он решил не брать автомобиль напрокат и предпочесть метро. Правда, линия Бэйкерлу оказалась закрытой из-за ремонтных работ в тоннеле, и до Риджентс-Парка пришлось добираться на такси.

Кригер расплатился с водителем на соседней улице и пешком дошел до ворот обнесенного кованой оградой старинного особняка, напоминающего родовой замок английского аристократа. Но на звонок навстречу Кригеру поспешил не вышколенный дворецкий (впрочем, не остались ли они только в фильмах?), а молодой человек в строгом костюме, похожий на адвоката или, во всяком случае, на юриста.

— Сэр?..

— Я Эрвин Кригер. Мне назначено.

— Прошу вас, сэр. Вас ждут.

Молодой человек провел Кригера в холодный неуютный холл, принял плащ, шляпу и кейс. По внутреннему телефону он доложил о прибытии гостя.

— Подождите здесь, сэр.

Он исчез, а вскоре появились еще двое, неотличимые от него. Кригера вежливо обыскали, и он последовал за ними. Стены коридоров особняка дышали неприветливостью и ледяным высокомерием. Но в комнате, куда проводили Кригера, ярко пьшал огонь в камине, и это веселое пламя не только согревало, но и делало все вокруг более домашним.

В комфортабельном кресле у камина сидел очень старый человек, положив вытянутые ноги под клетчатым шотландским пледом на скамейку. В руках он держал книгу — Кригер разглядел, что это «Записки о Галльской войне» Цезаря. Старик не читал, а будто бы дремал, но это впечатление рассеялось, едва Кригер переступил порог. Эберхард фон Хепп поднял на гостя живые ясные глаза, чуть улыбнулся, жестом отослал сопровождение.

— Добрый вечер, Эрвин, — просто сказал он.

— Добрый вечер, сэр.

— Садитесь… Нет, не туда, ближе к огню. Очень сыро сегодня… Снимите с кресла эти альбомы с марками. Небольшое пополнение моей коллекции, я еще не успел посмотреть…

Кригер уселся, не сводя взгляда с морщинистого лица старика. Бывшему оберштурмбаннфюреру лет девяносто, не меньше, подумал он. И в таком возрасте фон Хепп продолжает удерживать в слабеющих руках штурвал корабля под названием «Сириус»… Главная фигура, конечно, не он, но все же…

— Налейте мне вина, — попросил фон Хепп. — Вон того, красного. Выпейте и вы, если хотите.

Вино светилось, как рубин, в элегантнейших хрустальных бокалах. Фон Хепп только прикоснулся губами к краю, оценивая букет изысканного напитка.

— В Англии не умеют делать хороших вин, — посетовал он. — Это французское, мне присылают из Бордо. Что вы о нем скажете?

— На мой вкус, это чудесно… Но я небольшой знаток вин, оберштурмбаннфюрер.

— Оберштурмбаннфюрер! — воскликнул фон Хепп. — Оставьте, Кригер! Никаких фюреров больше нет.

— Но, — почтительно сказал Кригер, — это славное прошлое, и ведь мы работаем для того, чтобы возродить рейх Адольфа Гитлера…

— Гитлера! — Фон Хепп презрительно фыркнул. — Маньяка, унизившего Германию.

— Простите, сэр?

— Не притворяйтесь, Эрвин… Вы умный человек, и не считайте других глупее себя. Со мной вы можете быть откровенным. Насколько смогу, откровенным буду и я. Сейчас рождается не жалкое подражание гитлеровской клоунаде, а нечто принципиально иное… И необоримо могущественное. Даже меня, сделавшего свой выбор давным-давно, пугает это грядущее… Впрочем, жить мне осталось недолго. Если я и увижу новый мир, застану лишь самую зарю. Но вы молоды, Эрвин. Скажите, что вам представляется? Только искренне, без игры в фанатизм.

— Честно говоря, о деталях я не задумывался…

— А в общем?

— Ну, я думал, что медленное финансовое и политическое усиление «Сириуса» в дальнейшем приведет…

Фон Хепп махнул рукой, показывая, что не хочет слушать.

— Нет, Эрвин, нет. Все произойдет иначе. Это будет удар, внезапный, сокрушающий… И очень скоро. Удар, который поставит нашу старую планету под власть таких сил, по сравнению с которыми не только легионы Гитлера, но и вся мощь современных держав — детский лепет…

— Боюсь, я не совсем понимаю вас, обер… Простите, сэр. Проницательно, точно стараясь проникнуть в глубины его души, старик посмотрел на Кригера:

— Да, вы не понимаете. Вы и не можете понимать, потому что не знаете. Абсолютное большинство людей не знает и не узнает до тех пор, пока не станет уже слишком поздно. Но есть и те, кто знает… Их очень мало, но что-то подсказывает мне, что вы войдете в их число. Я намерен отправить вас в Фортресс, Кригер.

— Фортресс?

— Это подземная база в Бразилии, целый город, — проговорил фон Хепп с полузакрытыми глазами, — да, город, невидимый и всевидящий. И там — то, что сотрет с лица Земли старую цивилизацию, как налет плесени.

Он замолчал, словно унесся мысленно куда-то далеко. Молчал и Кригер, глядя на пляску оранжевых языков пламени в камине. Медленные размахи маятника напольных часов в резном корпусе отсчитывали минуты, уходящие в безвозвратное прошлое, и все меньше их оставалось у Кригера, у фон Хеппа, у такого несовершенного, такого хрупкого мира.

Фон Хепп снова заговорил:

— Нет смысла рассказывать о Фортрессе, Кригер, его нужно видеть. Скоро я тоже там буду. Там моя внучка, Вероника… Ее родители погибли. Несчастный случай. Вероника — это все, что мне по-настоящему дорого. Если бы не она…

Он вновь умолк, а Кригер немало заплатил бы за то, чтобы узнать, что могло последовать за этим «если бы не она»!

— Где вы остановились в Лондоне? — спросил фон Хепп после недолгой паузы.

— Пока нигде. Из аэропорта сразу к вам.

— На машине?

— На метро, потом на такси, но вышел я не здесь.

— Разумная предосторожность. Хотя… Нужна ли она, Кригер? Нужны ли вообще какие-либо предосторожности?

— Нужны ли?..

— Я прожил так много лет… И чем дольше я жил и действовал, тем больше поражался беспечности людей. Они склонны относиться к опасности тем легкомысленнее, чем она реальнее. Не замечали?

— Нет.

— Еще заметите… Но я, кажется, отвлекаюсь. Джон даст вам адрес дома, где вы поселитесь. Вы должны будете пройти инструктаж перед отправкой в Фортресс. Со мной вы здесь уже не встретитесь, приказы получите от Джона.

Легкое движение руки фон Хеппа обозначило конец аудиенции.

Кратко переговорив с Джоном, Кригер вышел на улицу. Его временная резиденция, согласно пояснениям, располагалась невдалеке от станции метро «Степни Грин», но Кригер не сразу направился туда. Дождь кончился, хотелось посидеть в парке на свежем воздухе и подумать.

Предметом размышлений Кригера служили странные намеки, как будто содержавшиеся в словах бывшего оберштурмбаннфюрера. Нет, не на грядущую империю Дамеона — этого, по разумению фон Хеппа, Кригер действительно понять не мог. Другие намеки. На беспечность людей… Их легкомысленное отношение к реальным опасностям… И это — о Веронике. «Если бы не она»…

Что же пытался сказать ему этот старый человек, проживший такую долгую жизнь, имевший время, чтобы многое пересмотреть и переосмыслить?

 

7

Самолет V-20 при первом знакомстве, очевидно, должен был удивить и даже поразить Кригера своеобразием очертаний. Во всяком случае, так предполагал пилот Гейнц Шлубах, и Кригер старательно разыгрывал удивление. На самом же деле характерные линии обводов весьма напоминали ему Стражей Времени, только масштаб был другой. V-20 был мало похож на самолет в традиционном понимании. Машина скорее представляла собой монолитное крыло в форме перевернутой буквы V, двигатели и фонарь пилотской кабины практически не выделялись. Но букву V тут мог увидеть человек, жаждущий аналогий… В действительности эти совершенные линии не могли иметь ничего общего ни с земными буквами, ни с поисками земной инженерной мысли.

V-20 стартовал с частного аэродрома, принадлежавшего председателю совета директоров бразильского концерна «Содре» Жоао Алмейде. Когда взлетная полоса осталась позади и внизу зазеленел ковер бескрайней сельвы, Шлубах посвятил Кригера в некоторые секреты своей машины — или в то, что он считал таковыми.

— При создании этого самолета, — с гордостью говорил он, — были применены элементы технологии «Стеле», усовершенствованные нашими учеными. Это подлинно невидимый самолет. Его чрезвычайно трудно засечь как средствами ПВО, так и со спутников.

— Трудно — не означает невозможно, — сказал Кригер.

— В принципе нет ничего невозможного, — согласился Шлубах. — Но мало ли что здесь летает, над сельвой… Если из-за всего паниковать, у властей недостанет докторов на каждый инфаркт.

Посадка в Фортрессе проходила по узконаправленному радиолучу. По экрану бортового компьютера V-20 летели навстречу красные рамки посадочного коридора. Взаимодействие систем самолета и принимающего аэродрома было четким. Створки ворот раздвинулись буквально за секунды до приближения V-20 и сомкнулись сразу же, как только машина опустилась на подземную полосу и понеслась, притормаживая, вдоль цепочки огней. Двигатели почти не производили шума даже в критических режимах.

Под гигантскими сводами кипела аэродромная жизнь. Кажущиеся крошечными фигурки людей терялись в громадном ангаре. Одни V-20 готовились к вылету, рулили по дорожке, подчиняясь командам сигнальщиков с флажками, другие приземлялись, промчавшись сквозь замаскированные люками тоннели, возле третьих работали бригады техников. Здесь были и самолеты, превосходившие V-20 размерами и отличавшиеся от них внешне, но также имевшие причудливые футуристические контуры.

Из кабины самолета, на котором прибыл Кригер, выдвинулся трап. Кригер взял атташе-кейс, попрощался с летчиком и спустился к подъехавшей машине. С ним по-английски поздоровались трое, они представились: Рудольф Профер, Альфред Итцель и Генрих Мерц.

— Рад, что вы наконец в Фортрессе, Кригер, — проговорил Мерц после рукопожатия. — Для вас найдется немало неотложных дел, но сначала я покажу вам город. Как здоровье нашего дорогого оберштурмбаннфюрера?

— Для его возраста превосходно.

— Счастлив это слышать… Садитесь, Эрвин! — Мерц распахнул дверь машины. — Поведу я сам. Вождение доставляет мне удовольствие… Это электромобиль, конечно, — добавил он, устраиваясь за рулем. — У нас здесь нет особых проблем с вентиляцией, но все-таки, живя под землей, не стоит злоупотреблять выхлопными газами.

Он попрощался с Итцелем и Профером, которые оставались на аэродроме. Кригер пристроил кейс сзади и сел на переднее сиденье возле Мерца. Прозрачная крыша машины обеспечивала круговой обзор.

Набирая скорость, машина пересекла летное поле, нырнула под арку и покатилась по широкому, ярко освещенному сводчатому коридору.

— Я не рискнул прежде предложить вам отдых, — сказал Мерц, — кто же станет отдыхать с дороги, впервые оказавшись в Фортрессе! Но, если я ошибся, мы это поправим.

— Вы не ошиблись, — заверил Кригер.

— Я так и знал. — Мерц притормозил перед вертикальной стальной плитой размером с дверь гаража. — Мы можем передвигаться с этажа на этаж по специальным тоннелям-пандусам, но это долго, поэтому воспользуемся лифтом.

Он дал звуковой сигнал. Плита уползла в стену, и машина вплыла в просторный бокс, где на панели управления подмигивали огоньки. Мерц прикоснулся к сенсору справа от руля. Лифт двинулся вниз.

— Мы едем на шестнадцатый этаж. Там площадь с прилегающими улицами, ресторанами, если уж так пышно называть наши более чем скромные заведения, спортивными залами, кинотеатрами и всем прочим. Все это выглядит эффектно, хотя жизненно важные объекты упрятаны гораздо ниже.

— А сколько всего этажей в Фортрессе? — поинтересовался Кригер.

— Сорок. Точнее, сорок один, но последний… Ну вот, приехали.

Дверь лифта открылась Машина выкатилась из бокса, развернулась. Перед Кригером предстала довольно обширная площадь, утопающая в золотых огнях. В центре стоял подсвеченный прожекторами памятник (это Вагнер, пояснил Мерц), из ресторана «Кайзеркеллер» выходила группа молодых людей в униформе, отдаленно напоминающей эсэсовскую, и девушек в скромных платьях. До слуха Кригера донеслись отголоски музыки, вызвавшие мимолетные воспоминания о кинофильмах, изображающих жизнь Берлина тридцатых годов. По периметру площади в многочисленных арочных проездах появлялись и исчезали разноцветные электромобили.

На площади Мерц задерживаться не стал, вскользь заметив, что у Кригера еще будет время изучить ее. Он свернул в боковой проезд, по обе стороны которого тянулись ряды застекленных дверей.

— Признайтесь, вы удивлены, — сказал Мерц. — Вы ожидали увидеть какой-то мрачный военизированный бункер, населенный бледными угрюмыми существами?

— Честно говоря, да. Мерц засмеялся:

— Я не зря для начала привез вас на площадь. Людям нужно и отдыхать. Психологию учитыватьиеобходимо, иначе Фортрессу быстро пришел бы конец изнутри. На бункеры вы еще насмотритесь… Фортресс — не подземный Лас-Вегас, а город-труженик, город-солдат, где ведется неустанная работа.

Следующий лифт доставил машину на тридцать девятый уровень. Монотонность стен строгих прямоугольных тоннелей с пучками кабелей под потолком не нарушалась декоративной мишурой, как на площади. Мерц и Кригер вышли из машины. Пол под ногами дрожал от близкого мощного гула.

— Под нами, на сороковом этаже — система жизнеобеспечения, — произнес Мерц. — Электростанция, вентиляционные установки, комплексы утилизации отходов и прочее. Вы слышите эти машины? А ведь их отделяют от нас пять метров бетонного перекрытия! Вот где ад… Когда приходится спускаться туда, я потом неделю болею..

Они остановились у ничем не выделяющейся двери без номера. Мерц набрал десятизначный код замка.

В слабо освещенном зале, под низким давяшим потолком, не позволяющим забыть о тридцати восьми этажах сверху, сидели за пультами человек двадцать в белых рубашках, напряженно следя за суматохой цифр на экранах. Некоторые из операторов говорили по телефонам, иные по двум одновременно. При появлении Мерца все они вскочили. Мерц махнул рукой, разрешая сесть и вернуться к работе.

— Мы в сердце Фортресса, Кригер. — Он обвел зал плавным жестом. — Здесь координируются действия тысяч устройств, без которых мы обречены на гибель. Воздух, вода, энергия, аэродром и многое другое… Пойдемте.

По заключенной в решетчатую шахту лесенке они поднялись на огибающий зал балкон, где светилась проекция объемной схемы, усеянная сотнями постоянно меняющих расположение огней.

— Смотрите, это — Фортресс… Впечатляет, не правда ли? Общая протяженность его коридоров составляет более двухсот восьмидесяти пяти миль на сорока уровнях, их соединяют двести двадцать четыре грузовых и пассажирских лифта. Население — двадцать тысяч пятьсот семьдесят один человек, с вами — двадцать тысяч пятьсот семьдесят два. Многие родились и выросли здесь, и подрастает новая смена, воспитанием которой мы не пренебрегаем.

— Но столь сложная структура должна быть и весьма хрупкой, — сказал Кригер, пристально вглядываясь в схему.

— Да, конечно… Но нападения извне мы не боимся. В случае необходимости мы можем мгновенно задействовать четыре ракетных зенитных комплекса. В наших арсеналах хранится достаточно оружия и боеприпасов, чтобы стереть в пыль и достаточно внушительные наземные силы, брошенные против нас… Так что время мы выиграем, а лишь это важно. Нам не страшна даже атомная атака. Ядерный взрыв, разумеется, уничтожит Фортресс, но бомбоубежища на сорок первом уровне — он сейчас законсервирован — выдержат и спасут людей… И то, что нужно спасти. Оттуда мы уйдем по многокилометровым тоннелям, ведущим в безопасные районы.

— Об атомной атаке, — заметил Кригер, — нас вряд ли кто-нибудь станет предупреждать заранее, чтобы мы могли успеть спуститься в бомбоубежища.

— Ну, такие решения не одним человеком принимаются… Уверяю вас, мы узнаем об опасности. И эвакуация по тоннелям начнется немедленно. Собственно, сами эти бомбоубежища лишь на случай, если будет слишком мало времени, чтобы всем уйти и все нужное вывезти до нанесения удара… Но внешних угроз пока нет. Что же касается внутренней ситуации… — Мерц внезапно замолчал. — Приглашаю вас в мой кабинет, Эрвин. Обстановка там более располагает к беседе.

Они покинули зал и возвратились к машине.

Кабинет Мерца на двенадцатом этаже был обставлен подчеркнуто непритязательно. Письменный стол с компьютером, сейф, стол для совещаний, стулья для посетителей, телефоны — вот, пожалуй, и все. В комнате отдыха за кабинетом Мерц предложил Кригеру сесть и выбрать напиток. Пока Кригер исследовал этикетки, Мерц принес из кабинета копию схемы Фортресса и толстую книгу в кожаном переплете:

— Это атлас с подробными планами каждого этажа. — Он положил книгу на стол. — Схема дает только общее представление. Что вы там нашли в баре? А, «Реми Мартен»… Подойдет. Кстати, если вы курите, то пожалуйста. Вон там сигареты и сигары. Сам я не курю, но мне это не мешает.

Кригер разлил коньяк и закурил. Мерц расстелил на столе схему:

— Теперь спрашивайте. От вас секретов нет… Почти нет. И дело тут не только в доверии к вам, поймите меня правильно — хотя мы, само собой, вам доверяем, иначе вы не очутились бы здесь. Но вдобавок никто не покидает Фортресс без санкции руководства, равно как и не может связаться без таковой с внешним миром. Это физически невозможно.

— Да, я понимаю, — кивнул Кригер. — Но мой первый вопрос не о секретах. Как мне обращаться к вам?

— Обращайтесь доктор Мерц… Он согрел в ладонях бокал и слегка улыбнулся Кригеру. Тот пригубил напиток:

— Слишком о многом хочется поговорить. — Кригер поставил бокал на стол поверх схемы. — Голова кругом идет.

— Ну, это нормальное состояние…

— Например, постройка Фортресса. Как удалось сохранить в тайне столь масштабный проект?

— Он не сразу стал масштабным. — Мерц повертел в руках нож для разрезания бумаги. — Начиналось все в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, когда бразильское правительство развернуло геологоразведочные работы в связи с прокладкой Трансамазонской магистрали. Вы, возможно, слышали о землетрясении тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года близ Коадари?

— Нет.

— Это землетрясение в свое время наделало много шума в прямом и переносном смысле. Погибли пятьсот немецких рабочих, обустраивавших по контракту базовые площадки для будущего строительства. Провалилась в трещины, была покалечена и приведена в негодность большая часть техники… И район посчитали потерянным для магистрали, ее повели западнее. Но эти рабочие на самом деле не погибли, Кригер, да и землетрясения-то никакого не было. Мы взорвали мощные заряды в области подземных пустот. Произошла искусственная тектоническая подвижка. А для всяческих комиссий были наготове несколько трупов, пара изувеченных бульдозеров и главное — несчитанные деньги… Так мы начали строить Фортресс.

— Но все-таки, — отметил Кригер, — этого так мало… А доставка материалов, оборудования, продовольствия, набор новых рабочих? Неужели об этом никто не знал?

Мерц усмехнулся:

— Почему же никто? Знали тогда, знают и сейчас. Десятки бразильских и зарубежных корпораций, высокопоставленные лица в правительствах многих стран помогали и помогают нам. В начале Трансамазонская магистраль предоставила исключительно удобный повод для перекачки средств, поставки техники, найма рабочей силы — преданные нам люди остались в Фортрессе, от остальных пришлось избавиться. Экономикой Южноамериканского континента управляем мы, Кригер. Кто, по-вашему, финансировал магистраль? Банковское объединение «Сосьедад индустриаль и финансверк», принадлежащее нам. Кто обеспечивал строительство металлом и бетоном? Наши «Энисино ла металлурхиа» и «Мендес Редектор». Кто сейчас отвечает за бесперебойную связь, воздушное сообщение, пополнение запасов, без которых не сможет выжить подземный город? Концерн «Содре» и Жоао Алмейда, наш человек. Фортресс не так уж засекречен, Эрвин. Он не существует только для тех, кому не следует быть в курсе. И с самого основания Фортресс расширяется и совершенствуется. Без поддержки извне это было бы невозможно… Но скоро последним тайнам конец.

Намеренно игнорируя завершающую реплику Мерца, Кригер перевел разговор на более конкретную тему.

— Вот эта схема, — сказал он. — Я хотел бы ориентироваться в ней более предметно, если…

— Для того я ее и принес. Смотрите… Начнем с тридцать пятого уровня. Там расположено то, ради чего и был построен Фортресс, — лаборатории и… Впрочем, это я покажу вам на месте. А вот здесь типографии и киностудия.

— Киностудия? — удивился Кригер. — В Фортрессе снимают фильмы?

— Пропагандистские ролики, — уточнил Мерц. — Вы подумали о том, что вести пропаганду здесь излишне? Ничуть. Мы должны поддерживать боевой дух. К тому же это и развлечение, а у нас здесь их маловато. Телевидение есть, но наш идеологический отдел ограничивает просмотр. Все принимаемые программы записываются, а потом те из них, что проходят сито, транслируются по кабельной сети. Этой работой руководит Фриц Йост, брюзга и сухарь, но усердный службист… Кроме того, мы снимаем и учебные ленты. Задачи ближайшего будущего потребуют участия квалифицированных специалистов.

Палец Кригера коснулся выделенного красным кружком пункта на схеме на тридцать третьем этаже.

— А это что?

На тонких губах Мерца заиграла отрешенная улыбка.

— Вот как раз об этом не надо спрашивать, Кригер. Зал триста тридцать восемь — единственное место в Фортрессе, куда вам запрещен доступ. Пока запрещен! Но я верю: пройдет не так уж много времени и вы попадете в число избранных. Сейчас же посмотрите лучше сюда. Двадцатый этаж, отведенный под удобные жилые апартаменты. Выбирайте любую свободную квартиру, но я бы посоветовал шестьдесят восьмую. Три комфортабельные комнаты, гараж с электромобилем… Идемте, я покажу ваш рабочий кабинет. Он рядом с моим.

— А в чем будет заключаться моя работа? Мерц испытующе посмотрел на Кригера:

— Возможно, вас несколько смутит мое предложение. Но, насколько я успел понять, вы не из тех, кто испугается трудностей.

