Когда вода поднялась, это было подобно беззвучному взрыву, как если бы мир выдохнул огромную массу воздуха. Вода все прибывала, прибывала и прибывала с шумом. Я услышала, как металлические столы и стулья сталкивались в воде, глухой стук бревен и обломков. Я чувствовала огромную силу, брошенную против игрушечных дорических колонн. Я видела с крыши, что происходит вокруг на расстоянии вытянутой руки. Я помню, как смотрела на вышку. Я помню, что мое сознание никогда еще не было таким ясным. Я помнила, что, несмотря на все происходящее, я люблю Билла.

Я поставила на карту свою жизнь. Что-то магическое было между нами.

Итак, я смотрела вокруг, крыша павильона поплыла к вышке, или огни на башне начали перемещаться, или испуг и холод, или проклятие привели к головокружению. Свет начал отделяться от нее. Я задрожала и положила одну руку на глаза, чтобы защитить их от дождя, а другой схватилась за парапет, чтобы удержаться. Вода накрыла мою руку. Я задрожала от ужаса. Ночь, казалось, окутывала меня.

Но вдруг луч света вырос. Какое-то тело вдруг материализовалось за ним. Это был опускающийся вертолет. Он проплывал над верхушками деревьев, над озером так медленно, что оставлял дорожку на воде.

Он парил. Меня шатало, мои волосы трепетали подобно флагу в воздушном потоке. Вертолет пролетел надо мной, над Итальянским садом и вернулся опять.

Наконец он повис надо мной. Медленно, как если бы это приближение могло повредить мне, начала спускаться веревка с подъемником. Она приземлилась, если так это можно назвать, с другой стороны крыши, в нескольких футах в стороне. Это было похоже на чье-то плечо. Неуклюже я влезла в это. Тогда, вспоминаю, обращаясь к окну наверху, я сделала пару жестов и подергала веревку. После этого была пауза. А потом скулящий шум, и я оказалась в воздухе над бурлящей водой. А через некоторое время я увидела, как верхушка павильона постепенно исчезает под нахлынувшей водой. Когда только крыша павильона осталась над водой, я была вынута сильными руками чужестранца из этого предмета. Лицо чужестранца с уставившимися на меня в ужасе изумленными глазами было передо мной.

Кошмар закончился, но начался сон.

В этом сне чужестранец заговорил. Голосом Билла Напьера и, конечно, в его манере.

— Черт возьми, и что ты делала здесь, Чарли, девочка? Я испугался за твою жизнь!

Я не отвечала. Я хотела, чтобы сон продолжался. Я сидела на маленьком сиденье высоко над свои миром. Мир погрузился в серую бездну и растворился, как во сне.

— Почему ты не с Элоизой? — спросила я у сна. — Я полагала, ты поехал навестить твою тетушку в Хокхорсте.

И тогда Билл Напьер из сна протянул руку, чтобы пощупать мой пульс, и потрогал мой лоб. Его лицо приблизилось ко мне, очень большое, очень обеспокоенное, очень дорогое.

— Вот, — сказал он через секунду, — сделай глоток.

Он приложил открытую флягу к моим губам. Бренди. Я отклонила ее. Это, может быть, во сне…

— Если ты не с Элоизой, — сказала я медленно, — кто тогда с Элоизой?

— Поверь мне. Я не жених Элоизы. Ах да, я знаю. — Он все еще бросал стремительные, взволнованные и изучающие взгляды в моем направлении, между быстрыми взглядами на панель, расположенную значительно ниже. — Это армейский парень, лейтенант Хамфрис.

— Чевапчичи! — воскликнула я. Глаза Билла сделались обеспокоенными. — Она собирается выходить замуж за него?

— Не знаю. Возможно. Смотри, Чарли, девочка, что с тобой происходит?

— А тогда на ком ты собирался жениться?

Здесь сон оказался немного неправильным.

— Ни на ком, — сказал он зло.

— Почему? — снова спросил сон.

— Потому что девушка, которую я люблю, думает обо мне, как о брате.

И тогда сон закончился, совершенно внезапно. Мы приземлились. Только одна вещь не пропала. Я не пробуждалась. Мы находились на территории буровой, которая, казалось, стала приютом для людей, вынужденных покинуть свои затопленные дома.

