Стоун уже начал волноваться, что она опоздала на рейс.

В международном аэропорту Майами, как обычно, царил хаос — повсюду слышалась многоязычная речь, раздавались полицейские свистки, пронзительно сигналили такси, автобусы и просто нетерпеливые водители. Стоун сказал, что встретит ее в аэропорту. Это показалось ему вполне логичным. Она не знает города, а в машине у них будет время поговорить. Он отвезет ее в управление, потом они пообедают, и он подбросит ее к отелю.

Стараясь не смотреть на красивую черную женщину в отлично сшитом костюме, Стоун вглядывался в толпу прибывших пассажиров в надежде увидеть среди них Эштон Бэнкс. Вдруг он почувствовал, как кто-то дотронулся до его плеча.

— Детектив Стоун?

Это была как раз та самая женщина с шоколадной кожей и гладко причесанными черными волосами. Большие глаза, живой, пытливый взгляд из-под густых ресниц. Высокая и стройная, она поражала своей элегантностью.

— Вы Эштон Бэнкс?

— Да. Можно просто Эш. Вы только что прошли мимо меня.

— Я не ожидал, что вы чернокожая, — ляпнул Стоун, мысленно проклиная себя за эти слова. На самом деле ему следовало сказать «Благодарю тебя, Господи».

Он был рад, что надел новый пиджак и намазал волосы сверхсильным гелем, который не позволял им вставать дыбом и торчать во все стороны.

Эш сверкнула ослепительной улыбкой:

— Не очень-то вы проницательны для детектива. Ну что ж, поедем к бабушке.

В машине Стоун предупредил Эш, что бабушка может встретить ее не слишком любезно.

— Она не хочет говорить об этом. Боится за меня.

— Ее можно понять, — сказала Эш, стрельнув в него глазами. Она что, кокетничает с ним? Между ними возникло взаимное влечение? Нет, вряд ли ему так повезет. — Если вспомнить то, что случилось с ее сыном, — закончила она.

Когда они подъехали, бабушка рвала зелень в огороде.

— Ба, я хочу тебя кое с кем познакомить.

— О, я вижу, у вас тут базилик, цикорий и петрушка! — воскликнула Эш, не дожидаясь, пока Стоун ее представит. — А это мята? У меня она никогда не вырастала.

— Да, это мята. Сонни любит пить с ней холодный чай, — ответила бабушка.

— Сонни? — насмешливо прищурилась Эштон.

Стоун поморщился.

— Так меня звали в детстве, — пробормотал он.

— Я живу в квартире и могу разводить зелень только в ящике на окне, — объяснила Эш бабушке. — Кое-что мне удается, я даже вырастила кошачью мяту для своей киски, но вот с обычной мятой у меня ничего не выходит.

Пока женщины говорили об удобрениях, внезапно налетевший ветер зашелестел листьями пальм у них над головой.

— Как мне нравится этот звук! — сказала Эш и, прикрыв глаза ладонью, посмотрела вверх.

— «И восславят Господа пальмы трепетом ветвей своих», — торжественно произнесла бабушка.

— Хорошо сказано, ба, — отозвался Стоун.

Бабушка укоризненно взглянула на него.

— Это из Книги псалмов, мальчик мой. Когда ты в последний раз открывал Библию?

— Вот именно, — поддержала ее Эштон Бэнкс. — Когда?

— Ну вот, ополчились на меня вдвоем. Сдаюсь.

Обойдя огород, они направились в дом.

— Стало быть, вы следователь по нераскрытым преступлениям из Миссисипи, — сказала бабушка, опуская в холодный чай листики мяты. — У вас с Сонни должно быть много общего. Вы замужем?

Стоун негодующе посмотрел на бабушку, но все же невольно затаил дыхание в ожидании ответа.

— Нет. Какая личная жизнь с такой работой! А почему вы спрашиваете? У вас есть кто-то на примете?

— Возможно, — лукаво сказала бабушка. — Очень симпатичный парень, немного избалованный, но хороший.

— Бабушка! — смущенно произнес Стоун.

Старушка улыбнулась.

— Они с твоим кузеном Робертом были бы замечательной парой. Как ты думаешь, Сонни? Уверена, что они подружатся.

— С Робертом? — возмущенно переспросил Стоун. — Ни в коем случае! Он любую женщину сделает несчастной.

— А почему вас назвали Эштон? — продолжала свой допрос бабушка.

— Это девичья фамилия моей бабушки по материнской линии. У нее не было братьев, поэтому мать назвала так меня, чтобы не потерять родовое имя.

— Она хорошо сделала, — кивнула бабушка. — Люблю, когда уважительно относятся к семье. Очень разумно. Если я когда-нибудь дождусь правнуков, — вздохнула она, с упреком посмотрев на Стоуна, — я хотела бы, чтобы одного из них назвали Оливером. Это девичья фамилия моей невестки.

— Я знаю, — ответила Эш. — Она не побоялась поехать в Миссисипи в то лето.

