Нежное предательство

Битнер Розанна

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

 

Глава 1

Июнь, 1858 год

Ли направил коляску вдоль аллеи, обрамлен­ной старыми кленами. Дорога вела к поместью, названному Мэпл-Шедоуз – тени кленов. Приезд в загородный дом всегда будил в молодом челове­ке, трогательные воспоминания о детстве. Он по­мнил, как строили дорогу к богато украшенному восьмиугольному дому, который отец возвел в штате Коннектикут. Для этого пришлось спилить множество могучих вековых деревьев. Поместье стало летней резиденцией семьи Джеффриз. Там было приятно отдохнуть, на время покинув пыль­ный и шумный Нью-Йорк. Но в последние не­сколько лет отец и братья Ли редко появлялись здесь, считая себя слишком занятыми, чтобы иметь возможность наслаждаться покоем в семей­ном «раю» на берегу пролива Айленд.

Ли решил, что только он и мать действи­тельно любят Мэпл-Шедоуз. Были времена, когда все собирались в Малберри-Пойнте, чтобы беззаботно провести вместе летний отпуск. Одна­ко теперь, когда Ли, Карл и Дэвид выросли, а Дэвид и Карл обзавелись собственными семь­ями, оказалось очень трудно договориться и приезжать сюда одновременно хотя бы на не­сколько дней. Мать по-прежнему приезжала сюда каждое лето и жила в Мэпл-Шедоуз с мая по сентябрь.

Энни Харкорт Джеффриз любила жить здесь. Ли понимал, матери нравилось делать вид, что «мальчики» еще не совсем взрослые и могут в любой момент появиться на пороге дома, отправиться прогуляться по пляжу, вскараб­каться на старые клены, как они делали это, будучи детьми.

Над морем, оглушительно крича, кружились чайки. Он вспомнил, как кормил их, гонялся за ними по песчаному пляжу. Когда-то собрал боль­шую коллекцию морских ракушек и улиток. Но теперь стал взрослым и коллекция где-то затеря­лась.

Остановив лошадь у столба, Ли вышел из ко­ляски и привязал черного красивого мерина, ко­торый привез его из Нью-Хэвена. Молодой чело­век пристально и внимательно осмотрел дом, столь сильно любимый им. Воспоминания не от­пускали. Здесь он бегал, время от времени пере­считывая восемь сторон громоздкого строения. Мать настояла, чтобы по периметру дома возвели крытую галерею. Ее крыша служила полом для балконов второго этажа. Окрестности поместья были прекрасны. На востоке до самого горизонта покачивались воды Атлантического океана, на юге расстилалась гладь пролива Лонг-Айленд, а на севере и западе возвышались пологие холмы, покрытые густым лесом. Хозяйке нравилось си­деть на веранде или выйти из спальни на втором этаже прямо на балкон, прогуляться вокруг дома в любом направлении.

Ажурная чугунная решетка окаймляла гале­рею и балкон. Деревянные стены дома были укра­шены темно-серыми литыми карнизами, декора­тивные консоли поддерживали карниз крыши и располагались группами вокруг двойных окон и балконных дверей.

И сегодня все было красиво по-прежнему. Ли сожалел, что не приехал сюда раньше. По край­ней мере, здесь уже по-летнему тепло, зеленеет трава, на деревьях распустились листья, цветут цветы. Ли единственный из семьи, кто проводил в загородном доме каждое лето вместе с матерью. Он считал, что слишком много работает в течение года и имеет право на спокойный отдых. Прежде чем открыть свою собственную адвокатскую фир­му, Ли Джеффриз получил образование в Вест-Пойнте и Йеле. В течение четырех лет у него не было возможности приезжать сюда даже на ме­сяц.

Сердце молодого человека больно сжалось при воспоминании о том, что он не смог приехать в этот тихий уголок из-за Мэри Элен Истмен. То лето должно было стать самым счастливым в его жизни. Он собирался привезти сюда Мэри Элен, чтобы жениться на ней после окончания Йельского университета. Однако пневмония оборвала жизнь девушки прежде, чем она успела стать женой Ли. У него тогда не хватило сил приехать сюда без Мэри.

Он все еще навещал могилу невесты в Ныо-Хэвене, но уже не так часто, как раньше. Мэри умерла шесть лет назад. Прошлое уходило… в прошлое.

Ли медлил, прислушиваясь к звукам пианино, таким прекрасным, что сердце сладко сжималось и вздрагивало от нежных журчащих пассажей. Играла его мать. Женщина любила музыку боль­ше всего на свете. Он представил, как тонкие изящные пальцы летают над клавишами велико­лепного инструмента, стоящего в гостиной. Ли считал, что никто на свете не может так музици­ровать и петь, как Энни Джеффриз.

Но в следующий миг к аккомпанементу присо­единилось чье-то сильное сопрано. Ли хорошо знал голос матери. В гостиной пела не она. Кто бы это ни был, женщина пела почти так же прекрасно, как и его мать. Звуки музыки плыли из дома. Казалось, они заполнили собой воздух, вибрировали над цветами и деревьями. Легкий ветерок, витающий над лужайкой, приносил с собой терпковатый запах моря.

Музыка была смыслом жизни для матери Ли. Мягкие звуки фортепьяно и голос, по всей види­мости, очередной ученицы Энни Джеффриз подей­ствовали на молодого человека успокаивающе, умиротворяюще. Это был знакомый, привычный фон загородного дома. Значит, здесь ничего не изменилось.

Ли подошел к главному входу. На веранде показалась Кэтрин, принялась обрезать высажен­ные в горшки цветы. Услышав легкие шаги гостя, Кэтрин подняла голову.

– Я хочу сделать сюрприз для мамы, – про­шептал Ли, приложив палец к губам.

Женщина согласно кивнула, приветливо и ра­достно улыбаясь.

– Она будет счастлива и обрадуется твоему приезду, – ответила экономка.

Ли подмигнул ей, глубоко вдохнул сладкова­тый запах цветущей возле дома сирени. Мать очень любила сирень, и сотни кустов цвели сейчас на тридцати акрах поместья.

– Пусть старый Том позаботится о лошади и коляске, хорошо? Я нанял их в порту Нью-Хэвена. Из Нью-Йорка пришлось плыть на торговом судне, других рейсов в это время не было. Скажи, чтобы Том завтра отправил лошадь с коляской назад. Пусть возьмет коня, чтобы было на чем вернуться.

– Обязательно передам. – Кэтрин отпра­вилась выполнять распоряжение молодого хо­зяина.

Ли вошел и неслышно прикрыл застекленную дверь. Нежный женский голос по-прежнему пел под аккомпанемент пианино и, казалось, запол­нял каждый уголок дома. Стоял теплый майский день. Все окна и двери были распахнуты настежь. Звуки музыки сплетались с тихим шумом прибоя, доносившимся с пляжа позади дома. Морская чайка мелькнула перед самой дверью, пронзи­тельно крикнула и улетела.

Ли снял шляпу, повесил ее на стоящую у входа – уже много лет вешалку из вишневого дерева. Летний дом семьи Джеффриз был не столь огро­мен и не так богато украшен, как дом родителей в северной части Нью-Йорка. Но был по-своему прекрасен и уютен. Рядом с вешалкой стояла изящная подставка с китайской вазой, полной свежих цветов. Ли не помнил ни вазы, ни под­ставки. Возможно, мать купила их во время зим­него путешествия по Европе. Энни действительно любила цветы, но не так сильно, как музыку. И все-таки отказалась от карьеры пианистки и оперной певицы, когда у нее родился первый сын – Карл. Затем появился Дэвид, а после не­го – Ли. Четвертый ребенок Джеффризов умер при рождении.

Энни так и не удалось сделать музыкальную карьеру. Она посвятила себя воспитанию сыновей и заботе о домашнем уюте. Но была счастлива, когда могла обучать пению и игре на фортепьяно способных молодых людей, имеющих возмож­ность достичь прекрасных результатов в овладе­нии искусством. По крайней мере, Ли хотел ве­рить, что мать счастлива.

Но однажды, будучи мальчиком, застал мать в слезах. И она призналась, что отказалась от арти­стической карьеры не по своей воле. На этом настоял его отец. Может быть, тогда Ли подумал, что не позволит отцу решать, чем ему в дальней­шем заниматься. Молодой человек выбрал свою судьбу самостоятельно.

Ли постарался не вспоминать старых обид. Он приехал сюда, чтобы насладиться отдыхом. Не стоит вспоминать о семейных противоречиях. Что касается матери, то с ней у него никогда не возникало никаких разногласий. Она была очень доброй и любящей. Всегда сочувствовала детям и поддерживала их желания и устремления.

Ли, тихо ступая, направился в гостиную. Ему хотелось удивить и обрадовать мать. Она, конечно же, не ждет его сегодня. Он должен приехать только завтра.

Голос новой ученицы Энни был глубок и богат по тембру. Ли хорошо разбирался в музыке, хотя не унаследовал от матери музыкального таланта и никогда не стремился научиться петь. Но, бу­дучи воспитан Энни Джеффриз, не мог не ценить одаренности в других людях. Последним учени­ком матери, которого Ли помнил, был молодой человек. Проучившись у Энни какое-то время, тот стал играть в Нью-Йоркском симфоническом ор­кестре. А сейчас мать давала уроки какой-то девушке, вероятно, мечтающей об артистической карьере.

Голос Энни Джеффриз еще удивительно силен для шестидесяти летней женщины, но уже не столь богат по окраске, как голос молодой девуш­ки, упражняющейся сейчас в гостиной.

Ли неслышно прошел по восточным коврам, устилающим лестницу на второй этаж. Почти прокрался через холл, мимо стен, обитых дубовы­ми панелями.

Возле створчатой двери в гостиную сидел маль­чик-подросток. Он приподнял руку, выпачкан­ную чернилами, и мягко улыбнулся. Неужели у матери в этом году сразу два ученика? Возможно, мальчик ждет своей очереди на урок?

Ли заглянул в гостиную. Все осталось на месте. Вот любимое мамой пианино – большой концерт­ный инструмент. Отец купил его, когда мать отказалась от артистической карьеры.

Энни сидела на обитом тканью стуле без спин­ки и играла, как всегда, прекрасно. Ученица пела с большим старанием и воодушевлением. Ли вни­мательно смотрел на них, затаившись. Ученицей, оказалась молодая женщина. Очень красивая и элегантно одетая. Лицо и руки молодой особы были белыми, словно жемчуг. Рыжие волосы каскадом спадали на спину и сияли, освещенные солнцем. Они казались красными. На висках пря­ди были приподняты вверх и заколоты, открывая стройную шею, высокие скулы и нежные щеки. Линии носа очерчены изящно и тонко.

Ли вошел в комнату. Мать словно почувство­вала его взгляд и подняла голову. Она была еще очень красива для своего возраста. Голубые глаза засветились радостью, лицо расцвело улыбкой. Энни быстро встала.

– Ли, какой замечательный сюрприз! – мать направилась к сыну.

Ли ощутил гордость. Несмотря на возраст, мать сумела сохранить стройную фигуру и прекрасную осанку. Когда-то черные, а теперь седые волосы были завиты локонами и уложены в высокую прическу. Дневное кремовое платье мягко зашелестело, когда Энни двинулась на­встречу Ли.

Молодой человек обнял мать и прижал к себе. Ему казалось, что он немного подрос с тех пор, как они виделись в последний раз. Голова матери доставала ему только до подбородка.

Ни он, ни его братья не были похожи на мать чертами лица, унаследовав только черные волосы. Но у Карла и Дэвида, как и у отца, глаза были карие. А у Ли – ярко-голубые, материнские. Мать иногда хвалилась знакомым, что Ли – самый красивый из ее сыновей, благодаря голу­бым глазам. Он нежно усмехнулся, вспомнив, как она гордится детьми.

Ли внимательно взглянул на молодую женщи­ну, которая буквально застыла у пианино, заин­тересованно уставившись на него зелеными гла­зами. Девушка быстро опустила ресницы и покраснела, смутившись из-за того, что гость заметил, как она его рассматривает пристально и напряженно.

На крышке пианино лежали в беспорядке се­мейные фотографии. Портрет Ли – прямо в центре. Должно быть, девушка сразу догадалась, кто приехал. Хорошо зная мать, Ли был уверен, что она прожужжала ученице уши, рассказывая о своих «мальчиках».

– Как дела, мама? – Ли слегка отстранился, чтобы получше всмотреться в родное лицо.

– Я чувствую себя прекрасно. Правда, послед­ние недели меня опять мучили головные боли.

Ли нахмурился.

– Потому я и постарался приехать скорее, что слишком обеспокоен твоим здоровьем.

Энни легонько похлопала сына по руке ла­донью.

– Уверена, что нет ничего серьезного. Доктор Келси не определил точно причину болей. Счита­ет, что я чересчур переживаю и тревожусь из-за отца и всех вас. Ты же знаешь, отец и твои братья слишком много работают. Но, слава Богу, хоть ты нашел время и вырвался из этого шумного и пыльного Нью-Йорка. Как бы я хотела, чтобы вы когда-нибудь собрались здесь вместе. Мне стоило огромного труда уговорить отца приехать сюда в этом году.

– Ты же знаешь папу. Пора бы полностью доверить фабрики Карлу и Дэвиду. Но он никак не может решиться.

Интересно, заметила ли мать, что в последние несколько лет он старается не приезжать одновре­менно с отцом и братьями? Если бы они приехали вместе, тотчас же начались бы бесконечные спо­ры. А он вовсе не хотел ссор и споров. Мать болезненно переживает семейные раздоры, ему вовсе не хочется, чтобы у нее была еще одна причина для беспокойства.

– Ли, познакомься, это – Одри Бреннен, – Энни повернулась и представила молодую женщи­ну, все еще стоящую возле пианино. – Ее привез отец. Они приплыли на корабле из Луизианы. Одри проведет здесь все лето, будет упражняться в технике пения.

Ли кивнул.

– Думаю, гораздо приятнее провести лето в Коннектикуте, чем в невыносимой жаре Луизиа­ны, – ободряюще улыбнулся девушке молодой человек и заметил, как она слегка вздернула подбородок, словно он чем-то оскорбил ее.

– Если это твоя родина и ты там родился, мистер Джеффриз, то нет необходимости привы­кать к климату, – ответила она с сильным, но приятным южным акцентом. – Только тот, кто родился на севере, может считать невыносимой жару Луизианы.

Ли было забавно слушать южный говор. Де­вушка сильно растягивала гласные звуки. Слово «север» произнесла с ударением и легким отвра­щением.

«Итак, – подумал он, – она типичная пред­ставительница этих упрямых южан. Возможно, отец убедил ее, что все, живущие севернее Кен­тукки, – враги».

– Примите мои извинения, – с легкой иро­нией заметил он. – Я совсем не желаю оскорблять ваш любимый штат. Я даже никогда не был там. Но побывал однажды летом во Флориде. Это было невыносимо, – усмехнулся он. – По край­ней мере, для северянина. Возможно, проведя лето в Коннектикуте, вы поймете, что я имею в виду. В любом случае, уверен, моя мать сделает все, чтобы ваше пребывание здесь было приятным и интересным. Ваш отец тоже пробудет здесь лето?

– В это время года у отца очень много забот на плантации. Он не смог остаться с нами и вернулся в Луизиану. Приедет за мной в сентяб­ре, – девушка сделала многозначительную паузу и затем добавила: – Отец владеет одной из самых крупных плантаций Луизианы. Он не имеет воз­можности отлучаться надолго. Бреннен-Мэнор требует постоянного внимания. Там работают сот­ни негров.

Ли недовольно нахмурился.

«Напыщенный ребенок, – подумал он. – Го­ворит таким тоном, будто ее отец – самый важ­ный человек в мире. И они имеют рабов!» Боже мой, как он ненавидит рабство! Он был уверен, что эта самоуверенная девушка даже не задумы­вается о сущности рабства. Необходимо серьезно поговорить с ней и с ее отцом.

– Я познакомилась с отцом Одри в опере Нью-Йорка позапрошлой зимой, – торопливо объяснила Энни и строго взглянула на Ли, словно хотела предупредить, чтобы он не спорил с девуш­кой. – Мистер Бреннен приезжал в Нью-Йорк по делу. Он не только фермер, но и маклер, торгует хлопком. Он привез тогда Одри, чтобы развлечь и показать мир. А кроме того, он очень скучает без нее, когда уезжает из дома надолго.

Девушка заставила себя улыбнуться. Пони­мает ли эта женщина, как тоскует Одри по дому? Ей совершенно не понравился Нью-Йорк. Холод, грязь, слякоть вызывали отвращение. После Нью-Йорка Бреннен-Мэнор казался пре­красным раем.

Энни подошла к девушке, ласково обняла ее.

– Мистер Бреннен хотел, чтобы Одри увидела настоящую оперу, потому что у нее прекрасный голос. Она очень любит петь, – продолжала Энни Джеффриз. – Когда он узнал, что актриса, испол­нявшая главную роль, репетировала у меня, то поинтересовался, не может ли его дочь позани­маться у меня в течение лета, считая, что ей были бы полезны уроки. У Одри прекрасный голос и большие возможности.

– Я уже слышал, – согласился Ли. – Очень красивый голос.

– Спасибо, мистер Джеффриз! – поблагодари­ла Одри.

– Одри тогда было только пятнадцать лет, – продолжала рассказывать Энни. – Мистер Брен­нен решил подождать, когда она станет немного постарше, чтобы легче было переносить разлуку с домом. Он не захотел посылать ее учиться зи­мой, так как Одри ненавидит наши холодные зимы. Но летом не смог остаться с ней, ведь это самое горячее время на плантации. Он послал с ней брата, а также личную… служанку.

Энни как-то неуверенно и робко произнесла слово «служанка». Неужели девушка привезла с собой рабыню? По смущенному выражению лица матери Ли понял, что так и есть. Энни хорошо знала о нетерпимом отношении ее мужа и сыновей к рабству. Они считали рабство позором для стра­ны, считали, что с ним необходимо покончить раз и навсегда, ведь Америка провозгласила свободу личности. Однако все еще смирялась с существу­ющей несправедливостью. Ли Джеффриз лично помогал другу семьи, губернатору Нью-Йорка, разрабатывать законопроект, призванный покон­чить с рабством.

– Боюсь, бедняжка Одри очень скучает по дому, – Энни Джеффриз была мягкосердечной и доброй к людям, независимо от их образа жизни. Особенно к тем, кто тянулся к ней, как к талан­тливому музыканту.

«Музыка выше всяких предрассудков и нена­висти, – сказала она однажды сыну. – Музыка может объединить всех, независимо от образа жизни».

– Мэпл-Шедоуз почти такое же красивое поместье, как и Бреннен-Мэнор, – сказала Одри.

Почти? Молодой человек не понял, то ли де­вушка сказала это из вежливости, то ли хотела оскорбить его. Возможно, оскорбить. Ему час­тенько приходилось работать с южанами – биз­несменами и аристократами. Они были высоко­мерными, напыщенными людьми и считали свой Юг самым лучшим местом в мире.

– Мне нисколько не понравилась зима в Нью-Йорке, – сказала Одри. – Я не приспособлена к такому суровому климату. Мой отец все время беспокоился, чтобы я не заболела. Когда нахо­дишься так далеко от дома… – девушка замол­чала, в глазах заблестели слезы. Энни ласково прижала ее к себе.

Ли почувствовал легкую симпатию к Одри. И все-таки гостья раздражала его, держась и ведя себя так, будто своим присутствием оказывает честь дому Джеффризов. Молодой человек слегка поклонился и произнес:

– Добро пожаловать в Коннектикут. Уверен, что вы замечательно проведете здесь время.

Одри была уверена, что поклон и замечание были, скорее, насмешкой, чем вежливым же­стом. Ли Джеффриз был действительно самым красивым из сыновей Энни. Одри никогда еще не видела таких красивых голубых глаз. Но совсем не нравилось, как он смотрит на нее. Она чувствовала иронию, сквозящую в его словах и взгляде.

– Пойду в свою комнату, переоденусь, – сказал Ли матери, – и поплаваю перед ужи­ном.

– О, Ли, вода еще очень холодная!

– Мне очень нравится холодная вода, – моло­дой человек повернулся и направился к мальчи­ку, все еще молча сидящему возле двери. Протя­нул руку и представился: – Ли Джеффриз. Ты, должно быть, брат Одри. Как тебя зовут, сынок?

Мальчик поднялся, пожал протянутую руку, молча кивнул, щеки разрумянились от смуще­ния. Он вопросительно взглянул на сестру, кото­рая незамедлительно поспешила на помощь.

– Это Джой.

Ли приветливо улыбнулся и слегка сжал руку подростка.

– Рад с тобой познакомиться, Джой.

Джой улыбнулся, но так и не вымолвил ни слова. Они стояли, ощущая некоторую неловкость. Ли выпустил руку мальчика, не понимая, отчего тот смущается.

– Иди наверх, Ли, переоденься, – сказала Энни. – Элен приготовит для тебя ужин. Сколь­ко ты здесь пробудешь? – поинтересовалась она.

Ли был благодарен матери, она вовремя вывела компанию из замешательства. Он обнял мать за плечи и повел в холл.

– Целый месяц, – сообщил он. – Как тебе это нравится?

– О, Ли, замечательно!

– Это моя собственная адвокатская фирма, посему считаю, что если я желаю отдохнуть ме­сяц, то имею на это полное право.

– Мне хочется, чтобы отец так же относился к своей работе. Но он не приедет до конца августа. Подозреваю, что пробудет здесь не больше недели. Карл и Дэвид тоже не смогут приехать раньше конца лета. Как мне хочется собрать вас вместе! Вы нечасто видитесь и в Нью-Йорке…

Ли наклонился и поднял дорожные сумки.

– Ты же знаешь, мама, как это бывает. Нью-Йорк очень большой город. Фабрики от меня далеко. Все мы страшно заняты. Нам необходи­мо приезжать сюда, в Коннектикут, чтобы пови­даться друг с другом. Но в этом году не получит­ся, – он поцеловал мать в щеку. – Да это и не столь важно. Самое главное, что я смогу провести какое-то время с тобой. Как ты съездила во Флориду и в Европу? Обычно ты проводила время в городе. Боже мой, не верится, что прошел целый год с тех пор, как я видел тебя в последний раз.

Энни поднесла руку ко лбу.

– Да, ты же знаешь, я ненавижу город. Здесь чувствую себя лучше всего. Но неважно переношу холодные зимы, как в Нью-Йорке, так и в Кон­нектикуте. Никак не могу уговорить отца поехать куда-нибудь. Потому мне и пришлось провести часть зимы во Флориде, с тетей Грейс. Мы вдвоем съездили в Англию. Мне там очень понравилось. И только два раза сильно болела голова. А в остальных случаях я чувствовала себя довольно сносно.

Она повернулась и направилась к лестнице. Ли показалось, что мать просто не хочет говорить о своем здоровье. Это обстоятельство сильно встре­вожило.

– Пойдем со мной наверх, – сказала она. – Покажу тебе, в какой комнате ты будешь жить. Твою комнату я отдала Одри. Из нее прекрас­ный вид. Я хотела, чтобы девушке понравилось у нас.

Лестница начиналась от дверей гостиной. Ли оглянулся и посмотрел вниз на Одри. Молодые люди внимательно смотрели ему вслед. Одри снова быстро отвела глаза. Ли не мог не заметить, какая она красивая. Однако держится чересчур высокомерно. Одета в бледно-розовое муслиновое платье с белыми оборками, которые спадают ярусами от мысообразных вырезов на груди и спине. Платье плотно облегает стройную талию и пышноватую для такой невысокой де­вушки грудь. Конечно, плохо, что это дитя так очаровательно.

По лестнице спускалась молодая негритянка. Ли почувствовал раздражение, мгновенно поняв, что, должно быть, это и есть «личная слу­жанка», о коей упомянула Энни. Женщина поклонилась. У нее были умные и добрые глаза.

«Какое расточительное отношение к человече­ской жизни!» – подумал он. Служанка Одри очень красивая женщина. Светло-коричневая ко­жа чистая и гладкая. Негритянка мягко про­скользнула мимо и посмотрела через перила на хозяйку.

– Мисс Одри, приготовить вам другое платье к ужину? – спросила она.

– Да, Тусси. Но мы еще не закончили урок. Миссис Джеффриз проводит сейчас своего сына в комнату. Мы позанимаемся еще полчаса.

Ли с интересом рассматривал рабыню. Безус­ловно, женщина была мулаткой. Кожа гораздо светлее, чем у негров, которых ему приходилось видеть. Он слышал рассказы о плантаторах, имев­ших настоящие гаремы из негритянок. У многих из них имелись дети-мулаты. Правда ли это или преувеличение? Может быть, люди плохо знают то, о чем любят поговорить?

– Здравствуй, – сказал он, обращаясь к слу­жанке. – Я – Ли Джеффриз. Ты приехала с Одри, верно?

Женщина не поднимала глаз. Совершенно оче­видно, она сильно нервничает.

– Да, сэр.

– Тебе нравится в Коннектикуте?

– Да, очень, сэр. Я…

– Тусси, тебе не следует болтать с хозяи­ном дома! – резко и властно одернула женщину Одри. – Тебе не положено.

Служанка комкала в руках угол фартука, по-прежнему не глядя на Ли.

– Да, мэм, – тихо сказала она. – Пойду помогу на кухне, пока вы не освободитесь, мисс Одри, – и заспешила мимо Ли вниз по лестнице. Когда она проходила мимо хозяйки, то стыдливо отвела глаза. Одри укоризненно посмотрела на нее.

Молодой человек разозлился не на шутку. Де­вушка глядела надменно и высокомерно. Таким тоном, каким эта южанка выбранила служанку, было не принято разговаривать в доме Джеффризов. .Взглянув на его лицо, Одри поняла, что молодой человек взбешен.

– Тусси моя личная служанка. Отец подарил ее мне в шесть лет. Ей было тринадцать. Вам следовало бы понять, мистер Джеффриз, что с рабами нельзя обращаться так же, как вы обращаетесь со своими слугами здесь, на Севере. Мой отец утверждает, что нельзя быть слишком до­брым с рабами, от этого они становятся дерзкими и агрессивными. Пожалуйста, постарайтесь не вести с Тусси пустых разговоров. Я уже объяснила это вашей матери.

Ли чувствовал, что гнев вот-вот захлестнет его.

– Послушайте, юная леди. Это мой дом. И я намерен разговаривать с кем хочу и когда хочу. Безразлично, пустой это разговор или обсуждение важных законопроектов, таких, например, как ликвидация рабства! – он нахмурился с отвра­щением. – К слову сказать, мне не слишком нравится, когда мне указывают, как вести себя в моем доме! – он был возмущен. Как смеет гостья указывать ему, что делать и говорить! Она разго­варивает с ним, словно с невежественным идио­том, не умеющим вести себя в приличном обще­стве. Слава Богу, он взрослый мужчина, преуспе­вающий адвокат в Нью-Йорке. Возможно, их семья в десять раз богаче этого высокомерного ублюдка, владеющего рабами, каковым является отец этого маленького сноба. Что же происходит с южанами? Почему они так отстаивают ненави­стное нормальным людям рабство? Они готовы даже выйти из Союза.

Он взглянул на Джоя, который молча смот­рел на него. Мальчик так и не произнес ни единого слова. Затем Ли снова перевел взгляд на Одри.

– Увидимся за ужином, миссис Бреннен, – попрощался он, сохраняя властный тон.

Только тут он обратил внимание на мать. Она выглядела очень огорченной. Ли быстро пошел по лестнице. Хотелось поскорее переодеться и осту­дить свой гнев, окунувшись в прохладную океан­скую воду. И совершенно не нравилось, что при­дется общаться в течение всего месяца с Одри. Он надеялся провести отпуск только с матерью. Если бы девушка не привезла с собой эту чертову личную рабыню, все обстояло бы не так уж плохо. Все равно он обязательно серьезно поговорит с бедной негритянкой. Плохо то, что в его доме поселился человек, с таким жаром защищающий идеи рабства. Он сердито оглянулся. Мать по­спешно догнала его.

– Я не собираюсь обращаться с этой женщи­ной так, будто хочу растоптать ее, – оправ­дывался он, но глаза сверкали по-прежнему гневно.

– Успокойся, Ли. Ты такой горячий, несдер­жанный. Пожалуйста, не забывай, что Одри и ее брат – гости нашего дома. Постарайся быть объективным, – Энни провела его в комнату, где Ли предстояло жить, и закрыла за собой дверь. – Одри привыкла к существованию рабов. Не понимает и не знает другой жизни, – продолжала она. – Если ты хочешь поговорить с ней о проблемах рабства, его плохих или хоро­ших сторонах, тебе нужно делать это спокойно и очень осторожно. Ей только семнадцать лет, сынок! Она выросла среди рабов. Ей кажется это таким же естественным, как для тебя – дыхание.

Энни успокаивающе похлопала сына по руке, подошла к окну, раздвинула занавески.

– Одри действительно очень приятная юная леди и необыкновенно талантливая. Впервые в жизни уехала из дому. Мне кажется, Север немно­го пугает ее. Девушка растерялась, люди, окру­жающие ее здесь, приходят в ужас из-за того, что у нее есть рабыня. Она действительно напугана, чувствует себя очень одинокой. Будь с ней добрее, пожалуйста!

– Ну, она здесь совсем не одна! С ней брат, каким бы он ни был. Кстати, что такое с ним? Он не произнес при мне ни единого слова! – Ли поставил сумки и поспешил к матери, чтобы помочь открыть тугие оконные створки. Раздра­жение усилилось. Комната с прекрасным видом на океан, которую он так любил, оказалась заня­той. Окна теперешней его спальни выходили на луг.

– Мальчик сильно заикается, Ли. Уверена, что в присутствии такого преуспевающего ад­воката, как ты, просто-напросто стесняется гово­рить. Думаю, что отец частично повинен в этом. Мальчик слишком любит сестру. Но мистер Бреннен не очень хорошо обращается с ним. Я заметила, что все внимание и любовь он отдает дочери и почти не замечает собственного сына.

Ли вздохнул, чувствуя себя не в своей тарелке. Покорно покачал головой.

– А ты, как всегда, терпелива, пытаешься всех понять и примирить, верно? Что бы наша семья делала без тебя, мама? – он слабо улыбнулся. – Извини. Но мне не понравилось то, что жен­щина, с которой я едва знаком, командует и навязывает мне собственное мнение. Да еще в моем доме! Кстати, она скорее девочка, чем жен­щина!

– Я поговорю с ней. Но только помни, ее вырастил и воспитал богатый плантатор. У них очень много рабов. Другой жизни она не знает. Ко всему прочему, ее мать умерла десять лет назад. Одри осталась без матери в семь лет. Она привык­ла отдавать приказания и вести дом.

– Да, да, не беспокойся. Постараюсь за ужи­ном не устраивать сцен.

Ли взял одну из сумок и сердито бросил на кровать.

– Возвращайся и закончи урок.

Оказывается, у бедной девушки не было мате­ри. Ли почувствовал себя ослом. Возможно, он смутил и напугал Джоя, который не смог ничего ответить.

– Кажется, я слегка переутомился в дороге. Потребуется какое-то время, чтобы избавиться от привычек Манхэттена.

– Понимаю тебя, сынок. То же самое происхо­дит с твоим отцом и братьями, когда они приез­жают сюда, – Энни отступила назад и осмотрела его с ног до головы. – Ли, каждый раз, когда я тебя вижу, ты кажешься мне красивее и кра­сивее.

Ли облегченно рассмеялся, чувствуя, что гнев понемногу испаряется, и снял запыленный сюр­тук.

– Если бы твои сыновья были самыми уродли­выми людьми на земле, ты все равно утверждала бы, что они – очаровательны. Ну ладно, иди. Мне необходимо переодеться.

Энни глубоко вздохнула, с любовью глядя на сына.

– Я очень рада, что ты, наконец-то, приехал. Ей хотелось пожаловаться, рассказать, как ее пугают почти непрерывные головные боли. Уже много дней преследует необъяснимый суеверный страх. Энни подозревала, что есть серьезная при­чина для таких болей. Но не понимала, почему доктора не могут распознать ее. Женщина отвер­нулась, чтобы сын не заметил слез, сверкнувших в ее глазах.

– Увидимся за ужином, Ли.

Энни вышла из комнаты, тихо прикрыв дверь. Ли разделся и накинул хлопчатобумаж­ный халат. Он любил плавать обнаженным. И сегодня, черт возьми, не собирается изменять своим привычкам, независимо от того, есть в доме нежеланные гости или нет. Направившись к выходу, снова услышал музыку. Учительница и ученица продолжали прерванный его появ­лением урок. Спустившись по лестнице, Ли вышел из дома через заднюю дверь и нето­ропливо направился к пляжу. Скоро шум при­боя почти заглушил музыку. Молодой человек сбросил халат, прыгнул в холодную воду и заплыл подальше, чтобы не слышать голоса юной певицы и звуков фортепьяно.

