Мы говорили о том, что само Португальское королевство было, по существу, порождением крестовых походов. Они оставили после себя, с одной стороны, стремление к обеспеченной и более широкой жизни, а с другой — подорвали мощь мусульман, что открыло пути для всех приморских государств и расшевелило их предприимчивость. Мы знаем, что Лиссабон долгое время был деятельным центром торговли с ганзейскими городами, с Фландрией и Англией. И задуманное теперь покорение Сеуты, и призыв покорителя Альжубарроты к великому национальному усилию нашли народ подготовленным. Принц королевской крови мог то, чего не мог простой гражданин, и Португалия, развитая более, чем любое другое христианское государство, готова была распространиться за свои пределы, не опасаясь за тылы.

Еще до завоевания Сеуты, в 1410 или 1412 г., Генрих начал посылать свои каравеллы мимо мыса Нон, который вместе с мысом Бохадор долго считался крайней точкой Африки. Первой задачей этих плаваний было достижение гвинейского берега путем обхода огромного западного плеча континента. В этом случае торговля золотом, слоновой костью и рабами перешла бы от караванов пустынь к европейским мореходами Тогда восточный изгиб Африки, вдоль заливов Бенина и Биафры, мог бы привести к Индиям, если это вообще возможно, как думали иные; если же нет, тогда придется вернуться к прежнему маршруту, пока не удастся обнаружить и обогнуть южный мыс. Обход Гвинеи оказался только частью обхода Африки, но он означал нечто большее: если Индия была окончательной наградой полного успеха, то Золотой берег увенчивал первую его часть.

Но подробности этих ранних экспедиций неизвестны; история путешествий в Африку начинается войной 1415 г., новыми интересными сведениями, которые она доставила Генриху, — о Сахаре и гвинейском береге, о племенах темных мавров и о племенах негров с Нигера и Гамбии.

В 1414 г., когда Эдуарду было двадцать три года, Педро — двадцать два, а Генриху — двадцать, король Хуан задумал напасть на Сеуту, большой мавританский порт на африканской стороне Гибралтарского пролива. Все три принца искали посвящения; отец их предполагал сначала устроить год турниров, но по предложению казначея Португалии Хуана Альфонсо де Алемкера он вместо этого приказал готовить поход в Африку, «ибо для покорения мусульман потребно столько же сил и денег, сколько их истратили бы в бутафорских сражениях между христианами». И вот, разведав местность и усыпив подозрения Арагона и Гранады притворным объявлением войны графу Голландскому, король Хуан заручился формальным согласием своих вельмож в Торрес Ведрас и отплыл из Лиссабона в день святого Иакова, 25 июля 1415 г., как было предсказано умиравшей королевой Филиппой за двенадцать дней до того.

Этой прекрасной женщине, делившей трон с Хуаном в продолжение двадцати восьми лет и воспитавшей своих сыновей хорошими наследниками своего мужа в роли вождей Португалии и «Образцовы) христиан», суждено было умереть, не дождавшись первой победы. До самого конца ее мысли были заняты их будущностью. Она говорила Эдуарду об истинном назначении короля, Педро — о его рыцарском долге помогать вдовам и сиротам, Генриху — об обязанностях главы ордена заботиться о своих людях. 13-го числа, в последний день болезни, она приподнялась и спросила: «Какой это ветер так сильно дует в дом?» — и, услышав, что северный, снова упала, воскликнув: «Это ветер для вашего выступления, оно придется на день святого Иакова», и скончалась. Отсрочка похода означала бы ложное почтение к усопшей. Крестоносцы чувствовали, что дух королевы с ними, что он побуждает их пуститься в путь.

В ночь на 25 июля флот покинул Тахо; 27-го крестоносцы бросили якорь в бухте Лагоса и сделали смотр всем своим силам: «33 галеры, 27 трирем, 32 биремы и 120 полубаркасов и транспортов», на которых было 50 тыс. солдат и 30 тыс. матросов. Присоединилось несколько дворян и торговцев-охотников из Англии, Франции и Германии. Все это чем-то напоминало новое завоевание Лиссабона: более крупная армада ради сравнительно мелкой добычи.

10 августа они были возле Альгезирас, все еще находившегося как часть Гранадского королевства в руках мавров, а 12-го легкие суда были уже у африканского берега; сильный ветер загнал тяжелые к Малаге.

Сеута, древняя Септа, некогда восстановленная Юстинианом, была главным портом Маеенно и коммерческим центром торговых маршрутов Юга и Востока, как, впрочем, и средоточием пиратства берберских корсаров. Долгое время город был аванпостом мусульманских набегов на христианский мир; теперь, когда Европа переходила в наступление, он мог стать аванпостом испанских нападений на ислам.

