Главная дипломатическая битва

Международная Парижская конференция, начав работу 18 января 1919 г., завершила ее только через год, 21 января 1920 г. Целью конференции было подведение итогов Первой мировой войны и заключение мирных договоров, формирование новой политической карты мира. Пять ведущих держав-победительниц создали на этапе ее подготовки политический орган — Верховный Совет Антанты, в который вошли главы правительств и министры иностранных дел Великобритании, Франции, Италии, президент и госсекретарь США и назначенные императором дипломатические представители Японии.

В Парижской конференции приняли участие 27 государств Европы, Азии и Америки, воевавшие на стороне Антанты или объявившие войну странам Четверного союза, а также представители ряда нейтральных государств. Ведущую роль в работе форума играли государственные деятели «большой тройки» — Великобритании, Франции и США. Именно от их позиций зависело принятие решений по ключевым политическим проблемам. Японию интересовали преимущественно проблемы Азиатско-Тихоокеанского региона, а Италия фактически являлась их «младшим партнером».

Конференция стала главной дипломатической битвой. Столкновение государственных интересов и идейно-политические различия приводили к серьезным разногласиям между премьер-министром Великобритании, лидером либеральной партии Д. Ллойд Джорджем, который стремился сформировать такое послевоенное устройство мира, при котором в Европе не произошло бы чрезмерного усиления Франции, а Британия оставалась ведущим игроком в мировой политике; Ж. Клемансо, политиком национально-радикальной ориентации, видевшим главную задачу в ликвидации опасности германской гегемонии в Европе и возвращении Франции роли континентального лидера, и В. Вильсоном, отстаивавшим идеи демократизации международных отношений и правового регулирования и предлагавшим заменить принцип равновесия, как главный фактор международной стабильности, принципом коллективной безопасности. Несмотря на все разногласия, лидеры стран-союзниц были солидарны, отказывая Советской России принять участие в конференции, хотя и не могли не уделить ей внимания в ходе работы форума. Соединенные Штаты выразили желание, чтобы в нем приняли участие и представители Германии, но союзники выступили против.

В Париж не были приглашены побежденные — государства бывшего Четверного союза (немцы, австрийцы, венгры и болгары). У них имелась возможность лишь ознакомиться с принятыми державами-победительницами решениями. Лишение России по идеологическим соображениям права участвовать в создании Версальско-Вашингтонской системы оказалось безусловно, ошибкой. В обоих случаях, как с Германией, так и с Россией, основатели Версальско-Вашингтонской системы лишили себя возможности разделить общую ответственность за ее функционирование. «Позднее это положение пытались исправить, пригласив оба государства к участию в работе Лиги Наций, которая стала эманацией порядка, заложенного Версальской системой», но эти попытки, как справедливо считает польский исследователь М. Волос, «трудно назвать удачными». Развитие событий привело к ситуации, когда за рамками Версальской системы оказались три великие державы — Германия, Россия и США.

В. А. Маклаков оказался прав, оценивая Лигу Наций как «громоздкое и сложное орудие» в руках союзников, которая «в нужный момент едва ли окажется способной мобилизовать имеющиеся в ее распоряжении международные средства воздействия и давления». Устав Лиги Наций, постоянно действующей международной организации, был официально принят конференцией 26 апреля 1919 г., после завершения работы специально созданной по его подготовке комиссии, возглавляемой В. Вильсоном. По его настоянию Устав был включен как неотъемлемая составная часть в мирные договоры с державами Четверного союза, чтобы связать его положениями и побежденные государства.

В свете организации нового политического порядка в Европе, ключевыми проблемами, стоявшими перед победителями, были германский вопрос и государственно-территориальное переустройство Центральной и Восточной Европы. Ведущие державы Антанты по-разному представляли себе место Германии в послевоенной Европе. Вопреки истощенной войной Франции, желавшей максимального ослабления Германии и сокращения ее территории (помимо возвращения Эльзаса и Лотарингии, французы требовали отторжения немецких земель по левому берегу Рейна и образования там буферного Рейнского государства, а также передачу Польше всех захваченных у нее ранее Пруссией земель); Великобритания и США выступали с позиций построения нового политического равновесия в Европе с учетом интересов Германии. Вильсон и Ллойд Джордж выступили и против чрезмерных репарационных обязательств Германии, на чем настаивал Клемансо. Вопрос о репарациях на конференции решен не был, его передали на рассмотрение специальной репарационной комиссии, которая должна была определить приемлемую для всех сумму репараций к маю 1921 г.