 

8

За Рэнди Стилом, которого держали в одиночном заключении, ухаживала медсестра по имени Вероника — так она представилась, судя по акценту, немка, но бойко говорившая по-английски. В ее облике было нечто трогательное — волосы до плеч цвета спелой пшеницы, близорукие серые глаза, чуть вздернутый нос немного несовершенной формы и округлый подбородок. Для своего небольшого роста она выглядела полноватой, но это ей шло.

В первые дни она вела себя с Рэнди как будто прохладно и отчужденно, но он чувствовал, что отчужденность эта наигранная и за ней скрывается неподдельный интерес. Рэнди, ничего не знавший об Эвансе и Флетчере, изо всех сил пытался ее разговорить, не достигая видимых успехов. Вероника ограничивалась узкомедицинской тематикой.

Обычно она приходила в девять утра, как свидетельствовали зеленые цифры на жидкокристаллическом экране настенных часов. Так было и на этот раз. Грозного вида тип с автоматом отпер дверь, пропустил девушку с уставленным тарелками подносом и с лязгом повернул ключ снаружи.

— Доброе утро, Вероника, — как можно радушнее улыбнулся Рэнди. — Надеюсь, сегодня у вас настроение получше? Нельзя ли попросить ваших шефов подключить мой телевизор? Я так скучаю без новостей из родной Америки!

Против обыкновения девушка ответила на улыбку, расставляя тарелки на столе:

— Попробую, мистер Стил. Только новостей вы не дождетесь. Телепередачи у нас фильтрует противный старикан Фриц Йост, и вы обречены наслаждаться тем, что нравится ему. Могу заранее сказать, что это будет — комедии тридцатых годов и тупорылые развлекательные шоу. О господи, «Девушку моей мечты» я смотрела раз тридцать!

Рэнди вытаращил глаза:

— Я что, попал на машине времени в эти самые тридцатые годы?

— На машине времени, это точно, мистер Стил. Только не в прошлое, а в будущее. Скоро весь мир будет принадлежать моему деду и его компании.

— Вашему деду?

— Я Вероника фон Хепп. Мой дед — Эберхард фон Хепп. Когда-то при Гитлере он был оберштурмбаннфюрером, а сейчас одна из главных персон здесь. То есть пока он не здесь, но скоро приедет.

Рэнди выразительно обвел взглядом стены:

— А вы не боитесь говорить об этом… ведь это, наверное, секрет?

— А, прослушивание… Нет, здесь не слушают. Зачем? Кому бы вы тут выбалтывали ваши тайны — мне? А если бы мне что и выболтали, так разве они не уверены, то я тут же побегу с докладом? Но на самом деле им не тайны ваши нужны. Ну, что такого важного они могли бы от вас узнать? А захотели бы, так узнали без всяких микрофонов… Нет, они другого хотят — склонить вас на свою сторону. Собственно, это и есть моя задача. Они думают, что я справлюсь.

— Справитесь?

— А почему нет? — Вероника вновь улыбнулась, немного лукаво. — Но поешьте, мистер Стил, и приступим к перевязке.

— Зовите меня Рэнди. — Он склонился над тарелками. — Вероника, это вы так вкусно готовите?

— Конечно, я. Надо же чем-то заниматься, иначе тут умрешь со скуки. Я могла бы бездельничать, но сама добилась права обучаться медицине. А кулинария — это так, попутно.

— Гм… А где вы родились, Вероника?

— Здесь.

— Вот тут… Под землей?!

— Ну да. — Она пожала плечами. — А что такого? Я ни разу не поднималась на поверхность. Рэнди был ошеломлен:

— Ни разу?! Вы никогда не дышали свежим воздухом… Не видели солнца и звезд?!

— У нас приличная вентиляция… Правда, хотелось бы прибавить ей мощности, но у хозяйственников руки не доходят… Что до солнца, я видела его в телепрограммах. Я вовсе не дремучая, Рэнди. Я получила разностороннее образование.

— В телепрограммах… — Рэнди так растерялся, что не знал, как и реагировать на это потрясающее заявление. — Подумать только — вся жизнь под землей…

— Тут не так уж плохо, — обиженно вымолвила Вероника. — Вы считаете нас какими-то муравьями. А у нас есть светлые широкие улицы, площади, рестораны, кинотеатры, спортзалы и бассейны — все, что и у вас наверху, только намного лучше.

— Зачем же завоевывать этот верхний мир, если он заведомо хуже вашего?

— Да бог его знает. — Вероника расстегнула медицинскую сумку. — Политика — не моя сильная сторона. Давайте-ка взглянем на вашу рану…

Она сноровисто размотала бинты, удовлетворенно кивнула с видом знатока:

— Заживает быстрее, чем я надеялась. У вас крепкий организм.

Обрабатывая рану и накладывая новую повязку, она с любопытством спросила:

— А зачем вы и ваши друзья явились в Фортресс, Рэнди?

— Мы понятия не имели ни о каком Фортрессе… Мы искали лабораторию, производящую лекарства от тропических болезней.

Он намеренно употребил максимально обтекаемую формулировку.

— Лаборатории тут есть, — беспечно откликнулась девушка. — На тридцать пятом уровне. Вообще-то мне не положено там бывать, но я делаю много такого, что не положено. Ох, что они там творят с бедными индейцами, Рэнди!

— В лабораториях экспериментируют на людях? Вероника посмотрела на него, как на маленького ребенка:

— Разумеется, нет! Не на людях — на индейцах. Это же вроде обезьян, правда? Во всяком случае, так проповедует служба Йоста. Но все равно их жалко.

— М-да, еще бы… Расскажите мне подробнее о лабораториях, Вероника.

Серые глаза девушки потемнели.

— Вам?

— Но я ведь не шпион. Я помогал другу в поисках средства от болезни, убивающей его сына…

— Ну, не знаю… Как бы вы чего не учинили.

— Вероника, милая! Да что же я могу учинить — раненый, взаперти, с этим вооруженным идиотом за дверью!

Так как девушка по-прежнему колебалась, Рэнди предпочел сменить тему: к разговору о лабораториях он успеет вернуться, когда подготовит почву.

— Ладно. Поговорим о вас, согласны? Чем вы еще занимаетесь, кроме как учитесь медицине и кулинарному искусству? По-моему, этого мало для молодой девушки, пусть и из подземелья.

— Далось вам это подземелье! — обиженно воскликнула Вероника. — Я еще занимаюсь спортом, плаваю… Читаю…

— И все?

— Вы о чем?

— О любви, например.

— Любовь? — Вероника произнесла это слово таким же ровным тоном, каким раньше произносила «лаборатория» или «индейцы». — Да, мне известно о любви из фильмов и книг. На редкость пустое времяпровождение. Мне кажется, что любовь придумывают досужие люди. Если ваши дни заполнены делами, вы не станете отвлекаться на любовь или там игру в карты.

— Ну уж нет, — горячо возразил Рэнди. — У вас типично подземная психология.

— Рэнди, если вы будете потешаться надо мной, я сейчас уйду!

— Не уходите, пожалуйста, простите меня!

— Прощаю, — смягчилась Вероника, — до следующей шуточки по поводу подземелья.

— Просто в нашем мире любовь — совсем не то, о чем пишется в книгах, прошедших через высохшие от хронической бдительности лапы вашего Йоста. Люди влюбляются, радуются и страдают, добиваются счастья… Совершают глупые поступки..

— Вот видите.

— Но это — прекрасная глупость.

— Как может глупость быть прекрасной? Рэнди вздохнул:

— Может, потому, что прелесть жизни заключается в движении наперекор рациональным рамкам.

Вероника нахмурила брови, стараясь осознать непривычную концепцию, потом отрицательно тряхнула головой:

— Чушь все это. Рационально — значит целесообразно. Вы сами утверждаете, что любовь глупа. То ли дело противоположность любви — война. Разумно и ясно.

— Так ли ясно? — прищурился Рэнди. — А зачем воевать, Вероника?

— Чтобы покорить мир! Чтобы уничтожить всех врагов…

— Хорошо, а дальше?

— Дальше? Ну, я не знаю… Наверное, еще кого-нибудь уничтожить…

Рэнди расхохотался, а Вероника надула губы:

— Да ну вас! Вы меня совсем запутали.

— Наоборот, пытаюсь распутать… Так что вы будете делать, когда расправитесь со всеми врагами? Истреблять друг друга?

— Зачем?

— Как это зачем? Потому что война — целесообразный процесс и естественное состояние разумного существа. Так вас учат?

Девушка едва не плакала. Ее выручил телефонный звонок, прозвучавший к удивлению Рэнди — когда он поднимал трубку, телефон неизменно молчал. Вероника выслушала не достигшие ушей Рэнди слова, коротко сказала «сейчас», нажала на рычажок:

— Дед прибывает… Мне надо идти.

— Но вы придете завтра?

— Конечно! Кто же будет приглядывать за вашей раной! Это моя обязанность…

Она собрала пустые тарелки на поднос и уже намеревалась уходить, когда Рэнди окликнул ее:

— Вероника!

— Да?

— Вы знаете, что с моими друзьями?

— Я знаю, что они живы. Где они, мне неизвестно.

— Пожалуйста, постарайтесь это выяснить. И если получится, передайте им привет от меня.

— Вы что, хотите превратить меня в шпионку? — возмутилась Вероника.

— Ну, если это задевает ваши верноподданнические чувства, — с деланым безразличием обронил Рэнди, — можете забыть о моей просьбе, мышь вы подземная.

Глаза девушки вспыхнули.

— А вот я возьму и сделаю то, о чем вы просите! Тогда посмейте обозвать меня мышью!

Она постучала в дверь. Охранник отпер замок, Вероника подхватила поднос, фыркнула на прощание и исчезла.

 

9

На следующее утро Вероника вновь появилась в девять.

— Как прошла встреча с оберштурмбаннфюрером? — спросил Рэнди, стараясь не быть слишком язвительным.

— Ой, да ладно вам… Фюрер, не фюрер… Он мой дед, и я люблю его. Кроме него, у меня никого нет. Мои родители… Ну, не буду вам об этом рассказывать. А вот сегодня ночью я читала Ницше и Шопенгауэра!

— Ну да? — вежливо удивился Рэнди. — И кто интереснее?

— Про войну там у Ницше так проникновенно…

— Да? По-моему, про любовь у него тоже неплохо. «Отправляясь к женщине, не забудь взять плетку…»

— Снова вы за свое, — укоризненно сказала Вероника. — А ведь я с ног сбилась, исполняя вашу просьбу…

— Получилось?!

— Нашла только одного — сенатора Флетчера. Он на двадцать четвертом этаже, в апартаментах под номером двести сорок. Это шикарная квартира, не то что ваша конура. Мерц лично с ним возится. Еще бы, сенатор!

Рэнди кашлянул.

— А кто такой Мерц? — спросил он невозмутимо.

— Великий человек, — исчерпывающе разъяснила Вероника.

— Великий так великий, — покорно согласился Рэнди. — Но вы виделись с сенатором?

— Нет, не получилось. Его стерегут злющие псы. Даже я не смогла с ними договориться.

— С кем, с собаками?!

— С какими собаками?! Псы из службы безопасности!

— Ах вот оно что, — усмехнулся Рэнди. — Жаль… Но теперь я хоть знаю, где искать Флетчера… Вот если бы тюкнуть по башке моего тюремщика да добраться до оружия…

— Сумасшедший! — испуганно воскликнула Вероника. — Вас же убьют!

«Вас убьют», отметил про себя Рэнди, а не «вы кого-нибудь убьете». Она начинает беспокоиться за него…

— Вероника, а что с телевидением?

— Порядок, включайте. Наша кабельная сеть — «Дер тихий ужас вохеншау».

— Не хочу я вашего вохеншау. Мне бы услышать хоть краем уха весточку из Америки…

— Вы так тоскуете по Америке?

— Тоскую ли я по Америке? О да! Я люблю Америку! И Америке принадлежит мое сердце.

— Но что же там хорошего? Огромные душные города, задыхающиеся от преступности, смога и коррупции. И еще там эти ужасные… Негры…

— Ужасные? А вы слышали что-нибудь о негре Чаке Берри?

— Нет, ничего. Это политик?

— Политик… Это изобретатель рок-н-ролла! Эх, нет со мной моей гитары, моего верного «Джибсона»! Но… Погодите-ка минутку.

Он вышел в крохотную ванную комнату, вернулся с расческой, обернул ее целлофаном, снятым с сигаретной пачки. На этом нехитром инструменте он довольно уверенно сыграл инструментальную версию «Rock'n'Roll Music». Вероника радостно захлопала в ладоши:

— Это вы сами сочинили?

— Если бы! Ужасный негр Чак Берри…

— Как здорово! Сыграйте еще!

— Еще будет потом.

Рэнди убрал расческу в карман и принялся рассказывать Веронике об Америке. Он рассказывал о Колорадском каньоне, Долине смерти и Ниагарском водопаде, о мосте Золотые Ворота и бухте Нью-Йорка, о статуе Свободы и Диснейленде. Он говорил об истории освоения Дикого Запада, пел ковбойские песни, вспоминал удивительные приключения Джона Диллинджера и Билли Кида. Он красочно живописал фильмы Джорджа Лукаса и Стивена Спилберга, романы Стивена Кинга, он цитировал все подряд, что только воспроизводила память, — от преамбулы Конституции до Эрика Сигала. Речь его продолжалась целый час без передышки, и весь этот час девушка слушала как зачарованная. А когда Рэнди умолк, она тихо произнесла:

— Как это чудесно… и как непохоже на то, что вдалбливают в наши мозги люди Фрица Йоста! Знаете, Рэнди, мне вдруг впервые стало не хватать воздуха под землей… Вы были правы, я — мышь…

Рэнди обнял ее за плечи:

— А есть еще ночные звезды и желтая луна, облака и дожди, жаркие летние ночи и сверкающий под солнцем снег… Он холодный и хрустящий, Вероника. Этого не увидишь по телевизору. Все звуки и запахи мира нельзя загнать в коробку со стеклянной стенкой, над которой колдует злой волшебник Йост…

Их губы почти соприкасались, глаза девушки были полуприкрыты пушистыми ресницами.

— Я не должна оставаться с вами, — прошептала Вероника, и Рэнди ощутил ее теплое дыхание, пахнущее молоком. — Вы приводите меня в смятение… Я уже не понимаю, где правда, где ложь…

— Не нужно ничего понимать, — тоже шепотом отозвался Рэнди. — Прислушайся к своему сердцу…

Он привлек Веронику к себе и ласково, нежно поцеловал. Она отпрянула, но что-то уже необратимо произошло в ее душе. Некая неосознанная и могучая сила властно заставила ее ответить на следующий поцелуй. Девушка заливалась слезами, не в силах отделить радость от отчаяния в захлестнувшей ее волне.

Звонил телефон, но Вероника не тянулась к трубке, забыв обо всем в объятиях Рэнди. Одна только мысль настойчиво возвращалась к ней снова и снова: они все врали, они все врали ей про любовь и войну.

 

10

Кригер и Мерц спускались на тридцать пятый этаж не на скоростном лифте, а на обыкновенном, который полз неторопливо и вызывал у Кригера тягостное чувство нисхождения в ад. Мерц с умыслом выбрал такой лифт: конечно, не для того, чтобы расстроить Кригера, а чтобы показать ему сменяющие друг друга за прозрачными стенами уровни Фортресса. Они резко различались между собой: педантично распланированные жилые кварталы, грохочущие зоны мастерских, недостроенные тоннели, где в скалистый грунт вгрызались кроты-перфораторы. Кригер с любопытством подумал, куда делись миллионы тонн извлеченной из недр породы, и спросил об этом Мерца. Тот разъяснил, что место для строительства города подбиралось с учетом наличия гигантских природных пещер — некоторые из них стали этажами Фортресса, другие использовались для свалки вынутого грунта.

На тридцать пятом лифт замер. Мерц и Кригер вступили в единственный коридор, оканчивавшийся бронированной дверью. За ней располагалось небольшое помещение с двумя дверями, ведущими в разные стороны. Направо, как явствовало из надписей на немецком и английском языках, пролегала дорога в лаборатории. На левой двери никаких табличек не было. Мерц открыл ее простым плоским ключом.

— Святая святых Фортресса, — понизив голос, сказал он. — Наш главный секрет, ультима ратио, который, впрочем, скоро перестанет быть секретом. Правда, лишь наполовину: мир испытает на себе сокрушающий удар, но так и не узнает, каким оружием побежден…

Они миновали еще несколько дверей и зашагали по огражденному перилами металлическому мостику с рифленым полом, подвешенному под куполообразным потолком большого зала. Внизу в полумраке посверкивали никелированные бока цистерн или газгольдеров. В зале было значительно холоднее, чем снаружи.

Мостик привел в шарообразную решетчатую клеть, откуда представала впечатляющая панорама зала. Цистерн было шесть, и они не поражали громадными размерами: каждая из них имела около полутора метров в диаметре и четырех метров в длину. Они стояли на бетонном возвышении в центре, окруженные многоярусными нагромождениями сложнейшей аппаратуры в переплетении каких-то труб, проводов и кабелей.

В клети, где оказались Мерц и Кригер, два жестких стула стояли перед компактным пультом, на котором в тишине перемигивались бледные огни. Мерц жестом предложил Кригеру сесть, устроился рядом.

— Курите, — разрешил он. — Тут нет ничего огнеопасного. Когда Кригер задымил сигаретой, Мерц продолжил:

— Как по-вашему: что вы видите? Можете не стараться выдумывать технические термины.

— Власть, — сказал Кригер.

— Правильно! Попали в самую точку. И я расскажу вам об истоках и перспективах этой власти, потому что, не зная основ, вы не поймете сущности будущего — и вашего места в строю. Вы не замерзли?

— Нет.

— Здесь поддерживается неизменная температура, пятнадцать градусов по Цельсию. — Мерц откинулся на спинку стула, рука его лежала на клавишах пульта. — Итак, вот вам история вкратце — то, что станет Историей с прописной буквы, Историей человечества. Корни идеи уходят в довоенные времена, в тридцать восьмой год. Мысль о создании летального вируса, поражающего вражеские армии и безвредного для завоевателей, не нова, как не нова и бактериологическая война — еще в средние века в осажденные города катапультами забрасывали трупы умерших от чумы людей. В двадцатом столетии биологическим оружием занимались во многих странах. Но все упиралось в проблему защиты. Как использовать высокоэффективные вирусы, от которых невозможно уберечь собственную армию и население? Если же эффективность снижали, то, как правило, средства профилактики и лечения таких искусственных болезней быстро находил и противник. Теперь эта задача решена, и решил ее я — здесь, в лабораториях Фортресса. Для этого понадобилось много лет неустанного труда… Один из первых вариантов вируса «Илзе» я испытал во Вьетнаме еще в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году. Но тогда же выявились и крупные недостатки проекта. Во-первых, вирус действовал не на всех одинаково. Как выяснилось в ходе последующих экспериментов, это было связано с метаболическими… Простите, Кригер, я увлекаюсь и забываю, что вы не специалист. Во-вторых, нестабильность проявлял и антивирусный препарат «Роуз». Сейчас все эти вопросы сняты. В цистернах под нами — абсолютно летальная, совершенная модификация вируса «Илзе-41». По порядковому номеру нетрудно догадаться, сколько препятствий мне пришлось преодолеть… Я избрал новый, неизведанный путь и выиграл. В науке можно побеждать только так… Я не повторил избитой ошибки прежних исследователей и не стал копаться в генетической структуре уже существующих возбудителей заболеваний. Мной сотворено небывалое… В этих шести емкостях — достаточная концентрация «Илзе» для двойного уничтожения всего человечества.

— Но нам же не требуется истреблять всех поголовно, — недоуменно проговорил Кригер.

— Да, разумеется. В этом все и дело. У нас есть препараты «Роуз-50» — профилактический, вырабатывающий иммунитет, и «Роуз-51», исцеляющий. А новизна и нестандартность моего подхода к проблеме гарантируют, что никто в мире не сумеет создать подобных средств, по крайней мере, за краткий период хаоса, который заполнит промежуток между нашей первой ошеломляющей атакой и установлением подлинно вечной Империи. Элегантно и безупречно, Кригер.

— Насколько я понял, — Кригер не мог оторвать взгляда от блестящих цистерн, — работа завершена. Так что мешает нам атаковать немедленно?

Мерц покачал головой:

— Если бы все было так просто, я давно бы отдал приказ о начале войны. Увы, современная цивилизация слишком сложна, чтобы ее можно было перекроить таким незатейливым образом. Уничтожить — пожалуйста, но не развернуть в желаемом направлении. Нам нужно экономическое преобладание в мире, чтобы в критический момент перехватить рычаги управления. И этой цели мы почти достигли. Далее — необходимы высокопоставленные агенты влияния в высших эшелонах власти ведущих стран. А вот здесь положение хуже. Латинская Америка практически в наших руках. Африка нас интересует лишь выборочно, и там особых сложностей нет. Но США, Англия, Франция, Германия, Россия! Ведущие державы. Вот в чем загвоздка…

— Может быть, людей отпугивает наша неонацистская фразеология? — заметил Кригер. — Возможно, следовало бы в работе с потенциальными союзниками отказаться от нее.

— Нет, напротив, она привлекает… Но многое еще придется сделать. А потом начнется война, и она начнется в Центральной Африке, где вымрут миллионы. Затем наши заранее иммунизированные люди, среди которых будете и вы, распылят «Илзе» в крупнейших столицах, вызвав локальные очаги эпидемий. Мы будем повторять атаки когда и где захотим… Мы объявим об открытии антивирусного средства и станем продавать его тем, кому сочтем нужным. Уже одно это сделает нас могущественнейшим правительством на Земле, ведь в наших руках сосредоточится жизнь и смерть каждого человека. Экономика Запада неизбежно рухнет, доллар будет стоить дешевле бумаги, на которой напечатан, и вот тут-то на арену выступят наши банковские структуры и при поддержке агентов влияния в политических кругах окончательно установят наш диктат на планете.

— А дальше?

— Да, я рассказал вам не все, Кригер. Всего я пока открыть не могу… Но придет день, когда вы узнаете всю правду. И вы не пожалеете об этом дне… Пока же — стратегическая задача вам понятна. Поговорим о тактике. Что бы вы сказали, если бы я предложил вам пост шефа тайной полиции Фортресса?

Кригер ответил не сразу:

— Это предложение застало меня врасплох… Я как-то не ожидал, что в Фортрессе существует тайная полиция. Неужели для нее есть работа?

— Ну конечно, ни какого-нибудь подпольного сопротивления, ни саботажа у нас быть не может. Тут другое… Похоже, кое-кто мечтает о дворцовом перевороте. Именно вы, человек со стороны, сумеете непредвзято разобраться в ситуации.

— Мне потребуется время, — неуверенно произнес Кригер.

— А вот времени у вас будет немного… Нужно опередить заговорщиков, если заговор действительно существует. Но меня радует ваше принципиальное согласие.

