1
«Кадиллак» заместителя шефа АНБ Эндрю Берринджера выписывал причудливые коленца на дороге, но отнюдь не потому, что водитель Берринджера был пьян. Водителя вообще не было. Берринджер ехал без шофера и без охраны, впервые с того дня, когда занял высокий пост в Агентстве национальной безопасности три года назад. И также впервые с того дня он принял весомую дозу спиртного. Теперь было можно.
Из рабочего кабинета в Вашингтоне он ушел в три часа пополудни, предупредив секретаря, чтобы сегодня его не ждали. Непонятный подтекст этой фразы был иным: Берринджер не вернется уже никогда.
Он отослал охрану и водителя в конференц-зал под предлогом того, что сейчас поднимется к ним и сообщит ряд новых официальных инструкций. Сам же сел за руль «Кадиллака» и поехал домой, в свою двухмиллионную виллу в Антуан-Плэйс. Он хотел остаться один в этот последний день.
То, что последним станет именно этот день, не вызывало сомнений. По роду службы он располагал огромными возможностями компьютерной, электронной и традиционно-ортодоксальной слежки, а внеслужебная деятельность (создание частных розыскных структур, проникавших в секретнейшие компьютерные сети Америки) позволяла ему знать все и обо всех.
Но знать — еще не означает контролировать.
Берринджер был превосходно информирован о каждом шаге полковника Коллинза, возглавляющего группу расследования в Вашингтоне по «списку одиннадцати». Коллинз подбирался к источнику утечки секретных сведений из военно-политических верхов США, и ни остановить, ни хотя бы придержать его Берринджер не мог. А Коллинз пользовался отнюдь не только методом исключения, устанавливая невиновность десяти из одиннадцати человек, одного за другим. Он сумел докопаться до подозрительных связей Берринджера, его не санкционированных ни шефом АНБ, ни Президентом поездок и встреч, поступлений на его номерные счета в Швейцарии немалых сумм неизвестного происхождения и покупки недвижимости в разных странах Запада через подставных лиц.
С глухой тоской Берринджер видел, как сжимается кольцо, и был бессилен этому помешать. Даже убийство Коллинза не решало проблемы — одного функционера заменили бы другим, и все пошло бы по-прежнему. Еще позавчера Берринджер мог бы попытаться сбежать — шансы на успех составляли двадцать из ста, но он промешкал в бессмысленной надежде, что группе Коллинза не удастся раздобыть прямых улик, а им удалось, и теперь бежать было некуда — волка обложили флажками не самые незадачливые из охотников.
«Кадиллак» Берринджера пронесся по каштановой аллее и затормозил у подъезда виллы, едва не ткнувшись радиатором в каменные ступени крыльца.
Слуге, вышедшему навстречу хозяину, Берринджер приказал немедленно убираться прочь и прихватить весь обслуживающий персонал. Он поднимался по ступенькам медленно, иногда спотыкаясь. Берринджер отвык от спиртного, координация движений была нарушена, но мозг работал четко, мысли не путались и туман в голове не бродил. Выпивка не достигла цели.
По широкой лестнице из холла бывший — да, уже так — заместитель шефа АНБ взобрался в роскошную розовую спальню (одну из четырех на втором этаже). Он знал, что найдет Глорию там. В самом деле, любовница Берринджера, поразительно бездарная актриса Глория Тайсон, возлежала в розовой спальне на императорской кровати под балдахином с бокалом в руке. Она была одета в дикий наряд, по ее мнению эротический, а в действительности безвкусный. Увы, деньги Берринджера не могли купить ей ни таланта, ни ума.
— Что случилось, дорогой? — медоточивым голосом проворковала Глория. — Ты так рано… И кажется, выпил?
Она подошла к нему, обняла за шею, в ее дыхании смешивались ароматы дорогого ликера и шоколадных конфет. Берринджер выругался и оттолкнул любовницу так, что она упала обратно на постель.
— Да что происходит? — обиженно спросила она.
— Тебе лучше уехать, и быстрее!
Актриса пренебрежительно передернула плечами.
Наделенная недюжинной интуицией, какой природа в качестве компенсации нередко награждает не очень умных женщин, она давно ожидала этого и была готова к такому повороту. В свое время Берринджер перевел немало долларов на ее личный счет. Она не пропадет. К тому же всегда найдется пожилой идиот, перед которым достаточно повертеть задницей, чтобы посыпался золотой дождь.
В окно Берринджер увидел, как от виллы отъезжает ее красная «Ланчиа». Он прошагал в кабинет.
За антикварным письменным столом, приобретенным личным дизайнером Берринджера на аукционе «Сотбис» за двадцать четыре тысячи долларов, он почувствовал себя лучше. Расслабился, снял галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. На столе не было никаких лишних бумаг — Берринджер не любил беспорядка. Он подвинул к себе чистый лист, вынул из кармана пиджака паркеровскую авторучку, несколько минут что-то писал.
Затем открыл вмонтированный в стену кабинета сейф, достал и положил у бумажного листа фотографию. На нижней полке сейфа угрожающе поблескивал девятимиллиметровый пистолет «спрингфилд П-9». Выстрел разнесет черепную коробку Берринджера вдребезги.
Он взял пистолет в руки, ощутил холодную основательность его массивной рукоятки. Положил на стол перед собой, закрыл глаза и минут десять сидел неподвижно. Потом поднял пистолет. И снова положил его на стол.
На аллее послышалось шуршание шин. Берринджер с горькой гримасой презрения к себе подошел к окну, отодвинул штору. Из черного «Крайслера» выходили четверо, среди них хорошо знакомые ему генерал Джеймс М. Стюарт и полковник Фрэнк Коллинз. ТВот отличный сценарий самоубийства, мелькнуло у заместителя шефа АНБ. Перестрелять их всех, как только они войдут в кабинет. И тогда окружившие дом оперативники спецгруппы ФБР по борьбе с терроризмом ворвутся сюда и покрошат Берринджера в мелкий винегрет.
Он тряхнул головой, отгоняя нелепую мысль.
На лестнице уже близко звучали шаги и негромкие голоса. Он посмотрел на «спрингфилд». Как это сказал Иисус Христос Иуде? «Что делаешь, делай скорее…»
Берринджер поднял пистолет. Гулко громыхнул выстрел…
В оставленной записке Берринджер признал свою вину, но заявил, что не знал, на кого работает под давлением шантажирующих его документов. Связь осуществлялась через человека, изображенного на фото. Снимок был сделан на приеме в Балтиморе два года назад. Берринджер признал, что список лучших специалистов ЦРУ и секретные коды «Элиминейтора» передал он. Но основной цели операции с «Атлантисом» он не представлял. Как не представляет, где плутоний и золото. Его, по существу, использовали втемную.
На следующий день в прессе появилось сообщение о внезапной кончине заместителя шефа АНБ Эндрю Б. Берринджера от инфаркта.
Его предсмертная записка дала еще один толчок и без того бешено вращающимся колесам локомотива американских спецслужб. Они спешили, очень спешили: когда Стюарт и Коллинз появились на вилле Берринджера, второй миллиард долларов золотом был сброшен в Карибском море в двадцати градусах северной широты и восьмидесяти градусах западной долготы.
2
В Москве непродолжительный период хмурых дождей сменила несусветная жара. Михаил Яковлевич Гольданский, директор и владелец строительной фирмы «Русские ворота» (под столь необычным названием подразумевались, конечно же, ворота между Востоком и Западом), долго стоял в сомнениях и колебаниях перед раскрытым шкафом. Он собирался ехать на важную встречу. Вот-вот должно было состояться подписание контракта с американцами на поставку высококачественных строительных материалов для центральной части нашумевшего проспекта «Москва-Сити». Речь шла о возведении на Краснопресненской набережной супернебоскреба, самой высокой в мире башни «Россия», долженствующей вознестись на шестьсот сорок восемь метров над столицей и оставить далеко, позади и центр международной торговли в Нью-Йорке (420 метров), и отечественную Останкинскую телебашню, набирающую немногим более пятисот сорока. В невиданной громадине планировалось 114 этажей, не считая технических, рестораны, смотровые площадки и ни много ни мало 61 лифт.
Фирма Гольданского принимала активное участие в осуществлении грандиозного замысла. Территория, выделенная под строительство делового центра России, была уже зачищена, и первую очередь готовились запускать в этом году. Гольданский приложил максимум усилий к тому, чтобы заполучить такой выгодный подряд. Пусть вклад его фирмы в общий котел стройки века будет и невелик, то, что кажется маленьким с точки зрения гигантских масштабов, вполне достаточно для одного человека. Михаилу Яковлевичу пригодились не столько энергия и предприимчивость, сколько связи в верхах, налаженные не совсем обычным путем. В Соединенных Штатах, куда он мотался то и дело для переговоров о поставках материалов, ему пришлось выполнить несколько деликатных поручений. О том, чьи это поручения и каков их истинный смысл, расспрашивать не рекомендовалось.
Михаил Яковлевич считал, что оказывает услуги российской разведке, которая в свою очередь не остается в долгу и успешно проталкивает «Русские ворота» и на американском, и на отечественном рынке. Зачем разведке понадобилось прибегать к помощи коммерсанта — об этом Гольданский не задумывался. У всех свои резоны.
Лифт доставил Гольданского на первый этаж. За рулем «Вольво» уже ждал шофер Саша, он же телохранитель директора «Русских ворот». Михаил Яковлевич сел в машину, сильно хлопнул дверцей. Саша тут же лихо рванул с места, и «Вольво» влился в поток машин.
Гольданскому некогда было глазеть по сторонам и любоваться захламленными улицами Москвы.
Он достал из «дипломата» почти готовые к подписанию документы, разложил на крышке чемоданчика.
Как будто все в порядке, но по поводу пятнадцатого пункта о размерах неустойки в случае срыва сроков монтажа можно бы и поспорить.
«Вольво» затормозил на перекрестке на красный свет. Ни впереди, ни сзади машин не было, поэтому Саша слегка удивился поведению мотоциклиста, который остановился вплотную к задней дверце «Вольво». Одежда мотоциклиста также выглядела странно для жаркого дня — наглухо застегнутая кожаная куртка, на голове шлем с отражателем, прозрачным только в одну сторону. Саша занервничал, подал машину вперед — проскочить под красный он не мог, наперерез «Вольво» один за другим мчались автомобили.
— Михаил Яковлевич, — предостерегающе окликнул Саша.
— А? — Гольданский оторвал взгляд от документов. Это раздосадованное восклицание оказалось последним в его жизни.
В руке мотоциклиста блеснула вороненая сталь пистолета с глушителем. Выстрел был только один, но ювелирно аккуратный. Пуля попала в самую середину лба. Коммерсант нелепо дернул руками, обмяк и сполз по спинке сиденья. «Дипломат» соскользнул на пол с его колен, бумаги закружились в воздухе, как огромные бабочки.
Саша выхватил пистолет, но серебристое крыло мотоцикла уже скрылось за углом.
Милиция отнесла убийство Гольданского на счет разборок в криминально-коммерческих кругах столицы. Преступление было явно заказное, а следовательно, практически нераскрываемое.
Фрэнк Коллинз, опросив присутствовавших на приеме в Балтиморе два года назад лиц, установил, что на снимке, оставленном Берринджером, изображен русский коммерсант Михаил Гольданский.
Михаил Яковлевич оказывал услуги отнюдь не разведке, как он считал то ли по простоте душевной, то ли из нежелания лезть в опасные дебри. Он был единственным звеном, связывавшим заместителя шефа АНБ и российскую группу заговорщиков, единственной нитью, за которую могло потянуть ЦРУ. Поэтому независимо от судьбы Берринджера он был обречен.
3
Лесли Энджел продолжал неусыпные бдения на своем наблюдательном посту. Поимка наемного убийцы в компании Стефи и особенно записанный на пленку допрос последнего уже давали ему материал для сенсационной статьи, но что это за история без захватывающего финала? Лесли жаждал присутствовать при окончании пьесы.
В бинокль он видел входящего в подъезд дома Корина Андрея Шалимова и отметил портретное сходство незнакомца с фотографией погибшего космонавта в газете, но посчитал это совпадением.
Лицо Шалимова не обладало ярко выраженной индивидуальностью, он не был ни писаным красавцем, ни прирожденным уродом. Лица такого типа встречаются не так уж редко. Но Лесли запомнил пришедшего и зафиксировал его визит в записной книжке, как делал всегда, когда в дом Корина входил неизвестный ему человек (постоянных жильцов он давно изучил). Он даже заметил, как на улице к неизвестному подошла темнокожая девушка, и они направились в ресторан.
Шалимов и Саманта сидели в притемненном зале третий час. За это время они съели и выпили все, что могли (не особенно, правда, налегая на спиртное), и официанты начинали коситься на них, подозревая неплатежеспособных клиентов. Шалимов устроился у занавешенного окна и наблюдал за улицей в приоткрытую щель.
Промчавшийся мимо них ураганом «Ситроен» как вкопанный встал у коринского дома. Водитель вышел из машины, поднял капот и с недовольным видом принялся ковыряться в моторе.
— Это Корин, — шепнул Шалимов Саманте.
— Ты не ошибаешься?
— Нет, это он… — Шалимов порывисто встал.
Перед ним как из-под земли вырос официант со счетом. Саманта полезла в сумочку за деньгами, а Шалимов, мешая французские и английские слова, объяснил, что ненадолго отлучится, а девушка подождет его здесь. Раз было заплачено и в сумочке оставалось немного наличности, официант не возражал.
Саманта сжала руку Андрея.
— Пусть все будет хорошо!
Шалимов поцеловал ее в щеку и вышел, Каждый шаг давался ему с трудом. Метрах в трех от «Ситроена» он остановился. Корин видел его краешком глаза, но не придал значения. Когда не ладится с двигателем, вечно набегают любопытные и советчики.
— Корин, — тихо позвал Андрей.
Корин недоуменно вскинул голову. В отличие от Лесли и остальных он мгновенно понял, кто стоит перед ним. И не только то, что это человек с газетного снимка. Он слишком хорошо знал брата Андрея, а между братьями существовало несомненное сходство. Немного ошарашенный Корин видел перед собой считавшегося погибшим космонавта Андрея Шалимова, брата его старого московского друга. Корин захлопнул капот и открыл дверцу.
— Садитесь в машину, — пригласил он. Шалимов пригнулся и забрался на переднее сиденье рядом с водительским местом. С полминуты оба молчали, приглядываясь друг к другу.
— Полагаю, вы догадались, кто я, — произнес Шалимов по-русски.
— Да. — Корин также ответил на родном языке. — Вы космонавт Шалимов, брат Дмитрия.
— Что ж, раз представляться излишне, разговор будет проще Только вот я не знаю, с чего начать.
Понимаете… — он замялся.
— Сергей Николаевич, — помог Корин.
— Понимаете, Сергей Николаевич, эта история… Словом, в нее нелегко поверить.
— Возможно, я бы и не поверил, расскажи ее мне кто-нибудь другой, — успокаивающе заметил Корин, — Но вы передо мной, и я не предвижу ничего более невероятного.
Лесли, врубивший подслушивающее устройство, проклинал все на свете. Они говорили на незнакомом языке! А между тем одинаково звучащие на всех языках мира слова «космонавт Шалимов» недвусмысленно указывали, что он наконец-то на пороге еще одной суперсенсации. Это не совпадение, не просто похожее лицо. Это — Шалимов, похороненный в закрытом гробу, и он здесь! А Лесли не может понять ни слова из их беседы… Ладно, переводчика будем искать потом, сейчас главное — записывать и наблюдать. Лесли приник к окулярам бинокля. С высоты второго этажа он разглядел только фигуру Шалимова ниже плеч и руку Корина.
— Наверное, вы правы, — сказал Шалимов. — Очень коротко так: на «Атлантисе» не было никаких технических повреждений. На нас напали террористы, убили весь экипаж. Мне удалось бежать, но меня преследуют. Когда я ехал в аэропорт, чтобы лететь во Францию, они обстреляли мою машину…
Шалимов твердо решил не упоминать о Саманте, пока не сориентируется в обстановке.
— Почему же вы обратились ко мне, а не к американским властям? — спросил Корин, думая о Коллинзе: «Ай-ай, господин полковник, секретность — дело святое, но не будь вы таким скрытным, глядишь, и я оказался бы более полезным вам…»
— Потому что я — уникальный свидетель, — пояснил Шалимов. — И это не обычный налет гангстеров. Такая операция невозможна без массы крупных и мелких информаторов во всех правительственных структурах. Если же террористы узнают, где меня содержат, тогда я и дня не проживу хоть в бронированном бункере со взводом охраны.
— И чем, по-вашему, могу помочь я, обозреватель радио? — Корин полез за сигаретами. В пачке сиротливо болталась одна, Корин рассудил, что космонавт вряд ли курит, и зажег ее сам.
— Именно тем, что вы журналист. Программа об этом превратит вас в звезду. Нашу смерть придумало правительство… — он прикусил язык, а Корин сделал вид, что злосчастная оговорка прошла мимо, и спрятался за дымовой завесой. Не время расспрашивать о том, кто еще уцелел. Когда Шалимов станет доверять ему больше, он все выложит сам.
— Мою смерть придумало правительство, — неловко поправился Шалимов, — чтобы скрыть собственное фиаско и беспомощность перед террористами. За мной охотятся убийцы, а мы с вами устроим охоту на них. Ну, как? По-моему, это тема не для жалкой радиопередачи или статейки. Это тема для книги, самого потрясающего документального бестселлера в истории журналистики.
— Заманчиво, — сказал Корин. — Но что можем противопоставить мы вдвоем… Едва ли не всемирному заговору, по вашим словам?
— Я пришел к вам, потому что верю вам… Дима верил. Как у журналиста, у вас должны быть определенные связи… Или подходы… Словом, это ваша кухня, вам лучше знать. Мы обязаны найти выход на группу людей — в спецслужбах ли, в полиции или администрации — к которым мы… К которым я смогу питать доверие. Тогда я передам им информацию, ведущую напрямую к террористам, в обмен на заботу о сохранении моей жизни. А вы опишете все это в книге.
И тут Корин совершил ошибку, абсолютно непростительную для профессионала. Известие о том, что у Шалимова имеются важнейшие сведения для Коллинза, заставило его почти непроизвольно сделать то, что сам он всегда считал грубейшим промахом в работе, — поторопиться.
— Такие люди есть, — бухнул Корин без предисловий.
Шалимов искоса посмотрел на него:
— И почему я должен им верить?
— А почему вы доверились мне?
— Потому что вы рисковали собой, спасая моего брата в Москве…
Это было правдой. Но в Швейцарии Коллинз получил пулю, загоняя в угол вместе с Кориным банду доктора-убийцы Ферреро.
— Так кто же эти люди? — настороженно осведомился Шалимов.
— Фрэнк Коллинз, полковник ЦРУ.
Корин рассчитывал, что упоминание о ЦРУ произведет на Шалимова впечатление. И произвело, но совершенно противоположное рассчитываемому. Корин не учел, что в мозгу человека, получившего воспитание и образование в СССР, навсегда отпечатаны подсознательные матрицы, а в них запечатлен не самый привлекательный образ американской разведки.
Шалимов побледнел. ЦРУ! Корин хочет отдать его в лапы ведомства, где все продажны с ног до головы. Уж в ЦРУ агенты террористической организации наверняка чувствуют себя как дома. Какое счастье, что он не успел рассказать Корину о Саманте… Но как теперь выпутаться, черт… Неужели влип окончательно?!
Корин взглянул в побелевшее лицо Шалимова.
— Вам нехорошо?
Заботливый вопрос подсказал Шалимову ход.
Вместо ответа он прикрыл глаза и начал медленно сползать с сиденья. Встревоженный Корин наклонился над ним. Шалимов резко выпрямился и нанес ему сокрушительный удар ребром ладони по шее, вложив в него всю силу. Даже из неудобного положения удар вышел великолепный. Корин не успел среагировать, поскольку не ожидал выпада.
Без звука он повалился на рулевое колесо. Шалимов рывком распахнул дверцу и бросился бежать к ресторану. Редкие прохожие оглядывались на него с недоумением.
Лесли понял, что нельзя терять ни секунды. Вслушиваясь в разговор по-русски, он уловил имя Фрэнка Коллинза, а спустя какое-то время в машине произошла молниеносная схватка. Все равно, чего они там не поделили — Шалимов удирает от Корина, это ясно. Лесли поможет ему.
Он швырнул бинокль, кубарем скатился по лестнице, прыгнул в «Сааб» и повернул ключ зажигания. Мгновение ему казалось, что двигатель не заводится, но мотор заурчал как обычно, и Лесли дал газ.
С визгом покрышек он затормозил перед астронавтом, перегородив машиной улицу, толкнул дверцу и крикнул (по-английски, разумеется):
— Садитесь, Шалимов!
Андрей остановился как вкопанный. Что происходит, кто выследил его? Террористы? Они бы стреляли сразу. Неужели ЦРУ? Неужели за ним следили от самого аэропорта? Но когда Корин…
Эти бессмысленные обрывки вопросов без ответов пронеслись перед ним меньше чем за полсекунды, когда он стоял и ошеломленно смотрел на Лесли.
Энджел высунулся, насильно втянул Шалимова в машину, захлопнул дверцу. Тот даже не сопротивлялся, находясь как будто в ступоре.
— Не бойтесь, Шалимов, — частил запыхавшийся Лесли. — Я хочу помочь вам. Я журналист, меня зовут Лесли Энджел, я случайно вас опознал…
Где ваша девушка? Надо скорее срываться отсюда!