Державы-победительницы стремились к созданию зон своего влияния в геополитически важной Центрально-Восточной части Европы, где ранее доминировали Россия, Германия и Австро-Венгрия. Образованные здесь новые, ориентированные на Запад, государства — Польша, Чехословакия, Сербо-Хорвато-Словенское Королевство, а также усиленная за счет территориальных приобретений Румыния — должны были сдерживать как Германию, так и Россию. Особая роль при этом была отведена Польше, определение границ которой стало сложнейшей политической задачей. Без участия России проводились новые послевоенные границы, утвержденные решениями Парижской мирной конференции и Конференции послов четырех держав-победительниц (Великобритании, Франции, Италии и Японии) — рабочего органа, созданного после отказа от активного участия в работе мирной конференции американских представителей в связи с отъездом из Парижа В. Вильсона в июне 1919 г. и отказом сената США ратифицировать Версальский договор (ноябрь 1919 г.). Однако великие державы сознавали невозможность создания стабильного международного порядка, полностью игнорируя российские интересы. Было очевидно, что окончательное европейское территориально-государственное урегулирование возможно лишь после стабилизации положения в России и окончания там Гражданской войны, исход которой и должен был определить ее место в послевоенной системе международных отношений. Поэтому державы-победительницы старались демонстрировать в целом осторожный подход в отношении определения восточных польских и румынских границ. Предложенная ими восточная граница Польского государства, так называемая «линия Керзона», совпадала в основном с линией этнического разграничения поляков, белорусов и украинцев. Признать права Румынии на оккупированную ею в январе 1918 г. принадлежавшую Российской империи Бессарабию Великобритания, Франция, Италия и Япония согласились только в октябре 1920 г. после окончания советско-польской войны, а независимость Прибалтийских республик (Латвии, Литвы и Эстонии) была в 1919 г. признана ими лишь де-факто. «Россия, без сомнения, больна, — как весьма образно сказал в 1918 г. румынский премьер А. Авереску, — она очень больна, но Россия не исчезла, и она выздоровеет. Нам […] не пристало пользоваться этим состоянием паралича, в котором находится сосед».

28 июня 1919 г. в Версальском дворце был подписан мирный договор с Германией. В торжественной церемонии приняли участие все представленные на Парижской конференции государства Антанты, кроме Китая (не согласившегося с передачей Японии германских владений на его территории). Согласно исторической легенде, в тот день верховный главнокомандующий силами Антанты маршал Фердинанд Фош произнес знаменитую фразу: «Это не мир, это — перемирие на 20 лет». Действительно ли была Версальская система миропорядка изначально обречена на распад? В последние годы исследователи все чаще поднимают этот вопрос. По результатам Версальского мира Германия понесла весьма существенные территориальные потери: она лишалась 1/8 своей территории и 1/12 населения. Однако это были не исконно немецкие, а аннексированные вначале Пруссией, а затем Германией у соседей земли, в большинстве своем не с немецким населением. Достаточно суровыми были финансово-экономические и военные условия союзников по Антанте. Однако вскоре они пошли на серьезные уступки немцам в финансовых вопросах, в частности, в 1924 г. был разработан план комиссии Ч. Дауэса, а спустя 5 лет одобрен план О. Юнга, которым предусматривалось снижение репарационных выплат, ликвидация иностранных контрольных органов и другие меры, призванные облегчить бремя, которое несли побежденные. Хотя Германия и была сильно ослаблена и поставлена в жесткие политические рамки, на карте Европы ее сохранили как одну из крупнейших и важных величин. По мнению В. К. Шацилло, Версальско-Вашингтонская система рухнула не столько из-за чрезмерно унизительных условий в отношении Германии, сколько вследствие глубоких «системных» ошибок. Ее скорый крах был, действительно, неизбежным, поскольку ее краеугольным камнем была идея одновременно изолировать две крупнейшие европейские державы — Германию и Россию, и не дать возможности ни той, ни другой стране принять активное участие в системе европейской коллективной безопасности, вытолкнуть их на задворки мировой политики. По Версальскому договору Германия должна была отказаться от Брестского договора 1918 г. с Советской Россией. На нее и на других членов Четверного союза была возложена вся полнота ответственности за развязывание Первой мировой войны. Ввиду острейших разногласий между союзниками общий размер репараций с Германии Версальским договором не определялся. На конференции было лишь решено, что до 1921 г. Германия должна будет уплатить государствам Антанты 20 млрд золотых марок. В соответствии со ст. 116 Версальского договора право на репарации получала и Россия, чей вклад в победу союзники не отрицали.

