Усталый и злой возвратился из очередного розыска Алексей. Вконец измучил кабан!

Дело дошло до того, что Алексею и во сне мерещились кабаньи следы. Знакомые отпечатки так примелькались, так запечатлелись в памяти, что он различил бы их среди сотни других.

В коридоре Сапегин встретился со старшиной Цыпленковым. Цыпленков — потомственный охотник. Чуть ли не с десяти лет ходил то с отцом, то с дедом по болотам на уток, выслеживал медведей, участвовал в облавах на волков. А на заставе пришлось переквалифицироваться. Недавно командование поручило Цыпленкову хозяйственную часть.

Николай считал свое новое назначение иронией судьбы, хотя службу нес исправно. Уравновешенный, невозмутимый, он никогда не суетился, подобно некоторым снабженцам. Но летом в столовой не переводились свежие овощи, зимой — соления. Пища для солдат готовилась разнообразная и вкусная, одежда выдавалась добротная. За это Цыпленкова любили на заставе.

Правда, Сапегин иногда подшучивал над старшиной по-дружески. Приучил он Кубика лаять на Цыпленкова. Стоило Николаю встретиться с Алексеем и его четвероногим спутником, как старшина начинал приговаривать:

— Смотри, Кубик, Цыпленков идет! Помнишь, он вчера тебе в паек каши недодал.

Кубик немедля обрушивался на старшину громоподобным сердитым лаем: «Га-ав! Га-ав!»

Солдатская признательность была приятна Цыпленкову. Однако охотничьи страсти не унимались. Может быть, именно потому и завел он в небольшом пруду, неподалеку от заставы, зеркального карпа. Конечно, рыбалка — не то, а все же охота.

Встретясь с Сапегиным, Николай не удержался, чтобы не спросить о состоявшемся розыске, хотя и видел, что Алексей был явно не в духе.

— Что, опять все тот же кабан?

— Тот самый, — с досадой махнул рукой Сапегин и, не задерживаясь, направился к себе.

Мысль о поимке кабана давно застряла в голове Николая и сидела крепко, словно гвоздь в суковатом дереве. Неизвестно, к какому решению пришел бы он в конце концов, если бы в кладовой случайно не обратил внимания на мешок с кукурузой. «Это то, что нужно», — мелькнуло в голове Николая.

Отсыпав в газету с килограмм кукурузы, Цыпленков заглянул на кухню и подозвал к себе повара:

— Мне надо сварить немного кукурузы. Только не сильно разваривай.

— Не рановато ли на рыбку задумали, товарищ старшина? Зима ведь.

— Ничего, у меня рыбка особая, — пошутил Николай. — И зимой клюет!

Захлопнув дверь, Цыпленков направился к сержанту Шакиру Хисамутдинову и о чем-то долго с ним советовался. Сержант кивал головой, только изредка вставляя слово, другое.

— Значит, перед вечером? — закончил Цыпленков.

— Есть! Будем готовы! — живо щелкнул каблуками сапог Хисамутдинов.

— И никому ни слова, — предупредил старшина.

— Есть никому! — охотно согласился сержант.

Однако, когда Цыпленков уже шагал по коридору, Хисамутдинов нагнал его и обратился с вопросом:

— Ты сказал — двое должны знать. А товарищ майор Анохин?

— Об этом не волнуйся, — успокоил его старшина. — Майор уже знает и разрешил.

В безоблачном небе догорал ранний зимний закат, когда Цыпленков и Хисамутдинов вышли на охоту. Вершины деревьев, слегка укрытые инеем, мягко освещались неяркими солнечными лучами.

Хисамутдинов поправил воротник, поплотнее закрывая шею.

— Сильный мороз будет.

Цыпленков не возразил. Отсутствие облаков и ветра, действительно, предвещало морозную ночь.

Цыпленков прибавил шагу, Хисамутдинов тоже. Прихваченный усиливающимся морозцем, снежок слегка похрустывал под ногами. Пройдя километра четыре, старшина и сержант вышли к заснеженной лощине, поросшей кустарником. Спустившись немного по склону, выбрали свободную от зарослей полянку и остановились.

— Здесь? — спросил Хисамутдинов.

— Думаю, тут лучше всего будет, — ответил Цыпленков.

