В эту субботу наш старый причал, должно быть, первый раз за год получил возможность исполнить свое предназначение. Еще до полудня Робби на своей «Морской нимфе» спустился по реке и пришвартовал яхту у одной из древних свай.

Мы с матерью обосновались в задней части дома и буфетной, перебирая вещи. С появлением киногруппы часть из них предстоит перетащить на чердак, так что, занятые отбором, мы не заметили появления Робби. Но когда он дал знать о себе звоном маленького корабельного колокола, мы оставили свое занятие и через сад, по Тропе мисс Миранды, отправились на встречу с ним.

Хотя почти всю неделю моросил дождь, утро выдалось чистым и ясным, и под лучами солнца в воздухе стояли запахи просыхающей земли и молодой зелени. Кружева паутины блестели алмазными росинками. Тропа мисс Миранды напоминала туннель, заполненный зеленым свечением от непроницаемого свода листвы над головой, а воздух в нем был прохладен, как родниковые струи. Мы с матерью вышли в легкой летней обуви, но наши шаги гулко отдавались по мощеным каменным плитам — они лежали и в те времена, когда мисс Миранда ночью летела к реке на встречу со своим непутевым возлюбленным. Как все меняется, подумала я, днем и при солнечном свете! И хотя Робби Фуллер отнюдь не был влюблен в меня, все же он был, куда лучшим спутником, чем бедный контрабандист Миранды.

Я никогда толком не знала, насколько моя матушка симпатизирует Робби. Судить об этом было очень трудно, ибо мама принадлежала к тем людям, которые в буквальном смысле слова любят всех и вся. Частично это объяснялось тем фактом, что окружающие также любили ее, и даже такие неприятные личности, как мистер Пембертон, в ее присутствии менялись на глазах и «ели с рук».

Но ее человеколюбие имело определенные градации, и мне было бы интересно понять, с большой, средней или малой степенью симпатии ее ласковые серые глаза смотрят на Робби. Когда на неделе я упомянула, что собираюсь с ним на морскую прогулку, ей, похоже, это понравилось, хотя сама она воду терпеть не могла. Мой отец был военным моряком и погиб в океане, когда мне не исполнилось и года, так что ее, конечно, можно было понять.

— Скажи Робби, чтобы он обращал внимание на погоду, дорогая, — посоветовала она мне. — Ты же знаешь, как неожиданно налетает шторм.

Это же она повторила и Робби, когда тот ловко выскочил на причал, чтобы помочь мне спуститься на борт.

— Не беспокойтесь, миссис Воген, — заверил он. — Я опытный моряк. Да и прогноз погоды как по заказу.

— Но местные никогда не доверяли слишком солнечным июньским утрам. Особенно когда над Даунсом такое чистое небо.

Робби засмеялся:

— Миссис Воген, вы же отлично знаете, что местным никогда ничего не нравится! — Он мастерски имитировал любой акцент и сейчас изобразил гортанный сассекский выговор. — «Да вовсе нам и не надо этих новомодных штучек, чтобы сказать, какая погода на дворе. Радио и все такое. Хватит облизать мизинец да и сплюнуть, вот и все».

Мать улыбнулась и напомнила, что мы тоже местные, так что хватит болтать глупости. Робби пообещал, что будет осторожен — не потому, что Даунс напоминает ему Бирнамский лес, движущийся на Дансинан, а потому, что на борту у него ценный груз. И чтобы подчеркнуть заботу о последнем, он на мгновение по-братски приобнял меня за плечи.

Тогда-то я и поняла, что мама на самом деле испытывает к нему неподдельную симпатию, ибо она предложила ему остаться на ужин, если мы явимся не слишком поздно. Обычно мы садимся за стол в половине восьмого.

Затем Робби отшвартовал «Морскую нимфу», оттолкнулся от причала и включил двигатель. От винта пошли белые буруны, а на берег, разбившись о сваи, накатила пологая волна. Когда Робби встал к штурвалу и вывел яхту на фарватер, изящное маленькое суденышко стало подрагивать от гула двигателя.

