Глава 1

Билл Напьер на этот раз заявился в «Пенфорд» в типичной для него манере. Я предложила встретить южноамериканский самолет в Лондонском аэропорту, но не слишком настаивала, так как уже начинался публичный сезон открытых дверей в поместье «Пенфорд», где я работала. Видимо подумав об этом одновременно со мной, он неожиданно телеграфировал, что во встрече нет никакой необходимости. Он прибыл в «Пенфорд» пятнадцатого марта в три тридцать. Случайно, но точно. Медлительный, охотно предоставляющий дела их естественному течению, но деятельный и работоспособный. Билл Напьер такой же, как всегда.

Двухчасовой поезд прибывал в Пенфорд-Холт в три двадцать пять. Было бы неэтично не встретить его здесь. Кроме того, я хотела этого, я думала о нем, меряя шагами нижнюю платформу слегка потрепанной непогодой станции викторианских времен в ожидании поезда. Было любопытно посмотреть, каким стал тот, кого я помнила мальчиком восемнадцати лет.

Билл Напьер. Колеса поезда три двадцать пять выстукивали его имя среди буйной растительности роскошно политой дождем равнины Кента. «Представляете, какой приятный сюрприз — узнать, кто приедет в ваши края?» Письмо моей матери спрашивало и отвечало: «Билл Напьер — друг Дука. Именно по пути через Венесуэлу в вашу часть мира он хочет навестить свою тетю в Хокхорсте, а также у него есть кое-какие дела недалеко от «Пенфорда». Он сказал, что заглянет посмотреть на тебя, как только представится удобный случай».

Аргументы в споре. Вот и все, что через двенадцать лет он помнит обо мне. Споры между надменным восемнадцатилетним мальчишкой, другом моего брата, и мной, двенадцатилетней.

Но я помнила его, кажется, всю мою жизнь — как юного мальчика из Кентиш-Мейд, где мы жили по соседству, и там же Билл приходил домой с моим братом во время школьных каникул, на которые посольства мира куда-нибудь отсылали моего отца… Что касается родителей Билла, то они погибли в автокатастрофе вскоре после нашего первого путешествия за границу. Биллу тогда было одиннадцать. Сейчас ему должно было быть двадцать девять лет. Скорее всего, он женат, возможно, со своим семейством и приехал.

В письме моей матери об этом не упоминалось. В конечном счете, что произошло с Биллом в эти годы, она замечательно скрыла — это так не характерно для нее. Двадцать девять лет замужества за моим отцом, вторым секретарем дипломатической миссии, она совершенствовала свою переписку с Биллом и мною. Что касается Билла, к которому она относилась почти как к своему второму сыну, она о нем молчала. Да, интересно.

Я просунула руку в карман своего замшевого жакета — письмо было там, как я и ожидала. Весна в этом году была поздней, и долго в полдень еще подмораживало. Сегодня был самый подходящий день для охоты, для последней встречи со зверем в этом сезоне. Аккуратно подстриженные вязы выстроились вдоль дороги к станции, они стояли все еще без листьев, застывшие под небом цвета арктической холодной голубизны. То здесь, то там, как будто специально разбросанные по железнодорожной насыпи, выглядывали бледно-желтые первоцветы, и несколько бутонов крокусов виднелись в саду железнодорожного коттеджа. Но ничто так, как цветущая английская весна, не предвосхищает жизнь. Так я и размышляла, пока поезд три двадцать пять, перестукивая колесами, шел по кривой, его окна блестели под солнцем, как бриллиант в оправе, а перестук металлических колес вторил возбужденному лаю охотничьих собак в отдаленном лесу. А пока что я размышляла, почему нечувствительный Билл выбрал для своего приезда именно время английской весны…

Мое сильное желание вернуться сюда было одним из многочисленных детских доводов. Дик и Билл жили в мире двойственной политики, как устрицы. В то время как я клялась, что, как только закончу секретарский колледж, постараюсь найти работу и вернуться назад, в родной маленький уголок Кента.

Время прошло. Они изменились. Я тоже немного изменилась. Хорошо, что здесь, в Пенфорде, ничего не меняется уже больше пяти столетий. Мой работодатель, сэр Беркли Стофард, с конца марта по начало октября всего лишь на три дня в неделю открывает для посетителей двери своего старинного особняка. Несколько старинных сооружений для сушки хмеля превращены в уютные комфортабельные дома. На некоторых коттеджах крыша перекрыта черепицей, маленькая пожарная станция и школа елизаветинских времен увеличили свои владения. Но церковь одиннадцатого века, кузница, «Тюдор-Инн» оставались такими же, как раньше, красота деревни, напоминающей островок в море зеленых пастбищ зарослей хмеля, пшеничных и ячменных полей, тоже не менялась.

Даже станция, не замеченная реконструкторами и рационализаторами, выглядела чудесно, несмотря на то что была покрыта все еще самым первым слоем краски, сохранившимся с момента постройки. Приятный цвет кентского кирпича под зубчатым викторианским навесом радовал глаз, перрон по-прежнему освещался масляными лампами. Здесь работал единственный служащий Британской железной дороги, Ленни, один из тех, кто знал расписание поездов настолько, что сердцем чувствовал, запоздает поезд или придет раньше, он же продавал билеты и носил багаж. Он также был председателем Комитетов по наводнениям и пожарам Пенфорда. Он узнавал обо всем, прежде чем это случалось.

— Как раз вовремя, — сказал Ленни, в то время как поезд три двадцать пять прошел с резким металлическим звуком по речному мосту и замедлял свой ход перед станцией. — Встречаете друга? Не так ли?

— Да, — улыбнулась я, — я не видела его много лет.

— «Его», — как эхо отозвался Ленни. Это был другой местный обычай, который тоже не изменился. Интерес деревни к жизни любой незамужней девушки. — Молодой, должно быть?

Я кивнула.

— Вы ведете правильную игру. Молодой господин Стофард делает слишком большие шаги для его ботинок.

— Я не знаю, — ответила я. Но это именно то, что я делала. Господин Джейсон Стофард, все еще упоминаемый как молодой господин Стофард, — племянник моего работодателя, а также единственный наследник по мужской линии. Он и симпатичная блондинка Элоиза, дочь господина Беркли, были такой избалованной парочкой, какой любезный и одинокий джентльмен, вроде господина Беркли, мог бы сильно опасаться, если бы они стали супругами, центром его семейства. Деревенский слух, как всегда преувеличенный, утверждал, что в последнее время Джейсон заинтересовался мной. — Надеюсь, я узнаю его, — приподнимаясь на цыпочки, сказала я.

— Ваш друг, мисс? — Ленни поднял коробку с цыплятами с нижней полки. — Как же он выглядит? — Он внимательно меня рассматривал.

— Высокий, очень высокий, конечно. Темные волосы, такие густые и упругие. Вы понимаете.

Ленни сказал, что конечно.

— Серые глаза. — Я вспомнила его глаза, лучшие из всех глаз на свете, их взгляд ясный и прямой, как в детстве.

Ленни рассматривал замедляющие ход вагоны, сгорая от нетерпения.

Тормоза заскрежетали. Поезд остановился, прямо напротив нас оказался вагон охраны. Но дверь не открылась. Не опустилось оконное стекло. Горстка пассажиров оглядела нас без всякого любопытства. Охранник посмотрел на часы.

Обманутый в своей надежде на романтическую историю, Ленни неохотно подал флажком сигнал к отправлению.

— Значит, не приехал?

— Кажется, нет.

— Сожалею. Очень разочарован. Если он приедет пятичасовым, я вам позвоню. Потом я ухожу на заседание Комитета.

Он проводил меня до маленького офиса заказов и шагнул в прозрачный, наполненный светом воздух. И вдруг что-то привлекло мое внимание — это специфический звук работающих лопастей вертолета, зависшего между мной и солнцем, в радужном и переливчатом солнечном ореоле. Вертолет стал снижаться и парил, вращая лопастями винта, так что воздушный поток скользил круговыми волнами по шелковистому ячменю, проносился северным ветром по зеленой лужайке, и даже вязы, казавшиеся неподвижными, содрогались от него.

Я изумленно смотрела на эти вязы. Я знала, кто это, раньше, чем машина ловко приземлилась на ровной плоской поверхности в углу пастбища фермера Ломбарда. Было ровно три тридцать, конечно.

И Билл Напьер прибыл.

— Ваш друг? — произнес Ленни, глаза прикрывая рукой скорее от сомнения, чем от солнца.

Это был вопрос, который задавали мне и который я себе много раз задавала сама и с разной интонацией в течение последующих дней.

— Я думаю, да, — ответила я так же, как часто отвечала прежде, но с разной степенью уверенности. — Так или иначе, поживем — увидим.

— Вы уверены, что все в порядке? — спросил Ленни с сомнением. Я подумала, что он опасался, что Билл Напьер мог быть Юным Лошинваром двадцатого столетия, приехавшим с Запада, чтобы похитить меня наперекор всему и исчезнуть. Но, увы, эти романтические дни давно канули в прошлое. И в любом случае Билл Напьер не мог быть заинтересован во мне. Я была для него по-прежнему вечной младшей сестрой. Глупость, но благодаря ему фамильные обязательства исполнялись.

— Абсолютно уверена, спасибо. — Я улыбнулась Ленни и проворно пошла назад к приближающейся станции, к успокоившимся вязам. Лопасти вертолета застыли, остановившись. Я торопилась к ступенькам, что вели к общественной дорожке через пастбище Ломбарда. Билл приземлился на земле самого неприятного человека в Пенфорде, думала я спускаясь. Раздумывая таким образом, я оступилась и замешкалась.

Прямо перед мной расстилалось пастбище со странно смотревшимся на нем вертолетом. А на той стороне деревня будто свернулась калачиком в излучине реки. Все стало по-прежнему спокойным. Я могла слышать пронзительный звук удара молота по железу, доносящийся из кузницы, звук охотничьего рога, трубящего сбор, и даже последнее, затухающее эхо от перестука колес поезда три двадцать пять, уже отмахавшего еще шесть миль по прямой.

Я оглянулась на станцию. Ленни все еще подозрительно выглядывал из-под викторианского навеса. Я помнила, что тогда даже подумала, что он выглядит как единственный уцелевший с ветхозаветного ковчега.

Я помахала ему со спокойным энтузиазмом. Большая фигура, только что выпрыгнувшая из вертолета, махала руками в ответ. И тогда я, казалось, очутилась между двух миров, хотя я тогда этого не поняла.

Большая фигура расстегнула шлем, приложила обе руки ко рту и крикнула:

— Это ты, Чарли?

Сердце у меня в груди замерло. Казалось, что в последний раз я видела его вчера. Но этот голос пронесся как эхо не только над полем, но и сквозь годы, самым странным образом задевая во мне какую-то чувствительную струну.

Я кивала и опять махала руками. Я направлялась к нему осторожно, не торопясь и слышала его смех — такой глубокий, хрипловатый, немного сдавленный, который внезапно стал столь же близким, как его голос.

Он широко шагал, распахнув объятия, как будто ждал, что я очертя голову брошусь в них — фигура знакомая и незнакомая. Оставшийся в памяти мальчик заслонял незнакомого мужчину. Упругие каштановые волосы, как и прежде, были знакомо взъерошены. Но он стал крупнее, чем тот, каким я помнила его. Высокий самостоятельный мальчик бесследно пропал. Его походка стала более уверенной, но манера держать голову совсем не изменилась.

Рядом с ним мое сердце опять забилось как бешеное и замерло. Как и следовало ожидать, его лицо изменилось, стало взрослым. Так хорошо запомнившиеся глаза были сейчас окружены морщинками. Широкий рот, твердые очертания губ, знакомые с детства. Новой была сардоническая складка. Но красиво очерченное лицо осталось худым — одни кости, только стало немного более жестким. Его кожа была смуглой от загара, с маленькими морщинками, — от улыбки — вокруг глаз и рта. Но глубокая прямая линия между его высокими бровями делала взгляд глубоким и выразительным, сразу привлекая внимание. Упрямый подбородок, который я все еще помнила, остался прежним. Тем не менее возникало пронзительное ощущение, что прошедшие годы взвалили на него больший груз, чем полагалось.

Теперь я хорошо понимала, почему моя мама не торопилась с выводами и суждениями.

— Ты изменилась, Чарли, — сказал он мягко, и его руки опустились. Замедлив шаг, он наконец остановился — возможно, с разочарованием. Его улыбка изменилась. Он посмотрел на меня с тревогой, будто у меня выросли рожки. — Двенадцать лет назад старушка Чарли могла бы… — Низкий голос задрожал.

— Шарлотта теперь, — поправила я, опуская глаза, прежде чем ответная реакция выдала меня.

Он, наконец, перестал хохотать. Его голос, когда он вновь заговорил, стал таким же непринужденным, как до этого смех. «Ну конечно, она больше не дорогая Чарли. Она просто должна была превратиться в Шарлотту». Он положил свои огромные ладони мне на плечи.

— Шарлотта. Да. Имя благовоспитанной леди.

— А ты до сих пор Билл?

— Должно быть, так, — ответил он, усмехнувшись.

Возникла пауза, полная странных и неожиданных затаенных чувств. Чтобы заполнить образовавшуюся тишину, я сказала:

— Ты, кажется, собирался сказать, что я сделала бы или что сделала бы другая Чарли?

— Пересекла бы поле, чтобы встретить меня.

— Как приятно. — Я улыбалась ему. — Я кажусь очень привлекательным ребенком.

— Нет, вовсе нет. Ты была довольно непослушным ребенком, клянусь тебе. — Он взял меня за подбородок, рассматривая каждую черточку. Потом взъерошил мои недавно вымытые и уложенные волосы. Темные, однажды он сказал, что это цвет крыла кискаде. Странно, но я вспомнила это только сейчас.

Он наклонился и запечатлел у меня на лбу братский поцелуй.

— Юный Билл Напьер никогда бы так не сделал.

— Юная Чарли Бетс никогда бы не заслужила этого.

— Заслужить означает получить награду, — улыбаясь, я попробовала перейти на прежний язвительный тон. Но, так или иначе, не смогла. Мой голос предательски задрожал.

Билл решил проигнорировать мою язвительность и сказал с интимно-дружеской братской интонацией:

— Конечно, это награда. И я не уверен, что ты ее заслуживаешь, даже сейчас.

— Я заказала для тебя комнату в «Кентиш-Мейд». Самую лучшую. — Я улыбнулась. Единственную у них, конечно.

— А ты поужинаешь со мной сегодня вечером?

Я встряхнула головой.

— Тогда ты не заслуживаешь этого.

— Ты собираешься поужинать с нами?

— С нами? — Его холодные серые глаза сузились.

— С Марией и со мной. Мы живем вдвоем в клетушке на первом этаже поместья.

По какой-то причине он все еще выглядел несколько разочарованным, даже слегка обеспокоенным. Прежние дружеские отношения не могли больше вернуться. Это была как моя ошибка, так и его. Я ощущала его физическое присутствие так же хорошо, как его личность, такого у меня никогда не было с другим мужчиной. Мы стояли посередине затихшего поля, внезапно отрезанные от всего мира. Я припомнила неромантическую поверхность старого каменного корыта для рогатого скота, которое по каким-то причинам было оставлено в поле, как памятник «Битвы при Ватерлоо», и теперь отражало два наших силуэта, похожих на статуи. Мы стояли, затаив дыхание. Я вспомнила сладковатый запах молодой весенней травы, солнечные блики на цветках мать-и-мачехи и желтые калужницы в поле.

— Ты изменилась, Чарли, — сказал он наконец очень мягко.

— Стала выше?

Он потрепал меня по волосам, его глаза улыбались, излучая спокойствие и мягкость.

— Полнее?

Его «пробная» улыбка сделалась озорной.

— Сомневаюсь в этом.

— Как же тогда?

Он взял меня под руку.

— Я не могу описать. — Он нахмурился и после длинной паузы добавил: — Как-то особенно.

Я живо помнила, что Билл никогда не относился к типу людей, всегда готовых преподнести комплимент, и то, что он сказал, было уже много для него. Я хотела ответить, что то, что он сказал, было действительно замечательно, и что такого я еще не слышала ни от кого, и что я хочу быть для него больше, чем кто-либо.

Но я не могла. Это было нужно в наших новых взаимоотношениях — я поняла, что они стали новыми и что не могу ответить. Вместо этого после минутной тишины я спросила его о моих родителях. Действительно ли он думает, что климат подходит моей матери. Как много времени прошло с тех пор, как он видел Дика, понравилась ли ему Венесуэла, и поддразнивала его прибытием в Пенфорд.

— Хорошо, что это не выглядело точно поджог деревни, — ответил он, показывая на погруженную в дремоту главную улицу Пенфорда, за которой было только поле и рощица.

— Замечательные слова! — произнесла я, вздохнув полной грудью. — Оглядись!

Я видела, как Билл медленно перевел глаза с моего лица и стал смотреть на лошадь и всадника, скачущего галопом по соседнему лесу.

Конечно, я так же легко узнала Элоизу Стофард, как любого в Пенфорде и его окрестностях, не только по ее ненавистной фигуре, одетой в черный охотничий жакет и кремовые бриджи, но и по ее лихому и виртуозному стилю верховой езды. Она была на Неро, своем любимом охотничьем коне. Ее семнадцатилетняя рука сдерживала каштанового мерина, разгоряченного быстрой ездой, как и его хозяйка, а я затрепетала, как только она появилась столь эффектно.

— Будут неприятности, — предупредила я. — Теперь точно появятся проблемы!

Но Билл, казалось, не слышал меня. Его глаза зафиксировались на Элоизе, на красотке с неистовым лицом, выглядывающим из-под козырька элегантной каски.

Она направила Неро правее и, перейдя на легкий галоп, без понижения шага, резко осадила коня, дернув вожжи. Тяжелая уздечка железной цепочкой беспощадно впилась в лошадиную морду, вызывая возмущение против такого обращения с лошадью.

Кусочки гальки разлетались из-под его скользящих копыт. Неро встал на дыбы. Обильные брызги пены падали на землю из потемневших уголков рта.

— Девчонка! — вскрикнул Билл Напьер каким-то новым, помертвевшим голосом. Он схватил уздечку. Я видела, как он сдерживает свой гнев, успокаивая коня. Между его бровями резко обозначилась складка.

— Никогда так не ездите! Немедленно слезайте! — Он поглаживал Неро по шее.

Но Элоиза соскочила с седла, не дав ему договорить, и перебросила поводья через голову Неро.

— Элоиза… — начала я.

— Замолчи! — ответила она, не сводя с Билла ярко-синих глаз. — Не вмешивайся. — Кровь прилила к ее щекам, нос побелел от гнева.

Я почти ожидала увидеть, как она станет топать ногами. Но вместо этого она лишь выразительно постукивала плеткой по сапогам.

— Грубо. Чертовски грубо, — уравновешенно заметил Билл Напьер. — В сущности, жестоко. Или это просто глупость?

— Не говорите со мной так, мой мальчик! — Вот сейчас Элоиза действительно топнула своей обтянутой сапогом ножкой.

— Я с вами буду говорить именно так, моя девочка. И вы будете слушать! Если бы вы имели со мной родственные связи и ездили бы таким образом, как сейчас, я снял бы вас с лошади и перебросил через колено, прежде чем вы успели бы попросить прощения.

Я видела, как краска разгоралась уже на подбородке Элоизы.

— Проклинаю вас, проклинаю вас, проклинаю вас! Как вы смеете? Неужели вы не знаете, кто я?

— Да, действительно. Испорченное и избалованное дитя. Кроме того, если я еще раз увижу, что вы катаетесь верхом так же, как сейчас, я лично сделаю то, что давно должен бы сделать ваш отец.

— А если вы еще раз притащите эту глупую машину сюда опять во время охоты и испортите превосходное классическое убийство, тогда я прикажу, чтобы вас арестовали!

Билл Напьер вдруг улыбнулся:

— Бедняжка! А лиса убежала? Не так ли?

— Да. И вы в этом виноваты.

— Рад слышать это.

— Вы испортили гон. А это вовсе не смешно.

— Я уверен, лиса думает так же. Сейчас бежит где-нибудь впереди. А в это время и в любое другое время на этом животном надо ездить должным образом, — сказал он довольно дружелюбно и с юмором, как бы ставя точку в разговоре. И добавил, держа Неро под уздцы: — Помните, я всегда держу свое слово.

Элоиза поджала свои полные губки, но ничего не ответила. Я подумала, что Билл Напьер собирается войти в историю Пенфорда как единственный, кто смог поставить Элоизу на место. Но я должна была лучше знать ее.

Она протянула руки, чтобы взяться за луку седла, решила я. Но вместо этого она занесла свой хлыст и со всего размаху опустила его на лицо Билла, все еще державшего поводья.

Дальше все происходило стремительно. Резкий с треском удар кнута заставил Неро встать на дыбы. Я увидела, как Билл крепкой рукой удерживает поводья. Он резко вскинул вторую руку и схватил Элоизу за талию.

— Подержи его секунду. — Билл протянул мне поводья и ловким движением поставил ногу на край корыта и резко перебросил Элоизу через колено. Я услышала свист кнута — два, три, четыре, пять, может, больше раз. Я почти ждала, что от этого звука стены Пенфорда содрогнутся подобно стенам иерихонским. Я заткнула уши, надеясь, что смогу так закрыть их, чтобы не слышать криков посрамленной всадницы.

Потом совершенно спокойно Билл поставил ее на ноги.

— Теперь веди лошадь домой! — Он отдал ей проклятый кнут. Я увидела, как ее пальцы сжали кнут и синие глаза сверкнули злобой. Но она не отважилась. Вместо этого она выхватила поводья из моих рук и без единого слова, не оглядываясь назад, поскакала через поле в деревню.

— Ты не должен был делать этого, — сказала я.

Последовало лаконичное:

— Она напросилась.

Его глаза остановились на исчезающей фигуре Элоизы, а потом на уменьшающемся силуэте лошади.

— Ты нажил себе врага.

— Надеюсь, что нет, — ответил он. — Я искренне надеюсь, что нет. — Он улыбался с каким-то внутренним восхищением. — Она спокойна как галл! Расскажи мне больше об Элоизе.

После ужина, во время дружеской беседы, Билл спросил о ней опять.

Я видела озадаченный взгляд Марии и чувствовала, что слегка покраснела от раздражения. Вполне понятен был интерес Билла к Элоизе, но что с этим интересом делать? В итоге маленькая дружеская вечеринка была окончательно испорчена.

Когда Мария предложила приготовить скромный обед в честь приезда Билла, я надеялась, что вечер будет только для нас троих и пройдет неофициально ввиду моих давних отношений с ним. Вместо этого Мария убедила меня сделать исключение и пригласила Джейсона Стофарда, возможно потому, что именно в связи с его присутствием можно было приготовить «Гордон Блю». Джейсон был странноватым человеком, его высокомерие чередовалось с дружелюбием, а грубость с неожиданной добротой. И он, кажется, чувствовал, что удостоивает служащих поместья своим присутствием за их столом.

Конечно, Мария была только три недели назад назначена наблюдателем за поставками, и я сочла вполне понятным, что она хочет произвести впечатление на племянника своего работодателя. Мы делили наши апартаменты, и обе одинаково были заняты в наших разных работах, так что я знала о ней практически все.

Она очень привлекательна своей классической внешностью, ей около двадцати семи лет, у нее блестящие черные волосы, с пробором посередине, заплетенные во французскую косичку, очень темные глаза и смуглая оливкового оттенка кожа. Ее необыкновенная, будто ускользающая и немного печальная улыбка удивительно хороша. Она приехала в Пенфорд с маленьким, аккуратным чемоданчиком в руках, со всех сторон оклеенным этикетками, и корзиной, в которой лежал хорошо упакованный изумительный фарфор и стекло, будто она спасала свое имущество во время кораблекрушения.

Таким образом, мы ели на прекрасном фарфоре и пили из хрустальных кубков, с любопытством наблюдая через стекло за тревожным колебанием пламени свечи. Однажды я поймала взгляд Билла, и он, лениво помаргивая и чуть-чуть, как-то по-особенному опуская вниз уголок рта, сказал:

— Это не похоже на тебя, Чарли.

Но интерес ко мне, конечно, был вызван интересом к Элоизе. И хотя он и Джейсон почти сразу проявили взаимную антипатию, он все-таки взглянул на него, ожидая ответа.

— Моя кузина, — улыбнулся Джейсон Стофард. — Вы встречали ее?

— Только мимолетом.

— Но вам понравилось то, что вы увидели, не так ли?

Билл никогда не подтверждал и не отрицал.

— Она маленькая испорченная сука, конечно. — Размышляя, Джейсон посмотрел на дымящийся кончик своей сигары «черут». — Смазлива. Но, конечно, вы это видели.

Билл, будь он проклят, кивнул.

— Кроме этого, не о чем больше говорить. Девятнадцать. Была исключена из двух школ. Ни дня не работала.

— А вы? — спросил Билл довольно вежливо.

Джейсон бросил на него проницательный взгляд и рассмеялся:

— Я, конечно, работал, и много. Но ценность этой работы может быть очень сомнительна.

Джейсон, казалось, любовался своим умом. Он слегка качнул бренди и смотрел, как по поверхности драгоценного золотистого напитка расходятся круги.

— Она все еще очень юная, — сказал Билл, удобно откинувшись на спинку стула и наблюдая за Джейсоном сквозь полузакрытые веки.

Я надеялась, что он извинится. Но я хотела намного больше того, чего можно было ожидать от Билла, и, как прежде, была одинокой из-за двенадцати лет, что прошли между нами. Что он собирался делать и что я собиралась делать? Что в нас изменилось, а что — нет? Кто были наши друзья и что за работа нам нравилась? Почему он явился сюда, вместо того чтобы увидеться с тетушкой? Только в течение нескольких мгновений в поле какая-то необъяснимая и неожиданная искра прошла между нами, знание и незнание объединились, подобно положительному и отрицательному заряду, и во время этой минутной идиллии мы вспомнили все и посмотрели так, будто любили друг друга.

Теперь его волновала Элоиза, а вовсе не то, как я провела эти двенадцать лет и что со мной теперь. Я смотрела на свое отражение в серебряном основании подсвечника. Сердцевидное лицо, как говорила моя мать, и подбородок с ямочкой. Глаза — самое лучшее на этом лице — золотисто-коричневые. Но ничего похожего на синие глаза Элоизы или бархатно-черные глаза Марии.

— Яблочко от яблони недалеко падает, — мягко сказал Джейсон. — Если она полюбит кого-нибудь, тому настанет конец. — Он бросил хитрый взгляд на Билла, понимая, что я могла подумать, что его слова оскорбительны.

— Понятно, — ответил Билл сдержанно. — Но ведь она всего лишь ребенок.

— Слава Богу, да. Характер ломается, надеюсь.

— Она остепенится, когда выйдет замуж, — заметил Билл значительно.

— Возможно, тогда, мой дорогой друг, это будет правдой. Хотя это не из-за того, что дорогой дядюшка не пытался ее воспитывать. Хотя он не знает того, что мы знаем, не так ли, Шарлотта?

Я не ответила.

— Никого на примете?

— О, много.

Джейсон рассмеялся:

— Да, она слишком большая сука, чтобы они оставались, конечно. Если я доведу до их сведения хотя бы половину того, что она вытворяет, дорогой дядя урежет мое пособие, как хвост лисице.

— Ваше пособие? — Теперь в голосе Билла слышалась презрительная нотка. Мужчина тридцати пяти лет от роду, все еще живущий на пособие и карманные деньги своего дяди. Я могла прочесть его мысли.

— Джейсон помогает управлять поместьем, — вступилась я, сама не знаю зачем. Наверное, чтобы разрядить обстановку.

Взгляд Билла сделался жестким. Он пришел в негодование из-за моего вмешательства.

— Действительно!

— Какие-нибудь возражения, старик?

— Нет, если вы не возражаете.

— Нет. — Джейсон медленно затягивался и выпускал дым к потолку. — Давайте рассказывайте, чем вы занимаетесь?

— Я инженер, горный инженер.

— Как Дик, — сказала я. И, пытаясь ввести Марию в разговор, чтобы снять этот подтекст, добавила: — Дик — мой брат, ты видела его фотографию.

— Он выглядит симпатичным. — Она ответила без особого интереса, и ее глаза остановились на Джейсоне.

— И что входит в обязанности горного инженера? — спросил Джейсон.

Билл внимательно посмотрел на меня, перед тем как ответить. Он изобразил на лице зловещую улыбку. Когда он заговорил, казалось, что он обращается ко мне одной.

— Вот что я хотел рассказать тебе. Я здесь для того, чтобы выяснить, где можно строить шахту.

— Шахта? Здесь? В Пенфорде? — Я улыбалась с недоверием. Я задавалась вопросом, не поддразнивает ли мальчик девочку, как раньше. Тогда я посмотрела ему в лицо и поняла, что это не так.

Джейсон положил окурок в пепельницу и огляделся.

— Нефтяную шахту. — Он выдержал длительную паузу и затем стал говорить быстро и спокойно: — В результате геологического исследования, проведенного нашей фирмой, мы полагаем, что здесь находится крупное месторождение нефти, протянувшееся на двадцать миль в любую сторону от Пенфорда.

— Не могу поверить, — произнесла я, покачав головой.

— Почему нет?

Я ничего не ответила.

— Давай расскажи мне. Я очень заинтригован, — в раздражении сказал Билл. — И почему, кстати, ты в это не веришь?

— Это так прекрасно, — вяло ответила я, пожав плечами.

— В некоторых самых прекрасных местах Дербишира есть рудники.

— Но не здесь.

— Я вижу. Нефтяные месторождения, угольные месторождения, месторождения газа — все они находятся на чьей-нибудь территории.

— Но никто вам не позволит затевать это здесь! Начнется бунт.

— Детские речи, — цинично заметил Джейсон. — Мы, мужчины мира, знаем, что, если на это имеется достаточно оснований, нефтяная компания все равно получит то, что хочет.

— Мистер Ламберт, фермер, согласился на экспериментальную разработку на своей земле, — спокойно сказал Билл.

— Он может.

— А вы — нет? — спросил его Билл.

— Ну конечно же, мой дорогой. За хорошую цену я сделал бы то же самое. И сделал бы так же, как вы, заехав навестить старых друзей.

Билл положил свою руку на мое плечо и прошептал:

— Приходи с черного хода.

— Так вот почему ты приехал? — Я чувствовала, как мои губы зло произносят это.

— Да, именно поэтому.

— А как же твоя тетя?

Билл был удивлен моим вопросом.

— Естественно, я собирался также навестить ее.

Я хотела крикнуть ему: «А как же я?» Но, к сожалению, не могла.

Секунду он пристально смотрел на меня.

Его выражения были слегка окрашены той же самой строгостью, что и по отношению к Элоизе. Он говорил, чтобы успокоить меня, прежде чем я что-нибудь скажу.

— Ты должна разумно относиться к этим вещам, Шарлотта. Ты не должна прятать голову в песок, как страус.

Тон, которым он произнес мое взрослое имя, казалось, еще увеличил дистанцию между нами. Я не смогла ему ответить. И в тишине Билл посмотрел на часы.

— Пришло время, когда девочки ложатся спать, — произнес он, вставая.

Я чувствовала, что язвительное замечание вертится на языке Джейсона, но он ничего не сказал.

Вдвоем они поблагодарили нас за прекрасный ужин. Билл сыпал Марии комплименты по поводу ее стряпни. Джейсон первой поцеловал Марию, а потом меня.