Выломав густую, разлапистую ветку, старшина пошел к центру полянки. Хисамутдинов видел, как он развязал мешочек, перевернул и высыпал все содержимое на снег. Затем Цыпленков, отступая назад, старательно замел веткой свои следы.

— Теперь можно и на заставу, — усмехнулся он, поравнявшись с сержантом. — Как раз к ужину поспеем.

— Значит, надо шире шаг, — пошутил Хисамутдинов.

— Пожалуй.

На следующий день с самого утра старшина и сержант, как ни в чем не бывало, выполняли свои обычные обязанности.

С границы, с того участка, который накануне посетили Цыпленков и Хисамутдинов, сообщили, что там вновь обнаружены следы кабана.

Начальник заставы послал туда старшину Цыпленкова. Возвратившись часа через два, удовлетворенный и радостный, встретив во дворе Хисамутдинова, он сказал:.

— Клюкнуло, сожрал кукурузу. Теперь готовься!

— Мы всегда готов, — обнажив ровные, крепкие, словно выточенные из слоновой кости зубы, заверил Шакир, — автомат блестит, патрон есть, все есть! Когда выходить приказываешь?

Цыпленков посмотрел на небо, подумал:

— Да так, через часок надо бы.

Еще засветло оба были далеко от заставы. Уже вблизи полянки заметили оставленные ночным посетителем следы. Они были не глубоки, но четки.

— Ближе не подходи, — предупредил Цыпленков. — Будем двигаться параллельно. У кабана, знаешь, какое обоняние: почувствует запах человека, только его и видели.

Дойдя до полянки, Цыпленков вновь остановил Хисамутдинова.

— Видишь? — показал он вперед.

В центре полянки, где вчера вечером была рассыпана кукуруза, виднелся взломанный, вытоптанный острыми копытцами снег. Кое-где снег был взрыт.

— Носом ковырял, — заключил Хисамутдинов. — Думал, кукуруза под снегом растет. И напрасно. Ничего не нашел.

Цыпленков усмехнулся.

— Губа не дура, — сказал он. — Понравилось. Должен и сегодня придти полакомиться. — После минутного молчания добавил: — Ну, нам пора. Заляжем вон там, — указал он влево. — Если кабан придет старой дорогой, ветер будет дуть от него на нас.

Старшина наломал сучьев, уложил их неширокой дорожкой и лег на эту своеобразную подстилку. Тоже самое сделал и Хисамутдинов. Посовещавшись, пограничники поделили радиус осмотра и обстрела. Хисамутдинову досталась левая сторона полянки, Цыпленкову— правая.

С наступлением темноты мороз, как и накануне, крепчал. Иссиня-темное, неприветливое небо усыпали дрожащие, словно отражавшиеся в воде, звезды. Неторопливо выплыла луна. Как и вчера, ее окружал лучистый венчик тусклого сияния.

Прикинув все это в уме, Цыпленков с неприязнью подумал:

«Заморозит, чертов кабан. Холодище вон какой. Долго, пожалуй, не улежишь».

Трудно сказать, сколько прошло времени в напряженном ожидании. Не спасали ни меховой полушубок, ни валенки.

«Да придет ли он, наконец?» — с досадой подумал Цыпленков. Николай чувствовал, что если зверь сейчас не появится — он не выдержит.

С той стороны, откуда и ожидали кабана, вдруг раздалось недовольное пофыркивание. Звуки слышались довольно ясно, но не приближались. Цыпленков догадался, что зверь чем-то обеспокоен.

В томительном ожидании прошли минута-другая. Пофыркивание прекратилось. Но вот еле приметно дрогнул один кустик, потом еще раз сильнее. Однако кабан не торопился, опять недовольно фыркнул.

Между тем осторожный зверь все-таки обманулся. Не поддавшись первым тревожным сигналам, которые уловило его обоняние, он успокоился и решительно вышел из кустарников на полянку, туда, где в прошлый раз лежала разваренная кукуруза. Сначала показалась неуклюжая вытянутая голова, потом, похожая на толстое полено, туша. Цыпленков моментально оценил достоинства появившегося экземпляра. Это была самка — средней величины, пуда на два с половиной-три.

