1

Корат, Таиланд

Авиабаза ВВС США «Мермаут»

15 июня 1968 года, 23 часа

«Лейтенант Мортон, Фрэнсис Винсент. Дата рождения: девятнадцатое сентября 1947 года. Место рождения: Хан-сборо, штат Северная Дакота. Номер воинского удостоверения: DM 31 149. Имеет навыки пилотирования вертолетов. В совершенстве владеет приемами рукопашного боя, армейским комплексом ножевого боя, всеми состоящими на вооружении армии США видами стрелкового оружия. В настоящее время — командир специального разведывательно-диверсионного взвода морской пехоты „Аваланч“. За выполнение особых заданий в тылу противника отмечен поощрениями командования и наградами правительства США…»

Полковник Данбэр отодвинул в сторону справку, приготовленную для него службой Хоуди, и еще раз всмотрелся в большую цветную фотографию улыбающегося молодого человека.

— Похоже, вы правы, капитан, — сказал он, поднимая взгляд на сидящего перед ним мужчину в форме капитана ВВС. — Мортон и его взвод — именно то, что нам нужно. Я кое-что слышал об этом «Аваланче».

— Так или иначе, скоро он будет здесь, сэр, — заметил капитан Флетчер.

Когда он произносил эти слова, к воротам базы «Мермаут» медленно приближался открытый джип, лавируя между железными бочками с песком, поставленными на дороге

для того, чтобы помешать возможным диверсантам протаранить ворота с ходу. Фрэнк Мортон показан часовому пропуск. Тот козырнул, тяжелые створки поползли в стороны, и солдат за рулем дал газ.

Но за секунду до того, как джип двинулся дальше, Мортон ощутил какое-то колебание воздуха… В глазах потемнело на мгновение, а потом /долго, очень долго/ лейтенант не мог избавиться от ощущения странной раздвоенности сознания. Он не знал и не мог знать, что стал в этот момент и Рэнди Стилом тоже… Идеальным шпионом, чье тело лежало в камере Стража Времени в далеком Будущем, и жизнедеятельность его поддерживали только хитроумные аппараты медиков Ордена Илиари.

Джип затормозил перед сборным домиком, где Мортона ждали полковник Данбэр и капитан Ричард Флетчер. Солдат остался в машине, лейтенант спрыгнул на землю и по слабо освещенной дорожке направился к дверям.

Флетчер был немного знаком с Мортоном, полковник же видел его только на фотографии и теперь рассматривал с понятным любопытством: очень важно не ошибиться в этом человеке.

— Садитесь, лейтенант, — предложил он после обмена приветствиями и вытащил пачку «Лаки Страйк». — Курите?

— Нет, сэр, спасибо.

— Угу… А немного виски, чтобы снять стресс?

— Это другое дело, — оживленно откликнулся Мортон. Данбэр переглянулся с капитаном.

— После операции, — уточнил он.

— Да, сэр, — как ни в чем не бывало подтвердил лейтенант.

— Нам нужен ваш «Аваланч», Мортон, — протянул Данбэр. Это было ясно и так, но, очевидно, полковник прикидывал, как лучше построить разговор. — Речь идет об английской гуманитарной миссии, пропавшей невдалеке от девятнадцатой параллели…

Мортон напрягся. По девятнадцатой параллели проходила граница между Северным и Южным Вьетнамом, между коммунистическим и свободным миром.

— Эта миссия, — продолжал полковник, — состоящая из пяти английских врачей под эгидой Красного Креста, направлялась на вертолете из Сайгона в Конкуонг, чтобы помочь в организации дополнительного госпиталя для наших войск. Они везли медикаменты, вакцины… Вы же знаете, огнестрельные ранения здесь — полбеды, четверть беды. Гораздо опаснее тропическая лихорадка, встречается чума, холера…

Лейтенант машинально кивал. Об этих ужасах джунглей он был осведомлен не хуже, а куда лучше полковника.

Данбэр встал из-за стола, подошел к висевшей на стене подробной карте центральных районов Вьетнама.

— До Конкуонга они не долетели. Связь с вертолетом прекратилась в этой точке, — полковник ткнул авторучкой в карту, — севернее отрогов горы Лянг Бианг.

— Плато Тайнгуен? — недоуменно спросил Мортон. — Но это как будто наша территория.

— Формально да, — вмешался капитан. — На самом деле мы контролируем едва пять процентов этого огромного региона, да и то в основном равнинную часть. Вам ведь не приходилось бывать на Тайнгуен, лейтенант?

— Нет, сэр. Операции моего взвода ограничивались…

— Я знаю, — перебил Флетчер. — Так вот, Тайнгуен — это ад. Горы и непроходимые джунгли, населенные дикарями, племена седанг, кор, зек… И что хуже всего — это прокоммунистически настроенные дикари. Агенты Вьетконга делают там все, что хотят. Когда мы пытаемся освобождать горные селения, нас встречают отравленные стрелы, волчьи ямы с заточенными кольями, ловушки, капканы… И это сравнительно недалеко от Сайгона и наших баз. Можете себе представить, что творится ближе к девятнадцатой параллели…

— Итак, — проговорил Мортон, — в этом аду пропал вертолет англичан.

Он собирался что-то добавить, но наступила вынужденная пауза, вызванная ревом двигателей взлетающих машин. Несмотря на временное прекращение бомбардировок, ночные облеты вражеских стратегических объектов практиковались по-прежнему больше с психологическими, чем с разведывательными целями.

По стене пробежал паук размером с куриное яйцо. Никто не пошевелился. Эти пауки, расплодившиеся в изобилии, были безопасны для человека, к ним привыкли. Более того, они уничтожали ядовитых насекомых вроде скорпионов, которых хватало и в Таиланде, и во Вьетнаме.

Когда гул боевых самолетов стих в отдалении, капитан Флетчер заговорил снова.

— В этой истории имеются странности, лейтенант. Вертолет британской миссии летел по хорошо изученной, прикрытой наземными зенитными точками и считавшейся безопасной трассе… Ну настолько, насколько тут вообще что-то может быть безопасным! Но за двенадцать минут до прекращения связи вот здесь, — капитан отметил пункт на карте, — они неожиданно свернули на запад. Экипаж самолета сопровождения F-8 направил пилоту запрос и получил ответ, что полет продолжается в соответствии с указаниями диспетчерской станции Хыонгхе… Вскоре F-8 потерял их. А при проверке выяснилось, что никаких нестандартных команд диспетчеры Хыонгхе не передавали.

Мортон насторожился.

— Это значит… Что кто-то намеренно сбил их с курса, пользуясь нашей волной?

— Так получается, — кивнул Данбэр.

— Но тогда почему никто не слышал этого в эфире? Уж не сами ли англичане решили вместо Конкуонга посетить Тайнгуен?

Во взгляде лейтенанта появилась растерянность. Он смотрел то на полковника, то на капитана. Внезапно он подумал о том, чему поначалу не придал значения, хотя и знал об этом: полковник Данбэр не служил на базе «Мермаут», он прибыл из США. В связи с исчезновением вертолета? Похоже, дело тут серьезнее, чем полагал Мортон.

— Кто пилотировал вертолет? — спросил он. Капитан Флетчер подтолкнул к лейтенанту два фотоснимка:

— Сержанты Эйерс и Харгретт. Их личные дела в полном порядке.

— Если предполагается предательство…

— Ничего не предполагается, — жестко оборвал полковник. — Мы хотим, чтобы вы взяли с собой десять человек из вашего взвода, высадились там, где пропал вертолет, прочесали окрестности и нашли англичан, живых или мертвых.

— Почему только десять человек, сэр? — позволил себе удивиться Мортон. — Было бы эффективнее высадить там значительные силы…

Данбэр вздохнул:

— Проклятая политика, лейтенант. На девятнадцатой параллели установилось хрупкое перемирие, а что происходит на Тайнгуен, нам неизвестно. Там могут быть мобильные вьетконговские группы, даже русские… Десантирование в этом районе более или менее значительных сил может быть воспринято как провокация, и тогда прощай. и без того хлипкое соглашение, стоившее нам дьявольских усилий… Но главное, лейтенант, операция совершенно секретна. Как видите, я ничего не скрываю от вас. Да, я бросаю вас в пасть чудовища. Но вы сделаете все, что нужно, и вы вернетесь.

Некурящий Мортон взял-таки сигарету.

— У вас будет проводник-вьетнамец, хорошо знающий местные условия, — подсластил пилюлю Данбэр. — Руководство операцией возлагается на капитана Флетчера, он также не понаслышке знаком с плато Тайнгуен… Вам понятна задача, лейтенант?

— Да, сэр, — вытянулся Мортон.

— Вы поступаете в распоряжение капитана Флетчера. Детали обговорите с ним.

— Есть, сэр.

— Вопросы?

— Нет, сэр.

Мортон и Флетчер попрощались и вышли. Полковник Данбэр, сотрудничавший в этой операции с ЦРУ, еще долго смотрел на закрывшуюся за офицерами дверь. Он рассказал лейтенанту не все, не все знал и капитан Флетчер. Странностей в этом деле хватало, но излишняя информированность не поможет Флетчеру и Мортону выполнить задание. В Лэнгли ждут результатов… Что ж, перед вылетом в Таиланд Данбэр не скрыл от руководства, что шансов на успех меньше, чем один из тысячи.

Полковник преувеличил. Он не верил даже в этот единственный шанс.

 

2

16 июня 1968 года

3 часа утра

Капитан Флетчер разложил перед Мортоном фотографии, снятые с низко летящего самолета.

— Аэрофотосъемка с «Интрейдера» А6-А, — пояснил он. — Это наиболее совершенная разведывательная машина, которой мы располагаем.

Действительно, качество снимков, сделанных оптикой с высокой разрешающей способностью, было превосходным.

— Место, где мы потеряли связь с вертолетом, отмечено крестиком, — сказал капитан.

— Красивые картинки, — оценил Мортон. — Чуть ли не каждый листик виден, каждая лиана… Вот разглядеть бы еще что-нибудь, кроме этих чертовых джунглей. Обломки вертолета, например.

— Но ведь никто не утверждал, что вертолет разбился именно здесь… И что он вообще разбился, — сказал Флетчер. — Здесь оборвалась радиосвязь, только и всего.

— Не только, — возразил лейтенант. — Здесь летчики F-8 утратили визуальный контакт. А это могло произойти в двух случаях: либо вертолет упал камнем — последствия были бы видны на фотографиях, либо резко изменил курс

и ушел от наблюдения, лавируя между горными отрогами. Даже если бы его разнесла на мелкие осколки ракета, это заметили бы с истребителя.

— Необязательно… Скорости вертолета и F-8 несравнимы. F-8 то уходил вперед, то возвращался. И если вертолет был сбит ракетой или заминирован… — Капитан прервал сам себя. — Давайте оставим игру в Шерлока Холмса, Фрэнк. У нас есть конкретная задача, сосредоточимся на ней.

— Да, сэр.

Мортон ограничился этим ответом, хотя в глубине души не уставал проклинать данную конкретную задачу. Что бы ни случилось с англичанами, ясно одно: или их давно нет в живых — и тогда бесполезно их искать, или они достигли своей таинственной цели — и тогда искать их тем более бесполезно.

Капитан Флетчер передал Фрэнку Мортону еще шесть фотографий, на сей раз портретных. Надписи под снимками гласили, что это пять английских врачей и вьетнамский доктор Тань, следовавший с ними.

Особенно долго лейтенант разглядывал лицо одного из англичан, чем-то заворожившее его.

Возраст этого человека Мортон не взялся бы определить с точностью — с равным успехом ему можно было дать и сорок, и пятьдесят. Высокий лоб прорезали морщины, свидетельствующие о напряженной работе мысли. В углах рта залегли тяжелые складки, прямой нос идеальной формы делал это лицо почти красивым, но тонкие, плотно сжатые губы и особенно непреклонный взгляд серо-свинцовых глаз под угрюмо нависшими изогнутыми бровями придавали ему жесткое выражение.

«Профессор Эдгар Андерсон, клиника „Д. Р. Хардинг“, Лондон», — прочел Мортон под фотографией. Гм, английский профессор отправляется с гуманитарной миссией на войну…

Голос капитана Флетчера оторвал лейтенанта от созерцания.

— Поехали, Фрэнк. Жаль, что придется разбудить ваших парней, но времени очень мало. Мы вылетаем на рассвете, так что и вам удастся поспать всего часа три.

На джипе офицеры прибыли в казарму. Мортон зажег свет и скомандовал подъем.

— Джентльмены, — обратился он к своему отборному взводу морской пехоты, — мне нужны десять добровольцев. Зачем, я скажу только этим десяти, а для всеобщего сведения сообщаю вот что: такого задания у нас еще не было и вероятность вернуться живыми близка к нулю. Все.

— Никчемный разговор, сэр, — лениво процедил двухметровый чернокожий верзила сержант Линде. — Вы отлично знаете, что мы все готовы идти. Выберите сами.

Мортон почувствовал прилив гордости за своих людей и одновременно отчаяние. Несмотря на свою молодость, он вдруг ощутил себя кем-то вроде отца, которому предлагают выбрать, кого из детей отдать на заклание.

Медленно двигаясь вдоль строя, он называл имена:

— Линде. О'Тулл. Нэш. Коули. Дэллон. Хоуэллс. Белл. Уилдард. Джайлз. Кейсиди.

Названные делали шаг вперед.

— С оружием и полной выкладкой — в блок «А». Блок «А» являлся оперативной базой взвода «Аваланч». Оттуда уходили на задания, туда возвращались… Порой не все.

Один за другим парни Мортона входили в длинный барак, подсвеченный снаружи лишь двадцативаттными лампочками под конусовидными крышками, напоминающими вьетнамские шляпы (незачем устраивать иллюминацию на радость пилотам русских бомбардировщиков). Они были вооружены штурмовыми винтовками АР-10 «Армалит», как нельзя лучше подходящими для войны в джунглях. Приклад такой винтовки располагался на одной линии с осью канала ствола, и вертикальное смещение наводки при стрельбе практически отсутствовало. Кроме того, для установки прицела в условиях недостаточной освещенности (а под кронами джунглей всегда царит полумрак) в задней стойке рукоятки наличествовал фиксатор диоптра, позволяющий регулировать прицел по числу щелчков.

Помимо АР-10 группа Мортона имела гранатометы М203, а Дэллону и О'Туллу лейтенант приказал взять огнеметы, хотя искренне надеялся, что обойдется без напалма.

Краткий инструктаж (если можно назвать так туманное, без подробностей, описание ситуации) провел капитан флетчер. Парни выслушали его молча, с хмурыми лицами.

— Вылетаем в шесть утра, — заключил капитан — Вертолет доставит нас на место. Одновременно несколько кораблей Седьмого флота осуществят операцию прикрытия, устроив небольшую заварушку в районе Хамжонга. Именно небольшую, не забывайте о формальном перемирии, так что очень рассчитывать на это я бы не стал.

— А как мы вернемся, сэр? — осведомился сержант Линде.

— У нас будет надежный вьетнамский проводник, Лон, — объяснил капитан. — По завершении операции он выведет нас в точку, куда мы сможем безопасно вызвать вертолет. Если же он выйдет из строя, то… у нас есть подробные карты…

Последние слова капитана Флетчера прозвучали неубедительно. Он-то знал, чего стоят самые подробные карты плато Тайнгуен.

— Полагаю, все ясно, — перехватил инициативу Мортон. — Полная готовность к шести. Индивидуальные пакеты, сухие пайки на четверо суток.

Лейтенант мог бы распорядиться о сухих пайках и на неделю, но это был бы только лишний груз. Если они не вернутся максимум через семьдесят два часа, значит, они не вернутся никогда.

— Хоуэллс, на этот раз особенно постарайся, — продолжал Мортон. Ник Хоуэллс был чуть недоучившимся студентом-медиком, и на него возлагалась медицинская помощь раненым и заболевшим. — Возьми с собой все, что сможешь унести. Возможно, англичане попали в серьезную передрягу.

— Хоть они и сами доктора, — хмыкнул Хоуэллс.

— Ладно, не рассуждай…

Морские пехотинцы разошлись по бараку. Линде хлопнул по кнопке магнитофона. Негромко зазвучала песня группы «Дорз» из недавнего альбома тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года — «Зажги мой огонь». Кассеты с записями этой новой группы присылали из Америки многим, и она быстро стала одной из любимейших среди американских солдат наряду с «Криденс». Голос Джима Мор-рисона — печальный, зовущий, психоделический, инфернальный — оказачся удивительно созвучным этой войне. — А вам приказываю спать, Мортон, — негромко сказал капитан Флетчер.

Лейтенант полагал, что уснуть не сможет и проведет оставшиеся до рассвета часы в размышлениях, но он ошибался. Стоило ему лечь, как могучая волна усталости увлекла его в глубины сна, словно на хрустальном корабле Джима Мор-рисона. Об этом позаботился Рэнди Стал, его второе «я».

 

2

16 июня 1968 года

Тайнгуен

8 часов утра

Стоя на поляне, поросшей жесткой колючей травой, Фрэнк Мортон провожал взглядом удаляющийся на малой, недоступной для радаров высоте вертолет, на обшарпанном боку которого читалась надпись белой краской: «Мэд Уинг». Тринадцать человек едва втиснулись в его тесный салон, но использовать армейскую машину они не могли из-за риска, что противник засечет большой, хорошо вооруженный вертолет и поднимет шум. Маленький безоружный «Мэд Уинг» в этом смысле был безопаснее.

Перед десятью парнями, лейтенантом Мортоном, капитаном Флетчером и проводником Лоном простирались джунгли, за ними — горы, и эта картина им не казалась мирной.

Ник Хоуэллс раздал противомалярийные таблетки. Без них нечего было и думать углубляться в кишащий малярийными комарами, дышащий зловонными испарениями под жарким солнцем лес.

— Добро пожаловать в страну рок-н-ролла, леди и джентльмены, — сверкнул оскалом Линде, но его тон никто не подхватил.

Лон шел впереди, выбирая дорогу по одному ему известным приметам среди опутанных лианами сорокаметровых деревьев с плотными кожистыми листьями размером с долгоиграющую пластинку. Коричневато-желтые наросты термитников громоздились в зарослях дикой маниоки. Капитан Флетчер не задал определенного направления: поиск шел по расширяющемуся кругу от места высадки. Одно было уже ясно (впрочем, о том же свидетельствовала и аэрофотосъемка) — точки прекращения связи и предполагаемой катастрофы (или посадки?) вертолета не совпадают.

— Ай, дьявол! — выругался шедший за Лоном О'Тулл и содрал с шеи какую-то извивающуюся мерзость. К нему поспешил Хоуэллс. Лон обернулся.

— Коньята, древесная пиявка, — пояснил он. — Их тут полно. Неприятно, но не опасно. Берегитесь скорпионов и змей!

По-английски проводник говорил вполне правильно, но его речь изобиловала затрудняющими восприятие интонациями, характерными для вьетнамцев.

Хоуэллс нервно огляделся, словно ожидал под каждым деревом увидеть по скорпиону. Хотя их укусы и не смертельны, они могут вывести человека из строя на несколько дней, что здесь равносильно гибели — сильная боль, опухоли, температура до сорока градусов… А еще стоножки, ядовитые сколопендры, огромные муравьи — «интрузы», которые тоже больно кусаются, и неисчислимый сонм всякой прочей пакости!

Браун едва не споткнулся о большую черную змею и шарахнулся в сторону. Змея торопливо скрылась в чащобе, нырнув под толстый слой устилающей землю гниющей листвы. А сколько гадов могло обитать в дуплах трухлявых поваленных деревьев, преграждавших путь!

— Эта не ядовитая, — махнул рукой Лон. — Опасайтесь маленьких, желтых или красно-серых. Они от людей не бегут, сами нападают. Раскачиваются и бросаются.

— Ну и ну! — Дэллон покачал головой. — Надеюсь, у тебя достаточный запас антидота, Ник…

— Хватит, — заверил Хоуэллс и повысил голос: — Напоминаю всем! В случае укуса змеи главное условие — сделать инъекцию как можно быстрее. Каждая минута промедления снижает шанс выжить на двадцать процентов.

Вокруг вились огромные бабочки разнообразнейших цветов и оттенков — от ярко-желтых до почти черных, крапчатых. Между двумя пальмами Кейсиди увидел причудливые растения, напоминающие хилые орхидеи, и наклонился к ним.

— Трогать нельзя! — предостерег его Лон. — В цветах могут скрываться ядовитые твари… Кейсиди поспешно отдернул руку.

— Эти цветы называются бокг чанг, — сказал проводник, — излюбленный приют для всего, что кусается.

Бамбуковые заросли впереди, опутанные сплетением лиан, выглядели непроходимыми. Пришлось прорубаться с помощью штыков М9, оснащенных приспособлениями для перекусывания проволоки (кто знает, не пригодятся ли когда!) и оселками, которые понадобятся наверняка-толстые ветви и лианы способны затупить питсбургскую сталь.

Сильно воняло формалином — этот запах издавали местные грибы. Полуживая, полузасохшая стена зарослей кустарника бат тхао суонг осталась позади, но теперь приходилось брести в жидком чавкающем месиве какого-то гнусного болота. Хуже всего были скрытые в грязи корни: можно споткнуться и упасть.

Из болота парни неожиданно выбрались на укрепленную жердями тропинку. Лон остановился, нахмурился, настороженно осматриваясь.

— Что это? — спросил Мортон. — Если верить карте, тут нет никаких населенных пунктов.

— Если верить карте, — вздохнул проводник. — Основательных исследований тут никто не вел. Считается, что на Тайнгуен обитает более тридцати различных племен. Где они живут? Да кто их знает. Некоторые в пещерах, гротах. А другие… Погодите-ка…

В сумраке белел приколоченный к стволу дерева фанерный щит. Лон и Мортон подошли ближе, за ними капитан Флетчер.

— Вот черт! — вырвалось у лейтенанта.

По верху щита шла длинная вьетнамская надпись, а внизу с вопиющими грамматическими ошибками было написано по-английски:

Предупреждение.

Лучше не входи сюда, сам будешь виноват. Для тех, кто служит американским империалистам, у нас найдется оружие, мины, засады, ловушки.

— Ну, это мы еще посмотрим, — буркнул Линде, поглаживая АР-10.

— Как по-вашему, Лон, — проговорил Мортон, — это Вьетконг или местные?

— Какая разница, — вмешался Флетчер. — Так или иначе, те, кого мы ищем, могут находиться у них в плену. Значит, надо идти.

— Думаю, большую часть их капканов я разгадаю, — неуверенно процедил проводник, — но… Мортон не дал ему закончить.

— Оружие в боевую готовность, — скомандовал он. — Вперед!

Уже на первых ста метрах вражеской территории они убедились, что предупреждение не голословно. Лон остановил группу перед особо пышным слоем опавшей листвы на тропинке, присел на корточки, разгреб листья руками. Нэш и Коули помогли ему. Обнажилась решетка из тонких веток, прикрывающая глубокую яму размерами приблизительно полтора на три метра. На дне ямы торчали заостренные колья.

— Милый подарок, — заметил Нэш.

— Это еще цветочки, — утешил его Коули.

Нэш вынужден был согласиться, когда на следующих ста метрах Лон помог обезвредить два самострела, заряженных отравленными стрелами, а Белл обнаружил и извлек американскую противопехотную мину.

Однако никаких признаков живых врагов не наблюдалось.

— Мы их и не увидим, — сказал Флетчер, когда Мортон отметил это вслух. — До тех пор, пока они не атакуют нас из укрытий.

— Стрелами? — презрительно фыркнул Кейсиди. Флетчер молча смерил его ледяным взглядом. Кейсиди понял, что добавлять ничего не нужно.

С неба донесся хорошо знакомый протяжный гул. Два американских «скайрейдера» пронеслись низко над джунглями.

— Ребята сегодня будут пить пиво в Сайгоне, — мечтательно протянул Белл. — Хотел бы я поменяться с ними местами!

— Наше пиво пока охлаждается. — Линде показал белую полоску зубов. — Стой! Вон там, что за штука?

В ощетинившихся шипами зарослях кустарника манг темнело нечто продолговатое, похожее на толстое короткое бревно.

— Новый сюрприз? — предположил Дэллон.

— Приближаться осторожно! — крикнул Мортон.

Темный предмет оказался не ловушкой, не уцелевшей авиабомбой и не скрывающей противника насыпью. Это был труп человека с перерезанным горлом, человека в форме ВВС США. Залитое кровью, искаженное лицо нелегко было узнать, но Мортону хватило одного взгляда, чтобы вспомнить показанные ему капитаном Флетчером фотографии. Перед лейтенантом лежало тело пилота вертолета английской миссии сержанта Харгретта.

— Боже, — выдохнул кто-то за спиной Мортона.

Капитан Флетчер обыскал карманы погибшего пилота. Ничего. Воинское удостоверение, личный жетон — все исчезло.

— Звери, — пробормотал Линде. — И мы даже не сможем отправить его тело на родину! Парень сгниет тут, в этой проклятой земле, без воинских почестей, флага и салюта…

— У меня есть флаг, — неожиданно сказал Джайлз.

— Что?

— У меня есть флаг, — повторил он. — Я привез его из Техаса, чтобы вывесить в Ханое в тот день, когда мы избавимся от коммунистов. Он легкий, шелковый, зашит в дно моего вещмешка. Думаю, ему не найдется более достойного применения.

Вместо ответа Линде протянул Джайлзу штык. Джайлз распорол шов и бережно извлек звездно-полосатое знамя.

Могилу вырыли саперными лопатками, выбрав место посуше. Завернутое в американский флаг тело Харгретта опустили во враждебную, чужую землю, могилу тщательно заровняли и вернули на место снятый дерн. Ничто теперь не указывало на последний приют солдата армии США — дикари не смогут обнаружить могилу и надругаться над ней.

Парни стояли полукругом над могилой, взявшись за руки. Коули негромко запел:

Ты скажи, ты ответь, наша слава жива ль…

Остальные подхватили:

Нынче видишь ли то, чем гордился вчера ты,

Сквозь огонь и сквозь дым устремлявшийся вдаль,

Нам сиявший в боях звездный флаг полосатый…

Мужественно и скорбно звучал под кронами джунглей американский гимн. Они не могли салютовать Харгретту, но они могли спеть для него.

Вспышки бомб и ракет, разрывавшие мрак,

Озаряли вверху полосатое знамя…

Ты скажи, все ль еще вьется звездный наш флаг

Над землей храбрецов, над свободы сынами…

 

4

16 июня 1968 года

17 часов 30 минут

— Привал, — объявил Мортон, едва заметив подходящую поляну. — Отдых полчаса.

Уставшие парни расположились на траве, предварительно убедившись в отсутствии всевозможной кусачей дряни, достали сухие пайки, фляги с водой. Поодаль Фрэнк Мор-тон беседовал с капитаном Флетчером.

— Те, кого мы ищем, где-то неподалеку, — уверенно говорил он.-Живые, мертвые или в плену — они здесь… Капитан кивнул:

— Конечно, но гибель Харгретта изрядно сбила меня с толку… Почему убит только он?

— Кто способен понять логику дикарей?..

— Ладно если дикарей, — возразил Флетчер. — А если наше предположение верно и эти англичане не так просты? Тогда второй пилот, сержант Эйерс, может быть с ними. А Харгретт не захотел стать предателем… Его вполне могли убить еще в воздухе и просто сбросить вниз.

— Допускаю, — не стал противоречить Мортон. — Но где вертолет?

— Здесь! — Капитан ткнул пальцем в стену зарослей.

— Здесь? — непонимающе обернулся лейтенант.

— Или здесь, — показал Флетчер в другую сторону, — или там… Полно подходящих мест для посадки, а уж замаскировать вертолет, чтобы его не заметили сверху, в местных условиях пара пустяков…

— Как же нам быть?

Капитан развернул карту, запаянную в водонепроницаемую пленку.

— Двигаться по прямой, проведенной от места высадки через точку, где обнаружено тело Харгретта.

— И до каких пор?

— Пока не найдем отчетливые следы их пребывания или не убедимся в отсутствии таковых. А тогда снова пойдем по кругу.

В этот день до наступления сумерек они ничего не нашли — ничего из того, что искали. Три часа спустя они натолкнулись на сгнившую бамбуковую изгородь, невдалеке находились полузасыпанные траншеи, прикрытые остатками широких бамбуковых листьев, шалаши с провалившимися крышами — давно покинутое поселение, заросшее похожими на камыш стеблями растения чань.

— Здесь никого не было месяца три, — вынес заключение Лон, исследовав степень запустения. — Пожалуй, мы сможем здесь заночевать.

— Почему нет, — согласился Флетчер. — Где-то ночевать надо. Как насчет разведения костра, Лон? По части безопасности я полагаюсь на вас.

Вьетнамец улыбнулся, обнажив кривые зубы:

— Обламывайте вон те ветки. Они хорошо горят и практически не дают дыма. А костер разведем в траншее. К Флетчеру подошел Мортон:

— Вы не собираетесь связываться с базой, сэр?

— Нет. К чему шуметь в эфире? В идеале выйти на связь неплохо бы один-единственный раз, для вызова вертолета.

Огоньки электрических фонариков загорались в разрушенных шалашах.

— Эге, а тут роскошно…

— Ну да, прямо отель «Рид».

— Пускай не «Риц», но хоть нет этих королевских тараканов, которые не дают покоя на базе…

— Пойду помогу ребятам с костром. Вряд ли кто против хлебнуть горячего!

За ужином никто не говорил о джунглях, войне, пропавших англичанах, Харгретте. Уже не в первый раз сам собой возник излюбленный спор о том, какой штат США лучше. Дискуссия разгорелась не на шутку, и завершил ее только Мортон, объявивший отбой в двадцать три часа. Охранять лагерь он оставил Линдса, Белла и Дэллона, два часа спустя их должна была сменить другая тройка и так далее. Ни для лейтенанта, ни для капитана Флетчера не было сделано исключения, а вот Лону позволили выспаться без перерывов, он был нужен свежим и бодрым.