— Было приятно встретиться с тобой, Билл. Я буду противостоять твоим чертовым шахтам конечно же. Если ты выиграешь, я не удивлюсь. — Джейсон схватил мою руку, так как я подала ему перчатки. — Наша деревня даст отпор вашей фирме, не так ли, Шарлотта? — Он притянул меня за руку и поцеловал в щеку.

Я увидела, как выражение лица Билла стало более жестким, но больше из-за замечания, чем из-за меня.

— Пока, Чарли? — Его голос был очень спокойным.

Он стоял в двух шагах от меня, лицом к нам, троим. Мне очень хотелось шагнуть навстречу и подать ему руку. Но вместо этого я энергично кивнула головой и ответила:

— Да.

 

Глава 2

— Человек, — произнес на следующее утро сэр Беркли Стофард, — самый отъявленный обманщик из всех существовавших когда-либо.

Конечно же эти слова относились к Биллу Напьеру.

Сэр Беркли был информирован об экспериментальной нефтяной шахте, и о ситуации в целом, и о роли Билла, в особенности по отношению к Джейсону, который, как его дядя часто замечал, восхищался его выходками, особенно в отношении дяди Беркли.

— Я уверена, Билл не хотел ввести нас в заблуждение, — сказала я с большим убеждением, чем чувствовала. — У него просто не было времени и возможности сказать, почему и зачем он приехал. Или он предполагал, что моя мать упомянула об этом.

— Может быть, — пробормотал сэр Беркли. Он снял свое театральное пенсне и потер удивленные, даже немного испуганные синие глаза — жестом, который выдавал беспокойство, хотя я хорошо знала его как человека тихого и спокойного. Средних лет он женился на молоденькой леди, которая сбежала в Америку с главным конюхом и сделала, как я понимала, карьеру на телевидении. Сэр Беркли ничего не предпринял, чтобы помешать ей. Кроме того, она захватила драгоценности — все то, что можно было перевезти, главное сокровище оставив мужу — дочь Элоизу, которая с каждым днем, стараниями сэра Беркли, делалась все грациозней и привлекательней.

Это благодаря ей поместье «Пенфорд» стало одним из открытых государственных исторических памятников (вторым по рейтингу среди самых популярных, престижных мест для экскурсии в прошлом сезоне). Другими словами, сэр Беркли вынужден был его продать из-за изменившихся финансовых обстоятельств.

Отсюда следует и моя работа секретарем, и этот офис с видом на знаменитый ров, в котором этим утром мы пытались переписать для путеводителя историческую справку.

Поместье «Пенфорд», одно из немногих окруженных рвом, все еще находящееся в фамильном владении, было открыто для посетителей три дня в неделю: по средам, субботам и воскресеньям, начиная с конца марта до начала октября. Также у нас были и специальные экскурсии в другие дни, такие, как клуб путешествий по поместью, экспедиции школьников и скаутов. Продвигать на рынок печатную продукцию о поместье было основной моей обязанностью, а также бумажная работа в маленьком садоводческом департаменте, продажа подстриженных растений в горшках, за которыми ухаживал сам король Англии, из сада поместья. За чай и легкие завтраки, а также званые обеды и ужины отвечала Мария. Но я вела списки нравившихся и ненравившихся, нужных и некоторых очень специфических личных гостей и отправляла им приглашения за неделю до их прибытия в поместье. Это были в основном достигшие брачного возраста леди и джентльмены, среди которых сэр Беркли надеялся найти заинтересовавшихся его племянницей или его племянником, еще он поддерживал официальную переписку с теми, кто известен «среди звезд» как участники приема знакомств. Также я держала книгу рисунков знаменитых латунных табличек в частной часовне. И, кроме того, реестр всего, что нуждается в регулярной реконструкции и восстановлении — антиквариата, картин, резных украшений и фигурок из слоновой кости.

Сэр Беркли обычно отвечает на письма, диктует и ведет исторические записи сразу же после завтрака. Но в это утро он был занят не своей любимой работой.

— Не могу понять, почему чувство юмора совсем редко посещает нас теперь. Хотя я предполагаю, что Ломбард может довольно спокойно играть своим огромным капиталом. — Его узкое породистое лицо было задумчиво.

— Были и тракторы, как волы, в поле Ломбарда. — Я опустила свою тетрадь для записей. — Имелись и люди, какое-то количество. Но каждый думал, что Ломбард только пробовал сделать дренаж.

Сэр Беркли мимолетом улыбнулся:

— Ломбард, говорят, выкачает кровь даже из камня.

— И нефть из глины Кента.

— Увы, да, моя дорогая. Так и будет. — Он пригладил свои тонкие седые волосы, напоминавшие мне серебристые стайки облаков, которые можно увидеть ранней весной. — Ваш друг предвидит, где именно они будут монтировать эти… эти… — он произнес слово с глубоким отвращением, — «буровые вышки»?

— Мы не возвращались к обсуждению этого.

— Жаль.

— Все, что я знаю, это то, что Билл будет показывать, где их надо устанавливать. И не имеет значения, чьи хлеба он топчет ногами. Он относится к такому типу людей.

— Точно такое же впечатление сложилось и у меня. — Белая борода сэра Беркли торчала решительно.

— Вы встретили его?

— Нет, но Элоиза встретила.

Я сдержала дыхание, но ничего не сказала.

— Только мимолетом, — сказал сэр Беркли. — Но вы знаете, конечно. Вы были там, я понимаю.

— Она рассказала вам? — спросила я осторожно.

— Еще бы! Конечно, она рассказала мне об этом! Она рассказала мне многое. У нее сложилось впечатление, что он очень грубый и властный молодой человек. — Сэр Беркли посмотрел на меня со смешанным гневом, раздражением и отеческой любовью. — Я извиняюсь, что мне пришлось сказать это вам, моя дорогая, ведь он близкий друг вашей семьи. Но Элоиза превосходно умеет оценивать характер.

— Она точно рассказала вам, что произошло? — воскликнула я.

— Что произошло? Ах, что он погнал Неро! Да, да! Я велел ей не замечать этого. Работа и служба за границей имеет тенденцию делать человека немного… — и нехорошее, дурное и жаргонное слово дрожало на его языке. Но из уважения к моим презрительно поднятым бровям и моей лояльности к Биллу он заменил это слово: — немного грубым.

Я мысленно улыбнулась. Таким образом, Элоиза не рассказала своему отцу, что действительно произошло! Интересно, думала я. Сомневаюсь, что, оказавшись на ее месте, я поставила бы в известность своего отца о таком позорном инциденте.

— Они поневоле делаются жесткими на такой работе. Они работают во всех условиях и в любом климате.

— Должно быть, так. — Он снисходительно улыбнулся. — А Элоиза стала нервной, как котенок.

«Мегера больше подходит», — подумала я, но хранила молчание.

— Однако, если этот молодой «рубаха-парень» уже успел обежать все акры Ломбарда и присматривает, где бы расположить эту проклятую штуковину… Наверняка где-нибудь вверху у въезда в поместье.

Земля фермера Ломбарда граничит с территорией поместья, и в самом деле на ней много прекраснейших и с любовью возделанных участков. Посвятивший себя сельскому хозяйству, патологически бережливый, Ломбард легко стал самым богатым и крупным фермером в области. Его земля почти соприкасалась с озером поместья «Пенфорд», излюбленным местом птиц, а также наблюдающих за ними натуралистов. Его земля виднелась сверху за церковью, школой, нашей старинной гостиницей и «Кентиш-Мейд». В четырнадцатом веке на территории Ломбарда была построена кузница, по соседству располагалась и новая пожарная станция.

— Наши высокие гости, — сэр Беркли всегда упоминал общественность, — прибывают сюда, чтобы уйти от таких монстров урбанизации, чтобы увидеть неизменную, как бы застывшую во времени историю. Кроме того, этот запах…

— Нефтяная оснастка?

— Да. Это выглядит как выросший из-под земли столб. И когда шахта работает, ее шум может перекрыть звук пятидесяти подземных поездов, несущихся по тоннелям. Джейсон рассказывал мне.

— Джейсон, конечно, уже провел домашнюю лекцию, — улыбнулась я.

Сэр Беркли опять неохотно улыбнулся.

— Даже сделав скидку на то, что Джейсон отнюдь не поэт, должен признать, что все это будет выглядеть не очень красиво. И жители, скорее всего, придут ко мне с просьбой что-нибудь сделать. — Он остановился и распрямил свои ссутулившиеся плечи. Согласно путеводителю, его семья участвовала во всех битвах, начиная с Адинкорта. Он сам принимал непосредственное участие в двух мировых войнах. — Они не найдут меня ожидающим чего-нибудь, Шарлотта.

— Нет, сэр, — сказала я. — Он выглядел галантным, храбрым и патетически страстным. Тем не менее я была полностью уверена, что он был абсолютно прав. Или почти прав.

— Мы организуем людей. Перекроем дорогу! Мы поднимем наш боевой дух, как при пожаре или наводнении! Организуем протест! Устроим общественную встречу! Мы оповестим всех о нашем неудовольствии!

Я выжидала с дрожащим в руках карандашом, когда же истощится риторический порыв моего работодателя.

— Это сейчас самое главное, Шарлотта.

— Да, сэр.

— Местная газета. У них есть роскошные фотографии открытия в прошлом году. И я слышал, что у них хороший новый репортер, Гиллеспи, как я помню, он мне кое-чем обязан. Он «новая метла» в газете. Позвоните ему, Шарлотта, и попросите приехать, я дам ему интервью завтра утром в оружейной комнате. Введите его в курс нашего дела. А потом можете показать ему округу.

Я кивнула и закрыла свою историческую тетрадь. История, думала я, не только пишется. Она должна делаться.

Тем не менее меня это трогало больше, чем я могла бы предположить.

«Новой метле», приставленной ко мне сэром Беркли, было около двадцати шести лет. Он был ниже сэра Беркли ростом, но более крепко сложен. У него были черные волосы, несколько более длинные, чем, как я предполагала, нравилось сэру Беркли. На нем была кремовая с темно-коричневым застиранная рубашка, замшевый галстук, коричневый твидовый пиджак с замшевыми налокотниками и манжетами, кремовые бриджи. И замшевые тропические ботинки. Он был, как я и пыталась описать, одет по-деревенски. Он пожимал руку твердо, и его карие глаза мельком бросали прямые и дружелюбные взгляды. В ответ на вопрос сэра Беркли, нравится ли ему объехать угодья в легком экипаже или прогуляться пешком, он выбрал первое предложение.

— Потому что, — объяснил он, когда мы ехали в старинном экипаже и были вне предела слышимости моего работодателя, — это даст мне гораздо больше времени, чтобы получше вас узнать.

Я отметила, что это не выглядело как лесть, хотя имело такой оттенок. Он просто хотел получше узнать меня (не сомневаюсь, что он прекрасно знал моего работодателя), был прекрасно осведомлен о жизни поместья и деревни и обо всем, что связано с нефтяным бизнесом, о котором он и был призван сообщить общественности.

Робин Гиллеспи был типичный репортер. Он вечно выспрашивал, что-то разузнавал, и яркий блеск глаз, осторожность выражений выдавали в нем человека яркого и целеустремленного.

— Можно мне закурить? — спросил он, вытаскивая трубку и потертый кисет из кармана жакета.

— Конечно нет.

Мы замолчали, остановившись под гигантским тисовым деревом, сквозь листву которого проникал свет перед центральным входом в поместье, на прекрасной ровной лужайке, оттененной редкими деревьями, росшими здесь со времен Карла Первого. Ее окружала редкая живая изгородь из медного бука. Здесь располагалась стоянка для автомобилей посетителей (или наших хозяев, таких, как сэр Беркли), и справа, слева и позади замка были сады классического стиля с дорожками, ведущими к озеру.

Мы начали отсюда.

— Этот, — сказала я, — известен как Итальянский сад. Статуи были привезены в восемнадцатом веке, и сад разбивали вокруг них…

— Возможности Брауна, — сказал Робин Гиллеспи, — мне известны, я также знаю, что сэр Беркли отклонил предложение Пенна наполнить заново знаменитый ров. Ваш выдающийся работодатель только что прочитал книгу-гид и обратился ко мне.

— Бедный, — улыбнулась я в ответ.

— Совсем нет. Мне платят за то, что я слушаю. — Он поймал мою руку. — Но я совсем ничего не слышал о вас, с тех пор как вы приехали сюда. Не будем забивать голову историей этих статуй. — Он непочтительно похлопал по мраморной ноге драгоценной Венеры. — Меня больше интересуют взрывы и кровь. — Как бы в оправдание тому, что моя рука сделалась холодной как камень, он опустил ее, держа в своей, в карман своего твидового пиджака.

— Сейчас, Шарлотта, не правда ли?

Я кивнула.

— Говорите! Не отвечайте, что вам нечего сказать! Каждая жизнь как книга.

Я улыбалась, пока мы шли вниз по дорожке. От ласковых солнечных лучей исходило тепло, от мартовских ветров оно было укрыто тщательно подстриженной живой изгородью. Цветы в поместье распускались сначала в этом саду — жасмин и айва, японская груша, тюльпаны и нарциссы, густо засаженные клумбы золотых, пурпурных и белых крокусов. Мраморные вазы были оплетены клематисом и жасмином. Фонтаны представляли собой каскад из раковин с небольшими каменными херувимами вверху. Воздух был наполнен шумом падающей воды и ароматом весенних цветов.

— Вы родились здесь? — быстро спросил Робин Гиллеспи.

— Миль за двенадцать отсюда.

— Так вы и есть та самая Кентская Дева, покровительница этих земель?

Я засмеялась.

— Вот именно! Сделано в Кенте, подобно пабу.

— И деревне.

— А как насчет вас?

— О, я северянин. Ближе к болотисто-песчаному Вейкфилду.

— Где тюрьма?

— Абсолютно точно! И прекрасный собор! Но никто никогда не помнит об этом.

— Делайте ваши подсчеты, и мы устроим немного шума вокруг этой нефтяной вышки, — сказала я обнадеживающе. — Вы пришли с индустриального севера, и это все? — Я ждала, что Робин скажет «да». Я хотела думать о Билле лучше, чтобы остаться на его стороне.

— Совсем наоборот, Шарлотта. От кого-то я слышал, что я даже больше против, чем вы.

— Хорошо, — сказала я.

— А теперь давайте о вас, неразговорчивая Кентская Дева.

Я рассказала ему о работе моего отца за границей и как я всегда мечтала вернуться в Англию. О секретарском колледже и о том, как устроилась на работу здесь.

— А что думают ваши родители?

— Ничего. Они вернутся назад в Англию в конце своего турне, и они попросили присмотреть здесь в округе дом для них.

— С местным работающим на нефти центральным отоплением, — сказал он смеясь.

Я вспомнила строгое лицо Билла прошлым вечером и прошептала:

— Я предполагаю, что откуда-нибудь оно появится.

— Но не здесь, Шарлотта. Где-нибудь, только не здесь.

Мы практически приблизились к концу сада. Подъем каменных ступеней оканчивался широкой террасой, увенчанной миниатюрным античным летним домиком из камня, состоящим из плоской крыши, поддерживаемой изящными дорическими колоннами. Без стен. Именно здесь подавали чай в сезон открытых дверей. Там уже стояли железный стол и стулья. Наша дорожка проходила как раз через них по широким каменным ступеням к краю озера. Дикие утки, шилохвостки и лебеди плавали и, изящно ныряя, доставали себе еду. Мы сели рядом на последней ступени, обхватив руками колени, и наблюдали за этими прекрасными птицами. Робин с большим удовольствием потягивал трубку.

— Это мое хобби, — сказал Робин, — наблюдать за птицами.

— Вокруг множество мест, откуда можно наблюдать, — сказала я, — следуя нашему путеводителю, — сюда прилетает большая хохлатая чомга…

— Не говоря, конечно, про серолапого гуся и прекрасную семью цапель. Я знаю об этом от сэра Беркли. — Робин засмеялся. А когда улыбка исчезла, он сказал вдумчивым тоном: — Я предполагаю, что я немного похож на вас, Шарлотта, я всегда мечтал жить в такой сельской местности.

Я кивнула.

И именно тогда, очевидно, и поменялась направленность его вопросов:

— Вечный запах шерсти, Шарлотта? Ах нет, не шерсти, из которой связан ваш прекрасный пуловер, который вы так любите носить, но шерсти необработанной, какой она поступает на заводы?

Я встряхнула головой.

— Я вырос с этим запахом и дал слово, что однажды я повешу мою шляпу где-нибудь здесь, можно сказать, в таком зеленом и прекрасном месте.

Я улыбалась с симпатией. Это как раз была одна из многих фраз, так необходимых для понимания. Солнечный свет мягко отражался в воде, ничего и никого не было вокруг, только тихое и плавное движение птиц. Вертолет выбрал как раз такой момент, чтобы выйти из-за солнца, его двигатель гремел как дизельный поезд, ускоряющий ход при выезде из Пенфордского тоннеля. Самые верхние ветви буков стали раскачиваться подобно рукам танцующего дервиша. Дикие утки быстро исчезли в тень, поверхность озера подернулась мелкой рябью. Внезапно облака закрыли солнце. Прекрасная минута бесследно ушла.

— Продолжим, Робин. — Часы на часовне только что отзвонили полдень. Мы стояли возле домика сторожа у ворот поместья. — Вы видели общественную комнату, различные коллекции, садоводческий департамент и, конечно, конюшни. — Я перечисляла, загибая пальцы, в то время как Робин смотрел на меня, любуясь.

— Не думаю, что забуду что-нибудь.

— Да, вы правы. Но об одном вы забыли тем не менее.

— О чем?

— О жителях, конечно.

Он размахнулся оранжевым кирпичом и бросил его на другую сторону дороги.

— Рассадник сплетен. — Он взял мою руку. — Пошли! Вы просто обязаны выпить со мной.

Я смотрела на него с сомнением:

— Я действительно хочу вернуться.

— Нет. Вы не можете отказать мне. Сэр Беркли сказал, что вы мне покажете все, что я захочу. Я хочу осмотреть местность вокруг усадьбы.

— Вы могли бы сами продолжить осмотр?

— Конечно нет. И молодая леди поможет мне. От и до. Как можете вы, о жестокая Кентская Дева? Кроме того, я и правда хотел бы болтать на местном наречии. Вырвите мое сердце, но если я это дело возьму в свои руки, а они почувствуют, что я иностранец, они заклеймят отпрыска Витстайбла.

Я засмеялась.

— Нужно ли что-нибудь добавить?

— Нет, я убеждена.

Я протянула ему руку, и мы торопливо пошли по дороге.

Так мы и шли, держась за руки, а потом смеялись, распахнув дверь бара.

Несмотря на открытие усадьбы для посетителей, деревенский бар так и остался, подобно всей Кентиш-Мейд, прежним, как будто и не прошло трех столетий. На вывеске все еще красовалась девушка в апостольнике. Коновязь находилась с другой стороны дома, на украшенной шляпками гвоздей двери. Пол в баре был каменный, и каждый день хозяин посыпал его опилками. Решетчатые окна, балки на потолке, солидная барная стойка из дуба. Не соответствовала этому только сирена (здесь находился главный штаб Пенфорда по наводнениям), расположенная между высокими дымоходами времен Тюдора. На стенах висели легкомысленно и свободно ягоды и ветви хмеля, несколько колосьев тяжелого ячменя урожая этого года и соломенная кукла-оберег от злого глаза. Группа сельских рабочих сидела на дубовой скамье. Виднелась одинокая фигура человека в углу бара, сидевшего лицом к двери.

— Привет, Шарлотта, — разворачиваясь и вставая, сказал Билл Напьер. Он произнес это нейтральным голосом, бросив изумленный и пристальный взгляд сначала на меня и только потом на Робина. Он свысока посмотрел на Робина и несколько возбужденно и сердито на меня: — Хотите выпить?

— Мы как раз за этим сюда и пришли, — ответил Робин за меня. — Не желаете присоединиться?

— Спасибо, я только что. — Он бросил мимолетный взгляд на часы, висевшие над стойкой. — Мне кажется, совсем не здорово выпивать в середине дня, — сказал он сердито, обращаясь ко мне как к маленькой девочке.

Я ничего не ответила. Я находилась в обществе двух мужчин, считая Робина.

— Билл — нефтяной эксперт, — представила я его. — Вы, вероятно, заинтересовались бы и взяли его сторону. И Робин — репортер «Кентского вестника».

— Ты пугаешь меня, моя девочка Чарли, — прошептал невнятно Билл. — К сожалению, я не могу находиться здесь больше, мистер Гиллеспи, чтобы дополнить картину.

— Это правда, вы имеете работу, чтобы ее делать, сэр, — ответил Робин.

— Пожелайте мне, сэр, прекрасно чувствовать себя девяносто лет, — сказал Билл, вытаскивая руки из карманов; глаза его сузились, он внимательно вглядывался в даль, за решетчатое окно, словно кого-то выискивая и делая вид, что несчастная нефтяная скважина заставляет его идти работать.

Робин, вставая с табурета у барной стойки и сделав бармену какой-то жест рукой, присел рядом.

— Что мы будем пить?

Сначала у меня было желание заказать лимонад, но я проклинала сидящего напротив Билла. И, решившись на компромисс сама с собой, остановилась на сидре.

Робин заказал два.

— Бутылочный, — внезапно, как будто мимолетом, вставил Билл. — Сидр из бочек слишком крепкий. — И снова, как бы делая выговор, сказал: — В нем алкоголя столько же, сколько и в пиве. Разве что только есть еще и мякоть.

— Она — Кентская Дева, сэр, — улыбаясь мне, сказал Робин. — Она прекрасно знает и местный хмель, и местные яблоки.

Билл удивлено поднял бровь, и я подумала, что он ответит такой же колкостью. Внезапно он вытянулся. До его ушей, так же как и до моих, донесся слабый цокот копыт лошади, несущейся по дороге. Так как я жила в сельской местности довольно долго, то по звуку копыт я могла различить количество лошадей и были ли они с всадниками или нет. И даже манеру скакать разных всадников. Я знала, даже не оборачиваясь, что идут две лошади, одна — ведущая, с наездником, другая — без.

Тем не менее я повернула голову, потому что увидела, как изумленное выражение промелькнуло на лице Билла. Я также заметила, как к его лицу прилила кровь, он зарделся, отчего его загар сделался еще темнее.

Когда я посмотрела наружу, то увидела там Элоизу, только что соскочившую с Неро, зашнурованного в большой грубый паломино, и тихо зовущую все еще отстающего Сладкого Мальчика. Сегодня она была одета в жакет для верховой езды и шоколадную островерхую шляпу. Ее белокурые волосы были распущены и сияли, изысканно обрамляя прелестное лицо. Кнутовище лежало поперек седла. Лицо ее выражало полнейший триумф.

Я секунду удивлялась, потому что она готова была созвать всех лояльных людей в Кентиш-Мейд, чтобы отомстить Биллу Напьеру. Но он вышел прежде, чем у меня появилось время подумать. Двумя огромными шагами он пересек бар и бросился открывать дверь. Невероятно, но я услышала искренний, возбужденный обмен сердечными приветствиями, прежде чем дверь закрылась.

Теперь он ехал на Сладком Мальчике. Я различала слабый смех и стук копыт. Стук копыт был гармоничным, как песня, и сказал мне, что два всадника находятся в полной гармонии друг с другом.

 

Глава 3

Земля горела у Робина под ногами. Он обходил деревню около двух дней и разговаривал со всеми, кого встречал, стараясь выяснить мнение жителей. Я видела его маленькую спортивную пурпурного цвета «MG», припаркованную между кузницей и пожарной станцией и опять отъезжающую от дома приходского пастора, и сама носилась по округе, опуская письма протеста в почтовые ящики по распоряжению сэра Беркли. Я учуяла легкий запах табака около местной школы, заведующая которой, миссис Годвин, конечно же не курила, и могла видеть его плотную фигуру, целеустремленно пересекающую одно из полей фермера Ломбарда прямо по грядкам.

На протяжении всего этого времени я иногда слышала, как бы с противоположной стороны, звук низколетящего вертолета и иногда видела лопасти его ротора, с которыми он напоминал стрекозу, перемещающуюся в солнечных лучах и окруженную радужным ореолом. Именно тогда, в пять тридцать, в дверь моего офиса постучали. Робин просунул голову и осторожно огляделся.

— Штаб «Сопротивления»? — спросил он, клоунски салютуя мне.

— Хорошо, — сказала я в ответ, окончательно забывая о верности Биллу, — но не точно.

Робин хлопнул большим блокнотом, никак не желавшим вытаскиваться из кармана его пиджака.

— Видите: все это — ваша деревня, девяносто девять и девять процентов жителей.

— Это такая деревня, — я прошептала, — где каждый придерживается мнения большинства.

— Я знаю. — Робин улыбался. — Они гордятся и кичатся пожарной и спасательной командами, как другие — футбольными. Я даже цитировал одного чародея. Бригадир Крисп — он странный, причудливый и в чем-то старомодный парень. И его пожилая леди со своими кошками в коттедже «Фэтч». Большой, просто огромнейший материал.

Он сел на край моего стола и улыбнулся:

— А что вы печатаете?

— Речь сэра Беркли на встрече с общественностью.

— Ах, в следующую среду. Да, мы ее поддерживаем рекламой в нашем «Вестнике». На центральной странице. Сейчас главный редактор с его могуществом и громадной мудростью пускает мою статью на передовой странице, это будет настоящая и действительная акция. Я разговаривал с каждым. Я опасаюсь, что вашего закадычного друга инженера хватит удар.

Я кивнула:

— Обратите внимание, он не из тех, кого легко чем-то шокировать.

— Это правда. Он крепкий и упрямый. Я видел его сегодня верхом на лошади.

— Верхом? А откуда вы знаете, что это был Билл?

— Парень, с которым я говорил, так сказал.

— Он был один?

— Малый? — Робин рассмеялся. — За исключением меня, да.

— Робин!

— Нет. — Робин прекратил смеяться, но его глаза все еще улыбались. — Он был с прекрасной белокурой девушкой.

— Элоиза! — воскликнула я.

— Ведь нет никакой необходимости так волноваться. Она дочь сэра Беркли, не так ли?

— Да.

— И к этому можно кое-что прибавить. Они были не на одной лошади.

Я сгримасничала на его каламбур и по другому поводу.

— Как вы думаете, Шарлотта, может быть, это такая тактика? Так сказать, обратно в дверь? Ведь сэр Беркли практически не имеет шанса быть снисходительным папой?

— Он бы больше всего этого хотел.

— Хорошо, что вы так думаете. Очарованная дочь и отец договорились. Что вы знаете о пятой колонне, ах, юная Кентская Дева. Они использовали ее во время последней войны. Сэр Беркли может рассказать вам о каждой войне, я уверен.

— Но Билл Напьер не такой.

Я чувствовала, что дрожу от гнева, тем не менее почему именно, не понимала.

— Вы уже забыли, какой он…

— Нет, неправда. Люди не могут так измениться.

Робин наклонился вперед.

— Вам кто-нибудь говорил, что золотые огоньки вспыхивают у вас в глазах, когда вы страдаете?

— Только Билл. — Мой ответ удивил даже меня. — Но это было много лет назад.

— Верно. Вы поставили точку. Это было много, много лет назад. И вы тоже изменились. И он поменялся. Только из-за того, что он был другом вашего брата, совсем не следует, что он рыцарь солнечной любви или приличный, благопристойный и порядочный тип. Хорошо, я беру свои слова обратно.

— Билл — самый приличный и порядочный человек, которого я знаю, — сказала я настойчиво.

— О’кей, точка поставлена. Но только потому, что ваша мама нежно любила его.

— Нежно любит его.

— Ну любит, это не имеет значения… посмотрите сюда, не будем спорить. Особенно о нем.

Робин обаятельно улыбнулся и посмотрел на часы.

— Время чая.

— Да, действительно. — Я тем не менее чувствовала себя не такой уж несчастной и страдающей. И расстроенной тоже.

— Я надеюсь, вы пригласите меня в свою комнату на чай. Ах, я подожду, пока вы закончите. Но вы обязательно познакомите меня с таинственной Марией. Ее ассистент дал мне знать, что она сейчас готовит шотландские оладьи в правой комнате. — Он вздохнул. — Я не пробовал их уже года три. — Теперь он впал в ностальгию. Его дружеские светло-коричневые (ореховые) глаза смотрели туманно. — Только моя мама умела их печь, — произнес он.

— Тогда даже Мария не сможет их приготовить так же вкусно, — сказала я, улыбаясь, мое раздражение от увлечения Билла Элоизой исчезло.

Я напечатала последние строчки речи сэра Беркли очень внимательно, так что взгляд Робина остановился на моем лице, сосредоточенном на работе. Это помогло успокоить мое задетое самолюбие.

В тишине я привела в порядок свой рабочий стол и закрыла чехлом печатную машинку. Я повернула ключ только в ящике стола — все, что мы должны были запирать, это одно досье со списками нравившихся и ненравившихся людей и фамилиями леди и молодых людей, достигших брачного возраста, время от времени появлявшихся у нас на приемах знакомств. И только это досье сэр Беркли считал заслуживающим кражи и создал такое мнение у других заинтересованных отцов и дядей, находящихся в отчаянном положении и готовых пойти на кражу со взломом.

— Сэр Беркли сознательно не ставит сигнализацию? — спросил Робин, когда мы пересекали подъемный мост.

— Да, кое-где в доме он сигнализацию поставил. Страховые компании настаивали на этом. И мы не хотим быть ограбленными со взломом, так же как этими нефтяными скважинами.

Я не могла долго избегать основного предмета разговора.

— Нефтяных скважин не будет, даю вам слово.

Робин успокаивающе сжал мою ладонь, и так мы прошли основную часть нашего пути и пересекли замощенный поросшим мхом булыжником двор.

Наша комната находилась на первом этаже, в пристройке. На кухне горел свет. Наша печка для оладий была уже убрана, и я увидела движущуюся тень Марии. Она повернулась, как будто с кем-то разговаривала. Мне показалось, что на какой-то миг появились очертания головы и плеч мужчины, вставшего против света, и быстро исчезли опять. Но возможно, я ошибалась.

В комнате было тихо, пока мы поднимались по лестнице, громко топая. Входная дверь была не заперта. Дух от только что испеченных пирогов смешался с запахом весенних цветов. Мария снимала оладьи с круглого противня. Больше никого в комнате не было. И только что-то неопределенное нарушало окружающую атмосферу, как будто кто-то только что ушел.

— А, мистер Гиллеспи. — Лицо Марии раскраснелось от жара печи, ее губы были испачканы. — Какой приятный сюрприз.

— Шарлотта настояла. — Он подмигнул мне. — Нам многое нужно обсудить, просто не терпится.

— Проходите в гостиную. Это очень хорошая комната, не правда ли, мистер Гиллеспи? Присаживайтесь на софу.

Она довольно быстро потучнела и стала как диванная подушка.

— Я принесу вам сейчас другую чашку. — Она быстро убрала грязную чашку и соусницу и отнесла их на кухню. Она крикнула оттуда: — Мне нужно будет скоро вернуться в особняк. Сэр Беркли пригласил на обед друга, у которого аллергия, и я должна проследить, чтобы повар не положил креветки в соус. Но вы оставайтесь здесь, мистер Гиллеспи.

— Робин, будьте так любезны.

— Хорошо, Робин. Оставайтесь здесь на ужин, если можете. В холодильнике есть замороженные цыплята. Шарлотта приготовит их для вас.

Она вернулась с остывшим чаем и несколькими оладьями на подносе.

— А как ты, Мария? — спросила я.