Не сидите же как столб! Или вы хотите, чтобы вас поймали?
Последняя фраза дала эффект. Шалимов моментально осознал смысл слов Энджела. Перед ним журналист, он на автомобиле, а что еще нужно?!
Главное сейчас — убраться как можно дальше от Корина, а там увидим. Шалимов выскочил из машины, дернул дверь ресторана.
— Саманта!
Та с испугом в глазах сорвалась с места и бросилась к Шалимову. Без объяснений он втащил девушку в «Сааб» и ткнул Энджела в спину.
— Гони!
Лесли не заставил себя упрашивать. Полминуты спустя они были уже далеко от улицы Риволи.
Превозмогая резкую боль в голове, Корин с усилием оттолкнулся руками от руля, оперся затылком на подголовник. Его сигарета дымилась на полу. Корин посмотрел на нее с усмешкой: он-то подумал, что Шалимову стало плохо от непривычной концентрации табачного дыма!
Конечно, космонавта поблизости не было.
Исчез и темно-синий «Сааб», принадлежавший, повидимому, владельцу двухэтажного особняка. Шалимов угнал машину? Какая теперь разница… Корин вспомнил знаменательную оговорку Шалимова: «Нашу смерть придумало правительство…» Кто еще спасся из экипажа «Атлантиса», сколько их, где эти люди?
Необходимо срочно связаться с Коллинзом, и уж теперь полковник не станет темнить.
Корин включил мотор, который так и не успел отрегулировать, и направился в резиденцию Аллендейла, откуда он мог вызвать Лэнгли.
На сей раз Коллинза искали долго, а когда нашли, полковник не скрывал раздражения.
— Послушайте, Корин, у вас вошло в привычку звонить по ночам?! Поверьте, я только что прилег на диване в кабинете, и спать мне придется не больше часа, надеюсь, вы беспокоите меня не напрасно.
— У меня состоялась интересная встреча, — устало поведал Корин, игнорируя тираду полковника.
— К вам приезжал Папа римский? — устало пошутил Коллинз.
— Почти. Человек из космоса.
Эти три слова Корин произнес с нажимом, но мог бы обойтись и без него — Коллинзу не требовалось дополнительных намеков. Он мигом стряхнул остатки сна.
— Тот самый… Один из трех? Он в Париже?
— Я и не знал, что их трое, — ответил Корин. — Было так: он попросил связать его с заслуживающими доверия людьми из спецслужб. Я назвал ваше имя. Он шарахнул меня по голове и исчез.
— Ну и дела, Корин… Я хотел сказать, вы молодец… В общем, это сейчас важнее всего остального.
Я немедленно вылетаю в Париж. Где я вас найду?
— Дома. Я буду ждать.
Полковник дал отбой. Спеша по коридору в кабинет Стюарта, он предвкушал поездку в Париж не только потому, что объявился один из пропавших астронавтов — Корин подразумевал мужчину, значит, Шалимов или Ратников. В самолете Коллинзу наконец-то удастся выспаться…
«Сааб» Лесли Энджела остановился на набережной Сены. Лесли вытряхнул сигарету из пачки, закурил и обернулся к прижавшимся друг к другу на заднем сиденье пассажирам.
— Вот теперь здравствуйте, мистер Шалимов, и вы, мисс Ларрена. Очень рад видеть вас у себя в гостях. Как я уже говорил в менее подходящей для светских церемоний обстановке, мое имя Лесли Энджел. Я американский журналист (Лесли умышленно не уточнил, из какой газеты. Пусть считают, что он представляет солидное издание). И раз уж мы познакомились, может быть, вы объясните мне, что происходит? — Он достал из бардачка стеклянную фляжку. — Виски хотите?
Ни Шалимов, ни Саманта не отказались, Лесли следом отхлебнул больше, чем они вместе взятые.
— Спасибо, что помогли, мистер Энджел, — сказал Шалимов. — Мы рады, что встретили вас. Мы искали журналиста со связями.
— Поэтому и пришли к Корину?
Шалимов поразился осведомленности американца.
— Вы и это знаете?
Лесли рассмеялся.
— Это мои маленькие профессиональные секреты… Корин — человек ЦРУ, не доверяйте ему ни в коем случае…
Шалимов кивнул. Саманта же вздрогнула.
— А с какой стати мы должны доверять вам, мистер Энджел? — спросила она звенящим, как натянутая струна, голосом.
— Вам опасаться нечего, — усмехнулся Лесли. — Мне нужна сенсация. Что нужно вам — я не знаю, но я готов оказать вам помощь в обмен на эксклюзивное право публикации вашей истории…
— Хорошо, мистер Энджел, — проговорил Шалимов. — Допустим, вы искренне хотите нам помочь. Но сможете ли вы? У вас есть связи в верхах, в спецслужбах? Не в ЦРУ, конечно…
Лесли задумался. Он мог обмануть их, но кто знает, к каким осложнениям это приведет в дальнейшем? Что бы им ни предстояло, это не будет простым и легким, и лучше сразу расставить точки над «i».
— У меня нет особых связей, — честно признался он. — Зато у меня есть деньги, очень много денег.
У меня есть энергия и огромное стремление добыть материал для статьи. По-вашему, этого мало?
«Кажется, парень не врет, — подумал Шалимов, — а это располагает к нему. И того, что он перечислил, совсем не мало».
— Делать нечего, мистер Энджел. У нас нет выхода, к тому же вы мне симпатичны, — подвел итог Андрей. — Но не подыскать ли нам более удобное место для разговора?
Лесли ждал этого вопроса и подготовился к нему.
— Я снимаю особняк напротив дома Корина.
Оттуда я вас и увидел. Мы подъедем к черному ходу с противоположной стороны. Если американские друзья Корина станут вас разыскивать — а они станут, будьте уверены, — то где угодно, но не в двух шагах от его дома.
— Поступайте, как считаете нужным, мистер Энджел, — сказала Саманта.
— Просто Лесли, — широко улыбнулся он.
— Отлично, Лесли. Вверяем себя вашим заботам.
Энджел тронул машину. Он не обратил внимания на пристроившийся сзади серый «Фиат». В Париже много машин.
Во дворе у черного хода в особняк Лесли они вышли из «Сааба» и через кухню прошли в гостиную первого этажа, откуда Лесли провел их наверх.
— Здесь две спальни, — тоном экскурсовода в музее комментировал он, — с двумя отдельными ванными комнатами. Обе ваши… Или вам понадобится только одна? — Он хитро прищурился. — Ладно, я устроюсь внизу.
Он сгреб в кейс приемник, бинокль, свои записи.
— Вы голодны?
— О нет, — поспешно заявила Саманта. — Пока мы ждали Корина в ресторане, пришлось поглотить месячную норму продуктов.
— Но от выпивки вы не отвертитесь, — подмигнул Лесли. — Сейчас соображу.
Он спустился в кухню, забрав с собой кейс. Шалимов тщательно задернул занавески на окнах, не осталось ни единой щелки.
— Черт его разберет этого Лесли, — в раздумье сказал он.
— Вроде душа нараспашку, а вместе с тем… Ты заметила, что он собрал в свой чемоданчик?
— Я не присматривалась.
— Там был мощный бинокль ночного видения.
И какое-то хитроумное электронное устройство.
Похоже на микроплейер, но даю голову на отсечение, что мистер Энджел не музыку на нем слушает…
И откуда он знает про Корина и ЦРУ?
Саманта обняла Шалимова за шею.
— Ты хочешь все ему рассказать?
— Не знаю… Не о Ратникове. Это опасная информация, она должна попасть в надлежащие руки…
Дыхание Саманты касалось его лица. Андрей невольно привлек ее к себе, но тут вошел Лесли с бутылкой «Джека Даниэльса» и тремя рюмками.
— Все-таки одна спальня? — небрежно бросил он. — Не обижайтесь, ребята. Я штампованный американский хам, таких партиями выпускают на заводе в Детройте. Серийное производство… — Он разлил виски, окинул взглядом задернутые шторы. — Так вы намерены хоть что-нибудь объяснить?
Плоский кружок микрофона был прилеплен к обороту воротника рубашки Лесли, аппарат «RSQ» в гостиной включен на запись.
— Это не так просто, — начал Шалимов. Лесли перебил его:
— Погодите, я попробую сам. В газетах писали, что вы погибли во время крушения «Атлантиса».
Вам устроили пышные похороны, а вы здесь, целыневредимы. Значит, правительство врет. Первый вопрос — зачем? Идем дальше. Вы от кого-то улепетываете и обращаетесь к журналисту, а не в полицию. Следовательно, скрываетесь вы именно от властей. Будем считать и это установленным. Складывая два и два, получаем: власти считают, что вы что-то натворили, и охотятся за вами, причем тайно. На самом же деле вы ни в чем не виноваты и хотите с моей помощью открыть правительству глаза. — Он проглотил порцию «Джека Даниэльса» — Теперь поправьте меня там, где я не прав.
— Вы почти правы, мистер Энджел, — вежливо сказал Шалимов.
— Лесли.
— Почти правы, Лесли. С той информацией, какой вы располагаете, иных выводов сделать и невозможно.
— Да? — Лесли навострил уши. — Есть и другая?
— Вы не знаете главного. Никакой катастрофы «Атлантиса» не было.
Лесли так и подскочил, расплескав виски.
— «Атлантис» совершил вынужденную посадку в океане. На нас напала группа террористов с подводной лодки. Погиб весь экипаж, кроме Саманты и меня. Нам повезло, мы успели скрыться, но мы представляем постоянную угрозу для гангстеров.
Лесли едва не задохнулся от восторга. Статья у него в кармане, да что статья — книга! Точно, Пулитцеровская премия, не меньше! Вот когда он докажет, что чего-то стоит, что он способен не только бренчать на гитаре и пропивать деньги богатой женушки! Лесли Энджел, мужественный суперрепортер!
Все это столь явно было написано на его лице, что Саманта не выдержала и улыбнулась. Лесли смутился и скрыл это за возвращением к напускной солидности.
— И что вы думаете предпринять?
— Вы понимаете, что мы не можем обратиться к первому попавшемуся полицейскому. У этой организации везде свои шпионы. Поэтому мы надеемся, что вы поможете нам связаться с надежными людьми и структурами, лучше с самым верхом. Я не ребенок и понимаю, что до самого Президента или его ближайшего окружения добраться не удастся, но мы обязаны найти какую-то лазейку…
Лесли пожевал губами в размышлении.
— То, о чем вы просите, — сложно… Я даже не уверен, что смогу это сделать. Но я постараюсь, очень постараюсь. Конечно, если вы подпишете один документ…
— Какой документ? — насторожился Шалимов.
— О, сущий пустяк. Стандартный контракт, где будет сказано, что вы обязуетесь не предоставлять журналистам, кроме Лесли Энджела, никакой информации по этому делу, и передаете указанному Энджелу все права на публикацию вашей истории и использование ее в любой форме, целиком или по частям, в любых средствах масс-медиа. В случае нарушения условий контракта вы платите неустойку — пятьдесят миллионов долларов.
— Что ты об этом думаешь? — Саманта обернулась к Шалимову. Тот развел руками.
— По-моему, мистер Энджел имеет полное право получить такую бумагу. Не вижу, почему бы нам ее не подписать. Составляйте документ, мистер Энджел.
— Лесли, — снова напомнил тот и сбегал вниз за бумагой и ручкой. Через десять минут готовый текст договора был вручен Шалимову, который внимательно прочитал его.
— А это что такое? Пункт шесть?
Лесли взял документ.
— Это ваше обязательство дать мне подробное интервью перед видеокамерой, ничего не утаивая.
— Но когда? Здесь не указаны сроки.
— Да, — согласился Лесли. — Сроки не указаны. Но видите ли, наше соглашение будет иметь смысл только в том случае, если мы все останемся живы. А это выяснится в ближайшее время. Поэтому я поставлю один месяц от сего числа, хорошо?
Наверное, и этого слишком много.
После такого ясного описания их положения Шалимову и Саманте стало не по себе. Оба знали это и без Лесли, но когда посторонний человек констатировал очевидное как бы со стороны, холодок скользнул по их спинам. Шалимов вынул авторучку из пальцев Лесли и подписал документ, то же сделала и Саманта.
— Имейте в виду, — предупредил Лесли, — ваши подписи имеют юридическую силу и будут признаны судом. Помните о пятидесяти миллионах.
С удовлетворенным видом он убрал бумагу в карман, где уже лежало аналогичное обязательство, подписанное Коллинзом. И если в первый документ он верил с трудом, то второй не вызывал сомнений. Эти ребята не подставят его, но и у Лесли есть перед ними серьезный долг. Как им помочь?
Лесли поднялся с кресла. Он нуждался в уединении и усиленной работе мысли, подстегиваемой регулярными поступлениями новых доз «Джека Даниэльса». Тогда, быть может, он сумеет предложить им сколько-нибудь удобоваримый план… Пока же у него в голове не было даже приблизительных намеков на выход.
— Отдыхайте, — напутствовал он. — Я иду вниз.
Вскоре мы встретимся и обсудим ситуацию подробнее, а пока я должен подумать. Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня…
В гостиной Лесли оккупировал старое, пропахшее пылью кресло, привлекавшее его главным образом необъятностью. Зажмурившись, он сделал подряд несколько глотков виски. Привычное умиротворение растеклось по его телу…
Шалимов рассматривал этикетку оставленной Лесли бутылки. Саманта прилегла поперек обширной кровати, закинула руки за голову.
— Помнишь, когда мы спали по-человечески в последний раз?
— Перед стартом, — буркнул Шалимов.
— Это было миллион лет назад…
— Так прими ванну и поспи. Когда-то еще удастся…
Саманта встала, зачем-то показала Шалимову язык, сняла туфли и скрылась за дверью ванной.
Послышался шум льющейся воды, заглушавший негромкое насвистывание «Индейского лета» Джима Моррисона.
Шалимов поставил бутылку на столике у окна.
Ему не хотелось ни пить, ни спать — навалилась какая-то тупая апатия, сковывающая мышцы и блокирующая сознание.
Из ванной появилась Саманта в затрепанном халатике, с мокрыми взъерошенными волосами.
Без грима она выглядела удивительно домашней, словно вместе с ним стерла все разделяющие барьеры.
— Ты прекрасна, — сказал Шалимов. Получилось как-то механически. Меж губ Саманты блеснула белая полоска зубов.
— У тебя это вышло похоже на «иди к черту».
— Правда? — К Шалимову медленно возвращалось ощущение реальности. — Я не хотел…
Саманта подошла к нему и села на край кровати.
— С нами обоими происходит неладное… Наверное, это нервный шок.
— Да, нервный шок, — как эхо, повторил Шалимов. Он взял Саманту за плечи, развернул к себе и тихо поцеловал. Она инстинктивно отпрянула, глядя на Шалимова будто издали, сквозь дрожащее марево. Потом ее глаза закрылись, руки обвили его шею, влажные губы чуть коснулись его губ.
Нежность, скрытая, тайная, жаждущая, безумная, утратившая надежду и пробудившаяся в робком доверии, нашла выход в ответном поцелуе Саманты.
Как и предсказывал патентованный детройтский хам Лесли Энджел, им не понадобились две спальные комнаты в эту ночь.
4
Тот факт, что покушений на жизнь Корина больше не предпринималось, вовсе не означал, что люди мистера Брауна оставили его в покое. Слежка продолжалась, она стала даже изощреннее и плотнее, изменилась только ее цель. Особенно основательно на Корина насели после кратких и маловразумительных сообщений средств массовой информации о смерти Берринджера. Поэтому вся сцена появления Шалимова, недолгой его беседы с Кориным и бегства с Самантой на автомобиле Лесли Энджела развернулась перед глазами агентов мистера Брауна. Так как никто не ожидал визита Шалимова в Париж, французская сеть не была предупреждена об охоте на астронавтов и даже не подозревала об их существовании. Но Клод Вилар счел своим долгом выследить контактировавших с Кориным людей и дать их описание в подробном радиодокладе.
Первый адресовался Ричардсу: прекратить операцию в Америке и отозвать Дорена на базу. Второй — Клоду Вилару: организовать нападение на дом, где укрываются мужчина и женщина. Женщину ликвидировать, мужчину похитить, накачать наркотиками и вывезти в Москву через Эстонию по каналу «Гамма-4». Действовать по обстановке, свидетелей не оставлять.
Мистера Брауна нисколько не волновало, что в погибшей женщине могут опознать труп Саманты Ларрены. Во-первых, парижской полиции это не придет в голову. Во-вторых, если его интересы в чем-то совпадают с интересами правительства США, так это в сохранении полной тайны вокруг обстоятельств катастрофы «Атлантиса». Американские спецслужбы сами заткнут рот, кому нужно, а во время допросов Шалимова в Москве можно будет выработать пристойную версию происшедшего для тех же спецслужб.
Лесли Энджел к трем часам ночи вылакал всю бутылку «Джека Даниэльса», что и по его меркам было многовато, учитывая, что он пил с самого утра и при этом практически ничего не ел. Собственно, Лесли не собирался напиваться, но, перебирая в уме и отбрасывая один за другим многочисленные планы и варианты, он утратил контроль за количеством выпитого. В его затуманенном мозгу застряла абсурдная идея о том, что он на пороге открытия и, если выпьет еще, непременно прояснит это открытие для себя. Пошатываясь и спотыкаясь, он побрел на кухню, открыл шкаф, где хранил запасы виски, и удивленно чертыхнулся. Шкаф был пуст.
Винный погреб! Под ковром в гостиной имелся люк, ведущий в винный погреб. Правда, Лесли однажды исследовал его в похожей ситуации и не нашел там ни капли спиртного. Но сейчас коварный «Джек Даниэльс», разошедшийся не на шутку, кричал в его голове: ты плохо смотрел! Там точно есть выпивка, там… В дальнем углу за бочками.
Лесли захлопнул дверцу шкафа, вернулся в гостиную, заволок кресла в угол, встал на четвереньки и принялся тщательно скатывать ковер. Его можно было просто откинуть, но такое элементарное решение оказалось неподвластно разуму Лесли. Он трудился над ковром до тех пор, пока не превратил его в туго свернутый валик у стены. Металлическим крючком, служащим специально для этой цели, он подцепил крышку люка и тем же крюком подпер ее снизу. Потом он спустился по лестнице в сырую темноту, протянул руку к выключателю. Свет зажегся, но рукав рубашки Лесли зацепился за проклятый крюк. Лесли дернул сильнее. Железка покатилась по бетонному полу погреба, крышка с глухим стуком захлопнулась. Лесли выругался и вместо того, чтобы поднимать ее, махнул рукой и побрел мимо пустых бочек к уставленной самодельными шкафчиками стене. Понятно, он не мог видеть, как к двери черного хода подъехали две машины с потушенными огнями. Четыре тени выскользнули в неосвещенный двор. Одна из них бесшумно вложила отмычку в замок. Дверь отворилась.
Боевики Вилара рассыпались по комнатам первого этажа. Пистолеты с глушителями они держали наготове. Вошедший первым торопливо выключил свет в гостиной — с улицы могли заметить силуэты на занавесках. Вилар зажег фонарь с узким ярким лучом.
— Нигде никого, — констатировал парень с отмычкой. — Наверное, тут вообще никто не живет.
Вон там мебель сдвинута.
— Тихо… Наверх!
Они ворвались в ближнюю спальню, осмотрели обе ванные комнаты и вышибли дверь второй спальни. Луч фонаря Вилара уперся в лица спящих Шалимова и Саманты.
— Вот они, голубчики…
Сонная Саманта вскочила, выпрыгнула из-под одеяла и бросилась к лестнице. Несколько пуль настигли ее одновременно. Обливаясь кровью, Саманта упала на ступеньки. Шалимов с ревом прыгнул на ближайшего противника, но был остановлен мгновенно лишившим его сознания пушечным ударом. Вилар перевел луч фонаря на тело девушки.
— Что с девчонкой?
Один из нападавших подскочил к Саманте, перевернул ее на спину, и попытался нащупать пульс.
— Кончено, босс.
— Хорошо.
Вилар положил фонарь на кровать, вынул из кармана шприц и ампулу, отломил стеклянную головку и набрал наркотик. Желтоватую жидкость он ввел в вену Шалимова.
— Теперь оденьте его, быстро! Вон его шмотки.
И помните, если напоремся на полицию: везем пьяного друга.
— А где третий? Тот, что их привез? — спросил кто-то из бандитов.
— Похоже, парень оказался счастливчиком и смотался, — ответил Вилар. — Быстро уходим.
Одетого кое-как Шалимова подхватили под мышки и поволокли по лестнице в гостиную.
В это время Лесли Энджел разочарованно стоял перед раскрытыми шкафами. Там обнаружились пять пыльных, опустошенных до Рождества Христова бутылок, и больше ничего! Шепотом извергая проклятия по адресу хозяев, Лесли полез к люку и вдруг замер. Наверху послышались тяжелые шаги, чей-то хриплый голос сказал по-французски:
— Ну и бугай! Попробуй дотащи такого до России.
— Ты дотащи его до машины, умник, — оборвал другой голос, властно-командирский. — А там разберемся… Не таких возили.
Лесли понял смысл сказанного лишь частично, но одно было несомненно: происходит что-то очень скверное.
Шаги удалились в направлении кухни и стихли.
Лесли изо всех сил толкнул ладонями тяжелую, плотно притертую крышку люка, едва не сливающуюся с полом в одно целое. Она не поддалась.