— Разве у меня был выбор?

— Конечно. Я мог бы и приказать вам принять должность, но ведь я не сделал этого. Какой толк от человека, работающего из-под палки? Но ваше первое конкретное задание не будет связано с возможным заговором. Параллельно входите в курс, знакомьтесь с людьми, но основные усилия направьте вот на что. К нам попал американский сенатор Ричард Флетчер…

— Уж не тот ли, которого прочат в президенты?

— Вы его знаете?

— Читал о нем в газетах… И видел несколько телепередач с его участием.

— Да… Так вот, он должен стать проводником нашей политики. Представляете, если в США изберут президентом нашего сторонника!

— А как он настроен? И как он вообще здесь оказался?

— Объект весьма трудный… Но, к счастью, есть два устраивающих нас обстоятельства. Первое — он служил во Вьетнаме и попал в зону испытания «Илзе». Теперь у него болен сын, и только нашим препаратом «Роуз-51» его можно вылечить. И второе — вместе с ним мы захватили двух заложников. Это его друзья, с которыми он прибыл в Бразилию, — некие Фил Эванс и Рэнди Стил. Сердце Кригера стукнуло.

— Кто они такие? — небрежно спросил он.

— Как будто частные лица… Но на самом деле не все ли равно? Если с ними поработать, почему бы не заставить их оказать давление на сенатора? Предварительные беседы с ними велись, но не все сразу… В общем, берите это дело, Кригер. В вас я верю. Что же касается предыстории их появления в Фортрессе, то ее вы найдете в досье.

Он встал, поднялся и Кригер.

— Это, в сущности, все, — подытожил Мерц, — только на обратном пути завернем в лабораторию, где вам сделают иммунизирующую инъекцию «Роуз-50».

— Прямо сейчас? Разве здесь опасно?

— Да нет… Это профилактическая процедура для всего населения Фортресса. Утечка содержащей вирус взвеси маловероятна, но все же… Кстати, если вы хотите посмотреть на «Илзе» в действии, я подберу подходящего индейца…

— Спасибо, непременно взгляну как-нибудь. Доктор Мерц, еще один вопрос, уже как шефа тайной полиции. Что произойдет в случае разрушения цистерн, например, вследствие диверсионного акта?

Уже поставивший ногу на мостик Мерц остановился и обернулся.

— С иммунизированным населением Фортресса — ничего. Нам не страшна никакая концентрация. Возможно, некоторое количество взвеси проникнет на поверхность через вентиляционную систему, но и там особых бед не случится. Погибнет тысяча-другая индейцев и бразильцев в близлежащих деревнях и поселках, только и всего. Вирус нестоек, на воздухе он быстро теряет активность. Опасность демаскировки Фортресса в этом случае куда серьезнее, тут пришлось бы принимать экстренные меры.

— Но если такое произойдет, мы лишимся нашего оружия.

— Подумаешь! Изготовим в лабораториях новую партию.

— А существует ли какой-либо способ, которым могли бы воспользоваться диверсанты, чтобы нейтрализовать вирус? Мерц смерил Кригера жестким взглядом:

— Вы несколько не под тем углом восприняли мои слова о наших внутренних противоречиях. Повторяю и подчеркиваю: ни о саботаже, ни о диверсиях не может идти и речи.

— Вот что, доктор. Или я шеф тайной полиции и как таковой располагаю всеми сведениями, необходимыми мне для работы по обеспечению безопасности Фортресса, или подыскивайте другую кандидатуру.

Эту тираду Кригер выпалил на едином дыхании, глядя Мерцу прямо в глаза. Противостояние продолжалось не менее минуты и окончилось вничью.

— Фон Хепп не ошибся в вас, — пробормотал Мерц. — Вы далеко пойдете… Что ж, я отвечу. Да, такое средство существует, но вам нечего беспокоиться по этому поводу. Оно совершенно недоступно для ваших воображаемых диверсантов. Вам достаточно этой информации?

— На данном этапе — вполне. Спасибо, доктор Мерц.

 

11

В помещения лабораторий Мерц и Кригер заходить не стали, чтобы не переодеваться в обязательные защитные костюмы. Внутривенную инъекцию Кригеру сделали в небольшой комнатке перед герметичной дверью.

— Теперь вам нужно с час полежать, — предупредила пожилая, сурового вида медсестра. Кригер легко представил ее вводящей смертельные дозы экспериментальных препаратов подопытным индейцам.

— Не здесь… Поеду к себе.

Он ненадолго задержался в дверях, чтобы посмотреть, как она убирает в жестяной шкафчик маленький пластиковый контейнер с маркировкой «Роуз-50». Там же на полках стояли и упаковки ампул «Роуз-51», любая из которых была способна спасти жизнь сыну сенатора Флетчера…

На двадцатый этаж Кригера и Мерца доставил скоростной лифт. У полированной деревянной двери своих апартаментов Кригер достал ключ и обратился к Мерцу:

— Не угодно ли чашечку кофе, доктор?

— С удовольствием, Эрвин, особенно если добавить капельку коньяку. В моем возрасте не вредно расширить сосуды.

Они негромко засмеялись. Кригер пропустил Мерца вперед и вслед за ним вошел в прихожую уже обжитой им квартиры. Мерц расположился в гостиной, а Кригер отправился на кухню варить кофе. Ему полагался камердинер, но Кригер категорически отказался, сославшись на привычку к аскетизму.

Он поставил на столик две изящные фарфоровые чашки и полупустую бутылку коньяка.

— Пожалуй, не стоит откладывать встречу с американцами. — Он отхлебнул обжигающий напиток. Слегка закружилась голова, Кригер справедливо отнес это на счет инъекции. Наверное, он напрасно проигнорировал совет полежать. — Где я смогу получить досье?

— Оно уже в вашем кабинете, в сейфе, в коричневой папке с наклейкой «США».

— Выходит, вы и не сомневались в моем согласии?

— Так и выходит. — Мерц долил в кофе коньяк. — Как вы думаете построить эту работу?

— Сперва встречусь с каждым по отдельности, с Флетчером — в последнюю очередь. Начинать надо с зондирования подходов к его команде. Полагаю, записи их разговоров имеются?

— Их содержат поодиночке, и даже на разных этажах, — сказал Мерц. — А Рэнди Стала мы поручили заботам Вероники, внучки фон Хеппа. Кстати, фон Хепп недавно прибыл и хочет повидаться с вами… Она медсестра, а Рэнди Стил ранен в руку. Вероника симпатична и, разумеется, на сто процентов правоверна. Надеюсь, ей удастся хотя бы начать обработку мистера Стила в нашем духе. А то, что начнет она, завершите вы…

— Возможно, одиночное заключение — ошибка. — Кригер зажег сигарету. — Прослушивая их разговоры между собой, мы могли бы нащупать слабые места.

— Зато это верно психологически, — не согласился Мерц. — Одиночество деморализует.

— Что ж, посмотрим… Им сделали профилактику против «Илзе»?

— Да, конечно, под видом новых тропических прививок. Возлагая такие надежды на этих людей, мы обязаны беречь их как зеницу ока.

Кригер затянулся сигаретным дымом и ощутил новый прилив головокружения.

— Вам нехорошо? — Мерц взял руку Кригера, нащупал пульс. — Надо лечь. В принципе эти явления безобидны… Но полежать все-таки нужно.

Невзирая на протесты Кригера, Мерц заставил его вытянуться на диване и дал какую-то компенсирующую таблетку.

 

12

Духота в полдень над Коадари предвещала тропическую грозу. Жители не показывались на улицах (если так можно было назвать извилистые проходы между рядами ветхих деревянных домиков и хижин, не сильно отличающихся от индейских). Господин Фариас, владелец продуктовой лавки-закусочной, он же и продавец, и экспедитор, и приказчик, и уборщица, не очень надеялся дождаться сегодня покупателей, но заведение не закрывал. Толстый, непрерывно потеющий под сетчатой майкой черноволосый бразилец сидел за прилавком в плетеном кресле и в сотый раз разглядывал рекламные страницы американского журнала трехмесячной давности.

Упорство господина Фариаса было вознаграждено. В половине первого сквозь проем распахнутой настежь двери он увидел лениво плетущегося явно к нему коридорного «Гранд Отеля» Жоакима Элио. «Гранд Отель» получил свое гордое имя то ли в издевку, то ли вследствие мании величия.

Это был двухэтажный, выстроенный невесть когда унылый барак на берегу реки Тапажос, между тростниковой плантацией и дикими зарослями. Единственным постояльцем «Гранд Отеля» сейчас являлся прибывший три дня назад русский, любитель экзотических путешествий, если не считать его шофера и проводника Жозе Оливейры.

Элио вразвалку вошел в лавку Фариаса, обвел глазами разложенные на полках пальмовые орехи (такого товара кто угодно мог бесплатно набрать в сельве, в ста метрах от окраины поселка) вперемежку с американскими консервами и бутылками с отвратительным местным виски.

— Доброго вам здоровья, сеу Фариас, — поздоровался он.

— И вам, сеу Элио. — Лавочник оторвался от журнала и положил его так, чтобы Элио видел английский текст и потом рассказывал почтительно внимающей публике, что Фариас читает по-английски (что не соответствовало действительности). — Какие новости?

— Дочку сеу Рибейры, Кармелинью, укусила кобра, да аптекарь Коста успел с противоядием… На плантации сеу Фернандо созрел джут…

Быстро поняв, что Элио ничего покупать не собирается, Фариас охладел к разговору и потянулся за журналом, но следующая реплика коридорного «Гранд Отеля» насторожила его.

— А наш русский вроде дальше не собирается. Может, понравилось ему в Коадари, а я так думаю, ищет чего-то. Все ходит, выспрашивает… Шофер у него переводчиком, он по-нашему ни-ни…

— Что же он ищет? — безразличным тоном спросил Фариас, достал бутылку с полки и плеснул виски Элио и себе. Угощать знакомых не входило в его традиции, и Элио опасливо похлопал ладонью по карману, но Фариас проявил щедрость:

— Сегодня за мой счет. Разомнемся со скуки…

Жара к выпивке не располагала, однако дармовое виски Элио мог принимать в любую погоду. Он выпил, крякнул, перегнулся через прилавок к Фариасу и многозначительно шепнул:

— Золото.

— Русский ищет золото? — Лавочник налил еще по полстакана.

— Я так думаю… Он расспрашивал гаримпейрос, хорошо знающих сельву, и пилотов «баркрайфтов», которые летают в труднодоступные гаримпы… Я так скажу вам, сеу Фариас. Если человек не ищет золото, на кой черт ему все это надо?

— Гм… А вас он ни о чем не спрашивал?

— Спрашивал, как же… Да только он очень хитер. О золоте ни слова. Интересовался какими-то посторонними вещами, для прикрытия, само собой. Часто ли приезжают в Коадари европейцы, особенно немцы… Не останавливаются ли в нашем отеле ученые, участники экспедиций в сельву… И даже — представляете, сеу Фариас! — зачем-то просил меня достать ему книжку Гитлера, эту, как ее… «Майн Кампф»! Посулил сто долларов. А где я ее достану? Вы ездите в Алтамиру, в Сантарен, сеу Фариас. Нельзя ли там купить? Прибыль — пополам.

— Не знаю, не встречал.

— А на чаевые он не скупится, нет, — продолжал размякший от виски коридорный. — Покупает меня, приучает вопросами разными к октро… откровенности. А потом эдак невзначай бахнет про золото, в самую десятку. Только со мной у него ничего не выйдет. Знал бы я про золото — сам бы давно богатым стал…

С трудом выпроводив словоохотливого Элио, Фариас запер дверь и направился в заднюю комнату. Там он открыл потайное отделение шкафа и извлек из него усеянную кнопками с цифрами продолговатую пластмассовую коробку с короткой антенной. Грязные пальцы сноровисто пробежали по клавишам. Коробка тихонько пискнула.

— Вызываю Берта, — сказал Фариас.

Полковник в отставке Александр Игнатьевич Волков, разумеется, не подозревал о состоявшемся в лавке Фариаса диалоге и его последствиях. К вечеру, когда ожидаемая гроза так и не разразилась, он принял таблетку, чтобы утихомирить ноющую боль в боку, и вышел из убогого номера «Гранд Отеля» на улицу. Оливейра уехал на джипе в Жобути-Секо за бензином, но лишившемуся переводчика Волкову не сиделось в душной клетушке. На улице можно хоть кого-то встретить, что-то заметить, что-то узнать.

Пока расследование полковника не сдвигалось с мертвой точки. Он собрал уже целую коллекцию отрицательных ответов, но не спешил опускать руки. В конце концов, он живет в Коадари только три дня.

Едва покинув гостиницу, Волков обратил внимание на вишневый «опель», стоящий у противоположной обочины. Такая машина, незаметная где-нибудь в Лондоне или Берлине, здесь выглядела чуть ли не лимузином.

Волков неторопливо зашагал вдоль домов. «Опель» двинулся за ним со скоростью пешехода. Так, это уже любопытно… Не зря полковник донимал каждого встречного расспросами о немцах, затрагивал нацистскую тематику. Он надеялся принудить противника к самообнаружению, и вот, кажется, это ему удалось. Но чего ждать теперь? Пули в спину?

«Опель» обогнал Волкова и развернулся, загораживая ему дорогу. Полковник замер, готовый кинуться в лабиринты хижин, но никто не наводил на него стволов огнестрельного оружия. Сидевший справа от водителя немолодой человек опустил стекло до упора и позвал по-русски с сильным акцентом:

— Подойдите к машине, Александр Игнатьевич.

Итак, стрельбы не будет — профессионалы делают это иначе. Скорее следует ожидать похищения. Ну что ж, он сам напрашивался.

Волков приблизился к «опелю».

— Кто вы? — без излишних эмоций поинтересовался он. — Откуда вам известно мое имя?

— Вы сами написали его в гостиничной книге регистрации. Александр Игнатьевич Волков, турист из России. Или это неправда?

— Это правда, — сказал Волков.

— А меня зовут Берт Картер.

Назвавшийся Картером выбрался из «опеля», жестом пригласив полковника занять его место, на что тот согласился, ибо из-за ближайшего угла выступили двое парней, очевидно, не безоружных.

— По моей догадке, вы стремились познакомиться с нами, Александр Игнатьевич, — произнес Картер. — Если так, то это желание оказалось взаимным.

Он сел за спиной полковника, и в ту же секунду к лицу Волкова прижалось что-то мягкое, остро пахнущее эфиром. Парни втиснулись в машину, и «опель» как по волшебству испарился с улиц Коадари.

За этой сценой следили несколько досужих обывателей, как всегда коротающих день возле окон. Они поведали вернувшемуся водителю джипа, что русский уехал со своими друзьями, а с кем же еще: беседовали они дружелюбно, никакого насилия никто не применял.

Оливейра подождал день, другой… Дольше он ждать не мог, ведь он состоял на службе туристической фирмы. Он поставил в известность полицию, где его внимательно выслушали, угостили чаем и тут же забыли о нем. Не разыскивать же в самом деле человека в Центральной Амазонии! Пусть о русском беспокоятся в их консульстве, надо бы туда сообщить в установленном порядке. Но, может быть, он вскоре объявится и сам… А нет, так с консульством всегда успеется.

 

13

Когда послышался скрежет ключа в замке, Фил Эванс автоматически посмотрел на часы. Ему приносили еду трижды в день: в девять, в пятнадцать и в двадцать один, а сейчас было… Одиннадцать тридцать. Новый миссионер явился обращать язычника в свою веру?

Дверь отворилась, и порог переступил высокий широкоплечий мужчина в черной форме, похожей на эсэсовскую. Эванс сначала разглядывал именно эту форму и только потом посмотрел визитеру в лицо. Медленно, с выражением крайнего изумления он поднялся со стула.

— Здравствуйте, мистер Эванс, — громко сказал пришедший, предвосхищая возможные попытки Эванса заговорить первым. — Я Эрвин Кригер. Вижу, вы тут неплохо устроились. Комфорт, чистота. Кормят прилично?

— Вполне. — Эванс снова сел. — Даже когда я отдыхал на швейцарском курорте, в тамошних ресторанах готовили порой и похуже.

— В Швейцарии, должно быть, чудесно. — Кригер уселся напротив Эванса, достал сигареты, распечатал пачку и закурил. — Жаль, что я не бывал там. Но я слышал, что оценившие прелести Швейцарии туристы обычно возвращаются туда снова. И вам, наверное, хотелось бы опять дышать целебным воздухом, кататься на горных лыжах…

— Еще бы… Но в вашей пещере, к сожалению, нет гор, а воздух, как в пустом бензобаке.

— Может статься, мистер Эванс, — Кригер выпустил клуб дыма и разогнал его ладонью, — мы с вами еще вместе покатаемся на лыжах с гор. Но для этого вы должны вести себя разумно.

— Хм… Разве я похож на безумца?

— Возможно, у нас с вами просто разные представления о разумном поведении. Скажите, что вы думаете о нас? Только начистоту.

— Начистоту? Хорошо. Думаю, что вашей комедии скоро финита. И хотя не возьмусь предсказывать, как и где, но вы свернете себе шею.

— Вот видите, какую принципиальную ошибку вы допускаете. — Кригер извлек из кармана авторучку и записную книжку, черкнул несколько слов, передал книжку Эвансу. — Я бы сказал, ошибку перспективы. Все с точностью до наоборот. Шею свернет себе теперешняя цивилизация, и я это докажу. Зачем же вам отправляться в преисподнюю вместе с ней?

— Сначала докажите, — усмехнулся Эванс. В книжке он прочел: «Скорее всего, здесь нет прослушивания, но я не уверен». Кригер протянул ему авторучку, говоря:

— Все очень просто и вполне доступно пониманию даже среднего человека — а вы таковым, как я надеюсь, не являетесь. Я не стану читать вам отвлеченных лекций, я практик. Здесь, в Фортрессе, создано непобедимое оружие и разработаны детальные, тактически неуязвимые планы его применения. Нелепо было бы для вас пополнять число жертв заведомо проигранной войны.

Во время этой краткой речи Эванс торопливо писал. Кригер взял книжку из его рук и прочел: «Где Рэнди и Флетчер? Какие есть шансы?»

— Быть практиком предпочтительнее в том смысле, — заметил Эванс, пока Кригер покрывал бумагу стремительными строчками, — что ничего не принимаешь на веру. Я тоже практик, а не фанатик и отойти в сторону от надвигающегося бульдозера не считаю проявлением трусости. Пока мне очевидно, что бульдозер ваш из папье-маше. Попробуйте меня разубедить.

Кригер подтолкнул к нему книжку, где появился такой текст: «С Флетчером и Рэнди я встречусь сегодня. Насколько можно полагаться на Флетчера? Они будут играть на болезни его сына. Не сломается?»

— Мне это сейчас вряд ли удастся, — проговорил Кригер в ответ на высказанное Эвансом вслух. — Если бы вы воочию видели то, что видел я… Возможно, я сумею убедить доктора Мерца показать вам «Илзе-41».

— А что это такое?

— Все. Крушение вашей мечты и воцарение нашей. Но в новом мире и для вас найдутся захватывающие дела. Быть среди его строителей — разве это не достойнейшая цель человеческого существования?

— Смотря какой мир, — уклончиво отозвался Эванс, протягивая книжку Кригеру. Там стояло: «Считаю, что на Флетчера можно положиться».

— А вот это предстоит решать не вам. — Авторучка в пальцах Кригера забегала по бумаге. — Поймите, вас спрашивают не о том, какой мир вы хотите построить. Он будет преобразован без вашего одобрения, но вам предоставляется возможность другого выбора, выбора собственной судьбы. На свалке — или у руля. Такой вот выбор.

«Сопротивляйтесь, — читал Эванс, — высмеивайте меня. Требуйте доказательств, торгуйтесь, уступайте медленно. Важно выиграть время, чтобы я успел подготовиться к действию. Когда я уговорю Мерца устроить вам экскурсию, сдайтесь на осмотре цистерн».

Кригер сунул книжку в карман, не вырывая листка, — он опасался, что чувствительный микрофон уловит треск разрываемой бумаги.

— Нацисты всегда были сильны в мистике, — ехидно промолвил Эванс. — А куда эта мистика однажды завела некоего фюрера?

— Ладно! — Кригер хлопнул ладонью по колену. — В самом деле, пустой какой-то разговор. Собственно, я к вам с конкретным предложением. Вы нам не так уж нужны, нам нужен сенатор Флетчер. Помогите склонить его на нашу сторону. Не разыгрывайте героя, вы не в театре, зрителей нет и аплодировать некому. Для Америки вы уже умерли. Не верите? Вот. — Он вытащил из кармана кителя и бросил на стол сложенную газету со статьей об исчезновении самолета, где упоминались и сопровождавшие сенатора лица. — Но вы можете и воскреснуть, и объяснить это проще простого — блуждали по джунглям, выбрались… Только не воображайте, что стоит вам оказаться в Америке и вы исхитритесь предать нас. Нет, мы подготовим такие материалы о вашем сотрудничестве с нами, что вас посадят на электрический стул. Помните об этом всегда. Альтернативы нет, Эванс. Только с нами. Впрочем, если вы считаете приемлемой альтернативой смерть…

Кригер умолк. Эванс откликнулся с иронией:

— Спасибо за исчерпывающие разъяснения, сэр. Заходите на недельке, поболтаем о несокрушимости вашего Фортресса. Кстати, коньяк в вашем борделе подают или вы обходитесь кровью свежеубиенных жертв?

Выйдя от Эванса, Кригер не сразу отправился к Рэнди. Сначала он заехал к себе, там разорвал переписку на мельчайшие клочки и спустил в унитаз.

 

14

Лейтенант полиции Лонг-Бранча Хэролд Биттер отлично знал, кто убил профессора Бергера. Ведь именно он по заданию Сарджента осуществлял операцию прикрытия, разворачивая следствие к фальшивым уликам и ложным свидетельствам. Но у самого лейтенанта Биттера сомнения появились уже тогда, когда он впервые осматривал извлеченную из воды машину профессора.

Аквалангисты подцепили машину крюками, и могучий кран вытащил ее на берег. Обе дверцы впереди были распахнуты, вода потоками лилась на песок.

Биттер долго ходил вокруг автомобиля, скептически разглядывая пулевые отверстия. Потом он обратился к помощнику, сержанту Тому Харди, тоже работавшему на «Сириус».

— Странно как-то стрелял этот парень, Том. Такое впечатление, что он не в профессора целился, а круги рисовал, приняв голову Бергера за центр. Сядь-ка за руль.

Том Харди уселся в машину. Единственный неповрежденный участок изрешеченного пулями ветрового стекла пришелся прямо напротив лица сержанта.

— Машину он расколошматил на славу, — Биттер заглянул в мокрый салон, — а вот в профессора не попал, даю руку на отсечение.

