Я предполагаю, что, будь со мной кто-то другой, а не Робби, ссора могла бы затянуться на весь день. Но ничто не могло омрачить его доброго расположения духа. Я не подсчитывала, сколько времени тянулось отчужденное молчание. Знаю лишь, что для Робби оно длилось так долго, что он перестал обращать внимание на «Морскую нимфу».

Внезапно большая морская волна, не имевшая ничего общего с волнением в устье, рассыпалась брызгами у носа яхты. Штурвал дернулся в сторону, и на этот раз нас окатило настоящим холодным соленым душем.

Робби коротко выругался, но, верный себе, тут же разразился смехом.

— Господи! А я и не заметил, что мы прошли траверс волнолома! — Он перехватил штурвал и аккуратно переложил судно на другой курс, разрезая носом зеленоватые волны. Вдруг он протянул руку и привлек меня к себе.

На этот раз его поцелуй был мягок и нежен. Наши лица были покрыты соленой влагой, словно мы плакали. Этот поцелуй был, по крайней мере, для меня, свидетельством того, что мы помирились.

— Значит, так! — наконец сказал Робби. — Я прошу прощения. Все это не имеет ко мне отношения. Это ваши заботы. Или, точнее, вашей матери. Но я тоже люблю Холлиуэлл-Грейндж. Я… впрочем, не обращай внимания на мои слова. Давай просто забудем их. Миссис Джексон дала нам в дорогу что-то соблазнительное. Она знает твои слабости. Но первым делом я подойду к берегу, и мы поищем маленькую бухточку, где можно встать на якорь. — Он поцеловал меня в макушку и обеими руками стал вращать штурвал, с трудом разворачивая «Морскую нимфу». Двигатель надрывался, и нас основательно покидало из стороны в сторону, пока сквозь сумятицу волн мы не добрались к подножию мелового утеса.

Теперь Робби не отрывал взгляда от поверхности моря, словно забыв обо мне.

— Можешь возражать, сколько захочешь, — вдруг вернулся он к старой теме. — Но я-то знаю, что тебе не по душе этот замысел — так же как и мне. Скорее всего, даже больше. Но Розамунда верна себе. Ты слишком воспитана, чтобы противостоять семье.

Хотя Робби не смотрел на меня, похоже, догадался, что я уже открыла рот, дабы возразить. Он протестующе поднял руку:

— Нет! И не думай! Я не позволю тебе спорить! Сегодня последнее слово будет за мной. Вот так! Если ты издашь хоть один звук, я брошу штурвал и примусь целовать тебя. А ведь скалы совсем рядом!

Так что мне пришлось смириться. Как ни странно, меня это устроило, ибо я не сомневалась, что Робби осуществит свое намерение. Он снова замолчал и стоял, мурлыкая какую-то песенку, пока мимо нас проплывали белые уступы скал с одной стороны, а с другой — катились зеленоватые валы. Из расщелин утесов вылетали гнездящиеся там чайки и вились в синем небе. Воздух был недвижен, и лишь в дальней стороне горизонта клубились белые облака, напоминая растущую горную гряду.

Впереди, куда мы держали курс, скалы понизились и, похоже, отступили от уреза воды.

— Вон там, — ткнул Робби пальцем, — разрыв в скалах. За ними — укрытая бухточка. Там неглубоко, и можно встать на якорь.

Он сбросил обороты двигателя, и теперь тот тихонько урчал. Затем Робби показал мне бухту якорного каната, и я помогла вывесить якорь за борт. Когда Робби выключил двигатель, мы очутились в беззвучном мирке.

По обе стороны от нас вздымались белые уступы, похожие на спинку огромного кресла. Когда зеленоватые валы добирались до них, они уже теряли свою силу и с тихим шипением лениво лизали гальку солнечного пляжа; мы же тихонько покачивались верх и вниз, когда они прокатывались под нами. Несмотря на субботний день, в бухточке никого не было.

— С берега спуститься сюда практически невозможно, — объяснил Робби. — Кроме того, мало кто знает о ее существовании.

Мы обсудили идею, как бы высадиться на берег, но в итоге решили устроить пикник прямо на борту. Робби натянул над палубой тент в бело-красную полосочку, и, пока он распаковывал припасы миссис Джексон, я растянулась в тени.