Город, построенный по обычному образцу, состоял из двух частей — цитадель и порт, которые занимали перешеек длинного полуострова, выступающего почти на три мили на восток от Африканского материка и за восточной стеной Сеуты снова расширяющегося в холмистую местность.

Как раз здесь, где суша раздается, образуя естественную гавань, и решили высадиться португальцы, и к этому месту принц Генрих привел с большими трудностями тяжелую флотилию. Сильные течения, которые отнесли европейцев к испанскому берегу, оказались в итоге их добрыми союзниками. Дело в том, что мавры, весьма напуганные первыми признаками нападения и поспешившие послать за подмогой в Фес и в глубь материка, вообразили теперь, будто флот христиан рассеялся раз навсегда, и отпустили всех, кроме собственного своего гарнизона; между тем неистовая энергия короля Хуана, принца Генриха и его братьев снова побудила португальцев к действию. В ночь на 15 августа, в праздник Успения, вся армада подошла наконец к рейду Сеуты; Генрих со своими кораблями из Опорто бросил якорь у нижнего города, а его отец, несмотря на тяжелое ранение в ногу, обошел на шлюпе флот, готовя своих людей к приступу, который должен был начаться с рассветом. Генриху было предоставлено право первым ступить на берег в том месте, где, по предположениям, причалы почти не охранялись. Ибо главные силы были стянуты к крепости: любой мавр бросится в бой там, где войсками предводительствует сам король Португалии.

В то время как армада маневрировала, Сеута всю ночь напролет ослепительно сияла, как en fete. Правитель в ужасе не мог придумать ничего лучшего, чем попытаться напугать неприятеля зрелищем неисчислимо населенного города, и приказал жечь огонь в каждом окне каждого дома. Когда забрезжило и перед войском христиан открылись взморье и гавань, усеянные маврами, которые выкрикивали угрозы, несколько охотников, забывших требование принца, начали атаку. Некий Руй Гонсалвес высадился первым и расчистил проход для остальных. Инфанты, Генрих и Эдуард, находились неподалеку, и после жестокой схватки мусульмане были оттеснены через ворота пристани назад к городской стене. Там они сплотились под началом «великана-негра, который дрался голый, но с силою нескольких мужчин, каменьями повергая христиан наземь». В конце концов его уложили ударом пики, и крестоносцы прорвались в Сеуту. Но Генрих как главный начальник на этом фланге не мог позволить своим людям бежать разорять город, сдержал их у ворот и послал назад к кораблям за свежими силами, которые вскоре подошли во главе с Фернандесом д’Атэдом, подбодрившим принцев: «Это для вас род турнира; здесь обретете вы рыцарство, достойнейшее того, что могли бы стяжать в Лиссабоне».

Тем временем король, получив известие о первом успехе Генриха, приказал своему флангу немедленно выступать. После еще более жаркого, чем внизу, боя мавры были обращены в бегство, и Педро теснил их по узким улицам, едва избежав смерти под градом тяжелых камней с кровель домов, покуда не соединился с братьями в мечети или на примыкающей к ней площади в центре Сеуты.

Потом завоеватели рассеялись, чтобы грабить, и едва вовсе не потеряли город. Но благодаря непреклонной храбрости Генриха, который с горсткой людей дважды разгонял толпу наседавших мусульман, овладев в конце концов воротами внутренней стены между нижним городом и цитаделью «с семнадцатью людьми, сам-осьмнадцать», Сеута уже была завоевана, когда ее могли бы потерять. Доносили, что Генрих и Педро убиты. «Такого конца солдат не должен страшиться», — только и сказал их отец, стоявший возле кораблей, под прикрытием крепости, ожидая, подобно Эдуарду III в Креси, своих сыновей. Но к вечеру всей армии стало известно, что принцы невредимы, портовый город взят и мавры бегут из цитадели.

Генрих, Эдуард и Педро держали совет и положили штурмовать крепость на другое утро, но несколько разведчиков, посланных после захода солнца для рекогносцировок, донесли, что весь гарнизон бежал.

И верно. Еще до того, как правитель, с самого начала потерявший надежду удержаться, был выбит ив нижнего города, он подал пример правильного отступления в глубь страны, и, когда португальцы с топорами появились у крепостных ворог и принялись их рубить, внутри оставалось всего два мавра. Они закричали, что христианам незачем хлопотать, ибо они сами им отворят, и до наступления темноты знамя святого Винсента, покровителя Лиссабона, было водружено на высочайшей башне Сеуты.