— Ну и что? — Харди пожал плечами. — По крайней мере, это объясняет, почему открыты дверцы и почему нет трупа. Совершенно очевидно, что Бергер еще какое-то время жил под водой. Он открывает левую дверцу… Но что-то мешает ему выбраться, может быть, скала… Тогда он устремляется к правой. Но секунды уходят, он захлебывается, теряет сознание… А труп утащило течением. Да и акулы тут встречаются.

Харди вылез из машины. Они с Биттером отошли в сторону, чтобы не мешать полицейским экспертам.

— Скорее всего, ты прав, — сказал лейтенант, закуривая. — И все-таки я бы еще пошарил на дне. Знаешь, так неофициально, для очистки совести и полного отчета мистеру Сардженту. Я не имею в виду поиски трупа, его мы все равно обязаны искать. А так… Вдруг что интересное попадется?

— Как прикажете, сэр, — кивнул Харди.

Но приступить они смогли не скоро. В Лонг-Бранче началась большая охота на торговцев наркотиками, использовавших тихий городок в качестве перевалочной базы на пути к необъятному нью-йоркскому рынку, и Биттер с Харди были заняты с утра до ночи. Лишь когда прозвучал отбой и аврал закончился, Биттер с помощником в свободные от службы часы обследовали с аквалангами обширную площадь по радиусам от места падения машины в океан. Удача выпала Харди, он нашел застрявший в расщелине скалы однобаллонный акваланг. Биттер молча оглядел находку, прикинул расстояние от исходной точки — далеко, метров пятьсот. В баллоне оставалось еще немного воздуха.

— Твое мнение, Том? — Биттер вытерся мохнатым полотенцем и не спеша принялся одеваться.

— Черт его знает… Ну не выбросили же попросту исправный, совершенно новый акваланг…

— Тогда как он сюда попал и что это значит?

— Загадка, сэр. На всякий случай давайте поспрашиваем в магазинах, торгующих спортивным инвентарем. Глядишь, что-нибудь и выясним.

— А если он куплен в Нью-Йорке или еще где? — буркнул лейтенант.

— Тогда пойдем пить пиво, — засмеялся Харли. Лестер Маклеллан, магазин которого они посетили третьим по счету, встретил полицейских с удивлением.

— А у меня все в порядке, офицеры, — сразу заявил он. Харди извлек из сумки акваланг и положил на стол.

— Этот аппарат продан вами?

— Да кто его знает… — Маклеллан покосился на акваланг. — Это массовая продукция, их тысячами выпускают. И у меня такие были, сейчас все проданы… Можно проверить по серийному номеру.

Он перевернул акваланг, посмотрел на номер, выбитый на стальной пластине, включил компьютер.

— Так, — бормотал он, — посмотрим… номер 123645… Да, точно. Я заказывал двадцать таких аквалангов, этот из моей партии. Как раз продан последним.

— А кто его купил? — спросил Биттер.

— Тут вам повезло, ведь, как правило, я фамилий покупателей не спрашиваю. А последний аппарат из той партии взял парнишка, он у меня на подхвате — сторожем, грузчиком. Неужели он что-нибудь натворил с этим аквалангом? Не верится, такой хороший парень…

— Ничего он не натворил, — успокоил Маклеллана Биттер. — Но нам нужно поговорить с ним… Как бы его повидать?

— Да он здесь, таскает коробки со спортивными костюмами. — Владелец магазина приоткрыл дверь. — Фрэнк!

В комнате появился юноша в футболке с надписью «Сделай их всех!».

— Офицеры хотят с тобой побеседовать… — Маклеллан обернулся к Биттеру. — Мне выйти?

— Если не возражаете.

Маклеллан оставил парня наедине с полицейскими. Лежащий на столе акваланг подсказал Фрэнку, в чем дело, и сейчас он поспешно соображал, как себя повести.

Лейтенант Биттер просверлил юношу казенным взглядом.

— Представься, — проскрипел он.

— Фрэнк Райан, студент-филолог. Только в данный момент я не очень-то филолог. Понимаете, у меня есть девушка, мы собираемся пожениться, и я…

— Подрабатываешь, — подхватил Биттер. — Копишь деньги для семейного очага. Похвально. И как, неплохо платит мистер Маклеллан?

Фрэнк оглянулся на дверь и заговорщически понизил голос:

— По правде сказать, такого скрягу мир еще не видывал…

— Ага. Значит, финансовое положение у тебя так себе.

— Хреново, сэр.

Глаза Биттера заблестели.

— И при этом ты недурно развлекаешься. Покупаешь акваланг, после первой пробы выбрасываешь. Ну не понравился он тебе, бывает. Ты новый купишь, ты же богатый…

Фрэнк понял, что попался.

— У нас была скидка, распродажа… — беспомощно забормотал он.

Лейтенант грохнул тяжелым кулаком по столу:

— Вот что, парень. Мы расследуем убийство. Этот акваланг — улика. И если ты не расскажешь нам все, я буду вынужден арестовать тебя как подозреваемого.

Парень в отчаянии всплеснул руками:

— Да вы мне ни за что не поверите, сэр! Полицейские переглянулись.

— Ты говори, как было, а уж верить или нет, нам виднее, сынок, — наставительно произнес Биттер. Фрэнк вздохнул:

— В общем, я ночью дежурил…

— Стоп. Когда?

Занося в записную книжку названную Фрэнком дату, лейтенант отметил, что рассказ парня относится к ночи перед убийством Бергера.

— В час или в два, точно не помню, через окно вламывается этот тип. Я думал — грабитель, а он взял акваланг и заплатил за него, представляете?

— Сколько он накинул тебе сверху, чтобы ты помалкивал? Фрэнк потупил взор:

— Я не сделал ничего плохого, сэр…

— Конечно, ничего, — усмехнулся Биттер. — Всего-навсего покрыл убийцу, не предупредил полицию и тем самым не предотвратил преступление. Да ладно, чего там… Теперь важно его поймать. Что он взял из магазина, кроме акваланга?

— Больше ничего, сэр.

— Опиши его, и подробнее. Одежда, особые приметы…

— Одежда! — Фрэнк хмыкнул. — Да он был в пижамных штанах!

— Ну да? — прищурился лейтенант.

— Чем угодно клянусь, сэр. А приметы… У него здесь и здесь, — юноша прикоснулся пальцем к вискам и скулам, — небольшие симметричные шрамы, будто от операции.

Биттер бросил на стол фотографию Кригера, полученную от Сарджента еще до покушения на профессора — чтобы знать в лицо человека, которому нужно содействовать при непредвиденных осложнениях.

— Он?

Фрэнку хватило одного взгляда.

— Он, сэр. А кого он убил?

— Шэрон Стоун… Слушай, сынок, из Лонг-Бранча пока ни ногой. И об этом разговоре никому ни слова, понял?!

— Конечно, сэр. Но мне скоро возвращаться в университет…

— Только с моего разрешения. Спросишь в полицейском управлении лейтенанта Биттера.

— Сэр, пожалуйста, когда схватите этого типа, не говорите ему, что я его выдал. Он обещал шею свернуть.

— Не дотянется… Хотя шею тебе свернуть не мешало бы. Оставив Фрэнка проникаться этим замечанием, полицейские вышли на улицу.

— Не понимаю, сэр, — признался сержант. — Кригер… Но зачем? Не мог ли он промерять глубину… Ну, хватит ли ее скрыть машину профессора?

— Все может быть… Но я чувствую, сержант, это дело отдает скверным душком. И я докопаюсь до правды, не будь я Хэролд Биттер… Поехали в «Ролло».

В отеле лейтенант потребовал провести их в апартаменты, где останавливался Эрвин Кригер. Не то чтобы он рассчитывал найти там ключ к разгадке, просто хотел осмотреться. Номер оказался свободным. Полицейские поднялись на второй этаж, портье вложил ключ в замок и толкнул дверь.

— Кто жил здесь после Кригера? — задал ему вопрос лейтенант.

— Священник из Сент-Луиса, — припоминал портье, — потом супружеская пара из Нью-Йорка, потом…

— Хватит, — оборвал Биттер. — Много народу, и у каждого свое… Если тут что и было для нас, ничего уже нет, а если что и есть, так не отличить. Скажите, во время пребывания у вас мистера Кригера и после его отъезда не случалось ли чего-нибудь необычного? Меня интересует все, даже если ворона залетела на кухню.

— Ворон не было, сэр, — улыбнулся портье. — А вот необычное действительно случилось.

— Что? — насторожился Биттер.

— Старый Питер Делро, наш уборщик, нашел деньги в контейнере из-под мусоропровода. Вытряхивал контейнер в машину, а там — деньги, шестнадцать долларов. Ну когда это постояльцы выбрасывали живые деньги, а? Питер даже думал — фальшивки. Пошел в банк — нет, настоящие. Ну он напился на радостях…

— Ясное дело… А как бы побеседовать с мистером Делро?

— Сегодня у него выходной, а значит, вы на сто процентов разыщете его в нашем баре на первом этаже. Идемте, я вам его покажу.

Питер Делро пил виски у стойки и уже успел изрядно накачаться, но проспиртованные мозги работали четко.

— Деньги, сэр? — переспросил он Биттера. — Да, была такая история. До сих пор поверить не могу. Пришел, значит, грузовик мусоросборочной компании. Я хватаю контейнер и волоку туда, опрокидываю в их мешок — мать честная! Доллары. Десять одной бумажкой и шесть по доллару, вот как.

— Ну и, конечно, после этого ты весь мусор перерыл?

— А как же, сэр. Попросил шофера подождать — мол, обронил что-то в машину — и перерыл как нечего делать. Да только напрасно, денег там больше не было.

— А что было?

— Кассету нашел. На вид вроде хорошая кассета, взял. Дома включил, а на ней вроде храпит кто. Храпит и храпит без конца. Пленка там, значит, разрезана и колечком склеена. Я этого-то сперва заметить не мог, она не прозрачная, черная была. С окошком, правда, но я же не приглядывался. Кому ж в голову придет…

— Где эта кассета?

— Да где ж ей быть? — удивился Делро. — Выбросил. На кой она мне?

Не узнав от старика больше ничего интересного, полицейские оставили его в покое. Они заняли столик в углу, заказали безалкогольного пива с солеными орешками.

— Подведем итоги? — предложил Биттер, любуясь пеной в фирменном стакане. — Твои соображения, Том?

— С кассетой дело нехитрое, — сказал Харди. — Люди мистера Сарджента прослушивали номер, вот он и изобрел храп, чтобы от них скрыться. Уж как он мимо них проскользнул — то покрыто мраком, но что обманул их — это факт… А вот с деньгами ума не приложу. Зачем выбрасывать деньги?

— Избавляться от денег таким образом нормальный человек может только в одном случае, — проговорил Биттер с орешком во рту. — Если опасается, что у него могут обнаружить больше, чем ему положено иметь… Значит, первое. Ночью Кригер покинул отель под носом людей Сарджента и купил акваланг в магазине Маклеллана, заплатив сторожу за молчание и припугнув его. Второе. В Бергера он стрелял, но скорее всего не попал. Третье. Акваланг обнаружен почти пустым в пятистах метрах от места покушения. Выводы?

— Черт… Инсценировка, сэр!

— Точно, — подтвердил Биттер. — И Кригер все рассчитал грамотно. Так как он действительно стрелял на глазах людей Сарджента и они видели падение машины в океан, у них не должно было возникнуть подозрений. А полицейское расследование в Лонг-Бранче в свою очередь предполагалось блокировать, и сделать это предстояло нам!

— А мы его раскусили, — с некоторым самодовольством протянул Харди. — Но зачем Кригер так поступил, сэр? Кто он такой?

— А вот выяснять, кто он такой, — не наше дело.

— Докладываем мистеру Сардженту?

— Конечно.

 

15

Либецайт, срочно прилетевший в Нью-Йорк из Редвидла, ударил кулаком по разложенным на столе листам доклада Биттера.

— Это черт знает что, Сарджент! — заорал он. — Это ни в какие рамки не лезет! За все годы я не припомню столь вопиющего провала!

Сарджент терпеливо ждал, пока гнев Либецайта выдохнется. Давно и хорошо зная шефа, он был уверен, что надолго того не хватит.

Отдышавшись, Либецайт заговорил спокойнее:

— Нас посадили в лужу, Сарджент. Провели, одурачили — выбирайте любое слово по вкусу…

— Может быть, и нет, — сказал Сарджент.

— Как это «нет»? — Либецайт вскинул голову.

— Польза от разоблачения трюка Кригера может оказаться значительнее, нежели нанесенный вред. Да и то, что наши люди раскусили его, — признак хорошей, а не плохой работы.

— Гм… Но кто он, этот лже-Кригер?

— Не думаю, что он ЛЖЕ-Кригер. Мы проверяли его биографию вдоль и поперек. И потом, за него ручается Хартман. Он знаком с ним лет десять.

— Мне с самого начала не нравилось, — сказал Либецайт, уже совершенно успокоившийся, — что Кригер лечился в психиатрической клинике… Да, он выдающийся человек, но… А если случай с Бергером — следствие его очередного сдвига? И в следующий раз ему придет в голову взять автомат и перестрелять пол-Фортресса?

— Недолечившийся безумец, — задумчиво пробормотал Сарджент, словно пробуя эти слова на язык. — Эксцентричная личность, склонная к непредсказуемым аффектам… Такой диагноз привел бы к самому простому решению — ликвидировать Кригера и забыть о нем, будто его и не было. Увы, на Кригера такой ярлык наклеить не удастся. Я не медик, но наш врач присутствовал при тестах. Психика Кригера абсолютно устойчива, и это меня пугает. Сейчас он в Фортрессе…

— В окружении двадцати тысяч наших людей, — продолжил Либецайт повисшую в воздухе реплику Сарджента. — Один человек, даже самый удачливый, сильный и умный, не в состоянии причинить Фортрессу ни малейшего ущерба. Я немедленно отправляю это доктору Мерцу. — Он кивнул на доклад Биттера. — И кем бы ни был Кригер — врагом, шпионом, сумасшедшим, авантюристом, — доктор Мерц сумеет обратить вред в пользу, тут вы правы…

— Нам было бы проще с Кригером, если бы мы нашли Бергера, — проговорил Сарджент — Тогдя мы могли бы сличать показания. Двое — это все же лучше, чем один.

— Благое пожелание, — отмахнулся Либецайт. — Найдите его среди двухсот миллионов американцев… А вероятнее всего, его и в Америке уже нет. Но мы доберемся и до него.

— Как?

— Через Кригера, конечно.

 

16

Рэнди нервничал. Кригер при первой и пока единственной встрече (переписываться не понадобилось, ведь Рэнди точно знал от Вероники, что прослушивания нет) пообещал вернуться через сутки, в три часа пополудни. Но три часа миновало, и четыре, и пять… Кригер не появлялся. Рэнди готов был подозревать все что угодно, включая и худшее.

В шесть часов вечера пришла Вероника. Она докладывала руководству, что работа с Рэнди идет успешно, ею были довольны, и теперь она заходила к нему чаще. Он бросился к ней, обнял, поцеловал… Но девушка почувствовала его отрешенность и не относящееся к ней волнение.

— Что с тобой? — Она нахмурилась, отступила на шаг. — Ты какой-то замороженный.

— Да нет… Просто ждал визита герра Кригера и не дождался…

— Кригера?! — поразилась Вероника. — Ты ждал его с таким нетерпением… Больше, чем меня?! Что же такого потрясающего в герре Кригере?

— Ничего, — грубовато обронил Рэнди. — Нацист как нацист… Лучше расскажи мне, какие новости…

— Да какие у нас новости… Все как всегда. Давай посмотрим твою руку…

— С ней все в порядке. — В подтверждение Рэнди проделал трюк, неизменно приносивший ему выигрыш пари в барах: стиснул в кулаке стакан, и тот разлетелся вдребезги, а на ладони не осталось и царапины.

— Вот это да, — с уважением сказала Вероника. — Чудеса! Но все равно повязку снимать еще рано… А, подожди, есть одна новость.

Внутри у Рэнди все сжалось. Он с ужасом ожидал услышать что-то касающееся Кригера — не впрямую, иначе Вероника среагировала бы на упоминание о нем, но Рэнди сложит два и два…

— Служба безопасности арестовала какого-то русского, — произнесла Вероника.

— Да?

— Мне рассказывал Тадден из охраны, он неравнодушен ко мне… Этот русский — пожилой человек, его держат в ужасных условиях, издеваются над ним… Он на девятнадцатом этаже, в комнате сто девяносто пять. Я пыталась прорваться туда, чтобы ухаживать за ним, хоть немного помочь, да где там… Даже дед сказал, чтобы я не вмешивалась.

Рэнди привлек ее к себе:

— Вероника, разумно ли это? Они могут придраться к тебе.

— Я медсестра, и помогать людям — мой профессиональный долг…

— Вероника. — Рэнди погладил ее мягкие волосы, заглянул в глаза. — Вероника… А ты ничего не слышала о Кригере?

Девушка отпрянула:

— Опять Кригер… Ничего я не слышала! Да почему он тебя так интересует?!

Ни при каких условиях Рэнди не мог сообщить ей, на чьей стороне Кригер. Он верил ей, но, случись что, изощренного допроса она не выдержит.

— Видишь ли, когда он был здесь, уговаривал меня принять участие в психологической обработке сенатора Флетчера… И я подумал, если бы я для вида согласился, возможно, меня выпустили бы из камеры, а там…

Вероника обреченно покачала головой:

— Если и выпустят, приставят к тебе пару дюжих громил… И что дальше?

— Дальше? Не знаю. Вероника, милая моя… Я не знаю, что будет дальше, я просто пытаюсь выкрутиться… — Он положил руки на плечи девушки. — Поверь мне, я люблю тебя. Мы вырвемся из этого кошмара, мы будем свободны и счастливы в Америке… Ты веришь мне, Вероника?

— Не знаю, — прошептала девушка беспомощно. — Я ничего не знаю… Я люблю тебя…

 

17

В одиннадцать утра Кригер написал для Мерца краткий суммирующий отчет о беседах с Эвансом, Рэнди и Флетчером и телеграфно изложил предполагаемые направления работы с ними. Потом он уделил время изучению совершенно секретных материалов, предоставленных ему как шефу тайной полиции, и к двум часам, как и было приказано, собрался отправляться на доклад. Перед зеркалом он разгладил и без того незаметные складки на кителе (форма сидела как влитая), подошел к двери, повернул ручку. Дверь не открылась. Замок заело? Кригер нажал на ручку сильнее. Дверь по-прежнему не отворялась. Кригер сунул в щель оторванную от сигаретной пачки картонку. Заперто.

— Занятно, — пробурчал он и поднял телефонную трубку. Молчание. Так, его не только не хотят выпускать, но и лишили связи. Почему?

Кригер закурил, сел к столу, задумчиво принялся рисовать силуэты на чистом листе бумаги. Что-то случилось. Что? Возможно, переворот, на который намекал Мерц? Может быть, но это маловероятно, судя по уже имевшейся у Кригера информации. Самый худший вариант — если он опознан как Магистр Джон Хойланд. Он не представлял, как это могло произойти, но это МОГЛО произойти; ничего невозможного нет. Если так, дело совсем плохо. А если не так? Что еще?

Он скомкал лист, бросил в корзину и тут же стал покрывать рисунками другой. Конечно, самая уязвимая позиция — доктор Яновски. Если они обнаружили подлинного Кригера в клинике… Это первое. Вторая слабость — Бергер. В инсценировке покушения далеко не все безупречно, расчет строился на том, что никакого расследования «Сириус» проводить не будет. Но Бергера могли и случайно где-то увидеть, узнать… Тогда — что? Если профессор в их руках, устроят очную ставку… Второй вариант — их насторожили какие-то косвенные улики. Здесь уже можно побороться… Здесь можно искать выход…

В корзину полетел очередной изрисованный лист. Кригер снял китель, прилег на диван. Тихонько шумели скрытые в стенах кондиционеры, и это был единственный звук, достигавший его слуха.

В этот день так никто и не пришел. Если они надеялись измотать Кригера часами мучительной неизвестности, то просчитались. Он использовал время вынужденного бездействия для разработки многочисленных линий защиты, применимых к большинству вероятных сценариев.

 

18

Ночью Кригер спал — так же, как и в любую обычную ночь. Утром он приня i душ, тщательно побрился, облачился в форму, как ни в чем не бывало включил телевизор. Диктор перечислял внутренние новости Фортресса на немецком языке с английскими субтитрами (англоязычное население составляло около тридцати процентов). Строительство новых расширенных складов на двадцать пятом уровне завершается… Транспортными самолетами доставлена партия продовольствия… В девятнадцать часов в кинотеатре «Олимпия» демонстрируется документальный фильм…

Стоящий перед телевизором с сигаретой в левой руке и чашкой кофе в правой Кригер не слышал, как открылась дверь — замок и петли были щедро смазаны. Обернулся он на звук шагов. В гостиной появились Генрих Мерц, Эберхард фон Хепп и двое парней в черных рубашках, с пистолетами в кобурах.

Кригер поздоровался первым, никто не ответил. В спокойных и прозрачных серых глазах Мерца не читалось эмоций, фон Хепп также выглядел безразличным.

— Садитесь, господа, — пригласил Кригер. — Кофе? Я только что сварил.

— Не нужно, — произнес Мерц.

Он выключил телевизор, уселся в кресло, его примеру последовал фон Хепп. Парни остались у двери, украшая выход наподобие атлантов у театрального подъезда.

— Мы обязаны задать вам несколько вопросов, Кригер, — сказал Мерц холодно. — Но прежде сдайте личное оружие.

— Как это понимать? — Кригер вынул из кобуры пистолет, перехватил за ствол и передал Мерцу. — Я арестован?

— Пока вы под следствием.

— Уже утешительнее. И в чем же меня обвиняют?

— Вы знаете в чем. Кригер скривился.

— Давайте оставим эти игры, доктор! Вы сейчас похожи на полицейского, который поймал хулиганистого мальчишку, но не уверен, что именно он увел приемник из машины. И вот начинается: «А что я сделал, сэр?» — «Ты знаешь что». — «Нет, не знаю». — «Нет, знаеши…» Если вам угодно говорить со мной серьезно, я по мере возможности отвечу на все ваши вопросы. Если же нет, в угадайку я играть не стану.

— Хорошо. Вы обвиняетесь в том, что инсценировали покушение на профессора Бергера и дали ему возможность скрыться. Ваша вина доказана.

Кригер пожал плечами:

— Если моя вина доказана, о каких вопросах идет речь?

— Я не спрашиваю вас о том, сделали вы это или нет. Я спрашиваю, почему вы это сделали.

Докуривая сигарету, Кригер молчал, а Мерц и фон Хепп терпеливо ждали. Наконец Кригер негромко заговорил:

— Я прошу убрать этих клоунов, доктор Мерц. — Он кивнул на дверь.

После секундного колебания Мерц отдал краткую команду. Парни вышли, злобно покосившись на Кригера.

— Говорите, — сказал Мерц.

