Глава 28

Тусси стояла у печи в убогой маленькой хижине, где они теперь жили с Одри. Пре­красного богатого особняка Бреннен-Мэнор боль­ше не существует, огонь поглотил его. Тусси успела позвать на помощь и спасти Одри. Неграм удалось вынести из огня немного сто­ловой и кухонной посуды, кастрюль и сково­родок. От дома остались восемь почерневших колонн, несколько каминов с кирпичными ды­моходами, которые возвышались над пепелищем на месте особняка.

Январь стоял необычно холодный для Луизиа­ны, но позавчера Одри упросила Тусси показать, что же осталось от ее любимого дома. Она с трудом поднялась и вышла на шаткое маленькое крыльцо хижины. Через просветы между голыми ветками деревьев и поле, вытоптанное людьми Марча, она смотрела на почерневшие останки. Казалось, она все еще ощущает жар подбирающегося со всех сторон огня, задыхается от дыма, как в тот ужас­ный день. Тусси привела негров, и они успели вынести Одри прежде, чем огонь добрался до нее, лежащей на полу без сил. Негры отнесли ее в одну из свободных хижин негритянского поселка.

Весь день и последние несколько дней и ночей Одри пролежала в беспамятстве. Тусси самоотвер­женно ухаживала за ней две недели. В последние несколько дней к Одри постепенно начали возвра­щаться силы, но она никогда не сможет забыть ужас преступления, совершенного Марчем Фреде­риком и его людьми.

Бедная, любимая Генриетта мертва! И Лина мертва! Жизнь казалась такой неправдоподобной, нереальной, но в то же время была слишком реальной. Тусси распорядилась, чтобы негры по­хоронили женщин, а тело бывшего надсмотрщика утопили в старом заброшенном колодце, как по­советовала Одри. Лошадь Марча убежала. Обита­тели негритянского поселка горячо молились, чтобы бандиты не вернулись разыскивать бывше­го надсмотрщика. Они не вернулись, оставив плантацию в покое – и это хоть как-то утешило после всех ужасов, которые пришлось испытать. Во всяком случае, Тусси и другим неграм теперь не грозила виселица.

Одри пыталась понять, как смогла Тусси пере­жить эти ужасные события после того, как ее жестоко избил Марч. Конечно, он заслужил своей участи, и слава Богу, что у девушки хватило мужества и решительности расправиться с банди­том прежде, чем он успел изнасиловать их. Но убийство всегда ложится тяжким грузом на со­весть совершившего его человека. Тусси остава­лась на удивление спокойной, немногословной, проявляя недюжинную силу характера. Одри и не предполагала, что ее чернокожая сестра способна на такое.

Одри внимательно оглядела единственную комнату маленькой хижины, посмотрела на тре­пещущие в небольшом очаге языки пламени. Она думала о странных превратностях собственной судьбы. Всю жизнь она относилась к неграм по­кровительственно, как к людям низкого сорта. Всю жизнь они прислуживали ей, и она, не раз­думывая, распоряжалась и приказывала. В конце концов, они рисковали своими жизнями ради спасения ее жизни. А Генриетта и Лина лишились жизни из-за нее. Теперь негры были ее единствен­ными друзьями и защитниками, спасли и при­ютили, ухаживали за ней. Она лежала в бедной хижине негритянского поселка, когда-то принадлежавшего ее отцу, на самодельной кровати. На сетке, сплетенной из веревок, лежал не толстый матрац, а фланелевый мешок, набитый птичьим пером. Даже ночная рубашка была чужой, ее принесла для Одри негритянка.

На плантации осталось шесть семей. Помимо Тусси было шесть женщин, две из них – вдовы. С ними жили двадцать два ребенка. Восемь остав­шихся мужчин по-прежнему считали негритян­ский поселок своим домом, у четверых имелись семьи, четверо были не женаты. Одри пока еще не могла разобраться, какие дети кому принадле­жат, но, наблюдая за ними, ощущала, как ни странно, надежду на лучшие времена. Несмотря на несчастья, полуголодное существование, лише­ния, дети весело смеялись и радовались жизни. Сияющие темные глаза были полны лукавства. Они довольствовались такими незначительными вещами, как случайно обнаруженное птичье гнез­до, кусок свежего хлеба или весело отбивали танцевальные ритмы на дне старого корыта.

Изумляло, как Тусси и другие жители поселка быстро восстанавливали физические силы и ду­шевное равновесие, поражала неимоверная спо­собность преодолевать трудности. Их почти фана­тичная вера ставила в тупик. А они просто ра­довались жизни во всех ее проявлениях. Они часто молились и пели во время работы, продол­жали жить, сохраняя мужество перед лицом про­исходящих трагических событий. Одри понима­ла, что Тусси безмерно страдает из-за бессмыслен­ной и жестокой смерти матери, но и тут девушку не покидала надежда и вера в справедливость.

«Мама сейчас с Джозефом, – успокаивала она Одри. – Ей не больно, она уже не переживает из-за смерти отца. Она очень не любила ходить с палочкой и чувствовала себя очень одинокой без Джозефа».

Одри настояла на том, чтобы ее сводили на могилы Лины и Генриетты. Один пожилой негр проводил ее, поддерживая под руку, так как она была еще очень слабой и с трудом передвигала ноги. Он так нежно обращался с ней, словно она была его дочерью. С ними отправились еще не­сколько негров, они долго молились и пели над могилами. Одри раньше никогда не приходилось видеть, как ведут себя негры на кладбище. Она не бывала на полях, где негры работали и пели во время работы, ни разу не осмелилась раньше посетить негритянский поселок вечером. Это ме­сто почему-то казалось ей страшным, пугающим и запретным. Она осознавала, что хотя и прожила рядом с неграми всю жизнь, однако почти ничего не знала о них. Теперь она не видела здесь ничего пугающего и запретного.

Неподалеку от хижин маленькие мальчики помогали взрослым вскапывать землю, чтобы можно было высадить картофель и овощи, как только станет немного потеплее. Слава Богу, в Луизиане климат позволял очень рано начинать посадку. Некоторые культуры можно было высе­вать дважды и дважды снимать урожай.

Негры были настроены решительно, они учи­лись самостоятельно защищаться, прокормиться, учились обходиться только своими продуктами. У них не было денег для покупки товаров, и никто из них не знал, куда податься, возможно ли заняться чем-то другим, потому они решили ос­таться здесь, пока не появится возможность изме­нить жизнь к лучшему. Они стали свободными людьми, кое-кто обсуждал возможность отъезда на запад, в штат Канзас. До них дошли слухи, что там даже негры могут получить землю.

Лица светились радостью и надеждой, когда они обсуждали вероятность жизни на собственной земле, которая будет принадлежать только им. Но не было денег, чтобы купить повозки, необходи­мый запас одежды, продуктов и отправиться в далекое путешествие. Однако они все равно меч­тали о новой жизни, и Одри понимала, что у чернокожих такие же надежды и желания, как и у белых людей. Они любили, имели семьи, смея­лись, плакали, радовались встречам, поддержива­ли друг друга в горе. У них не было единственно­го – образования, но если Тусси научилась чи­тать, почему с этим не могли справиться осталь­ные? Одри было стыдно за прежние убеждения, всю жизнь она верила, что негры не имеют спо­собностей к учебе. Тусси иногда выбирала время и обучала малышей грамоте, и они очень быстро запоминали буквы и цифры.

Одри прижала рукой повязку на шее и стала внимательно наблюдать, как Тусси замешивает хлебное тесто. С тех пор, как Одри ранил Марч Фредерик, в Бреннен-Мэнор распоряжалась Тус­си. Все негры собрались вместе, чтобы помочь Тусси и Одри. Поначалу Одри очень хотелось умереть, так как ей казалось, что она потеряла все, даже своей прекрасный голос. Похоже, она уже никогда не сможет петь и, вполне вероятно, говорить. Она лишилась прекрасного любимого дома, от Джоя не было никаких вестей.

Одри потеряла все, что было так дорого ее сердцу. Ли никогда больше не вернется, и даже если бы он вернулся, они не сумели бы вернуть прошлое. Она прекрасно знает, что Ли хороший человек, и тем не менее, янки. А ненависть южан к северянам сохранится еще на многие, многие годы. Единственным утешением служило осозна­ние того, что не одна она потеряла все. Вера и мужество негров возрождали ее собственную на­дежду на лучшее. Они так доброжелательно отно­сились к своей бывшей хозяйке, будто она была для них близким и родным человеком. Кое-кто из женщин даже плакал из-за того, что Одри поте­ряла голос.

– Наша прекрасная мисс Одри пела лучше любой птички на земле, – сказала одна из жен­щин, купая больную. – Вы еще будете петь, мисс Одри. Бог обязательно вернет вам голос.

Одри сомневалась в том, что когда-нибудь смо­жет петь и постоянно напоминала себе о глав­ном – она выжила. Она не могла пока еще вполне осознать потерю голоса, не преодолела шокового состояния после нападения Марча, трагической смерти Генриетты и Лины, вида черных руин на месте прекрасного особняка Бреннен-Мэнор. У нее было достаточно переживаний, она никогда не сможет жить по-прежнему, потому что любимый отец умер, а Джой все еще не вернулся домой и не дает о себе знать.

– Я приготовила немного супа, – сказала Тусси, отвлекая ее от печальных размышлений. Девушка принесла поднос к постели. – Ты дол­жна снова попробовать поесть, Одри. Ты сильно похудела.

У Одри совсем пропал аппетит, а когда она пыталась что-то съесть, то никак не могла на­учиться проглатывать, пища не всегда попадала в пищевод. Одри начинала сипло кашлять, так как еда попадала в дыхательное горло. Кашель был болезненный и иногда вызывал сильное кро­вотечение. Но Тусси все равно упорствовала и ежедневно заставляла Одри попытаться поесть, чтобы та не умерла от истощения. Марч Фредерик лишил ее не только голоса, но и возможности глотать. Одри еще не видела раны на шее и беспокоилась о том, что у нее останется уродли­вый шрам. К счастью, лезвие ножа не задело крупных кровеносных сосудов, а Тусси удалось быстро остановить кровотечение, но Одри все рав­но сомневалась, стоит ли ей жить после стольких потерь. Единственной надеждой оставался Джой. Какая у нее будет огромная радость, когда однаж­ды ее брат, ее Джой, войдет в эту дверь! Вместе они обязательно придумают что-нибудь и, вероят­но, смогут восстановить Бреннен-Мэнор.

– Попробуй, – предложила Тусси, – «это свежий картофельный суп. Я покормлю тебя, пока подходит тесто.

Одри покачала головой, взяла поднос и с уси­лием прошептала:

– Я могу… поесть сама.

– Будь осторожнее, а я посижу рядом. Суп не слишком горячий, не будет обжигать пищевод.

Одри зачерпнула в ложку немного жидкости и понесла ко рту, впервые за две недели она почув­ствовала, что хочет есть. От супа шел аппетитный запах. Одри отхлебнула немного из ложки, и впрямь было вкусно. Если сейчас ей удастся про­глотить хотя бы немного, то впервые за долгое время удастся получить удовольствие от свежей еды.

Она проглотила еще немного жидкости, удиви­лась, почти не ощутив боли. Проглотила еще немного, потом – еще. И улыбнулась. Тусси ободряюще улыбнулась в ответ. В глазах девушки блестели слезы. Одри тоже чуть не заплакала. Удивительно, что прожив столько лет в роскоши, она не ощущала такой радости, какую ощущала сейчас, сидя в бедной негритянской хижине на убогой кровати рядом со своей чернокожей сест­рой, от маленькой собственной победы. Раньше Одри Бреннен было невдомек, что миска овощного супа может доставить такое удовольствие.

Она съела еще немного и остановилась передох­нуть, пристально посмотрела в глаза Тусси, потя­нулась и нежно взяла сестру за руку.

– Ты рисковала своей жизнью ради меня, – прошептала Одри, говорить в полный голос она еще не могла.

– А ты – ради меня, – Тусси в ответ крепко сжала ладонь Одри.

Женщины, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу, Одри не могла сдерживать слез.

– Я люблю тебя, Тусси, – слова вырвались так естественно и были сказаны вовремя. Нельзя было представить, что Одри осмелится когда-ни­будь их сказать негритянке, а тем более, мулатке, родившейся от связи отца Одри с рабыней.

Тусси улыбалась, но глаза были наполнены слезами.

– Я всегда любила тебя, Одри, задолго до того, как ты узнала, что я прихожусь тебе сестрой по отцу. Мы все любили тебя. Ты всегда найдешь у нас приют, если не побрезгуешь. Мы очень бедны, не знаю, где будем жить, но мы всегда готовы поделиться с тобой тем, что у нас имеется, если ты будешь нуждаться.

Одри отставила поднос в сторону, поверну­лась, и села на край постели, взяла ладони Тусси в свои.

– Мне так жаль… Лину… и что тебе пришлось застрелить Марча Фредерика. Если кто-нибудь… станет искать его здесь, если они найдут его… Я скажу, что я убила его. У меня на шее… шрам… Я смогу доказать, что он на меня напал… я белая, меня не станут судить.

Тусси согласно кивнула. Неожиданно женщи­ны обнялись и расплакались. После трагических событий на плантации в их отношениях появи­лась нежность и родственная близость. Одри сде­лала открытие, осознав, что самым близким и самым лучшим другом для нее была всегда Тусси. Одри ощущала, как крепко ее любят, как нежно и беззаветно о ней заботятся. У нее есть семья, пусть даже семья негритянская.

Неожиданно женщины вздрогнули, услышав стук в дверь. Тусси насторожилась. Одри почув­ствовала, как тревожно забилось сердце. Они все еще беспокоились, что люди Марча могут вер­нуться сюда.

– Кто там? – спросила Тусси настороженно. Она быстро вытерла глаза и схватила ружье, которое всегда прятала неподалеку.

– Открой и увидишь, – ответил веселый муж­ской голос.

Тусси растерянно замерла и взглянула на Од­ри. Голос мужчины показался очень знакомым. Приподняв деревянную задвижку, она держала ружье наготове. Когда же открыла дверь, то ра­достно вскрикнула, отбросила ружье в сторону и выбежала на крыльцо. Одри не видела, кто стоит за дверью, но услышала, как Тусси назвала гостя по имени:

– Элиа!

Мужчина вошел в дом, держа Тусси на руках. Конечно, это был Элиа Джейке, человек, которого Тусси любила и которого Джозеф Бреннен продал, чтобы разлучить молодых людей. Стало тепло на сердце, когда она увидела счастливые глаза Тус­си. Мгновенно Одри вспомнила Ли. Было время, когда она мечтала встретить его, почувствовать жар объятий, ощутить радость от того, что он, наконец-то, приехал за ней. Но сейчас бессмыс­ленно и глупо мечтать о встрече. Тусси плакала от безграничной радости. Одри невольно плакала вместе с сестрой. Но слезы Одри были не только слезами радости. Одри скорбила о потерянной любви… любви, которую невозможно вернуть.

Апрель, 1865год

Одри, улыбаясь, смотрела, как Тусси и Элиа танцуют вокруг костра, празднуя известие о бере­менности Тусси. Элиа стал теперь свободным че­ловеком, за восемь прошедших лет он не забыл свою любимую и ни на ком не женился. Несмотря на то, что Одри очень любила отца и тяжело переживала его смерть, она, в конце концов, поняла, что он поступил дурно, продав Элиа. Теперь она радовалась, видя Тусси и Элиа вместе. После трагических событий последних месяцев в негритянском поселке радовались возможности устроить праздник.

Все негры собрались вокруг костра, пришли также четыре семьи из Сайпресс-Холлоу, вместе с ними явились трое одиноких мужчин и две пожилые женщины. Хотя еще не стемнело, они развели костер и поддерживали огонь до наступ­ления темноты. Хлопали в ладоши, танцевали и пели под музыку, а один старый негр замечатель­но играл на скрипке.

Элиа был красивым, хорошо сложенным муж­чиной с добродушной улыбкой. Ему исполнился тридцать один год, а Тусси – тридцать. Вскоре после его возвращения молодые люди разыскали сельского священника и обвенчались. Одри те­перь жила с негритянкой-вдовой, чтобы новобрач­ные могли жить одни, а теперь у них скоро появится ребенок.

Голос у Одри немного окреп, но ей все еще было больно говорить. Голос был грубоватым, низким, сиплым, и совершенно невозможно было предста­вить ее прежний нежный и звонкий голосок. Она старалась больше разговаривать и выполняла спе­циальные дыхательные упражнения, которым ее обучила Энни Джеффриз. Упражнения укрепля­ли голосовые связки, может быть, ей не удастся научиться петь, но она сможет хотя бы говорить по-прежнему.

Одри помогала ухаживать за детьми Вилены, так звали вдову, у которой она жила. Дети были маленькие – от четырех до десяти лет. Хотя она почти шептала и постоянно мучилась от боли в горле, Одри принялась обучать детей грамоте и вскоре с радостью обнаружила, что они учатся охотно, быстро все запоминают. Вилена не могла никак свыкнуться с мыслью, что ее дети научатся читать и писать, и что с ними занимается Одри Бреннена Поттер.

– Богсоздал нас рабами, но он сделал так, чтобы нам встретилась мисс Одри, – заявляла Вилена, когда начинала рассуждать об Одри, ее доброте и щедрости, о том, что женщина могла бы бросить все, уехать и спокойно жить в другом месте, среди себе подобных людей.

Но Одри не считала, что где-то остались «ей подобные». Она слышала от негров, которые ездили в город, что дядя Джон вернулся с войны, но он не соизволил навестить Бреннен-Мэнор и выяснить: жива или мертва племянница, не нуж­дается ли в помощи. У кузины тоже было все в порядке. А семьей Одри стали эти люди, у них она получила помощь и приют.

Единственный человек, о котором она беспоко­илась и волновалась, был Джой. И… иногда тре­вожили мысли о Ли. Она не могла отрицать, что мечтала снова почувствовать себя женщиной, что­бы ее обнимали так же, как Элиа обнимает Тусси, Одри мечтала снова лежать в объятиях мужчины и заниматься любовью не только из физической потребности, но и потому, что желала полюбить мужчину всем сердцем. Частично из-за таких мужчин, как Ли, она теперь совершенно бедна, нуждается во всем и живет в негритянском посел­ке. А особняк Бреннен-Мэнор лежит в руинах, и сорняки начали прорастать на пепелище. То же самое происходило сейчас в Сайпресс-Холлоу. Все ценное давно разграблено, скот частично угнан ворами, фермерами или разбежался сам по себе. Из-за таких людей, как янки, банды преступни­ков разъезжают по всему Югу, убивают невинных людей, таких как Генриетта и Лина, бандиты перерезали горло Одри и теперь она ялкогда не сможет петь.

– Этот человек обязательно приедет за тобой, Одри, ты непременно сумеешь забыть прошлое, – убеждала Тусси не однажды. Она очень хотела, чтобы Одри вновь обрела возможность любить, была уверена, что Ли вернется. Одри не соглаша­лась, считая, что даже если Ли приедет, у них ничего не получится, прошлого не вернуть. Но Тусси всегда твердо стояла на своем.

– Никто никогда не сможет любить тебя так, как любил Ли Джеффриз, – постоянно напоми­нала она. – Неважно, янки он или нет, он просто человек, который втянут в войну так же, как мы. Он не больше других должен отвечать за то, что случилось с нами. Твой отец и остальные южане предпочли не отступать от своих убеждений. Ког­да война закончится, он будет только Ли Джеффризом. Ты должна все забыть. Научишься снова любить и быть любимой. Не отказывайся от этого человека.

Одри была убеждена, что Ли не вернется. Но так как война подходила к концу, мысль о том, что Ли может появиться здесь, почти ежедневно навещала ее, и слова Тусси тяжелым грузом ло­жились на сердце. И сейчас, когда Тусси и Элиа танцевали вокруг костра, радуясь, что у них скоро родится ребенок, Одри тоже хотелось любви и ребенка. Независимо от того, какие чувства она сейчас испытывает к Ли. Когда она представляла себя женщиной, женой, матерью, то не могла представить рядом другого человека, кроме Ли.

Пора было решать, чем заняться в ближайшем будущем. Теперь в поселке жили шестьдесят три негра, а с тех пор, как вернулся Элиа, он только и мог говорить о том, что пора отправляться в Канзас и образовать там собственное поселение свободных людей. Единственной заботой остава­лись деньги, чтобы купить необходимое для поез­дки туда и начать новую жизнь. Одри должна была решить: или уехать в Батон-Руж, Новый Орлеан или отправиться в Канзас вместе со все­ми. Очень хотелось помочь Тусси и остальным начать новую жизнь, так как негры хорошо отно­сились к ней, заботились и помогали, она считала, что должна каким-то образом отблагодарить их. Негры помогли ей пережить самое страшное, по­обещали подождать ее решения, понимая, что она не уедет никуда, пока Джой не вернется в Брен­нен-Мэнор. Если Джой вернется быстро, то они вместе решат, что делать. Что бы ни произошло, они ни в коем случае не хотели разлучаться.

Не было никакого смысла оставаться как в Батон-Руже, так и в Новом Орлеане. Юг превра­тился в место настоящей бойни, люди разорялись и голодали. Кое-кому из негров удалось побывать в Батон-Руже один-два раза, они привезли газету, которую предприимчивым горожанам удалось выпускать. В этой газете Одри прочитала, как люди опасались того, что может произойти после войны. При всеобщем безденежье, богатые севе­ряне явятся сюда и выкупят заложенное имуще­ство южан. По отношению к таким, как она, у кого есть земли, но нет денег, северяне могут вынудить местные банки и власти наложить на собственность высокий налог. Что Одри сможет сделать до возвращения Джоя?

Элиа поднял Тусси на руки и сказал, что ей достаточно танцевать, иначе она может потерять ребенка прежде, чем «у него вырастут ножки и ручки». Все засмеялись, а одна из женщин при­гласила к столу. Несмотря на нехватку продуктов ' и всего остального в чем нуждаются люди, чтобы выжить, женщинам удалось приготовить празд­ничный стол. Они сварили несколько разных блюд из картофеля и тыквы, от двух дойных коров они получали достаточно молока, чтобы сделать масло, в подвалах сохранился внушитель­ный запас соли. Огонь не тронул и тот подвал, где хранился запас урожая прошлого года: карто­фель, зерно, тыквы и горшки с солениями. Муж­чины поймали одичавшую индюшку, и она теперь красовалась на столе, запеченная целиком. Это был поистине королевский праздник для людей, которые были счастливы, что для торжества по­явился повод.

Одри присоединилась к очереди, держа в руках тарелку из дорогого фарфора, которым когда-то пользовались хозяева в шикарном особняке. Те­перь из изысканного сервиза ели негры. Все эти житейские мелочи вызывали в ее душе горькие воспоминания о старых временах, и от этого Одри хотелось плакать. С трудом сдерживая слезы, она положила себе на тарелку крохотный кусочек мяса, нельзя было брать много, потому что индюшку требовалось разделить на шестьдесят три человека. Мясо было необыкновенно вкусным, нежным. Как странно, что такая еда стала почти роскошью!

Прискакал Джозеф Адамс верхом на единст­венной лошади. Джозеф, неженатый мужчина, который, как известно Одри, пылко влюблен в Вилену. Он часто навещал женщину, и играл с ее детьми. Так как он был могучего телосложения, рабовладельцы часто перепродавали его друг дру­гу, им нравилась его сила. Джозеф ни разу не женился, в основном, потому что не разрешали владельцы. Вилена рассказала Одри, что хозяева использовали его, как племенного жеребца, при­нуждая совокупляться с разными негритянками, чтобы те рожали крепких здоровых детей, кото­рых в будущем можно будет заставлять выпол­нять самые тяжелые работы в поле. С одной стороны, могло показаться, что мужчина не дол­жен возражать против такой обязанности, но Джозеф считал ее страшно унизительной. Вилена говорила, что он испытывал перед женщинами чувство вины, когда его заставляли с ними спать. В противном случае, если он отказывался, хозяе­ва избивали его розгами. Джозеф постоянно ис­пытывал унижение и чувство вины. Он мечтал о женщине, которую мог бы полюбить, которая была бы с ним, потому что он любит ее, чтобы она хотела его близости и тоже любила его.

Одри узнавала все больше об уродливых сторо­нах рабства, о которых не задумывалась раньше. Особенно много страшного рассказывали негры, бывшие рабами в Сайпресс-Холлоу. У одного из таких негров были ужасные шрамы на спине и груди, каких она никогда раньше не видела. Это были следы от побоев розгами, частично получен­ные от Ричарда Поттера, и она все меньше обви­няла себя в том, что не слишком страдает из-за смерти этого человека.

Джозеф подошел к ней и протянул газету.

– Прочтите заголовки, мисс Одри, – попросил он, все остальные негры приготовились слушать.

Одри поставила тарелку, развернула газету, все затихли и напряженно следили за выражени­ем ее лица, потому что большинство еще не умело читать. Тусси подошла ближе, взглянула на га­зетную полосу и испуганно вскрикнула, прочитав заголовок. Было еще достаточно светло, чтобы можно было прочесть крупный шрифт без лампы. Тусси обернулась, зная, как трудно Одри гово­рить, громко сказала:

– Президент Линкольн мертв! Его застрелил убийца!

– Боже праведный! – воскликнула женщина, негритянки дружно запричитали, оплакивая смерть президента. Одри молча смотрела на заго­ловок, испытывая смешанные чувства. В ее пред­ставлении Авраам Линкольн ответственен за вой­ну, за разорение Юга. Она не испытывала печали по поводу его смерти, но знала, что большинство негров считает его своим спасителем. Несмотря на то, что они по-прежнему остались бедными, несмотря на то, что о них никто не заботился и не беспокоился, они были теперь свободны­ми людьми. Негр, у которого были шрамы на груди и спине, отвернулся и, не стесняясь, заплакал.

– Что будет со страной? – спросил кто-то.

– Может быть, его застрелил кто-то из южан, чтобы снова начать войну? Может быть, они по­пытаются все вернуть назад и снова заковать нас в цепи?

Одри огляделась и твердо заверила всех:

– Этого никогда не произойдет. – Ей при­шлось напрягать голос, чтобы все могли услы­шать ее слова. – Не осталось ни денег, ни средств, чтобы кто-то из нас мог вернуться к прежней жизни. Президент Линкольн уже провозгласил вас свободными… перед смертью, – она поднес­ла руку к горлу, голос стал немного приглушеннее, – новый президент просто… будет продол­жать его политику.

Вилена подошла к Одри, дотронулась до ее руки.

– Нам очень жаль, что у тебя сейчас такая трудная жизнь, девочка, но мы не можем не чувствовать себя счастливыми, потому что стали свободными людьми. Потому мы очень пережива­ем смерть мистера Линкольна. Ты должна при­знать независимо от того, что здесь творится, у мистера Линкольна была великая мечта – мечта об единой стране, мечта о свободе для всех людей в Соединенных Штатах, а не только для белых. Рабство – это очень плохо, мисс Одри. Ты, конеч­но, знаешь ото.

Одри обвела взглядом всех присутствующих, прижав ладонь к горлу, она объяснила:

– Я знала, что рабство это плохо… задолго до войны. Такие люди, как мой отец… хотели покон­чить с рабством… но они считали, что надо делать все по-другому, чтобы предотвратить беспоряд­ки… Можно было обойтись без кровопролитий… поджогов, смертей. Теперь… все мы вынуждены страдать.

– Как и мистер Линкольн. Мистер Линкольн ведь тоже пострадал, – напомнила Вилена.

Глаза Одри наполнились слезами, она снова подумала о странностях этой отвратительной, бес­пощадной войны.

– Да, – тихо сказала она. – Все пострадали, как мы, так и они.

Вилена подошла и обняла ее, а когда женщина отошла, Джозеф протянул Одри письмо.

– Мисс Одри, это письмо ожидало вас в редак­ции газеты. Они получили его несколько недель назад, надеялись, что кто-то приедет за газе­той, Я не знаю точно, сколько оно у них проле­жало.

Джозеф вручил Одри конверт, Одри сразу же отложила газету в сторону, дрожащими руками приняла его и как-то беспомощно взглянула на Тусси.

– Может, это от… Джоя! – голос у нее сорвал­ся, перешел на шепот, – или может, оно… о Джое! – она протянула конверт Тусси. – Я боюсь открывать его, Тусси. Пожалуйста… прочитай.

Негритянка взяла письмо, взглянула на обрат­ный адрес: Джорджия, Саванна, рядовой Лэрри Джонс. Не было указано ни улицы, ни названия полка, ничего больше.

– Ты знаешь какого-нибудь Лэрри Джонса? Одри отрицательно покачала головой, горло сильно болело, сердце тревожно билось так, что сжималась грудь. Кто такой Ларри Джонс? По­чему письмо не от самого Джоя? Страх сковал ее, но она все еще пыталась надеяться, пока Тусси вскрывала конверт и вынимала письмо. Вокруг собирались негры, многие из них хорошо знали и любили Джоя, они тоже волновались за юношу.

Из конверта что-то выпало. Тусси наклонилась и подняла капральские нашивки, срезанные – с военной формы, а также еще одно письмо. Тусси развернула его и увидела, что оно адресовано Одри. Тусси сразу же поняла, какое сообщение в письме. Она протянула нашивки Одри, еле сдер­живая слезы. Одри взяла нашивки трясущимися руками, она смотрела на них широко раскрытыми от ужаса глазами.

Тусси быстро просмотрела письмо, оно было от Джоя. Она свернула лист и вложила в руку Одри.

– Это незаконченное письмо… от Джоя.

– О Боже! – воскликнула одна из женщин. Праздник заканчивался слишком печально. Одри смотрела на Тусси, крепко сжимая в руке письмо Джоя, в другой руке она держала капраль­ские нашивки.

– Читай письмо, – приказала она Тусси.

Тусси глубоко вздохнула. Это было труднее, чем драться с Марчем Фредериком, труднее, чем убить бандита. Это было для нее самым трудным испытанием в жизни.

