Дело было поздним вечером. Мы с отцом сидели за столом и оба с лицами крайней задумчивости, размешивали суп в тарелке. Не знаю, о чем думал в тот момент папа, но самое главное – он и не догадывался, о чем думала я. Взглянув в окно, я в сотый раз убедилась, что спрятанных в кустах лопат не видно, а дверь калитки слегла приоткрыта.

Воспользовавшись нашим временным умопомрачением, летающая под потолком муха спикировала прямо в тарелку с хлебом. Привычным жестом я смахнула насекомое, но не тут-то было! Облетев тарелку несколько раз, она снова уселась на хлеб. Я нахмурилась, муха же решив, что есть и смотреть на отреченное лицо папы приятнее, повернулась к отцу передом, следовательно, ко мне задом. Временно забыв о лопатах и калитке, я сконцентрировала все внимание на щелчке, который отправил слишком увлекшуюся муху в дальнее путешествие по комнате. Возмущенно жужжа, она на какое-то время пропала из виду. Лишь на какое-то. Затем появилась снова и не одна, а с подружкой. Обе спокойненько уселись на тарелку, продолжая пиршество. Нервно смахивать их было бесполезно. Идти за мухобойкой – лень. Похоже, мухи это тоже понимали и теперь злорадствовали над моей беспомощностью.

«Эх, усыпить бы сейчас этих мух, – замечталась я. – Вот так щелкнуть пальцами и все. Хорошо было б…»

И тут я вспомнила то, отчего напрочь забыла и о мухах, и вообще о всяких насекомых.

Снотворное! Как я могла забыть его добавить?!

Судорожно сжав ложку и попытавшись погасить беспокойно, я уставилась на отца. Сменив задумчивое выражение мечтательным, он принялся не спеша пить суп, даже не догадываясь о том, что с каждой выпитой ложкой снижает мои шансы что-нибудь исправить. Собравшись с мыслями, я завертела головой, пытаясь отыскать наименее вызывающий подозрений повод оторвать отца от тарелки.

– Пап, я кажется себя нехорошо чувствую, голова болит и знобит, – притворно закатила глаза я, – ты не мог бы принести мой шерстяной свитер из спальни? Если, конечно, тебе не трудно… кхе-кхе…

Ага, щас.

– Говорил же тебе, что рано ты вышла, – упрекнул отец, – и вот наверняка снова температура поднялась, а ты знаешь, что при ней укутываться нельзя ни в коем случае. Давай пей суп, пока не остыл, а спать будешь на печи.

Я чуть не завыла от досады. Ненавижу спать на печи, особенно когда прекрасно себя чувствую! Но сдаваться я не собиралась.

– Пап, ты мастерскую закрыл?

– Закрыл.

– И ключ вытащил?

– Вытащил.

– А… – я задумалась, не зная, что еще сказать, – а замок на новый поменял?

– Э-э-э… нет. Но ничего, завтра поменяю.

– Нет! Надо сейчас. Оставлять старый замок очень не безопасно. Тем более на ночь.

– Диана, суп остывает.

– Так ты идешь менять замок?

– Я же сказал – завтра, – начал терять терпение отец.

– Но там же много… ценных вещей, – начала говорить полную ерунду я.

– Не думаю, что кого-нибудь привлекут ржавые ножницы, да банки клея.

– А как же десятки пар обуви?

– Они в подвале.

– В подвале? Там же мыши! Как они вообще в подвале оказались?

– Ты их туда отнесла. Час назад, – услужливо напомнил отец.

– Но… их нужно немедленно оттуда вынести! – Да признаюсь, с подвалом и обувью я переборщила, но надо было же хоть что-то говорить.

– Ну, иди и выноси. А меня оставь поесть нормально, ладно? – не выдержал папа. – Еще вопросы есть?

– Есть. Мне холодно. То есть… хочешь воду? – Воспользовалась я последней попыткой подлить папе настойку.

– Даа, вижу ты и вправду не здорова, – подвел итог отец. – Если я принесу свитер, тебе станет лучше?

– Возможно, – из последних сил скрывая ликование, спокойно ответила я.

Недоверчиво оглядываясь отец вышел из комнаты, и как только он скрылся в проеме, я вскочила со стула, до смерти перепугав взметнувшихся мух. Подбежала к шкафу и вынула настойку.

Так, значит тридцать капель во время еды. Ну, что ж. Я откупорила флакон, наклонила над тарелкой… и замерла в нерешительности. Из спальни то и дело доносились скрипы открываемых и закрываемых дверц шкафа. А папа так и не запомнил, что свитера у меня всегда лежат на самой верхней полке. Кто же мог подумать, что это когда-нибудь сыграет мне на руку. Которая, не смотря на выпавшее на ее долю везенье, все же висела над тарелкой.

«Ну же, – подгоняла себя я, – это всего лишь безвредное снотворное, даже полезное. А отец, узнав правду, обязательно меня поймет. Я бы поняла…»

Сорвавшаяся темная капля за долю секунды прорезала воздух и растаяла в содержимом тарелки.

Вот и все. Это совсем не сложно…

Вторая.

… во всяком случаи, не так сложно, как объяснять…

Третья.

… хотя объяснять больше и не понадобится…

Четвертая.

… он мне все равно больше никогда не поверит…

Пятая.

… и не забывай, мне еще предстоит смотреть ему в глаза…

Шестая.

… даже тогда, когда он будет пить эту отраву…

Седьмая.

…а свитер все равно, рано или поздно найдется. Ведь мне же удавалось найти еду в папином обеде…. А он вряд ли в моем ее больше найдет. Скорей всего на пушечный выстрел к моим готовкам не подойдет. «Напоила снотворной настойкой один раз, напоит и второй» – невесело подумала я. Конечно, поить отца еще раз я ни в коем случае не собиралась, но теперь могла ожидать от себя чего угодно. Например, того, что уберу флакон на дальнюю полку, вылью папин суп и откинусь на спинку стула, с самой чистейшей совестью. С какой облегченно вздохнул ангел на моем правом плече. Отец, конечно, его не заметил и без предупреждения накрыл свитером.

– Это ж надо догадаться класть теплую одежду на полку, куда даже я едва достаю, – сходу возмутился он.

– Ну а что делать, если шкаф узкий и длинный, как стручок?

– пожала плечами я.

– Ладно, завтра же схожу к резчику и закажу сундук. Его, надеюсь, не назовешь длинным.

Честно говоря, сейчас меня не особо волновало, что папа мне в комнату поставит: сундук, еще один шкаф или каменную башню, меня волновало совсем другое.

– А… где мой суп? – Папа, не взглянув в тарелку, черпанул ложкой воздух.

– Он остыл, и я его слила.

– А твой не остыл? – К супу я и не притронулась, наевшись размышлениями сполна.

– Я не хочу есть. Спокойной ночи, – и с этими словами я ушла в свою комнату, уже не томя себя сомнениями. Будь, что будет.