Сэм Шерман не вылезал из своего номера до 11 часов. Он обзвонил всех старых друзей и знакомых, которые могли бы подтвердить слух о назначении Юджина Бэйрда директором Института по изучению проблем свободного мира. Двое действительно где-то слышали об этом, и почти все приглашали его выпить, чтобы поднабраться последних новостей из-за океана.

Расслабившись наконец, Шерман закурил свою первую за день сигарету и принялся наводить у себя порядок. Ему осточертела гостиница, в которой он жил, и все же он не мог не признать, что ему повезло: в такое время, в разгар туристского сезона, в Лондоне трудно что-либо снять. Любимый его отель, небольшой, уютный и старомодный, был уже давно забит приезжими.

Здесь же ему претили голые стены. Очевидно, хозяева исходили из того, что такая стерильность не оскорбит ничьего вкуса. Зато бар внизу, для «атмосферы», сделали в псевдотюдоровском стиле, – уступая вкусу американцев, будь они неладны. Даже из динамиков в лифте звучала гавайская музыка – должно быть, чтобы успокаивать нервы чиновников-язвенников. Сэм любил путешествовать и каждый раз узнавать что-то новое, но подобные оазисы псевдоамериканской культуры отбивали всякую охоту к перемене мест. Впрочем, в свое время англичане не лучше вели себя в Индии, подумал он: всюду и везде оксфордское повидло и мятный соус.

Швейцар у выхода поинтересовался, не нужно ли ему такси. Шерман покачал головой и двинулся пешком в направлении Пикадилли. Стояло прекрасное майское утро.

Взглянув на часы, он понял, что у него есть время в запасе, и не торопясь побрел, заглядывая в витрины магазинов. Цены выставленных товаров, рассчитанных на богатых туристов, заставляли его то и дело качать в изумлении головой. Наконец-то оправдалась кличка, пущенная в ход еще Наполеоном, подумал он: настоящая нация лавочников. Шагая по улицам, он снова и снова пытался понять, почему Алекс Гамильтон так быстро и неожиданно согласился на интервью. Он позвонил на всякий случай, и ледяной тон секретарши подтвердил, что надежды на встречу нет. А через несколько минут она сама ему позвонила и сообщила, что мистер Гамильтон будет рад видеть его в двенадцать часов. Говорила она на сей раз совсем иначе, чем только усилила подозрения Шермана. Он прекрасно знал, как неохотно Гамильтон шел на контакты с прессой, и потому мог лишь предположить, что Алекс попытается сбить его со следа. А это значит, что, по мнению Алекса, он на след напал.

Бессознательно он ускорил шаг. Что же скрывает Гамильтон помимо того, что скрывают все, спрашивал себя Шерман. И почему он хочет встретиться с ним, а не с представителем отечественной прессы? Шерман снова посмотрел на часы. Все еще слишком рано для звонка в Штаты, к тому же пока неизвестно, какие сведения могут ему понадобиться. Он еще раз мысленно освежил в памяти то, что собрал дома, в Вашингтоне и Нью-Йорке, но ничего заслуживающего особого внимания там не было.

Штаб-квартира Гамильтона на Мэйфэр снаружи выглядела более чем скромно. Не было даже вывески, а вестибюль скорее походил на подъезд многоэтажного дома с дорогими апартаментами. Дежурный охранник, оказавшийся сразу за массивными стеклянными дверями, указал Шерману на конторку в глубине вестибюля, и он направился туда. Девушка за барьерчиком вопросительно взглянула на него.

– Что вам угодно?

– У меня назначена встреча с мистером Гамильтоном.

– Ваши имя и фамилия? – Она заученно улыбнулась.

– Сэм Шерман.

– Сейчас я позвоню его личному помощнику, мистер Шерман. Присядьте, пожалуйста.

Он буркнул что-то в знак благодарности. Эта церемония всегда раздражала его, а одному богу известно, сколько уж лет он через нее проходит. Он взял со стеклянного столика «Файнэншл таймс», лежавшую там вместе с разными публикациями для дельцов. Он понимал, что девушка изучает его, ожидая ответа по телефону. Наверняка пытается угадать, какие у него могут быть дела с великим человеком. Кто он – банкир, нефтепромышленник, а может, просто нищий или, того хуже, вор?.. Шерман непроизвольно улыбнулся. Бедняжке придется попотеть, чтобы сделать вывод.