Кабан находился в секторе обстрела, который достался старшине. Медлить больше нельзя. Николай нажал спусковой крючок. Эхо подхватило звук выстрела и разнесло его далеко вокруг.

Зверь осел на задние ноги. Хисамутдинов не выдержал и бросился было к нему.

— Куда? Назад! — закричал Цыпленков.

Кабан мог быть ранен, а Николай хорошо знал, как опасен и вероломен раненый кабан.

Раздувая ноздри и громко сопя, кабан задвигал челюстями, подтачивая клыки. Издав короткий рев, он неожиданно поднялся и стремительно ринулся в заросли.

— Промазал, растяпа! — вслух обругал себя Николай. — И как это я мог промахнуться?

Подошел Хисамутдинов.

— Зачем ругаешься, старшина? — невозмутимо спросил он. — Нет, старшина, не промазал, — спокойно продолжал Шакир. — Плохо смотрел. Кровь не видел.

Цыпленков глянул под ноги. На снегу, действительно, были видны пятна крови.

— Пойдем по следу. Теперь далеко не уйдет, — улыбнулся Хисамутдинов.

Пройдя с полкилометра, Цыпленков заметил, что пятна увеличились, сливаясь в сплошную цепочку.

— Сдает, — обрадовался старшина.

В самом деле, метров через двести пограничники увидели темную тушу. Услышав их шаги, зверь сердито хрюкнул, но подняться уже не мог.

Цыпленков с одного выстрела добил кабана. Тот ткнулся носом в подтаявший вокруг снег и затих.

Обратный путь к заставе был тяжелым. Тушу кабана несли поочередно, часто сменяя друг друга. Снег не выдерживал удвоенного груза, проваливался. Увязая в нем, пограничники продвигались очень медленно.

Измученные, но довольные, Цыпленков и Хисамутдинов добрались, наконец, до заставы.

Оставив тушу на дворе, Цыпленков сходил на кухню, принес топор и острый нож. Быстро и ловко освежевав тушу и отделив голову, он разрубил ее пополам, рассадив вдоль хребта.

— Ба-альшой, — прищурив и без того узкие глазки, словно оценивая добычу, проговорил Хисамутдинов.

— Это что! В Уссурийском крае — вот там действительно кабаны. Там секачи до двух с половиной центнеров весом бывают.

Хисамутдинов, удивляясь, покрутил головой, щелкнул языком.

— Бери одну половину и таши на кухню. — предложил Цыпленков. — Повар отмочит в уксусе, да нажарит ребятам. Будет такое мясо — за уши не оттянешь.

Хисамутдинов, не любивший свиного мяса, не выразил, однако, особого восторга. Молча взвалив половину туши на плечо, снес ее на кухню.

— А эту куда? — ткнул он пальцем во вторую половину.

— Эта по особому назначению используется, — лукаво усмехнулся старшина.

Хисамутдияов с большим белым свертком на руках и Цыпленков следом за ним, ввалились в комнату к Сапегину.

— С подарком к тебе. Принимай, — сказал Цыпленков и, не давая Сапегину опомниться, слегка подтолкнул Хисамутдинова, — вручай, сержант!

Хисамутдинов не заставил себя ждать и переложил свою нелегкую ношу на руки Сапегину. Не ожидавший такой тяжести Алексей чуть не упустил сверток.

— Ого! Что это?

Хисамутдинов с Цыпленковым заговорщицки переглянулись, но молчали. Алексей положил сверток на стол, отвернул край простыни.

— Мя-ясо? — еще больше удивился он. — Зачем?

— Однако и не догадливый ты, — с укоризной произнес Цыпленков. — Было же сказано — подарок. Гостей на свадьбе потчевать будешь. Говорят, с хренком под водочку здорово идет. Кабан это.

Сапегин нагнулся к туше, понюхал. Терпкий запах кабаньего мяса было трудно перепутать с каким-нибудь другим.

— В самом деле кабан, — убедился он. И вдруг его озарила догадка.

— Неужели тот?

— Он самый, — подтвердил Цыпленков.

— Ну, это действительно свадебный подарок. Спасибо! — густым грудным голосом сказал Сапегин.

— Носи на здоровье! — рассмеялись друзья.