Фрэнк Мортон и Ричард Флетчер заступили на вахту в три часа утра в компании Ника Хоуэллса. Холод пробирал до костей, сырость усугубляла дело — обычная история в джунглях, днем охваченных удушающей жарой, так всегда бывает после периода дождей.

Хоуэллс занял пост на южной стороне лагеря, Мортон и Флетчер отправились на северную. Пристальный осмотр окрестностей в бинокли ночного видения не дал ничего, внушающего тревогу, но это мало что значило: враги, коль скоро они рядом, подберутся скрытно даже днем, не то что ночью. Они у себя дома, это их мир.

Сухие ветки затрещали в темноте. Флетчер вскинул АР-10, Мортон поспешно поднес к глазам бинокль.

— Какой-то зверь, сэр, — успокоил он капитана. — Не очень большой, вроде барсука.

Флетчер опустил штурмовую винтовку, они медленно пошли плечом к плечу, огибая лагерь по дуге в лунном свете.

— Мне вот что покоя не дает, Фрэнк, — признался капитан. — Не поторопились ли мы с торжественными похоронами Харгретта? А если его смерть — следствие конфликта между изменниками, не поделили что-то?

— На вашем месте я не спешил бы излагать эту точку зрения парням, — нахмурился Мортон. — И потом, если он и совершил преступление, он заплатил за него.

— Да… И теперь мы хоть одно знаем. Вертолет не разбился, но вот была ли посадка запланированной или аварийной… А впрочем, он мог и позже разбиться, без Харгретта…

— Мы узнаем все, сэр, — заверил лейтенант. — Но я почти убежден, что серьезной аварии не произошло. В противном случае мы неизбежно наткнулись бы хоть на какие-то следы. Поврежденные деревья, утечка топлива на траектории снижения аварийной машины… Разное… Когда с вертолетом что-то не в порядке, обычно и внизу это как-то отражается.

— Тише, — поднял руку капитан Флетчер, хотя Мортон и без того говорил вполголоса. — Вы ничего не слышите?

— Нет.

Они прислушивались с полминуты.

— Должно быть, ветер, — с облегчением сказал Флетчер.

До рассвета ничто не нарушило покой лагеря… И все-таки враг здесь был. Но не такой, в которого можно разрядить штурмовую винтовку. Враг притаился между людьми, невидимый и неощутимый. С ним можно было пытаться бороться, но его нельзя было победить, потому что против него не существовало эффективных средств защиты. Точнее, никакой защиты не существовало вовсе.

 

5

17 июня 1968 года

10 часов утра

— Остановитесь! — Лон придержал за рукав Хоуэллса, едва не наступившего на верткую змею. Та исчезла за обвалившимся термитником.

— Это змея кай мо рай, — сказал проводник. — Ядовитая гадина, но взгляните на это дерево. В его листьях заложено противоядие от укуса. Мы говорим: «Если тебя укусила змея, быстро сделай три шага назад, сорви лист и съешь».

— Почему три шага? — заинтересовался Дэллон. Проводник загадочно улыбнулся.

— Суеверие. Я имею в виду — насчет трех шагов, а насчет древесных листьев — нет, тут все правда.

Они шли второй час, придерживаясь избранного Мортоном и Флетчером маршрута. Джунгли становились гуще, без всяких признаков человеческого присутствия. Пропали даже досаждавшие в первый день ловушки. Тишину нарушали лишь протяжные тоскливые крики вездесущих птиц.

Коули внезапно споткнулся на ровном месте. Хоуэллс поддержал его под локоть:

— Что с тобой?

Коули поднял голову. Хоуэллс поразился бледности товарища:

— Тебе нехорошо?

Устало прикрыв глаза, Коули кивнул:

— Голова прямо раскалывается, плывет все в глазах… Что это, Ник?

Подошли остальные. Хоуэллс озабоченно расспрашивал Коули:

— Ты чувствуешь озноб, у тебя жар?

— Да, да… — простонал тот с виноватым выражением лица.

— Черт!

— Что случилось? — осведомился Флетчер.

— Похоже на первые симптомы малярии, сэр, — с недоумением сказал Хоуэллс.

— Но этого не может быть! Таблетки…

— До сих пор они не подводили, — растерянно согласился Хоуэллс.

Обессилевший Коули сел на землю.

— Ты можешь привести его в норму, Ник? — прозвучал голос Мортона.

Хоуэллс уже копался в вещмешке, доставая лекарства.

— Если это и впрямь малярия, сомневаюсь. Чертовски коварная штука.

— Но это же не смертельно?!

— Нет… Малярия не убивает, но открывает ворота другим тропическим инфекциям. Я сделаю ему укол атербина, дам таблетки с хинином. Если все обойдется более или менее благополучно, дня через два-три он сможет идти…

— Два дня?! О дьявол!

Пока Хоуэллс возился с Коули, Флетчер и Мортон устроили импровизированный военный совет. Собственно говоря, решение подразумевалось только одно, которое они и приняли, — двигаться дальше и нести Коули на носилках. Это ослабляло группу на три ствола, но попытка вызвать вертолет и отправить больного на базу могла погубить операцию. Да и стрелять пока было не в кого…

Линде и О'Тулл срубили прочные упругие прямые ветви для носилок, приспособили к ним брезентовое полотнище. Мортон сел на корточки возле Коули:

— Как ты, Джек?

Коули благодарно улыбнулся в ответ:

— Спасибо, командир. Со мной все будет в порядке. Если налетят желтые, я сумею всадить им пару пуль… Обузой в бою я не стану, сэр.

Он замолчал, задыхаясь, — казалось, эти несколько слов отняли у него последние силы. Хмуро наблюдавший за ним Лон отозвал капитана Флетчера в сторону.

— Я видел сотни, если не тысячи случаев заболевания малярией, — сказал он. — От появления первых симптомов до приступа проходит, как правило, несколько часов. А ваш человек свалился как подкошенный. Если это и малярия, то какая-то очень странная малярия, сэр.

Капитан Флетчер пристально посмотрел на вьетнамца:

— Вы лучше знаете местные болезни, Лон. На что это похоже?

— На малярию, — невозмутимо ответил проводник. — Быструю, как пуля. Флетчер помолчал:

— Ладно. Держите ваши наблюдения пока при себе. Но с Хоуэллсом — с ним одним — поделитесь.

Коули погрузили на носилки, и отряд тронулся в путь. Через час Коули стало значительно хуже. Он то впадал в забытье, то широко открывал глаза и пытался встать. Шедший рядом Хоуэллс снова укладывал больного на носилки.

— Нельзя ли дать ему что-то… успокаивающее, что ли? — обратился к Хоуэллсу капитан.

— Можно, да толку от этого не будет. Против малярии действенных лекарств нет. Хинин, покой, длительное лечение — вот и все, что пока придумано.

— Ник, — позвал Коули с носилок, приподняв голову. — Мои ноги, Ник!

— Что такое?!

— Я не могу двигать ногами. Я не чувствую их! Ник, мои ноги отнялись!

— Стой! — скомандовал Хоуэллс несшим носилки Линдсу и О'Туллу. — Опустите его.

Брезент носилок лег на толстый мягкий слой листвы. Хоуэллс отогнал здоровенную сколопендру, снял с Коули сапоги, ощупал его ноги.

— Попробуй пошевелить пальцами, Джек. На лбу Коули выступил пот.

— Я… я не могу, Ник. Я их не чувствую. Хоуэллс вытащил стерилизованную иглу для шприца и вонзил ее в икру Коули. Тот не отреагировал.

— Ты не ощущаешь боли, Джек?

— Никакой боли.

Хоуэллс уколол выше. Боли не было. Только укол в бедро дал ответную реакцию.

— Паралич обеих ног с полной потерей тактильной чувствительности, — сообщил Хоуэллс Флетчеру шепотом, чтобы не услышал больной.

— Это характерно для малярии?

— Нет, сэр.

— Может быть, его ужалила какая-нибудь ядовитая тварь?

— Я это предусмотрел и с самого начала ввел антидот. Не может быть и речи о том, чтобы идти. Ему необходим абсолютный покой.

Флетчер стиснул кулаки:

— Вы медик, Хоуэллс. Вам решать. Если вы считаете, что нужно вызвать вертолет, я сделаю это и наплюю на последствия.

— А сколько времени потребуется вертолету, чтобы найти нас?

— Несколько часов. Хоуэллс немного подумал:

— Тогда подождем. Судя по темпу развития болезни, этих нескольких часов у нас нет. За это время либо кризис минует и ему станет лучше, либо…

— Да, ясно, — произнес капитан с непроницаемым лицом. — Делайте, что можете, Ник.

Коули находился в полном сознании, но уже через двадцать минут паралич распространился на правую руку и охватил всю правую сторону тела.

— Похоже на восходящий паралич Ландри, — бормотал Хоуэллс. — Но, бог мой, эта скорость! Я не понимаю…

Он попытался дать Коули воды, потом коньяка, но тот не смог проглотить жидкость.

Еще через десять минут отнялась и левая рука. Тело Коули сотрясала дрожь, но то была лишь агония отмирающих нервов.

Неожиданно взгляд Коули прояснился. Он не мигая посмотрел в глаза Хоуэллса и спокойно спросил:

— Мне конец, Ник?

— Ну что ты… Ты ведь не захочешь огорчить девчонок в Сайгоне?

— Мне конец, — тихо и уверенно проговорил Коули. Конец наступил четверть часа спустя и был так ужасен, что закаленные парни Мортона отводили взгляд.

— Ник! — закричал Коули в смертельном страхе. — Я ничего не вижу, Ник!

Его открытые глаза слепо таращились в небо. Белки их стремительно краснели, словно внутри лопалось все больше и больше кровеносных сосудов. Коули издал пронзительный вопль. Кровь хлынула из носа и ушей, но что было страшнее всего, кровь лилась из глаз, выпучившихся наподобие двух красных полушарий, будто голову Коули поместили в безвоздушное пространство. Руки и ноги дергались в диком танце, пот смешивался с кровью. Коули кричал не переставая и умолк внезапно, на самой высокой ноте. Хоуэллс прижал пальцы к сонной артерии Коули.

— Кончено, — сказал он.

— Будь все проклято, — прошептал Дэллон.

— А у нас больше нет даже флага, чтобы его похоронить, — негромко посетовал Джайлз.

Пока рыли могилу, капитан Флетчер собрал вокруг себя Мортона, Хоуэллса и Лона.

— Теперь перед вами полная картина, док, — с печалью констатировал он. — Ваше заключение?

— Что бы это ни было, оно убило его за неполных три часа, — ответил Хоуэллс. — Сначала я был уверен, что мы имеем дело с инфекцией, некоей нетипичной малярией, а теперь склонен думать, что это результат действия какого-то яда.

— Лон? — Капитан повернул голову.

— Не знаю. — Проводник обескураженно хлопнул ресницами. — Впервые вижу такое. Но плато Тайнгуен так мало изучено, вокруг столько всякой ядовитой гадости…

— Главным образом меня интересует, заразно ли это, — ограничил рамки проблемы капитан. — Если да, то нам лучше немедленно возвращаться, пока этот кошмар не убил кого-то еще. А если это всего лишь один ядовитый укус, то что ж… Лотерея. Мы знали, куда шли. И он знал.

— Мое мнение — укус, — отринул колебания Хоуэллс. — Если мы оказались в очаге необычной инфекции, трудно понять, почему заболел только Коули. Конечно, я обследую тело, поищу проколы на поверхности кожи. Не исключено, что прячущийся в кустах вьетнамец вогнал ему в шею крохотный отравленный шип из духовой трубки.

— Так займитесь этим скорее, — нетерпеливо приказал капитан.

Осмотр тела Коули ничего не дал. Хоуэллс не обнаружил видимых нарушений целостности кожного покрова, что чрезвычайно встревожило его. Однако у него не было возможности провести настоящие квалифицированные исследования в полевых условиях, а тем более делать вскрытие. Он подробнейшим образом описал в блокноте симптомы и течение убившего Коули недуга и вернулся к Флетчеру и Мортону.

— Я ничего не нашел и все же стою за отравление, — заявил он.

— Трудно будет объяснить полковнику, — заметил Мор-тон, — почему мы отменили операцию и вернулись, когда один из нас погиб от укуса змеи…

— Только не змеи, — вставил Хоуэллс.

— …или неизвестного насекомого, — закончил лейтенант.

— Операция продолжается, — подытожил Флетчер. — Но на всякий случай, Ник, раздайте людям двойную дозу профилактических таблеток. И внимательно следить за всем, что здесь прыгает, летает и ползает!

Коули похоронили завернутым в брезент, служивший ему носилками. Второй раз за два дня в джунглях звучал американский гимн.

Ношу Коули поровну распределили между Брауном, Джайлзом и Кейсиди.

 

6

17 июня 1968 года

16 часов 50 минут

Остановившись как вкопанный, Лон уставился куда-то под толстый шершавый ствол пальмы.

— Что там? — бросил Флетчер.

Вместо ответа Лон подошел к дереву, опустился на колени, провел пальцем по опавшей листве и поднес руку к самому лицу капитана. Флетчер ощутил запах, исходивший от неопределенного цвета пятен на подушечках пальцев проводника.

— Масло! — воскликнул он. — Вертолет где-то поблизости!

Слова капитана внесли оживление в приунывшую, подавленную смертью Коули группу, хотя Мортон не преминул добавить каплю скептицизма:

— Если у них всего-навсего протекал маслопровод, они с таким же успехом могут оказаться в пяти милях отсюда. Или в десяти.

— Нет, — произнес Лон. — Посмотрите на верхушку пальмы — листья сорваны, словно ураганом.

— Да, они снизились здесь. — Прищурившись, Флетчер разглядывал дерево. — А зачем бы это делать, если не заходить на посадку?..

— Сюда! — позвал ушедший вперед Дэллон. Остальные подтянулись к нему и увидели вырубленный участок густолистого кустарника.

Открытие поубавило сомнений. Если кустарник рубили, чтобы замаскировать листьями вертолет, само место посадки должно быть совсем рядом.

На поляну наткнулся сержант Линде. Вертолет стоял там. его тусклая черная туша вздымалась возле стволов пальм — пилот совершил весьма рискованную посадку. Сверху и сбоку машину прикрывали громадные листья тех самых кустарников, но бортовой номер был виден отлично — тот номер, который сообщил Нортону и Флетчеру полковник Данбэр.

Мортон открыл дверцу и забрался в кресло пилота. Спустя пару минут он проинформировал капитана:

— Машина в полном порядке, сэр. Хоть сейчас запускай двигатель и лети. И топлива хватает…

— Вот как? — нахмурился Флетчер.

Вряд ли что-то могло обрадовать его меньше. Приказов о боевой готовности он не отдавал, парни и без них держались в состоянии натянутой струны. Стволы штурмовых винтовок беспрерывно зондировали окружающие поляну джунгли, реагируя на любой шорох или треск с чувствительностью магнитных стрелок.

Капитан присоединился к Нортону в пилотской кабине.

— Да, на первый взгляд, все в норме, — пробурчал он, оглядывая шкалы приборов. — Но нужно проверить машину досконально. В маслопроводе, по крайней мере, есть течь, и если она серьезна…

Течь в маслопроводе нашли быстро — довольно незначительную. Любой пилот исправил бы неполадку за три минуты, но и с ней машина дотянула бы до базы. На причину вынужденной посадки это не походило.

— Идите сюда, сэр! — крикнул снова вернувшийся в кабину лейтенант.

Он показал Флетчеру снятую только что панель, прикрывающую бортовую радиостанцию. Внутри топорщился клубок спутанных проводов и покореженных радиодеталей, которые можно было без труда использовать в любом качестве, но только не по прямому назначению.

— А вот еще, сэр.

На темной кожаной обивке кресла второго пилота выделялось еще более темное пятно. Мортон послюнил палец, потер пятно и перевернул ладонь. Палец лейтенанта окрасился в бурый цвет.

— Кровь? — покачал головой Флетчер. — Похоже, Хар-гретт действительно был убит здесь?

— Убит и сброшен вниз, сэр. На это указывает и то, где мы его нашли, — как раз на отрезке прямой между пунктом, где прервалась связь, и этой точкой, мы ведь так и двигались. Они выбросили Харгретта и продолжали полет.

— Но тогда командир экипажа… Сержант Эйерс…

— Кто бы его ни убил, это был не Эйерс, сэр, — прервал лейтенант. — Горло Харгретта перерезали от уха до уха. В тесной кабине невозможно нанести такую рану. Это был кто-то, кто стоял за спиной второго пилота… Кто-то из пассажиров, сэр.

Помимо воли в памяти Мортона вспыхнул свет, озаривший фотографию «профессора Андерсона из клиники Хардинга в Лондоне». Да, такого человека нетрудно представить в роли убийцы… Но как удобно было бы вычислять преступников по выражению лица! Хотя, с другой стороны… Это просто гадание.

Четверо парней по распоряжению Мортона обыскивали салон вертолета. Пока они не нашли ничего, достойного особого упоминания.

Мортон и Флетчер спрыгнули на траву.

— То, что мы не натолкнулись на тело Эйерса, еще ни о чем не говорит, — закуривая, сказал Флетчер. — Чудо, что мы и Харгретта обнаружили в этих джунглях. Они могли уничтожить обоих, а вертолет посадил кто-то из пассажиров. Или могли принудить Эйерса посадить машину, а потом убить. Или Эйерс с ними…

— Мне не дает покоя рация, — признался Мортон. — Зачем они вывели из строя рацию? Если все они — сообщники в каком-то неизвестном нам деле, чего они опасались?

Явно не того, что вертолет найдут. Ведь любая рейдовая группа — наша, вьетконговская или русская — располагает своими средствами связи.

— Загадка, — согласился капитан. — А как вы это себе представляете?

— Примерно так, — начал излагать Мортон. — Целью этих англичан — промежуточной целью я имею в виду — было посадить машину в определенном месте… То есть здесь. Эйерс был их сообщником, но Харгретт — нет. Когда Эйерс внезапно ушел из эфира и скрылся от самолета сопровождения, Харгретт попытался воспрепятствовать ему и включить бортовую радиостанцию. Эйерс не намеревался убивать Харгретга, он считал достаточным сделать то, что и сделал: открыл панель и шарахнул по электронике чем-то увесистым. В этот момент кто-то вошел в кабину, расправился с Харгретгом, опустошил его карманы и…

Ричард Флетчер выплюнул невкусную влажную сигарету.

— Возможно, все так и происходило, Фрэнк. Но наверняка мы узнаем только, когда найдем их. И ради бога, не считайте их заранее врагами! У нас нет ничего, кроме умозаключений. Может быть, враг — только один из них, а остальные — заложники. Или картина случившегося вообще абсолютно иная…

Приблизился Линде и доложил:

— Осмотр закончен, сэр. Машина в исправности, мины, разные сюрпризы отсутствуют, равно как и прочие занятные вещи. Пустая, как скорлупка, сэр.

Так как Мортон и не рассчитывал услышать ничего другого, он выслушал сержанта рассеянно и вновь обернулся к Флетчеру, но спорил будто с самим собой:

— Ведь этих англичан проверяли, сэр! Они те, за кого себя выдают, иначе просто не попали бы во Вьетнам.

— Те, за кого себя выдают? — повторил Флетчер с иронией. — Вы имеете в виду имена, адреса, должности? Да, конечно. И что из того?

Лейтенант не смог ответить. Действительно, что из того?

Бесшумно ступая по траве, к офицерам подошел проводник:

— Я нашел то место, где они ушли в джунгли. Там много следов. Они были осторожны, но у меня свои приметы.

Капитан Флетчер открыл рот и собирался что-то сказать, когда его взгляд упал на скорчившегося возле вертолетного шасси Хоуэллса. Флетчер похолодел, оттолкнул вьетнамца и шагнул к вертолету.

С лицом белым, словно памятник на Арлингтонском кладбище, Хоуэллс едва слышно прошептал:

— Отойдите от меня, сэр.

— Что?

— Прочь! — заорал Хоуэллс, безрассудно расходуя силы. — Если хотите жить, отойдите хотя бы метра на три! Это симптомы Коули!

Растерянный Флетчер сделал несколько шагов назад. На лицах парней читались страх и отчаяние. Хоуэллс заговорил спокойнее:

— Возьмите блокнот, сэр. Я буду диктовать, а вы записывайте, не упустите ни одного слова. Этот блокнот должен попасть к нашим врачам. И еще: не впадайте в панику. Я ближе всех общался с Коули, обследовал его тело… Так что, возможно, для остальных опасности и нет.

Флетчер молча достал из вещмешка блокнот и карандаш.

Ник Хоуэллс, без пяти минут врач из штата Джорджия, ушедший во Вьетнам добровольцем, человек, которого на родине ждали мать и невеста, мучительно умирал в течение двух с половиной часов. Он вел себя с поразительным мужеством, едва ли не до последних минут диктуя Флетчеру подробное описание симптомов и своих ощущений — это могло помочь найти средства борьбы с загадочным недугом. Только когда кровь потекла из носа, а глаза Хоуэллса покраснели и набухли, он умолк. Он не кричал, как Коули. Его последним словом было слово «боль»…

— Кто следующий? — злобно проскрежетал Нэш. — Черт, я не против хорошей драки, и пусть меня четырежды застрелят! Но подыхать в луже собственной крови и дерьма…

— Попроси дядюшку Сэма пересмотреть твой контракт, — холодно обронил Линде. — Пункт о дерьме включи отдельно.

Слово взял капитан Флетчер:

— Так, парни. Еще днем я сам сказал бы вам: возвращаемся. Но не теперь, когда мы нашли вертолет. Где-то рядом люди, они могут нуждаться в нашей помощи. И без них мы не уйдем. Ясно?

— Да, сэр, — раздался в ответ нестройный хор.

— Вот и отлично. Браун, Джайлз и Кейсиди, возьмите на себя заботы о погребении Хоуэллса. Остальные — готовьте ночлег. И вот еще что: не падайте духом. Помните о мнении Хоуэллса, он все же был врачом: эта болезнь передается только при очень тесном контакте. Аккуратнее с телом, используйте брезент, дезинфицирующие средства из пакетов…

Вторая ночевка на плато Тайнгуен сильно отличалась от предыдущей. Никто уже не вспоминал о прелестях родных штатов. Люди улеглись сразу, хмуро, молча, тем более что Флетчер назначил подъем на пять утра. Охранять стоянку первыми вызвались Браун, Джайлз и Линде.

 

7

18 июня 1968 года

9 часов утра

Часть груза оставили в вертолете: в группе стало уже на два человека меньше и силы приходилось беречь. Ни Мор-тон, ни Флетчер никогда не заметили бы тех следов в джунглях, по которым уверенно вел их Лон. Правда, когда он объяснял американцам, почему сворачивает туда или сюда, все становилось ясным, однако увидеть это самим? Немыслимо.

Чем дальше они забирались в джунгли, то продираясь через колючие заросли растения манг, то бредя по колено в чмокающих вонючих болотах в окружении водяных змей, тем больше недоумевали Мортон и Флетчер. Большое количество зигзагов и поворотов наводило на мысль, что экспедиция англичан двигалась наугад, без определенной цели. А так как это был явный абсурд, лейтенант и капитан терялись в догадках. Англичане запутывали следы? Но запутывай не запутывай, от опытного преследователя вроде Лона в джунглях не скроешься, а неопытный и на прямой заблудится. И англичане не могли не знать об этом.

Когда Мортон поинтересовался суждением Лона, тот только сделал неуловимый плавный жест, эквивалентный у вьетнамцев европейскому пожатию плечами.

Мортон уже давно присматривался к Дэллону. Парень отставал от группы, тяжело дышал, и сердце лейтенанта переполнялось тревогой. Ведь по физическим кондициям Дэллон не уступал другим. Неужели он болен и идет через силу, стиснув зубы, решив не сдаваться до последнего? Если так, дело очень плохо. Дэллон меньше всех общался с Коули и Хоуэллсом, не говоря о телесном контакте. Заражение Дэллона означало бы, что возбудитель болезни — в воздухе, которым они дышат, в земле, по которой идут, на коре деревьев и лианах, которых касаются. И уберечься невозможно, так как не знаешь, что таит угрозу…

Дэллон упал.

Не шевелясь, он лежал лицом вниз.

Лейтенант подскочил к нему, наклонился, но чья-то рука оттащила его в сторону. Мортон в ярости обернулся и встретился взглядом с Ричардом Флетчером.

— Не трогайте его, Фрэнк, — тихо приказал капитан. — Ему мы не поможем, а вас терять не имеем права.

— Не трогайте его! — передразнивающе взвизгнул кто-то позади всех. Это был Нэш, он выступил вперед. — Не трогайте его?! А сам-то он трогал Хоуэллса или Коули? Кто это видел, кто подтвердит?! Не морочьте нам голову, капитан! Надо возвращаться, иначе мы все подохнем здесь.

— Минутку, мистер Нэш, — невозмутимо произнес Флетчер. — Что-то я не припомню, когда передал вам командование.

— Не валяйте дурака. — Голос Нэша уже звучал не столь решительно. Он рассчитывал на поддержку остальных, но парни молчали, не высказывая ни одобрения, ни осуждения.

— Ах, и вы не припомните? — продолжал Флетчер. — Значит, вы решили поднять бунт? Будьте любезны процитировать соответствующий пункт устава, мистер Нэш. Что такое бунт в армии и как он карается?

Нэш не успел ответить. Дэллон пошевелился, как большая черепаха, перевернулся и сел. Теперь все внимание было приковано к нему, а о стычке между Нэшем и Флет-чером временно забыли.

Дэллон виновато улыбался:

— Думал перебороть эту дрянь… Глупо, конечно. Простите, сэр.

С усилием он поднялся на ноги, отстегнул ранец огнемета, положил на землю вещмешок, повернулся и побрел прочь. Он сразу угодил в болото и с каждым шагом погружался все глубже.

— Дэллон! — крикнул Мортон, когда уровень воды достиг пояса морского пехотинца.

Тот вздрогнул, но не оглянулся. Из-за его спины было видно, как он разворачивает штурмовую винтовку стволом к подбородку.

Щелкнул единственный выстрел. Труп Дэллона с шумным всплеском упал в зеленоватую застоявшуюся воду.

Молчание длилось, и длилось, и длилось.

— Ну нет! — опомнился Нэш. — Вы как хотите, а я ухожу! К вертолету! Я смогу взлететь!

Он бросился бежать в сторону, противоположную той, куда ушел Дэллон, высоко и нелепо выбрасывая ноги.

— Нэш, назад! — Капитан повысил голос.

— Да пошли вы…

С каждой секундой расстояние до бегущего увеличивалось.

Флетчер переглянулся с Мортоном и поднял винтовку. Пуля вошла точно в затылок Нэша, он остановился, словно натолкнувшись на стену, и рухнул.

Как ни в чем не бывало капитан опустил АР-10 и обратился к шестерым (не считая Мортона и Лона) оставшимся в живых морским пехотинцам:

— Джентльмены, я хочу посоветоваться с вами. Нас вполне достаточно для выполнения поставленной задачи. Но ситуация сложилась тягостная, и я хочу знать ваше мнение. Позади в паре миль от нас стоит исправный вертолет. Мы можем вернуться к нему и улететь на базу. Впереди — возможно, люди, которым мы должны помочь, а возможно, враги, которых мы должны захватить. И риск заболеть и умереть — я подчеркиваю, риск, а не неизбежность. Решайте.

— Будь я проклят, если слиняю отсюда, — проворчал Кейсиди. — Я давал присягу, черт меня побери!

— Даже если формально мы и имеем право свернуть операцию, — негромко подхватил сержант Линде, — как я посмотрю в глаза моей жене в Гатри, штат Оклахома? А детишки в школе будут рассказывать: наш папа — никакой не морской пехотинец, а трус.

— Спасибо, ребята. — Мортон поблагодарил их так тихо, что его никто не услышал.

 

8

18 июня 1968 года

15 часов 20 минут

Недуг подкрался так незаметно, что Мортон ощутил симптомы лишь тогда, когда болезнь основательно вцепилась в него. Озноб пробегал по спине, Мортона бросало в жар. Головная боль нарастала угрожающей волной, красная пелена повисла перед глазами. Странно, но он не чувствовал страха, как будто в мозгу отключили датчики эмоций (они действительно были отключены Рэнди Стылом). Жестом лейтенант остановил отряд:

— Теперь это случилось со мной…

Мышцы ног пронизывали импульсы наподобие слабого электрического тока. Лейтенант опустился на слой листвы возле толстого ствола. Бабочки кружились над его головой печальным ореолом смерти.

— Нет! — Джайлз не смог сдержать протестующее восклицание.

— Идите, — стараясь придать голосу твердость, сказал лейтенант. — Вам известно, что задерживаться возле меня бессмысленно.

Но капитан Флетчер не торопился давать сигнал идти дальше. Помимо очевидного факта, что такому приказу никто не повиновался бы, он сомневался в его целесообразности. Видимо, он ошибался, когда говорил парням, что смерть всех до единого от неизвестного заболевания — лишь риск, но не фатальность. Если возвращаться немедленно, есть шанс на спасение хоть для кого-то. Иначе всем конец, ужасный и вдобавок не имеющий смысла.

Флетчер не был врачом, как не был им и Линде, сделавший Мортону инъекцию двойной дозы атербина. Но оба они знали, что бороться за жизнь товарища следует до конца, даже когда борьба эта заведомо обречена.

Недуг лейтенанта развивался по схеме Коули — Хоуэллса. Сначала перестали двигаться и утратили чувствительность ноги, потом правая рука. Эта болезнь действовала с неумолимостью раз и навсегда отлаженной машины. Зрение лейтенант потерял почти мгновенно, словно в небесах выключили свет. Линде с болью всматривался в покрасневшие белки глаз Мортона, в его невидящие зрачки. Еще атербин… Еще…

Две теплые струйки крови из носа покатились по щекам лежавшего навзничь лейтенанта.

