Они прошли к туалету, но вместо двери с писающим мальчиком воспользовались другой, той, что располагалась рядом и не имела обозначения. За ней находился крошечный предбанник, единственным предназначением которого было скрыть вторую дверь — тяжёлую, сейфовую. И вот уже за ней открывалось довольно обширное глухое помещение, освещённое лампами дневного света.

Ви-клеть, насколько разбирался Вик, одной из последних моделей, канистра длительного хранения (точно такие заполняли они с Басом), а в углу — сканер. Чем-то похожий на аппараты для прогревания, какие видел Вик когда-то в физиокабинете поликлиники: кубический прибор на передвижном столике размером с ящик для фруктов и с суставчатыми кронштейнами по бокам. На кронштейнах крепились лепёшки датчиков.

Шестопёр усадил вора на стульчик, ловко приладил с обеих сторон головы датчики, регулируя длину кронштейнов. Потом защёлкал тумблерами на панели — загорелись и замигали огоньки. По небольшому дисплею поползла кривая.

— Тек-с, тек-с, — балагурил без устали Шестопёр, переключая тумблеры сканера, — щас глянем, что вы имеете, господин тягун. Так, двое с боку — ваших нет… В смысле, две единицы в оперативном пространстве поля. Обычный фон — два валета и вот это… На браслете они же? Ну, я ж и говорю… Неассимилированного витакса нет. Так ты, брат, без добычи? А что собирался сливать — из собственного поля, что ли? Как последняя корова? Стоп, а это что?..

Вик слегка напрягся: сейчас Валерка что-то должен определить, увидеть что-то должен на своём ящике и объяснить…

— Эй, Вик, да ты свистишь!.. — поразился Шестопёр. — Ты тянешь прямо сейчас!

Он слегка отстранился от тягуна и защёлкал переключателями ещё проворнее.

— Друг мой, от тебя идёт постоянный устойчивый поток, — растерянно пробормотал бармен. — Свистишь, как соловей!.. И куда? А главное, от кого? От меня?!

Вик напряжённо замер на стульчике. Прозрачные глаза Валерки округлились, ещё сохраняя добродушное и простоватое выражение. Он даже оглянулся, будто в комнате мог присутствовать кто-то ещё кроме них двоих. Но рядом никого не было, и Шестопёр обернулся к Вику:

— С-сука! Ты… — бармен задохнулся, — ты принёс сюда пробой?!

Вик оттолкнулся ногами и упал вместе со стульчиком на спину. Только это и спасло от удара набитого кулака, просвистевшего над самой макушкой. Упал, кувыркнулся через плечо и вновь оказался на ногах — в полуприседе, с выставленными напряжёнными руками. Готовый отбиваться изо всех отпущенных природой сил…

Но Шестопёр не собирался драться, хоть и имел в этом искусстве большое преимущество. Из-за поясного ремня сзади он выхватил шот-ган. Резким движением и звонко — совсем не картинно — взвёл курок. Вику в лицо уставилось курносое куцее рыло револьвера.

Вор ушёл в сторону, под прикрытие сканера, но противник присел, выцеливая между опор передвижного столика, и Вику ничего не оставалось, как метнуться дальше — за клеть.

— Валера! — крикнул он в слабой надежде урезонить разъяренного бармена. — Погоди! Не стреляй!

— Вылазь! — орал Шестопёр. Стрелять через ажурные стойки клети он не решался, — слишком дорогая это штука — клеть, — и нервно шарил дулом, выискивая возможность открыть огонь. Палец готовно лежал на спуске. — Вылазь, пристрелю как собаку!

— Валера! — крикну Вик с тоской, понимая, что остановить бывшего друга словами не удастся, и в следующий миг переместился к чемодану долгоиграющего конденсатора. Оперся в него обеими руками и толкнул, что было сил в сторону стрелка.

Чемодан заскользил по гладкому полу со стремительностью торпеды и всем своим немалым весом ударил Шестопёра по ногам.

— Мля! — успел выкрикнуть тот, заваливаясь, и в тот же миг грохнул выстрел. В закрытом пространстве комнаты звук его был подобен грохоту взорвавшейся бомбы. Пуля с отвратительным воем срикошетила от стены, но Вик уже метнулся к двери. Благо, был здесь не впервые и знал, как отмыкается запор изнутри.