— Ах, я уже свое съела, — сказала она, хлопая себя по пухлым бокам все еще пропорциональной фигуры. — Мучное теперь не для меня, эти оладьи только для вас.

Еще более неожиданным было то, что на нашем голубом коврике перед камином лежало несколько крошек, и, когда Мария разговаривала, ее спокойные прекрасные глаза перебегали и метались по комнате, как бы свысока осматривая ее.

Через несколько минут Мария извинилась. Она немного остыла после приготовления оладий и теперь была готова идти к повару. Она улыбнулась и закрыла за собой дверь в гостиную.

Мы уже допивали по второй чашке чаю, а Робин ел свою четвертую шотландскую лепешку, когда она попрощалась. Я слышала, как открылась и закрылась входная дверь и оживленно застучали ее каблуки. Еще как скрипела лестница и эхо вторило удаляющимся шагам.

Я взглянула на Робина. Интересно, заметил ли он — если действительно было что заметить. Но он, казалось, был поглощен своим занятием. Он намазывал маслом следующую лепешку.

— Вы простили меня, Шарлотта? — вдруг спросил он.

— За что?

— За то, что я рассказал об инженере-нефтянике и Элоизе Стофард.

— Ах, за это.

— Да. За это. Это ведь очень важно для вас, не так ли? — Он поставил тарелку и взял мою руку. — Хорошо, если не так, но я все-таки скажу, что думаю. Уверен, что он заискивает перед Элоизой и так крепко целует ее просто потому, что любит ее. И больше никаких тайных причин.

Я уставилась на крошки, лежавшие на полу, и промолчала. Я не знала, какая теория мне не нравится больше — то, что Билл дружит с Элоизой, потому что любит ее, или то, что он использует ее для успеха предприятия.

— Он целовал ее?

— Это, к сожалению, факт. Но это совсем не имеет значения для большинства людей. Особенно в эти дни.

— Полагаю, что нет.

Держащая мою руку рука сжалась.

— О, не беспокойтесь, доверьтесь мне.

— А я и не беспокоюсь, — сказала я неистово, несмотря на то что все время меняла свое отношение к этому.

— Уверен, что это пойдет вам на пользу.

Я пожала плечами. Тема была исчерпана.

Я поменяла предмет нашего разговора. Мы беседовали о Пенфорде и его обитателях, а несколько часов спустя перекусили цыплятами и салатом.

— Я надеюсь, сэр Беркли не имеет ничего против того, что вы здесь принимаете гостей мужчин?

— Конечно нет. Мария и я относимся к этой комнате как к своему владению.

— Я слышал об этом, — сказал он небрежно, с легкой иронией. И приподнял бровь, как бы не придавая значения местной сплетне, с которой он не считался и которую не любил.

— Нам обоим больше двадцати одного года. Мне, например, двадцать три, если быть точной.

— Ваш Билл Напьер позволил мне предполагать, что вы моложе.

— Билл Напьер мог это сделать. И он не мой.

— Правда. Но давайте не будем говорить о нем. Все наши разговоры, кажется, сводятся к Биллу Напьеру.

— Хорошо, мы прекратим их, — сказала я энергично. — Расскажите мне о себе еще что-нибудь. О ваших статьях и о том, как вы сделались журналистом.

Я налила ему немного кофе.

Он поднял чашку и улыбнулся:

— Люблю это. Я чайный и кофейный парень. — Он улыбался. — Но начну с начала. Родился, как вы уже знаете, в Вейкфилде. Отец был школьным учителем.

— Был?

— Да, прошлым летом ушел на пенсию. Стряхнул мел с пальцев и подвесил указку. Нет, я к нему несправедлив. Он чудесно обращался с ребятами. Никогда даже не повышал голоса с ними.

— Не то что некоторые, — прошептала я.

Я очень внимательно слушала Робина. Наконец он закурил трубку и стал вспоминать. Его мать сильно страдала от артрита и не могла дать ему многого. Но она писала статьи для «Вейкфилдской газеты», в основном о кулинарии и птицах на садовом столике.

— С тех пор пшеничные лепешки. — Я улыбалась.

— И жирные блины.

— А вы начинали в «Вейкфилдской газете»?

— Нет, сэр! Или, скорее, нет, Дева. Никаких спасательных веревочек, за которые вас тянут, никакого кумовства для таких вот Гиллеспи. Я начал с «Бюллетеня Батлея».

— Очень обнадеживает, — улыбнулась я снова. — А как насчет остальных членов семьи? Есть братья или сестры?

— Одна сестра. На семь лет старше меня и уже замужем. Так что я не могу руководить ею, как Билл Напьер вами.

— Опять это имя! — Я начала собирать тарелки на подносе. Я надеялась, что смогу легко отделаться от этого Билла Напьера. — Я лучше помою посуду до того, как вернется Мария.

— Я помогу. Я эксперт-посудомойка. Кроме того, полагаю, мне пора. Мы просто не хотели, чтобы кто-нибудь слышал наш разговор.

Мы договорились, что пока Робин моет посуду, я ее вытираю. Я показала Робину, куда ставит Мария прекрасный китайский фарфор и где можно найти чистое полотенце. Все было очень просто и все же романтично и как-то по-семейному, но в это время, как бы делая выговор, церковные часы пробили одиннадцать.

— Вы что-нибудь понимаете, Кентская Дева? Я чувствую себя так, будто мы давным-давно знакомы. В два раза дольше чем… вы сами знаете с кем.

Я была рада тому, что никто в этот час не прогуливается на задворках и не может увидеть наши тени на шторах.

 

Глава 4

Статья Робина Гиллеспи была напечатана на первой полосе «Кентского вестника» — как гвоздь номера. Заголовок объявлял: «Похищение Кентской Девы».

Я могу точно описать, как я себя чувствовала, когда впервые увидела это, могу вспомнить все до мельчайших подробностей, всю череду самых противоречивых эмоций. Страховая компания запросила точный размер миниатюры Гольбейна, и я была в библиотеке, проверяла, в то время когда зашел сэр Беркли.

— Выбросьте из головы эту миниатюру, — сказал он мне с раздражением, готовый вспылить. — Посмотрите на это! — Он развернул вызвавший его раздражение «Кентский вестник» прямо на стеклянной крышке витрины, в которой находилась миниатюра. — Начнем с тона — это совсем не то, на что мы рассчитывали. И во-вторых, сама статья! Читайте это! — В раздражении сэр Беркли снял свое пенсне и передал его мне, хотя прекрасно знал, что у меня нормальное зрение и в этом нет необходимости. — Я полагаю, что вы неправильно настроили этого молодого наглеца.

Никогда до этого момента сэр Беркли не делал мне подобных намеков и не подвергал критике. Я почувствовала, как к моим щекам приливает кровь. Я не могла даже себе представить, что новой парией стал молодой, знакомый и обязанный мне кое-чем журналист, наряду с таким чужаком, как Билл Напьер.

— Вы этого всего не говорили, не правда ли, Шарлотта? — Сэр Беркли произнес это быстро, постукивая по второй колонке длинной статьи.

— Я не была там еще, сэр. Я не имею понятия, что сказал ректор и леди из коттеджа «Фэтч».

— Они были весьма осторожны и сказали немногое, — резко ответил сэр Беркли.

— Я сейчас взгляну, — сказала я и замолчала. — Действительно, я абсолютно уверена, что ничего не говорила о Черчилле, несмотря на то что он останавливался здесь несколько раз. Я положительно никогда не упоминала его речи военного времени. И конечно, ничего не говорила об уличной стачке с использованием, если понадобится, в качестве оружия кастрюль, крышек мусорных баков и вил!

— Тогда откуда он все это взял?

— Все это написано в нашем путеводителе. И вы дали ему копию этой книжки, сэр.

— Правда…

— Так что Нельсон и Кромвель оживают и нельсоновские ружья начинают стрелять, история повторяется снова. Мы показали им место, где скрывался Уот Тайлер. Так что это крестьянская революция.

— Да, да. Начнем с малого. Дорогая, дорогая моя! Хорошо, мы так надеялись, что жители деревни не считают, что мы бросили их на произвол судьбы.

— Я уверена, они все помнят.

— Я надеюсь, вы правы, Шарлотта. — Он смотрел, слегка успокоившись и смягчившись. Розовые пятна с его высоких скул исчезли.

— Наконец, сэр, цитируют ваши слова, что нужно перестрелять всех представителей нефтяной компании.

— Мои слова! Дорогая моя! Вы прекрасно знаете, что я никогда не говорил ничего подобного. Я не обидел бы и муху. Даже не охочусь.

Упоминание об охоте сразу же навело меня на мысль об Элоизе и Билле Напьере. Я попыталась отвлечься от нее. Возможно, Билл будет слишком занят, чтобы читать эту статью.

— Так и думал, что эти проклятые репортеры высасывают истории из пальца, — сказал сэр Беркли, складывая газету. — Думаю, у него добрые намерения. Так что продолжайте в том же духе, Шарлотта. Но мы не должны переусердствовать в этом направлении. Битвы несут возмездие, Шарлотта. Но мы не должны нести возмездие своими руками.

В ответ я уверила его, что деревня, несмотря на красочную статью, будет продолжать поддерживать его. И действительно, телефоны все утро буквально разрывались от звонков солидарности и поздравлений. Во время ленча сэр Беркли, как всегда, мягко и снисходительно шутил. Но возмездие все-таки настигло меня.

Возмездие в звонком голосе, назвавшем мое имя, когда я торопливо шла мимо столовой в «Кентиш-Мейд», чтобы прикрепить на доске объявлений поместья бумажный лист с обращением сэра Беркли, опустив голову и повернувшись к холлу, выходящему к деревне. Голос возмездия доносился из-за решетчатого окна, оставленного открытым, повторяя мое имя приказным тоном. Возмездие в раздраженном и гневном хлопанье, минутной тишине и приближающихся шагах. Возмездие в так хорошо знакомом звуке больших шагов, поглощающих расстояние между нами.

Я бросила взгляд через плечо. Билл Напьер не успел надеть пальто. Его волосы были взлохмачены ветром, рот замер в раздраженной улыбке. Я вспомнила стих, который когда-то учила в школе, и подумала: «Подобно тому, кто идет по безлюдной дороге, боясь обернуться, тому, кто отважился посмотреть и продолжил путь, больше не поворачивая головы, потому что знает того, ужасного, кто идет за ним след в след…»

Ужасный друг, вероятно, уже приближался. Это было что-то нечеловеческое. И конечно, я не обернулась, а просто ускорила шаг. Ветер трепал и рвал мои волосы. Я бросилась бежать и через другую дверь попала в подъезд деревенского холла раньше, чем он настиг меня.

Он поймал меня за руку и развернул. Отвратительная складка между бровями стала такой глубокой, что почернела.

— Я звал тебя, — сказал он резко.

— Я слышала, — ответила я, с усилием проглотив слюну и затаив дыхание. — Обычно я не останавливаюсь, когда мужчины мне кричат.

— Не мужчины, — он встряхнул мою руку, — а я.

— Значит, не ты, — сказала я, пытаясь высвободить руку, но безуспешно. Я увидела, как он метнул свой быстрый взгляд на бумагу с длинным текстом, которую я держала в руке. — Не собираешься же ты уничтожить это, — сказала я, прижимая к себе бумагу, подобно тому как мать прижимает дитя, оберегая его.

— Обещаю, что ничего не сделаю. Просто я стал более чувствительным.

— Чем я?

— Это будет несложно, — ответил он горько. И частота его дыхания указывала, что он очень сердит. — Чего никак не могу понять, так это, как ты могла стать такой тупой. Ты была такой милой маленькой девочкой.

— Недостаточно поддерживали отношения последние двенадцать лет?

— Дерзкой к тому же.

— Только это ты во мне и видишь.

— Хорошо, знаю я немного, — сказал он с неожиданной горечью.

— Хорошо, дело не в тебе, а в твоих приоритетах. Они все у тебя неправильные.

— Приоритеты, — сказал он, старательно сдерживая гнев и поэтому растягивая слова. — Сложное слово для маленькой девочки.

— Я не маленькая девочка. Хватит считать меня ребенком.

— Когда в Риме… — Он остановился. — Тогда в детском саду считали их детьми.

Я чуть не вырвала страницу из Элоизиной книги и топнула ногой, но я контролировала себя. Я сжала кулаки, и все. Ветер через открытую дверь колебал листок-обращение в моей руке и трепал локоны над моей головой. Я хотела пригладить их, но боялась, что Билл может выхватить у меня петицию сэра Беркли.

— Дети, — повторил Билл, — играете в игры, в то время как мир вокруг вас меняется.

— Сэр Беркли не думает так.

— Он старый человек, — сказал Билл мягко. — Все старое со временем меняется. Он впадает в детство.

— Нонсенс, — сказала я сквозь сжатые зубы и растрепанные ветром волосы. — Почему же ты не скажешь ему об этом сам? Ты можешь найти его легко на балу.

— Я уже разговаривал с ним этим утром.

— О статье?

— Естественно, об этом.

— И ты был в ярости.

Билл вдруг так расхохотался, так искренне и глубоко закатился, что это приводило в бешенство.

— Я был раздражен, но также и удивлен. Ваши усилия действительно имеют некоторый результат.

— Действительно!

— Не могу подумать, что это ты делала все эти смехотворные заметки.

— Спасибо.

— Но с другой стороны, — голос его стал холодным, — сегодня в мире и так достаточно насилия, и без всякого подстрекательства.

— Большой мир, — сказала я и только тогда бросила взгляд на его фигуру и подумала, как по-дурацки это звучит.

— Естественно, — продолжал он, — одна часть общества против другой.

— Это только точка зрения! — воскликнула я. — Вы — не часть общества, вы не принадлежите к нему вообще. Вы — разрушители!

Он долго стоял и смотрел на меня, скрестив на груди руки, с окаменевшим лицом. Его серые глаза сделались холодными, и на мгновение в них промелькнула печаль. Между нами воцарилась полнейшая тишина, разрываемая только завыванием ветра в ветвях деревьев, окружающих дом, и шелестом рокового листка, зажатого в моей руке.

Я видела, как меняется лицо Билла. Он смотрел на меня, будто я была совсем ему незнакома. Я увидела, как он переводит глаза с моего взволнованного лица на неопрятные, растрепанные волосы, а потом — на обращение.

— Сюда, — сказал он, вытягивая руку, — дай мне. — Он мотнул головой в сторону доски объявлений.

Автоматически я убрала свою руку.

— Ты хочешь прикрепить это, не так ли? Разреши мне помочь.

— Ты разорвешь это.

— Я не буду делать этого. — Он выглядел как мужчина, теряющий терпение. — Ни капельки сомнения в этом нет.

Но так как я хорошо знала, что все это было связано с планом компании, я могла думать, что его привлекло мое повзросление, Элоиза — что его привлекает ее своенравие и взбалмошность. Или, может быть, это не была отговорка?

— Я не верю тебе! — воскликнула я.

Его глаза потемнели. Он так побледнел, что я подумала, что это уже беспредельный гнев.

— Я не лгу, — произнес он, скрежеща зубами.

— Неправда.

— Хорошо, я не собираюсь выглядеть ребенком, как ты, я не изменился. Отдай мне листок.

— Нет!

Не знаю, почему мы сделали из этого такую проблему. Конечно, я могла легко вернуться в офис и сделать еще одну копию с черновика. Вместо этого я вела себя как маленькая хохлатая птичка, охраняющая гнездо. Я держала бумагу, думая спрятать ее в карман или даже под горловину своего джемпера, еще не решив точно куда, когда Билл наклонился вперед и резко схватил оба моих запястья. Он сжал их с силой стальных тисков. Я заскрипела зубами. Конечно, это стало делом принципа для каждого из нас, как будто не было прожитых лет, а мы снова стали детьми.

Ловко, без всякой мягкости и нежности, он держал мои запястья в своей левой руке, правой с силой разжимая мои пальцы, как вдруг оскорбившая его бумага упала на пол.

Не спеша он поднял ее. А потом вытащил пару кнопок, сжал их головки во рту и, все еще стискивая мои запястья, приколол петицию к доске объявлений одной рукой.

Он стоял спиной ко мне и медленно читал ее, ироническая улыбка заиграла на его губах. Он, казалось, забыл, что все еще держит меня в плену. У меня возникла совершенно сумасшедшая идея ударить его ногой по лодыжке.

— Я не должен, — сказал он, будто прочитав мои мысли. А потом повернулся и выпустил меня. — Итак, Шарлотта, — он положил обе руки мне на плечи, — возможно, ты помнишь, что я всегда выполняю свои обещания.

Я вспомнила его слова: «Я буду делать то, для чего я сюда пришел».

— Вычисляешь, кто стоит у тебя на пути?

— Хорошо, — сказал он. — Ты учишься.

— Утрачиваю иллюзии, — прошептала я.

— Я буду также делать то, о чем меня просила твоя семья.

Я взглянула на него мятежно.

— Смотреть по-братски? — спросила я.

В своих размышлениях я задавала ему разные вопросы. Я спрашивала его, а была ли на самом деле та минута на пастбище…

Он по-своему отвечал на мои немые вопросы. Но яркость и точность ответа убедила меня, что этот момент существовал только в моем воображении.

 

Глава 5

Ироническим жестом, а может, и жестом глубокого презрения у Билла Напьера был последовавший вскоре монтаж буровой вышки в среду, в день митинга общественного протеста. Весь день незнакомые грузовики с чужими, похожими на пришельцев людьми в белых металлических касках сновали по полю около фермы Ломбарда и были похожи на пчелиный рой. Стаи вертолетов, гудя, летали над поместьем с какими-то частями странных конструкций, прицепленными под фюзеляжами.

«Похожи на ос, раздирающих на куски плоть своей жертвы, — писал сэр Беркли о том, что он видел, чтобы использовать эти заметки в своей речи. — Особенно учитывая то, что этой жертвой были мы — жители деревни».

Я встряхнула головой. Моя стычка с Биллом на пороге деревенского холла подогрела мой интерес к борьбе с нефтяной компанией.

— Я обязательно вставлю этот красочный эпизод в свою речь, Шарлотта, — сказал сэр Беркли, выслушав мой рассказ.

— Вы хотели бы, чтобы я напечатала его?

— Если бы вы были настолько любезны.

Он быстро начеркал несколько строк на клочке бумаги и положил на стол.

— Вы, случайно, не заметили, куда направляются эти адские машины?

— За озеро, сэр Беркли.

— Не мимо главных ворот усадьбы?

Я кивнула:

— Надо быть готовыми к этому.

Приближался наш первый уик-энд в сезоне открытых дверей, сэр Беркли все больше беспокоился, что однажды утром он проснется и увидит скверную металлическую конструкцию, торчащую прямо перед окнами парадной лоджии.

— Они поставят их, как только привезут все части, в мгновение ока. Вы знаете, Элоиза рассказала мне об этом.

— А она откуда узнала?

Прозвучавшее имя Билла шокировало меня.

— Этот нефтяник, да, да, — сэр Беркли продолжил неприятную тему, — Напьер.

— Она любит его? — рискнула я спросить.

Пожатие плеч и любящая отцовская улыбка.

— Он любит ее.

Сэр Беркли бросил на меня мимолетный взгляд, как бы ища поддержки.

Я не произнесла ни звука.

Он продолжал:

— Они, кажется, видятся каждый день. — Он посмотрел прямо на меня и сказал: — В этом нет ничего особенного.

Я неуверенно улыбнулась.

— Конечно, она здорово обработала его. Действительно, она приручила его. Вы заметили это, Шарлотта?

Я кивнула.

— Он ест из ее рук. Я полагаю, в глубине души он славный парень. И потом, однажды кто-нибудь все равно построит где-нибудь эти вышки.

— Правда.

— Конечно, — сняв пенсне, продолжал он. — Не нравится мне, что она проводит с ним так много времени.

Сэр Беркли потер подслеповатые голубые глаза.

— Она только учит его верховой езде. Не сомневаюсь в этом. И британскому образу жизни.

Я не стала рассказывать, что Билл ездил верхом как краснокожий, еще когда Элоиза лежала в колыбели, и что он был британским, как яблоко Кентиша.

— Он заслуживает доверия, — сказала я, сама не зная, почему защищаю его. Я хотела заверить сэра Беркли, что это правда.

— Да, конечно. — Он поднял свое пенсне. — Вы знаете его хорошо, Шарлотта. Он должен быть порядочным парнем. — После минутного молчания он добавил: — В глубине души, конечно.

Я повернула голову и уставилась на трио вертолетов, летящих прямо перед окном, над самыми верхушками деревьев, направляясь на юг.

— Билл рассказал Элоизе, где будет скважина? — спросила я сэра Беркли.

— Нет, нет, конечно же она не спрашивала его. И он, кажется, не раскрывает свои карты. Но у нас есть свои шпионы. Как только это будет находиться на месте и кто-то определит это, он сразу же позвонит. Мы будем полностью во всеоружии, с полной информацией для битвы.

— Видимо, это должно скоро произойти. Насколько я знаю, сэр Беркли, Билл остается здесь только до послезавтра.

Сэр Беркли покачал головой и положил пенсне на стол.

— Нет, Шарлотта. Он здесь на неопределенное время. Он упоминал об этом?

— Я не видела его больше.

— Действительно? — Сэр Беркли пристально посмотрел на меня. — Я точно знаю, почему он решил остаться. Но Элоиза… — Он прервался и потер глаза. И теперь уже почти шепотом, как будто самому себе, продолжил: — Она так много говорит о нем. Его имя, кажется, не сходит с ее языка.

Он окунулся в вымышленную реальность, замечтался. Должна признаться, что и все мое внимание было сосредоточено на этой странной, но дружной паре, беседу о которой затеял сэр Беркли.

Когда зазвонил телефон, то прошло несколько секунд, прежде чем я ответила. А потом я приняла сообщение от Ленни со станции Пенфорд, в котором говорилось, что главный водитель только что рапортовал о местоположении скважины. Она находится в четверти мили юго-западнее Пенфорд-Холт. Сэр Беркли, так же как и я, был поглощен запутанными проблемами своей семьи и своими собственными, чтобы полностью оценить значение поступившей информации.

Робин оценил ее незамедлительно.

— Я скоро приеду за вами. В шесть тридцать. Есть разговор. Потом все расскажу, — сказал он голосом конспиратора по офисному телефону.

Я все еще была озабочена статьей «Похищение Кентской Девы», вышедшей на прошлой неделе, последствием которой стало мое последнее столкновение с Биллом, по мнению которого вина моя заключалась в том, что я должна была предупредить его обо всем и не предупредила.

— Я не уверена, что у меня хорошие взаимоотношения с прессой.

— Почему именно сейчас, Кентская Дева?

— Не называйте меня так.

— Ах, — сказал он, протяжно вздыхая. — Статья?

— Да.

— Вам не понравилось? — Его ласковый, вежливый голос звучал разочарованно.

— Нет.

— Все?

— Только некоторые моменты.

— А вы знаете, что весь вчерашний вечер я ждал совершенно противоположной реакции? Я продолжал исследовать историю о тоннелях Канала, и когда вернулся, то спросил, нет ли для меня сообщения. Никто не звонил? Все-таки телеграмма была бы лучше: «Восхищена. Точка. Поздравления. Точка. Гениально. Точка. Пожалуйста, пишите больше. Точка. Люблю…»

— Стоп. Стоп, — сказала я. — Я тоже хочу вставить словечко.

— О’кей. Встретимся у вас.

— Эти слова в статье совсем не то, что я говорила.

— Но наподобие, прекрасная. Чуть-чуть погорячее, чуть-чуть развита мысль, они звучат, как на улице. Немножечко приукрашены. В эти дни, любимая, вы обратились к общественности, в противном случае это было бы предательством.

— Вы уверены?

— Истинная правда, любовь моя, — заметил он. — Кроме того, это была суть. Ну, если не суть, то хорошая интерпретация.

— Слишком индивидуальная.

— Я передал твои убеждения так же хорошо, как и твои высказывания. — Робин внезапно перешел на «ты».

— В стиле Черчилля?

— Нет, дорогая. Но конечно, мечи вынуты из ножен. Особенно после сидра и нашей небольшой размолвки с Большим Биллом.

— Большой Билл? — спросила я.

— Люди так его называют.

— Откуда ты узнал? — спросила я, ощущая, что каждый, практически любой, знает о Билле гораздо больше, чем я.

— Я расскажу тебе в половине седьмого, когда подхвачу тебя.

— Я уже начинаю ощущать что скоро что-то произойдет, — сказал Робин, открывая дверь своего маленького пурпурного «MG» со словом «ПРЕССА», написанным крупными черными заглавными буквами на лобовом стекле, и грязными шинами. — Я ехал за бульдозерами и рабочими в стальных касках с фирменным знаком «С.С.». И только потому, — шептал он, включая зажигание, — что леди любит Пенфорд.

Был прекрасный тихий вечер. Солнце скрылось за облаками, окрасив их по краям абрикосовым и золотистым. Небо было цвета розового шиповника. Воздух был наполнен птичьими трелями. Траву на лужайке скосили, и аромат только что скошенной травы стоял в низинах между холмами. Мне хотелось, чтобы не было никакой встречи, никакого нефтяного месторождения. Я желала, чтобы никогда не было Билла. Но не все получилось, как я хотела.

— Ты здесь?

— Для тебя — да.

— Что новенького?

— Ужасно. — Он опустил голову. — И это только половина. Головная секция прибудет сюда завтра.

— Сэр Беркли полагал, что это все.

— Тогда он ошибался.

— Сэр Беркли вздохнул свободно, наверное, когда услышал, где будет скважина.

— Тогда твой знаменитый работодатель считает своих фазанов прежде, чем они вылупятся из яйца.

— Почему? Ведь рядом нет какого-нибудь красивого места. Ни церкви, ни школы, ни въезда в поместье.

— И нет благодарности твоему Большому Биллу, — шептал Робин. — Это место было выбрано, потому что здесь есть расщелина, которая позволит легче бурить.

— Ничего другого я и не ожидала.

— Нет, правда. Я не испытываю к нему дружеских чувств, Шарлотта. — Он проницательно смотрел на меня, как бы выжидая, когда я начну защищать Билла.

Я не поддалась. Просто ответила:

— А что ты имел в виду о сэре Беркли?

— Жди и смотри. Я покажу тебе, когда придет момент.

Он поставил машину в самый дальний угол внутреннего двора и развернул ее влево по направлению к озеру.

— Я полагаю, регулярные парки уже закрыты?

Кивнув, я ответила:

— Закрываются в пять.

— А можем ли мы проехать к озеру другой дорогой?

— По трассе и по дороге для двухколесного экипажа.

— Можем мы пойти туда? Я обещаю вести себя хорошо. Это важно. Я хочу объяснить, что я думаю о сэре Беркли.

— Достаточно.

— Налево и только теперь направо, не так ли? — Робин улыбался мне. — Гоночная трасса и прогулочная дорога, если я хорошо запомнил обзорную экскурсию на прошлой неделе. О всемогущие небеса! Это только неделя прошла с тех пор, как мы встретились?

Я кивнула.

Он обнял меня правой рукой, оставив руль.

— Чувства бывают намного длиннее и долговечнее.

— Нет необходимости в комплиментах. — Я улыбалась.

— Кто сказал, что все чувствуют одинаково? Это что-то совсем другое.

— Что же?

— Близость.

Я переваривала сказанное, задумавшись.

— Ты переезжаешь деревянный мост, — сказала я. — Это сюда была отведена Пенн, чтобы заново заполнить водой ров два года назад. Прекрасно, не правда ли?

— Изумительно. — Робин перевел дух. — Здесь никого нет, за исключением нас, блуждающих вокруг. Ты и я.

— Блаженство, — сказала я.

— Видишь, что я имел в виду, говоря о близости.

Мы ехали следующую тысячу ярдов в полной тишине. Я не заметила этого. Вернее, отчасти заметила. Я заметила прекрасный вечер, без общественности. Я ощущала запах озерной воды. Последние солнечные лучи блуждали по поверхности озера.

— И только теперь ты узнаешь, что я имел в виду относительно кое-кого менее приятного. Сэра Беркли и его посчитанных фазанов. Отсюда примерно такой же обзор, как из павильона, где Мария, благослови ее Бог, приготавливает свои чаи.

— Да, совершенно верно, мы находимся на уровне Итальянских садов.

— Тогда правее, смотри через озеро на линию деревьев.

— Тут летели вертолеты.

— Естественно, присмотрись внимательно. Ты ничего не замечаешь?

Я помотала головой.

— Попытайся еще раз, примерно в центре. Сейчас солнце освещает это.

— М-м, — произнесла я неопределенно. — Это выглядит, будто металлическую линейку поставили к макушкам деревьев. Ой… — Я прервалась и бросила тревожный взгляд на его лицо. — Это не?..

— Совершенно правильно. Вышка.

— Это она вся?

— Нет. Это только половина платформы-основания, если быть точным. Они привезут суперконструкцию завтра, и она будет выглядеть как почтовая башня, но только не так прекрасно. Ваши посетители, желающие насладиться сельской и исторической Англией своих праотцов, будут приятно удивлены.

Он обнял меня за плечи и так держал руку несколько минут, пока мы сидели, спокойно и задумчиво. Было очень тихо. С деревьев плавно слетела сова. Водяная гладь озера отражала ставшее фиолетовым небо. Потом оно сделалось серым, как сталь. Он дотронулся до моего подбородка:

— Не надо быть такой серьезной.

— А я вовсе не серьезна, правда.

Внезапно он очень крепко поцеловал меня в губы.

— А я — да.

Я собиралась его спросить о чем-то, но не могла дышать. Я не была уверена в том, что готова сейчас услышать ответ. Кроме того, внезапно появился быстро едущий с включенными фарами по ухабистой дороге «лендровер». Выхватив нас из темноты светом своих фар, он затормозил. Мы наблюдали с близкого расстояния. Я имела серьезные основания думать, что за рулем был Джейсон, но не была уверена в этом.

В мрачной тишине Робин развернул машину и поехал обратно через земли поместья к деревенскому холлу.

Мы приехали не так рано, как я планировала. Свет уже горел во всю мощь. Множество машин и мотоциклов были припаркованы в стороне. Были здесь и два «лендровера», оба с грязными колесами, на одном из них обычно ездит Джейсон, а вот второй я не узнавала.

— Она уже здесь! — крикнул Джейсон Стофард из кулис позади деревенского холла. — Сюда, Шарлотта! Дядя в гневе. Кудри завьешь уже на сцене, за занавесом. Гудвин с дядей, они репетируют свои речи. А ты, куда ты пропала?

Он окинул нас обоих подозрительным взглядом. Я видела, как Робин виновато вытащил свой носовой платок и вытер губы. Улыбка Джейсона сделалась шире.

— Только что показывал ей местонахождение скважины. Ваш дядя даже не знает, что чертова вышка построена только наполовину.

— Он в курсе, старый друг! Вы устарели, как вчерашний выпуск вашей газеты. Разоблаченный Большой Билл приезжал и рассказал ему.

Я бросила взгляд на заполненные ряды кресел в конце холла. Люди все еще шли. Там находились, несомненно, в большинстве молодые люди и незнакомцы, но я не могла отыскать среди них Билла, несмотря на то что человека с такой фигурой трудно не заметить даже в толпе.

— Он здесь?