– Дорогая миссис Поттер, – прочитала она.– С сожалением… вынужден сообщить вам, что ваш брат… – Тусси с огромным трудом сдерживалась, чтобы не заплакать, – капрал Джозеф Бреннен… погиб, сражаясь за гордую и непокорную Конфе­дерацию.

Тьма окутала Одри и женщина упала на руки Джозефу Адамсу. Беспамятство смягчило боль самой большой потери в ее жизни.

Прошло несколько дней прежде, чем Одри смогла дочитать письмо.

 

Глава 29

Май, 1865 год

Элеонор распахнула дверь небольшого, но оп­рятного дома, глаза у женщины широко раскры­лись от удивления и возмущения, затем она удов­летворенно усмехнулась. Перед дверью стояла Одри, в цветастом хлопчатобумажном платье, та­ком дешевом, какие можно увидеть на негритян­ках. На шее у нее был повязан шелковый розовый шарф, совершенно не подходящий к платью, а так как стоял теплый весенний день, было непонятно, зачем кузина вообще повязала шею шарфом. На дороге перед домом стояла деревянная повозка, запряженная парой дряхлых кляч. На повозке сидели два негра и две негритянки. Одну из них Элеонор узнала, это была Тусси, вторая негритян­ка – немного постарше.

– О Боже мой, ну и ну, – протянула Элеонор, презрительно осматривая Одри с головы до ног. – Как должно быть тебе не повезло, дорогая кузина.

И что ты делаешь здесь, в Новом Орлеане? Наде­юсь, ты не приехала просить милостыню? – она язвительно улыбалась, но затем улыбка смени­лась выражением откровенной ненависти. – Мы не подаем предателям, а особенно женщине, ко­торая спала с янки, в то время когда ее тятя горела в собственном доме живьем. В пожаре-, который разожгли янки. Хорошо, что здесь сей­час нет отца, он вышвырнул бы тебя отсюда!

– Значит, с дядей Джоном все в порядке? – спросила Одри.

– Да, он вернулся домой четыре месяца назад, но он далеко не прежний. Война подействовала ему на психику, все эти ужасы и прочее. Он вернулся домой и узнал, что мама умерла, банк и дом разрушены. Бедный папа сейчас в ужасной депрессии.

– Кто там, Элеонор? – послышался голос Альберта. Он вышел из другой комнаты и по­дошел к жене.

Элеонор злорадно усмехнулась.

– Это Одри. Ты знаешь, моя кузина. По­мнишь, та, которая спала с янки, как проститут­ка, в то время, как моя мать сгорела в доме? – она вдруг расплакалась, но Одри показалось, что слезы кузины наигранны. Одри оглянулась, по­смотрела на Вилену и Тусси, которые сидели в повозке, с надеждой глядя на нее. Джозеф Адаме и Элиа тоже напряженно ждали, надеясь, что Одри удастся осуществить задуманное. Джозеф' Адаме женился на Вилене. Они предприняли дол­гое и трудное путешествие и везде по дороге видели разоренные и опустошенные дома и план­тации. Мало у кого остались какие-то деньги и сбережения. Единственной надеждой оставался муж Элеонор Альберт Махони.

Одри снова повернулась и посмотрела в глаза Альберту. Муж Элеонор был тощим, долговязым, очень домашним мужчиной. И уже начал лысеть, Одри подумала, что он, наверное, женился на Элеонор, потому что ни одна красивая женщина не согласилась бы выйти за него замуж. Но даже в этом случае, он не заслуживал такой жены, как Элеонор. Он был добрый человек, очень предан­ный своей жене и доброжелательно относящийся к окружающим. Кроме того, он оказался умным и предприимчивым и сумел каким-то образом сохранить дом и отель во время ужасной войны. И он, и Элеонор одеты в хорошую одежду. Оче­видно, дела у Альберта по-прежнему шли непло­хо, несмотря на теперешнюю бедность большин­ства жителей Юга. Одри надеялась на его доброту и сострадание, знала, что у него имеется в нали­чии достаточно денег, он, конечно, сможет ей дать то, за чем она приехала, иначе эта, ужасно труд­ная и утомительная, поездка окажется бесполез­ной. Она однажды поклялась, никогда больше не обращаться к Элеонор за помощью, но сейчас у нее не было другого выхода. Она убеждала себя, что обращается за помощью не к Элеонор, а к Альберту.

– Мне хотелось бы поговорить с тобой, Аль­берт. Можно, войти?

Элеонор внезапно перестала плакать, удивлен­но уставилась на Одри, поразившись ее низкому сиплому голосу. Альберт тоже был ошеломлен. Одри выглядела изможденной, очень похудев­шей, усталой. Казалось, ветер может ее сдуть. Под глазами темнели круги.

– Боже мой, что с тобой случилось, Одри? – сочувственно спросил Альберт.

– Я объясню, если вы позволите мне войти.

– Никогда! – взорвалась Элеонор.

– Ради Бога, Элеонор, это же твоя кузина! – возмутился Альберт.

Одри была благодарна этому человеку за сочув­ствие. Она спокойно смотрела на Элеонор, не уступая ее ненавидящему взгляду.

– В тот день в Батон-Руже я оказалась в самой гуще боя, – Сказала она. – На меня напали солдаты-федералы я была ранена. Ли приютил меня, потому что мне некуда было идти. Если ты помнишь, твоя мать хотела застрелить меня в ту ночь. Я пыталасьвернуться домой, но она не позволила мне даже приблизиться к двери. Конеч­но, я не могла знать, что кто-то поджег ваш дом в ту ночь.

Элеонор скорчила гримасу, надменно вскинув брови.

– Может быть и так, но…

– Элеонор, неужели ты не видишь, что Одри еле стоит. С ней случилось что-то ужасное. Она пострадала не меньше, а, может быть, даже боль­ше других. По крайней мере, мне удалось спасти отель, сбережения и дом. Если Одри и была пре­дателем, то не получила от этого никакой выгоды. Посмотрина нее!

Замечание Альберта смутило Одри, но она вы­держала взгляд кузины, не выказывая никакого смущения. Удовлетворение светилось в глазах хозяйки дома, она смотрела на гостью сверху вниз.

– Что ты хочешь? И что случилось с твоим голосом?

– Это слишком длинная история. Пожалуй­ста, разрешите мне войти.

Элеонор снова смерила ее с ног до головы презрительным взглядом, явно испытывая удо­вольствие от того, что одержала, хотя и ма­ленькую, но все-таки победу, над Одри Бреннен. Явно, что дела у Элеонор идут куда лучше, чем у Одри.

– Я не знаю…

Одри глубоко вздохнула. Ей было трудно про­изнести эти слова.

– Элеонор, Джой погиб.

Выражение лица кузины сменилось, она по­смотрела на Одри печально и сочувственно.

– Он был убит при попытке убежать от сол­дат-федералов, которые захватили его в плен, – объяснила Одри. Голос ее сорвался на последних словах. Элеонор отступила в сторону.

– Заходи.

Одри сразу же вошла. Альберт взял ее за руку и провел в гостиную, приказав белой горничной принести горячего чая. Он провел Одри к покры­тому атласом дивану и помог сесть.

– Мне очень жаль, Одри. Мне действительно очень жаль. – Элеонор села рядом с кузиной. – Я любила Джоя. Все его любили.

Одри вынула из сумочки носовой платок. Она не знала, сможет ли когда-нибудь смириться с этой тяжелой потерей. Ни одна смерть, даже смерть матери и отца не потрясли ее так сильно. Джой был частью ее жизни и погиб таким моло­дым.

– Мое знакомство с Ли… как видишь… не защитило меня от страданий. Я не была преда­тельницей, Элеонор, а сейчас… если бы я могла, то убила бы всех янки до одного.

Альберт взял стул и сел рядом. Он коснулся ладонью плеча Одри.

– Расскажи нам все, Одри. Почему ты так одета, что за негры на улице? Почему ты приехала в какой-то убогой повозке?

Одри вытерла слезы и начала рассказывать. Она даже не стала говорить Элеонор, что Джозеф Бреннен умер. Она рассказала о нападении Марча Фредерика, но добавила, что сумела вырваться от него, схватить отцовское ружье и пристрелить бандита. Пусть они лучше не знают, что бывшего надсмотрщика убила Тусси. Она рассказала о смерти Лины и Генриетты, каким образом поте­ряла голос. Элеонор побледнела от ужаса.

– Оба дома, что в Сайпресс-Холлоу, что в Бреннен-Мэнор, сожжены, – объяснила Одри. – Это сделали банды преступников-янки, – она все еще не могла осознать рассудком свои потери. Смерть Джоя затмила все остальное. Ничто теперь для нее не имело значения, даже судьба Бреннен-Мэнор. Без Джоя все потеряло значение, даже восстановление родного дома.

– У меня ничего не осталось, кроме земли. Только земля. Даже дом для гостей и часовня Сгорели. Осталось, правда, несколько хозяйствен­ных построек и негритянские хижины. Там я и живу сейчас, в негритянском поселке, – она посмотрела в глаза Элеонор, сделала паузу и отпила немного чая. Она видела, что Элеонор ошеломлена, женщина скривилась от отвраще­ния.

– Одри! Ты должна переехать к нам. Ты не можешь жить с ниггерами! Это неприлично и недостойно для моей кузины!

– Они тоже люди, Элеонор. Они стали моими единственными друзьями, поддерживали меня, выхаживали после ранения, – она сняла шарф, которым прикрывала шею и показала шрам, ос­тавшийся после ранения ножом. Шрам был бе­лый, вспухший, начинался от подбородка с пра­вой стороны и шел вниз по трахее до самой ключицы.

Альберт сочувственно поморщился, а Элеонор закричала от ужаса и отвернулась. Одри снова повязала шарф и сосредоточила все внимание на Альберте.

– Я чуть не умерла, но Тусси и оставшиеся негры спасли меня и выходили. Они очень хорошо ко мне относились, кормили меня, дали приют. Они могли просто-напросто бросить меня на про­извол судьбы. Я бы истекла кровью или задохну­лась в горящем доме. Конечно, они могли и не спасать меня, но оказались хорошими людьми, они, в большинстве своем, не держат зла на тех, кто когда-то был их владельцем. Я им обязана жизнью. И это одна из причин, почему я здесь.

Альберт провел рукой по редеющим волосам.

– Каким образом мы можем помочь тебе?

– Подождите, – прервала Элеонор, взглянув на них. – Мне очень и очень жаль, Одри, что такое произошло. Это ужасно. Особенно, жаль, что ты потеряла свой прекрасный голос, не говоря уже о другом, не говоря уже о потере Джоя. Но вопрос о ниггерах – это совсем другое. Я не стану ничего делать, чтобы им помочь. Очень плохо, что ты пытаешься обучать их детей грамоте. Они хотели быть свободными, пусть на собственной шкуре почувствуют, что значит, прокормиться, и это не так уже замечательно и великолепно. Пусть научатся…

– Успокойся, Элеонор! – строго сказал Аль­берт, удивив Одри. Он всегда казался ей таким робким. – Одри очутилась в настоящем аду, а те люди помогли ей гораздо больше, чем собственная семья! И сейчас, если у нас есть какая-нибудь возможность помочь, мы поможем! Я хозяин в доме и решения буду принимать я. Давай выслу­шаем.

Элеонор надулась, лицо у нее покраснело.

– Как хочешь.

Одри поняла, что между ними, возможно, про­изойдет ссора, но ее не волновало, какие пробле­мы возникнут между Альбертом и Элеонор из-за ее просьбы. Она только хотела помочь Тусси и остальным неграм, должна уехать из Бреннен-Мэнор, бежать от страшных воспоминаний, иначе сойдет с ума. Если бы она похоронила Джоя рядом с отцом, тогда еще была бы причина остаться, но ее бедный брат похоронен где-то в Джорджии, далеко от дома. Ей уже никогда не придется преклонить колени перед его могилой. У нее осталось только драгоценное письмо от него.

Она умоляюще посмотрела на Альберта.

– Тусси и остальные негры хотят уехать в Канзас, – сказала она. – Говорят, там даже неграм разрешают селиться и покупать землю в соответствии с Законом о земельных наделах. У них есть шанс начать новую жизнь и владеть собственной землей. Я хочу поехать с ними.

– Одри!

Одри смотрела только на Альберта, не обращая внимания на возмущение Элеонор.

– Они хорошие люди, – сказала она. – Я должна им помочь, буду обучать их детей. Мне некуда больше идти. Бреннен-Мэнор не существу­ет, у меня нет средств, чтобы восстановить дом и возделывать землю. Я ждала, что Джой вернется домой, а теперь мне уже все равно, Альберт, – она сжала в руке носовой платок. – Я наде­ялась… и надеюсь, что, возможно, ты дашь мне какую-нибудь сумму наличных, чтобы негры мог­ли купить все необходимое для поездки на запад. Я могу подписать документы на продажу Брен­нен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу. Хотя особняки сожжены, земля всегда останется. Альберт, земля всегда дорого стоит, ее невозможно уничтожить. Такой предприимчивый бизнесмен, как ты, суме­ет найти способ, как снова получать доходы с хорошей земли.

Альберт откинулся на спинку стула, задумчиво посмотрел на нее, потирая подбородок. Элеонор поднялась, подошла к окну, посмотрела на негров в повозке.

– Ты готова продать Бреннен-Мэнор и Сайп­ресс-Холлоу, чтобы только помочь ниггерам?

Одри поднялась.

– Они мои друзья, Элеонор, мне хочется, что­бы ты перестала называть их ниггерами. Они негры, но самое главное – они люди, как ты и я. И хотят выжить. Но им нужно немного помочь, – она снова вопросительно взглянула на Альбер­та. – Им для начала нужны деньги. Ты смог бы купить плантации, Альберт? Документы сгорели вместе с домом, но мы пойдем к адвокату и подпишем необходимые бумаги, подтверждаю­щие продажу земли.

– Мне удалось сохранить отель и сбережения, Одри, но учитывая нынешнюю обстановку и веро­ятность того, что налог на землю мажет возрасти, я должен быть очень осторожен. Знаю, что мы говорим о нескольких тысячах акров, но я не могу дать тебе более тысячи долларов. Я не чувствую себя вправе предлагать тебе столь ничтожную сумму на огромные плантации.

Одри чуть не стало плохо. Альберт, конечно, прав. Это действительно ничтожная сумма за тысячи акров плодородной земли. Было время, когда отец платил более тысячи долларов за одного хорошего работника. А теперь ей при­ходится соглашаться на тысячу долларов за обе плантации.

Она смотрела в глаза Альберту, зная, что он честный человек и, возможно, говорит правду. У нее действительно не было другого выхода. Они не смогут выжить здесь, даже если она переофор­мит землю на негров. Если они останутся в Луи­зиане, им здесь будет очень трудно. Здесь им никто не поможет, уже начали формироваться отряды белых, которые издевались и убивали негров, обвиняя их во всем, что произошло с Югом. Им необходимо уехать подальше во что бы то ни стало. Опустошенные плантации вызывали слишком много печальных воспоминаний.

– Я согласна на тысячу долларов при условии, что это валюта Соединенных Штатов, а не Конфе­дерации. Нам обоим известна стоимость денег Конфедерации.

– Сейф с деньгами находится в отеле. Я могу взять их сегодня, мы поедем к моему адвокату и подпишем необходимые документы.

– Прекрасно, – Одри протянула руку. – Значит, договорились.

Альберт пожал руку Одри, но вовсе не казался счастливым, каким должен выглядеть человек, только что заключивший выгодную сделку.

– Извини меня, Одри. Ты уверена, что хочешь продать землю? У меня ощущение, словно я тебя ограбил.

– Да, я хочу продать плантации. Мне край­не важно уехать отсюда, Альберт. Не знаю, останусь ли навсегда с Тусси и остальными. Сейчас я живу одним днем. И не могу зага­дывать на будущее.

Альберт вздохнул, наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Я выражаю соболезнование по поводу смер­ти Джоя. Я даже не знал его, но по рассказам могу представить, каким он был прекрасным мальчи­ком.

– Спасибо, – Одри отвернулась.

– Подожди немного, я переоденусь и возьму ключи от сейфа, – он вышел и оставил Одри и Элеонор в гостиной. Элеонор подошла ближе, выражение превосходства и злорадства снова по­явилось на ее лице.

– Наконец-то, Сайпресс-Холлоу будет принад­лежать мне, – она гордо вскинула подбородок. – Ричард был бы счастлив узнать об этом.

Одри проигнорировала ее замечание.

– Я искренне надеюсь, что Альберт сможет восстановить дом, Элеонор. Я была бы счастлива, если бы обе усадьбы были восстановлены. Больше всего на свете я бы хотела, чтобы поместья снова превратились в прекрасные плантации, стали ро­скошным, мирным местом, каким были когда-то. Пусть это все-таки произойдет, даже если не я, а ты будешь владеть землей, – она прикоснулась ладонью к горлу, оно по-прежнему болело, когда Одри приходилось много говорить. – Мне совер­шенно все равно, Элеонор. Я очень устала… про­сто ужасно устала. Ты можешь меня ненавидеть, чувствовать свое превосходство, все, что тебе угод­но. Что касается меня, то я устала от борьбы и ненависти всякого рода. Просто хочу уехать и начать новую жизнь где-то в другом месте. Может быть, я никогда не увижу тебя снова, поэтому давай расстанемся по-дружески.

Казалось, Элеонор немного смягчилась, она вздохнула, глаза наполнились слезами.

– Я действительно любила Ричарда.

– Да, я верю тебе. А я действительно любила Ли Джеффриза.

Элеонор кивнула и вытерла слезы.

– Ты еще любишь его?

Одри покачала головой.

– Честно сказать, я уже не знаю. Наверное, я больше не увижу его, поэтому мое отношение к нему не имеет никакого значения. Я сказала ему, чтобы он не смел больше ко мне возвращаться после войны. Слишком много произошло плохого, чтобы можно было вернуть прошлое. А теперь если даже он вернется, то не найдет меня. С прошлой жизнью для меня покончено, Элеонор. Я хочу начать все заново.

Элеонор кивнула.

– Возможно, ты права, но не должна уезжать с этими чернокожими, Одри. Альберт поможет тебе, ты поедешь куда-нибудь в другое место.

– Куда еще я могу поехать? Разумеется, не­возможно поехать на Север и жить среди янки. Большинство городов Юга сожжены. Сейчас здесь невозможно жить одинокой женщине. Нет рабо­ты, наверное, долго еще не будет. Я не могу одна возделывать землю, и у меня нет денег, чтобы восстановить поместье. Друзья остались только среди негров, теперь они нуждаются в моей помощи. А кроме того, мне необходимо чем-то заниматься, чтобы не оставалось свободного вре­мени.

Альберт вошел в комнату, приблизился к Од­ри, взял ее под руку.

– Может быть, ты сначала отдохнешь у нас?

– Нет, со мной все в порядке.

– Ты ужасно похудела, Одри, – сказала Эле­онор.

– Я не могла долго есть из-за глубокой раны. Но я уже начала поправляться. Когда пришло известие о смерти Джоя, я снова потеряла аппе­тит. И ем теперь только для того, чтобы не уме­реть.

– Со временем тебе станет легче, – заверила Элеонор. – Время лечит. – Она подошла ближе и обняла Одри, но Одри чувствовала некоторую неестественность, словно с одной стороны, кузина сочувствовала ей, любила ее, но с другой – про­должала ненавидеть.

Одри обняла ее в ответ.

– Относись хорошо к Альберту. Он добрый человек.

Элеонор отстранилась, в глазах блестели слезы.

– Да поможет тебе Бог, Одри. Ты не должна так уезжать. И вполне могла бы остаться здесь.

– Нет, – Одри покачала головой. – Я дол­жна уехать отсюда. До свидания, Элеонор, – она взяла Альберта под руку, и они вышли из дома.

Элеонор облегченно вздохнула.

– До свидания, Одри, – легкая улыбка тро­нула губы, она приподняла подол юбки и весело закружилась по комнате, представляя, что танцу­ет с Ричардом в Сайпресс-Холлоу. Теперь Сайпресс-Холлоу будет принадлежать ей! Она, Элеонор Мак Аллистер Махони, хозяйка Сайпресс-Холлоу и Бреннен-Мэнор! Наконец, у нее будет такое же положение, какое когда-то было у Одри Бреннен. Бедная Одри, такая худая, осталась без средств существования, потеряла прекрасный сильный голос. С одной стороны, она действительно немно­го сочувствовала кузине, а с другой стороны, не могла не радоваться своему будущему положе­нию.

Элеонор перестала танцевать и поспешила к письменному столу за бумагой и чернилами. Надо поскорее составить список первоочередных дел, чтобы как можно скорее приступить к восстановлению дома. Особняк восстановить в первую оче­редь, так как она намерена жить на плантации довольно часто. Да, Альберт должен восстановить особняк. Он всегда делает то, о чем она просит.

Когда загородный дом будет отстроен, Элеонор сможет отдыхать там летом. Она будет все время напоминать Альберту, как ей нравится проводить время за городом. У нее появится возможность уезжать от мужа, и, наверное, иметь любовников. Это будет восхитительно! Жаль только, что Ричар­да там больше нет. Если бы она тогда провела с ним несколько последних месяцев. Но Одри укра­ла у нее любовника. Элеонор не может простить этого кузине.

– Поезжай в Канзас со своими ниггерами, – пробормотала она, обмакнув перо в чернильни­цу. – Мне жаль тебя, Одри, но ты получила то, что заслужила. Это тебе за то, что ты разлучила меня с Ричардом.

«Бальный зал», – написала она. Да, у них обязательно должен быть бальный зал. У всех приличных женщин Юга имелись в домах баль­ные залы, где можно устраивать грандиозные котильоны. У них снова будут балы, не так ли? Жизнь обязательно потечет по прежнему руслу, Элеонор уверена в этом.

Август, 1865 год

Беннет Джеймс поднял голову от стола и не­медленно отправил из кабинета мужчин, когда увидел, кто стоит в дверях.

– Ли! – обрадованно воскликнул он, вставая из-за стола и пожимая руку молодому челове­ку. – О Боже, парень, я не могу поверить, что ты вернулся! Прошло целых четыре года!

Ли крепко пожал протянутую руку, мужчины обнялись.

– Как идут дела, Беннет?

– Прекрасно, просто прекрасно! О, у нас сей­час есть несколько дел, которые мы ведем. И с окончанием войны работы для нас прибавится. Проходи и садись.

Беннет отошел, чтобы налить виски, но краем глаза успел заметить, что Ли немного прихрамы­вает.

– Я сожалею по поводу смерти твоего отца и брата, Ли. Ты тоже был ранен, – он обернулся, вспоминая рослого и красивого молодого челове­ка, который уехал отсюда четыре года назад, чтобы воевать за единый Союз. Он, конечно, по­старел немного, теперь ему исполнилось тридцать пять. Ли немного похудел, выражение ярко-голу­бых глаз было таким затравленным, словно его постоянно преследовало что-то ужасное. Бену уже приходилось видеть мужчин, вернувшихся с вой­ны. Вспоминая ужасы, о которых он только чи­тал, можно было понять, почему война так дейст­вует на людей. Сообщалось, что кое-кто возвра­щался с психическими заболеваниями, становил­ся алкоголиком, страдал от болезней, которые невозможно излечить. Страдания остаются с людьми на всю жизнь.

– Итак, – сказал Бен, подавая Ли стакан с виски, – вы покончили с армейской жизнью, полковник Джеффриз, – и улыбнулся, стараясь скрыть охватившую его печаль.

Ли взял стакан и выпил виски, словно обык­новенную воду.

– Генерал-майор! – ответил Ли. – Генерал Шерман повесил мне звание за два месяца до окончания войны. Последние три месяца я провел в Вашингтоне, помогая подготовке добровольцев. Следил за экипировкой и прочее. В общем, служба в Вашингтоне могла показаться прогулкой, по сравнению со стрельбой, пушками и пожарами четырех долгих лет. Даже не верится, что эта проклятая война закончилась. Я рад ее заверше­нию, вообще не понимаю, за что эти люди отдава­ли жизни, – он протянул пустой стакан. – Налей мне еще.

Беннет нахмурился, но взял стакан и снова налил виски.

– Да, все, что ты говоришь, очень печально. Война всегда бессмысленна. Просто разные груп­пы людей сражаются, чтобы доказать друг другу собственную правоту. Ты уже видел своего брата Карла?

– Да. – Ли взял стул, поставил его возле письменного стола, достал сигару из серебряного портсигара, который Беннет всегда держал на столе, прикурил и глубоко затянулся. Беннет подал ему стакан.

– Кай Джордан умер, и теперь наша фирма представляет интересы «Джеффриз Энтерпрайсез». Карл будет рад, если ты станешь с ним работать.

Ли выпил еще виски и подумал о том, что очень многие люди, кого он знал до войны, умерли. И… даже Джой. Если бы его перестали мучить кошмары того дня, когда погиб маль­чик, тогда, возможно, он сумел бы вернуться к обычной жизни. Но печальные воспоминания не покинут Ли, пока его не простит Одри. Он должен ее найти.

– Карлу не придется работать со мной. Я уже побеседовал с ним, он меня понимает, и обещал в любом случае сотрудничать с вашей фирмой.

Беннет нахмурился и снова сел за стол.

– Что ты имеешь в виду? Карл один руководит , вашим семейным бизнесом. Ли, ты должен ос­таться здесь в Нью-Йорке и снова вернуться в нашу фирму.

Ли упорно рассматривал сигару.

– Ты хороший человек, Беннет. И прекрасно справляешься с работой. Можешь изъять мое имя из названия фирмы и подсчитать, на какую долю прибыли, по твоему разумению, я имею право. Я не претендую на многое, учитывая тот факт, что четыре года вы сами выполняли всю работу. Считай теперь себя владельцем фирмы. Я в любое время готов подписать необходимые бу­маги.

Беннет вздохнул, откинулся на спинку стула.

– Ли, ты не можешь позволить, чтобы военное прошлое испортило тебе будущее. Я очень хорошо представляю, что было там, потому что много читал, видел, какие последствия оставила война, встречал раненых, калек без рук, без ног, тех, кто вернулся из лагерей военнопленных, они были похожи на ходячие скелеты. Я также слышал, что Юг пострадал не менее ужасно, большие города сожжены…

– Дело не только в этом, – прервал Ли. – Произошло то, что я должен хоть частично исправить, если возможно. Я дал слово умираю­щему человеку, практически, мальчику. Я его убил и должен сдержать данное ему слово.

– Мятежнику?

Ли представил себе лицо Джоя так ясно, будто все случилось вчера, доверчивые прощающие гла­за Джоя, умирающего из-за Ли. Он почувствовал, как его снова бросило в холодный пот. Он допил второй стакан виски.

– Да, мятежнику. Это длинная история. Я просто не готов говорить об этом сейчас, – он глубоко вздохнул. – И я также не готов вернуться сюда. Но не могу же я быть вечно отсутствующим партнером. Извини меня.

Беннет видел трагическое выражение глаз Ли, и его сердце наполнилось сочувствием к этому человеку.

– Надеюсь, у тебя все устроится, Ли. Как твоя нога? Я заметил, ты немного хромаешь. Это пройдет со временем? Она у тебя все еще болит?

– Немного. Доктора говорят, что, возможно, боль останется. У меня в бедре осталась шрап­нель. Врачи считают, что не вся шрапнель удале­на во время операции. Возможно, когда-нибудь придется сделать операцию, чтобы извлечь все. Но сейчас пока я не могу думать о таком после крови и ужасов, которых насмотрелся в полевых госпиталях. Вероятно, я вообще ничего не стану делать.

Беннет растерянно почесал затылок, подумав о том, что сколько хороших молодых людей постра­дали в бессмысленной войне. Даже Авраам Лин­кольн отдал жизнь из-за этой войны.

– Но ты же прекрасный адвокат, лучший адвокат. Ты должен вернуться к работе, тебе нужно заняться делом.

– Я обязательно займусь делом, но не сейчас. Я уже говорил с Карлом, снял все деньги, которые принадлежали мне в трастовом фонде. Подписал необходимые бумаги и полностью вышел из «Джеффриз Энтерпрайсез». Он, возможно, еще сообщит тебе об этом. Единственное, что я оставил себе, это Мэпл-Шедоуз. Предложил Карлу вы­честь из моих депозитов необходимую сумму за Мэпл-Шедоуз, мы обо все договорились. – Сладкие воспоминания снова охватили его, он вспомнил то далекое лето, очаровательную мо­лодую женщину с изумительным голосом, волосы которой казались красными, если их освеща­ло солнце. – Мне хотелось бы вернуться ту­да когда-нибудь. Когда я снова стану самим собой.

Беннет склонился вперед, поставил локти на стол.

– А как та женщина из Луизианы, которая вышла замуж за другого? Я слышал, что Батон-Руж практически полностью разрушен, большин­ство плантаторов разорены. Не думаю, что ты поедешь сейчас разыскивать ее и интересоваться, что с ней?

Ли грустно улыбнулся.

– Это еще одна длинная история. Я оказался среди тех, кто брал Батон-Руж. Одри находи­лась там у тети, так как на плантации стало слишком опасно жить. Ее муж за месяц до нашего прихода умер, один из негров проткнул его ви­лами.

Беннет был потрясен.

– Господи, какая ужасная смерть.

Ли кивнул и снова затянулся сигарой.

– Как бы там ни было, мы снова встретились и почти… – он поднялся и подошел к окну. – Как я уже сказал, это еще одна длинная история. В представлении Одри сейчас я просто проклятый янки, который один в ответе за все, что случилось. Беда в том, что она даже не подозревает, насколь­ко я в ответе за все. – За окном дул порывистый ветер, капли дождя застучали по стеклу. Он вспомнил дождливую ночь в Луизиане, в Бреннен-Мэнор, когда женщина пришла к нему за поддержкой, а в это время за стенами дома грохо­тал гром и шел дождь.