— Мне нелегко решиться…

— Ничего. Решились на преступление, решитесь и на признание.

— Да, я действительно сделал это, доктор. И мотивы моего поступка…

— Преступления, — поправил Мерц.

— Преступления, — повторил Кригер, — вряд ли можно назвать благородными…

— Каковы же они?

— Деньги.

— Вот как? А подробнее?

— Я понимал, что Бергер — человек не бедный. И я усмотрел тут неплохой шанс… Я решил рассказать ему о том, что он на мушке беспощадной и всемогущей организации, и предложить спасение жизни в обмен на сто тысяч долларов.

— Сумма не слишком-то велика, — заметил Мерц.

— Смотря для кого.

— Но вы могли сыграть с Бергером в двойную игру. Взять деньги и убить его.

— Именно это я и планировал вначале! — воскликнул Кригер. — Но проклятый профессор оказался хитрой лисой.

Он согласился выплатить деньги только после успешной имитации покушения.

— И вы не побоялись обмана?

— Боялся он, а не я. Я так напугал его рассказами о моих безусловных возможностях достать его где угодно и отомстить, что он был рад отдать сто тысяч.

— Так… И чем вы можете подтвердить свою историю? Кригер двинулся ва-банк.

— Ее может подтвердить Бергер. Стоит его припугнуть, и он выложит все как на духу. Спросите Бергера.

— Спросим… А еще какие доказательства?

По этому вопросу Кригер понял, что Бергер не найден.

— Я назову вам номер счета в «Чейз Манхэттен Бэнк». Деньги перечислены туда.

Это был один из анонимных счетов, открытых Орденом для экстренных надобностей. Так как потребности в нем на памяти Кригера не возникало, он надеялся, что там по-прежнему лежат сто тысяч долларов — потому он и назвал эту сумму.

— Что ж, мы проверим… Пока вас будут содержать в камере на тридцатом этаже. Потом… Подумаем, что с вами делать. Если проверка подтвердит ваши показания, можете надеяться на шанс искупить вину. Если же вы обманули нас хоть в мелочи… Тут, по-моему, все ясно?

Мерц выглянул в коридор, позвал охранников и приказал:

— Отвезете его на тридцатый, в камеру триста один. Доложите по телефону, я буду в своем кабинете. И помните — никому ни слова о задержании Эрвина Кригера! Не хватает нам тут еще деморализующих слухов… Все.

На прощание фон Хепп, так и не сказавший ни слова, бросил на Кригера странный взгляд — не то разочарованный, не то недоверчивый. Охранники вывели Кригера в коридор и сопроводили к электромобилю. Машина долго петляла к лифту, оставляя время на размышления.

В покое его так или иначе не оставят, что бы ни показали их проверки. Начнутся беспрерывные допросы хотя бы с целью узнать, где скрывается Бергер, — ведь они не поверят, что Кригеру это неизвестно. И по сравнению с этими допросами приватный аттракцион ужасов Сарджента покажется комнатой смеха… Но не это страшно. Если Мерц применит психотехнику Дамеона, он сможет узнать все — об Эвансе и Рэнди, об Ордене. А значит, ждать нечего. Нужно действовать сейчас.

На тридцатом этаже Кригера провели по мрачному безлюдному коридору и втолкнули в камеру, всю обстановку которой составляли стол, табурет и топчан. К стене был прикреплен телефонный аппарат. Охранник снял трубку и набрал номер.

— Триста один, мы на месте, все в порядке.

Момент для нападения был крайне неудобный. Второй охранник стоял прямо за спиной Кригера, в одном шаге. Но другого случая не представится.

Когда парень вешал трубку на рычаг, Кригер в молниеносном выпаде рубанул его по шее, мгновенно развернулся и с отвлекающим движением вправо провел сокрушительный левый хук. Оба конвоира повалились к его ногам одновременно. Только внезапность атаки принесла успех. Замешкайся Кригер хоть на четверть секунды, на этом завершилась бы его миссия и началось медленное болезненное умирание.

Теперь Кригер обладал двумя мощными пистолетами «беретта М-92», имеющими сцепленный затвор, самовзводный механизм и по пятнадцать девятимиллиметровых патронов в магазинах. Весьма нешуточное оружие.

Кригер сунул один пистолет в кобуру, другой в карман, снял с парней ремни и рубашки, связал обоих, выглянул в коридор — тихо и пусто. Он оборвал телефонный провод, вышел, заперев за собой дверь подобранным с пола ключом, и двинулся вдоль источавшей холод стены. Он искал ближайший лифт, который доставил бы его на девятнадцатый этаж, к Эвансу. Флетчер находился куда ближе, на двадцать четвертом, но его очень хорошо охраняли, одному там не справиться.

 

19

У двери на девятнадцатом его встретили двое охранников. Узнав Кригера, они пропустили его. Войдя, он молча протянул Эвансу «беретгу». В ответ на удивленный взгляд он написал в записной книжке:

«Ситуация изменилась. Меня пытались запереть, пришлось бежать из-под стражи. Нет, я не разоблачен как Хойланд, другое. Им невыгодно было поднимать шум вокруг этого дела, так что у нас есть небольшая фора. Уходим. Я зову охранников, берите того, кто будет к вам ближе».

Эванс кивнул. Кригер снова распахнул дверь и приказал охранникам войти. Тот, кто вошел первым, очутился справа от двери, вследствие чего и получил удар по черепу от Эванса рукояткой пистолета. Его напарник рухнул после симметричной атаки Кригера, который тут же принялся сдирать с него одежду, чтобы мог переодеться Эванс. Разумеется, одежда охранника не могла сделать Эванса неузнаваемым, но давала преимущество на расстоянии.

Заперев бесчувственных, связанных охранников, Эванс и Кригер быстро зашагали по коридору.

— Куда? — спросил Эванс, отложив подробности на потом.

— К Рэнди.

Считавшегося склонным к уступкам благодаря усилиям Вероники Рэнди Стила стерег только один тюремщик. Он беспрекословно пропустил Кригера и незнакомого сопровождающего (почему бы и нет, новые люди изредка прибывают, да и в Фортрессе трудно знать всех), после чего был выключен, и число отобранных пистолетов возросло до пяти.

— Освободить Флетчера будет потруднее, — проговорил Кригер.

— Одну минуту, Магистр, — сказал Рэнди.

Магистр! Кригера вдруг словно пронзил звук этого слова. Да, пришла пора распрощаться с личиной Эрвина Кригера! Эта страница перечеркнута навсегда.

Джон Хойланд повернулся к Рэнди:

— Слушаю вас, Хранитель Стил.

— Они поймати русского, держат его на девятнадцатом этаже, в сто девяносто пятой… Захватим его с собой… Вчетвером освобождать Флетчера будет легче, чем втроем.

— На девятнадцатом? — вмешался Эванс. — Возвращаться туда, откуда мы только что сбежали?

— А какая разница? — сказал Хойланд. — Везде одинаково опасно. Но что это за русский, Рэнди? Откуда вы узнали о нем?

— Вероника… Я вам о ней рассказывал…

— А может быть, это ловушка, а Веронику просто умело использовали?

— Зачем бы они расставляли мне такие ловушки? Нет, Магистр. Допускаю, что этот русский может стать нам обузой, но мы ведь не можем оставить его там умирать, кто бы он ни был.

— На девятнадцатый, и поскорее, — подвел итог Эванс.

По пути им встречались люди — кто-то узнавал и приветствовал Эрвина Кригера, кто-то равнодушно проходил мимо. Камера сто девяносто пять располагалась не в восточном крыле, где содержали Эванса, а в западном, похожем на настоящую тюрьму. Здесь события развернулись не так гладко. Один из парней у двери раньше охранял Эванса и узнал его еще издали. Эванс также узнал парня. Он быстро шепнул пару слов Хойланду. Еще можно было надеяться, что Хойланд своей кригеровской властью разрешит ситуацию, объяснит, почему находится здесь вместе с человеком, которому надлежало быть взаперти. Но охранник, очевидно, получил четкие инструкции и знал, что Эвансу ни в каком случае не полагается разгуливать по коридорам.

— Тревога! — заорал он. — Трево…

Пуля из пистолета Эванса заткнула ему рот. Едва ли кто-то мог услышать крик и выстрел, толстые стены и перекрытия должны были заглушить любой звук, но второй охранник побежал прочь, сворачивая за углы коридоров. Его настиг Хойланд. Выстрелить охранник не успел, а в рукопашной потерпел поражение. Пришлось волочить его назад к камере, когда каждую минуту мог появиться кто-нибудь еще.

Выудив ключ из его кармана, Рэнди шагнул в камеру первым и оказался лицом к лицу с Александром Игнатьевичем Волковым. Сначала он видел только маску страдания — кровь застыла на лбу и щеках русского, подбитый глаз заплыл, подбородок зарос давней щетиной. Но что-то в лице Волкова показалось ему неуловимо знакомым…

Вьетнам! Вот так же, лицом к лицу, в противостоянии они встретились во Вьетнаме в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году во время короткой и безжалостной схватки в вымершей деревне.

Волков открыл было рот, но Эванс молча вытолкнул его из камеры. С возрастающим изумлением Александр Игнатьевич наблюдал, как затаскивают труп, связывают второго охранника, запирают замок. Что все это значит?

Он повторил вопрос вслух по-немецки и добавил:

— Кто вы такие?

— Спецгруппа ЦРУ США, — по-английски ответил Эванс. — А вы?

— Я русский, полковник бывшего КГБ в отставке, — Волков также перешел на английский язык, — Волков Александр Игнатьевич.

— Вижу, вас изрядно потрепали. Бегать и стрелять сможете?

— Ох… Придется попытаться…

— Берите пистолет и слушайте мистера Хойланда. Вопросы желательно потом.

— Недавно, — заговорил Хойланд, — Флетчера перевели в центральный сектор двадцать четвертого уровня. Прямо туда ведут отсюда два лифта, шестнадцатый и семнадцатый. Шестнадцатый лучше, он останавливается в небольшом ответвлении коридора, которое скроет нас. Но сразу за ним — решетка, двое с автоматами проверяют документы. Рукопашная тут не пройдет. Их нужно снять быстро и чисто, два выстрела на двоих. Еще двое у самой двери. Но хуже всего то, что весь сектор прослушивается, даже коридоры, так что после стрельбы уходить придется моментально.

— А куда? — спросил Рэнди.

— Пробиваться будем на тридцать седьмой этаж.

— А что там?

— Заброшенные катакомбы. Лет десять назад Фортресс пытались расширять на тридцать седьмом за счет естественных пещер. Из этой затеи ничего не вышло, помешали постоянные оползни, тектонические сотрясения, прорывы подземных вод. Но лабиринтов там нагородить успели, и с тех пор на тридцать седьмом сам черт ногу сломит. Там мы сможем затеряться…

Волков с трудом осознавал происходящее. Стремительная перемена, резкий переход от отчаяния к надежде и теплящаяся искорка недоверия к этим американцам, боль во всем теле от истязаний и привычная боль в боку — все смешивалось в невидимом миксере, и Александр Игнатьевич действовал как автомат, смутно уповая на будущую передышку.

В шестнадцатом лифте пришлось отключить попутчика. На двадцать четвертом этаже перед запертой решеткой, перегораживавшей коридор, почему-то сегодня дежурили не двое, а трое. Три точных выстрела прогремели синхронно. Завыли сирены, счет пошел на секунды.

Охранники у двери открыли пальбу через решетку. Пули рикошетили от металла, визгливыми осами носились в замкнутом объеме. Одному из противников ответная пуля Рэнди угодила в правое колено, выведя парня из строя, во второго попал Волков. Открывание замка решетки, потом двери отняло бесценное время. К счастью, разъяснять положение Флетчеру не требовалось.

Теперь у них были автоматы охранников, точнее, штурмовые винтовки G3A3. К числу недостатков этого оружия относились громоздкость и немалый вес, но это с лихвой окупалось емкостью магазинов и мощностью.

Когда пятеро бежали к площадке, где стояли электромобили руководителей среднего звена, работающих на двадцать четвертом этаже, вдалеке показались две несущиеся на полном ходу машины с охранниками. Но Хойланд уже разбил прикладом боковое окно вместительного электромобиля, распахнул дверцу. Эванс и Рэнди мигом очутились внутри. Хойланд сдал назад, чтобы скорее захватить отставших Флетчера и Волкова, и выжал из машины все.

Преследователи открыли огонь. Очевидно, им приказали брать беглецов живыми, и задачей их было ранить водителя или вывести из строя машину. Поэтому стреляли они осмотрительно, вдобавок в условиях, когда и им, и беглецам приходилось ежесекундно маневрировать между другими электромобилями и массивными опорами сводов. Они попали только в багажник, да и то всего раза три. Волков пробормотал какое-то русское ругательство, прицелился и короткой очередью посадил переднюю машину на продырявленные скаты. Задняя с разгона наткнулась на нее.

Перед Хойландом уже маячила блестящая поверхность двери скоростного грузового лифта. Но нет, если они еще не отключили все лифты здесь, то вот-вот сделают это. Он свернул направо, на пандус.

Тоннель-пандус представлял собой плавно снижающуюся пологую спираль, пронизывающую все ярусы Фортресса, как в многоэтажном гараже. Обычно им пользовались для близких поездок на соседние уровни либо при неисправностях лифтов. Хойланду предстояло спуститься с двадцать четвертого на тридцать седьмой. Он развил максимальную скорость, при которой только мог не натыкаться на стены.

На тридцать седьмом уровне он затормозил. Здесь не все было заброшено, работали мастерские, но пятеро двинулись в сужающийся тоннель, ведущий в другую сторону. Машина тут пройти не могла. Все реже попадались лампы, с сырого потолка капала вода. Зона мастерских осталась далеко позади, запустение, холод и тьма вступали в свои права. Наконец шедший впереди Хойланд уткнулся в решетку с прикрученной к ней табличкой с немецким и английским предупреждением: «Внимание, опасность. Доступ только с разрешения руководителя работ при соблюдении мер, предусмотренных инструкцией 85, пункт Д».

За решеткой виднелся освещенный одиноким фонарем вагончик Хойланд знал, что там находится снаряжение для подземных экспедиций — фонари, каски, спецодежда, сухие пайки. Время от времени катакомбы посещали бригады под руководством инженеров, присматривающие за их состоянием — не грозит ли обвал, небезопасный для этажей сверху, или еще какая-нибудь напасть.

Выстрелом Рэнди сбил хилый замок с решетки. В вагончике все переоделись, надели каски, взяли фонари и вещмешки с продуктовыми запасами, спиртовки для приготовления горячей пищи, зажигалки, крючья, нейлоновые шнуры и прочее, полагающееся спелеологам.

— Куда теперь? — спросил Флетчер.

— Подробных планов этих лабиринтов, — сказал Хойланд, — по-моему, вообще не существует. Тут же полно неисследованных пещер. Но и из тех планов, что есть, я видел только самые общие.

— Русские говорят, — произнес Волков, — «пойдем куда глаза глядят». Это из русских сказок… Но нужно будет примечать ориентиры, а еще лучше — какие-нибудь знаки на стенах рисовать, а то потом не выберемся.

— Это уже из американской сказки, — заметил Рэнди. — Про Тома Сойера.

Они блуждали по лабиринтам несколько часов, пока не выбрали относительно сухую пещеру с узким входом, который легко было охранять.

— И что же будем делать? — Сенатор уселся на плащ-палатку.

— Текущие задачи таковы, — ответил ему Хойланд. — Нам нужно, во-первых, достать лекарство для вашего сына, мистер Флетчер. Во-вторых, необходимо во что бы то ни стало узнать, что находится в зале триста тридцать восемь на тридцать третьем этаже. Судя по тому, что даже меня туда не допускали, он очень важен, этот зал… В-третьих, найти способ обезвредить или уничтожить их запасы вирусного оружия. В-четвертых… Действовать по обстановке.

— И только-то? — усмехнулся Рэнди. — Ну-ка, где моя большая пушка…

— Джон, — обратился к Хойланду Эванс, — как по-вашему, что они в первую очередь предпримут против нас?

— Ну, я бы на месте доктора Мерца…

— Мерц! — раздалось хриплое восклицание под каменным сводом. Все недоуменно уставились на Волкова.

— В чем дело? — Эванс сощурил глаза.

— Мерц… Генрих Мерц! Он здесь?

— Да, он здесь, — сказал Хойланд. — А почему это имя вас так поразило?

— Старые счеты… Я надеялся… Столько лет я искал его, мечтал о второй встрече… Он здесь, Мерц…

— Ладно, — хмуро оборвал Эванс. — О первой встрече вы расскажете нам как-нибудь потом, за рюмочкой виски. Продолжайте, Джон.

— Так вот, я бы не стал на его месте особо беспокоиться. Сколько бы выходов ни было у этих катакомб, количество их ограниченно. Поставил бы охрану у каждого и подождал, пока мы не наткнемся на одну из этих групп. Если учесть, что наша альтернатива — голодная смерть, такое решение выглядит самым простым и эффективным.

— Как же быть?

Хойланд на минуту задумался:

— Вот что… Как шеф тайной полиции, я занимался взаимоотношениями между фюрерами Фортресса. Мерц опасался заговора… Признаков заговора я не нашел, но взаимное недоверие, вражда — это у них всегда было.

— Ну и что?

— Почти каждый из них на всякий случай планировал и прокладывал свою систему секретных коммуникаций втайне от других. Город пронизан этими сетями, как голландский сыр. Это я знаю определенно. Беда в том, что я не знаю другого — где они находятся и как туда проникнуть.

— Кажется, я знаю, — произнес вдруг Рэнди.

— Вы? — удивленно обернулся Хойланд.

— Я знаю, кто может нам помочь. Вероника фон Хепп.

— Гм… Внучка Эберхарда фон Хеппа?!

— Я верю ей. И кроме того, у нас просто нет другого выхода.

— Хорошо, допустим, она захочет нам помочь. Но сможет ли она?

— Уверен, что сможет. Вероника родилась и выросла здесь. Девчонкой она облазила все мыслимые и немыслимые кротовые норы. Она сама мне об этом рассказывала. Вот только как с ней связаться?

— Может быть, — проговорил Хойланд, — она у деда… Здесь в катакомбах установлены телефонные аппараты, ведь бригадам, которые сюда спускаются, нужна связь. Найдем такой аппарат и позвоним в апартаменты фон Хеппа.

— А если ее там нет или ответит не она?

— Ну, тогда придумаем что-то другое.

— А если телефоны прослушиваются?

— Телефоны фон Хеппа? Кто рискнул бы? Впрочем, этим я тоже занимался. Нет, они не прослушиваются.

— Тогда, конечно, попробуем! Но всем нам нужно отдохнуть, хотя бы пару часов…

— И дать им время…

— А действовать с закрывающимися от усталости глазами — еще хуже.

— Вы правы, Хранитель… Два часа сна.

— Почему вы назвали его Хранителем? — заинтересовался Волков.

— Потому что он и есть Хранитель, — невозмутимо ответил Хойланд. — Хранитель Ордена Илиари.

— Что это значит?

— Да какая разница… У нас и у вас одна цель, остальное не важно.

— И все же хотелось бы знать, с кем я… Так вы не из ЦРУ?

— Может быть, узнаете. Но теперь не время.

 

20

Новости обрушивались на Мерца с очень краткими интервалами. Тревога на двадцать четвертом уровне, побег Эванса и Рэнди, исчезновение русского и, наконец, Кригер. А если расположить известия не в порядке поступления, а в причинно-следственном, то наоборот: сначала Кригер, а уж потом все остальное.

Кто ты, Кригер, мучительно думал Мерц. Авантюрист, решивший пойти ва-банк? Сотрудник какой-то спецслужбы? Или… Самое худшее.

Орден?!

На совещание в кабинет Мерца прибыли Эберхард фон Хепп, Альфред Итцель, недавняя правая рука Кригера Эл-лерсхорст и еще четверо, пониже рангом. Все были уже в курсе случившегося. Мерц подошел к висящему на стене плану тридцать седьмого этажа, взял указку:

— Машину они бросили здесь. — Он ткнул в маленький красный кружок. — Здесь взломали решетку, взяли подземное снаряжение. Дальше они могли отправиться куда угодно. Тут сотни тоннелей, штреков, шахт, природных пещер. Разумеется, на плане отражено далеко не все. Всего даже мы не знаем.

— Мои люди обшарят тридцать седьмой за сутки, — сказал Итцель.

— Нет. — Мерц снова сел к столу. — Они вооружены, перестрелки меня не устраивают. Я не хочу терять наших людей, да и они все нужны мне живыми… В крайнем случае, хотя бы Кригер и сенатор.

— Тогда? — вопросительно произнес фон Хепп.

— Перекроем выходы постами охраны. Рано или поздно — и скорее рано, чем поздно, — они появятся, если не захотят умирать с голоду.

— Но ведь они также нападут на охранников?

— Нет. Если идти в катакомбы, преимущество будет у них, если ждать на подготовленных и замаскированных позициях — у нас.

— Разумно.

— Конечно, Эберхард… Думаю, чрезвычайного положения объявлять не нужно, пусть все наши службы работают как всегда. Это всего-навсего пять человек, и из них повышенную опасность представляет разве что Кригер.

Напряжение за столом разрядилось. Были обсуждены некоторые детали, и совещание закончилось.

Эберхард фон Хепп заехал к себе за папкой с делом Кригера, он изучал его после разоблачения мистификации с Бергером. Вероника, которая недавно перебралась к нему, сразу обратила внимание на его расстроенный вид:

— Что случилось, дед?

— Ничего особенного. Но тебе я запрещаю пока выходить отсюда.

— На Фортресс напали враги?

— Не говори глупостей.

— Так что произошло?

— Сбежал твой подопечный вместе со всей компанией, — неохотно признался фон Хепп.

— Рэнди Стил?!

— Да, к сожалению.

— Но он был уже наш…

— Просто он ловко запудрил тебе мозги, девочка. — Фон Хепп погладил ее по голове. — Не огорчайся. И у нас, старых волков, бывают неудачи, а ты только начинаешь жить…

— Вы поймаете его? — спросила Вероника с замиранием сердца.

— Конечно…

— И что с ним будет?

— Попробуем предложить пост начальника службы безопасности… Я спешу, Вероника. Отсюда ни ногой, ты поняла?

— Поняла.

Фон Хепп поцеловал внучку и ушел. Вероника обессиленно повалилась на диван. Рэнди и его друзья сбежали… Но это же сумасшествие! Неужели они не могли…

Раздался телефонный звонок, девушка схватила трубку:

— Вероника фон Хепп слушает!

— Привет…

Рэнди! Она сразу узнала его голос:

— Где ты?

— На тридцать седьмом.

— Да, но где конкретно?

— Конкретно? Как же это объяснить…

— На телефонном аппарате сбоку написан индекс красной краской. Посмотри.

— Нет тут никакого… А, вижу. МС-8.

— Я буду через полчаса.