— К сожалению, разочарую вас, нет. Он вышел, чтобы навестить маленькую кузину. Приятно видеть вас, Гиллеспи. Дайте знать, если задумаете еще одно сражение с кровью и кишками. Ваше место в углу в первом ряду. Извиняюсь, к сожалению, мы не можем вас посадить с Шарлоттой, так как дядя хочет видеть ее рядом с собой на сцене. — Он посмотрел вокруг, ища его глазами. — Уже меньше пяти минут осталось. — Он проводил меня через служебный вход в маленькую комнату для переодевания и закрыл за нами дверь.

— Ваше умасливание прессы не слишком далеко зашло? — прошипел он, пока мы шли к другой.

Я ничего не сказала. Сейчас Джейсон Стофард был таким же плохим, как Билл Напьер, только по-своему.

— Почему Билл пришел сюда? Вы не знаете? — спросила я.

Ответил мне сэр Беркли:

— Напьер, кажется, имеет свой собственный взгляд и собственные диковинные идеи относительно справедливой и честной игры.

— Элоиза, — Джейсон предположил с сарказмом. — Ее просвещенное влияние, без сомнения.

— Очень проблематично, — ответил сэр Беркли холодно, не желая обсуждать свою дочь перед лицом мисс Гудвин, тридцать лет возглавляющей школу Пенфорда, нерушимым оплотом родительских иллюзий.

— Вы захватили с собой записи, Шарлотта?

— Конечно, сэр Беркли. И тетрадь, и карандаш для вопросов.

— Роскошно. Тогда, мисс Гудвин, не желаете ли выйти на сцену, как наш председатель, и сказать вступительное слово? Джейсон, мой мальчик, могу я доверить тебе занавес?

— Мне тридцать два, дядя. Я думаю, что можете.

— Осторожно и внимательно, пожалуйста. Мы не желаем, чтобы нас прервали на премьере.

Все же, несмотря на то что мисс Гудвин улыбнулась его маленькой шутке, и уверения Джейсона, чувствовалось: что-то произойдет! Хотя никто не ставил в вину Джейсону двери, по крайней мере тогда.

Конечно, он осторожно встал около шнура занавеса, как только прозвучало семь двадцать восемь, мисс Гудвин, следующая за сэром Беркли и мной, поднималась на сцену. Мы прогуливались позади все еще закрытого ярко-оранжевого занавеса. Бригадир Крисп, глава Парижского консульства, придвинул стул для мисс Гудвин к столу, а я села позади сэра Беркли, таким образом я могла передать ему «шпаргалку», если потребуется.

Я обратила внимание, что Джейсон выглядывает из-за кулис. Его улыбка мне не нравилась, но он был готов к торжественному моменту. Драматично, как если бы он был на поле битвы в пятнадцатом веке, бригадир Крисп поднял руку и потом быстро опустил ее, показывая, что занавес может открыть нас, застывших как статуи, переполненному залу. Последовал взрыв аплодисментов. Но когда они затихли, я услышала шутку: «Бог благословит ее и всех, кто приплывает на ней».

Кажется, никто больше не слышал. Я увидела, как краска постепенно заливает пухлые щеки сердитой мисс Гудвин. Я рассматривала лица собравшихся ряд за рядом, ряд за рядом, и все же знакомые среди них попадались очень редко. Я, конечно, заметила Марию у стола в самом конце зала, она сидела на высоком стуле возле чашек чая и кофе, в окружении нагруженных бисквитами и сандвичами тарелок, бутылок с колой и бумажных салфеток.

Сэр Беркли лично распорядился приготовить все это для перерыва. Он слышал, что люди, собравшиеся здесь, пришли как издалека, так и из ближайших окрестностей, что подтверждалось разнообразием и количеством транспортных средств на стоянке. Это были, по его словам, те, кто любит Пенфорд, кто, несмотря на то что никогда не жил здесь, любит его как родной город. Они приехали сюда сегодня вечером, чтобы выразить солидарность в охране Кентиша, и они не должны посчитать нас негостеприимными. Многие из них были на удивление молоды.

Удивительно и то, что эти любящие Пенфорд отреагировали на речь бригадира криками «Говорите громче! Совсем не слышно в последних рядах» и шквалом аплодисментов. Мисс Гудвин пять минут успокаивала их, но потом она могла только держаться, не прося о помощи направо и налево.

Шутка, если это можно так назвать, случилась, когда мой работодатель обратился к публике с теплым приветствием. Часы в деревенском холле показывали четверть восьмого. Странный юнец в кожаном пиджаке с лошадиной сбруей в руках приблизился и спросил, когда кто-нибудь соберется показать другую сторону.

— Молодой человек, — выкрикнул сэр Беркли, — здесь нет другой стороны.

— Это ваша изнанка, над которой можно посмеяться, дядя! — вопил кто-то в конце зала.

И в этот момент все началось. Хорошо приготовленный сандвич шлепнул по щеке сэра Беркли. Потом нам в лицо посыпался град бумажных шариков, сделанных, как мы выяснили впоследствии, из наших листовок «Сохранить Пенфорд».

— Порядок! — надрывался бригадир.

— Успокойтесь! — кричала мисс Гудвин. — Дети!

— Леди и джентльмены. — Сэр Беркли сжал руками стол. Его пенсне сверкало, когда на него попадал свет. Я увидела Робина, дико жестикулирующего, чтобы закрыли занавес и выступающих.

Град усиливался. Теперь в ход пошли бумажные стаканы, гнилые овощи и фрукты, с тяжелыми шлепками падавшие на подмостки.

Драка началась, когда сельские жители, сначала ошеломленные, попробовали отражать захватчиков. Размахивали ручными сумками. Как иллюстрация к цитируемым речам Уинстона Черчилля, Мария лежала, прикрывшись металлическим подносом. Я увидела мисс Данн, почтальоншу, колотившую снятой с ноги туфлей юношу, отбивающегося бутылкой из-под колы.

Некоторые подняли стулья. Я дико озиралась, что касается Джейсона, то его и след простыл. На сцену летели чайные ложки и ножи, камни и бутылки. Одна задела мою щеку.

— Мисс Гудвин, — я взяла ее руку, — лучше уйти, я думаю.

— Вы, девочки, идите. Но я — никогда! — Сэр Беркли расправил плечи, он выглядел сбросившим лет двадцать. — Никогда бы не сказал…

Чайная ложка ужалила его в висок. Он, как будто пораженный ею, откинулся назад. Его очки упали на пол. Я услышала характерное звяканье разбивающегося при соприкосновении с полом стекла.

Тогда кто-то, должно быть, выключил рубильник, так как зал погрузился в шумную темноту.

Несколько секунд спустя мощный сноп света уже двигался к сцене, освещая сэра Беркли со всех сторон и как бы отыскивая на полу его пенсне.

— Выходите! Все! — приказывал голос Билла Напьера.

Сэр Беркли не спорил. Мисс Гудвин и я помогли ему спуститься по ступенькам.

— Вы тоже, бригадир. Наружу! Чем скорее вы выйдете, тем быстрее мы успокоим эту братву.

Он говорил громко, чтобы его слышали оставшиеся в зале.

Он стоял на сцене, широко расставив ноги, и его фонарь сиял вокруг.

— А теперь слушайте! Первое, я хочу, чтобы включили свет. И если это не произойдет в две секунды, я спущусь вниз и разберусь с несколькими головами сразу!

Он показал свой сжатый кулак в свете фонаря — действительно огромный. Теперь воцарилась полная тишина.

Внезапно зажегся свет. Так как я спешила вместе с выступающими выйти на улицу через служебный вход, мои глаза моргали от света, постепенно оглядывая картину полного опустошения и хаоса. Сломанные стулья, сдернутый занавес, осколки разбитых тарелок. От множества опрокинутых стаканов с кофе изысканный паркетный отполированный до блеска пол покрылся пятнами и дымился.

Холодный ночной ветер врывался в зал через разбитое окно, давая сделать глоток свежего воздуха, помогающего прийти в себя от удушливой смеси горьковатого запаха кофе, пролитой колы и раздавленных апельсинов. Виднелось море рваных и скомканных бумажек, камней и разбитых бутылок.

Я услышала голос Билла Напьера, он сказал:

— Я хочу, чтобы холл был очищен. Не только от вас, но и вами! Ты, — он указал на юношу, который начал весь этот ужас, — и ты, и ты. Оставайтесь где стоите. Остальные, бейте их.

Я увидела капли крови на деревянном полу. И еще кровь — на ручке двери, которую я открыла. Я втягивала большими глотками свежий ночной воздух, пока сопровождала сэра Беркли и мисс Гудвин до их машин. Я чувствовала слабость. Кровь в зале беспокоила меня. Я теперь только думала о Марии. Я не могла вспомнить, видела ли ее, когда свет опять включился. В последний момент я заметила, что она в самой гуще этого ужаса.

— Я не знаю, где Мария, — сказала я неопределенно, закрывая дверцы машины за ними.

Позади меня в деревенском холле стояла зловещая тишина, которую лишь подчеркивало шуршание подметающих и моющих метл и щеток. На лицах молодых людей читался стыд. Стоял гул газующих мотоциклов. Машины заводились, воздух наполнился выхлопными газами. Я почувствовала легкое головокружение.

— Я лучше пойду, не буду дожидаться. Робин сможет увидеть Марию и меня дома.

Я помахала отъезжающим. Церковные часы мелодично прозвонили восемь тридцать. Трудно было себе даже представить, что все это произошло в столь короткий промежуток времени. Я продолжала идти. Свет падал из окна прямо на меня. Повсюду были капли крови, ее прерывистый след испачкал дверь, пока я ее открывала. Последнее, что я помнила, это то, как поняла, что это моя кровь.

И тогда я потеряла сознание.

Очнулась в гримерке за сценой, под ярким светом ламп. Я лежала на диванчике, вытянувшись во всю его длину, укрытая мужским твидовым пиджаком. Может, это Робин, подумала я. Но нет. Пиджак не пах трубочным табаком. Он был теплый, ворсистый, как вереск, и очень удобный. Моих жакета и джемпера на мне не было. Они висели, аккуратно сложенные, на спинке стула. Капли крови виднелись на жакете и на горловине джемпера. Я потрогала пальцами челюсть, как бы исследуя ее. Она казалась жесткой и онемевшей. На ней была большая мягкая, но в то же время упругая повязка, мочка уха была заклеена пластырем. Я не поворачивала голову и не звала никого, но почти незаметное движение моей руки, должно быть, просигнализировало о том, что я пришла в сознание, кому-то в комнате. Огромная тень выросла между мной и светом.

Билл Напьер присел на корточки около меня. Его лицо было очень нежным, а глаза выражали сильное беспокойство.

— В какой-то момент ты меня напугала, — сказал он.

Уже потом я подумала, что это было очень странное начало разговора.

— Но теперь все хорошо.

Он потрогал повязку.

— Рана поверхностная. Кровотечение остановилось. Твоя красота ничуть не уменьшилась.

Я переваривала все это какое-то время. Даже смаковала.

— Как долго я была без сознания?

— Пару минут. Испуг, я думаю, больше, чем ранение. Но тебе хватило.

Беспокойство исчезло из его глаз. Билл снова стал прежним.

— Где остальные?

— Разошлись по домам.

— Мария?

— Джейсон отвез ее домой. Или это был Гиллеспи?

Я ничего не сказала.

— О чем ты задумалась? — спросил он.

— Ни о чем. — Я слабо улыбнулась.

— Хорошо.

— Так что каждый из нас по-прежнему идет своим путем?

Он кивнул. Его глаза сузились, будто он вспомнил старое увлечение.

— Нервничаешь?

— Я?

Он покачал головой.

— Немного.

Его внимание не льстило мне.

— Было очень любезно с твоей стороны остаться и помочь.

— С большим удовольствием, — ответил он, пародируя меня.

— Есть еще один порез на твоей руке, я собирался заклеить его пластырем. Это как раз то место, откуда текла кровь.

Каким-то своим, странным, не поддающимся объяснению способом он сумел заставить меня почувствовать, что вся эта суета была в общем-то из-за ничего.

— А сейчас я собираюсь приготовить нам обоим по чашке чаю и отвезти тебя домой.

— Чай — это было бы прекрасно, — ответила я мягко.

Он взял принесенную из деревенского холла открытую аптечку, выбрал какое-то дезинфицирующее вещество и оторвал клочок ваты.

— Кровопускание было полезным для тебя, Чарли, девочка. Оно было весьма коротким.

— Культурным? — спросила я.

— Можно сказать и так.

— Думаю, что это устроила Элоиза.

— Давай оставим Элоизу в покое.

Он приложил ватку к моей руке с фальшивым энтузиазмом. Я вздрогнула. Я смотрела на его лицо, пока он накладывал пластырь, оно было непроницаемым.

— Все! Это я должен был сделать для тебя. — Он схватил закрытую коробку. — Между прочим, боюсь, что отрезал немного твоих волос.

Я опять положила руку на шею и почувствовала колючие кончики остриженных прядок.

— Так что они стали товарищами во время последней войны, не так ли?

— Чарли, Чарли, — произнес он успокаивающе, но укоризненно. — Это напоминает дурацкую статью Гиллеспи.

— Ты все еще думаешь, что я это говорила, не так ли?

— Я предполагаю, что ты сказала достаточно — слишком много, конечно. Дикий призыв порождает дикое действие, результат мы видели сегодня вечером. Но давай не будем об этом теперь. Чайник закипел.

Я слышала, как он наливает воду в чайник для заварки. Он вернулся с дымящейся кружкой горячего чая и протянул ее мне.

— А что ты сделал с моими волосами? — спросила его я, обхватив кружку ладонями и потихоньку потягивая приятную горячую жидкость.

Он посмотрел на меня с некоторым волнением и показал на мусорное ведро:

— Я выбросил их. А что ты ожидала, я буду с ними делать?

— Носить их в медальоне на груди, — ответила я.

Он начал улыбаться, но вдруг понял, что я совсем не шучу. И тогда выражение его лица изменилось, стало почти печальным. Я почувствовала, что больше никогда не буду так близко к нему, как сейчас, что больше никогда он не будет таким доступным.

Он вздохнул, искривив улыбкой губы. Потом ласково погладил мою руку. Голос его был грустным. Потом он прошептал, как будто просил прощения:

— Бедная Шарлотта! Я боюсь, что это не так.

Это был конец. Ответ не мог быть более реальным.

 

Глава 6

— Конечно, Большой Билл, одно только его имя могло остановить в тот вечер этих молодчиков. — Джейсон тонко улыбнулся. — Потому что в моем понимании это именно он усадил их в первом ряду.

— Хорошо, но это меня не касается, — ответила я колко.

— Почему тогда он не позвонил в полицию?

— Потому что к тому времени, как старый Гримли добрался бы сюда, от зала ничего бы не осталось. И от сцены тоже. — Я сдерживала желание сказать, что он сам подлил масла в огонь. — Кроме того, Билл относится к людям, которые…

— Которые что?

— Сами выносят решение и принимают меры.

— Лояльность всегда была одним из твоих качеств, — заметил Джейсон. — Но я знаю, что все это его рук дело. Он рассчитывал и на меня.

— Элоиза?

— Настоящий воздыхатель. — Джейсон засмеялся.

— Извини, но я нахожу, что на это трудно рассчитывать, — сказала я натянуто. Я хотела напомнить ему, что Элоиза известна своей лживостью. Я надеялась, что смогу также уйти подальше от Джейсона, но мы были обязаны вместе стоять в этом средневековом зале, всегда готовые показать и рассказать об окружающих нас вещах всем желающим. С того времени, как сэр Беркли открыл свое имение для посещения, он также завел обычай приглашать в гости жителей деревни, как в эту субботу перед первым воскресеньем сезона — днем официального открытия. И то, что один член семьи и один представитель персонала поместья выступали в качестве хозяина и хозяйки в дни открытых дверей, тоже было одним из обычаев сэра Беркли.

Сэр Беркли должен был сам присутствовать непосредственно завтра, а Элоиза — в среду.

— Я соглашусь с тобой, конечно, — шептал Джейсон, — что правдивость не главное качество Элоизы.

Я не стала соглашаться или разубеждать его.

— А где она сейчас?

— Где-то в округе, в бегах. Потому что дядюшка не захотел увеличивать ей содержание.

Я поправила стопку брошюр на полированном дубовом столе. Стрелки мелодично тикавших больших старинных часов показали, что уже почти два. Входные двери распахнулись, бледное апрельское солнце ворвалось внутрь, и лучи его побежали по деревянным колоннам и высоким стенам Иннер-Бейли и скользнули по круглым камням во дворе. За открытой галереей мерцала под солнцем вода заполненного рва. Зал благоухал консервантом для дерева, полировочным воском и огромными букетами жасмина, вставленного в тяжелые медные вазы.

— Представляешь, — сказал Джейсон, сверяя свои часы, — он не желает увеличивать и мое тоже, черт бы его побрал.

— Прямо сердце кровью обливается.

— Лгунья! Ты можешь помочь мне немного, если захочешь. Ах, кстати о крови, кто это повредил лицо и руку нашей бедной девочке?

— Мне уже лучше, спасибо. — Я остановилась, затаив дыхание. — Это тоже Элоиза рассказала тебе?

— Кто же еще? — Он изучал глазами меня с каким-то намеком. — Кто же может сделать, чтобы раны заживали так легко и быстро, а, Шарлотта?

Я почувствовала, что мои щеки зарделись как огонь.

— Что ты имеешь в виду, Джейсон?

— Что я имею в виду? Посмотри сама, кажется, там тебя ранил медведь, а не бутылка из-под колы. Ах! — Он привстал на цыпочки с притворным интересом. — Мы не можем продолжать наш разговор. — Он вытащил руки из карманов своего безупречного твидового пиджака. — Кажется, к нам пожаловал первый гость. О нет, это твой друг из прессы. Сэр, — он пожал руку Робина с насмешливой теплотой, — добро пожаловать в наш смиренный и покорный дом. Какой сюрприз! Могу ли я предположить по вашему присутствию здесь, что мы в скором времени опять украсим собой колонку новостей на первой странице?

Робин ответил кратко:

— Думаю, что мы и так уже достаточно хорошо осветили события.

— «Деревенский холл», «Вандалы»… Лично я предпочитаю «Похищение Кентской Девы».

Он устало обнял меня, но я сбросила его руку.

— Привет, Шарлотта. — Робин улыбнулся мне. — Ты, должно быть, устала от всего этого, не правда ли?

Он медленно шел мимо бережно разложенных экспонатов, листовок и брошюр, не обращая на них никакого внимания.

— Ах, она уже получила компенсацию, — ответил Джейсон довольно агрессивно. — Она получила настоящий пинок.

— Еще нет новостей о том, кто устроил побоище? — спросил Робин.

— Вы шутите, дорогой мой, это были вы. Используйте менее выразительные заголовки.

Робин подмигнул мне с дружеской иронией и никак не отреагировал на замечание Джейсона. Это был единственный способ поддерживать беседу с Джейсоном, хотя я так и не научилась этому. Но под всеми его саркастическими, язвительными и снисходительными замечаниями я всегда чувствовала присутствие другого Джейсона — более уязвимого и намного более симпатичного, не такого, как сейчас.

— Я предполагаю, — сказал Робин, обращаясь ко мне, — написать пару столбцов для передовой. Будем продолжать нашу игру и поддерживать тему.

— И конечно, будем навещать Шарлотту все это время.

— Естественно, я не думаю, что это лучший способ провести субботний день.

— И все-таки это прекрасная бесплатная реклама для дяди. Она, естественно, делает это, потому что он попросил ее.

Робин вопросительно посмотрел на меня.

— Они сейчас придут сюда, — сказал Джейсон. — Благослови Господи их маленькие сельские сердца! Первая группа наивных жителей Пенфорда как раз переходит подъемный мост. Представляешь, Гиллеспи, как девочки растут из года в год? Все детство проходит от одного открытого сезона до следующего. Внучки Криспа, Шарлотта?

— Двойняшки?

— Да.

— Разве в прошлом году у них не было лошадиных хвостов и железок на зубах?

— Думаю, да.

— Тогда благословим всех дантистов! — воскликнул Джейсон. — Прекрасные девочки, просто прелесть. С прекрасными друзьями тоже, кажется. Скажу тебе, Шарлотта, что я возьму на себя всех свободных представительниц прекрасного пола. Крисп не может ходить по ступенькам с такими хромыми ногами. Ты возьмешь на себя всех мужчин. Семьи — тоже твои.

— Как ты справляешься с ним? — тихо спросил Робин.

— Ах, он намного лучше, чем хочет казаться. Возможно, я чего-то не понимаю. — Я была действительно рада, что Джейсон приготовился выполнять свою дневную работу.

Но в последующие пять минут я все поняла. Третья группа жителей пересекала подъемный мост — одни мужчины. Некоторые были высокими и загорелыми от постоянной работы под нещадно палящими солнечными лучами. Они осматривали внутреннюю галерею и скрывались в древней тени зала. Их присутствие заставляло меня немного нервничать.

До тех пор, пока я не заметила высокую фигуру Билла, уверенно шагающую позади.

Группа, которой я сегодня показывала поместье, состояла из рабочих нефтяной компании, отставного учителя, недавно приехавшего и поселившегося в коттедже «Фэтч», отставного гвардейца бригадира Криспа, работающего садовником, и двух учеников кузнеца. Я помню точно состав группы. И причина такой памяти была абсолютно ясна. Хотя я поняла это намного позже.

— Видишь ли, Шарлотта, — сказал Билл, приближаясь к группе, — я подумал, что ты должна чувствовать себя одинокой среди нас, и мы, в свою очередь, твои единственные гости.

— Действительно? — ответила я холодно. Сейчас я дважды подумала и дважды ошиблась. Никогда я не допустила бы этого в третий раз. Тогда, на пастбище, ничего не было. Билл Напьер просто надеялся выработать у себя и своих рабочих хорошее отношение к деревне.

Я отошла от него и подозвала группу к себе.

— Это, — сказала я, обходя по кругу зал с хорами, — и темницы внизу, под нами, — самая ранняя и древняя часть усадьбы. Таким образом, вы можете видеть, что аркообразный вход и центральная крыша построены в нормандские времена…

Билл дождался, когда я закончу.

— Да, действительно. Мы живем в Пенфорде. Мы работаем здесь. Таким образом, мы — часть деревни. Ни много, ни мало, — он обратился к членам группы, — последние из них. — И со знаменитым здравым смыслом Напьера добавил: — Я думаю, мои парни и я хорошо видим то, о чем ты так заботишься.

Я указала на картины кисти Гольбейна на дальней стене и портреты выдающихся предков.

Потом повернулась к Биллу:

— Все, — прошептала я в ответ, — все это, надеюсь, будет приятно тебе.

— Ты также восхищаетесь всем, что делает тебе приятно? — сказал он хрипло, как бы нанося мне легкий, но чувствительный удар.

Я нахмурила брови и хорошо поставленным голосом гида произнесла:

— А сейчас, джентльмены, стоит немного пригнуть ваши головы. Вход в темницу очень низкий. Узников заковывали и связывали, прежде чем сбросить сквозь узкие отверстия.

— Можно я скажу одно слово? — прошептал мне прежний Билл Напьер, весело прищурившись. — А теперь ты пропустишь всех нас и после этого захлопнешь дверь?

— Это великолепная идея, — заметила я. — Именно так! Как же я не подумала об этом?

— Прежняя Чарли непременно бы так поступила.

Он должен был согнуться почти в два раза, чтобы пройти через низкий дверной проем. Он держал меня за плечо, поскольку я следовала впереди всех и спускалась по узким и глубоким, стертым каменным ступеням.

— Именно поэтому я не предупредил, что мы к вам придем.

Я молчала.

Старые темницы стали теперь чистыми и отмытыми добела, но для меня они все еще жутко пахли. Здесь были низкие арочные потолки, ненамного выше, чем в поставленном вертикально гробу, в центре некоторых из них все еще сохранились средневековые решетки, выкованные древними жителями. Мистер Халланд, местный кузнец, осуществил в усадьбе некоторые реставрационные работы, которые его ученики исследовали с профессиональным интересом.

С таким же специфическим интересом Билл Напьер повернулся к центральной впадине. Она занимала около трети всей темницы и была такая же, как собранные вместе десять ячеек. Сэр Беркли содержал эту часть дома в чистоте и показывал ее по той простой причине, что эта часть экскурсии была наиболее популярна.

И конечно, камера пыток, многочисленные экспонаты которой вызывали такой интерес, что пришлось снять дверь и удалить часть стены, чтобы все это было полностью открыто взору посетителей. В первый сезон исчезли тиски для больших пальцев и странное орудие для вырывания ногтей, поэтому пришлось тянуть крепкий двойной шнур, чтобы предотвратить хищения.

«Как вы думаете, что они собираются делать с этими вещами? — помню, как сэр Беркли ворчливо спрашивал меня. — Они тщательно пронумерованы и внесены в каталог. И если они попытались бы их продать, никто не взялся бы за это». — «Будем надеяться, что их не используют», — ответила я тогда.

— Я знаю, как вы хотели бы использовать их, — сказал Билл Напьер, как бы повторяя мои мысли. Он громко прочитал старинную надпись, вырезанную глубоко в стене чуть выше стойки: — «Вот так погибнут все предатели и враги этого дома». Таким образом, — он криво улыбнулся мне, — все горные инженеры тоже. — Он пожал плечами. — Или, можно сказать, враги status quo? Не то, чтобы я действительно хотел изменить это. Я думаю, дом, за исключением этого места, конечно, абсолютно прекрасный.

В этих словах чувствовалось желание помириться, и я ответила в том же духе:

— Я не хочу, чтобы ты действительно погиб.

— Всего час пытки, не так ли, Шарлотта? И тем, и этим?

Я кивнула.

Он посмотрел на меня странным взглядом, полусерьезным, полунасмешливым. Но что было истинным, шутка или грусть, черт его знает.

— Тогда решай, дело за тобой, Чарли, девочка. Я все время здесь, каждый день, с тех пор как приехал. — Он игриво потрепал меня по подбородку. — Ты не понимаешь, что я имею в виду, не так ли? — спросил он, улыбаясь мне.

Я опустила голову.

Старые иллюзии, надежды, которые, как я начинала думать, уже давно умерли во мне, стали оживать. Мое сердце бешено заколотилось.

— У тебя только один день, — сказал он, смешиваясь с группой, следовавшей по пятам. Предоставляя другим возможность задать интересующие их вопросы, я полагаю.

Но я никогда не умела ничего угадывать. Особенно с Биллом Напьером.

Так мы закончили наш тур по темнице и вернулись в полутемный парадный зал. Он был прав, что опять присоединился к группе. Я потеряла его из виду, когда мы все вместе начали подниматься по главной лестнице. И из одной, лучшей для обзора точки, на середине лестничного пролета, я увидела его, стоящего под Гольбейнами, разговаривающего серьезно и со сдержанным волнением с прекрасно одетой, ухоженной Элоизой.

— Ах, ты опять с нами! — воскликнула я на полпути в Длинную чертежную комнату. Это была правильная, прямоугольная и очень элегантная комната в южном крыле с окнами, выходящими на озеро. Не нуждающаяся в переделке или декорировании, комната не менялась с тех пор, как уехала мать Элоизы. Даже бесценные миниатюры, некоторые из них она бросила, не были упакованы, и представители страховых компаний сказали сэру Беркли, что натянутые веревки не позволят никому подойти слишком близко.

— Итак, вот и я. — Билл улыбался. — Скучала по мне, да?

Его улыбка была дразнящей, и еще в голосе присутствовал ритм какой-то веселой песенки, как будто его встреча с Элоизой прошла хорошо. Он ничего не объяснял.

— Конечно. Я не видела тебя ни когда мы были в Комнате Тюдора, ни в других главных комнатах.

— Ты следишь за мной, Чарли, девочка. Я не знал, что это так интересно.

— Я не делаю этого, правда, я вовсе не за тобой одним наблюдаю. Мы периодически пересчитываем посетителей и присматриваем за ними.

— И ты не доверяешь даже мне?

Я наклонила голову.

— Тебе — меньше всего, — сказала я с чувством, но про себя.

— Мудрая девочка, — сказал он так, как будто я говорила громко.

Он остановился, изучая миниатюру — портрет какого-то предка Стофарда кисти Ван Гоена, висящий прямо над камином.

— Любимый портрет сэра Беркли, — сказала я.

— Легко понять почему.

— Почему?

— Она очень напоминает Элоизу, — произнес он, дотрагиваясь до моей руки, чтобы я немного задержалась, и одновременно любуясь миниатюрой.

Леди на картине была исключительно хороша. Я любила эту картину. Я ненавидела его сравнения.

— Ну, не знаю, — сказала я сурово.

— Несколько вздернутый носик. Такие же большие синие глаза.

Остальные мужчины столпились вокруг портрета и соглашались с ним. Некоторые из них бросали на Элоизу такие взгляды, как будто это была она. И большинство из них, кажется, прошли мимо. Я даже удивилась.

Впоследствии я также удивилась, как мы все поместились вокруг Билла, все еще любовавшегося миниатюрами. Вокруг Билла с его огромным ростом и этими длинными руками.

— Только представьте, — Билл опять вернулся к портрету от уже изученного севрского фарфора на одной из консолей, — Элоизу с волосами, уложенными как на портрете — в прическу, как ты называешь это, Шарлотта?

— В стиле Помпадур, — предложил отставной учитель.

— Точно! И вы увидите ее — Элоизу!

Против их желания я потащила их в другие комнаты, прошли мы и кабинет, уставленный нэцке из нефрита и слоновой кости. В конце комнаты я встала в полоборота к моим спутникам.

Я показала им гобеленовые занавесы, выполненные из розового шелка с золотой нитью, и оконные проемы, затянутые такой же тканью. Здесь обычно любила находиться леди Стофард, потому что ей нравился вид из окна. А потом показала им, каков пейзаж сейчас, дополненный буровой вышкой, торчащей прямо над верхушками деревьев, как купол бродячего цирка Монти Пайтона.

— Сейчас, — сказала я, подчеркивая это, — вид несколько футуристический, и практически совсем ничего не осталось от того, что так любила леди Стофард.

— Что я слышу? — сказал Билл тихо, исключительно только для моих ушей. — Леди Стофард видела свое будущее, но таким чистым и светлым, что сбежала в более современный мир.

— Может быть.

Ученики кузнеца мрачно смотрели на вышку. Они уделили ей намного больше внимания, чем самому пейзажу. Поверхность озера мягко волновалась от ветра, так что беловато-золотые всполохи пробегали по ней. Бутоны и почки начинали лопаться и распускаться на рябине и на буках, они были такими молодыми и хрупкими, что на первый взгляд казалось, будто кто-то просто обрызгал деревья легкими облаками зеленой краски. В самом конце ученики кузнеца задали несколько вопросов Биллу и с неподдельным вниманием сосредоточились на его ответах.

— Я полагаю, — предположил отставной учитель, — что современные технологии и есть наша собственная красота.

Только садовник бригадира Криспа уставился на скважину с ненавистью, но молчал.

— Так погибли некоторые из ваших сторонников, Чарли, девочка, — сказал Билл, как только мы покинули Длинную чертежную комнату и вышли на галерею. — Это всего лишь люди, а человек ко всему привыкает.

— Но есть вещи и люди, к которым нельзя привыкнуть.

— Какой в этом смысл?

Я была не очень уверена в себе. Я чувствовала, я подозревала, что его роман с Элоизой развивается. И мне не нравилась роль, которую во всем этом играю я.

Я пожала плечами.

— Я рада, что ты оказался таким тонким ценителем искусства, — сказала я.

Билл улыбался, но как-то невесело.

— Это только оппозиция обычно использует окольные средства, чтобы не говорить не искренне.

— Оппозиция! Я полагала, что ты один из жителей нашей деревни, когда ты приехал.