Тогда Лесли вскарабкался на три ступеньки лестницы, надавил на крышку спиной. С утробным звуком та пошла вверх, все легче и легче. Лесли вытолкнул ее, выбрался в кромешную тьму гостиной и нашарил выключатель. Здесь ничего не изменилось. Он ринулся в спальню и споткнулся о распростертое у стены тело девушки.
Глаза Саманты были закрыты. Она казалась спящей. Если бы не кровь везде.
Лесли трясущейся рукой вставил в непослушные губы сигарету. Огонек зажигалки то и дело гас.
Что же делать, Господи? Бежать в полицию и преподнести им шизофренический бред о воскресших астронавтах? Но допустим, они поверят ему, установят, что погибшая — Саманта Ларрена…
И что тогда? Тогда он окажется главным подозреваемым. Они заморочат ему голову, заставят сознаться, выставят если не убийцей, так пособником убийц…
Только один человек может спасти его — Корин. Лесли с самого начала совершил ошибку, он отхватил кусок не по зубам. Если бы он не пытался объехать Корина на крутом вираже, возможно, Саманта осталась бы жива…
Лесли с сигаретой в зубах спустился по лестнице на первый этаж, открыл парадную дверь, пересек улицу и у входа в квартиру Корина нажал кнопку звонка, потом еще и еще раз. Никакого движения за дверью. Лесли заколотил кулаками и ногами.
— Откройте, Корин! Это я, Лесли Энджел! Случилось несчастье… Да откройте же1 Корин, черт вас побери!
Дверь распахнулась так неожиданно, что Лесли с размаху влетел в прихожую. Заспанный Корин в халате удержал его, с недоумением и тревогой оглядел стоящую перед ним растрепанную фигуру с заплаканными глазами. Брюки Лесли были обильно перепачканы кровью.
— Что случилось? — задал Корин вполне естественный в данных обстоятельствах вопрос.
— Они убили ее… — простонал Лесли.
— Кто кого убил? Говорите вы толком!
— Саманту, девушку с «Атлантиса»… Скорее!
Корин уже переодевался.
— Куда ехать?
— Никуда, это напротив…
Они вбежали в особняк. Корин склонился над Самантой, поднял девушку на руки, перенес на постель, попробовал найти пульс, прижался ухом к ее груди.
— Кажется, она жива…
— Боже! — вырвалось у Лесли.
Корин схватил трубку телефона. Он хотел позвонить Лигейе Маллиган, но передумал: это означало потерю времени. Он позвонил Аллендейлу домой — резидент ЦРУ по просьбе Коллинза оставил ему номер для экстренного вызова.
— Аллендейл? Это Корин. Да, мне известно, который час. Дело не терпит отлагательств. Немедленно пришлите надежную медицинскую бригаду, — он назвал адрес. — Что значит надежную? Самых квалифицированных врачей, которых вы только сумеете вытащить из постели. И желательно таких, чтобы держали рот на замке… Три пулевых ранения, два навылет… Что? Нет, потом… Не мешкайте!
Корин положил трубку и резко повернулся к Лесли.
— В доме есть аптечка?
— Не знаю… Я посмотрю…
— Так смотрите, а не стойте! Мне нужны бинт и антисептические материалы, — крикнул он вдогонку.
Лесли вернулся с кучей запечатанных бинтов и какими-то флаконами.
— Попробуем остановить кровотечение, — сказал Корин. — Давайте бинты. Она потеряла слишком много крови…
— Она не умрет? — спросил Лесли.
— Откуда я знаю!
Бригада врачей под руководством профессора Конти прибыла только через сорок пять минут, в течение которых Корин и Лесли отчаянно боролись за жизнь Саманты, хотя ни у того, ни у другого не было необходимых медицинских познаний. Конти отогнал их от постели. Его ассистенты мигом раскинули ящики с аппаратурой и медикаментами. Десять минут в комнате висела тишина, прерываемая деловитыми отрывистыми командами профессора.
Наконец он выпрямился, предоставив остальное ассистентам.
Конти в упор посмотрел на Корина.
— Она будет жить? — не сдержался тот.
— Крайне уместный вопрос, — скривился профессор. — Скажите спасибо Господу Богу, что она вообще еще дышит… Так что, увы, ничем утешительным я вас не порадую. Ее нужно перевезти в клинику…
— В частную клинику? — уточнил Корин.
— Разумеется. В мою клинику. Поэтому я хочу урегулировать формальности.
— Пойдемте вниз, доктор, там мы сможем поговорить спокойно, — пригласил Корин. — Если, конечно, вы закончили здесь…
— О да. — Он дал несколько указаний ассистентам.
В гостиной Корин вытащил на середину комнаты задвинутые Энджелом кресла, закрыл люк погреба, и они с профессором уселись напротив друг друга.
— Вас вызвал лично Аллендейл? — напрямую спросил Корин, глядя доктору прямо в глаза. Профессор кивнул. — Вы знаете, кто такой Аллендейл?
Конти снова кивнул. Ему неоднократно случалось принимать в своей клинике пострадавших сотрудников ЦРУ. Услуги хорошо оплачивались. Но сейчас ситуация была иной.
— Я с уважением отношусь к мистеру Аллендейлу и к его ведомству, — осторожно произнес врач, — но эта девушка прямо-таки изрешечена пулями. Мы обязаны сообщить об инциденте в полицию. Иногда мы закрываем глаза на правила, это верно, но тут… — Он замолчал, давая понять, что дальнейшие комментарии ни к чему.
— Забудьте об Аллендейле, — жестко сказал Корин. — Здесь ЦРУ представляю я. Мистеру Аллендейлу приходится оглядываться на рамки законности, мне — нет. Каждый день пребывания мисс… мисс Смит в клинике будет оплачен по тройному тарифу. Но если кто-то узнает об этом деле, я всажу вам пулю в сердце.
Профессор оскорбленно вскинул голову, но благоразумие взяло верх.
— Не нужно со мной так говорить, — сухо сказал он.
Саманту на носилках перенесли в машину.
Конти высокомерно откланялся. Шум автомобиля медленно стих вдали. В гостиной показался Лесли.
— Теперь займемся вами, мистер Энджел, — с угрозой проговорил Корин. — Что все это значит?
— Сейчас расскажу. — Лесли заметно оправился от потрясения, когда узнал, что Саманта жива и, возможно, ее удастся спасти. — Но не найдется ли у вас чего-нибудь выпить?
— Найдется.
— О'кей, — обрадовался Лесли. — Тогда пойдемте к вам, и вы услышите историю на десять баллов… Пошли, я больше не могу оставаться в этом ужасном доме.
— Так это ваш дом? — Корин с любопытством огляделся.
— Не совсем, — смутился Лесли. — Я снял его, чтобы…
— Чтобы следить за мной, — заключил Корин. — Вы не промах, мистер Энджел. Но как бы мне убедить вас писать статьи о чем-нибудь не столь взрывоопасном? Вы музыкант, вот и писали бы о музыке…
В ответ Лесли фыркнул, достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул Корину.
— Что это? — тот не дотронулся до листа.
— Эксклюзивный контракт, — пояснил Лесли. — Подписанное Шалимовым и Самантой обязательство передать информацию мне. Саманта ранена, а Шалимов исчез, но если все завершится благополучно, я буду об этом писать. И вы меня не запугаете. Пока еще я гражданин свободной страны.
Корин вздохнул. Нет, Лесли безнадежен.
— Отложим дискуссию на неопределенный срок. — Он встал. — Идемте, у нас времени в обрез.
Они вернулись в квартиру Корина, и Лесли получил наконец щедрую порцию виски. Он выпил и крякнул с видимым облегчением.
— Ну вот, так куда лучше… Я сам не свой от всех этих дел.
— Итак, — приступил Корин к допросу. — Как вы вышли на астронавтов, я догадываюсь. О содержании ваших бесед — тоже. Нечто в этом роде Шалимов предлагал и мне. Важно вот что: рассказывал ли он вам хоть что-нибудь конкретное о террористах? И куда его увезли бандиты?
— В Россию, — брякнул Лесли.
— Что? — прищурившись, Корин воззрился на него.
Лесли рассказал об услышанном в погребе разговоре.
Корин хлопнул ладонью по столу.
— Как ни крути, а получается, что вы второй раз оказываете нам бесценную услугу, Энджел. Сначала вы спасли Стефи и поймали Соммера, теперь вот это…
Лесли приободрился.
— Не забудьте, что я первым узнал о смерти Каннингхэма и Эпилгейта, — напомнил он.
— Да, но уж больно вы беспокойны… Никак не соображу, чего от вас больше — пользы или хлопот… И все же я осмелюсь дать вам совет, правда, не оригинальный Здесь становится жарковато, полезнее для вашего здоровья переменить климат, уезжайте в Америку.
— Спасибо, — набычился Лесли, — но со своими проблемами я как-нибудь управлюсь сам.
— Так это же совет, а не приказ, — пожал плечами Корин. — Вы умный человек, вам и решать…
Но из особняка уезжайте сейчас же. В отель, на квартиру, куда хотите.
— Я не идиот, — обиделся Энджел. — Если я вам больше не нужен, пойду собирать чемодан.
— Мне вы больше не нужны, — подтвердил Корин.
Энджел направился к двери, но Корин окликнул его.
— Лесли!
— Что? — обернулся Энджел.
— Вы славный парень, Лесли. Когда все это закончится, мне хотелось бы выпить с вами по рюмочке. Поэтому прошу вас, уцелейте.
Лесли улыбнулся и вышел.
Корин закурил. Итак, Россия. Все сходится в одну точку: рассказ Соммера, собственное расследование Корина в Бельгии, фоторобот детектива Шарпа и теперь, похищение Шалимова. Если только Шалимов сам не замешан в дьявольской игре террористов… Слова, произнесенные в гостиной особняка Энджела, могли быть просто шутливым замечанием сообщников.
Приехавший в пять утра Коллинз застал Корина у переполненной пепельницы в облаках табачного дыма с наполовину опустевшей бутылкой виски.
Полковник энергично тряхнул руку, Корина — в самолете он выспался, и вялость сняло как рукой.
Он жестом потребовал второй стакан и налил виски себе.
— Что у вас? Только без художественных отступлений, телеграфом. Я должен как можно скорее доложить генералу Стюарту.
— Телеграфом? Хорошо. Саманта Ларрена тяжело ранена, она при смерти в клинике профессора Конти. Шалимов похищен с целью переброски в Россию. Вот все, что я знаю. Если бы вы не перемудрили с секретностью, я вел бы себя иначе и знал бы не так мало.
Коллинз посмотрел на него сквозь грани стакана.
— Кто же мог предположить, что их вынесет в Париж… Но как вы на них наткнулись?
— Чистейшее совпадение, случайность из тех, что не придумает ни один романист, а в жизни они на каждом шагу. — Коллинзу было хорошо известно, что это так. — Шалимов оказался братом моего старого друга. Как он меня разыскал, я не успел выяснить, но скорее всего услышал по радио…
— Их было только двое? А Ратников?
— Послушайте, Фрэнк, — рассердился Корин, — хватит играть в кошки-мышки и валять дурака.
Если мы партнеры, выкладывайте карты на стол.
А если вы предпочитаете изображать мудрого дядюшку из Лэнгли и с умным видом надувать щеки отважности…
— Так я за этим и приехал — раскрыть карты, — перебил Коллинз. Он вытащил из внутреннего кармана магнитную дискету и передал ее через стол Корину. — Здесь вся информация по делу «Атлантиса». Не какие-то крохи, которые вам снисходительно подбрасывают мудрые дядюшки из Лэнгли, а все.
Корин подкинул дискету на ладони, точно желая убедиться в ее весомости.
— И чем же вызван приступ невиданной щедрости?
— Тем, что генерал Стюарт хотел бы видеть вас в России, Корин. Это было решено загодя, а после похищения Шалимова приобретает особое значение.
— В ЦРУ становится милой традицией решать все за меня… — Корин подошел к компьютеру и вставил дискету.
— Она закодирована, — предупредил Коллинз. — Кодовое слово «Атлантис».
— И слово-то позаковыристее придумать не могли…
Они устроились перед экраном монитора.
Мелькнули стандартные грифы: «Высшая секретность», «Только для директора Центрального разведывательного управления».
— Это надо понимать как мое повышение? — съязвил Корин.
— Пришлось переписать для вас директорскую дискету, некогда было составлять новую… Да и незачем… Смотрите.
На экране перед Кориным разворачивалось сжатое изложение ставших известными ЦРУ на сегодняшний день фактов. Коллинз иногда комментировал чересчур пунктирно поданные фрагменты.
Когда дискета кончилась, Корин спросил после непродолжительного молчания:
— И в чем будет заключаться моя миссия?
— В ускорении, как любил говаривать ваш М. С. Горбачев… Из сорока восьми часов, отпущенных нам террористами, осталось едва шестнадцать.
Видимо, они продлят срок, но вряд ли надолго, а потом ищи их… Операцию надо завершить до истечения основного времени.
— Легко сказать, — присвистнул Корин.
— Нам нужны ваши московские контакты…
Этот Шебалдин — вы ведь работали с ним по делу о русском биологическом оружии?
— Да… А потом схлестнулись в истории с документами немецкого физика.
— У нас нет с ним непосредственной связи. — Полковник вернулся к столу за бутылкой. — Все идет через Бертенева, Рубинова, это официальные каналы, очень долго и нудно. В Москве позарез необходим динамичный, активный эмиссар ЦРУ, человек, который сможет работать и бок о бок с русскими, и против них, если потребуется. Одним словом, вы. У вас будет прямой выход на меня и Стюарта через московского резидента Алана Смита, а с Шебалдиным и его помощниками налаживайте отношения сами. И, конечно, ищите Шалимова.
Корин вынул дискету, вложил в футляр и вручил полковнику.
— Я поеду, Фрэнк. Похоже, ничего другого у вас действительно нет.
— Есть и еще одна причина.
Корин поднял взгляд на Колллинза.
— Да?
— Никто не сделает этого лучше.
Корин задумчиво повертел в пальцах зажигалку.
— Вы любите кино, Фрэнк?
— Нет.
— Я тоже, однако кое-что из обихода киноманов нам обоим не мешает помнить. Когда от фильма заранее ждешь слишком многого, он обычно разочаровывает.
В двери загремел ключ. Вошла Стефи в длинном сиреневом платье, с лакированной сумочкой на кожаном ремешке. Едва она увидела Коллинза, возбужденно-радостное выражение соскочило с ее лица, как картонная маска, уступив место настороженности.
— Я жду вас внизу в машине, — проронил Коллинз. — Не задерживайтесь. Самолет через час, все бумаги у меня.
Прежде чем Стефи успела опомниться, он поцеловал ей руку и вышел.
— Ты уезжаешь? — Стефи швырнула сумочку в кресло и против обыкновения залпом выпила виски из стакана Корина.
— Я ненадолго, — прибег Корин к спасительному присловью, стершемуся от частого употребления, как старинная монета.
— Могу я узнать, куда?
— В Россию.
— О, Россия, это чудесно, — мечтательно проговорила Стефи, пока Корин торопливо кидал в чемодан дорожный скарб. — Я с детства туда рвалась.
Кремль, Большой театр, Сталин, Берия… Это так романтично!
Корин оторвался от чемодана, обнял ее за плечи.
— Стефи… Мне нужно ехать.
— Конечно, я понимаю, — Стефи выскользнула из его рук. — Свободный мир под угрозой, и кроме тебя, спасти его некому.
— Послушай, — с раздражением начал Корин, но осекся, посмотрев в ее глаза. Она не иронизировала, она была абсолютно серьезной! В ее взгляде не было ничего, кроме понимания и любви… Корин растерялся.
— Я не собираюсь удерживать тебя, — продолжала Стефи.
— Единственное, о чем прошу, — возьми меня с собой.
— Стефи, это невозможно! Предстоит опасная работа, и я… — он умолк, не зная, как еще аргументировать отказ. Опасностью ее не напугаешь… — Ты слышала, что сказал Коллинз. Вылет через час.
А виза, билет? Москва — не Лондон, туда так запросто…
— Коллинз сделает это для тебя, — мимоходом бросила Стефи, точно речь шла о покупке билетов в Диснейленд. — А если нет, я полечу другим рейсом.
— Только не это! — Корин в отличие от Стефи знал, с кем имеет дело, предполагал, что за ним и за ней могут следить. А ведь она не шутит, она полетит в Москву.
— Подумай, сколько пользы я смогу тебе принести, — уговаривала она. — Тебе понадобится расторопный и симпатичный помощник…
Корин застегнул браслет часов. Минутная стрелка была неумолима.
— Ладно, поехали, — решился он. — Только никаких сборов. Возьми побольше денег, все необходимое купим на месте.
Коллинз нахмурился, увидев выходящих из подъезда рука об руку Корина и Стефи. Он перегнулся через спинку сиденья и открыл заднюю дверцу.
— Мисс Джонсон проводит нас до аэропорта? — холодно осведомился он.
— Нет, — ответил Корин. — Мисс Джонсон летит со мной.
— Вы с ума сошли, Корин, — разъярился Коллинз. — Вы что, собрались на пикник?
— Хочу напомнить, Фрэнк, что я не состою на довольствии у вашего Президента, — холодно сказал Корин. — И я буду действовать, как считаю нужным. С вами, без вас ли — это уж сами определяйтесь.
Они успели заехать к Аллендейлу и подобрать документы для Стефани.
5
Страх, боль, тяжелый неясный гул.
Гул был похож… на отдаленный рев запущенных одновременно реактивных двигателей. Он звучал не в ушах, а переваливался, перекатывался внутри черепной коробки, как мягкий серый мешок, давящий, удушающий. Но еще хуже становилось, когда он прекращался на долгие мгновения — тогда его место занимал пронзительный, невыносимый звон.
И гул, и звон имели одно стремление, были подчинены одной цели: причинить боль, превосходящую все представления о боли, погасить огни рассудка.
Черный квадрат качался и крутился перед глазами Шалимова, бессмысленное черное поле, гравитационный проход в иное измерение. Скорее бы туда, на ту сторону… Где не будет боли, не будет ничего…
Шалимов не знал, где он, не помнил, что с ним произошло. Размытые картины то и дело всплывали из мрака подсознания и погружались обратно, как в мучительном сне. Что это — возвращение памяти или продолжение бредовых галлюцинаций?
Его не покидало тоскливое ощущение утраты.
В каком бы положении он ни очутился сейчас, впереди ждало что-то очень плохое, то, о чем нельзя вспомнить, потому что это воспоминание будет хуже боли и страха.
Черный квадрат становился контрастнее, как будто настраивали испорченный телевизор. Он и оказался экраном, но не телевизионным — экраном компьютерного монитора. Ноги и руки Шалимова были прикованы к разлапистому металлическому сооружению, словно его распяли на спине гигантского паука.
В сектор обзора попадал потолок с мощным созвездием бестеневых ламп, как в операционной, белая дверь и часть стены. Голову сдавливало что-то вроде шлема, пучки цветных проводов отходили от него и исчезали в недрах загадочной машины со множеством циферблатов и переключателей. У медиков в Звездном городке Шалимов вдоволь насмотрелся на диковинную аппаратуру, но такое видел впервые.
В комнате было холодно, стоял резкий запах озона, как после сильной грозы. Андрей покосился на окно — движение зрачков снова опрокинуло его в озеро пронзительного звона, но он отметил, что окно забрано решетками и выходит в парк — по крайней мере, там были деревья. И только сейчас в поле зрения возникли двое мужчин в белых халатах.
Один прижал к левой стороне груди Шалимова обыкновенный медицинский стетоскоп, другой оттянул нижнее веко и посветил зеркальцем в глаз.
Это врачи? Он в больнице? Что же произошло?!
— С ним все в порядке, — сказал один.
— Можем начинать, — кивнул другой.
Они говорили ПО-РУССКИ!
— Где я? — с усилием проворочал языком Шалимов, истратив все энергетические ресурсы на два коротеньких слова родной речи. Во рту у него держался противный кисловатый вкус, но он не мог определить, с чем этот вкус у него ассоциируется.
Люди в белом переглянулись.
— Не волнуйтесь, Андрей Андреевич, — произнес тот, что был постарше. — Вы еще не совсем пришли в себя после катастрофы. Постепенно к вам вернется память о подлинных событиях. К сожалению, в вашем состоянии возможны проявления так называемых ложных воспоминаний — вам будет казаться, что вы помните то, чего на самом деле никогда не было, причем эти мнимые воспоминания совершенно реальны. Не доверяйте ничему, что сейчас воспроизводит ваше сознание. Вы больны, мы вылечим вас.
— Где я? — снова повторил Шалимов. Он не понял ничего, что тут нес бородатый эскулап о ложных воспоминаниях, но у него появилось стойкое предчувствие беды. Он угодил в какую-то очень скверную историю, и это только начало. Не отвечая на вопрос, молодой врач подошел к энцефалографу и один за другим включил четыре тумблера. Запищали звуковые сигналы, метнулись столбики светодиодных индикаторов. В руку Шалимова вложили пульт с единственной кнопкой.
— Слушайте внимательно, Андрей Андреевич.
Сейчас на экране компьютера вы увидите группы цифр, они будут меняться примерно два раза в секунду. Между ними с неравными интервалами будут передаваться слова. Заметив слово, нажмите на кнопку. Начнем….
На голову Шалимова поверх шлема напялили большие наушники, наглухо отрезавшие его от звуков в комнате. В наушниках негромко гудел странный вибрирующий тон, то усиливающийся, то ослабевающий, а временами пропадающий совсем.