 

Советская Россия и Версальский договор

Версальский мирный договор содержал несколько статей, возлагавших на Германию ряд обязанностей по отношению к России. Хотя Российская Советская Республика в Парижской конференции не участвовала и не признала для себя обязательным Версальский договор, неоднократно высказывая резко отрицательное к нему отношение, тем не менее Германию эти статьи связывали, и в будущих политических переговорах с Россией она не могла освободиться от принятых на себя обязательств без согласия контрагентов по Версальскому договору.

Основной статьей Версальского договора, касавшейся взаимоотношений Германии и России, являлась ст. 116: «Германия признает независимость всех территорий, которые к 1 августа 1914 г. входили в состав бывшей Российской Империи и обязуется признавать эту независимость вечно и нерушимо. Согласно определений ст. 259 и 292 части XI (финансовые определения) и части X (хозяйственные определения) настоящего договора, Германия признает бесповоротно отмену договоров, заключенных в Брест-Литовске, а равно и всех прочих договоров, соглашений и конвенций, заключенных с большевистским русским правительством.

Союзные и дружественные державы сохраняют за Россией право получать от Германии всякие восстановления и возмещения, которые соответствуют основным началам настоящего договора».

Аналитики Народного Комиссариата иностранных дел, готовившие материалы для Генуэзской конференции 1922 г., писали, что целью первого абзаца этой статьи, на первый взгляд будто бы защищавшей интересы России, в действительности являлось стремление держав Антанты сделать для Германии невозможным извлечение какой-либо выгоды от разделения территории бывшей Российской империи на ряд отдельных государств и воспрепятствовать ей в ее попытках подчинить себе какое-либо из вновь образовавшихся государств в хозяйственном или политическом отношениях. Ставя, таким образом, чисто внешние препятствия к сближению окраинных государств, образовавшихся на территории бывшей Империи, с Германией, к которой они естественно тяготеют, державы Антанты, прежде всего, Франция и Англия, ставят эти молодые, неокрепшие в хозяйственном отношении несамостоятельные государства в зависимость от себя. Таким образом, скрытый смысл первого абзаца ст. 116 Версальского мирного договора видели в хозяйственном господстве Англии и Франции над вновь возникшими на бывшей территории России государствами.

Признание независимости государств, возникших на территории бывшей Российской империи, по мнению аналитиков НКИД, следовало понимать не как признание их независимости в целом, а лишь как их независимость от Германии. «Абзац 1 ст. 116 Версальского Мирного договора не может быть истолкован в том смысле, что Германия обязалась признавать эти новые государства независимыми, “вечно и нерушимо”, также и от какой-нибудь русской центральной власти. Это усматривается из того, что к моменту составления ст. 116 и даже к моменту подписания Версальского договора Державы Антанты все еще не решались признать независимость окраинных государств, кроме Польши и Финляндии, т. к., по их мнению, не была исключена возможность воссоздания “Единой и неделимой России” в границах бывшей Империи». Сопоставляя все относившиеся к России статьи Версальского договора, аналитики сделали вывод, что державы Антанты, скорее всего, поощряют распад России на ряд отдельных, более слабых государств, хотя в самом договоре эта мысль не была выражена. Отдельные выражения и термины статей договора (например, статьи 117, 292, 433) указывали, что вопрос о границах географического понятия «Россия» намеренно оставался открытым. Поэтому понятие «независимость» в ст. 116 Версальского договора следовало понимать исключительно как независимость от Германии, сама же статья не могла служить для Германии препятствием к признанию ею вступления в Российскую Федерацию какого-либо из государств, бывшего в момент подписания Версальского договора независимым в том смысле, как это указано в ст. 116, но утратившего некоторые элементы этой независимости из-за вступления в Российскую Федерацию (например, Грузии).

Второй абзац ст. 116 не вносил ничего нового в русско-германские отношения, так как еще задолго до подписания Мирного договора, 13 ноября 1918 г., ВЦИК РСФСР провозгласил прекращение действия Брестского договора и дополнительных к нему соглашений, сообщив об этом по радио всем государствам мира. Текст этого абзаца имел бы смысл лишь в том случае, если бы Германия стала оспаривать законность резолюции ВЦИК об аннулировании Брестского и дополнительных к нему договоров, ссылаясь на то, что международные договоры не могут прекращаться в силу одностороннего волеизъявления одного из контрагентов. В таком случае следовало сослаться на абзац 2-й ст. 116 Версальского мирного договора, хотя волеизъявление Германии, выраженное в этой статье, сделано не по отношению ее к брестскому контрагенту, а по отношению к третьим лицам, версальским контрагентам.