Ледяная вода не охладила гнева и раздраже­ния, вызванного нежданными гостями. Ли был недоволен тем, что не сможет теперь провести отпуск наедине с матерью.

Вздрагивая от озноба, вышел из воды, быстро схватил мягкое полотенце, вытерся и надел халат. Долго стоял на пляже, пристально рас­сматривая дом. Ветер доносил отголоски песни. Ли не понимал и удивлялся, почему девушка так раздражает его. Мать права, у него довольно резкий характер. Однако он уже много лет работает адвокатом, научился контролировать эмоции, особенно на заседаниях суда. Он дав­ным-давно взрослый мужчина, которого обычно трудно вывести из себя, тем более хорошеньким молодым женщинам.

Тщательно вытерев волосы еще раз, Ли напра­вился к дому, убедившись, что Одри Бреннен просто не понимает, как глупо ведет себя. Види­мо, девушка привыкла грубо разговаривать с при­слугой и отдавать приказания окружающим. Так ее воспитал отец, властный и богатый плантатор. А матери, которая могла бы научить ее быть мягкой, не было рядом.

Не хотелось признаваться, но он понимал, что злится больше не из-за присутствия личной рабы­ни. Скорее, это происходит из-за того, что Одри чертовски красива. Он не имеет права думать о ней как о женщине. Она еще совсем ребенок. К тому же окончательно испорченный и избало­ванный.

– Черт с ней, – пробормотал Ли. В конце концов, он приехал сюда, чтобы хорошенько от­дохнуть. И постарается сделать это, несмотря на присутствие нежеланных гостей.

Пока Одри Бреннен будет находиться на рас­стоянии и воздержится от приказаний и распоря­жений по поводу того, что он должен и чего не должен делать в собственном доме, все будет отлично.

 

Глава 2

Одри открыла дверь, ведущую на балкон, и вышла из комнаты. Медленно двигаясь вдоль высаженных на галерее цветов, глубоко вдыхала солоноватый морской воздух. Приблизившись к ажурным перилам, стала смотреть на воду, кото­рая сверкала и переливалась под призрачным лунным светом. В Мэпл-Шедоуз было хорошо, но все-таки это не Бреннен-Мэнор. Дома Одри гла­венствовала. Отец ее обожал, так же как и Ричард Поттер, очаровательный джентльмен, южанин. Почти решено, что через год Ричард станет ее мужем.

Девушка не была уверена, хочет ли выйти замуж за Ричарда. Но ей не хотелось разоча­ровывать и огорчать отца, который давно мечтает об этом браке. И именно сейчас, когда к ней так плохо относятся, и особенно после того, как Ли Джеффриз пытался досадить ей во время ужина, Ричард казался самым замеча­тельным, самым привлекательным человеком на земле. Конечно, Поттер старше ее на два­дцать пять лет. Скорее, он больше подходит в отцы, чем в поклонники. Но, по крайней мере, уважает и понимает привычный Одри образ жизни. А главное – Ричард сын Альфреда Поттера, чья плантация почти такая же большая, как и Бреннен-Мэнор. После свадьбы Ричарда и Одри плантации объединятся в одну огромную, возможно, самую большую в Луизиане и, вероят­но, на всем Юге. А Одри станет хозяйкой. Мистер Ли Джеффриз просто не понимает, какой важный человек ее отец, и не разделяет полити­ческих взглядов богатого южанина. Он никогда не разберется в жизни на плантации, не уразуме­ет, что негры необходимы для сохранения ста­бильности и нерушимости привычного для Одри мира.

Совершенно очевидно, она почему-то не понра­вилась Ли. В течение месяца ей придется терпеть его высокомерное и пренебрежительное отноше­ние.

Если бы не безграничная доброта Энни Джеф­фриз, Одри уже попросила бы отправить ее домой, в Луизиану. Девушка тосковала по Бреннен-Мэнор до боли в сердце. По ночам было особенно одиноко. Слезы сами лились из глаз. Только гордость не позволяла ей расслабиться и попро­сить о возвращении. К тому же не хотелось огор­чать отца. Ведь тот надеялся, что дочь многому научится у миссис Джеффриз. На этом ее образо­вание было бы завершено. Обучая оперному пе­нию, Энни Джеффриз одновременно давала эле­ментарные знания итальянского, французского и испанского языков. Семья и друзья дома будут поражены ее познаниями. Особенно тетя Джанин и дядя Джон из Батон-Ружа. Тетя Джанин сестра матери Одри. Она всегда волновалась, что племян­ница не смогла получить разностороннего образо­вания, огорчалась, что девушке не хватает утон­ченности манер и мягкости характера.

Дочь тети Джанин Элеонор прошлым летом путешествовала по Европе. Одри прекрасно пони­мала, почему тетя всегда выставляла напоказ собственную дочь, постоянно подчеркивая, что Элеонор много путешествовала по миру. Кузина Одри была очень непривлекательна. Элеонор была старше Одри на четыре года, фигура у нее бесфор­менная, крупное лицо покрыто какими-то пятна­ми. Каштановые волосы – прямые и тусклые – невозможно уложить в какую-то прическу. И хотя тетя Джанин одевала дочь в самые дорогие платья модных европейских фасонов, ухищрения мало помогали.

Конечно же, тетя Джанин переживает из-за того, что Элеонор исполнился двадцать один год, а у нее совершенно нет никаких перспектив найти мужа. Поклонников достаточно, но ни один из них, по всей видимости, не собирается жениться. Одри подозревала, что это происходит не только из-за внешности Элеонор, но, скорее, потому, что молодые люди, ухаживающие за кузиной, совер­шенно не уважают девушку. Кузина не раз рас­сказывала Одри шокирующие истории о молодых людях. Если бы тетя Джанин узнала о таких вещах, она упала бы в обморок от стыда за собст­венную дочь.

Одри мало понимала, в чем состоят секретные отношения между мужчиной и женщиной за за­крытыми дверями, и не очень-то интересовалась. Ни один мужчина, включая, конечно же, Ричарда Поттера, не собирался унижать ее каким бы то ни было образом и относиться к Одри, словно к шлюхе. Хотя Одри имела довольно смутное пред­ставление о том, как ведут себя шлюхи. Она только знала, что это слово позорит молодую женщину или девушку. На одном из вечеров она случайно подслушала разговор молодых людей, которые называли ее кузину сучкой и шлюхой, говорили об Элеонор в таком неуважительном и оскорбительном тоне, какого Одри ни разу не приходилось слышать. Но она не стала передавать кузине разговор молодых людей.

Сейчас Одри скучала даже по Элеонор. Скучала и тосковала по всему, что касалось дома. Если бы Бреннен-Мэнор был отсюда в сотнях тысяч миль или даже гораздо больше, она все равно должна оставаться здесь и продолжать уроки. Она всегда старалась вести себя так, чтобы Джозеф Бреннен остался ею доволен. Одри надеялась своим пове­дением скрасить разочарование отца из-за Джоя. Конечно, она должна каким-то образом защитить брата. Почему отец не может понять, какой у него любящий сын? Отец когда-то возлагал на Джоя большие надежды. Потому-то существовала еще одна причина, из-за которой Одри было необходи­мо выйти замуж за Ричарда Поттера. Джой ни­когда не сможет самостоятельно управлять плантацией. Она должна выйти замуж за такого чело­века, который смог бы после смерти отца взять управление в свои руки и который позволил бы Джою всегда жить на плантации, понимая, что брат Одри никогда не сможет стать хозяином. Лучшего человека, чем Ричард, для этого не найти.

Одри очень любила брата и чувствовала ответ­ственность за него и его будущее с тех пор, как умерла мать. Именно тогда брат и начал заикать­ся. Годы проходили, а речь Джоя не улучшалась. Одри считала, что брат огорчен недобрым отноше­нием отца, болезненно воспринимает его беспо­койство о будущем.

Бедный Джой сегодня так смутился, когда Ли решил с ним познакомиться. Она даже слегка рассердилась на молодого человека. За ужином Ли держался высокомерно и почти не обращал на нее внимания, все время разгова­ривал только с матерью, рассказывал о пред­стоящих выборах, особо подчеркивал свое на­мерение голосовать за того, кто стоит за полное уничтожение рабства.

«Я думаю, что Авраам Линкольн – наш чело­век», – сказал Ли, иронически взглянув на Одри, будто бы ожидая с ее стороны возражений.

Но девушка постаралась сдержаться и промол­чала, не желая начинать спор за общим столом. По мнению ее отца, избрание Авраама Линкольна на пост президента принесет Югу разорение. Если этот человек все-таки станет президентом, многие штаты выйдут из Союза. Одри вовсе не хотелось вдаваться в обсуждение политических проблем с Ли Джеффризом. Северяне любят поучать южан, что хорошо, а что, по их мнению, плохо. К тому же политика – это мужское занятие. Ей ни к чему дискутировать по таким вопросам.

Одри закрыла глаза и представила Бреннен-Мэнор. Прекрасные возделанные земли, запах азалий и кизила, зелень кипарисов и дубов. Плантация была для нее почти что родной матерью. Очень часто Одри пыталась вспомнить мать, чер­ты ее лица, движения, голос. Но в детской памяти сохранилось слишком мало. Одри было всего семь лет, когда мама умерла. Тогда казалось, что она будет рядом всегда. А теперь у Одри в памяти остались только смутные воспоминания. Она по­мнила бледную женщину, лежащую в постели и тяжело больную. Лицо матери стало совершенно другим перед смертью.

Остался только прекрасный портрет, который теперь висит над камином, напоминая Одри и Джою, какой когда-то была их мать.

Девушка отошла от перил и села в кресло, заложив руки за голову. Она так скучает по дому и так расстроена из-за неприязненного отношения Ли Джеффриза, что вряд ли сможет сразу заснуть. Снова попыталась сдержать непрошеные слезы, но не смогла. До сегодняшних событий ей удава­лось перебороть свою тоску и не проситься домой. Но она не была уверена, что выдержит дальше. Чувствуя себя очень одинокой, дала волю слезам. И только когда выплакалась, достала из кармана носовой платок, неожиданно почувствовала, – что кто-то стоит рядом.

– С вами все в порядке, миссис Бреннен? Одри вскочила при звуках участливых слов.

Ли Джеффриз наблюдал за ней, стоя неподалеку. Девушка разозлилась, почувствовав себя унижен­ной. Надо же такому случиться, именно Ли застал ее плачущей. Одри быстро вытерла слезы.

– А разве вам не все равно? Думаю, мои слезы доставят вам истинное удовольствие. Очевидно, я вам не очень понравилась, – девушка плотно запахнула халат, осознавая, что Ли не только застал ее плачущей, но и сидящей в одиночестве в ночном халате. Это было ужасно неприлично.

– Вы всегда подкрадываетесь к людям, чтобы застать их врасплох? – спросила она, намере­ваясь уйти. Но Ли схватил ее за руку.

– Нет. Я не думал, что застану вас здесь. Но коли так получилось, пожалуйста, не уходите. Мне хочется поговорить с вами.

Какая-то неожиданная нерешительность, ро­бость сквозила в его взгляде. Одри была поражена тем, что он смотрит на нее просительно и винова­то. Прикосновение горячей ладони внезапно по­вергло ее в трепет. Это было так удивительно. Одри без возражений опустилась в кресло и поду­мала о том, что мать у этого человека такая хорошая и добрая. Может быть, какие-то положи­тельные качества передались все же от нее сыну. И, наконец, Одри поняла, что ей очень хочется понравиться Ли Джеффризу.

– Прекрасно, мистер Джеффриз. Думаю, нам нужно поговорить.

Он присел перед ней на корточки.

– Вы можете звать меня просто Ли. Можно мне называть вас Одри?

Почему так трудно смотреть ему в глаза?

– Не возражаю.

Ночной ветер растрепал темные волосы Ли. Молодой человек все еще крепко держал девушку за руку. Его ладонь – большая и сильная, была одновременно и нежной. Ей казалось, что при свете луны он выглядит еще красивее. Только сейчас она сообразила, что чересчур углубилась в собственные переживания и разочарование от первой встречи с ним. Вспомнила о том, каким красивым и энергичным он показался, когда впервые вошел в гостиную. Да, она была букваль­но поражена незаурядной внешностью молодого человека, когда он неожиданно вошел, одетый в прекрасный серый костюм, с ослепительной бело­зубой улыбкой на лице. Никогда еще Одри не встречала мужчину с такими голубыми глазами, таким красивым лицом, такими блестящими ухо­женными волосами.

Он уже переоделся в простые хлопчатобумаж­ные брюки. Домашняя рубашка, расстегнутая у ворота, приоткрывала грудь, покрытую темными волосами. Девушка смущенно отвела глаза. Боже мой, она отказывалась понимать себя! Всего не­сколько минут назад она ненавидела этого чело­века. А теперь поняла, что он ей нравится. Может быть, потому, что бросил ей вызов? Может быть, потому, что каким-то невероятным образом по­хож на ее отца? Без страха защищал и отстаивал свои взгляды, был властным и уверенным, как ее отец. Одри досадовала, наконец, признав его пра­воту. Он совершенно справедливо отчитал ее днем. Она вела себя бестактно, распоряжаясь в чужом доме, словно в собственном. В конце кон­цов, она только гостья. Следовало показать хозя­евам, что леди с Юга добрая и воспитанная. Но в то же время девушке не хотелось поступиться гордостью.

– Я решил прогуляться по галерее, – объяс­нял Ли тем временем. – Приятно полюбоваться океаном, вот и оказался здесь. А потом услышал ваши рыдания. Не являюсь ли я причиной ваших горьких слез? – Ли поднялся, взял стул и сел рядом. – Хочу извиниться… Я грубо разговари­вал с вами во время ужина и очень хорошо осознаю это. Обычно я не осуждаю людей, если их не знаю. А вы так молоды и так далеко от дома, от родных людей… И, кроме того, вы наша гостья. Конечно же, я вел себя невежливо. Извините меня.

Одри сидела немного напряженно. Глядела вдаль, боясь посмотреть в глаза мужчине. Она испугалась странного незнакомого чувства, от ко­торого ее бросало то в жар, то в холод.

– Принимаю ваши извинения, сэр. Примите взаимно и мои извинения. Конечно, не следо­вало так разговаривать с вами. Однако, пони­маю, вам не нравится то, как существуют южане. Но это наша жизнь, так же, как у вас своя.

Молодой человек глубоко вздохнул.

– Одри, в глубине души вы должны понимать, что рабство – это очень плохо.

Она вытерла слезы.

– Конечно, плохо…

– Что? – поразился Ли. – Не понимаю. Она коротко взглянула ему в глаза.

– В противоположность тому, что вы о нас думаете, мистер Джеффриз, большинство граж­дан Юга, особенно женщины, против возобновле­ния работорговли, – она снова посмотрела в сторону океана. – Но, видите ли, это как… дайте подумать, да, словно огромный валун, который катится с горы. Он катится все быстрее, его не­возможно остановить. Мы владеем рабами уже много лет. Наша экономика придет в упадок, если у нас отнимут возможность использовать труд рабов на плантациях. Такие люди, как мой отец, будут разорены вконец, – она снова взглянула на собеседника. – Не считайте меня совсем невеже­ственной. Я – женщина и молода, но часто слу­шаю разговоры отца с бизнесменами. Понимаю политическую обстановку лучше, чем вы предпо­лагаете. Север знает, что уничтожение рабства погубит нас. Но вас это не волнует. У каждого штата должно быть право самостоятельно решать: оставлять рабство или нет. Ни Федеральное пра­вительство, ни президент не должны вмешиваться в нашу жизнь и способствовать нашему разоре­нию.

Ли не смог удержаться от улыбки. Она говори­ла с такой гордостью и так горячо пыталась убедить его… Боже мой, какая Одри красивая! Как приятен мягкий южный выговор. Она тянет гласные звуки, и это делает ее более очарователь­ной. Очень приятно слушать ее.

– Рабство не может продолжаться вечно, Одри. Такие люди, как ваш отец, должны быть готовы к переменам.

Она хотела отвести взгляд, но голубые глаза словно притягивали. В его словах сквозило мягкое предостережение, девушку охватил смутный страх, но она не могла определить причину его возникновения.

– Каждый штат поступит так, как считает нужным, мистер Джеффриз. Вы должны дать нам время. Все наши вложения связаны с трудом рабов. Если мы сейчас освободим их, то, во-пер­вых, потеряем средства к существованию. А если станем платить наемным рабочим, то разоримся полностью. Кроме того, это довольно опасно.

– Опасно?

Одри поднялась и снова подошла к перилам.

– Возможно, вы не осознаете, что на Юге негров почти столько же, сколько белых. Если их освободить, куда они пойдут? Где будут жить? Бунт неизбежен, мистер Джеффриз. Они убьют нас, захватят дома и фермы. В прошлом уже неоднократно происходили восстания рабов. Отец рассказывал. Вероятно, вы считаете, что так рас­суждать жестоко, что я сурово обращаюсь с Тусси. Но, поймите, это необходимая суровость. Прихо­дится держать их в повиновении. При мягком обращении они быстро становятся совершенно невыносимыми и дерзкими. Если не принимать меры предосторожности, то очень быстро рабы примутся заправлять всем вместо своих хозяев. Их необходимо постоянно держать в руках.

Она услышала, как скрипнул стул. Ли под­нялся и подошел ближе к ней. Девушка словно бы ощущала его присутствие всем телом. Ее снова охватила незнакомая до сих пор дрожь. Стройная фигура молодого человека возвыша­лась над ней. Почему она обращает на это внимание? Раньше ее совершенно не интере­совало, как сложены мужчины. О Ричарде она никогда не задумывалась так. Одри продолжала делать вид, что любуется лунными бликами на поверхности океана, страшась взглянуть на Ли.

– Вплоть до жестокости? – спросил он.

Одри прикрыла глаза и вспомнила Марча Фре­дерика, надсмотрщика на хлопковой плантации. Она ненавидела Марча.

– Иногда…

– Человек не может быть собственностью дру­гого человека, Одри. Его нельзя бить хлыстом, требуя повиновения. Это не по-христиански.

Одри снова смахнула выступившие слезы.

– С нашими рабами хорошо обращаются, ми­стер Джеффриз. Мне известно только два случая, когда наш надсмотрщик воспользовался плетью. И отец тут же остановил его. Отец хорошо отно­сится к неграм, большинство не нуждаются в замечаниях. Многие относятся к нам по-друже­ски. Да, мистер Джеффриз, я читала «Хижину дяди Тома». Знаю, о чем вы думаете. Но мисс Стоу показала искаженную картину. Большинство из нас не ведут себя таким образом. Мы просто связаны по рукам системой, какая существует. Нельзя ничего менять сразу, если мы намерены сохранить прежний образ жизни, – Одри, нако­нец, обернулась и осмелилась взглянуть на моло­дого человека.

– Многим из нас очень хочется, чтобы можно было перевернуть жизнь безболезненно. Самая опасная часть рабов – мулаты. Такие, как Тусси. Они появились в результате отвратительного по­ведения белых мужчин… которые спят с негри­тянками. Мой отец резко осуждает такое поведе­ние.

Одри почувствовала, что краснеет, выговари­вая такие слова, зная, что «спать» с кем-то озна­чает греховное поведение. Но она не понимала, какие действия подразумеваются. У нее не было матери, которая объяснила бы подобные вещи. Подруги только хихикали и шептались об этом, игриво прикрываясь веерами. Она не была увере­на, правда ли все то, что рассказывает Элеонор. К тому же кузина никогда не вдавалась в подроб­ности. Мисс Джерси, ее воспитательница, обучавшая манерам и грации движений, никогда не беседовала об интимных отношениях.

Ли внимательно и заинтересованно разгляды­вал Одри, размышляя, знает ли что-либо эта женщина-ребенок об интимной близости мужчи­ны и женщины. Кроме того, ему очень хотелось узнать о происхождении Тусси. Может быть, он чересчур впечатлителен? Но увидев их вместе, он отметил несомненное сходство в чертах девушек. А что, если отец Одри… Конечно, она никог­да не поверит. Возможно, она считает отца самым лучшим и самым справедливым человеком на свете.

– А кто отец Тусси? – решился спросить он. Одри вернулась в кресло.

– Один белый десятник, которого отец давно уволил. Ее мать, Лина, уже много лет ведет домашнее хозяйство. Конечно, отчитывается пе­редо мной.

Ли решил пока что умолчать о своей догадке.

– Почему вы не рассказываете мне ничего о своем брате? Казалось бы, ему надо остаться с отцом, а не приезжать сюда с вами. Вы говорите, что лето самое занятое время года для отца.

Одри почувствовала, что необходимо защитить брата. Если Ли будет насмехаться над мальчиком, услышав, как тот говорит, то она будет относиться к нему неприязненно, и даже враждебно. Сегодня за ужином Джой, как всегда, отмалчивался. Ли не разговаривал с ним и не пытался расспраши­вать.

– Мы с братом очень любим друг друга, – ответила она, отошла от Ли, направляясь к двери спальни. Не оглядываясь, чувствовала, что моло­дой человек идет следом. Хотелось, чтобы он держался на расстоянии. По каким-то непонят­ным причинам, трудно сосредоточиться, когда Ли находился рядом.

– Я для него почти как мать. Мой отец… У него не хватает терпения выслушивать Джоя.

Боюсь, что отец несколько разочарован в сыне, считая, что он не сможет ничему научиться. На самом деле мальчик очень способный. Несмотря на то, что отец отдает предпочтение мне, Джой – мой лучший друг. В нем нет ни капельки зависти. Мы прекрасно понимаем друг друга. Я чувствую, что должна уделять брату внимание, которого он недополучает от отца. Ему было бы плохо дома без меня. Он не может быть строгим с рабами из-за дефекта речи. Отец почти не обращает внимания на Джоя. Я попросила разрешения, чтобы он отпустил Джоя со мной. Мне кажется, каждому человеку полезно посмотреть страну.

Она повернулась к Ли и слегка отступила на­зад, осознав, что молодой человек стоит в опасной близости.

– Я должна покинуть вас, мистер Джеффриз. Нехорошо, что я стою с вами, одетая ко сну.

Ли быстро посмотрел на дверь и заметил, что Тусси подсматривает за ними из-за занавески.

– О, я не думаю, что мы с вами совсем одни, – лукаво улыбнулся он. Одри проследила за направлением его взгляда и тоже улыбнулась, увидев, как Тусси резко отпрянула в глубь ком­наты.

– Должно быть, Тусси услышала ваш голос. Знаете, она все время подсматривает за мной. Ее настоящее имя Тьюсди. Потому что она родилась во вторник. Но ее всегда звали Тусси, – Одри понизила голос. – Думаю, что она любит меня больше, чем любила бы другую хозяйку. Я тоже ее очень люблю. Но, сказать по правде, не хочу, чтобы она догадывалась об этом.

Ли тихо засмеялся, с облегчением поняв, что Одри совсем не была жестокой и бессердечной, какой показалась вначале. Ее нежность к Джою, понимание незавидного положения мальчика в семье растрогали.

– У нас с вами, мисс Бреннен, состоялся очень интересный разговор. Не хотите ли вы завтра прогуляться в открытой коляске? Нам есть о чем поговорить. Возможно, мы станем друзьями, если будем чаще встречаться.

Одри опустила глаза.

– Я не могу поехать с вами без сопровождения. Отец считает, что ваша мать должна следить, чтобы я никуда не выезжала одна…

– Ах так? Мы пригласим ее с собой. Из-за нее я приехал сюда. И обязательно возьмите с собой Джоя. Мне хочется поближе познакомиться с ним. Осмотрим окрестности. Вполне вероятно, вам не будет одиноко вдали от дома.

Одри почувствовала, что на сердце у нее стало намного светлее. Она совсем не предполагала такого поворота в отношениях с Ли. От былой натянутости и напряженности не осталось и следа.

– С удовольствием поеду, мистер Джеффриз. Ли смотрел в устремленные на него зеленые глаза. Молодая женщина будила чувства, кото­рых он не ожидал. Он никак не мог избавиться от мысли, что под халатом и ночной рубашкой де­вушка обнажена. Ее гладкое здоровое тело еще нетронуто.

– Зовите меня просто Ли.

Она кивнула.

– Мне нельзя больше ни минуты оставаться с вами, – Одри повернулась и поспешила к двери. На мгновение задержалась, обернулась и поблаго­дарила: – Спасибо за приглашение. Я действи­тельно сожалею, что оскорбительно разговарива­ла с вами раньше.

Ли мягко улыбнулся.

– Извините меня тоже. Мы не совсем удачно начали знакомство. Но надеюсь, что завтра я исправлюсь, – он с жадностью смотрел на бле­стящие рыжие волосы, каскадом спадающие на спину. Они были распущены, и он ощутил почти неодолимое желание дотронуться до блестящих прядей.

Мисс Одри Бреннен обладала мужеством и гор­достью. В то же время в ней чувствовались мяг­кость и доброта. Вполне очевидно, девушка спо­собна сильно любить, принимая во внимание неж­ность к брату. Она начинала нравиться Ли гораздо сильнее, чем он мог предположить всего несколь­ко часов назад.

– Тогда до завтра, – тихо сказал он, предста­вив, как прекрасна Одри на шелковистых просты­нях. Какие у нее полные, сочные губы! Как глу­боки зеленые глаза! Боже мой! Он еле сдержи­вался, чтобы не обнять ее. Им овладело инстинк­тивное ощущение, что, возможно, Одри не вос­противилась бы. Вернее, кажется, ей хотелось бы быть не против. Но в то же время он понимал, что за такой поступок она могла залепить ему поще­чину.

 

Глава 3

– Итак, Джой, что ты думаешь о Коннектику­те? – Ли искоса взглянул на юношу, сидящего в глубине открытого экипажа рядом с сестрой. Ли решил отправиться на одном из самых лучших кабриолетов, изготовленном в Англии по заказу отца. Ли ободряюще улыбнулся Джою и снова стал смотреть вперед, управляя чалым мерином. Коня звали Белль. Это была самая сильная и красивая лошадь поместья Мэпл-Шедоуз. А имен­но эта открытая коляска – самая элегантная и удобная. Ли хотелось произвести приятное впе­чатление на гостей, особенно на Одри.

– Мне з-здесь очень н-нравится, – медленно ответил Джой.

– Джой волнуется, – вмешалась Одри, – и просил меня поблагодарить вас за приглашение на прогулку.

Ли искоса посмотрел на девушку. Сегодня она выглядела прекрасно, одетая в белое хлопчатобу­мажное платье, расшитое мелкими зелеными и желтыми цветочками. Голову покрывала широко­полая шелковая шляпа, завязанная под подбород­ком зеленой лентой. Изящные руки затянуты в белые перчатки.

Четырнадцатилетний Джой был хорошо сло­жен для своего возраста и обладал приятной внешностью. У него были такие же, как у сестры, рыжие волосы. Но глаза, скорее, светло-карие, чем зеленые. Джой часто улыбался, чем сразу же расположил Ли.

– Вам нужно позволять Джою отвечать само­му, – мягко попенял он Одри. – А вы всегда перехватываете у него инициативу, – Ли обод­ряюще кивнул Джою. – Говори, когда тебе этого хочется. Не волнуйся и не переживай, если у тебя получается медленно.

Мальчик радостно засмеялся.

– Мы едем на п-пляж? – спросил он. Ему очень нравился Ли Джеффриз.

– Да, так и есть. Хотя мы могли бы сходить на пляж возле дома. Но я решил, что прогулка в экипаже будет интереснее. – Ли продолжал пра­вить лошадью, показывая им красивые и богатые загородные дома в Малберри-Пойнте, где состоя­тельные люди из Нью-Йорка, Стенфорда и Нью-Хэвена имели поместья.

– Мой отец – владелец фабрики, производя­щей парусину и брезент для палаток, тентов и прочего, – сообщил он. – У него есть обувная фабрика и завод по выплавке чугуна и стали. Поэтому он, Карл и Дэвид очень заняты. Но меня не интересуют семейные предприятия. Мне всегда хотелось завести свое дело. Думал даже пойти в армию после окончания Вест-Пойнта. Но потом решил получить диплом адвоката. И начал собст­венную практику в Нью-Йорке. Однако, в отличие от отца и братьев, раз в году беру себе отпуск. Отдыхаю здесь душой. Люблю бывать в Мэпл-Шедоуз. Здесь меня охватывают детские воспоми­нания.

Одри смотрела на сильные руки молодого че­ловека. Он крепко держал вожжи и направлял впряженную в экипаж лошадь по склону к отда­ленному пляжу. Сегодня Ли оделся в темные брюки, которые тесно облегали стройные муску­листые бедра. Белая рубашка была без галстука, ворот распахнут.

– Слишком тепло, чтобы соблюдать прили­чия, – словно бы извинился он. Сегодня в нем чувствовалась какая-то дерзость, одновременно смущавшая и волновавшая девушку. Ли очень отличался от мужчин, с которыми она до сих пор водила знакомство в Луизиане, непредсказуемо­стью поведения, свободными, раскованными ма­нерами. Конечно, он совершенно не похож на Ричарда. Ли не был таким официальным и манер­ным. И вместе с тем Ли мягок и воспитан. Мужчины-янки, определенно, отличались от джентль­менов Юга, с которыми ей приходилось общаться до сих пор. Ли был более живой, более резкий, подсознательно чувствовалось, более смелый и решительный.

Одри смущенно отвела глаза и стала с преуве­личенным вниманием рассматривать окружаю­щий лес, блики солнца на листве дубов и кленов. Экипаж, покачиваясь, поднялся на небольшой холм и спустился к пляжу. Ли остановил лошадь, выбрался из коляски и привязал лошадь. Одри начала было спускаться на землю, но Ли подхва­тил ее за талию и легко опустил, будто она весила не больше перышка. Девушка покраснела. При­ятно было ощущать сильные руки, подхватившие ее. Что-то многозначительное было в том, как Ли поднял ее, вместо того, чтобы просто вежливо предложить руку. Она затрепетала от возбужде­ния, мгновенно пронзившего все тело.

– Я, несомненно, взял бы на прогулку маму, но у нее опять приключился этот ужасный при­ступ головной боли, – сказал Ли. – Я, действи­тельно, всерьез обеспокоен ее здоровьем.

– Мне так жаль миссис Джеффриз, когда она так страдает, – сочувственно ответила Одри. – У нее уже был однажды очень сильный приступ, с тех пор, как я приехала. И главное – невозмож­но ничем помочь, когда такое случается.

– Мне тяжело осознавать, что мама так мучается. Она совершенно не заслуживает по­добных страданий. Я хотел отменить прогул­ку, но она заявила, что будет лучше, если мы оставим ее в покое. Чем тише в доме, тем спокой­нее для нее.

Ли помог Джою вынести из экипажа вещи, многозначительно улыбнулся девушке, пытливо заглянув ей в глаза.

– Вы впервые выезжаете с мужчиной без сопровождения? – пошутил он.

Одри почувствовала, что щеки снова покрас­нели.

– С нами Джой. Потому нельзя утверждать, что я отправилась без сопровождения, Ли Джеф­фриз. Однако я доверяю вам как джентльмену. И решила поехать, надеясь, что ваша мама останется довольна тем, что не испортила нам прогулки.

Ли наклонился ближе. Девушка почувствова­ла, как все внутри снова затрепетало.

– Думаю, вашему отцу совсем необязательно знать об этом, верно?

Одри отвернулась и тихо засмеялась, смущен­ная своими новыми ощущениями. Она не ожида­ла, что Ли так понравится ей. И чересчур волно­валась, решив поехать с ним на пикник. Она перемерила три платья, прежде чем, наконец-то, выбрала, какое надеть. У бедной Тусси, должно быть, пальцы устали, расстегивая и застегивая пуговицы на нарядах.

Ли разостлал на песке одеяло. И компания вольно устроилась, чтобы съесть сэндвичи и вы­пить лимонад, которые им приготовили Тусси и девушка, работающая на кухне. Несколько минут они увлеченно жевали, не разговаривая. Одри понимала, что Ли совершенно прав, намекая, как рассердился бы отец, узнав, что она поехала на прогулку с мужчиной, тем более с янки. Пусть даже и в сопровождении Джоя. Отец доверял миссис Джеффриз, считая, что та будет присмат­ривать за Одри. Но женщина просто не в состоя­нии поехать с ними. Она поняла, что гостям хочется прокатиться по окрестностям. Если после пикника Ли станет лучше относиться к Одри, то стоило рискнуть.

Волны океана, мерно шелестя, накатывались на пляж. Девушка прищурила глаза, чтобы лучше разглядеть чаек, кружащихся непода­леку. Несколько птиц приземлились рядом. Ли кинул им ломтик хлеба. Чайки сразу же бросились к хлебу, принялись драться, вырывая его друг у друга и оглушительно крича. Одри рассмеялась, глядя на них. Она чувствовала себя сегодня более раскованной. И не такой одинокой, впервые с тех пор, как приехала сюда. Странно, но, кажется, в таком состоянии повинен Ли. Молодой человек передал Джою небольшую корзинку, в которой они привезли сэндвичи.

