Да, автомобиль, в который усадил друзей Постышев, был тот же, что возил Андрея за пакетом «Адидас». Но вот настроение было не в пример более скверным, чем тогда. Пассажиры не без труда разместились на заднем сидении, Постышев сел рядом с водителем. Велел ему:

– Поезжай, Фёдор. А отъедем подальше, сделай остановочку. Мне с господами поговорить нужно.

Машина тронулась. Сосновцев успел перехватить взгляд Селивёрстова: мол, не торопись рассказывать всё начистоту. Помни, о чём я тебя предупреждал. Андрей и сам понимал это, хотя сомневался. Рядом сидел представитель власти, который имел право узнать о журнальной статье по закону. Более того, Сосновцев, как лояльный визитёр, просто обязан всё честно рассказать агенту, а тот – принять меры. Но вот как поступит Постышев? Станет ли вникать в суть, примет ли идею нового оружия, сочтёт её полезной и нужной для России, или же посчитает опасной фантазией и передаст подопечного в Правовую коллегию?

Тогда будущее его, Сосновцева, становится столь неопределённым, что и думать об этом не хочется. А как же Натали? Он мечтает встретиться с девушкой ещё раз! И Селивёрстов, из соглядатая ставший другом? Ведь штабс-капитан уже загорелся идеей реактивной артиллерии, стал союзником и единомышленником!

Тем временем Постышев велел водителю Фёдору остановиться, а пассажирам выйти, прогуляться на свежем воздухе. Они отошли от авто по раскисшей дороге. Слева и справа простирались убранные поля.

– Ну-с, господа воители, рассказывайте, – проронил Пётр Афанасьевич.

Друзья молчали, будто в рот воды набравши.

– Нечего сказать? – удивился специальный агент. – Или трудно начать? Хорошо, тогда начну я. Итак, сводка о нападении уличных хулиганов на двоих прохожих легла мне на стол вчера вечером. Хоть убейте, сам не понимаю, чем этот случай привлёк моё внимание. Интуиция, что ли? С другой стороны, во Владимире хулиганство не столь частое явление. Так ли, этак ли, но я не поленился, съездил в околоток. Городовой Измайлов в личной беседе сообщил, что господа пострадавшие отказались пройти к околоточному надзирателю для составления словесного портрета преступников, равно как и заявлять о нападении. Однако приметы самих жертв живописал довольно красочно. Узнать вас, судари мои, не составило труда. Андрей Павлович, что можете сказать на это?

– Ну да… Э-э-э… То есть… – промямлил Сосновцев. – Да, напали. Шушера, уличная босота. Бумажники хотели отобрать, часы. Да не вышло, сами получили по зубам. Правильно я говорю, Никодим Митрофанович?

Селивёрстов кивнул, однако Постышев не позволил столь откровенно согласовывать показания.

– Подождите заручаться поддержкой господина штабс-капитана, – буркнул он, быстро глянув на отставника. – С ним тоже разговор будет. Отдельный. А вы, Андрей Павлович, ничего добавить не желаете?

– Н-нет… Всё как было…

– Понятно. Стало быть, уличное нападение и ничего более. В определённых кругах это называется «гоп-стоп». Однако всё, что связано с визитёрами, касается меня непосредственно. И я счёл своим долгом приставить на ночь к особняку господина Селивёрстова человека. Для наблюдения, а в случае необходимости – и вмешательства. И вот что доложил наблюдатель на следующий день. Оказывается, из дома Никодима Митрофановича по ночам выпрыгивают люди. Надеюсь, это были не вы, Андрей Павлович? Вы ведь не страдаете лунатизмом? Или, быть может, существует такой особый вид тренировок, поддержания спортивной формы?

– Вор, – быстро ответил за Сосновцева Селивёрстов. – Представляете, ваше высокоблагородие, в мой дом забрался ночной воришка! В страшном сне такого не привиделось бы, чтоб в нашем городе… Хорошо, господин Сосновцев его погнал…

Постышев только поморщился, и Селивёрстов замолк на полуслове.

– Здорово получается, – с нескрываемым сарказмом произнёс Пётр Афанасьевич. – Вначале уличные грабители, потом ночной вор. Им что, ваша парочка мёдом намазана? А сегодня что случилось? Не поделили места в вагоне с честными обывателями и принялись палить друг по другу из револьверов? А те вызвали на подмогу машину с пулемётом, купленным в Англии. Слыхано ли?!

– Не знаю, – убитым голосом ответил Андрей. – Я не знаю, кто это был, и чего они хотели. Никодим Митрофанович правильно сказал – злодеи слова не проронили, сразу бросились в драку. Не предъявив претензий, так сказать…

– Угу, – кивнул Постышев, – но это не всё, что мне поведал наблюдатель. Преследовать прыгуна у него приказа не было, потому филер не решился покинуть пост и продолжал следить за особняком. Ранним утром наши герои отправились на вокзал с дорожными сумками в руках. Взяли билеты до Москвы. Мой человек, воспользовавшись полицейским жетоном, допросил кассира. И выяснил интересный факт – сразу после вас некто неизвестный выкупил все оставшиеся свободные места в том же вагоне. Филер выбрался на перрон, там он наблюдал посадку. И вот что любопытно, за считанные секунды до отправления в вагон загрузилась целая группа пассажиров подозрительного вида. А командовал ими человек с худым, костистым лицом, высокий, в приличном сюртуке. Вам такой не встречался, господа?

Сосновцев и Селивёрстов подавленно молчали. А ведь прав был герр гауптман, когда предлагал сесть в последний миг, подумал Андрей. Да только они чуть-чуть поспешили, а во время посадки злоумышленников он уже любезничал с Натали. Чёрт, как нескладно всё получилось! А мужчина с худым лицом лежит сейчас на полу вагона с металлическим прутом в глазнице. И как теперь объясняться с господином специальным агентом?