– Я не могу понять, Ли. Что случилось с Одри?

Ли посмотрел в лицо Бену. Бен был поражен выражением ужасной муки в его глазах. Ли стра­дал.

– Я не могу сейчас говорить об этом. После того как я съезжу туда и выполню обещание, я все объясню тебе в письме или лично. Мне все еще трудно говорить об этом. Я собираюсь просто приехать и объяснить, почему не могу сейчас вернуться в бизнес. Возможно, начну все снова где-нибудь в другом месте. Все зависит от того, чем закончится моя поездка.

– Ты хочешь найти ее?

Ли прошел через комнату, налил себе еще виски, Беннет почувствовал глубокое сострадание к этому человеку, которого случившееся застав­ляет пить слишком много спиртного.

– Да, – ответил Ли, – я собираюсь найти ее. Одному Богу известно, что из этого выйдет.

Интересно, что подумает Одри, когда узнает, что он по-прежнему хранит листочки с текстом песни? Бумага истрепалась, стала совсем тонкой и почти порвалась на местах сгибов. Он все еще не мог уничтожить ее.

 

Глава 30

– У меня есть приказ, мисс, не брать на борт никаких ниггеров.

Одри смотрела на капитана парохода, направ­лявшегося вверх по реке из Батон-Ружа в Сент-Луис.

– Я заплачу вам лично еще пятьдесят долла­ров дополнительно. Лично вам.

Коротенький полный человек засмеялся, обна­жив желтые прокуренные зубы, удивляясь, что у такой хрупкой женщины такой низкий голос.

– Вы не понимаете, леди. Очень многие белые и бывшие рабовладельцы против того, чтобы ниггеры уезжали куда-то и начинали самостоя­тельную жизнь. Случалось, негров, которые пы­таются покинуть Луизиану, арестовывали, – он окинул Одри оценивающим взглядом, обнял ее за талию. – Мне не нужно объяснять вам, что мо­жет случиться с белой женщиной, если ее арестуют за помощь ниггерам. Всем известно, что представляет собой белая женщина, которая с ними путешествует, – ладонь капитана косну­лась ее груди. – Тебе нравятся мужчины-ниггеры, не правда ли?

Одри возмущенно оттолкнула его руку, выта­щила из сумочки, висящей на ремешке, револьвер и прижала его дуло к животу наглеца.

– Я скорее предпочту, чтобы меня повесили за то, что я пристрелила вас, чем заплачу за свой проезд, исполняя ваши прихоти, – свободной рукой она опустила высокий воротник платья, украшенный кружевом. Платье ей сшила Вилена из темно-зеленого сатина. Одри подняла подборо­док, чтобы мужчина увидел ее шрам. – Мистер, я уже прошла сквозь ад, меня невозможно испу­гать. – Она снова подняла воротник и вызываю­ще посмотрела на него. – Я предложила вам пятьдесят долларов. Вы можете взять их или я пойду на другой пароход, попробую договориться с другим капитаном. Если вы хотите, пусть будет так, но если вы дотронетесь до меня еще раз, ваши внутренности тотчас же вывалятся наружу, вам уже не понадобятся пятьдесят долларов.

Мужчина посмотрел изумленно ей в глаза, которые горели зеленым огнем. Эта женщина действительно может выполнить угрозу. Он взглянул на группу негров, их было немного более полусотни, включая детей. Негры ждали на при­стани с повозками и провизией. Он снова взглянул на Одри.

– У них слишком много барахла. Я не могу погрузить всех на пароход.

– Вы перевозите пассажиров и грузы, капи­тан, а сейчас пароход совершенно пуст. Я узнала об этом у служащего на пристани, который брал с вас плату. У вас в трюмах достаточно места для повозок и негров.

Капитан почесал затылок.

– У вас есть скот?

– Только немного кур в клетках. Скот мы купим, когда приедем в Канзас.

Он снова изучающе оглядел Одри.

– Откуда у нищих ниггеров такие деньги? Они, наверное, украли их у белых, которые поте­ряли свои дома?

– Это мои деньги. Так вы берете нас или нет? Она все еще прижимала револьвер к его жи­воту.

– Хорошо, – проворчал он, – но скажите, чтобы они спустились вниз по реке, никто не должен видеть, как они грузятся на пароход. Я не хочу, чтобы люди швыряли камни и стреляли в мое судно.

– Прекрасно, они сделают все, как вы хотите. А вы доставите нас в Сент-Луис. Если вы повезете нас оттуда по Миссури в Индепендент, я заплачу вам еще пятьдесят долларов в дополнение к обыч­ной оплате.

Капитан посмотрел вокруг, словно боясь, что кто-то увидит его.

– Хорошо, но пусть они дождутся темноты, а потом грузятся как можно быстрее. Есть люди, которые следят за пристанью. Они не хотят поте­рять работу, поэтому делают все, чтобы не дать ниггерам уехать отсюда, не говорю уже о людях, которые злы на ниггеров за войну, за то, что они хотят работать на собственной земле. Это не со­всем правильно.

Одри запихнула револьвер в сумочку.

– Слишком много всего, что кажется нам не совсем правильным, капитан, – сказала она, спокойно глядя на него. – Я была одной из самых богатых женщин в Луизиане, а теперь у меня осталось только это. Если вы не хотите помочь неграм, тогда окажите услугу такому человеку, как я, и подобным мне белым людям, которые нуждаются в вашей помощи.

Казалось, мужчина немного смягчился.

– Покажите мне пятьдесят долларов, я дол­жен быть уверен, что вы меня не обманываете.

Одри презрительно усмехнулась, открыла су­мочку, вытащила оттуда пачку банкнот и потряс­ла ими перед носом капитана.

– Федеральные баксы, не местные деньги. Вы получите плату не раньше, чем мы доберемся до Сент-Луиса.

Капитан нервно поправил шляпу.

– Хорошо. Приезжайте сегодня в полночь, но не сюда. Я подплыву по реке к сожженным скла­дам и возьму вас там. Никто ничего не увидит. А сейчас убирайтесь отсюда и сделайте вид, что я вам отказал, иначе я не повезу ниггеров.

У Одри не было другого выхода, как поверить капитану на слово.

– Мы будем ждать вас в полночь, – она повернулась и вышла, сказав Джозефу, Элиа и остальным, что капитан отказал, и что им, веро­ятно, необходимо найти место для ночевки. – Мы расположимся у заброшенных складов на ночь, там мы не будем никому мешать. Завтра снова попробуем договориться с кем-нибудь. – Она решила сказать правду попозже. Они теперь ее семья. К тысяче долларов, которые ей заплатил Альберт, прибавилось еще немного денег. Удалось продать кое-что на обеих плантациях: повозки, скот и даже кое-какие драгоценности. Денег ока­залось достаточно для того, чтобы относительно спокойно добраться до Канзаса.

К сожалению, они слишком задержались с отъездом. Наступил сентябрь. Одри слышала, что зимы в Канзасе иногда бывают очень суровые. Однако они не могли больше задерживаться и оставаться на зиму в Луизиане. Здесь становилось все опаснее. Белые объединились в банды, устра­ивали по ночам набеги на негритянские поселе­ния, издевались и терроризировали негров, осо­бенно, тех, кто пытался покинуть штат. Случалось, негров арестовывали, а деньги и имуще­ство отбирали. Напуганные надвигающейся бед­ностью, белые боялись потерять дешевую рабочую силу, поэтому и начали формировать банды, что­бы не дать возможности неграм бежать из штата. Бандиты угрожали, избивали и даже убивали бывших рабов, считая их виноватыми в том, что случилось с Югом.

Все, что должно было произойти, как предска­зывала Одри, если рабство отменят сразу, сбы­лось, только обстояло гораздо хуже, чем можно было предположить.

Большая негритянская «семья» жила в по­стоянном страхе, что когда-то придет и их очередь, поэтому Одри хотела как можно бы­стрее вывезти их из Луизианы и перебраться в свободный штат, где предоставлялись земель­ные наделы даже чернокожим. Она могла толь­ко молиться, что банды белых мародеров, не­навидящих «ниггеров», не будут преследовать их в Канзасе.

Бедной Тусси было очень трудно отправиться в такое длительное путешествие из-за беременно­сти. Особенно, туда, где зимы суровые, холоднее тех, к которым она привыкла. Но другого выхода не оставалось, задерживаться в Бреннен-Мэнор еще на одну зиму было не менее опасно. Им пришлось уже пережить нападение Марча Фреде­рика, не говоря о том, что они постоянно слышали рассказы о расправах с неграми, происходящих на других плантациях.

На сборы ушло больше времени, чем предпола­гала Одри. Сначала она постаралась продать все, что возможно, нужно было собрать как можно больше денег. Затем предстояло закупить все не­обходимое. Труднее всего было найти и приобре­сти продовольствие и то, что необходимо для длительного путешествия. Юг был совершенно разорен» почти невозможно что-нибудь найти. Од­ри пришлось посетить несколько городов, чтобы приобрести все необходимое. И даже если она находила нужный товар, ей приходилось убеж­дать торговцев, что она делает закупки для «белой» семьи, а не для чернокожих пересе­ленцев.

Усталая и злая, она шагала рядом с повозками. Они проехали мимо пристани туда, где распола­гались склады. Содержимое складов было давно разграблено как федералами, так и местными жителями, которые потеряли все. Одри представ­ления не имела, зачем уезжает, что ее ждет на новом месте. Она хотела только одного, чтобы Тусси и остальные негры оказались в безопасно­сти. До тех пор, пока не добрались до места, где решат остановиться, чтобы получить земельные наделы, этим людям нужен сопровождающий че­ловек, который бы помог переселенцам общаться с белыми людьми. Долгие годы рабства сделали Их пугливыми и нерешительными, все они, даже самые сильные мужчины, слишком робки. И не могут договориться с такими людьми, как капитан парохода. Одри поклялась не оставлять своих подопечных, пока они не окажутся в безопас­ности и в Канзасе. Но даже если бы она и реши­лась покинуть их, то не имела представления, куда могла бы направиться. В некотором смысле она также зависела от Тусси, Вилены и осталь­ных, как и они от нее. Они нуждались друг в друге.

– Капитан возьмет нас на пароход в полночь у заброшенных складов, – тихо сказала Одри Элиа. – Но пока никому не говори об этом. Я хочу, чтобы они выглядели огорченными, словно нам в самом деле отказали. Капитан считает, что за пристанью следят определенные люди и там опасно грузиться. Он велел, чтобы мы сделали вид, будто он наотрез отказал.

Элиа понял и кивнул, но все-таки счел необхо­димым предупредить ее, наверное, уже в сотый раз.

– Вам не следовало этого делать, мисс Одри. Это слишком опасно для белой женщины.

– Все будет в порядке, Элиа. Бог забрал у меня все. Но не заберет у меня вас и надежду. Мы обязательно доберемся до Канзаса. Я чувствую, – она положила ладонь на его руку. – У вас будут свои собственные дома и фермы. На деньги, кото­рые останутся, мы купим скот, построим собст­венный городок, а я открою там школу.

Элиа засмеялся.

– Может, мы назовем наш новый город Бреннен. Бреннен, штата Канзас. Звучит?

Одри благодарно улыбнулась. А Элиа подумал, что она так редко улыбается. Было время, когда ему не могло и присниться такое: молодая изба­лованная Одри Бреннен, которую он знал еще до того, как ее отец продал Элиа, рассталась с план­тацией Джозефа Бреннена, чтобы помочь неграм начать новую жизнь. И она рискует жизнью и честью, уезжая с ними и обучая их детей грамоте. Война очень изменила людей, одних в лучшую сторону, других – в худшую. После его слов Одри растрогалась чуть не до слез.

– Это было бы прекрасно, Элиа! Бреннен, штата Канзас, – она схватила его за руку. – Мы сможем это сделать! Я знаю, что сможем! У меня появилась надежда.

Элиа снова стал серьезным.

– Мы очень хорошо знаем, что такое надеж­да, мисс Одри. В течение долгого времени у нас ничего не было, кроме надежды. Мы могли только надеяться, что когда-нибудь будем сво­бодными людьми, неважно какой ценой. Это так прекрасно, чувствовать себя свободными, мисс Одри. Бог благословит вас за доброту. Если бы Джой вернулся, он сделал бы то же самое, он поступил бы точно так же, как поступили вы.

При мысли о Джое сердце Одри сжалось от нестерпимой тоски. Она повернулась и зашагала дальше.

– Да, вероятно, он поступил бы так же.

«Бреннен, Канзас», – подумала она. Ей очень нравилось, как это звучит. Джою бы тоже понра­вилось.

Ли остановился перед церковным зданием, где временно располагался городской суд. В Батон-Руже уже начали строить несколько новых зда­ний. Но разрушения, которые он увидел, приехав сюда, оказались невероятными. Его все еще пре­следовала картина, которая предстала перед его глазами в Бреннен-Мэнор. Сожженный особняк, две свежие могилы. ^Видимо, кого-то похоронили совсем недавно. В негритянских лачугах посели­лись несколько очень бедных белых семей. Пере­селенцы, ютившиеся в нищих хижинах не знали, что случилось с Одри и Джозефом Бренненом, а из местных негров ему так и не удалось никого найти.

Кто похоронен в этих могилах? Если в одной из них лежит Одри, тогда ему незачем больше жить. У него было сильное желание раскопать могилы, но он понимал, что вряд ли сможет вынести ужасный вид разложившегося тела, ког­да-то прекрасной Одри. А трупы, наверное, уже сильно обезображены и почти невозможно опре­делить, кто же умер. Белые сказали, что они представления не имеют, куда все исчезли с план­тации. По ужасному запаху, исходившему из старого колодца, они нашли там разложившееся тело мужчины.

Что за мужчина? Вероятно, кто-то бросил тело в старый колодец, чтобы спрятать. Боже мой, что случилось с Бреннен-Мэнор, и где в это время находилась Одри? Единственное, на что он на­деялся, это на возможность найти какие-либо записи, документы, связанные с плантацией. Мо­жет быть, Джозеф Бреннен продал плантацию и переехал .в другое место. А может быть, в колодце переселенцы нашли тело Джозефа Бреннена? Ес­ли негры убили его, Одри и скрылись от ответст­венности по закону, если еще в Луизиане остались какие-то законы?

Он спешился, привязал лошадей. Мучитель­ные воспоминания охватили его с прежней силой, казалось, он снова вернулся на войну, так как город все еще лежал в руинах. Ранее он обратился к группе молодых белых парней и поинтересовал­ся, где может найти записи о продаже земли. Они направили его к церкви – одному из немногих уцелевших зданий в Батон-Руже. Парни продол­жали следовать за ним, и он чувствовал себя очень неспокойно. Он приехал сюда слишком скоро после окончания войны, хотя некоторые северяне уже побывали здесь. Ехали люди с деньгами, готовые скупить все на Юге и получить добычу победителя. Ли раздражало, что ко всем ужасам, которые пришлось испытать южанам, им еще придется испытать унижение и быть ограбленными мошенниками и алчными богачами-северяна­ми. Конечно, сюда придут предприимчивые биз­несмены и воспользуются бедственным положени­ем местных жителей. По всей видимости, мо­лодые люди, увязавшиеся за ним, решили, что он именно из таких людей и примчался купить здесь землю.

«Что тебе нужно, янки?»– грубо и насмешли­во поинтересовался один из парней, когда он спросил, где находится суд. Ли спокойно объяс­нил, что разыскивает людей, которых когда-то знал, и хочет выяснить, не продали ли они свою землю. Ему хотелось, чтобы у него сейчас был южный акцент, у него когда-то имелась хорошая возможность, научиться говорить точно так же, как говорят южане. Но жителю Нью-Йорка вряд ли удастся сойти за южанина в таком месте, как Луизиана. Он чувствовал себя не слишком уютно и представил, если бы парни узнали, что он генерал-майор Союзной армии и находился в Ба­тон-Руже, когда жгли город, они сразу же набро­сились бы на него и растоптали.

Понимая, что его могут здесь подстерегать опасности, он носил на боку револьвер, спрятан­ный под кожаной курткой с бахромой. Оказалось, что такая куртка удобнее всего для дороги. Он был одет в коричневые шерстяные брюки и высокие сапоги до колен. Даже в Луизиане становилось холодно. Когда он отправился в путь, в Нью-Йор­ке стоял холодный октябрь, листья на деревьях были желтыми и уже осыпались.

Ли поднялся по ступенькам, вошел в церковь и приблизился к пожилому седому человеку в очках, который сидел за одним из письменных столов. Скамьи были расставлены вдоль боко­вых стен помещения, еще несколько мужчин сидели за другими столами. Один из клерков доказывал кому-то необходимость предъявления документов подтверждающих право на владение землей.

– Извините, мистер .Дженнингс, но бумаги сгорели во время пожара. Мы предпринимаем все возможное. Главным образом обращаемся к сви­детелям, которые могут подтвердить, кто владе­лец собственности. Пожалуйста, опишите при­близительные границы ваших владений.

«Какая невообразимая неразбериха здесь тво­рится», – подумал Ли, чувствуя себя отчасти виноватым. Он ощущал себя причастным ко мно­гому, что творилось здесь во время войны, но единственное, за что не сумел оправдаться перед собой – это смерть Джоя. Он постоянно думал об этом и временами напивался до бесчувствия, а потом болел несколько дней. Ли попал в пороч­ный круг, из которого никак не мог вырваться. Однако постоянно пытался выбраться из этого состояния, потому что должен научиться владеть своими чувствами, чтобы набраться сил и встре­титься с Одри. Когда он удостоверится, что с ней все в порядке, то поведает женщине правду. А потом можно будет пить, пока не сопьется. Мысль о смерти иногда приносила ему облегче­ние. Может быть, тогда его душа сможет обрести покой?

– Извините, – заговорил он. – Я пытаюсь найти кого-нибудь, кто мог бы что-то сообщить о Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу. Это две боль­шие плантации, которые сейчас, кажется, совер­шенно заброшены.

Седоволосый человек взглянул на него подо­зрительно.

– Не один ли вы из тех ублюдков-янки, кто приезжает сюда, чтобы лишить нас последне­го? – протянул он типично южным выговором.– Так вы опоздали. Плантация мистера Бреннена продана, так же, как и плантация мистера Поттера. Причем за совсем ничтожную сумму – за тысячу долларов.

Ли обрадовался тому, что хоть что-то известно о Джозефе Бреннене, одновременно ужаснулся, что Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу проданы всего за тысячу долларов. Почему?

– Тысяча долларов за обе плантации? – изум­ленно спросил он.

– Да, сэр. Мне известно это точно, потому что я лично знал Джозефа Бреннена и Ричарда Поттера. Я много лет проработал в суде, занимаясь оформлением документов… пока все здесь не было сожжено, – сказал он с горькой усмешкой. Он изучающе рассматривал Ли, откинувшись на спинку стула. – Как раз несколько дней назад здесь побывал покупатель, мистер Махони.

– Махони? – фамилия показалась знакомой, но Ли никак не мог припомнить, кто это точно.

– Это муж племянницы Джозефа Бреннена Элеонор. Они живут в Новом Орлеане.

Ли сел на стул.

– Конечно, я вспомнил теперь. Одри расска­зывала мне об Альберте. Он… – Ли наклонился ближе. – Слава Богу, что вы мне встретились, мистер. Я приехал сюда не для того, чтобы поку­пать землю. Хочу только узнать, что случилось с Одри Бреннен Поттер. Вам известно что-нибудь о ней? Она жива?

Мужчина упорно не сводил с него взгляда.

– А что вы хотели?

Ли вздохнул и снял шляпу.

– Меня зовут Ли Джеффриз. Моя мать Энни Джеффриз давала уроки пения Одри, это было давно, в Коннектикуте, еще в 1859 году. Я под­держивал связь с Одри всю войну, но затем по­терял ее из вида. Моя мать очень любила Одри, потому я и чувствую себя обязанным найти женщину и удостовериться, что с ней все в порядке.

Мужчина продолжал внимательно изучать Ли, словно пытался определить, правду ли говорит ему янки.

– Думаю, что она жива, так как на докумен­тах, которые нам передал мистер Махони, стоит ее подпись. Мистер Бреннен умер, а брат миссис Поттер, как объяснил Махони, погиб на войне. Банды янки сожгли оба поместья, так сообщил Альберт. Ей очень нужны были деньги, тысяча долларов – это все, что Махони смог заплатить за землю. Как это ни странно звучит, деньги были нужны миссис Поттер, чтобы помочь группе не­гров уехать из Луизианы. Они направились в Канзас, где всем желающим предоставляются зе­мельные участки.

– Канзас? – Ли не верил своим ушам. Одри продала любимое поместье Бреннен-Мэнор и уеха­ла в такой суровый западный штат, как Канзас?

– Очень многие негры стремятся сейчас уехать в Канзас, Небраску и другие штаты на западе, – сказал клерк. – Им разрешается селиться там и получать землю в соответствии с Законом о зе­мельных наделах. Все они только и мечтают, чтобы иметь собственную землю, но я держу пари, что многим это не удастся. Они не способны позаботиться о себе. Почему миссис Поттер реши­ла поехать вместе с неграми, а не осталась с кузиной в Новом Орлеане, мне совершенно непо­нятно. Нужно остаться совсем нищим, чтобы про­дать плодородную землю за столь ничтожную сумму. Но мистер Махони заявил, что миссис Поттер твердо стояла на своем. Этот человек за­ключил чертовски выгодную сделку. Он чувство­вал себя несколько виноватым, но больше запла­тить не мог. Сейчас нужно быть очень расчет­ливым в обращении с деньгами.

Ли почти не слушал его. Какие удивительные повороты судьбы. Он вспомнил то первое лето их знакомства, когда Одри смотрела на негров свы­сока и приказала ему не обращаться дружески с Тусси. Она чувствовала себя почти оскорбленной, узнав, что Тусси – ее сестра по отцу. Почему же тогда она уехала в Канзас с неграми? Вполне очевидно, она смогла бы жить с кузиной Элеонор. Но, возможно, кузина возненавидела Одри за то, что тогда ночью сгорел дом и мать Элеонор погиб­ла в огне… в то время, когда Одри лежала в объятиях янки.

От горьких воспоминаний все внутри сжима­лось до такой нестерпимой боли, что у Ли пере­хватило дыхание. Он поднялся. Как было бы замечательно найти Одри, успокоить, утешить, обнять ее, а потом жениться на ней, спать в одной постели всегда и жить счастливо. Но они не смогут быть счастливыми. И нечего попусту фан­тазировать.

– Вы не знаете, давно ли она продала землю? Когда миссис Поттер отправилась в Канзас?

Клерк снял очки и потер глаза.

– Мистер Махони был здесь две недели назад, чтобы зарегистрировать землю. Сама продажа, я думаю, состоялась в августе. Припоминаю, он говорил, что Одри Поттер собиралась уехать к первому сентября.

– Черт возьми! Значит, она уехала примерно шесть недель назад. Я уже не смогу догнать ее. В Канзасе же будет чертовски трудно найти ее.

– Это уж точно. Канзас очень большой штат. Все западные штаты имеют огромные территории, а так как сейчас туда хлынуло очень много не­гров, будет очень трудно разыскать тех, с кем отправилась она.

– По крайней мере, я знаю, как зовут одного из них, – начал рассуждать Ли, скорее для себя. – Тусси. У скольких людей может оказать­ся такое же имя? – Да, к сожалению, это было все, что он знал. – Спасибо, мистер.

Ли вышел на улицу. Он сомневался, стоит ли ему навещать Элеонор и ее мужа. Если он сделает это, то потеряет слишком много времени. А время для него было сейчас крайне дорого, Возможно они ничего не смогут добавить к тому, что он уже знает. Чем быстрее он попадет в Канзас, тем лучше, Один человек верхом на лошади будет передвигаться гораздо быстрее, чем много семей на тяжелых повозках. Он предполагал, что именно таким образом негры отправились в Канзас.

Банды янки? Что они сделали с Одри? Какой ужас ей, вероятно, пришлось пережить, когда они пришли разорять Бреннен-Мэнор. Возможно, они обидели Одри? Может быть, даже издевались над ней, изнасиловали ее? Видимо, именно поэтому она решила покинуть Луизиану, бросить все и уехать с неграми. А может, она решила расстаться с родными местами по другой причине? Может быть, она уехала потому, что получила его письмо с сообщением о смерти Джоя? Да, скорее всего, именно это и заставило ее отказаться от планта­ции. Наверное, только ради Джоя она еще держа­лась за землю.

И снова воспоминания заставили его достать из сумки фляжку. Он отпил немного виски и заду­мался, не зная, как жить дальше с постоянно мучившими его кошмарами. Он снова и снова будет просыпаться в поту, ему снова и снова будет чудиться, что стреляет винтовка, пуля пробивает грудь Джоя, в глазах мальчика застыли ужас и удивление.

Ли положил фляжку в сумку, вставил ногу в стремя, но неожиданно его сильно ударили по затылку. Он упал, попытался уцепиться за ло­шадь, но не удержался и сполз на землю. Сразу после первого удара в голове все помутилось, Ли не мог понять, что случилось и не мог сопротив­ляться. Молодые люди, с горящими от злобы глазами, склонились над ним, он узнал одного из них. Ли разговаривал с этим парнем раньше, спрашивал именно у него, как проехать к зданию суда. И теперь он сообразил, что случилось. Груп­па молодых головорезов решила учинить распра­ву над янки за все, что им пришлось пережить во время войны. Они воспользовались тем, что в городе, по сути дела, нет никакой власти. Напа­дение оказалось неожиданным и жестоким.

Ли знал, что на него напал не один человек, их собралось не менее десятка. Но все равно он смог бы дать им отпор, был сильнее и опытнее каждого из них, однако они ударили его сзади так сильно, что он не мог двигаться. У него не было сил протянуть руку и достать револьвер. А потом на него обрушился град ударов, его били кулаками и пинали по голове, спине, в пах. И снова кто-то с такой силой ударил по голове, что Ли погрузился в бес­памятство.

– Убейте этого сукина сына! – кричал кто-то.

– Ты освободил негров, ты янки-ублюдок!

– Ты сжег дом моей матери!

– Ты убил моего брата!

«Брат! Брат!» – это слово болью отозвалось в мозгу. Да, он убил чьего-то брата. Он убил Джоя и, возможно, еще чьих-то братьев и отцов. Но его брат тоже убит. Не была ли смерть Дэвида нака­занием за Джоя? Обрывки мыслей возникали в мозгу и куда-то ускользали. Ли неподвижно рас­простерся на земле, а парни продолжали избивать бесчувственное тело. Ли еще пытался вспоминать об… Одри… Джое… войне. Звуки и голоса отда­вались болью в голове, солнце исчезло… вокруг сомкнулась тьма.

– А ну убирайтесь отсюда! – раздался муж­ской голос. Но Ли этого уже не мог услышать. Он не видел, как убежали парни. Над ним склонился священник.

– О Боже! Только посмотрите! Кто-нибудь по­могите мне отнести его к врачу. Они избили его почти до смерти.

– Он заслужил этого. Он янки, – вмешался какой-то прохожий.

– Но прежде всего, он – человек, мы тоже люди, – ответил священник. Он поднялся и гнев­ным взглядом окинул толпу, собравшуюся вокруг северянина. Люди угрюмо смотрели на пастора, который до войны служил в этой церкви, помещение ее временно использовалось как здание суда.

– Неужели эта война сделала нас такими? – увещевал пастор толпу. – Неужели она превра­тила нас в зверей? Неужели мы разучились про­щать, перестали быть людьми? Война закончена! Пусть несколько человек подойдут сюда и отнесут этого человека к доктору Вильсону. А я позабо­чусь о его лошадях и багаже.

Несколько мужчин неохотно подняли размяк­шее тело Ли и понесли. Священник взглянул на небо, затем закрыл глаза и начал молиться. Он молился о том, чтобы мир снова пришел на эту истерзанную землю, чтобы Юг смог найти пра­вильный путь, забыть и простить все, что про­изошло. Он открыл глаза, оглядел людей, окру­жавших его; кое-кто смотрел на пастора виновато и растерянно.

– Я напомню вам об учении Иисуса, – при­нялся увещевать он. – В Евангелии от Матфея, в главе шестой, стихи четырнадцатый и пятнадца­тый гласят: «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, простит и вам Отец ваш Небес­ный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших».

– Христос научил нас молитве Бога Отца. А первосвященники, – уставший от сжигающей души ненависти, продолжал проповедовать пас­тор, – первосвященники учили: «Прости людей, которые совершили грех против тебя и все их прегрешения против тебя и прояви к ним состра­дание». – Ему хотелось убедиться, осталась ли в душах этих людей хоть какая-то любовь к Богу. – С ненавистью пора покончить, люди! Мы никогда не сможем возродиться и начать жить нормальной жизнью, если позволим ненависти управлять нашими сердцами! А теперь идите и просите Бога простить вас за то, что не хотели сегодня помочь страдающему человеку.

Люди разошлись, священник отвязал лошадей, поправил вьюки и повел коней к дому доктора. Необходимо было осмотреть вещи приезжего, что­бы определить, откуда он, где живут его родствен­ники. Нужно будет послать весточку в случае смерти этого янки. Священник покачал головой, осознав, что война еще не закончена. Для южан страшная, непримиримая война будет длиться еще долгие годы.

 

Глава 31

Одри бросила картофелину в мешок, который тащила за собой. На минутку остановилась, при­села прямо на рыхлую землю картофельного по­ля, внимательно посмотрела па руки. В морщин­ках на суставах и под ногтями чернела земля. Одри выкапывала картофель вилами и выби­рала клубни, отдельно откладывая поврежден­ные зубьями вил. Эти клубни необходимо съедать в первую очередь, пока они не загнили. Непо­врежденные крупные клубни отбирались на про­дажу.