– Если прогуляешься вдоль берега, там, где волны накатывают на пляж, найдешь много ин­тересного, – предложил он мальчику. – Улитки, раковины. Их можно коллекционировать.

Джой поднялся, взял корзину в руки.

– С-спасибо. У меня уже есть небольшая к-к-к… – он остановился, расстроенно вздохнул, но мужественно закончил: – …колекция в доме. Я з-заберу ее в Бреннен-Мэнор.

– Хорошо, – Ли спокойно начал снимать высокие ботинки из мягкой кожи, – сначала разуйся, молодой человек. Очень приятно ощу­тить мягкий песок босыми ступнями.

Джой с готовностью подчинился. Ли не только не унижал подростка. Но знал толк в развлечени­ях. Уже давно мальчик не чувствовал себя так свободно и раскованно. Сейчас, когда юноша ста­новился старше, отец постоянно читал нотации, упрекая Джоя в том, что он никогда не сможет управлять домом и рабами, если не перестанет заикаться. Он не сможет беседовать с конгрессме­нами и деловыми людьми. То есть, он просто-на­просто не сможет делать все то, что необходимо уметь владельцу плантации. Мальчику уже давно не было так весело. Он радостно рассмеялся, осознав, что Одри смущена. Мужчины сняли бо­тинки и носки, даже не попросив разреше­ния. Но он не мог отказаться от сладостного ощущения свободы. Отец ни разу не отдыхал с ним. И не играл, даже когда Джой был совсем маленьким.

– Веселись и отдыхай, – сказал ему Ли. Джой снова засмеялся, взял корзинку и пошел, наслаждаясь прикосновением шелковистого пес­ка к обнаженным подошвам.

Ли повернулся к Одри.

– Ваш отец высмеивает его, верно?

Это замечание заставило девушку забыть о смущении, вызванном тем, что Ли разулся в ее присутствии. Казалось неприличным смотреть на босые ноги человека, с которым едва знакома. Она отвела взгляд и стала внимательно смотреть на чаек, важно вышагивающих по песку на тонких длинных ногах. Чайки разыскивали, чем бы по­живиться.

– Боюсь, что да, – подтвердила она, – но он не жесток. И очень любит Джоя. Думаю, он просто не понимает, что дефект речи Джоя – не что иное, как результат потрясения, вызванного смертью мамы, – она снова посмотрела на Ли. – Он совсем не заикался до болезни мамы. Из-за его речи у него все время возникают трудности с учебой. Это очень расстраивает отца. Кажется, он чувствует себя обманутым. А Джою не хватает любви и душевного тепла. Но не думаю, что отец хочет ему плохого. Он просто считает, что дол­жен передать сыну свое дело. И волнуется за будущее Бреннен-Мэнор.

Она наблюдала, как брат наклонился и поднял что-то из-под ног.

– Джой многое мог бы сделать, чтобы завое­вать уважение отца и заставить его гордиться сыном. Он старается изо всех сил, но у него пока что плохо получается. А я пытаюсь сделать все, чтобы заменить брату маму, смяг­чить душевную боль, вызванную грубостью отца. Когда мы беседуем вдвоем, Джой не волнуется и почти не заикается. Но в при­сутствии отца он бывает возбужден, обеспокоен тем, какое впечатление произведет, и заикается еще сильнее.

Ли тоже стал наблюдать за подростком.

– Джой становится мужчиной, Одри. Невоз­можно все время отвечать за него и защищать всю жизнь, словно несмышленого ребенка, – молодой человек поднял камешек и бросил его. Но каме­шек не долетел до воды. – А чем он любит заниматься больше всего?

Одри помедлила, выпила несколько глотков лимонада.

– Джой любит вырезать из дерева. В его комнате много всяких фигурок. Иногда он выре­зает и поет. Удивительно, но когда он поет, то совершенно не заикается. Дома еще любит охо­титься на зайцев.

Ли заглянул в корзину и достал оттуда мягкий пирожок.

– Ну тогда, возможно, я возьму его с собой на охоту, когда у вас будут уроки. Не сидеть же ему дома, скучая. Что касается меня, то я совсем не умею сидеть без дела.

Сильный порыв ветра рванул широкие поля шляпы Одри. Девушка развязала шелковую ленту и сняла головной убор.

– Вы хороший адвокат, Ли?

Ли засмеялся над простодушным вопросом. Одри посмотрела на прекрасные ровные зубы мо­лодого человека.

– Как я должен ответить на такой вопрос? – спросил он, все еще смеясь. – Конечно, я – хороший адвокат. Иначе не сумел бы создать собственную фирму.

И снова Одри охватил внезапный сладостный жар, какого она никогда не испытывала до встре­чи с этим человеком. Девушка снова отвела глаза, притворяясь, что с интересом наблюдает за бра­том.

– Как называется ваша адвокатская фирма?

– «Джеффриз, Джеймс и Стилвелл». Мы уже стали одной из престижных фирм в Нью-Йорке.

– Я понимаю. Мой отец знаком с несколькими адвокатами в Батон-Руже. И даже в Новом Орле­ане. Знаете, мой отец очень известный и уважае­мый человек.

Ли постарался сдержать улыбку, понимая, как она гордится своим отцом и его плантацией.

– Понимаю, – согласился он. Если девушке хочется верить, что ее отец лучший человек на свете, в такой убежденности нет ничего плохого. Когда-то он так же думал о своем отце. И чувст­вовал, что понимает Джоя лучше, чем Одри может предполагать. Джой ощущал се»бя лишним, не­нужным человеком в собственном доме. Он не в состоянии завоевать уважение отца. Потому-то ему кажется, что он одинок. Надо серьезно пого­ворить с мальчиком, убедить, что тот может сам решить, чем заняться в жизни. Независимо от того, какую судьбу готовит ему отец и чего хочет от сына.

Отношения в семье Джеффриз не были похожи на отношения в семье Бреннен. Однако Ли уже испытал, какое влияние может оказать отец на сына своим авторитетом.

– Мы живем далеко от залива и не можем часто бывать на побережье, – рассказывала тем временем Одри. – Однажды мы ездили в гости к тете Джанин в Батон-Руж. Это сестра нашей ма­мы. Плавали на пароходе по заливу. Мне очень понравилось, – она снова коротко взглянула на Ли. – Я вам говорила, что река Миссисипи протекает на востоке нашей плантации?

Ли заметил, с каким восторгом Одри рассказы­вает.

– Никогда не видел Миссисипи. Думаю, что мы все можем гордиться тем местом, где родились и живем, не правда ли?

– Да, – Одри подобрала прутик и принялась чертить на песке. – Миссисипи так прекрасна, Ли. Река отличается от океана. Она течет нето­ропливо, без всяких волн. Река способствует тому, что дела у моего отца идут успешно. Грузовые суда подплывают прямо к нашим владениям и забирают тюки с хлопком. Отцу нет необходимо­сти перевозить хлопок повозками, чтобы доста­вить в порт. Бреннен-Мэнор производит ежегодно тонны и тонны хлопка.

– Похоже, что очень приятно жить на берегу большой реки.

«Сколько рабов нужно, чтобы собрать эти тон­ны хлопка?»– хотелось спросить ему. Но совер­шенно невозможно затевать спор о рабстве сего­дня. Они только начинают тянуться друг к другу. Кажется, Одри догадалась, о чем он подумал. И торопливо переменила тему разговора, бросая чайкам кусочки хлеба.

– Почему вы не захотели работать на се­мейных предприятиях? – спросила она. – Если это для вас болезненный вопрос, можете не отвечать.

Ли налил в стакан лимонада.

– Нет. Мне все равно. Дело в том, что у меня нет ответа. Братья, действительно, хотели быть предпринимателями. Но я ненавижу запах и грязь на фабриках. Думаю, больше всего не люб­лю вид бедных рабочих, сидящих или стоящих в одном положении по двенадцать-четырнадцать часов в день. Они бесконечно выполняют одну и ту же операцию, мерзнут зимой и проливают пот летом, вдыхая грязный воздух. И все это – за рабскую зарплату, – он запнулся, смущенно взглянув на нее. – Извините, я хотел сказать, что люди на фабриках получают недостаточно за очень тяжелый труд. Наверное, я просто не могу спокойно относиться к власти богатых над бедны­ми. Одни эксплуатируют других, зарабатывая деньги. И совсем не важно, рабов или наемных рабочих.

«Черт возьми, – подумал он, – вот мы и опять вернулись к неприятной теме».

– Ага! – Одри оперлась на локоть. – Значит, вы признаете, что люди, работающие на фабриках вашего отца, едва ли живут лучше рабов.

Ей тоже не хотелось возобновлять разговор на скользкую тему. Но не могла же она упустить возможность доказать Ли Джеффризу, что рабство не так уж ужасно. Возможно, их рабы живут не хуже, чем рабочие на грязных фабриках.

Ли огорченно улыбнулся.

– Возможно! – он выпил немного лимонада и наклонился ближе. – Но между ними все-таки огромная разница. Рабочих нельзя купить и про­дать, словно недвижимое имущество. Их не бьют и не принуждают жить в нищете. Не вырывают детей из материнских рук. Не выращивают для себя слуг путем скрещивания пар, подобно поро­дистому скоту.

Одри нахмурилась и выпрямилась, смутив­шись от последнего замечания. Неужели они опять начнут спорить? Почему она не удержа­лась, не промолчала?

– Некоторые рабовладельцы, действительно, поступают так со своими рабами. Но мы так не делаем. Правда, мой дедушка был в роду первым плантатором. Когда негров привезли из Африки, он выкупил их из плена. Мой отец тоже покупал и продавал рабов. Но большинство из них живут у нас семьями. Негры, живущие иработающие у нас, переженились. У них есть дети, такие, как Лина и Тусси.

«Тусси!»– подумал Ли. Ему было интересно подробнее расспросить о служанке. Но он поосте­регся, чтобы не оскорбить Одри, высказав пред­положение относительно происхождения рабыни-мулатки. Кроме того, Одри была, несомненно, уверена, что знает отца Тусси.

Одри снова оперлась на локоть. Молодые люди полулежали на одеяле.

– Мы, возможно, никогда не сможем прийти к единому мнению, Ли, – сказала Одри извиняю­щимся тоном. – Поэтому не лучше ли поговорить о вашем отце и братьях. Какие они?

Ли натянуто засмеялся. Они слишком мало знакомы, чтобы он мог вдаваться в подробности истории семьи Джеффризов, попытаться доступно объяснить их разногласия.

– Вы хотите сказать, что моя любящая поговорить мама еще не успела обо всем доло­жить?

На этот раз засмеялась Одри. Ли с наслаж­дением слушал девичий смех – веселый, жи­вой, соответствующий ее красивой внешности, очаровательной манере говорить, ангельскому голосу.

– Да, думаю, что не осталось почти ничего, что вы могли бы добавить. Давайте проверим. Вы похожи друг на друга. Но вы единственный, кто унаследовал голубые материнские глаза. Все вы, как и отец, высокого роста, все с характером.

Поэтому часто спорите друг с другом. Но вы единственный, кто закончил университет в Вест-Пойнте. Все трое закончили Йельский универси­тет. Карл руководит обувной фабрикой, ему три­дцать четыре года, у него есть жена и трое детей. Дэвид на два года младше, также женат. У него детей нет. Руководит брезентовой фабрикой. Вме­сте они занимаются делами чугунолитейного за­вода. Ваш отец следит за всеми фабриками и слишком много работает.

Ли подмигнул ей.

– Вот видите. Мне совершенно нечего доба­вить.

Они улыбнулись, на мгновение их взгляды встретились. Молодые люди смотрели друг на друга, не говоря ни слова, не отводя глаз. Они подозревали, что оба думают о чем-то со­вершенно невозможном, чувствуя, как неодоли­мо влечет их друг к другу. Неожиданно Одри подумала, что Ли сейчас наклонится и попы­тается поцеловать ее. И, действительно, у него возникло именно такое желание. Одри быстро выпрямилась и села, снова отведя глаза в сто­рону.

– Вы единственный, кто еще не женат, – добавила она. – Но, конечно, у вас есть особенно близкий вам человек, Ли Джеффриз. Вы уже в таком возрасте, когда мужчина думает о же­нитьбе.

Он промолчал, Одри взглянула на него и растерялась, заметив в его потемневших глазах боль.

– О, извините. Кажется, я сказала что-то не то.

Он вздохнул, выпрямился и сел, поджав ноги, скрестил их. Поставил локти на колени.

– Нет. Все в порядке. Я уже пережил это, – он снова попытался добросить до воды каме­шек. – Мы были помолвлены. И должны были пожениться еще шесть лет назад. Ее звали Мэри Элен. Она была дочерью одного из первых моих клиентов. Мы собирались отметить свадьбу здесь, в Мэпл-Шедоуз. Но Мэри неожиданно умерла от тяжелой пневмонии.

– О, извините меня, пожалуйста, – Одри пожалела, что затронула эту тему. С лица моло­дого человека исчезла обворожительная улыбка. Ей нравилось, как он улыбается или смеется. Девушка была поражена, как свободно чувствует себя в его обществе. И никак не могла вспомнить, смеялась ли когда-нибудь так легко и беззаботно в присутствии Ричарда. Возможно, у сорокадвух­летнего мужчины слишком мало общего с семна­дцатилетней девушкой.

– Прошло уже много времени, – продолжал говорить Ли. – Жизнь продолжается. У каждого она со своими проблемами. Кроме того, мне тогда было только двадцать три года. Четыре года про­учился в Йеле. Два года в Вест-Пойнте. Едва только начинал создавать собственную адвокат­скую фирму. Вероятно, тогда я был не совсем готов для женитьбы. Сейчас я стал другим. Но пока что не встретил никого, кто бы всерьез заинтересовал меня.

Одри пересыпала песок с ладони на ладонь.

– В следующем апреле мне исполнится восем­надцать лет. Я должна буду выйти замуж…

Почему она сказала ему об этом? Женщина не должна обсуждать подобные вещи с едва знако­мым мужчиной.

Ее слова удивили Ли. Она казалась ему такой юной, она не имеет представления, что означает брак, как физически, так и эмоцио­нально. С семи лет растет без матери. Кто мог научить ее, что такое мужчина и интимная жизнь? Знает ли она, что означает быть женой? Насколько он понял, Одри ничего не знает. Почему это обстоятельство так встревожило его? Почему он взволнован из-за того, что девушка собирается замуж за другого человека?

Ему должно быть безразлично, что она будет делать, вернувшись домой.

– Я не говорила об этом вашей матери, – призналась она. – И не понимаю, почему сооб­щаю вам.

– Ну, раз уж вы сказали мне об этом, можете сказать и дальше. Кто он?

– Его зовут Ричард Поттер. Он на двадцать пять лет старше меня. Вдовец, сын богатейшего плантатора Луизианы, после нашего отца, конеч­но. Его плантация называется Сайпресс-Холлоу. Может быть, вы слышали о нем.

– Я не интересуюсь подобными вещами, – сказал он с легким сарказмом. Ли снова почувст­вовал раздражение. И не только потому, что она собралась замуж за человека, годящегося ей в отцы. Но еще и потому, что она снова заговорила напыщенно и многозначительно об отце и его друге-плантаторе, считая их очень важными людьми.

– Наш брак сделает Ричарда самым могуще­ственным человеком штата, – продолжала Одри, не замечая его раздражения. – А может быть, всего Юга. Мой отец и его отец всегда занимались землей. А я, в свою очередь, стану самой важной дамой в Луизиане.

Это заявление девушки вывело Ли из себя.

– И это – главная причина, почему вы выхо­дите за него замуж? Вы его любите?

Одри смутил вопрос Ли Джеффриза. Лю­бовь? Какое значение имеет любовь в таком браке?

– Отец хочет, чтобы я вышла за Поттера, – гордо ответила она. – Для Джоя это будет луч­ший выход. Он сам, возможно, никогда не сможет управлять плантацией. Для меня очень важно выйти замуж за такого человека, который знает, как контролировать плантацию и сохранить ее в собственности семьи Бреннен. Немногие справят­ся с такой трудной задачей, Ли. Я не могу выйти замуж за горожанина или мелкого фермера. Ри­чард позволит Джою всегда жить с нами. Он согласен перебраться в Бреннен-Мэнор. Поэтому и я, и Джой останемся по-прежнему в нашем собственном доме. Ричард хороший человек. Он будет хорошо о нас заботиться.

«Как отец», – подумал Ли. Он с отвращением вздохнул.

– Боже мой, замужество означает не только заботу друг о друге, Одри. У вас должны быть чувства к нему. Должно быть желание проводить вместе время, особенно… – он замолчал, опом­нившись. – Забудьте о моих словах. Это не мое дело. Вот и Джой возвращается.

Одри ничего не ответила и старалась не смот­реть на молодого человека, боясь, что тот прочи­тает ее мысли. Она впервые поняла, что в отно­шениях с Ричардом чего-то не хватает. Вспом­нила, как танцевала с женихом на дне рождения, когда отец торжественно отмечал ее шестнадцати­летие. Как Ричард ухаживал за ней. Понадобился всего один разговор с Ли и одна прогулка, чтобы понять, чего же именно не хватало. Одри сумела назвать влечение и жар во всем теле одним сло­вом – желание. Она не испытывала желания быть рядом с Ричардом Поттером. Но никто никогда не говорил, что влечение к мужчине может быть таким важным. Она никогда не заду­мывалась… До этих дней, когда познакомилась с Ли.

Она была поражена тем, что чувствует. Она хотела Ли Джеффриза, желала быть с ним, пыта­лась представить, как бы она себя чувствовала, если бы он дотронулся до нее, обнял. Это была запретная мысль. Такое чувство, несомненно, гре­ховно. Ли Джеффриз был самым неподходящим человеком из всех мужчин, за кого она могла бы выйти замуж. Даже представить такое было смешно! Она чувствовала себя смущенной и в растерянности не узнавала себя.

– Не хотите пройтись вдоль пляжа? – спросил он.

Одри, наконец-то, собралась с силами и реши­лась посмотреть ему в глаза.

– Да, хочу. С тех пор, как я приехала, мне приходилось смотреть на океан только с бал­кона.

Он заговорщически подмигнул ей. Его раздра­жение, кажется, улеглось.

– Может быть, нам поплавать? – поддразнил Ли.

– Поплавать?! У меня нет с собой купального костюма. А если бы даже я его взяла с собой, то никогда бы не надела в присутствии еле знакомого мужчины.

Ли пожал плечами.

– Я считаю, что приятнее всего плавать обна­женным. Все время так делаю. Замечательное ощущение!

Одри возмущенно покраснела.

– Мистер Джеффриз! Думаю, вы не станете раздеваться в моем присутствии!

Ли засмеялся и протянул ей руку.

– Конечно. Пошли, я помогу вам пройти по песку. Вам лучше было бы снять чулки и туфли.

– Однако, скажу я вам! Теперь вы хотите увидеть мои обнаженные ноги!

– Очень приятно чувствовать песок подо­швой, – он схватил ее за руку. – Пошли. Обещаю, что не заставлю вас снимать ни единую деталь вашего туалета. Мы просто прогу­ляемся.

Одри внимательно изучала его красивое лицо. Ей нравилось, как непокорная темная прядь па­дает ему на лоб. В этом человеке чувствовалось отважное безрассудство, что влекло к нему. Она протянула руку, позволив ему помочь ей встать на ноги. Было приятно прикосновение сильной и крепкой ладони. Он погладил большим пальцем тыльную сторону ее руки.

– Вы уже чувствуете себя лучше? – спросил он.

– Да, – тихо ответила Одри.

– Вот и хорошо. Давайте пойдем навстречу Джою, посмотрим, что он насобирал.

Ли повернулся и, держа ее за руку, повел поближе к волнам. Одри крепко уцепилась за руку Ли, представляя, как, наверное, приятно пройтись до песку босиком.

 

Глава 4

Голос Одри звучал уверенно и чисто, хотя девушка впервые выступала перед публикой. Се­годня она пела только для Ли, который сидел сейчас возле камина. Гостиная была заполнена специально приглашенными гостями и соседями. Энни Джеффриз собрала всех знакомых, чтобы они послушали ее последнюю ученицу. Одри не хотела, чтобы Энни стало неловко за нее. Но странно, больше всего сегодня ей хотелось понра­виться Ли.

Прошло больше месяца с тех пор, как он при­ехал. Ли задержался в Мэпл-Шедоуз дольше, чем намеревался. Не из-за нее ли? Они выезжали, как в экипаже, так и верхом, гуляли на пляже, весе­лились и беседовали. Иногда сидели вдвоем в кабинете, читали книги, обсуждали культуру Се­вера, сравнивали с культурой Юга. Казалось, Ли пытается понять ее взгляды на рабство. Но обыч­но молодые люди старались избегать скользкой темы и говорили о другом.

Внутренне Одри противилась и бранила себя за желание понравиться Ли. И, несмотря на душевный протест, провела несколько часов подряд, готовясь к вечеру. Она сделала все, чтобы быть похожей на красивую зрелую женщину. Тусси пришлось несколько раз приниматься за укладку волос, пока, наконец-то, Одри осталась довольна высокой прической из роскошных рыжих локо­нов.

Она выбрала ярко-зеленое вечернее платье с глубоким вырезом на лифе, плечи были совершенно обнажены. Талию подчеркивал ши­рокий темно-зеленый шарф, завязанный на спине огромным бантом. Рукава с двойными буфами ниспадали до локтя и были отделаны узкой атласной темно-зеленой лентой. Верхняя кружевная юбка собрана буфами над нижней шелковой. Каждый буф закреплялся атласной ленточкой более темного цвета, край подола отделан темно-зеленой тесьмой.

Это платье сшила семейная портниха Генриет­та к дню рождения Одри. Генриетта, наверное, была самой толстой женщиной на свете, какую девушке когда-либо приходилось видеть. Но ни­кто не умел шить лучше. Портниха выбрала для платья Одри зеленый шелк, чтобы подчеркнуть цвет глаз девушки. Но когда первый раз приме­рили платье, то Генриетта сильно сокрушалась, что сделала слишком глубокий вырез на груди. Однако Одри это не беспокоило. Наоборот, она чувствовала себя в нем совсем взрослой, вырез приоткрывал нежную белую грудь.

Одри была готова к выходу и, глядя на себя в зеркало, вспомнила, какой грандиозный бал уст­роил отец, чтобы отметить ее день рождения. Молодые люди выстроились в очередь, чтобы по­танцевать с ней. Но Ричарду Поттеру было дозво­лено приглашать ее чаще других. Именно в этот вечер плантатор-вдовец сделал предложение, объ­яснив отцу все преимущества такого брака. У пер­вой жены Ричарда не было детей. Одри еще моло­да и сможет произвести на свет много отпрысков, которые когда-нибудь станут управлять объеди­ненной империей Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу.

Тогда она серьезно не задумывалась о замуже­стве и детях. Помолвку с Ричардом восприняла как что-то естественное, само собой разумеющее­ся. Если она и выйдет замуж, это случится совсем не скоро, в далеком призрачном будущем. Можно было пока не переживать. Девушка бы и не бес­покоилась, если бы не испытывала странных чувств в присутствии Ли. Ни Ричард, ни другие мужчины не заставляли ее сердце биться сильнее и тревожнее, их присутствие не вызывало у нее в душе непонятных желаний. Но почему же тогда она чувствует небезоглядную радость от пред­стоящего вечера? Почему ощущает в сердце ту­пую боль?

Хотелось, чтобы Ли обязательно увидел в ней женщину. Стройную шею она украсила брилли­антовым колье, которое отец подарил ей на день рождения. В мочках ушей сверкали бриллианто­вые сережки. Ей уже не шестнадцать, а семна­дцать лет. Скоро исполнится восемнадцать. Рас­судком она понимала, что глупо испытывать неж­ные чувства к янки. Отец очень рассердился бы, узнав о ее влюбленности.

В Луизиане, как и по всему Югу, слово «янки» ассоциировалось со словом «враг». Ли ненавидит рабство. Кажется, ему нравится злить Одри, раз­говаривая с Тусси, словно та была ближайшей соседкой. Одри имела право влюбиться в кого угодно, но только не в Ли Джеффриза. Но случи­лось так, что она полюбила именно его. Интерес­но, догадывается ли он о ее чувствах? Он, конечно же, очень опытный и земной мужчина. Возможно, видит ее насквозь и про себя посмеивается. Если бы у нее хватило смелости рассказать ему о своих чувствах, поведать, что она сочинила песню и посвятила ему? Но Одри слишком стеснялась, могла ли она показать или спеть песню?

Она еще многого не понимала в мужчинах и до последнего времени они ее совершенно не интересовали. Ли пробудил в ее душе что-то новое и прекрасное. В ней проснулась незна­комая женщина. И это второе «я» пыталось вырваться из собственного тела. Одри време­нами изучала свое тело перед зеркалом. Ин­тересно, что испытывал бы мужчина, если бы увидел ее обнаженной?

Одри встряхнула головой и заставила себя сконцентрировать внимание на зрителях, собрав­шихся в просторной гостиной. Энни Джеффриз учила ее владеть вниманием аудитории. Незави­симо от того, состояла она из сорока человек или из тысячи.

«Дайте почувствовать каждому слушателю, что вы поете именно для него одного», – говорила Энни Одри.

Перед концертом девушке пришлось выпол­нить дыхательные упражнения, которым научила миссис Джеффриз. Успокоилась и сосредоточи­лась. Для нее сегодня вечером слишком многое происходило в первый раз. Впервые она пела перед настоящей публикой. Впервые исполняла арию из итальянской оперы. Миссис Джеффриз научила ее правильно произносить слова, объяс­нила их смысл, чтобы девушка могла петь с настоящим чувством. Одри молилась про себя, чтобы не сбиться и не забыть текста. Не столь волновало, что могут подумать о ней остальные. Было очень важно, как смотрит сегодня на нее Ли.

Молодая певица закончила вторую песню, и все зааплодировали. Кое-кто поднялся. Ли тоже ап­лодировал, стоя. Одри почувствовала, как подни­мается у нее настроение – она понравилась публике! Раньше она не придавала большого значения урокам по постановке голоса и выступ­лениям перед публикой. Но однажды Энни Джеф­фриз рассказала об удачном начале своей карьеры. Одри тоже могла бы прославиться. Но для этого необходимо много работать. Вероятно, всю жизнь.

Одри даже и не мечтала о необыкновенной судьбе, зная, что проживет всю жизнь в Бреннен-Мэнор, выйдет замуж, нарожает детей и будет вести спокойное существование богатой благовос­питанной южанки.

Неожиданно она размечталась. Возможно, она смогла бы петь в опере. Могла бы отказаться от предложения Ричарда и не выходить за него за­муж. Официально он сделает предложение вскоре после ее возвращения домой. Она смогла бы вме­сто этого сделать артистическую карьеру. О… Одри могла бы по-настоящему полюбить янки и остаться в Коннектикуте. Наверное, в эти неспо­койные времена ей было бы нелегко жить здесь, в окружении «врагов». Многие из этих людей холодно и грубо относятся к ней. Впервые увидев ее и услышав южный говор, задавали невежест­венные вопросы о жизни на плантации. Вопросы, которые унижали ее достоинство, больно задевали гордость. Она не имела права забывать об отце, Джое, а главное – о судьбе плантации Бреннен-Мэнор.

Одри испытывающе смотрела на Ли. Он при­ветливо улыбался, не прекращая хлопать. Воз­можно ли, чтобы такие разные люди влюбились друг в друга и были счастливы? Что означает нежность в голубых глазах молодого человека? Может быть, это любовь? Или он просто восхищен ее талантом? Она полюбила его за доброжелатель­ное отношение к Джою. Несколько раз Ли брал мальчика на охоту, они вместе плавали, вместе читали. За последний месяц Джой совершенно изменился, стал более уверенным, раскованным. Ли помог и ей понять, что своей чрезмерной заботой она подавила самостоятельность брата, не давала ему возможности почувствовать себя взрослым человеком. Речь Джоя тоже значительно улучшилась с тех пор, как Ли стал заниматься с ним. Джой прямо-таки боготворил старшего друга. Между ними установились особые отноше­ния, словно Ли отлично понимал чувства мальчи­ка. Он никогда не рассказывал подробно о собст­венных разногласиях с отцом. Но из-за того, что он избегал разговоров на эту тему или старался перевести беседу в другое русло, чувствовалось недовольство разладом в семье.

Возможно, чувство одиночества, которое время от времени сквозило в глазах молодого человека, заставило Одри полюбить его еще сильнее. Как быстро миновал месяц. И так хотелось, чтобы время остановилось. Скоро Ли уедет в Нью-Йорк. Одри не сомневалась, что на этом закончится их короткая нежная дружба. Отчаяние охватывало ее. Надо рассказать ему о родившихся чувствах. Возможно, он уедет, так никогда и не узнав о ее любви. А если они больше никогда не встре­тятся?

Одри завершила запланированную программу и начала исполнять произведения по просьбе зрителей. Кажется, гости в восторге от ее пения.

«…Была спокойная, тихая ночь, Полная луна мягко освещала Холмы и долины, когда друзья В безмолвном горе стояли У смертного ложа Моей бедной Лилли Дейк ». 

Грустная песня называлась «Лилли Дейк». Ее попросила исполнить одна из женщин. Одри пела с таким чувством, что женщина начала всхлипы­вать и вытирать слезы. Когда Одри допела песню до конца, еще несколько зрительниц утирали слезы и всхлипывали. Она спела еще несколько песен более веселых, публика развеселилась.

– А как насчет того, чтобы спеть «Мой старый дом в Кентукки»? – попросил мужчина со странным выражением лица – неприязненным и как бы брезгливым. Он не улыбался, словно не умел. Это был Кай Джордан, один из богатых друзей семьи Джеффриз, адвокат из Нью-Йорка, прово­дивший здесь летний отпуск. Когда Одри и Кая представили друг другу, он поинтересовался, при­надлежит ли девушка к «южным бунтовщикам», и хотя при этом засмеялся, Одри почувствовала в его замечании ядовитый сарказм.

– Прекрасно, – согласилась девушка, смело глядя в глаза гостя. Песня «Старый дом в Кентук­ки» была написана Стефаном Фостером, всем бы­ло известно, что она основана на мелодии негри­тянского спиричуэлс. Кай Джордан бросил ей вызов, она не собиралась отступать. Обернувшись к миссис Джеффриз, Одри попросила наиграть несколько первых нот. Энни Джеффриз так пре­красно играла на фортепьяно, что любая, даже самая обычная мелодия звучала торжественно и величаво.

Одри снова взглянула на Ли, словно бы проси­ла о поддержке. Молодой человек кивнул ободря­юще, как бы приказывая не уступать Каю. Она посмотрела на Джордана и начала петь:

«Ярко сияет солнце над старым домом в Кентукки, Стоит лето и темнокожие веселятся, Созревает зерно и луга цветут, И птицы поют весь день. Молодые люди танцуют в тесной хижине, Все жизнерадостны, веселы и счастливы. Но суровые времена уже стучатся в дверь. И тогда прощай, мой старый дом в Кентукки». 

Одри пропела куплет, затем припев и закончи­ла песню:

«Нужно склонять голову в поклоне и гнуть спину, Куда бы темнокожий не направился. Еще несколько дней, и все плохое закончится На полях, где растет сахарный тростник… Не надо плакать, моя леди, не надо больше плакать! Мы споем еще одну песню о старом доме в Кентукки, О старом доме в Кентукки, который так далеко от нас». 

Песня снова разбудила тоску о доме, о краси­вом доме в Бреннен-Мэнор. Одри соскучилась по Лине и по старой толстой Генриетте. Тосковала по отцу. Девушка с раскаянием в душе сообрази­ла, что за месяц так мало думала о них, проводя почти все свободное время с Ли. Песня напомнила о тех, кто остался в Бреннен-Мэнор. Одри глубоко вздохнула, чтобы сдержать горячие слезы, под­ступившие к глазам.

– А как насчет ваших чернокожих? – поин­тересовался Джордан. – Они гнут свои спины на сахарных плантациях или ваш отец выращивает хлопок? Сколько негров принадлежит вашему отцу? Вам приходилось видеть, как их бьют плет­ками?

– Достаточно, Кай, – вмешался Ли, – Одри Бреннен гость нашего дома.

Гости с любопытством смотрели на Одри. Де­вушка почувствовала, как в сердце вскипает гнев, появилось желание защитить отца, защитить Бреннен-Мэнор, защитить даже негров.

– Мой отец выращивает хлопок, мистер Джор­дан, – гордо вскинув голову, ответила она. – Он один из богатейших людей в Луизиане, его план­тация одна из самых больших. Да, мы владеем неграми, но у нас с ними хорошо обращаются.

