Третий сын Хуана Великого и Филиппы инфант Генрих, герцог Визеу, магистр ордена Христа, правитель Альгарви, родившийся 4 марта 1394 г., мог бы, подобно своему брату Педро, странствовать от двора ко двору, но он отклонил все предложения Англии, Италии и Германии и предпочел жизнь ученого и моряка, все более и более удаляясь от мира известного, чтобы открывать неведомый.

После захвата Сеуты в 1415 г. он водворился в своем морском арсенале в Сагресе, невдалеке от города Лагоса и мыса Святого Винсента, и на протяжении более чем сорока лет, до самой кончины в 1460 г., его мысли были заняты океаном, что простирался от этого скалистого выступа к неизведанным западу и югу. Лишь дважды за все эти годы он возвращался к политической жизни; все остальное время он, хотя и пользовался репутацией судьи национальных споров и народного вождя и учителя, проводил главным образом в обдумывании планов исследований: чертил карты, изготовлял приборы, отправлял корабли, получал отчеты капитанов.

У него было три цели: открывать, делать Португалию величественнее и богаче, и распространять христианскую веру.

1. Прежде всего, он пытался найти путь вокруг Африки в Индию ради того, чтобы приобрести новые знания, как таковые, и ради могущества, которое эти знания могли доставить. Поскольку его больше всего занимали научные проблемы, постольку эта сторона была ведущей в его планах. Он стремился выявить очертания мира и сделать так, чтобы люди в нем чувствовали бы себя дома и чтобы страх перед великим неведомым, окружавшим островок цивилизованного и обитаемого мира, рассеялся. Он трудился в тумане, который долго нависал над христианским миром, охлаждая всякую предприимчивость.

Итак, перед принцем Генрихом, теоретически должен был неизбежно стоять вопрос о мире и его очертаниях, о странах и климате, морях и материках — во всех аспектах практического исследования: практическая проблема, разрешению которой он способствовал, была только частью этого более обширного целого. Верно ли, что эта вот Африка, простирающаяся напротив его убежища в Сагресе, тянется до Южного полюса, или ее можно обогнуть и выйти в Восточный океан? С тех пор как карта Птолемея получила общее признание, такое предположение означало ересь, но во времена греческих и финикийских походов оно выдвигалось одними И чуть ли не было доказано другими.

Тириане, которых фараон Нехо отправил в Красное море более чем за шестьсот лет до рождения Христа, привезли через три года известие о том, что Африка оказалась островом и что поэтому они возвратились западом и севером через пролив Гибралтар.

Это предание, которому так долго не верили, оживало теперь на картах XIV столетия, и, несмотря на страшные рассказы арабов, Генрих в первые годы XV в. смог отыскать людей, которые вновь взялись испытать забытую мечту — пройти морем из Европы прямо к Индиям. Мы видели, как далеко подвинули представление христиан о мире карты и путеводители предшествующих лет; как исследовал южную береговую линию Азии Марко Поло и даже как какой-то путешественник упомянул, хотя и не посетил Мадагаскар; Флорентийская карта 1351 г. доказывает, что правдоподобное предположение о форме Африки могло быть сделано еще до кропотливого изучения, начатого Генрихом Португальским: арабские поселения «а восточном побережье Африки и их торговые отношения с Малабарским берегом, в то время являвшиеся, впрочем, исключительной монополией ислама, тщательно разработали маршруты мореплавания, как бы подготовив их для первых европейцев, сумевших проникнуть сюда и заставить служить себе кормчих из мавров. Таким образом, когда однажды удалось обогнуть западный и южный берега, уже знали, каких открытий ждать.

Кроме того, неясное представление о гвинейском береге, отражавшее догадку о существовании Сахарского караванного торгового пути, было превращено самим принцем во время его пребывания в Сеуте в уверенность: если великий западный бугор Африки за Бохадором можно будет обойти, то его каравеллы попадут в восточное течение и пройдут мимо Золотого берега и Берега слоновой кости; эти же пути могут привести прямо к Индии и, во всяком случае, связаны наземными торговыми маршрутами со Средиземноморьем.

2. Затем, с исследовательской деятельностью Генрих связывал создание для своей страны империи. Сначала, быть может, речь шла только о прямом морском проходе как о возможном ключе от индийской торговли, но потом с каждым новым открытием выяснялось, что европейское государство может и должно быть связано цепью фортов и факторий с богатыми странами, ради которых преодолевались все эти пустынные пространства. В любом случае (и в глазах обыкновенных людей) богатства Востока являлись понятной и первостепенной причиной исследований. У науки были свои цели, но, чтобы добыть средства для се развития, надо было получить от нее обещание определенной выгоды. И главная надежда капитанов Генриха состояла в том, что в награду португальцам за их дерзость богатства, проходившие пока по суше к Леванту, в свое время пойдут морским путем — без задержек, без опасности грабежей и без арабских посредников в Лиссабон и Опорто. Это возместит все труды и все расходы и заставит молчать всех ропщущих, ибо индийская торговля есть жемчужина мира и ради нее Рим разрушил Пальмиру, нападал на Аравию, удерживал Египет и боролся за господство над Тигром. Ради нее же велась едва ли не половина Левантийских войн, и благодаря ей возвеличились итальянские республики Венеция, Генуя и Пиза.

3. Наконец, Генрих был крестоносцем для　ислама и миссионером для язычества. О нем можно ровно с тем же основанием, что и о Колумбе, сказать, что если его целью была империя, то христианская, и со времени первых походов он приказывал своим капитанам не просто открывать и торговать, но и обращать. До самой смерти он надеялся найти землю пресвитера Иоанна, не то действительного, не то легендарного христианского священника — короля окраинной страны, давно отрезанной от христианского мира магометанскими государствами.