Она невесело засмеялась, представив, как, на­верное, нелепо выглядит со стороны. Лучше сме­яться, чем плакать. Этой мудрости ее научили негры. Надо смотреть на все с положительной стороны и надеяться на лучшее. Если человек будет постоянно относиться к трудностям с уны­нием и печалью, то однажды утром ему не захо­чется вставать с постели.

Они радовались тому, что удалось получить землю в центре штата Канзас, удалось благо­получно пережить первую, ужасно холодную зиму. Им даже оказали помощь индейцы. Сначала они испугались и подумали, что индейцы пришли их убивать, так как наслуша­лись много плохого о племенах, которые жили на Равнинах.

Племена чейни и пони вечно враждовали между собой. Однако и те, и другие очень полюбили негров и сразу принялись торговать с ними. Мясо буйволов меняли на одежду, картофель на шкуры. В ту первую зиму чейни пришли в их жалкий палаточный лагерь и научили негров утеплять жилища при помощи шкур, снабдили хорошим запасом мяса буйво­лов. Одри не могла представить, что подумал бы отец, если бы увидел, где она пережила холодную зиму.

Весной они провели первый сев. Единственное, что негры умели делать хорошо, так это возделы­вать землю и выращивать овощи. Летом они ста­рательно ухаживали за посевами кукурузы, кар­тофеля и овощей. Слава Богу, солнца и дождей было достаточно. Одри считала, что оказалась права, сказала Элиа, что на этот раз Бог обяза­тельно поможет им. Они благополучно перезимо­вали, Бог послал им на выручку чейни, индейцы не дали умереть от голода и холода.

Весной приехали индейцы пони, продали им несколько лошадей за один фунт табака. Пони научили негров использовать вместо топлива вы­сушенный буйволиный навоз. Как они узнали позже, белые переселенцы называли этот навоз буйволиными чипсами (щепками). За лето им удалось построить несколько бревенчатых домов из хлопкового дерева. Хлопковые деревья росли по берегам реки Арканзас неподалеку. Но боль­шинство жилищ они слепили из пластов дерна, в этих хижинах было прохладно летом, и, они надеялись, будет тепло зимой. Негры научились строить дома из дерна у поселенцев, которые жили восточнее и проезжали через их небольшую деревушку, направляясь в Денвер, решив, что легче будет прожить в строящемся промышлен­ном городе в штате Колорадо.

Постепенно, то здесь, то там, от индейцев и белых они учились выживать. В Бреннене, штата Канзас, они открыли небольшую школу, где Одри обучала детей, когда не была занята в поле. Они открыли собственный магазин, продавали там овощи путникам, направляющимся в Денвер. Скоро они смогут продавать также кукурузу и картофель. Им просто случайно повезло, что для поселения они выбрали район, который находил­ся на пересечении дорог, поэтому их часто наве­щали переселенцы. Всем проезжающим нужны были продукты, ведь люди направлялись на необ­житый запад. Одри научила негров пользоваться деньгами, считать, складывать и вычитать, а так­же разменивать деньги. Они сделали для себя важное открытие – путники готовы выкладывать хорошие деньги за продукты, особенно те, кто уверен, что разбогатеет, как только попадет в Денвер, или на золотые прииски в Скалистых горах.

Одри вытерла пот со лба и усмехнулась, сооб­разив, что, наверное, выпачкалась грязной ла­донью. Но какое значение имеет, как она сейчас выглядит? Кожа давно стала красновато-коричне­вой, ведь Одри много времени проводила на солнце. Она давно не могла как следует отмыть руки и уже не чувствовала себя красивой и эле­гантной. Иногда ей казалось, что она целую веч­ность не надевала красивых платьев. Возможно, ей никогда больше не придется носить роскошную одежду и дорогие украшения.

Отдохнув немного, женщина поднялась, взя­ла вилы, и воткнула их в землю, сильно нажала на ручку, чтобы выкопать гнездо. Придерживая за стебли левой рукой, вытянула куст картофеля, приподняла его и отряхнула землю. Снова наклонилась, чтобы выбрать хорошие клубни в один мешок, а поврежден­ные – в другой. Удивительно, но работа на земле приносила ей внутреннее удовлетворение и умиротворенность. Нравилось вдыхать пряный запах земли, интересно наблюдать за ростом растений, которые она посадила.

Они закупили семена кукурузы и посадочный картофель в Сент-Луисе, как и семена различных овощей, Одри считала чудом, которое мог сотво­рить только Бог, что у них осталось еще немного денег. Сейчас они стали понемногу зарабатывать, торгуя продуктами. Если дела пойдут хорошо, то они смогут выращивать больше овощей и тогда заживут совсем не худо. Конечно, когда-нибудь они будут жить замечательно, потому что невоз­можно усомниться в способности и решительно­сти негров, стремящихся к благополучию.

Тусси родила ребенка, здорового замечательно­го мальчика, которого назвали Джозеф Бреннен Джейкс. Разве могла она назвать сына иначе, чем Джой? Новорожденный был счастливым ребен­ком не в смысле материального достатка, а потому что он и его родители жили в любви и взаимо­понимании, У Джозефа и Вилены также родил­ся ребенок, шестой для Вилены. Маленькая де­вочка, конечно, не была первым младенцем Джо­зефа Адамса, но это был его первенец, которого он мог видеть, держать на руках и любовно нян­чить. Дитя, которое ему родила любимая жен­щина.

У переселенцев была нелегкая жизнь, но Одри чувствовала, что за последние несколько лет уз нала от негров о жизни больше, чем за всю предыдущую жизнь от родных. Одри учила негров основам грамоты, а они учили ее верить, быть сильной и мужественной, ценить человечность. Она снова научилась смеяться, понимая, что смех излечивает душевные болезни нисколько не хуже, а, возможно, лучше, чем слезы. Одри могла смеяться и смеялась, потому что нет смысла жить дальше, если горе убило надежду. Одри должна жить и смеяться, потому что Джой хотел бы видеть ее смеющейся. В каком-то смысле Джой очень походил на этих людей, он был способен радоваться красоте простых вещей… Например, красоте морских раковин.

Она снова оставила работу, осторожно потерла ладонью картофелину, понюхала ее. Простые ве­щи. Было время, когда Ли тоже знал, как нахо­дить радость в простых вещах. Они ездили на пикник, он учил Джоя отыскивать среди камней морские раковины. В горле снова запершило, глаза наполнились слезами при воспоминании о прекрасном прошлом. Одри поразилась неожи­данной яркости воспоминаний. Как давно она не вспоминала о Ли Джеффризе. Давно ли перестала тайно надеяться, что он найдет ее? Хотя все время твердила окружающим, что ей все равно приедет он или нет.

Это было в Коннектикуте в 1859 году, не так ли?.. Лето в Коннектикуте? Семь лет назад! Она тогда могла петь, а люди сидели и слушали, искренне восхищаясь ее голосом. Одри дотрону­лась до шрама на шее, слезы потекли по щекам, когда она представила Ли, сидящего среди слуша­телей. Как он защищал ее от нападок и оскорбле­ний Кая Джордана. Первый нежный и страст­ный поцелуй. Ли был единственным мужчиной, с которым она чувствовала себя настоящей жен­щиной. Только он знал, как возбудить в ней бесстыдную, чувственную страсть, которая теперь спит в глубине ее души. Ни один мужчина не сумеет заставить ее проснуться. Никто, кроме Ли. Потому душа Одря спит сейчас. Она не виде­ла Ли и ничего не слышала о нем более четырех лет.

Должна ли она вообще думать о любви к Ли Джеффризу? Разве не такие люди, как он, в ответе за то, что сейчас ей приходится работать на кар­тофельном поле, что кожа потемнела от солнца, а руки такие заветренные и грязные, их почти невозможно отмыть? Развод не такие люди, как Ли, виноваты в том, что случилось с Бреннен-Мэнор, что случилось с ней… разве не они убили Джоя?

«Виноваты все, – убеждал ее Элиа, – как северяне, так и южане. Каждый, кто считает, что должен с оружием в руках отстаивать свои убеж­дения. Мы все виноваты. Юг виноват в том, что отказался отменить рабство или хотя бы начать работу над новыми законами. Север виноват в том, что решил проучить южан и даже негров за то, что мы позволяли рабству существовать столь­ко лет. Но мы были неграмотными, боялись всего. Даже свободной жизни. Сейчас чем больше мы узнаем, чем больше работаем сами на себя, тем становимся более уверенными, что все будет хо­рошо, а для наших детей таких, как маленький Джой, жизнь будет другой, гораздо лучше».

Одри снова остановилась, когда мимо карто­фельного поля прокатились несколько повозок, в которых сидели негры. Повозки въехали в их небольшую деревню, миновали деревянный столб с указателем: «Бреннен, Канзас, население семь­десят два человека». Одри наблюдала, как Вилена и Джозеф подошли к приехавшим, стали беседо­вать с людьми, остановившимися неподалеку от картофельного поля. Джозеф повернулся и подал ей знак подойти ближе. Одри оставила вилы и мешки с картофелем, который насобирала, и за­спешила к прибывшим, перешагивая через кар­тофельные борозды. Когда она подошла к повоз­кам, то заметила, что многие женщины горько плачут. Приезжие негры удивленно уставились на нее – белую женщину с ярко-рыжими воло­сами.

– Случилась беда, – сообщил Джозеф. – Эти люди поселились восточнее нас. Они собрали все имущество и бежали от банды белых подонков, которые совершают налеты на негритянские поселения, убивают и насилуют людей, вытаптыва­ют посевы, уничтожают припасы. Обычно, они нападают по ночам, приезжают с факелами, сжи­гают все, что можно сжечь.

Одри почувствовала, как внутри у нее все сжа­лось от тревожного предчувствия.

– Негры считают, что бандиты могут приехать сюда?

– Да, белые люди с Юга собираются отыскать все негритянские поселения. Вот этот человек говорит, что они действительно прибыли с Юга, Очень обозлены из-за того, что негры смогли при­ехать сюда и обосноваться. Они стараются как можно больше навредить неграм, которые посели­лись здесь. Думается, они очень скоро доберутся и до нас.

– Но… мы можем защищаться, если будем держаться вместе, – предложила Вилена. – При­ехавших четыре десятка. Если они захотят остать­ся в Бреннене, нас будет больше ста человек.

– Это если считать детей, – напомнил Джо­зеф, – взрослых будет примерно семьдесят чело­век, большинство женщин. А кроме того, чтобы отбиться, нужно оружие, а у нас его, к великому сожалению, нет.

«Южане», – подумала Одри. Теперь, когда янки можно не опасаться, южане угрожают ли­шить их относительно спокойной и обеспеченной жизни и могут разрушить надежды на будущее. Элиа прав. Все виноваты в этой войне, и кое-кто считает войну неоконченной.

– У нас есть несколько ружей, – заговорила она.

– Да, но большинство из мужчин не знают, как правильно им пользоваться. Одно дело стре­лять в зайца или оленя, которые стоят в лесу неподвижно, а другое дело, стрелять в человека, нападающего на тебя и скачущего на лошади. Особенно, если учесть, что он тоже стреляет в тебя.

Одри посмотрела на линию горизонта, которая в Канзасе кажется недосягаемо далекой.

– Они не смогут вынудить нас уйти отсюда, Джозеф. Мы не позволим. Будем молиться и сражаться. Бог помогал нам до сих пор, он не оставит нас и теперь, – она решительно взгляну­ла на мужчину. – Пусть людям помогут устро­иться. Необходимо выкопать весь картофель, ина­че нечего будет продавать переселенцам. Нам нужно еще убрать кукурузу, ты же знаешь. Сей­час это самое главное. Мы должны успеть собрать урожай, если хотим пережить зиму и не умереть от голода.

Джозеф кивнул.

– Да, мэм.

– Сегодня вечером соберемся все вместе и ре­шим, как лучше защитить себя, если бандиты явятся в Бреннен. – Одри резко повернулась и пошла назад к борозде, на которой оставила вилы и мешок. Джозеф какое-то время удивленно смот­рел ей вслед, затем довольно усмехнулся и поко­сился на Вилену.

– Она все еще командует нами, не так ли? Вилена только рассмеялась.

– Такая привычка у нее в крови, Джозеф, но это просто замечательно. Она нам очень помогает, взваливая ответственность на свои плечи.

– Кто эта женщина? – поинтересовался один из беженцев.

– Ее зовут Одри Бреннен, – гордо сообщила Вилена, – в прежние времена она была одной из самых богатых женщин Луизианы. Очень гордая и властная маленькая хозяйка, – женщина взглянула на негра, который привез известие о бандитах и пригласила: – Добро пожаловать в Бреннен. Мы разместим всех, кто хочет остаться в нашем городке. Вам помогут устроиться. Бог на нашей стороне, мистер. Он поможет нам пережить и это.

Мужчина надел шляпу и отошел посмотреть на быков, которые тащили его повозку. Вилена взглянула на мужа и предложила:

– Нам лучше вернуться и тоже заняться убор­кой картофеля, как говорит мисс Одри. Вечером соберемся и вместе решим, как защищаться от преступников. Кажется, война еще не закончи­лась, верно? Кое-кому хочется, чтобы она продол­жалась так или иначе.

– Кажется, да, – Джозеф снова посмотрел в сторону Одри, – Но одно я знаю точно: если они придут сюда, ее нужно спрятать. Если они увидят среди нас мисс Одри, белую женщину, для нее их появление может обойтись гораздо дороже, чем для нас.

– Согласна. Почему они не оставляют нас в покое и не дают нам жить так, как мы хотим? Мы никому не вредим и не мешаем.

– Мы – свободные негры и живем совершенно независимо. Это им не слишком нравится.

Джозеф вернулся на свою борозду и принялся копать картофель. Вилена еще некоторое время наблюдала за Одри, затем подняла глаза к обла­кам.

– Пожалуйста, великий Боже, не дай возмож­ности этим людям найти нас. Защити всех нас, а особенно, защити мисс Одри. Она хорошая жен­щина. Сделай так, чтобы война закончилась для нас раз и навсегда.

Помолившись, Вилена вернулась на поле и тоже принялась за работу. Но, время от времени, кто-нибудь поднимался и посматривал на восточ­ный край горизонта, боясь появления всадников с факелами в руках, скачущих к их маленькому городку.

Ли открыл глаза и увидел женщину, она сто­яла на стуле и раздвигала шторы на окнах. Жен­щина показалась очень знакомой, но он никак не мог вспомнить, как ее зовут. Откуда-то издалека слышались приглушенные звуки фортепьяно. Ме­лодия была очень красивой, нежной, казалось, она вплывает в комнату вместе с легким дунове­нием ветерка через распахнутое окно. У ветра был знакомый запах, запах теплой сухой осени, бабьего лета, увядающей зелени. И еще примеши­вался… терпковатый запах моря. Ли услышал резкие крики чаек.

Когда в последний раз он слышал голоса – чаек? Ли внимательно огляделся, недоуменно нахмурился, каким образом он оказался в своей спальне в Мэпл-Шедоуз? В той самой комнате, где он с Одри отдавались друг другу, не так ли? В эту комнату он вернулся, когда хотел найти что-нибудь забытое его любимой женщиной. И нашел листочки с нотами и текстом песни. Боже мой, как он умудрился попасть из Батон-Ружа в свой старый загород­ный дом в Коннектикуте? Может быть, он уже умер, и для него играет мама? И кто эта женщина, которая раздвигает шторы на окнах?

– Одри? – окликнул он.

Женщина замерла, потом обернулась, удивлен­ная и обрадованная.

– Ли! О Боже! Ты, наконец-то, заговорил! – она спрыгнула со стула и подбежала к его посте­ли. – Ли, ты меня не узнаешь?

Ли изучающе разглядывал ее. Почему так трудно сосредоточиться, он никак не может вспомнить, кто она. Да она кажется ему знако­мой… Жена Дэвида? Нет, Карла.

– Беверли?

Она радостно улыбнулась.

– Да, конечно. О, Ли! – она мягко коснулась ладонью его головы. – Мы уже не надеялись, что ты сможешь подняться когда-нибудь. Лежи тихонько. Я так рада, что и Карл здесь! Он при­ехал на неделю.

Она торопливо вышла из комнаты. Ли с недо­умением осмотрелся. Он остался жив, в этом можно не сомневаться, но каким образом он сюда попал? Что имела в виду Беверли, когда сказала, что они не надеялись на его выздоровле­ние? Он взглянул в окно, на деревьях были жел­тые листья. Очевидно, стоял теплый осенний день, почти летний, слышался шум прибоя на пляже. Каким бы образом он сюда ни попал, по всей видимости, прошло не так много времени с тех пор, как он побывал в Батон-Руже. Он сможет еще найти Одри, по крайней мере, хотя бы к весне. Одри! Казалось, все в этой комнате напоми­нает о ее пребывании. О, как счастливы были они в то лето! Он, Одри и Джой. О, да… Джой. Он убил Джоя, не так ли? Когда это случилось? Как труд­но вспоминать даты. Когда он уехал из Батон-Ру­же? Кажется, в сентябре, верно? Да, двадцать пятого сентября. Сейчас погода должна быть бо­лее холодной, а на улице, судя по всему, совсем тепло. Он попытался вспомнить, что с ним случи­лось, и почему он очутился в собственной комнате и своей постели? Смутно припомнил человека в очках, мужчина сообщил, что Одри уехала в Канзас. Он собирался поехать следом, когда что-то или кто-то ударил его по голове. Больше он ничего не может припомнить. Однако он на­ходится дома, ему здесь хорошо. Было приятно представлять, что его мама играет на фортепьяно в гостиной. Как было бы прекрасно, если бы сейчас в комнату вошли мама и Одри с улыбка­ми на очаровательных лицах. Но такого не может произойти, разве не так? Нет, мама умер­ла. Умер отец… О, как больно думать и вспоми­нать! Так много осталось невысказанного. Так много. Отец теперь лежит рядом с матерью. Ли еще ни разу не посетил кладбище, не побы­вал на отцовской могиле. Когда вернулся с войны, он навестил Карла в Нью-Йорке и Беннета Джеймса.

Война… Она изменила судьбы слишком мно­гих людей. Что произошло с Одри? Где она сей­час? Как у нее дела?

Кто-то неслышно вошел в комнату и склонился над ним.

– Карл? – Но почему на глазах брата слезы?

– Ли! О Боже! Как ты себя чувствуешь? Ты можешь двигаться?

Двигаться? Почему он, черт возьми, не должен быть в состоянии двигаться? Ли сцепил пальцы и поднял руки. Слабость. Он очень слаб. Ли внима­тельно посмотрел на руки, почему они у него такие худые?

– Карл? Что случилось? Каким образом я сюда попал? – неожиданно он почувствовал страшную усталость, ему трудно даже говорить.

Карл придвинул к кровати стул и сел, Беверли стояла рядом.

– Ты совсем ничего не помнишь? Что и как с тобой произошло?

Ли снова внимательно оглядел комнату, при­стально посмотрел на брата.

– Только… Я поехал в Батон-Руж, чтобы найти Одри. Она отправилась в Канзас. Я… дол­жен найти ее.

Карл положил руку на его ладонь.

– Но не сейчас, Ли. Потребуется много време­ни для того, чтобы ты хорошенько окреп. Доктор сказал, что если ты когда-нибудь и придешь в себя, то тебе будет необходимо начать все сначала. Придется учиться ходить. Ты лежал без движения слишком много времени. Мы делали тебе массаж, чтобы мышцы не атро­фировались совсем.

– Я не… не понимаю, за пару недель такого не могло произойти.

Карл вздохнул, печально и сочувственно глядя на брата.

– Ли, группа молодых мятежников избила тебя до бесчувственности в Батон-Руже. У тебя было множество переломов, но кости уже срос­лись. Когда это случилось, нашлись добрые лю­ди и выяснили, кто ты. Доктору удалось отыскать меня и сообщить о тебе. Я приехал за тобой и за твоими вещами. Ты находился без сознания, и доктор не был уверен, когда ты при­дешь в себя. К тому времени, когда я приехал в Батон-Руж, чтобы забрать тебя домой, ты все еще был в беспамятстве, приходил в себя только, чтобы немного поесть, но все время молчал, не двигался и никого не узнавал. Мы уже начали опасаться, что так будет всегда, – он крепко сжал руку брата. – Ты и не представляешь, как мы рады, что ты, наконец-то, заговорил и вспомнил нас. Удавалось только кормить тебя супом и поить водой, но и только. Ты очень исхудал и потребу­ется слишком много времени, чтобы снова попра­виться.

Ли попытался положить руку себе на лоб, но не удалось. Тревога охватила его, когда он понял, что не мог так сильно ослабеть за короткие две недели.

– Сколько времени я уже здесь?

Карл на мгновение закрыл глаза, не выпуская руки Ли.

– Ли, прошел уже почти год, как ты нахо­дишься здесь. Сейчас октябрь шестьдесят ше­стого.

Кровь заледенела от ужаса, охватившего Ли. Год! Это невозможно! Одри! Мой Бог! Целый год! Но ведь он обещал Джою! Что случилось с Одри?

– Этого не может быть, – растерянно ска­зал он, чувствуя, что его голос снова ослабел. – Я должен… найти Одри. Я должен сейчас же ехать в Канзас! – он попытался подняться, но сил у него абсолютно не осталось, он да­же не смог поднять от подушки голову. – О Боже! – он чуть не заплакал от отчаяния. – Целый год!

– Ли, радуйся, что пришел в себя, что не потерял память и рассудок, что тебя не парализо­вало навсегда. Доктор не мог предсказать, что будет после того, как ты придешь в сознание. У тебя была серьезная травма, кто-то ударил тебя кирпичом по голове. Доктора почти не лечат таких травм, лечит время. А нам оставалось толь­ко ждать. Благодари Бога, что пришел в себя. Ты слишком сильно ослаб из-за недостаточного пита­ния. Мы не знали, сколько ты еще протянешь. Я решил перевезти тебя в Мэпл-Шедоуз, потому что знал, как сильно ты любишь загородный дом. Мы подумали, что, вероятно, здешний воздух помо­жет тебе выздороветь. Наша мама очень любила бывать здесь. Потом Беверли перебралась сюда с детьми, чтобы ухаживать за тобой.

Ли закрыл глаза, чтобы не плакать, чувствуя себя слабым, беспомощным, подавленным и опу­стошенным. Как странно, что самое сильное ра­нение он получил после войны.

– Я должен набраться сил и подняться, дол­жен поехать в Канзас, – повторил он.

– Для этого потребуется время, Ли, – успо­коила Беверли. – Доктор сказал, что когда ты придешь в себя, ты должен начинать есть твердую пищу очень осторожно. Желудок не может сразу переваривать помногу. Тебе понадобится помощь, когда ты будешь учиться ходить. На это уйдут не дни – месяцы.

– Нет, – рыдания подступили к горлу, Ли не мог больше сдерживаться. – У меня… нет време­ни. Я должен поехать в Канзас.

Карл наклонился над ним, обхватил за плечи.

– Ты обязательно поедешь, Ли, но не сейчас. Я пошлю за доктором, привезу лучших специали­стов из Нью-Йорка. Они будут лечить тебя и помогут снова стать сильным. Очень многие будут искренне рады, когда узнают, что ты пришел в себя и все вспомнил. Ты же помнишь Беннета Джеймса, правда?

Ли изо всех сил пытался сдерживаться, чтобы не заплакать, несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. Карл вытащил из кар­мана пиджака чистый носовой платок и вытер брату слезы.

– Да, конечно, я помню Беннета, – вздох­нул Ли.

– Он еженедельно поддерживает по телеграфу связь с Беверли, надеясь узнать, пришел ли ты в сознание. Думаю, он скоро приедет навестить тебя. Дженин тоже иногда приезжает сюда, ты помнишь, кто такая Дженин?

– Жена Дэвида.

– Она встретила другого человека и скоро выйдет замуж, но иногда приезжает сюда на пару недель, чтобы подменить Беверли. Уход за тобой стал настоящей проблемой. Но мы очень любим тебя.

– О Боже, – простонал Ли. – Я… всех вас оторвал от важных дел, да?

Карл улыбнулся сквозь слезы.

– Нет. Ты дал нам возможность чаще приез­жать сюда и проводить время вместе. Я в чем-то стал походить на отца, слишком много времени посвящал бизнесу и уделял мало внимания семье. Твоя болезнь вынудила нас больше времени про­водить в загородном доме. Удивительно, это всем принесло пользу. Может быть, мама сделала так, чтобы мы, наконец, собрались вместе. Мы с тобой остались вдвоем. Очень хочется, чтобы Мэпл-Ше­доуз больше не пустовал, Ли. Знаю, что дом теперь принадлежит тебе, но когда ты не сможешь здесь бывать, то я буду приезжать сюда. Хочу, чтобы каждым летом дом открывался, чтобы ни­когда не пустовал. Мама очень хотела этого, всег­да мечтала об этом. Нынче мы прожили здесь весь год. Зима была довольно суровой, выпало много снега, но детям понравилось, им было весело.

Ли взял носовой платок, наконец, ему удалось приподнять платок к лицу.

– Кто играет на пианино?

– Наша дочь Николь, – ответила Беверли. – Девочке исполнилось шестнадцать. Она давно занимается музыкой. Думаю, что девочка унас­ледовала бабушкины способности. Как ты ду­маешь?

Ли прислушался к прекрасной музыке. Он ясно представил за фортепьяно Энни, Одри, стоящую рядом. Девушка поет прекрасным голосом, очарование которого ни с чем нельзя сравнить.

– Да, девочка очень хорошо играет. Маме бы понравилось.

– Она становится похожа на нашу маму, – сообщил Карл. Он коснулся ладонью волос Ли. – Эй, мой маленький брат, у тебя все будет хорошо. Вместе с доктором и с помощью специалистов ты сможешь восстановить силы быстрее, чем предпо­лагаешь. И ты сможешь найти ту южанку, кото­рую любишь много лет. Возможно, вы, в конце концов, будете вместе. Хочу сказать только од­но – мы будем рады увидеть ее в нашем доме. Пришло время покончить с войной и ненавистью, а тебе давно пора жениться, создать семью и стать счастливым человеком.

Ли задумался. Он не был уверен, что так все и случится после того, как он решится рассказать Одри правду о смерти Джоя. Случилось самое страшное, из-за чего Одри может возненавидеть его. Они не смогут по-прежнему нежно любить друг друга. Возможно, их горячая страсть и чув­ственное желание остынут. Одри, вероятно, уже снова вышла замуж, вполне вероятно, расста­лась с неграми и уехала в Денвер или куда-нибудь еще, чтобы начать новую жизнь. Одри! Каждый день теперь имеет значение, а он пока ничего не может, он только в состоянии приподнять к лицу руку.

– Привези… специалистов как можно быст­рее, – попросил он Карла и благодарно взглянул на Беверли. – Спасибо вам. Как смогу… когда-нибудь отплатить вам… за то, что вы для меня сделали?

Женщина ласково улыбнулась.

– То, что ты пришел в себя, и тебе значительно лучше – достаточная награда за все. А день, когда ты начнешь ходить, а потом сможешь сесть на лошадь, чтобы отправиться в Канзас, будет самым счастливым днем не только для тебя.

Ли устало закрыл глаза. Канзас. Одри все еще там. Если ее там нет, он может потерять любимую женщину навсегда. Целый год! Это просто невы­носимо.

– У меня… в кармане были листочки с текстом песни. Одри написала ее для меня. Вы нашли ее? Она сохранилась?

– Да, мы все нашли, – успокоил его Карл. – Бумаги лежат вместе с твоими вещами.

– Найдите ее, хорошо? Отдайте… Николь. Пусть девочка попытается сыграть. Когда выучит мелодию… может быть, она споет однажды для меня. Я ни разу не слышал.

– Все, что ты хочешь, маленький брат, – Карл поднялся, и Ли только сейчас обратил внимание, как он постарел, виски сильно поседели. Шесть­десят шестой год – Карлу уже сорок лет. А Ли исполнилось тридцать шесть. Сколько лет сейчас Одри? Ей было семнадцать в то лето. Сейчас двадцать четыре, она достаточно молода, чтобы иметь детей. Может быть, его детей. Но, навер­ное, на это надеяться нельзя.

– Ты должен отдыхать, – приказал Карл. – Беверли отнесет текст и ноты Николь, а я пошлю за доктором.

Беверли и Карл вышли из комнаты, а Ли остался лежать, глядя в потолок, он никак не мог поверить, что прошел целый год. Об­рывки тревожных мыслей и воспоминаний кру­жились в голове, слезы снова набежали на глаза. Боже, как ужасно, что он такой бес­помощный. Он должен, во что бы то ни стало, подняться с этой постели.

Он попытался приподняться, но не мог. Лежал на спине, прислушиваясь, как Николь начала подбирать на фортепьяно незнакомую мелодию. Сначала девочка играла неуверенно, и он подумал, что нотные знаки на истершихся листах уже, вероятно, плохо видны, Николь, наверное, с большим трудом разбирает их. Она сыграла еще несколько раз, пока мелодия не зазвучала прекрасно и показалась ему очень красивой и нежной.

Неужели все это было? И все долгие годы он продолжал любить ее. Прошло семь лет с того дивного июня. Семь лет. К тому времени, когда он сможет встать с постели и отправиться на поиски Одри, пройдет почти восемь лет. Но он пообещал Джою найти Одри. Бог свидетель, Ли выполнит свое обещание.

 

Глава 32

Август, 1867 год

Одри услышала стук лошадиных копыт пер­вой, она подняла голову и увидела длинную вере­ницу всадников, они казались миражем на бес­крайнем горизонте выжженной канзасской степи. Из-за жары силуэты были зыбкими, расплывча­тыми, призрачными.

Одри поставила корзину с кукурузными почат­ками и бросилась бежать, кричать она не могла, голос все еще не повиновался ей. Подбежав к Тусси, она попросила, чтобы та кричала как мож­но громче. Надо было предупредить всех о при­ближении банды, чтобы люди успели спрятаться.