Я никогда не обедала в его усадьбе, но в деревне ходили слухи, что домоправительница Робби — непревзойденная кухарка. Уверена, что в этот день она превзошла самое себя, снабдив нас в дорогу пирожками с креветками и спаржей, цыплятами в чесночном соусе, маринованными помидорами и зеленым салатом — все это изобилие хранилось в маленьком холодильнике яхты.

Кроме того, она присовокупила свежий хлеб утренней выпечки и собственноручно взбитое масло, увенчав свои заботы черничными тарталетками со взбитыми сливками.

— Боюсь, что после такого пиршества плавать нам не придется, — сказала я за кофе. — Вот уж не думала, что пикник окажется таким прекрасным.

— Заверяю тебя, что это еще не все. Когда к вам заявится киногруппа, нам — тебе и мне — еще не раз придется выходить в море на прогулку. Мы с тобой птицы одного полета, — улыбнулся он, — и должны держаться бок о бок.

В этот день он больше не упоминал о киношниках. Не тратя лишних слов, мы пришли к соглашению. Чем меньше будет о них сказано, тем лучше.

Так что мы лениво развалились на палубе, болтая на такие приятные темы, как мой школьный класс: что директор школы сказал инспекции из министерства, что я надеюсь, что Тим Броклбенк (его отец был деревенским кузнецом) попадет в техническое училище и, что в последнее время Леди Джейн стала вяловата, поскольку ей не хватает физической нагрузки. Мы обсудили шортхорнов Робби и забавные словечки миссис Джексон…

Затем Робби приподнялся.

— Черт возьми, — удивился он, — а солнце-то уже заходит! Без него позагорать не удастся. — Он помог мне встать на ноги и уставился в море. По губам его скользнула легкая улыбка. — Все понятно, — объяснил он. — Просто меняется погода! Пошло легкое волнение, но барашков не видно. Давай-ка выведем «Морскую нимфу на глубину. А ты поиграешь в роль вперед смотрящей.

Я сказала, что готова к этим играм, и, пока он поднимал якорь и сматывал канат, спустилась в маленький кубрик, помыла и убрала посуду.

Тут, внизу, мелкая зыбь бухточки ощущалась куда основательнее. Или, может, дело было в том, что начинался прибой и волнение усилилось. Я слышала, как Робби включил двигатель. И прежде чем я успела подняться по трем ступенькам трапа, мы уже развернулись в сторону моря, над которым средневековым замком громоздились белые башни кучевых облаков.

Едва мы вышли из-под прикрытия скал, «Морская нимфа» стала брыкаться, как молодая кобылка. Робби вел ее сквозь волны подступающего прибоя, продуманно направляя яхту в провалы меж покатыми зеленоватыми валами. Наконец он прибавил скорость, и по обе стороны от бушприта выросли крылья белой пены.

Казалось, мы действительно неслись не столько по воде, сколько по воздуху; нас слепил ветер и морские брызги, и каждый гулкий удар волны о борт отдавался в груди. После десяти минут такой гонки Робби нагнулся ко мне и закричал в ухо:

— Через час мы окажемся во Франции! Участвуешь в игре?

Очень странно, но я поняла, что он устроил мне небольшое испытание. Несмотря на ветер и заливавшие нас потоки воды, я заметила, что он наблюдает за мной.

Похоже, что после обсуждения истории с киногруппой он предоставил мне еще одну возможность доказать, что я могу быть его спутницей. Тем не менее, я отрицательно покачала головой и жестом попросила, чтобы он сбавил темпы.

— Прости, — переводя дыхание, сказала я, когда грохот двигателя утих и волны перестали колотить в борта, — но я обещала, что мы вернемся не очень поздно. Мать будет беспокоиться.

— Ну, ты же большая девочка. Можешь и сама отвечать за себя.

— Ох, Робби, дело не в этом. Мать и так это знает. Она никогда меня не останавливала. Просто я не хочу, чтобы она волновалась. Особенно, — добавила я, — если погода оставляет желать лучшего.

Я это сказала потому, что, оглядевшись вокруг, испугалась по-настоящему. Небо низко нависало над морем, и белые башни облаков заметно посерели и потемнели; они осели и сплющились, а ведь каждый обитатель этих мест знал, что такие тучи предвещают шторм и грозу с громом. Теперь вокруг нас набирали мощь вздымающиеся серые валы, а предательские порывы ветра, бившие нас в спину и срывавшие пенистые верхушки волн, говорили о приближении шторма.