Отключив страх Мортона, Рэнди Стил не мог отключить свой собственный страх… И растерянность. Он ЗНАЛ, что побывал здесь, в Прошлом, и вернулся в свое Время, но он не сможет вернуться, если Мортон умрет! Нужно бороться… За жизнь Мортона и свою!

Рэнди медленно освобождал свое сознание, пытаясь взять под контроль каждую клеточку тела лейтенанта, мобилизовать на борьбу все ресурсы. Он не знал, что за болезнь противостоит ему, как от нее спастись. Он просто боролся, воздвигая барьеры смертельным атакам… Он делал больше, чем мог. Он превысил свои возможности.

Когда он вернулся в сознание Мортона — и вернулся победителем, — что-то необратимо изменилось в нем. Что-то важное он утратил, израсходовал без остатка…

Он еще не знал, что именно.

Мортон ожидал нестерпимой боли перед финальным занавесом… И боль пришла, но не такая, к встрече с которой он готовился. Глазные яблоки выдавливало из орбит, в висках ритмично и упруго колотился ток крови, сознание уходило… Но всеобъемлющей, заполняющей Вселенную БОЛИ не было. Мортон не умирал, а просто засыпал. Он закрыл глаза, хотя и без того ничего не видел.

Стоявшие над лейтенантом морские пехотинцы ждали предсмертных судорог, обильных ручьев крови из носа и ушей, чудовищного выпучивания глаз. Но ничего подобного не происходило, а ниточки крови из носа подсохли. Мортон задышал ровно и глубоко.

— Да он спит, — сам себе не веря, выговорил Линде. Браун нервно засмеялся:

— Этого не может быть.

— Сколько лекарства вы вкололи ему, сержант? — спросил Флетчер. — Больше, чем Хоуэллс колол Коули и себе?

— Не знаю, сэр… Дайте-ка тот блокнот! Перелистав блокнот, Линде удивленно присвистнул:

— Он получил даже меньшую дозу…

— Привал, — распорядился Флетчер. — Лон, подыщите сухое место для лагеря, перенесем туда лейтенанта.

Мортон проспал четыре часа без перерыва, а когда открыл глаза…

Он ВИДЕЛ!

Очертания окружающего качались, расплывались, двоились и троились, все выглядело будто спрятанным за занавесом, состоящим из миллиардов микроскопических черных точек, но он видел! И Линде с радостью отметил, что глазные яблоки командира вернулись в нормальное положение, хотя белки по-прежнему были испещрены красными тончайшими линиями, словно покрыты сеткой.

Час спустя Мортон смог шевельнуть пальцами правой руки, а на левую паралич так и не распространился. Лейтенант выздоравливал, и возвращение к жизни было столь же стремительным, как и погружение в пучину недуга.

Еще через час Мортон уже сидел, поджав под себя ожившие ноги, подрагивающие от покалываний тысяч мелких иголочек. Он сделал два здоровенных глотка коньяка из фляги. Конечно, он чувствовал себя разбитым, но это было больше следствием пережитого шока — ведь лейтенант был уверен, что умрет.

Надежда, переходящая в уверенность в благополучном исходе, прямо-таки осветила изнутри лица людей. Каждый из них радовался за Мортона… И за себя. Стало ясно, что недуг не фатален, что его можно преодолеть!

Оставался неясным вопрос, что для этого нужно. Мор-тон, Коули и Хоуэллс получили практически одинаковое лечение, да это и лечением-то нельзя было назвать: инъекции атербина, простого противомалярийного средства. Но двое умерли, а Мортон жив, и ему лучше с каждой минутой.

— Да что мы можем понять, — сказал Кейсиди. — Тут нужна лаборатория, специалисты, исследования… Может, все дело в каких-то особенностях организма лейтенанта. Иммунитет, или как это называется.

— Ну да, — усомнился Белл. — Иммунитет — это когда зараза человека не берет, а лейтенант все же заболел.

— А как, по-твоему, получается иммунитет? — вмешался Браун. — Человеку прививают болезнь, только в слабой, безопасной форме, и организм учится с ней бороться.

— Но командир заболел не в слабой форме, — парировал Белл.

— Так, господа медики, — сказал капитан Флетчер. — Ученый коллоквиум считаю законченным. Отбой!

На Мортона, который что-то втолковывал Лону и выглядел абсолютно здоровым, капитан смотрел с тревогой. Никто не знал природы недуга, и разве болезнь не могла вернуться к лейтенанту в своей полной, сокрушительной силе?

И все же Флетчер позволил себе надеяться, что смертей больше не будет.

Тщетная надежда…

Ночью заболел и умер Белл. Никакие инъекции не помогли.

 

9

19 июня 1968 года

6 часов утра

Восемь человек, включая Лона, со скорбными лицами стояли над могилой Белла. Вчерашняя решимость продолжать операцию, пришедшая с выздоровлением Мортона, покинула Флетчера. Мортон был жив, но Белл — мертв. Что случится со следующей жертвой недуга?

Капитан размеренно заговорил, свинцово роняя слова:

— Трое суток, отпущенных нам на проведение операции, истекли. Остались четвертые — резервные. Приказываю: продолжать до двадцати двух часов… То есть до темноты. И тогда, независимо от результата, вызываем вертолет с базы туда, где мы будем, не дожидаясь выхода в безопасную точку.

— И независимо от того… — Мортон не договорил, но Флетчер понял его:

— Болезнь способна внести коррективы в наши планы. Мы можем только молиться, чтобы этого не произошло.

Лон продолжил вести Линдса, О'Тулла, Брауна, Джайлза, Кейсиди, Мортона и Флетчера по следам английской группы. Даже несмотря на смерть Белла, на лицах солдат не было обреченности. Теперь они знали, что спасение возможно.

И снова следы указывали на причудливую траекторию движения англичан, которые ни с того ни с сего сворачивали там, где это как будто никакой необходимостью не диктовалось.

— Меня поражает вот что, — сказал Мортон капитану Флетчеру. — Мы давно миновали этот… Оборонительный пояс, что ли… Мины, ловушки… Но до сих пор не встретили ни одного вьетнамца. На нас никто не пытается напасть, от нас никто не убегает.

— Думаю, если бы они были рядом, но прятались, Лон бы расшифровал их, — подтвердил капитан.

— Этот район словно вымер. Но не вымер, ведь и трупов нет.

Но буквально следующая минута опровергла постулат Мортона. Браун едва не споткнулся о труп коренастого темнокожего человека в сине-зеленой одежде, лежавший лицом вверх. Причину его смерти нетрудно было угадать. Правый глаз застыл темно-красным выпуклым полушарием, левый лопнул из-за избыточного давления крови, и чаша его орбиты напоминала параболоид некоего зловещего локатора.

— Он из этнической группы кор, — определил подошедший Лон. — Вот их тропа, совсем недалеко селение. Но я не слышу ни единого звука.

— Идем туда, — решил Флетчер.

— Зачем? — удивился Линде. — Англичане прошли севернее…

— Выполняйте приказ, сержант.

Селение кор оказалось небольшим — около двадцати построенных на сваях, крытых банановыми листьями хижин. В хижинах обнаружилась незамысловатая утварь, запасы съедобного корня цюутиуп, риса, воды и даже старый американский радиоприемник без батареек. И нигде ни души. Жители ушли так поспешно, что ничего или почти ничего не взяли с собой.

На вытоптанном круге в центре селения, предназначенном для костра, валялась доска с непонятной надписью, вкривь и вкось нанесенной грязно-зеленой растительной краской. Мортон попросил Лона разобрать написанное.

— Это не так-то легко, — сконфузился проводник. — Язык кор сильно отличается от нашего, и алфавит у них свой. Они придумали письменность недавно, в пятьдесят девятом. Попробую… — Лон взял доску и наморщил лоб, всматриваясь в каракули. — Са пам гук… Что-то о лесе и о еде… Не понимаю. Но вот смысл окончания совершенно ясен. «Уходи, иначе умрешь».

— Что-то похожее мы уже читали при входе в зону, — заметил Браун.

— Да, но там надпись дублировалась на английском, чтобы отпугнуть чужаков, — сказал О'Тулл. — А это, видимо, предупреждение для своих. Интересно, когда они покинули деревню — до появления англичан или после?

— После, — безапелляционно заявил Мортон.

— Почему вы так думаете? — спросил капитан Флетчер.

— А это одна из наших загадок. Почему англичане так петляли по лесу? Да потому, что, когда они здесь проходили, тут было полно дикарей. И чтобы избежать встречи с ними, англичанам приходилось делать круги и зигзаги, иногда даже возвращаться…

— Похоже, что так, — произнес Флетчер. — Но что заставило дикарей убраться? Вспышка болезни, эпидемия? Именно здесь — полагаю, у них нет радиосвязи?

— Здесь нет трупов, — сказал Мортон. — Мы нашли только один. Впрочем, это ничего не значит. Они могли успеть похоронить умерших.

— У них есть связь, — сказал Лон. — Это не радио. Вы слышали об африканских тамтамах? Их послания разносятся далеко, а каждая деревня передает еще дальше, для следующей. Похожей звуковой связью пользуются и кор. Из охваченной эпидемией деревни сигнал тревоги могли передать для всего района.

— Значит, они знают, что это за болезнь, и боятся ее? — пробормотал Флетчер.

— Не обязательно, — пожал плечами Мортон. — Если люди умирают один за другим, этого достаточно, чтобы перепугаться, сэр.

— Гм… Ну хорошо, здесь нам больше нечего делать. Вернемся на след англичан.

След вел уже в такие дебри, что парни не переставали чертыхаться.

— Если эти англичане хотели попасть в определенное место, — жаловался Кейсиди, — почему не долетели туда на своем вертолете, дьявол бы их побрал…

— Потому, что траекторию вертолета все-таки можно засечь, — разъяснил Линде. — И они не могли не считаться с этим. Нашим друзьям, по-моему, не улыбалось принимать гостей.

Выбравшись из чащобы, парни зашагали по размокшей глинистой почве, поросшей редкой рыжей травой, между большими деревьями, в дуплах которых виднелись черные наросты смолы.

Пока они вязли в мокрой глине, Лон ушел вперед. Мор-тон собирался позвать его — все должны быть на виду, — и в этот момент раздался душераздирающий вопль проводника:

— Кхон! Кхон! Ньань!

Всегда невозмутимый Лон мчался назад с искаженным от ужаса лицом, размахивая руками и позабыв английский язык.

У ног капитана Флетчера он рухнул на колени:

— Не ходите туда… Там — царство смерти, смерть, смерть… Вы все умрете там… Мы все умрем…

Флетчер оттолкнул его и ободряюще подмигнул морским пехотинцам.

— На царство смерти не мешало бы взглянуть, господа.

Он пошел первым. С открытого возвышения парни увидели деревню — скопление плетеных хижин с крышами из коричневых плотных листьев дерева трун гуан. По размерам эта деревня значительно превышала ту, что была оставлена жителями. И по населению, видимо, тоже… Если судить по сотням трупов, валявшихся там и тут.

— Вот где началась эпидемия. — Флетчер невольно перешел на полушепот, но тут же возвратился к обычному тону: — Давайте-ка побыстрее убираться отсюда. Что бы ни вызывало болезнь, концентрация этой гадости здесь особенно высока. А по поводу англичан…

Он умолк, потому что из дальней хижины послышался слабый, но абсолютно отчетливо различимый, исполненный страдания голос, повторявший по-английски:

— Помогите… Помогите…

Акцент (вернее, характерное интонирование) безошибочно указывал на европейца или американца, да и с какой стати вьетнамец стал бы звать на помощь по-английски?

Линде рванулся вперед. Мортон придержат его.

— Стоп, сержант. Пойду я один. Болезнь не убила меня раньше, не убьет и сейчас.

— Вы мой командир, сэр, — осклабился чернокожий здоровяк, — так что сегодня моя премьера. Первый случай, когда я не подчинюсь вашему приказу. По возвращении можете меня расстрелять.

Лейтенант стоял перед Линдсом, словно на поединке.

— Как угодно. Это ваша шкура, сержант.

— Остальным охранять периферию! — отдал команду Флетчер. — Чтобы и мышь не пропустить ни туда, ни обратно!

Мимо плачущего Лона Мортон и Линде быстро зашагали к хижине. Боковым зрением лейтенант не сразу заметил, что Флетчер идет рядом, чуть позади.

— Сэр… — изумленно начал он.

— Вопросы потом, лейтенант.

В полумраке хижины виднелся врытый в земляной пол столб, к которому был привязан человек лет тридцати пяти в форме ВВС США — по фотографии Мортон и Флетчер узнали сержанта Эйерса. Тело его бессильно повисло на веревках, а налитые кровью глаза свидетельствовали о приближении заключительной фазы недуга.

Штыком Линде рассек веревки, а Мортон и Флетчер осторожно опустили пилота на пол.

— Эйерс! Вы слышите меня? Эйерс! — твердил капитан. Голова несчастного медленно повернулась.

— Я… слышу вас. Но я не вижу вас. Кто вы?

— Спецподразделение морской пехоты. Мы прибыли вам на помощь…

Эйерс горько усмехнулся, и было видно, что это незначительное усилие лицевых мускулов причинило ему боль. Линде торопливо делал инъекции.

— Я заслуживаю не помощи, а расстрела, — прошептал больной.

Мортон подумал, что ослышался. Он заговорил с Эйер-сом, как с ребенком:

— Сержант, эта болезнь необязательно фатальна. Я болел ею и выздоровел. Мы постараемся спасти вас. Вы звали на помощь, и мы пришли…

— Я не звал на помощь.

— Что?

— Я не звал на помощь, — раздельно повторил Эйерс. — Я умираю, но, слава богу, я в своем уме. Мортон и Флетчер переглянулись.

— Здесь есть еще кто-то, — кивнул капитан. — Линде, посмотрите за хижиной, и вообще — снаружи.

Наклонившись в половину своего баскетбольного роста, сержант вышел, на мгновение затмив свет. В хижине снова зазвучал слабеющий голос Эйерса:

— Я предатель, преступник. Они заплатили мне, чтобы я доставил их, куда они скажут, но я не хотел убивать Харгретта, клянусь… Это Андерсон… Я уверен, что имя не настоящее, и я думаю, что они не англичане… они…

Больной хрипел, на губах показалась кровавая пена, кровь потекла из ноздрей.

— Кто они? — Мортон приблизил лицо к лицу умирающего. — Что им нужно? И где они?

Сознание покидало Эйерса. Звуки, вылетающие из его горла, с трудом можно было опознать как человеческую речь.

— Десять тысяч долларов… Но они с самого начала задумали использовать меня для…

— Эйерс!

Поздно. Короткие мощные судороги — и конец.

Снаружи послышался голос Линдса:

— Сюда! Я нашел его!

Мортон и Флетчер покинули хижину. После смрадной атмосферы внутри убогого жилища они с наслаждением вдохнули наружный воздух, забыв на мгновение о том, что он насыщен невидимой, высокоэффективной смертью.

— Что Эйерс? — спросил сержант издалека.

— Мертв, — ответил Флетчер, перешагивая через трупы вьетнамцев, похожие на сломанные куклы из театра кошмаров.

У ног Линдса лежал человек, лица которого не было видно из-за сплошь закрывавшей его маски с респиратором. Одежду составлял белый комбинезон, разодранный на боку от подмышки до бедра, высокие сапоги и хирургические перчатки. Сквозь разрыв проглядывала расцарапанная, окровавленная кожа.

— Помогите, — простонал лежащий. Очевидно, респиратор был специальной конструкции — он не искажал и не заглушал звуки.

— Раз его защитный костюм все равно поврежден, не будет большого вреда, если мы снимем и маску, — проговорил Линде.

— Нет, — сказал Флетчер. — Может быть, респиратор хоть как-то защищает его. Давайте вынесем его отсюда.

— Куда? — саркастически усмехнулся Мортон. — В безопасное место? А здесь такое есть?

— Хотя бы оттащим за границу деревни.

Капитан и лейтенант подняли человека в маске за плечи и ноги и понесли к лесу, где их ждали парни. Увиденное Мортоном, Флетчером и Линдсом заставило их внутренне сжаться.

Он был мертв.

— Это убило его сразу, — мрачно обронил Кейсиди.

Бурное нарастание симптомов. Пятнадцать минут — и все.

Человека в белом комбинизоне уложили на чахлую траву.

— Я не вижу никаких закономерностей, — причитал Джайлз, — почему эта болезнь… такая разная для каждого?!

— Это не самый важный вопрос сейчас, — сказал О'Тулл, наблюдавший, как Лиидс хлопочет возле человека в маске. — Мистер Флетчер, сэр, не думаете ли вы, что пора вызывать вертолет? Мне изрядно надоел этот паноптикум. Я хочу домой!

— Нет, — четко и внятно вымолвил Флетчер.

— Что?!

— Мы не можем вызвать вертолет.

— Почему, черт побери?!

— Потому что существует риск занести болезнь на нашу базу.

Эта очевидная истина, почему-то не осознанная ранее, пронзила всех, будто молния. На лицах остолбеневших парней явственно проступал ужас.

— Боже, — прохрипел Джайлз. — Вы хотите сказать, что все мы обречены?

— Ну, пока что мы живы. — Капитан поочередно оглядел морских пехотинцев. — Пример лейтенанта обнадеживает.

— Да, но что дальше? — настаивал Джайлз.

— Постараемся выбраться за пределы зараженной зоны и вызовем вертолет оттуда. Предупредим их по радио о мерах предосторожности, карантине и тому подобном…

Человек в белом зашевелился. Его рука дернулась к лицу, вцепилась в респиратор и сорвала маску. Мортон мысленно перебирал фотографии. Несомненно, это один из пятерых англичан, но какое имя стояло под снимком? Доктор Хелмс? Холмс?

— Маска не нужна, — высоким голосом сказал англичанин. — Ничего не нужно. Все кончено.

Эти слова исчерпали запас его сил, и он снова впал в забытье.

— Сделайте что-нибудь, Линде! — потребовал Флетчер. — Нам крайне необходимо поговорить с ним. Сержант развел руками:

— Попробую инъекцию стимулятора, сэр. Да нам бы не убить его, уж очень он слаб.

— Пробуйте!

Линде набрал в шприц содержимое ампулы и сделал укол. Флетчер присел на корточки возле англичанина. Мор-тон коротко рассказал парням о судьбе Эйерса и его предсмертных признаниях.

Веки англичанина поднялись, как чугунные заслонки паровозных топок — сходство усиливал пылавший за ними красный огонь. Он пытался заговорить, но безуспешно: губы дрожали, не издавая ни единого звука.

Флетчер чуть не коснулся ухом самых губ больного. Так важно расслышать хоть что-то из бессознательного бормотания англичанина!

Это ему удалось.

— Schutztstaffeln… Нет спасения… — услышал капитан словно из глубины груди умирающего. — Мерц, вы ошибались, но я могу поправить вас… Я знаю формулу, мне кажется, я нашел… Отвезите меня в лабораторию. Гибридная молекула — исцеление… Мерц! В лабораторию! Коадари, чакамае…

Дальше — только тихий стон.

— Он умер? — спросил Мортон.

Флетчер взял англичанина за руку, пощупал пульс.

— Нет. Но пульс очень слабый, тонкая ниточка.

— Что он сказал?

— Что такое Schutztstaffeln?

— Это по-немецки… Охранные отряды, СС.

— Нет спасения от СС? Странно. — Флетчер сдвинул брови. — Но он как будто так сказал. Потом он, кажется, принял меня за какого-то Мерца, говорил, что тот ошибался и что гибридная молекула принесет исцеление…

— Исцеление от этой болезни?

— Не знаю. Рвался в некую лабораторию… Ну и под конец еще какие-то слова, похоже на произвольный набор звуков, бред… Их я не запомнил.

— Ах, если бы он пришел в себя еще хоть на пять минут! Линде, это возможно?

— Вряд ли, — сказал сержант. — Он мертв. Глаза капитана потемнели.

— Проклятье… Но я — то здесь, и я узнаю, что здесь произошло! Вы говорите, он вспомнил об СС, Фрэнк. Не служил ли он в СС? По возрасту подходит. У них там были такие татуировки с группой крови…

Мортон уже рассекал штыком плотную ткань комбинезона только что умершего человека.

— Никаких татуировок нет, — сказал он спустя минуту. — Но вот здесь крохотный шрам. Возможно, ее удалили…

— Идемте обратно в деревню, Фрэнк. Что-нибудь да найдем.

Флетчер, Мортон и Линде вернулись в селение. Они начали с хижины, где лежало тело Эйерса, внимательно обыскали ее, но не увидели ничего проливающего свет на загадочную трагедию. Зато в большом бамбуковом строении, расположенном ближе к восточной границе деревни, сержант наткнулся на непонятные металлические цилиндры, напоминающие газовые баллоны. Покрытый циновками земляной пол был усыпан мелкими стеклянными осколками, будто здесь разбили множество тонкостенных сосудов.

— Не следует ли нам захватить с собой образцы? — вполголоса задал сам себе вопрос капитан. — Но это может быть опасным…

— А я убежден, что те, кто послал нас сюда, они знали, знали! — зло громыхнул сержант. — Могли бы и предупредить… Никто не заставляет их жалеть пушечное мясо, но это не помешало бы выполнению задания!

Флетчер в замешательстве смотрел на Линдса. Он никак не ожидал подобного выпада от всегда сдержанного сержанта.

— Я не думаю, что ваше замечание находится в полном согласии с уставом, — начал он, — однако…

Линде тут же нарушил дисциплину еще раз: прервал капитана на полуфразе, не дав ему договорить:

— Это уже не имеет значения. Я болен, сэр.

Капитан Флетчер не сразу осознал сказанное сержантом — не потому, что туго соображал, а из-за того, что все его существо противилось ужасной правде. Он с болью взглянул в наливающиеся кровью глаза темнокожего великана. Если он и собирался что-то ответить, этому не суждено было случиться.

Грохот вертолетных двигателей обрушился на вымершую деревню со всех сторон сразу, будто боевые машины не пришли издалека, а материализовались прямо из воздуха. Сопровождаемый по пятам сержантом и Мортоном Флетчер выскочил из-под ветхой крыши.

Вертолетов было два, они стремительно снижались. Когда до земли оставалось не более полутора метров, в боках стальных рыбин открылись люки.

То, что вертолеты русские, Флетчер определил сразу — такие состояли на вооружении северовьетнамской армии. Но самым скверным было не это. Посыпавшиеся из люков фигуры с автоматами, несмотря на камуфляжную раскраску лиц, явно не походили на вьетнамцев.

— Русские рейнджеры! — крикнул капитан.

Пояснений не требовалось. Официально русские не принимали участия в этой войне — считалось, что в Ханое находится лишь ограниченное число советников и технических специалистов. Если же дело дошло до открытого столкновения, у русских нет иного выхода, кроме как уничтожить американцев всех до единого, не оставляя свидетелей, — исключается даже плен. Сомнений в их намерениях не возникало — ведь увидев с воздуха группу в составе О'Тулла, Брауна, Джайлза и Кейсиди (тех, кто был в хижине, они, разумеется, видеть не могли), они не предпочли повернуть назад и тем исчерпать инцидент. Если они атаковали, значит, такова поставленная перед ними задача.

Укрывшись за деревьями, парни Нортона открыли ожесточенный огонь. Кто-то даже выстрелил по вертолету из подствольного гранатомета, но промахнулся.

Силы русских составляли, по прикидке Флетчера, около двух десятков человек. Часть из них уже окружали хижину, куда поспешили отступить лейтенант, сержант и капитан. Остальные вели бой с четырьмя парнями на окраине. Стискивая прыгающую рукоятку мгновенно раскалившейся штурмовой винтовки, Мортон поражался тому, что экипажи вертолетов не производят ракетных залпов: тогда они покончили бы с двумя крохотными группами американцев сразу и наверняка. Но размышлять было некогда: если русские выбрали бой, на то у них имеется резон.

Уже изнуренный недугом сержант Линде не мог вести сколько-нибудь прицельную стрельбу, его пули не производили опустошения в рядах противника. Тогда он выхватил гранату и выбежал из хижины. Несколько пуль вонзились в торс гиганта одновременно, когда он проскочил половину расстояния до русских. Линде рухнул на колени.

— По дороге в Алабаму, — вырвались из его обескровленных губ слова песни «Дорз», — теперь пора сказать «прощай»…

Он даже не бросил гранату — на это не хватило сил, — а скорее оттолкнул ее от себя. И еще успел увидеть, как взрыв отбросил двух нападавших, точно кегли.

— Нам не по пути, ребята, — прошептал он, умирая. — Мне наверх, а вам вниз…

Мортон и Флетчер отразили первый натиск русских рейнджеров. Теперь они торопились на соединение с парнями, засевшими в лесу. Краткая передышка, пока противник не опомнился и не перегруппировался, позволяла сделать такую попытку. Проломив заднюю стену хижины, капитан и лейтенант ринулись к соседнему строению.

Флетчер успел, а Мортону повезло меньше. Он лицом к лицу столкнулся с выступившим из-за угла хижины русским парнем. Не дольше четверти секунды они остолбенело рассматривали друг друга. Мортон увидел большие синие глаза, в которых пламенела непреклонная ненависть, коротко остриженные светлые волосы, подбородок с ямочкой, прямой нос. Нет, не походил этот русский на монстра-убийцу! Боже, мелькнуло у Мортона, что ж мы здесь делаем, я и он, на этой чужой, залитой кровью земле?! Ведь совсем иным было бы выражение твоих глаз, приятель, если бы у нас в руках были не автоматы, а кружки с пивом…

Оба понимали, что никто из них не успеет выстрелить: слишком мало расстояние, разворачивать ствол и нажимать на спуск — значит, давать противнику время. Русский бросился на Мортона с ножом. Лейтенант увернулся, провел прием, а прикрывающая очередь из АР-10 Флетчера позволила ему откатиться под защиту гнилых свай. Краем глаза он засек, что не пострадал и русский, успевший скрыться за хижиной, и такой исход молниеносной схватки отнюдь не разочаровал лейтенанта. Если уж убивать, так лучше стрельбой издали по безликим фигурам…

Если бы Мортон встретил этого русского снова когда-либо позже, едва ли узнал бы его… Но Рэнди Стил никогда не забудет этого лица.

Когда лейтенант и капитан присоединились к своим парням, Брауна и Джайлза уже не было в живых. Первому пуля разворотила череп, второму попала в сердце.

Зато отличился О'Тулл. Его точный выстрел из подствольного гранатомета дал американцам шанс при явном неравенстве сил.

Яркий цветок взрыва расцвел на сером топливном баке ближнего вертолета. Машина беспомощно завертелась вокруг вертикальной оси и рухнула как раз туда, где сосредоточились главные силы противника — возле хижины со странными баллонами. Второй взрыв превзошел первый по мощности в добрый десяток раз. Деревня превратилась в сплошное море ревущего пламени. Немногие уцелевшие русские беспорядочно палили в направлении джунглей, отступая ко второму вертолету.

— Они уходят! — возбужденно орал Кейсиди, поливая вражеский десант яростными очередями — двоих он срезал у самого люка. — О'Тулл, еще разок!

Он обернулся как раз вовремя, чтобы подхватить падающего с раной в груди О'Тулла.

— Что же это… — пробормотал Кейсиди, но очередная пуля оборвала и его речь, и его жизнь.

Мортон и Флетчер, которым было некогда перезаряжать гранатометы, вели ураганную стрельбу по русским рейнджерам, не давая тем подняться в зависший над самой землей вертолет. Двое или трое все же проскочили в люк. Мортону показалось, что среди спасшихся был и тот белобрысый, сцепившийся с ним в рукопашной, но лейтенант не поручился бы за это.

Люк захлопнулся, боевая машина поднялась, однако вместо того, чтобы убираться восвояси, летчик заложил вираж и нацелил нос вертолета на позицию американцев. Вот теперь-то наверняка шарахнут ракетами, понял Мортон. Что или кого бы они ни оберегали раньше, сейчас терять им явно нечего.

По импульсивному движению Флетчера лейтенант догадался, что капитан думает о том же самом. Американцы бросились прочь, сжимая в руках оружие, — успеть бы добежать до траншей, пунктиром окружающих деревню…

Они упали в тухлую воду на дне траншеи в момент, когда ракеты превратили в пламя и пепел останки их товарищей, а также Лона и человека в белом комбинезоне. Уничтожено было снаряжение, боеприпасы… К счастью, радиопередатчик был прицеплен к поясу капитана.

Резервуары ранцевых огнеметов лопнули. Адская смесь с достаточной для плавки металла температурой растеклась вокруг, дожигая то, что еще оставалось. Вертолет дважды облетел пылающую пустошь, недавно бывшую деревней, и унесся к северу, в направлении Ханоя.

Бой, к которому так трудно было бы применить понятия победы или поражения, завершился. На краю огненной пустоши остались стоять плечом к плечу два человека в обгоревшей одежде, с почерневшими от копоти лицами. Только двое из тринадцати…

Инцидент на плато Тайнгуен послужил поводом к прекращению перемирия на девятнадцатой параллели. Северовьетнамские власти выступили с заявлением о вероломном нападении американской рейдовой группы на перевозившие мирный груз гражданские вертолеты. Вслед за тем бомбардировщики Вьетконга атаковали базы ВВС США в окрестностях Сайгона. В ответ стартовавшие с авианосцев Седьмого флота F-4X и F-8 нанесли сокрушительные удары по Хайфонской верфи и военным объектам на острове Бат-лонгви. Война вспыхнула с новой силой.

 

10

21 июня 1968 года

14 часов

Вторые сутки Флетчер и Мортон брели по труднопроходимой глуши под непроницаемыми для солнечных лучей древесными сводами, питаясь малознакомыми плодами и утоляя жажду из редких лужиц чистой воды среди сплошной болотной жижи. Они оба походили на гротескные привидения, у них больше не было даже противомалярийных таблеток, но лейтенант едва замечал лишения: он потерял своих людей — вот единственное, что важно. Как он вернется в Корат — если вернется! — как посмотрит в глаза остальным!