Интуиция подсказывала, что настал ужасный момент тяжкого испытания. Поселенцам не нуж­но ждать, когда всадники приблизятся, дабы убе­диться, что это та самая шайка преступников-южан, которая нападала на другие негритянские поселки, а теперь собирается нанести визит в Бреннен. Прошел год с тех пор, как первые не­гры-беженцы прибыли к ним, но пока ничего не случалось. Одри надеялась, что беда минует, и их оставили в покое.

В Бреннен приехали и другие жертвы бандит­ских погромов, поэтому их поселение преврати­лось в небольшой городок, насчитывающий при­мерно двести двадцать жителей, из них около полусотни белых. В городке работала школа, где зимой с детьми занимались Тусси и Одри, неболь­шая церковь. Белый священник, который посе­лился здесь, проводил в церкви службы каждое воскресенье. В городке имелась конюшня, кузни­ца, небольшой дом с меблированными комнатами для приезжих, пошивочная мастерская, где Вилена и другие женщины, как негритянки, так и белые шили мужскую и женскую одежду. В магазине работали Джозеф и Элиа. Много было выстроено деревянных домов. Но большинство горожан все еще жили в фургонах, вигвамах или в домах, сделанных из пластов дерна. Но горожа­не решили, что все жители должны иметь насто­ящие дома с деревянными полами и большими окнами.

– Боже, помоги нам! – молилась Одри. На ходу она подхватила младшую дочь Вилены Иоланду. Тусси несла на руках маленького Джоя, громко оповещая, чтобы все запирали дома и закрывали ставни. Многие уже заметили всадни­ков, поэтому кричала не только Тусси. Мужчины оставили свои дела и спешили к домам, чтобы вооружиться ружьями и дубинками. Подростки подхватывали на руки малышей и бежали домой.

«Неужели Бог позволит им погубить нас?» – повторяла про себя Одри. В их христианской общине были хорошие люди, они работали вместе, все делили между собой, никто не бедствовал, семьи помогали друг другу по дому, вместе стро­или жилье и амбары. Они и в поле столько успели сделать.

Торговля с приезжими шла прекрасно, они начали поставлять продукты форту Рили, а также быстро растущему скотоводческому го­родку Абилин. Оба городка находились севернее Бреннена, но поездки туда давали большую прибыль.

Как было бы хорошо, если бы форт находился ближе, Они могли бы воспользоваться помощью солдат. Одри уже не раз обращалась с просьбой к коменданту форта, чтобы прислали охрану в их поселение. Но комендант успокоил, объяснив, что в этом году банды редко объявляются здесь. Его больше беспокоили индейцы, которые были очень недовольны тем, что все больше и больше пересе­ленцев прибывает на запад в надежде получить землю. Однако Одри подозревала, что причина не в этом. Комендант отказывал потому, что население в Бреннене было, в основном, негритянским. Белые, в большинстве своем, даже северяне, не­сколько лет подряд воевали за освобождение ра­бов, однако все еще не были готовы оказать по­мощь неграм, чтобы те могли выжить в незна­комом для них мире.

Одри надеялась на то, что их маленький горо­док значительно вырос, вполне возможно, пре­ступники не решатся напасть, так как не сумеют справиться с ними. Но по количеству приближа­ющихся всадников было понятно, что банда стала гораздо больше.

Одри разыскала Джозефа и отдала ему Иолан­ду. Она видела выражение ужаса на лице негра. Несмотря на то, что у нескольких мужчин име­лись ружья и они научились хорошо стрелять, смогут ли они стрелять в людей? Ведь в человека выстрелить гораздо труднее, чем в животное. Од­ри научилась понимать негров. Большинство этих мужчин были сильными и здоровыми, так же, как Джозеф, могли, должно быть, свернуть шею лю­бому. Но негров многие годы приучали бояться белых людей с ружьями и плетками. С первого дня рождения заставляли подчиняться, унижали, разлучали с любимыми людьми, жестоко избива­ли за малейшую попытку неповиновения, не го­воря уж о побегах. Ужас и страх поселились у них в крови. Потому-то так трудно будет дать отпор бандитам, несмотря на то, что чернокожие уже свободные люди и имеют полное право защищать свой город, своих жен и детей.

– Не бойся, Джозеф, – строго приказала Одри, – сохраняй выдержку и не стреляй раньше времени, подожди, когда он приблизится. Ты должен быть уверен, что попадешь в цель. Когда он подъедет достаточно близко, не бойся нажать на курок. Это наш город, а они хотят уничтожить все здесь и выгнать нас из собственного дома!

– Да, мэм, – согласился Джозеф и побежал с дочкой на руках домой. Одри поспешила к деревянному двухэтажному дому, в котором жила вместе с Тусси, Элиа и маленьким Джоем. Тусси ждала второго ребенка. Одри молилась, чтобы ничего не случилось с женщиной, она не должна потерять малыша. Одри подбежала к Тусси, взяла у нее Джоя, волнуясь, что сестре сейчас опасно бежать. Во всем городке люди спешили укрыться, бежали к своим домам, торопливо закрывали ставни, запирали двери, спешили спрятаться, кто где может.

Преступники были уже на городской окраине, где Одри и Тусси подбежали к дому, с облегчением увидев, что Элиа ждет на крыльце. Он держал ружье наготове.

– Спрячься под кровать с Джоем! – приказал он Тусси. – Вы тоже спрячьтесь, мисс Одри!

– Черта с два! Я не буду прятаться! Это мой город! – запротестовала женщина, подошла к китайскому шкафу, который купила у одного из проезжих, сняла со шкафа отцовское ружье. – Я умею стрелять, я буду стрелять! Она заняла пози­цию у окна. Элиа знал, что спорить с ней беспо­лезно. Сердце мужчины сжималось от страха. Ему никогда не приходилось стрелять в белых людей, и сейчас казалось, что он ощущает веревку на собственной шее.

– Некоторые из них скачут по кукурузным полям, – комментировала Одри, наблюдая из окна. Голос женщины был удивительно спокой­ным. Она внимательно следила за передвижением банды. – Слава Богу, что в этом году все созрело раньше, и большую часть урожая мы успели убрать.

– По крайней мере, они ничего не сделают с картофелем. Мы еще не начали его копать, – теперь мужчина и женщина смотрели в окно вдвоем, не в силах остановить передвижение бан­ды, состоящей, по крайней мере, из тридцати человек. Они видели, как бандиты привязывают веревки к столбам, на которых крепились жилища и расшатывали их, воинственно крича, словно дикие индейцы. Один из бандитов бросил факел в конюшню. Несколько человек направились в сторону дома Одри. Женщина очень удивилась, почему никто не стреляет в налетчиков. Неужели негров охватил привычный страх перед белыми людьми? Она быстро взглянула на Элиа, у муж­чины на лбу блестели крупные капли пота. Как могли бывшие рабы не бояться? Они приучены к покорности и повиновению. Она, наконец-то, по­няла, что никто из них не начнет стрелять, если их не заставить.

– Стреляй же, стреляй, Элиа Джейкс, – при­казала она, словно он был ее подчиненным. И первой нажала курок. К ее удивлению один из бандитов упал с лошади. Элиа тоже нажал на курок, раздался выстрел, негр промазал. Одри прицелилась во второго всадника, выстрелила и попала в лошадь. Животное рухнуло, мужчина закричал, потому что лошадь придавила его ногу. Наконец-то, начали отстреливаться из других до­мов. Еще несколько бандитов были сбиты с ко­ней. Многие промчались дальше по городу. Одри понимала, , что они хотят захватить их маленькое стадо, состоящее из породистого скота. Пересе­ленцы решили заняться скотоводством. Теперь, когда железная дорога доходила до Абилина, ско­товодство приносило большие прибыли. Община приобрела несколько дорогих, очень хороших производителей.

– Черт бы вас побрал! – пробормотала она, выстрелив еще в одного всадника. Лошадь резко остановилась, раненый бандит перелетел через ее голову и тяжело шлепнулся на переднее крыльцо, закричав от боли. Он быстро скатился с крыльца и исчез из поля зрения. Неожиданно кто-то вы­хватил ружье из рук Элиа. Тот находился у сосед­него окна, выставив ствол наружу, негр стоял на коленях и целился. Элиа вскрикнул и упал, когда * бандит перехватил ружье, направил его на негра и выстрелил. Элиа бросился на кухню. И прежде, чем Одри успела понять, что произошло, напада­ющий вскочил на крыльцо и одним сильным ударом выбил дверь. Падение с лошади, должно быть, только разъярило бандита и через несколь­ко мгновений он ворвался в дом.

Одри обернулась, чтобы выстрелить в него. Ружье дало осечку. Мужчина вырвал ружье у нее из рук и отбросил в сторону.

– Ну-ну, – сказал он с угрожающей усмеш­кой, – вы только посмотрите, кто здесь. Хоро­шенькая белая проститутка живет с ниггером!

Отступая, Одри схватила попавшуюся под руку вазу и бросила в мужчину, но тот успел пригнуть­ся, затем сделал несколько шагов и с силой уда­рил ее прикладом в грудь. У Одри перехватило дыхание от боли, она упала навзничь. В то же мгновение бандит оказался на ней, схватив одной рукой ее за горло, из второй не выпускал ружье Элиа.

– Ты сейчас пойдешь со мной, леди. Я и мои друзья хорошо знаем, что нужно делать с такими женщинами, как ты. – Он потащил Одри к двери, но она изо всех сил упиралась. Ей удалось ударом ноги закрыть дверь прежде, чем он успел выво­лочь ее на улицу. Тогда бандит швырнул ее, словно тряпичную куклу, об стол. Ужасная боль пронзила грудную клетку. Бандит прижал ее к столу, направив ствол ружья в шею.

– Откуда у тебя этот шрам, милашка? Какой-нибудь ревнивый ниггер порезал тебя?

– Пошел вон! – процедила сквозь зубы Одри.

– Говорят, что твои люди успешно торгуют с военными и Абилином. У тебя где-то здесь лежат деньги? Отдай их, я не стану раздевать тебя и ничего не сделаю.

Неожиданно откуда-то появился Элиа и отбро­сил бандита от Одри. Ружье отлетело в сторону. Мужчины сцепились в ожесточенной схватке. Они катались по полу, ломая мебель, опрокидывая цветочные горшки, разбивая вазы и посуду. Тусси стояла в дверях спальни с застывшими от ужаса глазами. Женщина прижимала к себе ма­ленького Джоя, видно было, как она боится за мужа и сынишку.

Одри огляделась и увидела отброшенное ружье. Боль в боку казалась нестерпимой, каж­дый вдох давался с большим трудом. Она почув­ствовала, как в душе вскипает дикая ненависть к бандиту. Как смеют эти люди являться сюда и нападать на невинных людей, которые трудятся, не покладая рук, чтобы выжить?! Элиа сильно ударил бандита в челюсть, тот качнулся назад, не удержался и упал на спину. Одри попыталась, снова выстрелить в него, но ружье не стреляло. Мужчина закричал и начал приподниматься. Тог­да Одри поняла, что нужно делать. Она схватила ружье за ствол и ударила его прикладом по голо­ве. Все ужасы прошедших лет припомнились ей в одно мгновение, всю накопившуюся ярость она хотела выместить на этом бандите. Она снова и снова била, почти ничего не видя перед собой. Удар за перенесенную боль и унижения. Удар за Бреннен-Мэнор. Удар за шрам на шее и потерян­ный голос. Удар за унижения, которые она терпе­ла от Ричарда. За войну между Севером и Югом. За разлуку с единственным любимым человеком. За Лину и Генриетту, за сожженный Батон-Руж. За потерянный дом, за утраченную надежду на счастье. Еще один – за Джоя… Джоя… Джоя. Какое имеет значение, что бандиты южане? Это не люди, это животные, звери, решившие убивать и грабить людей и так пострадавших в этой ужас­ной войне.

Элиа не выдержал, обхватил ее, оттащил от мужчины, заставил остановиться. Только сейчас, придя в себя, она увидела, что лицо бандита разбито до неузнаваемости и превратилось в кро­вавую маску. Ружье сломалось, приклад потре­скался, с него стекала кровь. Платье Одри тоже оказалось забрызгано кровью. Ощущение реаль­ности вернулось к ней. Женщина почувствовала сильную боль в груди, прижала ладони к ребрам и скорчилась, хватая ртом воздух.

– Отведи ее в постель, – сказал кому-то Элиа. – Я спрячу тело, надо будет убедиться, что они уехали совсем. Потом мы закопаем всех уби­тых. Они, должно быть, угнали наш скот, поэтому сразу не вернутся. Сначала отведут скот в какое-нибудь укромное место.

– А если они все-таки вернутся? – в ужасе спросила Тусси. – Они захотят отомстить нам, Элиа, потому что мы сопротивлялись.

– Будь они прокляты! – выругался негр. – Отведи Одри в постель, а Джоя посади в манеж, который я сделал, мальчик никуда не уйдет. Я перезаряжу ружье на всякий случай.

Одри слышала, как плачет Джой. Ей хотелось вернуться и помочь Элиа обороняться, но было трудно дышать и двигаться. Женщина еле добра­лась до постели, легла на спину, хватая пересох­шим ртом воздух, и потеряла сознание от боли.

Ли остановил лошадь, чтобы посмотреть на город, куда он так стремился. Бреннен, штат Канзас. Комендант форта Рили сказал, что так называется этот городок. Он также сообщил, что город более или менее принадлежит Одри Поттер, которая несколько раз приезжала к нему догова­риваться о поставке для нужд форта зерна и картофеля. Ли его рассказы казались неправдопо­добными. Невозможно представить, что все обсто­ит именно так. Комендант поведал, что у этой женщины, одетой, так же просто, как все перво­поселенцы, натруженные от работы руки, так как она вместе со всеми занимается уборкой картофе­ля, собирает початки кукурузы. Говорят, эта жен­щина основала в Бреннене небольшую школу и обучала негритянских детей грамоте.

Одри, обучающая негров, помогает им строить город, работает на земле вместе со всеми. Эта женщина совсем не похожа на Одри, которую он когда-то знал. Но у кого еще может хватить мужества и решимости так изменить свою жизнь? Да, Одри была мужественным человеком. Но Ли не мог представить, что она зайдет так далеко, помогая неграм строить новую жизнь. Только его Одри была способна на подобное. Какая другая женщина могла бы назвать свой город Бренненом?

Прошло два месяца с тех пор, как он прибыл в Канзас. И сейчас сердце тревожно сжималось в предчувствии скорой встречи. Наконец-то, он увидит ее. Ли несколько раз глубоко вздохнул, чтобы немного успокоиться. Необходимо ли им встречаться сейчас, когда прошло столько лет? Стоит ли рассказывать ей, что именно он убил Джоя? Прошло три года, однако его все еще мучили кошмары. Он снова и снова видел во сне умирающего Джоя, так ясно, будто это произошло вчера.

Ли сдвинул на затылок высокую шляпу с вы­гнутыми полями, расстегнул верхние пуговицы хлопчатобумажной рубашки. Предстоял яркий августовский день, а здесь, в прериях, совершен­но не было деревьев, не было возможности ук­рыться в тени. Эта земля, конечно же, не похожа на Коннектикут, а тем более, на Луизиану. Ему никогда не приходилось видеть таких бескрайних просторов. Как умудрились люди разрыхлить столь плотный дерн, переплетенный жесткими корнями степных трав, было выше его понима­ния. И все-таки вдаль простирались обширные кукурузные поля.

Несмотря на то, что штат был почти необжи­тым, Ли здесь нравилось. Хотелось получше уз­нать эти края и, по возможности, доехать до Скалистых гор. Рассказывали, что западнее стро­ится новый город Денвер, который расположен прямо у подножия гор. Это был бурно растущий промышленный город, благодаря найденным в тех районах месторождениям золота. Строилась железная дорога, которая должна через два года пересечь континент. Война отбросила экономику Юга далеко назад, а Запад начинал стремительно развиваться. Человек, потерпевший в жизни не­удачу, мог здесь начать все сначала.

Это было то, что сейчас требовалось Ли. Начать все сначала на новом месте. Все, что произошло на востоке страны, вызывало тоску и боль в сердце. Ли предполагал, что Одри должна испы­тывать те же самые чувства после всего, что случилось с Бреннен-Мэнор, Оба они подошли к рубежу, когда человек больше не в силах огляды­ваться назад. Возможно, когда он расскажет Одри о Джое, тоже научится не оглядываться в про­шлое. Если же Одри не простит ему смерти маль­чика, Ли никогда не сумеет достичь в жизни успеха и сделать что-то полезное в отпущенные ему годы.

Он больше не пьет спиртного. Будучи год без сознания, а затем пройдя долгий и трудный путь восстановления утраченных физических и душев­ных сил, он излечился от пьянства. Месяцы реа­билитации научили его ценить каждое мгновение существования. Ли почувствовал огромное жела­ние жить, быть здоровым, наслаждаться быти­ем… Он должен найти Одри. Может быть, каким-то невероятным чудом они сумеют остаться вместе. В глубине души он все-таки надеялся, что Одри поймет и простит его, и они оба смогут забыть прошлое навсегда, уедут куда-нибудь. Воз­можно, в Денвер, где Ли смог бы основать новую адвокатскую фирму. Конечно, адвокаты очень нужны в новых растущих городах, где люди толь­ко начинают жить по законам цивилизованного мира. Ему здесь, определенно нравилось и он хочет начать здесь новое дело. В этих краях ни для кого не имеет значения, как человек жил раньше, как он одевается. Сейчас Ли был в грубой хлопчатобумажной рубашке и дорожных брюках, вместо модного костюма, на ногах кожаные сапо­ги, вместо отполированных сверкающих ботинок. Никто не придавал никакого значения тому, что человек запылен с дороги, вспотел, что у него обветренная и загорелая кожа. Никому не было дела до того, как человека зовут, откуда он, чем занимался в прошлом. В большинстве маленьких городков, где ему пришлось побывать, жители были рады появлению любого нового человека, не говоря уж о местах, удаленных от городов. При­езжих встречали доброжелательно, готовы были накормить и дать приют.

Здесь его встретил мир. Поездки верхом, све­жий воздух наполняли силой. Кожа загорела от длительного пребывания на солнце. Верховые пу­тешествия и длительные пешие переходы укрепи­ли его мускулы.

Почти везде, где Ли останавливался, чтобы узнать об Одри, хозяйка дома подавала на ст, ол порции впору для шестерых мужчин: ветчина или говядина, картофельное пюре, пироги. Когда он покидал гостеприимных хозяев, они давали ему в дорогу печенье, вяленое мясо, кукурузные почат­ки и картофель. Здесь было невозможно умереть с голоду. Ли заметно поправился, но все еще весил на несколько фунтов меньше, чем прежде.

В течение первых месяцев выздоровления, ему заново пришлось учиться ходить. Потребовался почти год, прежде чем к нему вернулись прежние силы и способности. Но Ли старался изо всех сил: необходимо было как можно скорее отправиться в Канзас.

В дороге он скучал по Мэпл-Шедоуз… и, ко­нечно, знал, что всегда будет скучать. Но сейчас для него было главное – решить, что делать с будущим. Значит, он обязательно должен найти Одри. Может быть, когда-нибудь они приедут вдвоем в Мэпл-Шедоуз и проведут там лето. Снова вспомнят нежную любовь, которую обрели когда-то в загородном доме Джеффризов.

Он подъехал ближе, рассматривая недавно сго­ревшее здание. Проезжая мимо кукурузных по­лей, он заметил, что они частично вытоптаны. Ли придержал коня, пустив его медленным шагом. То здесь, то там он видел разрушенные дома из дерна. Около одной лачуги негр вырезал дерновые пласты и укладывал, подготавливая их для вос­становления дома. Человек устал взглянул на Ли, настороженно и недоверчиво. Ли остановился и приветливо поздоровался:

– Добрый день.

Негр только кивнул, не оставляя работы.

– Я Ли Джеффриз, – представился гость. – Я ищу миссис Поттер. Она живет в Бреннене?

Негр оперся на вилы.

– Что вы хотите узнать?

– Одри Поттер мой старый друг, – Ли огля­нулся. – Скажите, что здесь произошло?

Негр продолжал изучающе рассматривать его, взгляд выражал опасение и осторожность.

– Преступники. Белые люди, которым не нра­вится, что ниггеры хотят жить самостоятельно, побывали здесь. Вчера они напали на нас, хотели, чтобы мы все бросили и разбежались. Но мисс Одри сказала, что мы должны отстаивать свои дома, и мы отбивались. Они ушли, но пообещали вернуться, – он кивнул на холмики вдали. – Там мы похоронили белых, которых убили. Все они преступники и страшно обозлены, что ниггеры посмели убить белых. Они вернутся, это уж точ­но. – Он снова настороженно взглянул на Ли. – Может быть, вы один из них и приехали, чтобы шпионить. Хотите разузнать, сколько у нас оружия. У нас оружия немного, но мы умеем с ним обращаться и не собираемся покидать свои дома. Мисс Одри чуть не погибла, защищая нас, поэтому мы останемся и будем защищать мисс Одри.

Ли встревоженно посмотрел на негра.

– Одри пострадала?

Мужчина кивнул.

– Один из бандитов пробрался в дом и напал на нее. Но Элиа сказал, что она здорово отколо­тила этого негодяя. Мисс Одри разозлилась и размозжила бандиту голову прикладом ружья. Элиа помогал ей сначала, а потом еле оттащил ее от убитого. Но прежде этот человек сломал ей ребра. Она сейчас очень больна. Ее ранили из-за нас. Поэтому мы решили остаться ради мисс Одри.

Ли не знал, смеяться ему или злиться. Он попытался представить, как Одри рискует своей жизнью ради чернокожих. Его Одри? И она раз­била голову одному из преступников! Хотелось бы ему посмотреть на это! Боже мой, он ее еще не увидел, а уже прекрасно знал, что до сих пор любит.

– Где Одри сейчас?

Негр снова взглянул на него с подозрением, затем посмотрел вдаль, словно хотел убедиться, один ли приехал этот белый или за ним следуют другие? Затем указал на деревянный дом, кото­рый стоял немного в стороне от центра.

– Она там. Мисс Одри живет с Тусси и Элиа в том доме. Тусси ухаживает за мисс Одри.

– Тусси вышла замуж? – поинтересовал­ся Ли.

Негр немного успокоился, поняв, что Ли дей­ствительно знает Одри и даже Тусси.

– Да, сэр. У них родился мальчик, Тусси назвала его Джой. Скоро у нее появится второй ребенок.

Ли снова почувствовал мучительную боль в сердце. Значит, у Тусси родился мальчик, и она назвала его Джоем. Рассказать Одри правду будет самым трудным делом в жизни, если у него вооб­ще хватит мужества заговорить о смерти юноши. Ли поблагодарил негра и тронул лошадь, ведя за собой вторую с вьюками. Взглянул на надпись у дороги.

«Бреннен, Канзас, население двести шесть­десят два человека» – гласила табличка. Циф­ры, указывающие численность населения, не­сколько раз перечеркивались и менялись. Два здания оказались сожжены, но несмотря на это, вполне очевидно, город процветает. Люди заняты своими делами, кто-то убирает улицы после погрома, где-то слышится стук молотков, мужчины распиливают бревна. Должно быть, горожане намерены и далее не отступать и, несмотря на угрозы бандитов, строить благо­получную жизнь.

Неужели город процветает благодаря самоот­верженности Одри? Кажется, она вдохновляет и поддерживает этих людей. Ли подъехал к скром­ному деревянному дому, одно окно было выбито, а дверь сломана. Хорошо сложенный, красивый негр снимал ее, чтобы заменить другой. Когда мужчина увидел Ли, он прислонил дверь к крыль­цу и поспешил навстречу, готовый дать отпор нежданному пришельцу.

– Вы Элиа? – спросил Ли, решив что надо успокоить хозяина дома. – Вы муж Тусси?

Человек нахмурился.

– Откуда вы знаете Тусси?

Ли спокойно спешился, привязал лошадей к столбу, оставив оружие возле седла.

– Я – Ли Джеффриз. Одри и Тусси никогда не рассказывали вам обо мне?

Глаза Элиа удивленно распахнулись. Негр оки­нул взглядом Ли с головы до ног, затем засмеялся и протянул руку.

– Мистер Джеффриз! Неужели это вы? Тус­си! – громко позвал он. – Иди сюда! Посмотри, кто приехал! – он энергично тряс руку Ли.

Красивая негритянка открыла дверь. Женщи­на остановилась, взглянула на гостя и обрадованно улыбнулась.

– Мистер Джеффриз. Слава Богу! – она быс­тро подбежала к приехавшему и, к искреннему удивлению Ли, крепко обняла его за шею. – Вы приехали! Вы действительно приехали! Я всегда говорила Одри, что вы найдете ее, но она не верила.

Ли снял ее руки с плеч, слегка отстранился и посмотрел в глаза.

– Не надо благодарить Бога раньше времени, Тусси, ты еще не все знаешь.

– Я знаю одно, вы здесь! А это самое глав­ное. Поймите, Одри все еще любит вас. Она отри­цает это все время, говоря, что такие люди, как вы, виноваты во всем, что с ней случилось, стара­ется убедить себя в том, что не любит вас. Она хотела бы забыть вас, но не может. Я это чувст­вую. О, вы сейчас ей так необходимы. Она очень одинока, много работает, помогая нам, а сейчас она ранена, ей очень нужна ваша под­держка.

– Помедленнее, Тусси, – Ли засмеялся, не успевая воспринимать сразу все, что она торопит­ся высказать. – Я слышал, что у тебя есть ребенок.

– Да! – Тусси обернулась и взяла мужа за руку. – Это Элиа, мой муж. Элиа Джейке. Мы любим друг друга много лет. Мистер Бреннен продал его, мы не виделись долгое время. После того, как рабов освободили, он нашел меня, и мы поженились. У нас маленький мальчик по име­ни… – улыбка исчезла с ее лица, – по имени Джой. Джоя убили на войне, мистер Джеффриз. Возможно, вы этого не знаете?

Когда Ли перестанет мучить жгучая боль в желудке? Каждый раз, когда упоминается имя Джоя или когда он вспоминает мальчика, боль снова и снова скручивает его.

– Я слышал, – ответил Ли.

«Я убил его», – подумал Ли и пригладил волосы ладонью.

– Тусси, мы можем где-нибудь поговорить прежде, чем я увижу Одри. Вначале я хочу знать все, что случилось здесь. Расскажи мне о банди­тах. Как случилось, что вы решили уехать из Бреннен-Мэнор в Канзас? Это поможет мне в разговоре с Одри, – он снова надел шляпу. – Ты же знаешь, что произошло пять лет назад в нашу последнюю встречу в Батон-Руже?

Тусси схватила его за руки.

– Да, сэр. Вам необходимо знать все, что случилось. Одри пришлось многое пережить. Я навсегда запомню день, когда мы получили пись­мо сизвестием о смерти Джоя. Она так страдала.

Глаза Ли наполнились слезами.

– Да, мы всемного страдали, Тусси.

Тусси внимательно смотрела на Ли, заметив, как сильно он похудел с тех пор, как она видела его последний раз. В его прекрасных голубых глазах таилось безмерное страдание.

– Вам тоже пришлось многое пережить, не так ли, мистер Джеффриз? Южане и негры, мы все считаем, что пострадали только мы. Но думаю, пострадали обе стороны, а особенно те, кто участ­вовал в войне.

Ли осмотрелся.

– Похоже, что война еще не закончена.

– Кое для кого война, должно быть, никогда не закончится. Но приходит время, когда мы должны простить все и забыть обиды, начать все снова, верно?

Их взгляды встретились.

– Все возможно, мистер Джеффриз. Бог помо­жет. Идите сюда, под навес. Мы сядем на это старое бревно и посидим в тени. Я расскажу вам все, что случилось с Одри и со всеми нами. А вы расскажете, почему так долго добирались до нас, ведь после окончания войны прошло два года. – Тусси взглянула на Элиа и предупредила: – Ни­чего пока не говори Одри, пусть она отдыхает спокойно.

– Ничего не скажу, – Элиа повернулся и подошел к крыльцу, подхватил малыша, который неуверенно топал ножками перед дверью. Элиа взял малыша на руки и показал Ли.

– Это маленький Джой.

Мальчик потянулся к гостю. Тусси заметила, с какой готовностью Джой тянется к людям, никого не боится. Ли едва слушал ее. Он взял мальчика на руки, прижал к себе, вспомнив дру­гого Джоя, у которого были такие же яркие черные глаза. Но у того Джоя была белая кожа и рыжие волосы. Когда-то тот Джой назвал Ли своим лучшим другом.

«Все хорошо, Ли», – снова и снова слышались ему слова умирающего Джоя. Юноша простил человека, который его застрелил. Ли снова отча­янно боролся с желанием достать фляжку виски и напиться до беспамятства. Но однажды он уже пережил это безумие, и ничего не изменилось. Был только один путь избавиться от этого ада – убраться отсюда.

Он поцеловал ребенка и вернул его отцу.

– У тебя прекрасный сын, Элиа, – Ли снова обратился к Тусси, вспомнив первый день, когда встретил ее, был поражен красотой девушки и сразу понял, что сестра Одри умна. Как хорошо, что Тусси теперь свободна, замужем и счастли­ва. – Я вижу, что скоро будет второй ребенок.

– Да, через пару месяцев, – она взяла его за руку. – Пойдем, мне нужно многое расска­зать.

Ли прошел под навес за домом. Тусси усадила его на бревно, села рядом. День перевалил на вторую половину. Элиа продолжал возиться с дверью и иногда посматривал в сторону беседую­щих. Он увидел, как мужчина неожиданно обхва­тил голову руками, было похоже, что он о чем-то сокрушается и плачет. Плакал ли он над тем, что случилось с Одри? Сожалел ли о том, что она потеряла прекрасный голос? Обо всем, что Одри пришлось пережить? А может быть, этот человек сам пережил что-то очень страшное, о чем никто не знает? Должно быть, Ли хороший человек. Элиа видел это по его глазам. Он уже давно научился различать белых людей по глазам, по­нимал, когда они выражают чувства искренне. Ли Джеффриз был искренним человеком.