Определенное значение мог бы иметь вопрос о сроке прекращения действия Брестского и дополнительных договоров: следует ли его относить ко времени резолюции ВЦИК или ко времени вступления в действие ст. 116 Версальского договора.

Согласно ст. 259 Версальского договора, Германия обязалась передать союзным и дружественным державам все наличные деньги, ценности, оборотные торговые документы и товары, которые она получила в виде платежей во исполнение Бухарестского, Брестского и дополнительных к ним договоров. Так как союзные и дружественные державы в период после заключения с Германией перемирия своим вмешательством в русскую гражданскую войну фактически создавали между собой и Россией статус белли, то дальнейшее исполнение Россией своих обязательств по Брестскому и дополнительным договорам, по мнению российских аналитиков, означало бы, в силу определения ст. 15 договора между Германией и ее противниками о перемирии и ст. 259 Версальского договора, поддержку Россией своих врагов. Такой вывод, несомненно, указывал на нелепость исходной позиции о возможности признания Брестского и дополнительных договоров в период между принятием резолюции ВЦИК и временем вступления в силу ст. 116 Версальского договора. Русская точка зрения по вопросу о времени прекращения действия Брестского и дополнительных договоров была проста: день принятия вышеназванной резолюции ВЦИК, то есть 13 ноября 1918 г. Однако «если бы Германия, ссылаясь на односторонний характер резолюции, пожелала бы отнести момент прекращения этих договоров к более позднему сроку, то такая точка зрения находилась бы в противоречии с принятыми ею на себя обязательствами по договору о перемирии от 11 ноября 1918 г., и по Версальскому Миру, а равно и с общепринятыми принципами международного права».

В соответствии с договором о перемирии между Германией и ее противниками и согласно ст. 259 (абзац 3) Версальского договора, Германия обязалась передать и фактически передала державам Антанты все платежи золотом, бумажными деньгами и товарами, полученными от России по Брестскому и дополнительным к нему договорам.

В связи с этим возникал вопрос: могла ли Россия в своих будущих расчетах с бывшими союзниками засчитать полученное последними от Германии русские ценности? С формальной стороны право собственности на эти ценности в момент их перехода от Германии к державам Согласия принадлежало уже не России, а Германии. Но с другой стороны, основанием для требования этих ценностей со стороны стран Согласия послужили не общие принципы об обязанностях Германии к «возмещениям и восстановлениям», которые легли в основу экономической части Версальского договора, а точка зрения, получившая отражение в договоре, на особое отношение между Россией и Германией в силу заключения Версальского договора.

Согласно общим определениям Версальского договора, изложенным в его VIII части, на Германию возлагались обязанности по восстановлению разрушений и возмещению убытков, причиненных ее войсками в Бельгии, Франции и других государствах. Сумма платежей не была установлена договором. Эта обязанность, как сообщалось выше, была возложена на особую Комиссию, которая в мае 1921 г., то есть почти через 2 года после подписания Версальского договора, предъявила Германии счет, исключив различные платежи деньгами и натурой (железнодорожным имуществом, аэропланами, кораблями и пр.), которые Германия предоставляла государствам Антанты, но при этом не были зачтены ни русское золото, ни деньги, внесенные Россией Германии по Брестскому договору и переданные последней своим противникам. На каком же «правовом титуле» союзники получили от Германии золото, переданное Россией во исполнение Брестского и Берлинского договоров 1918 г.?

Позиция, изложенная в Версальском мирном договоре на взаимоотношения России и Германии, нашедшая свое отражение в ст. 116 (абзац 3), сводилась к тому, что Россия, как страна, понесшая большие жертвы в мировой войне и способствовавшая общей победе союзников, не только не должна давать что-либо Германии, но и имеет право на возмещение ею своих убытков. В связи с этим, полученные союзниками от Германии платежи России по Брестскому договору, «не зачтены в счет долговых обязательств Германии, а только и могли быть получены для России и записаны в кредит ее счета. Вследствие этого и вопрос о закономерности зачета этих ценностей при будущих расчетах между Россией и ее бывшими союзниками решался сам собой в положительном смысле», по мнению экспертов НКИД. Они признали положительным тезис, вытекавший из абзаца 2 ст. 116, что отмена Брестского и дополнительных договоров не означала возобновления состояния войны между контрагентами этих договоров. Провозглашение ст. 1 Брестского договора, прекращение состояния войны между Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией, с одной стороны, и Россией, с другой, не могло считаться отмененным ни резолюцией ВЦИК об отмене Брестского договора, ни абзацем 2 ст. 116 Версальского Договора. То и другое положение лишь привели к освобождению всех участников Брестского договора и дополнительных к нему соглашений от прав и обязанностей, установленных этим договором и соглашениями.