– Молчите? – продолжал Пётр Афанасьевич. – И правильно. Человек за вами присматривал опытный, в высоком господине он опознал Матвея Скрягу. Который есть не кто иной, как правая рука Фёдора Нужды, главаря самой опасной разбойничьей ватаги последнего времени. Банду эту полиция преследует давно. Вначале налётчики взялись обносить банки во Владимире. Когда здесь стало горячо, перебрались в Суздаль, следом в Ярославль, Нижний Новгород. Потом отметилась в Москве, Киеве, Харькове. Затем на время затихли, надёжно укрывшись от полиции. Те с ног сбились, разыскивая хоть какие-то следы, но преступники как в воду канули. А недавно вновь объявились в наших краях. И вот, столь опасные головорезы охотятся за вами. Такие никого не пощадят – ни славную девушку Наталью Русланову, ни вас, судари мои.

Постышев пристально смотрел на друзей, ни для сарказма, ни для подначек места не осталось.

– К сожалению, филер не имел возможности сообщить мне всё это незамедлительно. Пока он добрался до канцелярии, а я в это время уже встречался с Чиховым… В общем, пока он отыскал меня, поезд ушёл. А поехали вы, господа, экспрессом, и первая остановка у него планировалась только в Орехово-Зуево, то есть без малого через сто километров от Владимира. Всё, что я сумел, это договориться с командиром 6-й Эскадры. Он любезно направил вдогонку военный дирижабль, а там и Потапов, слава богу, подоспел. И вовремя! Ещё немного, и мерзавцы издырявили бы вас вместе с вагоном в решето.

– Быть может, бандиты охотились не за нами, а ещё за кем-то? – предположил Андрей, рассказать о статье из журнала он так не собрался. Не делал этого и Селивёрстов, молча поддерживая товарища кивками. – Может, кто-то вёз ценности, но успел улизнуть? А мы остались и приняли бой. Ну действительно, Пётр Афанасьевич, ну чем мы могли заинтересовать налётчиков? Ни денег у нас больших нет, ни других каких ценностей…

– Возможно, – с сомнением протянул Постышев. – Я ещё не имел возможности изучить всех пассажиров злополучного вагона. Но сделаю это обязательно. Однако согласитесь, господа, слишком много совпадений. Случайные гопники на улице, случайный вор ночью, случайно ватажники Фёдора Нужды нападают на вас в поезде… Не находите всё это странным? Будто бандиты знают нечто мне неизвестное, и хотят заполучить сие «нечто» любой ценой. Андрей Павлович, вы можете прояснить ситуацию?

– Ей-богу, ваше высокоблагородие, не ведаю! – Андрей вложил в голос и выражение лица всю искренность, на какую был способен. – Может, этим душегубам всё равно, кого стрелять и резать? Одно слово – бандиты!

– Не скажите, – покачал головой Постышев, – до сей поры не замечалось такого за Федькой. Везде он свой интерес соблюдает. Хотя, конечно, злодей, слов нет. Виселица по нему давно плачет… – И после короткой паузы продолжил: – Прошу не забывать, Андрей Павлович, что вы на особом положении. И комиссия Особая, она помнит о вас. Я регулярно пишу отчёты Главному Комиссару. Любые странности в жизни визитёра могут быть истолкованы в пользу изоляции оного с тщательным изучением всех обстоятельств дела. Какое-то время мне удастся сглаживать острые углы, пока я не разберусь в ситуации сам, но если странностей накопится слишком много… Посему вам, Андрей Павлович, приказ, а к вам, Никодим Митрофанович, убедительная просьба – сидеть по домам и носа наружу не казать. Вплоть до моего особого распоряжения. В училище я сообщу, обойдутся пока без чертёжника. А ещё лучше, если вы, господа, какое-то время побудете вместе. Никодим Митрофанович?…

– Да, Пётр Афанасьевич, я и сам хотел просить соизволения пребывать нам с Андреем Павловичем в моём особняке, – откликнулся Селивёрстов и посмотрел на Сосновцева со значением. – Так будет проще нам всем.

– Согласен. Поехали в город. Водитель подбросит вас до Зелёного переулка…

После этого пассажиры заняли свои места в авто и поездка продолжилась. А там и въехали во Владимир: через Гончарный переулок, мимо облетевших садов и церкви Вознесения Христова. Вот и Золотые ворота, Большая Московская. Резиденция специального агента находилась близ казарм 9-го Гренадерского Малороссийского полка. Оттуда до Покатной и Зелёного было не так уж и далеко.

Примерно в это же время, но в другой части города, состоялась беседа следующего содержания.

– Чёрт вас подери, господин Локтев! – Такими словами Герман Штосс, он же голландский купец Де Фриз, встретил своего агента. – Вы обещали, что в операцию будут вовлечены надёжные люди! И каков результат?

– Пока отрицательный, – не мог не согласиться агент. – Семеро погибших, четверо очутились в лапах полиции.

– Вот! – воскликнул резидент. – И это тоже проблема!

– Нет, ко мне ниточка от налётчиков не тянется. Если вы об этом… – возразил Анарион. – Они выполняли приказ своего вожака Фёдора Нужды, а тот не посвящал исполнителей в детали.

– Но приказ-то был: забрать бумаги! Какие, спрашивается? Думаете, в полиции их не расколют?

– Невозможно выведать у человека то, чего он не знает. Забрать бумаги я наказал Матвею, но он мёртв. Те, что приехали на броневике, пороли отсебятину. Не иначе как навыдумывали себе, что у пассажиров саквояжи, набитые золотом. Тупицы! Объектов планировалось взять тихо, без лишнего шума. Кто ж знал, что бывший офицер с учителем окажутся столь прыткими? Однако Фёдору – точнее Скряге, выполнявшему указания Нужды, – пальбы из карабинов показалось мало, он запасся ещё и пулемётом. Идиот! Только других исполнителей у меня всё равно нет. За неимением холста, пишу на обёрточной бумаге, герр оберст.