— Очень даже так. Но есть только непримиримые точки зрения. Если ты думаешь об этом.

И тогда, конечно, все встало на место. Он был один из нас, потому что он дружил с Элоизой. А я была… кем же все-таки? Кем-то, кого хотели использовать, да не получилось? Кем-то из прошлого? Кем-то сбросившим свою личину?

— Не надо так сердиться, если начинаешь проигрывать битву.

Я не ответила. Я действительно уже проиграла одно сражение. Нужно научиться не думать об этом. Мы оба в этот момент находились в полной тишине. Я увидела Робина с фотографом, идущих прямо к нам по галерее.

— Ваши королевские силы прибыли, — сказал Билл сухо, глядя, как заливаются краской мои щеки. Он едва сказал мне несколько слов об экскурсий. А потом простился — без нежности и заботы. Я до конца довела роль, помогая Робину и фотографу.

Я не делала выводов из поведения Билла. Но оно слегка удивило меня. Было странно даже, когда вечером сэр Беркли пришел к нам в квартиру, чтобы объявить, что пропала его любимая миниатюра.

 

Глава 7

На следующий день, после приезда полиции, Робин и я прогуливались по округе. Сэр Беркли сказал, что я выгляжу уставшей и мне не надо встречаться с этими посетителями.

— Гримли действительно сделал какие-то выводы, не так ли? В случае с пропавшей миниатюрой? — бросил небрежно Робин.

Поскольку в отличие от случая с деревенскими вандалами не было Билла Напьера, чтобы взять ситуацию под контроль, констебль Гримли прибыл с областным начальством из Кроубриджа. Вторая встреча с ними была назначена на это утро.

Я чувствовала желание спрятаться от всех, за исключением Робина.

— Я думаю, он найдет силы выбить признание из каждого из нас.

— Тени кормушки и орудия пыток, — шептала я, думая о Билле.

Я была действительно неработоспособна в это утро. Поскольку хотя я не сказала об этом еще никому, даже Робину, одна вещь поразила меня.

В то время как все волновались и подозревали друг друга в краже миниатюры, то стали следить друг за другом.

— Где были вы в три тридцать пять вчера днем? В какое время вы точно видели, что миниатюра была все еще на месте? И всякие другие вещи. Кто был в вашей группе? Вы отходили или стояли вместе?

И пока все это продолжалось, заработала буровая.

Слегка, но чувствительно земля, по которой шли Робин и я, содрогалась от ударов и толчков, как будто мы прогуливались по качающейся палубе грузового судна, а не по древней заросшей от времени дорожке в Итальянском саду. Мерцали в нишах мраморные статуи. Слышался высокий, нервный и странный звук, как будто какой-то гигант точил огромный разделочный нож среди холмов и долин.

А когда мы достигли берега озера и дошли до павильона, то автоматически повернули туда, откуда была видна верхушка вышки с мигающим светом разноцветных вспышек и большим, похожим на ныряльщика объектом, который двигался вверх и вниз, вверх и вниз.

Робин отчужденно смотрел на все происходящее, но не сделал никаких комментариев.

— Дорого стоила эта вещь?

— Миниатюра? — Я стояла сзади него на верхней ступеньке. — Трудно сказать. — Я смотрела на заново окрашенные лодки, лениво подталкивающие друг друга на маленьких волнах. — Цена миниатюры варьируется в соответствии с тем, за сколько коллекционер хочет их купить.

— Тем временем на нас потихоньку ползет туча, которую мы не можем отогнать.

Робин стоял, как планшир на лодке, его глаза смотрели на остров, зеленый в солнечных лучах, с несколькими птицами, парящими в невидимых потоках теплого воздуха, казавшийся мирным и далеким, как Шангрила.

— Мы можем взять одну из этих лодок и направиться к острову? — спросил он меня с внезапным вдохновением.

— Не вижу причин, почему бы и нет, если ты хочешь этого.

— А ты хочешь?

Я кивнула.

— Хорошо, Кентская Дева, — он приподнял плечи и вытянул руки, — добро пожаловать на борт. Я буду грести.

— Я ничего не имею против, — сказала я. — Жизнь в Пенфорде не сделала меня феминисткой.

Я уютно расположилась на корме. Робин вытащил одно весло и медленно опустил его в воду. Пара диких уток медленно отплыла. Рыба плескалась в воде. Солнце припекало мою голову.

— Я уже пришел к выводу, моя Кентская Дева, что на борту этой лодки одна проблема кажется уже не такой большой.

— Миниатюра, — сказала я, — очень маленькая. Но проблема действительно большая.

Робин греб легко.

— Но мы знаем, как трудно ее продать.

— В этой стране, да. Но она может легко попасть за рубеж. Женщина может провезти ее в сумочке, а мужчина в кармане пиджака.

— Но каждый из тех, кто присутствовал вчера, был внимательно и тщательно опрошен. И мы все дали подписку о невыезде.

Робин греб несколько минут в полной тишине, жмурясь от солнца. Здесь не было больше никаких звуков, кроме треска весел и скрипа уключин, и шума гиганта, громче орудующего ножом.

— За исключением нефтяников. — Робин сморщил губы. — Они все летают туда-сюда на своем вертолете.

— Они никогда! — сказала я.

— Почему нет?

— Они ничего об этом не знают. И потом, Билл Напьер убьет их.

Он дал мне подумать и понять, что это мог быть сам Билл Напьер, но не сказал этого вслух, за что я была ему благодарна.

— С другой стороны, — сказал Робин ласково, — это может быть один из них или один из нас. Решай сама.

Я боялась, что я выберу одного из нас. Но ничто не могло меня заставить признаться в этом Робину.

— Правда, отставной учитель здесь еще новый человек, и, конечно, — Робин добавил между всплесками весел, — эти помощники кузнеца выглядели испуганными. И, правда, Мария была испугана не меньше каждого из нас…

— Не так ли? Я ужасно беспокоилась за нее. Ах, не из-за миниатюры, но из-за того, что ее уведут.

Но Робин не хотел говорить о Марии. Он бормотал еще что-то о ее личности, но потом вернулся к теме.

— И все-таки почему ты сказала, что нефтяники ничего не знают о миниатюре? Она может быть украдена и не для продажи.

Он сделал четыре гребка, пока входил в залив. Плеск весел подчеркивал его слова. Я не сразу ответила. Мы проплывали под нависшими ветвями деревьев с южной стороны острова. Я протянула руку, чтобы удержать их, пока он причаливал к берегу. На пристани все было недавно смазано, отремонтировано и покрашено. Я ждала, когда Робин привяжет лодку и поможет мне сойти на берег, прежде чем спросить:

— А какой есть еще мотив?

— Полицейские говорили о преступном намерении.

— Я не думаю об этом.

— Но я говорю.

Он взял меня за руку, и так мы шли вдоль набережной.

— Но так как никогда ни ты, ни я не сделали бы этого, это совсем не привлекательно.

— Я думаю, что это больше, чем непривлекательно.

— Не забивай мне голову, сумасшедшая! Это теория полицейских парней, а не моя. Информация непосредственно для прессы. Но я не подпишусь под этим. А сейчас оглядись, мы приехали сюда, чтобы обо всем забыть. Давай прогуляемся и по другой стороне. Таким образом мы поймаем все солнечные лучи и не будем видеть вышку.

— Ты написал, что они начали работать?

— Да, — Робин покачал головой, — я не хотел привлекать к этому твое внимание и тем самым добавлять вам проблем.

— Дорогой Робин, — сказала я, сжимая руку, все еще державшую мою.

Кое-где виднелись первоцветы и подснежники, с любовью посаженные и бережно выхаживаемые садовниками поместья. Но выглядели цветы так, будто выросли сами.

— Робин и Дева, идущие по долине, — сказал он выразительно. — Разве это не блаженство? Что делает все реальным, кроме этого?

Был какой-то особый смысл в его словах, неясный, но я его угадывала.

Я ничего не сказала. Дорожка вела к небольшому навесу, расположенному лицом на юг, озерная галька покрывала землю как ковер, под навесом из рододендронов и лиан стояли скамейки. По озеру бежала рябь. Солнце переливалось в волнах. Не было ничего и никого вокруг — ни домов, ни скважины. Только длинные старые лозы, освещенные солнечными бликами, и деревья вдали.

Несколько бревен лежали на этом карликовом берегу, очевидно упавшие, но потом кем-то бережно уложенные для сидения. Два сезона туристы вырезали на них свои инициалы и большое количество сердец, пронзенных стрелой.

— Ничто не имеет значения, кроме тебя и меня, — шептал Робин.

Я молчала. Мой внутренний голос тихо сказал, что кое-что еще все-таки имеет значение. Но этот голос в последнее время я научилась игнорировать.

Робин понял мое молчание как знак согласия. Он обвил рукой мои плечи. Он целовал меня в голову, потом в кончик носа и, наконец, медленно в губы. Он целовал меня так нежно и ласково, как можно было себе только представить. Я наслаждалась этими поцелуями. Первоцветы благоухали вокруг, облаком нас окружил смолянистый аромат лиственницы и запах озерной воды.

Но твидовый запах его пиджака напомнил мне еще кое о чем. И резко, в тот момент, когда он опять попробовал меня поцеловать, я отдернула голову.

— Почему?

— Не сейчас.

— Но ты не та Дева, которая может умчаться?

— Это зависит от того, куда я собираюсь умчаться.

Он закрывал своими губами мои глаза и шептал так ласково и тихо, что я не была уверена в том, что я поняла, — это брачная беседка, Дева.

И будто прочитав мои мысли, вероятно больше меня понимая, что я чувствую, он быстро встал. Он пошел назад по дорожке, по которой мы пришли сюда, и через несколько минут вернулся с букетом первоцветов.

— С моей любовью, — сказал он, особенно сильно ударяя на последнем слове.

— И с благодарностью сэра Беркли, — ответила я.

Он внезапно расхохотался, а потом его руки обняли меня.

Так мы и стояли обнявшись, но вдруг поднялся вертолет и полетел над нами. Но, конечно, он был слишком высоко, чтобы кто-нибудь на нем мог увидеть нас.

 

Глава 8

Мы вернулись поздно. Поместье было уже открыто, и автобусы и машины были полны людей, одетых в яркие весенние одежды. Потом они рассеялись по лужайкам. Мария была в павильоне, где ее помощники помогали расставить столы для чая.

Джейсон Стофард считал плавающие лодки.

— Думаю, что ты взял одну из них без разрешения, — сказал он Робину.

— Полагаю, что я — подозреваемый номер один. — Робин попробовал сказать это бойким голосом и, как в прошлый раз, вытер губы носовым платком.

— О небеса, мой дорогой, да! Ты не знаешь? Я бы все уладил на твоем месте, чтобы скрыть ваши преступления, совершаемые одновременно. Разве это невыразительно? — Его глаза обнаружили букет первоцветов в моей руке. — Включая опустошение дядюшкиных лесов.

Джейсон предложил мне руку, и я ступила на берег.

— Если ты собираешься, Гиллеспи, выпускать новости, лучше не делай этого.

Я подмигнула Робину через плечо. Он опять был полностью непроницаем, и острый язык Джейсона вовсе не жалил его.

Я была полностью уверена, что Джейсон был у Марии. Потому что видела круги под ее прекрасными глазами, несмотря на замечательный макияж; она выглядела взволнованной, немного бледноватой и слегка испуганной.

— Я здесь, — сказала я, направляясь к ней. — Давай я помогу тебе.

Я вместе с ней пошла в маленький кухонный павильон, наполнила стакан водой и поставила цветы.

— Ты не хочешь пойти домой? — спросила она медлительно, как обычно.

— Нет, сэр Беркли дал мне сегодня один день — выходной.

— Все больше причин, когда ты нуждаешься в свободе. — Она пригладила свои черные волосы, заколотые гребнем.

— Но я хочу помочь. Первый день всегда мучительно-нервный. Ты была такая же в прошлом году.

Внезапно меня осенило, что Мария страдает всего лишь последние несколько минут. Я взяла кусочек материи и стала полировать стаканы.

— Давайте ей поможем! — Джейсон зашел на кухню и расположился напротив раковины. Он взглянул на Марию прищурившись: — Вы, должно быть, очень устали за сегодняшний вечер.

Я переводила взгляд с одного на другую.

Мария поджала губы, но промолчала.

— Я сяду вместо вас ужинать. — Джейсон тонко улыбнулся мне.

Я полагала, что можно ответить «хорошо», но не могла не заметить, что Мария выглядела несчастной и затравленной. Она была совсем подавлена. Было неприятно, что он будто бы шантажирует ее.

— Поужинаем втроем? — спросила я наконец, чтобы хоть чем-то нарушить воцарившуюся тишину.

— Какие приятные, грациозные, хозяйка, здесь девочки! — горько произнес Джейсон. — Да, втроем. Если ты, дорогая Шарлотта, не будешь так любезна уйти.

— Пожалуйста, нет. Не делайте этого, я прошу вас. — Огромные темные глаза Марии умоляли. — Я полагаю, что вы еще не все устроили для гостей, — добавила она совсем неубедительно.

— Я собиралась помыть голову и рано лечь спать.

— Ты сможешь лечь пораньше. — Джейсон невежливо улыбнулся. — Обещаю.

Он шел за мной по павильону, чтобы якобы помочь мне нести стаканы.

— Не могли бы вы уйти, Шарлотта? Я полагаю, что представитель прессы уезжает, так, может быть, вы вдвоем поужинаете где-нибудь в другом месте?

— Не удивлюсь, если ты ему это уже предложил.

— Почти что. — Он внезапно закатился смехом, глядя на мое лицо, я думаю. А потом стал вдруг очень серьезным. — Ах, я не такой ужасный парень, как кажется, просто это невыносимая ситуация. — Он махнул рукой. — Хорошо, если это твое последнее слово. С семи тридцати до восьми. Договорились?

Он исчез, спускаясь по ступенькам в Итальянский сад. Я боковым зрением увидела, как он продирается сквозь толпу посетителей в поместье.

Бесшумно подошла Мария и встала у меня за спиной. Она очень тихо двигалась. Я едва почувствовала, что она рядом. Ее огненные черные глаза скользнули по мне.

— Так он придет?

Я кивнула.

— Хорошо.

— Он беспокоит тебя, он пристает к тебе, Мария?

— Да.

— Почему ты позволяешь ему? — спросила я мягко.

Она развела руками:

— Не могу сказать.

— Ты не можешь сказать или ты не знаешь?

Длинная пауза.

— Возможно, и то и другое?

— Ты не хочешь рассказать мне про Джейсона?

— Нет. Нет. Нет! — Она повернулась, мельком взглянула на меня и теперь сказала: — Никогда!

— Тогда скажи сэру Беркли. Я знаю, он восхищается твоей работой. Посмотри на это по-другому.

Я отвернулась от аккуратных сандвичей, тарталеток, паштетов и слоек, пирожных и мороженого.

— Если он подумает, что Джейсон преследует тебя…

Яркий румянец залил щеки Марии. Она поймала мою руку:

— Пожалуйста, не начинай опять. Я буду в отчаянье, если что-нибудь дойдет до сэра Беркли. Я буду вынуждена покинуть этот дом. Я должна буду упаковать чемоданы…

С высоко поднятой головой она пошла прочь. В ее гневном голосе я впервые услышала иностранный акцент и только сейчас подумала, как мало я знаю о ней и ее прошлом, как мало мы вообще знаем друг о друге.

В начале ужина к Марии вернулось равновесие.

Несмотря на то что было слишком много болтовни о вышке, первый день открытых дверей прошел блестяще. Закуски пользовались потрясающим успехом. Одна леди, никогда раньше не посещавшая музеи-усадьбы, заметила, что она приняла участие в восхитительном фуршете с таким большим разнообразием закусок.

Возможно, в конце концов, настроение и состояние Марии было результатом волнения в день открытия, добавим напряжение, вызванное потерявшейся миниатюрой, дракой на собрании и довольно жестокими шутками Джейсона.

Если она так опасалась его (скорее всего, «опасалась» — не совсем правильное слово), как я поняла, конечно, она не боялась приготовить утку по-нантски, сопровождаемую «Морон-Мон-Кларсо». Почему она опять вытащила на свет Божий свой превосходный китайский фарфор и хрусталь? Почему она воспользовалась даже моим маленьким букетом первоцветов, искусно поставив его, так что он сделался главным украшением стола? Почему она также надела самое лучшее вечернее платье из темно-зеленого бархата, а полную шею украсила золотым медальоном на бархотке?

Почему она ходила по комнате, тихо напевая, и буквально вся светилась счастьем?

И еще почему, когда он пришел, она внезапно испугалась, вместо того чтобы пойти и открыть дверь?

— Пожалуйста, сделай это, Шарлотта. Я еще не совсем готова.

Да, она сказала именно так.

— Ах, это ты, — сказал Джейсон. Он автоматически поцеловал меня в лоб.

— Мария еще не совсем готова.

— Не беспокойтесь. Просто вы сказали, что хотите поужинать и рано лечь спать.

Я проводила его в нашу маленькую гостиную, где уже сидела Мария с рюмками аперитива на серебряном подносе. Джейсон выбрал скотч и жадно, с усилием его проглотил. Когда Мария пришла, он преувеличенно громко и протяжно свистнул. Я посмотрела на ее лицо. Оно все еще пылало, как и час назад, но напряжение исчезло. Она наблюдала за тем, как Джейсон допивал свой бокал, как будто не разрешала ему столько пить.

Большая часть ужина прошла практически в полной тишине. Я пыталась поддержать разговор о том, как работает вышка, о сегодняшнем успешно прошедшем дне открытых дверей. Какое-то шестое чувство заставило меня удержаться и не говорить о миниатюре, но их это, кажется, не волновало.

Мария нервничала, не сомневаюсь в этом.

И язвительный, саркастический тон Джейсона подчеркивал его агрессию. Он знал что-то о Марии. Он чем-то шантажировал ее. Я продолжила рассказ о буровой установке, и о шуме, ею издаваемом, и о ярких огнях, но чувствовала, что скоро над моей головой появится воздушный шар со словами «Миниатюра и шантаж».

Когда я принесла кофе, Джейсон сказал:

— Я не буду пить кофе, если ты хочешь рано лечь спать, Шарлотта.

— Ровно в четверть десятого, не позволяйте мне откладывать мытье волос. Должно пройти немало времени, чтобы они успели высохнуть. Я прекрасно поем и с Марией.

Следующим в меню было блюдо с сыром.

Я бросила вопросительный взгляд на Марию, и она незаметно кивнула.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Шарлотта. Спи хорошо. Не беспокойся, я не задержу Марию слишком долго.

Он весьма приятно улыбнулся мне. Я уже доверяла ему. Я вымыла голову и сидела под феном в своей спальне, читая книгу. Полагаю, было около половины двенадцатого, когда я выключила свет и легла в постель. Мрачный лунный свет залил спальню. Остальная комната была по-прежнему погружена в молчаливую темноту.

Я обнаружила, что будет довольно сложно уснуть после такого плотного ужина. Я слышала, как башенные часы пробили полночь, а затем и час.

И после этого я, должно быть, задремала, но события прошедшей недели посещали мои сны. Мне снилось, что меня преследует в темных коридорах дома мужчина, размахивающий большим буром, поначалу его голос был голосом Билла, затем Робина и, наконец, Джейсона.

Вдруг я внезапно пробудилась, уверенная, что какой-то совсем тихий звук потревожил меня. Всего лишь только намечался водянистый рассвет, и лимонного цвета луч светил прямо в глаза. Я услышала непонятный звук и села. Наружная дверь нашей квартиры мягко и осторожно открылась и так же мягко закрылась. Послышались крадущиеся вниз по ступенькам шаги, а потом — шаги снаружи.

Я соскочила с кровати и, выглянув из окна, увидела Джейсона Стофарда, появившегося из нашей двери и осторожно пересекающего мощеный внутренний двор.

Я, должно быть, очень плохо спала после этого внезапного пробуждения и проснулась поздно. Водянистый рассвет перерос во влажный день. Тяжелые серые тучи перемещались с юга-запада, и дождевые ручьи стекали вниз по оконному стеклу. В комнате было тихо. Ни одного звука, кроме капающей с баррелей во внутреннем дворе воды.

Я бросила взгляд на часы. Чуть больше десяти минут одиннадцатого. Я сняла пижаму. Я была даже очень рада, что уже так поздно. С некоторым оживлением я подумала, что добросовестная Мария должна уже быть на кухне. Поскольку сэр Беркли назначил на завтра маленький матчмайкерский прием, она, без сомнения, начала готовить меню. Таким образом, я не встречусь с ней сейчас лицом к лицу и она не поймет, что я знаю ее секрет, и не почувствует себя виноватой.

Секрет ее с Джейсоном.

Я попыталась придумать альтернативную теорию, но факт остался очевидным, Джейсон провел ночь у нее. То, что он силой навязал ей свое внимание, тоже казалось очевидным. Но почему в таком случае она позволила мне так рано уйти в постель? Почему она не позвала меня на помощь?

Из всего этого можно было сделать только один вывод: другая альтернатива была бы худшей.

Джейсон был способен силой заставить ее, потому что знал ее тайну. Все произошло после кражи миниатюры, и объяснение нашлось немедленно.

И еще. Все это произошло достаточно быстро. Джейсон, кажется, использовал свою язвительность больше в разговорах с Элоизой, но и Марию время от времени воспитывал! Я также чувствовала, что он ей чем-то угрожает, постоянно шантажируя ее. Конечно, что-то должно было случиться несколько лет назад. Может быть, он что-то узнал о ее прошлом, раньше, чем она появилась здесь.

Я однажды читала, какие усилия прилагают люди, чтобы скрыть свое прошлое. Думать так было удобно, но, кажется, это соответствовало истине.

Автоматически я приняла душ и накинула банный халат Марии и ее шапочку для душа. Я сказала себе, что мне больше нечего добавить. Она, должно быть, оставила его в своей комнате. Не торопясь я подкрасила лицо, причесала волосы, но мои мысли так и крутились вокруг Марии и ее проблем.

Я прошла по нашему коридорчику и постучала в дверь ее спальни. Никто не ответил, тогда я осторожно приоткрыла ее.

Как я и ожидала, комната была пуста. На столе лежал кусок пирога, немного больший, чем обычно. Кровать была убрана. Вешалка казалась более пустой, чем обычно.

Я закрыла дверь и пошла на кухню. Мария, кажется, ушла совсем рано и даже не приготовила себе завтрак. Кофеварка была холодной. В тостере не было и крошки хлеба. Я взяла кусок хлеба и приготовила себе чашку чаю, и только после этого стала беспокойно жевать.

Было уже пять минут девятого, когда я покинула нашу квартиру. Мокасины и шляпа для дождливой погоды испарились из нашего холла. Ее зонтик также исчез из стойки. Она могла все это взять, только зная, что будет дождливо и ветрено. Непогоды, впрочем, можно было не ожидать, поскольку один только вид Марии, садящейся в один из наших автомобилей, говорил, что ее не будет. Мария несла чемодан, нервно озираясь. Я поспешила в офис.

— На самом деле, моя дорогая, я хотел отпустить вас на сегодня, — сказал сэр Беркли позднее, когда мы просматривали утреннюю почту. — Я сказал Марии, что первый день открытых дверей был уж слишком утомительным. — Он снял свое пенсне. — А какое тревожное открытие сезона — и это все случилось с нами, да? Буровая установка. Такие невежливые хулиганы на нашей встрече. И теперь миниатюра. Временами, моя дорогая, — он протер глаза и взглянул в окно, на дождь, — я спрашиваю себя, что будет дальше?

— Не знаю, — ответила я с чувством.

Махинации Джейсона, секрет Марии, планы Билла Напьера относительно Элоизы, в сущности так же как и нефтяная установка, все будто на крыльях прилетало, чтобы пугать бедного сэра Беркли. И моя честность меня пугала тоже.

— Суровая правда, девочка. Но никто не должен чувствовать себя побежденным. Возвращайтесь к Марии — она проведет сегодня день в Лондоне. Она собирается соединить и дело, и удовольствие. Одним словом, собирается сразу поймать двух зайцев.

— Это она вам сказала?

Какое дело, задавала я себе вопрос, и какое развлечение? Может быть, что-то другое, связанное с пропавшей миниатюрой? Какое-то сильное чувство, наверное инстинкт, подсказывало мне, что она не была бессовестной, как сказал Робин, но кто-то же это сделал.

— Конечно, она. — Он рассердился. — Разве вы не помните, что завтра у нас важный обед?

И Мария собиралась купить некоторые ингредиенты для меню в Сохо. Мы начнем обед с югославских блюд. Лейтенант Хамфрис, новенький в нашем списке, любит очень специфическую, острую, со специями пищу, а мать Марии была югославка. Разве ты не знала?

Я кивала. Конечно, я понимала, что это только совпадение, но когда я впервые приехала в Пенфорд, Джейсон еще изучал искусство в Дубровнике. Он разработал несколько схем покупки какой-то картины для поместья вместе с одним дилером, с которым он там познакомился. Он устал убеждать дядю, что такая покупка была бы хорошим капиталовложением. И тогда меня поразила догадка, что он встретил человека, который что-то знал о Марии.

— О миниатюре все еще ничего не слышно?

— Увы, нет! Инспектор сказал мне, что они нашли несколько смазанных отпечатков, которые могли быть уже стерты. Они собирались взять отпечатки пальцев у всех нас.

Он по-мальчишески улыбнулся. Эта идея ему понравилась.

— Очень часто задаешь себе вопрос, на что это будет похоже.

— А я полагала, что профессиональные воры всегда пользуются перчатками…

Сэр Беркли посмотрел на меня печально:

— Профессионалы так и работают.

Я молча думала об этом. Даже спросила себя: а что, если он подозревает меня в соучастии? Нас ведь не так много, и один из нас мог украсть ее.

— Тем временем, — сказал сэр Беркли, — буровая заработала. — Он поднял карточку, которую я дала ему несколько минут назад. — Очевидно, компания передвигается на нашу территорию.

— Как это может показаться.

Он опять надел пенсне и снова прочитал карточку, теперь вслух. Это было просто приглашение дирекции нефтяной компании для кого-нибудь из жителей Пенфорда посетить и осмотреть нефтяную вышку завтра, во вторник, пополудни. После экскурсии предполагались шерри и холодные закуски.

— Я думаю, — сказала я улыбаясь, — они предложат нам соревнование на лучший день открытых дверей.

— Конечно, я не могу идти, Шарлотта, но вы, пожалуйста, сходите. Иначе, как вы говорите, мы им покажем, что еще не вышли в тираж.

— Вы настаиваете, сэр Беркли?

— Боюсь, что так, моя дорогая. После всего того, что вы знаете об этом молодом свояке, как его имя…

— Билл Напьер.

— Вот именно. Вы будете даже способны убедить его… — Сэр Беркли быстро замолчал, но невозможно было не догадаться, что он имеет в виду.

Таким образом, я подозревала Марию, а он — Билла или одного из его людей. Но я помнила и о том, что, может быть, к краже не причастен ни один из них.

— Вы хотите, чтобы я принесла вам буровую нефтяную установку в качестве сувенира? — спросила я.

— Нет, Шарлотта, — сказал сэр Беркли строго. — Я желаю, чтобы вы пришли с миром и вернулись с миром.

Трудная задача. Было бы намного легче отодвинуть всю буровую, нежели только платформу.

К середине дня небо прояснилось, на что дождливым утром нельзя было надеяться. Дождь прекратился, было безветрено, пригрело солнце, еще окутанное туманом. Билл Напьер наблюдал за нашим капризным климатом и у себя, на буровой. Я полагаю, что вырулила к входу на буровую установку как раз около полудня.

На скважине у Билла Напьера была очень эффективная организация труда. Большой мужчина в белом шлеме подошел ко мне и протянул рекламный проспект, иллюстрированный прекрасными фотографиями окружающего нефтяную скважину ландшафта, а также стальной шлем, один из трех лежавших на столе у входа.

— Носите его все время, мисс. Приказ шефа.

И после этого он направил меня на гостевую автостоянку, которую мистер Ламберт, однажды заехавший туда, некстати назвал приютом для овец. Здесь повсюду были надписи: «Запрещен осмотр без сопровождающих» и другие, предупреждающие большими буквами: «Смотри вверх».

Если учесть все это, посещение буровой было более опасным, чем я до сих пор думала. Казалось, будто жрец какого-то бога из иных миров дал обет, что снимет торфяной покров с полей, вырубит дубы и за одну ночь построит храм и городок у его подножия, для того чтобы удовлетворить свои гигантские потребности.

Но как астронавты в подобных обстоятельствах, я пришла с миром. Сэр Беркли напутствовал вести себя хорошо. Так я и вела свой маленький «уолсли» по выработанной глине и уже устала отворачиваться и затыкать уши. Все это время окружающий меня пейзаж будто давил на меня. За скважиной горы земли увеличивали сходство происходящего здесь с космической станцией марсиан или с территорией выставки.

Я включила музыку, чтобы заглушить гул машины, которая ударами стального зонда впивалась в колеблющуюся землю. Скрежет этого гигантского разделочного ножа перекрывал крики и смех людей, работающих, вернее роящихся, под этой внезапно выскочившей из-под земли, подобно Эйфелевой, башней. В воздухе висел звон, похожий на колокольный, и скрежещущий звук гидравлических машин и тракторов, будто перемалывающих что-то.

Я сконцентрировала внимание. Поверхность была довольно смешно, но красиво разбита на проходы. Но были и довольно грязные проезды и пересечения путей. Возможно, потому, что все было построено только наполовину и только половина была полностью задействована. Здесь же находился и светофор, не только чтобы управлять движением на поверхности и контролировать его, но и еще потому, что довольно тяжелые объекты взмывали ввысь и спускались оттуда.

Я остановилась на красный свет. Механический совок поднимал полукруглую бетонную плиту, подтягивая ее к крюку крана, который тащил это наверх, и все это пропадало из моего поля зрения. Сигнал светофора поменялся на зеленый, и я медленно поехала к месту парковки для посетителей. Стоянка была покрашена в красный, белый и синий цвета. Она была уже почти наполовину заполнена, я узнала около дюжины машин, включая белый «порше» Элоизы и пурпурную «MG».

К моему облегчению, в его машине кто-то сидел за рулем. Робин вышел наружу, в то время когда я подъезжала к месту парковки и тормозила.

Он немного фамильярно помигал мне фарами. Он казался смущенным в белом стальном шлеме.

— Видишь, я тебя жду. — Он улыбался. — Буду тебя морально поддерживать.

— Спасибо, — ответила я. — Я чувствую, что нуждаюсь в этом.

— Больше нет никаких известий о пропавшей миниатюре?

— Нет. — Я надеялась, что знаю Робина достаточно хорошо, чтобы рассказать ему о Марии. Возможно, через день это можно будет сделать.

— Так или иначе, — сказал Робин, — забудь о миниатюре на время. Я изучал программу. Тур начинается в двенадцать тридцать. Когда поднимется вертолет. Напитки и ленч на Большой башне. — Он указал на большой белый шатер с таким же флагом, как и на вышке, на высоте пятидесяти футов.

— Это довольно сильно напоминает цирк или амфитеатр, не правда ли?

— Точно. Я собираюсь дать такой заголовок к передовой: «Зловещий цирк». Ну как?

— Хорошо. — Я вытащила ключ зажигания и положила его в свою сумочку. — Я не такой, как ты, специалист по заголовкам, но я согласна. Это напоминает цирк, и это действительно зловеще, от этого вида у меня просто мурашки ползают.