Следует отметить, что ст. 116 не лишала Германию права после вступления в силу Версальского договора заключать с Россией и с государствами, возникшими на территории бывшей Российской империи, новые как политические, так и торговые договоры. Позднее эти положения были подтверждены Русско-германским соглашением от 5 мая 1921 г., носившем, в основном, торговый характер, но не лишенном и политического характера. В нем отмечалось, что между Россией и Германией еще до 19 марта 1920 г. был заключен договор об обмене пленными (в России официально не опубликованный). Однако в этих договорах ничего не говорилось о восстановлении мира между Россией и Германией и о признании Германией де-юре советского правительства. Предполагалось, что как прекращение состояния войны между ними, так и признание де-юре советского правительства, произошли в силу Брестского договора; разрыв же дипломатических отношений между обоими государствами 5 ноября 1918 г. не прекратил ни состояния мира, ни признания Германией российского советского правительства.

Официальная пресса, анализируя статьи Версальского договора, возвращалась к Брестскому договору, указывая, что выраженное в ст. 116 волеизъявление Германии об отказе от Брестского и дополнительных договоров, последовало лишь в отношении союзных держав, но не в отношении России, то есть Россия не могла ссылаться на волеизъявление Германии до тех пор, пока формально не примкнет к Версальскому договору. Присоединение России к Версальскому договору могло произойти лишь с помощью формального договора между Россией и ее бывшими союзниками. До того времени, если бы Германия и потребовала от России своих прав по Брестскому договору, возражать против этого могли бы только державы Антанты, но не Россия, в отношении которой Германия никогда от своих прав не отказывалась. Но если бы державы Антанты не возражали против претензий Германии и молчаливо или в силу особого соглашения отказались от своих прав, вытекавших из ст. 116, и Версальского договора, то Россия юридически не могла бы отказаться от своих обязанностей по Брестскому договору, действие которого было лишь приостановлено 5 ноября 1918 г., но не отменено.

Абзац 3 ст. 116, согласно которой Россия эвентуально могла получить от Германии возмещение, «является договором в пользу третьего лица, в котором это третье лицо, в пользу которого устанавливаются права, не участвовало. Согласно юридической природе этого договора, определенные права устанавливаются только в пользу России, а не в пользу противников Германии по Версальскому договору, поэтому требовать и добиваться реализации этих прав может только Россия, а не союзные и дружественные Державы».

Каково политическое значение этого договора и какие цели он преследовал?

Советское правительство неоднократно высказывало свое отрицательное отношение к Версальскому договору, характеризуя его как грубое насилие над Германией, имевшее целью поработить ее народные массы в пользу капиталистических вожделений стран Согласия. Уже по одним этим причинам советские руководители никогда не стали бы предъявлять к Германии каких бы то ни было требований на основании Версальского договора, считали эксперты. Но независимо от этого условием для возбуждения претензий, основанных на абзаце 3 ст. 116 Версальского договора, являлось предварительное присоединение к нему России или по крайней мере к ст. 116 этого Договора.

Такое присоединение могло бы произойти не с помощью одностороннего заявления со стороны России, а исключительно посредством договора с участниками Версальского мира. Поэтому «руководящей мыслью союзных и дружественных держав при включении в Версальский договор 3 абзаца ст. 116 явилось то, чтобы впоследствии заключить с Россией соглашение и предложить ей присоединиться к ст. 116 Версальского договора». При этом было естественным, что за те значительные выгоды, которые Россия получила бы от Германии в силу абзаца 3 ст. 116 союзные и дружественные державы потребовали бы для себя соответствующих компенсаций.