Держа перед собой газету, он пытался разработать наилучший подход к собеседнику. Сыграть агрессивного, напористого журналиста – это годится разве что для телеинтервью. К тому же он не знал, в какой угол надо загонять Гамильтона. Значит, разумнее всего задавать самые общие вопросы, пока не подвернется что-нибудь в ответе собеседника, за что стоило бы уцепиться.

– Мистер Гамильтон ожидает вас, мистер Шерман, – ослепительно улыбнувшись, прощебетала девица и положила на рычаг телефонную трубку.

Он почувствовал, что она слегка ошарашена тем приемом, который ему оказывают наверху.

– Спасибо, – Шерман не торопясь сложил газету.

– Личный помощник мистера Гамильтона встретит вас у лифта, на последнем этаже.

Он кивнул и направился к лифту, подхватив свой видавший виды портфель, который он нежно любил со свойственной снобам изощренностью. Этот саквояж спутает ей все карты, не без ехидства подумал он и чуть было не расхохотался.

Женщина, ожидавшая его у лифта, выглядела именно так, как он и думал: седые, безукоризненно причесанные волосы, строгое платье, спокойные решительные манеры. Улыбка мелькнула – и погасла. Ей наверняка не по вкусу пришлось перезванивать ему тогда в гостиницу после того, как она столь небрежно обошлась с его просьбой об интервью.

– Я очень рада, мистер Шерман, что вы смогли так сразу откликнуться на наше приглашение, – сказала она. – Хотя, надеюсь, вы понимаете: мистер Гамильтон только что вернулся из-за границы и потому сможет уделить вам всего несколько минут.

– Конечно, я все понимаю, – сказал Шерман. Ему был хорошо знаком подобный тип секретарш: насмерть стоят на страже интересов своих хозяев, к которым относятся, как к своей собственности; такая, хоть пытай ее, не выдаст даже списка подарков, который ее босс составил к рождеству.

Пока она вела его по устланному толстым ковром коридору, он отметил, как тут непривычно тихо. Ни стука пишущих машинок, ни телефонных звонков, ни сотрудников, спешащих без пиджака, с закатанными рукавами по коридору, – ничего, что указывало бы на динамичную деловую обстановку. Но тут он вспомнил, что это своего рода командный пункт, который находится обычно в стороне от оперативных служебных помещений. Как бы бункер. К тому же достаточно уютный.

Приемная, залитая светом, поражала своими размерами; как и положено, тут было множество растений в горшках, противоестественно разросшихся и могучих. Двойные двери в противоположной стене вели в кабинет Гамильтона; секретарша направилась прямо к ним и распахнула одну из створок.

– Мистер Шерман, – объявила она и отступила в сторону, пропуская его.

Большая комната напоминала современную гостиную: полукруглые диваны, обитые рыжеватой замшей; две статуи работы примитивистов, подсвеченные удачно спрятанными источниками света, – все это создавало атмосферу особой доверительности. Шерман понял, что Алекс Гамильтон явно выше таких трюков, как усаживать гостя в низкое кресло, а самому, попыхивая сигарой, восседать за огромным письменным столом. Только скопище телефонов на столике указывало, что это – служебный кабинет.

– Рад, что вы смогли прийти, – приветствовал его Алекс Гамильтон, протягивая руку. Первоначальное впечатление, сложившееся у Шермана еще в церкви, сейчас только укрепилось: прилизанные волосы, костюм в еле заметную полоску, яркий, итальянского рисунка галстук, завязанный двойным узлом. Наверняка выбирала его секретарша, подумал Шерман. – Присаживайтесь, – и Гамильтон жестом указал на мягкий диван.

– Благодарю вас, – сказал Шерман, подумав, уж не узнал ли его возле церкви Бэйрд.

– Итак, поскольку мы с вами люди деловые, давайте начинать!

Шермана покоробил этот покровительственный тон, невзирая на попытку поставить между ними знак равенства. Так их, видно, учили в бойскаутах, напомнил он себе и широко, добродушно улыбнулся.