Вывалился в предбанник, оттуда в коридор, чувствуя спиной полную свою беззащитность и уязвимость: возможность в любой миг получить в эту голую, неприкрытую, ставшую вдруг такой широкой спину — пулю! Перед глазами мелькнул писающий мальчик — к чёрту! — на выход! Там, с растерянной рожей, но готовый к драке застыл Роберт, вышибала Шестопёра!

Вик кинулся через зал, преодолевая прыжками заставленное мебелью пространство — сбивая столы, переворачивая стулья, спотыкаясь, но преодолевая преграды. Зайцами скакали под ногами солонки и салфетницы. Сзади раздавались негодующие выкрики, тонувшие в грохоте и звоне, мелькнули вытянутые лица смутно знакомых ребят — Вик рвался к окну! И достиг его, желанного, и прыгнул головой вперёд, — как в ледяную воду, — в проём, перечёркнутый тонкими нитями жалюзи.

Сердце сжалось в болезненный комок. Умом он понимал, что тонкие пластиковые ленты декоративной занавески опасности не представляют, но под ложечкой всё равно ёкнуло — стена! впереди стена из пластика, стекла, металла переплётов, ещё чёрт знает чего! Но тело уже рвануло в полёт — и со звоном, треском, каким-то подозрительным скрежетом проломило стоявший на пути барьер! Весело поскакали по асфальту стеклянные брызги…

Вик вылетел на улицу живым болидом, покатился по асфальту громадным комом измятой жалюзи, обернувшейся вокруг тела на манер греческой тоги. Среди лент застряли осколки витринного стекла, а внутри, как начинка в пироге, бултыхался тягун, силясь сбросить с себя ненужный наряд. У него получилось — выскочил, наконец, как змея из кожи, и рванул по улице: слепо, запалено.

Сзади послышалось: «Стой!» — но беглец только припустил быстрее. Мёл по улице крупными скачками, отчётливо понимая, что забег этот может стать последним в его жизни.

Улица уходила вдаль, прямая и пустынная, и тонула во мраке наступавшей ночи.

Пробой! — стучала кровь в висках — пробой-пробой-пробой!

Вик нырнул в тёмный переулок, на повороте занесло — чуть не упал! — но удержался и продолжил бег! Второй раз за неполный час он бежал со всех ног — от судьбы, от людей, от собственного дара, ставшего вдруг проклятием. То ли от преследователей убегал, то ли от себя.

Но погони не было. Не захотели связываться, догадался Вик и перешёл на шаг. Прогнали со своей территории, и ладно, а нет — так убили бы наверняка. Пробой — крайне редкое, но самое страшное явление, что может случиться с тягуном. Вик слышал о таком дважды: одного носителя пробоя убили сами воры. Лишь только разобрались в сути происходящего, не вдаваясь в подробности, не пытаясь осмыслить причины — пристрелили, и всё.

Второго забрали люди из ви-контроля. Потом долго гуляли слухи, один другого нелепее, но каждый уяснил главное: при определённом несчастливом стечении обстоятельств в поле тягуна появляется дыра, как прореха в кармане, и в ту дыру уходит витакс. Куда он девается, непонятно. Рассеивается в эфире, говорят в подобных случаях, но ни «пробитому», ни окружающим от этого не легче.

Носитель пробоя постоянно тянет со всех объектов, появляющихся на определённом удалении от него. Витакс тут же покидает поле, уходит в эту самую прореху, и чтобы быть живу, тягун постоянно понемногу тянет у любого, кого видит. А даже если и не видит — процесс идёт непроизвольно, как защитная реакция организма. Лишь бы в оперативном пространстве оставалось хотя бы несколько единиц. Чтобы не умер сам носитель.

Таким образом, человек становился крайне опасным для всех: своих и чужих, друзей и врагов, тягунов, контролёров и подпольных скупщиков. Любой, оказавшийся на определённой дистанции от «пробитого» становится донором, а тот, в свою очередь, не имеет возможности контролировать тяг: не может ни прекратить его, ни даже ослабить.