Франции и Великобритании практическое значение абзаца 3 ст. 116 договора представлялось важным, с учетом военно-политической обстановки весны 1919 г.: наступление белых армий с юга и востока при поддержке союзников было близко к успеху. По-видимому, политические крути русской эмиграции в Париже, а также официальное представительство южно-русской армии способствовали включению ст. 116 в Версальский договор. Но позднее ст. 116 потеряла практическое значение не только из-за смены политической конъюнктуры, но и в связи с тем, что Германии был предъявлен счет убытков, и эксперты, заседавшие осенью 1920 г. в Брюсселе и весной 1921 г. в Париже и Лондоне, пришли к выводу, что размер причиненных войной убытков настолько велик, что значительно превышает максимальную платежеспособность Германии. Потому для определения размера суммы возложенных на нее согласно Версальскому договору возмещений следовало исходить не из размера действительных убытков, а из реальной возможности Германии уплатить их. При этом о России и о ее претензиях, основанных на абзаце 3 ст. 116 Договора, речи не было. Эксперты делали в связи с этим вполне логичный вывод: если предложенный союзниками и принятый Германией счет убытков исчерпывает максимум того, что Германия в состоянии заплатить, то в эту сумму должна входить и доля России, на которую она имела право, по признанию союзников, выраженному в абзаце 3 ст. 116 Версальского договора. Если же Россия, принципиально отвергавшая Версальский договор, «не предъявляет никаких претензий на долевое отчисление ей поступающих от Германии платежей, то она все же имеет безусловное основание требовать признания погашения тех долгов своим бывшим союзникам, которые возникли во время войны и для целей войны». Резкое разграничение между довоенными и военными долгами России, которое проводилось позднее в ноте Чичерина о признании долгов, исходя из чисто политических предпосылок, находило оправдание и с точки зрения юридической, во взаимоотношениях России и Антанты, созданных Версальским договором и последующими событиями. Абзац 3 ст. 116 подводил под политическое требование юридический фундамент, так как вместе с определениями Лондонской конференции о возмещениях должен был заставить бывших союзников признать, что «акцептованный Германией счет убытков содержит долю, которая, по их же собственному признанию, причитается России».

Возникшая в те годы проблема выплаты долгов царского правительства имела долгую историю. В конце ноября 1996 г. российское правительство подписало соглашение о выплате Франции долгов царского правительства. Специалисты восприняли этот шаг как игнорирование истории проблемы. Франция в той или иной мере поднимала ее и в Версале, и на Парижской мирной конференции, а в 1922 г. — на Генуэзской конференции вместе с другими союзниками предъявила претензии непосредственно советской делегации. Глава советской делегации Г. В. Чичерин заявил тогда, что поскольку правительство РСФСР отказалось от применения в отношении себя ст. 116 Версальского мирного договора, дававшей право на возмещение в 16, 1 млрд золотых рублей, то военные долги, по самому существу своему, должны считаться погашенными (военные долги России — 8,846 млрд зол. руб.). Что же касается довоенных долгов, то советское правительство соглашалось принять на себя уплату их при условии признания его контрпретензий за интервенцию и блокаду. Как известно, в Генуе эти вопросы решены не были.

Какие именно «восстановления и возмещения» ст. 116 Версальского мирного договора соответствовали его основным целям, усматривается из ст. 232 (второй части) договора: «Союзные и дружественные державы требуют и Германия обязуется возместить все убытки, причиненные гражданскому населению союзных и дружественных держав и его имуществу — за период военных действий каждой союзной или дружественной державы против Германии — вторжением с суши, с моря или с воздуха, и вообще всякого ущерба, определенного в Приложении 1», в котором говорилось о возмещении личного и имущественного вреда, а также о возмещении стоимости содержания и пайков семьям призванных в ряды армии, и суммы претензий и субсидий по случаю ранения или смерти.

На этом основании в репарационную комиссию были представлены претензии:

«Францией за ущерб, нанесенный различного рода собственности 122 млд бум. фр. и на пенсии и пайки 72 млд, прочие потери — 24 млд., а всего 218 млд бум. фр.;

Англией за убытки в торговом флоте 763 м. ф. ст., пенсии 1706 м. ф. ст., прочие 73 м. ф. ст., а всего 2542 м. ф. ст.;

Италией за ущерб в собственности 20 млд лир, пенсии и пайки 38 млд фр., прочее 12 млд лир;

Бельгией за ущерб в собственности 30 млд фр., пенсии и пайки 2,3 млд ф., прочее 4 млд фр.

Если эти суммы перевести в золотые марки, то получались такие цифры претензий: Франции 99 млрд. марок, Англии 34 млрд, Италии — 27, Бельгии — 161/2 и прочих стран на 27 млрд; всего на сумму около 225 млрд золотых марок, в том числе на 95 млрд на пенсии и пайки и 130 по прочим основаниям. Репарационной Комиссией сумма, подлежащая уплате Германией, определена в 132 миллиарда золотых марок». Эта сумма, видимо, была определена потому, что большей получить с Германии не представлялось возможным.

Если бы и Россия предъявила свои претензии, то общая сумма возмещений, подлежащих уплате Германией, осталась бы та же, но были бы уменьшены доли всех остальных союзных государств. Таким образом, суммы претензий, представленные отдельными государствами, были значительно сокращены в общем на 40 %.

Определяя доли каждого государства в сумме в 80 млрд, следовало распределить эту сумму пропорционально потерям в людях, понесенным каждым государством.