– Пожалуй, проще всего, если вы сообщите мне в общих чертах, о чем вы собираетесь писать? – добавил Гамильтон, как только они сели.

Шерман ждал подобного вопроса.

– Конечно, – сказал он, по привычке слегка растягивая слова. – Должен признаться, я не гонюсь за сенсацией, – улыбнулся он. – Я бы определил свою задачу, как сбор материала о влиянии нового стиля во внешней политике на деятельность мультинациональных корпораций.

Алекс Гамильтон понимающе кивнул, но в глазах его таилось беспокойство.

– То есть вы готовите проблемную статью?

– Совершенно верно.

– Но тогда почему вас так заинтересовала деятельность моих предприятий? Мне думается, вашим читателям интереснее было бы узнать, что происходит в этой области в корпорациях со штаб-квартирой в США.

– Этой темой они отболели несколько лет назад, – возразил Шерман. – Ситуация изменилась. Теперь их куда больше занимает и интересует деятельность иностранных мультинациональных корпораций, которые скупают предприятия в Штатах. Разоблачениями отечественных «Локхидов» они сыты по горло. – Сказал и тут же пожалел об этом. В такой игре следует видеть на несколько ходов вперед.

– Надеюсь, вы не сочтете меня излишне мнительным, мистер Шерман, – сухо заметил Гамильтон, – если я выскажу одно предположение: ваша статья, по-видимому, будет нацелена на то, чтобы показать, что европейский капитал действует столь же… неэтично.

Шерман почувствовал, что попался.

– Если позволите, – попытался он улыбнуться, – то вы в самом деле излишне мнительны, мистер Гамильтон, просто я привел неудачные примеры. Меня интересуют не подробности деловых взаимоотношений, а затруднительные ситуации, в которых время от времени оказываются компании типа вашей. Под этими ситуациями я имею в виду случаи, когда правительства вмешиваются в международную торговлю.

– Уж если ваша газета занялась такими проблемами, – иронически хмыкнул Гамильтон, – значит, времена действительно изменились. – По глазам, однако, было видно, что объяснения Шермана не убедили его.

– Не думаю, чтобы они так уж изменились, – чуть улыбнулся Шерман.

– Ладно, – сказал Гамильтон, как бы незаметно бросив взгляд на часы. – Итак, что конкретно вас интересует?

Шерман передвинулся на диване. Была не была, решил он.

– Ваши горнорудные предприятия в Латинской Америке.

Алекс Гамильтон слегка повернулся, поправляя какие-то бумаги, разложенные на соседнем столике, но Шерман успел заметить, как тень беспокойства промелькнула на его лице. Один – ноль, мысленно поздравил себя Шерман.

– И чем же они вас привлекают? – небрежно спросил Гамильтон, снова поворачиваясь лицом к собеседнику.

– Мне показалось, это как раз одна из тех затруднительных ситуаций, о которых я упоминал. С одной стороны, правительство генерала Иньесты не признано Западом, а с другой – кровная заинтересованность в ресурсах его страны.

– Я бизнесмен, – спокойно произнес Гамильтон, – а не политик. И не имею возможности влиять на заявления своего правительства или какого-либо другого.

Шермана передернуло от такого бессовестного вранья. Он прекрасно знал, что и в Лондоне, и в Вашингтоне Гамильтон имел своих толкачей в правительстве.

– Возможно, это прозвучит излишне пессимистично, – добавил после небольшой паузы Гамильтон, – но мне кажется, что расхождения между реальной политикой и идеологией в сфере международных отношений всегда приводили к глобальным войнам. Взять, к примеру, хотя бы тридцатые годы.

– А годы «холодной войны»?

– Ну, антикоммунистическая кампания, затеянная Соединенными Штатами, была делом сугубо прагматическим.

– Вы хотите сказать, – перебил его Шерман, слегка улыбнувшись, – что это было осуществлением деловых и внешнеполитических интересов иными средствами.

– Более или менее. Идеалы – ведь это всего лишь эмоциональное оправдание региональных интересов.

Поначалу Шермана удивил такой ответ, но, немного подумав, он пришел к выводу, что сила Алекса Гамильтона как раз и кроется в откровенной демонстрации отсутствия всяких сантиментов.