Не легче приходилось и Флетчеру, но груз ответственности не давал капитану раскиснуть. Во время коротких привалов они говорили о происшедшем. Выводы и наблюдения каждого из них должны были стать общими — на случай, если выживет только один.

Флетчер дал команду к передышке, и они уселись рядом на трухлявый ствол огромного дерева, не рискуя и на секунду расстаться с оружием. У капитана сохранились три сигареты: понятно, что он не слишком налегал на курево.

— Мы вызовем вертолет сразу, как только найдем подходящее место для посадки, — сказал он. — Прошло уже достаточно времени, и никаких признаков болезни. Вам, наверное, это вообще больше не грозит, а мне… Повезло? Или я заговоренный? Но как бы то ни было, думаю, опасная зона позади.

Лейтенант молчал, глядя на дымок сигареты Флетчера.

— Эти чертовы англичане, — проговорил он только тогда, когда капитан выбросил окурок. — Эти чертовы англичане или кто они там… И эпидемия.

Капитан Флетчер пожал плечами:

— У нас слишком мало данных.

— А Харгретт! А что они сделали с Эйерсом?! Я уверен, что это Эйерс, защищаясь, порвал комбинезон того типа. А русские — что, они случайно летели мимо и решили заглянуть? И о чем умолчал полковник Данбэр? Сержант был прав, он умолчал о чем-то… Нас втянули в грязную историю, сэр, нами пожертвовали, как пешкой в шахматной партии. Вы не согласны со мной?

Флетчер слабо улыбнулся:

— Какая разница, согласен я или нет… Это война, лейтенант. И права моя страна или не права, это моя страна. Вы думаете иначе?

— Если бы я думал иначе, я бы дезертировал, нет? — Мортон встал. — Лучше не забивать себе этим голову. Мы обязаны вернуться и доложить обо всем. Десять отличных парней погибли, чтобы мы сделали это.

— Так-то оно так. — Флетчер тоже поднялся, всматриваясь в зеленоватый сумрак джунглей. — Но задание мы не выполнили, англичан не нашли, кроме одного… Живы они или мертвы? Где они?

Мортон не ответил. Шагая след в след за капитаном среди зарослей дикой маниоки, похожих на скопление громадных растопыренных вееров, он что-то угрюмо насвистывал себе под нос, чтобы отвлечься от мыслей — всех мыслей, любых… Ибо неизбывное чувство вины за гибель парней давило на него свинцовой плитой. Не важно, что их подставили; он, Мортон, их командир, отвечал за них.

Чащоба расступалась. Деревья стали реже и ниже, и полчаса спустя Мортон и Флетчер вышли на открытую местность под безжалостно палящее солнце.

— Где мы? — спросил лейтенант, озираясь. Флетчер достал потрепанную, измятую карту:

— Мы шли все время на юг. По моим расчетам, мы проделали около сорока миль и сейчас находимся на нашей территории. Теоретически нашей, так что я бы не расслаблялся… Но ждать больше нечего. Я вызываю вертолет.

Капитан долго возился с передатчиком, и в какой-то весьма неприятный момент Мортону показалось, что устройство включить не удастся. Однако сигнальный огонек на пластмассовом корпусе замигал, и прозвучал тихий писк зуммера.

— Охотник вызывает базу, — заговорил Флетчер в черную сетку микрофона. — База, ответьте охотнику.

— Охотник, здесь база, — откликнулся с трудом пробивающийся через шум помех голос. — Наконец-то! Мы беспокоимся о вас.

— Передаю примерный квадрат поиска по коду «А», — бесстрастно продолжал капитан. — Тринадцать семьдесят восемь дабл ю шесть ноль три к северо-востоку. Оставляем радиомаяк на стандартной частоте. Повторите квадрат.

— Понял вас, охотник, повторяю… Как там обстановка?

— Спокойная, — вздохнул капитан.

… На базе «Мермаут», когда Мортон закончил писать рапорт полковнику Данбэру, поставил подпись и дату, его рука неожиданно для него дрогнула. На бумаге появился странный росчерк. Мортон с досадой посмотрел на документ. Не переписывать же все сначала… Ладно, не страшно. Можно сдать и в таком виде.

В ту же ночь Рэнди Стил покинул лейтенанта Мортона и вернулся в свое Настоящее. Он остался бы с Мортоном дольше, ибо не вполне понимал, что же, собственно, сумел узнать… Но энергия Стража Времени стремительно иссякала. Продлить миссию в Прошлом Рэнди не мог.

 

11

28 июня 1968 года

Лэнгли, штат Виргиния

Штаб-квартира ЦРУ США

Отдел «К»

Полковник Данбэр курил в кресле у журнального столика в ожидании Классена. На его коленях лежала коричневая папка с несколькими листами машинописных документов. Полковник», не успел сделать и четырех затяжек, когда в кабинете появился Роберт Д. Классен — сорокавосьмилетний начальник отдела «К» (Южный Вьетнам), являвшегося подразделением отдела «Р» (Юго-Восточная Азия и Индокитай). Данбэр привстал, но Классен движением руки вернул его в кресло.

— Сидите, пожалуйста, полковник. — Сам Классен садиться не стал, и Данбэр почувствовал себя неловко, хотя и не был подчиненным Классена. — В общих чертах я в курсе дела. Плохо, очень плохо. И особенно скверно то, что в этой злополучной стычке с русскими мы потеряли данные, добытые Лыонгом.

— Простите, кем? — не понял Данбэр.

— Вы знали его как Лона, проводника… И он хорошо играл роль, не сомневаюсь! Не спешите возмущаться, полковник, режим секретности придуман не мной. На самом деле это был наш надежнейший союзник, кадровый сотрудник контрразведки генерала Нгуена Ван Тхиеу майор Ха Тхук Лыонг…

— Надежнейший! — фыркнул Данбэр. — Что один вьетнамец, что другой…

— Это верно, — скривился Классен, — но все его записи, съемки потайной камерой, выводы… В случае смерти Лыонга материалы обязан был изъять и доставить Флетчер, но… Ничего не осталось ни от Лыонга, ни от материалов… Кстати, как здоровье Флетчера и Мортона?

— Карантин еще не снят, — осторожно ответил полковник, — но оба чувствуют себя хорошо. Анализы не показали присутствия в их крови каких-либо новых, неизвестных возбудителей болезни.

— Хорошо, об этом я подробнее поговорю с доктором Джонсом. А что вам удалось выяснить о Мерце?

— Вот тут все очень любопытно, — оживился полковник. — Учитывая, что покойный доктор Хелмс перед смертью упоминал об СС — кстати, его мы проверили, о нем и других позже, — я счел нужным поднять архивы периода Второй мировой войны и другие соответствующие документы. В списках разыскиваемых эсэсовцев никаких Мерцев не числится. Правда, был некий Ганс Мерц, командир линкора, но он застрелился еще в декабре тридцать девятого, после потопления его корабля подводной лодкой в заливе Ла-Плата…

— Действительно застрелился?

— Да, никаких сомнений, — кивнул Данбэр. — Но в архивах Управления стратегических служб я выкопал вот что. Полковник раскрыл папку и взял верхний лист.

— В сорок четвертом, десятого августа, — продолжал он, — состоялось секретное совещание в Страсбурге, в отеле «Мезон Руж». Присутствовали обергруппенфюрер СС Шейд, высокопоставленные представители вермахта, министерства вооружений, а также концернов Круппа, Мессершмитта, Бюссинга, Рехлинга, «Фольксваген верк», ну и так далее. Под видом доверенного секретаря на совещание проник наш тогдашний нелегал в Германии Джеймс Мэйсон, именно он передал списки участников встречи. Речь шла о вывозе капиталов как базиса для возрождения рейха в будущем, в основном в страны Латинской Америки. Так вот, среди прочих был там и весьма загадочный Генрих Мерц — потому загадочный, что никаких постов он не занимал и все попытки обнаружить впоследствии его следы кончились ничем. Более того… После завершения основного совещания состоялось еще одно, в узком кругу. Туда Мэйсону внедриться не удалось, однако состав фигурантов стал ему известен — только четверо. Уже упоминавшийся обергруппенфюрер Шейд, личный представитель Гиммлера Эберхард фон Хепп, начальник управления концлагерей Глюке и Генрих Мерц. О чем эти четверо договаривались, скорее всего, навсегда останется тайной… История показалась мне настолько примечательной, что я взял на себя труд разыскать Джеймса Мэйсона и предъявил ему фотографии наших англичан. Он категорически опознал Мерца в профессоре Андерсоне из лондонской клиники Хардинга.

— Мм… — промычал озадаченный Классен. — С Лондоном вы, конечно, связались?

— Разумеется.

— И конечно, безрезультатно?

— Конечно… Профессор Андерсон появился в Лондоне вскоре после войны. Полагаю, нет смысла пересказывать его довоенную и военную биографию, так как это не что иное, как тщательно состряпанная фальшивка.

— А остальные участники миссии? — спросил Классен, набивая трубку, которую курил в подражание Аллену. Даллесу.

— То же самое. Столь же безупречные и, уверен, столь же вымышленные биографии, хотя и нет оснований пока связывать их с СС.

— Так. — Классен пыхнул трубкой. — Подведем итоги. Кроме Хелмса, все так называемые англичане исчезли. Мало того что вьетнамская деревня, где группа Флетчера обнаружила Хелмса, стерта с лица земли, к тому же в ходе возобновившихся боев всю эту зону контролирует Вьет-конг… Может быть, вы подскажете мне, полковник, где искать герра Мерца с его секретами?

 

12

Мюнхен, 1938 год

Похоже было, что собирается гроза. Резкий шквал, ворвавшийся в открытое окно, смахнул с письменного стола несколько листов бумаги. Молодой человек за столом, Генрих Мерц, наклонился и собрал их, потом встал, закрыл окно.

Ударил гром. Но сопровождавшая его фиолетовая вспышка полыхнула не снаружи, а в кабинете Мерца. Точно миллионы электрических игл вонзились в тело юноши, от мгновенной боли он едва не потерял сознание. Когда несколько прояснилось в его глазах, он с изумлением увидел длинные фиолетовые искры, метавшиеся по стенам и угасавшие на портьерах, коврах, картинах… И с большим изумлением увидел он незнакомца, сидевшего в кресле у дальней стены. Как мог попасть этот человек в запертую квартиру?!

— Добрый вечер, доктор Мерц, — сказал незнакомец на безупречном немецком, спокойно и чуть иронично. Генрих Мерц нервно провел рукой по волосам.

— Я не доктор, — машинально ответил он. — Я всего-навсего студент…

— Вы станете доктором, — заверил незнакомец, — и очень скоро. Вернее, доктором стану я.

Эта странная реплика поразила Генриха едва ли не больше, чем само появление незнакомца. Он опустился на стул.

— Кто вы такой? — беспомощно спросил он. — Как вы… Что вам здесь нужно?!

— Кто я такой? Гм… Не так-то просто объяснить. Зовут меня, скажем, Шеппард, Гарри Шеппард. Вряд ли это настоящее имя, но что считать настоящим? Я к нему привык, и оно не хуже любого другого. Правда, сегодня последний вечер, когда я называюсь Шеппардом.

Явный налет безумия как в этих словах, так и во всем происходящем, как ни парадоксально, успокоил Мерца. Если все равно ничего нельзя понять, разумнее пассивно следовать за ситуацией…

— Ваше имя звучит по-английски, — заметил Генрих. — Вы британский шпион?

— О нет… Хотя шпионом меня, пожалуй, можно назвать. Но если я шпион, то не Британской империи, а другой, неизмеримо более далекой и могущественной.

— Какой же? — вырвалось у Мерца.

— Вы задаете вопросы?

— Вы сами заговорили об этом.

— Да, что же… Охотно расскажу. У нас есть немного времени, и мой рассказ подготовит вас к тому, что должно произойти, а такая подготовка лишней не будет. Впрочем, вы не поверите мне… Но это не имеет никакого значения.

— После того как вы тут возникли, я готов поверить чему угодно…

— Да? Посмотрим. Я из центра Галактики. Мерц покачал головой:

— Так вы проверяете мою доверчивость?

— В далеком прошлом, — продолжал Шеппард, не обратив внимания на слова Мерца, — на планете Дамеон жила великая цивилизация народа Амма. Это были гордые воины… Слишком гордые… Как ваши СС. Они воевали между собой и с другими цивилизациями… И пали все до единого. Никого не осталось на Дамеоне, а сама планета стала непригодной для органической жизни.

— Это… интересно, — сказал Мерц. — Похоже на роман Герберта Уэллса.

— Но жизнь может быть не только органической. — Шеппард поднял руку. — На Дамеоне существовала самоорганизующаяся, постоянно совершенствующая саму себя машина… И существует до сих пор. Собственно, вся планета и есть эта машина, продукт некроэволюции Дамеона.

Занятный сумасшедший, мелькнуло у Генриха. Но сумасшедший ли? Что это была за молния… И может быть, своими речами он преследует какую-то цель. Нужно затянуть разговор и улучить момент, чтобы добраться до телефона и позвонить в гестапо…

— Это очень интересно, — повторил Мерц.

— Цель машины возрождение цивилизации Амма… Везде, где это возможно. Делорги, автоматические корабли, зондируют Галактику в поисках подходящих планет. Земля — одна из таких планет. Сюда делорг доставил величайшую драгоценность — креоны, энергоинформационные матрицы Амма. Сначала они только собирают информацию… Потом формируют органические тела Амма, копирующие ваши тела. Ну а потом земляне становятся лишними. Планета принадлежит нам.

— Вы хотите сказать, что вы — Амма?.. И Земля уже принадлежит вашей расе?

Черт, как же добраться до телефона?!

— Есть одно обстоятельство, мешающее нам… Другая сила Вселенной, Око Илиари. Здесь, на Земле, есть так называемые Хранители, Орден Илиари… Это земляне, но они научились многому в противостоянии с нами. Однако и мы теперь умеем больше. Мы умеем перемещаться во Времени… Мой ранг скромен, я Амма Сол, а-перемещение во Времени — привилегия и знание Амма Эри. Но Хранители нанесли нам чувствительные удары… И пришлось мне проникать в запретные тайны. Я здесь, я прибыл из вашего Будущего, чтобы начать все сначала. Новые креоны создадут новых Амма, но это будет не скоро. Я должен все подготовить. Я выбрал вашу эпоху, вашу Германию… И я выбрал вас.

— Меня?..

— Да, Генрих Мерц. Я стану вами. Я получу в дополнение к своей вашу личность, вашу память, ваши знания… Останется все, кроме вашей воли. Вас не будет. Генрихом Мер-цем буду я.

— Что вы там такое бормочете?! — грубо крикнул Генрих, пытаясь заглушить растущий в нем страх.

— Это великое таинство. Удел единиц, удел избранней-ших. Мне будет нелегко. Но один раз — только однажды! — я сумею сделать это. Мне придется остаться вами навсегда… Поэтому я надеюсь, что сделал верный выбор.

Шеппард встал и протянул к Мерцу обе руки. Генрих инстинктивно отступил к стене, и тут же фиолетовое сияние заполнило комнату. Плотные сгустки этого неземного сияния разрастались невиданными цветами с ладоней Шеп-парда, входили в грудь Генриха Мерца. Шеппард ПЕРЕТЕКАЛ в него. Последней мыслью Мерца как самостоятельной личности было: «О боже, он сказал чистую правду…»

Когда сияние померкло, в комнате находился лишь один человек, который был человеком только внешне, — Генрих Мерц.

 

13

22 августа 1944 года

Германия, близ Веймара

Концлагерь Бухенвальд

23 часа 30 минут

Крупные капли дождя катились по толстым стеклам окон автомобиля Генриха Мерца. Сам Генрих сидел сзади между двумя эсэсовцами из его персональной охраны, выделенной лично рейхсфюрером Гиммлером. Совсем молодые парни, думал Мерц, совсем еще юноши. Что они смогут предпринять, если машину обстреляют или забросают гранатами? Разве что героически погибнут вместе с ним. А погибать нельзя. Мерц, Амма Сол, достиг уже многого. И биологический возраст его столь удачно выбранной телесной оболочки позволяет надеяться на долгий путь. Амма Сол? Ну нет. Изменения ранга крайне редки, но на будущей Земле-Дамеоне Генрих рассчитывал занять иную ступень. Амма Гед, может быть, даже Амма Эри или…

АММА ТОР?!

Если он уцелеет.

Мерц потряс головой, отгоняя мрачные предчувствия, свойственные ему с некоторых пор не меньше, чем земному человеку. Слишком долго он живет среди землян… Никаких покушений опасаться не приходится. Кому он нужен?! Слишком мало людей в Германии осведомлены о том, чем занят Генрих Мерц. Даже участники совещания в отеле «Мезон Руж» — люди более чем информированные — поглядывали на него с любопытством. Ученый доктор здесь, среди политиков, экономистов и военных?

. В незыблемой иерархической системе Германии можно было насчитать не так уж много персон, занимающих совсем особое, как бы стороннее положение. В мире, где каждый отвечает за свой и только свой участок деятельности, где ценится не творческая инициатива, а субординация и повиновение, трудно было допустить существование таких людей. Однако они существовали, и одним из них был Мерц, достигший своего положения сам. Облеченный доверием рейхсфюрера СС, он хотя и занимался пока только научной работой, мог — а точнее, был обязан — вникать в структуру создаваемых на послевоенный период финансовых сетей. Ибо Мерц принадлежал к тем избранным, кому предстояло (на, конечно же, маловероятный случай поражения Германии) взять в свои руки воскрешение рейха из руин войны. Никто из этих землян не мог знать, как мало Мерца волнует рейх и как умело контролирует он развитие ситуации…

Наличие в рейхе таких «людей будущего», разумеется, являлось тщательно скрываемым секретом, тем более что подобная предусмотрительность рейхсфюрера и его присных могла быть расценена если не как пораженчество, то как не совсем лояльное поведение по меньшей мере.

И все-таки в августе сорок четвертого крах еще не казался неминуемым, а надежды на перелом хода войны и победу связывались не в последнюю очередь и с Мерцем. Поэтому Генрих мог не слишком бояться покушений. Броня секретности оберегала его надежнее танковой брони.

Глядя на молочно-белое, лунообразное лицо расположившегося справа охранника, Генрих вспоминал Мюнхен в ноябре тридцать девятого, когда он удостоился чести присутствовать на церемонии посвящения в эсэсовцы девятнадцатилетних юношей, элиты немецкого народа. Сам Генрих не состоял в СС, ведь он знал будущее, знал, каково придется эсэсовцу после войны! Хотя считалось, что он идеально подходил и по происхождению, и по убеждениям, и по физическим данным (рост — 182 сантиметра, вес — 90 килограммов, внешность — арийская). Мерц устроил так, что от вступления в охранные отряды его отговорил сам рейхсфюрер. Осторожно внушив Гиммлеру эту мысль, Мерц заставил рейхсфюрера думать, что он, рейхсфюрер, всегда был дальновидным и всегда имел в отношении своего любимца иные, очень далеко идущие планы…

Тогда, девятого ноября тысяча девятьсот тридцать девятого года, как и сейчас, шел дождь, но мелкий и холодный. По традиции церемония началась в двадцать два часа, в глубокой темноте. На трибуне стоял сам фюрер, а в свете факелов тысячи серьезных молодых людей с превосходной выправкой, отменно вооруженные, хором давали клятву верности, и это звучало как молитва.

Клянусь тебе, Адольф Гитлер,

Тебе — фюреру и канцлеру германского рейха,

Быть верным и храбрым.

Я торжественно обещаю тебе

Хранить послушание до самой смерти.

И да поможет мне Бог.

Впоследствии Мерц читал об этой церемонии в мемуарах Гельфериха, члена «Кружка друзей рейхсфюрера СС», и поразился точности описания, но сухой язык книги не пробудил в нем вновь тех ощущений, которые он испытал в ту ночь, стоя среди приглашенных. Эти юноши… Они могли быть воинами Дамеона. На них мог бы опереться Амма Сол… И почти все они обречены.

Рядом с Мерцем стоял тогда еще штурмбаннфюрер СС Эберхард фон Хепп, единственный из землян, кого Мерц посвятил в истинное положение дел и кто обладал достаточно гибким воображением, чтобы принять правду как она есть. В будущей Империи Дамеона не обойтись без преданных землян, они составят второй эшелон управления. Позже таких землян станет больше, но пока фон Хепп — один…

Перед воротами концлагеря, украшенными надписью «Каждому — свое», водитель затормозил, вернув Мерца к действительности. Собственно, это были не ворота, а вытянутый в длину одноэтажный барак-тоннель, соединявший внутренний и внешний периметры заграждений из колючей проволоки, между которыми пролегала ярко освещенная прожекторами нейтральная полоса. Пока часовые проверяли документы, Генрих скучающе разглядывал наблюдательные вышки, торчащие через каждые семьдесят пять метров, электрифицированную башню над крышей тоннеля, прикрученные к столбам радиорепродукторы. Все это в том или ином варианте он видел не раз.

— Проезжайте, — козырнул часовой.

Машина медленно миновала тоннель и выкатилась на аппельплац. Сейчас там было тихо и пустынно. «Мерседес-Бенц» двигался по усыпанной щебенкой дороге между бараками. Вдали маячила квадратная труба крематория. На освещенном фанерном щите Генрих прочел следующее изречение: «Существует только одна дорога к свободе. Ее вехи: послушание, прилежание, честность, трезвость, чистоплотность, жертвенность, чувство порядка, дисциплина и любовь к отечеству». Узнавалась богатая фантазия Гейдриха, наследие «верного Рейнхарда», убитого чехами два года назад.

Возле аккуратного кирпичного домика на зацементированной площадке ждали трое мужчин, двое из них в форме. Когда машина приблизилась на достаточное расстояние, Генрих узнал штурмбаннфюрера Шульце, доктора Динг-Шулера и оберфюрера доцента Марговски, прибывшего из Берлинского института гигиены войск СС специально для встречи с Мерцем.

Охранник вышел из машины, оставив дверцу открытой. Генрих выбрался под иссякающий дождь.

— Хайль Гитлер! — приветствовал его Шульце. — Нас предупредили о вашем приезде, дорогой доктор Мерц, мы готовы оказать вам всестороннее содействие. Оберштурмбаннфюрер ждет вас в столовой…

— Добрый вечер, господа. — Генрих пожал встречающим руки.

— Как доехали, Мерц? — вежливо поинтересовался Марговски, придерживая для прибывшего дверь домика.

— Отвратительно. — Генрих шагнул в узкую прихожую. — Такое впечатление, что дорогами в Германии больше никто не занимается.

— Что поделаешь, — сокрушенно посетовал Динг-Шулер. — Война, война…

— Она скоро кончится, — заметил Мерц.

— Вы верите в скорую победу? — прищурился Марговски, известный в берлинских академических кругах политическим легкомыслием. От подвалов гестапо доцента спасали два обстоятельства: первое — он был нужен, и второе — в глубине души абсолютно правоверен.

— Я не говорил о скорой победе, — ответил Мерц. — Я только сказал, что скоро кончится война и рейх получит передышку, необходимую для перегруппировки сил. А в окончательную победу я, безусловно, верю.

Мужчины вошли в уютную столовую, залитую неярким светом ламп под кремовыми абажурами. Генрих с легким удивлением отметил утонченную сервировку стола и изысканный выбор спиртных напитков. Торжественного ужина он не ожидал.

Со стула при виде Мерца поднялся огромного роста человек в черной форме — оберштурмбаннфюрер Эберхард фон Хепп.

Положение, занимаемое фон Хеппом в главном имперском ведомстве безопасности РСХА, не так-то просто было определить. Формально его должность называлась так: заместитель начальника третьего отдела внутренней службы СД. На самом же деле он подчинялся лично рейхсфюреру Гиммлеру и отчитывался непосредственно перед ним, минуя не только группенфюрера Олендорфа, но и самого Ка-льтенбруннера. А Гиммлеру фон Хепп был необходим (как считалось с подачи рейхсфюрера, но фактически с подачи Мерца) почти исключительно для одного: осуществления связи и координации действий с группой Мерца и курирования научной работы, ведущейся этой группой. Проницательный рейхсфюрер придавал упомянутой работе серьезнейшее значение и возлагал на нее великие надежды. Фон Хепп сделал шаг навстречу Генриху и стиснул его в медвежьих объятиях. Смеясь, Мерц освободился.

— Зачем все это, Эберхард? — Он обвел рукой накрытый стол. — Я устал и хотел пораньше лечь спать.

— Завтра можете поспать подольше, — отмахнулся от протеста фон Хепп. — Мы получили сообщение по телефону — доктор Менгеле прибудет не раньше одиннадцати.

— А остальные? Профессор Клауберг, доктор Рашер, доктор Вольтер?

— Клауберг приедет вместе с Менгеле, они ведь оба работают в Аушвице — вы забыли? Доктор Рашер из Дахау появится часов в девять, но наверняка пожелает отдохнуть. А доктора Вольтера вообще вряд ли стоит ждать. У главного врача СС хватает дел в Берлине…

— Но я мог бы осмотреть лаборатории утром, — не сдавался Мерц. — Надеюсь, вы, штурмбаннфюрер, и вы, доктор Динг-Шулер, любезно согласитесь стать моими гидами?

— Это наша прямая обязанность и воля рейхсфюрера, — улыбнулся Шульце, — которую мы исполним с радостью, дорогой доктор Мерц! Однако ваш приезд — настоящий праздник для нас. Надеюсь, вы не захотите его испортить?

Генрих поколебался еще мгновение, потом засмеялся, демонстрируя капитуляцию, и уселся к столу.

 

14

23 августа 1944 года

Бухенвалъд

Полдень

Как и предвидел Мерц, утренний осмотр лабораторий не состоялся. Ужин затянулся до четырех утра, и участники торжества едва поднялись с больными головами к приезду приглашенных на рабочее совещание ученых. Бывший штабной врач авиации гауптштурмфюрер Рашер пребывал явно не в духе, зато у доктора Менгеле и профессора Клауберга настроение было великолепное. Они много шутили, а Менгеле даже рассказал рискованный, но очень забавный анекдот про Кальтенбруннера, имевший большой успех.

Кроме них прибыли также профессор Хандлозер, профессор института имени Роберта Коха в Берлине Гильдемейстер, гауптштурмфюрер доктор Плетнер, профессор Шиллинг, доктора Лауэ и Гравиц из Дахау. Главный врач СС доктор Вольтер приехать не смог, сославшись по телефону на занятость.

К полудню все собрались в гостиной офицерского клуба, наскоро переоборудованной в импровизированный конференц-зал. Мерц сидел в первом ряду между Рашером и Динг-Шулером. Слово взял Эберхард фон Хепп.

— Господа, — сказал он. — Рейхсфюрер пристально следит за вашей работой и высоко ценит ее. В частности, опыты доктора Рашера по изучению воздействия на организм перепадов атмосферного давления исключительно важны для наших летчиков. Эксперименты по возвращению к жизни замороженных испытуемых имеют большое значение для ведения боевых действий на территориях с холодным климатом…

— Продуктивный интерес рейхсфюрера, — вставил Рашер, — несомненно, повышает активность исследований и творческую энергию.

Мерцу вспомнилось посещение лабораторий Дахау в сорок третьем, когда Рашер демонстрировал свои опыты по замораживанию, которые он проводил совместно с профессором Хольцленером. Испытуемых погружали в воду, понижая ее температуру, при этом производилось термоэлектрическое измерение температуры тела через прямую кишку. Затем испытывались всевозможные способы предотвращения летального исхода — как правило, не слишком удачные. Мерц присутствовал и при других опытах — по трансплантации костных тканей, облучению рентгеном, использованию синтетических гормонов.

— Однако именно сейчас наступает момент, — продолжал фон Хепп, — когда мы обязаны поставить на первое место задачу по скорейшему созданию химического и бактериологического оружия. Как ни прискорбно, предпринимаемые в этом направлении усилия пока не приводят к должным результатам.

Последние слова оберштурмбаннфюрер произнес с нажимом, слегка поклонился в знак окончания короткой речи и выжидательно посмотрел на Мерца. Генрих встал.

— Уважаемые коллеги, — начал он. — Прошло то время, когда все мы (он намеренно включил в общий ряд и себя) еще имели возможность благодушно предаваться заблуждению, экспериментируя со стафилококками, возбудителями газовой гангрены, столбняка, желтой лихорадки, сыпного тифа и тому подобным. Увы, все это вчерашний день, господа. — Он сделал паузу и оглядел заинтересовавшуюся аудиторию. — Рейхсфюрер поручил мне ознакомить вас с разработками моей группы, ведущими к созданию принципиально нового вируса, который мы назвали «Илзе».

— Вирус с нежным женским именем? — хохотнул Менгеле.

— Идея зародилась у меня еще в тридцать девятом году, когда я занимался гипотезой о вирусной природе рака, — невозмутимо продолжал Мерц. — Возможность передачи раковых опухолей от одного вида животных другому с помощью фильтрованного экстракта была доказана давно, но вызвать таким образом рак у человека никому еще не удавалось. Даже при дополнительной стимуляции химическими веществами и радиоактивными препаратами саркома бедра у обезьян возникает как минимум через три года. Передача же рака человеку вообще не документирована. К тому же рак в качестве оружия крайне малоэффективен. Зачем заражать вражескую армию, если летальный исход планируется не ранее чем через 7-10 лет? И есуга от того же вируса нельзя защитить своих солдат? Итак, основываясь на предыдущих исследованиях, я избрал иной путь. Такие специфические канцерогенные соединения, как ряд полициклических углеводородов и производные флуорена, я использовал непосредственно для модификации вируса, действующего на мембранные структуры клеток человеческого организма. Разрабатываемый вирус обязан обладать следующими свойствами. Первое. Быстро вызывать летальный исход. Второе. Быть нестойким, чтобы наши войска могли максимум через сутки безопасно занять очищенную от врага территорию. И третий момент — но это уже не свойство самого вируса, — мы должны иметь надежные средства против него на случай непредвиденного заражения.