Соответственные данные (по «Стейтс мэн бук») следующие (в тысячах):

* По данным В. Г. Михайловского (Предварительные итоги переписи населения 28 августа 1920 г. М., 1920–1921. 5 т. (Труды ЦСУ; т. 1; вып. 1–5)).

На Россию приходилось 7500 тыс. из 17, что «дает право на сумму в 35 млрд из 80. Относительно участия России в распределении суммы в 52 млрд мар. возмещений за имущественный вред, следует иметь в виду, что военные действия на Восточном фронте происходили почти исключительно в областях, отошедших к Польше, Латвии, Литве, вследствие чего и право на соответственные возмещения могла бы иметь не РСФСР, а вышеупомянутые государства». Однако при этом не следует забывать, что неблагоприятная международная обстановка, и в частности блокада, «повлекла за собой заключение с вновь образовавшимися государствами крайне невыгодных мирных договоров, в которых, между прочим, на РСФСР возлагались различные обязательства в связи с тем, что Польша, Литва и др. находились в зоне военных действий, вследствие чего граждане этих государств понесли значительный ущерб. Таким образом, РСФСР, со своей стороны, расплатилась за этот ущерб, что давало бы ей право регресса на основании ст. ст. 116 и 232 Версальского договора, и непредъявление соответственных требований лишь свидетельствует о готовности РСФСР идти на уступки для облегчения соглашения».

В ст. 117 Версальского договора Германия обязалась признавать действительность всех договоров и соглашений, которые «союзные и дружественные державы заключают с государствами, которые образовались или могут образоваться впредь на территории или части территории бывшей Российской Империи и границах 1 августа 1914 г. Германия обязуется далее признавать границы этих государств, так как они установлены обязательствами, возложенными на Германию ст. 117 Версальского договора, державы Согласия хотели предупредить всякое возражение с германской стороны против всякого рода соглашений, не исключая и вопроса о границах, которые будут заключены в будущем между Россией и государствами, образовавшимися на территории России, с одной стороны, и державами Антанты, с другой». Такого рода требования, предъявляемые к Германии, — признавать соглашения, еще не заключенные, содержание которых не могло быть не только установлено, но и предвидено, — противоречило принципам международного права. Как считали эксперты НКИД, это требование было не из области права, а являлось определением вынужденным, вследствие применения элементарной силы. Российским экспертам было очевидно, что договоры и соглашения между Россией и государствами, образовавшимися на территории бывшей Российской империи, с одной стороны, и странами Согласия — с другой, Германия могла признать лишь в том случае, если их содержание не будет противоречить жизненным интересам самой Германии. Нелепо было требовать от нее признания «авансом» возможных в будущем договоров, особенно с учетом предпринятой в них попытки исключить саму Германию от всякого делового общения с Россией и государствами, возникающими на ее территории. В связи с тем, что ст. 117 имела в виду договоры между Россией и странами Согласия, которые не затрагивали интересов Германии, эта статья представлялась лишней, ибо «договоры, заключаемые между суверенными государствами в признании третьих незаинтересованных государств не нуждаются».

Германия по ст. 292 признавала, что все договоры, соглашения и сделки, заключенные с Россией или каким-либо государством или правительством, территория которого ранее составляла часть России, а равно и все такие же договоры, соглашения и сделки, заключенные Румынией до 1 августа 1914 г., «или же с сего последнего срока до вступления в силу настоящего договора, ныне отменены и являются отмененными навсегда». Данное определение налагало на Германию обязанность считать отмененными все без исключения соглашения, которые она заключила с Россией или с государствами, возникшими на территории бывшей Российской империи, вплоть до момента вступления в силу Версальского мирного договора. С отменой Брест-Литовского и дополнительных договоров отпали и взаимные обязательства восстановить с соответствующими изменениями договоры, действовавшие до 1 августа 1914 г., поэтому для достижения правовых результатов, изложенных в ст. 292, можно было ограничиться ст. 116, делавшей ст. 292 излишней.