Она швырнула трубку. Аппарат МС-8 на тридцать седьмом этаже. Вероника хорошо представляла, где это. В детстве она излазила с такими же сорванцами все запретные этажи и тоннели. Они составляли свои схемы, играя в войну, и вот пригодилось… А попадет туда Вероника, разумеется, не обычным путем — там уже все перекрыто. Ну и пусть. Она знакома с тайными коммуникациями Фортресса лучше, чем любой из надутых фюреров!

Далеко внизу Рэнди тоже повесил трубку. Этот телефон было нелегко разыскать. Они долго бродили по пещерам и узким сводчатым переходам, пока не нашли его в искусственной кубической пещере с укрепленным стальными профилями потолком.

— Не знаю, как Вероника сюда проберется, — пробормотал Рэнди, — но, если она сказала, что придет, значит, придет…

Как и обещала, Вероника появилась через полчаса, щурясь под пятью яркими лучами направленных на нее фонарей.

— Уберите же свет! — недовольно воскликнула она, нашарила Рэнди лучом своего фонаря и кинулась к нему на шею.

— Все в порядке, — засмеялся Рэнди.

— Я вижу, — улыбнулся Эванс.

— Я Вероника фон Хепп, — представилась девушка всем.

— Это мистер Флетчер, сенатор, — по очереди начал знакомить ее Рэнди. — Это мистер Эванс, это наш друг из России полковник Волков…

— Вы спасли его? Как здорово! Волков поклонился девушке.

— Вы кое-чем обязаны Веронике, полковник, — сказал ему Рэнди. — Это она сообщила мне о вас…

Волков было заговорил, но его речь заглушил изумленно-испуганный возглас Вероники:

— Боже! Это же Эрвин Кригер!

— Он на нашей стороне, — успокоил ее Рэнди. — С самого начала, но я не мог тебе сказать. Помнишь мои расспросы?

— Кригера больше нет, — сказал Хойланд. — Меня зовут Джон Хойланд, можете называть меня Джон.

— Вот это да, — протянула девушка и тут же деловито перебила саму себя: — Не будем попусту терять время, надо подумать, как нам удрать из Фортресса.

— Подождите, Вероника, — произнес Хойланд, — не так быстро. Сначала давайте поговорим.

Они расселись на бревнах, некогда предназначавшихся для укрепления стен.

— Вероника, — Хойланд положил ладонь на рукав ее комбинезона, — пока мы не собираемся покидать Фортресс.

— Не понимаю…

— У нас есть конкретные задачи, и мы должны выполнить их.

— Да как же вы их выполните? Вас убьют!

— Мы надеемся на вашу помощь. Вы сумели пробраться сюда, к нам. Почему бы и нам не суметь пробраться кое-куда по вашим указаниям?

— Под моим руководством, вы хотите сказать, — поправила Вероника.

— Нет, по указаниям. А вам надо вернуться. С нами вы подвергаетесь опасности.

— Я от Рэнди никуда не уйду. Он обещал увезти меня в Америку.

— И увезу, Вероника, — сказал Рэнди, — но…

— Никаких но! Хотите, чтобы я вам помогала, — слушайтесь меня.

Хойланд добавил в голос строгости:

— Для вас это продолжение детских игр, Вероника. Вы не понимаете…

— Это вы не понимаете, Джон! Я там, где Рэнди, вот и все. Такова моя воля. Или вы подчиняетесь, или я ухожу, и выпутывайтесь сами, как хотите.

Молчание было ответом. Потом Хойланд благоразумно сменил тему:

— Вероника, вы знаете об «Илзе-41»?

— Это какое-то непобедимое оружие…

— Вирус смертельной болезни, — уточнил Хойланд. — Его надо нейтрализовать… Мерц говорил мне, что способ есть.

— Джон, я ничего не знаю об этом.

— А о том, что находится в зале триста тридцать восемь на тридцать третьем этаже?

— Тоже. А что там находится?

— Мы бы хотели это узнать… Как можно туда попасть?

— Никак. Бронированные двери, взвод охраны, компьютерное управление замками. Без меня — никак, — торжествующе добавила она.

— А с вами?

— Со мной — можно попытаться. Что бы они там ни скрывали, это для них настолько важно, что они на все случаи перестраховались. Этот зал опутан настоящей паутиной секретных шахт и тоннелей, и я…

— Как это может быть? — недоуменно спросил Волков. — Ведь эти шахты должны пересекать другие уровни?

— Да нет же! Вы представляете себе Фортресс как слоеный пирог — один этаж над другим? Такая конструкция давно бы провалилась. Нет, они совпадают только частично, а в основном сильно сдвинуты относительно друг друга и лежат на естественных платформах. А зал триста тридцать восемь, тот вообще где-то сбоку, чуть ли не в отдельной скале вырублен. К нему проложены тоннели, шахты, коридоры — сверху и снизу, — и по крайней мере половина из них мне известна.

— Вы могли добраться до этого зала и ни разу не побывали там? — удивился Хойланд. — А как же детское… Женское любопытство?

— За такое любопытство они даже внучку фон Хеппа не похвалили бы, — вздохнула Вероника. — Но дело не в этом, я бы все равно туда залезла. Но там столько хитростей… Нужны мужской ум и мужская сила. Вместе мы туда, думаю, проникнем. Если вы обещаете и потом не отсылать меня!

— Обещаем, — ответил Рэнди. — Шантажистка!

— После нашей вылазки, — добавил Хойланд, — боюсь, мы и возможности такой не будем иметь… Поэтому вот что, Вероника. У входа в лабораторный сектор есть такая комнатка, вроде медпункта…

— Конечно, я знаю! Это и есть медпункт. Я ведь медсестра, я дежурю там…

— Тогда вам, наверное, нетрудно будет выполнить мою просьбу. Нужно подняться туда и принести из шкафчика ампулы с маркировкой «Роуз-51». Это лекарство, необходимое сыну мистера Флетчера…

— Смотря кто сейчас дежурит. А, все равно! Отошлю под каким-нибудь предлогом, я же Вероника фон Хепп! Ждите, я принесу ампулы.

 

21

Флетчер бережно принял принесенную Вероникой в небольшой наплечной сумке коробку с ампулами — не было для него на всей Земле большей драгоценности. Хотя ампулы располагались в специальных ячейках, что сводило к минимуму риск разбить их, сенатор укутал коробку полосами ткани от разрезанной ножом плащ-палатки, а сумку повесил на плечо. Расставаться с ней он не был намерен.

Вероника уверенно вела за собой пятерых мужчин. В катакомбах тридцать седьмого уровня она ориентировалась великолепно. После часа пути через тоннели и пещеры, которые даже Хойланд, знакомый с планами, не нашел бы и за год, они прошли через замаскированную в стене узкую дверцу. За ней пролегал круглый горизонтальный тоннель, освещенный редкими желтыми лампами. Многочисленные боковые ответвления вели в темноту.

— Большинство этих нор — ловушки, — сообщила Вероника. — Мины, обвалы, колодцы, что хотите…

— Шпионов боятся? — обронил Рэнди с усмешкой.

— Своих они боятся, — отозвался Хойланд. — Заговорщиков…

— Теперь я понимаю, — промолвил Рэнди, — почему эта дверца даже не заперта.

— Не только поэтому, — сказала девушка. — Она ведь для экстренных случаев. А в таких случаях и ключа может не оказаться, и код может забыть или вообще не знать тот, кому придется действовать… Мало ли что… Но через эту дверь много куда можно попасть. А там, куда мы идем, конечно, все заперто…

Дальше следовал ряд вертикальных шахт с лестницами из ржавых металлических скоб. Прежде чем подтянуться и влезть в третью шахту от входа, Вероника предупредила:

— Нам предстоит ползти вверх до тридцать третьего… Как твоя рука, Рэнди?

— Могу раздавить еще хоть сотню стаканов.

— Тогда вперед…

Рэнди преувеличил. Уже на середине пути его рана начала отчаянно саднить, он в кровь искусал губы. Но хуже всего приходилось Волкову — давали о себе знать и возраст, и последствия пыток, и боль в боку. Хойланд и Эванс помогали ему, как могли, в тесной трубе, а сенатор Флетчер поддерживал Рэнди, видя, что с ним происходит. Мешали и тяжелые штурмовые винтовки, и вещмешки. Кое-что, менее нужное, пришлось бросить. Наконец один за другим вслед за Вероникой все втиснулись в горизонтальный коридор, там долго лежали, задыхаясь, на холодном металлическом полу.

Идти дальше пришлось полусогнувшись под низким потолком. Они миновали зону, где за тонкой сталью стены грохотала какая-то машина, наполняя тоннель вибрацией. А впереди дорогу загораживала массивная решетка со здоровенным замком.

— Все, дальше я не была, — призналась Вероника. — Ломать замки мне не под силу.

— Откуда же ты знаешь, что эта дорога ведет к залу триста тридцать восемь? — спросил Рэнди.

— Знаю. Чертила планы, сопоставляла. Тут ведь не только этот проход, есть и другие, но этот я лучше изучила, а в тех того и гляди напорешься на мину.

Хойланд приблизил ствол автомата к замку и короткой очередью вышиб его из петель. Вероника ринулась было вперед, но Хойланд отодвинул ее за спину.

— Стоп. Если кому-то суждено наступить на мину, желательно, чтобы это были не вы. Лишиться проводника — непозволительная роскошь.

Метров через двадцать, после двух поворотов, они уперлись в запертую железную дверь.

— Этот замок нашим ключом не открыть. — Хойланд подергал ручку. — Сработано на совесть.

Волков опустился на колени возле двери, посветил в замочную скважину фонарем, потом зажигалкой.

— Да-а, трудновато будет… Где наше снаряжение?

Он порылся в вещмешках, вынимая крючья для вбивания в скальные трещины и молотки для них, осматривая крепления тросов и зажимы. С оси одного из таких зажимов Волков снял стальную пружину и при помощи молотка стал придавать ей форму коленчатого вала, используя зажим как тиски. Поминутно он прерывал работу, вставлял свою импровизированную отмычку в замок, качал головой и переделывал все снова.

Через час с четвертью усилия Волкова увенчались успехом. Отмычка повернулась в замке со скрежетом и двойным щелчком.

— На конкурсе взломщиков я не занял бы призового места, — скромно заметил Волков. — Но пройти мы можем…

Он толкнул дверь, распахнувшуюся со скрипом. За ней располагался небольшой тамбур. В потолке квадратного помещения виднелся плотно пригнанный люк, к нему вела крутая лесенка. Хойланд поднялся, уперся в крышку руками, она подалась. Люк был не заперт, но, судя по сыпавшейся трухе, не открывался много лет. Хойланд направил луч фонаря в зияющий черный провал.

— Здесь какая-то паутина, — сообщил он. — Не нравится мне это, потому что она явно искусственная.

— Спускайтесь, — сказал Эванс. — Это моя специальность.

Он исчез в проеме люка, и минут двадцать оттуда доносилось только его прерывистое дыхание, потом раздался украшенный нотками гордости за хорошо сделанную работу голос:

— Готово, идите сюда…

— Что здесь было? — полюбопытствовал Рэнди, забравшийся наверх первым.

— А вот, смотрите… — Эванс указал на маленький механизм, присоединенный к серому баллону. — Стоило задеть паутину — и комната заполнилась бы газом…

— М-да… — Рэнди рассматривал баллон. — Серьезная штука.

— Если я все правильно рассчитала, — произнесла Вероника, — мы должны находиться прямо под залом триста тридцать восемь.

В углу на стене была укреплена плоская металлическая коробка с двумя рычагами вроде рубильников. Рэнди ухватился за один из них.

— Стоп, — сказал Эванс.

— Что такое? — Рэнди обернулся. — Опасаетесь нового сюрприза? Вряд ли, их было предостаточно по дороге… ЭТО должно открывать вход.

— Видимо, так… И мы окажемся в зале триста тридцать восемь.

— Куда мы и стремились.

— Да… Сомневаюсь, что внутри зала есть живая охрана, кому бы доверили при такой секретности, но уж телекамер и микрофонов там точно по сотне на квадратный метр…

— Не думаю, — произнес Хойланд. Эванс посмотрел на него:

— Почему?

— Из-за той же секретности… Они — я имею в виду Мерца, фон Хеппа и, может быть, еще нескольких посвященных — очень тщательно прячут то, что находится в этом зале. А вся эта следящая электроника — монета с двумя сторонами. Нужны операторы, да и подключиться кто-нибудь может… Нет, телекамер там нет, но нам от этого вряд ли легче.

— Почему?

— Потому что, раз так, входы должны быть оборудованы особенно изощренной сигнализацией, ведущей только и прямо к Мерцу и фон Хеппу.

— Вы правы, — вздохнул Эванс. — Посмотрим…

Он приступил к тщательному обследованию коробки с рычагами. Далеко не сразу он разобрался в том, как действует сигнализация, и сумел отключить ее, но потом тихо воскликнул:

— Есть!..

Он перекинул рубильник. Послышалось тихое жужжание, и с потолка опустилась на выдвижных штангах прямоугольная плита размером примерно полметра на метр, с раскладной лестницей. Но за ней не открывалось никакого прохода, просто выемка в потолке, и все. Озадаченный Эванс толкнул второй рычаг. Плита поднялась на прежнее место.

— Опустите-ка снова эту штуку, — сказала Вероника.

Эванс выполнил просьбу. Вероника подняла руку и коснулась пальцами шероховатой поверхности, прятавшейся под плитой.

— Это же просто слой линолеума…

Рэнди выхватил нож и вспорол линолеум по периметру люка. Стволы штурмовых винтовок уставились в образовавшуюся дыру. Оттуда лился мягкий желтоватый свет — и ни звука, ни движения внутри.

По раскладной лестнице они поднялись наверх и очутились в комнате, а не в зале.

Она была совсем невелика — шесть человек могли разместиться здесь с трудом. По обе стороны внушительной сейфовой двери висели бра с желтыми абажурами, такая же дверь была напротив. В центре комнаты стоял стол, на нем компьютер, кабель от которого уходил в стену. За столом — вращающееся кресло. Больше в комнате не было ничего.

— Значит, за одной из этих дверей, — проговорил Хойланд. — Одна ведет в Фортресс, а вторая… Какая, Вероника?

— Это выход. — Девушка уверенно указала на одну из дверей. — Я хорошо представляю расположение комнаты.

— Значит, нам надо открыть вторую.

— Только без шума, — сказал Эванс. — Там же охрана снаружи.

Вероника рассмеялась:

— Можете тут хоть бомбу взрывать. Эта дверь — в полметра толщиной…

— Но как открыть другую? — задумчиво пробормотал Хойланд. — Тут пружинкой не обойдешься…

Медленно, как в полусне, Рэнди подошел к двери. У него вдруг заболела голова.

 

22

Рэнди стоял перед дверью, которую нельзя было открыть… Но которую НУЖНО было открыть. Он, Рэнди Стил, ТОТ, КОГО ЖДАЛИ, мог открывать запертые двери… Когда-то мог. Когда-то он мог делать такое, что недоступно даже Проводнику Тигг Илиари. Эти тайные силы пробуждались в нем… Когда было НЕОБХОДИМО. Потом они умерли… Или просто спят? Нужно сосредоточиться. Нужно вспомнить…

Он закрыл глаза. Как когда-то давно, ощущение нематериальной пустоты завладело им. Он стал призрачным облаком, он мог легко проникнуть сквозь дверь, проскользнуть между атомами. Но ему нужно не это, ему нужно ОТКРЫТЬ дверь… Замок. Он был внутри замка, он был каждой его деталью. Он поворачивался вместе с асимметричными медными цилиндрами, он продвигался миллиметр за миллиметром с массивными стальными стержнями, выходящими из пазов, он останавливал электрический ток в системе сигнализации…

Все. Дверь была открыта.

— Как это?! — воскликнула Вероника. — Рэнди… Что происходит? КТО ТЫ ТАКОЙ?!

— Может быть, — устало ответил Рэнди, — я и не совсем обычный человек… иногда… но это не моя заслуга. Я расскажу тебе все потом, Вероника. Верь мне. У нас очень мало времени.

Они вошли.

В длинном низком зале было полутемно. Рядами вдоль стен стояли прозрачные колонны метра два высотой, заполненные голубоватой жидкостью. Возле каждой колонны в ребристых контейнерах пульсировали то малиновым, то бледно-зеленым светом причудливые кристаллы, усеянные пирамидальными иглами. Это были креоны, пожиратели информации. Дамеон вложил в них только одну программу, она и выполнялась сейчас.

Внутри колонн находилось то, что можно было принять за скелеты, на которых оставалось еще довольно гниющей плоти. Это и впрямь были скелеты, но все с ними обстояло наоборот. Плоть не гнила, не разлагалась, напротив, она НАРАСТАЛА. Так по командам креонов рождались воины мертвой планеты, так здесь восставала из небытия сила, которую ни Хранители Ордена, ни кто-либо другой на Земле не смог бы остановить, если бы процесс завершился.

Вероника в ужасе попятилась к двери, увлекая за собой остальных:

— Идемте отсюда!

Отвратительный скрежет и визг был ей ответом. Откуда-то (никто не успел заметить откуда) возникло чудовище, преграждая путь. Панцирь монстра состоял сплошь из металлических пирамидок с синеватым отливом, там, где должна быть голова, разверзалась какая-то немыслимая треугольная пасть. Суставчатые щупальца извивались, лязгая сочленениями, оптические устройства на тонких выдвижных стеблях, казалось, просверливали людей злобным взглядом. Цербер Дамеона выглядел неповоротливым, но отнюдь не был таким. Он стремительно приближался к людям.

— Делорг! — закричал Рэнди. — Стреляйте!

Шквал огня обрушился на монстра. С треском лопнуло одно из оптических устройств, потом второе, судорожно задергались щупальца. Рубиновые огни тревожно заметались на поверхности панциря. Чудовище взревело. Координация его движений нарушилась, но оно по-прежнему было опасным.

Ураганный огонь отбросил цербера к стене. Неуправляемое щупальце нанесло удар по колонне у самой двери. Прозрачный пластик треснул, жидкость начала вытекать на пол, слабо мерцая. Чудовище снова взвыло, словно в отчаянии.

Однако свинцовый ливень не мог ни остановить делорга, ни сколько-нибудь серьезно повредить ему. Оставалось последнее средство. Рэнди взглянул на Хойланда, потом на Эванса. Трое Хранителей поняли друг друга без слов. То, что они должны были сделать сейчас, могло оказаться более опасным для них, чем металлический монстр…

Оранжевая молния метнулась от Рэнди к Хойланду, от него к Эвансу и вновь замкнулась на Рэнди. Огненный треугольник Илиари опустошал всех троих изнутри, но он парализовал и делорга, высасывая его энергию, рассеивая в воздухе. Несколько секунд, не больше, дало им это утроенное усилие, но оно не было бесплодным. — Бежим! — крикнул Рэнди.

Они успели проскочить — все, кроме него. Скелет внутри поврежденной колонны могучим ударом разбил пластик изнутри. Рука, похожая на иссохшую лапу мертвой птицы, вцепилась в предплечье Рэнди, обдирая плоть об острые края разлома.

Из коридора Хойланд дал длинную очередь. Череп мертворожденного существа разлетелся вдребезги, хватка ослабла. Рэнди вырвался и тут же оказался в коридоре. Искалеченный делорг полз к двери. Лишь невероятным напряжением воли Рэнди сумел закрыть ее, и сразу изнутри обрушились сотрясающие сталь удары, сопровождаемые тоскливым воем на высоких тонах.

Рэнди брезгливо стряхнул с плеча ошметья чуждой плоти, так и не ставшей живой.

 

23

Вероника плакала, Рэнди утешал ее, как мог.

— Что это было? — пробормотал Волков. Хойланд пронзительно взглянул на него:

— То, ради чего и построили Фортресс. То, что пришло извне, что готовится нанести удар по земной цивилизации.

— ИЗВНЕ?! Уж не хотите ли вы сказать…

— Да, — холодно бросил Хойланд.

— Я вам не верю! Это же бред…

— Послушайте, — сказал Хойланд с раздражением, — мне совершенно все равно, верите вы мне или нет. Отойдите, не мешайте…

Он сел за компьютер.

— А если… — начал было Флетчер.

— Поздно, сенатор! Разве для того мы сюда пробирались, чтобы теперь самих себя ловить на «если»? Эту машину не зря здесь прячут! Если и можно найти что-то принципиально важное, так только здесь!

Хойланд включил компьютер, экран монитора осветился. Появился прямоугольник с немецкой надписью:

ВАС ПРИВЕТСТВУЕТ КОМПЬЮТЕР «ТОРНАДО».

БЕЗОПАСНОСТЬ ОБЕСПЕЧЕНА ПОЛНОСТЬЮ.

ВЫ НАХОДИТЕСЬ ВНЕ ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ПЕРИФЕРИЙНЫХ СЕТЕЙ ФОРТРЕССА.

ВВЕДИТЕ ЛИЧНЫЙ КОД ЭБЕРХАРДА ФОН ХЕППА.

— Приехали, — прокомментировал Рэнди, оставивший все еще всхлипывавшую девушку и наблюдавший из-за плеча Хойланда. — Откуда же нам знать его чертов код?

— Может быть, его имя? — предположил Хойланд. — Но и тут есть три варианта. «Эберхард фон Хепп», «фон Хепп» и просто «Хепп»…

— Вероника! — Рэнди сделал шаг к девушке.

— Я не знаю…

— Надо же что-то пробовать, — Рэнди сам набрал на клавиатуре фамилию «Хепп» и нажал Enter. На экране возникли красные строчки:

КОД НЕ ОПОЗНАН. ПОВТОРИТЕ. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.

В СЛУЧАЕ ПОВТОРНОЙ ОШИБКИ БУДЕТ ОБЪЯВЛЕНА ТРЕВОГА.

— Черт! — Рэнди ударил кулаком по столу. — Черт, как нам сейчас пригодился бы хакер!

— Боюсь, обойти пароль никак не удастся, — сказал Эванс.

Рэнди стиснул голову в ладонях. Какие-то смутные призраки метались в его сознании.

— Я знаю пароль, — произнес он.

— Вы, Хранитель?! Вам удалось…

— Может быть, и нет. Может быть, я просто догадался. Приготовьтесь к отходу. Если я ошибаюсь, нам придется поскорее уносить отсюда ноги.

Хойланд уступил место за клавиатурой. Рэнди сел и ввел одно только слово.

ВЕРОНИКА

На экране появилась следующая надпись:

ПОВТОРИТЕ КОД ДЛЯ СРАВНЕНИЯ.

Рэнди еще раз набрал «Вероника». Компьютер ответил: «Код опознан. Доступ разрешен».

— В общем, — невозмутимо сказал Хойланд, — этого можно было ожидать.

Синий фон сменился черным, и экран покрылся ярко-желтыми строками немецкого текста.

ПРОГРАММА ROSE GENERAL.