Билл освободился от ремней и помог мне выйти. Его рот был напряженным и плотно сжатым, как если бы он сказал больше, чем следовало. Он даже пошел от меня, когда я вступила на твердую землю. И тогда я сломала все правила сэра Беркли. Я не подала повода, чтобы меня соблазнили. Я помчалась за Биллом, я догнала его и схватила за руку.

— Ты врешь, — сказала я.

Я не знаю, кто из нас сказал первым: «Я люблю тебя, я люблю тебя». Я ушла бы при этом высказывании навсегда, я полагаю, что весь переполненный людьми участок все это слышал, если бы Билл не заставил меня замолчать самым простым способом — длительным, захватывающим дух поцелуем.

Но, как заметил Билл три часа спустя, правила большой любовной игры были нарушены. Мы держались обособленно слишком долго из-за недоразумения и недопонимания. И Билл не имел в виду только любовь.

Он не делал никаких выводов и никак не относился к нежным отношениям, завязавшимся между Элоизой и лейтенантом Хамфрисом, или к этой старой тайной свадьбе Джейсона и Марии.

Этой роковой ночью, как сэр Беркли впоследствии отнесется к ней, одна любовная интрига расцвела и отразилась на всех трех парах. Интрига между Красавицей и Чудовищем. Красивой деревней Пенфорд и чудовищем-монстром Лох-Несс — башней буровой скважины с ее смешными джазовыми огнями над затопленными равнинами.

Многие пенфордцы со своей стороны говорили потом, что они никогда не видели более прекрасных огней. И это было все, как сказал Билл, — умение установить контакт.

Большинство телефонных линий отключилось. Во многих местах погасли огни. Но сигнальный огонь на вершине буровой вышки дал каждому возможность идти на контакт.

Мерцание заходящего солнца исчезло, и Билл Напьер занялся исследованием последствий наводнения. Белой лампой Алладина, вспышками, он отправил сообщение из башни в высвеченный и разоренный Кентиш-Мейд: «Все живы. Все запасы выше уровня воды. Власти предсказывают существенное снижение уровня воды с отливом».

Лампа из окна верхнего этажа поместья подтвердила получение сообщения. И вдогонку замигало маленькое сообщение из Кентиш-Мейд в поместье и коттеджи: «Все хорошо. Помощь прибудет, если потребуется».

И только сейчас Билл заметил, что я сижу у батареи отопления в комбинезоне инженера и потягиваю маленькими глотками горячий кофе, пока сохнет моя одежда.

— Мир, — сказал он вздыхая. — Я полагаю, — сказал он, — мы будем либо сами по себе, либо вместе, если поженимся, только напомню тебе…

Он нарушил еще одно правило. Он ничего никогда не предлагал. Я полагала, что действительная любовь имеет какое-то внутреннее знание.

— Я! — воскликнула я.

— Ты. — Он поглаживал мои быстро сохнущие волосы. — Только прошу тебя не делать неправильных выводов и не скакать на своей высокомерной лошади.

— Небеса! — воскликнула я с негодованием. — Ты целовал Элоизу! И здесь, в этих местах. И в этом комбинезоне.

— Он рассказал тебе, не так ли? Гиллеспи. Он такой. Я так и знал, что он может.

— Он много мне рассказал.

— За исключением того, что знакомится с девушками на каждом задании. У него такая репутация. И прозвище. Аллитерация Робина. Я не хотел говорить тебе это.

— Что ты предполагал? — спросила я мягко, поскольку я романтическая натура.

— Свадьбу. — Он мягко ответил и все же застенчиво добавил: — Если ты согласна выйти за меня.

— Но ты целовался с Элоизой?

— Это было только по-братски, клянусь.

— Ненавистное слово опять, — заметила я ласково.

— Действительно, тогда. Она нуждается в ком-то. — Он сделал знак. — Бедная Элоиза. Она только призналась мне, что взяла миниатюру.

— И ты сказал ей положить ее в мою машину?

— Конечно нет. Я сказал ей взять ее и вернуть отцу. Предлагал сделать это вместе с ней. Но она все сделала по-своему. Это своенравный характер. — Он поцеловал меня в лоб. — Но тогда у какой женщины его нет?