Элиа казалось, что янки и Тусси разговаривают намного дольше, чем требуется, чтобы рассказать все. Что-то обстояло не так. Белый продолжал закрывать лицо руками, а Тусси гладила его по плечу, будто он угнетен неизбывным горем и безмерно страдает. Что с ним случилось? Одри позвала Тусси. Элиа вошел в дом и объяснил, что Тусси отправилась к соседям и скоро должна вернуться.

– Мне показалось, что вы… разговаривали с кем-то? – поинтересовалась Одри. Каждый вдох и выдох давался ей с болью.

– Приходили Джозеф и Вилена, – солгал Элиа. – Не волнуйтесь. Тусси скоро вернется, уже начинает темнеть.

– А что если… они опять явятся… после наступления темноты, – беспокоилась Одри.

Элиа понимал, что она говорит о бандитах. Он снова подумал о Ли. Тусси рассказывала ему, что Ли Джеффриз был полковником, высокопостав­ленным офицером в Союзной армии. И сейчас, когда он находится здесь, возможно, сумеет чем-нибудь помочь переселенцам. Ли должен знать, как нужно сражаться.

– У нас все будет хорошо, мисс Одри. Сердцем чувствую, что Бог услышал наши молитвы.

Одри с недоумением взглянула на него.

– Что ты имеешь в виду?

– Скоро вы узнаете, – Элиа засмеялся и вышел из комнаты, а Одри пыталась собразить, что он имел в виду. Ей хотелось самой пойти и узнать, как идут дела, но каждое движение при­чиняло нестерпимую боль. Она не сможет теперь сопротивляться, если преступники придут снова. Одри хорошо понимала, что с ней случится, если бандиты найдут ее, им будет безразлично, ранена она или нет. Женщина тревожилась не на шутку, но не хотела, чтобы Элиа и Тусси знали о грозя­щей ей опасности.

Одри снова почудилось, что она слышит голоса. Кто-то позвал маленького Джоя и ла­сково сказал, какой он уже большой и умный мальчик. Голос показался ей знакомым, человек говорил совсем не так, как говорит большинство негров, у него нет южного акцента. Где она слышала этот голос? В первое мгновение она подумала о Ли. Но тут же опомнилась, такое невероятно.

– Тусси? – снова окликнула она. – Кто пришел?

Ли был уже в соседней комнате и услышал слова Одри. Было ощущение, что его полоснули ножом по сердцу, когда раздался низкий, хрип­лый голос Одри.

Ли все еще помнил, как она пела в день их знакомства в Мэпл-Шедоуз. Голос Одри был чув­ственным, сильным и нежным, от этого звучания человека бросало в дрожь. Одри никогда не смо­жет петь снова так прекрасно. Жаль, что не Ли убил Марча Фредерика.

– Пришел совершенно замечательный гость, – предупредила Тусси, входя в спальню и склонив­шись над постелью. – У нас все будет хорошо, Одри. Приехал тот, кто обязательно поможет нам.

– Военный? Комендант форта Рили прислал нам помощь?

– Не совсем так, но это военный человек, по крайней мере, до недавнего времени он был офи­цером, – Тусси взглянула на Ли и дала ему знак войти.

Ли казалось, что ноги приросли к полу. Пять лет! Он пересилил себя и шагнул к двери. Тусси отступила в сторону, Ли вошел в комнату и при­близился к постели.

В спальне повисла напряженная тишина. Одри и Ли молча смотрели в глаза друг другу.

– Здравствуй, Одри, – наконец сказал Ли срывающимся голосом.

Глаза женщины заблестели от слез.

– Ли, – только и смогла прошептать она.

 

Глава 33

Несмотря на смешанные чувства, которые всколыхнулись у нее в душе, Одри не смогла скрыть улыбку радости и облегчения при появлении Ли. Приезд Ли казался ей невероятным чу­дом, настоящим чудом, хотя она еще не могла разобраться, как относится к нему лично. Появ­ление старого друга, человека из кажущегося таким далеким прошлого, любовь к кому была такой прекрасной, обрадовало ее. И все же столь­ко лет она повторяла себе, что ненавидит его и не хочет с ним встречаться.

Но он сейчас стоит перед ней, человек, кото­рый знает ее так близко, как только может муж­чина, любовник знать женщину, и это вызывало совсем другие чувства. Он так много значил для нее, ее старый друг, одновременно, ставший не­знакомцем. Остался ли он ее другом? Или будет только врагом?

– Как ты нашел меня? – спросила Одри, внимательно осматривая его. Как он похудел и постарел. На лице появилось несколько шрамов, как будто его сильно избили. И такая боль сквозит в ярко-голубых глазах, которые она когда-то лю­била безмерно. Возможно, он тоже страдал. – И почему? Почему сейчас?

Ли подумал, что она похожа на ангела его мечты. Рыжие волосы разметались по подушке, на ней была простая фланелевая рубашка, лицо похудевшее, кожа загорела под жарким солнцем, около глаз прорезались морщинки. Он постарался сдержаться, не выдать удивления ее хриплым голосом, старался не смотреть на ужасный шрам на шее. Но ничто не могло испортить естествен­ную красоту Одри, которая для него стала глубже, так как теперь она не была только внешней, но шла из глубины ее души. Эта женщина преврати­лась в зрелого, сильного, великодушного и муже­ственного человека, полного решимости и стрем­ления выжить только собственными силами. Она уже не имела ничего общего с высокомерной семнадцатилетней девушкой, которую он встре­тил однажды прекрасным летним днем в Коннек­тикуте. Тогда она стояла около фортепьяно и пела… пела под аккомпанемент Энни Джеффриз таким очаровательным голосом, какой уже никог­да к ней не вернется. Ли чувствовал собственную вину за все, что произошло в этой войне. Он был обязан защитить, уберечь любимую женщину от ужасов войны. Она не должна была страдать. Если бы ее отец не сжег письма Ли…

– Найти тебя было не так уж сложно. Я поехал в Батон-Руж, увидел Бреннен-Мэнор… Одри от­рывисто вздохнула при упоминании о планта­ции. – Там поселились несколько белых семей. Они сообщили, что ты продала поместье, но не знали имени нового владельца. Поэтому я вернул­ся в город, чтобы отыскать кого-нибудь, кто мог бы мне хоть что-нибудь сообщить. Клерк в суде сказал, что ты продала плантации мужу своей кузины, а сама отправилась в Канзас вместе с неграми, – он обернулся, взял стул, поставил рядом с постелью и сел.

– Одри, ты продала все за тысячу дол­ларов?

Глаза женщины наполнились слезами.

– У меня не было другого выхода. Оказалось слишком опасно оставаться там… Я хотела по­мочь Тусси и оставшимся. Они спасли мне жизнь, они хотели уехать в Канзас… Но у них не было денег, чтобы купить все необходимое. Поэтому я продала Бреннен-Мэнор.

Одри говорила медленно, ей было больно ды­шать из-за сломанных ребер. Она понимала, о чем сейчас думает Ли. Несколько лет назад невозмож­но было представить, что она будет помогать неграм. Одри пригладила ладонью волосы, пред­ставляя, как сильно отличается от элегантной, прекрасно одетой дебютантки с тщательно уло­женной прической. Дебютантки, которую Ли впервые встретил в Коннектикуте. Она попыта­лась прикрыть ладонью ужасный шрам на шее. Но Ли взял ее руки в свои сильные ладони.

– Все будет хорошо, Одри, – он слегка сжал ее пальцы. – Тусси рассказала мне обо всем, – он закрыл глаза и прижался лицом к ее рукам. – Твоя жизнь сложилась бы иначе… если бы я оказался рядом с тобой, ничего страшного бы не случилось. Если бы я мог найти тебя раньше, то не пришлось бы продавать Бреннен-Мэнор. Я дал бы тебе денег для восстановления плантации, она осталась бы твоей.

Одри посмотрела на густые темные волосы Ли, на красивое лицо, широкие плечи, обтянутые грубой хлопчатобумажной рубашкой. Сколько ему сейчас лет? Тридцать пять? Тридцать шесть? Как быстро пролетели семь лет с тех пор, как они впервые встретились, и она даже сочинила для него песню.

– Я думаю, что никто из нас не виноват в том, что произошло. Что касается Бреннен-Мэнор… когда я узнала, что Джой больше не вернется, это уже не имело значения… Я пыталась сохранить хотя бы землю только ради Джоя.

О Боже, снова резкая боль сжала желудок Ли. Почему он смог сразу рассказать о Джое Тусси?

Женщина поняла его и простила. Она очень умная женщина, нежная, добрая, человечная. И прости­ла его сразу, без колебаний, сумела проникнуться глубиной его горя. Объяснила, почему он должен все рассказать Одри. Он должен избавиться от боли, которая сжигает его душу. Ли прекрасно понимал, что женщина права. Другого пути нет. Но сейчас он не мог даже заикнуться, что причастен к гибели Джоя. Он обязательно расскажет, но не сейчас. Пусть Одри сначала выздоровеет. А пока он подумает, как помочь горожанам раз и навсегда разобраться с бандитами.

– Мне очень жаль Джоя, гораздо сильнее, чем ты думаешь.

– Я говорила себе… что должна ненавидеть тебя. Но сейчас я хорошо понимаю, ты не можешь отвечать за то, что сделал какой-то другой янки. Была война, Ли. Война заставляет людей совер­шать ужасные вещи. Я знаю это по собственному опыту.

«Ты не можешь отвечать за то, что сделал какой-то другой янки». Надо сменить тему разго­вора, иначе он сойдет с ума.

– Одри, я начал искать тебя сразу, как только уволился из армии, через два месяца после того, как генерал Ли сдался. Однако случилось непред­виденное, когда я выходил из здания суда в Батон-Руже, группа молодых подонков напала на меня, кто-то ударил сзади по голове кирпичом. А потом они избили меня до полусмерти.

– О Ли!

Он все еще держал ее за руку, не хотелось признаваться, но нежность сильных ладоней дей­ствовала на нее успокаивающе. За какое-то мгно­вение он превратился в Ли, ее верного друга. Она не сомневалась в том, что он действительно дал бы ей денег для восстановления Бреннен-Мэнор. После того, как она ужасно обошлась с ним в Батон-Руже, было удивительно, что он не отка­зался от желания встретиться с ней, поговорить.

Невозможно забыть беспомощное выражение в его голубых глазах, когда она заявила, что не хочет больше видеть его. Но вот он здесь, рядом, ему пришлось пройти сквозь ад, чтобы разыс­кать ее.

– И что было потом? Ведь прошло два года.

– Доктор в Батон-Руже выяснил, кто я, свя­зался с моим братом Карлом. Карл приехал за мной, поездом доставил меня в Мэпл-Шедоуз. Я только время от времени приходил в себя. И в таком состоянии пробыл год. Глаза открывались, я мог понемногу есть и пить, но только с чьей-ни­будь помощью. Мне сказали, что я не говорил и не двигался почти год. Когда я пришел полностью в сознание, то превратился почти в скелет. Я мог умереть от истощения, так как получал недоста­точно питания. Карл, его жена и вдова Дэвида выходили меня.

– Вдова Дэвида? Твой брат убит?

Ли водил пальцем по ее ладони.

– Да. Думаю, мало найдется людей, кто не потерял близких во время войны.

– Мне очень жаль, Ли.

Он вздохнул и наконец выпустил ее руку.

– Кстати, вдова Дэвида, встретила очень хоро­шего человека и сейчас снова замужем. – Он откинулся на спинку стула. – Ты не против если я закурю?

– Нет, – она наблюдала молча, как он достал тонкую сигару из кармана рубашки, снял с лампы стекло, прикурил, затем снова накрыл лампу стеклом. Хотя Ли очень похудел, он все равно остался сильным и крепким, тело было по-преж­нему мускулистым. На щеках прорезались глу­бокие морщины, это было лицо человека, кото­рый много видел ужасов, многое сам пережил. Прежде, чем продолжить рассказ, Ли глубоко затянулся.

– Мне потребовалось много времени, чтобы научиться ходить, чтобы ко мне вернулись прежние силы и появилась возможность отправиться в Канзас, – он наклонился, поставив локти на колени. – Желание встретиться с тобой придава­ло мне силы, Одри. Я знал, что непременно дол­жен найти тебя. Когда я приехал в Канзас, оста­валось только задавать вопросы. В форте Рили я узнал, что комендант знает тебя, – он засмеял­ся. – Как только он объявил название вашего поселения, я сразу понял, что белой женщиной, которая помогла неграм выстроить его, могла быть только моя Одри.

«Моя Одри», – он сказал эту фразу так есте­ственно, будто они расстались только вчера. Дол­жно быть, Ли до сих пор считает, что она принад­лежит ему? Может быть, так оно и есть? Вероятно она не переставала принадлежать ему все долгие семь лет с тех пор, как впервые встретила его.

– Мне очень жаль, Ли, что тебе пришлось столько пережить. Это было ужасно… для нас обоих, но сейчас все по-другому… не так ли? Прошлое невозможно вернуть. Может быть, ты зря разыскивал меня?

Ли посмотрел в глаза Одри, он не верил ее словам. Он может головой ручаться, что Тусси хорошо знает сестру. Лучше, чем кто-либо другой. А Тусси считала, что Одри все еще любит его. Неужели в ней снова взыграла ее южная гор­дость? Она не хотела признаваться, что испыты­вает какие-либо другие чувства, кроме друже­ских? Есть ли смысл пытаться изменить что-либо? А когда он расскажет ей правду о смерти Джоя, его признание, наверное, разрушит их от­ношения вообще. Хотелось признаться, что он все еще любит ее, но такое высказывание, вероятно, прозвучит не к месту.

– Я должен был приехать. Не мог допустить, что все у нас закончится Батон-Ружем, Одри. Я не мог забыть о войне, она у меня в сердце. Я должен был увидеть тебя, убедиться, что с тобой все в порядке. Должен был сделать это. Должен убедиться, что мы хотя бы остались друзьями, что ты не считаешь меня врагом. Не хочется, чтобы ты страдала, но когда у человека есть собствен­ные убеждения, он должен защищать и отстаи­вать их. Я не в силах был остановить того, что происходило в Батон-Руже и в других городах. Если бы я обладал властью и мог, то непременно сделал бы это. И если бы я мог остаться тогда и помочь тебе, то остался бы и помог, даже если бы ты возражала. Однако тогда я получил приказ срочно покинуть город, я не имел права ослушать­ся приказа.

– Я знаю. И понимаю, – она ладонью при­крыла себе грудь. – Человек так сильно страда­ет… а затем он или она понимают… что винова­тых нет. Многое происходит независимо от нас, а нам остается только… жить и бороться с бедами. Никогда не думала, что у меня хватит сил и мужества пережить столько горя и бед… Или что когда-нибудь смогу полюбить негров так, как люблю их сейчас. Они были добры ко мне. Многие годы я считала их ниже себя по происхождению… А они спасли мне жизнь и… приютили меня, полюбили меня всем сердцем. В каком-то смысле война сделала меня мудрее, Ли. Я стала пони­мать, что в жизни действительно важно. Друзья и вера… вот что самое важное. – Он снова взял ее за руку. – Все эти годы я убеждала себя, что должна тебя ненавидеть. Но увидев тебя снова, поняла, что ты тоже страдал. И в наших страда­ниях некого винить. Во всем виновата война… Должна признаться, что не считаю тебя винова­тым, Ли, Тебе много пришлось испытать, пока ты искал меня. Значит, мы все еще хорошие друзья, даже если ничего другого не осталось. Я очень рада, что ты приехал. Думаю, ты прав. Войну нельзя было бы считать законченной, если бы мы не увидели друг друга и снова не поговорили.

Он рассматривал ее руки, пораженный, какими они стали темными, шершавыми, вокруг ногтей в морщинки и трещинки въелась земля, ведь Одри работала в поле. Натруженные руки этой женщины не были похожи на руки Одри Бреннен. Но казались ему более прекрасными, потому что их обладательница – великодушная и мужест­венная женщина. Самопожертвование, на которое она оказалась способна, в стремлении помочь другим, вызывало искреннее уважение. Если бы он каким-то образом сумел оживить их любовь, то женился бы и увез ее отсюда. Он сделал бы все, чтобы вернуть ей жизнь, для которой Одри была рождена. Нашел бы специалистов, чтобы ей по­могли восстановить голос. Эта женщина должна носить бриллианты* ее кожа должна быть мягкой и белой, а волосы уложены в красивую прическу. Она должна танцевать на балах, ходить в театры. Она должна стать миссис Ли Джеффриз, женой преуспевающего адвоката. Какая прекрасная мечта.

Он снова затянулся сигарой, оглядел комнату в поисках пепельницы. Одри улыбнулась.

– Это… моя комната. Тусси и Элиа спят на­верху. Я еще не научилась курить трубку или… сигары.

Ли рассмеялся, изумившись, что ей удается сохранять чувство юмора, несмотря на все случив­шееся. Действительно, он видит перед собой дру­гую Одри, более мужественную, чем мог ранее представить.

– Возьми жестяную кружку на столе, – пред­ложила она, указывая на стол, где стояла лампа.

Ли потянулся, положил сигару в кружку по­вернулся к Одри и наклонился поближе.

– Расскажи мне о бандитах. Ты сильно постра­дала?

Она пошевелилась и поморщилась от боли.

– У меня сломаны ребра. Тот бандит, который напал на меня… ударил меня об угол стола. Мне больно… двигаться и дышать.

Как ему нравится ее южный говор, но это уже не звонкий, музыкальный голос, когда-то богатой и избалованной Одри Бреннен.

– Тусси сказала, что ты здорово избила его. Она закрыла глаза.

– Я совсем не радуюсь такому исходу дела… но тогда у меня не было выбора… Ружье дало осечку, я почти не помню, как все произошло. Элиа удалось отнять у меня этого человека, я схватила отцовское ружье и начала бить бандита. Была вне себя. Так разъярилась, что ничего не соображала. Даже не помню сейчас его лица, – на глазах Одри снова выступили слезы. – Я помнила совсем другое: Марча Фредерика, Бреннен-Мэнор… потерю голоса, тетю Джанин, Батон-Руж и все остальное… особенно, потерю Джоя. Думала о Джое и мне хотелось убить кого-нибудь. Представилось вдруг, что этот бандит убил его… Я не могла остановиться.

Ли чуть не стало дурно.

«Я тот человек, которого ты должна была убить», – подумал он, вздохнул и встал, не в силах смотреть на Одри. Снова взял сигару, по­дошел к окну, понаблюдал, как негры работают на истоптанном кукурузном поле, собирая по­чатки.

– Тусси и Элиа считают, что бандиты вер­нутся.

– Они обязательно вернутся. Мы все уверены в этом. Они страшно разозлились, потому что негры посмели оказать им сопротивление… и даже убили несколько белых. Не думаю, что у кого-то из этих преступников здесь есть земля. Собрались всякие подонки с Юга… они обозли­лись из-за войны… и во всем обвиняют негров. Такой тип людей будет всегда ненавидеть негров, они не хотят, чтобы бывшие рабы научились жить самостоятельно. Следующий налет будет гораздо страшнее. В этот раз они только вытоптали поля, сожгли несколько зданий и угнали наш скот.

У нас теперь нашли приют негры-беженцы из других городков, на которых бандиты уже напа­дали… Они рассказывали о насилиях, избиениях, убийствах. В следующий раз будет хуже. Ли повернулся к ней, посмотрел в глаза.

– Ну что ж, тогда мне придется заняться ими всерьез.

– Ли, но ты же один…

– Я уволился из армии, будучи бригадным генералом. В течение нескольких лет готовил солдат, учил их сражаться, надеюсь, что сумею обучить тому же негров, – он вынул сигару изо рта, снова придвинулся ближе к Одри. – Они научатся не только стрелять, научаться обманы­вать противника. Это все равно, что на войне, Одри. Ни за что не уеду отсюда, пока не удосто­верюсь, что Бреннен в безопасности. Это самое малое, что я могу сделать.

Одри чуть не заплакала при мысли о возмож­ности что-то сделать. Они так горячо молились о чуде. Неужели этим чудом является Ли? Кто сумеет лучше подготовить людей к обороне, чем бригадный генерал, пусть даже и Союзной армии.

– Единственное, в чем у меня нет недостатка, это – в деньгах, – говорил он. – Мы съездим в Абилин, купим ружья и винтовки. Хорошие ма­газинные винтовки. Ни к чему теперь пользовать­ся устаревшими ружьями, которые заряжаются с дула. Элиа и Тусси рассказали мне обо всем. Этими ружьями пользуются большинство посе­ленцев. Я могу снабдить горожан хорошим ору­жием, Одри. А также куплю в Абилине породи­стый скот. Я возьму с собой несколько человек, они помогут мне выбрать хороших производите­лей, мы пригоним их сюда. Вы восстановите ста­до, которое потеряли. Тусси объяснила мне, на­сколько важно для общины стадо, особенно, в связи с тем, что строится железная дорога. Разве­дение скота дает сейчас хорошую прибыль, – он наклонился еще ниже, сжав деревянную спинку кровати. – На этот раз бандитам не удастся одержать верх. Когда они приедут, мы хорошо подготовимся к встрече с ними.

Ли был совсем рядом. Она лежала под одеялом, он склонился так низко, что в ее душе всколых­нулись воспоминания, давно похороненные в глу­бине души. Как странно осознавать, что этот мужчина, почти незнакомец, когда-то был так близок с ней, страстный и чувственный любов­ник. Желание светилось в его глазах, он по-преж­нему хотел ее. И возбуждал в ней ответное жела­ние, какого она не испытывала несколько лет.

«Это нехорошо, – подумала она. – Все уже далеко позади, и бессмысленно снова возвращать­ся к былому».

– Что ты собираешься делать, когда здесь все закончится? – спросила она, намекая, что он должен исчезнуть. Он вопросительно взглянул на нее, она инстинктивно почувствовала, что он хо­чет забрать ее с собой.

– Не знаю, – он резко выпрямился. – Может быть, поеду в Денвер. Уверен, что там нужны хорошие адвокаты.

«Может быть, я никогда не смогу уехать отсю­да, – подумал он. – Когда ты узнаешь правду о Джое, меня, должно быть, похоронят здесь. Если ты захочешь застрелить меня, Одри, я буду тебе благодарен и не стану тебя винить, а с радостью подставлю свою грудь».

– А как же Нью-Йорк? Мэпл-Шедоуз? Разве ты не хочешь вернуться домой?

Он поставил стул на место.

– Сейчас все изменилось. Там слишком многое напоминает о прошлом. Я хочу начать жить на новом месте. У меня примерно те же причины, по которым ты решила уехать из Луизианы.

Ли снова внимательно посмотрел на нее. Вне сомнения, он говорит правду. Воспоминания о прошлом приносили только боль, Одри подумала о далеком прекрасном лете в Мэпл-Шедоуз. Она тосковала по загородному дому Джеффризов. Иногда даже мечтала побывать там, словно такое возможно.

– Я не знаю, что тебе сказать, Ли. Как отбла­годарить… за то, что ты собираешься нам по­мочь… а главное, за то, что решил найти меня. После того, как я грубо говорила с тобой в Батон-Руже, я была уверена – ты никогда не вернешь­ся. Думала даже… что ты давно женился.

Ли изучающе смотрел в ее зеленые глаза, ко­торые не смог забыть за семь долгих лет: почему она спрашивает?

– После всего, что случилось, у меня не было ни времени, ни возможности думать о других женщинах.

«А, кроме того, как я мог думать о ком-то другом, если люблю только тебя?»

Показалось, что Одри прочитала его мысли, так как неожиданно покраснела и отвела взгляд.

– Тусси рассказала мне, что белый священ­ник, недавно поселившийся здесь, интересуется тобой, – добавил он. Когда Тусси поведала ему о священнике, Ли с удивлением понял, что его охватила жгучая ревность. Он еще не успел уви­деть Одри после стольких лет разлуки, но даже мысль о том, что она может оказаться с другим мужчиной приводила его в ярость и была невыно­сима.

– У нас с ним нет ничего, – ответила Одри, – он проявляет интерес… вот и все, – она старалась не смотреть ему в глаза. – Никакого официаль­ного ухаживания, ничего такого, – она наконец осмелилась посмотреть на него.

«Разве смогла бы я полюбить другого муж­чину, после того, как любила тебя? Разве смогла бы испытать такую же горячую страсть с другим?»

– Преподобный отец хороший человек… он овдовел во время войны, – она коснулась шрама, горло снова заболело, ей очень трудно много говорить. – Он из Кентукки. Я действительно отно­шусь к нему только, как к другу… как к человеку, который нужен нашей общине. Он помог постро­ить небольшую церковь. – Одри снова взглянула на Ли. – Вера дала нам силы и возможность выдержать… Хорошо, что у нас есть настоящий священник, он проводит службы и помогает мо­литься. Никто в церкви не обращает внимания, как я молюсь, перебирая свои четки. Прихожане знают, что я католичка, но это не имеет для них никакого значения. Все мы молимся… одному и тому же Богу. Все произносим одну и ту же молитву… Просим, чтобы нас оставили в покое, хотим, чтобы нам никто не угрожал… Столько времени мы живем в постоянном страхе и напря­жении. Мы все устали… Очень устали.

Ли смял окурок в жестяной кружке, снова наклонился над Одри, нежно заглянул в глаза, пытаясь успокоить, как-то утешить.

– Обещаю, что все изменится, Одри, изменит­ся в лучшую сторону. Вы сможете жить в мире и вас оставят в покое. Я добьюсь этого, как добился, чтобы Ричард Поттер перестал унижать и мучить тебя.

Их взгляды встретились. Ли понимал, что они оба сейчас вспомнили ту сладкую и нежную ночь, которую провели вместе в Бреннен-Мэнор.

– Кажется, я все время приезжаю с запозда­нием, позже, чем следовало бы. Тебя всегда при­ходится защищать. Так или иначе, ты страдаешь, потому что в этот момент нет рядом меня. Не знаю, смогу ли когда-нибудь простить себя за это, Одри. Но, в конце концов, хочу быть твердо уверенным, что с тобой больше не случится ничего плохого. Не уеду отсюда, пока ситуация с пре­ступниками не разрешится. Я собираюсь всерьез поговорить с комендантом форта Рили, чтобы он уделял больше внимания Брененну. Пробуду здесь столько, сколько нужно, чтобы убедиться в твоей безопасности.

Одри улыбнулась. О, как прекрасно снова ока­заться в его надежных объятиях, ни о чем не заботиться, быть под защитой сильного мужчины. Не нужно было бы все делать самой, обо всем беспокоиться. Но Одри не могла позволить этому человеку снова обнять ее, она не должна будить те чувства, которые спят в глубине ее сердца. Она была почти рада, что ранена, поэтому Ли не может сейчас прикоснуться к ней.

– Ли, я не обвиняю тебя за эти годы, когда тебя не было рядом. Я говорю тебе… Мы оба виноваты. Я оказалась слишком упрямой, настой­чивой… слишком гордой. Я тоже виновата. По­жалуйста, не говори, что не можешь простить себя. Я прощаю тебя и… Хочу, чтобы ты простил меня… так как тоже виновата. Тебе пришлось так много страдать. Ты столько раз предлагал мне любовь и защиту… Но я отказывалась.

«Ты еще не знаешь, что ты должна мне про­стить», – подумал он. Если бы все было так просто. Он наклонился и поцеловал ее в лоб, хотя ему очень хотелось поцеловать ее в губы. Боже, как это было бы прекрасно! Но они стали теперь совсем другими людьми, все так изменилось. И он убил ее брата.

– Тебе нужно как следует отдохнуть. Элиа сказал, что я могу расположиться в пристройке позади дома. Так что я буду поблизости, если эти – подонки вздумают вернуться раньше, чем мы предполагаем. Завтра я соберу всех мужчин, мы обсудим положение, съездим в Абилин, купим оружие, скот и вернемся как можно быстрее. Затем я хочу превратить этих людей в настоящих солдат, может быть, даже лучше, чем солдат регулярных войск.

Одри благодарно улыбнулась и подумала о странных превратностях судьбы. Ему снова при­дется сражаться с мятежниками, только сейчас его помощниками будут негры и она, Одри Бреннен Поттер.

– Спасибо тебе, Ли. Пожалуйста, будь осторо­жен… Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случи­лось. Тебе и так довольно всего пришлось испы­тать после того, как вышел из войны невредимым. Но ужасно, что тебя чуть не убили гражданские люди в мирное время. Счастье, что во время сражений ты не пострадал. В этой войне все странно, не правда ли? Такие повороты судьбы… Друзья становятся врагами… А враги – друзья­ми. В конце войны многим, вообще, было непонятно, за что они сражаются. Это… самое печальное, – она потерла горло. – Я хочу по­пить, Ли.

Он быстро налил из кувшина в стакан воды, помог приподняться, поднес стакан к ее губам. Одри отпила немного, он отставил стакан в сторо­ну, заметил, что она снова трет шею, как она делала это уже несколько раз.

– Тебе все еще больно говорить?

– Да. Я долгое время вообще не могла гово­рить, но потом вспомнила кое-какие упражнения, меня научила им твоя мама… для укрепления голоса… упражнения помогли.

Голос Одри становился заметно слабее, в нем слышалась сильная осиплость. Женщина произ­носила слова явно через силу.

– Одри, когда мы окончательно разберемся с преступниками, я поеду в Денвер или куда-ни­будь еще, найду специалиста, который поможет тебе. Телеграфирую в Нью-Йорк, если понадобит­ся, заплачу сколько будет необходимо, вызову специалиста сюда… если мне не удастся найти такого человека поблизости.

– Ты не должен…

– Не возражай, должен. Я не сумел помочь тебе, не смог уберечь от страданий, но, конечно, смогу сделать что-нибудь. Голос вернется к тебе, в конце концов, ты, вероятно, сможешь говорить без боли. Не знаю, может быть, ты никогда не сможешь петь, но… – о Боже, он не хотел делать ей больно. Одри вздрогнула, в глазах застыла боль. – Извини…

– Все правильно. Я знаю, что никогда не смогу петь.