ROSE GENERAL ПРОГРАММА НЕЙТРАЛИЗАЦИИ.

АКТИВИРОВАТЬ В СЛУЧАЕ РАЗРУШЕНИЯ ГЛАВНОЙ ПРОГРАММЫ «ТОРНАДО» И НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ УГРОЗЫ ВТОРЖЕНИЯ ПРОТИВНИКА.

Далее шел мелкий текст в окнах диалогового запроса.

ОПЦИИ ПРОГРАММЫ ROSE GENERAL:

1. Нейтрализация готовых к боевому применению ресурсов «Илзе-41».

2. Нейтрализация + уничтожение всех файлов, содержащих теоретические и практические данные по производству «Илзе-41».

3. Нейтрализация + уничтожение файлов + взрыв лабораторий.

4. Нейтрализация + уничтожение файлов + взрыв лабораторий + взрыв зала триста тридцать восемь. Полная нейтрализация.

5. Отмена и выход из программы.

— Я не понимаю, — пробормотал Волков.

— Чего вы не понимаете? — спросил Хойланд.

— Ведь вы говорили, что «Илзе-41» — смертельный вирус. Зачем же его… Нейтрализовывать? Выпустили бы на противника, что в Фортрессе, что снаружи. А сами… Ну, какие-нибудь специальные маски надели бы… Неужели, имея дело с вирусами, они ничего такого не придумали?

— Никакие маски не нужны. Население Фортресса иммунизировано.

— Вот видите!

— Дело здесь в другом. Если Фортрессом займутся всерьез, две-три отраженных таким способом атаки по сути мало что изменят, а пробы «Илзе» попадут в руки землян.

— Землян?! О господи… Ну и что?

— Будет найдено средство против него. Вы действительно не понимаете или все еще не верите?! Представьте, что Фортресс захвачен, что здесь они потерпели неудачу… Но те, кто скроется, смогут начать все сначала. Мерц, я полагаю, единственный внеземлянин здесь, но как можно быть уверенным? И, может быть, рано или поздно другой делорг достигнет Земли. Они не могли обойтись без такой программы, как эта. Если они отдадут «Илзе» и технологии Дамеона, все кончено, все пропало для них.

— Еще и потому кончено, — добавил Эванс, — что Земля не готова владеть технологиями Дамеона. Возможно, не будет готова никогда. Возможно, это Знание — чистое, кристаллизованное Зло, способное привести к катастрофе любое сообщество разумных существ. Но Землю с ее противоречиями все же скорее! Тогда новый делорг найдет здесь мертвую, непригодную для жизни планету, совершенно им ненужную.

Рэнди установил курсор на четвертый пункт.

— Ой, — испугалась Вероника. — А ты не взорвешь все прямо сейчас?

— Нет, разумеется.

— И все-таки… Не лучше ли выбраться отсюда, рассказать людям…

— Вероника, — произнес Рэнди с глубокой печалью, — я далеко не уверен, что выбраться нам удастся. Но если и так, тогда мы ничего уже против них не предпримем. Они успеют первыми. Не берусь предугадывать, как именно они поступят после нашего бегства из Фортресса, но…

Цвет экрана изменился на светло-голубой, в окне сверху показались черные буквы:

РАЗРУШЕНИЕ ГЛАВНОЙ ПРОГРАММЫ «ТОРНАДО» НЕ ПОДТВЕРЖДЕНО.

ВЫ УВЕРЕНЫ, ЧТО ГЛАВНАЯ ПРОГРАММА «ТОРНАДО» РАЗРУШЕНА?

Рэнди ответил «да», и на экране появились новые опции:

ПУНКТ А: НЕЙТРАЛИЗАЦИЯ РЕСУРСОВ «ИЛЗЕ-41».

МЕТОД НЕЙТРАЛИЗАЦИИ: Al, A2.

РЕКОМЕНДОВАН МЕТОД А2, БОЛЕЕ МЕДЛЕННЫЙ И БОЛЕЕ НАДЕЖНЫЙ.

ПРИ УСТАНОВКЕ ЗАДЕРЖКИ МЕНЕЕ 60 МИНУТ РЕКОМЕНДОВАН МЕТОД А1.

ПУНКТ В: УНИЧТОЖЕНИЕ ФАЙЛОВ ДАННЫХ ПО ПРОИЗВОДСТВУ «ИЛЗЕ-41» НА РЕЗЕРВНОМ КОМПЬЮТЕРЕ «ТОРНАДО-2».

1 — СОХРАНИТЬ ИНФОРМАЦИЮ ДЛЯ ВОССТАНОВЛЕНИЯ С КЛЮЧОМ «АЛЬФА».

2 —НЕ СОХРАНЯТЬ ИНФОРМАЦИЮ ДЛЯ ВОССТАНОВЛЕНИЯ.

ПУНКТ С: ВЗРЫВ ЛАБОРАТОРИЙ. ЗАДЕРЖКА.

1 — НЕМЕДЛЕННЫЙ ВЗРЫВ.

2 — ЗАДЕРЖКА ОТ 1 ДО 60 МИНУТ.

3 — ЗАДЕРЖКА СВЫШЕ 60 МИНУТ. ПУНКТ D: ВЗРЫВ ЗАЛА 338. ЗАДЕРЖКА.

1 — НЕМЕДЛЕННЫЙ ВЗРЫВ.

2 — ЗАДЕРЖКА ОТ 1 ДО 60 МИНУТ.

3 — ЗАДЕРЖКА СВЫШЕ 60 МИНУТ.

— Установите тридцать минут, — сказал Хойланд. — Мы успеем уйти.

— Уйти, но куда?

— К арсеналу на тридцать девятом. Его также необходимо взорвать. Нельзя оставлять им главный склад оружия и боеприпасов.

— А другие опции?

— Нейтрализация — быстрая, раз меньше часа… Файлы, конечно, уничтожить полностью.

Рэнди выбрал нужные строки, ввел время задержки взрывов тридцать минут. Компьютер отреагировал новой надписью.

КОНФИГУРАЦИЯ ПРОГРАММЫ ROSE GENERAL СОХРАНЕНА.

УСТАНОВИТЬ ЛИ ВОЗМОЖНОСТЬ ПРЕКРАЩЕНИЯ ВЫПОЛНЕНИЯ ПРОГРАММЫ ROSE GENERAL?

ДА? НЕТ?

«Нет», — ответил Рэнди.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

ВЫ ВЫБРАЛИ ПОЛНОСТЬЮ АВТОНОМНЫЙ РЕЖИМ РАБОТЫ

ПРОГРАММЫ ROSE GENERAL.

ЗАДЕЙСТВОВАНА СИСТЕМА АВТОНОМНОГО ПИТАНИЯ.

СВЯЗЬ С КОМПЬЮТЕРОМ «ТОРНАДО-2» БУДЕТ ПРЕКРАЩЕНА ПОСЛЕ ВЫПОЛНЕНИЯ ЗАДАЧИ.

УСТАНОВЛЕНИЕ СВЯЗИ С ДРУГИМИ КОМПЬЮТЕРАМИ ФОРТРЕССА НЕВОЗМОЖНО.

ПРЕКРАЩЕНИЕ ВЫПОЛНЕНИЯ ПРОГРАММЫ НЕВОЗМОЖНО.

АКТИВИРОВАТЬ ПРОГРАММУ?

«Да».

ПРИНЯТО.

КОНЕЦ СООБЩЕНИЙ.

Экран мигнул и загорелся ровным красноватым светом. — Уходим, — сказал Хойланд.

 

24

Когда Генриху Мерцу доложили о гибели зала триста тридцать восемь, дезактивации вируса и взрыве лабораторий, он долго сидел за столом, закрыв лицо руками. Он пал жертвой собственных мер безопасности. Доступ в комнату перед залом триста тридцать восемь имели только он сам, Эберхард фон Хепп и несколько особо доверенных лиц. Чтобы полностью исключить любые возможности вмешательства, компьютер «Торнадо» был изолирован от внутренних сетей Фортресса. Даже компьютер «Торнадо-2», установленный в другом помещении, служил лишь для хранения информации, но не мог использоваться для управления. И вот… Все погибло. «Торнадо-2» они тоже, конечно, опустошили, но это как раз не так страшно. Мерц многое помнит, а остальное можно восстановить…

Но как они могли пробраться туда? Без проводника, знающего Фортресс как свою квартиру, это невозможно. Кто же стал предателем? Но и с проводником… Надо было отпереть двери, отключить сигнализацию… И личный код Эберхарда фон Хеппа! Кто мог дать им его? А если никто, значит…

Все-таки Орден. Сила Илиари столкнулась с силой Дамеона.

Нет, ничто не потеряно. Найти их, взять живыми! Испробовать все методы, чтобы проникнуть в тайны Ордена! Стражи Времени, безусловно, у них, а может быть, и многое другое… И тогда… Все еще можно изменить.

Пришел фон Хепп. Он получил доклад о катастрофе одновременно с Мерцем, но начал не с этого.

— Вероника исчезла, — сказал он. — Я запретил ей выходить, но она… И ее нигде нет…

— Вот как?

— Она ведь работала с Рэнди Стилом и, боюсь, переоценила себя. Я сам сообщил ей об их бегстве. Думаю, она отправилась на их поиски, чтобы разъяснить им безнадежность ситуации, убедить вернуться…

— Пожалуй, вы правы. А получилось наоборот… Они убедили ее. Что ж, теперь мы можем догадаться, кто провел их к компьютеру «Торнадо».

— Провести мало. Она не знала моего личного кода, хоть это и было ее имя…

— Она тут ни при чем. Эти люди, все или некоторые из них, из Ордена Илиари. Мы должны найти Веронику.

— Генрих, я должен иметь гарантии, что с ней ничего не случится. Как бы она ни поступила…

— Конечно, с ней ничего не случится, Эберхард. Я не человек, и мстительность мне чужда, если она нерациональна. Вероника нужна мне живой не меньше, чем они. Я намерен использовать ее как одно из средств давления.

— Вы надеетесь…

— Я надеюсь радикально изменить положение. Они нанесли удар, но не выиграли войну. Тайны Ордена — оружие более могущественное, чем все, что мы имели до сих пор. И они будут принадлежать нам.

— Но мы потеряли делорга.

— Найдя доступ к Стражам Времени, я вызову тысячу делоргов.

— Эти пятеро еще не в наших руках.

— Да, но они не смогут покинуть Фортресс.

 

25

Пробираясь вслед за Вероникой по частично обвалившемуся тоннелю по колено в грязной воде, Хойланд припоминал известные ему сведения об арсенале на тридцать девятом уровне, в противоположном от центра управления крыле. Арсенал представлял собой анфиладу залов общей протяженностью более двух миль. Под склады оружия и боеприпасов использовались лишь некоторые из этих залов, в остальных базировалась строительная техника. На двадцать пятом этаже подходило к концу строительство нового арсенала, герметичного, с микроклиматом, автоматическим контролем температуры и влажности, и часть оружия уже перевезли туда. А на тридцать девятом освободившиеся помещения начали переоборудовать для установки дополнительных генераторов: мощности старой электростанции на сороковом не хватало, потребности Фортресса в энергоснабжении росли.

Вероника сделала знак остановиться.

— Почти пришли, — сказала она. — Перед нами зона строительства генераторных залов. Другой дороги к арсеналу отсюда нет.

За расширяющимся ответвлением тоннеля горел яркий свет, слышался грохот коперов для забивки свай, рев бульдозеров, отрывистые команды. Внезапно все эти звуки перекрыл вой сирены, и откуда-то сверху загремел голос, повторявший по-немецки:

— Внимание, всеобщая тревога. Внимание, всеобщая тревога. Прекратить все работы, техническому персоналу немедленно приступить к эвакуации в сектор три. Внимание…

— Думаю, они изолируют все уровни, — произнесла Вероника. — Откуда им знать, что мы здесь…

— Здесь арсенал, — сказал Хойланд. — Внимание к особо важным объектам, конечно, будет повышенным… Нам нужно торопиться.

Они двинулись вдоль тоннеля и едва оставили позади похожий на раструб воронки выход в рабочую зону, как за их спинами с низким гудением опустилась вертикальная броневая плита.

— Дьявол! — выругался Рэнди.

— А чего вы ожидали, Хранитель? — Хойланд пожал плечами.

Маневрируя между замершими машинами, они пересекли опустевший сектор строительства. У больших двойных ворот арсенала их также встретили тишина и безлюдье.

— Там, внутри, — произнес Хойланд, — есть охрана, и, боюсь, с другой стороны на лифтах прибывает подкрепление.

— Тогда чего мы ждем? — Рэнди огляделся. — Вот бульдозер. Это не танк, но выбирать не приходится.

— Вероника, — Хойланд положил руку на плечо девушки, — вам лучше остаться здесь.

— Вот еще! Дайте мне пистолет.

— Охотно бы дал, но сейчас не время потакать дамским капризам. Вы нужны нам, мы не можем рисковать вами. И вы останетесь здесь.

Бросив на Хойланда сердитый взгляд, Вероника отошла в сторону. Пятеро забрались в кабину бульдозера, Хойланд запустил двигатель. Тяжелая машина с лязгом поползла к воротам. Нож бульдозера вышиб укрепленные створки, как картонные.

В арсенале было даже больше охранников, чем опасался Хойланд. Не получи они приказ во что бы то ни стало взять этих пятерых (шестерых, включая Веронику) живыми, положение было бы скверным. Но приказ существовал, и охранники стреляли по вползающему чудовищу весьма неуверенно. Вдобавок их ослепляли лучи включенных на бульдозере прожекторов, из-за которых хлестали ответные очереди штурмовых винтовок. Через несколько минут все было кончено: кого-то из охранников задели пули, другие попали под гусеницы, остальные отступили к лифтам и покинули арсенал.

— Скорее, — торопил Рэнди. — Сейчас сюда явится целая армия…

— Не явится, — сообщила подбежавшая Вероника.

— Почему?

— Я отключила питание лифтов.

— Молодец! — обрадованно воскликнул Рэнди.

— Сюда можно попасть не только на лифтах, — напомнил Хойланд. — Но времени у нас теперь немного больше…

Флетчер, Эванс и Волков шагали вдоль стеллажей с ящиками, в которых согласно маркировке были пистолеты, штурмовые винтовки, патроны, снаряженные магазины.

— Это не то, — бормотал Волков, — не то…

— Зато восстановим нашу боеготовность. — Флетчер открыл один из ящиков.

— Сюда! — позвал Эванс. Он обнаружил ящики со взрывчаткой и детонаторами для подземных взрывных работ.

— Да, это будет славный фейерверк для герра Мерца! — Волков удовлетворенно кивнул.

Вероника, Рэнди и Хойланд подошли к ним. Когда разбирали магазины к штурмовым винтовкам, Вероника сказала:

— Здесь, как раз над нами, проходят все основные коммуникации центра управления, все главные кабели. Когда вы взорвете арсенал, их уже вряд ли можно будет скоро восстановить. Тут так бабахнет, этажа три обрушится.

— А мы? — Рэнди взглянул на нее. — Тоже обрушимся?

— Мы спустимся на электростанцию. Пяти метров бетона тебе хватит для спокойствия?

— Но ведь там другие лифты?

— Да, огромные грузовые лифты.

— Их ты не могла отключить отсюда.

— Конечно, не могла! Они отключаются только наверху.

— Вот на них и прикатит армия.

— Отстань. С этим к мистеру Хойланду…

— Магистр Эванс, вам понадобится помощь, чтобы подготовить взрыв? — спросил Хойланд. Эванс отрицательно покачал головой. — Хорошо, тогда мы отправляемся на электростанцию. Там и посмотрим, как быть дальше.

Вероника провела их по коридору и указала на люк в полу. Волков налег на рычаг. Стальная плита полуметровой толщины медленно поднялась. Снизу ударили волны жара и адского грохота.

— Там, наверное, тоже охрана, — предположил Волков.

— Сейчас увидим. — Хойланд первым ступил на лестницу.

Громадный зал электростанции, освещенный призрачным красноватым светом, содрогался от рычания дизелей, получающих воздух с поверхности по системе трубопроводов. Между кожухами осей генераторных роторов были проложены металлические мостики, уходящие вдаль. Фермы опорных конструкций нависали над ними, сотни кабелей протягивались в различных направлениях, подмигивали красные и зеленые лампочки у распределительных щитов. Разговаривать здесь было нельзя — только кричать.

— Вероника, где лифты?! — заорал Хойланд, наклоняясь к уху девушки.

— Там, в дальнем конце!

Охраны не было видно. Впрочем, подумал Хойланд, зачем здесь охрана… Сюда же не доберешься иначе как на лифтах да через люк из арсенала. Тоннели-пандусы, видимо, перекрыты. И если они охраняли арсенал даже слишком хорошо (и не их вина, что безуспешно), о лифтах, надо полагать, позаботились… Но дежурные механики и электрики должны здесь быть? Не само же по себе все это крутится?

Хойланд на предельной громкости задал этот вопрос Веронике. Она кивнула и указала на расположенный посередине мостик. Хойланд зашагал вперед, остальные за ним.

Мостик привел их к большому распределительному щиту, над которым светилась схема силовых электролиний Фортресса. Возле пультов сидели, стояли и прохаживались человек десять в синих комбинезонах. Один из них заметил вооруженных людей, уцепился за телефонную трубку. Осталось неизвестным, как они ухитрялись говорить по телефонам в таком шуме, потому что автоматная очередь Хой-ланда сняла этот вопрос. Аппарат разлетелся на мелкие осколки.

Флетчер и Волков держали техников на прицеле. Хой-ланд осмотрелся, открыл угловую дверь, покрытую облупившейся бурой краской. За ней он увидел комнату-бункер с клепаными стенами. На столе возвышались термосы, поблескивали в свете унылой голой лампочки стаканы с недопитым кофе. Телефонный аппарат, стоявший на полке у двери, Хойланд отключил выстрелом. Затем он вышел и прокричал по-немецки:

— Те, кто хочет жить, — сюда! Кто не хочет — руки за голову и к перилам!

Первую опцию предпочли все, начисто проигнорировав вторую. Когда дежурный персонал станции набился в тесный-бункер, где было немного тише, чем снаружи, Хойланд задал вопрос:

— Кто из вас старший?

Вперед выступил пожилой человек с седой шевелюрой:

— Я. Инженер-энергетик Ганс Брукхард.

— Значит, вы отвечаете за всех. Попытка высунуть нос из этой комнаты наказывается смертью. Ясно?

Брукхард покорно кивнул. Волков остался охранять бункер снаружи, а Хойланд, Флетчер, Вероника и Рэнди вернулись в арсенал. Тишина и прохлада после жары и шума электростанции принесли несказанное облегчение всем четверым.

Эванс заканчивал свои приготовления.

— На станции все в порядке, — сообщил ему Хойланд.

— Почему вы так кричите?

Хойланд и впрямь по инерции говорил вдвое громче обычного.

— У вас все готово?

— Готово. Запускаю химический взрыватель с пятиминутным замедлением.

— Подождите. Нужно отнести вниз несколько ящиков со взрывчаткой.

— Зачем?

— Взорвем шахты грузовых лифтов. На плане был обозначен вход в бомбоубежища сорок первого уровня с электростанции. Если мы не уйдем этим путем, не знаю, как мы вообще это сделаем…

— Этот вход непросто будет открыть, — сказала Вероника.

— Да, возможно, и там придется взрывать. Поэтому берите ящики, и вниз.

В тишине раздался резкий звонок. Эванс покосился на телефонный аппарат на стене. Звонок повторился.

— Ответить?

— Почему бы и нет? — сказал Хойланд, пожимая плечами.

Эванс снял трубку, послушал, потом протянул трубку Хойланду:

— Это Мерц. Он хочет поговорить с вами.

После секундного колебания Хойланд взял трубку.

— Слушаю.

— Кригер? Говорит Мерц. Вы совершаете очень большую ошибку…

— Да? Не думаю.

— У вас нет ни единого шанса.

— Разве? — Кригер кивнул Флетчеру, Веронике и Рэнди, сделал жест, означающий, чтобы они не тянули с переноской ящиков.

— Ну, если только в ваши планы не входит героическое самоубийство. Но ошибка не в том, Кригер. Это, если хотите, историческая ошибка. Две самые могущественные силы на Земле, и не только на Земле, — Дамеон и Орден Илиари — должны были с самого начала стать не противниками, а союзниками. Представьте, чего мы могли бы добиться вместе…

— Вы — уже ничего.

— Кригер!

Хойланд повесил трубку. Трое уже ушли с ящиками вниз. Эванс повернул винт внутри металлической коробочки, раздавил хрупкое стеклышко. Кислота закапала на проволоку, через пять минут она разъест ее. Эванс и Хойланд взяли ящики, спустились на станцию, закрыв за собой толстую броневую плиту люка.

За ревом дизелей взрыва они не услышали, но ощутили его. Это было похоже на одновременный удар по телу со всех сторон боксерскими грушами.

— Что теперь?! — прокричал Эванс.

— Отключаем энергоснабжение!

Они направились к бункеру. Волков жестом дал понять, что пленники ведут себя дисциплинированно. Хойланд открыл дверь.

— Господин Брукхард, — позвал он. — Идите сюда. Выпустив Брукхарда, он снова закрыл дверь и подвел инженера к распределительному щиту.

— Выключайте все генераторы.

Брукхард перекидывал рубильники, и светящиеся линии на схеме гасли. Вой постепенно стихал. Роторы вращались все медленнее, генераторы и дизели замирали. Впервые со времени запуска электростанции Фортресса в зале воцарилась тишина.

 

26

В кабинете Мерца кроме фон Хеппа появились Итцель и Профер. Доклады не оставляли иллюзий. Взорван арсенал, уничтожены коммуникации центра управления. Помимо всего остального, это привело еще и к утрате контроля над зенитными комплексами и оборонительными системами.

Лампы в кабинете мигнули и погасли, а потом затеплились слабым желтоватым светом.

— Что это? — Профер поднял глаза к потолку.

— Электростанция, — пояснил Итцель. — Они отключают силовые линии. К счастью, до резервных генераторов им не добраться.

— Альфред. — Голос Мерца звучал так тихо, что его едва расслышали. — Они ведь не смогут отключить грузовые лифты?

— Нет, оттуда это невозможно. Сейчас лифты наверху.

— Сколько человек мы можем одновременно доставить в лифтах на электростанцию?

— Учитывая мощность резервных генераторов — не более пяти человек в каждом лифте.

— Значит, двадцать… А их только пятеро.

— Но они в выгодной позиции, доктор Мерц. Они перестреляют немало наших людей сразу, как только откроются двери лифтов… Не разумнее ли подождать?

— Чего? Пока они уйдут тоннелями?

— Выходы блокированы.

— Я ни во что не верю, когда речь идет о них… Немедленно приступайте к подготовке операции. Раз связи нет, придется вам побегать…

— Но…

— Приказ ясен?

— Да, доктор Мерц.

— Идите.

Итцель и Профер ушли.