– Ну, если их хорошо кормят и не бьют плетками, значит, с рабством все в порядке? Ска­жите мне, миссис Бреннен, а что, если кто-нибудь назначит цену вам? Как бы вы тогда чувствовали себя, если бы вас поместили в клетку для людей? На вас бы все глазели и решали, на что вы способны. И вы бы не знали, для какой цели вас покупают. Сколько красивых рабынь, таких, как ваша собственная Тусси, вдовец-отец приглашает к себе в постель по ночам?

Одри покраснела. Гости замерли от грубой от­кровенности Кая. Ли поднялся со стула.

– Убирайтесь отсюда, Джордан! – потребовал хозяин. – Убирайтесь, или я вас вышвырну!

Одри не заметила, как рядом с ней оказалась Энни Джеффриз и взяла за руку, слегка сжав ладонь. Энни пыталась ободрить девушку.

– Он просто много выпил, моя дорогая, – тихо сказала Энни. Гости возбужденно перешептыва­лись.

– Как неудачно все сложилось! – услышала Одри слова одной из зрительниц. Большинство гостей сочувствовали Каю Джордану. Тот поднял­ся и взял жену под руку.

– Я с радостью покину ваш дом, – сказал он. – Возможно, у этой девушки прекрасный голос, но факт остается фактом. Она из семьи, которая покупает и продает живых людей. Живет в предательском штате, где уже обсуждается вы­ход из Союза! Вашей матери, Ли, не следовало приглашать ее сюда. Или, по крайней мере, не следовало разрешать привозить собственную ра­быню. Нехорошо, что у вас в доме живет рабовла­делица, Ли!

– Это мой дом, предупреждаю и требую, чтобы вы заткнулись и немедленно ушли! Еще одно замечание, и вы пожалеете об этом!

– Рабство – это плохо, Ли!

– Я согласен. Но сейчас не время и не место для обсуждений. От одной молодой женщины совершенно не зависит, сохранится рабство или нет! Выйдет штат из Союза или нет! А коли уж мы завели такой разговор, такой откровенный разговор, не забывайте, что есть много видов рабства. Всем известно, как вы обращаетесь со своей женой, Джордан. Не сомневаюсь, что рабам, принадлежащим семье мисс Бреннен, живется гораздо лучше!

По гостиной снова прокатилась волна возбуж­денного шепота. Одри в растерянности уставилась на Ли. Он действительно разозлился. Неужели только из-за того, что Кай Джордан оскорбил ее? Ли Джеффриз бросился на ее защиту! Сердце было готово вырваться из груди от любви и щемящей нежности к нему. Одри со страхом наблюдала, как разгневанный Джордан вплотную подступил к Ли.

– Если бы ты не был сыном Эдмунда Джеффриза, я бы…

– Ну и что бы вы сделали? – Ли был взбешен.

Кай Джордан, невысокий лысый мужчина, – ничтожество, по сравнению с Ли Джеффризом. Ли невольно сжал кулаки, он был готов броситься в драку. Джордан никогда не смог бы одолеть рослого, сильного и более молодого Ли. Кай от­ступил, крепко сжав руку жены. Невзрачная ти­хая женщина стояла, покраснев от стыда. Одри стало невыносимо жаль ее.

Джордан резко повернулся и стремительно по­кинул гостиную, волоча за собой жену. Ли повер­нулся к гостям и извинился.

– Пожалуйста, давайте послушаем еще не­сколько песен, а затем выпьем что-нибудь, – успокаиваясь, предложил он и смущенно взгля­нул на Одри: – Извиняюсь за грубость гостя, Одри.

Одри молча кивнула, но ей хотелось закричать: «Я люблю тебя, Ли Джеффриз!»

– Не обращайте внимания на Джордана, – извинился один из гостей. – Он сегодня слишком много выпил.

– Если бы сейчас было десять утра, про него все равно можно было бы сказать, что он слишком много выпил, – добавил еще кто-то.

Все рассмеялись, напряжение в гостиной спа­ло. Ли снова сел. Кто-то попросил Одри спеть песню «Родина, моя любимая Родина». Миссис Джеффриз заиграла вступление, а Одри собралась с силами. Неужели эти люди считают, что такой человек, как ее отец, имеет гарем из рабынь? Какое ужасное у них представление о жизни на Юге! Одри любила свою родину, свой дом, свою жизнь. Что плохого в этом? Почему все считают, что рабовладельцы насилуют негритянок и бьют рабов?

Можно жить среди роскоши во дворце, Но твой дом пусть прост и беден, Нет лучше места, чем родной дом. Здесь хранит нас очарование небес, И где бы мы ни оказались, Везде будет хуже, чем дома. Родина, родина! Родной любимый дом!.. Мучительна разлука с родиной. О, верните мне снова маленький домик с соломенной крышей, И веселые птицы пусть откликнутся на мой зов». 

Одри представила себе Бреннен-Мэнор, цвету­щие азалии и кизил.

«…Верните мне родной дом,

И это утешит меня. Родной дом! Любимый, родной…»

Девушка больше не могла сдерживать подсту­пивших слез. Она повернулась и выбежала через распахнутые двери на веранду, спустилась с крыльца и скрылась в темноте. В гостиной заго­ворили громко и растерянно. Энни Джеффриз перестала играть.

– Очевидно, Одри расстроилась из-за грубости Кая Джордана, – объяснила она. – Я не обвиняю ее за несдержанность, она всего-навсего ребенок. Ее нельзя обвинять за образ жизни всего Юга. Благодарю за то, что вы пришли послушать ее. Мы решили собрать вас, чтобы у Одри была практика выступлений перед публикой. Вы пре­красно принимали ее. Теперь можете немного размяться, погулять по галерее, слуги подадут напитки. Я попрошу Ли найти Одри и привести ее в дом.

Все захлопали, а Одри торопливо уходила от освещенного дома, в темноту. Из двери вышел слуга, принялся освещать фонарем дорожку. Де­вушка спешила прочь, направляясь в сторону пляжа. Никто не догадается разыскивать ее там. Она быстро оглянулась. Гости разбредались по ярко освещенной галерее. Интересно, где Ли? «Ребенок». Так назвала ее Энни Джеффриз. «Де­вочка». Она казалась себе сейчас очень глупой. Получится еще хуже, по-детски, если она, рыдая, вернется к гостям. Замечания Джордана слишком больно ранили. Больше всего на свете ей хотелось вернуться в Бреннен-Мэнор. Уехать подальше от жестоких людей, которые не понимают и не хотят понимать ее жизнь, такую привычную и уютную. Наверное, она поступила слишком глупо, распла­кавшись от последней песни. Так хочется, чтобы Ли, наконец-то, увидел в ней женщину. Ве­роятно, своим безотчетным поступком она все испортила.

Слезы снова полились неудержимым пото­ком. Слезы печали о безнадежности любви, не­жданно родившейся в душе. Слезы тоски до дому, слезы униженного достоинства. Слезы гнева и уязвленного самолюбия. Должно быть, она сего­дня разочаровала Энни Джеффриз детским пове­дением.

Конечно, она размазала по лицу всю помаду. Но с собой нет носового платка, нечем вытереть слезы и высморкаться.

– Одри?

Сердце девушки тревожно застучало от звуков голоса Ли. О, какое унижение! Он снова застал ее рыдающей, словно дитя! Она сейчас ненавидела себя и собственную несдержанность. Возможно, Ли больше всех огорчен, что она ведет себя по-детски? Одри отчаянно вытирала слезы ладоня­ми. Но Ли уже оказался рядом и протянул ей носовой платок.

– Я подумал, что смогу найти тебя именно здесь. Ушел от освещенной веранды. А когда глаза привыкли к полумраку, сразу увидел, что кто-то здесь стоит.

Она взяла платок и высморкалась.

– Извините, что я так убежала, – все еще всхлипывала Одри. И замерла, ощутив на обнаженном плече горячую ладонь. Ли привлек де­вушку к себе.

– Одри, – он по-особому произнес ее имя, нежно и почти благоговейно. Она не успела изу­миться, он повернул ее к себе лицом и крепко прижал к груди. – Давай поплачь, – разрешил Ли. – У тебя есть на это право. Если бы такое случилось не в гостиной нашего дома, я наверняка избил бы Кая Джордана и вышвырнул вон за хамское поведение. Ублюдок!

Одри положила голову на его широкую грудь, с жадностью втянула запах его тела, блаженствуя и наслаждаясь защищенностью. Он никогда еще не пытался обнять ее. Одри не знала, как себя вести.

– Джордан адвокат моего отца, но это не значит, что я должен мириться с грубостью, ко­торую он себе позволяет. Мы с матерью ошиблись, пригласив его. Кай слишком много пьет спиртно­го, а после этого становится несдержанным и неуправляемым. Кроме того, ему очень хочется позлить меня. Он владеет одной из самых боль­ших адвокатских контор в Нью-Йорке. Знает, что я работаю не хуже. Мы представляем сопернича­ющие фирмы. Я на двадцать лет моложе, но работаю, может быть, даже лучше, чем он, – Ли погладил Одри по спине. – Люди не раз видели синяки у миссис Джордан. Женщина всегда ста­ралась найти им какое-либо объяснение. Но всем давно известно, что Кай бьет жену. Больше всего я ненавижу мужчин, способных ударить женщи­ну или ребенка. Однажды на улице Нью-Йорка я увидел, как мужчина бил своего ребенка. Я не выдержал и отколотил его.

О, как она любит Ли! Легко представить, как он бросился защищать несчастного малыша. Та­кой человек, как Ли, будет защищать не только тех, кого любит, но и каждого обиженного. Ли Джеффриз уверен в себе, умен и привлекателен. Это человек, который не откажется от борьбы. Но в то же время настоящий джентльмен, очень добрый, сочувствующий людям менее удачливым, чем он. Например, таким, как Джой. Ли так красив сегодня, одетый в черный костюм и бело­снежную кружевную сорочку.

Одри невольно отпрянула назад.

– Ваша рубашка! Я перепачкала ее пома­дой! – виновато воскликнула она, смущенная тем, что позволила ему так сильно прижать себя к крепкой груди. Это смутило ее гораздо больше, чем то, что она испортила ему нарядную рубашку. Девушка попыталась отстраниться, но он прижал ее еще теснее.

– Не переживай из-за какой-то чертовой ру­башки, – тихо сказал он.

Неожиданно он стал другим, не таким, как обычно. Он так нежно и бережно обнимал ее. Одри подняла голову, посмотрела ему в глаза. Что выражают сейчас его прекрасные голубые глаза? Любовь? Обожание?

Одной рукой он нежно поглаживал ее по спине, другой – дотронулся до пылающей щеки.

– Еще никогда я не видел такой красивой девушки, как ты. Сегодня ты выглядишь замеча­тельно, Одри. – Ладонь мягко скользнула по обнаженному плечу. Одри показалось, что вот-вот она потеряет сознание.

– Может быть, виновато твое платье, – голос Ли слегка вздрагивал. – Единственное, что я знаю… Я не хочу сейчас отпускать тебя. Невыно­симо знать, что тебе сегодня было больно.

Сердце девушки билось сильно, все тело обдало жаром.

– Я тоже не хочу, чтобы ты отпускал меня, – вздрагивая, ответила она шепотом.

Ли прижал еще крепче, рука скользила по ее обнаженной спине, вторая опустилась не­много ниже. Несмотря на то, что на ней было надето несколько юбок, Одри почувствовала легкое смущение. Она, наверное, рисковала, позволяя ему гладить ягодицы. Но не было сил остановить его.

– Ты собираешься выйти замуж за другого, Одри. Но ты не любишь его. Я точно знаю, что ты не любишь его. Мне невыносимо представлять, что другой мужчина сделает тебя женщиной. Я сам хочу быть твоим первым мужчиной. Ду­маю, я влюблен в тебя, Одри. Знаю, что это плохо. Я не должен говорить тебе об этом. Все склады­вается как-то неудачно.

Чувства, которым Одри противилась раньше, захлестнули ее. Девушка с трудом сдерживала желание. Это было не сумасшествие. Она очень любит Ли Джеффриза. Не важно, янки он или нет. Одри больше не могла сдерживаться ни се­кунды, крепко обняла его за шею.

– О, Ли, я тоже люблю тебя. Мне кажется, полюбила с самого первого дня, когда ты так рассердился. Я люблю тебя за доброту, за муже­ство, за то, что ты так доброжелательно относишь­ся к Джою…

Ли прервал ее признание, прижавшись губами к нежным губам, мягко раздвинул губы языком, проник в глубину ее рта. В теле Одри, казалось, вспыхнуло пламя. Девушка с готовностью ответи­ла, не думая о своей неопытности и о том, что совсем по-детски проявляет свое желание быть с ним. Но Ли это совершенно не волновало. Он прижал ее к себе так близко, что она задыхалась. Поцелуи становились жарче, проникновенней, чувственней.

Что она ощущала? Она знала, что в этот момент он может делать с ней все. Она не сможет, не захочет сопротивляться. Она жаждала его при­косновений, жаждала, чтобы он обладал ею, меч­тала, чтобы он никогда не выпускал ее из объя­тий. Казалось, они никогда не насытятся по­целуями. Снова и снова губы встречались. Он пробовал их на вкус, со страстным стоном произ­носил ее имя. Дыхание стало жарким и прерыви­стым.

Он жаждал ее, целовал шею, обнаженные пле­чи. Прикосновения его губ вызывали в ней волны восхитительных чувств и ощущений, каких она раньше никогда не испытывала. Робкий внутрен­ний голос протестовал, предостерегал, чтобы она была настороже. Несомненно, он опытный муж­чина, а она не понимает, до какого предела могут дойти мужчина и женщина, когда влюблены. Элеонор когда-то говорила, что целовать мужчин необыкновенно приятно. Теперь Одри хорошо понимала, что имела в виду ее любвеобильная кузина. Как это восхитительно! Она не могла насытиться нежностью Ли Джеффриза. Он цело­вал ее, но этого было мало. Крепко и сильно прижимал к себе, ласкал, но и этого было недо­статочно.

– Боже мой, если бы ты не была в таком красивом платье, я положил бы тебя прямо на песок, – простонал Ли.

«И что бы ты тогда сделал?» Интуитивно она понимала, что означает заниматься любовью. Вспомнив рассказы Элеонор, подумала об этом. Но до сегодняшнего дня она совершенно не при­давала значения словам кузины.

Она потянулась, откинула голову назад, и Ли стал целовать ей шею, губы скользили по коже ниже, ниже, пока не добрались до нежной груди в вырезе платья. Она задыхалась от восторга, который Ли возбуждал в ее душе. Может ли быть что-либо еще более прекрасное? Пусть он касается ее, целует ее везде. С ним так легко и все проис­ходящее кажется естественным. Неужели он так легко превратит ее в женщину, которая позволит делать с ней греховные вещи? Почему и куда испарился ее здравый смысл? Он исчез неизвестно куда с того момента, когда Ли начал обнимать и целовать ее.

А губы Ли тем временем коснулись тугого, набухшего соска. И Одри застонала от желания, пораженная тем, что у нее недостает сил остано­вить его. Никогда в жизни она не испытывала такого блаженства, не ощущала себя такой жи­вой, такой прекрасной и желанной, настоящей женщиной. Одной рукой он крепко обнимал ее за спину, губы снова целовали ее шею, другой рукой он ласкал ее грудь, осторожно высвободив из разреза платья. Она снова и снова шептала его имя, произнося его с нежностью и страстью. Губы Ли снова добрались до ее губ, снова он приник к ее губам жарким проникновенным поцелуем.

Ли тяжело вздохнул, и снова его нежные губы проделали дорожку к обнаженной груди Одри. Она задыхалась. Он нежно коснулся самого чув­ствительного места на груди, слегка прикусил и потянул, словно пробовал на вкус сладкий зрелый плод. Голова у Одри закружилась от восторга. Восхитительная, почти болезненная потребность его прикосновений отдавалась сладкой тягучей болью внизу живота и между бедрами. Мужчина, которого она полюбила, разбудил неведомые до­селе чувства.

Но подсознательно Одри чувствовала, что ис­пытала еще не все. Несомненно, должно произой­ти еще что-то. Ее захлестнуло желание узнать и испытать все. Хотелось, чтобы именно Ли Джеффриз научил ее всему и делал с ней все, что хочет. Ричард никогдане сможет заставить ее испыты­вать подобный восторг.

– Ли! Ты где? – послышался голос Энни Джеффриз. Ли мгновенно остыл, пришел в себя. Он абсолютно забыл о гостях и о том, что мать тоже ищет Одри.

– Черт возьми! – прошептал он. – Поправь платье.

– Я нигде не могу найти Одри! – прокричала Энни. – Помоги мне отыскать ее, пожалуйста. Я очень беспокоюсь за девочку.

– Уже нашел, – вздохнув, сообщил Ли. – Мы вернемся через несколько минут. Пока я провожу ее в дом. Думаю, сумею убедить вернуться к гостям! – он схватил Одри за руку. – Я проведу тебя в дом так, чтобы никто не заметил. Ты сможешь привести себя в порядок… – он снова наклонился и нежно поцеловал ее, – и платье.

Одри внезапно почувствовала неловкость и смущение. Но она не смогла так быстро остыть и была охвачена пламенем желания.

– Я не хочу уходить. Давай останемся здесь, побудем вдвоем, – тихо попросила она. Казалось, что ее несет по течению какого-то нереального потока. Мир изменился.

Случилось что-то необыкновенное. В короткий срок она превратилась в другого человека, кото­рого не понимала. Стала ли она теперь настоящей женщиной? Все ли свершилось для этого? Что еще произошло бы, если бы не появилась Энни Джеффриз?

– Извини меня, Одри, – хрипловато сказал Ли, словно оправдываясь. – Я не имел права.

Она снова обхватила его шею.

– Все хорошо, Ли. Я так сильно люблю тебя! Теперь я знаю, что ты меня тоже любишь… – она нежно поцеловала его в губы. – Это не важно, что ты янки, – добавила Одри. – Отец вынуж­ден будет согласиться. Ты очень умный мужчи­на. Ты обязательно научишься управлять планта­цией…

– Что? – Ли показалось, что в слове «янки» сквозила едва заметная враждебность. С чего она вдруг решила, что он сможет стать хозяином плантации?

– Знаешь, я не смогу уехать из Бреннен-Мэнор. Это убьет отца и Джоя. Невозможно забрать с собой Джоя. Я должна заботиться о нем. Мы с тобой будем жить в Бреннен-Мэнор. Адвокатскую практику ты устроишь в Батон-Руже. Это совсем недалеко от нас. Вот увидишь, мы сможем преодолеть различия. Любовь способна изменить все и всех.

Она снова поцеловала его. Ли внезапно осознал безумие своего порыва. Наверное, слишком много выпил сегодня. Если бы был трезв, то ни за что не позволил бы случиться подобному. Да, он, действительно, любит ее. Но не собирался призна­ваться, намереваясь вернуться в Нью-Йорк и за­быть Одри Бреннен. Разлука сейчас была бы наиболее удачным выходом. Любовь, а тем более женитьба с Одри невозможны. Уехать жить в Бреннен-Мэнор? Никогда! Одри не будет счастли­ва в Нью-Йорке. А как быть с Джоем? Он все обдумал раньше, по-адвокатски трезво взвесил все за и против. Он должен отказаться от близости с Одри.

Но сейчас все произошло совершенно неожи­данно. Черт бы побрал Кая Джордана! Черт бы побрал эти детские слезы! Черт бы побрал спирт­ное, которого он выпил не в меру! Черт бы побрал теплую лунную ночь и очарование Одри! Боже мой, что он наделал? Он мягко снял ее руки со своей шеи.

– Я должен отвести тебя в дом, Одри. Мы поговорим с тобой обо всем завтра.

Одри почувствовала внезапное охлаждение Ли. Может быть, она что-то не так сказала? Щеки девушки вспыхнули от смущения. Почему она решила, что он готов жениться на ней? Твердила что-то о его переезде в Бреннен-Мэнор. Так, слов­но все уже давно решено! Что он может подумать о таком детском нетерпении? Возможно, ему по­казалось, что она снова отдает приказания? Но все же только минуту назад они испытывали друг к другу щемящую нежность. Хочет Ли жениться на ней или пытался просто воспользоваться де­вичьей неопытностью?

Одри отошла от него подальше, поправила платье, внезапно почувствовав себя грязной шлю­хой. Что будет думать о ней Ли, после того, как она позволяла такие вольности? Не поэтому ли он вдруг переменился?

– Не знаю, почему я позволила тебе так вести себя, – голос был слабый от мучительного, еле сдерживаемого желания. – Могу себе предста­вить, что ты должен думать обо мне. Но клянусь тебе, Ли, я еще никогда…

– Ты считаешь, что я не знаю? Тебе нет необходимости извиняться. Я потерял голову, но не имел права втягивать тебя… – он мягко, но настойчиво потянул ее за руку к дому. – Каждому из нас надо обдумать все хорошенько, Одри.

Она внезапно остановилась.

– Но ты же сказал мне, разве не правда? Ты сказал, что любишь меня, Ли!

Он остановился и молча посмотрел на нее.

– Я не такой человек, чтобы бросаться попусту словами. Да, Одри, я люблю тебя. Но иногда одной любви недостаточно.

– Я не понимаю…

Он провел пальцем по краям ее губ.

– Давай не будем портить вечер. Обещаю, мы обо все поговорим завтра.

Избегая освещенных мест, они пробрались к боковой двери.

– Иди наверх и приведи себя в порядок. Я скоро приду за тобой.

– Куда ты пойдешь?

– Просто хочу немного побыть один, чтобы успокоиться, – Ли склонился и снова поцеловал ее в губы. Боже мой, он не хотел причинять ей боль. Но как мог он не делать ей больно? Рано или поздно это должно было случиться. Различия между их убеждениями так или иначе разрушат любовь.

– Спокойной ночи, Одри.

Он повернулся и зашагал прочь. Одри смотрела вслед. Она не понимала, почему после того, как он возбудил в ней такие прекрасные чувства и признался в любви, почему она чувствует себя такой униженной? Радость и восторг оказались краткими. Что-то изменилось.

– Я люблю тебя, Ли, – жалобно сказала она вслед. Но Ли уже исчез в темноте парка. Он не слышал.

Действительно ли сегодня что-то произошло между ними? Она провела по груди ладонью. Да, случилось не во сне, а наяву. Кожа на груди была влажной от его поцелуев.

 

Глава 5

Одри надела желтое платье с глухим воротом и застегнула на все пуговицы. Сегодня утром она увидит Ли за завтраком. Девушка не была увере­на, сможет ли спокойно посмотреть ему в глаза после прошлой ночи. Неужели они оба потеряли головы?.. Или только сердца? Она должна сегодня выглядеть как можно благопристойнее. Что дума­ет Ли р ней и ее поведении? Разумеется, она не может явиться к завтраку в открытом платье, демонстрируя обнаженную грудь. В конце кон­цов, он и в самом деле решит, что она падшая женщина.

Одри не знала, как ей теперь относиться к себе. Может быть, Ли просто посмеялся над ней, считая легкомысленной, быстро поддающейся ласкам мужчин?

Пришлось долго возиться с прической. В конце концов, попросила Тусси просто зачесать волосы назад и закрепить по бокам гребнями. С распу­щенными волосами она выглядит гораздо моложе и совершенно невинной. Это очень хорошо. Имен­но так она и должна выйти в столовую. Она проплакала полночи. И надеялась, что все же при помощи пудры удалось скрыть темные круги под глазами. Плакала не из-за оскорбительных слов Кая Джордана. Она плакала, сознавая безнадеж­ность любви к Ли Джеффризу.

Рассудок подсказывал, что они никогда не смо­гут быть вместе. И никогда в жизни она не желала ничего более сильно. Одри привыкла получать то, чего хотела. Но сейчас она подсознательно чувст­вовала, что Ли Джеффриз не тот человек, которо­го можно поманить пальцем или купить за день­ги. Конечно, если бы она лучше разбиралась в мужчинах, то знала бы, как и чем привлечь и удержать Ли.

Но чувствовала, что совершила какую-то непо­нятную ошибку и, вероятно, потеряла любимого человека навсегда. Это ощущение пришло тогда же, прошлой ночью, когда Энни Джеффриз окликнула их. Возможно, если бы его мать не помешала…

– Я заглядывала в комнату прошлой ночью и слышала, как вы плакали, – сказала Тусси, причесывая рыжие локоны хозяйки. – Мисс Одри, вы не должны расстраиваться так из-за мистера Джордана. Он просто не понимает нашу жизнь.

Одри взглянула на отражение Тусси в зеркале, удивленная такими словами служанки.

– Разве ты не согласна со словами мистера Джордана? Я думала, тебя должны были по­радовать его нападки на меня и высказывания о том, как он не одобряет существование рабства.

Тусси опустила руку и посмотрела в глаза девушке.

– Мистер Джордан не понимает, что значит рабство для некоторых из нас. Я выросла в Бреннен-Мэнор. Это мой дом, моя родина. Если бы мне однажды сказали, что я свободна и могу идти куда угодно, возможно, я осталась бы там же и продол­жала бы заниматься тем же, чем занимаюсь сейчас. Мне не нужна свобода, мисс Одри. Я только не хочу, чтобы меня продали.

Одри встала, повернулась к служанке. Одри всегда была не уверена, как обращаться с Тусси, мягкой по характеру, красивой женщи­ной-мулаткой с развитой речью. Тусси горди­лась своим положением в доме и была очень умной.

Казалось, ей хотелось быть Одри не только служанкой, но и подругой. Случалось, Одри самой очень хотелось довериться Тусси, ведь та была на семь лет старше. Но могла ли Одри доверить ей свои сокровенные тайны?

Конечно, ей, наверное, стало бы легче, если бы она могла рассказать о чувствах к Ли. Скорее всего, Тусси поняла бы все. У нее ведь тоже когда-то была любовь. Она любила раба с планта­ции. Его звали Элиа. Одри помнила, что из-за этого поссорились отец и мать Тусси, Лина. И помнила, что когда Элиа продали, Тусси про­плакала весь день, а еще несколько дней ходила, словно в воду опущенная. С трудом сдерживала слезы, была очень угнетена. Она, наверное, люби­ла того человека. Интересно, испытывают ли не­гры те же чувства, что и белые? С тех пор мать Тусси оберегала дочь, как орлица, считая, что девушка достойна лучшей участи, чем быть же­ной человека, чистящего конюшни или собираю­щего на плантации хлопок.

– Надо было мне разрешить тебе самой отве­тить мистеру Джордану. Желательно, чтобы эти люди услышали то, что ты говоришь сейчас, – Одри поймала себя на мысли, что ей хочется обнять Тусси, но сдержалась. Не следует вести себя так. – Я бы никогда не продала тебя, Тусси. Мы… Мы так долго живем вместе. Ты все знаешь обо мне, знаешь, что я люблю. Никто не умеет так хорошо причесывать меня, как ты.

«Мы и вправду хорошие друзья, не так ли?» – хотелось сказать ей.

– Я слишком ценю тебя, чтобы позволить уехать куда бы то ни было. Знаю, что отец никогда не продаст Лину.

Тусси кивнула. Интересно, как бы мисс Одри поступила с ней и Линой, если бы узнала правду, которая известна только им троим? Возможно, тогда предпочла бы продать Тусси вместе с матерью и настояла бы, чтобы отец сделал это как можно быстрее. Если бы Одри принялась настаивать, отец выполнил бы прось­бу дочери. Одри всегда умела добиться жела­емого.

– Возможно, если так случится и негров про­возгласят свободными, ваш отец может прогнать нас, – сказала Тусси. – Он сократил бы коли­чество слуг, потому что им пришлось бы платить.

– Отец в любом случае найдет способ оставить тебя и Лину в доме. Они могут запретить нам продавать рабов, а также превращать в рабов новорожденных. Но правительство не может за­ставить нас освободить тех, кто принадлежит нам. Отец и остальные плантаторы никогда не позво­лят янки диктовать, что мы должны делать, а чего не должны!

«Янки! – подумала она. – Ли тоже янки. Как я могла только предположить, что он переберется в Бреннен-Мэнор и будет счастливым?»

– Боже, да весь дом развалится, если Лина уйдет, – добавила она.

Тусси овладело странное предчувствие, какой-то подсознательный страх. Времена менялись. Здесь, на Севере, это ощущалось сильнее. И Ли Джеффриз все время вел разговоры об отмене рабства, о том, как собирается поступить Феде­ральное правительство, чтобы принудить Юг от­казаться от рабов. Тусси хорошо знала, что такие люди, как Джозеф Бреннен, горды, самоуверенны и упрямы. Несоответствие политических взглядов может привести к тяжким последствиям. Тусси боялась неизвестности. Что случится с людьми, подобными ей?

Одри склонилась к зеркалу, вдела крошечные сапфировые сережки.

– Губернатор Виклиф, другие губернаторы и конгрессмены южных штатов уверены, что ничего не изменится, вплоть до того, что нам придется выйти из Союза и образовать собственное государ­ство, – заверила она.

И задумалась: «А что тогда будет со мной и Ли?»

Она мысленно спорила с ним о правах каждого штата. Ли считал, что Союз нельзя делить. А устремления южных штатов отде­литься считал предательством. Никогда еще Одри не ощущала в душе такой раздвоенности и смущения, как в это утро. Может быть, все-таки произойдет чудо, Ли понял, что они слишком сильно любят друг друга, и нашел выход, как остаться вместе…

Тусси задумалась о причине слез Одри, пред­полагая, что хозяйка плакала, в большей степени, из-за Ли Джеффриза. Тусси не могла не замечать, как молодые люди смотрят друг на друга. Джозеф Бреннен страшно разъярился бы, если бы узнал, сколько времени они проводят вместе. Тусси пе­реживала, что эти отношения могут зайти слиш­ком далеко и ранить сердце Одри. Девушка хоро­шо знала, что такое разбитые надежды и раненое сердце. Она так и не смогла забыть Элиа после того, как его продали. Никогда больше она его не видела и хотела знать, забыл ли он ее за три долгих года.

– Может быть… что-либо еще расстроило вас? – осмелилась она спросить Одри. Она не могла не сочувствовать хозяйке. У Одри нет близ­кой женщины, к кому можно обратиться за сове­том или помощью.

За исключением кузины Элеонор. Той уже знакома страсть. Но кузина Одри понятия не имеет о любви. Дома Одри всегда окружена негри­тянками, с которыми ни одна белая женщина не станет делиться своими интимными секретами. Тусси была уверена, что воспитательница Одри, мисс Джереси, никогда не беседовала со своей воспитанницей о мужчинах и не просвещала в вопросах секса. Она учила Одри этикету и веде­нию домашнего хозяйства. В отношениях мисс Джереси и мисс Одри не было ни теплоты, ни близости. Может быть, Тусси следует нарушить запрет и спросить, не хочет ли Одри поговорить о чем-нибудь сокровенном? После стольких лет жизни бок о бок они могли бы позволить себе хоть какой-то намек на дружбу. В глазах Одри появи­лось выражение беспомощности, но тут же ис­чезло.

– Ради всего святого, Тусси, если бы даже меня что-то очень расстроило… Я не собираюсь обсуждать с тобой! – она выпрямилась, внима­тельно и изучающе оглядела себя в зеркале. – Я и так сказала больше, чем следовало.

Она отошла от зеркала, решив, что выглядит достаточно «респектабельно». Можно спокойно встретиться с Ли.

– После завтрака я собираюсь на прогулку с мистером Джеффризом. Пока ты не нужна. Помо­гай, чем можешь, слугам по дому. Но старайся никому не мешать.

– Да, мэм, – покорно ответила Тусси. Ей очень хотелось предупредить Одри, чтобы она не выходила без сопровождения, об опасности влю­биться в человека, которого ни за что не одобрил бы мистер Бреннен. Но Тусси и так уже перешла дозволенные границы. Если Одри Бреннен захо­чет очертя голову броситься в объятия мужчины, Тусси не сумеет остановить девушку. Ей показа­лось, что Одри все-таки мучают угрызения сове­сти, в глазах хозяйки мелькнуло выражение рас­каяния. Но она быстро отвернулась и направилась к двери, не сказав больше ни слова.

Сколько раз Тусси была готова признаться Одри Бреннен, что любит свою хозяйку, как сес­тру, как друга. Несмотря на высокомерное пове­дение Одри, Тусси догадывалась, что девушка с великим трудом сдерживается. Ей хочется поде­литься секретами, хочется быть ближе к Тусси.

Одри была доброй девушкой. Заботилась о бра­те, защищала его. Если бы не воспитание Джозе­фа Бреннена, она, возможно, не боялась бы чаще проявлять присущую ей природную доброту. По­сле встречи с Ли Джеффризом она как бы раско­валась, стала более открытой. Но этот мужчина разрушит безмятежность Одри, разобьет сердце. Девушка еще очень молода, невинна. Тусси была уверена, что все произойдет именно так, как она предполагает.