Король Хуан предложил Генриху за доблестное его водительство почести дня и предоставил ему право быть посвященным прежде своих братьев, но принц Генрих, при начале штурма уступивший командование Эдуарду, как старшему, просил, чтобы «те, кто больше его по летам, могли воспользоваться своим правом быть первыми также и в почести», и три инфанта получили рыцарское звание в порядке рождения; каждый держал обнаженный меч, который дала ему королева на смертном ложе.

То был первый христианский обряд, совершенный в большой мечети Сеуты, очищенной теперь под кафедральный собор, после чего город был тщательно и осмотрительно обшарен от одного края до другого. Добыча — золото, серебро, драгоценности, ткани и зелья — была достаточно велика, чтобы сделать обыкновенного солдата нечувствительным ко всему прочему. «Огромные сосуды с маслом, и медом, и пряностями, и всякой снедью» выбрасывались на улицы, и проливной дождь смыл провизию, которой могло с избытком хватить на большой гарнизон.

Знатные вельможи и королевские принцы привезли в Португалию царские трофеи. Сводный брат Генриха, тогда граф Барселонский, впоследствии более известный под именем злокозненного герцога Брагансы, взял себе шесть сотен мраморных и алебастровых колонн из дворца правителя. Сам же Генрих вынес из Сеуты знание внутренней территории Африки, ее торговых маршрутов и Золотого берега, что подвигло его начать с того времени регулярные плавания вдоль побережья. Первые его исследования были пробными опытами, напоминающими разрозненные и случайные усилия испанских и итальянских смельчаков. С того же года начались нс-прерывные океанские походы; после Сеуты Генрих работает упорно, имея перед собой ту ближайшую цель, которая хорошо просматривалась, — первую ступень его более обширного плана, обсуждавшегося с людьми, которых он знал и которым доверял. Они пришли в Сеуту из Pвинсн по морю пустыни; он пошлет своих моряков к их отправному пункту более длинным путем — по пустыне моря.

Таким образом, победа при Сеуте имела прямое отношение к нашему предмету, и по этой причине важно, что завоеватели решили не разрушать город, но удержать его. Когда большинство в военном совете высказалось за безопасное и быстрое возвращение в Португалию, один дворянин, Педро де Менезес, верный друг Генриха, в нетерпении стукнул оземь тростью апельсинового дерева, которую держал в руках: «Клянусь честью, вот этой тростью отстою я Сеуту от любого арапа». Ему доверили командовать, и тем самым оставили, так сказать, открытым для Европы и для принца один конец великого пути коммерции, который Генрих имел в виду завоевать для своей страны. Когда его корабли смогли достичь Гвннен, в его руках оказался и другой конец этой дороги.

Король и принцы оставили Сеуту 2 сентября 1415 г., но Генриху еще пришлось вернуться на поле первого своего сражения. Спустя три года единоличного командования Менезес убедился в сильном давлении мавров. Король Гранады послал 74 корабля блокировать крепость с моря, а в нижний город пробивались войска из Феса. Генрих был спешно отправлен из Лиссабона на выручку, в то время как Эдуард и Педро готовились, если понадобится, последовать за ним из Лагоса и от берегов Альгарви. Но Сеута справилась сама. Когда первые подкрепления проходили через Гибралтарский пролив, Менезес исхитрился дать им знать о своим опасном положении: берберы со стороны суши овладели Альминою, или восточной частью торгового города, между тем как галеры Гранады, сомкнувшись, заперли порт. При этом известии Генрих сделал все, что было в его силах, чтобы ускорить свое прибытие, но поспел лишь к зрелищу беспорядочного отступления мавров. Менезес со своим гарнизоном предпринял отчаянную вылазку тотчас, как увидел подмогу в проливе; вид кораблей обратил в бегство неприятельский флот, и лишь одна галера осталась у африканского берега, чтобы помочь своим пехотинцам, брошенным без надежды на спасение на восточных холмах сеутского полуострова и отрезанным крепостью от берберских союзников. Когда Генрих высадился, Альмина была уже отбита и последний гранадский мусульманин растерзан. С того дня Сеута безопасно пребывала в руках христиан.

Но, проведя два месяца в надежде найти еще какое-нибудь занятие в Африке, принц замыслил дерзкий бросок в Европу. Ислам по-прежнему владел в Испании Гранадским государством, слишком слабым, чтобы отвоевать старый Западный халифат, но слишком сильным — в качестве последнего прибежища покоренной, а некогда величественной расы, — чтобы стать легкой добычей испанских королевств. А в государстве этом Гибралтар, или скала Тарика, доставлял больше хлопот, чем все остальные укрепления мавров. Само Средиземноморье не было вполне безопасным для христианской торговли и сношений, пока европейский столп западного пролива оставался сарацинским фортом. Коль скоро Португалия собиралась завоевывать или исследовать Северную Африку, то овладеть Гибралтаром было ей так же необходимо, как и Сеутой. Для того чтобы христианский мир мог без помех распространяться вдоль атлантических берегов, в его руках должны находиться обе стороны пролива — Кальпе и Абила.