– Что вы, Анарион! Без подобных обращений, умоляю! – замахал руками Де Фриз.

– Хорошо, минеер

, – усмехнулся Локтев, – но сути дела это не меняет. Бандиты, они и есть бандиты. Однако то, что случилось, меня настораживает. Не удивлюсь, если у Нужды есть свой интерес во всей этой истории.

– Тем более, за ним нужен глаз да глаз. А так ли уж интересны бумаги, за которыми мы охотимся? Вы их видели, хотя бы мельком?…

Разговор не нравился Анариону. В другой ситуации вольный художник ни за что не согласился бы ходить в узде, его уверенность в собственной даровитости была непоколебима. Но в России, как ему казалось, его творчество не понимают. В то же время, живописец понимал, что за пределами родного Владимира никто его не ждёт с распростёртыми объятиями. В Санкт-Петербурге и Москве хватало своих служителей искусства – и художников в том числе. Там без связей делать было нечего. Менять же Владимир на Саратов он не видел смысла.

Другое дело, просвещённая Европа! Вот там, верил Локтев, его творчество оценят. И то, что прикинувшийся голландцем немец купил две картины, казалось ему прямым тому подтверждением. Там-то оценят руку мастера, его своеобразную манеру письма, его широкий взгляд на искусство. Но просто взять, и приехать в Берлин или Париж имело смысла ещё меньше, чем соваться в Москву. Без денег, без поддержки никому не известного художника ждало бы там жалкое существование. Но вот при помощи Штосса!..

За выполнение задания резидент обещал своему агенту в будущем посодействовать перебраться в Германию. И не просто переехать на жительство, но открыть собственную студию. Мало того, Штосс утверждал, что Локтева, с его талантом, ждут вернисажи и выставки хоть в Берлине, хоть в Мюнхене. Мол, у него есть нужные связи, и он поможет художнику выставиться в самых престижных галереях Европы. Ну и деньгами на первое время, конечно, снабдит. На обустройство, на приличную жизнь.

Будущее рисовалось художнику в самых радужных тонах. Нужно было только сделать порученную работу, справиться с заданием, а там – всё само собой образуется, покатится как по маслу. Вот почему Анарион Локтев выслушивал сейчас Германа Штосса и вынужденно отвечал на его вопросы. Глупые вопросы.

– Я вам уже объяснял, минеер Де Фриз, – повторял он, словно учитель нерадивому ученику, – я лично слышал разговор этих двоих. Видел документ, некую цветную схему, которую один показывал другому: этакие вытянутые снаряды с пламенем в хвостовой части. По утверждениям светловолосого – это оружие потрясающей разрушительной силы, равного которому пока нет ни у вас, ни в России, ни вообще в Европе или Североамериканских Штатах. Вы сомневаетесь в моём зрении и слухе? Вам неоднократно предоставлялась возможность удостовериться в их исключительности!

– Безусловно, господин Локтев! – поспешил успокоить агента резидент. Он действительно как-то проводил что-то наподобие экзамена для своего наёмника и был поражён результатами – Я совершенно не ставлю под сомнение ваши способности. Но тогда нам тем более необходимо заполучить эту схему. Хоть от живого визитёра, хоть от мёртвого.

– Я понял. Тут ещё путается под ногами этот штабс-капитан… Однако я сделаю всё необходимое. Вы получите схему. Но не забывайте о своих обещаниях!

– Договорились. Бог с ним, с «Георгием Победоносцем», это задание я поручу кому-нибудь другому. Сосредоточьтесь на новом оружии. Достанете требуемое и поезжайте в Берлин, я всё устрою. И ещё одно. Те четверо разбойников, что попались во время налёта… Я думаю, необходимо подключить ваш контакт и обезопаситься. Вдруг кто-либо из них что-то слышал, или догадывается… Нам это совершенно ни к чему.

– Согласен, – кивнул художник. – Пусть контакт отрабатывает деньги, в него вложенные.

Примерно в это же время в особняке Селивёрстова наши герои сидели за кружкой горячего пунша и тоже рассуждали о дневном происшествии.

– Как думаете, Никодим Митрофанович, поверил нам Постышев? – вопрошал Сосновцев, дуя на огненный напиток и отхлебывая из кружки. – У-м-м-м… Что за чудо вы приготовили?!

– Всё дело в чае и коньяке, любезный Андрей Павлович, – ответствовал Селивёрстов. – Чай настоящий, китайский, такого в лавках бакалейщиков не сыскать. Его контрабандой везут в Европу, но у меня есть приятель, имеющий отношение к таможне. Распродажи экзотических продуктов случаются лишь в Петербурге и Москве, и приятель присылает мне малую толику настоящего чаю, зная мою слабость в отношении этого благородного напитка. Ну и шустовский коньяк «Эриваньская крепость». Тоже из Москвы, здесь такого нет. Притом, что означает слово «крепость», фортификацию или градус напитка, хоть убейте, не знаю, – пошутил штабс-капитан. – А вода, сахар, лимон – не проблема. Но рецепт приготовления я вам не скажу, это мой секрет. Что же до Постышева – нет, не поверил он нам. Ни одному слову не поверил. Однако будет выжидать, проверять все версии. Хочет сам докопаться, в чём тут дело, и предоставить начальству уже разгаданную тайну.

– Так ведь и докопается, – вскинулся Сосновцев. – Проверит, дознается, что охотились именно за нами, и вернётся к разговору. «Андрей Павлович, вы можете прояснить ситуацию?» – смешно и похоже передразнил он голос особиста.