– Думаю, что сегодня уеду в Нью-Йорк, мама, – сообщил Ли Энни. Он посмотрел на мать, краем глаза уловив, как Одри медленно опустила вилку и растерянно уставилась на него. – Я уже и так задержался здесь намного дольше, чем предполагал. Несколько важных клиентов ждут меня в Нью-Йорке.

– О, Ли. Я буду очень скучать без тебя. Как мне хочется, чтобы ты приехал, когда здесь будут твой отец и братья.

– Мы как-нибудь договоримся о встрече, – молодой человек посмотрел на Одри. Девушка очень бледна сегодня, с трудом сдерживает слезы. Было нестерпимо жаль ее. Ли ненавидел себя за то, что сделал ей больно. Очарование прошлой ночи заставило их потерять контроль над чувст­вами. Он вел себя очень глупо и безрассудно. Возможно, Ли никогда не простит себе своего поступка.

– Я хочу пойти прогуляться, – сообщил он и обратился к Одри: – Если вы не против, мы могли бы прогуляться вместе.

Одри, не поднимая глаз, кивнула. Она сидела уставившись в тарелку. Есть не хотелось. Слабая надежда на то, что Ли все-таки осмелится, про­возгласит во всеуслышание об их любви… О том, что собирается жениться на ней… Надежда рас­таяла, исчезла вместе с аппетитом.

Ли взглянул на Джоя. Мальчик смотрел на него растерянно и печально.

– Джой, мы с тобой о многом побеседовали. Помни, что я тебе сказал. Старайся не торопиться, когда говоришь. Концентрируй внимание на каж­дом слове. Представь себе, что ты поешь, если тебе так легче, – он заговорщически подмигнул маль­чику. – Мы с тобой хорошо провели время, верно? Ты отличный стрелок. Мистер Бреннен будет гордиться тобой, когда услышит, насколько лучше ты говоришь.

– Спасибо, Ли. Я буду скучать без тебя, – Джой старался говорить медленнее, как учил Ли. – Может быть, мы сможем п-переписываться.

– С удовольствием, – согласно кивнул Ли. – Я дам тебе свой адрес, а ты мне – свой. Я всегда буду знать, как вы живете в Бреннен-Мэнор, – он снова взглянул на Одри, которая ничего не ела, а только небрежно ковыряла еду вилкой. – Мне хотелось бы знать о вас обоих.

Одри почувствовала в его словах нежность и тревогу. Она собралась с силами, заглянула в голубые глаза, окаймленные темными ресница­ми. Сегодня утром Ли так красив. Может быть, ей только кажется, потому что он уезжает? Она больше никогда не увидит Ли Джеффриза. Или потому, что она чувствовала, как он любит ее? Почему она так решила? Потому что он так стра­стно целовал ее обнаженную грудь? Воспомина­ния всколыхнули страстное желание в груди де­вушки. Щеки раскраснелись.

– Сожалею, что Кай так вел себя, – заго­ворила Энни. – Не понимаю, отчего отец не избавится от общества этого человека? Почему не попросит тебя представлять интересы фир­мы? Бессмысленно сотрудничать с таким чело­веком.

– Кай давно работает с отцом. Нелегко уволить адвоката, с которым проработал двадцать лет.

– Все равно он мне не нравится. Необходимо рассказать отцу, как вел себя вчера Кай.

Ли ничего не ответил. Были вещи, о которых матери не следовало знать. Пусть и дальше верит, что у нее дружная, любящая семья, что у Ли, его отца и братьев дела идут отлично и отношения прекрасные. Зачем портить идиллические за­блуждения?

Одри вышла из-за стола, извинилась за отсут­ствие аппетита. Энни Джеффриз извинилась за оскорбительные слова Кая Джордана. Женщина была уверена, что поводом для темных кругов под глазами Одри и отсутствия аппетита были унизи­тельные замечания Джордана.

– Забудь, пожалуйста, об этом, – сказала Энни, обращаясь к Одри. – Мы продолжим наши занятия и дадим еще один концерт для наших друзей. Кай Джордан не будет приглашен, уверяю тебя. Ты же видела, как по-доброму отнеслись к тебе остальные, когда ты вернулась, чтобы побла­годарить их.

– Да, они были добры, – согласилась Одри. Как она ненавидела гостей, но не могла сказать об этом Энни. Они улыбались и извинялись за Джордана, но за улыбками и прохладными руко­пожатиями чувствовалась сдерживаемая враж­дебность. И странное любопытство, вызванное словами Кая Джордана. Ей пришлось защищать Бреннен-Мэнор, отца и привычный уклад жизни. Ей так захотелось вернуться домой, но… только вместе с Ли.

Одри вышла из столовой на веранду. Стояло прекрасное летнее утро. Солнце сияло над океаном, оглушительно кричали чайки. Теплый ве­тер дул с пролива. Далеко в море плавали рыбачьи лодки. Разгорался ясный день. Через пролив были видны неясные очертания домов Лонг-Айленда. Где-то на западе находился Манхэттен. Там работает Ли. Но как далек отсюда Нью-Йорк.

Ли Джеффриз живет и работает в центре огромного города. Одри была уверена, что никогда не сумеет быть счастливой там. В тысячах миль отсюда, на Юге, располагалась Луизиана, Бреннен-Мэнор, дом. Место, где, в свою очередь, никогда не сможет быть счаст­ливым Ли Джеффриз. Совершенно ясно, что сейчас Ли думает о том же.

Она услышала его шаги. Ли подошел, положил ладонь на ее талию. Он предложил:

– Давай погуляем по саду.

Одри не поднимала глаз. Она была очень сму­щена, не могла смотреть на Ли спокойно. Она слишком сильно любила. Боялась увидеть в его взгляде осуждение. Молодые люди неторопливо сошли со ступенек крыльца и направились к восточному крылу дома по ухоженным дорожкам, через лабиринты цветущих деревьев и кустов. Ли молчал, пока они не приблизились к беседке, заплетенной вьющимися розами. Ли предложил войти в беседку. Усадил Одри на скамейку и сел рядом.

– Я уже знаю, что ты хочешь сказать, – тихо заговорила девушка. – Мне так стыдно за вче­рашний вечер…

Ли схватил ее за руки и заставил посмотреть ему в лицо.

– Не надо стыдиться, Одри. Ты вела себя так, как должна вести себя красивая женщина, кото­рой хотелось проявить свои чувства. Я не испы­тывал подобного с тех пор, как умерла Мэри Элен. С ней я не вел себя так глупо и неосмотри­тельно. Я взрослый мужчина и не должен был пользоваться твоей невинностью таким образом. Но что-то невероятное случилось со мной… Я не знаю. Еще никогда я не терял над собой контроля. Извини меня, но произошло такое не только из-за спиртного и не из-за того, что ты была такой прекрасной. Теперь я понимаю, что действитель­но очень люблю. Мне захотелось хотя бы на короткое время забыть, что ты не можешь при­надлежать мне. Из наших отношений никогда не получится ничего хорошего. Одри, ты ведь пони­маешь меня, правда?

Одри снова опустила глаза, чувствуя себя не­уверенной, неопытной. Что она должна сказать, чтобы он изменил свое мнение?

– Все могло бы сложиться благополучно, Ли. Если мы очень постараемся, если мы оба захотим измениться…

Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть в глаза.

– Одри, когда человек молод, ему кажется, любовь способна преодолеть все преграды. Но я знаю, что в жизни все далеко не так. Думаешь, моя мама счастлива? Но она много лет живет с отцом только ради нашего спокойствия. Несколь­ко лет назад я застал ее в слезах. Она призналась, что никогда не была по-настоящему счастлива с тех пор, как отказалась от карьеры певицы. Даже несмотря на то, что слишком любит отца. Отец поставил ей условия. Не хотел, чтобы она ездила по всему миру вместо того, дабы быть заботливой женой. Это повлияло на их отношения. Можно сказать, несколько лет они существовали раздель­но, каждый вел свою жизнь. Если бы не дети, она решилась бы уйти от него. Но было поздно думать о возобновлении работы на сцене.

Ли нежно коснулся ее локонов, рассыпавших­ся по плечам.

– Я не хочу, чтобы такое случилось с нами, Одри. Слишком многое против нас. И не только возможная для тебя карьера певицы. Ты сама, Бреннен-Мэнор. Скажи честно, смогла бы ты на­всегда оставить отца, Джоя, свой дом на Юге? Я.никогда не смогу там жить, Одри. Ты ждешь, что я соглашусь поехать туда, правда? Ты хочешь, чтобы я отправился с тобой и полюбил вашу жизнь?

– Но это замечательная жизнь, Ли. Мы могли бы стать счастливыми людьми…

– Нет. Ты была бы счастлива. А я – нет. Просто я стал бы самым несчастным человеком. Пришлось бы лгать, притворяться. Так же, как и тебе, согласись ты остаться со мной, – он нежно посмотрел на нее, поцеловал в лоб. – Если бы обстановка в стране была другой, если бы не становилась все более напряженной. Возможно, тогда нам было бы немного легче. Но даже сейчас к тебе здесь относятся очень холодно. Ты – девушка с Юга, дочь плантатора, который поку­пает и продает рабов. На Юге я для всех буду только янки. Ко мне станут относиться, в лучшем случае, неприязненно. Наверное, я возненавидел бы такую жизнь, Одри. Ваши разговоры о выходе из Союза я считаю предательством. Между нами всегда будут маячить неразрешимые проблемы. Я не могу вырвать тебя из привычного круга. Ты любишь свою жизнь. Мой отец не должен был отбирать у матери то, что она любила. Им необходимо было остановиться, пока отно­шения не зашли слишком далеко. У нас есть шанс остановиться. Не хочу, чтобы мы поссо­рились и возненавидели друг друга. Прежде чем все в нашей стране закончится, очень мно­гие возненавидят друг друга. Друзья станут врагами, Одри. Возможно, даже члены одной семьи будут враждовать. Эти времена близятся, Одри.

Одри нахмурилась, разгневанно вырвала руку. Скорее всего, он не столь сильно любит ее и ничего не хочет понимать. Ничто не должно помешать им сохранить любовь.

– Не могу представить, что все так плохо. Боже мой, я уверена, что правительство сумеет найти выход. Все дело в правах штатов, права признавались и раньше, должны признаваться впредь. Я уже говорила тебе, что южане тоже хотят избавиться от рабства, как и северяне. Но если это делать быстро, мы сразу же разоримся. Негров нужно научить, какжить на свободе. Может быть, их нужно снова отослать в Африку. Нельзя сразу освободить миллионы необразован­ных людей, полностью зависящих от хозяев. Это будет сокрушительным ударом для всех, включая негров! Не знаю, почему ты и такие, как ты, не могут этого понять? Все очень просто. И потом, почему все должно иметь решающее значение для любящих людей? Ты бы мог успешно жить в Бреннен-Мэнор. – Одри встала, повернулась к Ли. – У нас так прекрасно. Когда ты привык­нешь…

– Одри, я не смогу привыкнуть. Разве ты не понимаешь? Ты хочешь, чтобы я понял тебя, но не хочешь понять меня. Хочешь, чтобы я отказался от всего, что создал своими руками, уехал и стал надсмотрщиком над бед­ными загнанными неграми, которых покупают и продают, словно скот. Я не умею этого делать. Судя по твоим разговорам, ты никог­да не сможешь покинуть отца, Джоя и остаться здесь. Это бы постоянно мучило тебя, так же как мучает несбывшееся мою мать. Я не хочу жениться на женщине, которая не может пол­ностью принадлежать мне. Совершенно ясно, что ни один мужчина не сможет жениться на тебе, не женившись на Бреннен-Мэнор. Я пони­маю это по выражению твоих глаз, по твоим разговорам. Эта убежденность у тебя в крови, Одри. Сознание собственной правоты в тебе глуб­же, чем ты осознаешь. Стоит тебя лишить при­вычного, ты сразу же поймешь, что я пытаюсь втолковать.

Девушка отвернулась, с трудом сдерживая слезы.

– Тогда зачем ты целовал меня вчера? Зачем признался, что любишь меня?

– Я действительно люблю тебя. И не собирал­ся признаваться. Хотел вернуться в Нью-Йорк, не сказал ни слова о своих чувствах… Пока не уви­дел, как ты плачешь на пляже. Я совершил большую, но еще поправимую ошибку, Одри. Мне нет прощения. Знай, я никогда не смогу забыть тебя. Но совместной жизни у нас не по­лучится.

О, как она любила его… и как ненавидела! Как безжалостно он поступил, обняв ее, приласкав, обнадежив. Воспользовался слабостью…

– Ты, проклятый янки! – гневно выдохнула Одри и захлебнулась от подступивших ры­даний.

Слова хлестнули молодого человека по сердцу. У нее было полное право ненавидеть его. Но в словах прозвучало что-то более глубокое, чем не­востребованная любовь. Она выдохнула их с та­ким неистовством, с такой непримиримостью, в которой сквозила укоренившаяся годами нена­висть, а не неприязнь, вызванная ошибкой. Сло­ва, столь злобные, открыли ему истинные чувства Одри. Легко представить, как произносит эти слова ее отец. И если умножить ненависть мис­тера Бреннена на ненависть тысяч людей, кото­рые испытывают то же самое, нетрудно предста­вить, в какую пучину несчастий скоро погрузится страна.

Ему хотелось дотронуться до девушки, но она больше не хотела его прикосновений.

– Ты сказала то, что укоренилось в тебе, Одри. И я не хочу жениться на тебе ради того, чтобы через три или четыре года услышать от тебя то же самое, только высказанное с большей злобой и ненавистью. – Плечи Одри затряслись от рыда­ний. Сердце Ли болело от сострадания и любви.

– Пойми, если южные штаты решат отделить­ся, я поступлю так, как считает нужным прави­тельство. Мы должны сохранить Союз и искоре­нить рабство. Не думаю, что ты ясно понимаешь, насколько сейчас мрачна ситуация. Если в стране вспыхнет война, я буду обязан участвовать в ней. Черт возьми, я уверен, что буду воевать не на стороне южан. Что я должен буду чувствовать, если моей женой будет настоящая южная мятеж­ница?

– Война?– Одри резко повернулась к нему. По лицу катились слезы. – Ради Бога, Ли, о чем ты говоришь? Неужели ты веришь, что начнется война?Это же глупо!

– Разве? Тебе лучше сейчас понять, что все к тому склоняется. Твой отец отгораживает тебя от того, что происходит в мире, Одри. Но я сталки­ваюсь с напряженностью в отношениях между людьми ежедневно. Разве тебе не ясно, что страна разрывается на части? Конечно, сейчас не время любить друг друга для людей, так твердо убеж­денных в своей правоте и оказавшихся во враж­дебных лагерях.

– Думаю, любимых не выбирают по убежде­ниям, Ли, – она вытерла слезы. – Возвращайся в Нью-Йорк. Попытаюсь разобраться в том, о чем ты говоришь. Да, мне больше подходят люди, подобные Ричарду Поттеру. Он настоящий южа­нин, джентльмен, он разделяет мои убеждения…

В глазах Ли затаилась боль. Молодой человек поднялся и сказал, сдерживая готовый выплес­нуться гнев:

– Да, думаю, ты права, – голос у Ли был холоден и спокоен. – В конце концов, ты будешь самой счастливой и удачливой женщиной. У тебя будет самая большая плантация в Луизиане. Но, возможно, к тому времени уже не останется Юга, который для тебя привычен.

Она нахмурилась, в душе затаился страх, не­понятный, но неожиданно растревоживший.

– Что ты имеешь в виду?

Ли закрыл глаза и тяжело вздохнул.

– Хотелось бы надеяться, что тебе не придется узнать, Одри. Надеюсь, никто из нас не дожи­вет, – он провел рукой по волосам. – Я не хотел, чтобы наш разговор принял такой оборот, – Ли шагнул к Одри. – Меня мучает сознание того, что я позволяю тебе уехать. Но легче будет пережить страшное будущее, ожидающее страну, если мы расстанемся сейчас. Лучше переболеть сейчас, когда многое можно предотвратить, чем вознена­видеть друг друга и страдать в будущем.

– Ты считаешь, я испытываю не настоящую боль?

Он попытался взять ее за руку, но она резко отпрянула. Ли глубоко вздохнул, кляня себя за то, что причиняет ей боль.

– Когда ты вернешься в Бреннен-Мэнор, то поймешь, что я прав. Ты разберешься, где твое место.

– Я не хочу, чтобы ты был прав, – рыдала Одри отчаянно, злясь, что не может сдержать невольных слез.

– Знаю. Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь убедил меня, доказал, что все сложится благопо­лучно. Но ты молода. Боль пройдет. Ты забудешь прошлый вечер. Или, что вероятнее, будешь вспо­минать о нем, как о маленьком летнем приклю­чении. Посмеешься над тем, как молодость и страсть заставили тебя забыть о здравом смысле.

Она содрогнулась от нового приступа гнева.

– А что заставило тебя потерять контроль над чувствами, Ли Джеффриз? Возможность восполь­зоваться моей молодостью, неопытностью, стра­стью? Возможность греховных объятий и поце­луев?

– Тебе лучше знать.

– Разве? – зеленые глаза, наполненные сле­зами, смотрели на него со злостью. – Я должна ненавидеть тебя. И я действительно ненавижу тебя! Возвращайся в Нью-Йорк к своим янки. Посмотрим, как далеко вы зайдете, пытаясь из­менить нас и наши убеждения! Вы представляете себя такими умными и добрыми. Но такие люди, как твой отец, относятся к своим рабочим не лучше, чем к рабам. Возможно, даже хуже! – гордо выпрямившись, Одри прошла мимо Ли. – Если начнется война, мы еще посмотрим, кто победит.

Девушка стремительно зашагала по дорожке. Ли совсем не предполагал, что разговор закончит­ся именно так. Но мог ли он ожидать чего-то другого? Он слишком больно ранил ее гордость, поступил жестоко.

– Да, – пробормотал он. – Мы посмотрим, кто победит.

Боль в сердце не отступала. Ли знал, что на территории штата Канзас уже идет настоящая война. Его называют Кровавым Канзасом. Сколь­ко потребуется времени, чтобы война разгоре­лась и в других штатах? Перед отъездом из Нью-Йорка он слышал разговоры о фанатичном аболиционисте по имени Джон Браун. Он собрал вокруг себя негров, призывая создать в горах Аппалачи собственную страну. Конгрессмены со сжатыми кулаками спорят о правах штатов, об управлении национальными банками, о налогах, законах, которые приводят в гнев ущемлен­ные южные штаты. Сейчас совсем неподходя­щее время для того, чтобы полюбить Одри Бреннен.

Ли направился к конюшне и приказал Тому запрячь коляску.

– Я возвращаюсь в Нью-Йорк, Том. Сейчас есть новый пассажирский рейс из Нью-Хэвена. Ежедневно в два часа дня. У меня осталось немно­го времени, чтобы поговорить с Джоем и попрощаться с мамой. После этого я буду готов к отъезду. Хочу, чтобы ты сам отвез меня, а потом вернешься в коляске домой.

– Да, мистер Джеффриз. Очень жаль, что вы так скоро уезжаете.

– Да, – вздохнул Ли. – Мне тоже очень жаль. Я очень люблю свой дом. Но, черт возьми, уж слишком много причин и поводов, чтобы именно сейчас вернуться в Нью-Йорк! – Он зашагал по дорожке к дому. По обочинам шелестели огром­ные старые клены. Отпуск прошел не так, как планировал Ли… Мог ли он предположить, что в его жизни появится Одри Бреннен, что он так потеряет голову из-за женщины, как случилось прошлым вечером? Внезапно Ли приостановился и вздрогнул, осознав, что Мэпл-Шедоуз и его жизнь уже никогда не будут прежними.

 

Глава 6

Одри пела итальянскую песню, вкладывая в нее страстность юной души. Энни Джеффриз от­мечала во время занятий, что девушка стала петь более выразительно и эмоционально. Интересно, догадывается ли Энни, что душевный подъем уче­ницы связан с Ли? Одри должна ненавидеть его, но ничего не получалось. Гнев, вызванный послед­ним разговором, давно прошел.

Уже стоит сентябрь. Скоро приедет отец Одри. Два месяца промелькнули после отъезда Ли. Скоро и Одри уедет отсюда. Она вернется домой и больше никогда не встретит свою летнюю любовь.

Сегодня она дает последний концерт в Мэпл-Шедоуз для друзей и соседей семьи Джеффриз. Лето прошло. Скоро все покинут этот дом. Одри вернется в Луизиану со сладостными, но горча­щими воспоминаниями.

Среди тех, кто сейчас сидит в гостиной, отец Ли и братья с женами. Когда они приехали сюда и познакомились с Одри, девушке не­стерпимо захотелось увидеть Ли. Братья были очень похожи на него. Только глаза у них были не голубые, как у Ли, а карие. Эдмунд Джеффриз, высокий, хорошо сложенный муж­чина, вел себя с Одри снисходительно и вы­сокомерно. Одри показалось, что он холодноват со всеми, кроме Энни. К ней он был чрезвы­чайно внимателен. Но вместе с тем властным и требовательным. Энни должна была согла­шаться с ним во всем.

Приезд семьи Джеффриз снова заставил Одри скучать по дому. Эдмунду не понравилось, что Одри приехала сюда в сопровождении рабыни. Он несколько раз вычитывал Одри, упрекал. Родст­венники Ли не церемонились с гостьей. Ее все время отчитывали, словно бы за какие-то грехи. Одри защищалась, как могла. Эдмунд оказался настоящим янки, именно таких ее отец считал своими злейшими врагами.

Братья Ли – Карл и Дэвид – и их жены были грубы с Одри, запрещали ей общаться и играть с детьми Карла, словно девушка могла оскорбить их достоинство. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой. Хотелось как можно скорее уехать домой, но Энни сумела настоять на послед­нем концерте. Она считала, что одаренность Одри гармонично объединит всех. Музыка – единст­венное, чем Одри может поделиться с каждым, независимо от взглядов и различий. Энни еще и еще раз повторяла, что музыка – универсальный способ общения, объединения всех возрастов, рас, вероисповеданий.

Отец Одри разрешал приходить в дом даже рабам с плантации, чтобы они могли послушать, как поет его дочь. В такие мгновения все казались равными. Одри всегда с удовольствием пела для них.

Девушка закончила последнюю песню. Все встали и зааплодировали. Певица присела в реве­рансе. Энни Джеффриз встала и взяла ее за руку. Даже Эдмунд, Карл и Дэвид были в восторге от голоса юной исполнительницы.

Неожиданно Энни сильно сжала пальцы. Одри показалось, что женщина хочет ободрить ее. Но через несколько мгновений аплодисменты стихли, зрители испуганно и растерянно уста­вились на хозяйку дома. Энни Джеффриз цеп­лялась за девушку. Одри повернулась, желая выяснить, понять, что происходит. Энни рух­нула на пол.

– Миссис Джеффриз! – испуганно воскликну­ла девушка, склонившись над Энни. Но мгнове­ние спустя рядом оказался Эдмунд Джеффриз и с силой оттолкнул девушку в сторону. Одри еле устояла на ногах. Гости встревоженно перешеп­тывались. Карл и Дэвид присоединились к отцу. Дэвид отбросил с дороги скамейку.

– Опять эти страшные головные боли, – заго­ворил Карл. – Нет здесь что-то не то, папа. Это не похоже на нервы.

– Пошлите скорее за доктором Келси, – за­кричали из толпы.

– Доктор принимает роды, – ответил кто-то другой. – Потому и не пришел на вечер.

Потрясенная и не на шутку испуганная, Одри пробиралась сквозь толпу к Джою. Мальчик за­травленно оглядывался по сторонам. Одри взяла брата за руку и повела в холл к замершей в ожидании Тусси.

– Что случилось, мисс Одри? – спросила служанка.

– О, Тусси, – прошептала девушка, не зная, что и как объяснить.

В гостиной неожиданно наступила тишина. Гости замерли. Эдмунд Джеффриз со стоном позвал Энни, в голосе слышались тоска и боль. Карл поднялся. Он был бледен, словно бумага.

– Слишком поздно. Доктор уже не нужен, – сказал он дрожащим голосом. – Мама умерла.

Все ахнули. Одри была потрясена. Тупая боль сжала сердце. Девушка побежала через холл, направляясь в сад. Разве может человек так внезапно умереть? Еще несколько минут назад Энни Джеффриз так прекрасно музици­ровала, была бодрой и веселой. А теперь смерть забрала женщину навсегда. Так же, как мать Одри.

Девушка подумала о Ли. Смерть матери убьет его! Он будет потрясен. В такой миг его не было с матерью.

На крыльце громко плакала какая-то жен­щина. Одри слышала, как Эдмунд повторяет имя жены. Стая чаек прилетела с моря, птицы сели неподалеку от дома, воздух наполнился отрывистыми печальными криками, словно пти­цы сочувствовали людям. В саду витал аромат цветущих поздних роз, легкий ветерок разносил сладковатый запах. Энни Джеффриз любила цветы.

Ли, моя любовь. Солнце сияет ярко, С океана дует сильный И влажный ветер.  Я люблю тебя как женщина. Но ты видишь во мне Только ребенка. 

Одри прочитала слова песни, которую она со­чинила для Ли еще до того, как призналась ему в любви. Задолго до той волшебной ночи на пля­же, когда, как ей казалось, она стала настоящей женщиной. Очень хотелось показать ему песню, спеть для него одного. Но не хватило смелости. Конечно, сейчас невозможно что-то изменить. Но песня всегда будет дорога для нее, а слова запом­нятся навечно.

Ли, любовь моя. Когда мы рядом, Хочется, чтобы день не кончался. Я люблю тебя как женщина. Но ты считаешь меня Только другом.  Ли, любовь моя, Ты стоишь рядом. Высокий и сильный. У тебя голубые глаза. Я мечтаю, чтобы ты обнял меня. Хочу услышать: – Я люблю тебя.  Ли, любовь моя. Мы идем рядом, Гуляем по пляжу И вдыхаем запах моря. Мы живем в разных мирах. Но никогда не будем вместе.

Даже Джой ничего не знал о песне. Одри нача­ла сочинять к стихам музыку. Она тихонько напевала мелодию и вдруг услышала, что к дому подкатил экипаж. Девушка быстро собрала лист­ки и спрятала в карман шерстяного жакета. Сегодня было прохладно. Все говорят, что слиш­ком рано пришла нынче осень в Новую Англию. Одри подумала, что осень рано пришла в сердца семьи Джеффриз.

Одри знала, что Ли приедет сегодня. Девушка прошла по балкону к передней части дома, чтобы увидеть Ли. Она не предполагала, что они встре­тятся еще раз. Конечно, жаль, что встреча про­изойдет при таких ужасных обстоятельствах. Не­приязнь и враждебность, вспыхнувшая в душе девушки при последнем разговоре с молодым че­ловеком, исчезла, растаяла. А любовь никуда не исчезла. Сердце болело при мысли о том, как одиноко чувствует сейчас себя Ли, когда умерла Энни Джеффриз.

Как часто девушка ловила себя на мысли о том, что ей хочется иметь такую мать, как Энни. Эта женщина была добра ко всем, кого знала. Безмер­ная любовь к детям заставила ее отказаться от карьеры. Ли был любимым сыном, самым близ­ким материнскому сердцу.

Последние четыре ночи Одри почти не спала. Когда удавалось слегка вздремнуть, ее начинали мучить кошмары. Охваченная ужасом, девушка просыпалась. Во сне она все еще держала Энни Джеффриз за руку. Женщина висела над черной пропастью, глядя на Одри и умоляя помочь удержаться. Но Одри понимала, что ничем не поможет. Женщина падала в черный проем и исчезала, все еще выкрикивая имя девушки. Одри просыпалась в холодном поту. И проводила остаток ночи на балконе, сидя в кресле. Глядела на звезды, слушала шум волн на пляже. Одри плакала.

Откуда только брались слезы? Казалось, она уже выплакала все, но они снова и снова катились по щекам безудержным потоком. После смерти Энни Джеффриз Одри чувствовала себя совершен­но одинокой. Сыновья Энни и невестки вели себя так, словно гостьи вовсе не существовало. Девуш­ка только один раз спустилась в гостиную, чтобы побыть у тела Энни Джеффриз. Похороны долж­ны состояться завтра.

Слава Богу, Ли приехал. Похороны пришлось немного задержать, чтобы младший сын смог проводить мать в последний путь. Одри молча смотрела, как он вышел из экипажа. Одет Ли был в черный костюм и плащ.

Молодой человек показался Одри еще кра­сивее. Ли поспешил в дом, а Одри подумала: знает ли он, что она все еще здесь? Как он воспримет, когда узнает об этом? Если бы не смерть Энни, они, возможно, никогда бы больше не встретились. Девушку охватил страх, что. вдруг Ли каким-то образом обвинит ее в смерти матери? Если бы не конфликт с Одри, он пробыл бы здесь еще какое-то время, уделяя внимание матери.

Как неудачно сложилось прошедшее лето. Одри была рада, что скоро приедет отец. Она сможет покинуть это место, с которым связаны как светлые, так и горестные воспоминания. Дом! Наконец-то она поедет домой. Возможно, там ее сердце отогреется. Может быть, там, за тысячи миль отсюда, она сможет забыть своего любимого. Теперь она трезво понимала, что другого выхода нет.

Девушка направилась к одному из легких кре­сел, села, думая о том, как повзрослела за это лето. Из своей комнаты вышел Джой, приблизил­ся к ней. Глаза мальчика покраснели и припухли от слез. Смерть Энни была потрясением для них, особенно для Джоя. Сердце мальчика еще неж­ное, ранимое. Джой очень боялся смерти с тех пор, как ребенком потерял мать. Он часто по­вторял, что боится потерять сестру. Внезапная смерть хозяйки дома напомнила, как быстро и неожиданно может уйти из жизни близкий чело­век.

– Ли приехал, – сообщил Джой.

– Знаю. Я видела, – Одри никогда не расска­зывала брату о своих чувствах к Ли. Хотя, воз­можно, брат видел все сам. Не было никакого смысла обнадеживать его. Юноша полюбил Ли. Одри догадывалась, что Джой был бы совсем не против, если бы она вышла за Ли замуж. Но как объяснить четырнадцатилетнему подростку, по­чему двое влюбленных молодых людей должны или не должны жениться.

– Он сразу же пошел в гостиную и р-разры-дался. Я хотел поздороваться с ним, н-но не смог. Как плохо, что ему пришлось вернуться сюда из-за смерти миссис Джеффриз. Я скучал по нему, н-но он больше не сможет пойти со мной на охоту или прогулку.

– Конечно, не сможет, Джой. Он приехал только на похороны. А потом сразу же уедет.

– Я хочу п-переписываться с ним, когда мы уедем отсюда. Он сказал, что тоже хотел бы писать мне.

Одри мягко коснулась руки брата.

– Думаю, это неплохая мысль. Ли – добрый человек. Он всегда останется твоим другом, Джой. Он хороший человек, хотя и янки. Жаль, что Ли осуждает наш образ жизни.

Джой вздохнул, взъерошил ладонью свои ры­жие волосы.

– Мне жаль, что он не понимает нашего укла­да жизни. Ручаюсь, он д-даже приехал бы к нам в гости, если бы у нас не было плантации. Иногда я сожалею, что она у нас есть.

– О, Джой! Бреннен-Мэнор – замечательное место. Когда-нибудь мы с тобой будем хозяевами. Возможно, скоро наша плантация соединится с плантацией Ричарда Поттера. Мы станем самыми богатыми землевладельцами на Юге. Это очень важно для отца и для тебя, не забывай, пожалуй­ста, об этом.

Мальчик недовольно нахмурился, засунул ру­ки в карманы твидовых брюк.

– Для меня плантация не имеет большого значения. Отец с-считает, что я н-никогда не смогу управлять неграми.

– Конечно, сможешь. Но тебе надо сначала вырасти. Кое-чему тебя научит Ричард.

Джой сел на стул рядом с Одри.

– Я н-найду способ… Сумею добиться того, чтобы отец гордился мной. Вот увидишь.

Одри ласково погладила брата по щеке.

– Он уже гордится, Джой. Только отец упря­мый человек. Но он желает тебе хорошего. Боит­ся, что, если начнет тебя сейчас хвалить, у тебя не будет стимула добиться успеха в жизни. Со­гласна, что он кажется иногда жестким и бесчув­ственным. Джой, поверь, отец пытается сделать и тебя более жестким, зная, что такое управлять Бреннен-Мэнор. Ты должен как можно скорее превратиться в мужчину и заменить его на план­тации.

– Я не хочу, чтобы ты выходила замуж за Ричарда только потому, что настаивает отец, – веснушчатое лицо мальчика нахмурилось. – По­чему т-ты считаешь, что Ричард будет хорошо относиться ко мне? Ричард слишком старый для тебя. Ты никогда не смеешься с ним так, как смеешься и веселишься с Ли.

Таким откровенным признанием Джой вско­лыхнул самое сокровенное в душе Одри, сердце у нее сжалось от нестерпимой боли. Джой одновре­менно прав и неправ.