— У меня.

— У тебя больше чем надо. — Он посмотрел на часы. — Я собираюсь посмотреть, что произошло в деревне, и увидеть, смогу ли я тебя доставить домой.

— Ты не можешь так долго заниматься мной, ты хочешь просто мне помочь?

— Я не могу, — ответил он мягко, — потерять контроль над собой.

Он направился к двери и открыл ее. Бледная луна освободилась от туч. Ветер ослабел до легкого бриза. Он прищурился на ночное небо и тогда повернулся ко мне.

— Возможно, я хочу вернуть тебя сэру Беркли — и может быть, рассказать ему о том, что он уже знает.

Он мягко закрыл за собой дверь с этим загадочным замечанием. Он вернулся назад через пятнадцать минут в компании с «лендровером».

— Давай садись! Все будет хорошо! Чрезвычайный комитет по наводнениям в Кентиш-Мейд сказал, что уровень воды спал только до первой фронтальной ступеньки. В поместье самый плохой уровень. Не беспокойся, несчастных случаев нет. Но вода там уже ушла, таким образом, мост свободен.

Он открыл пассажирскую дверь и помог мне забраться. Свет наших фар блестел на мокрой дороге. Наши шины шипели. Только когда я уютно устроилась в тепле, Билл остановил машину. Я знала, где мы, не глядя в окно. На том пастбище, где мы встретились в первый день. Хотя река текла быстрее и свободно, сейчас нижняя часть пастбища была все еще в больших пятнах воды, блестевших в лучах лунного света.

Билл положил руку на ручной тормоз и выключил двигатель. Вокруг все было безмолвно. Я могла слышать, как бьется мое сердце. Мне казалось, что оно стучит очень громко.

— Я хочу, — сказал Билл, взяв мое лицо в свои руки, — принести тебя сюда и сказать, что я люблю тебя. Потому что это здесь я впервые понял…

Его лицо склонилось надо мной, и я увидела лунный отблеск в его глазах. Или это было мое собственное бледное, выжидающее лицо? Его губы быстро целовали меня, тепло, сильно и одновременно нежно. Я задрожала. Все мое тело таяло.

— И я подумала, что это Элоиза. Я даже подумала, что ты пришел в поместье просить у сэра Беркли ее руки.

— Я приходил предупредить его по поводу реки и рва.

— Тогда почему, — спросила я его, хотя это сейчас было не нужно, — ты, казалось, отвернулся от меня? Почему ты сказал после общественной встречи «Ты не любишь это?»?

— Я не люблю это.

— Но что?

— Сентиментальность. В прошлом, не очень. И не забуду. — Он поцеловал кончик моего носа. — Ты очень многозначительное воспоминание о моей братской роли. — И он поцеловал меня долгим, совсем не братским поцелуем.

— Я помню, — заметила я, — я думаю, что еще немного нуждаюсь в убеждении.

Но он не поцеловал меня опять. Он моментально стал серьезным.

— С другой стороны, пенфордцы говорили, что ты крутишь роман сразу с двумя — с Джейсоном и с ночной бабочкой Робином. Не было сил наблюдать, как ты целуешься с одним…

— Ах, это ты был в «лендровере». — Я посмотрела на него ошеломленно.

— И нашел Джейсона в твоей квартире в таком виде… Не надо было задавать вопросов, даже местные сплетники говорили, что Мария надеется на этого лейтенанта Хамфриса.

Но тут я положила палец на его губы, как в свое время сделала Мария, и нежно обняла за плечи.

— Деревня имеет всякие причины говорить. — Я воскликнула: — Что местные сплетники говорят об этом?

С верхней площадки башни — монстра над буровой скважиной — шла серия сигналов азбуки Морзе, и верхнее окно дома затопленного «Кентиш-Мейд» замерцало так же, — очевидно, очень сердечный ответ.

Последнее слово было с башни. Билл следил за передачей глазами. Тогда с мягкой улыбкой он перевел:

— Спите спокойно. Мы на страже. — Он опять заключил мое лицо в свои ладони. — Это относится и к тебе, моя любовь.

Я подумала, что не могло быть другого, более нежного сообщения.

За исключением поцелуя, которым он закончил эту фразу.