Я успокаивала себя, что берег недалеко, но тем временем береговая линия почти исчезла и была еле различима.

К счастью, Робби знал, что делать. Я видела, как он внимательно оглядывался по сторонам, и заметно было, что на лице его появилось тревожное выражение, которого я у него раньше не замечала.

— М-да… что ж, может, ты и права! — Он одарил меня широкой веселой улыбкой. — Все будет, как запланировано. Еще пять минут — и я разверну судно. Тут или где-нибудь в другом месте мы поймаем высокую приливную волну. Я удержу яхту на курсе, разворачивая ее. Мы в любом случае поймаем прибой и вот тогда-то повеселимся.

Стоило немалых трудов не подгонять его эти пять минут, хотя я все время если не поглядывала на часы, стрелки которых ползли слишком медленно, то озиралась по сторонам, определяя, откуда подступали сгущавшиеся тучи.

Теперь удары волн потеряли размеренность сердцебиения и превратились в ряд тяжелых ударов по корпусу. Я не особенно нервная, но мне, как и всем сельским жителям, было свойственно здоровое уважение к штормам и переменам погоды, и я с ужасом вспомнила, что Робби родился и рос в городе и лишь недавно стал выходить в море. Наконец, с трудом переводя дыхание, Робби сказал:

— Нам выпал тот еще денек! — Он засмеялся, сбрасывая обороты двигателя. — Или, точнее, ночка? — Он искоса глянул на черные штормовые облака и пожал плечами.

Теперь, когда гул двигателя не глушил все остальные звуки, я услышала, как в море эхом отражаются не столь уж далекие раскаты грома. А в дальних грозовых тучах уже мелькали синие сполохи молний.

И тут по нам неожиданно ударил первый порыв дождя, отдельные тяжелые капли оповестили о приближении штормового ливня. В то мгновение я не обратила на это внимания, потому что Робби положил яхту на бок, разворачивая ее в сторону дома.

Он был прав, рассчитывая на прибой. Вроде все получалось. Валы вздымались и кипели густой неразберихой. Я чувствовала, что они тянут нас назад, пока Робби выжимал из «Морской нимфы» все, на что она была способна.

— Не волнуйся, — сказал Робби, когда на нас хлынул настоящий дождь; он барабанил по палубе и плясал на гребнях серо-зеленых волн. — Как нельзя лучше для урожая.

— Время урожая еще не пришло.

— Значит, ягнята пойдут в рост.

— Так считали сто лет назад.

Мне приходилось орать, чтобы перекрикивать раскаты грома. Но Робби только смеялся:

— Эта гроза уже миновала нас.

Но тут ослепительная вспышка расколола небо, казалось, прямо перед нами. Стремительный зигзаг белого пламени озарил море и наши лица, по волнам полыхнуло призрачное свечение. Я окаменела от ужаса и посмотрела на Робби. Должна признаться, кроме всего прочего, я опасалась за Робби — городской житель, он, столкнувшись с буйством стихии, испугается, а потом потеряет присутствие духа.

Но, похоже, Робби оставался невозмутим. На губах его застыла сдержанная улыбка, лицо было покрыто солеными брызгами и струями дождя, но он только раз оторвал руку от штурвала, чтобы протереть глаза. Заметив, что я смотрю на него, он весело крикнул мне:

— Розамунда, сделай одолжение! В сундучке на носу лежат дождевики. Притащи их, ладно, дорогая?

Лишь потом я припомнила, что он назвал меня «дорогая», но это не прибавило мне смелости. Сейчас для меня было важнее не размышлять над причинами его нежного обращения, а отыскать дождевики в темноте кубрика. От духоты помещения меня замутило, так что я постаралась скорее выбраться наружу.

Едва только я поставила ногу на первую ступеньку трапа, как рокот двигателя сошел на нет. На долю секунды я испытала радостное возбуждение, так как решила, что мы уже вошли в устье. Рывком преодолев оставшиеся две ступеньки, я услышала, как Робби выругался сквозь зубы.

— Накинь дождевик, дорогая! И дай мне второй. Двигайся как можно быстрее, милая, а потом перехвати штурвал. Вот так! Нет, держи его крепко. Тебе придется справиться с ним. Да, вот так! Держи его, пока я не залатаю машину. Она выбилась из сил. Наверное, в нее попала вода.