— Не хочешь пойти со мной?

— Наверно, нет.

— Больше, конечно, нет. — Робин открыл дверцу моей машины. — Извиняюсь, я не прихватил плаща, чтобы прикрыть им грязь. Как бы это было просто. Как спортсмен полулегкого веса, я приподниму тебя. — Он положил руки на мою талию, сделал вид, что сейчас уронит меня в ужасную глину, и только потом, поцеловав меня в губы, мягко поставил на землю. — А сейчас надень шлем, ты же хорошая девочка. — Его глаза улыбались, его губы были нежными. Он нацепил на меня каску набекрень и взлохматил волосы вокруг нее. — Так ты просто восхитительна. Симон Мирман едва ли могла бы быть лучше.

— А ты выглядишь, как Великий Белый Охотник.

— Тогда будь осторожна, любимая, я охочусь на тебя.

Я сказала, что буду. Так рука об руку, смеясь, мы покинули стоянку. Зажегся зеленый свет.

— Ты видишь, это сигнал идти вперед, — сказал Робин, сжимая мою руку.

Мы направились по дороге к шатру.

— Это там все собрались, не так ли, Робин?

— Правильно, сладкая. Все они хорошо льстят, ты знаешь кому, Большому Биллу, его собственной персоне.

Я начала было говорить, что Билл не любит всего этого. Но остановилась. В эти дни я, действительно, уже не знала, что теперь любит Билл и что ему нравится. Вместо этого я сказала Робину, что это хорошо было бы изменить.

— Да, недурно. Уже почти все приехали, пока я тебя ждал, большинство из них — явные противники. Кринкл Крисп прибыл тоже со своими аппетитными внучками. Мисс Гудвин. Они все похожи на пчел вокруг горшка с медом. Но здесь нет никого из жителей деревни, они не купились на бесплатный банкет.

— Как насчет Элоизы? — спросила я, бросив взгляд на белый «порше» в самом конце стоянки. Он выглядел довольно хорошо припаркованным, не осевшим в грязь, так, как если бы он стоял там долго, очень долго.

— Ах, — Робин улыбнулся, — это горшок с медом, а она где-то гудит и летает вокруг. — Как заправский гид, он повел меня вдоль медленно двигающейся ленты, раздробленная на мелкие кусочки порода, как будто земляной шифер, лежала на гусеничной дорожке. — Эти избалованные и испорченные богатые девушки склонны питать страсть к таким нагловатым, можно сказать, уличным типам.

— Естественный отбор, — сказала я.

— Природное упрямство, если позволишь так сказать.

— С чьей стороны?

— С ее.

— И с его?

— Надо отдать ему должное, я думаю, он действительно увлечен ею. Я узнаю симптомы. Такие же, как… но сейчас не время и не место говорить об этом.

Сейчас мы были правее крана и приближались ко входу в шатер.

— Но я был уверен, что прав. Видишь ли, это одна из причин, по которой я ожидал на стоянке машин. Она приехала сюда только как посетитель, когда и я, — ведь репортеры постоянно суют нос во все. Некоторые из этих строений прямо-таки очень интересны. Одно из них выглядит как настоящая лаборатория. Я был в следующем.

Робин сделал паузу.

— Что же находится там?

— Некоторые апартаменты — для жилья. Некоторые — офисы, может быть. Но очень комфортабельные.

— Ну и что?

— Хорошо, но там я был удивлен. И видел, как Элоиза и Большой Билл стояли обнявшись. — Он продемонстрировал это на мне.

Непристойный возглас одобрения донесся до нас откуда-то сверху.

— Давайте закроем эту тему, в самом деле. — Я высвободилась и ничего не сказала.

— Это Напьер распорядился, чтобы всюду развесили таблички предупреждения, и запретил ходить по территории без сопровождения. — Робин положил руку на мое плечо. — Итак, что ты собираешься делать здесь, дорогая?

Я не ответила. Я переваривала то, что он сказал мне, чтобы дать достаточно последовательный ответ, и была слишком занята, чтобы заметить, что Робин впервые назвал меня «дорогая».

— Я хочу поговорить с тобой, Шарлотта. — Билл Напьер никогда не говорил мне «дорогая».

Он сжал мою руку, так как в это время сельские жители, зарегистрировавшись, вышли из шатра, к свету, легкомысленно, но было ясно, что он намеренно задержал меня.

День приема закончился. Мы осматривали все вокруг скважины. Мы смотрели на могущественный двигатель, на приземлившийся вертолет, на сверло-бур у лаборатории, где исследовали его сердцевину, и сейсмическую лабораторию, где беспорядочно двигался карандаш сейсмографа. Мы посмотрели фотографии, как прекрасно будет выглядеть окружающая скважину местность, когда демонтируют экспериментальный кран, а все, что стоит на сваях, будет опущено на землю, если найдут достаточно нефти. Мы слушали Билла, который рассказывал о том, как далеко ушел прогресс с тех пор, когда геологи искали нефть с помощью прута персикового дерева или даже с помощью «нефтяных ведьм».

— И она здесь сейчас, маленькая нефтяная ведьма, собственной персоной, — прошептал мне Робин, в то время когда Элоиза, сопровождаемая Биллом, направилась к фуршетному столу, якобы предлагая канапе более застенчивым гостям, но выглядела, как выразился Робин, «хозяйкой своего хозяина».

Ленч завершился. Все, что осталось от него в разукрашенном шатре, теперь были грязные тарелки и столовые приборы, скудные объедки индюшки, ветчины и лосося в стеклянных банках. И конечно, Билл и я.

Не было совсем никаких сомнений в том, что вечер удался, и не просто удался, а прошел с весьма большим успехом, и я подумала, что, по крайней мере, вызвал улыбку на лице Билла.

Это начинало походить на свадебный банкет в двух противоположных лагерях. Мы, сельские жители, в лучших весенних нарядах, с прическами и шляпами, на которые приходится надевать стальные каски. Наши хозяева, число которых постоянно меняется и продолжает снижаться, многие из них надевают непромокаемые костюмы и защитные ботинки. Я также вспомнила, как пахнет сырая нефть букетов, составленных флористами в центре, и богатое угощение, и хорошо известное пристрастие мисс Гудвин к моему греху.

Я также вспомнила, что все еще смотрю на лицо Билла. И в этот момент я пришла к выводу, что его утомила вечеринка. От его вежливой улыбки веяло холодом.

— Поговорить? — повторила я осторожно.

Я надеялась, что Робин стоит позади меня, но он сопровождал бригадира Криспа и его внучек до машины. Элоиза тоже испарилась, очевидно ожидая Билла, я подумала, в свободных, так сказать офицерских, жилых апартаментах.

Эта мысль заставила меня собраться, и я взглянула на Билла с соответствующей холодностью.

— Действительно, несколько слов, Шарлотта.

— О чем?

— О тебе.

— Ах, обо мне. — Я сделала ошибку, проглотив его дерзость. — Это на самом деле очень интересно.

— Ни в коем случае. Временами это становится чрезвычайно скучным и даже раздражает. Чистое ребячество.

Я почувствовала, как мои щеки заливаются румянцем.

— Иногда, Шарлотта, ты на себя не похожа. Ты и то, как ты себя ведешь.

— Мое поведение? Мое?! — воскликнула я вне себя и топнула ногой по сырому ковровому покрытию. — У тебя нервный срыв!

— У меня, — сказал он совершенно спокойно, — тоже старомодное представление о том, как следует вести себя девушке.

— Тогда это твои проблемы, — сказала я и моментально получила удовлетворение, увидев, как Билл побелел от гнева.

Он сдерживал гнев невероятным усилием воли. Я видела, как желваки на его скулах напряглись. Но голос его остался прежним, ровным.

— Я не считаю, что ты ведешь себя правильно, оставляя у себя на ночь мужчин.

— Не всех, — сказала я с негодованием. — Только одного.

Была долгая пауза, я даже не думала, что он может так взбеситься. Но я изучала весь незнакомый мне диапазон интонаций, с которыми он обращался ко мне на правах старшего брата.

— Джейсон, другими словами, — сказал он горько.

Я была удивлена:

— Как ты узнал?

Он глубоко вздохнул:

— Ты не отрицаешь?

— Нет, но я могу объяснить.

Он скрестил руки на груди.

— Тогда объясняй. — Он посмотрел на свое запястье. — Времени полно. Они пока что снаружи. Поэтому ты пока не можешь выйти. Давай объясняй.

Я подумала о Марии, подумала о Джейсоне, вспомнила миниатюру. Конечно, я не могу объяснить. Секунды буквально тащились.

— Ну?

— Я не могу, не сейчас. По крайней мере, не хочу. — Я сделала движение к двери, но его рука быстро схватила меня за запястье.

— Подожди.

— Я не могу выйти?

— Я не закончил.

Он выпустил мое запястье, но его рука остановилась на углу буфетного столика, только на дюйм дальше. Большая, загорелая рука, которой он, как кот, играючи, ловил меня.

— Я сделала еще что-то, что тебе не понравилось, не так ли? Глупо объяснять, что если даже моя совесть чиста, небеса знают, почему это был Джейсон.

— Много вещей, Шарлотта. Включая поцелуй Гиллеспи на глазах моей команды, работающей на скважине. Я очень плохо отношусь к этому.

— Но все просто замечательно, прекрасно и правильно между тобой и Элоизой, не правда ли?

Билл смотрел на меня с ужасом целую минуту. Это было, как если бы я не совершила ничего, за исключением кощунственного упоминания ее святого имени и ее святого поведения в том же самом контексте, в котором упоминалось мое собственное.

— Элоиза, — сказал он мягко. — Элоиза, — повторил он особым тоном, который я уже слышала у сэра Беркли. Он, казалось, глубоко задумался, как будто забыл обо мне. — Это другое.

— Как?

— Элоиза и я — это совершенно другое, — сказал он надменно.

— Более чистое, — добавила я саркастически.

— Это сказала ты, Шарлотта.

Я не могла сносить этого ни секундой больше. Я должна была уйти. Глупым ребяческим жестом я подняла одну из грязных тарелок и бросила ее. Не в него, конечно, только об пол. Но случайно, к счастью, это достигло эффекта, которого я так добивалась. Это отвлекло его внимание. И в то время как он удивленно оглянулся, я выбежала наружу.

Я слышала, как он что-то кричит вслед, но не остановилась. Я уже была внизу и, скользя по глине, направилась к стоянке. Не думаю, что когда-либо чувствовала себя настолько подавленной, расстроенной и злой.

Красный глаз светофора, казалось, смотрит на меня с негодованием. Казалось, моя жизнь перевернулась и все против меня.

— Шарлотта! — слышала я крик за спиной. — Стой!

И тогда я услышала другие кричащие голоса. Я посмотрела наверх и увидела крюк, опускающийся мне на голову с синего неба. Я даже вспомнила солнце, заливающее большие звенья, и даже помню, как это поравнялось со мной.

Я знала, что это должно было ударить меня, но также знала, что не могу двигаться. Это было как во сне. Мои ноги увязли в глине. Мои ноги стали глиной. Тогда тяжелые, загорелые руки схватили меня за плечи.

Кто-то обхватил меня за талию и оттащил. Вместе мы скользили и шатались, но здоровенное тело Билла удерживало равновесие. Я слышала скрежет спускаемых цепей. Мужские голоса исчезли. Я чувствовала, что моя голова доверчиво прижата к груди Билла. Я слышала тяжелое, ускорившееся биение его сердца. Предательский голос внутри меня говорил, что я хочу, чтобы это продолжалось хотя бы еще немного.

Если бы он слышал это, он отшвырнул бы меня, как гадюку. Он обнял мои беззащитные, судорожно вздрагивающие плечи. Он продолжал трясти меня.

— Теперь можешь идти. — Он внезапно продвинулся вместе со мной ко входу на стоянку машин. — Я не хочу тебя видеть здесь снова. Конечно, не все время, а до тех пор, пока ты не будешь знать, как следует себя вести, и не сможешь дать надлежащие объяснения.

— Не беспокойся, — ответила я. — Даже дикие лошади не занесут меня сюда.

Он стоял у входа, наблюдая, как я направляюсь к своей машине. Она стояла в гордом одиночестве на стоянке. Все уже уехали. Элоиза уехала, но более удивительно, что Робин уехал тоже. Я открыла дверцу, села и захлопнула ее изнутри. Внутри меня все кричало с испугом и гневом — больше с гневом. Я чувствовала себя оскорбленной и презираемой.

Я посмотрела на себя в зеркало заднего вида. Билл все еще стоял у входа, руки его были скрещены на груди в этом ненавистном снисходительном жесте. Ох, он смотрит вслед, ожидая, когда я поеду? Может быть, он ждет чего-нибудь еще?

Я хотела скорее завести мотор и уехать. Я открыла свою сумочку и вынула ключ зажигания. Я не могла дождаться, когда сотру глину с каблуков.

Но мои приключения еще не закончились. Что-то привлекло мое внимание — что-то на пассажирском сиденье, чего не было, когда я покидала машину. Я оглянулась. Белый бумажный пакет-сумка такого размера, как, например, коробка конфет в четыре унции. Я наклонилась и осторожно вынула что-то.

Пропавшая миниатюра.

Я выпрямилась и посмотрела в зеркало опять. Билл Напьер все еще наблюдал, ожидая, что я вернусь.

Я боялась, я уехала, происшедшее помогло мне собраться, когда я предстала перед сэром Беркли с его пропавшей миниатюрой. Это было не самое важное, но я знала в глубине души, которая так сильно ненавидела его, что Билл никогда не крал эту миниатюру. И даже на минуту не отвлекся от буровой хотя бы ради шутки, просто так, без всяких причин. Или, по крайней мере, чувствовала, что я знаю это точно.

Кроме того, эту историю было достаточно трудно передать с полной достоверностью. Сэр Беркли думал о вечернем приеме и шутливо воспринял возвращение миниатюры, но о моем участии в ее возвращении он умолчал.

И несмотря на то что возвращение ее было таким же мистическим, как и исчезновение, он настаивал на том, что стоило обратиться в полицию, и миниатюра была возвращена на свое старое место в Длинной чертежной комнате.

Сейчас он стоял около меня, лицом к картине, и глубокомысленно вглядывался в нее.

— Она очень напоминает Элоизу. — Сэр Беркли пригладил бороду. — Как удивительно. Поменять прическу, и вы узнаете в ней ее.

Я спрашивала себя, где я могла слышать это замечание. Как я могла забыть — это говорил Билл Напьер. Все ниточки сходились к Биллу.

Закрытое облаками солнце скрылось. Все вокруг, все в этой просторной, изящной комнате залил бледный янтарный свет. Большие серебряные и хрустальные вазы были наполнены цветами, собранными утром, потому что вечером на званый обед сюда придут леди. Бревно было охвачено огнем, потрескивало и шипело в камине Адама. Окна были открыты, шторы не опущены. Увитые плющом стены, сад внизу и берег озера были наполнены весенними песнями птиц. Леди Стофард любила смотреть на блестящие отражения в этом влажном свете. Но за озером виднелась уродливая верхушка вышки, напоминающая Лох-Несское чудовище в короне из кроваво-красных и ядовито-зеленых огней. «Билл Напьер», — снова подумала я.

Поскольку, хотя миниатюра была в целости и сохранности возвращена на место, новый, отличный от нашего мир вторгся в наш старый и изящный.

— По крайней мере, сегодня вечером у меня в голове не укладывается история с миниатюрой, — заметил сэр Беркли. Его тон подразумевал, что он только так говорит.

— Я ожидаю констебля Гримли, который тоже оказывал помощь в поисках.

— Помогал, но каким-то очень странным образом, Шарлотта.

— Да, трудно представить, что вор решил возвратить ее.

— Причина очевидна, Шарлотта, — решительно сказал сэр Беркли. — Речь идет о полицейском расследовании.

— И вы думаете, что в этом причина?

— Я уверен. — Сэр Беркли снял пенсне и прищурился. — Маленькая хитрость Гримли с отпечатками пальцев принесла свои плоды.

— Это была хитрость, сэр Беркли?

— Да, моя дорогая.

— Вы полагаете, там не было отпечатков, которые можно было бы сопоставить?

— Нет, это было бы слишком хорошо, нет.

— Вы не рассказываете мне ничего, сэр Беркли, — сказала я с негодованием. — Мне, вашему личному секретарю.

— Только потому, что я довольно сильно уважаю вас, чтобы лгать.

Я ничего не сказала.

— И мы хотели бы знать, кто находился здесь в прошлую субботу, когда мы собирались снять отпечатки. — Сэр Беркли опустил руку на мое плечо. — Я не сказал даже Элоизе. И совершенно уверен, что не говорил Джейсону.

Имя Джейсона напомнило мне о других моих проблемах. Поспешное осуждение моего поведения Биллом Напьером (хотя в действительности я мало пока думала об этом), запугивание Марии Джейсоном, а может быть даже и шантаж, и ее возможная причастность к краже или к чему-нибудь еще.

— И, — сэр Беркли все еще продолжал говорить, — успех этой уловки доказан возвращением миниатюры.

— Вором?

— Я полагаю, что да. Это вполне возможно… хотя возможно, что был и сообщник.

— Или кто-то впоследствии выяснил это и уговорил вора вернуть ее.

— Я догадываюсь даже, почему они избрали вашу машину, — прошептал сэр Беркли. — Она была не заперта, я прав?

— Да.

Сэр Беркли прищелкнул языком.

— Там было много сельских жителей, кроме того мужчины с буровой?

— Масса.

— И один из тех, кто был здесь в прошлую роковую субботу. — Сэр Беркли опять пригладил бороду, и в этот момент он смахивал на Шерлока Холмса.

— Но там не было никого из поместья, — сказала я обнадеживающе. — Мария все еще находилась в Лондоне.

— Где она успешно сделала покупки и сейчас инструктирует повара на предмет лучшей югославской кухни.

— Не было там и Джейсона.

— Нет, разрешите мне подумать. — Сэр Беркли опять надел пенсне. — Только где же был Джейсон? Ах да, у своего портного. — Сэр Беркли счастливо улыбнулся. — Пополняет свой гардероб новым пиджаком. Шикарным, конечно, я не удивлюсь, если для мисс Мид-Крэддок.

Она была фавориткой этим вечером. Восемь лет знает Джейсона и любит готовить кекс, согласно нашей картотеке, сэр Беркли все еще надеялся увидеть ее законной племянницей.

— А лейтенант Хамфрис, уверен, интересует Элоизу. — Сэр Беркли бормотал ободряюще, про себя. Он улыбнулся мне с определенным оптимизмом и выпрямил спину. — Ничего мне так не нравится в армии, как дисциплина. Девочки в наши дни просто нуждаются в дисциплине. — Он смотрел глубокомысленно из окна Длинной чертежной комнаты на буровую вышку Билла Напьера. — Дайте им свободу. Кажется, я действительно делаю это для Элоизы.

Он не сказал, кто ему сообщил об этом, но я догадывалась. Я также предположила, что Билл Напьер действительно просил у сэра Беркли руки Элоизы, мотивируя это тем, что может содержать ее.

— Хорошо, — сказал сэр Беркли оживленно, возвращая свой пристальный взгляд к миниатюре и закрепляя на ней стеклянную крышку, — с этим, по крайней мере, вопрос закрыт.

Он пошел к двери. Я шла следом.

— И если бы полиция упустила шанс, я полагаю, мы никогда бы не узнали, кто это был.

Я вздохнула, не потому, что я раскаивалась, но потому, что по дороге я освободилась. Я не могла подозревать в этом Марию или кого-нибудь еще. Но пока думала, что это сделал Билл, его имя не могло быть чистым для меня.

Сэр Беркли ничего не говорил длительное время. Мы достигли белых дверей Длинной чертежной комнаты. Так как он бросился открывать их для меня, я взглянула на его лицо. Странное выражение было на нем. Его глаза были полны затаенной жалостью.

— С другой стороны, Шарлотта, — сказал он в ответ на мои поднятые брови, — я думаю, что уже знаю.

Я не стала просить его рассказать мне. Я знала, что он не скажет.

— Кажется, я даже знаю почему! — Сейчас мы быстро шли по галерее, нашим шагам вторило эхо. — Мы уже получили прибыль, не так ли, Шарлотта? Но это другие вещи.

— Да, Робин сказал об этом.

Сэр Беркли игнорировал мое замечание.

— Переживания, Шарлотта. Чувства — сильная штука.

И тогда я вспомнила сходство Элоизы. Конечно! Билл Напьер не был вором. Не в обычном смысле этого слова. Не в том смысле, что он украл миниатюру какого-то размера. Нет, Билл Напьер просто украл сердце молодой девушки и взял портрет, который, казалось, был так похож на нее.

— Она похожа на портрет. — Он будто подслушал мои мысли или направлял их ход. — Я хочу задать вам один вопрос. Можно, Шарлотта?

— Конечно, сэр Беркли.

— Личный. — Он остановился и положил руки на мои плечи. Его проницательные синие глаза смотрели прямо мне в лицо. — Только как вы находите, Шарлотта, нефтяного свояка Напьера?

— Я ненавижу его, — сказала я быстро.

Сэр Беркли облегченно вздохнул:

— Я не просто рад, я восхищен, что слышу это, моя дорогая. Вы, Шарлотта, мы все очень хотим, чтобы вам было хорошо, мы не хотим, чтобы вы испытывали боль.

 

Глава 9

Очень маленькая статья появилась на третьей странице «Кентского вестника» во вторник. Можно было прочитать: «Поменявшая свое местонахождение миниатюра, принадлежащая сэру Беркли Стофарду и его семье, в данный момент вернулась на свое обычное место в целости и сохранности. Несмотря на прошедшие недавно проливные дожди, количество посетителей не уменьшится и на этой неделе».

Маленькая заметка была подписана Р.Г., но курсив был мой.

Я развернула «Вестник» на столе. Я читала и перечитывала статью и задавала себе много разных вопросов. Почему значение происшедшего было так сильно преуменьшено и сводилось теперь всего лишь к перемене мест? Почему в статье ничего не было о том, как это произошло? Почему был поставлен акцент на принадлежность миниатюры семье Стофардов, а не только сэру Беркли?

Ответа не было. Все вопросы сливались в один. Неужели это было точно так, как сэр Беркли намекнул мне вчера? Что Билл Напьер действительно взял миниатюру, чтобы она напоминала ему девушку, которую он любит? Неужели это тоже имелось в виду? Билл Напьер, решительный, волевой, человек будущего, теперь рассматривался как подходящий супруг для Элоизы Стофард, испорченного потомка древнего, но угасающего рода?

Значит, правда, что он уже почти часть семьи? Так что это не было кражей? И почему наивный сэр Беркли так беспокоится обо мне? И почему он был так счастлив, когда я сказала, что ненавижу Билла? (Тогда, без сомнения, его лицо озарилось неистовой радостью.) И вот почему он, очевидно, позвонил в газету и продиктовал текст, не сообщив мне, своему личному секретарю.

Ответом на все эти вопросы было «да». Но были и другие вопросы, по-прежнему оставшиеся без ответа.

Почему Робин поместил это сообщение среди местных новостей, как свое собственное? Естественно, так как он был газетчиком, но он получил это сообщение непосредственно от сэра Беркли? И к чему приноровился Джейсон? И какой тогда секрет у Марии, если это не миниатюра? Вчера вечером она опять пришла поздно, а покинула квартиру, прежде чем я проснулась.

Я имела достаточно времени, чтобы обдумать эти вопросы. Новая история была напечатана, мои заметки были датированы, у сэра Беркли был личный гость, которого он пригласил, чтобы изучать поместье. Я водила пальцем по строчкам «Вестника». Другая заметка — половина колонки в «Последних новостях» — заинтересовала меня. В «Последних новостях» был заголовок, написанный безошибочно в стиле Робина. «Нефть хороша, когда хорошо кончается».

В заметке говорилось, что представитель нефтяной компании сообщил, что, хотя они и обнаружили большое месторождение нефти и натурального газа в окрестностях Пенфорда, вряд ли будет экономически выгодно разрабатывать его. Есть существенные изменения в мире, и существующее в нефтяной отрасли положение предполагает, что нефть должна быть объявлена объектом национальной собственности и ее месторождение должно быть законсервировано. В некоторых случаях нефть можно выкачивать, тогда должен быть построен трубопровод, замаскированный хвойными деревьями. Тогда красота деревни останется первозданной.

«Представители нефтяной компании, — говорилось в конце статьи, — ожидают решения в ближайшие несколько недель».

Я держала в руках газету в значительном недоумении. Я не могла понять, почему Робин не обсудил с нами этот последний поворот событий. Или это все сэр Беркли охранял меня? Я закрыла печатную машинку, все еще находясь в глубокой задумчивости. Я подошла к распределительному телефонному щиту, чтобы направить все входящие телефонные звонки через дворецкого, и тогда я заколебалась, рука моя дрогнула. Могу ли я позвонить в офис «Вестника» и позвать Робина? Я думала, что могу, но чувство гордости остановило меня. В последний раз я видела Робина два дня назад. Он сопровождал прекрасных мисс Крисп и их дедушку к машинам.

Так, вместо того чтобы набрать номер, я переключила линию на рабочий кабинет. Я спросила сэра Беркли, видел ли он статью в «Вестнике». Если нет, то в ней содержатся новости, которые очень понравились бы ему и привлекли бы его внимание. Скважина была законсервирована, окрестности стали опять нашими, такими родными. С неожиданным богатством, что, оказывается, лежит буквально под нашими ногами, подобно железу для пушек Тюдора и ружей Нельсона, мы обладаем материальным сырьем, необходимым во время критического положения.

И если сэр Беркли знал это, но не сказал, тогда, по крайней мере по этому поводу, он мог бы учесть мое личное мнение и поставить меня в известность.

Телефон звонил очень долго, прежде чем в кабинете кто-то ответил. Я хотела положить трубку, и тогда вдруг ответили.

Низкий знакомый голос неторопливо сказал:

— Здравствуйте. Вы желаете говорить с сэром Беркли? — Это был Билл Напьер. — Я позову его для вас. Он в другом крыле, проверяет некоторые карты.

Он говорил как любимый заботливый жених, уже интересующийся состоянием поместья, я даже присела.

— Все хорошо. Не надо беспокоить его. Ничего важного, это может подождать до завтра.

Утренние минуты тянулись долго. Уже много воды утекло как в переносном, так и в прямом смысле, прежде чем он позвонил. Я чувствовала себя несчастной и опустошенной после короткого разговора с Биллом по телефону. Я ощущала себя более отвратительно, нежели тогда, когда покидала его. И хотя я и сказала себе, что больше этот человек меня не интересует, я оплакивала воспоминания детства.

Скрытность сэра Беркли я оплакивала тоже. Мой работодатель исключил меня, по сути, обманул. Почему он едва упомянул, что Билл, мой закадычный друг, будет его гостем сегодня днем? Конечно, наш рабочий разговор сегодня утром был коротким. Сейчас я начинала думать, что мой работодатель просто отвлекся. Он провел вчера вечером довольно тяжелый званый обед, за исключением того, что лейтенант Хамфрис был практически сражен стряпней Марии. Но ни одного момента для дружеской беседы, которые часто имели место, не было.

Вывод был очевиден. Теперь сэр Беркли не мог или не хотел доверять мне. Возможно, слухи о Джейсоне и обо мне достигли его ушей. Возможно, и другие люди видели, как Джейсон покидал нашу квартиру. Возможно…

Но из-за какой-то случайности, или инцидента, или какой-то записи ситуация резко изменилась.

Билл, Элоиза и сэр Беркли теперь объединились если не против меня, то, по крайней мере, без меня. И в то же время от моего наиболее преданного союзника теперь, когда битва заканчивалась, от Робина Гиллеспи, не было слышно даже шепота. Я была немного удивлена тем, что происходит, это не причиняло боли, как боялся сэр Беркли, а опустошало и приводило в отчаянье.

Я удивлялась и тому, что не хочу возвращаться назад, в свою квартиру. Мария, кажется, собиралась находиться дома между четырьмя и восемью часами, хотя я знала, что раньше или позже я должна буду столкнуться с ней и что обязательно скажу, что я знаю о ней и Джейсоне, но каждая частичка моего тела кричала: «Не сейчас».

Я не могла выносить даже мысли об этом.

Я не хотела под давлением добиваться признания от бедной Марии. И еще, я не относилась к тем, кто умеет хорошо притворяться. Итак, я потратила массу времени, убирая шкафы и поправляя папки с бумагами и всегда готовые к работе учетные книги, стоящие в первом ряду.

Когда я не могла найти, что еще можно сделать в офисе, я его закрыла и направилась к моему маленькому «уолсли», находящемуся в гараже. Было уже около шести тридцати, и все еще шел дождь, когда я повела машину по направлению к воротам. Ряды темно-серых туч плыли по небу с запада, уносимые ветром, дождь хлестал по озеру, оставляя на воде миниатюрные белые ямки. Чайки плавали по взволнованной поверхности озера среди уток. Колебались ветви только что распустившихся буков и дубов, водяные потоки грохотали по крыше моего автомобиля.

Я повернула направо, к разлившейся реке, и только затем налево, к мосту. Я полагала, что уже минут двадцать катаюсь на машине по округе. Я услышала, как часы отбили семь, их мелодичный звон далеко разносился в пропитанном дождем воздухе, я решила, что квартира уже, наверное, пуста и что я наконец могу ехать домой.

Я повернула машину назад, к станции Лейн, миновала обдуваемый со всех сторон ветром Пенфорд-Холт и укрепленный дом бригадира Криспа, потом повернула назад, к центру деревни и к поместью. Я находилась уже на полпути к дому, как вдруг на одном из поворотов, который я довольно медленно проходила, я заметила припаркованный пурпурный «MG», стоявший за кустами, два колеса оставались на дороге, всегда готовые начать движение в любом направлении. Я сделала разворот и остановилась. Я готова была затрубить в горн от радости, когда краешком глаза, еще во время движения, заметила две головы за лобовым стеклом «MG» — две соединенные едва заметные головы — Робина и девушки. Так как я вела машину достаточно медленно, то, когда объехала их, посмотрела в зеркало заднего вида. Я не ошиблась.

Робин и мисс Крисп, которых я прекрасно шала, сидели обнявшись. Забывшие обо мне и обо всем на свете.

— Это именно то, что мне было нужно! — сказала я себе и нажала на газ, а потом довольно бесшумно отъехала, не замеченная ими.

Но это было еще не все. День открытий еще не закончился.

Я подняла руку и поправила зеркало, чтобы лучше видеть дорогу, и неожиданно нащупала что-то за его металлическим уголком — мои пальцы на что-то наткнулись.

Я ждала, пока не доехала до дома и, припарковав автомобиль на задворках, выключила мотор, и только тогда внимательно изучила длинный белый волос, который, наверное, был оставлен каким-то неизвестным пассажиром.

Но кто это был и что они делали в моем автомобиле?

Я еще долго сидела в машине, перебирая пальцами длинный палевый волос, и лихорадочно соображала.

Никого не могло быть на заднем сиденье с тех пор, как нашлась миниатюра, а попутчиков я не брала. Я, конечно, не детектив, но объяснение, которое напрашивалось само собой, было единственным. Только у одной моей знакомой были такие прекрасные платинового оттенка волосы, как на портрете, — у Элоизы.

По крайней мере, квартира была заперта. Никаких признаков присутствия Марии. Я повернула ключ и вошла внутрь. Холл был освещен, в гостиной Мария разожгла огонь, таким образом, я могла идти без страха; если бы не свет, я могла повести себя по-другому. Я направилась к своей спальне, но вдруг открылась дверь ванной комнаты и оттуда вышел Джейсон.