— И что же, — подал реплику Рашер, — вам удалось получить такой вирус?

— Я недалек от успеха, потому рейхсфюрер и собрал вас здесь. Предстоит решить множество промежуточных задач. Позже каждый из вас ознакомится с конкретными планами работ, а сейчас я только определяю цель.

— И как он действует, этот ваш… Или эта ваша «Илзе»? — поинтересовался профессор Клауберг.

— Теоретически, — подчеркнул Генрих, — вирус «Илзе» должен вызывать патологическую пролиферацию кровеносных сосудов радужной оболочки и увеличение внутриглазного давления, сопровождающиеся экзофтальмом вплоть до полного выбухания глазного яблока из орбиты, а также реактивный восходящий паралич.

— Теоретически, — пожевал губами доктор Плетнер. — Значит, практически вам нечего показать?

— Особо эффектной демонстрации не обещаю, — пожал Мерц плечами, — но и то, что вы увидите, достаточно впечатляет, поверьте… Надеюсь, доктор Динг-Шулер поможет нам выбрать подходящих подопытных? Чтобы продемонстрировать различные аспекты действия «Илзе», нам понадобятся здоровые мужчины, женщины и дети.

— Женщин и детей у нас хватает, выбирайте любых, — кивнул Динг-Шулер. — Их нам в изобилии поставляют из Равенсбрюка… А здоровые мужчины…

— Подождите, — обеспокоенно вмешался профессор Шиллинг. — Не слишком ли это опасно?

— Пока еще нет… К сожалению, — признался Мерц. — Передачи «Илзе» воздушно-капельным путем добиться на данном этапе не удалось, используем инъекции…

Ученое собрание оживилось в предвкушении интересного опыта. Мерц оставался внешне хладнокровным и даже немного угрюмым. Он лучше всех представлял, какие преграды придется преодолевать при доводке вирусного оружия до эффективной стадии, а главное — при создании средств защиты от него, игравших в планах Мерца большую роль. И столь мало времени… Война скоро кончится. Мерц надеялся успеть провести основные исследования еще здесь, в идеальных условиях нацистской Германии, чтобы позже уже иметь полную теоретическую базу оружия для новой войны, войны Дамеона. Но, похоже, он не успевал…

 

10

23 апреля 1945 года

Замок Вевельсбург, Вестфалия, Падерборн

13 часов

Приземистая черная машина Генриха Гиммлера величественно вплыла в ворота фомадного треугольного замка с замшелыми серыми стенами, словно олицетворяющими Вечность.

Рейхсфюреру нелегко было вырваться в Вевельсбург. Третий рейх переживал агонию, и «кайзер Генрих» (или Черный Герцог, как его называли не без его собственного одобрения) прилагал все усилия, чтобы спасти Германию от вторжения с Востока ценой капитуляции на Западе. Еще утром он встречался с членом шведской королевской фамилии графом Бернадоттом, влиятельным политиком, близким к высокопоставленным деятелям Англии и США. Сегодня ночью он снова должен был провести переговоры с Бернадоттом, для чего вернуться в Любек, в помещение шведского генерального консульства на Эшенбургштрассе. Но не менее важным (а может быть, и более — для будущего) было то, что привело рейхсфюрера в Падерборн.

Здесь собрались те, кто ведал перекачкой золота в Латинскую Америку, — начиная от видных представителей деловых кругов Германии (в основном активных участников

«Кружка друзей рейхсфюрера СС») и заканчивая руководителями экономического отдела VI управления РСХА во главе с штандартенфюрером СС профессором Робертом Шмидтом.

Замок Вевельсбург, превращенный в имперскую школу для фюреров СС, был построен гуннами и получил название по имени рыцаря Вевеля фон Бюрена. Одна из легенд гласила, что только крепость Вевельсбург устоит после нашествия с Востока…

Сюда были вызваны также Генрих Мерц и оберштурм-баннфюрер фон Хепп. Рейхсфюрер пожелал встретиться и с ними.

Мерц и фон Хепп прибыли утром. Генрих бывал в Вевельсбурге и раньше, но его неизменно приводили в восхищение залы с коллекциями оружия, библиотека с двенадцатью тысячами книг, великолепный главный зал (тридцать пять метров в длину и пятнадцать в ширину) с круглым дубовым столом и двенадцатью украшенными гербами креслами для обергруппенфюреров СС, наводившими на мысль о рыцарях короля Артура. Все это должно быть восстановлено… много позже, думал Мерц. Какое обрамление для будущих властителей Дамеона!

Присутствие Мерца и фон Хеппа было необходимо и потому, что оберштурмбаннфюрер играл существенную роль в латиноамериканских предприятиях Гиммлера. Из трехсот тридцати фирм, закупленных по каналам VI управления в Мексике, Аргентине, Колумбии, Чили и Бразилии, люди фон Хеппа контролировали едва ли не треть. Финансовые операции проводились через бразильские филиалы «Банко алеман трансатлантико», вполне готовые к тому, чтобы стать самостоятельными банками под присмотром доверенного лица рейхсфюрера — Эберхарда фон Хеппа. Что до Мерца, ему в планах Гиммлера давно отводилось заметное место.

На совещание в главном зале, где обсуждались исключительно экономические вопросы, фон Хепп и Мерц приглашены не были — такой необходимости не возникло. Они ждали Гиммлера в библиотеке. Генрих рассеянно листал роскошно изданный том, автором которого значился сам рейхсфюрер СС, — что-то вроде сборника речей и выступлений. Его взгляд задержался на строках длинного абзаца, посвященного грезам о будущем.

«После войны мы построим здание, которое будет самым чудесным зданием в мире. Подготовительные работы мы начали уже в 1938 году: оно будет сооружено в Берлине на Кенигсплац. Стоимость строительства составит около пятидесяти миллиардов марок. Здание будет высотой в триста пятьдесят пять метров, фасад его протянется на полтора километра. Такого здания мир еще не видел. В нем будут залы вместимостью по двести-триста тысяч человек. В подземелье же будет такое помещение, которое по мощи и великолепию превзойдет все, что планировали и строили фараоны. Придет день, когда там будет стоять гроб Адольфа Гитлера. В этом уникальном зале встанет золотой саркофаг, украшенный уральскими самоцветами. Лишь такой зал будет достоин стать последним пристанищем создателя Великой Германской империи. Пройдут тысячи лет, и изо всех германских земель от Урала до Северного моря, от Ледовитого океана до Средиземного моря будут совершать паломничество германские люди к этой святыне».

Генрих закрыл книгу и покачал головой. Мечты рейхсфюрера останутся лишь мечтами. Могилой Гитлера станет воронка в саду рейхсканцелярии… И так скоро!

Мерцу не хватило всего сразу: времени, талантливых помощников, совершенного лабораторного оборудования, для производства которого опять-таки требовались время и талантливые помощники, — проклятый замкнутый круг! Хватало лишь денег и экспериментального материала — узников концлагерей. После войны работать будет много труднее! Опыты на животных абсолютно недостаточны…

Открылась обитая свиной кожей дубовая дверь, и в библиотеку вошел рейхсфюрер. Он пытался улыбаться, но не мог скрыть, сколь тяжкая ноша легла на его плечи в последние недели войны. Лицо Гиммлера осунулось и похудело, лоб изрезали морщины. Он жестом разрешил сесть вскочившим было Мерцу и фон Хеппу.

— Как прошло совещание, рейхсфюрер? — почтительно вопросил фон Хепп.

— Основные проблемы решены, Эберхард… Вы получите отчет и руководство, составленные для вас… Вам и доктору Мерцу надлежит вылететь во Фленсбург к Деницу. Гросс-адмирал организует вашу отправку, в аргентинский порт Мар-дель-Плата на субмарине U-531.

— Вылет из Падерборна, рейхсфюрер?

— Да, но не сразу во Фленсбург. Сначала в Цоссен, в комплекс верховного командования «Майбах II».

Фон Хепп и Мерц кивнули. Пятнадцатого апреля совершенно секретные, существовавшие в единственном экземпляре рабочие документы группы Мерца были переправлены в Цоссен по требованию пожелавшего ознакомиться с ними лично фюрера. Сам Мерц обошелся бы и без этих записей, но их восстановление для новых ассистентов затормозило бы работу на месяцы.

За документы отвечал специальный уполномоченный Гиммлера штандартенфюрер Хольц. Несомненно, Гиммлер мог попросту позвонить в «Майбах II» и приказать тому уничтожить бумаги. Однако этот вариант встретил сопротивление как Мерца, так и фон Хеппа, а рейхсфюрер не видел ничего трудного и опасного в том, чтобы перед полетом во Фленсбург ненадолго приземлиться в Цоссене.

 

16

«Мессершмитт» снижался над Цоссеном. Получив телефонное подтверждение Хольца, что фюрер отбыл из Май-баха в Берлин, а документы можно вернуть, Мерц и фон Хепп вылетели из Падерборна. С воздуха сооружения комплексов «Майбах I» (верховное командование сухопутных сил) и «Майбах II» (верховное командование вермахта) выглядели как обычно. Да и что могло им угрожать? Ведь они представляли собой расположенные в форме двух подков десятки мощных бомбоубежищ из бетона и стали (толщина стен и перекрытий — более метра), связанных между собой системой подземных коридоров и окруженных четырьмя линиями обороны, удерживаемыми пехотной дивизией. Кроме того, на двадцатиметровой глубине располагался крупнейший в Германии узел связи АМТ-500 «Цеппелин», соединенный бронированными кабелями со всеми важными военными и гражданскими объектами страны.

Обстрел с земли начался в тот момент, когда пилот «мессершмитта» запрашивал разрешение на посадку. Это случилось настолько неожиданно, что летчик не успел выполнить противозенитный маневр. Машину резко тряхнуло раз, другой.

— Разбита рация, повреждения крыльев, задеты элероны, — доложил пилот гауптман Рейч.

Самолет накренился и по диагонали пошел вниз. С этой высоты уже было видно, что в Цоссене идет бой с подкравшимися под покровом леса передовыми частями русских.

— Что делать, оберштурмбаннфюрер? — обратился к фон Хеппу командир экипажа.

— Сесть сумеете? — Стиснув зубы, фон Хепп наблюдал за схваткой на внешней охранной линии.

— Парашюты надежнее…

— Парашюты? — сморщился фон Хепп. — В лапы к русским? На посадку!

— До аэродрома точно не дотяну. За лесом, на луг попробую…

Фон Хепп хотел было бросить резкое замечание, но Мерц положил ладонь на его рукав:

— Эберхард, пилоту виднее… «Майбах II» еще не захвачен, и вряд ли это быстро у них получится.

Покалеченная машина снижалась рывками. Чудом (обязанным изумительному мастерству) гауптман Рейч избежал падения на лес и приземлил, вернее — уронил «мессершмитт» у озера на лугу. Распахивая землю, самолет ткнулся носом в воду и замер.

У Мерца был рассечен лоб, фон Хепп поранил руку, один из летчиков оказался серьезно травмирован. Но остальные члены экипажа и эсэсовцы из группы сопровождения почти не пострадали.

Из бесполезной металлической оболочки, еще недавно бывшей самолетом, они выбрались в промозглый апрельский вечер. Стрельба понемногу стихала, но велась по-прежнему достаточно интенсивно.

— В Майбах, — приказал фон Хепп.

Невдалеке от внешнего кольца обороны, куда они добрались минут через сорок, их остановил патруль во главе с майором. Фон Хепп предъявил документы и потребовал доложить обстановку.

— Атака русских отражена, оберштурмбаннфюрер, — вытянулся майор. — Однако руководство во главе с генерал-фельдмаршалом Кейтелем и генерал-полковником Йодлем срочно эвакуировано в Берлин по приказу фюрера.

— А штандартенфюрер Хольц?

— Мне он неизвестен, оберштурмбаннфюрер, — растерялся майор.

— Ладно… Кто же теперь командует «Цеппелином»?

— Генерал Штумп.

— Отлично. К нему и отправимся.

Генерал Штумп, по виду типичный штабной сиделец, выглядел раздавленным внезапно свалившейся на него ответственностью. Он отвечал на вопросы так, словно находился частично в потустороннем мире, но сумел толково поведать об отбытии штандартенфюрера Хольца в имперскую канцелярию со всеми имевшимися при нем бумагами.

Фон Хепп кратко посовещался с Мерцем. Очевидно, естественным выходом было связаться с имперской канцелярией, с Хольцем, и от имени Гиммлера приказать ему уничтожить документы. Но Штумп разочаровал фон Хеппа:

— Связи с Берлином нет, оберштурмбаннфюрер…

— Как нет?!

— Русские взорвали кабельную подстанцию.

— А обычный телефон?

— Все, все уничтожено…

— Черт! — выругался фон Хепп. Ситуация и статус личного представителя Гиммлера позволяли оберштурмбан-нфюреру говорить со Штумпом в независимом тоне. — Хорошо, мы летим в Берлин. Какие самолеты имеются в вашем распоряжении?

— У нас были «Юнкерсы-390», но их использовали для эвакуации…

— Что же осталось?

— «Физелер-Шторх».

— «Физелер-Шторх»?! Одноместная каракатица! Впрочем…

Фон Хепп повернулся к Мерцу:

— Мы летим, Генрих. Пилотировать буду я, а вы уместитесь в кабине как-нибудь. До берлинского аэродрома Гатов всего тридцать километров, потерпите… Мои люди остаются в вашем распоряжении, генерал Штумп.

В крохотной кабине Генриху пришлось скрючиться в три погибели, мешая фон Хеппу управлять самолетом. Несмотря на неудобства, взлет прошел нормально, а на подлете к Гатову оберштурмбаннфюрер по радио удостоверился в том, что аэродром все еще в руках войск СС.

Приземлились они благополучно. К близкой канонаде фон Хепп и Мерц уже начали привыкать. Из кабинета коменданта аэродрома они могли попытаться связаться с Хольцем, но Мерц сказал:

— К чему, Эберхард? Мы в паре километров от имперской канцелярии. Мне жаль терять эти бумаги, особенно расчеты — ведь все придется пересчитывать заново… Попросим коменданта предоставить машину и…

Единственной свободной машиной оказался старый грузовичок. Поездка по улицам Берлина напоминала нисхождение в ад. Русские бомбили без перерыва, обстреливали город из тяжелых орудий. К тому же стемнело, левая фара грузовика не работала, и фон Хепп поминутно опасался угодить в воронку.

 

17

Здание новой имперской канцелярии, построенное в тысяча девятьсот тридцать девятом году и занимавшее целый квартал невдалеке от Бранденбургских ворот, теперь выглядело удручающе. В тусклом свете (половина прожекторов была разбита) Мерц с унынием разглядывал выбоины на шведском мраморе облицовки высоких порталов, обрушившиеся колонны, выбитые стекла. Фюрер со своим окружением давно переселился в бункер, отделенный от поверхности четырнадцатью метрами земли и бетона (толщина только бетона составляла восемь метров). В наземном здании нес службу лишь охранный батальон Гитлера.

После придирчивой — тройной! — проверки документов фон Хеппа и Мерца провели по лестнице в переоборудованное под кабинет бомбоубежище, где их с немалым удивлением встретил штандартенфюрер Хольц.

— Вот не думал увидеть вас, господа, — произнес он, пожимая обоим руки. — Я полагал, что после нашего бегства из Майбаха вы сочтете естественным драпануть к Деницу…

Фон Хеппа перекосило от его тона, а Мерц сухо сказал:

— Мне нужны документы, штандартенфюрер.

— Разумеется, разумеется… Однако я получил личный приказ рейхсфюрера уничтожить их…

— Но они еще целы? — взволнованно перебил Мерц.

— Да, — с усмешкой кивнул Хольц. — Но не считаете же вы, что я нарушу приказ рейхсфюрера?!

— От имени рейхсфюрера я отменяю этот приказ, — проговорил фон Хепп с прусской солдафонской интонацией.

— Отменить распоряжение рейхсфюрера может только он сам, — высокомерно возразил Хольц, — или фюрер. Но фюреру, конечно, не до вас и не до ваших бумаг. Он читал их в Майбахе, просил передать вам благодарность и восхищение, однако сейчас…

— Вам не поздоровится, Хольц, — с тихой угрозой проскрипел фон Хепп.

— Скоро нам всем не поздоровится, — радушно улыбнулся штандартенфюрер в ответ. — Единственное, что я могу сделать, господа, — это попробовать связаться с рейх-сфюрером в Любеке и доложить ему о ваших требованиях.

— Так докладывайте! — рявкнул фон Хепп.

— Осторожнее, оберштурмбаннфюрер… Отдохните пока, выпейте коньяку. Экономить его вроде незачем.

Хольц отсутствовал больше четырех часов. Вернулся он притихшим, извинился и объяснил, что рейхсфюрер был занят важнейшими переговорами о мире, но только что Хольц с ним говорил и получил новый приказ: вручить документы Мерцу и фон Хеппу и обеспечить их вылет во Фленсбург. Чемоданчик с бумагами находился у Хольца. Он тут же стал звонить на аэродром Гатов.

Дозвонившись, он долго слушал, в ярости бросил трубку на аппарат и выругался:

— Черт!

— Что такое? — спросил фон Хепп.

— Гатов обстреливают русские. Он не может ни принимать, ни отправлять самолеты.

— Мы в капкане?

— Похоже на то… Но не падайте духом, прорвемся, мы люди СС…

Хольц позвонил куда-то по внутреннему телефону, и через минуту в кабинете появился седеющий сутулый человек с папкой под мышкой, представленный как инженер Штайн.

Штайн достал из папки план центральной части Берлина, расстелил на столе.

— Смотрите, господа, вот Шарлоттенбургершоссе. Здесь памятник в честь победы над Францией в тысяча восемьсот семьдесят первом…

— Без исторических экскурсов, если можно, — оборвал его Хольц. — Что вы предлагаете?

— Если вырубить эти ряды деревьев и убрать фонарные столбы, на магистрали сможет сесть небольшой самолет.

— Типа «Физелер-Шторх»? — странным тоном осведомился фон Хепп.

— Да-да, именно «Физелер-Шторх», — согласился инженер.

— Этого я и боялся, — пробурчал оберштурмбаннфюрер.

— Это единственный способ выполнить прямой приказ рейхсфюрера, — назидательно сказал Хольц. — Роты СС будет достаточно — я имею в виду, чтобы мобилизовать на эту работу гражданское население. К утру справимся… Я вызову самолет из Рехлина.

— Я лично буду руководить расчисткой улицы, — проговорил фон Хепп.

Хольц исподлобья покосился на него:

— Как вам будет угодно, оберштурмбаннфюрер.

— Я с вами, — поднялся со стула Мерц.

— Нет, Генрих. Вы слишком ценная фигура, — ответил фон Хепп. — Если я погибну, меня заменить нетрудно. А кто окончит ваш великий труд? Поспите немного, пока есть возможность.

В присутствии других фон Хепп не мог выразиться яснее. Мерц не упрямился. Он смертельно устал (его земная оболочка смертельно устала!) и был рад выпавшему шансу отдохнуть до утра. В ожидании Хольца они с фон Хеппом дремали, сидя на неудобных стульях, но разве можно сравнить это с тремя-четырьмя часами полноценного сна! А Мерц нуждался в сне так же, как и обычный человек…

Едва Хольц, фон Хепп и Штайн ушли, Мерц растянулся на узком диване, подложив под голову чемоданчик с документами. Но переутомление было слишком сильным: сон не приходил. Удастся ли вырваться из осажденного Берлина на миниатюрном самолетике, ползущем на высоте, доступной для винтовочных пуль русских солдат? Смутные видения недавнего прошлого и ближайшего будущего одолевали Генриха Мерца.

 

18

24 апреля 1945 года

Берлин

Утро

Орел на памятнике в честь победы над Францией в забытой войне девятнадцатого века распластал крылья над Шарлоттенбургершоссе, недалеко от Бранденбургских ворот и имперской канцелярии. Штандартенфюрер Хольц и Эберхард фон Хепп сбивались с ног, организуя расчистку улицы с помощью роты СС и согнанных из подвалов местных жителей.

Никакой техники вроде бульдозеров и тракторов не было, на ее поиск, приведение в рабочее состояние, доставку попросту не хватало времени. Даже обычных бензопил нашли всего около десятка, а требовалось вырубить множество деревьев и выворотить уйму фонарных столбов.

Два раза снаряды падали на расчищенные квадраты магистрали. Трупы убитых осколками торопливо оттаскивали в стороны, дымящиеся воронки засыпали землей.

К шести часам утра из всеобщего хаоса начала формироваться прямая как стрела посадочная полоса. Полностью передоверив руководство фон Хеппу, Хольц поспешил в подвал имперской канцелярии и по единственной уцелевшей телефонной линии соединился с комендантом аэродрома Рехлина генералом Ледером.

— Хайль Гитлер! Говорит штандартенфюрер Хольц. Нам удалось расчистить участок Шарлоттенбургершоссе у памятника победы, там может сесть «Физелер-Шторх»…

— Я готов выслать самолет, — устало ответил генерал.

— Имейте в виду, что ваш пилот останется здесь, в Берлине…

— Не беспокойтесь об этом, штандартенфюрер. Самолет будет пилотировать Ханна Бек. Она мечтала в эти трудные минуты быть рядом с фюрером, вот ее мечта и сбудется…

Хольцу показалось, что Ледер как-то загадочно хрюкнул в трубку. Неужели он усмехается? Нет, не может быть. Просто помехи на линии.

Эту догадку штандартенфюрера подтвердило то, что в следующую секунду связь оборвалась и трубка мертво замолчала. Последняя линия перестала действовать.

«Физелер-Шторх», ведомый летчицей-спортсменкой Ханной Бек, приземлился на Шарлоттенбургершоссе в 8.30 утра. Фон Хепп уже разбудил Мерца, и они наблюдали за рискованной посадкой от главного подъезда имперской канцелярии.

— Пошли, — сказал оберштурмбаннфюрер.

Окончание слова заглушил свист снаряда и ужасающий грохот взрыва. Фон Хеппа защитила колонна, его только оглушило и слегка контузило. Он выскочил на ступени и увидел лежащего навзничь окровавленного Мерца, вцепившегося мертвой хваткой в ручку чемоданчика с документами. Фон Хепп упал рядом на колени:

— Генрих! Генрих! — Он тряс Мерца за плечо, но тот не шевелился и не реагировал.

Оберштурмбаннфюрер поднял голову, поискал взглядом Хольца, который уже спешил к месту взрыва.

— Хольц, врача, скорее! — заорал фон Хепп.

Кивнув, штандартенфюрер умчался в подвалы на поиски врача и вернулся спустя несколько минут в сопровождении доктора Вейдлинга.

После осмотра раненого врач сообщил:

— Его дела очень плохи. Множественные осколочные ранения, обильная кровопотеря, контузия. Трудно сказать, выживет ли он. Покой, полный покой! Необходимо перенести его в подвал, где я смогу более тщательно его осмотреть, и тогда…

— Мы собирались эвакуировать его из Берлина на самолете, доктор, — сказал фон Хепп.

— Что?! — Вейдлинг округлил глаза. — Если хотите убить его, пожалуйста!

— Никаких шансов?

— Ни единого! Видимо, понадобится ряд сложных операций…

Мерц застонал. Фон Хепп склонился над ним. Превозмогая боль, отчаянным усилием воли Амма удерживаясь в сознании, Мерц шептал:

— Летите один, Эберхард… Берегите документы… Со мной все будет в порядке, обещаю… Вскоре свяжусь с вами по нашим каналам…

Он отключился. Фон Хепп обрушился на врача:

— Чего вы ждете?! Людей, носилки, живо! Хольц смотрел на раненого с сомнением:

— Оберштурмбаннфюрер, чем лечить его в подвалах имперской канцелярии, проще сразу пристрелить. Не сегодня-завтра тут будут русские. Представляете, что они сделают с теми, кого найдут в этих подвалах?

— Да, — согласился фон Хепп. — Хольц, в телефонном разговоре рейхсфюрер подтвердил вам мои полномочия? Хольц наклонил голову.

— Тогда, — продолжал фон Хепп, — слушайте и запоминайте распоряжения от его имени. В подвалах окажите доктору Мерцу только первую помощь, сделайте необходимые операции… Потом подберите ему документы и переведите в гражданский госпиталь.

— Под бомбежками? Это опасно!

— А оставаться здесь — смерть! Хольц немного подумал:

— Мне кажется, оберштурмбаннфюрер, не совсем разумно снабжать доктора Мерца документами гражданского лица. Он не похож на бюргера, и это вызовет подозрения у разведки противника. Не лучше ли сделать его младшим офицером вермахта — не выше лейтенанта? К тому же тогда мы сможем поместить его в военный госпиталь. Там и медикаменты, и уход, и обслуживание…

— Вы правы, — признал фон Хепп, быстро прикинув «за» и «против».

Появились двое санитаров с носилками и доктор Вей-длинг. Фон Хепп надеялся, что Мерц еще ненадолго придет в себя, но такого не случилось. Оберштурмбаннфюрер взял чемоданчик с документами и отсалютовал.

— Мы еще встретимся, Генрих.

Попрощавшись с Хольцем, фон Хепп быстро зашагал к замершему на полосе «Физелер-Шторху» — самолет уже развернули в стартовую позицию, двигатель рокотал. Оберштурмбаннфюрер поднялся в кабину. По неизвестной ему самому причине он не чувствовал усталости (а по всем человеческим меркам ему полагалось упасть и уснуть), только злость и желание отомстить всему миру. И он отомстит! На его стороне сила, превосходящая все известное на Земле…

Фон Хепп оглядел приборы, отметил уровень масла, бензина, выпустил закрылки и добавил газ. Самолет покатился по полосе, оторвался от земли и стал набирать высоту.

«Физелер-Шторх» пару раз обстреляли во время перелета до Рехлина, однако все обошлось. А на аэродроме Рехлина, где еще не велось боевых действий, оберштурмбаннфюрер пересел в комфортабельный, обладающий хорошей высотой, скоростью и дальностью полета «Юнкерс-390». Здесь он мог расслабиться и подумать о том, как все складывалось бы, если бы не злосчастный снаряд, разорвавшийся рядом с Генрихом…

 

19

Лето, 1948 год

Лондон

«Дорогой синьор Моссаро!

Вероятно, Вы обеспокоены моим долгим молчанием. В самом деле, я не писал Вам уже три месяца, и Вы имеете право спросить: что произошло? Просто мне нечего было Вам сообщить, но сейчас наши дела налаживаются. Я ездил договариваться о закупках оборудования для клиники. Переговоры уже закончены, и вскоре я смогу продолжать работу с большей эффективностью. Но на Ваше предложение сосредоточить всю активность в едином центре, находящемся в Вашей стране, я снова вынужден ответить отказом. Причины этого следующие. Здесь, в Лондоне, я общаюсь с учеными, занимающимися исследованиями по близкой тематике, у меня превосходные возможности для расширения лабораторий, оснащения их новыми приборами и материалами. Проблема же, заставляющая Вас волноваться (моя личная безопасность и безопасность Объекта-1), по-прежнему под моим полным контролем. Мои официальные исследования вирусной природы рака предоставляют для этого хорошие условия. К тому же именно здесь, в Англии, я могу проводить и другие мероприятия, которые стали бы весьма затруднительными, живи я за тысячи миль отсюда, — я имею в виду помощь нашим старым друзьям, поиск и укрепление новых связей.

Теперь о главном. Пожалуйста, пришлите с человеком, который доставит Вам это письмо, подробный отчет о ходе работ над Объектом-2. Очень жаль, что эти работы нельзя развернуть в Англии, но Вы же знаете, что их специфика не обеспечивает должного прикрытия.

Вы спрашивали, не нужны ли мне деньги. Пока нет, но, когда мы перейдем ко второму этапу программы, миллион или два фунтов стерлингов не помешают. Их можно будет перевести через Ваш банк обычным порядком.

Остаюсь преданный Вам проф. Э. Андерсон».

Мерц отложил авторучку, перечитал текст письма Эберхарду фон Хеппу и остался недоволен. Слишком мало информации можно так передать. С другой стороны, ему как воздух необходим отчет по Объекту-2 (под этим кодом подразумевалась разработка средства против вируса «Илзе»).

Поколебавшись, Генрих все же запечатал письмо. На конверте он ничего писать не стал — послание уйдет не по почте.

 

20

Весна, 1960 год

Москва

Рутинная работа… И кому только она нужна! От этих пыльных архивов у кого угодно голова кругом пойдет.

Лейтенант КГБ Александр Волков, начинающий сотрудник этого серьезного ведомства, рылся в архивах вторую неделю. Ему было поручено разобрать папки, относящиеся к периоду окончания Великой Отечественной войны. Конкретно Волков должен был рассортировать дела немецких граждан, которые по какой бы то ни было причине попадали в поле зрения советской контрразведки в послевоенном Берлине, но затем были отпущены восвояси, так как против них ничего не обнаружилось. Поначалу он работал не один, а с капитаном Сухаревым. Но тот, подметив, что новичок — парень серьезный и педантичный, убедил руководство в способности лейтенанта работать в одиночку.

Сейчас перед Сашей громоздились три башенки папок. Одна — высокая — с личными делами тех, кто по сей день живет в ГДР, другая — поменьше — дела тех, кто раньше или позже перебрался на Запад, и третья — самая маленькая — те, чье местонахождение неизвестно. Собственно, третьей башенки вообще не должно было быть. Комитет государственной безопасности почитал долгом пристально наблюдать за всеми, кто хоть раз оказывался в сфере его заинтересованности, виновен человек с позиции КГБ или нет. Разумеется, речь шла не о слежке: агентов не хватит за всеми следить. Но проводились периодические консультации с немецкими товарищами из «Штази», ненавязчиво выяснялось: а где этот? а тот чем занят? Увы, случались и проколы, отсюда и третья башенка.