Он вызывал тошноту и рябь в глазах. Надвигалось нечто недоброе, угрожающее. Шалимов инстинктивно зажмурился.
— Откройте глаза! — голос в наушниках хлестнул, как удар кнута. Шалимов повиновался, уплывая в волнах вибрирующего гудения. На черном экране монитора замелькали десятизначные числа.
Выскакивающие то наверху, то внизу слова не имели между собой никакой видимой связи, это был произвольный набор понятий из самых разных областей — реставрация, корона, интернат, буддизм, формулировка, жена, стол, потребление, собака.
Встречались и глаголы — выражать, нарастать, раскалывать, и прилагательные, в основном обозначающие цвета. Шалимов исправно давил на кнопку.
Двое в белом вглядывались в дрожащие ломаные линии четырех каналов энцефалограммы.
— Давайте кластеры, — распорядился бородатый.
Молодой ткнул пальцем в клавишу компьютера.
Слова и цифры продолжали мельтешить, но на доли секунды вспыхивали иные, ключевые слова, которые Шалимов ни прочесть, ни осмыслить не успевал, но энцефалограмма реагировала. Суицид, страх, убийство, насилие, деньги, боль, власть и так далее — всего около ста кластеров.
Истязание мозга Шалимова тянулось с полчаса.
Потом аппаратуру выключили, шлем сняли.
— Развяжите меня, — потребовал Шалимов. В ушах гудело даже без наушников, фигуры в белых халатах колыхались перед глазами.
— Пока невозможно, — донеслось до него, словно из отдаленной галактики. — Расслабьтесь, отдыхайте.
Стальная сверкающая игла шприца вонзилась в предплечье. Шалимов понимал, что его насильно погружают в беспамятство, топят в пучине искусственного сна. Он должен сопротивляться, должен сохранить свой разум для… чего? Он никак не мог обрести твердую опору. Есть что-то, ради чего он обязан бороться с ними. Надо ухватиться за хвостик ускользающей мысли, вспомнить, вспомнить… Саманта!
Словно ледяной душ обрушился на Шалимова, смывая все возведенные наркотическим ядом барьеры и перегородки. Он вспомнил, вспомнил все, вплоть до того момента, когда бросился в схватку с бандитами в доме Лесли… Но до этого они стреляли в Саманту. Боже, они убили ее… Или нет? Или сейчас она, как и он, лежит привязанная к холодному металлическому пауку, быть может, даже в соседней комнате, и ОНИ равнодушно копаются в ее мозге, как в его… Нет, Шалимов не поверит в ее смерть, пока не увидит ее мертвой. Надо выбраться… Выбраться…
Тотальное наступление наркотика сломило хрупкую оборону Шалимова. Он отключился. Наступила тьма без времени и пространства.
Из смежного кабинета бородатый врач говорил по телефону.
— Да, мы провели сеанс первичного компьютерного психоанализа… Все реакции в норме… Нет, полагаю, работа с ним не составит труда. Мы уже начали курс медикаментозного воздействия. Завтра можно будет приступить к нейропрограммированию. Что? Подождать, пока вы допросите его лично? Имейте в виду, этот допрос не удастся полностью стереть из его памяти. Воля ваша. Да. До свидания.
Врач положил трубку. Конечно, его собеседник прав. Никто не успеет разблокировать память Шалимова после того, как тот признается в сотрудничестве с террористической организацией и назовет ее главарей. Потому что зомби — программа самоубийства придет в действие сразу же. Шалимов раскусит заложенную под зубную пломбу капсулу с цианистым калием — как Геринг, это даже символично. Угрызения совести и страх возмездия заставят уйти из жизни и его хозяев… План мистера Брауна безупречен.
И хотя талантливый врач-экспериментатор Владимир Сергеевич Ладыгин отдавал ему должное, смутное беспокойство за собственную судьбу преследовало доктора. Изгнанный из медицины по подозрению в опытах над пациентами (по одному лишь подозрению, иначе бы посадили!), он нашел приют, деньги и главное — возможность продолжать работу в лабораториях мистера Брауна. Эксперименты длились несколько лет, и отнюдь не совершенствование программ зомбирования было их целью. Зомбирование давно уже доступно психологам средней руки. Амбиции Ладыгина и Брауна простирались гораздо дальше, не о том мечтали они в нескончаемых беседах и спорах до рассвета…
А случай с Шалимовым был просто досадной побочной необходимостью… И очень беспокоил Ладыгина. Нет, не того он опасался, что Браун уберет его как свидетеля. Он верил Брауну. Он боялся случайного срыва, провала из-за мелйчей. Все невозможно предвидеть. Крах мистера Брауна означал и конец работы Ладыгина. Он не был математиком, которому довольно компьютера и записной книжки. Его исследования требовали финансовых вливаний, дорогой сложной аппаратуры, подпольных клиник, бесперебойной поставки живого материала. Как он возместит все это, если придется бежать, скрываться? Где он обретет покровителя и единомышленника, подобного мистеру Брауну? Вот почему столь неохотно, с возрастающим чувством тревоги Ладыгин согласился работать с Шалимовым.
6
Стефи, как озорная девчонка, радовалась новым открытиям. Оказывается, в Москве есть такие же магазины, как в Париже и Лондоне, где можно купить точно такие же товары, правда, чуть дороже.
И автомобили здесь тех же марок, и аборигены человекообразны. Некоторые даже прилично одеты.
Впрочем, Россия могла пропасть пропадом и это бы ее ничуть не огорчило. Но здесь был Корин, а отныне там, где Корин, будет и Стефи. С прошлыми разлуками покончено навсегда.
Прямо от здания ФСБ Корин позвонил Шебалдину. Тот отсутствовал: вежливый приятный голос пообещал, что полковник появится часа через два.
Корин повесил трубку и повел Стефи знакомиться с Москвой.
Они брели по парку в Останкино, куда Корин привез ее на метро из шумного и душного центра, чтобы показать знаменитую башню и отдохнуть от суеты. Остановившаяся поодаль черная «Волга» не привлекла его внимания: время от времени машины сновали по парковым окраинам. Но сухопарый человек лет пятидесяти, вылезший из салона «Волги», направился к ним. Тревожный сигнал прозвучал в мозгу Корина. Он сгруппировался и встал так, чтобы прикрыть Стефи корпусом.
Однако никто, видимо, не собирался ни стрелять, ни нападать и вообще не проявлял агрессивных намерений. Незнакомец подошел к Корину и тихо приветствовал его по-русски:
— Здравствуйте, Сергей Николаевич.
Корин машинально кивнул и постарался незаметно осмотреться. Боковым зрением он засек парня в кожаной куртке на лавочке метрах в пятидесяти. А вот и второй, справа под деревом. Есть и другие, можно не сомневаться. Стефи прижалась к Корину.
— Кто это? Что ему нужно?
— Подожди, — шепнул он.
— Я хочу поговорить с вами, Сергей Николаевич, — пояснил подошедший столь же ровным и спокойным голосом. — Дама пока может подождать в машине или на скамейке. Уверяю вас, ни вам, ни ей не причинят никакого вреда. Вы профессионал и знаете, что похищения и убийства происходят не так.
Корин заколебался. Несомненно, незнакомец не похож на киллера. К тому же обложили их так плотно, что оставалось только подчиниться. Но, несмотря ни на что, он не хотел отпускать Стефи в черную машину. Он сунул ей в руки кейс.
— Стефи… Посиди на лавочке вон там. Бояться нечего, мы только поговорим. Честное слово, — он ободряюще улыбнулся, видя отблеск страха в ее глазах. — Ну… иди, — он легонько подтолкнул ее в спину. Стефи медленно побрела к скамейке, поминутно оглядываясь. Когда она уже не могла их слышать (впрочем, она все равно не поняла бы ни слова по-русски), незнакомец жестом пригласил Корина пройтись и сказал:
— Полагаю, вы догадались, кто я, вернее, кого я представляю.
— О да, — подхватил Корин. — Вы представляете банду убийц, уничтожившую немало ценных сотрудников ЦРУ и захватившую «Атлантис». Если я прав, не обижайтесь, что я не скажу «очень приятно», когда вы назовете себя.
Незнакомец поморщился.
— Благороднее все-таки говорить не о банде убийц, а об организации, служащей определенным целям… Но в общем вы правы. Зовут меня Валентин Петрович. Как вы понимаете, имя не настоящее.
— И что же вам от меня нужно… Валентин Петрович? — Корин подпихивал носком ботинка высохшую веточку. Ни на секунду он не упускал из виду сидящую на скамейке Стефи.
— Мы изучали вас, Сергей Николаевич, восхищаемся вами как опасным, изворотливым противником.
— Настолько восхищаетесь, что дважды пытались отправить на тот свет? — усмехнулся Корин. — Уж лучше бы вы меня недооценили.
— Кто старое помянет, тому глаз вон… Конечно, вы обижены на нас, а у нас есть резоны обижаться на вас. А что, если прекратить нелепую конфронтацию и стать друзьями? У нас имеются интересные предложения — Он выжидательно посмотрел на Корина.
— Конечно, на этой стадии операции у вас имеются интересные предложения, — заметил Корин. — Ведь именно сейчас все висит на краю.
А как только я помогу вам выкрутиться, получу пулю в спину, нет?
Валентин Петрович выглядел глубоко оскорбленным.
— Я считал вас умнее, Корин. Впрочем, согласен, у вас нет оснований оказывать нам особое доверие Но я приоткрою завесу — совсем чуть-чуть, вы и сами бы поняли это, если бы дали себе труд задуматься. Операция с «Атлантисом» — вовсе не самоцель и не единственное наше предприятие. Это лишь начало многих грандиозных проектов. Да, нам нужны эти десять миллиардов долларов. А вы задумывались, для чего? Чтобы наслаждаться жизнью? О, нет. Чтобы финансировать другие программы, которые чахнут из-за недостатка средств. Наши планы обширны и увлекательны. Поверьте, для такого человека, как вы, не найдется более захватывающего поля деятельности. И для нас вы просто находка. Мы сумеем оценить вас по достоинству.
Корин выслушал его монолог, одновременно анализируя грамотный тактический подход Валентина Петровича. Он предлагал не деньги, точнее, не только деньги. Он предлагал потрясающую игру, невероятную, невиданную партию со всеми спецслужбами мира. По его мнению, Корин — человек игры, человек риска — не мог отказаться от сделанного таким образом предложения. И по-своему он был прав.
Они не учли одного — крови. Той крови, что сплошь заливала тело Саманты Ларрены в жаркую парижскую ночь, и той, что узенькой струйкой стекала с пробитого пулей лба майора Эпилгейта, и той, что пролилась в кабине «Атлантиса», и другой…
Валентин Петрович истолковал молчание Корина как взвешивание всех «за» и «против» и усилил нажим:
— Что касается денег, тут мы не намерены ограничивать вас конкретной суммой. Как нетрудно понять, вскоре деньги перестанут быть для нас проблемой. Просите сколько хотите, а для начала мы можем перечислить в швейцарский банк… Ну, скажем, пять миллионов долларов. Или десять. Как вы на это смотрите?
— Гм… Судя по тому, что вы обхаживаете меня, потеря Берринджера нанесла вам чувствительный удар.
Валентин Петрович фыркнул.
— Берринджер! На подготовительном этапе мы, конечно, не могли обойтись без него, но он — отработанный пар, который все равно пришлось бы стравить, чтобы котел не рванул…
— Я должен подумать, — сказал Корин.
В глазах собеседника заискрились льдинки.
— А вот на раздумье у нас времени нет совсем, Сергей Николаевич. О чем тут думать? Выбор у вас небогатый.
На лужайке развернулся мерседесовский фургон наподобие тех, какие используют под кардиомобили «скорой помощи». Задняя дверца распахнулась. Валентин Петрович жестом приказал Корину садиться в машину и тут же загладил резкость устным приглашением.
— Сейчас мы поедем на дачу, Сергей Николаевич, там и договорим. В городе душновато… Разумеется, мисс Джонсон тоже едет с нами.
— Стефи! — позвал Корин.
Женщина подбежала к «Мерседесу». Молодые люди в кожанках окружили их безмолвным кольцом. Один из них — блондинистый стриженый крепыш — посмотрел на Стефи оценивающе-пристально, что сразу засек Корин.
— Прошу! — торжественно произнес Валентин Петрович, указывая в глубь кузова фургона. Корин и Стефи забрались в автомобиль. Дверь за ними захлопнули и заперли.
Они сидели на обитой кожей скамье, привинченной к стене. Плотно закрытые матовые стекла пропускали достаточно света, но разглядеть сквозь них что-либо было невозможно. Корин благоразумно не пытался их открывать, памятуя о непременных машинах сопровождения. Ему почему-то не хотелось портить отношения с новыми покровителями.
Стефи не спрашивала ни о чем, и Корин не торопился объяснять ей ситуацию — в машине могли быть установлены микрофоны. Но когда они проезжали по какому-то гремящему и дребезжащему мосту, он наклонился к ее уху.
— Мы влипли, Стефи. Не бойся ничего. Постараемся выбраться.
Она робко, благодарно улыбнулась.
«Мерседес» трясло и подбрасывало на ухабах проселочной дороги. Они ехали сорок три минуты — Корин засек время по часам. Когда машина остановилась, снаружи донеслись приглушенные голоса, лязганье засова ворот. «Мерседес» прокатился еще с десяток метров и встал. Дверь отворилась.
Корин вышел на траву голого, лишенного деревьев и построек двора, обнесенного высоким забором перед трехэтажным кирпичным зданием, помог спуститься Стефи. Один из парней в куртках забрал у него кейс, а у Стефи сумочку. Корин состроил презрительную гримасу.
Кроме «Мерседеса», во дворе стояла черная «Волга». Из нее не спеша выбрался Валентин Петрович и сопроводил гостей (или пленников — это зависело от поведения Корина) в дом. Стефи увели на второй этаж в комфортабельную просторную комнату с телевизором «Сони» и видеомагнитофоном. Интерьер дополняли кованые фигурные решетки на окнах. Охранник оставил Стефи одну и повернул ключ в замке ореховой двери.
Корин последовал за хозяином в элегантно обставленный кабинет на первом этаже. Решетки украшали окна и здесь. Валентин Петрович расположился в кожаном кресле в уголке отдыха, кивком предложил Корину составить ему компанию, отодвинул дверцу зеркального бара.
— Что выпьете, Сергей Николаевич? «Картель», «Наполеон», «Метакса»? Все подлинное, из Парижа и Афин.
— Виски, — сказал Корин. — «Баллантайн».
Валентин Петрович достал увесистую квадратную бутылку.
— Надеюсь, вы извините нас за некоторые меры предосторожности. — Он наполнил сосуд над хрустальным лафитником. — Лично я предпочитаю доверие, но, увы, я не все решаю.
— Пустяки, — благодушно отозвался Корин.
— Да? Ну, хорошо, — владелец кабинета приподнял рюмку. — За наше плодотворное сотрудничество?
— Как хотите, — пожал плечами Корин и выпил.
Валентин Петрович лишь слегка пригубил напиток — он не любил спиртного. Он встал, вынул из ящика стола цветную фотографию Шалимова и бросил на стол перед Кориным. Тот скользнул по снимку равнодушным взглядом.
— Узнаете, Сергей Николаевич? Этот человек встречался с вами в Париже.
— Ну и что?
— Мы хотели бы узнать, что он успел рассказать вам о нападении на «Атлантис» и кому еще он об этом рассказывал.
— Только и всего? — с усмешкой сказал Корин. — Это не стоит десяти миллионов.
— Видите ли, Сергей Николаевич, информация — товар скоропортящийся, — с оттенком сожаления проговорил хозяин. — Сегодня она, быть может, стоит и больше, а завтра — ни гроша. Но это, конечно, не все. Есть еще ряд вопросов. Как далеко продвинулось расследование ЦРУ, и что они затевают в поисках золота и нашей базы? Кто возглавляет операцию, какие подходы можно нащупать к этому человеку? Деньги, компрометирующие сведения, морально — психологический фактор? Нам нужна ваша консультация.
— Для консультанта у меня неплохое жалованье, — небрежно заметил Корин. — Что ж, пожалуйста. Шалимов не рассказывал мне решительно ничего, более того, как только я намекнул на ЦРУ, он врезал мне по шее и смылся. Раз вы следили за мной, должны были это видеть.
— Это правда, — подтвердил Валентин Петрович, — но мы не слышали вашего разговора.
— А разговора как такового и не было.
— Допустим… А остальные вопросы?
— На все вопросы — «нет».
— Что «нет»?
Корин вздохнул и полез в карман за сигаретами.
Валентин Петрович предупредительно поднес зажигалку.
— «Нет» — значит то, что директор ЦРУ забыл передо мною отчитаться.
Глаза хозяина дома сузились.
— Зря вы так, Сергей Николаевич. Теряете много и не приобретаете ничего. Не забывайте, что мисс Джонсон в наших руках.
— Так я и не отказываюсь от сотрудничества, — развел руками Корин. — Просто я действительно ничего не знаю. Но на другие вопросы, возможно…
— Других нет, — оборвал хозяин кабинета, — и для вас их может не быть вообще. Даю вам срок до пяти часов утра. Потом мы и без вас справимся.
Сейчас вас отведут в комнату. Отдохните, подумайте. Я буду неподалеку. Если передумаете, постучите в дверь — охрана вызовет меня. Если нет, ровно в пять мисс Джонсон умрет на ваших глазах. Обещаю, что так и будет. Потом ваша очередь. Все.
Он нажал кнопку звонка. Двое охранников выросли на пороге.
— Уведите, — распорядился хозяин.
Корина провели по коридору и втолкнули в соседнюю комнату. Аскетическая обстановка и впрямь располагала к размышлениям. Письменный стол, стул, незастланная кушетка — если это гостевые апартаменты, пять звездочек им вряд ли присудят.
Корин меланхолично подергал решетки, несильно ткнул плечом дверь. Шансы на побег нулевые, да если и выломать дверь, что делать с вооруженными охранниками? Корин заранее решил, что если до четырех утра не придумает приличного плана побега, потребует встречи с Валентином Петровичем и попробует запудрить ему мозги. Плохая идея лучше никакой.
В окно Корин увидел, как Валентин Петрович переговаривается с мощным парнем в коже, придерживая дверцу «Волги». Слов он не разбирал, только приглушенный звук голосов. Дверца хлопнула, машина выехала со двора. Белобрысый, что приценивающе оглядывал Стефи, заложил засов ворот, и оба охранника вернулись в дом.
Итак, их всего двое? Вероятно, но в доме могут находиться и другие. К тому же для Корина что двое, что целая армия — все равно. Каждый из парней превосходил Корина массой, ростом и силой, не говоря о выпирающих из-под курток пистолетах.
И он не мог выломать дверь, не поднимая шума.
7
Разукрашенные пластмассовыми бриллиантами настенные часы показывали половину второго ночи.
Стефи устала метаться по комнате, как тигрица в клетке. Она прилегла на подушки дивана, вскочила снова, втолкнула в пасть видеомагнитофона первую попавшуюся кассету. Джо Кокер навязчивым хриплым баритоном посоветовал ей снять с себя все, при этом милостиво разрешал остаться в шляпе. Шляпы у Стефи не было, поэтому она швырнула в экран коробку от кассеты.
Хуже всего была эта проклятая неизвестность.
Где Корин? Стефи так стремилась помочь ему, а вместо этого повисла гирей на его ногах.
За дверью послышались осторожные шаги, потом негромкие скребущие звуки. Стефи обратилась в слух. Похоже, в замке поворачивается ключ!
Корин?
Дверь медленно приоткрылась. Это был не Корин. На пороге стоял улыбающийся белобрысый охранник, и в руке его поблескивал шприц.
Парень протиснулся в комнату, запер за собой дверь, с ухмылкой сунул связку ключей в карман.
— Разомнемся, крошка? — вежливо предложил он. — А это чтобы ты не брыкалась…
Игла шприца нацелилась в предплечье Стефи.
Она не знала русского языка, но по интонациям и поведению парня угадала женской интуицией, зачем тот пришел. И та же интуиция подсказала ей, как с ним держаться.
Стефи соблазнительно улыбнулась, облизала губы и прошептала:
— Ты мне нравишься… Такой большой и сильный! Иди ко мне… А это убери, — она отвела его руку со шприцем. — Какое же удовольствие, если я буду лежать, как бревно? Не понимаешь? — Она расстегнула пуговку на платье и для пущей убедительности добавила известные ей русские слова: — Горбачев, Сталин, Берия, ура!
От странной политико-эротической тирады охранник несколько оторопел, но главное он понял: ему не собираются оказывать сопротивления. Наркотик ни к чему — кажется, ночка будет повеселее, чем он надеялся.
Он положил шприц на телевизор, улыбнулся еще шире и рывком опустил молнию на куртке.
Стефи подходила к нему, продолжая расстегивать пуговки одну за другой. Ее руки обвились вокруг шеи парня, его спина прижалась к экрану. Стефи впилась в губы жертвы роскошным поцелуем.
Одновременно ее пальцы нащупали на крышке телевизора шприц.
Игла вонзилась сзади в шею охранника по самое основание. Он закричал скорее от неожиданности, чем от боли и попытался оттолкнуть Стефи, изо всех сил давившую на плунжер. Но наркотик оказался сильным, через секунду-другую парень закатил глаза, пошатнулся и в полный рост растянулся у ее ног. Стефи упала на колени, торопливо обыскала карманы куртки, вытащила ключи и здоровенный пистолет. Когда она застегивала платье, в коридоре загрохотали шаги.