– Я сказал: «Может быть, никогда…», а не просто «никогда», – напомнил он. Потом вспом­нил, достал из заднего кармана брюк сложенные листы. Бумага была старая, края обтрепались. Он вложил листы ей в руку. – Это текст песни и ноты. Я хранил их все эти годы.

– Ли, ты сумел сохранить ее?

– Она помогла мне выжить. У меня есть пле­мянница, которая играет на фортепьяно и заме­чательно поет. Когда я лежал больной, она вы­учила и исполнила ее для меня. У тебя не было времени спеть ее тогда, а я так хотел услышать. Прекрасная песня, Одри. Теперь, когда я нашел тебя, война закончилась, я могу вернуть ее тебе. Обещай всегда хранить эти листочки, ты должна сделать все, чтобы снова научиться петь. Считаю, что Бог помог мне сохранить ее именно для этого. Он хочет, чтобы именно ты исполнила эту нежную песню, пусть ее слова не имеют для тебя прежнего значения.

«Ли, моя любовь…» – вспомнила Одри не­сколько слов. Она не могла с уверенностью ска­зать, что эти слова уже не имеют для нее прежнего значения. Она просто не разобралась в своих чувствах, не знала, что думать. Он сохранил лис­тки с ее искренними словами! Ли искал ее и хотел помочь. Ли теперь с ней рядом, снова спасает ее, в его голубых глазах она видела любовь, которая готова была воспламениться в любой момент. Все теперь зависит только от нее.

Одинокая слеза выкатилась по щеке.

– Я… не знаю… что сейчас чувствую.

– Все будет хорошо. Мне нужно еще кое-что рассказать тебе, но не сейчас. Сначала тебе нужно поправиться. А я пока займусь своими делами. Не будем загадывать на будущее, необходимо подготовиться к встрече с бандитами, – Ли ободряюще улыбнулся, сжал ее руку еще раз. – Отдыхай. Я позабочусь обо всем.

Ли вышел из комнаты, а Одри наслаждалась миром и спокойствием, охватившими ее измучен­ную душу. Наконец-то, явился сильный мужчи­на, снял тяжелое бремя ответственности с ее хруп­ких плеч.

«Я обовсем позабочусь».

Какие благословенные слова. Она так устала нести этот груз на своих плечах.

Через минуту в комнату зашла Тусси. Одри лежала, прижимая к груди бумаги. Ли уже пока­зывал Тусси песню, поэтому она хорошо знала, что Одри держит в руках. Одри тихо плакала.

– Ты все еще любишь этого человека, прав­да? – спросила ее сестра.

Одри сотрясалась от рыданий, сжимая руками бока, морщилась от боли.

– Не знаю, Тусси, – она прижала тонкие потертые листочки к груди. – Честное слово, не знаю.

 

Глава 34

Одри сидела за кухонным столом и подсчиты­вала прибыли от урожая кукурузы и картофеля, которые были посажены, выращены и проданы. Как общий урожай, так и прибыли делились между всеми. Все негры упорно трудились, чтобы спасти початки на вытоптанном поле, а урожай картофеля в этом году оказался отменным. Форт Рили закупил большое количество овощей, а так­же морковь и турнепс. Часть овощей продали в Абилине, но, как всегда, определенное количество оставили для нужд общины, чтобы не голодать зимой. Отдельные семьи также зарабатывали деньги, кто чем мог по своему усмотрению. У Вилены был небольшой магазин одежды, у Силаса Джонса – конюшня, Элиа торговал лошадьми, быками и мулами. Остальные семьи тоже зараба­тывали разными способами, как белые так и негры.

Несмотря на нападение бандитов, год оказался удачным. Поселенцы становились на ноги быст­рее, чем ожидали. Общими силами они восстано­вили конюшню, магазин одежды, и отстроили три деревянных дома, сожженных во время налета. Благодаря помощи Ли, горожане купили отлич­ный скот в Абилине и снова занялись скотоводст­вом с помощью двух здоровенных быков-произво­дителей. И должны были к весне получить хороший прирост телят. Стадо пасли севернее города и постоянно охраняли.

Ли закупил оружие и амуницию – практиче­ски все мужчины в общине имели новые винтовки и знали, как с ними обращаться. Ли тренировал их регулярно, составил расписание, по которому все мужчины через день упражнялись в стрельбе по цели. Некоторых женщин тоже вооружили ружьями, и револьверами и научили стрелять. А теперь Ли помогал мужчинам строить вокруг городка барьер, напоминающий крепость. Барьер сооружали из дерна, бревен, телег, копен сена, всего, что могло бы остановить передвижение всадников и в то же время давало возможность спрятаться и стрелять в атакующих, прежде чем те успеют ворваться в город.

Вилена называла Ли спасителем.

«Его послал нам Бог», – часто повторяла женщина. Одри улыбалась, вспоминая, что жите­ли города относились к нему, словно к герою. Он даже заметно поправился с тех пор, как появился в Бреннене. Каждая женщина старалась угостить его чем-нибудь вкусным в благодарность за то, что он для них сделал. В какой бы дом он не заходил, его тут же усаживали за стол и кормили. Не заходил он только в дом Одри, а всегда находил отговорки, чтобы не оставаться у них надолго. Одри понимала почему. Они оба знали почему. Если бы он остался ночевать в доме Одри, то кто-нибудь из них непременно пришел бы к дру­гому в постель, чтобы убедиться, что их страсть не погасла. Она понимала, что это плохо, но постепенно старые чувства и желания овладе­вали ее сердцем, ее преследовали воспоминания о восторге, который она испытывала когда-то в объятиях Ли. Эти мысли не давали ей спокойно спать.

Благодаря Тусси, почти все в городе знали, что Одри и Ли были когда-то влюблены друг в друга. Одри уже неоднократно спрашивали, когда они поженятся.

Она отложила ручку и задумалась. Горожане, конечно, хотели ей хорошего. Большинство жела­ли, чтобы «бедная мисс Одри» стала счастливой, чтобы у нее появился муж. Они считали, что именно Ли должен стать ее мужем. Что они говорили Ли, Одри не знала, но он никаких попыток для сближения не предпринимал. В те­чение последних трех месяцев они просто заново узнавали друг друга. Иногда вспоминали об ужа­сах войны, рассказывали о мельчайших событиях своей жизни за последние пять лет с тех пор, как в последний раз виделись в Батон-Руже. И пока довольствовались только беседами. Они понима­ли, что любовь не прошла, но словно затаилась под наслоениями боли и горечи. Никто не решал­ся первым заговорить на эту тему, оба подозрева­ли, что каждый опасается, а вдруг другой уже не испытывает прежних чувств. Они не хотели де­лать друг другу больно.

Одри встала со стула, открыла заднюю дверь дома. Пусть в комнату влетит прохладный но­ябрьский ветер и немного охладить ее разгорев­шиеся желания. Она не могла не чувствовать, что у Ли есть какая-то причина для столь сдержанно­го поведения. Он словно затаил что-то глубоко внутри, убеждая себя, что его невозможно полю­бить снова. Когда они говорили о войне, особенно, о Джое, он внезапно замыкался в себе и, обычно менял тему разговора. Она никак не могла по­нять, почему он так страдал, было ощущение, словно это он виноват в гибели Джоя. Она не­сколько раз пыталась убедить его, что он не должен обвинять себя. Но иногда ей казалось, что он чувствует себя ответственным, будто он нажал на курок и убил Джоя.

Трагическое выражение его глаз заставляло ее волноваться за него, хотелось, чтобы од­нажды он поведал ей, что мучает его, из-за чего он так сдержанно ведет себя. Должно быть, видел что-то ужасное или пережил во время войны какую-то трагедию, о которой еще не рассказал. Одри приходилось только предполагать, что необходимость убивать угне­тающе подействовала на него.

Она была уверена, что если им снова удастся полюбить друг друга, любовь окажется сильнее, чем прежде, потому что им пришлось слишком много выстрадать, прежде чем они поняли, как важна в жизни любовь. Встретив его снова, на­блюдая за тем, как он работает с людьми, как заботится о них, Одри вспоминала прежнего Ли Джеффриза, которого знала в Коннектикуте, он дружелюбно относился к Джою, горячо и страстно любил ее. Ли Джеффриза, которому она посвяти­ла когда-то песню. Теперь она хранила листочки с этим нежным признанием в маленьком ящичке письменного стола.

Эти потертые листочки растрогали ее больше всего. Ли сохранил их, и Одри была ему благодар­на. Он победил смерть, заново учился ходить ради того, чтобы найти ее. Расходовал сейчас собствен­ные деньги, чтобы помочь поселенцам восстано­вить разрушенное бандой, отдавал все свободное время, обучая горожан защищаться, иногда даже помогал в сборе урожая.

С улицы донесся чей-то встревоженный крик.

– Он едет! Едет!

Одри нахмурилась, повернулась и направилась к передней двери. На крыльце стоял Элиа.

Одри посмотрела вдаль на горизонт и увидела приближающегося всадника. Ли научил мужчин проводить разведку и составил расписание, по которому ежедневно мужчины группами по три человека объезжали окрестности города и следи­ли за подозрительными приезжими. Сегодня в разведку отправился сам Ли, и даже издали она поняла, что он спешит, изо всех сил погоняя лошадь. Она узнала его вороную лошадь, и кожа­ную куртку с бахромой на всаднике. Он ей очень нравился в этой куртке. Ли загорел еще сильнее и окреп… Одри желала его еще сильнее, чем прежде. Уже в течение многих недель она боро­лась со своим желанием быть с ним.

Тусси выбежала из детской комнаты, оставив Джоя в манеже, подошла к Одри, и женщины вместе ожидали приближения Ли.

– Должно быть, налетчики приближаются! – Элиа повернулся и бросился в дом, чтобы воору­житься.

– Нам лучше остаться здесь и держать оружие наготове, – сказала Тусси, – я посмотрю, как там Джой. – Женщина направилась наверх, тя­жело переваливаясь. Одри тревожилась за нее. Тусси могла родить ребенка в любой момент. Было очень важно не подпустить бандитов близ­ко, так как, если они прорвутся в город, больше всего пострадают женщины и дети. Ли погонял лошадь, на бешеной скорости он проскакал мимо дорожного указателя с надписью: «Бреннен. Кан­зас». Он что-то кричал группе мужчин, которые стояли неподалеку от барьера. Они рванулись к вагончику и принялись толкать его, чтобы забло­кировать въезд в город.

– Приготовьте оружие! Спрячьте женщин и детей за барьером, – донеслась до нее коман­да Ли.

Несколько семей жили за барьером, защищав­шим город, в хижинах из дерна неподалеку от полей. Они никак не могли защитить свои хижи­ны от бандитов. Одри молилась, чтобы преступ­ники не тронули эти жилища. Конечно, их целью был Бреннен, но на этот раз их ожидал сюрприз. Одри сбегала за ружьем, проверила его, убеди­лась, что оно заряжено, захватила дополнитель­ные патроны.

– Я пойду с мужчинами и буду стрелять из-за барьера, – крикнула она Тусси.

– Нет, Одри! Ты должна остаться здесь, – возразила Тусси. – Ли говорил, что женщины и дети должны запереться в домах. – Она оставила Джоя в манеже.

– Я хочу быть уверена, что на этот раз они не прорвутся к нашим домам, – крикнула Одри и выбежала на улицу, прежде чем Тусси успела остановить ее.

Одри мчалась по улицам встревоженного городка. Повсюду женщины и дети спешили в укрытия. Двери закрывались на засовы, на окнах запирались ставни. Мужчины спешили из домов, с рабочих мест, из амбаров и заго­нов для скота, чтобы занять свои места у барьеров, сооруженных вокруг городка. Ли на лошади ездил по внутреннему периметру, от­давал приказы, словно настоящий генерал перед важным сражением. Он распорядился, чтобы большинство защитников выстроились в линию с южной стороны, там, откуда приближалась банда.

Одри направилась к южным воротам и подо­шла к барьеру за несколько минут до того, как туда подъехал Ли. Он увидел, как она становится на колени возле копны сена, положив ружье для упора на верх копны.

– Черт возьми, что ты здесь делаешь? – спросил он, соскочив с лошади.

– Собираюсь пристрелить несколько банди­тов, – она спокойно взглянула на него. – Так же, как и ты.

– Здесь слишком опасно. Тебе лучше было бы остаться в доме на случай, если они прорвутся в город.

– Надеюсь, что на этот раз не прорвутся, – уверенно заявила Одри, поднялась и внимательно взглянула ему в лицо. – Позволь мне остаться, Ли. Я хочу быть здесь, с тобой, со всеми. Для меня это очень важно.

Они испытующе смотрели в глаза друг другу. Ли не смог удержаться от соблазна и поцеловал ее. Это был нежный, короткий поцелуй, но он поведал обо всем. Несмотря на надвигаю­щуюся опасность, Одри мгновенно ощутила, как жар охватил сердце и тело. Это было восхитительное чувство, какого она давно не испытывала.

– Не высовывай голову, – приказал он, заме­тив, что в ее глазах блеснули слезы.

– Не буду, – пообещала она.

Он повернулся и вскочил на лошадь, все еще ощущая сладкий вкус ее губ. У них было доста­точно времени обо всем поговорить и стать ближе друг к другу. Они в самом деле стали близкими друзьями. Но сейчас все складывалось совсем по-другому, потому что им уже не о чем спорить. Их убеждения и взгляды на жизнь совпадали, они стали одинаково смотреть на мир. Одри выздоро­вела, Ли окреп, прежнее желание еще больше взволновало его. Что-то нужно было решать. Ли мучительно хотел обладать этой женщиной. Он должен был знать, есть ли у него хоть какая-то надежда. Однако все еще не набрался смелости рассказать ей правду о Джое. И понимал, что скоро наступит время, когда у него не останется выбора. Он должен будет все рассказать. А когда она узнает правду, то, возможно, не захочет де­лить с ним постель.

Но в эти минуты неуместно было думать и загадывать на будущее. На южной стороне гори­зонта поднималось пыльное облако, поднятое ко­пытами скачущих коней. Судя по всему, бандитов было не менее сорока человек. Они пополнили ряды с тех пор, как потеряли несколько человек во время первого нападения. Жителям Бреннена предстоял настоящий экзамен после подготовки, проведенной Ли с мужчинами. Вдоль барьера расположилось около сотни человек. Если они будут тщательно целиться, а не стрелять беспоря­дочно из винтовок и ружей, бандиты не смогут прорваться через барьер.

Самое трудное испытание предстояло неграм, которым нужно было прежде всего преодолеть страх. Одри объяснила Ли, что сдерживает их, почему они боялись стрелять в белых людей во время первого нападения банды. Они были воспи­таны в покорности и страхе перед белыми людь­ми, считая, что любое сопротивление белым мо­жет привести к казни или, в крайнем случае, к жестокому избиению. Ли долго беседовал с ними, растолковал, что сейчас они свободные люди и имеют полное право защищаться оберегать жен и детей. Он сказал им, что является адвокатом, если возникнут какие-то проблемы из-за отпора белым бандитам, то он позаботится, чтобы никто из негров не пострадал от несправедливого наказа­ния. На них нападали, и они имели полное право отстреливаться.

– Хорошенько цельтесь, – приказал Ли, объезжая линию укрепления. – Сначала выбери­те цель и не бойтесь нажимать на курок. Они больше не смогут выгнать вас из собственного города! Без моего сигнала не стреляйте!

Одри тщательно прицелилась. Она часто упражнялась в стрельбе с тех пор, как выздоро­вела, ребра срослись нормально. Ли научил ее удерживать тяжелое ружье в равновесии, объяс­нил, как правильно прижимать приклад к плечу, когда нажимаешь на курок. При этом нельзя двигаться. Несколько раз, когда он обучал ее, то стоял позади, обхватив руками, чтобы показать, , как правильно держать оружие. А Одри дрожала от желания повернуться и позволить ему обнять ее по-настоящему. Было приятно чувствовать себя в сильных объятиях, она ощущала себя в безопасности, когда его тело прижималось к ее спине.

Всадники были уже совсем близко. Они начали стрелять первыми, но все укрылись за барьер, пули не могли достичь цели. Над Одри с жужжа­нием пролетела пуля, задев верхушку копны, под которой женщина стояла. Одри услышала, как испуганно заржала лошадь Ли, но не могла огля­нуться, продолжала целиться. Наконец, Ли ско­мандовал, чтобы все стреляли. Одри увидела по растерянным лицам всадников, что те не ожидали отпора. Не предполагали, что за барьером нахо­дится чуть ли не целая армия вооруженных муж­чин и женщин.

Как только Ли дал команду стрелять, воздух сотрясли сотни выстрелов из винчестеров. Послы­шались испуганные крики, лошади сбились в кучу, остановились. Одри показалось, что на зем­лю упало не менее двадцати человек.

Удержавшиеся в седлах, резко поворачивали назад, раненые и просто упавшие, ужасно бранясь, пытались взобраться на коней. Защитники Бреннена продолжали стрелять, поразив еще не­сколько человек. Раненые пытались приподнять­ся, но были застрелены. Только совсем немногим удалось удержаться на лошадях и ускакать в степь.

Все закончилось так быстро, что оборонявши­еся молча и изумленно смотрели вслед полутора десяткам бандитов, оставшихся в живых, кото­рые быстро удалялись от Бреннена.

С ними так быстро расправились, они настоль­ко были обескуражены, что оставили попытку приблизиться к барьеру. Кое-кому из раненых все же удалось взобраться на лошадей, и Ли приказал прекратить стрельбу.

– Теперь они дважды подумают, прежде чем решат вернуться, – сказал Ли. – Сейчас надо поймать лошадей. Они теперь наши. Необходимо похоронить убитых. Вы одержали первую победу и всего за каких-нибудь десять минут. Как вы себя чувствуете после этого?

Жители Бреннена радостно закричали, вски­нули вверх ружья и винтовки, принялись обни­маться. Одри почувствовала, что чуть не плачет от счастья и облегчения. Она взглянула на Ли, улыбка сползла с лица. Одри увидела, что из ссадины на правой щеке Ли течет кровь.

– Ли! – Одри отбросила ружье и кинулась к нему, на ходу отрывая лоскут от рубашки, чтобы приложить к ране.

– Не беспокойся, со мной все в порядке, – успокоил ее Ли, но он был очень бледен. – Немного левее и я бы отведал вкус этой пули.

Одри содрогнулась от страха, она хорошо по­нимала, что Ли был близок к смерти. Еще бы чуть-чуть и пуля могла бы пробить ему голову. Он мог погибнуть в этом коротком бою, мог лишиться жизни, защищая ее маленький город.

– Держись за луку седла, а я поведу коня к дому, – приказала она, поднимая свое оружие.

Горожане по-прежнему восторженно кричали, продолжая праздновать победу. Бреннен, штата Канзас стал полноправным городом, жители ко­торого хорошо вооружены и умеют позаботиться о собственной безопасности, могут храбро защи­щаться. Им больше нечего бояться.

Одни уже ловили лошадей, оставшихся без хозяев, другие подбирали убитых, чтобы похоро­нить… Четырнадцать убитых и семь раненых. Кое-кому из раненых удалось взобраться на лошадей и ускакать. Значит, только пятнадцать чело­век остались невредимыми. Жители Бреннена оказывали помощь раненым, но решили держать их под охраной, а потом отправить в форт Рили, где бандитов посадят под арест.

С наступлением ночи многие мужчины про­должали находиться на баррикадах, ожидая второго нападения. Но налета больше не по­следовало.

Одри внесла поднос с чаем и печеньем в спаль­ню, поставила его на стол. Ли стоял перед зерка­лом, висящим над письменным столом и промы­вал рану салфеткой, смоченной виски.

– Останется еще один шрам, – проворчал он недовольно, – будто у меня их было недостаточно после того, как подонки в Батон-Руже меня изби­ли. Странно, но большую часть боевых шрамов я получил в мирное время, хотя и не прятался от сражений во время войны. Не удивительно ли это для офицера?

«Твое лицо не стало менее красивым из-за нескольких шрамов», – подумала Одри, расста­вив чашки с чаем на маленьком столике возле кровати.

– Ты должен остаться здесь, уже довольно поздно. Ты потерял много крови и не должен уходить отсюда.

– Я хотел проверить, все ли инструкции ис­полняются, хорошо ли охраняют раненых банди­тов. Завтра утром мы отвезем их в форт Рили.

– Мы? Тебе нужно остаться и отдохнуть.

Ли взглянул на нее, только сейчас осознав, что они вдоме одни. Элиа будет дежурить ночь, охраняя город. Тусси забрала Джоя и отправи­лась к Вилене, настояв, чтобы Ли остался на ночь, так как очень устал и ранен. Он, конечно, мог воспользоваться спальней Тусси и Элиа. А кроме того, объявила Тусси, у нее наступает время ро­дов, поэтому ей необходимо находиться поближе к Вилене, опытной женщине, родившей много детей. Ли начинал понимать, возможно, Тусси просто воспользовалась поводом, чтобы оставить его и Одри наедине.

Должно быть, сейчас он скажет Одри правду и покончит со всем. Он должен рассказать все преж­де, чем между ними что-нибудь произойдет. Ведь после Одри может возненавидеть его еще больше. И все же по выражению ее глаз он понимал, что она хочет того же, что и он. Они одни… Будут одни в доме всю ночь.

– У меня задета только мягкая ткань, – со­общил он. – Я не умираю, – невесело засмеялся Ли. – Ты вела себя очень храбро.

Одри села на кровать.

– Не думай, что мне не было страшно. Одна пуля пролетела прямо над моей головой, – она пристально смотрела на него.

Рубашка у Ли была распахнута на груди, это будоражило, возбуждало ее. Грубошерстные брю­ки плотно обтягивали бедра. Рана на щеке под­сохла и не кровоточила. Он такой мужественный и преданный. Помог ей и жителям Бреннена. Да, теперь Одри хорошо знала, что все еще любит этого янки.

– Теперь я сама испытала и отлично знаю, что такое все время находиться под обстрелом. Нога у тебя все еще болит?

Ли взял бутылку виски и отпил немного прямо из горлышка.

– Иногда, – он внимательно посмотрел на бутылку, потом сказал: – Довольно долгое время я слишком увлекался выпивкой. После Батон-Ружа. Случилось кое-что еще, Одри, что-то та­кое…

– Ли, – прервала она, не в силах больше, сопротивляться жару, охватившему ее. Этот огонь уничтожил всю прежнюю ненависть и сопротивление, остался только страстный жар любви. – Я могла бы сказать то же самое. Когда я сегодня увидела, что могу потерять тебя навсегда, то поняла, что все еще люблю тебя.

Он молча смотрел на нее, стараясь заглушить муки совести. Боже, как он хочет ее. Он должен обладать ей хотя бы один раз. Нет, не стоит пока говорить о Джое… но все же… Невозможно ото­рваться от зовущего взгляда ее экзотических зе­леных глаз. Он никогда не мог устоять перед ней, но на этот раз все по-другому. Он убил ее брата. Она должна знать.

– Одри…

– Ты все еще любишь меня, Ли? – Одри удивилась, увидев, как его глаза наполнились слезами. Он подошел к ней.

– Ты знаешь, что люблю. Я приехал сюда не только из-за дружеского расположения. Я при­ехал сюда потому, что никогда не переставал любить тебя. Никогда не забывал о тебе. Все эти годы я не знал, что с тобой, жива ты или нет. Я мучился, мысли о тебе сводили меня с ума.

Сердце Одри трепетало от счастья, она может открыто проявлять свои чувства и принимать его любовь.

– То же самое было и со мной, – ответила она, поднимаясь и глядя ему в лицо. – Я все время пыталась убедить себя, что ненавижу тебя, не хочу больше видеть, но глубоко внут­ри… – она замолчала, глаза ее наполнились слезами. – Ли, война закончилась. Я хочу, чтобы между нами она тоже закончилась. Мы можем начать все сначала. Мы должны забыть боль и ужасы этой войны. Мы принадлежим друг другу.

Ли посмотрел ей в глаза. В доме было очень тихо, только еле слышно тикали часы на камин­ной полке в большой комнате. С ним была его Одри, изменившаяся, зрелая, потерявшая свой великолепный голос, но не ставшая от этого менее привлекательной. Она казалась ему еще прекрас­нее, чем прежде, она и правда была прекрасна душой и телом. Сколько ночей он мечтал встре­титься с ней, обнять, прижать к себе, ощутить вкус ее губ и кожи. Как сказать ей обо всем? Он пытался убедить себя, что нет смысла рассказы­вать сейчас о Джое. Лучше ей пока не знать об этом. Может быть, он сумеет один нести этот тяжкий груз на сердце. Он готов был отдать все, чтобы быть вместе с ней.

– Одри… – и снова он не в силах ничего произнести.

Она коснулась ладонями его груди, принялась расстегивать пуговицы, распахнув рубашку, при­жалась лицом к его груди.

– Я хочу, чтобы мы снова были вместе, Ли, – тихо и нежно сказала она. – Хочу снова все вспомнить, все, что было у нас когда-то. Я не смогла бы полюбить кого-то другого так, как любила тебя и как люблю еще сейчас.

Ли задрожал от желания, сомнения все еще мучили его, не давали покоя. Но любовь все пересилила. Он запустил пальцы в ее волосы, распущенные по плечам так, как ему нравилось больше всего. Она подняла к нему лицо, он наклонился, губы встретились в неистовом по­целуе, который объяснил им, чего они хотят. Больше всего на свете Ли хотел сейчас овладеть ею, неважно, что произойдет потом. Да, он расскажет ей все. А сейчас он уверен, что она тоже хочет его. Ли застонал от сдержи­ваемой страсти, глубоко проникая языком в ее рот. У него не было женщины, с тех пор, как его ранили в Батон-Руже, и все время, пока выздоравливал.

Когда они поцеловались, желание захлестнуло, пути назад уже не было. Он поднял ее на руки, положил на постель и лег на нее, даже не сняв одежды и не разуваясь. В данный момент они не могли ждать ни минуты. Рядом была его Одри, бесценная любимая Одри, которую он желал с неослабевающей страстью вот уже восемь лет. Он пять лет не был с ней и только мечтал, мечтал. Она хотела близости с ним так же сильно, как и он, потому что пять лет подавляла в себе желание. Он хотел быть внутри нее, и она хотела почувст­вовать его внутри своей плоти. Ничто не могло помешать им и не имело значения. Ничто!

Ли мгновенно снял с нее панталоны и вошел в нее. Неистово, страстно, жарко и тесно совокуп­лялись они, даже не сняв одежды. Одри проника­ла в его рот горячим языком, впивалась ногтями в широкие плечи, выгибала бедра ему навстречу, раскрываясь любимому мужчине в неистовом же­лании. Он входил в нее глубоко и почувствовал, как быстро его семя пролилось в ее лоно. Но он продолжал целовать и ласкать ее, почти мгновен­но возбудился снова, продолжая находиться внут­ри нее. Ли буквально разорвал на Одри платье. Она помогала ему обнажать себя, чтобы он мог поцеловать ее тугие соски, чтобы мог ласкать ее грудь. Она чувствовала, как его плоть снова ста­новится твердой и горячей, пульсирует в ней. Он снова погрузился в нее глубоко, наслаждаясь тем, как она страстно выкрикивает его имя, испыты­вая сладостный судорожный оргазм. Они оба го­рели от страсти, существовал только один способ унять этот огонь – повторять все снова и снова до изнеможения и усталости.

И снова его семя изверглось в ее лоно. Ли оторвался от нее, чтобы немного успокоить дыхание, закрыть дверь спальни и раздеться. Одри молча наблюдала за ним. По горящему взгляду ее зеленых глаз он чувствовал, что она еще не успокоилась, она все еще хочет его. Он решил, что пока не будет ничего рассказывать, если даже потом она еще больше возненавидит его.

Одри наслаждалась, глядя на его тело. Она так сильно желала его, боялась, что может потерять сознание в его объятиях. Она так давно не ощу­щала себя женщиной. Кому, кроме Ли Джеффриза, могла она позволить разбудить ее прежние чувства и страсть?

Ли подошел к тому месту, где стоял кувшин с водой, налил воды в таз и позвал Одри.

– Иди сюда.

Она повиновалась, и он принялся снимать с нее одежду, пока она не осталась обнаженной. Он подал ей чистую влажную салфетку, и они стали обмывать друг друга, любуясь наготой, наслажда­ясь растущим желанием, которое не сумели уто­лить полностью. Одри дрожала, когда голубые глаза Ли рассматривали ее, но, в какой-то крат­кий миг, она снова увидела страдальческое выра­жение на его лице.

– Помни, что я люблю тебя, Одри. Помни о моей любви, несмотря ни на что. Я люблю тебя больше жизни.

Она мягко коснулась ладонью его лица.

– Я знаю об этом.

Ли поднял ее на руки, отнес к кровати, поста­вил, снял покрывало. Их губы снова встретились в сладостном поцелуе. Ли опустил Одри на кро­вать и лег рядом. Они извивались, касаясь друг друга обнаженной кожей. Он ласкал ее грудь, возбуждая пальцами ее соски. И в следующее мгновение снова оказался внутри нее. Она выги­балась, открываясь ему навстречу в страстном самозабвении, наслаждаясь его близостью и раду­ясь, что теперь им не нужно расставаться утром, теперь они навсегда вместе. Наконец-то, Ли Джеффриз будет всегда в ее объятиях. Война закончилась и больше не будет разлучать их, ее муж не стоял у них на пути, и никакие ужасные события не помешают. Они свободны! Свободны от прошлого, свободны от ужасных воспомина­ний, свободны от глупых ошибок, которые совер­шили. Бог привел его к ней. Они никогда больше не разлучатся.