В то же время многие причины заставляли Западную Европу продвигаться на Восток, где ее ждали открытия. Прогресс науки и исторического знания, рассказы и предположения путешественников, развитие христианских наций, положение Португалии и настроение ее народа — все эти линии, так сказать, сошлись в эпохе, нации и личности Генриха, и это пересечение дало в итоге Колумба, да Гаму и Магеллана.

В предшествующих главах мы пытались проследить по этим медленно сходящимся тропам приготовления к открытиям XV в. Мы начали с той суммы знаний и теорий о мире, которую Римская империя завещала христианства и которую в начале средних веков разработали арабы. Из высказываний мусульманских географов, а также из деяний мусульманских воинов мы вынесли идею о том, что ислам не только препятствовал, но и содействовал европейской экспансии. Мы видели, как во время великой битвы христианства и старого ордена с варварами главные исследовательские и экспансионистские усилия нашего западного мира приняли форму паломничества. Затем, со временем, удалось понять, что сарацины, которые были сначала южными разорителями, впоследствии оказывали на Европу учительное и просвещающее воздействие и что викинги — северные пираты, которые, казалось, появились затем, чтобы довершить разрушение латинской цивилизации, — на самом деле побуждали ее к новой активности.

Эта активность, уже основавшая, с одной стороны, русскую государственность, а с другой — досягнувшая до Америки, в крестовых походах, казалось, перешла от северных моряков к каждой христианской нации и к каждому общественному сословию, и с обращением норманнов их роль открывателей и лидеров христианского мира стушевалась о коммерческих, военных и религиозных движениях Средиземноморья. Трудно было даже узнать паломников крестоносного века: сами по себе они часто представляли разные сословия — торговцы, воины или странники, которые, став твердою ногою в Сирии, начали обследование отдаленного Востока.

Все три великих направления исследовательских усилий XIII и XIV столетий — путешествия по суше, мореплавание и наука — явились, как было показано, целиком или частично, результатом самих крусад, и если проследить наиболее важные шаги европейских походов, торговли и прозелитизма от святой земли до Китая, то будет все более и более очевидно, что практическое обнаружение сокровищ Катхая и Индий было необходимым приготовлением к попыткам генуэзцев и португальцев открыть морской маршрут как еще один (и менее опасным) путь к источнику этих сокровищ. Отметим, что нерегулярные и неосновательные попытки итальянских, испанских, французских или английских моряков XIV в. обогнуть побережье Африки или при помощи южного маршрута отыскать Индии (достичь определенных целей без сколько-нибудь ясного представления о средствах, нужных для этих целей), а также оживление теоретической географии, стремившейся заполнить пробелы в познаниях легендами или гипотезами, являли собой очевидную противоположность методам принца Генриха и предваряли их. Даже ближайшие его предшественники «в мореходстве и картографии поразительно отличались от него. Они были чересчур преданы духу Птолемея и древней науки; они пренебрегали фактами ради гипотез, ради оригинальных догадок, и оттого их деятельность была хаотична и неплодотворна и, во всяком случае, не оправдывала надежд.

Верно, конечно, что каждое поколение христианской мысли заблуждалось меньше предыдущего, но до XV столетия, до того, как Генрих подал пример, исследования не были ни систематическими, ни продолжительными. Марко Поло и ему подобным образованным людям мы обязаны началом искусства и науки открытий. Португальцам принадлежат по меньшей мере честь превращения этой науки в предмет национального интереса и заслуга избавления ее от ложной философии. Выяснять путем непрерывных и неустанных поисков, каков мир на самом деле, а не приспосабливать известные факты к идеям некоего мыслителя о том, каким мир должен быть, — в этом мы усматриваем главное различие между Космою или даже Птолемеем, и всяким настоящим первооткрывателем. Для подлинного развития знания необходимо, чтобы воображение следовало за опытом, и тогда всякая просто гипотетическая система, или вселенная, показанная в Священном писании, окажется непригодна. Мы подошли к той эпохе, когда среди исследователей не стало птолемейцев, страбонистов или библеистов, но появились натуралисты — люди, которые заново испытывали окружающий мир ради него самого.

Разнообразные эти намерения вошли, в состав одной главной цели — совершать открытия, но они не потерялись в ней. Познание. мира, в котором мы живем, и обучение людей этому новому знанию, в первую очередь делают Генриха тем, что он есть во всеобщей истории; другие его цели касаются его времени и страны, но они составляют и часть жизни самого принца.

И он следовал всем этим целям; если одна часть его трудов предназначена всем временам, а другая оказалась исчерпанной спустя сотню лет, то это оттого, что иссякли силы его народа. То, что делал Генрих для своих соотечественников, было усвоено другими, но побуждение и вдохновение были его. Он стоял на своем в продолжение почти пятидесяти лет (1412–1460), покуда конечная цель не показалась явно, и хотя он умер прежде, чем обнаружился полный успех его деятельности, тем не менее именно он обеспечил этот успех.

Мы знаем, что эти достижения были вменены в заслугу другим, но если Колумб подарил Кастилии и Леону новый мир в 1492 г., если да Гама достиг Индии в 1498 г., если Диас обогнул мыс Бурь, или Доброй Надежды, в 1486 г., если Магеллан совершил кругосветный поход в 1520–1522 гг., то их учителем и наставником был не кто иной, как Генрих Мореплаватель.