— Толя, где ты? — прозвучал встревоженный голос за дверью. Ключ вошел в замок, и в дверях показался второй охранник — метра под два ростом, состоящий из одних мускулов и с пистолетом в правой руке.
Стефи сама не сообразила, как получилось, что ее палец нажал на спусковой крючок. Выстрел ударил так громко, словно это был не выстрел, а взрыв.
Стефи не целилась — вздумай она прицелиться, никогда не попала бы туда, куда попала, а именно в правую половину лба охранника, прямо над бровью. Он выронил оружие и повалился на пол.
— Святая Мадонна! — прошептала Стефи. — Да я убила его!
Она выглянула в коридор. На выстрел неминуемо должен был сбежаться как минимум взвод охраны. Но никто не бежал, тишину не нарушали ни шаги, ни крики.
Единственным человеком в доме, который мог услышать выстрел, был Корин — и он услышал его.
Он прижался ухом к замочной скважине, но не уловил больше никаких звуков. И все же выстрел — это не хлопок пробки от шампанского. Выстрел означает конфликт, неразбериху, панику — наилучшие условия для побега.
Корин поднял стул, размахнулся и ударил в дверь.
Дерево затрещало. Он с силой двинул дверь плечом и, довершив дело ногой, выскочил в коридор. На огороженной перильцами площадке второго этажа появилась Стефи в полурасстегнутом платье, с пистолетом в руках.
— Стефи! — закричал Корин и бросился наверх.
Они обнялись, вернее, Стефи прижалась к нему, не скрывая счастливых слез.
— Ты жив…
— Конечно, жив. — Корин отобрал у нее оружие. — Это ты стреляла? Что случилось? Где охранники?
— Там… — Стефи со всхлипом показала в сторону комнаты. Корин переступил порог и застыл в немом изумлении.
— Это ты их так?
Стефи кивнула.
— Вон тот блондин хотел меня изнасиловать.
Кажется, он еще жив.
— Вот и хорошо — сказал Корин. — Попробуем проверить его на прочность.
Он вытащил вилку работающего телевизора из розетки, оборвал сетевой шнур и поджег зажигалкой. Запахло паленой пластмассой, маленькие кометы горящей изоляции шлепались на пол. Когда обнажились два металлических провода, Корин дунул на огонь и разогнал ладонью едкий дым.
— Что ты делаешь? — заинтересовалась Стефи.
— Буду оживлять твоего знакомого. В начале века в Европе было очень популярно лечение электричеством. Особенно среди придворных дам.
Он воткнул вилку в розетку и коснулся запястья блондина оголенными концами проводов. Тот конвульсивно дернулся, открыл глаза и промычал нечто невнятное. Корин пнул его в бок. Парень снова закрыл глаза. Корин вытянул шприц из его шеи.
— Ты его этим? — спросил он.
Стефи жестом подтвердила. Корин разломил стеклянный цилиндрик пальцем, понюхал.
— Черт его знает, что это такое… И много его было?
— Почти полный шприц.
— Гм… Попробуем возобновить терапию.
— Ты его не убьешь? — забеспокоилась Стефи.
— Нет. Электрический ток идет по кратчайшему расстоянию. Чтобы убить человека, надо присоединить провода к различным участкам тела — к голове и ноге, например.
Корин повторил сеанс электрошока. На этот раз он держал провода на руке охранника чуть дольше.
Глаза парня медленно раскрылись, вылезли из орбит и зафиксировались в стабильном состоянии.
— Это уже лучше, — констатировал Корин порусски. — Будем считать, что ты готов к допросу.
Итак: кто наш хозяин и где его искать?
Парень попытался плюнуть в Корина, но струйка слюны повисла у него на подбородке.
— Э, да вы хам, молодой человек, — нахмурился Корин. Он расправил провода шире и поднес к глазам охранника. — Знаешь, что это такое? Электрический провод, проще говоря, сетевой шнур. Посмотри вон туда. Видишь, он включен в розетку?
Двести двадцать вольт. А теперь запускай свое убогое воображение, мыслитель. Задача для первого класса. Дано: два оголенных контакта из розетки одновременно прикасаются к твоим глазам…
— Я буду говорить! — тут же простонал парень.
— Что и требовалось доказать, — удовлетворенно заключил Корин и отвел руку с проводом. — Вопросы ты слышал.
— Это полковник Бертенев, большой человек, — медленно сказал белобрысый, с трудом собирая разбегающиеся под воздействием наркотика мысли.
— Как же так, — не поверил Корин. — Простой полковник — и вдруг большой человек? И где же найти господина Бертенева?
— Тут дачка в двух километрах, он там… — прохрипел пленник.
— Охрана?
— Двое с пушками, как положено.
Корин задумался. Налет на дачу Бертенева, очевидно, будет нелегким делом, но полковника надо достать не мешкая. Каждая секунда промедления может грозить Шалимову смертью, если он еще жив.
— Так, — заговорил Корин. — Сейчас мы едем туда. Ты стучишь в ворота и говоришь, что тебя прислал я. Они открывают.
Корин запнулся. Дальнейшее не поддавалось никакому планированию. Одно ясно: Бертеневу придется или выйти, или выехать на машине, чтобы вернуться на дачу, где держали Корина. Значит, действовать по обстановке… Хорошо, что Корин и Стефи теперь вооружены.
Все трое спустились вниз. Стефани пошла открывать ворота, а Корин сел за руль «Мерседеса» (ключ торчал в замке). Пленного он загнал стволом пистолета на сиденье рядом.
— Помни, если что — первая пуля твоя, — предупредил Корин. Охранник закивал с блаженным выражением.
За воротами Стефи прыгнула в фургон. Пленный показывал дорогу, с восторгом следя за прыгающими по кустам световыми пятнами фар. Как он и говорил, ехать пришлось совсем недалеко. Перед воротами дачи Бертенева парень заметно помрачнел.
До его одурманенного сознания постепенно добирался тот бесспорный факт, что он угодил прямиком между двух огней, да каких! Но перспектива получить пулю от своих была отдаленной и туманной — авось пронесет, а ствол коринского пистолета, покачиваясь, смотрел в бок.
Не доезжая метров двадцать до ворот, Корин заглушил двигатель.
— Иди, — приказал он. — И не забудь. Я не чемпион мира по стрельбе, но в тебя-то во всяком случае попаду, если вздумаешь ускользнуть за калитку. Стучишь, передаешь приглашение — и сразу назад.
К чести парня, он исполнил свою партию на отлично. Он замолотил кулаком по гулкому металлу ворот.
— Мишка! Вадим! Спите, что ли?
Открылась узкая форточка в калитке.
— Это ты, Толян? Чего барабанишь? — Свет фар «Мерседеса» слепил охраннику глаза, мешая разглядеть пригнувшегося за рулем Корина.
— Передайте Дмитрию Анатольевичу, что тот парень, с нашей дачи… Велел срочно к нему ехать.
— Ах, он велел, — усмехнулась физиономия в форточке. — Тоже мне принц датский. Дмитрий Анатольевич занят. Как освободится, сразу передам.
Форточка со скрипом закрылась.
— Так я жду его в «Мерсе»! — запоздало крикнул Толян.
— Ну и жди, — донеслось из-за ворот. — Он сам знает, на чем ему ехать…
Белобрысый осторожно вернулся назад.
— Молодец, — похвалил Корин.
— Отпустите меня, — оглядываясь на ворота, захныкал парень. — Я свою задачу выполнил…
Отпустить, прикинул Корин. Сейчас присутствие Толяна могло скорее помешать, чем помочь.
К тому же вряд ли охранник встанет на его сторону, если завяжется схватка.
— Беги… Да со всех ног, чтобы духу твоего здесь не было! Увижу поблизости — пристрелю.
Толян ломанулся в лес, как медведь-шатун, кусты и сухие сучья трещали и лопались под его шагами. Шум стих вдали довольно быстро.
— Если что-то падает с дилижанса, лошади становится легче, — пробормотал Корин по-английски. Ему смутно помнился какой-то русский аналог подобной философемы, но точнее сформулировать он не мог — забыл.
Дмитрий Анатольевич Бертенев вышел из калитки один, без охраны — правая рука всемогущего Рубинова, мастер аппаратных интриг. Просто невысокий, сухощавый, лысоватый мужчина — тот, что обсуждал с мистером Брауном список из восьми имен и поспорил с ним из-за судьбы Корина. Щурясь от яркого света, он быстро шагал к «Мерседесу».
Бертенева сперва несколько насторожило то, что охранник сам приехал за ним, вместо того чтобы позвонить по телефону, но он тут же сообразил, что его телефон был постоянно занят из-за бесконечных переговоров с Москвой, а просьбу Корина о встрече он сам приказал доставить незамедлительно. Он не одобрял распоряжения мистера Брауна держать Корина не на его даче, а на соседней. Бертенев считал, что Корин или согласится с их предложением, или умрет. Третий вариант развития событий он исключал. Но Браун настаивал, что оборудованная секретной линией связи с Москвой дача не должна быть засвечена даже теоретически.
Это было и причиной сведения к минимуму охраны: меньше посвященных — меньше болтовни.
Мистер Браун даже предлагал обойтись совсем без них, но тут Бертенев встал стеной.
Полковник боком вдвинулся в кабину «Мерседеса».
— Поехали, Толик.
Корин повернулся к Бертеневу. Зрачок пистолета уставился в лоб полковника. Тот не верил своим глазам.
— Бог мой, Корин… Какой же вы дурак!..
— Ну, тут возможны различные точки зрения, — не согласился Корин. — Впрочем, это вопрос абстрактный… А вот конкретные: где Шалимов? Он всегда был с вами или вы похитили его?
Второй вопрос Корин задал скорее для пущей уверенности: если бы Шалимов работал на террористов, Бертенев не стал бы расспрашивать Корина о содержании их беседы в Париже. Так или иначе, ни одного ответа он не получил.
Бертенев натужно расхохотался.
— Нет, Корин, вы действительно не выиграете… Можете изжарить меня на костре, но вы никогда не узнаете, где Шалимов. Уберите пушку, и давайте вернемся к нашему разговору. Для вас еще ничего не потеряно.
— Изжарить на костре? — задумчиво повторил Корин. — Что ж, это, пожалуй, мысль…
Он перегнулся через колени Бертенева, запер дверцу, и развернул автомобиль.
— Куда вы меня везете? — встревожился Бертенев.
— Можно сказать, в ад. Потерпите немного…
Бертенев терялся в догадках. Но что бы ни задумал Корин, ясно одно: Шалимова отдавать нельзя.
Только Шалимову известно о роли Ратникова, и только через Ратникова можно выйти на Брауна (не считая, конечно, самого Бертенева). Если Корин доберется до Шалимова, это будет означать полный и окончательный крах. Поэтому он не должен добраться. Что он способен противопоставить воле Бертенева? Пытки? Ну-ну, посмотрим.
«Мердседес» въехал в ворота дачи, где содержали в заключении Корина. Стефи выскочила из фургона с пистолетом в руке, Корин вытолкал из кабины Бертенева. Под прицелом двух стволов его провели в кабинет и насильно усадили за стол. Корин отдал оружие Стефи, оторвал шнуры от торшеров и бра и привязал полковника к вращающемуся креслу.
— Я сейчас вернусь. — Корин вышел и принес из «Мерседеса» запасную сорокалитровую канистру с бензином. Бертенев наблюдал за ним со скептическим недоверием, за которым прятался страх.
Корин отвинтил крышку и принялся обильно поливать горючим углы комнаты и мебель.
— Что вы делаете? — выдержка изменила полковнику.
— Хочу сжечь вас заживо, — спокойно объяснил Корин. — Не верите? — Он присел на единственное не залитое бензином кресло. — Так это же очевидно. Меня интересует информация о Шалимове. Вы отказываетесь мне ее дать. Следовательно, ваша оперативная ценность равна нулю. Вы для меня то, что для вас Берринджер — шлак, отработанный пар. Я не кровожаден, но посудите сами, с какой стати мне оставлять вас в живых? Я спешу, а вы будете мешать. Поэтому прощайте, Бертенев.
Корин встал, попятился к двери и чиркнул зажигалкой. Полковник не знал Корина, но обладал умением мыслить логически, а логика Корина была неуязвима. С позиций целесообразности он прав, молчащий Бертенев — больше чем нуль, он элемент помехи и должен исчезнуть.
Бертенев еще мог спасти свою жизнь, провалив операцию Брауна, но за краткое мгновение, пока в его глазах отражался огонек зажигалки Корина, блестящая избавительная идея молнией сверкнула в его мозгу. Он отдаст Корину Шалимова, но… мертвого. Нужно изобрести способ избавиться от злополучного космонавта, а для этого вместе с Кориным попасть в подпольную клинику доктора Ладыгина.
Если удастся убрать с дороги Шалимова, Корин убедится в тщетности своих усилий и пойдет-таки на сотрудничество. Ничего не случилось, все ерунда. Сейчас Корин в эйфории победителя. Надо заставить его реально взглянуть на вещи.
— Хорошо, — торопливо произнес Бертенев, не отрывая взгляда от зажигалки. — Вы выиграли.
Огонек погас. Полковник перевел дыхание.
— Я слушаю, — напомнил Корин. Стефи с восторгом следила за происходящим. Даже она в какую-то секунду поверила, что сейчас Корин подожжет дом.
— Шалимов в клинике, — неохотно заговорил Бертенев. Казалось, что он сломлен и напуган. — Здание принадлежит фиктивному медицинскому кооперативу, на самом деле оно наше. Но вам туда не проникнуть. Системы электронной сигнализации и живая охрана выше всяких похвал.
Полковник сильно преувеличил, но на Корина его речь произвела довольно сильное впечатление.
— А вам? — спросил он, убирая зажигалку в карман.
Бертенев мысленно ликовал. Пролог драмы развивался по его сценарию.
— Я, пожалуй, мог бы попробовать, — будто в раздумье протянул он. — Но ведь вы не отпустите меня одного…
— Конечно, нет, — пожал плечами Корин.
— Ладно, я попытаюсь перехитрить охрану. Мы войдем в клинику вместе, но в комнату, где держат Шалимова, мне придется идти одному. Там установлена телекамера, соединенная с компьютером.
Стоит ей заметить чужого, помещение автоматически заполнится парами синильной кислоты. Мы ведь ценим Шалимова, как вы понимаете, и не собирались отдавать его никому.
Корин с сомнением слушал полковника. Ему не было известно о существовании подобных систем, но почему бы и нет? Им зачем-то необходим живой Шалимов, но для них столь же важно уберечь от разглашения его информацию — ту, которую Корин так досадно упустил в Париже. Так что ничего невероятного в описанном Бертеневым трюке с синильной кислотой нет. Однако пустить полковника одного в незнакомое место, откуда он может исчезнуть? Да и зачем предупреждать Корина о смертоносном устройстве, если это идеальная возможность избавиться и от Корина, и от Шалимова?
Неужели полковник еще не утратил надежды повернуть локомотив на свои рельсы?
Впрочем, там будет видно. Сориентируемся на местности, а сейчас пусть Бертенев отвезет их в клинику.
— Развяжи его, Стефи, — сказал Корин, перехватывая из ее рук пистолеты.
Пока женщина возилась с крепкими узлами, Корин обыскал кабинет. Ничего выдающегося в ящиках стола и шкафах не оказалось. И неудивительно: если у Бертенева есть какие-то относящиеся к операции документы (а это более чем вероятно — он должен был обеспечить путь к отступлению и обезопасить себя), то он держит их не здесь и вряд ли на второй даче. Скорее всего они в городской квартире Бертенева, но это проблема номер два.
Проблема номер один — Шалимов. Пожалуй, для его жизни нет непосредственной угрозы, но кто поручится за впавших в панику террористов?
Бертенев поднялся с кресла, разминая затекшие от туго затянутых шнуров руки. Они разместились в машине в прежнем порядке — Стефи в фургоне, Корин и Бертенев впереди. Полковник долго гонял «Мерседес» по запутанным окраинным переулкам, пока они не въехали под сень обширного парка, раскинувшегося вокруг здания клиники.
Корин погасил фары. В длинном двухэтажном корпусе, издали напоминающем унылый барак, не светилось ни одно окно, однако площадку перед крыльцом освещали два тусклых прожектора. Стефи обошла автомобиль и присоединилась к Корину у кабины. Пистолет она предусмотрительно спрятала в сумочку, подобранную на даче.
— Охрана, наверное, спит, — тихо сказал Бертенев.
— В окно? — предложил Корин.
— Нет, там сигнализация… Разбудим одного из охранников.
— И его не шокирует ночной визит?
— Это не его прерогатива, — холодно обронил Бертенев.
Они поднялись на крыльцо. Корин стоял так близко к полковнику, что тот ощущал прикосновение твердого предмета во внутреннем кармане своего конвоира, и это не давало ему забыть о присутствии и назначении этого предмета.
Полковник четырежды нажал кнопку звонка.
После минутного ожидания и пристального изучения лица прибывшего в прикрытый пластинкой бронестекла глазок дверь открылась наружу. Их встречал плечистый молодой человек с оттопыренным карманом.
— Привет, — буркнул Бертенев.
— А эти люди, Дмитрий Анатольевич… — начал заспанный парень, но не закончил, потому что рукоятка пистолета Корина сработала как выключатель. Охраннику предстояло досыпать на полу.
Ключи из кармана упавшего (по совместительству медбрата и сиделки) выудил полковник.
— Туда, — указал Бертенев вдоль коридора, где темноту рассеивали красноватые лампы управляющих узлов сигнальной системы. Перед белой дверью, обитой листом металла, он остановился.
— Здесь.
Корин внимательно осмотрел зазоры между косяком и дверным полотном, замочную скважину.
— Ну что ж, открывайте… Но мы войдем втроем.
Бертенева словно окатили ледяной водой. Из палаты (или номера) Шалимова сбежать было невозможно, но он рассчитывал перекрыть кислород спящему, напичканному транквилизаторами космонавту, поставить Корина перед фактом его смерти (случайная передозировка препаратов) и переиграть противника психологически, вернувшись к обсуждению вопроса о сотрудничестве. Оно в случае неудачи с Шалимовым, по мысли полковника, вновь становилось привлекательным вариантом для Корина. Но войти в палату втроем? Немыслимо!
— Вы с ума сошли, — дрогнувший голос Бертенева выдал его растерянность. — Я же предупреждал…
— Это обычная дверь, — пояснил Корин, — там нет ни шлюзовой камеры, ни других защитных устройств. А значит, нет и вашей адской машинки.
Если бы она была, то при ее срабатывании отравились бы все в клинике. Так что не порите чепухи и открывайте.
Бертенев медленно потянул из кармана ключи.
Заорать, поднять тревогу? Бесполезно. — Корин будет отстреливаться, а первая пуля достанется полковнику. Нет, Сергей Николаевич. Еще не вечер.
Бертенев отпер замок. Шлюзовой камеры и впрямь не было, но был коротенький тамбур, в конце которого виднелась вторая дверь. Полковник распахнул ее. В палате зажегся свет. Вошедшие увидели Шалимова, пристегнутого к диковинному металлическому сооружению среди непонятных аппаратов.
Глаза его были закрыты, он ровно дышал.
— Ему введена солидная доза снотворного, — промолвил Бертенев тоном профессора, приведшего студентов-практикантов. — Разбудить его можно инъекцией стимулятора. Если не возражаете, я сделаю укол.
— Конечно, — согласился Корин.
Бертенев недоверчиво взглянул на него, вынул из шкафчика с красным крестом шприц и ампулу, наполнил баллончик шприца, склонился над космонавтом.
— Минуту, — удержал его руку Корин. — Вы уверены, что это ему не повредит?
— Что вы! Абсолютно безвредный стимулятор.
Он применяется для снятия усталости, депрессии, повышения работоспособности…
— Да? Ну вот и отлично. Вколите его сначала себе. Вам не помешает встряхнуться.
Бертенев беспомощно перевел взгляд со шприца с набранной в балкончик смертельный дозой наркотика на подчеркнуто участливое лицо Корина. Это был крах. Все пропало. Полковник в одно мгновение утратил самообладание. Последняя надежда испарялась на глазах. Бертенев в отчаянии бросился на Корина и вонзил иглу шприца в предплечье ненавистного противника.
И тут Стефи сделала то, чего предпочтительнее было бы избежать. Корину вовсе не требовалось ее вмешательство, с Бертеневым он прекрасно справился бы и один. Но вид зловещего шприца привел Стефи в такой панический ужас, что она выхватила из сумочки пистолет и выстрелила в полковника.
Она промахнулась на метр или больше, пуля разбила монитор, экран лопнул с оглушительным треском, удваивая громкость выстрела. Разумеется, этот великолепный салют был слышен по всей клинике.
Корин въехал кулаком в челюсть Бертенева. Тот отлетел, вписался спиной в стену и сполз на пол.
Корин выдернул из его кармана ключи, запер обе двери. Почти сразу на внешнюю посыпались сильные удары.
Корин выругался. Положение становилось сложным. Он попросил Стефи отстегнуть удерживающие бесчувственного Шалимова резиновые полосы, а сам вытянул иглу из руки. Бертенев не успел надавить на плунжер, и если в организм Корина попало какое-то количество наркотика, то совсем незначительное. Он отшвырнул шприц и учинил в палате форменный разгром — аппаратура со звоном летела на пол, лопались стеклянные колбы осциллографов, что-то искрило и дымилось. Корин искал подходящий инструмент, чтобы выломать прочную оконную решетку. Таковым послужила стальная опора некоего сложного устройства, превратившегося в кучу металлического и стеклянного лома.