Скорее всего, именно его веселый непринужденный тон заставил меня мгновенно забыть об опасности, которой мы подвергались, — двигатель вышел из строя, оставив нас в нескольких милях от берега в центре шторма, на маленькой прогулочной яхте нет рации, прибойные волны тянут нас в море, и вокруг все гремит и грохочет. Кроме того, я должна была все время сражаться со штурвалом. Я не могла развернуться к юго-западу, волосы от дождя слиплись и падали на лицо, и порывы жесткого ветра хлестали, словно мокрым полотенцем. Все силы, что еще у меня оставались, были направлены лишь на то, чтобы сквозь пелену дождя и тумана смотреть вперед в поисках благословенных белых утесов.

И тут вышедший из строя двигатель коротко кашлянул и взревел, снова захлебнулся и наконец, набрал полные обороты.

— Вот это девушка! — крикнул Робби. — А то я на мгновение уже забеспокоился! — На этот раз мне показалось, что влага, которую он вытер с лица, была потом. — Давай-ка мне! — Он перехватил у меня штурвал. — Теперь я выжму из него все, на что он способен. Только бы не заглох. Потому что если мы не войдем в устье до темноты, то можем и не найти его. А у меня нет горючего на долгие поиски.

Он скорчил гримасу при этих словах, словно посмеиваясь над собой. Как будто упоминал поход в театр, куда мы собирались отправиться после полуденной прогулки. Обняв меня за плечи, он легонько сжал их.

Примерно через полчаса начали сгущаться сумерки. Но мы по-прежнему были окружены сумятицей темно-серых валов. Я посмотрела Робби в лицо, и, встретив мой взгляд, он сказал:

— Тебе стоит укрыться в кубрике. Ты вся промокла.

Но я покачала головой:

— Останусь здесь.

— На пару со мной, — кисло усмехнулся он. И добавил: — Не волнуйся. Обещаю, что доставлю тебя домой.

После его слов я действительно перестала беспокоиться.

Лишь около половины десятого в густых сумерках я заметила, как на гребнях волн пляшут отблески света. Тут и Робби увидел их. Он испустил радостный вопль и прижал меня к себе.

— Дом! — ликовал он. — Еще десять минут — и мы будем под защитой скал. Ты нашла спасение, любовь моя! Правда, наши заботы еще не окончены. — В его смехе слышались триумфальные нотки. — Но мы спасены!

Пелена густого тумана с дождем, висящая перед нами, кажется, уплотнилась. Над ней проглядывали меловые скалы, подножие которых было окаймлено белой пеной. К порту вела вереница огоньков по обе стороны устья со спокойной речной водой. Но даже сейчас нам приходилось прилагать все усилия, чтобы справиться с прибоем и мощным течением Дервента. Я помню, что, услышав звон колоколов Сихевена, в котором церковь стояла высоко на холмах, я поняла, что наконец мы вошли в спокойные внутренние воды. Я не отличаюсь смелостью, ибо первой моей мыслью было то, что наконец-то мы в безопасности и как приятно слышать мирный колокольный перезвон вместо рева морской пучины и грохота громовых раскатов! Я сосчитала удары колокола. Одиннадцать. Моя радость уступила место испугу.

— Все в порядке, — заверил Робби. — Через час я доставлю тебя домой.

— К полуночи?!

— Прости, раньше не получится. В это время в Дервенте сильное течение. Видишь, как поднялась вода. Да и двигатель еле тянет.

Скорее всего, я должна была насторожиться, потому что Робби продолжал возиться с двигателем, заставляя его работать. Громовые раскаты стихли, но ночной воздух обдавал холодом. Я облокотилась на фальшборт, завернувшись в дождевик, чтобы спрятаться от ветра. И внезапно ко мне пришла радость спокойствия. Я наблюдала, как за бортом струится темная вода, и понимала, что сейчас на нее смотрит совсем другой человек или, может, два других человека — не те, что при свете дня поднялись на борт яхты.

Теперь я иначе воспринимала Робби, обнаружив в нем и какую-то мальчишескую дурашливость, и бесшабашную отвагу, и заботливую преданность. Внезапно он возник у меня за спиной и сжал мое лицо ладонями; мне захотелось, чтобы он сказал самые желанные слова на свете.

— Прости меня, — прошептал он. Но это были не те слова, которых я ждала от него. — Я поступил как дурак, — продолжил он. — Спасибо, что ты так достойно вела себя и правильно все поняла. Не могу представить другую девушку, которая держалась бы с таким спокойствием. Ты даже не пискнула. — Он отвел руки. Одной он придерживал штурвал, а другой обнял меня за плечи.