– Ты ошибаешься, Джой. Ли никогда на смо­жет стать хорошим мужем для дочери плантато­ра. И потом, он просто хороший друг и никак не может быть моим мужем, – Одри улыбнулась через силу. – Джой, не вздумай высказывать такие предположения в присутствии Ли! Ты по­ставишь меня в неловкое положение. Почему тебе не нравится Ричард, он – замечательный чело­век, мы с ним тоже хорошие друзья. Он очень добр ко мне. На всем Юге не найти человека лучше. Ричард сумеет управлять обеими плантациями. Я поступлю очень благоразумно, если выйду за­муж именно за него. Ты представляешь, какая будет у нас грандиозная свадьба? Половина Луи­зианы соберется на ней!

Брат наклонился к сестре, посмотрел ей в глаза.

– Одри?

– Да, Джой? – она продолжала улыбаться, желая показать мальчику, как счастлива.

– Не выходи з-замуж за Ричарда из-за меня. Я сам научусь управлять плантацией. Нам не нужен будет Ричард.

Улыбка медленно сползла с лица Одри. Девуш­ка взяла руку брата и сильно сжала.

– Клянусь, что я поступаю так не из-за те­бя, – солгала она. – Я выйду за Ричарда, потому что так нужно. Так будет лучше для меня, для отца, для Бреннен-Мэнор. Север пытается ликви­дировать большие плантации, такие как наша. Если им удастся расправиться с нами, мы разо­римся, станем нищими. Объединение Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу даст нам силу и власть. Появится возможность противостоять попыткам правительства разорить нас.

Джой внимательно посмотрел в глаза сестре. Они показались ему черными.

– Ну, если ты так считаешь, – согласился он, неожиданно глаза мальчика наполнились слеза­ми. – Я очень испугался. Миссис Джеффриз умерла так быстро. Мне б-будет очень плохо, если что-то случится с тобой.

– Что со мной может случиться, Джой? Тебе не стоит думать все время только о плохом. Скоро за нами приедет отец. Когда мы вернемся домой, ты почувствуешь себя очень хорошо.

Кто-то постучал в дверь комнаты. Одри обод­ряюще улыбнулась брату, встала и подошла к двери. Распахнув ее, растерянно замерла. Перед ней стоял Ли. Девушка невольно подняла руку к волосам. Сегодня она просто собрала локоны в пучок на затылке и почувствовала себя неловко. Да и оделась в простое серое хлопчатобумажное платье. Она не собиралась выходить из комнаты. Когда ей приходилось спускаться вниз, она чув­ствовала себя посторонней, лишней. Родственни­ки и друзья непрерывно приходили и уходили. В их присутствии Одри было еще более неуютно и одиноко.

– Я пришел проведать тебя и узнать, как ты себя чувствуешь, – тихо сказал Ли.

– Давай выйдем на балкон. Джой тоже хочет видеть тебя, – Одри встревоженно всматривалась в голубые глаза. Сколько в них сегодня печали и горя. Покрасневшие, припухшие от слез. Ли смотрел на девушку с нежностью. В дом пришла смерть. Неприязнь и горечь, оставшиеся после прощального разговора, исчезли, оказались таки­ми незначительными, маловажными. Ли напра­вился на балкон, чтобы поздороваться с Джоем. Одри закрыла дверь и вышла следом за молодым человеком. Джой обнял Ли.

– Ли, мне так жаль. Но ты счастливее меня. Моя мама умерла, к-когда мне было только четы­ре года.

– Знаю, Джой, – Ли мягко похлопал юношу по плечу. – Если сравнивать нас, то я не имею права жаловаться на судьбу. Но мы были с мамой очень близки. Она лучше всех… – он не смог докончить фразу, быстро отошел от Джоя, схва­тился за перила, откинул назад голову, несколько раз судорожно вздохнул. Одри встала рядом с ним.

– Могу чем-нибудь быть полезной для тебя, Ли?

Он откашлялся, стараясь сдержать слезы.

– Дело в том, что я, действительно, пришел за помощью, – он взглянул на нее. – Кстати, ты так и не ответила на вопрос. Как ты себя чувст­вуешь? Отец рассказал, что ты держала маму за руку в последние минуты ее жизни… – Ли за­молчал, тяжело дыша. – Должно быть, тебе было очень больно.

Одри вздрогнула, поежилась.

– С тех пор меня каждую ночь мучают кош­мары. Я пытаюсь удержать миссис Джеффриз, не дать ей упасть в бездну, – девушка почувствова­ла, что горло перехватило, слезы снова подступи­ли к глазам.

– Боже мой! Как все ужасно, – воскликнул Ли. – Ты находишься вдали от дома, родных. И то, что произошло между нами… – он замол­чал, заметив, как Одри покосилась на Джоя. – Думаю, отец и братья мало уделяли тебе вни­мания с тех пор, как это произошло. Ты, наверное, чувствуешь себя лишней. Если бы ты могла предположить, сколько горя принесет тебе ны­нешнее лето, наверное, никогда бы сюда не при­ехала.

– О нет, Ли. Почему ты так считаешь? – она внимательно смотрела ему в глаза. – Все равно бы приехала.

«Бели бы я не приехала сюда, то никогда бы не познакомилась с тобой, не полюбила бы тебя».

Ли кивнул, словно понял, что она имеет в виду. Потом повернулся, посмотрел в сторону моря.

– Я не могу забыть мамин взгляд. Она почти умоляла меня остаться еще. Я должен был по­нять, Одри. Нужно было остаться, побыть с ней неделю-другую. Она знала. Боже мой, я уверен, что она знала о приближающейся смерти.

Голос Ли вздрагивал, был хрипловатым. Одри не могла больше сдерживаться и обняла его, пы­таясь хоть немного утешить. Ли заплакал, как ребенок, уткнувшись в ее волосы. Злобы и нена­висти как не бывало. Одри, не стесняясь, при­льнула к Ли. Она по-прежнему любила его. Это бесспорно. Сейчас она не знала, любит ли он ее, или обнял, как обнял бы друга. Но не хотелось ни думать, ни говорить об этом. Он сам пришел к ней, считая ее близким другом. Позволил ей об­нять себя.

– Мне очень жаль, Ли, – тихо сказала она. – Я любила Энни тоже. Мы были знакомы такое короткое время. Но и трех месяцев оказалось достаточно, чтобы понять, каким замечательным, щедрым и чутким человеком была миссис Джеф­фриз. Знаю, что вы с ней очень близки. Как сильно она любила тебя, Карла и Дэвида.

Джой поднялся, обнял сестру и друга и быстро ушел. Он чувствовал, что должен оставить моло­дых людей наедине. Возможно, Ли не хочет, чтобы он видел слезы взрослого мужчины. А Джою было совестно плакать в присутствии Ли.

Он сможет поплакать в своей комнате. Ему хоте­лось плакать не только из-за смерти Энни Джеффриз. Мальчик страдал потому, что вот-вот по­явится отец и увезет их отсюда. Дома ему снова будет одиноко, неуютно. Джою хотелось, чтобы Ли поехал с ними в Бреннен-Мэнор.

Ли прильнул к Одри. Как странно, в то время, когда вся семья находится внизу, он не хочет уходить отсюда. Ему необходимо выплакаться именно Одри. В течение двух месяцев он делал все, чтобы забыть эту девушку. Он хорошо знал, что они больше никогда не увидятся. Одри долж­на скоро уехать. Жаль, что еще одна встреча пришлась на такое печальное время.

Мама умерла. Ее смерть казалась нереальной. Неужели Энни Джеффриз нет в живых? Почему смерть забирает в первую очередь таких людей, как она, – добрых, отзывчивых, живущих не для себя, а для близких. Почему так долго живут люди, подобные Каю Джордану и прочим ублюд­кам, с какими ему приходится сталкиваться по службе? Кое-кто из состоятельных людей, чьи интересы ему приходилось представлять, готовы оставить без средств существования престарелых родителей, лишь бы поправить пошатнувшееся финансовое положение. И эти люди живут, а его мать умерла. Ли достал из кармана платок, вытер лицо.

– Извини, я не хотел при тебе плакать.

Одри тоже вытирала слезы.

– Для чего же тогда друзья, если от них нужно скрывать горе?

– Да, для чего? – Ли старался сдерживаться. Одри молча ждала, а потом напомнила:

– Ты сказал, что нужна моя помощь.

– Да, – вздохнул Ли. – Скажи, сможешь ли ты спеть на похоронах? Мама очень любила два церковных песнопения: «В сладостном проща­нии» и «Ожидание меня». Не сможешь ли ты оказать нам честь? Или тебе будет трудно?

Одри растерянно смотрела на Ли, прижав ла­дони к сердцу. Наконец-то он обратился именно к ней. Как она любит его.

– Мне бы очень хотелось спеть что-нибудь для Энни. Но что думают по этому поводу твой отец и брат? Может быть, они предпочтут кого-нибудь другого?

– Они знают, что мама никого, кроме тебя, не хотела бы… Она так гордилась тобой, Одри. Ей нравилось заниматься с тобой. Вероятно, во всем штате Коннектикут не найдется никого, кто пел бы так, как ты. Несправедливо просить кого-то другого, – Ли внимательно смотрел на Одри, сожалея, что между ними ничего не может быть. – Миссис Хартмен из нашей церкви непло­хо аккомпанирует на фортепьяно, конечно, не так, как сыграла бы мама… Похороны будут протестантскими. Надеюсь, это не составит боль­шой трудности для тебя. У тебя ирландское про­исхождение. Ты ведь католичка?

– Да. Но в такой ситуации это не имеет большого значения. У нас на плантации есть небольшая часовня. Ближайшая католическая церковь находится в Батон-Руже. Но мы редко ее посещаем. Плантация – это своего рода незави­симая община. Мы редко покидаем ее пределы. Только иногда навещаем в Батон-Руже тетю и кузину. Мы…

Внезапно Одри замолчала, поймав себя на том, что снова увлеклась и разболталась о Бреннен-Мэ­нор. Она поняла по выражению глаз Ли, что снова напоминает ему о причинах, учитывая которые они никогда не смогут быть вместе. Одри поняла, о чем бы они ни говорили, она все время переводит разговор на свой дом. Внезапно она подумала о том, что Ли – протестант. Все Джеффризы вер­ные, стойкие протестанты. Она достаточно обща­лась с Энни Джеффриз и знала, что женщина добра и терпима во всем, кроме религии. Энни строго осуждала католичество. У Одри и Ли, действительно, не было ничего общего, за исклю­чением одного – любви. Но для благополучного сосуществования нужны еще какие-либо точки соприкосновения. У них не было таких точек.

– Похороны состоятся завтра в час дня, – сказал Ли, немного помолчав. – Тебе знакомы песнопения, о которых я говорил?

– Я слышала их несколько раз. Мне нужны тексты, чтобы я могла выучить слова.

– Возьмем тексты в церкви, – Ли сжал руку Одри. – Я так благодарен тебе. Знаю, что тебе будет нелегко завтра…

Девушка печально улыбнулась.

– Я начинаю понимать, что в жизни нет ничего легкого. Мне будет не трудно петь, потому что я стану думать о миссис Джеффриз. И представлять, что это она играет на пиа­нино. Постараюсь исполнить гимны как мож­но лучше.

Ли наклонился и нежно поцеловал Одри в лоб. Девушка растерялась и удивилась. Ли отступил назад, внимательно и пристально оглядел ее. Ве­роятно, вспомнил тот вечер, когда целовал ее на пляже. Воспоминания о его поцелуях и прикос­новениях вызвали дрожь в теле девушки, кровь прилила к щекам.

– Мне о многом нужно будет побеспокоиться после похорон, – сказал Ли, крепко сжимая ее ладонь, – всякие семейные дела… Сомневаюсь, что у нас будет возможность побеседовать еще раз наедине. Карл сказал, что мистер Бреннен уже в пути. Скоро ты уедешь.

Одри кивнула, не в силах говорить.

«Я не хочупокидать тебя, Ли. Если бы ты мог поехать со мной», – грустно подумала она. Ли закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Мама всегда была нашей опорой. Она удер­живала нас вместе.

– Я знаю, – Одри крепко сжала руку Ли. – Мэпл-Шедоуз станет без нее совершенно другим.

– Да, я согласен, – ответил Ли шепотом и отвернулся. – Я должен пойти вниз.

И, прежде чем Одри смогла сказать что-ни­будь, быстро вышел из комнаты. Оцепенев, Одри смотрела на закрытую дверь. Ее обуревало слишком много чувств. Но она сдерживалась изо всех сил. Теперь им предстоит пережить еще одно прощание. Однако она не успела пока пережить первого.

 

Глава 7

Одри открыла балконную дверь, зябко поежи­лась и потерла руки. С океана дул прохладный ветер. На похоронах говорили, что в воздухе чувствуется дыхание зимы. Листья кленов пожел­тели и падали на землю. Похолодание, непогода окрасили похороны особенно печальными крас­ками. Жизнь покинула Энни Джеффриз. Жизнь покидала Мэпл-Шедоуз. Скоро, совсем скоро ста­нут безжизненными деревья, кустарники, в доме поселится глухая тишина. Зима придет не только на землю, но и в сердца тех, кто любил Энни.

Одри понимала, что нужно закрыть дверь. Но на берегу шумели волны, прохладный ветер помо­гал ощущать себя живой. Именно сейчас жизнь казалась девушке такой ценной. Как быстро че­ловек может умереть! Одри никак не могла забыть выражение глаз Энни, когда женщина беспомощ­но цеплялась за ее руку в последние мгновения, как упала и умерла. Одри никак не могла изба­виться от мучивших ее кошмаров.

Она и сегодня попыталась уснуть пораньше. Но снова приснилась Энни, повисшая над бездной. Сегодня был необычайно длинный, утомительный день. На похороны Энни Джеффриз собралось много людей. Они заполнили дом, веранду и лу­жайку перед крыльцом. Несмотря на то, что по­года была прохладная, окна и двери были распах­нуты настежь. Все могли услышать церковные песнопения, которые когда-то любила Энни. Одри надеялась, что Ли остался доволен ею. Девушка исполнила песнопения с таким подъемом, с каким не пела никогда раньше. Она молила Бога, чтобы он дал силы с достоинством пережить все. Старалась не смотреть на Ли, чтобы не видеть выражения одиночества в глазах молодого чело­века. Не могла она спокойно смотреть на Джоя. Мальчик выглядел таким беззащитным, таким испуганным. Но тяжелее всего девушке было осознавать, что рядом стоит гроб с телом Энни Джеффриз.

Одри услышала шаги. Кто-то шел по балкону. И очень удивилась, когда в прямоугольнике осве­щенного пространства возникла высокая фигура. Ли остановился напротив открытой двери. Он сильно похудел, глаза ввалились и ничего не выражали. Несмотря на то, что было довольно прохладно, Ли разгуливал без рубашки и без ботинок. На обнаженной груди темнел треуголь­ник вьющихся волос. Одри слегка смутилась. Ей хотелось жадно смотреть на сильные мускули­стые руки, широкую грудь, но она не могла.

– Ли, ты, наверное, замерз! – воскликнула Одри, глядя в глаза молодому человеку. – Что ты делаешь здесь так поздно?

Ли пожал плечами.

– Я не мог заснуть. Ты ведь тоже не спишь, – он стоял в дверном проеме и осматривал комна­ту. – Решил пройтись. Хотел ощутить кожей прикосновение холодного ветра, – он пристально посмотрел на девушку. Под тонкой тканью сороч­ки угадывались очертания ее упругих сосков. От прохлады они стали очень тугими, набухли.

– А ты разве не замерзла?

Одри прижала ладони к груди. Боже, она за­была накинуть халат!

– Немного, – тихо сказала она. Как странно, Ли стоит здесь, обнаженный по пояс. На ней прозрачная ночная сорочка. Почему ее совершен­но не беспокоит и не очень смущает, что она полуодета?

– Тебе лучше закрыть дверь. Я привычен к такой погоде, но ты можешь простудиться и забо­леть. Мистер Бреннен очень огорчится, если, при­ехав, застанет больную дочь, – глаза Ли стали грустными и такими глубокими, казались почти синими. – Ты же знаешь, что Мэри Элен умерла от пневмонии.

Одри почувствовала слабый запах виски. Ли пытался заглушить горе спиртным.

«Всегда остерегайся пьяных мужчин, – не однажды предупреждала ее Лина, – они плохо контролируют себя».

Но Ли не был пьян. В ее понятии пьяный человек совершенно не такой. Кроме того, он сегодня похоронил мать и имел право выпить немного виски.

– Я закрою дверь, если ты войдешь. Ты не должен сегодня оставаться один, – сказала спо­койно Одри, размышляя, не потеряла ли она рассудок. И отступила в глубь комнаты. Ли коле­бался.

– Возможно, это не такая уж и нелепая мысль, – тихо сказал Ли, лицо исказилось страданием, выдавая терзавшую его внутреннюю боль.

Одри внимательно смотрела на него. Ветер перебирал темные волосы молодого человека. Он казался Одри самым красивым мужчиной на све­те и напоминал изображения греческих богов, о которых она читала в книгах.

– Никто не узнает, что ты находишься здесь, – прошептала Одри. – Все будет хорошо. Тебе необходимо поговорить с кем-нибудь.

Ли потер глаза ладонями, словно очень устал. Потом огляделся по сторонам, убедился, что его действительно никто не видит, и шагнул в комна­ту. Одри закрыла дверь, вспомнив, что в ту ночь на пляже он тоже был выпивши. Что она делает? Почему позволяет полуодетому, пьяному янки войти в комнату?

Одри бросилась к стулу, схватила ночной халат и торопливо оделась. Когда обернулась, Ли стоял у кровати и наблюдал за ней. Одри плотно запах­нула халат и приблизилась к нему.

– Может быть, тебе дать одеяло, чтобы ты закутался? – предложила она заботливо.

Ли отрицательно качнул головой, прошел ми­мо нее, взял со стола небольшой портрет ее мате­ри, который Одри привезла с собой. Долго рас­сматривал женское лицо, затем поставил портрет на место.

– Знаешь, – тихо заговорил он, – когда становишься старше, тебе уже не нужна мать, не столь необходимы ее заботы, ласка. Но все равно ты всегда знаешь, что она живет где-то, ду­мает о тебе, любит тебя. Это довольно странно. Можно целый год не видеть ее и не волно­ваться. Ты знаешь, что в любой момент соберешь­ся и поедешь повидаться с ней. Но если мама умерла… Когда знаешь, что больше не увидишь ее никогда… – голос сорвался, Ли потер лицо ладонями.

– Со временем тебе станет легче, Ли. Так всегда бывает.

Он обернулся к девушке, во взгляде светилась нежность.

– Ты потеряла мать еще в детстве. Я кажусь тебе эгоистом, верно, Одри?

Девушка неосторожно подошла к нему совсем близко.

– Нет, не кажешься. Ты ведешь себя так, как человек, который очень любил свою мать и потерял ее. В этом нет ничего плохого. Если тебе хочется поговорить о ней, ты должен пого­ворить.

Ли смотрел в зеленые глаза, думая о том, как очаровательна Одри без румян на щеках, без замысловатой прически. Она красива простой, естественной красотой. Несмотря на все аргумен­ты, которые он приводил когда-то, уверяя ее и себя в невозможности совместной жизни, он не мог не любить ее. У Карла и Дэвида есть жены, их есть кому утешить. Так и должно быть в жизни. Мальчик становится мужчиной, женится. Жена любит мужчину и заботится о нем, вместо матери. Он слишком много .времени отдавал рабо­те, пытаясь доказать отцу, что сможет добиться успеха в жизни, не участвуя в семейных предпри­ятиях. Он почти не задумывался о любви и же­нитьбе после смерти Мэри Элен. Так продолжа­лось до тех пор, пока в Мэпл-Шедоуз не приехала Одри, нежная женщина-ребенок. С тех пор мысли о ней не покидали его. Но он не имел права владеть этой женщиной. Она принадлежит план­тации Бреннен-Мэнор, мистеру Бреннену, брату и Югу.

Нельзя смотреть на нее, оставаться с ней на­едине. Боже мой! Как она прекрасна! Какие у нее роскошные волосы! Как красиво они рассыпались по плечам! Он не рассчитывал встретить ее ночью в прозрачной сорочке, через которую так откро­венно просвечивают соски. Он думал, что она давно спит, что дверь в ее комнату заперта. Он должен забыть сладкий вкус ее губ, груди, глад­кой девичьей кожи. Разве не обманывал он себя, когда надеялся, что она не спит, что он сможет войти в ее комнату?

Одри позвала его сюда так уверенно, так спо­койно, словно вышла встретиться с ним, завлечь его. Его тянуло к ней неодолимо. Она привлекала его просто своим существованием, тем, что живет в его доме. Она была для него сейчас олицетворе­нием молодости и жизни. Тем, чего ему так не хватает сейчас. Он чувствовал неодолимую по­требность ощутить дыхание жизни. Хотелось от­бросить покров смерти, нависший над домом. Перед ним стояло явное воплощение жизни – Одри Бреннен.

«Убирайся отсюда к черту!» – попытался пре­достеречь себя Ли. Но отогнал отрезвляющую мысль. Он должен побыть с кем-нибудь. С Одри ему всегда было легко общаться. Если только речь не заходила о рабстве или правах штатов. Он подошел к шкафу с выдвижными ящиками, по­трогал керамические ручки.

– Мама любила украшать что-нибудь. Она украсила шкаф этими ручками, когда я был еще маленьким. Помню, как с интересом наблюдал за ее движениями, – Ли глубоко вздохнул. – Но с тех пор, как она умерла… – молодой человек провел рукой по волосам, – хотя, наверное, это началось с тех пор, как я уехал отсюда. Когда мы поспорили с тобой о возможности войны и про­чем… С тех самых пор я чувствую, как все вокруг изменилось. Подкрадывается что-то недоброе и зловещее… Трудно найти определение. Сейчас я понимаю, что меняется абсолютно все. Смерть матери послужила завершением некого периода моей жизни. Иногда мне кажется, Бог забрал ее, чтобы она не увидела дальнейших событий, мо­жет быть, очень страшных, – Ли повернулся к девушке, мрачно посмотрел на нее. – Вероятно, было бы лучше, если никто из нас не увидит, что предстоит всем пережить.

Одри прижала руки к груди. Мрачные предска­зания Ли пугали.

– Не понимаю…

– Я тоже, – горько засмеялся он. – Но все равно, что-то нас ждет не слишком веселое. Слов­но чудовищный монстр спрятался в тени, готовый наброситься и крушить все вокруг, – Ли заметил страх в зеленых глазах Одри и покачал голо­вой. – Извини, что я говорю так, будто получаю удовольствие от чудовищных предсказаний. Ду­маю, я такой мрачный сегодня потому, что похо­ронил мать. Ну и события в стране не могут радовать.

Положив руки на бедра, он осматривал комнату, которая до этого лета принадлежала ему. Он помнил, как мальчиком любил скакать на кровати, а мать только мягко выговаривала ему за это. Даже когда она сердилась по-на­стоящему, разговаривала со всеми тихо и спо­койно.

– Без нее Мэпл-Шедоуз будет совсем другим, Одри. Я не смогу приехать сюда следующим ле­том. Мама была светилом, вокруг которого мы вращались. Она объединяла семью. А теперь каж­дый будет жить только своей жизнью и от этого мне неизъяснимо больно.

Молодой человек принялся беспокойно выша­гивать по комнате.

– И в то же время я чувствую, что чертова страна разваливается на части. Правительство принимает новые законы, ограничивающие раб­ство. Штат Джорджия принимает закон, сохраня­ющий рабство. Все мы кричим об уничтожении несправедливости, а в это время рабочие на наших заводах и фабриках организуют забастовки из-за невыносимых условий труда и низких заработков. Страна рушится, одновременно рушится моя лич­ная жизнь. Мама умерла. А моя семья, мой дом, который я так сильно люблю, уже никогда не будет прежним. Никогда.

Он сжал пальцы в кулаки.

– Единственное, чего хотела мама, чтобы мы приехали сюда вместе. Она так хотела этого… Но мы все слишком упрямы и самолюбивы… – он закрыл глаза. – Мне нужно было забыть про гордость хоть на время и приехать вместе со всеми.

– Что ты имел в виду, когда говорил об отце? Ты никогда не пытался объяснить.

– Сейчас это уже не имеет значения. Что сделано, то сделано, – он подошел ближе, скло­нился над ней. Ей хотелось прикоснуться к этим широким плечам, мускулистым рукам. Одри, не отрываясь, смотрела на его обнаженный торс, на темные волосы, вьющиеся на груди. Невольно взглянула ниже, к той части мужского тела, которая была ей не очень понятна. Она видела обнаженным Джоя, когда он был маленьким. Знала, что мужчины и женщины очень отли­чаются друг от друга телосложением. Все это имеет значение для тайных отношений меж­ду мужчиной и женщиной, когда они «лежат» вместе.

Одри уставилась в пол, чувствуя, как в теле вспыхивает огонь, только потому, что Ли стоит очень близко. Он поднял руку, провел ладонью по ее волосам. Внутри у девушки все сжалось, его прикосновение вызвало странную сладостную боль.

– Я так и не смог разлюбить тебя, Одри, – шепнул он, – если тебя еще интересует это. Но хорошо понимаю, что между нами никогда ничего не может быть. Осознание этого факта бьет меня еще больнее.

Она чувствовала, что он очень сильный муж­чина. В его близости таилась опасность. Но Одри совсем не боялась.

– Я должна вернуться в Луизиану, Ли. У меня нет выбора, – она просительно заглянула ему в глаза. – Пожалуйста, поедем со мной.

Он покачал головой, в глазах сверкнули слезы.

– Не могу. Ты прекрасно знаешь, что я не могу поехать. Иначе мы возненавидим друг друга. Та­ких примеров, когда любовь превращается в не­нависть, можно привести множество. У меня довольно прохладные отношения с отцом и брать­ями. Но я участвовал в предвыборной кампании, когда отец выдвигал свою кандидатуру в сенаторы. Когда дело касается политики, мы единодуш­ны. Верим в одни и те же идеи. Наши противоре­чия лежат под поверхностью. Просто мы переста­ли говорить об этом вслух. Мама старалась сох­ранить видимость любви в семье. Хотела, чтобы мы были благоразумными во всем, пыталась объ­единить нас во всем. Без нее…

Он замолчал. Молодые люди смотрели в глаза друг другу. Неожиданно Ли схватил полы халата и распахнул.

– Мне хочется видеть тебя, – тихо сказал он. – Я должен навсегда запомнить тебя. Я дол­жен сегодня ощутить себя живым, хочу наслаж­даться жизнью, забыть обо всем плохом, обо всем, что происходит в стране. Я хочу помечтать о том, как хорошо нам было бы вместе.

Еще никогда в жизни у Одри не было такого состояния. Она не сопротивлялась, когда он распахнул халат, снял и бросил его на пол. Одри почувствовала то же самое незна­комое пока еще желание, как тогда на пляже. Хотелось отдаться под власть этого мужчины. Сейчас, сию минуту. Она совершенно забыла о будущем.

– Мы можем быть вместе, Ли… сегодня, – согласилась Одри, удивляясь, откуда у нее появи­лось мужество, чтобы произнести такие слова. – Может быть, мы должны быть сегодня вместе ради нас самих… Ради нашей любви. Неважно, что случится, когда я вернусь домой. Мое сердце всегда будет принадлежать только тебе и никому другому.

Пальцы Ли вздрагивали, когда он коснулся ее щеки.

– Ты сама не понимаешь, что предлагаешь, Одри. Завтра ты возненавидишь меня.

Одри закрыла глаза. Почему ей было так лег­ко? Почему собственное поведение не казалось предосудительным? Сейчас ей хотелось только одного – обнять его. Несмотря на детскую неосведомленность, она инстинктивно понимала, что если она окажется в его объятиях, они уже не смогут остановиться. Не смогут предотвратить того, что должно случиться дальше. Было ли ее такое поведение безнравственным? Безнравствен­но ли то, что происходит между любящими муж­чиной и женщиной? Элеонор, должно быть, зна­ла, что это такое.

«Мужчины способны на такие милые шалости и на разные удивительные вещи, —прошептала как-то кузина Одри на ухо.– Мама считает, что женщина должна ждать до свадьбы. Но я не понимаю, почему. Клянусь, некоторые пожилые замужние дамы никогда в жизни не испытывали от этого удовольствия. Не могу даже поверить, отчего? Может быть, их мужья просто плохие любовники».

Элеонор никогда не вдавалась в подробности, не объясняла, что «это» такое, какие действия подразумеваются, от которых женщины не по­лучали удовольствия. Казалось, кузина гордится тем, что разбирается в вопросах интимной жизни лучше, чем Одри.

Может быть, «это» означает то волшебное чув­ство, которое она испытывает сейчас? Ей хоте­лось, чтобы Ли поцеловал ее. Чтобы прикоснулся к ней снова, чтобы снова целовал грудь, как тогда на пляже. Что бы ни произошло потом, она хотела испытать все с Ли Джеффризом, а не с Ричардом Поттером.

Та ее часть, которая уже осознавала себя жен­щиной, хотела близости с ним. Потому что Одри, действительно, сильно любит Ли. Другая ее часть, та, что осталась еще невинным ребенком, хотела узнать все из чистого любопытства. Одри взяла руку Ли и нежно поцеловала ладонь. Онд при­льнула к мужчине, прижалась головой к его гру­ди, наслаждаясь прикосновениями его обнажен­ной кожи. И почувствовала, как Ли напрягся, вздрогнул.

– Если это невозможно навсегда, давай укра­дем у будущего хоть одну ночь. Я хочу лежать в твоих объятиях. Мы оба так страдаем. Мы нужны друг другу. Нам необходимо почувствовать, что мы живы и любим.

Одри подняла голову и посмотрела на Ли. Он видел широко раскрытые глаза, полные нежности и чистоты. Он понимал, что, возможно, завтра возненавидит себя, если сейчас согласится остать­ся. Благоразумие подсказывало, что он должен уйти. Но вместо этого Ли с жадностью впился в нежные девичьи губы. Одри страстно обвила его шею руками. Этого оказалось достаточно, чтобы он забыл обо всем. Жизнь покинула его мать всего за несколько секунд. Граница между жиз­нью и смертью так тонка, почти неразличима. Ему хотелось остаться на этой стороне, хотелось жить.

Наконец, он оторвался от ее губ и принялся целовать нежную шею.

– О, Ли, я так тебя люблю, – со стоном сказала девушка.

– Тише, – прошептал он, – нам нужно стараться не шуметь. Если это возможно, – он поднял ее на руки, отнес к кровати, нежно поло­жил на постель.

Одри молча наблюдала, как он подошел к двери и убедился, что она крепко заперта. Затем прове­рил балконную дверь. Она лежала на простынях и чувствовала себя робкой, неопытной. Ли Джеффриз собирался стать ее любовником. А разве это грех, если она любит его больше жизни? Рассудок подсказывал, что у них будет только одна ночь. Но лучше одна ночь, чем ничего. Она хочет, чтобы он был ее первым мужчиной. Он покажет, что означает лежать вместе.

Ли вернулся к постели, расстегнул пояс, опу­стил брюки и перешагнул через них. Трико до колен плотно обтягивало бедра. Удивительно, но у мужчины это гораздо крупнее, чем у маленького мальчика. Одри изумлялась тому, что совершенно не боится. Открыто и спокойно смотрела в глаза Ли, когда он лег рядом и склонился над ней. Ли неторопливо, нежно опустил вниз бретели ночной рубашки. Ей показалось, что пламя охватывает все тело, как и тогда на пляже. Она остро ощуща­ла набухшую грудь, затвердевшие соски. Она чувствовала, как их покалывает. Внутри все сжи­малось от желания, путь бы он касался груди, целовал, ласкал. Ли опустил сорочку до пояса. Ни слова не говоря, она выпростала руки из бретелей сорочки. Подняв руки, притянула его голову к своей груди.

– Я хочу, чтобы ты поцеловал, – тихо попро­сила она. – Мне так хочется этого.

Ли видел восторг и любопытство, светящиеся в ее глазах. Разве мог он позволить другому мужчине быть первым? Может быть, тот мужчина не будет так нежен и терпелив? Нужно, чтобы она чувствовала себя хорошо в первый раз. Нельзя испугать ее. Он смотрел на тугую полную грудь, затем наклонился и прихватил сосок губами, ла­ская и пробуя на вкус, словно спелый сочный плод.

Одри застонала, выгнулась навстречу, при­тягивая его к себе за волосы. Он еще глубже обхватил ее грудь ртом и застонал от пере­полнявшего его желания. Отступать было поз­дно. Прав он или нет, она должна принадлежать ему. Он продолжал ласкать языком сосок. Девушка дышала жарко и прерывисто. У нее не должно не остаться никаких сомнений в том, хочет ли она его. Так как все у нее происходит впервые, он должен постепенно добиться того, чтобы она так сильно жаждала его, хотела отдаться.