– Но до тех пор у нас есть некоторая фора. Давайте не торопиться, Андрей Павлович. Сказано, сидеть дома, мы и сидим. А помозговать нам никто запретить не может. Глядишь, и придумаем чего…

Собеседники принялись за пунш, который и правда удался. Но что-то мучило Андрея, не давало покоя. Мысль не сформировалась, однако крутилась на краешке сознания и тревожила, словно заноза. Селивёрстов тем временем продолжал:

– Отдать схему Особой комиссии не велик труд. Но, во-первых, я уже говорил, и вы сами понимаете – ваша участь в этом случае туманна. Дело вполне может закончиться вашей изоляцией. Вспомнили одну интересную деталь, пригодную для внедрения в нашем времени, вспомните и другую. И кто тогда окажется рядом, кто завладеет новым секретом? Всё это, конечно, перестраховка, но Коллегия как раз для того и создана, чтобы страховаться от таких вот неприятных случайностей. И, во-вторых. Допустим, передали мы статью, и всё, больше мы о реактивном снаряде в ближайшее время не услышим. Наши мудрецы не любят быстро вводить в армию технические новации. Будут долго всё проверять, взвешивать, посчитают «за» и «против», прикинут, кто какой профит получит от нововведения. И сулит ли новация повышение в чине? И ещё неизвестно, увидят ли в ней пользу. А то вдруг хуже будет? Да и лишнюю ответственность на себя брать никто не захочет. Другое дело человек, обладающий властью, и убедившийся в необходимости технической новинки. Тут и государю императору доложить могут. А с высочайшего повеления ой как всё закрутится!..

– У вас есть мысли, Никодим Митрофанович? На предмет того, кому можно передать схему? По-моему, насчёт доклада на высочайшем уровне вы хватили…

– Может и хватил, но кроме того старого знакомца, что сидит в Москве, больше пока никто в голову не приходит. Однако наш вояж провалился…

– Вот! – воскликнул Сосновцев. – Провалился! Это меня и беспокоит. Постышев, державший возле особняка наблюдателя, не успел вмешаться. Точнее, вмешался, без цеппелина было бы наше дело швах, но к отправке поезда он опоздал! А бандиты проворно так и билеты выкупили, и в вагон проскочили. Спрашивается, откуда знали, что мы едем в Москву? Тоже следили за особняком? Но Постышев говорил, что поставил соглядатаем опытного филера, тот вряд ли не заметил бы постороннего внимания.

– Не факт, – покачал головой Селивёрстов, – как грабитель забрался через крышу, наблюдатель просмотрел. Увидел его только во время прыжка из окна.

– Это другое дело, – не согласился Андрей. – Тот подбирался к дому с другой стороны – с Ильинской улицы или с Нижегородской. Но не с Зелёного переулка. Его филер мог не увидеть, но не заметить слежку непосредственно за объектом, за которым ведёшь наблюдение сам – это ж вообще глаз не иметь!

– А если бандиты сняли комнату в вашем доходном доме? Такую же, как у вас, Андрей Павлович? Сиди себе, поглядывай в окно – всё как на ладони. Ещё и с комфортом…

– В таком случае, бандиты всё продумали наперёд. Не удалось прихватить нас на улице, не смогли забрать бумагу ночью, тут же сняли комнату? Когда успели?

– Могли вселиться заранее, сразу после уличной драки. Оттуда организовали ночную вылазку, получили отрицательный результат и поутру последовали за нами, надеясь получить возможность для новой попытки.

– С ваших слов масштаб принятых мер, и предусмотрительность налётчиков тянет уже не на банду преступников, а на действия опытных разведчиков, – усмехнулся Сосновцев.

– Разведчиков? – приподнял бровь Селивёрстов. – А может вы не так уж и неправы, Андрей Павлович… Шпионов никто, знаете ли, не отменял. Откуда у простых бандитов армейские карабины, тем более броневик? Таких ещё и в армии нет. Допустим, сработали его в частной мастерской, под заказ, но на это тоже деньги нужны. И немалые.

– Да бросьте, геноссе, – не поверил Сосновцев, – какие шпионы! А денег у бандитов хватает. Слышали, Постышев говорил, сколько лет уже по империи куролесят. Наверняка награбили немало. Другое дело, кто ж это у них умный-то такой, что боевую машину придумал? Вы поворотную башню на крыше видели? Часто такое сейчас встретишь?

– Разве только на флоте… – озадачился штабс-капитан. – Слышал я, придумывают сейчас бронепоезда. Там тоже, наверное, будет нечто похожее для артиллерии…

– Во-во, бронепоезда, пушки-пулемёты. А то, что я под подкладкой таскаю, в металле воплощенное, можно поставить в нескольких километрах, где-нибудь за горушкой, да ка-а-а-к врезать! Вся броня с вашего поезда осыплется! – не удержался Сосновцев.

– Меня убеждать в полезности вашей новации не нужно, Андрей Павлович, – откликнулся Селивёрстов как бы даже с обидой в голосе. – Поверил уже.

– И всё же странно всё это… Сейчас приходится исходить из того, что никто кроме нас о статье не знает. Но как-то бандиты оказались на вокзале сразу вслед за нами?…

– Да, этот вопрос остаётся открытым, – согласился штабс-капитан. – Вспомните, к вам ещё присылали этого странного Кутькина. Хотели всё решить деньгами. И ведь не скупились! А когда не вышло, сразу перешли к силовым акциям. Оперативно, ничего не скажешь.

– Осведомлённость бандитов попросту удручает, – проговорил Андрей. – Давайте ещё раз: поездку в Москву мы затеяли поздним вечером. Ночью, после попытки перерезать мне глотку, вы настояли на раннем отъезде. Отправились на вокзал, никому не сказавши ни слова, и буквально тут же, сразу за нами, ватажники Фёдора Нужды выкупили билеты на свободные места и сели в вагон. Даже если предположить, что за нами помимо филера Постышева наблюдал ещё кто-то, как успел он сообщить своим сообщникам о нашем отъезде? Вспомните, Никодим Митрофанович, что вы говорили по пути на вокзал? Я чувствовал себя неважно, клонило в сон, честно сказать, не помню, о чём мы беседовали.