Работа, казавшаяся Саше Волкову бесполезной, на самом деле имела глубокий смысл, посвящать в который лейтенанта не торопились. Это был первый этап широко задуманной операции «Ринг». Суть ее выглядела так. Не каждый из граждан Германии, выпущенных на свободу советскими контрразведчиками, был так уж безупречно чист и совсем не заслуживал хотя бы пяти лет в сибирских лагерях. Специалисты НКВД с легкостью и ангела подвели бы под срок, тем более немца. И некоторым приходилось покупать себе свободу ценой информации. Другими словами, они шли на сотрудничество с Советами и выбалтывали секреты.

Кое-кто из этих людей проживал ныне на Западе и занимал немалые посты. Когда Саша закончит свою работу и вторая башенка (переехавшие в ФРГ и другие западные страны) будет изучена руководством, к части таких высокопоставленных лиц подойдут агенты КГБ с целью вербовки, шантажируя разоблачением их связей с НКВД в прошлом. Ударной точкой замысла являлось то, что многие из выданных тайн касались коммерческих интересов крупнейших германских концернов, существующих и поныне. И вот если администрация концерна Игрек узнает о том, что поддерживаемый и финансируемый ею политик Икс в свое время нанес этому концерну огромный ущерб, сотрудничая с НКВД (а не сотрудничает ли с Советами и теперь?), вот тут-то вышеназванному господину всерьез не поздоровится.

А в основании этой хитроумной пирамиды шантажа лежала кропотливая возня в архивной пыли пребывающего в неведении Саши Волкова. Имейся у КГБ в тысяча девятьсот шестидесятом году хоть один компьютер, все было бы сделано за пару часов. Но компьютера не имелось, и Саше дали целый месяц.

У него в глазах рябило от черно-белых фотографий Гансов, Фрицев, Дитеров и Карлов, от мелкого текста, от бесчисленных сносок и примечаний, иногда на немецком языке, которым, правда, Саша, владел отлично. Сотрудница архива Леночка жалела его, заваривала чай, бегала в буфет за бутербродами, и все же к концу дня Саша возвращался домой с больной головой и красными, опухшими глазами.

Около полудня двадцать шестого мая он раскрыл очередную папку.

«Ганс Вессер, — прочел он под фотографией мужчины в армейской пилотке, — лейтенант вермахта, в боях на Восточном фронте не участвовал… Послужной список… Был обнаружен выздоравливающим после тяжелого ранения в военном госпитале Шенеберг 15 мая 1945 года… Освобожден 23 октября 1945 года…»

— Так, так, — бормотал Саша, листая страницы дела. — Это все пропускаем, лабуда… Ага, вот. Местопребывание в настоящее время не установлено… Кандидат в третью башенку, шут их всех побери…

Саша захлопнул было папку, но какая-то не поддающаяся определению сила властно заставила его вновь вглядеться в фотографию Ганса Вессера.

Неужели он знает этого человека? Где, при каких обстоятельствах мог он встречаться с ним? Нет, наваждение. Как будто незнакомое лицо. И все же…

Что-то большое, могучее, причиняющее боль пыталось всплыть из-подо льдов в памяти лейтенанта Волкова. Что-то связанное с настолько страшным, что этот ужас, даже само предчувствие ужаса загоняло готовое проявиться воспоминание вглубь.

Эти глаза человека на фотографии… Саша почувствовал, как сиденье стула уходит из-под него. Снимок вдруг перестал быть простым черно-белым снимком, он обрел плоть. Перед Сашей стоял живой человек, необычайного, прямо-таки гигантского роста, и Саша смотрел на него снизу вверх… Нет, рост у него был нормальный, выше среднего, это Саша был очень мал. Ему исполнилось… Семь лет? Восемь? А этого человека звали не Ганс Вессер. Его звали…

 

21

Маму Саши Волкова, Марию Владимировну, привезли в Бухенвальд из женского концлагеря Равенсбрюк вместе с маленьким сыном в июле сорок четвертого. И хотя понятно было, что ничего хорошего от перевода ожидать не приходится, Мария Владимировна, когда-то бывшая настоящей русской красавицей, а теперь осунувшаяся и подурневшая от горя и слез, заставляла себя верить, что перемен к худшему уже не будет — хуже некуда. Она ошибалась и в глубине души знала, что ошибается, но добровольное заблуждение поддерживало в ней иссякающие жизненные силы.

На новом месте Мария Владимировна сразу ощутила, что из одного ада угодила в другой, еще беспросветнее. Среди узниц, с которыми ее поселили, бродили жуткие слухи о кошмарах, творящихся в блоке сорок шесть, обнесенном двойным рядом колючей проволоки. Подходить к блоку строжайше запрещалось под страхом смерти. Те, кого уводили туда, никогда не возвращались — а уводили чаще всего из барака, где содержали и Марию Владимировну. В наибольший ужас ее повергало то, что у заключенных женщин не отбирали детей, отправляли в блок сорок шесть вместе с ними. (Доктора Динг-Шулера интересовало влияние наследственных факторов на сопротивляемость организма, о чем Мария Владимировна, естественно, догадываться не могла)

А маленький Саша радовался тому, что живет вместе с мамой, что сносно кормят и не бьют…

Несмотря на то что его детство в последние годы проходило сначала на немецкой фабрике, где работала вывезенная из России мать, а потом в концлагерях, куда она попала за какую-то провинность, мальчик был не по годам развитым, наблюдательным и сообразительным. Немецкую речь он усваивал наряду с русской, и если не совсем понимал, почему заключенные панически боятся штурмбаннфюрера Шульце или оберфюрера Попендика, исходящая от этих людей волна холодной угрозы действовала и на него.

В Равенсбрюке, согласно правилам, он жил отдельно от матери и был счастлив, что в Бухенвальде они вместе…

В тот день, последний день жизни Марии Владимировны, в барак вошли несколько человек, среди них Шульце и Динг-Шулер. Но Саша инстинктивно угадал, что распоряжаются не они и даже не здоровенный тип в форме оберштурмбаннфюрера (Саша уже разбирался в знаках различия), а очень молодой господин с красивым интеллигентным лицом.

Вошедшие с любопытством оглядывали узниц.

— Рекомендую вот эту, доктор Мерц, — обратился к молодому господину Динг-Шулер, указывая стеком на Марию Владимировну. — Стопроцентное здоровье! При испытаниях «Илзе» не будет фоновых искажений. — Мерц кивнул. — К тому же у нее есть сын, а ведь нам понадобится ребенок.

— Вот он, Генрих. — Фон Хепп поманил Сашу рукой. — Эй, иди сюда!

Саша робко подошел. Генрих Мерц склонился над ним, заглянул в лицо, и Сашу повлекло чудовищное притяжение даже не этих завораживающих глаз, а той бездны, что скрывалась за ними. Это длилось вечность…

Наконец Мерц выпрямился.

— Нет, — небрежно бросил он. — Этот не подойдет, хи-ловат… Давайте вон того, крепенького. Я не хочу проводить демонстрацию на ослабленных объектах, это снизит эффект. А женщину берите.

— Пойдемте в следующий барак, господа, — пригласил штурмбаннфюрер Шульце. — Нам надо еще выбрать мужчин.

И они ушли, а следом явились охранники и увели Марию Владимировну. Она не плакала, только на прощание крепко прижала к себе Сашу:

— Ничего не бойся, сынок. Я вернусь.

Она не вернулась. Она и не могла вернуться.

 

22

Удушающая хватка памяти отпустила лейтенанта Волкова. Он снова увидел себя в реальности, в тысяча девятьсот шестидесятом году, в полутемном помещении архива КГБ СССР. Но теперь он твердо знал, как зовут человека на фотографии. Генрих Мерц.

Нужно немедленно доложить руководству…

Капитан Сухарев встретил Волкова приветливо:

— Проходи, садись, Саша… Как там твои фашисты? Не свихнулся еще от них?

— Товарищ капитан, — взволнованно заговорил Волков, — я узнал… Опознал по фотографии нацистского преступника.

Ничего не добавляя, он вручил капитану папку с делом Ганса Вессера. Сухарев раскрыл ее:

— Вот этот… Лейтенант вермахта? Так, на Восточном фронте не воевал, дальше…

— Да нет, товарищ капитан, — горячо перебил Саша. — Никакой он не лейтенант и не Ганс Вессер. Капитан нахмурил брови:

— Так кто же он?

— Генрих Мерц. Я не знаю его звания в СС… Может быть, он вообще не из СС, но, когда он приезжал в Бухенвальд, перед ним стелился сам штурмбаннфюрер Шульце. Я лично видел, как он отбирал заключенных для экспериментов в блоке сорок шесть.

Сухарев достал пачку «Беломора», продул гильзу, размял папиросу, закурил:

— Не ошибаешься ли ты, Саша? Ты был ребенком тогда.

— Я не ошибаюсь, товарищ капитан, — отрубил Волков. — Мерц отправил в блок сорок шесть мою мать. Пыхтя папиросой, Сухарев молчал.

— Это очень серьезное дело, товарищ лейтенант, — сказал он, напустив полкомнаты дыма. — Я доложу наверх. Возможно, будет принято решение связаться с немецкими товарищами. Но сам понимаешь, на основании одного твоего заявления…

— Это Мерц, — упрямо гнул свое Саша. — Если я даже имя его запомнил лучше, чем таблицу умножения, как же я мог забыть его внешность?

— Да… да. — Капитан вновь скрылся за сизым облаком. — Я-то знаю тебя, но начальство не знает. Оно верит фактам — а как же иначе? А факт у нас с тобой один — показания свидетеля, который видел этого Мерца…

— Мерца!

— Мерца пятнадцать или шестнадцать лет назад, однажды в детстве… Слабовато.

— Сделайте запрос, товарищ капитан, — настаивал Саша.

— Запрос я сделаю, я обязан его сделать. Подай письменный рапорт на мое имя.

— Если прикажут, я готов поехать в ГДР и помочь немецким товарищам в розыске преступника.

— Шустрый ты, — чуть усмехнулся капитан. — Вот когда прикажут, тогда и поедешь. А пока возвращайся в архив и выполняй текущее задание. Вопросы есть?

— Нет, товарищ капитан.

— Свободен.

 

23

Долгих два месяца Саша Волков плохо спал, он даже ухитрился схватить взыскание за опоздание на службу, чего с ним никогда прежде не случалось. Когда его вызвал наконец капитан Сухарев, сердце Саши стучало так, что едва не оборвалось.

В кабинет капитана он вошел, стараясь выглядеть невозмутимым, как и полагается офицеру КГБ.

Сухарев сидел в кабинете один. По его мрачному лицу Саша сразу догадался, что хороших новостей не будет.

— Вот что, товарищ лейтенант, — официально начал капитан. — По твоему заявлению относительно Ганса Вессера…

— Мерца…

— Относительно Ганса Вессера, — повторил капитан, повышая голос, — проведена тщательная проверка. Выводы нашей контрразведки, занимавшейся им в сорок пятом, полностью подтвердились. Но мы этим не ограничились и подключили немецких товарищей. По нашей просьбе они копнули биографию Ганса Вессера. Она подлинная, Саша. Если тебе интересно, можешь посмотреть их материалы.

— Если позволите, товарищ капитан. — Готовность к подобному повороту не смягчила разочарования Саши. — Но ведь Вессер исчез после освобождения…

— Так не он один, — передернул плечами Сухарев. — В послевоенной неразберихе многие затерялись. Не исключено, что Ганс Вессер и сейчас проживает где-то в ФРГ или другой стране. Никаких оснований искать его у нас нет. Ни у нашего правосудия, ни у правосудия ГДР не имеется претензий к герру Вессеру.

— Это касается Вессера, — сказал Саша. — А Генрих Мерц?

— Запрашивали и о нем, конечно. Действительно, был такой ученый, врач, окончил Гейдельбергский университет. По некоторым данным, сотрудничал с нацистами…

— Так это он! — закричал Саша, забывая, где находится и с кем говорит.

— Может быть, — поморщился капитан, не сочтя, однако, нужным одернуть лейтенанта, — возможно, этот Мерц и тот, что приезжал в Бухенвальд, — одно и то же лицо. Только загвоздка в том, что этот Мерц погиб в сорок пятом при бомбежке Берлина.

— Но он точно погиб? — недоверчиво прищурился Саша.

— Точно знает один Господь Бог, как попы говорят. Бормана до сих пор найти не могут, а тут какой-то Мерц, про которого толком ничего и не известно… Короче, Саша, этот вопрос закрыт.

Волков понуро опустил голову. Капитан подошел к нему, отечески положил руку на плечо:

— Да понимаю я все, Саша. Тяжело тебе. Мать на твоих глазах… Но не могу я больше ничего для тебя сделать, понимаешь? Не вправе!

— Понимаю, товарищ капитан. Разрешите идти?

— Иди… А это возьми. — Сухарев протянул лейтенанту картонную папку без наклейки. — Сведения немецких товарищей.

Когда Саша ушел, капитан Сухарев потер гладко выбритый подбородок и в задумчивости вытряхнул из пачки «Беломора» две лишних папиросы. Обознался ли Волков? Все может быть… Встречаются очень похожие лица, а Волков видел Мерца лишь однажды, и то мельком. Правда, при обстоятельствах, не способствующих забывчивости…

Капитан чиркнул спичкой, заглядевшись на оранжево-синий огонек. Ошибся Волков или нет — раз руководство считает, что заниматься этим вопросом не следует, так тому и быть.

 

24

Саша Волков разложил перед собой листы из полученной от капитана папки — отдельно немецкий оригинал, отдельно перевод. Он хотел быть уверенным, что ничего не упущено, ни одному слову не придано неточного значения.

Вооружившись карандашом, он внимательно читал, отчеркивая особо примечательные места.

Таковых, на его взгляд, хватало.

Во-первых, Ганс Вессер, уроженец городка Финстерва-льде, километрах в ста пятидесяти от Берлина, был человеком одиноким — родители его погибли при пожаре, когда ему исполнилось одиннадцать лет, и мальчик воспитывался в приюте. Родственников, которые взяли бы его к себе, не нашлось. Это означало, что некому предъявить для опознания фотографию Вессера. Конечно, должны остаться люди из приюта, да где и как их искать спустя столько лет после войны?

Во-вторых, Вессер не был женат. И здесь никаких зацепок.

В-третьих, пехотный полк вермахта, где он служил, был почти полностью уничтожен в боях с американскими войсками в феврале сорок пятого, так что и уцелевших сослуживцев Вессера найти весьма непросто.

Если бы я подыскивал человека, за которого хотел бы себя выдать, рассуждал Саша, лучшей кандидатуры, чем Вессер, я бы не сумел подобрать.

Волков подчеркнул слова «выздоравливал после тяжелого ранения в берлинском военном госпитале Шенеберг».

А Мерц, по утверждению капитана Сухарева, погиб при бомбардировке Берлина в сорок пятом.

И как это странно говорил капитан: «По некоторым сведениям, Мерц сотрудничал с нацистами»… По каким еще «некоторым сведениям»? Весьма загадочная формулировка. И что означает «сотрудничал»? То, что он при гитлеровском режиме работал в какой-нибудь больнице, лечил эсэсовцев? Или то, что он проводил в концлагерях опыты над заключенными? Разница существенная, но ведь во втором случае его искали бы как нацистского преступника и, даже удостоверившись в его гибели, сообщили бы о ней именно как о гибели преступника, а не просто некоего врача Мерца.

Саша блуждал в дебрях догадок. Он не занимался специально историей Третьего рейха, более того, избегал этой темы, что вполне понятно. Но он знал, что традиционную немецкую пунктуальность нацисты довели до гипертрофированной стадии. У них не пропадал ни винтик, ни ниточка, не говоря уже о человеке. А тут вдруг столько неопределенности, да еще в деле, по-видимому, достаточно известного ученого! «Какой-то», «где-то», «по некоторым данным»…

Где, например, подлинные фотографии Мерца времен войны? Достаточно провести антропометрические измерения снимков Мерца и Вессера, чтобы установить их идентичность или различие!

«Этим вопросом заниматься не будут»… Почему, черт побери? Ищут же Бормана, Менгеле… Не потому ли, что их деяния хорошо известны? А Мерц — темная лошадка, ни у кого к нему претензий нет…

Саша даже вспотел от внезапно осенившего предположения. Он бросил карандаш на стопки листов, встал из-за стола, налил полный стакан теплой воды из захватанного графина, большими глотками выпил.

Неужели такое возможно?! Неужели…

Генриха Мерца не ищут (или не считают преступником, коль скоро он числится умершим) не потому, что он слишком незначительная фигура, и не потому, что он мало натворил, а по совсем противоположной причине! Потому что в Третьем рейхе секреты Мерца оберегались тщательнее, чем секреты того же Менгеле! Настолько тщательно, что само существование этой личности признавалось каким-то призрачным: да, вроде есть… Некто… Конкретнее? Да черт его знает… И это в помешанной на скрупулезном документировании мелочей нацистской Германии!

И никто — ни сразу после войны, ни позже — не свидетельствовал о преступлениях Мерца, даже не упоминал о нем…

Волков вернулся к столу, взял карандаш, чистый лист бумаги и крупным твердым почерком написал:

1. Я убежден, что Генрих Мерц и Ганс Вессер — одно и то же лицо, что в мае сорок пятого Мерц выдал себя за лейтенанта вермахта.

2. Я убежден, что Генрих Мерц занимался в гитлеровской Германии деятельностью настолько важной для нацистов, что его окружили наивысшей секретностью.

3. Я убежден, что Генрих Мерц жив, скрывается и продолжает свою деятельность, в чем бы она ни заключалась.

4. Я убежден, что эта деятельность представляет огромную опасность для нашей страны и человечества, что Генрих

Мерц должен быть объявлен в розыск по всему миру как нацистский преступник, изобличен и предан суду.

Рука Саши дрожала от волнения, пока он писал. Закончив, он сунул карандаш в нагрудный карман, перечитал получившийся текст и горько засмеялся в пустой комнате.

Прямо манифест! Подумаешь, «я убежден»! Эмиль Золя— «я обвиняю»… Кто обвиняет-то? Мальчишка, лейтенантишка зеленый! Для кого он писал, кто станет это читать? А если прочтут, попрут еще из органов как повредившегося рассудком. И обоснование под рукой: концлагерь, трагическое детство…

Скомкав листок, Волков бросил его в пепельницу и поджег спичкой. Пламя быстро съело тонкую бумагу.

 

25

12 мая 1968 года

Лондон

11 часов утра

Миновав торговый центр Брент-Кросс, «рено» профессора Андерсона свернул направо. За стеклами окон проплыли исторические строения Берг-Хауза и Фентон-Хауза, на средней скорости машина устремилась к Риджентс-Парку мимо музея Фрейда.

Профессор приткнул «рено» у тротуара в разрешенном для стоянки месте — он старался не нарушать правил и поменьше попадаться на глаза полиции. Шагая по аллее к условленной скамейке, где ожидал его доктор Хелмс, Андерсон вдруг поймал себя на несвойственном ему волнении. Это уж совсем по-земному… Как он сросся с обличьем Мерца!

Да, он волновался! Только вчера он перевез в подвалы своей виллы, находящейся в Стейнзе, близ Уиндзор-Грейт-парка, баллоны, содержащие культуру вируса «Илзе-12». Это был уже не промежуточный экспериментальный результат, а пробная партия продукции, готовой к полевым испытаниям.

Двадцать лет неустанных трудов, ошибок, заблуждений, внезапных озарений и снова ошибок… В превосходно оборудованных лабораториях клиники Хардинга Андерсон убедился, что в Германии он шел по ложному пути. Избранная им тогда методика позволяла культивировать вирус, обладающий лишь одним безусловным свойством: летальностью, но не отвечающий и в принципе не могущий отвечать прочим предъявляемым требованиям. Все сначала, и снова, и снова… Отсутствие человеческого материала для экспериментов страшно затрудняло работу, животные не устраивали Андерсона по многим причинам. Но теперь профессор был уверен, что труднейшая задача в принципе решена. Приближался день, когда масштабные полевые испытания подтвердят это… Андерсон по праву мог гордиться. Даже на Дамеоне в эпоху войн никто не создавал ничего подобного.

Скрыть от властей и декоративной администрации клиники (фактически принадлежащей контролируемому Андерсоном международному фонду) подлинный характер исследований было легче легкого. Считалось, что профессор занимается вирусной теорией рака, глубже мало кто вникал, а для особо любопытствующих всегда наготове были фальшивые, но очень убедительные рабочие журналы. Сам же персонал лаборатории, на герметичных стальных дверях которой хватало пугающих табличек, состоял из пяти человек. Кроме Андерсона немцем (если Андерсона-Мерца можно было отнести к немцам) был только Хелмс (штурмбаннфюрер СС, доктор медицины Кетнер, ассистировавший Мерцу еще в Германии). Остальные — Роберт Дайке, Майкл Фаррис и Фред Бэрримор — англичане, просеянные через семь сит организации «Сириус».

Эта организация, созданная Мерцем и фон Хеппом, представляла собой нечто вроде современного фашистского интернационала. Именно так, какими бы несовместимыми ни казались понятие «нацизм», основанное на теории превосходства крови и расы, и какой бы то ни было интернационал. Мерц и фон Хепп оказались перед сложной проблемой. С одной стороны, им требовалась идеология, позволяющая создать мощную, хорошо законспирированную сеть. Тут лучше фашизма ничего нельзя было придумать, это была и самая эффективная возможность использовать вовлеченных землян втемную. С другой стороны, необходимо было привлекать людей из разных стран. Мерц придумал синтетическую идеологию, включив в число арийских рас французов, итальянцев, русских… Всех, кто был ему необходим. Он охотно включил бы в это число и негров, и чистокровных индейцев, и китайцев, да кого угодно! Ему ведь было все равно, использовать ли для достижения своих целей одного землянина или другого. Цвет кожи его беспокоил менее всего. Увы, столь широкое толкование неонацизма по понятным причинам было невозможно. Приходилось держаться все же в определенных расовых рамках.

Повышенная ценность личности Майкла Фарриса для «Сириуса» обуславливалась его биографией. Получив медицинское образование (впрочем, на этом поприще Фаррис не слишком блистал), он недолго подвизался в британских спецслужбах и, следовательно, обладал подготовкой и способностями к оперативной работе. В абсолютной же преданности всех троих заветам Адольфа Гитлера, модифицированным новыми идеологами (и, разумеется, абсолютно безразличным как Мерцу, так теперь и фон Хеппу), сомневаться не приходилось.

Андерсон не рискнул бы проводить опасные испытания «Илзе», если бы не изучил заранее свойства присланного с противоположной стороны земного шара нового препарата «Роуз-3» — исцеляющего средства. На обезьянах все работало превосходно, но обезьяны — не люди, и это тревожило профессора.

Доктор Хелмс — в клетчатом твидовом костюме и кепке, с солидной трубкой вишневого дерева — сама добрая старая Англия — радушно приветствовал Андерсона. Они разместились на скамейке под сенью старого вяза. Андерсон заявил без предисловий, будто продолжая давно начатую беседу:

— Мне было бы спокойнее, если бы я сам разрабатывал «Роуз-3». Я не полностью в нем уверен.

— Такое производство не для Англии, коллега… Тут его не спрячешь, вы знаете.

— Да, — вздохнул Андерсон и посмотрел на часы. — Одиннадцать тридцать. Он вот-вот будет здесь.

Подтверждая его слова, в конце аллеи появился высокий джентльмен лет сорока, с короткой стрижкой, в светло-сером костюме. Он направился прямо к сидящим на скамейке.

— Добрый день, господа, — поздоровался он по-английски с трудноуловимым акцентом.

— Добрый день, — отозвался Андерсон, подвигаясь и освобождая место для пришедшего. — Какдоехали? Как здоровье синьора Моссаро?

— Благодарю вас, синьор Моссаро здоров. Он хотел бы получить ответы на некоторые вопросы… Вот почему я здесь.

— Понимаю, — кивнул Андерсон. — Что же именно интересует синьора Моссаро?

— Прежде всего, — прибывший вынул пачку «Кэмела», щелкнул золотой зажигалкой, — причины вашего решения испытывать «Илзе» во Вьетнаме. Столько сложностей… В Бразилии, в окрестностях Фортресса, сколько угодно диких племен, пригодных в качестве…

— Достаточно, — прервал его Андерсон. — Передайте синьору Моссаро вот что. Как бы я ни был уверен в «Илзе», первое испытание — всегда первое испытание, и существует риск непредсказуемых осложнений. Я не хочу подвергать пусть и теоретической опасности Фортресс. Есть и другая причина. Во Вьетнаме идет война, и, случись «Илзе» повести себя настолько нестандартным образом, что все выплывет наружу, русские и американцы набросятся с обвинениями друг на друга, а мы отсидимся в тени. В то же время расследование в Бразилии для нас более чем нежелательно, вы согласны?

Эмиссар наклонил голову.

— А как вы найдете подходящий пункт для испытаний? — спросил он.

— Я уже отправил в Сайгон Фарриса, — ответил Андерсон. — Он разыщет проводника по Тайнгуен, а там хоть отбавляй дикарских стойбищ. Мы же перевезем «Илзе» вместе с грузом медикаментов. Много места баллоны не занимают, к тому же багаж гуманитарных миссий не досматривается.

— А ваш отход? — продолжал спрашивать джентльмен в сером.

— В Тонкинском заливе нас должна ждать подводная лодка. Место мы уточним дополнительно, но скорее всего где-то возле устья реки Ка, подальше от Седьмого флота США. Не хватает еще, чтобы нас выловили американцы. Лодка доставит нас в Австралию, откуда мы морем — так надежнее, чем самолетом, — доберемся до Бразилии. Над деталями этой схемы предстоит поломать голову синьору Моссаро… Впрочем, мелочи мы согласуем после получения сведений от Фарриса.

— Еще одно, — проговорил посыльный фон Хеппа, — Синьор Моссаро хочет знать: вы категорически исключаете возможность возвращения в Англию при любом исходе операции?

— Конечно, категорически, — удивился Андерсон. — Ведь наша гуманитарная миссия будет считаться погибшей… И горе нам, если кто-то заподозрит обратное!

 

26

7 июня 1968 года

Ханой, Северный Вьетнам

Торгпредство СССР

8 часов утра

«Совершенно секретно. Принято от источника Бамбук в Сайгоне на волне „Дельфин“ в 6.30 утра 7.06.68. Расшифровано в 7.45 утра 7.06.68.

В предыдущем обзорном докладе я информировал о появлении в Сайгоне лондонского врача Майкла С. Фарриса, ведущего переговоры с властями о направлении британской гуманитарной миссии в Конкуонг. По агентурным сведениям, упомянутый Фаррис вступил в контакт с представителями местных криминальных структур и в частности — с распространителями наркотиков, действующими во внутренних областях страны и хорошо знающими плато Тайнгуен. Агент Рикс сообщает, что Фаррис интересовался возможностью изготовления подробных карт плато Тайнгуен, в особенности районов, примыкающих к 19-й параллели. Принимая во внимание вероятность того, что Фаррис зондирует почву для заброски агентуры на территорию На-родно-Демократической Республики Вьетнам, прошу срочных инструкций. Наблюдение продолжаю. Бамбук».

Капитан КГБ Александр Игнатьевич Волков (прикрытие — торговый представитель СССР в области сельскохозяйственной техники) машинально сложил шифровку вдвое, сдавил ногтями линию сгиба и превратил в идеальную прямую. Источнику Бамбук вменялась в обязанности агентурная слежка за прибывающими в Сайгон иностранцами (не из США, против американцев работала другая сеть). Надо отдать ему должное, он хорошо поставил дело. Его платные информаторы имелись и в преступной среде, и в южновьетнамской армии, и в деловых кругах, и даже в околоправительственных. В таких условиях, усмехнулся про себя Волков, западным спецслужбам приходится туговато. Каждый шаг их сотрудников становится известным КГБ…

Платили Бамбуку немало, но расходы окупались. Только два месяца назад была сорвана крупная операция британской разведки против СССР. И вот — опять англичане суют свой нос, никак не могут пережить поражение? Маловероятно. Профессионалы такого класса не наступают дважды на одни и те же грабли. Тогда кто же он, этот Майкл Фаррис?

Получив предыдущий доклад Бамбука, где фамилия Фарриса фигурировала впервые (в ряду прочих, без каких бы то ни было комментариев), Волков запросил Москву. В ответе о Фаррисе говорилось мало. Врач-эпидемиолог, гуманитарная миссия — и все. Похоже, специалисты КГБ почерпнули свои сведения из английских газет. Но и не было тогда резона подробно заниматься личностью Фарриса… Теперь ситуация меняется.

Следуя укоренившейся привычке излагать свои размышления в письменном виде (так получалось нагляднее), Волков вытащил из кармана авторучку и достал из ящика стола лист бумаги. Только один, второй он никогда не подкладывал — по нему с помощью техники можно восстановить текст на первом. Сейчас это значения не имело, но таков был профессиональный рефлекс.

Волков начал быстро писать.

«1. Кто такой Фаррис? Разведчик, темный бизнесмен или наркоделец, ищущий новые контакты?

2. Как с ним поступить?

А. Немедленно ликвидировать под видом ограбления. Если это все же повторная попытка английской разведки, они поймут предупреждение и отстанут. В противном случае мы ничего не теряем.

Б. Подвесить плотную слежку. Плюсы — дополнительная информация, которая может оказаться важной. Минусы — риск засветить сеть Бамбука.

В. Похитить и допросить с последующей ликвидацией».

Капитан внимательно изучил пункты получившейся схемы. Параграф «В» пункта 2 он вычеркнул почти сразу: хлопотно, а если что-нибудь сорвется, английский МИД поднимет вой на весь мир. Оставались параграфы «А» и «Б», и в течение следующих минут раздумий капитана Волкова жизнь англичанина висела на волоске.

К счастью Фарриса, параграф «А» был вычеркнут как лишающий доступа к информации (и сохранен в уме как экстремальный вариант).

