Кэтрин Кардинал вот уже несколько дней упаковывала свои фотокамеры и тут же вновь распаковывала их, проверяла объективы, батарейки и ставила все опять на место. Но когда рано утром под окнами засигналил нагруженный студенческими пожитками мини-фургон, у нее были еще не сложены футболки, не собраны туалетные принадлежности, а сама она рыскала под кроватью в поисках сменной обуви.

Кардинал открыл дверь. Стоявшей на крыльце женщине было под сорок: высокая, не очень красивая, но с умными глазами — черта, всегда привлекавшая Кардинала в женщинах.

— Я подумала, может быть, Кэтрин надо помочь?

— Нет, все в порядке. Она сейчас будет готова.

— Меня зовут Кристин Надо, — сказала женщина, протягивая ему руку для рукопожатия. — Я уже третий год работаю с вашей женой. Вы хоть знаете, какой она замечательный преподаватель?

— Слыхал об этом. Но все равно спасибо.

— Все с таким нетерпением ожидают этой поездки.

— Вот и хорошо. Кэтрин тоже ожидает ее с нетерпением.

Кристин Надо вернулась в машину ждать Кэтрин, которую Кардинал застал в спальне — она старалась застегнуть молнию на сумке. Лицо ее раскраснелось, она тяжело дышала.

Надо ли мне что-то сказать?

- Я жутко неорганизованная, — сказала Кэтрин, рассовывая по карманам мелочь и какие-то бумажки, в то время как Кардинал, подняв чемодан, тащил его в переднюю. — Могла бы уж как-то приспособиться.

— И вовсе ты не неорганизованная. Просто стараешься, чтобы весь твой инструментарий был в порядке.

— Больше проверять я ничего не буду, — сказала Кэтрин. — Это потребует от меня усилий, но больше проверять не буду.

На ней была куртка защитного цвета. Даже на Кэтрин она выглядела вполне безобразной, но зато имела массу карманов для пленки, запасных лампочек, батареек, ручек, наклеек и фильтров — бесчисленных мелочей, необходимых профессиональному фотографу.

— Ты лекарство взяла? — спросил Кардинал. Спросить было необходимо. Отпустить ее в поездку, не спросив, он не мог.

Повернувшись к нему спиной, Кэтрин накинула поверх куртки летнее пальто. Черное изящное пальто. Капюшон с красной подкладкой делал ее похожей на какого-то сказочного персонажа.

— Ты слышала меня, милая?

— Да, Джон, слышала. Да, я взяла лекарство. И спасибо, что напомнил мне, что я не способна даже перейти на другую сторону улицы без чьей-либо помощи.

— Ну да, не стоило мне ничего говорить.

— Я так радовалась этой поездке, так тебе обязательно надо было испортить мне настроение, да?

— Не обижайся, лапочка. Я тоже очень радуюсь за тебя. Просто ты должна была уж понять за все эти двадцать пять или я не знаю сколько лет, что я очень беспокойный. Всегда таким был и таким уж останусь. Повеселись там всласть, а я буду ждать твоего возвращения.

Кэтрин молча выволокла чемодан за дверь. Кардинал глядел, как она села в машину, и сердце его защемило.

Не надо было мне ничего говорить.

Он мыл в кухне посуду после завтрака, когда туда ворвалась Кэтрин. Остановилась в дверях, вздохнула.

— Ладно, — сказала она. — Прости меня. Я не хотела так по-свински себя вести. Просто иногда, очень редко, мне кажется, что я вполне нормальна. Что могу с легкостью делать все, что делают нормальные люди, и почему тогда обо мне надо беспокоиться? Очень тяжело вспоминать о болезни. И горько, когда тебе напоминают о ней.

— Прости, что я испортил тебе настроение, — сказал Кардинал. — А все привычка.

Приблизившись, Кэтрин встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Уж слишком ты беспокойный.