Шалимов нечленораздельно мычал, мотал головой. Зашевелился и приходящий в себя Бертенев.
Охранники уже выбили первую дверь и принялись за вторую. Корин трудился над решеткой, не жалея сил. Его мускулы вздулись, едва не лопаясь, верхняя пуговица рубашки отлетела подобно камешку из рогатки. Он раскраснелся и весь обливался потом, но головки болтов поочередно отскакивали. Корин бросил импровизированный лом и рванул решетку на себя. Посыпалась штукатурка и обломки кирпичей. Решетка уступила. Корин упал на спину, вскочил, подхватил пистолет и ногой высадил оконную раму.
— Стреляй в дверь! — крикнул он Стефи и выпрыгнул в окно.
Стефи прицелилась в центр двери и выстрелила трижды подряд. Раздался крик, удары, от которых дверь трещала и содрогалась, стихли.
Корин бежал к «Мерседесу», а наперерез ему мчался выскочивший из подъезда парень. Корин прицелился ему в ногу ниже колена и спустил курок. Охранник со стоном покатился по траве. Корин прыгнул за руль и развернул тяжелую машину так, что дверца фургона пришлась напротив окна.
С помощью Стефи он перетащил в фургон сначала Шалимова, а потом Бертенева.
— За руль — и гони вовсю! — закричал он.
Стефи мигом влезла в кабину. Через несколько секунд «Мерседес» свернул за угол, и Стефи придала машине предельное ускорение. Сзади слышались выстрелы. Затормозила она только минут через двадцать, в глухом лесу, при свете луны и крохотных звезд, видимых сквозь кроны деревьев. Стефи обессиленно уронила голову на руль. Корин подошел к кабине, открыл дверцу и обнял свою любимую и отважную женщину.
— Ну вот и все, а ты боялась, — он погладил Стефи по плечу.
Они забрались в фургон. Желтая лампочка освещала лица двух человек на полу. Бертенев бубнил что-то в забытьи.
— Не свихнулся бы он с перепугу, — произнесла Стефи.
— Не свихнется, — пообещал Корин. Он приподнял Шалимова и усадил на скамью. Тот с трудом приоткрыл глаза.
— Где я?
За последние сутки лексикон Шалимова состоял преимущественно из этой фразы.
— У друзей, — успокоил Корин.
Шалимов обвел затуманенным взором Корина и Стефи, увидел распростертого Бертенева.
— Что это… Корин? — он задыхался, старался говорить быстро, пока волевой импульс удерживал его на поверхности сознания. — Корин, я ошибался… Запомните: Ратников… Ратников — предатель.
Это он погубил «Атлантис»… Скорее, сообщите…
Я… — Он снова впал в беспамятство и прислонился к стене в углу.
Это услышал и Бертенев. Имя прозвучало, а с ним рухнули остатки надежд. Бертенев еще не опомнился, но подсознательно он воспринял сигнал ужасной катастрофы.
— С ним все будет в порядке? — обеспокоенная Стефи имела в виду Шалимова.
— Думаю, да, — кивнул Корин.
И действительно, Шалимов постепенно освобождался из цепких щупалец наркотика. Вскоре он уже мог нормально говорить и адекватно реагировать на обращения.
— Саманта… Скажите мне, что с Самантой, Корин?
Корину не хотелось лгать, и не так уж слаб был Шалимов, чтобы не перенести правды. Могучий организм космонавта успешно боролся с препаратами доктора Ладыгина.
— Плохо, Андрей.
— Она мертва?
— Нет. — У Шалимова вырвался вздох. — Она в Париже, в клинике. Врачи борются за ее жизнь.
Шалимов ухватил Корина за рукав.
— Что не сделают врачи, то сделаю я. Я должен быть с ней! Немедленно отведите меня туда, Корин!
— Что?! А вы разве не знаете, где находитесь? — Шалимов уставился в лицо Корина.
— Нет. Где?
— Под Москвой.
Шалимов сжал кулаки:
— Ну да… Врачи говорили по-русски… Но, черт побери, Корин! Я обязан быть с Самантой!
Корин подумал.
— А что, это, пожалуй, можно устроить… — Во взгляде Шалимова загорелась робкая надежда. — Но прежде вы расскажите мне все о Ратникове и о случившемся.
— Знаю немного… Ратников помог террористам захватить «Атлантис». Потом мы скрывались… В Париже нас прятал молодой журналист, как его… Лесли Энджел. Потом ворвались гангстеры… И вот я здесь. Там были двое в белых халатах…
— Чего они хотели от вас?
— Не знаю… Проводили какие-то тесты, кололи наркотики… По-настоящему я только сейчас в норме.
Корин обернулся к Стефи.
— Слушай, я растолкаю этого, — он пнул в бок Бертенева, — и ты завезешь нас на его городскую квартиру. Там я им займусь вплотную. По дороге позвоню Алану Смиту. Он скажет, куда привезти Шалимова. Вы свяжетесь с Коллинзом или со Стюартом. Расскажи им о наших приключениях и передай точно мои просьбы: Шалимова надо перебросить в Париж. Я настаиваю, чтобы он находился под неусыпной опекой ЦРУ! В России ему оставаться нельзя, кто знает, как тут все получится…
— Вставайте, Дмитрий Анатольевич, — позвал Корин, видя, что Бертенев заворочался. Полковник взобрался на скамью, ощупывая синяк на скуле.
В последние минуты он мыслил рационально: операция лопнула, и пора подумать о сохранении собственной шкуры.
— Давайте ваш адрес, — продолжал Корин. — Поедем к вам. Я намерен устроить обыск без санкции прокурора, если, конечно, вы добровольно не выдадите интересующие меня материалы.
— Мне больше нечего скрывать, — буркнул Бертенев. — Ратников — это был последний секрет.
Все в ваших руках.
— Последний ли? — прищурился Корин.
— Я выдам материалы.
Бертенев неплохо владел английским языком и отлично понял разговор Корина со Стефи. В его квартире они окажутся вдвоем. Бертенев полезет за бумагами в сейф, там лежит пистолет… Он разберется-таки с Кориным. И пусть операция провалена, Шалимов выдаст все ЦРУ, Бертенев успеет скрыться…
Больше всего полковник сожалел о неудаче, дважды постигшей его людей в охоте на Корина, и об идиотском решении попытаться перетянуть его на свою сторону. Ведь знали, с кем имеют дело!
Самоубийственная, вызванная скорее нервным перенапряжением, чем рациональным анализом, преступная самонадеянность!
Корин в эту минуту был далек от подведения итогов и воздаяния хвалы самому себе. Его беспокоили последствия перестрелки в клинике. Примчится милиция, вмешается ФСБ — кто предскажет, чем это может кончиться!
— Мы сделаем так, — внес поправку в последующие действия Корин, обращаясь к Стефи. — Я отведу машину к дому Бертенева и из его квартиры позвоню Смиту. Он приедет и заберет вас с Шалимовым.
Корин и Бертенев перебрались в кабину, Стефи и Шалимов остались в фургоне. Бертенев жил в центре, в паре кварталов от Лубянской площади.
Сам ли он выбрал такое соседство или так вышло непреднамеренно, но символичность совпадения позабавила Корина.
В подъезде восседал швейцар, но он лишь уважительно кивнул грозному жильцу. И сам Бертенев ничего не мог сказать старику, потому что пистолет Корина едва не упирался ему в спину.
В пятикомнатной квартире Корин первым делом проверил нет ли здесь кого-нибудь еще, а потом поднял телефонную трубку.
Алан Смит не спал. Вряд ли в эту ночь спал хоть кто-то из посвященных в операцию людей.
— Лондон тридцать, — сказал Корин. Это был личный код заместителя директора ЦРУ, означавший особые полномочия. Корин назвал улицу и номер дома Бертенева.
— У подъезда стоит фургон «Мердседес». Приезжайте немедленно, там вас ждут мужчина и женщина, Стефи Джонсон. Она в курсе всего и передаст вам мои инструкции. Дальнейшее обсуждение с Коллинзом. Я выйду на связь в самое ближайшее время. Все.
Он положил трубку. Побледневший Бертенев сидел на стуле под дулом направленного на него пистолета.
— Ну, Дмитрий Анатольевич, — мягко дожал Корин, — где же ваши материалы?
— Сейчас.
Бертенев подошел к сейфу и начал набирать комбинацию.
В дверь позвонили. Бертенев вздрогнул и обернулся.
— Кто это? — спокойно, даже слишком спокойно произнес Корин.
— Не знаю.
Звонок повторился.
8
Дмитрий Анатольевич Бертенев не имел оснований питать к Корину нежную привязанность, но Корин был не единственным опасным для него человеком. Бертенев плотно попал на крючок к Шебалдину и Ласкерову.
В кабинете Шебалдина горели все лампы, гудел компьютер, стол был завален всевозможными бумагами и схемами, испещренными многочисленными пометками. Оставаясь в неведении относительно главного факта — предательства Ратникова, Шебалдин и Ласкеров тем не менее кое-чего добились.
Из фотографий московских знакомых Ратникова Боровская выбрала снимок полковника Бертенева — не очень уверенно, с массой оговорок, но она допускала, что он мог быть человеком, приезжавшим к Ратникову перед их разводом. Экспертиза определила на чашке Данилина наличие высокой концентрации обогащенной вирусом гриппа питательной среды, причем по ряду характерных признаков это была именно та культура, с которой работали в медицинском институте Звездного городка.
Далее, лично Бертенев посещал Звездный с целью инструктажа космонавтов, и время его пребывания там совпадало со временем начала болезни Данилина. Всего этого было достаточно, чтобы подозревать полковника, а со смертью Гольданского появились новые сопоставления.
— Смотрите, Леонид Савельевич, — Шебалдин провел авторучкой по экрану монитора. — Вот даты визитов Гольданского в США. А это, — он нажал клавишу, и в правой части экрана засветился второй столбик цифр, — даты, когда в Америку выезжал Бертенев. Три из них — пятого, четырнадцатого и двадцать восьмого — совпадают. Любопытно, не правда ли?
— Любопытно, — согласился Ласкеров, вглядываясь в экран. — Но не получается.
— Что не получается?
Ласкеров присел на краешек стула, отхлебнул кофе из чашки.
— Бертенев сам передал нам информацию ЦРУ о связи Гольданского с Берринджером. Без этого мы бы и внимания не обратили на убийство какого-то коммерсанта. Так что же, он сам себя подвел под монастырь?
— А что ему рставалось делать? — возразил Шебалдин. — Скрой он эту информацию, запутался бы еще больше. Как бы он объяснил пробел Рубинову и нам?
Ласкеров хотел что-то ответить, но в дверь постучали, и вошел майор Савичев. За сутки они виделись десятки раз: Савичев поставлял сведения из аналитического центра, ему в обязанности вменялись выискивать в криминальных сводках все маломальски необычные случаи. Узнав о перестрелке в отдельной клинике, он поспешил в кабинет Шебалдина.
Его выслушали молча.
— Что за клиника? — осведомился Ласкеров.
— Медицинский кооператив «Семейный доктор». Что за птицы, сейчас выясняем. Только когда приехала милиция, никаких докторов там не оказалось — ни семейных, ни каких других — вообще никого, в том числе и пациентов. За дверью одной из палат валялся труп — похоже, в эту палату ломились.
Там дикий разгром.
— Спасибо, — поблагодарил Шебалдин. — Возможно, это нам пригодится позже.
Майор вышел, несколько обиженный пренебрежением к его изысканиям. Он не знал, что конкретно занимает Шебалдина и Ласкерова, но ни при одном из его сообщений у них не заблестели поохотничьему глаза.
Шебалдин тут же забыл о «Семейном докторе», размышляя над ответом на заданный Ласкеровым вопрос о предложениях.
— Предложения такие, — сказал он. — Выложить все Бертеневу и потребовать объяснений.
— Не пойдет, — не одобрил проект Ласкеров. — Если он замешан, мы только насторожим его, а уж объяснений-то он наверняка приготовил воз и маленькую тележку.
— Ну и что? — Шебалдин закурил «Яву» из новой пачки. — Мы явимся среди ночи, как ангелы мщения, и будем вести себя так, словно улики у нас в кармане. Поймите, Леонид Савельевич, для джентльменского расследования нет времени. Насторожим его — тем лучше, он засуетится и наделает ошибок. А если он ни при чем, так мы рискуем лишь тем, что на нас наорет Рубинов.
Ласкеров вынужден был признать его правоту.
Через час их «Волга» затормозила у подъезда бертеневского дома. Поодаль стоял «Мерседес» с потушенными огнями, они прошли мимо него, предъявили швейцару удостоверения и поднялись к двери квартиры. Окна резиденции Бертенева были обращены в тихий двор, и прибывшие не могли видеть свет.
Шебалдин позвонил, не рассчитывая на скорый отклик, но заслонка дверного глазка отодвинулась без задержки. Дверь открылась. Шебалдин остолбенел. Перед ним стоял взъерошенный Корин в измятой грязной одежде с пистолетом в руке.
— Вот так встреча… — пробормотал Шебалдин. — Как вы сюда… Как ты… Дьявольщина!
— Привет, Стае, — кивнул Корин как ни в чем не бывало и отступил в глубь прихожей. — Я звонил, но тебя не застал.
Ласкеров шагнул в квартиру вслед за Шебалдиным и сдержанно-удивленно вскинул брови:
— Похоже, и мы знакомы.
Он узнал в Корине человека, встреча с которым не давала ему покоя — того, что оставил его однажды с носом в самаркандском поезде с афганскими наркотиками. Ласкеров все время подсознательно ощущал, что причуды судьбы еще сведут их вместе, но чтобы так!
— Здравствуйте, профессор Фишеров, — Корин назвал его тем именем, которым полковник представился ему в экспрессе из Самарканда.
— Злодейка-судьба снова свела нас, Юрий, — усмехнулся Ласкеров. — Но что вы здесь делаете?
— Минуту, — вмешался Шебалдин. — Вижу, что вы знакомы, но церемонии можно оставить на потом. Кстати, этого господина зовут не Юрием, а Сергеем. Однако я тоже хотел бы услышать ответ на вопрос Леонида Савельевича.
Корин махнул пистолетом в сторону Бертенева.
— Я беседую с человеком, организовавшим нападение на «Атлантис».
Шебалдин и Ласкеров переглянулись.
Бертенев при виде вошедших воспрял духом.
Разговор с официальными лицами — совсем не то, что бессмысленные пререкания с неуступчивым Кориным. Тут он в своей стихии, теперь главное не выпустить руль из рук.
— Я рад видеть вас, господа, — искренне проговорил хозяин квартиры. — Наконец-то я избавлен от домогательств этого ненормального. Присаживайтесь. Выпьете чего-нибудь?
Столь беспримерная наглость восхитила Корина.
— Сейчас он будет утверждать, что ничего не знает, и они с Ратниковым честные люди. — Корин положил пистолет на стол подальше от Бертенева и достал сигареты. — Но у меня есть свидетели.
В нужный момент они дадут показания.
— Ратников, — процедил Шебалдин сквозь зубы. — Значит, все-таки Ратников…
— Ваш друг Корин заблуждается, — усмехнулся Бертенев. — Я не намерен тупо все отрицать, мы не дети. Я избрал другую линию защиты.
Корин удивленно смотрел на полковника, пытаясь понять, куда тот клонит. Он ожидал чего угодно, только не чистосердечного признания.
— Я предлагаю сделку, — продолжал Бертенев. — У меня есть бесценный материал, он в надежном месте. Я отдам вам подлинного главу организации плюс неопровержимые доказательства его вины.
А взамен я прошу немного. Чистые документы, свободный выезд в страну по моему выбору и возможность взять с собой мои небольшие сбережения.
Корину я хотел подсунуть туфту, а вы получите сокровище.
— Смысл? — передернул плечами Шебалдин. — Мы так и так выбьем из вас информацию.
— О, да, — тонко улыбнулся полковник, уже вполне оправившийся от потрясения. — Я знаю.
Существуют спецсредства, психологическое давление и тому подобное. Но на все это требуется время, господа, то есть та единственная вещь, которой у вас как раз нет.
— У меня встречное предложение, — с угрозой в голосе произнес Шебалдин. — Если вы не выдадите упомянутые доказательства, все перечисленные вами прелести обрушатся на вас в полном объеме.
А если поступите наоборот — обещаю вам гласный, справедливый суд в соответствии с законом.
Бертенев от души рассмеялся.
— Нет, уважаемые товарищи. Суда не будет.
Люди более могущественные, чем вы, не допустят шума вокруг этой истории. Все спустят на тормозах, вот увидите — и наши, и американцы. Это же сговор! Так что максимум, что вы можете со мной сделать, — сгноить в каком-нибудь тайном каземате или втихую пристрелить в уголке. Заметьте, и в этом случае главу организации вы схватите. Расколюсь ли я, выйдете ли вы на него путем анализа связей Ратникова — не имеет значения. Ему каюк. Но тем временем операция завершится, и террористы уйдут с золотом и плутонием. Вот вкратце последствия вашего отказа в моей не столь обременительной просьбе. И я не поручусь, что в следующий раз плутоний не всплывет в Москве.
Бертенев замолчал, с подчеркнутым безразличием покачивая носком ботинка.
— Мы должны посмотреть материалы, — прервал паузу Шебалдин.
— А я должен иметь гарантии.
— Никаких, кроме нашего слова.
Ласкеров поднялся со стула.
— Стае, вы действительно намерены отпустить его?
— Странный вопрос для профессионала, — заметил Бертенев. — Вы когда-нибудь слышали о понятии тактической необходимости? Жертвуем малым, выигрываем в большем… Да и в самом ли деле вам так хочется всадить мне пулю в лоб?
— Мне очень хочется, — заявил Корин.
Полковник подошел к стене и открыл сейф. Его рука скользнула в нижнее отделение, прикоснулась к оружию. На мгновение мелькнула мысль: они не ожидают нападения, перестрелять всех и… Краешком глаза он покосился на Корина. Ладонь того лежала на рукоятке пистолета.
Бертенев вздохнул и вытащил видеокассету в пластиковом футляре.
— Вот то, что я обещал вам, господа.
Он вставил кассету в «шарповский» видеомагнитофон и нажал кнопку. На экране высветился снятый со статичной точки участок леса. По дороге медленно брели два человека, справа Ратников, а слева…
— Это мистер Браун, — пояснил Бертенев.
— Кто? — спокойно, даже слишком спокойно переспросил Шебалдин.
— Псевдоним руководителя организации.
Тихо… Послушайте их разговор.
Сомнений не оставалось. Мистер Браун давал Ратникову инструкции, касающиеся деталей захвата «Атлантиса».
— Вы удовлетворены, господа?
— Чего же больше… — Шебалдин, покачав головой, вынул видеокассету, вложил в футляр, спрятал в карман и обратился к Ласкерову. — Пора бы докладывать, Леонид Савельевич.
— Да… — Ласкеров выглядел не менее ошарашенным. — И мы уложились даже быстрее, чем в отпущенные нам сорок восемь часов.
9
Дорен, Ричарде и Ратников стояли на берегу подземного озера в слепящем электрическом свете.
«Барс» готовился к последнему рейсу. Два первых закончились удачно — американцы аккуратно соблюдали все выставленные террористами условия.
Поэтому в третьем рейсе надлежало принять на борт основной груз — золото и мелкие бриллианты на сумму в восемь миллиардов долларов. Недавний радиосеанс развеял царившие на базе напряжение и тревогу. Мистер Браун сообщил о полном благополучии в проведении операции. Коммерсант Гольданский, использовавшийся для подхода к Берринджеру, убит. Саманта Ларрена убита. Шалимов доставлен в Москву, с ним работают, и вскоре он выведет следствие на ложный путь. Такова была последняя информация Брауна. Больше он не успел передать ничего…
«Барсу» предстояло выйти в океан через час.
Потом начнется следующий этап операции — постепенное рассредоточение личного состава и вывоз золота небольшими партиями. Но это не беспокоило никого всерьез. Главные трудности и опасности миновали.
Никто из террористов не знал, что на рейде острова уже величественно застыл флагманский авианосец 6–го флота США «Джордж Вашингтон» под командованием адмирала Дэвида У. Холлиуэлла.
Об этом сообщил оглушительный залп орудий главного калибра. Снаряды проделали в стенах пещеры гигантские пробоины. Тут же над островом заревели вертолеты. Казалось, начался ад. Обсуждавшую последние новости троицу ударной волной отбросило к стене пещеры.
— Как же так, — растерянно пробормотал Ратников, поднимаясь с земли. — Они же не могут…
Под угрозой их города!
— Значит, могут! — презрительно проронил Дорен. — Неужели непонятно, что они раскусили наш блеф!
— Но как… Господи, как…
— Надо не причитать, а действовать, — грубо оборвал Дорен.
В верхнем отверстии, пробитом в стальной стене, солнечный свет затмило что-то большое и темное — на тросах с вертолета спустили мощный громкоговоритель. В пещере загрохотал тысячекратно усиленный могучий бас.
— Предъявляем руководителям террористической группировки ультиматум командующего шестым флотом адмирала Холлиуэлла! Ваш остров под прицелом главного калибра авианосца «Джордж Вашингтон». Вам предлагается немедленно сдаться, сложить оружие и выйти на побережье с поднятыми руками. Даем вам тридцать минут, после чего остров будет уничтожен.
Дорен подошел к пролому и выглянул наружу.