Волков вызвал шифровальщика Митю Доронина. Тот явился с неизменным блокнотом и мягким карандашом:

— Здравия желаю, товарищ капитан.

— И тебе того же… Пиши, это для Бамбука. Так… «Касательно М. С. Ф. Взять под наблюдение, докладывать регулярно по сетке „Б“. Сфотографировать объект, а также всех лиц, с которыми он вступит в контакт. По возможности выяснить их данные, передавать вместе со снимками незамедлительно по каналу „Тропа“. Так, что еще… Нет, все, конец. Зашифруй и передай немедленно.

— Есть! — Митя лихо повернулся и вышел из кабинета.

 

27

7 июня 1968 года

Сайгон

Станция радиоперехвата ЦРУ «Сан Кинг»

8 часов 50 минут утра

Шторы были задернуты, чтобы уберечь тонкую аппаратуру от лучей палящего с рассвета солнца. Лейтенант Билли Питерсон оторвал бумажную ленту, по-змеиному выползшую из устройства, которое только что приняло направленную Волковым Бамбуку шифровку. Капитан Уэсли поинтересовался из-за спины лейтенанта.

— Код прежний, Билли?

— Прежний, сэр, — широко улыбнулся чернокожий лейтенант, пробегая ленту глазами. — Сейчас мы его долбанем, как гнилой орешек…

Он подошел к дешифровальной машине фирмы «Бэрроуз» (новинка, основанная на интегральных схемах, впервые изобретенных Робертом Нойсом еще в 1959 году, но усовершенствованных до удобного практического применения сравнительно недавно) и запустил ленту в щель. Машина погудела с полминуты и выбросила карточку с текстом на русском языке. Питерсон вручил ее капитану:

— Вот, сэр. Вы читаете по-тарабарски, вам и карты в руки…

— Спасибо, Билли.

«Касательно М. С. Ф., — прочел Уэсли, — …по каналу „Тропа“…

Капитан попросил Билли сделать для него распечатку сегодняшнего радиоперехвата.

6.30. Перехвачена шифрованная радиограмма, отправленная из Сайгона.

8.50. Перехвачена радиограмма «касательно М. С. Ф.».

Первую радиограмму расшифровать не удалось, там был применен какой-то новый хитроумный код, и машины Билли Питерсона безрезультатно жужжали и щелкали. Но вторая, по всей видимости, представляет собой ответ на нее…

Русские тоже периодически меняли коды, но по другому графику.

Кто же в Сайгоне удостоился столь пристального внимания русских контрразведчиков? Кто этот М. С. Ф. и почему ему оказана такая честь?

Уэсли засунул карточку и распечатку в карман и поднялся на второй этаж в кабинет майора Томпсона. Там он кратко доложил о двух шифровках. Томпсон, невысокий полноватый человек в очках, лет пятидесяти, светлая голова и неплохой аналитик, владеющий русским языком как родным, вчитался в раскодированный текст.

— Непохоже, чтобы они-что-то замышляли, — заметил он. — Скорее, напоминает контрудар в ответ на некие действия, предпринятые противной стороной, но какой? Нами? Вряд ли. У нас нет никого с инициалами М. С. Ф., да и с чего бы вдруг к кому-то из нас повышенный персональный интерес?

— Может быть, проверить военнослужащих по инициалам, сэр?

— Не надо, — отмахнулся Томпсон. — Мы сделаем проще. Канал «Тропа» — это цепочка вьетконговских шпионов, ее контролирует работающий на КГБ местный шут, которого русские зовут Бамбуком. Думаю, первая радиограмма от него.

— И мы не знаем его кода?

— К новому еще не успели подобрать ключик, уж больно запутанный…

— Бамбук нам известен… И мы не трогаем его, сэр?

— А зачем? Он может нам пригодиться для игры. Наоборот, мы всячески поддерживаем иллюзию русских о его ценности. Например, они убеждены, что пару месяцев назад он помог им раскрыть английский заговор…

— Вот бы удивились англичане, сэр, узнай они, что планировали тут заговор, — улыбнулся капитан.

— Ну, в этой отвлекающей операции мы действовали совместно с англичанами… Но в сторону отступления. Подключив к началу канала «Тропа» наших людей, мы узнаем, какие фотографии станет передавать Бамбук, и таким образом выйдем на М. С. Ф.

— Фотографии, наверное, следует изъять? — предположил Уэсли.

— Как раз нет. Русским это не повредит, они просто переключатся на неизвестный нам канал. Да и к чему это? Пусть русские играют свою партию, а мы будем играть свою. Не исключено, что этот М. С. Ф. интересен нам не меньше, чем им. Удобнее работать вместе, нет?

Томпсон и Уэсли рассмеялись.

— Подготовьте доклад для Лэнгли, начальнику отдела «К» Роберту Классену, — добавил майор. — Как бы поименовать всю эту затевающуюся возню… Ну, назовем ее операцией «Июнь».

 

28

10 июня 1968 года

Ханой

Торгпредство СССР

Волков разложил перед полковником Бадмаевым пять фотографий, полученных по каналу «Тропа». Этот безупречно функционирующий канал использовался тогда, когда требовалось срочно доставить что-то более вещественное, чем радиограмма. В распоряжении северовьетнамских коммунистов, хозяйничающих на изрядной части территории Юга как у себя дома, имелись даже вертолеты.

К фотоснимкам прилагалась шифровка, написанная новым кодом Бамбука, Волков отдал ее Бадмаеву уже в виде русского текста.

Практически капитан Волков лично осуществлял руководство оперативной деятельностью, ему доверяли и не докучали мелочной опекой. Но сейчас Александр Игнатьевич по собственной инициативе обратился к полковнику. То, что он задумал, все равно не осуществить без санкции непосредственного начальства.

— Вот это сам Фаррис, — комментировал снимки Александр Игнатьевич. — А это члены английской гуманитарной миссии, прилетевшие в Сайгон вчера, Дайке, Бэрримор, Хелмс. И — внимание! — так называемый профессор Андерсон.

— Почему «так называемый»? — Полковник поднес фотографию к самому носу, точно надеялся, что это стереоснимок и изображение станет объемным.

— Потому что это Генрих Мерц.

Бадмаев перевел на капитана недоверчивый взгляд. Как и все, кому полагалось по службе, он знал вехи биографии Саши Волкова, в том числе и историю с опознанием Мерца в 1960 году. Но с тех пор произошли значительные политико-юридические изменения. 4 марта 1965 года Президиум Верховного Совета СССР издал Указ, а 3 сентября подтвердил его специальным постановлением. Эти документы гласили: «Гитлеровские преступники не должны избежать справедливого возмездия, где бы и как долго они ни скрывались от правосудия». Многозначительная формулировка «где бы и как долго…» фактически развязывала руки советским спецслужбам. Теперь они могли развернуть охоту за нацистами по всему миру, чем раньше занималась, пожалуй, одна лишь израильская разведка Моссад. И если до выхода Указа подобные операции проводились за пределами СССР с осторожностью, то сейчас КГБ мог опереться на могучую поддержку советского закона. Указ и постановление не только позволяли, но и прямо обязывали вылавливать нацистских преступников в любой стране. Кардинальная разница с положением, существовавшим в 1960 году.

Правда, была тут и закавыка. Генрих Мерц в списках разыскиваемых не числился, о чем полковник Бадмаев не преминул напомнить капитану.

— Ну и что же, — пожал плечами Волков. — Вот поймаем его, он нам такого порасскажет, что хватит на десяток смертных приговоров, да еще и сообщников своих выложит на блюдечке. Игра стоит свеч, Дмитрий Петрович.

— Гм-гм… — Полковник пожевал губами, снова взял в руки донесение Бамбука. Пропустив начало, он начал перечитывать третий абзац.

«Перед появлением в Сайгоне четырех английских врачей Майкл Фаррис нанял некоего Зыонг Миня в качестве проводника по районам плато Тайнгуен, прилегающим к 19-й параллели. После этого он встретился с пилотом вертолета американских ВВС сержантом Эйерсом. Зафиксировать содержание их разговора и сфотографировать Эйерса, к сожалению, не удалось».

— К сожалению, не удалось, — вслух прочитал полковник в раздумье.

— Понимаете, что это значит, Дмитрий Петрович? — Волков выключил гремящий и трясущийся вентилятор, который без толку перегонял горячий воздух. — Ясно как день, что ни в какой Конкуонг они не полетят. Зачем-то им очень надо попасть во внутренние области Тайнгуен… Вот зачем?

— Хорошо, и что вы предлагаете? — спросил полковник.

Когда Волков вкратце объяснил, что он предлагает, Бад-маев долго смотрел на него исподлобья, а потом ехидно полюбопытствовал:

— У психиатра давно были, товарищ капитан? Сходите, не пожалеете. А пока поменьше бывайте на солнце…

Волков глубоко вздохнул. Высказать идею всегда проще, чем защитить ее, но скептицизм Бадмаева лишь укрепил решимость капитана.

— Чем мы рискуем? — бросился он в атаку. — Операция начнется только в том случае, если они в самом деле летят не в Конкуонг, а на Тайнгуен. Черт, как у меня руки чешутся допросить господина Мерца!

— Вы умом подвинулись на вашем Мерце, — отрывисто обронил полковник, но тут же поспешил смягчить резкость: — Нет, я не имею в виду, что… Простите… Конечно, Бухенвальд — это серьезно… Ну а если это не тот человек? Представляете, в какую лужу мы сядем?

Капитан не стал настаивать, он избрал другую тактику:

— Никакой лужи. Мерц или не Мерц, а зачем-то англичане подбираются к девятнадцатой параллели! Что у них на уме? Провокация, диверсия, шпионаж? Мы были бы никудышными разведчиками, если бы пренебрегли долгом!

— Да, конечно. — Бадмаев был готов капитулировать. — Но вероятные международные осложнения… И потом, я обязан запросить санкцию Москвы!

— Безусловно, — охотно согласился капитан. Он отлично знал, что решение Москвы по столь непростой проблеме все равно запоздает. В таких случаях Москва предпочитала (что никогда не признавалось вслух, конечно), чтобы сотрудники на местах «руководствовались обстановкой согласно инструкции № 156 от 8.11.66». А вот уж потом — судить или награждать…

— Что до закорючек дипломатических, — сказал Волков, — тут я придумал кое-что.

— Опять придумал? — встрепенулся полковник. — О господи, вы прямо Александр Дюма какой-то. Только за его выдумки платили, а за ваши придется расплачиваться.

— Пробьемся, товарищ полковник, — улыбнулся Волков. — Не впервой, где наша не пропадала…

— Только там, где ее не было? — иронически дополнил Бадмаев. — Имеете в виду плато Тайнгуен?

Капитан хмыкнул. Он знал характер Бадмаева и чувствовал, что в душе полковник уже согласен с его предложением и сейчас ищет дополнительные аргументы, чтобы убедить самого себя. Внутри пунктуального службиста Бадмаева сидел авантюрист. В свое время он с сожалением оставил живую оперативную работу, и то лишь из-за серьезной травмы.

Возвращаясь к себе, Волков обдумывал не столько содержание разговора с полковником, сколько информацию Бамбука. Он был потрясен, увидев среди полученных снимков фотографию Мерца, хотя всегда верил в неизбежность встречи. Но что она состоится здесь, во Вьетнаме… Да и состоится ли, поправил себя капитан.

Волков вошел в кабинет и сразу надавил кнопку на столе. В дверях возникла широкоплечая фигура лейтенанта Бурцева.

— Вот что, Леня, — рассеянно проговорил капитан. — Найди-ка мне Ха Ньона, да поскорее. Не позже чем через час он должен быть в этом кабинете. Понял?

— Понял, товарищ капитан.

 

29

12 июня 1968 года

Сайгон

22 часа

Улица Нгуен Ван Лока, плотно застроенная многочисленными ресторанами, барами, казино, переливалась тысячами огней, оглушала музыкой, ослепляла нарядами сотен вьетнамских проституток

Ха Ньон вел джип на малой скорости, осмотрительно лавируя между «бьюиками» и «шевроле» подвыпивших американцев. Пунктом назначения был бар «Азиатская звезда», где, по данным Бамбука, неизменно сшивался Зыонг Минь во время наездов в Сайгон.

То, что в «Азиатской звезде» всегда можно было купить любые наркотики, не выделяло бар из остальных: товар этого сорта почти открыто продавался везде. Но «Азиатская звезда» являлась центром притяжения криминальных дельцов Сайгона среднего пошиба (крупные дельцы предпочитали респектабельный «Лунный свет»).

Ха Ньон припарковал джип на углу, прошел пешком остаток пути, раздвинул завесу из стеклянных бус, прикрывающую вход в «Азиатскую звезду», и оказался внутри. Прежде он никогда не видел Зыонг Миня, не мог помочь ему и капитан Волков: фотографию Миня Бамбук не прислал. Но он не сомневался, что найдет нужного человека.

Усевшись за столик в нише, Ха Ньон заказал пиво и принялся неторопливо потягивать его из высокого стакана. Одновременно он незаметно осматривался. Посетителей было немного: хорошо, это на руку. Некоторые были знакомы Ха Ньону: наркоторговцы, контрабандисты, сутенеры. Кое-кто из них, вероятно, мог показать Зыонг Миня за пять долларов, а за десять и прикончить его. Но Ха Ньон предпочел действовать наверняка.

Небрежным жестом он подозвал официанта, дал щедрые чаевые и расслабленным тоном потребовал:

— Кликни-ка сюда хозяина, дружок.

— Господина Фама? — угодливо заулыбался официант. — Сию минуту. Если он не занят…

— Для меня он найдет время, — самоуверенно заявил Ха Ньон.

Пару минут спустя он заметил, что его разглядывают из-за приоткрытой занавески за стойкой, а еще через минуту к столику подкатился круглый, как мяч, господин Фам.

— Что вам угодно? — Он изобразил слащавую гримасу на лоснящейся физиономии.

Ха Ньон готов был поклясться, что владелец «Азиатской звезды» изо всех сил соображает, кто к нему пожаловал — не полицейский ли, а то и хуже — агент тайной полиции Нгуена Ван Тхиеу по неведомой причине.

— Сядьте, — произнес Ха Ньон с каменным выражением лица, поигрывая мускулами под тенниской. Господин Фам подчинился. — Не волнуйтесь, я не из полиции. Я сделаю вам предложение. Если вы его примете, оно сулит вам выгоду. Если нет — неприятности.

Приторная мина сползла с лица Фама.

— Но, — забормотал он, — я не понимаю, о чем идет речь… И кто вы такой?

— Не важно, — отрезал Ха Ньон. — Проводите-ка меня туда, где мы сможем побеседовать.

Хозяин встревоженно дернулся, но стальная рука вцепилась р его запястье и пригвоздила к столу.

— Идем.

Господин Фам беспомощно огляделся. Убедившись, что помощи ждать неоткуда, он покорно встал и повел страшного посетителя в каморку за стойкой. Когда они плечом к плечу протискивались в узкий дверной проем, палец свободной руки Фама коснулся утопленной в косяке кнопки.

Ха Ньон толкнул хозяина на стул и собирался заговорить, но тут в наклонном зеркале на стене отразились двое с нунчаками, явно не понаслышке знакомые с карате. Не тратя времени на разговоры, они бросились на Ха Ньона.

Комната была слишком тесной для хорошей драки, да Ха Ньон и не имел настроения разминаться. Он перехватил руку парня, нападавшего первым, дернул к себе и вниз, мощным ударом колена разбил ему лицо и неуловимым движением свернул шею. Услышав хруст позвонков, второй охранник Фама попытался ретироваться. Ха Ньон настиг его в дверях, рубанул ребром ладони по шее и прикончил тем же способом, что и первого.

Фам в ужасе таращился на два трупа.

— Это предисловие, — спокойно пояснил Ха Ньон. — Комментарии требуются?

Фам поспешно затряс головой:

— Что… Что вы хотите?

— Мне нужен человек по имени Зыонг Минь.

— Нет… Я не могу, — простонал владелец заведения. — Если здесь с ним что-нибудь случится, меня убьют… Ха Ньон молча ждал, глядя на трупы.

— Он наверху, — прошептал господин Фам, — комната номер тридцать… Умоляю вас…

Запустив руку в карман, Ха Ньон вытащил пачку денег, отсчитал сто долларов и бросил на колени полумертвого от страха Фама.

— За беспокойство… Вы меня никогда не видели, правда?

Не дожидаясь ответа, он вышел, но не в зал, а во внутреннюю часть дома через противоположную дверь. Деревянную лестницу освещала — если тут применимо это слово — двадцативаттная лампочка. Ха Ньон поднялся на третий этаж, постоял, прислушиваясь, у двери тридцатой комнаты. Раздававшиеся оттуда вздохи и стоны вызвали у него кривую усмешку.

Из правого кармана брюк Ха Ньон извлек небольшой браунинг, отличавшийся исключительной точностью боя и производивший мало шума. Потом он тихо открыл незапертую дверь.

Лежавший на кровати мужчина возился с проституткой. Она сидела на нем верхом, спиной к Ха Ньону, мешая разглядеть лицо клиента. Ха Ньон не торопясь прицелился и всадил ей пулю в затылок. Никакой надобности в этом лишнем убийстве не было, но должны же наличествовать в работе и приятные стороны. Ха Ньон ненавидел проституток. Труп девушки свалился на пол. Голый мужчина в испуге смотрел на Ха Ньона, напоминающего гранитное изваяние с пистолетом в руке.

— Как тебя зовут? — спросило изваяние. Ха Ньон не мог позволить себе ошибиться и застрелить не того человека.

— Эй, ты что, сумасшедший?..

— Как тебя зовут?

— Ты не с тем связался, идиот… За меня тебе башку оторвут, спроси кого хочешь. Спроси, что будет с тем, кто тронет Зыонг Миня…

Ха Ньон ждал только произнесения имени, и его окончание совпало с треском выстрела. Выше линии бровей Зыонг Миня появилось круглое отверстие, голова его бессильно откинулась на подушку.

Секунду помедлив, Ха Ньон спрятал браунинг в карман и покинул комнату. Спускаясь по лестнице, он заглянул в коридоры второго и первого этажа. Все тихо. Выстрелов никто не слышал, а если кто и слышал, так не спешил вмешиваться. Если в таком месте, как это, начинают стрелять, лучше не высовывать носа из норы.

На улице Ха Ньон сел в джип и запустил двигатель. Первая часть задания Волкова выполнена, пора приступать ко второй.

 

30

На лифте Ха Ньон поднялся на одиннадцатый этаж гостиницы «Сайгон Плаза», где обычно останавливались европейские коммерсанты. Прошагав по узкому длинному коридору, он постучал в дверь номера 1123. Ответа не было. Тогда Ха Ньон достал отмычку, кинул взгляд вдоль безлюдного коридора, отпер замок и вошел.

Свет в номере не горел, хотя с улицы Ха Ньон отлично видел обратное. Либо постоялец отлучился в буфет пропустить рюмочку на сон грядущий, либо… Вьетнамец не успел додумать мысль до конца. В его спину уперлось нечто твердое, что до выяснения разумнее было считать стволом пистолета. Вспыхнули лампы под потолком. Ха Ньона грубо втолкнули в гостиную. Он обернулся и увидел перед собой человека с «вальтером» в руке, в котором безошибочно опознал по фотографии, показанной Волковым, Майкла Фар-риса. Тот подозрительно разглядывал нежданного визитера.

— Кто ты? — спросил Фаррис требовательным тоном. — Что ты здесь делаешь? И не вздумай притворяться, что не понимаешь по-английски!

Ха Ньон приветливо улыбнулся:

— Я понимаю по-английски, мистер Фаррис. Уберите, пожалуйста, эту штуку, она меня нервирует. Пистолет — не самый лучший посредник в беседе, вы не находите?

— А с чего ты взял, что я собираюсь с тобой беседовать? — Англичанин умело обыскал Ха Ньона и вытянул из его кармана браунинг. — Э, вот оно что…

— Да нет, сэр, — поморщился вьетнамец. — Я не убивать и не грабить вас пришел. У меня есть к вам деловое предложение…

— Меня не интересуют деловые предложения, — перебил Фаррис, не сводя с Ха Ньона ствола «вальтера». — Я врач, а не бизнесмен.

— Мое вас заинтересует, — невозмутимо сказал Ха Ньон, повернулся к англичанину спиной и вынул из холодильника бутылку пива. — Вам тоже, сэр?

— Черт возьми! — возмутился Фаррис.

— Так вы готовы меня выслушать?

— Выслушаю для того, чтобы решить, что с вами делать: сдать в полицию или попросту вышвырнуть за дверь.

Фаррис сел в кресло и пристроил браунинг Ха Ньона на тумбочке возле себя. Вьетнамец откупорил бутылку, налил полстакана пива.

— Чиэрс, сэр… Меня зовут Тань. Доктор Тань, еслиугодно.

— Вы считаете, этого достаточно, чтобы взламывать мой номер и врываться сюда с оружием?

— Я стучал, но вы не отозвались… Мистер Фаррис, честное слово, я отвечу на все ваши вопросы, но дайте же мне высказаться…

— Ну хорошо, — кивнул Фаррис, но пистолет не убрал. — Говорите.

— Мне известно, что вы наняли Зыонг Миня проводником по Тайнгуен…

— У вас неверные сведения, — сказал Фаррис.

— Вы сделали это напрасно, — продолжил Ха Ньон, не обратив внимания на его реплику. — Зыонг Минь — темный авантюрист. Я выяснил, что он намеревался завести вас и ваших коллег в засаду, убить и ограбить…

— Негодяй! — Возглас англичанина был непроизвольным. Ха Ньон понял, что это восклицание относится к Зыонг Миню, а не к нему.

— Не расстраивайтесь, все нетрудно исправить, и кое-что я уже предпринял, — произнес вьетнамец. — В частности, полчаса назад я застрелил Зыонг Миня из этого самого браунинга, который вас так обеспокоил.

— Вот как! — Англичанин удивленно присвистнул. — Вы впрямь сделали это? Но почему? Неужели вас настолько волнует безопасность нашей миссии?

— Ну не совсем так, — засмеялся Ха Ньон. — Видите ли, мне нужны деньги, сэр. Но в отличие от Зыонг Миня я человек честный и хочу заработать их честно. Я знаю плато Тайнгуен как собственную квартиру и хочу наняться к вам в проводники.

Фаррис покачал головой:

— А где у меня гарантии, что…

— Зыонг Минь в самом деле мертв, — прервал его вьетнамец. — Вы можете легко проверить это. Позвоните в бар «Азиатская звезда», номер я дам. Или посмотрите в справочнике, если опасаетесь подвоха. В черепе Миня застряла пуля из моего оружия. На браунинге мои отпечатки пальцев. Правда, и ваши, но поверх моих, и вы легко объясните в полиции, что отняли у меня пистолет, когда я ворвался к вам. Моя жизнь в ваших руках. Разве это недостаточная гарантия? Даже если я начну болтать в полиции о вашем стремлении попасть на Тайнгуен, на что у вас нет разрешения властей, и сговоре с Зыонг Минем, кто станет слушать голословные обвинения?

Фаррис наконец спрятал «вальтер» в карман пиджака, встал с кресла и прошелся по гостиной. Потом взял телефонный справочник, перелистал, поднял трубку телефона и набрал номер.

— Хелло, «Азиатская звезда»? Говорите по-английски, черт бы вас побрал! Мне нужен Зыонг Минь! Как это не знаете?! Еще вчера вы его знали! Какая разница, кто говорит! Король Швеции говорит!

Англичанин швырнул трубку. Похоже, история подтверждается… Но как можно верить кому-то в этой стране?!

— Ладно, — пробормотал англичанин. — Я проверю, кто вы такой.

— Врач, как и вы. Правда, не столь богатый. Могу назвать домашний адрес, координаты клиники, где работаю.

Ложь Ха Ньона невозможно было разоблачить — о надежном обеспечении легенды позаботились люди КГБ. А Фаррис думал о другом — о зыбкости гарантий вьетнамца. Вряд ли приятели убитого Зыонг Миня вызывали полицию, а нет трупа — нет и преступления.

Но не имелось и достаточных оснований подозревать Таня в двойной игре. Ему нужны деньги, он убрал конкурента — что ж тут непонятного? Так или иначе, проводник необходим. Точность карт под сомнением, и в любом случае нужен человек, знающий местность. Зыонг Миня нет, как нет и времени на поиски кого-то другого. Поневоле приходится иметь дело с этим типом, а впрочем, не все ли равно, с кем…

— Так, — проговорил Фаррис с безразличным видом. — Если мы чисто умозрительно представим, что ваши предложения меня заинтересовали… Сколько вы хотите?

 

31

13 июня 1968 года

Лэнгли, штат Виргиния

Начальник отдела «К» Роберт Классен любовно и со знанием дела разжигал знаменитую трубку, выслушивая доклад своего сотрудника, Джона Стоуна.

— Майор Томпсон утверждает, сэр, что русские плотно сели на хвост гуманитарной миссии англичан. Упоминавшийся в их предыдущей шифровке М. С. Ф., как выяснилось, — Майкл С. Фаррис, врач из Лондона, прибывший в Сайгон первым…

— А как это выяснилось? — спросил Классен, наблюдая за плавными извивами дыма в неподвижном воздухе кабинета. — По инициалам? Хотите, я вам с ходу назову троих М. С. Ф. только в командном составе наших ВВС во Вьетнаме?

Феноменальная память Классена была не менее прославлена в ЦРУ, чем его даллесовская трубка, и Стоун предпочел поверить на слово.

— Нет, не по инициалам, сэр, а по фотографиям. Агенты Вьетконга передали их русским по каналу «Тропа», а человек Томпсона переснял. К несчастью, от сопроводительного текста никакого толку. Он написан тем же дьявольским кодом, что и последние радиограммы Бамбука.

Когда в комнате стало совсем сизо от дыма, Роберт Классен протянул руку и щелкнул кнопкой кондиционера. Аппарат уютно зашумел.

— Таким образом, мы знаем только одно, — подвел итог начальник отдела «К» и сгреб в кучу разложенные на столе бумаги. — Русским чертовски интересна эта английская миссия, но вот почему… Что они затевают?

— Может быть, не вся миссия, а один только Майкл Фаррис, — заметил Стоун. — По нашим сведениям, он был связан с британскими спецслужбами. Правда, давно.

— Вот как? — Классен поднял взгляд. — Человек спецслужб — всегда человек спецслужб, даже бывший. Нет ли тут какого-то конфликта между англичанами и русскими?

— Я запрашивал англичан, сэр, — сказал Стоун, — и получил безукоризненно вежливый по форме и абсолютно лишенный содержания ответ… Если Лондон и планирует операцию во Вьетнаме, поделиться с нами информацией не торопится.

— Да, недолюбливают они нас… Но хотел бы я видеть две разведки, пусть и дружественных стран, живущие душа в душу… И все-таки мне не верится в английскую версию. Им там нечего делать.

— Тогда… Частная инициатива Фарриса, сэр?

Классен хотел ответить, что чьи бы то ни было частные инициативы редко составляют предмет внимания КГБ, но не успел. Секретарь доложил по селектору, что пришел Чарлз Макги и просит срочно принять его.

— Пусть войдет, — распорядился Классен и обратился к Стоуну: — Что-то там еще стряслось… Ставлю два доллара, что это связано с нашей историей.

— Не принимаю, сэр, — с полуулыбкой отверг пари Стоун, — потому что таково и мое мнение.

Макги вошел в кабинет, чуть сутулясь. Казалось, он побаивается, что с ним поступят так же, как в какой-то древней империи поступали с гонцом, приносящим дурные известия. Чарлз Макги не помнил точно, как именно, но как-то нехорошо.

— Сообщение от майора Томпсона, сэр. Принято десять минут назад. — Он положил перед Классеном лист голубоватой бумаги. — Я могу идти?

— Что? — Начальник отдела «К» с трудом оторвался от текста сообщения, будто читал захватывающий детектив. — А, да… Спасибо, Чарли, идите.

Макги поспешно оставил кабинет. Классен в сердцах хлопнул ладонью по столу:

— Опоздали!

— Не понял, сэр…

— Мы опоздали! Британская миссия в полном составе исчезла!

— Куда исчезла? — растерялся Стоун.

— Вы меня об этом спрашиваете? — съязвил Классен. — Ну что же, я вас удивлю: не знаю. Исчезла вместе с вертолетом, двумя пилотами, всем грузом и одним вьетнамским врачом. Пропала, провалилась в преисподнюю или взята живьем на небо — как вам больше нравится.

— Никак мне это не нравится, — пробурчал Стоун. — А самолет сопровождения? Не хотите же вы сказать, что его не было?

— Был! Но…

— Думаете, тут не обошлось без русских? — Стоун не скрывал откровенной досады.

— Откуда я знаю… Может быть, русские, как и мы, сейчас кусают локти. Я считаю, что необходимо подключить полковника Данбэра. Он должен немедленно вылететь в Корат.

— В Таиланд? Почему туда, а не в Сайгон?

— Потому что на базе «Мермаут» есть люди, которым по силам организовать поиски.

Стоун достал последнюю сигарету из пачки, взял массивную настольную зажигалку:

— Я могу расценивать это как приказ, сэр?

— Да.

— Хорошо, тогда я повидаюсь с полковником. Он отправится ближайшим военно-транспортным самолетом. И все же я осмелился бы внести некоторые коррективы.

— Давайте. Я буду рад сейчас любому самому идиотскому предложению.

На слова об идиотских предложениях Стоун обижаться не стал.

— Возможно, полковнику следует сначала посетить Сайгон и поговорить с майором Томпсоном? Тогда ему было бы проще в дальнейшем.

— Да ради бога.

Стоун немного поколебался:

— А не порем ли мы горячку, сэр, ввязываясь неизвестно во что? Девяносто шансов из ста, что вся история пустого ореха не стоит… Какая-нибудь банальнейшая контрабанда.

— Ну да, — с налета подхватил Классен, — а КГБ решил помочь сайгонской полиции в борьбе с контрабандистами… Идите, говорите с полковником, а потом зайдете ко мне снова.