— Да ты и сам был неплох.

— Вот уж на что не обращал внимания. Ты уверена?

— Еще как!

— Вот спасибо! Ты, в самом деле так думаешь? Как бы там ни было, я доставлю тебя домой. Ты это знаешь. Потому что… — Теперь он держал штурвал обеими руками, поворачивая судно по изгибу фарватера, за которым открывался Дервент-Лэнгли. Оттуда лежала прямая дорога к дому. И теперь казалось, что «Морская нимфа» летела против течения.

— Потому что?.. — напомнила я ему.

— Потому что я…

Его шепот был перекрыт оглушительным ревом мегафона. Мощный голос подобно грому разносился по реке, откликаясь эхом по обоим берегам. — Борт «Морской нимфы»… Эй, на борту! Это «Морская нимфа»?

Оставив штурвал, Робби приложил обе руки ко рту.

— Да-а-а!

— Вовремя! — снова громыхнул голос.

Когда мы обогнули нашу подковообразную излучину, то увидели, что на маленьком причале пляшут огоньки. На их фоне выделялся высокий силуэт, который держал мегафон у губ; фигуры поменьше стояли в саду. Мне пришло в голову, что вся эта сцена напоминает некую забавную версию появления любовника мисс Миранды.

— Ради всех святых, где вы были?

И тут только я узнала голос.

— К кому вы обращаетесь? — крикнул в ответ Робби.

— К вам!

Я слышала, как Робби, подводя яхту к причалу и пришвартовывая ее, что-то гневно пробормотал.

Мы выбрались на берег, и Робби оказался лицом к лицу с мистером Пембертоном.

— Надеюсь, вы понимаете, что все считали, будто вас унесло в море? Или что вы утонули? — рявкнул мистер Пембертон. — Миссис Воген была просто вне себя от беспокойства. Мы получили сообщение, что вас видели в море после того, как начался шторм.

— Минутку. Что вы себе воображаете…

Ссора уже разгоралась не на шутку, когда из тени сада появилась какая-то фигура. В пляшущем свете фонарей я увидела лицо. Лицо с фотографии.

Ее голос, когда она заговорила, был таким же приятным, как и внешность. Более высокой оценки мне и в голову не могло прийти.

— Николас, дорогой, — она сделала шаг вперед и взяла его за руку, — им обоим и без того досталось. Хоть сейчас-то оставь их в покое! Миссис Воген — умная женщина, и едва услышала шум двигателя, как поставила кофе. Последуем ее примеру. Наконец все уладилось. Идем в дом. Там мы и поговорим.

Я обратила внимание, что, хотя слова были адресованы Николасу Пембертону, ее жениху, сияние улыбки откровенно предназначалось Робби.

— Меня зовут Сильвия Сильвестр, — сказала она с той непринужденностью, которая свойственна лишь знаменитостям, и протянула руку. — А вы, должно быть, тот очаровательный сосед, о котором мне уже рассказывала миссис Воген. Я так рада, что мы с Николасом очутились здесь. Я просто мечтала скорее увидеть это прелестное местечко, которое Николас нашел для наших съемок. Вот почему он и привез меня сюда. Я прямо не могла дождаться.

Больше я ничего не слышала. Потому что смотрела на Робби. Похоже, он даже не заметил, что продолжает держать ее за руку. А я подумала, что он, должно быть, только рад, что слова, которые чуть не вырвались у него на борту яхты, так и остались несказанными.

Затем Сильвия легким, но на удивление властным движением взяла обоих мужчин под руки. Хотя она была в туфлях на высоком каблуке, ее рыжеволосая головка едва достигала плеча мистера Пембертона. Робби, двигаясь, словно во сне, склонил голову, чтобы слышать ее нежное щебетание. Я убедилась, что он начисто забыл обо мне. Что же до остальных, я не сомневалась, что они даже не подозревали о моем существовании, представляющем в их глазах весьма сомнительную ценность.

Так что, став на почтительное расстояние, я молча следовала за рыжеволосой чаровницей, словно бы сошедшей с холста, и за двумя внимавшими ей мужчинами. Миновав сад, мы стали подниматься по Тропе мисс Миранды к кишащему народом дому, который совсем недавно был нашим жилищем.