Он был одет в свои шикарные кавалерийского покроя твидовые штаны, его босые ноги были обуты в ботинки ручной работы. Полотенце висело на шее и спускалось на голую грудь. Его волосы были влажными. Он выглядел, безусловно, намного моложе, чем обычно.

— Забыл свою рубашку, — произнес он, как будто я с ним только что разговаривала, а я так и стояла, оторопев, около минуты. Я услышала, как часы пробили половину какого-то часа. Половина седьмого, наверное, предположила я. Надо же было так потерять чувство времени!

Это казалось явной беспечностью, и он побледнел. Он выглядел удивленным и слегка разбитым. Тогда, чтобы разрядить обстановку, он поднял голые руки над головой.

— Прямо детектив. — Он улыбнулся небрежно, как будто такое случается каждый день. Может быть, в его жизни — да. — Ты застала меня на месте преступления, или как вы это там называете…

А я все еще приходила в себя не в силах промолвить и слова. Он опустил руки и воскликнул почти грубо:

— Черт, я думал, что тебя не будет сегодня вечером, клянусь, я видел тебя с Робином, или как его там зовут…

— Нет…

Джейсон заразительно засмеялся:

— Он с какой-то другой девушкой?

— Полагаю, что так оно и есть.

— Не удивляюсь, что ты свалилась как снег на голову.

— Я, кажется, ничего не сказала, — ответила я с негодованием, а потом подумала, что это именно так.

— Правда, чистая правда. О небеса всевышние, это предначертано! Я вижу свет в твоих прекрасных карих глазах. Ничто так не ставит на место девушку, как безответная любовь, прямо как лошадь, которой управляет искусный наездник.

— Любовная интрига! С кем?

— С Гиллеспи, конечно.

— Это не любовная интрига, не безответная любовь или как там еще! — воскликнула я. Абсолютная правдивость моего ответа удивила даже меня саму. Я пыталась обсуждать это.

— Я не сержусь на того, кто в машине с Гиллеспи.

— Они так страстно целуются…

— Забыв об осторожности.

Он внимательно и довольно долго смотрел на меня.

— Я верю тебе. А сказал это, чтобы подразнить тебя. Временами ты вызываешь из глубины моей души самое плохое, Шарлотта. А временами ты позволяешь проявиться лучшему, что во мне есть.

Он направился ко мне.

Я остановилась на пороге своей комнаты. Но был какой-то встревоживший меня блеск в этих глазах, довольно развратных. Он встал напротив и положил свою чертову руку на мое плечо. А потом попытался притянуть меня к себе.

— Я хочу услышать объяснение. — Я резко стряхнула его руку и тоном, похожим на тот, с каким говорил Билл Напьер, спросила: — Что ты делаешь в нашей квартире?

— Дядюшкиной, — он поправил.

— Марии и моей.

— Это ваш собственный выбор.

— Объяснения?

— Ты получишь их, — сказал он достаточно мягко. — Но давай устроимся удобнее.

Он подтолкнул меня в гостиную.

Я колебалась, но все-таки пошла и даже присела на кончик стула, который он придвинул поближе к камину.

Джейсон сел на массивный стул от письменного стола, потер свой подбородок и задумался. Я спрашивала себя, о чем он думает.

— Ты позволишь мне пойти и одеться? Ужасно сидеть в присутствии леди полуодетым, как я сейчас, прямо шоу какое-то.

— Да, периодически это напоминает шоу, — ответила я ядовито. — Но я не разрешаю тебе исчезать из моего поля зрения. Я не верю, что ты не выпрыгнешь в окошко.

— Позор тебе, Шарлотта!

— Я хочу, — сказала я, — получить объяснения здесь и сейчас.

— Объяснить на пальцах? О’кей, дорогая, ты их получишь.

Была продолжительная пауза. Наконец Джейсон произнес:

— Это очень длинная история. Тебе она совсем не понравится, и я действительно не знаю, с чего начать.

— Начинай, — сказала я напористо, — с того, чем ты запугиваешь Марию. Может быть, шантажируешь ее?

Джейсон посмотрел на меня с удивлением, даже ошеломленно. А потом внезапно расхохотался.

— Шантажирую ее? Запугиваю ее? Но я ее люблю, — сказал он. — Я абсолютно очарован ею.

Каждое упоминание о чувствах так меняло его лицо, что впервые я увидела настоящего Джейсона Стофарда. И впервые он мне искренне понравился.

Теперь у меня была причина не только любить его, но и чувствовать себя виноватой.

Итак, Джейсон предупредил меня, что история была длинной. Он начал рассказывать. Как я и подозревала, это все началось очень давно, когда Джейсон изучал искусство в Дубровнике, Там он и встретил Марию, дочь пожилого английского скульптора и его жены, югославки. Родители Марии скончались. Мать умерла при таинственных обстоятельствах, когда Мария была еще очень маленькой. Все, что Мария знала о себе, это то, что ее семья была в немилости у правящего режима, и все имущество и все земли были изъяты у нее. У нее не было ничего, кроме большого чемодана и корзины, которые она всегда держала при себе. И все, что она помнит о своем детстве, — это страх. Страх за свою жизнь. Боязнь внезапно потерять того, кого она любит.

— Где ты ее встретил?

— В отеле. Мария там работала. Это было как солнечный удар, Шарлотта, так, будто мы знали друг друга всю свою жизнь и наконец встретились.

Я кивнула:

— Я знаю, что ты имеешь в виду.

Он положил свою руку на мои.

— Надеюсь.

— Так ты обманываешь дядю?

— Ты здесь уже давно, надеюсь, он сказал тебе?

— Он сказал мне, что ты написал ему, объяснив, что ты уже встретил ее.

Сэр Беркли также сказал мне, что Джейсон буквально коллекционирует иностранок подобно тому, как туристы собирают иностранных кукол. Но я не сказала ему об этом.

— Он и прав, и не прав. Я написал ему заранее.

— Несколько раз?

— Три или четыре. — Джейсон вздохнул. — Но не было никаких причин запретить мне любить Марию. Ведь временами думаешь о том, за кого выйти замуж или на ком жениться. И временами встречаете кого-то, похожего на того, о ком мечтали.

Я обдумывала теорию Джейсона. Огонь пылал, отбрасывая красноватые блики, и его теплый свет способствовал размышлению.

— И сэр Беркли прислал телеграмму «Возвращайся немедленно»?

— Точно.

— А ты?

Джейсон наклонил голову.

— Нет, — сказал он. — Сначала я на ней женился.

Я долго приводила в порядок свои мысли. Я слышала, как дождь грохотал по стеклу. Часы на башне отзвонили еще один час. Жаркое пламя превратило в серую золу одну сторону бревна. Джейсон встал и положил в огонь еще одно. Он направился к буфету, где мы держали шерри, налил в фужеры и поставил бутылку на место.

— Здесь, — сказал он, — остывшие тосты. Но ты все-таки съешь. Мы сделаем другие, когда Мария вернется.

— Так вы женаты уже несколько лет? Почему же ты не скажешь сэру Беркли?

— Во-первых, я нашел его слишком старым.

О да. Он немного похож на динозавра. Ты хорошо знаешь его цели. Он уже строит великие планы о замужестве Элоизы и моей женитьбе на ком-нибудь богатом и подходящем, — эти его приемы, его идеи о хорошей семье… И даже хотя я знаю, что он надеется на это, Мария — нет. Возможно, она не совсем понимает Англию. Она думает, что мы бесконечно менее демократичны, чем мы есть на самом деле. Она также боится, что однажды зазвонит звонок и кто-нибудь выведет нас отсюда, как ее мать, и мы никогда больше не увидим друг друга.

Как бы подтверждая его слова, на входной двери зазвонил колокольчик. Дважды.

— Это, должно быть, Мария, — сказал Джейсон, открывая шкаф и доставая другой фужер. — Она отдала мне свой ключ.

Мы обменялись любящими улыбками.

— Она будет рада, что я наконец рассказал тебе все. — Джейсон положил руку мне на плечо. — Она чувствовала себя очень виноватой, потому что ты не знала всего этого. — Он проводил меня к двери. — Она будет так счастлива.

Колокольчик зазвенел снова.

— Идем! — сказала я. Джейсон следовал за мной.

Рука Джейсона и моя рука вместе открывали замок и вместе нажимали на дверную ручку.

— Мы действительно собирались праздновать сейчас…

Голос Джейсона быстро спустился вниз и превратился в шепот, а затем вовсе замер.

На пороге была не сияющая счастьем Мария. В дверном проеме виднелась большая фигура Билла Напьера. Он, казалось, от гнева вырос еще больше прямо на наших глазах, увидев такое. Свет из нашего маленького холла падал бликами на напряженное, молчаливое, сердитое лицо. Я увидела его оскорбленный пристальный взгляд, метнувшийся с полуодетого Джейсона на стакан в его руке и блики огня, сверкающие на бутылке в полутемной гостиной.

— Убирайся, — сказал он Джейсону. Его голос звучал смертельно тихо, просто ужасно.

— Но, мой дорогой дружище. — Джейсон от шока заикался, как заезженный граммофон. — Я забыл свою рубашку, — сказал он, обращаясь ко мне, как будто я могла все это объяснить. — Я снял ее, когда принимал ванну.

— Убирайся! — повторил Билл, теперь его голос из смертельно тихого сделался гневным.

— Без рубашки?

— Как есть.

И тогда Джейсон заявил:

— Вы все поняли неправильно. Это вовсе не то, что вы подумали. Вы совершаете ужасную ошибку, дружище.

Но пара мускулистых рук уже схватила его. Последнее, что я увидела, это как Джейсон был спущен вниз по ступенькам, и услышала всплеск, поскольку он или ступил, или упал в лужу.

И тогда я трусливо закрыла дверь, опустила крючок и заперлась. Я прислушивалась к удаляющимся шагам, переходящим в бег.

Но я не слышала их. Билл никогда не вернется назад.

— И это все моя ошибка, — сказала Мария уже в сотый раз на следующий день. Мы были в кладовой и вместе составляли меню для следующего приема знакомств — для ленча, такого же обильного, как предыдущий. Список гостей был без границ. Там были даже репетиторы. Я узнала имена тех, кто выполнял раньше эти простые обязанности. Также были и одно или два имени, прибавленные к списку в самую последнюю минуту, — лейтенант Хамфрис и мисс Мид-Кредок были среди них.

Мария и я, мы обе устали. Мы не спали до полуночи, пили кофе, и она рассказывала мне историю своей жизни: как она встретила Джейсона, как он разговаривал с ней, как они нашли друг друга и полюбили, о своей свадьбе, об обмане, о том, что она жалеет сэра Беркли.

Теперь казалось, что я знаю Марию гораздо лучше, нежели прошлой ночью, тогда я даже представить себе этого не могла. Я чувствовала, что действительно знаю ее и что мы стали друзьями.

И все же я была не права. Она все еще была очень далека и еще больше соблюдала дистанцию, чем я могла предположить. Все-таки я полагала, что она тоже хочет узнать обо мне. Конечно, она знала, что я устала убеждать ее немедленно сообщить сэру Беркли о своей свадьбе, но она просила меня не говорить ему, пока она не захочет этого.

Она только спросила прошлой ночью, не беспокоюсь ли я о том, что оказалась в неловком положении.

— С Биллом Напьером?

— Да.

— Ты ведь не будешь счастлива, если он думает, что ты и Джейсон — любовники?

— О небеса, нет. Ни я не беспокоюсь о нем, ни он обо мне. Он интересуется другой.

— Я вижу. Но тогда почему он так разозлился на Джейсона?

— Старший брат. Он третирует меня, словно младшую сестру.

Мария прошептала, что у нее никогда не было брата, но она поняла. Все это время она все равно чувствовала себя виноватой.

— Кроме того, что-то еще, — сказала она, проверяя, сколько я насчитала гостей. — Я напишу сэру Беркли сумму расходов по этому списку.

— Ты сильно его любишь, не правда ли? Сэра Беркли?

— Я люблю его. Вот почему я не могу вредить ему. Но делаю хуже. Я обманываю его. Потому что все эти люди приезжают для Джейсона. Видишь, мисс Мид-Кредок опять пригласили. А Джейсон уже женат.

— Да, но и для Элоизы предназначен этот прием знакомств, — сказала я без осуждения.

— Она тоже заинтересована в ком-то, — прошептала Мария, проводя карандашом по составленному мною меню, задерживаясь напротив вписанных в последний момент сэром Беркли фамилий и начиная заново проверять список.

— В ком?

— Сэр Беркли не назвал меня. Он просто сказал сегодня утром, что Элоиза наконец нашла то, что искала, что он интересен и у него достаточно сильная рука, чтобы держать вожжи.

— Билл Напьер, — прошептала я.

Я не думала, что сказала это громко. Мария серьезно посмотрела на меня, но комментировать не стала.

Я спросила, как сегодня себя чувствует Джейсон, и она ответила, что он простудился. Я сочувственно вздохнула.

— К счастью, он легко отделался.

— Билл Напьер обычно просто режет людей пополам.

Мария посмотрела вопросительно.

— В самом деле? — спросила она. — Пополам? Что ты говоришь? Я могу сказать еще кое-что, не правда ли?

— Без сомнения, — я прошептала. — Пожалуйста.

— Между друзьями всегда есть темы, о которых не надо говорить, не так ли, Шарлотта? Ты не должна пытаться переубедить Джейсона и меня сказать сэру Беркли о нашем замужестве. А я, со своей стороны, не буду говорить о… нем.

Я кивнула. Но безмолвное согласие было результатом нашего изучения меню для приема знакомств. Мы работали в тишине. Не было слышно ни звука, за исключением шума на кухне и стука дождевых капель по стеклу. Я писала. После всего, что произошло за последнее время, Мария была больше чем обычно занята своими мыслями. Она скрупулезно исследовала список необходимых продуктов и в последнюю минуту что-то добавляла к записям сэра Беркли и моим предложениям, сделанным карандашом на полях. После этого мы еще около часа спорили, включать ли в меню чевапчичи, так как прежде мы их никогда не подавали гостям.

— Но сэр Беркли специально заказал их. Посмотри, это написано его рукой.

— Они должны иметь большой успех, — улыбнулась я.

— Думаю, да. — Улыбка Моны Лизы смягчила ее черты. Она опять взяла полный список гостей и снова стала его внимательно изучать. Ее улыбка сделалась шире.

Внезапно она перебрала все бумаги на столе и опять записала что-то.

— Шарлотта, я приняла решение. Ты права, это действительно важно для всех — немедленно рассказать сэру Беркли о нашем супружестве. Больше скрывать это нельзя.

Удивленная таким внезапном поворотом, я справилась с собой и прошептала, что счастлива.

— Но только час назад ты упорно отказывалась от этого. Какая сила переубедила тебя? — спросила я, когда она опять взяла список.

Вдруг она улыбнулась. Ее черные глаза остановились на полном списке гостей для званого обеда.

— Какая сила? — переспросила она.

— Кто же тогда?

— Сам сэр Беркли. Именно он переубедил меня. — Она улыбнулась, увидев мое удивленное лицо. — Ты полагаешь, что я разговариваю загадками? — сказала она, ее объяснение было еще более туманным. — Я передумала, потому что сэр Беркли заказал специально для лейтенанта Хамфриса его любимое блюдо… мои чевапчичи. И потому что рабочие буровой скоро уедут.

Я повернула к офису, по-прежнему ничего не понимая. Я могла только предполагать, что интерес сэра Беркли к меню или просьба приготовить югославское блюдо могли заставить Марию изменить свое мнение.

Но у меня не было времени анализировать странное поведение Марии, потому что другие тоже вели себя достаточно странно. На моем столе лежал большой пакет с марками Каракаса, адресованный мне и надписанный почерком моей мамы. Там находилась также большая очень красивая открытка ко дню рождения Билла Напьера, заботливо доставленная пенфордской почтой. И, наконец, письмо от мамы в авиаконверте.

«Дорогая, — писала мама. — Не думай, что твой папа и я забыли о наших чувствах и перенесли твой день рождения с сентября на апрель. Это день рождения Билла. Ты помнишь (я надеюсь), что мы никогда не забывали его день рождения за последние восемнадцать лет. И поскольку он находится там же, где и ты, мы посылаем ее тебе. (Не понимаю логики.) Таким образом, ты передашь ее лично. С приветом от нас, конечно. Скажи ему спасибо за все его письма. Они на многое проливают свет. (Моя мама очень любит точность в словах, поэтому утверждаю, что так и было написано.) Наше обычное письмо ты еще получишь на неделе. Его день рождения — седьмого. Я надеюсь, ты знаешь…»

Я не знала. Но я знала, даже не сверяясь с календарем, что седьмое завтра.

Я перечитала письмо. Моя мама не умела ничего скрывать, в отличие от сэра Беркли, и была очень неопытна в некоторых вещах. За этим проглядывала мысль о женитьбе. Увы, для усилий, которые она прилагала годами, было слишком поздно.

Я собиралась прочитать ее письмо в третий раз, чтобы посмотреть, как достойно выйти из сложившегося положения и выполнить ее просьбу, когда вошел сэр Беркли.

Он выглядел добрым. Слухи о ночных происшествиях не дошли до него. Джейсон, сказал он мне, слегка простужен, у него насморк. Сэр Беркли пришел забрать законченное Марией меню, он был счастлив, думая о планах, связанных с этим ленчем, также он был доволен общими усилиями на прошлом приеме. Сейчас он, казалось, был расположен поговорить о нем. Джейсон ожидал своих гостей. Что касается Элоизы, тоже хорошо, один из ожидаемых мужчин уже был очарован. Она выглядела более прекрасной, чем всегда.

— Ах, весна, прекрасное время года! — Сэр Беркли наклонился, чтобы почувствовать аромат бледно-желтых цветов, которые я поставила в вазу.

Его пристальный взгляд упал на мусор на моем столе. Он повернул подбородок, чтобы прочитать надпись на пакете: «Билл Напьер. Место нахождения — поместье «Пенфорд».

Его приятная улыбка приобрела какую-то особую теплоту. Его синие глаза романтически сверкнули.

— А его почту пулей доставили по нашему адресу, не так ли? — спросил меня нежно сэр Беркли. Он не назвал его нефтяником-свояком. «Билл Напьер»? Он даже его имя произнес нежно и мягко.

Вопрос причинил мне боль. Боль, которой я еще действительно не испытывала, по крайней мере раньше она не была такой острой.

Я прокляла всех матерей, отцов и дядей и поняла, что он был для меня всем.

 

Глава 10

— Это очень любезно со стороны твоей матери, — сказал Билл проницательно. Он осторожно взял пакет и открытку из моих рук, будто бы тщательно избегал соприкосновения с моими пальцами. Я не удивилась бы, если бы он продезинфицировал их. В «Пенфорде» мы поступаем так, когда у наших ботинок отрывается подошва, или ботинок «просит каши», или у домашней птицы заводятся паразиты. Вместо этого он смотрел на них совсем отвлеченно и только после этого бережно положил на дубовый стол в комнате представителя Кентиш-Мейд.

Было уже два часа воскресного дня. Седьмое апреля. Сквозь зарешеченное окно я могла видеть, как машина первого посетителя въезжает в ворота усадьбы. Клены и дубы, что стройными рядами выстроились до самого входа, уже покрылись листвой. Да, весна действительно пришла, можно было отметить это с долей иронии. Подобно попытке моей матери просватать меня, пришла слишком поздно.

— Твоя мама просто прекрасный человек.

Он взглянул на меня так, будто бы вдруг спросил себя, куда, как говорят генетики, делись рецессивные гены, куда могла испариться наследственная доброта.

— Она очень любит тебя, — сказала я честно.

— А я — ее.

Это было немного больше того, что он мог бы сказать по этому поводу. Тема была опасной. Поэтому наступила довольно длительная пауза, но Билл не сделал попытки прервать ее. Возможно, он просто ждал, что это сделаю я. И еще мне вдруг показалось, что он ждет, когда я скажу что-нибудь.

Так мы и стояли. Довольно многозначительно он выдвинул стул и бесцеремонно пригласил:

— Садись, что же ты стоишь, Шарлотта?

Я присела на край кожаного сиденья.

— Во-первых, Шарлотта, ты кое-что забыла, не так ли?

— С днем рождения.

Он склонил голову, и тень улыбки пробежала по его губам.

— Спасибо.

Улыбка замерла и пропала. Выражение его лица стало более холодным и суровым, чем когда-либо.

— Но это не то, что я имел в виду.

Я думала. Я все еще не понимала, что ему надо. Но я знала его слишком хорошо, чтобы понимать достаточно, и не пошла у него на поводу, что бы то ни было.

Я помотала опущенной головой.

— Тогда позволь мне освежить твою память.

Билл изучал древнюю дубовую резную доску камина. Но огонь не горел. Между каминными собачками стояла круглая медная ваза со светло-желтыми цветами. Я вспомнила, как еще вчера сэр Беркли понюхал эти цветы у меня на столе, когда заметил, что Билл ведет себя с Элоизой слишком нагло. Аромат цветов стал удушающим. Выражение моих губ было, очевидно, упрямым, но я действительно не могла унять дрожь.

— Давай дальше, — сказала я, небрежно усаживаясь на стуле.

Глаза Билла сузились.

— Тогда почему ты сюда пришла, Шарлотта? — сказал он серьезно. — Я просил тебя не приходить сюда до тех пор, пока ты не сможешь дать мне объяснения.

— О Джейсоне?

— О Джейсоне, покидающем твою квартиру в столь ранний утренний час, если быть точным. — Стояла длинная пауза. — Возможно, — Билл продолжал, — ты можешь дать их сейчас.

— Я не могу.

Но, хотя я и знала, что не виновата ни в чем, я не могла встретиться с ним взглядом, непонятно почему. Возможно, из-за смешанного с беспокойством гнева? Но главным образом, несмотря на то что он был в гневе и у него был диктаторский и своевольный характер, я чувствовала, что могла бы находить эти качества просто прекрасными, любить и заботиться о ком-нибудь, подобном ему. Я молчала и теребила пластмассовую ручку своей сумочки. Я слышала шум машин, поворачивающих к воротам поместья. Я слышала звон ударов из кузницы, гул трактора, крик ягнят.

— Начни, — продолжал Билл Напьер, — с позорного ночного происшествия. — Глаза Билла капризно глядели на пакет моей матери. Почему, я подумала горько, он имеет право врываться в мои чувства, будто он мой старший брат, да еще так строго?

— Джейсон простудился, — сказала я с улыбкой.

Он опять гневно нахмурился:

— Серьезно, я надеюсь?

— Билл!

— Я сожалею только, что у него не началась пневмония и что он не сломал себе шею.

Я была буквально шокирована, Билл исходил злостью, как школьник.

— Но почему? — спросила я, вставая. — Что, действительно, с тобой происходит?

Он положил руки мне на плечи и раздраженно встряхнул меня:

— О Боже, Шарлотта, ты должна была догадаться. Я полагал, что ты все знаешь.

Я ничего не сказала. Я предполагала совсем другое по этому поводу. И ошибалась.

— Твоя мама знает.

— Я надеюсь, она знает, — сказала я горько. — Также знает и сэр Беркли.

— Он замечательный, проницательный пожилой человек. Это дает мне, Шарлотта, я надеюсь, некоторые права.

— Ни за что, — сказала я резко. — Есть же предел этой братской опеке!

— Братской! — Он выкрикнул это слово, как будто бросил в меня горячую головню. — Братской. Вижу. Ты это сама сказала.

— Да, я назвала это так. Потому что как еще, черт возьми, это назвать?

Билл Напьер ничего не сказал. Этот простой аргумент, кажется, хорошо подействовал, и он действительно замолчал. Его лицо было так близко к моему, что я могла дать пощечину.

— Ты высказала свою позицию очень ясно, Шарлотта, — сказал он небрежно минуту спустя.

— Не свою, а твою.

— И мою.

Я так хотела повторить, что это была его позиция, и только его, но не могла даже дышать, а сила воли покинула меня. Я только рассматривала, как он держит голову, как луч света падает на его высокие скулы, а также допустила фривольную мысль, что его уши прижаты к голове, а волосы на шее растут низко. Правда была неизбежна. Я любила его с тех пор, как повзрослела и встретила его вновь. А может быть, дюжину лет назад…

С каким-то холодным достоинством он сказал:

— Если у нас больше не будет возможности поговорить, я скажу то, что всегда хотел сказать тебе. Я очень сильно влюблен. Но очень безнадежно. — Он улыбнулся мне холодно и примирительно.

— Я знаю, — сказала я с усилием. — Я не слепая.

— Может быть, ты должна полюбить, чтобы ослепнуть? — сказал он мягко.

Я не ответила.

В тишине было слышно ржание лошади. Я слышала топот ног, обутых в недавно подбитые ботинки. Другие люди были заняты повседневными делами. Они, должно быть, были на другой планете.

— Ты любишь, Шарлотта?

Он спросил меня так нежно, что я даже испугалась, что могу опозориться и зареветь. Он сильно обнял меня за плечи, так что моя голова оказалась на его груди. Этот жест был утешающим и нежным, не больше.

Я кивнула:

— Ты не хочешь спросить меня, кто он?

— Я не могу. — Несмотря на это, он не мог больше себя контролировать и горько сжал губы. Еще горше он сказал: — Хорошо, в таком случае я знаю, что делать.

— Что? — спросила я с удивлением.

— Я встречусь с господином Джейсоном. И сэром Беркли. Будет назначен день свадьбы. Ведь твои чувства ко мне братские. — Он стряхнул мою руку.

— Стоп, — сказала я. — Все хорошо. Он, я имею в виду, это не он. Я имею в виду, мы не можем сказать сэру Беркли. И ты не должен. Ты знаешь, свадьба уже состоялась.

Я не знала, как все это закончится. Только подумала, что Билл посмотрел на меня так, будто увидел привидение. Может быть, так казалось из-за пламени или все так и было. Но внезапно появился Ленни со станции, его голова просунулась в дверь и крикнула:

— Все к насосам! Горит буровая!

И тут внезапно зазвонил телефон и завыла сирена.

Пенфорд-Холт менялся слишком быстро. Мой разум все еще находился в секретариате представителя Кентиш-Мейд, обдумывая сцену, ухудшившую до предела отношения между Биллом Напьером и мной, пока в деревне начиналась суматоха. Оранжевые языки пламени на самом верху вышки казались похожими на маяк, предупреждающий армаду о близости берега.

Все бросили свои занятия незаконченными — как в Помпее. Отряд добровольцев-пожарников собирался на пожарной станции. И все, что они умели делать прекрасно, — так это тушить пожары в сельской местности и в лесу. Все операции выполнялись в полной тишине. Бармен, наливая пиво для удивленного городского посетителя поместья «Кентиш-Мейд», поставил наполовину наполненный стакан на стойку, поднял ее откидную часть и растворился на широкой улице. Кузнец бросил работу, — он наполовину подковал копыто пони и без каких-либо объяснений (в таком случае они никому не требовались) бросил узду владельцу и понесся к двери пожарной станции.

Одновременно все буквально наводнилось мотоциклами приехавших с верхних участков людей все еще с комьями грязи на ботинках. Кассир поместья покинул свою кабинку, и шаг за шагом с дворецким в утреннем приличном костюме они вприпрыжку побежали к пожарной станции.

Секундой позже это уже были крепкие мужчины, в шикарной униформе, полированных шлемах, о которых они так любовно заботились, быстро двигавшиеся к пожарной машине. Сирена завыла, голубые огоньки замигали. Я слышала, как шины скрежещут на проклятой дороге, как быстро они поворачивают к вышке.

И тогда, как будто этого было недостаточно, как будто глубоко в сознании людей из деревни засело сознание вины к буровой и людям, работающим там, в этом направлении последовал целый конвой машин с несколькими специальными орудиями для борьбы с горящей нефтью. Деревянные колотушки для лесных пожаров, металлические колпаки, закрывающие волосы от огня, огнетушители и мешки с песком.

Я успела разглядеть машину бригадира Криспа со старой водяной пушкой, расположенной на крыше, и во главе всего этого пурпурный «MG» Робина.

И я пошла тоже, даже не знаю почему. Я не могла даже думать о том, чтобы остаться в деревне, я надеялась помочь тушить огонь. Я предполагала, что смогу, а Билл командовал с маленькой машины Ленни и уже быстро уезжал. И несмотря на все, я хотела тоже быть там.

Когда я проехала половину пути, санитарная машина промчалась мимо меня, ревя сиреной, и воображение мое разыгралось. Я увидела Билла, охваченного лепестками пламени, видела, как Билл вошел в машинное отделение. Билл. И вдруг я поняла, что все эти дни я видела Билла.

Я сжала зубы и вела машину дальше. Я опустила окно и почувствовала запах горящей нефти. Темный шлейф сажи оседал на только что распустившихся листьях буков. Я вдавила педаль газа, уткнувшись в бампер впереди идущей машины. Все ехали очень медленно. Где-то впереди была пробка, мое воображение рисовало разные картины. «Скорая помощь» не возвращалась. Возможно, у них даже находится Билл.

Я повернула в последний раз и поехала к входу с остальными машинами. Неожиданное зрелище предстало передо мной. Пожарные машины были припаркованы снаружи, у входа на территорию буровой установки, повернутые капотами в сторону деревни. Все были все еще на месте. Брандспойт казался не раскрученным. На их безупречных ботинках совсем не было грязи. Только общее выражение их лиц поменялось с яростного на безразличное. «Скорая помощь» разворачивалась и собиралась отправиться в обратный путь. Световые маячки «скорой помощи» не горели, все машины сельских жителей с их разносортным оборудованием для тушения пожара были припаркованы вокруг. Но я заметила все это как бы вторым сознанием.

Почти в тот же момент я заметила с огромным облегчением знакомый силуэт — это была высокая фигура Билла Напьера, он был жив и отдавал распоряжения. На нем была стальная каска, и он держал мегафон у своих губ. Он обращался ко всем.

— Еще раз обращаюсь ко всем и к каждому, здесь нет пожара. Повторяю, нет пожара. Это всего лишь процесс сжигания отходов, все под контролем. Происходящее было представлено как пожар. Я должен разъяснить это. Мы полностью исследовали все, и там действительно нет другого источника огня. Мы очень благодарны, однако, за вашу помощь, и спасибо вашей превосходной пожарной бригаде. Я уже сказал им, что они прибыли в рекордное время.

С чувством облегчения я села в машину и смотрела на него открыто. Не было сомнений, что он очаровал не только птиц на деревьях, но и Элоизу. А также и всех жителей Пенфорда. Он теперь всех приручил.

— А сейчас, перед тем как вы все рассядетесь по машинам, пожалуйста, продвигайтесь назад ко входу той же дорогой, которой приехали сюда, — это все, что я хотел сказать. Мы вскоре покинем Пенфорд-Холт. И вы не увидите нас здесь долгое время. Итак, я хотел бы отпраздновать это происшествие в «Кентиш-Мейд» сегодня вечером, я буду счастлив угостить пивом каждого, кто так заботился о нас.

Он закончил свою речь скромно, но с непокорной улыбкой. Он не сообщил, что может состояться праздник. Наверное, так и будет. Перед тем как нефтяная компания уедет отсюда, это конечно же будет объявлено. Это самое наилучшее для деревни, потому что сегодняшнее происшествие объединило всех.