Стоун ушел, а Классен набрал телефонный номер на защищенной от прослушивания линии — в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году шпионская техника еще не достигла совершенства и защита действительно работала. Начальник отдела «К» разговаривал недолго, а следствием этого разговора явилось то, что к операции «Июнь» подключилась контрразведка генерала Нгуена Ван Тхиеу.

Два часа спустя полковник Данбэр выехал в Вашингтон, а еще через три часа уже сидел в неудобном жестком кресле военно-транспортного самолета ВВС США, взявшего курс на Сайгон.

Данбэр не любил подобных приключений. Не обладая богатым воображением, он предпочитал простоту и ясность. Например, такую, какая существовала в тысяча девятьсот сорок пятом году, когда под крылом его бомбардировщика проносились улицы немецких городов. Сейчас внизу к востоку простирался океан, пучина столь же темная, как и сущность задания.

С русскими Данбэр сталкивался не впервые. Если не считать встречи на Эльбе, когда они были союзниками, полковник, которому приходилось по роду службы активно сотрудничать с ЦРУ, несколько раз принимал участие в разоблачении шпионов КГБ в Америке. Но операция «Июнь» выглядела непохожей на другие. Тут был возможен нечасто встречающийся вариант, когда не ЦРУ выступает против КГБ, а обе разведки, преследуя каждая свои цели, устремляются за неким третьим фактором. Цели русских были Данбэру неизвестны, свои цели — туманны, и такой расклад сильно смущал полковника.

Так как посадка в Сайгоне маячила в необозримом будущем, полковник предложил майору Кэлбертсону — единственному из попутчиков, с кем был немного знаком, — партию в карманные шахматы. Выигрыш оценили в пять долларов, разыграли цвет, и Данбэр двинул вперед белую пешку. К середине партии он убедился, что безнадежно проигрывает. Но полковник не был суеверен, и это не показалось ему плохим предзнаменованием.

 

32

19 июня 1968 года

Ханой

Звонок телефона внутренней связи отрывисто тявкнул в кабинете Волкова. Капитан снял трубку, послушал:

— Иду!

Он вышел в коридор, запер дверь и энергичным шагом направился к лестнице, ведущей в подвал. У большой шероховатой металлической двери с надписью «Склад торговых образцов» он отодвинул в сторону сливающуюся со стеной пластину, прикрывающую спрятанный в углублении кодовый замок, набрал сегодняшнюю комбинацию. Массивная дверь бесшумно отъехала вправо. Волков вошел, и дверь задвинулась за ним.

Он оказался в бетонированном помещении, своего рода бункере. Здесь в электрическом полумраке подмигивали индикаторы радиоаппаратуры (последние разработки секретных оборонных институтов), крутились катушки магнитофонов. В воздухе стоял низкий гул спрятанных под полом генераторов — оборудование радиоцентра не боялось постоянных перепадов напряжения и отключений в ханойских сетях.

За пультом сидели лейтенант Бурцев, шифровальщик Митя Доронин и техник-радист Володя Мазырин в наушниках.

— Как прием? — вполголоса спросил Бурцева капитан.

— Качество приема отвратительное. Волков уселся в кресло у другого пульта, жестом подозвал Доронина:

— Митя, я буду прослушивать записи…

— Да, товарищ капитан.

Волков надел наушники. Митя отошел к своему пульту, остановил бобины одного из магнитофонов, перемотал пленку назад, перекинул пару проводов на коммутационном щите.

Едва услышав слабый сигнал передатчика Ха Ньона, Волков с досадой прищелкнул языком. Расшифровать это будет непросто. Ха Ньон пользовался кодом с малой избыточностью, в котором важна каждая группа цифр, и если отдельная группа пропадала, значение целого слова или даже предложения могло остаться неясным.

Со слуха Волков переводил некоторые цифровые сочетания на русский язык, но потом запутался, плюнул и дальше уже старался разобрать только сами цифры.

Передача закончилась не предписанным кодовым знаком, а всеобщим торжеством помех. Волков снял наушники, положил на пульт. Митя напряженно корпел над расшифровкой.

— Лейтенант, радиомаяк есть? — обернулся Волков к Бурцеву.

— А как же, товарищ капитан… Четко и громко. — Он подошел к висящей на стене карте. — Вот здесь.

— И американцам слышен так же хорошо? — сердито дернул щекой Волков.

— Наверное. Ну и что? Он же не несет никакой информации.

— Ладно. — Волков крутанулся в кресле, встал, подошел к Доронину. — Как успехи, Митя?

— Да вот, товарищ капитан… — Шифровальщик передал Волкову ворох исписанных и исчерканных листков. — Начало довольно устойчивое, потом все хуже и хуже.

Капитан с кислым видом перетасовал листки:

— Я заберу это, а ты принеси в мой кабинет остальное, когда будет готово…

Вернувшись к себе, Волков позвонил Бадмаеву:

— Товарищ полковник, получена радиограмма от Ха Ньона. Текст неясен, пытаемся разобраться.

— Как только будет что доложить — сразу ко мне!

Полковник отключил связь. Волков сдержанно улыбнулся. Предложенная им операция настолько захватила Бадмаева, что он, похоже, уже считает идею своей и жалеет, что не может лично принять участие.

Митя Доронин появился через полчаса — и с неутешительными известиями. Расшифровка середины передачи состояла из разрозненных фраз, а конец пропадал совсем.

Волков взял чистый лист бумаги и попытался организовать текст передачи Ха Ньона в более или менее понятное целое. Однако приходилось ставить слишком много вопросительных знаков… Потайной радиопередатчик Ха Ньона и так-то не отличался мощностью, но, видимо, с ним еще и случилась какая-то неприятность. Может быть, зашалили аккумуляторы — в джунглях такая влажность…

Дотошно изучив свои записи, Волков поскреб подбородок. Больше отсюда ничего не выжать, надо отправляться к полковнику.

Бадмаев кивнул капитану на стул:

— Слушаю вас, товарищ капитан.

— Вот что получилось, товарищ полковник… — Волков взмахнул листом. — Тут у меня, в общем… Вы сами прочтете или мне изложить своими словами?

— Изложите.

— Есть! — Капитан оглядел текст сверху донизу так, будто надеялся наткнуться между строк на не замеченный им ранее волшебный ключ. — Начало передачи Ха Ньона вполне разборчиво. Англичане приказали ему вывести группу в как можно более уединенную и отдаленную деревню. Следуя нашим инструкциям, он подчинился и привел их в селение Ран, координаты которого подтверждаются сигналом радиомаяка. При завладении вертолетом Андерсон убил пилота Харгретта — не правда ли, узнается хватка Мерца, Дмитрий Петрович?

— Да будет тебе, продолжай…

Волков украдкой посмотрел на полковника. Да, тому и впрямь безразлично — пока! — Мерц это или нет, зато очень хочется узнать, зачем англичан понесло на плато Тайнгуен. Справедливо. С Мерцем разберемся, надо решать вопросы по мере их поступления.

— Дальше начинаются неясности, — снова заговорил капитан. — Через Ха Ньона англичане будто бы объявили жителям, что они врачи и намерены провести медицинский осмотр населения деревни и профилактические прививки. Приняли их хорошо, выделили хижину. Что произошло позже, можно в большей степени угадать, чем узнать из текста. Началось нечто вроде повальной эпидемии тропической малярии, причем она убивала людей невероятно быстро…

— Малярия? — удивился полковник. — Но это не смертельная болезнь.

— Слово «малярия» есть в тексте радиограммы, — пояснил Волков, — а перед ним — ряд пропавших слов. Так что допускаю ошибочное толкование. Но знаете, о чем я подумал, Дмитрий Петрович? А не связана ли эта странная эпидемия с теми опытами, что Мерц проводил в Бухенвальде?

— Опять Мерц, — поморщился полковник. — Да оставь ты его в покое! — Бадмаев обращался к Волкову то на «ты», то на «вы», в зависимости от эмоциональной окраски реплики. — Давай дальше.

— Англичане не пострадали, так как надели защитные костюмы, белые, типа комбинезонов… Кстати, в подтверждение моей догадки… Зачем бы им такие комбинезоны, если… Но ладно. Потом, видимо, вспыхнул какой-то конфликт или серия конфликтов… Или это случилось раньше, непонятно. Кроме плохого качества приема, он непоследовательно излагает, очень сбивчиво… Эйерс — это командир экипажа вертолета, с которым договаривался Фаррис в Сайгоне, помните? — напал на доктора Хелмса, возможно, ранил его… Дальше пропуск слов в тридцать… Мерц… Простите, Андерсон стрелял в Ха Ньона, но тому удалось бежать в джунгли. Не исключено, что он заразился… Сейчас он милях в пяти восточнее селения Ран. Непосредственно перед концом передачи, точнее перед затуханием сигнала, слышимость внезапно улучшилась, но он передавал только бессмысленные цифры, не относящиеся ни к какому коду, мы проверили. А затем при нарастании помех удалось расслышать только одно слово, открытым текстом, по-русски.

— Какое слово?

— Смерть.

Полковник исподлобья взглянул на Волкова, протянул руку. Капитан вложил в его раскрытую ладонь лист со своими записями. Бадмаев принялся читать слово за словом, делая пометки карандашом.

— Так, — тяжело обронил он. — Следовательно, главное нам известно. Англичане в настоящий момент находятся близ девятнадцатой параллели в селении Ран. Опознать их с воздуха будет нетрудно, так как они в белых защитных комбинезонах и вряд ли снимут их в очаге эпидемии. Они могут покинуть деревню, верно, а наша задача — их опередить…

— Товарищ полковник, прикажите начать операцию. Бадмаев поднялся, обошел стол. Встал и Волков. Полковник остановился напротив капитана, не говоря ни слова.

— Мы никогда не простим себе, если смалодушничаем, отменим операцию, — тихо произнес капитан. — Товарищ полковник, как офицеры и коммунисты, мы обязаны захватить и покарать нацистского убийцу.

Полковник продолжал молчать. На другой войне, завершившейся двадцать три года назад, он не боялся сумасшедших рейдов в тыл врага, в нем не было страха, когда он потерял товарищей за линией фронта и в одиночку с ножом напал на двоих вооруженных «шмайсерами» немецких солдат, обезоружил их, убил одного и на собственной спине утащил второго в качестве языка. Тогда страха не было, только злость… А теперь он боялся. Именно как офицер и коммунист — боялся неудачи, боялся гнева Москвы.

Волков ждал. Полковник отошел в угол кабинета, налил стакан воды, выпил, погрузился в заскрипевшее кресло.

— Приказываю начать операцию, товарищ капитан.

— Есть.

 

33

19 июня 1968 года

Авиабаза северовьетнамских ВВС «Хо Ши Мин»

5 километров к западу от Ханоя

На старой машине с поминутно глохнущим мотором Волков и Бурцев подкатили к дверям казармы взвода специального назначения. Волков был не в цивильной одежде торгпреда, а в камуфляжном комбинезоне.

Капитан и лейтенант вошли в казарму, толкнув шаткую фанерную дверь.

— Товарищ капитан, — отрапортовал командир взвода старший лейтенант Тарасов, — взвод к выполнению задания готов! Больных нет, отсутствующих нет…

— Знаю, — чуть улыбнулся капитан. — У тебя всегда все в порядке… Построй ребят, я объясню задачу.

Капитан прошелся взад и вперед перед строем ладных, высоких, крепких парней. Такие не подведут…

— Вылетаем на двух вертолетах к югу, — размеренно говорил он. — На цель нас выведет по радиопеленгу лейтенант Бурцев. Наша задача: высадиться в деревне и захватить скрывающегося нацистского преступника и его сообщников.

Кто-то негромко присвистнул:

— И сюда добрались, гады…

— Добрались, — холодно сказал Волков. — Вопросы есть? Нет? Очень хорошо. Командуйте, товарищ старший лейтенант.

Среди учитываемых опасностей капитан как будто не думал о странной эпидемии, обрушившейся на селение Ран. На самом деле он понимал, что, раз люди пострадали, могут заболеть и участники операции. Он считал правильной свою догадку о зловещих экспериментах Мерца. Но ему казалось, что он чувствует этого человека, Генриха Мерца, воспринимает образ его мыслей. Никогда, никогда Мерц, готовый отправить на смерть тысячи (да хоть миллионы, гори они огнем) расово неполноценных экземпляров, не подвергнет опасности собственную жизнь — так думал капитан. Есть у Мерца защитный костюм или нет, только на это он полагаться не станет. И коль скоро он применяет в деревне Ран некое биологическое оружие (зачем — спросим у него самого), значит, обладает и средством исцеления. В случае чего заставим его поделиться.

Пилоты вертолетов разгоняли двигатели, шум стоял такой, будто одновременно и асинхронно работали сотни кузнечных молотов. Бойцы взвода распределились между двумя машинами поровну. Волков и Бурцев сели в один вертолет, старший лейтенант Тарасов — в другой. Надев шлемофон, капитан приказал взлетать.

Боевые машины неслись низко над джунглями. Бурцев корректировал курс, следя за показаниями приборов. Внезапность нападения играла решающую роль в операции, и когда до цели оставалось совсем немного, Волков отдал приказ снизиться до высоты деревьев и зависнуть неподвижно.

Красная и зеленая отметки на циферблате пеленгатора Бурцева почти совпадали. Лейтенант повернулся к капитану и показал большой палец.

— Пора, товарищ капитан…

Волков вцепился в поручень неудобной скамейки, снял автомат с предохранителя.

— Вперед! — скомандовал он.

Двигатели взвыли. Удлиненные акулообразные туши вертолетов плавно и мощно устремились вверх, как неумолимые вестники апокалипсиса. Рев и грохот, достигая апогея, сметали звукоизоляционные преграды шлемофонов.

Волков смотрел вниз.

Там, за неровной линией деревьев-исполинов, открывалась страшная панорама.

Трупы, трупы везде.

Пилоты бросили машины к земле. Вертолеты висели метрах в ста один от другого, свистящие винты рубили воздух.

— О черт, — прошептал капитан.

На противоположной окраине деревни, где снова начинались джунгли, он увидел четверых вооруженных людей, форма их одежды и тип оружия не оставляли сомнений в том, что это американцы. А возле них лежал человек в белом комбинезоне! Может быть, сам Мерц…

Поворачивать назад или… Дьявол, но их всего четверо!

Да, четверо на виду. А сколько под сенью джунглей? И если атаковать, придется уничтожить их всех до единого. Никто не должен свидетельствовать, что в этой войне сражаются советские спецвойска.

Все эти мысли промчались в голове капитана за полсекунды, а в следующие полсекунды он уже принял решение. Упускать Мерца нельзя, второго случая не будет.

Может быть, если бы операцией руководил кто-то другой, он отдал бы приказ возвращаться на базу. Но перед внутренним взором капитана стоял барак Бухенвадьда, мама, бездонные глаза Мерца…

— Приказываю: атаковать. Американцев в живых не оставлять. Захватить человека в белом комбинезоне и других, тут должны быть еще четверо. Вперед!

Вертолеты прижались к крышам хижин, открылись десантные люки. На мгновение у капитана мелькнула мысль о Ха Ньоне, о том, что неплохо бы его выручить. Но он где-то в джунглях… Сначала надо расправиться с американцами (враги, империалисты, не лучше фашистов, уговаривал себя капитан), а там видно будет.

Парни старшего лейтенанта Тарасова прыгали вниз, с ходу открывая ураганный огонь. Конечно, покончить с четырьмя американцами гораздо проще было ракетой, но с ними находился Мерц или его сообщник! Только поэтому приходилось вступать в огневой контакт.

Сжимая теплую рукоятку автомата во вспотевшей ладони, Волков спрыгнул на землю последним.

Американцы яростно отстреливались. Повизгивающие в воздухе пули их винтовок АР-10 с чавканьем вонзались в прогнившее дерево опор старых жилищ.

— Там еще трое! — заорал кто-то. Волков развернулся, как робот. Краем глаза он заметил движение у центральной хижины.

— Вперед! Уничтожить их!

Советский десантный взвод разделился на две группы. Одна продолжала бой с укрывающимися в джунглях американцами, вторая, с Волковым, пошла в наступление на хижину.

— Берегись! — крикнул Волков.

Как сказочный великан, перед ними возник огромного роста негр с покрасневшими глазами. Он пошатывался, точно был ранен, хотя крови на его одежде никто не увидел. Четверо или пятеро бойцов Волкова поливали громадную фигуру свинцом, но негр не падал, словно заколдованный. В руке он держал гранату.

— Ложись! — Команда Волкова запоздала. Граната вырвалась из руки гиганта, описала небольшую дугу и взорвалась рядом с двумя советскими десантниками, сразив обоих наповал. Если бы Волков мог, он на секунду закрыл бы глаза.

Осколки собственной гранаты нанесли еще несколько ран темнокожему атлету, но и после этого он не упал, а лишь опустился на колени и что-то прошептал. В него снова стреляли… Только тогда он медленно повалился, как рушащаяся башня.

Волков обходил хижину, чтобы отрезать засевшим в ней противникам путь к отступлению… Он немного не рассчитал. За углом на него наткнулся выскочивший из пролома в задней стене американец. И Волков, и его противник застыли неподвижно в метре друг от друга. Ни один, ни другой не рискнули стрелять: стволы их автоматов смотрели в разные стороны, и стоило кому-то продемонстрировать готовность к развороту оружия, второй использовал бы эти доли секунды.

Бесконечно долгое мгновение они вглядывались в лица друг друга — Фрэнк Мортон и капитан КГБ Александр Волков. Это же безумие — такую мысль словно втиснули в голову капитана помимо его воли. Что заставляет нас убивать их на этой войне, и наоборот?

Однако времени на философию не было. Кто-то должен был напасть первым, и им оказался Волков. Он провел обманный уход влево, и тут же в его руке появился нож, сверкнувший в сантиметре от груди американца. Мортон нырнул вниз, спружинил на месте, ударил ногой. И все же в следующий миг нож русского рассек бы сердечную мышцу Мортона, если бы не очередь из АР-10 Ричарда Флетчера. Волков в прыжке исчез с линии полета пуль, залег за углом хижины, выстрелил… Кажется, впустую. И может быть, хорошо, что впустую: слишком долго они с американцем смотрели друг на друга.

Бой продолжался. Застрелены были уже двое американцев, но оставшиеся в живых не позволяли приблизиться, ведя шквальный огонь. Один из них заряжал гранатомет…

Волков оглянулся на низко висящие вертолеты. Пилоты видели опасность, они пытались увести машины, мешая противнику прицелиться.

Американец выстрелил. Взрыв разворотил бак находившегося ближе к нему вертолета. Боевая машина, охваченная огнем, танцевала в воздухе. Капитан закричал бы, если бы его легкие позволили, но грудь стиснуло будто стальной лентой.

Вертолет падал прямо туда, где из укрытий вел огонь по американцам едва ли не весь советский взвод.

Вал испепеляющего оранжевого пламени в грохоте взрыва докатился почти до лица Волкова, обжег кожу и опалил волосы.

— Гады, — прохрипел капитан.

Он поднял автомат и меткой очередью снял парня, подбившего вертолет. Другой обернулся к падающему товарищу, и еще чья-то пуля попала ему в спину. Но уцелевшие, пользуясь выгодной позицией, не снимали пальцев со спусковых крючков АР-10. Еще один выстрел из гранатомета, по второму вертолету и…

— Отступаем! — рявкнул Волков так, что его могли бы услышать на Луне. — К вертолету, живо!

Подняться в вертолет оказалось непросто. Последняя отчаянная перестрелка стоила жизни еще двум десантникам. В машину, под защиту пусть не броневых, но все же металлических плит обшивки сумели забраться только Волков, Бурцев и один боец. Старший лейтенант Тарасов погиб при взрыве.

Надевать шлемофон было некогда. Волков жестом показал летчику: ракету!

Последствия ракетной атаки превзошли ожидания. Волков подумал, что у американцев были ранцевые огнеметы. Волна бушующего огня дожигала то, что еще оставалось от вымершей деревни. Наверное, так выглядит извержение вулкана.

Теперь Волков надел шлемофон. Вертолет носился над пламенеющим адом, как ангел смерти.

— Все, — стальным голосом выговорил капитан. — Там уже никого нет. Возвращаемся на базу.

Машина легла на курс к северу. Ужас и уныние владели людьми на борту. Да, это война, а на войне нельзя всегда и только побеждать. Но столь кошмарного, ошеломляющего поражения капитан Волков не помнил и на войне. Он угрюмо смотрел на простирающиеся под вертолетом джунгли, погруженный во мрак мыслей и чувств, которым лучше бы не существовать на свете.

 

34

20 июня 1968 года

Ханой

9 часов утра

— Только что по ханойскому радио было передано заявление, — сказал полковник Бадмаев. — Перемирию конец. Пиратская атака американцев на гражданские вертолеты возле девятнадцатой параллели вновь высветила истинное лицо империализма.

— Вы как будто рады этому, — хмуро буркнул Волков. Полковник развел руками:

— Не могла же такая бодяга продолжаться вечно… Рано или поздно мы обязаны были ударить по дядюшке Сэму и этой тряпичной кукле, Нгуену Ван Тхиеу… Вот и повод подоспел. Все хорошо, что хорошо кончается. Потери — да, скверно, но и американцев потрепали будь здоров. Ваш Мерц мертв, и если у него была там какая-то экспериментальная аппаратура, понятно, что с ней сталось… Чего же вам еще?

— Я поверю в смерть Мерца, только когда собственными глазами увижу его труп, — ответил капитан. — А вот Ха Ньо-на жаль, ценный был агент. Но не могли же мы шнырять по джунглям и разыскивать его в той обстановке… Может быть, он выберется сам.

Надежда Волкова не имела под собой оснований. Ха Ньон умер сразу после окончания последней в его жизни радиопередачи, болезнь убила его.

— Я подготовил отчет об операции для Москвы, — полковник протянул Волкову папку. — Возможно, вы захотите что-то добавить.

Капитан углубился в чтение и вскоре поднял на Бадмаева изумленный взгляд:

— Но, товарищ полковник… Вы здесь пишете так, будто за вычетом потерь все прошло по нашему плану, включая дипломатические последствия! По-вашему выходит, нас надо к наградам представлять!

— А по-вашему? — усмехнулся Бадмаев. — Судить нас, что ли?

— Нет, но…

— Отставить «но», — жестко отрубил полковник. — Не надо создавать сложностей ни себе, ни руководству. Операция достигла цели — это главное.

— Нет.

— Как это нет? — Брови Бадмаева взметнулись. — Вы придерживаетесь иного мнения?

— Конечно. Нашей целью была не провокация на девятнадцатой параллели, а захват Мерца. А в вашем отчете Мерц даже не упоминается.

Полковник начал раздражаться:

— Не упоминается, потому что дело темное! Кто такой вообще этот Мерц? Как вы стремитесь все запутать, товарищ капитан… Впрочем, если хотите, можете подать рапорт, это ваше право.

— А мой рапорт что-нибудь изменит?

— Для вас — да, к худшему. А по существу — нет. Что тут можно изменить?

Ответ Волкова последовал через минуту, заполненную тягостным молчанием:

— Я не буду подавать рапорт. А к вашему отчету у меня нет никаких дополнений, товарищ полковник.

— Разумно, — с облегчением откликнулся Бадмаев. — Знаете что? Давайте чаю попьем… Не вьетнамского дерьма, а нашего, краснодарского чайку… У меня есть немного из старых запасов.

— Спасибо, Дмитрий Петрович. Но если не возражаете, я лучше пойду отдохну…

— Не выспались? — участливо спросил Бадмаев.

— Совсем не спал.

— Что ж, идите… Даю вам четыре часа, а потом работать придется очень много. Обстановка, как вы понимаете, резко осложнилась.

Волков солгал полковнику. Он не хотел спать, несмотря на то что и впрямь ночью не уснул ни на минуту. Он очень хотел остаться один.

В скромном гостиничном номере, где он жил под видом торгпреда, капитан лег на кровать поверх покрывала, уставившись в потолок. Подробности боя в джунглях замедленной кинолентой проходили перед ним снова и снова, особенно часто мелькало лицо американца, которому он чуть не всадил в сердце нож.

Потом он стал думать о Мерце. Он не верил, что Мерц погиб.

 

35

Москва сдержанно отреагировала на отчет Бадмаева. Сначала полковника намеревались даже наказать за самоуправство, но потом выяснилось, что он запрашивал разрешение на операцию, а ответ, как обычно, заволокитили. Таким образом, Бадмаев строго следовал предусмотренной для подобных случаев инструкции.

На несоответствия между запросом и отчетом полковника попросту не обратили внимания. Однако эта история наложила отпечаток на отношение в руководстве КГБ к полковнику Бадмаеву и особенно к исполнителю, капитану Волкову. Уже приготовленные было для него представление к майорству, отзыв в Москву и ответственное назначение засунули в долгий ящик, и очередного звания Волкову еще предстояло дожидаться.

Никто из выживших русских, принимавших участие в схватке в селении Ран, не заболел.

 

36

10 июля 1968 года

Австралия, Мельбурн

Океанский лайнер «Королева Виктория», застывший на рейде мельбурнского порта, готовился к кругосветному путешествию. В солярии, у сверкающего лазурью бассейна, расположились в уютных шезлонгах Генрих Мерц (на сей раз австралийский коммерсант Бруно Бернстайн) и Майкл Фаррис (по документам Элистер Мэтьюз). Одетые в легкие белоснежные костюмы, они вели неторопливую беседу, дегустируя сухой мартини под пронзительные вопли чаек.

— Морская прогулка явно пойдет нам на пользу, Элистер) мечтательно сказал Бернстайн. В солярии они были одни, но пользовались вслух новыми именами. — Трудно подсчитать, за сколько лет я впервые по-настоящему отдыхаю! Мне даже кажется, что в жизни я и не отдыхал никогда.

— Это лишь краткий антракт, мистер Бернстайн, — ответил Мэтьюз. — В действительности мы отдохнем только тогда, когда пробьет наш час…

Бернстайн помрачнел. Он резко поставил бокал на подлокотник шезлонга, едва не сломав хрупкую стеклянную ножку.

— Тогда будет еще больше забот, Элистер.

— Ну что же, — легковесно отозвался Мэтьюз. — Господь Бог создал Вселенную, а мы ее усовершенствуем…

— Я иду в каюту. — Бернстайн поднялся. — Надо привести в порядок кое-какие идеи.

— И это вы называете отдыхом? — услышал он вслед, спускаясь по лестнице.

В своей каюте (соседнюю занимали Бэрримор и Дайке) Бернстайн уселся за письменный стол и вынул из кармана записную книжку, которую всегда носил при себе. Там он записывал шифром научные выкладки, касающиеся вируса «Илзе». Вернее, это был даже не шифр — ведь всякий шифр, даже самый сложный, можно разгадать. А Бернстайн пользовался понятными ему одному сокращениями и условными знаками, каждый раз новыми.

Он раскрыл книжку там, где кончалась предыдущая запись, достал ручку с золотым пером, но писать ничего не стал, задумчиво уставясь на чистую страницу.

Результаты полевых испытаний «Илзе» немало озадачили его. В девяноста пяти процентах случаев вирус вел себя так, как ему и полагалось и как следовало из опытов на обезьянах, но в остальных пяти процентах заболевание не наступило (этих вьетнамцев пришлось пристрелить). А препарат «Роуз-3», показавший превосходные качества при лечении вьетнамцев (которым потом тоже досталась пуля в затылок), оказался бессильным, когда заразился доктор Хелмс — штурмбаннфюрер Кетнер! И Эйерсу не помогло… А ведь из лабораторий Фортресса сообщали о близком окончании работ над более совершенным «Роуз-4»! Наверное, можно было подождать, не полагаться на подопытных мартышек…

Зато нестабильность «Илзе» реализована полностью. Вирус быстро теряет на открытом воздухе способность к ин-фицированию, а уже через двое-трое суток никакими средствами нельзя установить его наличие, он перестает существовать. Но это как раз подробно изучено в лаборатории…

Бернстайна беспокоило не только своенравное поведение вируса. Эксперимент был свернут раньше намеченного срока (Фаррис, охранявший периметр, заметил приближавшихся американцев), при торопливом бегстве не успели забрать часть оборудования. Следов «Илзе» никто не обнаружит, но к чему приведет расследование?

Издали они слышали стрельбу, потом взрывы… Что там произошло, какие силы столкнулись и как это способно повлиять на события будущего?

Молниеносный бросок сквозь джунгли к устью реки Ка от селения Ран Бернстайн не назвал бы оздоровительной прогулкой. Но, используя карты (их точность подтвердилась при переходе от места посадки вертолета к злосчастной деревне), они вышли туда, где их ждала присланная фон Хеппом субмарина. Обошлось без неприятностей с Седьмым флотом США.

Нет, не бесполезным был этот дерзкий рейд во Вьетнам! Теперь Бернстайн знает о своем детище намного больше. Он сумеет надлежащим образом переориентировать работы, и предварительные наметки уже есть. Конечно, это только теория. Бернстайну не терпелось оказаться в суперсовременных лабораториях Фортресса, оснащенных лучшим оборудованием, какое можно купить за деньги.

Бернстайн захлопнул записную книжку, где в тот день так и не появилось ни одной пометки, и направился в ресторан. Их имелось несколько, но Бернстайн был уверен, что найдет Бэрримора (Картленда) и Дайкса (Эмори) в «Морской черепахе». Во время ознакомительной экскурсии по лайнеру этот ресторан понравился им больше всех.

Эмори и Картленд в компании Мэтьюза сидели там, у панорамного окна с потрясающим видом на бухту Мельбурна. По легенде, четыре джентльмена познакомились на борту «Королевы Виктории», их ни к чему не обязывающая светская беседа вертелась вокруг предполагаемых красот стран, которые они посетят… И сторонний наблюдатель вряд ли мог догадаться, какая тайная жажда скрыта в глубинах непроницаемых глаз Генриха Мерца. Жажда, рожденная далеко от Земли.