– Ну… да… я сказал, помнится, что нужно успеть на утренний московский поезд. Что это самый удобный для нас состав, позволяющий застать моего знакомца в присутствии. Что-то в этом роде…

– Ага, значит, вы вслух делились планами. И теоретически кто-то мог это услышать? Если предположить, что всё же за нами было установлено наблюдение со стороны бандитов, тогда ясно – поторопившись, они могли успеть на вокзал. Помните, мы долго ловили извозчика, ранним утром те не слишком спешили выезжать на улицы?

– Так и было, – кивнул Селивёрстов. – Действительно… Но, помилуйте, Андрей Викторович, тротуары были пусты. Прохожих – единицы, да и те мелькали где-то в отдалении. Стелился лёгкий утренний туман, но он не ухудшал видимость настолько…

– И всё же, кто-то слышал, куда мы направляемся. А потом эта информация стала достоянием ватажников Нужды. Только так они могли поспеть к нужному поезду, выкупить билеты и прочее…

Друзья уставились друг на друга, переваривая выводы из собственных рассуждений.

Из докладной записки унтер-офицера полиции М.В.Пришвина начальнику полицейской части Первого участка гор. Владимира приставу А.П.Чихову: «…за сим должен уведомить Ваше Высокоблагородие, что сего дня, около часу пополудни (точнее время установить не представилось возможным), на Княгининской улице, напротив Никитской церкви неизвестной пролёткой был сбит сотрудник наружного наблюдения Скороходов Николай. Во время происшествия господин Скороходов не исполнял служебные обязанности, а находился в двухдневном отпуске. От полученных травм означенный господин скончался на месте, о чём свидетельствует заключение врача лазарета 9-го Гренадерского полка капитана Арсеньева (заключение прилагается). Извозчик скрылся с места происшествия, опрошенные свидетели примет его не запомнили, дают противоречивые показания. План оперативно-розыскных мероприятий по розыску преступника прилагается. Унтер-офицер Пришвин».

Постышев положил бумагу на стол Чихова. Он всегда подъезжал в полицейскую часть к вечерней сводке. На всякий случай, узнать, что в городе творится. Два старых служаки уставились друг на друга. Оба знали, именно Скороходов по просьбе Петра Афанасьевича вёл наблюдение за особняком Селивёрстова прошлой ночью. Он же сопровождал беспокойную парочку на вокзал. И вот теперь – несчастный случай? Или что похуже?

– Эх, Коля! – вздохнул Постышев. – На службе орёл был, мышь мимо незамеченной не проскочит. А начальства робел. Меня не покидает ощущение, Амвросий Потапович, что после доклада хотел он спросить что-то. Или добавить. Но информация была столь горячей, что я недослушал, бросился в расположение Эскадры, следом в отряд путейской полиции. Думал, потом расспрошу поподробнее, уточню детали. Ан вот как вышло, теперь не спросишь…

– Не корите себя, Пётр Афанасьевич. Действовать нужно было, не теряя ни секунды. Иначе всех бы там, на железной дороге, положили. А Николай… при всей своей лаконичности, он всегда докладывал чётко и по делу. Прими Господи его душу. Не думаю, что он имел добавить нечто важное.

– Может и так, да вот чувство осталось… и не даёт теперь покоя. Неужели я что-то упустил?

– Не самоедствуйте, Пётр Афанасьевич, сделанного всё одно не воротишь. Давайте-ка лучше помянем раба божьего Николая Скороходова. – Чихов достал из стола початую бутылку шустовского коньяку и нарезанный лимон.

Разлил коньяк, мужчины молча подержали рюмки, думая каждый о своём. Выпили.

– Нужно Сосновцева забирать в участок, – молвил Постышев, пожевав губами.

– До завтра это дело терпит. – Чихов взял дольку лимона. – Что с ним до утра сделается, под охраной-то? Пусть хоть ещё одну ночь поспит на перинах. Когда ещё доведётся, бог знает?

Владимирская тюрьма располагалась рядом с казармами 9-го Гренадерского полка. Именно сюда привезли четырёх арестованных разбойников из ватаги Фёдора Нужды. Случилось это в полдень, а следом – и часа не прошло – прибыли полицейские дознаватели и учинили супостатам допрос по всем правилам полицейского искусства. Однако мужики попались матёрые, понимали: кайся – не кайся, а виселицы всё одно не избежать. Потому молчали, запирались, на ответы следователей только нагибали жилистые шеи и смотрели исподлобья. Слова не проронили, даже имён своих не назвали.

До вечера бились дознаватели, сменяя друг друга, но лишь зря потратили время и силы. Результат оставался нулевым. Хотя, так могло показаться только человеку в деле дознания несведущему. Имена преступников вычислили, и старший следователь Полуектов сказал вечером своему товарищу, младшему следователю Калугину примерно следующее:

– Гришка Косой, которого последним кололи, жидковат будет. Заметили, Василий Фёдорович, как у него глазки бегают. Смерти боится, подельников своих боится, нас тоже боится. Но пока ватажников – более. Однако в одиночной камере страх перед сообщниками ослабнет. Ночку помучается, подумает о судьбе своей горькой, а наутро мы ему и подбросим мысль, что если большой крови на руках его нет, то может он рассчитывать на снисхождение. Мол, мы поможем прошение составить на имя губернатора, да хоть самого государя императора, глядишь, и послабление в наказании выторговать удастся. Нажмём на него сообща: вы за злого следователя сыграете, я – за доброго. И поплывёт наш Гришка, как масло по сковородке. Ничего, утро вечера мудренее…

Всё верно рассчитал опытный следователь. Навидался он за свою службу всякого, психологию преступников изучил досконально, и выводы сделал правильные. На ночь задержанных развели по разным камерам, накормили несытным тюремным ужином и оставили в покое, с тем, чтобы утром приняться за допросы с новыми силами. Чётверо арестантов дожидались рассвета.