— Этот проклятый «Джордж Вашингтон» перегородил тоннель! Мы вряд ли сможем уйти на «Барсе». И все же…
— Ящики с золотом — в лодку, — скомандовал он. — Плутоний туда же!
Оставшиеся после первого залпа в живых террористы бросились выполнять приказ. Безумная надежда светилась на их лицах, они смотрели на Дорена как на Бога. Если он рассчитывает прорваться, с ним не пропадут и они. Ричардса среди них не было — с разможженной головой он лежал невдалеке.
Ратников наблюдал за погрузкой без всякого энтузиазма.
— Безнадежно, — сказал он.
Кеннет Дорен понял, что он имеет в виду. У входа в тоннель тянулась скальная гряда, миновать которую субмарина могла только в полупогруженном состоянии, то есть под прицелом орудий «Джорджа Вашингтона».
— Кажется, здесь хватает сукиных сынов, — отчетливо проговорил Дорен, и бесшабашная искорка зажглась в его глазах. — Но я всегда был самым атомным сукиным сыном из всех…
— Вы намерены…
— Да, — кивнул Дорен. — Я намерен атаковать авианосец и потопить его.
Ратников только покачал головой.
— Потопить корабль водоизмещением в полтораста тысяч тонн?!
Он уже не сомневался, что внезапный шок повлиял на рассудок Дорена. Вооружения «Барса» явно не хватало для этой цели.
— Не важно. Я буду драться, — сказал Дорен.
Ратников на полшага отступил, качая головой.
— Я не пойду с вами, Кеннет.
— Празднуете труса, Алекс? — усмехнулся Дорен. — Впрочем, дело ваше… Летите в Мексику — без денег, без документов, скитайтесь, как загнанный зверь, если выберетесь. У нацистов после войны за спиной была ОДЕССА. У вас не будет ничего.
— Прощайте, Кеннет, — Ратников протянул руку.
Дорен пожал ее. — Удачи вам не желаю, потому что не верю в нее. В самолете два места, мы могли бы улететь вдвоем.
— Нет, — поморщился Дорен. — Это не для меня. Я уйду со своими людьми, золотом и плутонием или обрету могилу на дне залива. Знаете, Алекс, покой — не такая уж плохая вещь. К сожалению, мы начинаем ценить его слишком поздно.
Ратников хотел еще что-то сказать, но Дорен уже легко бежал к трапу, перекинутому на лодку, прыгая с камня на камень.
Он выбирает смерть, подумал Ратников. Ну что ж, каждый когда-нибудь умирает. Время Ратникова еще не пришло. Вряд ли вертолеты с авианосца контролируют тщательно замаскированную среди скал взлетно-посадочную полосу для крошечного «БД-5». Скорее всего они и не подозревают о ней.
Он повернулся и зашагал к подземному ангару.
… — Погружение, — негромко скомандовал Дорен. Открылись кингстоны и клапаны вентиляции.
«Барс» бесшумно погрузился в тихие воды озера, сомкнувшиеся над рубкой траурной колышащейся мантией.
Дорен лишился гидроакустика — парень был среди тех, кто погиб в пещере. Нелегко будет ювелирно провести «Барс» по зигзагам тесного, коварного тоннеля, больше похожего на лабиринт. Дорен надел наушники.
— Самый малый вперед.
Дрожь зарокотавших машин пронизала корпус лодки. Из-под щитов выползли пластины носовых горизонтальных рулей. Темная туша «Барса» вплыла в объятия подводной арки.
Спустя несколько минут лодка миновала опаснейшие гранитные выступы стен тоннеля и замерла перед скальной грядой. Уходить здесь было некуда.
Только всплывать.
— Продуть среднюю группу, — распорядился Дорен и увеличил дифферент на корму. Субмарина медленно поднималась к поверхности. Ожил динамик связи с торпедным отсеком.
— К бою готовы, сэр, — отрапортовал искаженный голос хозяйничавшего у торпедных аппаратов Шелера.
Верхняя часть рубки показалась из океанских волн, ощетинилась металлическими змеями выдвижных систем. Исполинская громада «Джорджа Вашингтона» возвышалась впереди — так близко, что Дорен различал мельчайшие детали вплоть до поблескивающих креплений фальшборта.
На авианосце тоже заметили противника. Хоботы сразу нескольких орудий опустились, нащупывая рубку субмарины.
Все десять торпед «Барса» были нацелены на полетную палубу «Джорджа Вашингтона». Залп не потопит корабль, но причинит гигантские разрушения, уничтожит большую часть вертолетов и самолетов, вызовет панику.
Мигнул индикатор радиостанции. Авианосец пытался выйти на связь на частоте «Барса». Дорен перебросил тумблер. В притемненной коробке центрального поста среди сотен тускло светящихся ламп, циферблатов и экранов прозвучал спокойный голос человека, который привык к повиновению окружающих.
— Говорит адмирал Холлиуэлл. Предлагаю вам немедленно сдаться. Лодка под прицелом наших орудий. У вас нет ни одного шанса.
Дорен сидел молча. Он не отвечал, но что-то мешало ему отдать команду «огонь». Возможно, несомненная правота адмирала. Слишком мало торпед. Какая там паника на военном корабле? Дорен изрядно потреплет их, но залп возмездия неминуем.
Дорен переключил радиостанцию в режим передачи и поднес к губам микрофон.
— Говорит Кеннет Дорен. Слышали о таком-?
У меня на борту двадцать килограммов плутония.
Стреляйте, если хотите.
— Мы знаем об этом, — ответил адмирал. — Как знаем и о том, что ядерного взрыва не произойдет, для этого нет соответствующих условий. Даю вам тридцать секунд.
Дорен отключил связь. Этот столь уверенный в себе голос, этот вздымающийся равнодушной горой корабль, демонстрирующий силу и только силу, олицетворяли все, что было ненавистно Дорену.
Перед ним собственной персоной стояла надменная Америка. Страна, обманувшая и предавшая его, выбросившая на обочину жизни и растоптавшая, была сейчас там, на левиафане под звездно-полосатым проклятым флагом, и тупые рыла десяти торпед Дорена готовы были превратить ее в ревущее море огня, ужаса и смерти.
Цифры менялись на дисплее электронного секундомера. Перед внутренним взором Дорена на мгновение вспыхнула картина: он на палубе, возле рубки тонущей субмарины, и где-то далеко в синеве замирают торжественные отзвуки меди духового оркестра, играющего «Ближе к тебе, Господи».
Дорен закрыл глаза. Наваждение пропало. В эти последние секунды он вдруг невероятно остро ощутил все запахи и звуки мира, которых здесь не было.
Там тянуло дымком горящих листьев, нежаркое солнце светило сквозь ветви оголенных осенью деревьев в чистом-чистом холодноватом воздухе. Вдали слышался едва различимый лай собаки, уютно потрескивал костер, и пожухлая, но еще не умершая трава ластилась к ногам.
Здесь пахло нагретым металлом и монотонно тикали хронометры. Рука Дорена сжала микрофон.
— Огонь, — хрипло приказал он.
Крышки торпедных аппаратов поднялись. И тут же громыхнули орудия «Джорджа Вашингтона».
Снаряды разворотили торпедный отсек, снесли рубку и смяли центральный пост, как бумажный стаканчик.
Субмарина наклонилась на нос и тяжело рухнула на каменное ложе.
Кеннет Дорен проиграл свой последний бой и навсегда обрел покой на дне океана.
Двухместный самолетик «БД-5» выруливал на взлетную полосу. Ратников посмотрел вверх из-под пластмассового фонаря кабины. Никаких вертолетов или истребителей он не увидел. «БД» пошел на взлет, набрал высоту, заложил вираж и устремился к мексиканскому побережью. Ратникову показалось, что он использует свой шанс, когда из-за угрожающего конуса погасшего вулкана вынырнули два штурмовика. Их преимущество в скорости было неоспоримым. Ратников решил драться. Чем драться — в кабине у него был только компактный пулемет «ингрэм М-10». Но просто так он уступить не мог.
Ратников бросил машину вниз, убавил газ, откинул фонарь — ветер ледяным шквалом ударил в лицо. Пилоты штурмовиков по-своему истолковали маневр и условными сигналами показали: возвращайся и приземляйся. Едва ли ползущий над самой водой «БД» вооружен, а летчик явно испугался — таково было мнение преследователей, но они заблуждались. Когда первый штурмовик низко пронесся над кабиной «БД», Ратников поднял ствол «ингрэма» и всадил в брюхо вражеского самолета длинную очередь.
— Получи! — возбужденно закричал Ратников Ветер трепал его короткие волосы, солнечный отблеск сверкал на стволе оружия. Странно, но он был счастлив.
Пилот второго самолета уяснил, что дело серьезно и простым выводом противника на посадку не обойтись. Без долгих размышлений он нажал на гашетку. Из-под крыльев сорвались две ракеты в блистающем ореоле.
Ратников еще успел увидеть их. Красивые, мелькнуло у него в голове. Элегантные воздушные акулы, несущие смерть. Больше никогда и ни о чем он уже не думал.
Когда морские пехотинцы высадились на остров, они застали там одного лишь профессора Филлингема. Шатаясь, старик шел навстречу крепким парням в камуфляже. Командир группы капитан Райт подхватил его, чтобы не дать упасть. Серебро седых волос профессора пылало в электрическом свете. Капитан Райт видел, как шевелятся губы старика, но не мог разобрать, что тот пытается высказать. Он наклонился ближе к профессору.
— Зачем? Зачем, Господи? — шептал старик.
Что мог ответить ему капитан Райт?
10
Доктор Ладыгин укладывал чемодан. Он заранее запасся визами нескольких стран, денег у него хватало, но его ждало не увлекательное путешествие, а печальное изгнание.
Что деньги, когда дело его жизни погибло! Крах наступил по дьявольской иронии из-за того, чего как раз и опасался Ладыгин: фактора Шалимова.
Как это случилось, ему не суждено было узнать, потому что вся его информация ограничивалась одним ночным телефонным звонком.
— Шалимов бежал. Скрывайтесь, — произнес хорошо знакомый голос, и прерывистой лентой потянулись гудки отбоя.
За себя лично Ладыгин не волновался. Мистер Браун не выдаст его, не выложит на холодные препарационные столы контрразведчиков труп их совместной мечты. Но сама мечта испарилась, как мираж.
Владимир Сергеевич не ошибался. В последнем разговоре с Шебалдиным, Ласкеровым и Кориным — последнем разговоре в его жизни вообще — глава организации ничего не сказал о существовании Ладыгина.
Впрочем, для дела это уже не играло роли.
После исчезновения главы программы исследований так или иначе развалятся. Возможно, опытами заинтересуется ФСБ. Ну и пусть, концов они не отыщут. Разрозненные показания свидетелей и странная аппаратура непонятного назначения — вот все, что у них будет. Даже квалифицированные эксперты смогут лишь определить, что приборы и устройства Ладыгина пригодны для применения в нейрохирургии и экспериментальной психологии.
Но для чего они использовались на самом деле?
Никаких компьютерных дискет, никаких записей и рабочих журналов. Вся сложнейшая, грандиозная информационная структура проекта хранится в одном надежном сейфе — в мозгу доктора.
Но Ладыгин — всего-навсего ученый, он не бизнесмен, не организатор. Ему хватит денег на жизнь, но он не сумеет превратить эти деньги в еще большие деньги, чтобы финансировать исследования. Не сумеет найти базу, и ни один научный институт мира не окажет ему поддержки. Во всех без исключения странах опыты на человеческом материале преследуются как преступные, а мартышек доктору Ладыгину не достаточно. Вероятно, кое-какие спецслужбы вопреки закону проводят подобные изыскания, и им наплевать на то, что Ладыгин лишен медицинского диплома. Они примут его с распростертыми объятиями. Но они присвоят добытые им результаты. И его работа послужит очередному безумному плану переустройства мира.
У Ладыгина тоже имелся такой план, но доктор отнюдь не считал его безумным. И он был близок, так близок к осуществлению!
Московская ночь встретила его жарким валом разогретого воздуха и редкими огнями фонарей. Ладыгин сел в машину, включил двигатель. Он ехал нарочито медленно, словно боялся уронить достоинство слишком поспешным бегством.
Проблемы с отъездом заняли больше времени, чем рассчитывал Владимир Сергеевич. Только вечером он прибыл в международный аэропорт. Таможня отнеслась к нему так же, как и к другим пассажирам, повышенного внимания он не привлек.
Доктор Ладыгин беспрепятственно прошел в самолет, который по расписанию вылетел в Лондон.
11
— Жаль, что приходится отпускать его, — сказал Корин сидящему за рулем Шебалдину. «Волга» мчалась на дачу генерала Рубинова, предупрежденного об их визите телефонным звонком. Ласкеров сидел сзади.
— Видишь ли, Сергей. — Шебалдин зажег от прикуривателя новую сигарету. — Бертенев, в общем-то, прав. С ним мы попали в чертовски затруднительное положение. О суде не может быть и речи, и что прикажешь с ним делать?
— Но не благословлять же на все четыре стороны!
Шебалдин хмыкнул, притормозил перед светофором.
— Ну, не так уж на все четыре… Одним из требований Бертенева были чистые документы. Вот мы ему и подберем… Не совсем чистые. Словом, за ним будут присматривать. Если он будет сидеть тихо в какой-нибудь латиноамериканской дыре — так и пусть себе, это же вроде пожизненного заключения.
А попробует выпендриваться…
— Что тогда?
— Мало ли, — уклончиво ответил Шебалдин. — Бывают, например, несчастные случаи…
«Волга» свернула в переулок и прибавила скорость. Генерал Рубинов в принципе не ожидал звонка Шебалдина. Он скорее ждал не оговоренного предварительно посещения, поэтому с некоторым удивлением выслушал телефонную тираду полковника.
— Товарищ генерал, — говорил Шебалдин, памятуя о неприязни Рубинова к господам в армии. — Я полагаю, вам следует принять нас с Леонидом Савельевичем (о Корине он не упомянул). Мы хотели бы доложить о значительных успехах, достигнутых нами в расследовании дела «Атлантиса». Вы меня понимаете?
— Да, — тяжеловесно пробасил Рубинов. — Я понимаю вас. Приезжайте.
Он положил трубку и невидяще уставился в раскрытое окно дачи, куда неожиданно для всех уехал еще днем. Дача не была отрезана от сердца столицы.
Правительственная и обычная телефонная связь действовали бесперебойно, и генерал приказал секретарю докладывать ему обо всех звонках, адресованных в кремлевский кабинет, и соединять его с теми, кто ему потребуется. Это распоряжение было почти излишним, так как генерал не пожелал говорить ни с кем, сделав одно-единственное исключение для Шебалдина.
Рубинов отвернулся от окна и вызвал начальника охраны майора Васильева.
— Слушаю, товарищ генерал, — появился в дверях подтянутый, энергичный майор.
— Витя, сегодня вы мне не нужны.
— В каком смысле? — не понял Васильев.
— В прямом. Бери ребят, садитесь на машины и дуйте в Москву. Я хочу побыть один. Ночь-то какая!
— Так не положено, товарищ генерал, — заупрямился Васильев. — Служба, инструкции…
— Боишься за меня? Это в охраняемом поселке?
— Товарищ генерал, — начал майор, но Рубинов так врезал кулаком по столу, что задребезжал телефонный аппарат.
— Выполняйте приказ!
— Есть! — козырнул Васильев по-уставному и перешел на человеческий язык. — Только вы уж прикройте меня, товарищ генерал.
— Не трусь, — уголки рта Рубинова чуть разошлись. — Никто ничего не узнает, а узнает, будет иметь дело со мной.
Васильев четко повернулся и вышел.
— Извини, Витя, — пробурчал Рубинов под нос.
Во дворе зашумели моторы автомобилей, и через несколько минут генерал остался на даче один. Он прошел из кабинета в уютную гостиную с камином и толстым ковром, уселся в кресло перед телевизором. В ночной программе шел фильм о приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона.
Некоторое время Рубинов заинтересованно следил за действием, потом выключил телевизор и позвонил на контрольно-пропускной пункт дачного поселка.
— Я жду полковника Шебалдина… Пропустите его машину. Нет, он будет не один… Какая разница!
Пропустите, и все…
Генерал подошел к небольшому инкрустированному шкафчику с хрустальными стеклами, где держал лекарства, достал оттуда флакон с притертой пробкой. Потом оторвал клочок газеты, сложил его пополам буквой V и высыпал на бумагу серый порошок. Из графина он налил воды, сыпанул содержимое флакона под язык, запил. Вкус порошка показался ему горьковатым, но не столь неприятным, как он полагал. Он аккуратно убрал флакон в шкафчик, прикрыл дверцу.
По некрашеным деревянным ступенькам крыльца Рубинов спустился в сад. Здесь было темно и тихо, половинка луны светила с безоблачного неба, пахло свежей листвой. Генерал сел на скамейку у ворот, запрокинул голову, ловя ртом насыщенный кислородом прогревшийся за день воздух. Он любил отдыхать на этой скамейке. Здесь так хорошо думалось в ночные часы…
За воротами прогудел автомобильный клаксон.
Генерал отодвинул засов, закрытый охранниками снаружи при помощи специального ключа, распахнул створки. «Волга» вкатилась во двор. Фары осветили стройную фигуру хозяина, по-домашнему одетого в тренировочный костюм.
Из машины вышли трое — Шебалдин, Ласкеров и незнакомый генералу мужчина примерно лет сорока, с неправильными чертами лица, в помятой и кое-где изодранной одежде. Хотя генерал прежде никогда не видел этого человека, ему почудилось что-то неуловимо знакомое в пристальном взгляде широко расставленных серых глаз.
— Познакомьтесь, — сказал Шебалдин, опуская приветствие и уставное обращение. — Это Сергей Николаевич Корин.
Генерал подошел ближе, не спуская глаз с лица Корина. Так они стояли молча друг против друга, наверное, с полминуты.
— Значит, вот вы какой, Корин, — наконец проговорил Рубинов вполголоса. — Что ж, я рад видеть вас воочию.
— А я рад, что удалось увидеть вас, мистер Браун.
Генерал прикрыл глаза, помолчал.
— Да, это я.
После просмотра видеокассеты в квартире Бертенева и опознания мистера Брауна между Шебалдиным, Ласкеровым и Кориным возник непродолжительный спор о том, звонить ли генералу или действовать как-то иначе. Ласкеров был против звонка:
— Если вы предупредите его, почем знать, какую стратегию он изберет? Он способен приказать сообщникам в Америке взорвать какой-нибудь город для острастки и перейти к открытому диктату.
— Не думаю, — вмешался Корин. — Согласно последним оценкам экспертов научного отдела АНБ, полученным мною от Коллинза, вероятность наличия у террористов ядерного оружия не превышает шести-восьми процентов. Подтвердил это и Бертенев.
— Но Рубинов может сыграть ва-банк, — предположил Ласкеров. О его роли известно нам троим, и логично предположить, что он решится на ликвидацию…
— Чепуха, — снова ответил Корин. — Шалимова допрашивают или вот-вот допросят сотрудники ЦРУ. Устранив нас, Рубинов выиграет день, не больше…
— Чтобы скрыться, — настаивал Ласкеров. Он спорил уже скорее по инерции, по схеме научных диспутов: вывести все контрдоводы на логический уровень и покончить с сомнениями.
— Куда? — задал Шебалдин риторический вопрос. — Скрыться может Бертенев, я или вы. А фигуре такого масштаба, как Рубинов, не затеряться в этом мире, и он это знает.
— Что же он предпримет?
— А что бы вы предприняли на его месте, Леонид Савельевич?
Ласкеров размышлял недолго.
— Пожалуй, я пошел бы тем же путем, что и Бертенев. Постарался бы договориться. Как и Бертенев, Рубинов не может не учитывать два фактора: что открытый суд над ним исключается во избежание правительственного кризиса и что у нас крайне мало времени. У него сильные козыри. Он должен назначить нам встречу и оговорить гарантии безопасности.
— Так я звоню, — подытожил Шебалдин.
— Звоните.
Ласкеров ошибся в одном пункте. Генерал уже принял решение, и оно отличалось от прогнозов контрразведчика. Как только ему доложили о побеге Шалимова из клиники, он понял, что проиграл.
Да, он согласился встретиться с Ласкеровым и Шебалдиным, но не для того, чтобы обсуждать гарантии личной безопасности.
Рубинов пригласил гостей в дом. Если бы не потрепанный вид Корина, этих четверых можно было бы принять за собравшуюся для преферанса компанию, особенно когда они расселись в креслах у ломберного столика перед незажженным камином.
— Мне начинать или начнете вы? — обращаясь к хозяину, официальным тоном спросил Шебалдин. Не дождавшись ответа, он продолжил: — Мы приехали не для того, чтобы арестовать вас. Напротив, мы предлагаем…
Рубинов не дослушал, устало махнул рукой.
— Не надо. Это не имеет значения. Я принял аманитин.
Корин похолодел. Аманитин был одним из самых чудовищных ядов, известных в фармакологии.
Мгновенно всасываясь в кровь, он вызывал непоправимые разрушения в клетках печени, почек, в центральной нервной системе. Клинические симптомы — неукротимая рвота, резкие боли в животе, слабость и ведущие к смерти судороги — проявлялись лишь спустя десять-двенадцать часов, иногда даже сутки, но в это время организм был уже фактически мертв. Противоядия не существовало.
— Не надо соболезнований, — генерал грустно улыбнулся. — Я умру без мучений. Когда я почувствую первые признаки, то застрелюсь. Мне просто не хотелось, чтобы вы помешали мне сделать это…
Рубинов встал, извлек из сейфа пухлую записную книжку в черном кожаном переплете и протянул Шебалдину.