Пока мы не скрылись за изгибом подковообразной излучины реки, мать продолжала махать нам, стоя на причале, — тонкая девичья фигурка с развевающейся копной светлых волос.

У меня потеплело на сердце, когда Робби признался:

— Знаешь, я просто обожаю твою мать. Как бы я хотел, чтобы у меня была такая!

Я согласилась, что нам с Таней очень повезло.

После чего он не мог не вспомнить:

— Кстати, о Тане. Интересно, она не смогла или не захотела принять участие в сегодняшней прогулке?

— В этот уик-энд она вообще очень занята. Говорит, готовится к какой-то особой презентации. Мне очень жаль.

— Ну и зря. Я же не переживаю. — Робби улыбнулся, дав понять, что так оно и есть, и не добавил больше ни слова.

В воздухе не чувствовалось ни ветерка, а поверхность полноводной реки блестела как шелк. Путешествие к устью было просто восхитительным, потому что побережье на всем пути от Холлиуэлл-Грейндж до моря оказалось совершенно необитаемым.

Около моря берега, покрытые водорослями и болотной растительностью, расширились. В тишине слышалось только ровное гудение нашего двигателя, эхо которого отдавалось под сводами старого каменного моста у замка Лэнгли, да щебет болотных птичек.

Издалека донесся звон церковного колокола, отбивающего каждые полчаса.

— Но не красота ли? — Выпустив штурвал, Робби коснулся моей руки. — Все вокруг дышит миром и покоем! Все так, как и сотни лет назад! Вот почему мне так нравятся эти места.

Мне показалось, что сейчас самое время рассказать ему о мистере Пембертоне и киногруппе. Начала я издалека:

— Ты ошибаешься, Робби. Места здесь отнюдь не такие, какими они были сотни лет назад. Вернее, больше они такими не будут.

— Только не говори мне, что решила пойти по Таниному пути и осесть в большом городе.

— Нет, я предпочитаю остаться здесь. Эта жизнь меня устраивает. Или, точнее, нас.

— Розамунда… что ты имеешь в виду?

— Дело в том…

И я с самого начала рассказала всю историю: как мать прочла объявление Николаса Пембертона, что он ищет дом определенного исторического периода, сохранивший в своем облике дух тех времен; дом, который может стать съемочной площадкой для работы над «Лунными всадниками»; сценарий его написан по популярному роману о разбойниках с большой дороги.

— О мистере Пембертоне, — прервал меня Робби. — Ты имеешь в виду Николаса Пембертона, того самого режиссера?

— Ну да. Но откуда ты его знаешь?

— О, кое-что доводится слышать. — Робби снял руку со штурвала и, дурачась, приподнял мне подбородок. — Не забывай, что и мне доводилось жить в большом мире!

Я согласилась, хотя почему-то всегда воспринимала его как плоть от плоти Сассекса. Хотя он был нашим соседом, только сейчас, как ни странно, мне пришло в голову, что, в сущности, я очень мало знала о Робби.

— Ладно, продолжим! — сказал он. — Не стоит останавливаться на полном ходу. Итак, я предполагаю, что Николас Пембертон выбрал Холлиуэлл-Грейндж и предложил приличную сумму за использование дома по своему усмотрению. В этом и состояла суть его предложения?

Я улыбнулась:

— Именно так.

— Но вы не собираетесь его принимать?

Я отвела глаза. И опустила руку за борт, чувствуя, как тугие струи воды спеленали ее, словно щупальца. Какую-то долю секунды я боролась с искушением рассказать Робби, как мне не понравился этот замысел, пусть даже другого бы хода не было; как мы узнали все в последнюю очередь и как я боялась, что в конечном итоге мама соблазнится преимуществами, которые ей сулил этот жесткий напористый тип, работающий в области, известной безжалостным отношением к людям. Но широко известная преданность семье, которой всегда отличался род Вогенов, не позволила мне произнести ни слова. Наконец я подняла взгляд на Робби. Брови его сошлись на переносице, и, не отводя глаз, он внимательно смотрел на меня сверху вниз.