Одри спрашивала себя, кто эта женщина, ко­торая лежит сейчас в постели с янки, обнимает его, позволяя делать с ней эти греховные и восхи­тительные вещи. Ли целовал теперь ее другую грудь, с наслаждением пробуя на вкус. Она гла­дила его сильные плечи, спину, восхищалась си­лой и мужественностью. Он разбудил в ней нена­сытность. Пусть бы он не прекращал ласкать ее так нежно и страстно. Он опустил рубашку еще ниже, целовал живот, гладил бедра.

У нее перехватило дыхание от безумного восторга, когда он поцеловал ее в самое чув­ствительное место. Опустил рубашку до колен, принялся гладить и целовать бедра, нашепты­вая, как они стройны и прекрасны, какая нежная у нее кожа. Отбросив сорочку, он стал целовать ноги, пальцы, ступни. Затем начал подниматься вверх, гладя ладонями ноги и бедра. Руки Ли были требовательными и силь­ными. Он заставил ее раздвинуть ноги. Но разве он сделал это силой? Она сама желала открыться ему, жаждала, чтобы Ли Джеффриз наслаждался ее наготой.

Теперь она чувствовала необъяснимую власть над ним. Его глаза стали неподвижными от жела­ния. Он вздрагивал, когда ласкал руками внут­ренние поверхности ее бедер. Одри почти задох­нулась, когда он большими пальцами раздвинул лепестки, прикрывающие ее интимное место, до­ступа к которому не имел еще ни один мужчина. Даже она сама не знала, в чем состоит тайна ее плоти.

– Боже мой, я никогда еще не видел женщины прекраснее тебя, – прошептал он. Одри схватила его за руки.

– Ли… – это было все, что она смогла произ­нести. Что-то подсказывало, что она должна сжать ноги и оттолкнуть его. Но другая часть сознания испытывала любопытство, страстное желание познать все до конца. Ей до боли в сердце хотелось, чтобы он взял ее. Он склонился и снова коснулся ее интимного места, она задохнулась. Желание было мучительным, она горела в огне, удивляясь, откуда могла появиться в ней такая бесстыдность. Она и представить не могла, что в ней живет такая раскованная, распутная женщи­на.

Одри гладила затылок Ли, выгибалась, прижи­маясь к нему, изнемогая от огромного желания дать ему все, о чем он ни попросит и даже больше. Теперь она знала, что Элеонор права. Мужчины могут делать с женщинами такие странные и восхитительные вещи. Но только это должен быть тот самый мужчина, мужчина, которого ты безум­но любишь. Любишь нежно и страстно, так как Одри любит Ли. Она хочет удовлетворить его желание, понравиться ему. Как замечательно, что можно проявлять свою любовь таким прекрасным способом!

За несколько коротких минут он довел ее до таких восторженных высот, целуя живот, не пе­реставая ласкать пальцами ее самое чувствитель­ное место. Она задыхалась, выгибаясь ему на­встречу. Сердце стучало быстро, готовое вырвать­ся из груди. Ли продолжал ласкать ее, волна жара вспыхнула у нее в животе, Одри закричала от удовольствия.

Он оторвался от нее, снял трико. Она увидела мужчину полностью обнаженным и, наконец-то, поняла, каким образом он соединит свою плоть с ее жаждущей плотью. Не отрываясь, она смотрела ему в глаза.

– Это больно?

Он склонился над ней, оперся локтями по обе стороны ее плеч.

– Да. Но только вначале, – он жадно поцело­вал ее. Одри почувствовала, как горячая набух­шая плоть коснулась ее живота, а затем скольз­нула между бедер. Ли вошел в нее, сначала только слегка. Потом обхватил руками ее ягодицы и прижал к себе. Одри почувствовала сильную боль, вцепилась зубами в подушку, чтобы не закричать. Он крепко поддерживал ее ягодицы и двигался быстро и ритмично, глубоко проникая в нее толчками. Ей казалось, что он заполнил собой ее всю. Ей было очень больно, но она понимала, что остановиться сейчас он не может. Даже если она будет кричать и умолять об этом. Лицо его горело от восторга, в глазах светилось неистовство.

Через мгновение боль стала меньше, Одри ста­ла ритмично двигаться навстречу Ли. Он склонил­ся к ней, жадно впился в ее губы, проникая языком глубоко в ее рот, словно желая заполнить собой всю ее плоть. Одри ощущала теплые волны в животе. Ли снова и снова произносил ее имя, наполняя ее тело своей жизнью.

– Одри, моя Одри, – шептал он, крепко обнимая ее. – Я люблю тебя. Его широкая грудь прижалась к ее груди, кожа была влажной. – Есть так много способов наслаждаться друг дру­гом, – тихо сказал он. – Позволь мне остаться с тобой. Я покажу тебе все способы. Сегодня ночью мы должны почувствовать, что означает быть живыми. Посмеемся над смертью и забудем все, из-за чего не можем быть вместе.

Прежде, чем она успела ответить, он начал снова жадно и требовательно ласкать ее. Ее язык боролся с его языком. Одри гладила упругое мус­кулистое тело, густые темные волосы. Да, она позволит ему остаться, чувствуя, что его плоть снова жаждет соединиться с ее плотью. Она хоте­ла того же. Впереди была ночь. Неважно, что ждет ее в будущем. Ничто и никто не отнимет у них эту прекрасную ночь.

 

Глава 8

Солнечные лучи просачивались сквозь шторы в спальню Одри. Солнце разбудило девушку. Она зажмурилась и потянулась. Какое-то время лежал а бездумно, но вдруг вспомнила прошедшую ночь и проснулась окончательно. Одри быстро села, прикрываясь простыней.

– Ли, – шепотом позвала она. Но его не оказалось рядом. Неужели она смогла сделать такое? Одри не верила в случившееся, широко распахнутыми глазами смотрела на смятую по­стель. Наконец до нее дошло, что она совершенно обнажена. Халат лежал на полу, там, куда его бросил Ли. Ночная рубашка свесилась с кровати на пол. Ноющая боль между бедер напомнила обо всем. Одри ясно осознала, что ей ничего не при­снилось.

Кто-то постучал. Послышался голос Тусси. Она звала хозяйку, спрашивая, почему заперта дверь. Одри поняла, что Ли удалился так же, как и проник сюда – через балконную дверь. Когда он ушел? Что думает о ней сейчас? Половина души девушки чувствовала себя счастливой, все еще влюбленной. Но другая часть предупреждала, что Одри радуется рано. Не воспользовался ли он ее доверчивостью и неведением, чтобы заглушить свое горе? Они оба хорошо понимали, что у них в распоряжении единственная и последняя ночь и провели ее вместе. Может быть, Ли просто удов­летворил свою страсть и не любит ее? А вдруг любит искренне?

– Минуточку, – крикнула Одри, быстро вско­чила и натянула ночную сорочку. Для нее сегодня все было впервые. Интересно, как она выглядит? Заметит ли Тусси что-нибудь? Что об этом знает ее служанка? Одри распахнула дверь, Тусси беспокойно и удивленно уставилась на хо­зяйку.

– Мисс Одри, что с вами? Вы не заболели? У вас ужасно спутаны волосы, будто вы всю ночь ворочались, – девушка взглянула на постель, Одри невольно проследила за ее взглядом. На простынях отчетливо были видны пятна крови. Тусси испуганно посмотрела на хозяйку.

– Разве это ваше время, мисс Одри? Ведь всего несколько дней назад…

– Тише, Тусси, – Одри быстро втащила слу­жанку в комнату и закрыла дверь. – Никаких вопросов. Приготовь побыстрее ванну. И не взду­май сказать что-нибудь Лине или кому-нибудь еще о том, что ты видела, когда мы вернемся домой. Поняла?

Тусси изучающе посмотрела в зеленые глаза. Да, мисс Одри изменилась. Одри Бреннен уже не невинная девочка. Тусси были известны эти признаки. В конце концов, она тоже была близка с Элиа перед тем, как его продали. Ей много раз приходилось менять белье хозяину мистеру Бреннену после того, как мать про­водила с ним ночь. Об этом Одри даже не подозревала, считая своего отца чуть ли не святым.

– Понимаю, – согласилась Тусси. Она беспо­коилась о состоянии Одри, как физическом, так и эмоциональном. У нее даже не возникло сомне­ния, кто провел ночь с Одри. Конечно, Ли Джеффриз побывал сегодня ночью в постели Одри. – Вы хорошо себя чувствуете?

Одри почувствовала, что щеки у нее покрасне­ли.

– Я чувствую себя прекрасно, – резко ответи­ла она. – Пожалуйста, приготовь ванну побыст­рее. Мне необходимо помыться. Все уже позавт­ракали?

– Да, мэм. Все… кроме Ли. Он еще спит, – Тусси стиснула руки, понимающе посмотрела на хозяйку. – Думаю, у него вчера был очень напря­женный день.

Одри вызывающе вздернула подбородок.

– Да, наверное.

Тусси приподняла брови, но больше ничего не сказала, повернулась и направилась в ванную комнату, смежную со спальней. Если Одри захочет поговорить о том, что случилось прошлой ночью, она сама решит, стоит ли это делать. Тусси вздрогнула при мысли о том, что бы ска­зал и сделал Джозеф Бреннен, если бы узнал обо всем. Его бесценная дочь потеряла девствен­ность ни с кем иным, как с янки! Страшно пред­ставить, что может произойти. Конечно, она и словом не обмолвится о случившемся хотя бы для того, чтобы не стать объектом обвинений, если тайну не удастся скрыть. Тусси печально улыб­нулась, представив себе, как все бы обстояло, если бы Ли Джеффриз был рабом мистера Бреннена. Наверное, хозяин сразу же продал бы Ли, когда бы узнал, что Одри любит молодого чело­века.

Одри нетерпеливо смотрела вслед Тусси, когда та отправилась в ванную комнату. Одри очень хотелось поговорить с женщиной. С любой жен­щиной. У нее за одну ночь накопилось столько вопросов! Что происходит с женщиной физиче­ски, когда она впервые отдается мужчине? Она даже не может вспомнить, сколько раз они были близки сегодня с Ли. Почему она так легко отда­лась ему? Никогда в жизни она не испытывала такого чувства восторга. Хотелось снова и снова ощутить то же самое. Может быть, еще не все потеряно? А что, если теперь, проведя с ней ночь, Ли поедет в Бреннен-Мэнор? Поможет ли погово­рить с отцом? Может быть, даже решится женить­ся на ней?

Она оглядела себя, положила руку на живот.

«Разве это ваше время, мисс Одри?» – сразу же спросила ее Тусси. Очень хотелось расспросить женщину, почему Ли интересовал­ся тем же прошлой ночью? Он тоже хотел знать, когда у нее прошли последние месячные. Было очень стыдно говорить об этом, но он настаивал, для него было очень важно знать все точно. Когда она сказала ему, что все закончилось только три дня назад, он остался доволен.

«Маловероятно, что ты сможешь от меня забе­ременеть», – сказал Ли. Одри хотела расспросить Тусси, так ли все обстоит на самом деле? И каким образом мужчина может быть таким осведомлен­ным?

Одри почти ничего не знала о жизни Ли Джеффриза в городе. Как он ведет себя вне стен Мэпл-Шедоуз? Есть ли у него любовница? Имел ли он связи с проститутками? Если бы Элеонор не про­свещала ее, Одри ничего бы не знала о таких неприличных вещах. Элеонор наслушалась рас­сказов от «поклонников». Были ли те женщины искуснее ее в любви? Теперь, когда Одри не только знала, но и хорошо поняла, что «это» такое, то была ошарашена: у кузины это было с несколькими мужчинами. Какая же, оказывает­ся, грешница Элеонор!

А она сама? Является ли меньшим грехом то, что отдаешься лишь единственному муж­чине? Вероятно, это не такой уж большой грех. Она была в постели с Ли, потому что очень любит и испытывает страсть только в его присутствии. Но ведь ее тянет к нему не только физически. У Одри накопилось столько вопросов. Но рядом не оказалось никого, кому она могла бы их задать. Было невыносимо трудно смотреть Ли в глаза после ночи на пляже… Но что будет сегодня?

Сердце билось все сильнее. Она мечтала теперь поскорее вернуться домой. Но ей придется рас­статься с Ли! От такой мысли острой болью прон­зало грудь. Забыть Ли Джеффриза невозможно. Невозможно, казалось, выйти замуж за Ричарда Поттера. Как представить, что другой мужчина будет делать с ней то же самое, что делал Ли. Если же Ли по-прежнему считает, что они не могут быть вместе, сможет ли она после сегодняшней ночи допустить близость с другим человеком?

Одри рассеянно двигалась по комнате. Каза­лось, вокруг нее сгущается туман. Открыв шкаф, она выбрала себе платье попроще, решив, что сегодня надо одеться скромно. Приготовила блед­но-розовое льняное платье с вышитыми по краям рукавов и по вороту розочками. Маленькие пуго­вички на лифе были в форме розочек. Одри реши­ла, что к этому наряду подойдут маленькие руби­новые сережки. Вошла Тусси и сообщила, что ванна готова. Одри разделась и глубоко погрузи­лась в горячую воду, с удовлетворением отмечая, что боль во всем теле смягчается, становится слабее.

Может быть, теперь Ли считает ее распутной женщиной, вроде проститутки? Возможно, она вела себя, как проститутка? Вся ночь прошла, словно в тумане, наполненная волнами восторга и желания. Да, Одри была опьянена близостью любимого человека. До сих пор она не представ­ляла, что способна на подобное безумство. Но была твердо уверена, что позволила ему так вести себя только потому, что очень любит. Только любовь заставляет желать мужчину с такой стра­стностью. А что бы подумал о ней Джой? Нет, она никогда не смогла бы рассказать Джою. Она нико­му не сможет рассказать о том, что произошло прошлой ночью, даже если бы Ли решил женить­ся на ней.

Одри вышла из ванны, Тусси уже сняла по­стельное белье и свернула так, чтобы пятна крови не были видны. Служанка не сказала больше ни слова. Но Одри чувствовала, что женщина осуж­дает ее. Тусси хотелось о многом расспросить хозяйку. Но она так же молча помогла Одри одеться. Потом девушка села перед зеркалом, чтобы Тусси причесала ее.

– Просто подними волосы по бокам и заколи шпильками. Я хочу, чтобы прическа была сегодня совсем простой, – Одри пристально посмотре­ла на отражение Тусси, заметила на лице женщи­ны слабую улыбку. Она почувствовала себя не­много неловко и, чтобы не молчать, добавила вдруг: – Я полюбила Ли Джеффриза, – гордо объявила она.

Тусси спокойно кивнула.

– Я знала об этом все лето, мэм. Кажется, он такой человек, которого легко полюбить, хотя и янки. Я знаю, что такое любовь, мисс Одри. То, что я черная и рабыня ничего не значит. Я чувствую все так же, как и белые женщины.

Для Одри такое признание было неожидан­ностью. Одри не могла не сочувствовать слу­жанке.

– Что мне делать, Тусси?

Женщина старательно закрепила волосы шпильками. Потом неторопливо отложила в сто­рону щетку, достала из кармана фартука не­сколько шпилек, бросила их на туалетный столик.

– Вы должны прислушаться к голосу сердца, мисс Одри. Вам нужно выбрать… между Ли Джеффризом, отцом и Бреннен-Мэнор. Невоз­можно иметь и то и другое. Не представлю, чтобы мистер Джеффриз перебрался жить к нам. Но не уверена, что вы сможете оставить Джоя одного в Бреннен-Мэнор. Он никогда не сможет управлять плантацией, мэм. Это мое мнение. Когда не станет мистера Бреннена, кто вместо вас и вашего мужа будет управлять плантацией? Считаю, что мистер Джеффриз очень умный человек, но захочет ли он заниматься этим?

Одри вздохнула.

– Возможно, после прошлой ночи…

– Вероятно, то, что случилось прошлой ночью, должно было случиться. Но… не повлияет на дальнейшие события.

Одри поднялась и пристально взглянула на служанку.

– Я не ожидала, что ты все понимаешь.

– Я понимаю гораздо больше, чем вы можете предполагать, мисс Одри. Особенно о страданиях.

Вам нужно быть готовой к тому, что ваша боль усилится. Мистер Джеффриз полностью разделя­ет взгляды Севера на таких людей, как ваш отец. Вы только представьте, мисс Одри… Что если после прошедшей ночи мистер Джеффриз решит жениться на вас. А потом вместе с вами приедет к Бреннен-Мэнор. А если Луизиана и другие южные штаты выйдут из Союза? Разве его сердце будет спокойно? Он будет разрываться на части. А если Север предпримет меры, чтобы предотвра­тить выход южных штатов из Союза? На чьей стороне будет мистер Джеффриз? Дома к нему станут относиться, словно к врагу. Он будет очень несчастлив. Захочет вернуться домой, на Север. И заберет вас с собой. Он разлучит вас с Бреннен-Мэнор, отцом и Джоем. Вам придется жить здесь. Тогда ваше сердце будет разрываться на части. Теперь станете несчастной вы. И начнете во всем винить мистера Джеффриза. Если с Бреннен-Мэ­нор, мистером Бренненом или Джоем случится какое-то несчастье, вы возненавидите мистера Джеффриза. Если он останется с вами, он может возненавидеть вас. Вероятно, вам лучше расстать­ся сейчас. Помнить его всю жизнь, помнить о любимом человеке. Это лучше, чем, в конце кон­цов, возненавидеть друг друга. А кроме того, у вас может родиться ребенок. И тогда все будет еще сложнее. Вы принадлежите своему миру, мисс Одри, а мистер Джеффриз – своему.

Одри изо всех сил сдерживала слезы. Она не должна слушать советы какой-то негритянки. Но Тусси была очень умная женщина. Ее обучали вместе с Одри и Джоем. Образование для негров запрещено, но отец позволил Тусси учиться. На­верное, отец считал, что служанка дочери должна быть не совсем обыкновенной рабыней. Какова бы ни была причина, Тусси говорила грамотно. Одри хорошо знала, что Тусси любит ее гораздо больше, чем любила бы просто хозяйку. Надо было бы наказать ее сегодня за то, что она осмеливается давать советы хозяйке. Но Одри понимала, что сама заговорила о Ли, попросила совета и знала, что Тусси права.

Сегодня утром Одри была слишком утомлена и смущена, чтобы думать о том, стоит ли обсуждать личные проблемы с рабыней. Она чувствовала себя потрясенной и немного неу­веренной.

– Как ты думаешь, он еще уважает меня?

– Да, мэм. Я уверена в этом, – Тусси улыб­нулась.

Прежде, чем спуститься вниз, Одри изучающе рассмотрела себя в зеркало. Она показалась себе другой, не такой, какой была вчера. Внутри все напряжено. Чувствуя, что она уже не невинна, Одри боялась, что внизу с ней будут обращаться так, словно она вышла в прозрачной одежде. Словно всем видна ее порочность. А может быть, она зря так беспокоится, и все останется так же, как вчера?

– Мне нужно с ним поговорить.

– Да, мэм. Вы выглядите прекрасно. Уверена, никто не догадается, что случилось. Твердо знаю, что мистер Джеффриз любит и уважает вас. Поэ­тому он тоже никому ничего не расскажет. Это будет только ваша тайна, которую у вас никто не сможет отнять.

Одри оглянулась и заметила, что глаза Тусси блестят, женщина готова заплакать.

– У тебя с Элиа случилось то же самое, правда?

Тусси кивнула.

– Да, мэм.

– Не понимаю, почему отец не разрешил вам пожениться.

Тусси отвернулась.

– Ваш отец и моя мать считают, что он мне не подходит.

– Боже мой, Тусси, по-моему, отцу должно быть безразлично, кого полюбила рабыня?

Тусси ничего не ответила на столь резкое заме­чание. Она привыкла к тому, как Одри разгова­ривает с ней. Она понимала, что хозяйка вовсе не хотела ее обидеть.

– Возможно, он считает меня особой потому, что я ваша личная служанка, – солгала Тус­си, – и потому что очень высокого мнения о хозяйственных способностях моей матери, – она просительно посмотрела на хозяйку. – Будет лучше, если ваш отец не узнает, что я рас­сказала об Элиа. Он очень рассердится на меня. Так же будет сердиться на вас за то, что обсуждаете свои личные проблемы со мной, – Тусси взяла испачканное белье. – Я все по­стираю сама, чтобы никто не увидел. Вам лучше сейчас пойти погулять с мистером Джеффризом, поговорить обо всем. Мистер Бреннен может появиться с минуты на минуту и увезти вас домой.

До Одри не сразу дошел смысл слов Тусси, но когда она поняла, что хочет сказать ей жен­щина, внутри все похолодело. Может быть, собы­тия складываются так, как нужно? Она не в состоянии выбирать между домом и Ли до тех пор, пока не побывает в Бреннен-Мэнор. В Мэпл-Шедоуз витает что-то неведомое, опьяняющее, отчего она потеряла голову. Она ли, Одри Бреннен, осмелилась провести ночь в постели с Ли Джеф­фризом?

– Спасибо за совет, Тусси. Надеюсь, мы не будем больше говорить на эту тему.

– Да, мэм.

Одри очень хотелось подойти и обнять Тусси, успокоить ее. Но она понимала, что такое проявление симпатии и нежности к служанке невозможно. Она повернулась и вышла из комнаты.

Тусси напряженно ждала. Дверь захлопнулась. Только тогда женщина позволила себе опуститься в кресло и расслабиться.

– Элиа, – с тоской и горечью прошептала она. Как давно она не плакала из-за любимого. Но хорошо понимала, сколько предстоит выстрадать Одри. Снова вспомнив об Элиа, женщина закрыла лицо руками и заплакала.

– Одри шагала по извилистой тропинке на семейное кладбище Джеффризов. Трава вокруг была примята толпами людей, которые собрались вчера на похороны. Могила Энни располагалась рядом с могилой ребенка, умершего при рожде­нии. Дедушка и бабушка Ли по отцовской линии были похоронены рядом. Когда-нибудь Эдмунд Джеффриз тоже упокоится здесь. Возможно, и сам Ли захочет, чтобы его похоронили здесь, когда придет его черед. Новая Англия – его родина, такая же любимая, как ею – Луи­зиана.

Горничная передала, что Ли отправился на кладбище. Он просил, чтобы Одри пришла к нему. Должно быть, он хорошо понимал, как трудно будет ей общаться с его родными после того, что произошло ночью. Одри успокоилась. У нее поя­вилась возможность сначала поговорить с ним наедине. И тем не менее, внутри у нее все дрожа­ло. Было жарко, несмотря на то, что утро стояло прохладное. Одри накинула на плечи шаль, но по дороге сняла.

Ли сидел на скамье рядом с могилой. Могила располагалась на холме, с которого открывался вид на пролив Лонг-Айленд. Легкий ветер шеле­стел в кронах деревьев. Развесистые клены плот­ной стеной окружали маленькое кладбище. Сол­нце освещало листья, и они казались особенно яркими.

Одри подошла ближе и заколебалась, что же делать дальше. Ли увидел ее, поднялся, когда их взгляды встретились, девушка сильно покраснела и отвела глаза в сторону. Сегодня Ли оделся в прекрасный твидовый костюм. Он был высокий и широкоплечий, такой красивый, что в ней снова вспыхнуло желание. У него такие голубые глаза. Она вспомнила слова песни…

«Ты стоишь, любимый, рядом. Такой высокий и сильный…»

Ли подошел к ней, протянул руку. Она положила на раскрытую ладонь свою руку. Ли сжал ее пальцы, словно пытался ободрить. Да, он любит ее, несмотря ни на что. И по-прежнему уважает. Ли подвел девушку к скамье. Одри села, он взял ее руки в свои сильные ладони.

– Как ты себя чувствуешь?

Она опустила глаза, смотрела на его руки. Прошлой ночью они касались ее. Теперь Ли знал все потайные уголки ее плоти. Он целовал ее.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, только очень устала.

Он мягко улыбнулся. Если бы , она знала, что ему хочется провести с ней в постели весь день. Еще ни одна женщина не доставляла ему такого наслаждения. Не удивительно, что она чувствует себя усталой. Она отвечала на его желание с таким страстным восторгом, не задумываясь и не сомне­ваясь ни в чем. Он отнял у нее то, чего не имел права брать. Но почему-то не жалел об этом, чувствуя блаженное удовлетворение от того, что именно он сделал ее женщиной, научил, как заниматься любовью, уберег от испуга и разоча­рований. Он сильно сжал ладони Одри.

– Я люблю тебя, Одри. Всегда помни об этом. Я не просто использовал тебя. Не хочу, чтобы ты обо мне так думала…

– Я знаю, – тихо ответила девушка.

О, как ему хотелось поцеловать ее сладкие губы! Но он сдерживался, понимая, что если позволит себе прикоснуться к ней, то снова поте­ряет голову. А он не хотел расслабляться сейчас. Нужно что-то решить.

– Я хочу жениться на тебе, Одри, и поехать с тобой в Бреннен-Мэнор, – сказал Ли.

Одри подняла глаза, она была изумлена. Какие у нее прекрасные зеленые глаза, похожие на море! Прежде, чем ответить, изучающе посмотрела на него.

– Скажи мне честно, Ли, ты действительно хочешь жениться или просто считаешь себя обя­занным так поступить из-за вчерашнего?

– Я действительно хочу поступить благород­но, – вздохнул Ли. – Но вовсе не из-за прошлой ночи. Я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.

– И ради того, чтобы я стала твоей женой, ты откажешься от адвокатской практики? Ты готов расстаться с привычным укладом жизни, отка­заться от собственных убеждений? Ты согласен поехать в Бреннен-Мэнор, научиться управлять плантацией, рабами, стать вторым лицом после моего отца на хлопковой плантации? Ты примешь наш образ жизни, будешь всем доволен и поддер­жишь нас, если южные штаты решат выйти из Союза?

Ли нахмурился, смущенно отвел глаза.

– Нет, Ли! Ты никогда не сможешь так жить. Мне кажется, я не любила бы тебя так сильно, если бы ты оказался другим, если бы поступился гордостью, честью и убеждениями ради меня. Я не хочу, чтобы ты был таким. Ты любишь меня сейчас. Но возненавидишь через некоторое вре­мя, – глаза девушки наполнились слезами. – Я не вынесу, если потеряю тебя через год-другой. Ты сам сказал, что сейчас расстаться гораздо легче, чем потом. Теперь я понимаю, что ты имел в виду.

В ней появилось нечто новое. Наверное, к Одри пришла зрелость. Раньше она была не такой. Одри Бреннен значительно повзрослела с тех пор, как они познакомились в июне. Он был уверен, что сыграл не последнюю роль в ее взрослении. Джозеф Бреннен не получит назад невинную, несведущую .девочку, какой отпустил ее учиться.

– Что будет с тобой? – с тревогой спросил Ли. – Я хочу спросить, достаточно ли ты меня любишь, чтобы остаться здесь, отказаться от Бреннен-Мэнор, защищать Союз и поддерживать меня в стремлении уничтожить рабство?

Слезинки выкатились из ее глаз. Ли нежно вытер ее щеки.

– К нашей любви будущая жизнь не имеет никакого отношения, верно, Ли?

– Да, правда, – он привлек ее к себе. Одри прижалась к сильному плечу. – И мы знаем, что любим друг друга так сильно, как только возмож­но. Это вопрос принципов и взглядов, но не люб­ви – как мы собираемся жить дальше. Как бы ни было больно, иногда такие вещи становятся пер­востепенными, верно?

Одри прильнула к его груди и тихо заплакала.

– Да, – только и смогла прошептать она.

– Тогда все решено. По крайней мере, я дол­жен был попытаться что-то решить, – Ли нежно обнял девушку. – Возвращусь в Нью-Йорк сегод­ня же. После всего, что случилось, я не могу оставаться здесь. Ты должна вернуться домой и все хорошенько обдумать. Поймешь, кто ты есть и где твое место, какому миру принадлежишь. Думаю, ты сейчас не в состоянии решить ничего. Ты должна для этого побывать дома, Одри.

Она вынула носовой платок, вытерла слезы.

– Обещай мне никогда никому не рассказы­вать, что между нами произошло. Никогда не смейся надо мной и не рассказывай кому-либо подробности. Не надо омрачать красоту наших чувств.

Он поцеловал ее в висок.

– Ты должна была бы знать меня лучше. Наши отношения не касаются никого, кроме нас. Все было прекрасно, Одри. Сердцем чувствую, близость была нам необходима, независимо от того, что с нами произойдет дальше.

– Ты, действительно, считаешь, что может начаться война?

Отчаяние охватывало его, когда он думал о возможности начала войны.

– Мне известно, что на Севере есть люди, обладающие властью. Они уже сейчас обсуждают возможность применения военной силы, если юж­ные штаты сделают попытку отделиться. Идут разговоры о том, что мы должны предпринять, как принудить Юг к повиновению, если в том появится необходимость. – Ли снова взял Одри за руку. – Одри, независимо от того, как сильно веришь тому, в чем тебя убеждали – в образ жизни, в права штатов, ты должна попытаться внушить отцу, объяснить ему, что произойдет, если он и такие же рабовладельцы станут игнори­ровать требования правительства. У Севера разви­тая промышленность, численность населения во много раз больше, чем на Юге. У северян есть возможности нанести удар, если это будет необхо­димо для сохранения Союза.

Она отстранилась от него, в первый раз почув­ствовав твердость его позиции и убеждений.

– Разрушить Юг? И ты будешь принимать участие в войне?

Он закрыл глаза, а затем посмотрел в сторону пролива.

– Если начнется война, я приму в ней участие.

– Даже если потребуется убивать таких людей, как мой отец? И Джой? Даже если негры восстанут против нас, убьют и сожгут наши дома?

– Не надо представлять все в таком мрачном свете, Одри.

– А каким другим образом можно это предста­вить? – спросила Одри, побледнев от негодова­ния, поднялась со скамейки, отошла в сторону, стала смотреть на море.

Он сразу же двинулся следом, обнял за плечи.

– Давай не будем говорить об этом, Одри.

– У нас нет выбора, Ли, – она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. – Ты, действи­тельно, женился бы на мне, если бы я сказала сегодня «да»?

– Конечно.

– Даже зная, что наши отношения висят на волоске и все может прерваться в любой миг?

Ее слова полоснули болью по сердцу Ли.

– Ты не должна думать о том, что прошлая ночь ничего не значит для меня, – он снова схватил ее за руки. – Одри, не позволим же различиям испортить нашу чистую любовь и вос­поминания о нежной ночи. Тогда между нами не существовало никаких различий. Мы были про­сто Ли и Одри. Не было Мэпл-Шедоуз, не было смерти, не было Бреннен-Мэнор, не было Джоя, не было политики.

Одри снова отстранилась и отошла в сторону. Она не могла оставаться бесстрастной, когда он прикасался к ней. Она снова страстно хотела его. Но больше нет смысла в ее желаниях. Одри подо­шла к свежей могиле. Сегодня довольно холодный день. Девушка вздрогнула. Как она озябла. На­крыла плечи шалью.

– Бреннен-Мэнор существует. Я должна туда вернуться с Джоем. И политика тоже существует. И ты, действительно, был оглушен горем. Тебе необходимо было почувствовать себя живым, хо­телось посмеяться над смертью. Потому и провел ночь, чувствуя себя живым настолько, насколько возможно. Но сейчас мы знаем, что у нас больше ничего не будет впереди.

– Одри…

– Возвращайся в Нью-Йорк, Ли. Мой отец может прибыть в любое время. Возможно, сегодня или завтра утром. Я вернусь в Луизиану и навсег­да исчезну из твоей жизни. Буду жить там, где мое место. А ты будешь жить там, где твое. На этом все закончилось.

– Я никогда не забуду тебя, Одри. Всегда буду любить.

Она снова повернулась к нему, с нежностью взглянула в глаза.

«Я написала песню о тебе, Ли. Я никогда не показывала ее тебе. Но очень хотела спеть для тебя, » – подумала она, однако произнесла дру­гое:

– Я тоже никогда не забуду тебя. Даже если мне придется выйти замуж, ты навсегда оста­нешься первым и единственным. А как ты, Ли? Что ты чувствуешь сейчас?

– Ты же знаешь…

Одри всхлипнула, слезы подступали к горлу. Девушка несколько раз судорожно вздохнула, стараясь совладать с собой.

– Может быть… когда-нибудь… в стране все успокоится… – через силу улыбнулась она. – Может быть, ты еще будешь неженат, я – неза­мужем… Мы найдем друг друга снова. Возможно, тогда все сложится иначе.

Она видела, что Ли тоже улыбается через силу.

– Может быть, – согласился он.

«Ты не веришь в такой исход, Ли. Но мы можем сегодня притвориться, верно?» – думала она.

– Я вернусь сейчас в комнату, и мы больше не будем встречаться, а потом ты уедешь, – о, какую нестерпимую боль она увидела в его глазах.