– Запад слаб, потому что не хочет признать этого, – продолжал Гамильтон таким тоном, что было ясно: он считает это самоочевидным. – Впрочем, демократия – это форма правления, пропитанная чувством собственной вины.

Шерман смущенно откашлялся. Разговор все больше отклонялся в сторону от интересовавшей его темы.

– Примем во внимание ваши замечания, – сказал он, – и вернемся, если не возражаете, к Латинской Америке, в частности к администрации генерала Иньесты.

– С удовольствием. – Гамильтон уперся взглядом в Шермана, ожидая его вопроса.

– Не кажется ли вам, что ваши деловые операции в этой стране способствуют укреплению незаконного режима?

– Я уже говорил вам, что я не из тех, кто занимается политикой. Нам нужна его руда, и я готов торговать с ним, как и с любым коммунистическим правительством. – Он помедлил секунду, глядя на каменное изваяние в глубине комнаты. – Однако вы, кажется, сделали ударение на слове «незаконного». Хотя вам-то, я уверен, прекрасно известно, что законность в политике обычно определяет fait accompli, а не чье-то признание. – И он удивленно приподнял брови, видя, что Шерман записывает что-то в блокноте. – Какое из моих высказываний привлекло ваше внимание, могу я спросить?

– Конечно, – ответил Шерман, глядя ему в глаза. – Замечание о том, что вы готовы торговать с ним, будь он даже коммунистом. – Он заметил, как сжались губы его собеседника. – Но если вы не хотите, чтобы это интервью появилось в печати…

– Нет-нет, отчего же. – Гамильтон протестующе поднял руку. – Но почему это так вас заинтриговало? Мои компании действительно торгуют со странами коммунистического блока, и потому в том, что я сказал, нет ничего удивительного. Как я уже говорил, я прагматик.

– Хорошо, а когда вы впервые вошли в контакт с членами правительства генерала Иньесты? – Вопрос был задан умышленно небрежным тоном.

– Мы начали переговоры два года назад.

– Что – через год после переворота?

– Да, примерно тогда. Но какое это имеет отношение к делу?

– А вы были связаны до переворота с кем-нибудь из тех, кто теперь является членом правящей хунты?

Алекс Гамильтон пристально посмотрел на него, прежде чем ответить.

– Если вы пытаетесь выяснить, не способствовал ли я переходу власти в руки военных, то я могу лишь сказать, что вас все еще преследует тень Уотергейта. Я не только не связан с переворотом ни с какой стороны – я вообще узнал о нем из газет. Извините, но если вы и дальше намерены разрабатывать эти копи, золота они вам не принесут. – Это было сказано с таким самообладанием, что Шерман, пожалуй, и поверил бы, если бы Гамильтон так же уверенно не солгал ему раньше.

– Где наша не пропадала, – улыбнулся он. – Хотя некоторые старые забияки, вроде меня, и завидовали немного асам. – Гамильтон уже смотрел на него с холодной неприязнью, но Шермана это ничуть не смутило. – На Флит-стрит, – продолжал он, словно просто так, чтобы хоть что-то сказать, – ходят слухи, будто Юджин Бэйрд получил приглашение от Института по изучению проблем свободного мира.

– Ах да, вы же видели нас вместе вчера и тотчас решили, что мой макиавеллиев перст торчит и из этого дела, – отпарировал Гамильтон.

– Нет, просто любопытно.

– Даже, по-моему, слишком, – заметил Гамильтон. – Вчера мы обедали вместе – Джин ведь мой старый приятель, – и от него я узнал о том, что он принял предложение попечительского совета Института. Если вас интересуют подробности, обратитесь к нему лично или подождите официального объявления, которое последует, я думаю, в начале следующей недели. А чтобы предварить ваш следующий вопрос, сразу скажу, что не являюсь членом попечительского совета.

Шерман наклоном головы дал понять, что принял это к сведению. Он уже давно выяснил, что большинство членов совета, во всяком случае, были назначены лично Алексом Гамильтоном.

Тихонько зазвонил один из телефонов, и Шерман догадался, что это дело рук заботливой секретарши: подан знак, что якобы прибыл посетитель. Вполне вежливый способ выпроводить человека, подумал он.