 

Глава 35

Одри открыла глаза и увидела, что Ли стоит у окна спальни и молча курит. Она какое-то время наблюдала, как кольца дыма медленно поднима­ются к потолку и тают в свете утреннего солнца. Ли был в брюках, но без рубашки. Она молча изучала его фигуру, мускулистые плечи и руки. Созерцание его обнаженного тела вызывало новую волну желания. Этот мужчина был ее первой и единственной любовью. Ни с одним мужчиной она не смогла бы ощутить то, что чувствовала с Ли Джеффризом. Ни один мужчина в мире не сумел бы разжечь в ней такую, до боли, сильную страсть, какую она испытала прошлой ночью. Все тело болело от истомы, Одри чувствовала себя уставшей, но это была приятная усталость. Заме­чательно снова любить и чувствовать себя люби­мой и желанной женщиной.

– Ли Джеффриз, – заговорила она. – Я надеялась проснуться в твоих объятиях и счита­ла, что нам уже нет необходимости убегать друг от друга, – она улыбнулась и разнеженно потя­нулась. – Иди сюда. – Одри неожиданно почув­ствовала тревогу, тайный голос подсказывал, что она не должна слишком упиваться счастьем. Ли снова взглянул на нее с этим ужасным выраже­нием печали в глазах. Почему он так смотрит? Разве он не ощущает себя счастливым?

– Могут скоро вернуться Тусси и Элиа, – тихо сказал он.

– Неужели ты думаешь, они не знают, что произошло этой ночью? – пошутила она, пытаясь заставить его улыбнуться. Одри глубже забралась под одеяло. – Как ты можешь стоять там без рубашки? В доме довольно холодно. Возвращайся в постель и я согрею тебя. – И снова ее поразила эта затаенная боль в его взгляде. Тревога охватила ее, вмиг охладив пыл. Единственный раз они могут любить друг друга, ничего не опасаясь. Наконец-то, они испытывают полное счастье… разве не так?

– Что случилось, Ли? – Одри села, накрыв­шись одеялом.

Не выпуская сигары из рта, Ли неторопливо надел рубашку.

– Я не уверен, что Тусси думает о нас. Должно быть, она считает, что ты убила меня, поэтому боится возвращаться домой.

Одри нервно рассмеялась.

– Да о чем ты говоришь?

Ли старательно застегивал пуговицы.

– Я рассказал ей кое о чем, сразу как приехал. То, о чем не хватило смелости рассказать тебе, – он открыл окно и выбросил наружу окурок, затем снова закрыл окно. – Она могла бы рассказать тебе обо всем сама, если бы я позволил. Но мы оба считаем, что я должен сделать это сам. Я должен был рассказать тебе обо всем еще вчера, до того, как мы занялись любовью.

Он неторопливо расстегнул брюки, заправил рубашку и продолжал:

– Но я буквально слабею, приближаясь к тебе. Каждый раз, когда я встречаюсь с тобой, то совер­шаю глупые поступки. Поступки, которые причи­няют тебе боль, я твердо уверен в этом. Но я все равно их совершаю, – он застегнул брюки и подошел ближе.

– Ты встревожил меня. Не хочешь ли ты ска­зать, что мы снова должны расстаться после все­го? У тебя есть другая женщина?

Он горько засмеялся.

– Хотелось бы мне иметь именно такую при­чину.

Одри вздрогнула от леденящего ужаса.

– Ли, прекрати пугать меня. Мы только на­шли друг друга. На этот раз навсегда. Я на­деялась, что навсегда. Сейчас нас ничто не разде­ляет.

Он прикрыл глаза и сел на край кровати.

– Но только не с моей стороны. – Он помол­чал, поставив ногу на край кровати. Затем тоск­ливо взглянул в глаза Одри. – Все, что я говорил прошлой ночью – правда. Я люблю тебя больше жизни и снова повторяю, если ты захочешь, мы поженимся и никогда больше не будем разлучать­ся. Я хочу увезти тебя в Денвер, начать там снова адвокатскую практику, хочу найти для тебя спе­циалиста. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я могу дать тебе прекрасный дом, красивую одежду, хочу обеспечить тебе такую жизнь, для которой ты рождена. Хочу стать таким отцом, какого у меня никогда не было, да и у тебя тоже. Хочу, чтобы у нас была семья, и через какое-то время, когда будет построена трансконтинентальная же­лезная дорога, мы смогли бы посещать Мэпл-Шедоуз и вернуть то, что там оставили. Я хочу всего этого для тебя. Ты должна поверить в то, как сильно я тебя люблю.

– Конечно, я верю тебе. Почему ты говоришь обо всем таким тоном? Ты знаешь, что я хочу того же. Хочу, чтобы прошлое осталось в прошлом. Ли, это помогает мне смириться со смертью Джоя, потому что он очень любил тебя. Он хотел, чтобы мы были вместе.

И снова! Снова это трагическое, горькое выра­жение в его глазах.

– Ли, что мучает тебя с тех пор, как ты сюда приехал? Меня все время преследует ощущение, что ты скрываешь от меня нечто страшное. Что ты не рассказал мне? Это имеет отношение к Джою? Может быть, ты видел его в лагере для пленных?

– О Боже, – простонал Ли, закрыл глаза, отвернулся, положив голову на скрещенные ру­ки. – Я просто глупец. Я должен был рассказать тебе об этом вчера. Я пытался начать разговор, но ты все время меня прерывала. А как только мы начали целоваться… – он пригладил ладонью густые темные волосы. – Я уже не мог думать ни о чем. Мне только хотелось обнять тебя и любить снова и снова… хотя бы один раз… прежде, чем ты приказала бы мне убираться из твоей жизни навсегда.

– Почему я должна была бы так сказать, Ли? – она заметила, что он дрожит, и была удивлена тем, что он явно боится рассказать ей о чем-то. – Ли, я люблю тебя. Я простила все. Пожалуйста, расскажи мне, что случилось.

Он обхватил голову ладонями, помолчал еще какое-то время а потом заговорил.

– Ты получила письмо от рядового по имени Лэрри Джонс, Одри? Он сообщил тебе о смерти Джоя.

Ей стало очень страшно, Одри вздрогнула.

– Да. Откуда ты знаешь? Я никогда не упоми­нала его имени.

Ли нервно теребил волосы.

– Я думал, что может быть, имя с моими инициалами каким-то образом заставит тебя до­гадаться. Это письмо написал я, Одри.

Мысли Одри путались, она никак не могла сосредоточиться.

– Ты? – она ничего не понимала. – Как? Почему? Если ты узнал что-то о его смерти, почему ты не написал от своего имени?

В комнате воцарилась напряженная тишина.

– Я убил его, Одри. Я убил твоего брата. На самом деле это был… скорее несчастный случай, чем желание убить.

Одри растерянно и ошарашенно уставилась на него.

– Что?

– Я был тогда в армии Шермана. Мы только что взяли Атланту. Я сидел верхом на лошади на холме и наблюдал, как горит город. Я тогда думал о бессмысленности всего, что творится, о бессмыс­ленности войны. Внизу несколько солдат-федера­лов вели пленных мятежников. Неожиданно пленные бросились бежать, – у него перехватило горло, он по-прежнему сжимал голову руками, пальцы дрожали. – Двое пленных бежали мне навстречу по склону холма. У одного была вин­товка, которую он выхватил у охранника. Он хотел выстрелить в меня, но я опередил. Мятеж­ник упал, но второй набросился на меня, схватил мою винтовку за дуло, потянул к себе…

Одри в ужасе замерла, слушая его рассказ, прерываемый рыданиями.

– Он продолжал вырывать у меня оружие, даже не глядя мне в лицо. Мой палец оказался на спусковом крючке, курок был взведен еще рань­ше. И винтовка выстрелила. Я никогда не забуду его глаза в этот момент. В то же мгновение мы узнали друг друга… Прежде чем упасть, он успел назвать меня по имени…

Ли поднялся, утирая слезы рукавом рубашки. – Волосы у него отросли почти до плеч… он отрастил бородку, был грязный, худой, оборван­ный… Я понял, что это он… слишком поздно. Если бы я только знал… то мог бы освободить его… отправить домой! У меня было достаточно власти… если бы я знал… что он среди этих пленных… если бы я узнал его на секунду рань­ше…

Ли прерывисто вздохнул и отошел к окну.

– Знаешь, что Джой сказал? – он снова обернулся и посмотрел на Одри. – «Какая стран­ная у нас встреча, Ли!» – Он глубоко дышал, чтобы справиться с чувствами. – Он шутил, даже умирая. Это был прежний Джой. Просил меня позаботиться о тебе вместо него. Взял с меня слово, что я найду тебя. Сказал, что ты все равно будешь любить меня, даже если обо всем узнаешь. Хотел, чтобы мы были вместе, Одри. Джой хотел этого больше всего на свете. Мечтал о том, чтобы ты была счастлива. Ты хочешь знать его послед­ние слова? – О Боже, как трудно было смотреть на ее лицо, искаженное болью. Ли разбередил ее старую рану, но все уже было сделано. – Он сказал: «Я прощаю тебя, Ли. Я прощаю тебя!» Он сказал, что не считает меня виноватым.

Ли подошел ближе, стал перед ней, судорожно сжав кулаки, по щекам катились слезы.

– Действительно, Одри. Я не хотел его смерти, это не моя вина, Одри. Я не знал, что это он! Но я знаю другое, что убил много других Джоев в этой войне! Я знал, что однажды найду тебя и расскажу все, потому что не мог бы жить с такой болью в душе. Чтобы забыть о нем, я начал пить. Пил и пил, чтобы ничего не помнить. Продолжал воевать, закончил службу, потому что был хоро­шим солдатом! Даже получил повышение, но все время внутренне сходил с ума!

Одри молчала, не поднимая глаз, она словно оцепенела. Почему она ничего не говорит? Почему не кричит на него? Почему не набросилась на него с кулаками?

– Я держал его на руках, умоляя не умирать… но выстрел был произведен с очень близкого рас­стояния. Я понимал, что он не выживет. Возмож­но, это прозвучит кощунственно, тем более из уст человека, убившего его… но, по крайней мере, он умер на руках того, кто его любил… и кто его любил. А ты хорошо знаешь, что я очень любил этого мальчика, Одри! Ты знаешь, что я никогда бы не позволил такому случиться, если бы узнал его. Я лучше позволил бы ему застре­лить себя из этой чертовой винтовки! В течение нескольких недель я был близок к тому, чтобы застрелиться.

Наконец Одри быстро взглянула на него, но он ничего не сумел прочесть в ее мимолетном взгля­де. Она снова молча отвернулась.

– Я сам выкопал ему могилу, помолился над ним, поставил крест. Просидел возле него всю ночь, пил всю ночь, пока не потерял сознание у могилы. Если бы не ранение и не мое бессозна­тельное состояние в течение долгого времени, то, должно быть, я допился бы до собственной смер­ти. Когда я выздоровел, то решил навсегда отка­заться от виски, если хочу снова окрепнуть, иметь ясную голову и разыскать тебя. Я понял, что виски только на время притупляет боль, Одри. Но она никуда не исчезает. Я могу сказать это тебе точно, потому что боль, которую я испытывал и испытываю, гораздо сильнее физических страда­ний.

Одри сидела, закрыв глаза, слезы беззвучно катились по лицу.

– Мне это хорошо известно, – тихо сказала она.

Ли нервно пригладил ладонями волосы, напра­вился за курткой, не спеша оделся.

– Я нашел у него письмо… которое он начал, но не успел закончить. Я решил, что тебе будет важно получить его последнее послание… Поэто­му и отправил. Он очень гордился тем, что дослу­жился до капрала, что его считали хорошим снай­пером. Несмотря ни на что, думаю, он умер гораздо более счастливым, чем был раньше. Он нашел то, в чем смог проявить себя и очень гордился собой. Он сумел даже умереть героиче­ски… он простил меня, потому что знал, как я нуждаюсь в его прощении. Его последние слова и беспокойство были о тебе, – Ли взял со спинки стула шляпу. – Но я нуждаюсь в прощении другого человека больше, чем в прощении Джоя. И ты понимаешь, о чем я говорю.

Одри взглянула на него, слезы все еще продол­жали катиться по щекам.

– Ты… должен был сказать мне… раньше. Ли вытер слезы и надел шляпу.

– Я много чего должен был делать все эти годы, Одри. То же самое можно сказать и о тебе. Хочу только добавить, что мои чувства к тебе не изменились. Я не знаю, зачем Богу было нужно направить его в мою сторону? Почему он сделал так, чтобы именно я его убил? Мне встречались тысячи солдат-конфедератов по всему Югу и шан­сы встретить Джоя были ничтожно малы. Может быть, Богу было угодно, чтобы он умер быстро, а не медленно догнивал в этих ужасных лагерях для пленных. Ты не знаешь, Одри… Ты не пред­ставляешь, что такое эти лагеря. Было бы ужасно, если бы Джой попал туда. Тысячу раз в ночных кошмарах мне снова и снова приходилось все переживать заново. Я слышал выстрел… видел его глаза. Он снова и снова называл – меня по имени. И все одновременно. То мгновение посто­янно преследует и мучает меня. Я не собирался в него стрелять. Даже, когда еще не знал, кто он. Он был не вооружен, я никогда намеренно не убивал невинных и беззащитных людей, Одри. Я не такой человек. О Боже, ты сама должна знать обо мне все!

Она закрыла лицо руками, плечи сотрясались от рыданий.

– О Джой, – безутешно плакала Одри.

Ли встал перед ней на колени.

– Да, ты плачешь о Джое и имеешь на это полное право. Но если ты меня любишь, Одри, ты сейчас плакала бы и обо мне. Те, кто остался в живых, должны жить с тяжким грузом на сове­сти, страдать больше всего. Когда ты выплачешь свое горе, подумай о том, что я тебе сказал и о том, как сильно я тебя люблю. Или мы с тобой расстанемся, Одри. Или будем вместе всю жизнь. Мы будем счастливы настолько, насколько того заслуживаем. Я вернусь через пять-шесть дней. Либо мы вместе уедем в Денвер, либо я уеду один. Если я уеду один, то это значит, исчезну оконча­тельно. Больше я не вернусь.

Одри отчаянно посмотрела на него.

– Куда ты сейчас направляешься? – спросила она, продолжая плакать.

– В форт Рили. Я хочу помочь доставить туда пленных, поговорить с комендантом форта, убе­дить его внимательнее следить за обстановкой в этих местах. Мне лучше оставить тебя на некото­рое время, а ты все обдумаешь и взвесишь.

Одри хотелось встать, обнять его, утешить, сказать, что все будет хорошо. Она понимала, какой ужас он пережил, ведь он так любил Джоя. Но, вместе с тем, этот янки действительно убил ее брата. Какая жестокая судьба! Она смотрела на Ли и наконец-то ясно понимала, что означало трагическое выражение его глаз, которое она так часто замечала. Неожиданно она увидела в нем врага, снова врага, воплощение всего, что так долго ненавидела… ненавидела и любила с одина­ковой страстью. Она закрыла глаза и отвернулась. В следующий миг раздался стук захлопнувшейся двери. Может быть, побежать за ним? А вдруг он больше никогда не вернется?

Она повернулась, легла лицом вниз, содрогаясь от горестных рыданий. Она скорбела по Джою с новой силой, когда представила яркую картину того, как все произошло. Вдыхая, она ощущала запах Ли Джеффриза, идущий от наволочки на подушке. Сегодня она разделила постель с убийцей собственного брата. Было жутко от того, что Джой хотел их счастья. В глубине души она понимала, что смерть Джоя для Ли была ужасна также, как если бы она случайно убила мальчика. Уткнувшись в подушку она плакала, понимая, что плачет не только о Джое, а обо всех Джоях и обо всех Ли и о таких женщинах, подобных ей, жизнь которых стала совершенно иной.

Тусси вышла на крыльцо, держа на руках новорожденную девочку Лину, которой исполни­лось только четыре дня. Тусси родила малышку в тот день, когда мужчины уехали в форт Рили. С тех пор женщина еще ни разу не выходила из дома. Было приятно подышать свежим воздухом, хотя погода стояла довольно прохладная. Тусси завернула ребенка в плотное одеяло, прикрыла личико девочки. Подойдя к Одри, которая сидела в кресле и смотрела на горизонт, предложила:

– Не хочешь немножко подержать Лину?

На коленях Одри лежали потертые листы бу­маги. Тусси хорошо знала, что это текст песни, которую Одри восемь лет назад посвятила Ли Джеффризу.

Одри вздрогнула, словно очнувшись, будто она не слышала, как сестра подошла к ней, быстро собрала листки и спрятала в карман жакета.

– Да, хочу, – заставив себя улыбнуться, от­ветила она.

Тусси наклонилась и бережно положила Одри на руки крохотную девочку. Одри прижала ма­лышку к себе, приподняла край одеяла и поцело­вала темную щечку. Тусси плотно запахнулась в шаль и напомнила:

– Он скоро вернется. Может быть, сегодня. Ты поедешь с ним в Денвер? – осторожно поинтере­совалась она.

Одри глубоко вздохнула.

– Я все еще не знаю, что делать. Как ко всему относиться?

– Нет, ты все прекрасно знаешь, Одри Бреннен Поттер, – твердо и убедительно сказал Тусси. – Ты знаешь, что любишь этого человека, знаешь, что он тоже любит тебя всем сердцем. Ты никогда больше не встретишь такого человека. Он доста­точно выстрадал из-за случившегося. Не наказы­вай его еще раз, не заставляй уехать отсюда без тебя. Вы так долго были одинокими. Ты очень хорошо знаешь, что Джой хотел вашего счастья. Ради памяти Джоя ты должна выйти замуж за Ли Джеффриза, это будет самым луч­шим исходом.

Одри печально взглянула на сестру.

– Я знаю, – на глазах появились слезы. – Но боюсь, Тусси. Кажется, каждый раз, когда мы находим друг друга, снова случается что-нибудь страшное, и наше счастье рушится. Я боюсь позволить себе влюбиться снова.

Тусси принесла стул, поставила рядом и села, устало сложив руки на коленях. Заботы о малень­ком Джое, кормление новорожденного грудью после трудных родов утомили, хотя сегодня она чувствовала себя намного лучше.

– Одри, война закончилась. Больше такого никогда не случится. Ли вернется, и ты должна будешь забыть о прошлом. Тогда ты сможешь стать счастливой. Не отвергай его. Не позволяй прежней гордости возобладать над твоими чувст­вами, встать на пути. Потому что тогда вы расста­нетесь в последний раз. Твоя боль от этого станет только острее и глубже. Если Ли Джеффриз уедет сейчас без тебя, то никогда больше не вернется. Сможешь ты это пережить?

Слеза медленно скатилась по щеке Одри. Жен­щина удивилась, откуда она взялась? Она уже столько страдала, что, казалось, должна была выплакать все слезы.

– Да поможет мне, Бог. Должно быть, я не смогу жить без Ли.

– Конечно, не сможешь. Бог и так помогает тебе. Бог хочет, чтобы ты и Ли были вместе, иначе Он больше не вернет тебе его. Посмотри на эту малышку. Неужели ты не хочешь иметь своего ребенка? Тебе нужны дети, Одри, тебе нужна семья. Если ты не хочешь сделать это ради себя, сделай это ради памяти Джоя.

Одри прижала к себе девочку, коснулась губа­ми щеки маленькой Лины.

– А как же ты и Элиа? Вилена и другие? Я не могу бросить вас.

– Скоро построится железная дорога через весь Канзас в Колорадо, вот увидишь. Через не­сколько лет мы сможем навещать друг друга сколько угодно. – Тусси погладила Одри по пле­чу. – Теперь мы будем жить здесь отлично. Мы знаем, как нужно защищаться от бандитов. Они не сделают нам больше ничего плохого, а если попытаются, мы сумеем дать отпор. Ты тоже нас многому научила, Одри. Ты научила нас жить. Теперь мы сами сумеем управлять Бренненом. Ты отказалась от слишком многого, помогая нам. Теперь сделай хоть что-нибудь для себя. Поезжай в Денвер и стань женой адвоката Ли Джеффриза. Живи в прекрасном доме, который он обязательно построит для тебя. Ты рождена для той жизни, Одри. Мы будем только рады, если узнаем, что ты снова ведешь роскошную жизнь, что ты счастлива и любима, а у твоих ног резвятся дети. Я даже представляю, как ты однажды приедешь наве­стить нас. Прекрасно одетая, с сыновьями и до­черьми, красивыми и очаровательными. Может быть, у тебя родится дочь, которая сможет петь так, как пела когда-то ты. И она будет играть на фортепьяно. У тебя тоже может появиться такое же великолепное фортепьяно, какое было у мис­сис Джеффриз. Ли, конечно, обеспечит тебе хоро­шую жизнь, ты заслуживаешь этого. А мы смо­жем теперь жить самостоятельно. Мы тоже счаст­ливы. О такой жизни мы не мечтали еще несколь­ко лет назад. Не беспокойся о нас, Одри.

Одри внимательно смотрела на Тусси, вспом­нив о том потерянном времени, когда обращалась с женщиной так бессердечно и однажды незаслу­женно обидела.

– Прости меня, Тусси, за прошлое.

– Ну вот, ты же понимаешь все! То же самое с Ли. Теперь ты знаешь, что он чувствует, желая изменить прошлое, но зная, что это невозможно.

Одри улыбнулась сквозь слезы.

– Ты всегда так хорошо относилась ко мне, Тусси. Все вы относились ко мне хорошо. Я буду скучать без вас.

Тусси рассмеялась.

– Но все-таки лучше, если ты будешь скучать без нас, чем тосковать по единственному любимо­му человеку, не так ли?

Одри снова внимательно посмотрела на гори­зонт.

– Да, конечно. Мне следовало бы гореть жела­нием отомстить, но я не могу желать ему зла, Тусси. Не могу позволить ему уехать без меня. Знаю, что Джой не был бы рад, если бы я отверг­ла Ли. Да поможет мне Бог, но я люблю его. Люблю, несмотря ни на что. Как ты думаешь, это дурно?

Тусси схватила ее за руку, крепко сжала.

– Ты сама знаешь, что в любви не может быть ничего дурного. Ни единая душа так не думает.

Одри нежно прижимала к груди маленькую Лину и думала о том, как было бы прекрасно иметь собственных детей. Джой хотел, чтобы она жила, забыв о ненависти и неприязни. Она иногда сомневалась, в состоянии ли был ее брат нена­видеть кого-нибудь. Казалось, он просто был не­способен на такое чувство. Она тоже устала от ненависти, хотела любить и быть любимой. Един­ственный человек в мире мог сделать ее счастли­вой.

– Нам лучше вернуться в дом. Сегодня доволь­но прохладно. Ребенку нельзя вдыхать холодный воздух так долго, – сказала Тусси.

Одри поцеловала девочку и отдала ее матери.

– Иди в дом. Я посижу еще немножко.

Тусси проследила за взглядом Одри.

– Кажется, тебе приходится ждать этого чело­века чуть не полжизни. Не надо больше ожидать и отказывать себе во всем, Одри. Пора начинать жить заново.

Тусси ушла в дом. Одри плотнее запахнула шерстяной жакет. Холодно. Кажется, ей уже мно­го лет холодно. Было холодно даже в жаркой Луизиане. Холод поселился у нее внутри, словно зима стала постоянной спутницей ее жизни, душа заледенела с того самого лета, которое она провела в Мэпл-Шедоуз, словно больше теплое время года не приходило в ее жизнь, за исключением тех мгновений, когда Ли согревал ее в своих надеж­ных объятиях.

Прошло еще два дня, а мужчины все не возвра­щались. Одри начала волноваться, неужели с ними что-то случилось. Поездка в форт Рили, обычно, занимала шесть дней, а прошло уже восемь. Одри одолевали дурные предчувствия. На них могли напасть индейцы. Возможно, их высле­дили преступники и напали ночью, чтобы освобо­дить пленных. Бандиты вполне могли убить Ли, Элиа и других.

Она постаралась загружать себя работой, чтобы меньше тревожиться и предполагать что-то худое. С ними все будет в порядке. Одри наклонилась над розовым кустом, чтобы срезать засохшие вет­ки. Элиа приобрел розы в Абилине, и Одри с Тусси посадили кустики вокруг дома, стараясь немного оживить и украсить скудную землю. Одри хоте­лось посадить какие-нибудь деревья, но никто в Абилине не продавал саженцы.

Она принялась обрезать второй куст, и находи­лась за домом, когда услышала, как к крыльцу подъехал кто-то на лошади, потом раздался радо­стный голос Элиа, который звал Тусси. Сердце Одри забилось тревожно. Интересно, вернулся Ли или нет? Она столько времени наблюдала за доро­гой, но они приехали тогда, когда она была за домом и не заметила их приближения.

Одри быстро поднялась и пошла к задней две­ри, ведущей на кухню. Элиа обнимал и целовал Тусси. Одри отвела взгляд в сторону, мечтая, чтобы каждую ночь ее обнимали сильные и неж­ные руки любимого мужчины, чтобы не было необходимости скрываться и таиться.

– Нас захватил ужасный ураган, – рассказы­вал Элиа. – Мы два дня не могли выбраться. Здесь шел дождь?

– Нет, – ответила Тусси. – Мы так волнова­лись, Элиа. Думали, что на вас напали индейцы или те бандиты.

Элиа только рассмеялся.

– Нет, ничего не случилось. Просто пошел сильный ливень. Мы бы, конечно, выехали, но дождь шел сплошной темной стеной, ни один человек не осмеливался высунуться наружу. При­шлось пережидать, пока ливень утихнет. Мы вол­новались, как вы тут, считали, что здесь такая же погода.

– У нас все было прекрасно. А вы не встретили остальных бандитов?

Одри уже не слушала ответа Элиа. Она заметила, что кто-то подъехал к пристройке позади дома. Это был Ли. Он неторопливо спешился, повел лошадь в конюшню, даже не заметив Одри. Одри бросилась к задней двери, на ходу изумившись своей поспешности. Быстро сбежала с крыльца и помчалась к пристройке. С ним все в порядке! Он вернулся, как и обещал! Она почему-то очень боялась, что он не вернется, ведь она промолчала тогда, когда он рассказал ей о Джое. Она опасалась пона­прасну.

Одри вошла в конюшню, Ли заводил коня в стойло. Оглянувшись, он увидел ее. Мужчина и женщина молча смотрели друг на друга. Одри чувствовала, что он смотрит на нее одновременно с надеждой и отчаянием. Она изучающе рассмат­ривала его. Ли был суров и прекрасен в кожаной куртке с бахромой, в кожаной шляпе. Длинный белый шрам пересекал его щеку, еще немного и он мог бы погибнуть. С годами шрам не будет так заметен.

«Ты стоишь рядом со мной, такой высокий и сильный, у тебя голубые глаза…» – вспомнились ей слова песни, которую она написала для Ли в Коннектикуте, слова вернулись к ней с любовью и страстью, какую она испытывала к этому чело­веку в семнадцать лет. Внезапно она ощутила себя молодой, словно они находятся на пляже в Мэпл-Шедоуз.

Ли ждал, когда Одри заговорит первой, она немного запыхалась, потому что бежала сюда. Мог ли он надеяться? Она выглядела прекрасно: щеки порозовели от прохладного воздуха, рыжие волосы были собраны смешным пучком на ма­кушке. Неужели он сможет уехать от нее навсег­да? Никогда в жизни он не молился так усердно, как в эти несколько дней, молился о том, чтобы она не отвергла его.

– Мне хотелось бы провести здесь предстоя­щую зиму, – наконец заговорила она. – Уже ноябрь, наверное, опасно отправляться в путеше­ствие до наступления весны. Кроме того, я хочу быть уверенной, что Тусси и все остальные благо­получно перезимовали, ребенок у Тусси еще так мал…

– Ты хочешь сказать, что поедешь со мной в Денвер? – прервал ее Ли.

Она постаралась сдержать слезы.

– Да, если ты не передумал. Только я хочу дождаться весны. Надеюсь, что ты… останешься здесь со мной. У нас есть священник. Он может обвенчать нас. Вероятно, когда мы попадем в Денвер, то сможем обвенчаться вторично в като­лической церкви, если ты не возражаешь.

Глаза Ли затуманились.

– Ты уверена, Одри?

Слеза скатилась по ее щеке.

– Ты не убивал Джоя, Ли. Все мы убили его, допустив эту войну. Ты был прав, утверждая, что на войне погибло много Джоев, и мы все в ответе за них. Я устала от ненависти, борьбы и гордости, не позволявшей нам быть вместе столько лет. Я хочу любить и быть любимой. Я хочу…

Прежде, чем Одри успела закончить фразу, она оказалась в объятиях Ли. И почувствовала тепло, которое мог ей дать только он.

– Я люблю тебя, Одри, – простонал он. – Я не хочу больше разлучаться с тобой.

Он крепко прижал Одри к себе, ноги ее оторва­лись от земли. Она обняла его за шею и нежно поцеловала в щеку.

– Я тоже люблю тебя, Ли. Я так давно люблю тебя, Ли Джеффриз, так, как написано в моей песне… Так же, как светит солнце и дует влаж­ный и сильный ветер…

Слезы текли по его щекам, а Одри поцелуями убирала их.

– Мне необходимо услышать еще кое-что, Одри, – он поставил ее на ноги и прикоснулся ладонью к щеке, глядя в сияющие зеленые гла­за. – Джой… простил меня. Сможешь ли ты простить?

Одри потянулась к нему и вытерла слезы.

– Мне нечего тебя прощать, Ли. Но если для тебя важно услышать… Я тебя прощаю. Я не решилась бы жить с тобой всю жизнь, если бы не сумела простить тебя.

Ли обнял ее снова.

– Тогда, война… наконец закончилась.

Стылый ноябрьский ветер задувал в открытую дверь. Но теперь Одри не чувствовала холода. Она чувствовала себя защищенной, оказавшись в крепких объятиях Ли, где всегда было теплое лето. Никогда больше они не расстанутся.