Это то, что в общих чертах было известно Виктору. Теперь он на собственной шкуре испытал, что такое тянуть с дырой в поле. Девчонки на остановке, остальные пассажиры, валившиеся пачками в осенние лужи, стояли перед глазами. Разъярённый Шестопёр… Теперь каждый мог отстрелить Вика, как взбесившегося пса. По давней договорённости между ворами носитель пробоя считался вне закона.

И смерть Баса выглядела теперь в ином свете. Пробой-то формируется не сразу, постепенно. Вспомнились странные недомогания партнёра после акций. Вначале Вик считал всё это закономерным ответом организма ищейки с повышенным нюхом на съём сумасшедшей силы. После митинга рассудил, что на Себастьяна подействовали слова Царёва. Сейчас вполне могло оказаться, что причиной гибели Баса стал он, Вик.

Выпил друга, сам того не зная. Не ведая, — но от этого не легче.

И последнее. «Шесток» — бойкое место. Для своих, конечно. Очень скоро все заинтересованные получат информацию о беде Вика, а значит, за помощью обращаться не к кому. Да, не повезло тебе, парень — и пулю между глаз. Что произошло с тем бедолагой, который попал к контролёрам, было неизвестно, но тягун почему-то не сомневался — ничего хорошего.

Только инженер может помочь, неожиданно для себя вывел вор. Он ведущий специалист крупнейшего концерна, связанного с витаксом. Все беды Вика начались после применения «пылесоса». Пусть помогает выкручиваться. Не говоря уже о полагавшемся ему чемодане витакса. И смерть Баса, по большому счёту, на его совести…

Но там Соня, мысленно ужаснулся Вик! Сможет ли он не тянуть в её присутствии? Девочка виновата, слов нет, но не такой же ценой платить — высосать досуха ту, с которой был близок, которую и сейчас вспоминает если не с нежностью, то и без ненависти. А может и с нежностью?.. И которую уж точно готов простить.

Перед глазами вновь всплыли падающие девчонки, особенно та, вторая, лицо которой он успел разглядеть: застывшая маска в каплях дождя…

Вор вздрогнул.

И что получается, ему теперь вовсе нельзя появляться на людях? И отстраненно подумал, что это стоит проверить. Пока что он блуждает по тёмным проулкам Фуфайки, но в десяти минутах ходьбы проспект Развития с толпами прохожих, утюжащих асфальт в любую погоду и любое время суток. Вечером там даже оживлённее: люди толкутся у кафе и кинотеатров, возле ночных клубов и танц-холлов.

Есть где потренироваться, опробовать свою силу и свою слабость.

Он прошёл проходными дворами, кривыми улочками и переулками спального района — вот и проспект. Сияние неона, потоки машин, перемигивание светофоров. Поток прохожих — зонты, мокрые плащи, улыбки на лицах. Это днём здесь снуют озабоченные, деловитые клерки и мелкие дельцы, а вечер — время развлечений и отдыха. Тон задают увеселительные заведения всех мастей. И настрой совершенно другой.

Вик влился в толпу. Шёл не торопясь, поглядывая по сторонам. На него никто не обращал внимания — окружающие были заняты собой, своими планами на вечер. Вор слегка расслабился: никто не падал при его приближении, не шатался, как пьяный, не кричал «караул». Вик решил подстраховаться. Существовал старый испытанный приём: при появлении ищеек тягун начинал проговаривать про себя детские считалочки. «На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной…»

И один тягун, которому нельзя тянуть…

Считалочки, бывало, помогали скрыть «сырой» витакс в поле. Закрывали мысли о проведённом съёме, заставляли переключиться. Это сбивало ищейку, мешало ему поймать гамму ощущений, характерную для «сытого» тягуна. Приём срабатывал не всегда, и не со всеми экспертами. Баса он бы точно не обманул, подумалось почему-то, но Вик упорно продолжал: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана…»

Да, ножик. Хорошо бы сейчас иметь хотя бы ножик. Спокойнее было бы…

Неожиданно он понял, что идёт в некой зоне отчуждения. Несмотря на плотность толпы, люди вокруг расступались и не приближались к нему ближе, чем на метр. Подсознательно берегут поле, понял Вик, чувствуют опасность на подкорке. И ещё понял — так теперь будет всегда. Если ничего не сделать, он будет изгоем, одиноким не только в толпе посторонних прохожих, но и рядом с близкими людьми.

Пропади оно всё пропадом.