Пантелей Чёрный, закоренелый головорез, беглый каторжник, на ком убийств висело больше, чем на дворовой псине блох, завалился спать. На снисхождение он не рассчитывал, признаваться ни в чём не собирался. Судьбу свою понимал, но может в виду крепких нервов, а скорее по природной тупости и душевной грубости о смерти не думал. Упал и уснул. Схожим образом повёл себя и Антон Пила, подручный Пантелея, его правая рука в кровавых делах. Мефодий Жила, напротив, отчаянно наделся на спасение, верил, что придут ватажники и спасут его из темницы. Как им это удастся в хорошо укреплённой и охраняемой тюрьме, он не думал. Нужда был для него полубогом, а богам – пусть даже с приставкой «полу» – доступно всё. Потому Мефодий не спал, чутко ловил звуки, доносившиеся из-за забранного решёткой окошка под самым потолком камеры. Но тихо было на тёремном дворе, лишь изредка перекликались караульные…

Один Гришка Косой сомневался. Он тоже не спал, но в отличие от подельщика Жилы не вслушивался в ночную тишину, а думал. Крови на руках Григория не было – ни большой, ни малой. Не успел он ещё измараться в том дерьме, в котором его товарищи по ватаге плавали по уши. Во время налёта Косой отсиделся в броневике, оружия не применял. Когда с дирижабля последовал приказ сдаваться, первым упал мордой в землю, отшвырнув подальше карабин. Да и в предыдущих делах банды всё больше стоял на шухере, жизней человеческих не губил. Потому всё правильно подумал про него следователь Полуектов – Гришка готов был к сотрудничеству.

Ночь выдалась тёмная. Накрапывал дождик, хотя середина сентября ещё не показала, что есть настоящая осень. Но как раз в ту ночь пахнуло непогодой, стылыми затяжными дождями и раскисшими дорогами. Вот только дождь и слякоть нисколько не мешали крытому фургону с кузовом без окон, запряжённому четвёркой лошадей, плавно вписываться в повороты городских улиц. Фонарь освещали дорогу, его жёлтый свет рассекал косо летящие капли. Всхрапывали лошади, колёса стучали по брусчатке, поскрипывали рессоры на неровностях: фургон упорно двигался своим маршрутом.

Вот и часовня перед тюрьмой – крохотное строение с единственным окошком под куполом. По слухам, здесь облегчали душу в последнюю ночь приговорённые к казни преступники. Сейчас окошко было тёмным, службу – «часы» – не служили. К смертной казни в империи прибегали не так уж и часто. Однако один из седоков, тот, что находился рядом с кучером, перекрестился – свят, свят, не дай Боже оказаться здесь в роли исповедуемого. Быть может, у него были основания для подобных мыслей.

Проехали дальше, к тюремным воротам. Стражник с винтовкой предупредительно поднял руку:

– Стой, приготовь документы! Кто пожаловал в ночь, с какой надобностью?

– По распоряжению его высокоблагородия начальника полицейской части Первого участка господина Чихова! Срочно! – ответствовал тот, который крестился. – Вот предписание!

– Проезжай, бумаги покажешь дежурному по смене.

Фургон вкатился в тюремный двор. Двухэтажное здание с зарешёченными окнами, приземистое и мрачное, ожидало приезжих. На контрольном пункте человек подал пакет. Сам в шинели, поверх фуражки – бушлат, и надет он так, что тень скрывает половину лица, на рукавах шевроны дорожной полиции. Старший надзиратель достал и придирчиво осмотрел документ.

– А что ночью-то? Было велено содержать голубчиков под стражей до утра, наутро назначено дознание… – удивился надзиратель.

– Наше дело маленькое, служивый, – услышал он в ответ. – Приказано доставить арестантов в часть, начальству видней.

Действительно: подпись начальника стоит, бланк полицейского управления, печать. Всё чин по чину. И хоть странно, что столь резко изменились планы, но ему, начальству, и правда виднее. Приказано выдать вчерашних арестованных, выдадим. Наше дело тоже маленькое – исполнять распоряжения.

– Охрана нужна?

– Не нуждаемся, своя имеется. Только выведете голубчиков, мы их тут прихватим.

Из фургона вылезли двое дюжих молодцев в шинелях, винтовки с примкнутыми штыками. На рукавах такие же шевроны. Всё верно, подумал старший надзиратель, арест проводили путейцы. Так говорилось в сопроводительном листе. Им и конвоировать душегубов к новому месту.

– Ты за старшего, что ли? – обратился он к человеку в бушлате. – Зайди в дежурку, распишись в получении арестантов.

– Некогда мне по дежуркам лазать, приложишь предписание к делу, и вся недолга. Да поворачивайся живее, служивый, велено доставить мазуриков срочно. Господин Чихов ждать не любит. Или будешь сам ему объяснять, почему мы вот уже двадцать минут под дождём мокнем, а дело не движется!..

– Какие двадцать минут? И десяти не прошло… – пробурчал себе под нос надзиратель, но властные нотки в голосе конвоира сыграли свою роль. Предписание-то выписано в точном соответствии с инструкций, и она, эта инструкция, дозволяет выдавать арестованного сопровождающему лицу без росписи. – Щас приведём, глазом моргнуть не успеешь. Стропилин! – крикнул куда-то вглубь коридора. – Веди квартирантов по одному: из четвёртой, пятой, шестой и седьмой камер. Сюда веди, в фургон их… – И вновь обратился к «бушлату»: – Как хоть записать тебя? Кто забрал?

– Подпоручик Потапов, пиши, – усмехнулся человек. – Командир отряда дорожной полиции.

– Слушаюсь, ваше благородие! – вытянулся старший надзиратель.