Стараясь говорить небрежно, я ответила:

— Да, Робби, мы не собираемся его принимать. Мы его уже приняли.

Лицо его, которое вроде начало проясняться, снова потемнело. Как ни странно, на нем проступил гневный румянец. Я подумала, что представления не имела, какое значение эти места, и особенно Холлиуэлл-Грейндж, имели для него.

— Я просто не могу поверить, — наконец тихо сказал он. — Не могу.

Я сцепила пальцы на коленях.

— Это чистая правда.

— Но вы, должно быть, сошли с ума! Вы хоть подумали, чем это кончится? Да они наводнят всю деревню. Они ее просто затопчут. Можете вы себе это представить? Эти места никогда уже не будут такими, как раньше!

Его слова настолько повторяли мои мысли, что я промолчала. Я сидела, глядя на свои сцепленные пальцы, и чувствовала, как солнце печет мне спину.

— И Холлиуэлл-Грейндж! — с силой сказал он. — Как только из его стен уйдут мир и покой, они уже никогда больше не вернутся в них! По саду будут ездить грузовики, уничтожая газоны! На ступеньки наложат пандусы! Продырявят стены! Разнесут двери, чтобы те стали пошире! И когда вы вернетесь, то не узнаете свой дом!

— Мы не будем выезжать из него, — возразила я.

— Вы не… что?

— Выезжать. Мы остаемся в Холлиуэлле. Мистер Пембертон пообещал матери, что отведет нам помещение. Две или три верхние комнаты, которые ему не нужны.

Теперь настала очередь Робби промолчать. Похоже, он несколько минут стоял, набрав в грудь воздуха, и наконец, взорвался справедливым возмущением.

— Значит, мистер Пембертон пообещал, так? — сказал Робби, говоря едва ли не тем языком, которым я разговаривала с Таней неделю назад. — До чего любезно с его стороны! Он позволит вам воспользоваться несколькими комнатами, которые ему не нужны. В вашем же собственном доме!

Вдруг мне захотелось заплакать. Унижение из-за того, что каждое слово Робби попадало в точку, в чем я не могла ему признаться, придало моему голосу холодные и насмешливые нотки.

— Как ты отметил, это, в самом деле наш дом, Робби. И мы имеем право поступать с ним так, как сочтем нужным.

Я встала — наверное, для того, чтобы мои слова произвели максимальное впечатление. Но рулевая рубка на «Морской нимфе» была настолько мала, и, кроме того, нас качнуло на приливной волне устья, так что мы оказались лицом к лицу.

Спокойно и не проявляя никакой особой нежности, Робби нагнулся и поцеловал меня в губы. Затем произнес ровным и холодным, как и у меня, голосом:

— Отнюдь, Розамунда. Это не только ваша проблема. Она касается и ваших соседей. И более того — всей деревни.

Коснувшись моего подбородка, он приподнял мне голову. Внимательно изучая эффект своих слов, он очень спокойно сказал:

— Брось, Розамунда! Я не могу поверить, что тебе все это нравится. Во всяком случае, не этот безрассудный замысел. Таня, может, и в восторге. Это по ее части. Но только не ты!

Не знаю, заметил ли он слезы, выступившие у меня на глазах. В любом случае, я упрямо возразила ему:

— А вот и нет. Я согласилась. И мы дали обещание… Мама подписала соглашение. Вот так!

Я видела, как Робби сжал губы и так отчужденно посмотрел на меня, словно увидел вандала. Нас окатило холодным молчанием. Обаяние дня, которым мы наслаждались еще час назад, рассеялось.

От разочарования у меня гулко колотилось сердце. Из головы не выходила одна грустная мысль: в первый раз мы по-настоящему встретились с Робби — и уже успели поссориться. Как и с Таней. И в обоих случаях причиной была история с киногруппой.

Все повторяется.