У меня появилась возможность повернуть голову ко входу, я изучала Билла с довольно близкого расстояния. Сейчас его дружелюбная улыбка, предназначенная сельским жителям, исчезла, а лицо опять стало хмурым. Вокруг его губ была бледность. Он посмотрел на меня и мою машину с неодобрением. Он хотел было опять открыть рот, чтобы продолжить, когда кто-то крикнул из одной машины, находящейся позади. Я посмотрела в зеркало заднего вида и увидела белую открытую машину Джейсона и самого Джейсона, пытающегося выпрыгнуть наружу поверх дверцы, не пытаясь даже открыть ее. На нем был яркий шелковый шарф, завязанный высоко на шее, и кремовый свитер. Он направлялся ко мне.

— Ты здесь, Шарлотта. — Он остановился только для того, чтобы посмотреть с негодованием на Билла. — Большие новости! Не могу дождаться, чтобы сообщить тебе их.

— Ты можешь, по крайней мере, дождаться, пока вернешься обратно домой.

Билл сделал шаг вперед и властно подозвал меня:

— Твой поворот, Шарлотта. Назад. Давай, справа заперли. Дай газу. Сейчас можешь ехать.

Так, если он не хотел избавиться от меня, он давал возможность маленькому «уолсли» пропихнуться к выходу.

Джейсон так и стоял слева.

На этот раз Билл не давал ему дороги. Джейсон сложил руки рупором и крикнул.

Его слова врывались в мое открытое окно, я не могла дождаться, когда кавалькада вернется в Пенфорд.

— Мы рассказали дяде — Мария и я! — Он выглядел словно ягненок.

В то время как я ускорила свое движение по свободной дороге в направлении Пенфорда, он все еще отчаянно жестикулировал. Маленький прямоугольник зеркала водителя как бы зафиксировал портрет, подумала я тогда, действительно счастливого мужчины. К тому времени, когда я повернула и выехала из поля зрения, его счастье выливалось даже на Билла Напьера. Позже я видела их, как двух женихов, держащих друг друга за руки. Картинка стерлась. Начинался дождь.

 

Глава 11

— Сейчас нефтяной свояк, Шарлотта, — сказал мне сэр Беркли два дня назад, когда он и я пристально смотрели вниз на прибывающую во рву воду, — предупредил меня, что это уже опасный уровень. Приходил специально, чтобы сказать мне об этом.

Я не ответила. Подобно большинству мужчин сэр Беркли не любил бездоказательных утверждений. Однако я была удивлена, что Билл Напьер сделался «нефтяным свояком», как если бы не было сообщения о свидании Билла и Элоизы. Либо сэр Беркли скрывал свои карты, или он находился под губительным влиянием плохой погоды.

Закрытие ворот мало помогло еще вчера вечером. Редкие цветы в Итальянском саду погибли, лодки на озере дрейфовали по течению, унесенные сильным ночным ветром, а затем были выброшены на остров безжалостным ураганом. Теперь, как было известно, Пенфордский комитет по наводнениям объявил боевую тревогу. Все фермеры были оповещены о том, что надо перемещать овец и рогатый скот на более высокие земли, жители с лежащих в низине территорий клали мешки с песком под свои двери, а сотрудники усадьбы переместили экспонаты и выставки на верхний этаж.

Конечно, живущие, как мы, в пойме реки Пенн были незнакомы с красным сигналом, или наводнениями такого рода. Много лет назад, двадцать, а может быть, тридцать, весенние потоки далеко, на двадцать миль, захватывая округу, впадали в море, а река заливала долину.

— Парень именно это имел в виду, — бормотал сэр Беркли, — мы не отводили реку в сделанный нами ров.

Он пристально смотрел вниз с гордостью и радостью, ров был ему так же дорог, как Элоиза. И это Биллу Напьеру, очевидно, не нравилось настолько же, насколько нравилась Элоиза.

Повысив голос, чтобы перекрыть шум ветра и усилившегося ливня, я сказала:

— Я полагаю, вы любите его, сэр Беркли.

— Конечно, я люблю его, Шарлотта, я не одобрил бы все это иначе, глупая девочка!

Я действительно ничего не спрашивала, да и не было в этом необходимости.

Мы прошли под спускной решеткой и пересекли внутренний двор. Только раздражает то, что он всегда прав.

Наши каблуки простучали по черным блестящим камням, и огромная дверь распахнулась. Дворецкий взял наши влажные плащи.

Потом они поменялись ролями. В этот вечер сэр Беркли отстранил от работы дворецкого. Так как наш дворецкий служил младшим офицером во флоте, а теперь был начальником Комитета по наводнениям в поместье.

В этот день на нем были матерчатая непромокаемая шляпа и кожаный пояс, в руке он держал водонепроницаемый фонарь. Сэр Беркли обсуждал, какие принять меры при красном сигнале о высоком уровне воды. Возможно, заложить песком ров. Дворецкий уже составил список людей, работающих в поместье. Была объявлена общая тревога, в большом холле разрывался от звонков телефон.

— Одна женщина отсутствует, как вы знаете, шеф, — сказал сэр Беркли, — Элоиза.

— Она останется там на ночь?

— Да. Не вернется до самого утра. — Сэр Беркли снисходительно улыбнулся. — Ужин на всю ночь, с его людьми. Он вернет ее только завтра.

Я кивнула.

— Казалось, что все под контролем. Егери перенесли цыплят фазанов. Собак заперли. Жених забрал молодых лошадей на высокие луговые пастбища. И Элоиза, должно быть, знает, что Неро не утонет.

Дворецкий и я в сомнении обменялись взглядами, и тогда, одновременно вспомнив о нашей лояльности, посмотрели на это по-другому. С другой стороны, я заверяла себя, что если и была одна вещь, относительно которой Элоиза могла бы добросовестно позаботиться, так это Неро.

Я следовала за своим работодателем в большой холл, где Мария и Джейсон, все еще улыбаясь, обсуждали шторм снаружи, они аккуратно заворачивали некоторые бутылки пятнадцатого столетия и укладывали их в корзины.

Я подумала о корзинах с аккуратными наклейками, которые она привезла сюда, и вспомнила пожелание, чтобы все любовные истории закончились хорошо.

Было уже около пяти тридцати, когда последний предмет, бронзовый херувим, был упакован, отмечен в моем списке и перенесен наверх. Дворецкий вернулся с чаем, уже налитым в чашки, — самое подходящее в этот критический момент, — и с новым сообщением.

Поместье начали обкладывать мешками с песком. Позвонили из Комитета по наводнениям и сообщили, что за последние три часа вода поднялась на два фута. На улице был штормовой ветер, девять баллов, и продолжался такой же сильный проливной дождь. Таким образом, река еще держалась в своих берегах, но уже велись разговоры, что надо открыть шлюз, используемый при наводнении, на пять миль дальше по реке, потому что там уже была опасная ситуация. Мы хорошо подготовились и могли вступить в бой с силами природы во всеоружии.

Добровольцы искали каждого, кто не отвечал на телефонные звонки. Все возможные меры были приняты. Все, что мы сейчас могли делать, это сидеть в напряжении и ждать.

— Элоиза, — заметил нежно сэр Беркли, когда дворецкий вышел, — хорошо, что сегодня ее здесь нет.

— У Элоизы, — сказал тихо Джейсон, потягивая чай, — сильный инстинкт самосохранения.

— Ах нет, дорогой мальчик, ты совсем не прав. Элоиза нуждается в защите. Она ей просто необходима, Джейсон.

— Вы одурачили меня, сэр.

— Я думаю, да, — вставила Мария с добротой и тактом, как хорошая домохозяйка, — она нуждается в большой любви.

— А кто нет? — Джейсон накрыл ее руку своей и пристально посмотрел в ее глаза.

— Действительно, кто? — заметил сэр Беркли.

В мерцающем свете серого дня, с грохотом дождя и струящимися по великолепным окнам потоками воды, он выглядел старым и печальным. Я хотела сжать его старческую руку с выпуклыми голубоватыми венами. Когда его племянник женится, дочь выйдет замуж, не будет больше вечеров знакомств, и он станет действительно одиноким.

— Да, — сказал он, как будто угадал мои мысли, — я начинаю терять свою молодую семью. — Он посмотрел прямо на меня и внезапно добавил: — Включая вас, Шарлотта. — Он повторил: — Вас я тоже теряю.

Мне понадобилось много времени, чтобы обдумать это.

Сэр Беркли, следуя моим мыслям, продолжал:

— Таким образом, я останусь без работы. Джейсон, без сомнения, сейчас будет правой рукой. Может быть, Мария возьмет еще и мою работу?

— Ты действительно думаешь, что Элоиза сейчас с ним, дядя?

— Я действительно думаю, что это самый ужасный путь проявления чувств. В мое время джентльмены вели себя по-другому и не задали бы такого вопроса. А джентльмен, мой дорогой Джейсон, всегда принимает леди, когда ее ищут. И леди понимает, что ее ищут.

— Даже Элоиза?

— Особенно Элоиза! Она выше всех женщин… за исключением, конечно, дорогой Марии и Шарлотты, присутствующих здесь.

Мы молчали — Джейсон от недоверия, я — от затруднения. Я посмотрела на Марию, но она только кивала и улыбалась, как Мона Лиза.

Наконец, потому что все ожидали, кажется, какого-то замечания от меня, я сказала:

— Билл Напьер будет очень хорошим мужем.

— Конечно, будет, глупая девочка, — сказал сэр Беркли отечески. — Немного властный. Но, к сожалению, здесь больше никого нет.

Я подумала про себя: только одна больше нравится ему, но ее здесь нет.

— А сейчас, когда эта тема была поднята, я хочу сказать вам троим о Билле и Элоизе.

Он переводил с одного на другого свой внимательный взгляд. А потом снял пенсне и прищурил глаза.

— Только пусть это будет известно нам четверым и этим четырем стенам, хорошо?

Мы кивнули. Ну вот, объявление о помолвке. Потом будет сообщение в «Таймс» и «Телеграфе», и в «Сельской жизни» тоже, возможно. Прелюдия к обручению и летней свадьбе, венчанию в замечательном месте, в старинной церкви, которую только что отреставрировали.

— Напьер, — начал с Беркли, не обращая внимания ни на кого из нас, — повел себя очень прилично с этой миниатюрой, и он открыл мне глаза на многое, я должен сказать. — Он улыбаясь опустил пенсне и держал его в своих длинных пальцах. — И не только на опасность затопления рва.

Что-то далекое всплыло в моем сознании, и что-то начинало выстраиваться по местам. Довольно предвзятое отношение начало очень сильно меняться. Но я не позволила чувствам отвлечь мое внимание, я была слишком занята, уставившись на моего работодателя с удивлением. Я была удивлена, потому что думала, что Билл вел себя исключительно плохо в истории с миниатюрой.

— Я должен сказать, я всегда подозревал мою маленькую, невинную, голубоглазую, непослушную кузину, — прошептал Джейсон.

Мария положила свой нежный палец на его губы.

— Элоиза! — воскликнула я. — Он покрывал…

И тогда, почувствовав взгляд Марии, я тоже замолчала.

— Напьер объяснил, что Элоиза не крала и даже не брала эту миниатюру в обычном смысле этого слова.

— Действительно нет, — сказал Джейсон сухо.

— После всего этого, этого ее всего или вашего, в конечном счете, мой дорогой мальчик. Нет, она взяла миниатюру как крик своего сердца, чтобы любоваться любимым лицом.

Джейсон поднял скептически одну бровь, но продолжал хранить молчание.

— Я был много лет слишком слабым и снисходительным отцом. Я задушил ее своей любовью, дал ей право своевольничать. Я отпустил вожжи.

Но нет, я вспоминала происшедшее недавно, — руку Элоизы, останавливающую Неро. Если бы он мог говорить, то наверняка сказал бы об Элоизе одно или несколько слов. Он на своей собственной шее испытал ее характер. И именно он, со своим естественным порывом, начал все это в тот день на пастбище. Он свел их тогда вместе.

— С другой стороны, — сказал Джейсон с некоторым сомнением, — он бы не допустил подобной ошибки.

Но я не слушала больше. Это маленькое воспоминание, всплывшее из глубины моего сознания, положило начало серьезным сомнениям. Я открыла рот, чтобы спросить: «За кого Элоиза собирается замуж?» — но никогда в жизни я не смогла бы произнести это вслух. Очевидно, два не связанных между собой события произошли одновременно.

Телефон резко зазвонил, предупреждая о повышении уровня воды. И почти, как гром, с затопленных лугов донеслось жалобное и нервозное ржание Неро.

Телефонный звонок был предупреждением, что шлюз в пяти милях выше по течению открыли и что в Пенфорде в ближайшие полчаса ожидается более высокий уровень воды. Но не это сообщение из Комитета по наводнениям заставило меня схватить несколько кусочков сахара с подноса, взять свой плащ и ботинки и незаметно выскочить наружу из главных дверей, в то время как оставшиеся занимались укладкой мешков с песком. Это было ржание Неро, услышанное и отмеченное моим сознанием. Оно слышалось ежедневно, но этим вечером с каким-то чуждым тембром и с другой стороны.

Внезапно в мою голову пришла мысль, что Элоиза просто оставила его в низине, на уже затопленном пастбище около реки, потому что спешила встретиться с Биллом.

Я осторожно закрыла за собой большую дверь. Дождь лил порывами, с усилившимся ветром, хлестал по лицу. Замощенный задний двор был черным, и по нему бежала вода. Слышался зловещий плеск водяных валов под тяжелым дубовым разводным мостом.

Целые озера воды блестели на лужайках, подобно дозорным постам какой-то армии, замершей в ожидании объединения перед наступлением. Я закуталась в плащ и сломя голову побежала вниз, через сломанные и промокшие первоцветы в Итальянском саду, мимо львов и дофинов, удушенных водой, херувимов, уже плавающих в своих зубчатых раковинах, римских статуй, застывших в нескончаемом омовении. Я перепрыгивала лужи, как могла, пересекла разбитую колесами экипажа красную экскурсионную дорогу и направилась к водяному пастбищу. В эти ранние сумерки вокруг не было ни души. Жители Пенфорда привыкли к наводнениям. Сотни лет непостоянная река устанавливала свои традиции. Лучшее, что можно сделать в это время, — запастись провизией и ждать, а если понадобится, прийти на помощь.

Я бросала взгляды на ревущую реку. Серые вспенившиеся волны переполнили реку, как какой-то водянистый урожай, они двигались так быстро, как будто, казалось, это бил водяной поток. Что должно было случиться, в результате чего верхние ворота при наводнении были открыты? Была ли это та волна, что только что выплеснулась, чтобы соединиться с залитым лугом?

Неро услышал меня и заржал опять. Он несся ко мне, уши его стояли торчком, он перепрыгивал через лужи. Он остановился в нескольких ярдах от меня. Он был уже забрызган грязью до самого загривка. Его глаза глядели по сторонам в предчувствии чего-то. Но только Элоиза могла взять его за уздечку.

Я вытащила руку с сахарными кусочками из кармана. Неро очень любил свою хозяйку, это было известно, но он и я уже понимали, что в этот вечер, возможно, он ощутил дуновение опасности, — предполагают, что лошади способны предчувствовать. Я поймала его уздечку, продела через нее ремень моего плаща, и мы тронулись домой.

Мы передвигались быстро. Неро шел, как будто был на семнадцати ногах, и мы старалась поддерживать такой темп. Был мягкий подъем. Вдоль красной дороги, мимо зловеще наполненного озера с несчастным флотом из лодок, наполовину выброшенным на остров. И черт возьми, я вспомнила тот день с Робином, и тот несчастный вертолет, пролетающий мимо, и Джейсона с Марией в павильоне.

Впереди буровая злорадствовала на своей высоте, окруженная защитным гребнем горного хребта. Отсюда я могла даже увидеть мускулистую фигуру на правой стороне верхней площадки башни. Хорошо, скоро все закончится. И нефтяник уедет. С виду, но только с виду, Пенфорд вернется к своей обычной жизни.

На половине пути на красную дорогу была большая лужа, растекшаяся по всей ее ширине. Неро заволновался.

— Давай! — Я натянула уздечку, и мы с плеском пошли через лужу.

После того, что было, это уже не представляло труда. Просека через лес вела к высоким пастбищам. К счастью, я открыла ворота и завела Неро туда, ворота захлопнулись. Я посмотрела на часы. Вся эта операция заняла двенадцать минут. Потребуется еще минут десять до большого потока.

Я скользила на какой-то скорости вниз к лесу. Ветви царапали мое лицо и рвали мои волосы, я подумала, по чистой случайности, об Элоизе. Элоизин волос зацепился за зеркало моей машины, когда она убирала миниатюру с переднего сиденья. Я спрашивала себя, как Билл выяснил, что она взяла ее, и почему он велел ей положить ее в мою машину. Но поступки влюбленных изумляли людей в любые времена. Я сконцентрировалась на управлении своими ногами, я пыталась быстро идти по скользким корням и по промокшим прошлогодним листьям.

С неизмеримым облегчением я вздохнула, когда увидела, что вернулась на экскурсионную дорогу. Но я не замедлила шаг. Я попыталась взглянуть на часы, минуты ускользали, и дождь хлестал по покрытому рябью озеру. Утешительные четыре минуты оставались до большого потока. Я отыскала конец озера и пошла по направлению к павильону. Ливень стоял стеной. Я ступала с большой осторожностью. Пробиралась между сложенными столами и стульями. Я приготовилась спуститься вниз на пятнадцать ступенек к Итальянскому саду.

Но сада не было.

Другое озеро? Река? Ров? Я не знала что. Я едва могла верить своим глазам, не говоря уже о сознании. Огромная масса воды, мерцающая в последних дневных лучах, с беловатыми чашечками от дождевых капель, растянулась сейчас на протяжении едва заметной стены поместья.

Головы нескольких статуй все еще оставались над водой, похожие на тонущих людей. Я прикинула, какова высота пьедесталов, на которых стоят статуи, высота самих статуй, поняла глубину воды и задрожала. Только крестообразная двенадцатифутовая павлинья вышка еще виднелась на поверхности. Хуже всего было то, что вода все еще довольно быстро прибывала. Сильный поток охватил восьмую ступеньку снизу, а потом, прямо на моих глазах, водой полностью покрылась девятая. Все это окружало павильон, а при соединении с неизвестными глубинами озера превращало павильон в маленький остров.

Я снова посмотрела на часы. Две минуты до большого потока. В последние тридцать секунд я запаниковала. Одна перед лицом надвигающихся сумерек с бушующей водой, которая вот-вот покроет и меня, — это была убийственная мысль. Неопределенные идеи относительно перевернутых столов ворвались в мое сознание. Есть лодки, я могу добраться и взять одну и таким образом поплыть к плотине вниз по реке.

Тогда паника прошла сама собой. Но разум мой оставался заторможенным, а руки были неуклюжими. Я залезла на один из столов и положила сверху стул. Но как я сказала, я была неуклюжей, и в первый раз все это свалилось вниз. Во второй раз конструкция удержалась, она слегка покачивалась, но я смогла взобраться на прямоугольник дорической колонны и встала на колени, чтобы залезть на плоскую крышу павильона. По крайней мере, на некоторое время я в безопасности. Я смотрела с этой плоской каменной крыши на прибывающую воду. Я чувствовала себя ужасно одинокой. Единственным признаком жизни была вышка на буровой, мигающая красными, зелеными, голубыми и белыми огоньками. Не каждая утка смогла удержаться в бурлящем потоке воды. Промокшее тельце мертвого кролика проплыло мимо. Неизбежная сирена наводнения завыла с крыши Кентиш-Мейд.

 

Глава 12

Когда вода поднялась, это было подобно беззвучному взрыву, как если бы мир выдохнул огромную массу воздуха. Вода все прибывала, прибывала и прибывала с шумом. Я услышала, как металлические столы и стулья сталкивались в воде, глухой стук бревен и обломков. Я чувствовала огромную силу, брошенную против игрушечных дорических колонн. Я видела с крыши, что происходит вокруг на расстоянии вытянутой руки. Я помню, как смотрела на вышку. Я помню, что мое сознание никогда еще не было таким ясным. Я помнила, что, несмотря на все происходящее, я люблю Билла.

Я поставила на карту свою жизнь. Что-то магическое было между нами.

Итак, я смотрела вокруг, крыша павильона поплыла к вышке, или огни на башне начали перемещаться, или испуг и холод, или проклятие привели к головокружению. Свет начал отделяться от нее. Я задрожала и положила одну руку на глаза, чтобы защитить их от дождя, а другой схватилась за парапет, чтобы удержаться. Вода накрыла мою руку. Я задрожала от ужаса. Ночь, казалось, окутывала меня.

Но вдруг луч света вырос. Какое-то тело вдруг материализовалось за ним. Это был опускающийся вертолет. Он проплывал над верхушками деревьев, над озером так медленно, что оставлял дорожку на воде.

Он парил. Меня шатало, мои волосы трепетали подобно флагу в воздушном потоке. Вертолет пролетел надо мной, над Итальянским садом и вернулся опять.

Наконец он повис надо мной. Медленно, как если бы это приближение могло повредить мне, начала спускаться веревка с подъемником. Она приземлилась, если так это можно назвать, с другой стороны крыши, в нескольких футах в стороне. Это было похоже на чье-то плечо. Неуклюже я влезла в это. Тогда, вспоминаю, обращаясь к окну наверху, я сделала пару жестов и подергала веревку. После этого была пауза. А потом скулящий шум, и я оказалась в воздухе над бурлящей водой. А через некоторое время я увидела, как верхушка павильона постепенно исчезает под нахлынувшей водой. Когда только крыша павильона осталась над водой, я была вынута сильными руками чужестранца из этого предмета. Лицо чужестранца с уставившимися на меня в ужасе изумленными глазами было передо мной.

Кошмар закончился, но начался сон.

В этом сне чужестранец заговорил. Голосом Билла Напьера и, конечно, в его манере.

— Черт возьми, и что ты делала здесь, Чарли, девочка? Я испугался за твою жизнь!

Я не отвечала. Я хотела, чтобы сон продолжался. Я сидела на маленьком сиденье высоко над свои миром. Мир погрузился в серую бездну и растворился, как во сне.

— Почему ты не с Элоизой? — спросила я у сна. — Я полагала, ты поехал навестить твою тетушку в Хокхорсте.

И тогда Билл Напьер из сна протянул руку, чтобы пощупать мой пульс, и потрогал мой лоб. Его лицо приблизилось ко мне, очень большое, очень обеспокоенное, очень дорогое.

— Вот, — сказал он через секунду, — сделай глоток.

Он приложил открытую флягу к моим губам. Бренди. Я отклонила ее. Это, может быть, во сне…

— Если ты не с Элоизой, — сказала я медленно, — кто тогда с Элоизой?

— Поверь мне. Я не жених Элоизы. Ах да, я знаю. — Он все еще бросал стремительные, взволнованные и изучающие взгляды в моем направлении, между быстрыми взглядами на панель, расположенную значительно ниже. — Это армейский парень, лейтенант Хамфрис.

— Чевапчичи! — воскликнула я. Глаза Билла сделались обеспокоенными. — Она собирается выходить замуж за него?

— Не знаю. Возможно. Смотри, Чарли, девочка, что с тобой происходит?

— А тогда на ком ты собирался жениться?

Здесь сон оказался немного неправильным.

— Ни на ком, — сказал он зло.

— Почему? — снова спросил сон.

— Потому что девушка, которую я люблю, думает обо мне, как о брате.

И тогда сон закончился, совершенно внезапно. Мы приземлились. Только одна вещь не пропала. Я не пробуждалась. Мы находились на территории буровой, которая, казалось, стала приютом для людей, вынужденных покинуть свои затопленные дома.

Билл освободился от ремней и помог мне выйти. Его рот был напряженным и плотно сжатым, как если бы он сказал больше, чем следовало. Он даже пошел от меня, когда я вступила на твердую землю. И тогда я сломала все правила сэра Беркли. Я не подала повода, чтобы меня соблазнили. Я помчалась за Биллом, я догнала его и схватила за руку.

— Ты врешь, — сказала я.

Я не знаю, кто из нас сказал первым: «Я люблю тебя, я люблю тебя». Я ушла бы при этом высказывании навсегда, я полагаю, что весь переполненный людьми участок все это слышал, если бы Билл не заставил меня замолчать самым простым способом — длительным, захватывающим дух поцелуем.

Но, как заметил Билл три часа спустя, правила большой любовной игры были нарушены. Мы держались обособленно слишком долго из-за недоразумения и недопонимания. И Билл не имел в виду только любовь.

Он не делал никаких выводов и никак не относился к нежным отношениям, завязавшимся между Элоизой и лейтенантом Хамфрисом, или к этой старой тайной свадьбе Джейсона и Марии.

Этой роковой ночью, как сэр Беркли впоследствии отнесется к ней, одна любовная интрига расцвела и отразилась на всех трех парах. Интрига между Красавицей и Чудовищем. Красивой деревней Пенфорд и чудовищем-монстром Лох-Несс — башней буровой скважины с ее смешными джазовыми огнями над затопленными равнинами.

Многие пенфордцы со своей стороны говорили потом, что они никогда не видели более прекрасных огней. И это было все, как сказал Билл, — умение установить контакт.

Большинство телефонных линий отключилось. Во многих местах погасли огни. Но сигнальный огонь на вершине буровой вышки дал каждому возможность идти на контакт.

Мерцание заходящего солнца исчезло, и Билл Напьер занялся исследованием последствий наводнения. Белой лампой Алладина, вспышками, он отправил сообщение из башни в высвеченный и разоренный Кентиш-Мейд: «Все живы. Все запасы выше уровня воды. Власти предсказывают существенное снижение уровня воды с отливом».

Лампа из окна верхнего этажа поместья подтвердила получение сообщения. И вдогонку замигало маленькое сообщение из Кентиш-Мейд в поместье и коттеджи: «Все хорошо. Помощь прибудет, если потребуется».

И только сейчас Билл заметил, что я сижу у батареи отопления в комбинезоне инженера и потягиваю маленькими глотками горячий кофе, пока сохнет моя одежда.

— Мир, — сказал он вздыхая. — Я полагаю, — сказал он, — мы будем либо сами по себе, либо вместе, если поженимся, только напомню тебе…

Он нарушил еще одно правило. Он ничего никогда не предлагал. Я полагала, что действительная любовь имеет какое-то внутреннее знание.

— Я! — воскликнула я.

— Ты. — Он поглаживал мои быстро сохнущие волосы. — Только прошу тебя не делать неправильных выводов и не скакать на своей высокомерной лошади.

— Небеса! — воскликнула я с негодованием. — Ты целовал Элоизу! И здесь, в этих местах. И в этом комбинезоне.

— Он рассказал тебе, не так ли? Гиллеспи. Он такой. Я так и знал, что он может.

— Он много мне рассказал.

— За исключением того, что знакомится с девушками на каждом задании. У него такая репутация. И прозвище. Аллитерация Робина. Я не хотел говорить тебе это.

— Что ты предполагал? — спросила я мягко, поскольку я романтическая натура.

— Свадьбу. — Он мягко ответил и все же застенчиво добавил: — Если ты согласна выйти за меня.

— Но ты целовался с Элоизой?

— Это было только по-братски, клянусь.

— Ненавистное слово опять, — заметила я ласково.

— Действительно, тогда. Она нуждается в ком-то. — Он сделал знак. — Бедная Элоиза. Она только призналась мне, что взяла миниатюру.

— И ты сказал ей положить ее в мою машину?

— Конечно нет. Я сказал ей взять ее и вернуть отцу. Предлагал сделать это вместе с ней. Но она все сделала по-своему. Это своенравный характер. — Он поцеловал меня в лоб. — Но тогда у какой женщины его нет?

— У меня.

— У тебя больше чем надо. — Он посмотрел на часы. — Я собираюсь посмотреть, что произошло в деревне, и увидеть, смогу ли я тебя доставить домой.

— Ты не можешь так долго заниматься мной, ты хочешь просто мне помочь?

— Я не могу, — ответил он мягко, — потерять контроль над собой.

Он направился к двери и открыл ее. Бледная луна освободилась от туч. Ветер ослабел до легкого бриза. Он прищурился на ночное небо и тогда повернулся ко мне.

— Возможно, я хочу вернуть тебя сэру Беркли — и может быть, рассказать ему о том, что он уже знает.

Он мягко закрыл за собой дверь с этим загадочным замечанием. Он вернулся назад через пятнадцать минут в компании с «лендровером».

— Давай садись! Все будет хорошо! Чрезвычайный комитет по наводнениям в Кентиш-Мейд сказал, что уровень воды спал только до первой фронтальной ступеньки. В поместье самый плохой уровень. Не беспокойся, несчастных случаев нет. Но вода там уже ушла, таким образом, мост свободен.

Он открыл пассажирскую дверь и помог мне забраться. Свет наших фар блестел на мокрой дороге. Наши шины шипели. Только когда я уютно устроилась в тепле, Билл остановил машину. Я знала, где мы, не глядя в окно. На том пастбище, где мы встретились в первый день. Хотя река текла быстрее и свободно, сейчас нижняя часть пастбища была все еще в больших пятнах воды, блестевших в лучах лунного света.

Билл положил руку на ручной тормоз и выключил двигатель. Вокруг все было безмолвно. Я могла слышать, как бьется мое сердце. Мне казалось, что оно стучит очень громко.

— Я хочу, — сказал Билл, взяв мое лицо в свои руки, — принести тебя сюда и сказать, что я люблю тебя. Потому что это здесь я впервые понял…

Его лицо склонилось надо мной, и я увидела лунный отблеск в его глазах. Или это было мое собственное бледное, выжидающее лицо? Его губы быстро целовали меня, тепло, сильно и одновременно нежно. Я задрожала. Все мое тело таяло.

— И я подумала, что это Элоиза. Я даже подумала, что ты пришел в поместье просить у сэра Беркли ее руки.

— Я приходил предупредить его по поводу реки и рва.

— Тогда почему, — спросила я его, хотя это сейчас было не нужно, — ты, казалось, отвернулся от меня? Почему ты сказал после общественной встречи «Ты не любишь это?»?

— Я не люблю это.

— Но что?

— Сентиментальность. В прошлом, не очень. И не забуду. — Он поцеловал кончик моего носа. — Ты очень многозначительное воспоминание о моей братской роли. — И он поцеловал меня долгим, совсем не братским поцелуем.

— Я помню, — заметила я, — я думаю, что еще немного нуждаюсь в убеждении.

Но он не поцеловал меня опять. Он моментально стал серьезным.

— С другой стороны, пенфордцы говорили, что ты крутишь роман сразу с двумя — с Джейсоном и с ночной бабочкой Робином. Не было сил наблюдать, как ты целуешься с одним…

— Ах, это ты был в «лендровере». — Я посмотрела на него ошеломленно.

— И нашел Джейсона в твоей квартире в таком виде… Не надо было задавать вопросов, даже местные сплетники говорили, что Мария надеется на этого лейтенанта Хамфриса.

Но тут я положила палец на его губы, как в свое время сделала Мария, и нежно обняла за плечи.

— Деревня имеет всякие причины говорить. — Я воскликнула: — Что местные сплетники говорят об этом?

С верхней площадки башни — монстра над буровой скважиной — шла серия сигналов азбуки Морзе, и верхнее окно дома затопленного «Кентиш-Мейд» замерцало так же, — очевидно, очень сердечный ответ.

Последнее слово было с башни. Билл следил за передачей глазами. Тогда с мягкой улыбкой он перевел:

— Спите спокойно. Мы на страже. — Он опять заключил мое лицо в свои ладони. — Это относится и к тебе, моя любовь.

Я подумала, что не могло быть другого, более нежного сообщения.

За исключением поцелуя, которым он закончил эту фразу.

 

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.