– Вольно, – снисходительно ответил тот. – Давай, поторопи своих вертухаев.

«Вертухаи» неприятно царапнули слух тюремщика, ну да от дорожной полиции, да ещё от офицера ждать особой вежливости не приходиться. К надзирателям они всегда относились свысока, считая тех существами низшего сорта, а себя белой костью. И всё же подпоручик мог вести себя повежливее, не опускаться до тюремного жаргона…

Тем временем выводили арестантов.

Пантелея растолкали, тот ворочал тяжёлой башкой, соображая, где он и что с ним, но удар сапога окончательно сбил сон с громилы. Антон вскочил сразу, будто и не спал, а Мефодий действительно не спал. Услышав стук копыт во дворе, он встрепенулся – быть может, это подмога? Конечно, наверняка это наши, приехали освобождать товарищей из узилища! Тогда осталось потерпеть совсем немного, и вот она – свобода!

И только Косой почувствовал вдруг неясную тоску и душевную муку. Он вообще не любил непредвиденных обстоятельств, как такого только в разбойники взяли? С их-то неспокойной жизнью… А сейчас, когда Гришка твёрдо настроился на доверительную беседу с давешними дознавателями, переезд, на его взгляд, не сулил ничего хорошего. Однако против силы не поспоришь. Стропилин пребольно пнул его сапогом:

– Вставай, нехристь! Приехали за вами, в полиции жилы мотать будут…

Чёрт бы вас всех побрал: и цириков, и полицаев, и Нужду с его ватагой. Будь проклят тот день, когда он пошёл в разбойники!

Арестантов выводили. Звенели кандалы, ругался Чёрный, идиотская ухмылка не сползала с губ Жилы. Крепкие молодцы подгоняли «квартирантов» прикладами:

– Поспешай! Поспешай! И смирно сидеть, не то головёнку-то оторву!

Один за другим ватажники забрались в фургон. Хлопнули дверцы. Подпоручик залез на переднюю лавку.

– Ну, бывайте, служивые! – крикнул на прощание. Всхрапнули лошади, застучали копыта, колёса покатились по выложенному брусчаткой плацу. На миг старшему надзирателю пришло на ум, что это фантастическое чудище увозит прочь свою добычу. Он тряхнул головой, прогоняя глупую фантазию. Фургон беспрепятственно миновал выезд: шлагбаум подняли, часовой отдал честь. Часовня глянула вслед отъезжающим испуганным слепым окном.

Кони умчались в ночь – глухую, дождливую, подлую. В фургоне Мефодий только что не подпрыгивал на лавке, пытаясь разговорить угрюмых конвоиров:

– А куда едем-то, ребята? А? Куда едем?…

– Держи язык за зубами, – был ответ. – Меньше болтаешь, дольше живёшь.

Остальные седоки молча ждали, что ждёт их в конце путешествия. Направление движения из кузова без окон разглядеть было невозможно. Ехали долго, арестантам казалось – вечность, – но вот остановились. Послышалась глухая команда: «Выгружайсь!»

С лязгом провернулся ключ в замке, дверцы распахнулись. Первыми выскочили солдаты. Легко спрыгнув на землю, стали с обеих сторон тёмного зева кузова. За ними в проёме возник Пантелей Чёрный, опустился тяжко, как медведь. И тут же четырёхгранный штык пробил ему гортань. Тёмная кровь заклокотала в горле, потекла по губам. Пантелей начал заваливаться ничком, а за ним, узрев судьбу товарища и понимая уже, что ждёт его за пределами фургона – секунду назад столь ненавистного, а теперь показавшегося вдруг таким безопасным, таким родным! – но не в силах остановить движение, прыгнул Антон Пила. Штык пробил ему грудь слева, там, где сердце. Умер Пила мгновенно.

Жила с Косым забились вглубь обитой металлом коробки и взвыли – оба, враз. Слышалась в том вое смертная тоска привезённых на убой животных. А человек в бушлате уже тут как тут. Запалил фонарь, направил свет внутрь фургона. Конвоиры вскинули винтовки, захлопали выстрелы. Расстрельщики сноровисто передёргивали затворы, летели в мокрую глину горячие гильзы. В коробе кузова корчились под ударами пуль две фигуры. Кровь плескала на щербатый пол.

Через минуту всё было кончено.

– Приберите тут, – обронил «бушлат», гася фонарь и направляясь к кучеру.

Молодцы свалили мёртвые тела в глубокий овраг, располагавшийся поблизости и присмотренный заранее…

В особняке Селивёрстова в это время мирно спали. Хозяин – в своей спальне, Сосновцев – в гостевой комнате. Дедовская сабля на стене охраняла его покой. В новом кувшине, поставленном заботливой Дуней, вновь печалилась осенняя хризантема.

Вечер окончился договором. Убедившись окончательно – или убедив себя, может так будет правильнее, – что догляд полиции и Постышева не гарантирует полной безопасности, друзья принялись лихорадочно искать выход из трудного положения. При этом Селивёрстов резонно заметил, что чем быстрее они избавятся от журнальной страницы, тем вернее прекратится преследование. Вот только как связаться с внешним миром? За особняком следят, поход на почту немедленно зафиксируют, а корреспонденцию наверняка изымут. И послать с весточкой – да хоть с устной просьбой – некого. Не Дуню же засылать, право слово! Перепутает ведь всё, дура…

Селивёрстов, было, приуныл, но Сосновцев разозлился. Вновь замаячил где-то на краю сознания заснеженный берег реки, и мальчишка, в панике отползающий от коварной наледи. Когда же это кончится?!

– А знаете, геноссе, давайте поутру сбежим! Вот так возьмём, да попросту смоемся из особняка. Слиняем. Сдёрнем. И где наша не пропадала! Разыщем Натали и её отца. Их-то вряд ли контролируют. И найдём возможность послать весточку вашему вельможе в Москве. Совсем другие расклады пойдут!..