И вот Генрих в присутствии всего своего совета принял решение попытаться завладеть Гибралтаром на обратном пути в Лиссабон. Но буря рассеяла флот, а когда он оправился и перестроился, время уже было потеряно, и принц, повинуясь настойчивым требованиям отца, не мешкая вернулся ко двору. За доблесть и искусство, выказанные при штурме Сеуты, он был сделан герцогом Визеу и властителем Ковильяма немедленно после того, как король Хуан ступил на землю своего государства (после Африканской кампании) в Тавире на альгарвеком берегу. Вместе с братом Педро, который разделил его почести, сделавшись герцогом Коимбры и властителем земель, известных с тех пор под именем Инфантадо, или Великокняжеских, Генрих, таким образом, начинает линию португальских герцогов; и его имя среди других сведений об этой войне специально связывается с названием английского флота, зачисленного им в состав армады при вербовке судов и людей весной 1415 г. Точно так же как английские крестоносцы прошли мимо Лиссабона как раз вовремя, чтобы способствовать его завоеванию, (в 1147 г.) Альфонсо Энрикесом, «великим первым королем» Португалии, так теперь двадцать семь английских кораблей по пути в Сирию успели помочь португальцам совершить их первое завоевание за пределами страны.

Наконец, результаты Сеутской кампании, доставившей людям вроде Генриха, уже настроенного на поиски морского пути в Индию, положительное знание Западной и Внутренней Африки, были замечены всеми современниками и последователями, хоть сколько-нибудь заинтересованными в его планах, но в эти два визита — 1415 и 1418 гг. — он приобрел сведения не об одних только караванах. И Азурара, летописец его походов, и Диего Гомес, его помощник, исследователь островов мыса Верде (Зеленого) и Верхней Гамбии, совершенно ясно говорят, что от мавританских пленников были получены новые данные о побережье.

Принц не только получил «известие о проходе купцов от берегов Туниса до Тимбукту и Кантора на Гамбии, что вдохновило его искать сии земли путем морским», но, кроме того, «томные мавры (или азанеги), пленники его, говорили ему о неких высоких пальмах, произрастающих возле устья Сенегала, или Западного Нила, к ним же мог он направлять каравеллы, посылаемые искать ту реку». К тому времени, когда Генрих был готов совсем и навсегда возвратиться из Сеуты в Португалию (в 1418 г.), для него очевидны были пять причин, по которым надлежало исследовать Гвинею и которые приводит преданный ему Азурара.

Во-первых, он желал узнать о землях за мысом Бохадор, которые до тех пор совершенно не были известны— ни по книгам, ни по рассказам моряков.

Во-вторых, он хотел, в случае если за этим мысом обнаружатся христиане и хорошие порты, начать с ними торговые отношения, выгодные как для туземцев, так и для португальцев, ибо он не знал другой европейской нации, которая вела бы торговлю в тех краях.

В-третьих, он полагал, что в той части Африки мавры сильнее, чем думали, и боялся, что там нет христиан вовсе. Поэтому ему следовало выяснить число и реальную силу его врагов.

В-четвертых, во всех его битвах с маврами ему ни разу не случалось найти христианского принца, которому бы он ради любви к Христу подал помощь в этих краях отдаленной Африки, так что он желал, если это вообще возможно, встретить такого.

Наконец, он имел великое стремление к распространению христианской веры и к избавлению племен, коснеющих под гневом божьим.

За всеми этими доводами Азурара усматривал еще один, шестой, более глубокий, который он приводит со всей возможной торжественностью как конечную и высшую причину трудов принца:

«И как его гороскоп был Овен, то есть в Доме Марса и в восторжении Солнца, а означенный Марс находится в Водолее, что в Доме Сатурна, то и господин мой с очевидностью должен был стать великим завоевателем и находить то, что от прочих людей сокрыто, согласно с влиянием Сатурна, в Доме которого он пребывал».

Попытки Генриха и его семьи создать империю на земле Северной Африки не следует отделять от морских и прибрежных исследований. Это два аспекта одной идеи, две стороны одного и того же начинания.

Таким же образом основанный тогда новый Сеутский епископат был первым шагом, подготавливавшим обращение языческого юга. Францисканцы основали Фесскую и Марокканскую епархии в 1233 г., но с тех пор это не имело продолжения.