— Я тоже пойду, — сказал Мерц.

— Это безумие! — воскликнул фон Хепп.

— Нет. Там Кригер… А я — Амма Сол. И я найду, что ему противопоставить… Так или иначе, я должен быть там. Я не хочу, чтобы какой-нибудь герой пристрелил Кригера, да и остальных тоже.

— Что же, доктор, если вы идете, пойду и я.

— Зачем?

— Вас интересует Кригер, а меня — Вероника. Вы не можете запретить мне. Мерц пожал плечами:

— Воля ваша.

 

27

Они не успели подготовить шахты к взрыву. Створки дверей четырех грузовых лифтов раздвинулись одновременно. Автоматные очереди ударили изнутри кабин. Стреляли неприцельно, еще не видя куда, но низом вдоль пола, чтобы попадать только в ноги. Эвансу и Хойланду удалось ответным огнем поразить нескольких противников, но остальные разбежались по залу, укрываясь за кожухами генераторов. Волков успел заметить среди них Мерца! Он не мог его не узнать…

Флетчер поливал нападавших огнем с мостика над их головами. Упал один, другой… Третий не промахнулся.

Флетчер ощутил тупой удар в грудь, боль пронзила все тело. Сенатор выронил штурмовую винтовку и медленно осел на холодный металл.

Хойланд, Эванс и Рэнди сражались рука об руку, порой им приходилось вступать в рукопашную. Кровь покрывала их лица, руки, одежду — своя или чужая, разобрать было невозможно. Но они были живы, а врагов становилось все меньше.

Эванс стрелял из крайне неудобного положения в углу зала, куда его наконец загнали автоматные очереди. Он видел, как упал Флетчер на мостике, но пока не мог прорваться к нему на помощь. Зато его пуля раздробила череп того, кто секундой раньше попал в сенатора.

Волков стремительно шагал по залу среди громадных конструкций, стреляя в каждого противника, появлявшегося из-за какого-нибудь угла, с четвертьсекундной задержкой: прежде ему нужно было удостовериться, не Мерц ли это.

А Мерц стоял совсем близко от него, отделенный двумя прямоугольными блоками трансформаторов, с пистолетом в руке. В свою очередь он искал Кригера. Растерянная Вероника вылетела прямо на Мерца. Она была ранена в правую руку и безоружна: в свалке, из которой ей чудом удалось выбраться, она потеряла автомат.

Девушка испуганно замерла под направленным на нее стволом пистолета.

— Фройляйн фон Хепп, — поклонился Мерц. — Хорошо, что я вас встретил. Вы мне очень нужны…

Как загипнотизированная, девушка смотрела в черное дуло.

Выстрелы загрохотали откуда-то из-за спины Вероники; это стрелял Волков. Он увидел Мерца, он предвкушал последний разговор и казнь… Но на все это у него не было времени. Он спасал жизнь девушки, боясь, что Мерц вот-вот выстрелит.

Однако в эту секунду Мерца окутала вуаль серебристого сияния. Пули Волкова, отрикошетив, с вигзом ушли в сторону.

— А, щит Дамеона! — закричал выскочивший с другой стороны Рэнди. — А как тебе понравится меч Илиари?

Огненный клин сорвался с пальцев его вытянутой руки. Сияние вокруг фигуры Мерца вспыхнуло ярче и угасло. Пламенеющий меч Илиари сжигал Генриха Мерца… Сжигал человеческую оболочку, носившую это имя. То же, что пряталось под ней, что обрело физическую сущность за долгие годы преображения, обретало теперь и видимый облик… Это было чудовище. Его громадные выпуклые глаза слепо отражали пламя меча, безгубый вытянутый рот что-то шептал, две черные дыры зияли на месте ввалившегося носа. Руки становились подобием клешней…

— Господи… — простонал Волков. — Что это?!

— Вся его сущность, — сказал Рэнди.

Внезапно полыхнул фиолетовый свет… И уже ничего не было на том месте, где только что корчился в агонии монстр, кроме обгоревшей одежды на полу. Угас и огонь меча Илиари. Рэнди опустил руку. Вероника смотрела на него не то как на бога, не то как на воплощение дьявола.

Стрельба вдалеке стихла. Послышались шаги, Волков вскинул автомат, но это был Хойланд.

— Похоже, там кончено. — Он увидел обугленную одежду Мерца. — И здесь тоже…

— Как остальные? — спросил Рэнди.

— Флетчер серьезно ранен. Эванс с ним…

— Волков стрелял в Мерца. Хорошо, что я подоспел… Он применил щит Дамеона.

— Вот как? Я полагал, что его ранг недостаточно высок для этого Знания.

— Он был самым способным из них… И у него было время учиться. — Рэнди обратился к Волкову: — Не много же у вас было шансов против него.

— Мне все равно, — устало ответил тот. — Я болен, смертельно болен… Уничтожить его — вот что было важно. Остальное…

— Вы больны? Подождите-ка… — Руки Рэнди описали сложный пируэт в воздухе. — Ах вот оно что… Ну, это всего-навсего рак…

— Всего-навсего?

— Конечно… Я, знаете ли, не всесилен… Если бы вас, к примеру, ранили, я не смог бы сделать ничего… Но с таким пустяком как-нибудь справлюсь. Стойте смирно.

На сей раз с пальцев Рэнди заструился не грозный огонь, а мирный голубоватый свет. Волков чувствовал, как этот теплый свет проникает внутрь него…

Ноющая боль в боку исчезла.

— Вот и все, — сказал Рэнди. — Идем к Флетчеру.

 

28

Вероника взбежала на мостик, кинулась к сенатору.

— Жив? — бросила она Эвансу на бегу.

— Тяжело ранен, без сознания. Срочно нужна хотя бы перевязка… Я принес аптечку из этого их бункера, но я…

— Дайте сюда!

На мостике появились остальные.

— Он будет жить, — сказал Эванс, наблюдая, как девушка хлопочет над Флетчером, делает какие-то инъекции, перевязывает его. — Он обязан.

Они услышали неуверенные, спотыкающиеся шаги на лестнице. Стволы автоматов развернулись в сторону звука.

На мостик поднялся Эберхард фон Хепп. В руках у него не было оружия. Он прижимал ладонь к правой стороне живота, из-под пальцев сочилась кровь, расплываясь пятном. Вероника бросилась к нему. Не поддержи она его, он бы упал.

— Дед! Ты ранен… Подожди, я перевяжу тебя…

— Да, сделай это… Мне во что бы то ни стало нужно прожить еще немного… Мистер Кригер, я прошу вас, спасите мою внучку… Ей нельзя оставаться в Фортрессе. Возьмите ее с собой.

Сделавшая для Флетчера уже все, что было в ее силах, Вероника занялась раной фон Хеппа, а он говорил, задыхаясь:

— Я боялся этого будущего… Но Вероника должна была занять в нем достойное место… Теперь все кончено… Спасите ее, мистер Кригер, возьмите ее с собой…

— Я не знаю, как мы уйдем, — сказал Хойланд. — Мы намеревались пробиться в тоннели сорок первого, но мистер Флетчер тяжело ранен, и я не знаю…

— Нет, вы не пройдете там. А если бы и прошли, к выходам посланы отборные отряды… Слушайте. Кто-нибудь из вас умеет управлять самолетом?

— Да.

— Хорошо… Значит, в управлении V-20 вы разберетесь. Вы все должны переодеться в униформу, снимите с трупов наименее поврежденную. Мы поднимемся на аэродром. Надеюсь, к тому времени я еще буду в состоянии идти и говорить.

— Но аэродром, вероятно, охраняется, как мало что в Фортрессе?

— Да… Но если я буду с вами, надежда есть. Слабая, но… Единственная.

— Я ему не верю, — заявил Волков. — Он сдаст нас охране и будет хвастаться, как в одиночку, раненый захватил пятерых диверсантов…

Фон Хепп посмотрел на полковника, как на пустое место, и ничего не ответил ему.

— Не медлите, — сказал он.

Поддерживаемый Вероникой, он захромал к распределительному щиту. Там он нажал кнопку, и откуда-то снизу из-за поднявшейся металлической шторки выкатился телефонный аппарат. Фон Хепп набрал номер.

— Говорит фон Хепп. — Он старался, чтобы его голос звучал спокойно и ровно. — Соедините меня с Бонштедтом… Клаус, это фон Хепп. Да, мы закончили здесь. Да, потери есть… Нет, все в порядке, операция завершена. Подготовьте V-20, срочный вылет группы… Шесть человек. Да, тяжеловато… Понимаю, и места мало! Снимите перегородку грузового отсека. Что? Нет, не нужно, просто выполняйте приказ.

Обливаясь потом, фон Хепп откинулся на спинку стула. Короткий диалог отнял у него слишком много сил.

Флетчер, возле которого оставался Рэнди, со стоном открыл глаза. Его раны были настолько серьезны, что много говорить он не мог и задал только вопрос о судьбе сумки с ампулами. Услышав, что она цела и невредима, он так воспрянул духом, что даже попытался сесть. Помогая ему, Рэнди коротко обрисовал положение.

— Если я не смогу идти, — твердо сказал сенатор, — не возитесь со мной. Доставьте лекарство Майку…

— Вы сможете, — заверил его Рэнди.

Переодевание не заняло много времени. Сенатор, опираясь на плечи Рэнди и Эванса, шел к лифту. С другой стороны подходили Вероника и фон Хепп. Девушка плакала навзрыд.

— Мы должны рассказать об этом всем, всем, — бормотала она. — Имя моего деда не должно быть покрыто позором…

— Перестань, — оборвал ее фон Хепп. — Не заставляй меня думать, что я воспитал тебя слабой…

 

29

Семь человек — это было слишком тяжело для лифта, подключенного к резервному генератору, запускать же хоть один генератор на, электростанции было слишком долго.

Они пережили несколько ужасных секунд, когда лифт внезапно замедлил ход между двадцать первым и двадцатым уровнями. Потускнели потолочные лампы… Но тут же лифт дернулся и возобновил движение вверх.

Аварийное освещение аэродрома едва рассеивало мрак. Плоские агрессивные силуэты V-20 притаились в темноте, как готовые к атаке хищники. Дорогу преградила группа из трех человек во главе с начальником диспетчерской службы Клаусом Бонштедтом. Фон Хеппа он узнал, Веронику тоже, остальные были для него только тенями в полутьме.

— Самолет готов? — холодно осведомился фон Хепп.

— Да, — ответил Бонштедт, — приказ выполнен.

V-20 выползал на полосу. В ангаре стало еще темнее — чтобы для компьютеров аэродрома хватило энергии, половину ламп отключили.

Флетчера уложили в пилотской кабине за креслами. Места для шестерых было маловато, несмотря на то что кабину расширили за счет грузового отсека. Рэнди и Волков скрючились на корточках, Эванс и Хойланд заняли кресла первого и второго пилотов. Вероника еще не поднялась на борт…

Хойланд присматривался к панели управления Так как он уже летал на V-20, пусть и пассажиром, ему было проще, чем Эвансу.

— Так, что тут у нас… Вот это, я полагаю, авиагоризонт… Закрылки, газ, понятно… А это что за чертовщина? — Он указывал на слепые прямоугольные экраны с подписями «N-1» и «N-2».

— Какие-то навигационные приборы, — сказал Эванс. — Включим, разберемся.

Хойланд запустил главный бортовой компьютер. Кабина ожила, осветилась отблесками десятков разноцветных индикаторов. Машина докладывала по-немецки:

— Правый двигатель к взлету готов… Левый двигатель к взлету готов… Давление и температура масла в норме… Уровень топлива в норме… Режим «Стеле» активирован… Начинаю проверку систем активных помех… В норме… Выбираю режим кругового радара… Секторный обзор… Аэротормоз отключен… Борт ноль шестнадцать к взлету готов.

— Вероника, скорее! — крикнул Хойланд. Девушка обнимала фон Хеппа. Ее глаза были полны отчаяния.

— Ты должен лететь с нами, дед… Мы пригласим самых лучших врачей…

— Нет, Вероника. Моя рана смертельна, и ты достаточно разбираешься в медицине, чтобы это понять. Мне никто не поможет. А если бы и помогли… Для смертного приговора? Прощай…

— Я люблю тебя…

Вероника медленно, слишком медленно двинулась по трапу. Хойланд схватил ее за воротник, рывком втащил наверх, захлопнул фонарь кабины.

Створки взлетного люка раскрывались. Хойланд дал полный газ. V-20 оторвался от земли и вылетел из тоннеля.

Снаружи светло, подумал Рэнди. Только вот утро или вечер?

Эберхард фон Хепп проводил взглядом улетающий V-20. Теперь он был спокоен, теперь не требовалось напрягать волю, он мог расслабиться… Но до абсолютного покоя и свободы оставался еще один шаг.

Фон Хепп достал пистолет. Выстрел гулко прозвучал в громадном ангаре.

 

30

Газета «Ла Пренса Бразилиа»

Вечерний выпуск

«ЭТО НЕ СЛУХИ!

ФАКТ ПОСАДКИ СТРАННОГО ЛЕТАТЕЛЬНОГО АППАРАТА В МЕЖДУНАРОДНОМ АЭРОПОРТУ СТОЛИЦЫ ПОДТВЕРДИЛСЯ.

Нашему корреспонденту удалось поговорить с сеньором Франсиско Жайро, авиадиспетчером международного аэропорта. Вот что он рассказал:

„Я тогда не дежурил, но моя жена работает в справочной службе аэропорта, и я дожидался окончания ее смены, чтобы вместе ехать домой. Мы стояли у кромки летного поля с приятелем… Нет, его имени я не назову, ему не понравится, если его будут расспрашивать… Мы просто болтали… Эту штуку я первым увидел. Аппарат, немного похожий на американский „Стеле“, но небольшого размера. Он летел низко, поперек полосы. Ничего подобного я раньше не встречал. Приятель в шутку сказал, что это, должно быть, летающая тарелка. Но вообще-то нам было не до шуток, мы изрядно перепугались. Я еще подумал: вот-вот он с чем-нибудь столкнется… Но обошлось, хотя он едва не задел башню диспетчерского центра. Сел он метрах в ста от нас, на траву, шасси у него подломились, он плюхнулся на брюхо и чуть не врезался в ограду. Приятель уговаривал меня не подходить — рванет, мол, — но ведь там люди, может быть, они нуждаются в помощи… Я подбежал. Фонарь кабины откинулся, по сброшенному трапу спустились двое… И знаете, они были в странной такой униформе, вроде немецкой, времен Второй мировой войны… Я почитываю фантастику иногда, и у меня мелькнуло, не провалились ли они к нам из прошлого… Но тогда не было таких самолетов!

Один из них заговорил со мной по-португальски. Он сказал, что их товарищ ранен, и чтобы я срочно вызвал медицинскую помощь. Но медики, пожарные — все и без того уже съезжались. Потом прибыла полиция…“

Как нам стало известно из не официальных источников, экипаж загадочного самолета после кратких переговоров с полицией был доставлен в госпиталь министерства обороны. На сегодняшний день у нас нет информации о том, кто эти люди, откуда и с какой целью они прилетели. Представители властей, с которыми встречался наш корреспондент, отказались комментировать инцидент в международном аэропорту, сам же факт не подтверждают и не отрицают. Мы можем заверить наших читателей, что сделаем все возможное для скорого прояснения ситуации».

 

31

Привезенное Флетчером лекарство еще в первый день было отправлено в Вашингтон, доктору Корделлу, в сопровождении краткой записки. Теперь сенатор выздоравливал. Он и американский посол в Бразилии брели по аллеям парка госпиталя министерства обороны, расположенного невдалеке от площади Трех властей, в двух кварталах от кафедрального собора.

— Бразильские десантные спецгруппы довольно быстро подавили сопротивление в Фортрессе, — говорил посол, — хотя не обошлось и без досадных промахов. А кое-кто пытался уйти тоннелями — не вышло… Но для меня особенно огорчителен размах их деятельности в США. Сведения ваших друзей дополнили захваченные в Фортрессе документы… Знаете, у меня даже голова заболела. С ними сотрудничал далеко не один конгрессмен Хартман…

— Он уже арестован? — спросил Флетчер.

— И он, и другие… Организации «Американский орел», прикрытия для «Сириуса», больше не существует. Готовится суд над главарями — Сарджентом и остальными, но он состоится не скоро. Дело долгое и трудное… А вот другой главарь, Либецайт, застрелился в Редвилле, улизнул от правосудия.

— Зато тысячи не улизнули, — сказал сенатор. — В Фортрессе было более двадцати тысяч человек… Нелегко будет разобраться с ними.

— Да, это сложнейшая юридическая и моральная проблема, и не одной страны, — подтвердил посол. — Конечно, дело каждого будет рассмотрено индивидуально. Большинство, на их счастье, не успели совершить серьезных преступлений — им, скорее всего, будет дан шанс реабилитироваться, найти себя в цивилизованном обществе. А с заправилами, тем паче военными преступниками, все ясно… Но вот что не дает мне покоя…

— Да?

— В одном из взорванных помещений Фортресса были обнаружены фрагменты некоего технического устройства невероятной сложности… Специалисты даже отдаленно не могут предположить, что это такое. Об этом вам ничего не известно?

— Вы ведь читали мой подробный отчет. Как и отчеты моих друзей, включая русского полковника… Неужели мы умолчали бы о такой важной вещи, если бы знали что-нибудь?

— Да, конечно… Но вот и в конструкции самолета, на котором вы прилетели, применены очень необычные технологии… Хотелось бы нам побеседовать с учеными Фортресса. Увы, по-видимому, все они погибли… Кстати, вы упомянули русского. Так вот, с ним тоже загадка…

— Какая?

— Он был безнадежно болен, у него был диагностирован рак… А когда он вернулся в Москву, никаких признаков рака те же врачи у него не нашли. Разве это не странно?

— Странно, — согласился Флетчер.

 

32

Вашингтон

Госпиталь Святой Марии

Доктор Корделл оставил Майка и сенатора Флетчера наедине. В колонках «Панасоника» надрывался Мик Джаггер — он изо всех сил старался петь погромче, но его прикрутили до приемлемой слышимости. Майк Флетчер сидел на кровати и очищал апельсин. Он успел пожаловаться отцу на царящую в госпитале Святой Марии скуку и строгости доктора Корделла. Ему хотелось носиться по улицам на мотоцикле, кататься на роликах…

— Еще рано, — мягко улыбнулся сенатор. — Ты только-только начал поправляться.

— Что?! — Майк вскочил и попытался сделать стойку на голове, но не удержался и со смехом плюхнулся на ковер. — Да я уже совсем здоров, папа!

— Вижу, вижу. — Флетчер помог сыну подняться. — Но если ты будешь продолжать в том же духе, придется лечить еще и твои переломы!

— Переломы отменяются, папа, слово будущего сенатора… — Майк сменил диск, и в палате весело зазвенел твист Чабби Чекера. — Папа, расскажи мне еще про Фортресс…

— Да уже вроде все рассказал, — развел руками сенатор. — Если что и забыл, прочитаешь в Интернете…

— Ха! — воскликнул Майк. — Так там и написали обо всем под бдительным присмотром твоего любимого ЦРУ! Нет, когда меня изберут в сенат, первым делом создам комиссию по отмене всех ограничений для прессы.

— Такая комиссия не будет иметь перспектив, — серьезно пояснил Ричард Флетчер. — Дезорганизация работы разведки сослужит демократии плохую службу. Ты что же, полагаешь, что ЦРУ и правительство засекречивают некоторые данные из вредности?

— Нет, из социальной озабоченности, — съехидничал Майк.

— Именно так, — кивнул сенатор. — Определенные вещи должны оставаться за кадром. Демократия и свобода не смогут существовать, если в обществе создастся убеждение, что их приходится порой защищать на грани фола. Или… Я не должен этого говорить, но… Или за гранью, Майк, рискуя потерпеть поражение.

— Да ну тебя… Представляю, как ты будешь править страной, когда тебя изберут президентом, с такими взглядами. Обещай мне, пожалуйста, хотя бы музыкальные журналы не засекречивать…..

— Хорошо, — расхохотался Флетчер. — Считай это первым предвыборным обещанием.

Майк еще убавил громкость музыки:

— Отец, у меня просьба к тебе…

— Да?

— Познакомь меня с мистером Хойландом.

— Эту просьбу нетрудно выполнить. Месяца через полтора, если все будет благополучно, мы соберемся в нашем доме в Массачусетсе. Приедут и Хойланд, и мистер Эванс, и мистер Стал с Вероникой.

— Вот здорово! — обрадовался Майк. — Уж кого-нибудь из них я раскручу на государственные тайны!

Сомневаюсь, подумал сенатор и посмотрел на часы.

— Мне пора, Майк. До завтра!

Прежде чем покинуть госпиталь, он заглянул в кабинет доктора Корделла. Они поговорили о здоровье Майка (Корделл подчеркивал, что готов выписать его хоть сейчас, но хочет понаблюдать за ним недели две для полного спокойствия), потом доктор сказал:

— Исследования присланного вами препарата открывают удивительные перспективы в лечении различных заболеваний. Когда вы станете президентом, сэр, могу ли я рассчитывать на принятие финансируемой правительством специальной медицинской программы?

— Зачем же ждать выборов? — с улыбкой произнес Флетчер. — Я внесу соответствующий законопроект, и, полагаю, он найдет поддержку…

 

33

Профессор Бергер приехал на виллу Джорджа Яновски под вечер. Это была их третья встреча с тех пор, как Хойланд вернулся в Америку, а подлинный Эрвин Кригер вновь обрел свое настоящее имя. Два одиноких человека, двое ученых испытывали друг к другу симпатию, а драматические обстоятельства их встречи помогли сближению.

Они сидели на веранде при неярком электрическом свете и потягивали коньяк — Бергер раздобыл где-то редкий сорт, и собеседники углубились в обсуждение его достоинств. Исчерпав тему, Яновски задал вопрос, который мог бы показаться и бестактным:

— Не страшно вам жить в Лонг-Бранче, профессор? Какому-нибудь озверевшему фанатику вполне может стукнуть в дурную голову отомстить.

— Страшно было, когда я скрывался у ваших друзей в Нью-Мексико, — признался Бергер. — Не столько за себя страшно, сколько за них. И лишь теперь я полностью понимаю, что это был далеко не пустой страх. «Сириус» настойчиво меня искал с того дня, как им стало известно, что я жив… А в Лонг-Бранче теперь чистый воздух. «Сириусу» пришел конец.

— К счастью, да. — Доктор поднялся, подошел к окну, отодвинул занавеску, постоял, глядя на умытый дождем сад.

— Вы кого-нибудь ждете, Джордж? — Бергер налил коньяк из своей знаменитой бутылки.

— Нет… Но с некоторых пор у меня вошло в привычку — невротическую, утверждаю это как психиатр — периодически поглядывать в окна, особенно вечерами…

— И мне, наверное, не избавиться от такой привычки… Несмотря ни на что, — вздохнул профессор.