Бабушка кивнула:

— Когда мой сын сказал, что хочет помочь борцам за гражданские права, я очень обрадовалась. В то время я была такой идеалисткой. Хотела увидеть, как исполнится мечта Мартина Лютера Кинга. Слушая церковный хор, я думала о его словах, и мне казалось, что вместе с ним поет вся Вселенная. Слышала волны, разбивающиеся о берег, ветер, шумящий в вершинах деревьев, и бегущие с холмов ручьи. Мне казалось, что в жизни, как в церкви, каждый может петь в полный голос. Я посоветовала сыну поступить, как велит сердце, и помочь людям зарегистрироваться перед голосованием. Я поддержала его. И совершенно напрасно. Это была ужасная ошибка.

Эш взяла ее за руку.

— Я еще помню, как линчевали негров в Майами в 1937 году, — продолжала бабушка. — Я тогда была совсем ребенком. А потом разгон мирной демонстрации, когда полиция применила слезоточивый газ. Никогда не забуду, как тогда кричали люди. И я решила, что такое не должно повториться.

— Я не знал об этом, — сказал Стоун.

— Ты еще многого не знаешь. Тем летом твоих папу и маму травили собаками и обливали водой из шлангов. Они пережили ужасный шок. Мой сын вернулся домой постаревшим на десять лет. Он привез с собой девушку. Это была твоя мать.

Она была замечательной невесткой и до того лета смотрела на мир сквозь розовые очки. Они никогда не рассказывали мне, что им пришлось пережить. Мой сын сказал тогда: «Мама, это какие-то дьяволы в человеческом облике». Больше мы об этом не говорили.

Через несколько лет моему сыну позвонил человек из Миссисипи. Он сказал, что они расследуют убийство того парня. Мы много говорили об этом, и я сделала еще одну непоправимую ошибку. Сказала им, что они должны постоять за правду. «Ты солдат на этой войне, — говорила я сыну. — Хоть и без оружия. На твоей стороне знания, история и закон. Чтобы помочь себе, надо помогать другим». Но зло неискоренимо, — тихо произнесла она, сжав руки. — Это была моя вина. Если бы я сумела их остановить, мы с Сонни не остались бы одни.

— Ты ни в чем не виновата, ба, — прервал ее Стоун.

— Значит, вы знали, что их убийство было связано с событиями в Миссисипи?

— Да, мадам.

— Зовите меня просто Эш. Вы сказали об этом следователям?

Бабушка отрицательно покачала головой.

— Они были белыми полицейскими. Я им не слишком доверяла. Да и вряд ли бы мне поверили. За себя я не боялась, но ведь у меня на руках остался Сонни. А если бы со мной что-то случилось? Кто бы тогда его вырастил?

— Вы поступили правильно. И не зря потрудились. Вы только посмотрите, какой красавец вырос, — улыбнулась Эш, глядя на бабушку с внуком.

— А как же полицейский Гловер? — спросил Стоун.

— Он был совсем другим. Хорошо знал твоих родителей. Почти каждый день заходил к ним обедать или брал еду домой. И всегда платил, не то что другие, которые норовят получить все задаром.

Он и нашел их той ночью. Подъехал в патрульной машине, чтобы купить домой жареное мясо, почти сразу после убийства. Он говорил, что в воздухе еще стоял запах пороха, когда он вошел. Его это прямо подкосило. Он был хорошим человеком. Помнишь, как он утешал нас тогда? Даже на похороны пришел из уважения к твоим родителям.

Он приходил ко мне и потом, Сонни. Хотел разобраться, думал раскрыть это дело самостоятельно. Говорил, что следователи зря думают на грабителей. Был уверен, что они ошибаются. Но они не захотели его слушать и противились всему, что он делал.

Спустя какое-то время я рассказала ему, что тогда произошло в Миссисипи. Я не знала, кто звонил твоим родителям. Тот человек сказал, что он из департамента юстиции. Мы с Реем даже подозревали, что это один из тех полицейских пытался добраться до свидетелей. В общем, Гловер решил всерьез взяться за это дело. Но ему не дали. Его уволили из полиции, и он был вынужден уехать из Майами. Но он сказал, что так этого не оставит. Будет продолжать расследование и вернет себе полицейский жетон.

Он постоянно переезжал с места на место, но всегда давал о себе знать. А потом вдруг перестал звонить. Я почуяла недоброе и позвонила сама. Кейти, его подружка, сказала мне, что он погиб, и расплакалась, как ребенок. Бедняжка не знала, как поступить. «Не лезь не в свое дело, если хочешь остаться живой, — сказала я ей. — Дороже жизни нет ничего». Вот к чему я в конце концов пришла. И очень дорого за это заплатила.

— Ты должна была рассказать мне все раньше, ба.

— А зачем? Ты бы только ожесточился.

— Она права, — сказала Эш. — Тогда еще не пришло время. А вот теперь в самый раз. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.