Ст. 293 гласила: «Если после 1 августа 1914 г. какая-нибудь из союзных и дружественных держав, или Россия, а равно и государство и правительство, территория коего составляла ранее часть России, принуждены были предоставить Германии или германскому гражданину через посредство какого-либо представителя публичной власти какие-либо концессии, привилегии или преимущества, каковое представление было вынуждено вследствие военной оккупации или другими средствами или по другим основаниям, то эти концессии, привилегии и преимущества считаются уничтоженными без всяких дальнейших и других определений в силу настоящего договора». Эта статья имела в виду лишь такие привилегии и преимущества, которые возникли со времени начала войны между Россией и Германией и не касалась прав и привилегий, возникших до войны. Ее практическое значение было невелико, так как, по мнению экспертов НКИД, в отношении России речь в ней могла идти лишь о привилегиях и преимуществах, предоставленных германским гражданам в короткий период действия Брестского договора. Тогда еще не знали, были ли такие предоставления в действительности. Во всяком случае, права и привилегии, которые базировались на Брестском договоре, с прекращением его действия были отменены. Но поскольку права отдельных германских граждан в период действия этого договора или после его прекращения базировались на особых законодательных или административных актах советской власти, этой статьей они не затрагивались и запрещение германским гражданам со стороны союзных и дружественных держав пользоваться этими привилегиями и преимуществами на территории России означало бы недопустимое с точки зрения международного права вмешательство во внутренние дела России. Видимо, ст. 293 не имела в виду подобных случаев, так как говорила о таких привилегиях, которые были вынужденны вследствие военной оккупации, то есть о таких договорных отношениях, где один из контрагентов (Германия) посредством применения физической силы, угроз или других аналогичных мер, возможных лишь во время войны, принудила другую сторону (Россию) ко вступлению в договор. Но независимо от того, что свобода действий России в отношении предоставления концессий и каких-либо преимуществ Германии или отдельным ее гражданам не могла быть затронута этой статьей из-за неучастия России в Версальском договоре, из текста статьи следовало, что контрагенты Версальского договора даже не имели в виду, устанавливая мирные отношения, поднимать вопрос о полной свободе советского правительства предоставлять по своему усмотрению концессии и привилегии кому-либо, не исключая и германских граждан.

Ст. 433 Версальского договора имела целью скорейшее очищение территорий окраинных российских государств от германских оккупационных войск для того, чтобы прекратить в них всякое влияние Германии. В связи с завершением в декабре 1919 г. «очищения» этих территорий, статья сохранила лишь историческое значение: «Для обеспечения выполнения правил настоящего договора, согласно которого Германия бесповоротно признала отмену Брест-Литовского договора, а равно и договоров, соглашений и сделок, заключенных между нею и Российским Большевистским правительством, а равно и для обеспечения восстановления мира и хорошего Правительства в Балтийских Государствах и в Литве, все германские войска, которые в данный момент находятся в названных территориях, должны быть отозваны за границу Германии в тот момент, когда Правительства Союзных и Дружественных Великих Держав сочтут необходимым это сделать, считаясь с внутренним положением этих областей. Эти войска обязаны воздерживаться от всяких реквизиций, арестов и других принудительных мер добывания снабжения, предназначенного для Германии, и обязаны не вмешиваться ни в какие мероприятия по обороне страны, которые предприняты временными правительствами Курляндии, Эстляндии и Литвы».

Какой же урок, пройдя «школу Версаля», вынесла для себя Россия? Емко и в то же время эмоционально об этом говорится в «Кратком обзоре политических течений в Западной Европе. К 1 мая 1919 г. в период после подписания перемирия», датированном летом 1919 г.: «У России нет никаких внешних друзей, на альтруистическую… поддержку которых она могла бы рассчитывать в трудную минуту. На нашу Родину все — и друзья, и враги — смотрят единственно как на средство для обогащения. Наша ориентация и политика должна быть исключительно русской». К таким же выводам пришел и занимавшийся вопросами послевоенных расчетов держав Антанты русский военный ученый А. Е. Снесарев: «Россия в итоге Мировой войны на ниве человеческих жертв понесла гораздо более, чем ее союзницы, и потеряла из-за этого неизмеримо большее количество ценностей, определяемых с экономической точки зрения 40 миллиардами рублей». Эта сумма не только не может исчезнуть по сравнению со всеми видами довоенных и послевоенных обязательств России, но и должна доминировать над ними. Не получив за эту потерю никакого экономического эквивалента, Россия в итоге оказалась обойденной и ограбленной. «Англия и Франция, требуя с нас расплаты за каждый пулемет и за каждый рубль, исчезнувшие в горниле войны, не могут вычеркнуть из своей памяти 12 миллионов энергий и рабочих сил, принесенных нами на алтарь войны». С болью писал Снесарев о том, что от общих людских потерь союзников в мировой войне более половины пришлось на Россию: «Она потеряла вдвое больше Франции и с лишком втрое больше Англии. Можно ли эту роковую разницу считать навеки истертой из памяти Антанты и не подлежащей никакому компенсированию при той обстановке, когда союзницы ожидают расплаты за каждый устарелый аэроплан и застрявшую в Архангельске пару сапог».