Штабс-капитан поначалу отнёсся к идее друга скептически. «Вы представляете себе последствия, батенька вы мой?» Да, Андрей представлял, какая физиономия будет у чиновника Особой комиссии, узнай он о том, что персон, посаженных под домашний арест, нет на месте. Ну и чёрт с ним! Существовала ещё одна причина, перечёркивающая все опасения и доводы разума.

Сосновцеву страстно хотелось повстречаться с Натали. Образ девушки волновал его, её карие глаза с озорным блеском и улыбку он не мог забыть, видел как наяву, стоило прикрыть глаза. Андрей понимал, что игры, затеянные на пару с отставником, могут-таки привести его в потаённые казематы Коллегии. И тогда он нескоро сможет повидаться с Натали, а быть может, не встретится с ней больше никогда.

– Заглянем в дом у реки ненадолго, – убеждал он штабс-капитана. – В конце концов, дама нас приглашала, невежливо обманывать её ожидания. И не вы ли обещали, что нас не остановит даже камнепад! – Селивёрстов смущённо прокашлялся. – А там наверняка что-нибудь придумаем. Отправим, к примеру, кого-либо из помощников яхтсмена на почту. Постышев и хватиться не успеет, как письмо уже пойдёт в Москву. Или передадим весточку вашему инженеру здесь, в городе. Дадим ход идее, задвинуть нас после этого окажется не так и просто…

– Тут вы не обольщайтесь, Андрей Павлович, – опускал его на землю Селивёрстов. – Коллегия и не такие орешки колола.

– Всё равно, – с жаром продолжал Сосновцев, – пойдёт волна! Если военные узнают о новых возможностях, их будет не остановить! А там и я уже – не подозрительный визитёр с фигой в кармане, а ценный для Отечества источник информации. А вы – мой покровитель. Да и отец Натали, он же судостроитель? Вдруг подскажет что дельное?…

– Ну уж так прямо и судостроитель, – качал головой Селивёрстов. – Делает яхты для соревнований. Маленькая верфь, скудные доходы, больше хлопот, чем толку…

– Но человек-то грамотный! – восклицал Андрей.

– Это да, университет окончил, – соглашался отставник. – Даже и не знаю, что сказать…

Но с каждым разом сопротивление его становилось всё более вялым. Здоровый авантюризм, желание порадеть за Отечество двигали штабс-капитаном, заставляли идти на поводу у молодого и горячего своего единомышленника. Даже вопреки здравому смыслу.

– Ну! Соглашайтесь, герр гауптман! Вы же офицер! – напирал визитёр.

– Уговорили, сударь вы мой, – наконец сдался отставник. – Но договоримся, долго засиживаться в гостях не будем. Повидаемся с хорошими людьми, деликатно попросим помощи и тихо вернёмся. Чтоб Постышев ничего не заметил. Мы действительно обещали барышне визит вежливости, тут вы правы. Джентльмены своё слово держат.

– И я о чём! – подскочил от радости Сосновцев. – А как будем выбираться?

– А как ночной злоумышленник проник в особняк? – вопросом на вопрос ответил штабс-капитан. – Действительно, пробраться к особняку можно с Ильинской или Нижегородской. Там небольшой пустырь, задники домов почти без окон, густой кустарник. Отследить кого бы то ни было крайне затруднительно. И ничто не мешает нам повторить путь злодея, но в обратном порядке. Через пролаз у дымохода выберемся на крышу, спустимся с другой стороны. Через пустырь я проведу в закоулок на Ильинской, с неё – на Павловскую…

– Не случится такого, что в полиции учтут прежние промахи и выставят наблюдение на сопредельных улицах?

– Могут, но по Павловской ходит конка. Проверить всех пассажиров просто невозможно. Не будут же полицейские останавливать каждый вагон и осматривать всех в личность! Сядем сзади, задёрнем шторки. Попробуй нас, возьми! Потом тем же путём вернёмся обратно.

В рассуждениях друга был резон. Конка, местный аналог трамвая, только на конной тяге, пользовалась в городе заслуженной популярностью. Жаль только, линий было проложено мало, всего три на весь Владимир. Вагоны обставляли лавками с высокими спинками и мягкими сидениями, на окнах вешали занавески. Такое стремление сделать даже обычный «трамвай» более уютным и приятным для пользования было характерно для этого времени и не переставало удивлять Сосновцева. На ум невольно приходили электрички его детства, ободранные, с исцарапанными неудобными сидениями и провонявшими мочой тамбурами.

– Отлично, так и сделаем, – обрадовался Андрей.

Допив пунш и отужинав продуктами, что нашлись в кладовой благодаря запасливой Дуне, друзья улеглись спать, чтоб назавтра проснуться пораньше. Осмотреться, подготовиться. И совершить вылазку. Андрею снилась Натали – в том лёгком плаще, что был на ней в день несостоявшегося вояжа в Москву (подумать только, ведь это было всего лишь вчера!), в шляпке с белыми очаровательными цветами. Снилась её улыбка и карие, озорные глаза. Девушка махала ему рукой, но не прощалась, а будто звала за собой. И лишь одно портило чудесный сон – посверкивало, кололо глаза стекло в цветах. Стекло из разбитого пулями вагонного окна…

Что ждёт тебя, человек из далёкого будущего, со смелой, почти безумной идеей в голове – подарить Российской империи начала двадцатого века реактивную артиллерию? Быть может, на пути к мечте ты обретёшь крылья, что вознесут тебя к любви и счастью, а может, все надежды рухнут, похоронив нового Икара под обломками. Никто не мог сейчас знать наперёд, чем закончится история появления схемы Гвардейского реактивного миномёта на сорок лет раньше положенного. Но то, что предстоящая дорога полна неожиданностей, опасностей полна и приключений, слишком похожих на злоключения, – это уж будьте нате!