– Жены братьев остаются здесь, пока не при­едет за тобой мистер Бреннен. Отец и братья уедут через пару дней.

Одри согласно кивнула, глядя на свежий мо­гильный холм.

– Ей будет так одиноко здесь, – сказала Одри почти шепотом и снова посмотрела на Ли. – Что будет с Мэпл-Шедоуз?

Ли быстро вытер слезы рукавом.

– Как только ты уедешь отсюда, двери в доме закроют. Здесь останется только старый Том. Он наблюдает за поместьем и конюшнями. А что касается следующего лета… Не знаю, не уверен, что когда-либо смогу приехать сюда снова. Не только потому, что дом полон воспоминаний о маме. Если мне придется сюда вернуться, я всюду буду видеть тебя.

– Миссис Джеффриз хотела, чтобы вы верну­лись сюда. Особенно ты. Если никто не станет приезжать сюда летом, чтобы открыть дом… Это разбило бы ей сердце, знай она… Если никто не откроет окна, не впустит в комнаты морской воздух и запах сирени…

Нестерпимая боль сжала сердце. Ли закрыл глаза.

– Знаю, – он наклонился, поправил цветы на могиле. – Постараюсь сделать все, чтобы братья приехали сюда следующим летом. Маме так хоте­лось, чтобы мы собрались все вместе. Но мы всегда находили отговорки, всегда были слишком заняты… – он не хотел, чтобы мать знала о разногласиях в семье. Именно поэтому им так трудно быть вместе. В отличие от отца, мать любила его без всяких условий, была для него опорой. С ней он всегда чувствовал себя спокойно. У него не сложилось сердечных близких отноше­ний с Эдмундом Джеффризом. Ли с нежностью коснулся ладонью могильного холма.

– Мы многое воспринимаем, словно само собой разумеющееся, верно?

– Не все, Ли…

Ли пристально взглянул на Одри. Да, не все, он согласен. Он никогда не считал безоговороч­ным, что эта девушка будет принадлежать ему. Вероятно, она думает так же.

– Я должен был остановиться, и между нами ничего бы не произошло. Именно мужчина дол­жен быть сдержанным, здравомыслящим и муд­рым в таких ситуациях. Не следовало дотрагиваться до тебя. Если ты, в конце концов, меня возненавидишь, я не стану обвинять тебя, Одри.

– Никогда не возненавижу, – покачала голо­вой она.

Он грустно улыбнулся.

– Сейчас ты так легко говоришь. Именно поэтому нам необходимо прекратить отношения. Если мы останемся вместе, то, возможно, потом трудно будет клясться, уверять друг друга в не­зыблемости чувств, – он подошел к Одри, поло­жил ладони на хрупкие плечи, она не в силах была отстраниться от него. Они оба знали, что нужен еще один, прощальный поцелуй, чтобы навсегда запомнить друг друга. Она закрыла глаза и почувствовала прикосновение его губ. Сначала это был нежный прощальный поцелуй, но и Ли не мог сдержаться. Он крепко прижал к себе девушку, она обвила его шею руками, отвечая со всей страстностью юности. О, как ей хотелось снова отдаться ему, снова ощутить прикосновения его обнаженного тела, ощутить его плоть внутри себя.

Ли застонал, крепко прижимая ее к груди. Затем резко отстранился и сурово выдохнул:

– Уходи, Одри! Возвращайся в дом. Одри медлила, он отвернулся и прошептал:

– Уходи! Черт возьми!

Одри потрогала губы пальцами. Боль внутри была так сильна. Если бы знать, бывают ли сер­дечные приступы у молодых женщин.

– Прощай, Ли, – прошептала она. Не было смысла оставаться с ним. Боль станет только еще сильнее, еще нестерпимее. Одри повернулась и побежала.

Когда Ли через минуту оглянулся, девушки не было видно.

– Прощай, Одри, – тихо прошептал он. Ры­дания подступали к горлу. Ли сдерживался изо всех сил. Подошел к ближнему дереву, прислонился к стволу, сдерживая страстное желание догнать ее. В гневе и отчаянии сжал пальцы в кулаки. Ударил кулаком о ствол дерева. Бил до тех пор, пока не расшиб суставы до крови.

 

Глава 9

Одри приехала домой всего несколько часов назад, но уже поняла, что ее место только здесь. Девушка прогуливалась по саду, глубоко вдыхая сладковатый влажный воздух. В первую очередь она навестила могилу матери. Везде цвели цветы, посреди сада возвышался величественный дом семьи Бреннен. Стройные колонны окружали дом, поддерживая балконы второго и третьего этажей. Особняк огромен, гораздо просторнее и величественнее дома Джеффризов в Мэпл-Шедоуз. Одри не довелось увидеть здание, в котором живут Джеффризы в Нью-Йорке. Она была уве­рена, что тот дом очень красив и соответствует богатству семьи. Но что могло сравниться с Бреннен-Мэнор, с этими восхитительными окрестно­стями!

Принцесса вернулась в свое милое королевство и надеялась, что здесь легче залечить сердечные раны. Отец прибыл за ней на следующий день после отъезда Ли. Одри с трудом скрывала обуре­вавшие ее чувства во время путешествия домой. Когда экипаж отъехал от Мэпл-Шедоуз, не было сил оглянуться на дом, где она нашла и потеряла первую любовь, где Ли Джеффриз превратил ее из ребенка в женщину.

Теперь она ясно осознавала, что они приняли самое верное решение. Бреннен-Мэнор был ее сердцем, ее кровью. Она испытывала нежность к здешней жизни. Была уверена, что здесь никогда ничего не изменится, неважно, что будет проис­ходить вне плантации. Плантация казалась не­зыблемой, здесь Одри сможет излечиться.

Одри пошла вглубь сада, подальше от дома. Кругом сновали негры, работали в доме и в саду. За рощей раздавались крики негритянских детей, играющих неподалеку от усадьбы. С удивлением Одри понимала, как соскучилась, истосковалась даже по этим знакомым и при­вычным звукам.

Она снова и снова вдыхала сладкий запах Лу­изианы и Бреннен-Мэнор, нежилась в теплом воздухе. Если бы Ли смог приехать сюда и посмот­реть, как здесь хорошо. Возможно, тогда он не стал бы осуждать их. Старый садовник-негр обре­зал кусты. Увидев Одри, поклонился ей.

– Как хорошо, что вы вернулись домой, мисс Одри.

– Здравствуй, Джордж.

– Без вас и хозяина Джоя все было не так. Ваш отец скучал, очень сожалел, что отпустил из дома. Наверное, теперь у него улучшится настро­ение.

Одри улыбнулась.

– Надеюсь. Мы совершили долгое путешест­вие. И очень устали. До восточной Флориды при­шлось плыть на корабле. Затем ехали экипажем до Залива. И снова на корабле до Нового Орлеа­на. Север – это совершенно другой мир, Джордж. Я не могла дождаться, когда вернусь домой.

«Я влюбилась там в янки, Джордж. Как ты к этому относишься?» – подумала Одри.

– Да, уверен, что там все не так, – согласился негр. – Я никогда не думал, что ваш отец решит­ся отправить вас так далеко к янки. Может быть, он считает, что вам полезно узнать, что это за люди? Мы слышали, что они хотят освободить нас, но что касается меня, я счастлив там, где есть. Меня не нужно освобождать. Куда я пойду, если меня освободят?

– Отец не позволит, чтобы с тобой случилось плохое, Джордж, – улыбнулась Одри.

Возле дома зазвонил колокольчик, созывая на ужин. Одри быстро попрощалась с Джорджем и заторопилась в дом. На сердце стало тепло и спокойно после разговора с садовником. Джордж был один из немногих рабов, с кем она могла беседовать, словно со старым другом. Даже звук обеденного колокольчика действовал умиротворя­юще. Когда-то она была маленькой девочкой, играла на лужайке поодаль от дома или бродила с Джоем по лесу, но в разгар игры обеденный колокольчик извещал: пора домой… домой. Ли посоветовал ей вернуться в Бреннен-Мэнор, чтобы решить, где ее место. Теперь Одри была твердо убеждена, что ее место именно здесь, несмотря на то, что по-прежнему до боли в сердце скучала о Ли.

Одри прошла по затененной веранде к главно­му входу, здороваясь по пути со слугами, которые радовались возвращению хозяйки. У главной две­ри ждала Лина. Женщина с нежностью посмотре­ла на Одри.

– Я уже собиралась искать тебя в саду, девоч­ка. Ужин готов, мистер Бреннен и Джой сидят за столом.

– Спасибо, Лина. Думаю, ты счастлива, ведь Тусси, наконец-то, вернулась? – спросила она.

Женщина кивнула, а Одри подумала о том, что Лина красива и умна. Она обладала особенной грацией, держалась с гордостью.

– Так же, как и ваш отец рад видеть детей дома. – Лина, улыбаясь, отступила в сторону, пропуская Одри вперед. Женщина любила Одри и Джоя, как собственных детей. Она стала детям второй матерью с тех пор, как умерла их родная мать. Лина постоянно должна была напоминать себе о месте в доме. Она считалась только служан­кой, которую купили за деньги. Исключением были ночи, когда Джозеф Бреннен приходил к ней в спальню. И тогда она становилась его лю­бовницей.

Одри села за обеденный стол. Джозеф Бреннен начал сразу же рассуждать о том, как прекрасно, если дети снова возвращаются домой.

– Я тебе еще не все поведал, Одри, – сказал он. – Скоро мы собираемся на скачки в Батон-Руж. Возьму вас с собой. Ричард Поттер тоже поедет. Я тебе говорил, что этим летом умер его отец. Теперь Ричард чувствует себя совершенно одиноким. Мне кажется, что он скоро подарит тебе кольцо, Одри. Я устрою для тебя грандиоз­ную свадьбу.

Джой ужинал молча. Он предпочитал как мож­но меньше говорить в присутствии отца. Мальчик соскучился по отцу больше, чем предполагал. Ему было очень приятно, когда отец при встрече обнял его. Это случалось не очень часто.

– На Севере, наверное, очень много такого, чего у нас нет, – продолжал отец. – Мне очень жаль миссис Джеффриз. Ты была рядом с ней, когда женщина умерла. Должно быть, нелегко забыть об этом. Я надеялся, что тебе не придется так близко сталкиваться со смертью после того, как умерла твоя мать.

Одри отодвинула тарелку в сторону.

– Миссис Джеффриз была самым добрым че­ловеком, которого мне доводилось знать.

Джозеф внимательно посмотрел на дочь, сожа­лея, что ей пришлось быть свидетельницей смер­ти. Он был расстроен, узнав, как обращались с Одри северяне.

– То, что ты рассказала о мужчине, оскорбив­шем тебя и нашу семью на вечере у миссис Джеф­фриз, должно послужить хорошим уроком. Ты теперь понимаешь, что собой представляют янки, Одри. Ты должна была увидеть все своими глазами, для этого я и послал тебя, чтобы ты знала, против чего мы выступаем.

– Ли Джеффриз з-защитил ее, – вставил Джой. – Он х-хороший человек.

Джозеф недовольно нахмурился, и без того румяное лицо покраснело еще больше от такого замечания.

– Может быть, он и хороший человек, но он все равно янки. Мне было достаточно короткой беседы с его отцом, чтобы понять их. Пока вы собирались, а я ожидал, разговаривая с мистером Джеффризом, то узнал о нем все, что хотел. Мистер Джеффриз выдвинул свою кандидатуру в Сенат Нью-Йорка. А губернатор города является другом семьи. Эдмунд Джеффриз не считал нуж­ным скрывать взгляды на рабство. Он сразу же заговорил о том, что я должен убедить законода­телей Луизианы не принимать решение о выходе из Союза. Мы почти поссорились, но я сдержался только потому, что был гостем в его доме. К тому же мистер Джеффриз недавно потерял жену. Я знал, что скоро уеду, потому и позволил ему говорить так откровенно. В любом случае, его сын, твой мистер Ли Джеффриз, тоже настроен против политики Юга. Так мне объяснил Эдмунд Джеффриз. Уверен, что молодой человек защи­щал Одри из-за того, что она очень молода и не заслужила подобных нападок. Но то, что он не защищал рабство и не будет никогда защищать, совершенно ясно.

При упоминании имени Ли боль снова стисну­ла сердце Одри. Она выпила немного воды, наде­ясь, что станет хоть чуточку легче. Иногда ей хотелось прокричать всему миру: «Но я люблю его!» Хотя понимала, что ее заявление ничего не изменит.

– Большинство янки совсем не похожи на миссис Джеффриз, – говорил отец. – Они не столь терпимы и многого не понимают. Прокля­тые высокомерные северяне просто-напросто завидуют безмятежной и идиллической жизни, ко­торую мы ведем здесь. Так они считают и стараются сделать все, чтобы отнять у нас богат­ство.

– Они просто не понимают экономической целесообразности рабства, – вставила Одри, чув­ствуя, что должна как-то защитить Ли.

– Они все прекрасно понимают. На вонючих фабриках Севера они обращаются с рабочими еще хуже, чем мы с неграми! Чего они достигли? В городах – грязь, преступность, отчаяние нищих, болезни! Сироты слоняются по улицам, соверша­ют преступления, гибнут. У них нет права заяв­лять, что мы живем неправильно! Пусть сначала наведут порядок у себя, а потом учат других, как жить.

Одри чуть не стало совсем плохо, когда она представила Ли за этим столом. Он бы и пяти минут не выдержал, услышав такие разглаголь­ствования отца.

– Высокомерные глупцы считают, что мы ис­пользуем бесплатный труд, – продолжал отец.– Неужели они не понимают, сколько стоят хоро­шие, сильные негры? Только таким глупцам не­обходимо втолковывать, что мы должны дать рабам жилье, кормить и одевать их, – он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. – Ну, теперь вы оба у себя дома. Твоя тетя Джанин не будет жужжать и негодовать по поводу того, что у тебя незаконченное образование и что ты мало путеше­ствовала. Единственное, чего я никогда не сде­лаю, не пошлю тебя в Европу. Она отправила туда Элеонор и что же? Насколько я понимаю, у Эле­онор слишком «полное» образование. Она учится у тех мужчин, которые ухаживают за ней. А я не хочу, чтобы ты имела такое образование. Оно не предназначено для моей дочери.

Щеки у Одри покраснели. Что бы он сделал, если бы узнал об отношениях ее с Ли? Наверное, отец умер бы от позора. Как она могла бы объяснить отцу, почему это случилось с ней и насколько было правильным?

– Что касается карьеры певицы, то теперь это будет решать Ричард. Если он разрешит тебе, пожалуйста. Ричард щедрый человек и знает, что ты очень любишь петь. Я уверен, он позволит тебе петь на свадьбах и подобных вечерах.

Позволит? Чем больше отец говорил о Ричарде Поттере, тем труднее было сообщить, что теперь она не совсем уверена, выйдет ли за него замуж. Но, видимо, отец считает вопрос давно решенным.

– Я… Вы сказали, что этим летом были ка­кие-то неприятности с неграми, – заговорила она, желая переменить тему разговора.

Отец вздохнул, разгневанно и сурово сказал:

– Да, – он взглянул на Джоя. – Мне хоте­лось, чтобы ты был здесь и видел, как мы разо­брались с ними. Тебе необходимо знать подобные вещи, – он перевел взгляд на Одри. – Один из рабов, работающих на плантации, его зовут Генри Гатерс, подговорил еще нескольких негров. Они отказывались собирать урожай, считая, что их плохо кормят и заставляют много работать. Они требовали больше еды и уменьшения рабочих часов. Ты можешь себе такое представить? Негры предъявляют требования своему хозяину!

Одри взглянула на Джоя. Она знала, что юно­ша ненавидит, когда рабов наказывают. Одри пристально посмотрела на отца.

– Что вы с ними сделали?

Отец налил себе немного вина. В столовую вошла Сонда, чтобы убрать посуду. За ней показалась Лина. Женщина несла поднос с ореховым пирогом. Лина разложила по ломтю пирога на тарелки. Одновременно она давала указания Сонде, как собирать посуду, чтобы не потревожить сидящих за столом. Сонда была новенькой в доме.

– А как ты думаешь? Что я мог еще сде­лать? – сердито объяснял он Одри. Девушка заметила, что отец искоса взглянул на Лину, кото­рая всем своим видом показывала, что осуждает его. Одри иногда казалось, что Лина обладает странным влиянием на отца. Может быть, потому что жила в доме почти как член семьи в течение многих лет. Джозеф нахмурился, сурово взглянул на Лину, вздернул подбородок.

– Я поступил так, как считал нужным. Генри Гатерса как следует выпороли и продали. Осталь­ных так же наказали. Я уже давно не просил Марча Фредерика пускать в ход кнут из бычьей кожи. Ты же хорошо знаешь, я не люблю это делать, – он снова покосился на Лину.

– Прогони отсюда эту девушку, – рявкнул он, имея в виду Сонду.

Испуганная девушка отступила от стола, дер­жа в руках тарелки.

– Мы уберем позже, – спокойно сказала Лина Сонде, дерзко взглянув на Джозефа Бреннена. Женщины вышли из столовой.

– Эта чертова Лина хочет, чтобы я чувствовал себя виноватым. Я не должен наказывать собст­венных рабов! – возмущенно бурчал Джозеф. – Она сама рабыня, а ведет себя так, потому что уже много лет работает в доме. Когда они так долго работают в доме, им кажется, что от них все здесь зависит.

– Вы бы не продали ее, правда? – поинтере­совалась Одри. Она не могла представить себе Бреннен-Мэнор без Лины.

– Она очень нужна в доме. Ты сама знаешь об этом. Но беда в том, что она отлично понимает то же самое. Потому-то так много себе и позволя­ет, – Джозеф всегда беспокоился, как воспри­мет Одри истинную причину такого поведения Лины.

– Я держу ее здесь потому, что она была второй матерью тебе и Джою, – добавил он. – Кроме того, понимаю, что ты привыкла к Тусси. А Тусси всегда должна находиться там, где живет Лина. Я не настолько жесток, чтобы раз­делять их.

– Но вы разделяли другие семьи, – напомни­ла Одри.

Джозеф невольно нахмурился.

– Мне кажется, ты слишком много глупостей наслушалась от кого-то на Севере. Ты осуждаешь наш образ жизни, Одри?

Девушка взяла в руки вилку.

– Нет, папа. Единственной причиной моих расспросов является то, что Лина и Тусси пользу­ются твоим особым расположением. Почему?

Джозеф почувствовал неловкость. Сколько времени удастся держать дочь в неведении еще? Было легко, пока Одри не выросла. Но она становится взрослой. По правде говоря, уже через несколько часов после встречи с ней он с изумлением заметил, как она изме­нилась. Одри стала походить на зрелую жен­щину. Он никак не мог понять, отчего же она так изменилась.

– Лину купила твоя мать, Одри. Она ее очень любила. И я пообещал твоей матери не продавать ее. Я выполняю волю твоей матери.

Одри безразлично ковыряла вилкой пирог, с болью в сердце вспоминая о Ли. И о его отноше­нии к рабству.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы не позво­ляли Марчу Фредерику пользоваться кнутом, – заметила она. – Мне не нравится этот человек. Может быть, если бы надсмотрщик добрее отно­сился к неграм, то не было бы конфликтов.

– Добрее! Одри, неужели ты ничему не научи­лась? Если обращаться с ними слишком мягко, они становятся ленивыми и дерзкими! Нужно всегда быть твердыми, иначе может случиться такое же несчастье, как в Виргинии тридцать лет назад.

– Вы уже сотни раз рассказывали нам о вос­стании Нэта Тернера.

– Потому что вы должны помнить о том, к чему может привести излишняя мягкость! – отец снова начал злиться и сильно покраснел. Лицо, шея, уши стали красными. Рыжие волосы слегка тронула седина, у глаз четко прорезались мор­щинки. Он был невысокого роста, но достаточно крепкого телосложения. И являлся опасным про­тивником, как в устных спорах, так и физически. Редко кто осмеливался вступать в спор с Джозе­фом Бренненом.

Одри была единственным человеком, кто осме­ливался ему возражать.

– Тогда негры убили пятьдесят семь белых людей. В основном – женщин и детей. Ты бы упала в обморок, если бы узнала, что они вначале сделали с женщинами! Только твердая, жесткая дисциплина, которую ввели все рабовладельцы с тех пор, позволяет держать рабов в повиновении. У нас сейчас очень напряженно, кругом ведутся разговоры об освобождении негров. Они волнуют­ся. Большинство из них, конечно, не имеет пред­ставления, что происходит в Вашингтоне и на Севере. Но когда им станет все известно, контро­лировать обстановку будет очень трудно.

Отец замолчал, недовольно нахмурился.

– Извини меня, Одри. Я не должен был выхо­дить из себя в такой день. Это первый день вашего возвращения домой. Только Богу известно, как я скучал без вас все лето. Без вас здесь все по-дру­гому. Я беспокоился, что кто-нибудь на Севере обидит тебя. Или какой-нибудь янки обманет, воспользовавшись твоей невинностью. Не знаю, как случилось, что я позволил тебе отлучиться из дома надолго. Думаю, в основном, поступил так из-за придирок тети Джанин. Не надо было позво­лять женщине оказывать на меня такое влияние. Мне, как отцу, наверное, лучше известно, что необходимо дочери. Всем известно, к чему приве­ло воспитание Элеонор, – он откусил кусок пи­рога, – Мисс Джереси продолжит занятия с тобой. Скоро тебе придется принимать участие в управлении плантацией. Ты должна быть готова.

Джой проглотил кусок орехового пирога. Ук­радкой посмотрел на сестру, с сожалением отме­тив, что отец по-прежнему обращает внимание только на Одри.

Наконец-то отец обратился к сыну.

– А что касается случая с неграми, ты должен понимать, как важно держать их в повиновении, Джой, – внушительно сказал он. – Многие план­таторы, вроде меня, раньше не были жесткими, но сейчас другого выхода нет. Необходимо быть жестким. И ты, и Одри должны понимать это.

Одри отодвинула от себя тарелку.

– Но дело в том, что Марч Фредерик получает удовольствие, когда бьет негров кнутом. Его же­стокость и бессердечие вызывают в их сердцах гнев. Вам нужно от него избавиться и нанять другого надсмотрщика. Негры должны его ува­жать.

Джозеф допил вино, удивленно посмотрел на дочь. Он был несколько озадачен интересом доче­ри к делам на плантации и требовательным тоном. Да, она действительно изменилась.. Для леди с Юга считается дурным тоном иметь собственное мнение об отношении к неграм, но в собственной дочери это ему нравилось. Она умная девушка, ей небезразличны его дела, это очень хорошо. Ско­ро она выйдет замуж за Ричарда Поттера, кото­рому нужна сильная, уверенная в себе жен­щина. Такая, какая помогла бы управлять план­тацией.

– Отношения с неграми не могут основываться на уважении, Одри. Только на страхе можно добиться повиновения. Это единственное, что они понимают – страх и жесткая дисциплина, – он взглянул на Джоя. – Завтра, сын, мы поедем на плантацию. Тебе нужно посмотреть, как работает Марч. Как он заставляет негров трудиться. Даже если Ричард Поттер будет управлять плантацией, тебе когда-нибудь придется помогать ему в делах, хочешь ты или нет. Один Бог знает, сможешь ли ты быть достаточно твердым, чтобы заставить их уважать и бояться тебя.

– Папа, Джой за лето очень повзрослел, не только внешне, но и внутренне. Он стал намного лучше говорить. Будьте с ним терпеливы, – умоляюще попросила Одри.

– Я н-не хочу, чтобы т-ты говорила за м-ме-ня, – сказал Джой, переведя взгляд с сестры на отца. – Я смогу прекрасно управлять Б-бренен-Мэнор.

«Черт возьми! – подумал он. – Почему я всегда заикаюсь сильнее в присутствии отца?»

Джозеф с грустью и сожалением посмотрел на сына.

– У тебя ничего не получится, если ты будешь так заикаться. Никто не станет выполнять прика­зов, если их не отдают четко и твердо. Ты должен постараться избавиться от заикания, Джой. И потом, сможешь ли ты отдать приказ наказать негра, если в том будет необходимость?

Джой ненавидел насилие в любой форме, не мог причинить боли ни людям, ни животным.

– С-смогу, если нужно, – солгал он, отчаянно стараясь завоевать уважение отца.

– Сомневаюсь, – проворчал Джозеф, поднял колокольчик и позвонил, смахнул крошку с ру­кава пиджака и нетерпеливо посмотрел на дверь, ожидая, когда же, наконец, появится прислу­га. – Если тебе захочется заниматься пением, можно найти кого-нибудь, кто приедет сюда и станет давать уроки.

– Да, мне очень хочется, папа. Джозеф снова позвонил.

– Куда все делись, черт возьми? – он взглянул на Одри. – Я позволяю тебе самой распоряжаться собственным талантом. Ни к чему не принуждаю. А дальше решать тебе и Ричарду, что делать с твоим голосом.

Из-за вращающихся дверей кухни появилась Лина.

– Слушаю, хозяин Джозеф.

– Ты слишком долго шла. Пусть девушка принесет мне чаю, хорошо?

– Да, сэр, – Лина вышла.

Одри глубоко вдохнула, чтобы набраться муже­ства и сказала:

– Папа, я… Думаю, вы должны знать, что Джой прав по отношению к Ли Джеффризу. Ли, действительно, очень хорошо к нам относился. Подружился с нами в то время, как остальные отчужденно и холодно держались с нами. Он очень добрый и замечательный человек. Возмущен условиями труда на отцовских предприятиях, а не только существованием рабства на Юге. Он отказался участвовать в семейном бизнесе. От­крыл собственную адвокатскую фирму в Нью-Йорке. Умен, прекрасно образован. Закончил Вест-Пойнт и Йель. Джой его очень полюбил. Он даже занимался с Джоем, пытался помочь улуч­шить его речь.

– Все очень похвально, но он так-таки ян­ки, – Джозеф прищурился, внимательно и при­стально изучая девушку. – Не значит ли, что ты увлеклась этим человеком?

Одри обменялась с братом понимающим взгля­дом, щеки ее вспыхнули от смущения. В комнату вошла Сонда, принесла чайник, поставила на стол и тут же покинула столовую, увидев, что Джозеф чем-то разгневан.

– Ну? – спросил он дочь, наливая в чашку чай.

Одри по-прежнему ковыряла пирог вилкой.

– Он был только хорошим другом.

«Я любила его, папа. Я спала с ним. Но отказалась от него ради вас, ради Бреннен-Мэнор.»

– Не хочу, чтобы вы думали о нем так же, как и о других.

– Хм. Ну что ж, хорошо. Тогда скажи мне, что он думает о сохранении Союза и о рабстве?

Одри не могла смотреть отцу в глаза.

– Он твердо настроен против рабства. Нена­видит рабство. Против отделения южных штатов. Считает разговоры об отделении предательством.

– А как ты относишься к Бреннен-Мэнор? Одри посмотрела отцу в глаза.

– Я… я не понимаю, что вы имеете в виду.

– Нет, ты все понимаешь, Одри. Твое сердце принадлежит Югу. Если все споры о правах Шта­тов и рабстве приведут к тому, что южане решат выйти из Союза, а потом вспыхнет война, смо­жешь ли ты по-прежнему называть своим другом янки? Человека, который хочет разорить людей, подобных твоему отцу? Не думаю, что ты и Джой сознаете, какая сейчас серьезная обстановка, Од­ри. В Канзасе уже льется кровь, много крови. Невозможно остановить кровопролитие в один день. Ты – женщина, принадлежащая Югу. Ро­дилась, выросла здесь. И если придет время, когда ты должна будешь защищать свой дом, отстаивать свои убеждения, свой образ жизни, верю, что ты сделаешь это со всей страстью сердца. Потому что ты гордая молодая женщина, ты любишь свой дом, где родилась, любишь своего отца. Бреннен-Мэнор – твоя жизнь, Одри, – отец принялся пить чай, потом снова заговорил:

– Я подозреваю, ты намеревалась сообщить, что испытываешь к Ли Джеффризу не только дружеские чувства, – щеки девушки снова вспыхнули еще ярче. – Я не так глуп и не настолько стар, чтобы не понимать, что означает быть в твоем возрасте, Одри. Молодые женщины считают, что любовь может преодолеть все, но ты заблуждаешься. В стране назревают страшные события. Вам обоим лучше забыть о чувствах и остаться там, где живут ваши родные. Мне не хотелось бы, чтобы Ричард Поттер узнал о твоем увлечении. Он ничего не должен знать.

Одри еле сдерживала слезы.

– У нас не было ничего серьезного, потому что Ли не позволил бы себе вести себя так, – солгала она. – Я просто хотела рассказать вам, что он хороший человек.

Джозеф поднялся из-за стола, подошел к доче­ри.

– Тебе нужно чаще встречаться с Ричардом Поттером, – сказал он. – Ты уже достаточно взрослая для этого. Он прекрасный джентльмен, который умеет управлять плантацией. Именно такой человек соответствует женщине твоего по­ложения. Он будет хорошо относиться к тебе. Ричард уже давно любит тебя, Одри. Он просто терпеливо ждет, когда ты повзрослеешь.

Он ободряюще похлопал девушку по плечу.

– Думаю, ты никогда не стала бы счастливой с янки. Ты сама все прекрасно понимаешь, верно?

«Как было бы хорошо, если бы вы были непра­вы».

– Да, папа.

– Ну а пока нельзя никуда отлучаться дальше Батон-Ружа. Если проклятый Авраам Линкольн станет президентом, нам придется очень плохо. Безопаснее оставаться дома, пока ситуация не нормализуется.

«Да, – печально подумала Одри, – отец, ко­нечно же, прав. И Ли, несомненно, согласился бы с доводами отца.»

Она не могла не согласиться с отцом. Она очень любила его, несмотря на резкий характер. Он постоянно давал понять, что живет ради нее и Бреннен-Мэнор. Невозможно себе представить, чтобы он жил здесь один без нее, среди развеси­стых ив и плюща, обвивающего весь дом.

Все, что произошло в Коннектикуте, начинало казаться далеким сном, странным и удивитель­ным до неправдоподобности. Она испытала лю­бовь и близость с человеком, с которым не могла остаться навсегда. На этом их отношения должны закончиться. Ли будет жить своей жизнью, Од­ри – своей.

– Можно мне уйти? – спросила она. – Я сыта и не хочу пирога.

Джозеф удовлетворенно улыбнулся, доволь­ный тем, что можно закончить разговор о Ли Джеффризе.

– Конечно. Ты, должно быть, очень устала. Иди наверх и хорошенько выспись. Утром ты проснешься в собственной комнате, такой при­вычной и знакомой. Ты поймешь, что твое место здесь. Только здесь. Нигде больше ты не сможешь быть счастливой.

Одри поцеловала отца в щеку и вышла. Надо было найти Тусси, чтобы девушка помогла распа­ковать вещи. Одри торопливо поднялась в комна­ту и закрыла дверь, решив пока не звать на помощь служанку. Она сама разберет багаж, что­бы вспомнить все…

В этом платье она была тогда на пляже. Платье, которое она надела для первого сольного концерта. А вот морские раковины. Ли собирал их для нее.

Да, она постарается ничего не забыть. Будет лелеять в душе милые сердцу воспоминания. Она привезла с собой ноты из библиотеки Энни Джеффриз. Их разрешил взять Эдмунд Джеффриз. Оперные арии она будет изучать самостоятельно. И вдруг Одри вспомнила, что забыла положить в бумаги песню, которую посвятила Ли. Она оста­вила ее в Мэпл-Шедоуз, в ящике письменного стола. В своей комнате… В комнате Ли. Рыдания подступали к горлу.

Может быть, Ли найдет ноты и текст? Или нет? Наверное, пройдет очень много времени, может быть, годы, прежде чем Ли вернется туда снова. Что он подумает, обнаружив песню? Вероятно, он к тому времени забудет ее? У нее не было возмож­ности спеть ему. Может случиться так, что листки с текстом так и останутся лежать забытые, нико­му не нужные… Как их короткая любовь. Эта мысль болью отдалась в сердце. Одри уже не пыталась сдерживать слез. Легла поперек крова­ти и дала слезам волю.

Джозеф Бреннен снова сел за стол и сурово взглянул на сына.

– Возможно, вы стали друзьями с этим Ли Джеффризом, но я хочу, чтобы ты больше не поддерживал с ним отношений. Никаких контак­тов, ты меня понял? Никаких писем, ничего, что могло бы побудить этого человека возобновить дружбу с твоей сестрой.

Джой с трудом проглотил кусок пирога.

– Н-но я обещал Л-ли, что б-буду…

– Никаких писем! Или тебе не понятно? Джой знал, что сейчас возражать Джозефу Бреннену невозможно.

– Да, с-сэр.

Джозеф выпил еще чаю, настроение оставалось мрачным.

– Я не позволю какому-то янки увезти Одри из Бреннен-Мэнор.