— Здесь все. Я человек старой формации, не люблю этих компьютеров и прочего… Все в этой книжке. Координаты и чертежи базы, имена и адреса лиц, задействованных в операции с исчерпывающим описанием роли каждого, вертикальная и горизонтальная структура организации. Передайте это в ЦРУ, Станислав Михайлович, хотя Корину сподручнее… Ядерной атаки не бойтесь, это блеф…
— Мы знаем, — кивнул Шебалдин, бегло перелистывая книжку.
— Да? — глаза генерала блеснули живым интересом, но тут же снова потухли. — Откуда?
— Бертенев, — отрывисто обронил Шебалдин. — Он к тому же дал нам снятую им видеокассету, где вы беседуете с Ратниковым.
— Вот как, — вздохнул генерал. — Впрочем, все равно… Операция была обречена с того момента, когда не удалось убрать Шалимова на «Атлантисе»…
Или, может быть, в свете отдельных событий, раньше — когда сорвались покушения на Коллинза и Корина — простите уж, Сергей Николаевич… Господа, — генерал намеренно употребил это слово, — в книжке одни сухие факты. Если вы хотите узнать больше, поторопитесь…
Рубинов откупорил бутылку с коньяком, налил четыре рюмки.
— Выпейте со мной на прощание… Да пейте же!
Когда вам станет известно все, вы поймете, что не такой уж я монстр…
Корин поднял рюмку и отхлебнул терпкий напиток. Генерал откинулся на спинку кресла, выдержал минутную паузу.
— Я буду рассказывать, а вы по ходу задавайте вопросы, если что не ясно… Идея зародилась у меня еще в 1988 году, когда я работал с академиком Савиным над альтернативной программой СОИ.
Ядерный шантаж — выдумка не новая, в фантастических романах такое сочиняют сплошь и рядом.
Но в реальной жизни стеной встает проблема. Частному лицу или группе лиц, каким бы влиянием они ни обладали, практически невозможно заполучить ядерные боеприпасы или оружейный плутоний-238.
Невозможно здесь, на Земле. Но там, в космосе, на орбите болтаются чуть ли не тонны этого самого плутония! Нельзя ли добыть его оттуда?
Рубинов проглотил коньяк, налил снова.
— Эта мысль не давала мне покоя. Сначала я вынашивал планы каким-то образом воздействовать на любой военный спутник, перевести его на низкую орбиту и по баллистической кривой спустить в определенный район на Земле, где его разберут по винтикам мои люди. Но элементарный расчет показывал, что бериллиевые оболочки не выдержат удара при падении. Я мог вызвать экологическую катастрофу, только и всего. Это совершенно не отвечало моим целям.
А если спутник снимет с орбиты космический корабль, наш или американский? Тогда он доставит его в целости. Но захват космического корабля реален лишь в случае присутствия в экипаже моего агента. Таким человеком стал Ратников. Это была настоящая удача. Теперь оставалось подогнать время предполагаемого падения спутника (мы уже окончательно выбрали «Элиминейтор-П») ко времени готовности к старту экипажа с участием Ратникова. Ратников был дублером, но по моему приказу Бертенев вывел из строя основного претендента.
Как вы знаете, сценарий сработал. Кажется, вы первым предложили использовать «Шаттл», Леонид Савельевич? Или наша славная ФСБ? Ну, не вы, так кто-нибудь другой пришел бы к тому же, потому что это был единственный безопасный вариант.
Но, конечно, такая небывалая в истории операция не столь проста. Прежде всего следовало нейтрализовать спецслужбы, в первую очередь ЦРУ.
Я готовил много лет сеть эмиссаров по всему миру — в основном она состояла из бывших граждан России, но были в ней и сотрудники русского посольства в США, и граждане других стран, в зависимости от конкретной необходимости. Все это вы найдете в записной книжке… Я составил план ликвидации восьми наиболее опасных сотрудников ЦРУ, а также близких к ЦРУ людей наподобие Корина. Мой замысел имел несколько целей. Первая — парализовать ЦРУ психологически, продемонстрировать наше могущество и неуязвимость. Вторая — избавиться от потенциальной угрозы со стороны этих людей как самых профессиональных, инициативных и проницательных. Третья — рассредоточить оперативные силы ЦРУ и других спецслужб по миру, заставить их заниматься этими убийствами и тем ослабить направленный на нас удар. И еще одна цель, наиболее дальновидно рассчитанная — как мне казалось тогда. С самого начала я понимал, что американцы рано или поздно доберутся до источника моей информации — Берринджера. Это и было решающим звеном программы дезинформации. Берринджер изначально предназначался на роль ягненка для заклания. Иной связи со мной, чем линия Гольданский — Бертенев, он не имел.
Гольданский умер, цепь оборвалась. Я рассчитывал на то, что в ЦРУ его будут разрабатывать как предполагаемого главу сети и неизбежно потеряют массу времени, а то и совсем заблудятся.
— Вы недооценили нас, — заметил Корин. И с удивлением вдруг поймал себя на том, что впервые непроизвольно отождествил свою персону с ЦРУ.
— Да, недооценил, — согласился генерал. — Но это не единственная моя ошибка. Вторую я допустил, когда санкционировал похищение Шалимова.
Все выглядело таким простым и ясным! После нейропрограммирования в клинике Шалимов должен был увести вас на ложный путь, а затем покончить с собой. Это была импровизация, и она виделась мне блестящим ходом.
Рубинов умолк, уставившись безразличным взглядом в потолок.
— Вам плохо? — встревожено спросил Ласкеров.
— Что? — очнулся генерал. — А, нет… Я просто задумался. Можете задавать вопросы, господа. Но помните, все персоналии — в книжке, и не тратьте на них время, оно драгоценно.
— Я не понимаю одного, — сказал Корин. — Зачем? Зачем вы создали уникальную организацию, совершили невиданное и неслыханное, практически глобальное преступление? Зачем вам десять миллиардов долларов? Вы что, хотели стать экономическим диктатором мира?
Генерал обратил на Корина бесконечно усталый взгляд.
— Нет, Сергей Николаевич. Во-первых, не десять миллиардов, а меньше. Один миллиард должен был пойти на вознаграждение непосредственных исполнителей, назначение второго — оплата услуг по переводу золота и бриллиантов в деньги. Эта сложнейшая финансовая операция заняла бы несколько лет. Я действительно намеревался захватить контроль над ведущими банками мира, но не для того, чтобы установить подобие личной диктатуры. Подрыв основ западной экономики — вот что было моей задачей.
— Но для чего?
— Мне трудно объяснить это вам, Сергей Николаевич. Вы служите ЦРУ, а я служу… служил России. И мое сердце обливается кровью, когда я вижу, во что превратилась моя великая некогда страна.
Мои восемь миллиардов, вырванные из пасти алчного Запада, могли бы лечь в основу могучей финансовой империи, вырасти в сто, двести раз, воплотиться в заводах, шахтах, банках, новых городах, ультрасовременных технологиях, миллионах рабочих мест — и все это управлялось бы отсюда, из России. Из руин хиреющей экономики Запада встал бы новый российский колосс. Вот о чем я мечтал, мистер Корин (Рубинов презрительно подчеркнул слово «мистер»). Вы великолепно справились с вашим заданием, вы можете гордиться собой, но вы уже не русский человек и вряд ли поверите мне.
— Ну почему же… Я верю вам, — тихо произнес Корин.
Он мог бы многое возразить генералу. Он мог бы сказать, что мир стал невероятно тесным на пороге двадцать первого века, и нет уж отдельно ни Америки, ни России — они выживут вместе или вместе погибнут. Он мог бы сказать, что не доллары ЦРУ побудили его встать на пути террористов. Он мог бы сказать, что люди достойны в первую очередь жизни — не в масштабе тех или иных стран и наций, не в роскоши и не у власти, а просто жизни.
Он мог бы рассказать о Каннингхэме, об Эпилгейте, об ужасной ночи в Париже у постели истекающей кровью Саманты. Но был ли смысл говорить все это умирающему человеку? Вместо этого он сказал:
— Вы заблуждались в главном, генерал. Вам никогда не удалось бы создать новую российскую империю, о которой вы грезили наяву. Вам просто не позволили бы.
— Кто? — пренебрежительно проронил Рубинов. — Уж не вы ли?
Корин покачал головой.
— Нет, не я. Не позволили бы те самые законы, которые вы установили для себя и которым следовали. Вы прибегли к помощи преступников, и в дальнейшем намеревались использовать их. Прибавьте сюда и то, что американские спецслужбы не успокоились бы ни на минуту. Ваше золото, генерал, стало бы поводом к нескончаемой кровавой войне. Оно не досталось бы ни вам, ни другим, потому что в такой войне победителей не бывает Бессмысленная гибель еще сотен людей — вот и все, чего вы могли бы добиться, удайся ваш план.
Рубинов встал, подошел к окну, заговорил, не оборачиваясь.
— Вот вы и ответили на незаданный вопрос, которого я ждал и не дождался. Почему я отдал вам записную книжку? Ведь координаты базы известны только мне и тем людям, что находятся вне вашей досягаемости. Я мог передать Ратникову команду по радио уходить с уже имеющимися двумя миллиардами и плутонием и продолжать мое дело без меня. Профессор Филлингем со временем мог бы смонтировать и настоящие бомбы… Я не сделал этого. Почему — ответили вы, Корин. А сейчас прошу, оставьте меня одного.
Столько страдания и отчаяния сжалось в комок в этой короткой фразе, что трое переглянулись, поднялись и без единого слова направились к выходу. Рубинов распахнул окно шире.
Он видел, как они садятся в машину и уезжают Из сейфа он достал пистолет, положил его на ломберный столик перед собой, тяжело опустился в кресло. Рубинов сидел неподвижно час, другой. В кабинете надрывались телефоны, он не слышал их.
Лунный блик отсвечивал на вороненой стали пистолета, и этот свет входил в глаза одинокого человека, проникал в его мозг, заполнял его от края до края. Рубинов не видел ничего, кроме этого благодатного серебристого света, а когда он приставил пистолет к виску и спустил курок, света стало еще больше, он словно выплеснулся за стены комнаты и прохладной волной затопил спящий мир, и это называлось — милосердие.
12
Шалимов не сразу заметил Коллинза, устроившегося в уголке рекреационного холла клиники «Черити Кросс», принадлежавшей профессору Конти Первое время, когда жизнь Саманты балансировала на грани небытия, Андрей дневал и ночевал у дверей палаты — в саму палату врачи пускали его редко и неохотно. Но все же он чувствовал, что его присутствие, прикосновение его рук, его дыхание на лице девушки, пусть и не осознаваемое ею, помогли вытянуть ее из безвозвратной пропасти не меньше, чем колдовство искусных хирургов.
Сейчас жизнь Саманты Ларрены была вне опасности. Она уже ненадолго приходила в себя, открывала глаза и могла произнести несколько связных фраз. Шалимов спешил к ней из цветочного магазина, прижимая к груди скромный букет алых роз. Он завалил бы ее палату цветами, но выданные неразговорчивыми агентами ЦРУ карманные деньги не позволяли роскошествовать.
Коллинз шагнул навстречу Шалимову, тряхнул его руку.
— Добрый день, мистер Коллинз, — поздоровался тот.
— Здравствуйте, Андрей, — отозвался полковник. — Я ждал вас… Хотел с вами поговорить.
Шалимов огляделся и указал на кресла рекреационного холла.
— По-моему, вполне подходящее место.
Коллинз не стал спорить. Они уселись в кресла под раскидистой пальмой в кадке возле аквариума с золотыми рыбками.
— Курить здесь, наверное, нельзя, — полувопросительно-полуутвердительно промолвил полковник.
— Нет, почему же? Именно здесь и можно. Вот пепельница. Этот коридор изолирован от операционных и палат тяжелых больных.
Коллинз с любопытством взглянул на собеседника.
— Я вижу, вы неплохо тут освоились. — Он достал пачку «Питера Стивесанта» и щелкнул зажигалкой. Голубоватая ленточка дыма потянулась к потолку. — Как здоровье мисс Ларрены?
— Спасибо. Но ведь вы пришли не для того, чтобы расспрашивать меня о ее здоровье? Ваше ведомство и так не спускает с нее глаз.
Коллинз усмехнулся.
— Вы правы, я пришел не за тем. Я пришел, чтобы поговорить о вашем будущем.
— О моем будущем? — удивился Шалимов.
— Вашем и мисс Ларрены. Вы ведь не собираетесь с ней расставаться?
— Нет! — спокойно, но твердо сказал Шалимов.
— Буду говорить без обиняков. — Коллинз стряхнул пепел в разинутый клюв серебряного пингвина, служившего экстравагантной пепельницей. — Я прямо спрашиваю вас: каковы ваши планы?
— Не знаю, — ответил Шалимов. — Я должен посоветоваться с Самантой. Если она захочет, мы могли бы уехать в Россию…
— А если она не захочет?
— В этом-то вся и штука, — вздохнул Шалимов.
— А что вас тянет назад в Россию, Эндрю?
— Как что? — Шалимов понял его прямолинейно. — Все… Там моя родина, моя работа…
— Ну, работу можно и поменять, — заметил Коллинз. — Уверяю вас, на свете полно не менее увлекательных занятий, чем полеты в космос.
— Разведка, например? — полуутвердительно спросил Шалимов.
— В разведку я вас не приглашаю, но есть и немало иных интересных профессий…
— И все же я хотел бы вернуться в Россию, — произнес Шалимов с легким нажимом. — Саманта выздоровеет, мы закончим с этим делом…
— Да, я уже слышал. Вы хотите громко рассказать о нем. А зачем, Эндрю?
Шалимов едва не вскочил.
— Как зачем?
— Кому это нужно? — настаивал полковник. — Основные действующие лица мертвы, банда террористов разгромлена. Все закончено… Не лучше ли забыть о случившемся и наладить нормальную жизнь?
Коллинз затушил сигарету и бросил окурок в пепельницу. Он солгал, ничего не было закончено, самое неприятное только начиналось. Аресты в Америке и за ее пределами. Договоренности на грани закона, сомнительные сделки, — все, чтобы избежать гласности. Кого-то предстоит подкупать, кого-то запугивать, на кого-то оказывать силовое давление. И, черт возьми… Коллинзу меньше всего хотелось об этом думать, но могло обернуться и так… Кто-то исчезнет, замолчит навсегда. Хотя это и служит защите свободы и демократии.
Шалимов продолжал непонимающе молчать.
Коллинз закурил снова и спросил:
— Эндрю, вы когда-нибудь читали о федеральной программе защиты свидетелей?
— В общих чертах, — неуверенно отозвался Шалимов.
— Эта программа, — полковник глубоко затянулся и выпустил струйку дыма под пальму, — имеет целью защитить людей, которым угрожают неприятности после их выступлений в суде — скажем, разоблачения мафии и тому подобного. Их переселяют в другие места, дают им новые имена, иногда даже делают пластическую операцию, но все это оправдано, все ради их безопасности.
— Ну и что же?
— Но иногда, Эндрю, — Коллинз поднял палец, — иногда опасность грозит не одному человеку, а всему обществу в целом. И чтобы уберечь страну от потрясений, мы также можем воспользоваться этой программой.
— Так вы предлагаете мне… — ошеломленно начал Шалимов.
— Да, — кивнул Колинз. — Вам и мисс Ларрене.
Новые имена, новые адреса, новые лица. Вы ни в чем не будете нуждаться. Мы купим вам дом в любом штате, какой вы выберете сами, откроем счет в банке. Ну, а дальше, с вашими способностями и опытом, вы не пропадете. Америка — страна великих возможностей для тех, кто умеет воспользоваться ими. Вы сумеете. А вознаграждением для нас станет ваше молчание. Шалимов и Ларрена с почестями похоронены, и мы не заинтересованы в их воскрешении.
— Так, — задумчиво проговорил Шалимов. — Вообще-то мне приходило в голову нечто похожее, вернее, я размышлял над этой проблемой, но пришел к противоположному выводу. Мне казалось, что вы, напротив, будете стремиться к максимальной гласности.
— Есть вещи настолько гнусные, настолько омерзительные, Эндрю, что люди ничего не должны знать о них. Им не должно вообще приходить в голову, что такое возможно, только тогда уцелеет демократия. И преступление на «Атлантисе» — одна из таких вещей.
Коллинз встал. Шалимов последовал его примеру.
— Насколько я понимаю, выбора у нас все равно нет, — предположил Шалимов.
— Вот именно, — сказал Коллинз. — Надеюсь вы передадите содержание нашего разговора мисс Ларрене.
Он попрощался и пошел к выходу. Шалимов не сводил с него глаз до тех пор, пока фигура полковника не скрылась за дверью. Тогда он повернулся и зашагал к лестнице, ведущей на второй этаж.
В палате он налил воды в очень прозрачный тонкостенный стакан, поставил принесенные розы у изголовья Саманты, подвинул табурет и сел рядом. Он нежно провел пальцами по правой ладони девушки. Ее пальцы вздрогнули, она медленно раскрыла глаза, и слабая теплая улыбка появилась на ее губах.
— Эндрю… Ты пришел. Теперь мы всегда будем вместе, правда?
— Да, — тихо пообещал он. — Теперь всегда.
— Если бы тебя убили, я бы умерла. Но мы живы.
— Да. Оба живы.
Пальцы Саманты обняли его запястье.
— Нам некуда торопиться, Эндрю… У Господа много времени. Небеса могут подождать.
13
Пишущая машинка тарахтела так, словно Лесли Энджел не статью писал, а отстреливался от невидимых врагов. Стопка бумаги слева на столе росла с каждым часом, росла и гора окурков в пепельнице, а вот уровень виски «Джони Уокера» в бутылке заметно убывал.
Собственно, это пока была не статья, а рабочие материалы для нее — Лесли описывал собственные приключения и расшифровывал магнитофонные записи. Он основательно готовил информационный атомный взрыв, который вознесет некоего Энджела на вершину американской журналистики.
Раздался звонок в дверь. Лесли чертыхнулся, раздавил в пепельнице очередной окурок и поплелся открывать с рюмкой в руке.
На пороге стоял совершенно незнакомый ему человек в сером костюме, от которого за милю веяло затхлостью коридоров официального Вашингтона. Радужные оболочки глаз посетителя отличались по цвету, что придавало его лицу странное, еще более холодное выражение.
— Мистер Лесли Энджел? — осведомился гость.
— Да, это я, — буркнул Лесли и отступил. Пришедший невозмутимо проследовал в кабинет, окинул взглядом машинку, пачку бумаги на столе, и вытащил из каретки недопечатанный лист.
— Эй, по какому праву вы здесь распоряжаетесь? — начал злиться Лесли. — Кто вы такой?
Незнакомец положил лист на отпечатанную стопку.
— Мое имя Рэнсфорд. Томас Рэнсфорд из Агентства национальной безопасности. Как я вижу, вы пишете статью?
— Да, пишу, — вызывающе заявил Лесли, — и напишу, черт меня побери, будь вы сам святой Петр из службы хорошей погоды.
На бесстрастном лице Рэнсфорда не отразилось ни капли эмоций. Не дожидаясь приглашения, он сел на стул у двери:
— У вас, мистер Энджел, должен быть контракт с мистером Коллинзом, можно взглянуть на него?
— Есть контракты и с мистером Шалимовым, и с мисс Ларреной, — вызывающе сказал Лесли и бросил на колени визитера подписанное Коллинзом обязательство. Тот спокойно и обстоятельно прочел документ, не пропуская ни строчки.
— Что ж, мне все ясно, — сказал Рэнсфорд. — Не ясно скорее вам.
— Что? — ухмыльнулся Лесли, прикладываясь к рюмке.
— Да вот, смотрите. — Рэнсфорд отчеркнул ногтем одну строку и вернул документ Энджелу. — Там сказано: «Настоящее соглашение вступает в силу с момента снятия режима секретности».
— Ну и что из этого? — запротестовал было Лесли, уже понимая, что его берут за глотку.
— А то, что режим секретности не снят, мистер Энджел, — отрезал Рэнсфорд холодно. — И снят не будет. Ни через двадцать лет, ни через сто. Никогда.
— Вы обманули меня! — в ярости закричал Лесли, сжимая кулаки. — И пытаетесь запугать!
Рэнсфорд встал, приблизился к Лесли и положил руку ему на плечо. Впервые с тех пор, как он раскрыл рот, в его голосе проскользнули человеческие интонации.
— Сочувствую вам, мистер Энджел. Я знаю, как важна была для вас эта статья. Но как гражданин Соединенных Штатов вы должны понять и нас.
Публикация этого материала нанесет непоправимый урон интересам страны. Подумайте об этом. До свидания.
— Вы даже не забираете бумаги? — бросил Лесли ему вслед. Рэнсфорд обернулся.
— А зачем? Если вы решитесь на безумие, вы восстановите их, нет? Но я верю, что этого не случится.
…Лесли остановил машину на пустынном пляже Хьюстона. Уже совсем стемнело, речная зыбь блестела в свете фар. Первым делом он зашвырнул далеко в реку кассеты, потом принялся ожесточенно рвать листы и кидать в волны. Ветер относил клочки назад, Лесли собирал их и выбрасывал снова, а они не хотели опускаться на воду и танцевали в конусовидных лучах, как белые бабочки.
Лесли воевал с ветром, и соль предательских слез щипала кожу лица.
Большие белые бабочки — вот все, что осталось от его мечты.