Спустя немного Кардинал и Делорм ехали в больницу Сент-Френсис. Теперь она так не называлась, но мысленно Кардинал называл ее по-старому: Сент-Френсис. Городская больница Алгонкин-Бей состояла из двух кирпичных корпусов, ранее бывших самостоятельными лечебными учреждениями, но потом власти провинции решили из соображений экономии объединить их в единое целое. Меньшее из зданий, бывшая больница Сент-Френсис, расположено на склоне холма, над алгонкинской Ecole Secondaire и грязными железнодорожными путями. Здесь и помещается психиатрическое отделение, где всякий раз пребывает не больше шести-семи пациентов — неудачливых самоубийц, наркоманов, ставших жертвами передозировки, и эмоционально неустойчивых подростков — в общем, больных, чье состояние признано временным или недостаточно серьезным для помещения их в настоящую психиатрическую лечебницу, ту самую, где пребывала Кэтрин после самых худших из своих срывов.

Кардинал и Делорм ехали навестить мисс Имярек, но Кардиналу трудно было сосредоточиться на мыслях о ней, в особенности теперь, когда здание больницы напоминало ему о Кэтрин.

Возможно, для беспокойства не было повода. Возможно, ее возбужденное состояние было лишь предвкушением увлекательной поездки. Ведь ее не заносило, она не делала широковещательных глобальных заявлений, не строила безумных нереальных планов. Возможно, она просто по-детски радовалась, что едет в большой город фотографировать. Для нормальной женщины это было бы нормально. Но не для Кэтрин.

Кардинал и Делорм поднялись в лифте на третий этаж в психиатрическое отделение. Они договорились о встрече с нейропсихологом, приглашенным для того, чтобы помочь восстановить память таинственной незнакомки. Штатного нейропсихолога в больнице не было, да и в городе был всего один такой специалист, временно приглашенный в Северный университет вести курс для медицинских сестер. Звали его доктор Гарт Пейли.

Вот это уж, что называется, неожиданность, решил Кардинал, когда доктор Пейли ему представился. Если бы самому Кардиналу пришлось обращаться к психиатру, он выбрал бы именно такого. Пейли был в джинсах и твидовом пиджаке — костюм, подходящий как для бара, так и для занятий в библиотеке. Хотя лет ему было не больше пятидесяти с небольшим, волосы его покрывала старческая седина, а подбородок украшала серебристая бородка. Темные брови нависали над глазами, что придавало его взгляду проницательность, если не цепкость. Он производил впечатление человека, который ухватит все на лету и даже раньше, чем вы успеете это сформулировать. Есть люди, чей вид как бы создан для их профессии. Кардинал и сам мечтал выглядеть именно так.

— Весьма признателен вам за предупреждение, что навестите мою мисс Имярек, — встретил их доктор Пейли. — Садитесь, пожалуйста.

Кабинет его был таким, каким бы мог быть кабинет в любом учреждении, — вечный компьютер, вечные металлические стеллажи, привинченные к стене. Неуютное это место совершенно не подходило доктору Пейли.

— Хочу сказать вам кое-что до вашего с ней разговора, — обратился к ним доктор Пейли. — Во-первых, по телефону вы сказали, что надеетесь на временный характер ее амнезии. Вкратце говоря, это нельзя назвать амнезией. — Доктор Пейли осклабился, щеки его раскраснелись — вылитый Санта-Клаус в юности.

— Не понимаю, — сказал Кардинал. — Она ведь не помнит ни кто она такая, ни откуда она…

Доктор Пейли поднял вверх холеный палец:

— Но это не амнезия. Это посттравматический синдром. Механизма его возникновения мы не знаем, но общая картина нам ясна: мозг получает удар, в результате чего пути прохождения информации нарушаются и дают сбой. Девушка не то чтобы забывает, кто она, но не может выудить эту информацию.

— Но в дальнейшем-то сможет? — спросила Делорм. — Она ведь должна мало-помалу вспомнить?

— Да, конечно. Доктор Шафф уверяет меня, что действительные поражения мозга — минимальные. Нормальные реакции восстановятся через неделю-другую. Самое большее — недели через три. И к этому времени она довольно связно изложит нам всю свою биографию.

— Ну а как насчет самого преступления? Как она получила пулю?

— Этого она так и не вспомнит.

— Трудно винить ее за это, — пробормотала Делорм. — Наверняка какая-нибудь кошмарная история.

— Не поэтому, — сказал доктор Пейли. — Она не подавляет в себе это воспоминание, просто оно отсутствует. Распространенное заблуждение — представлять себе память как видеопленку. Вовсе нет. Это не просто отображение того, что случилось. Прежде чем событие попадает в запасники долговременной памяти, должно быть произведено два вида дешифровки. Первая дешифровка происходит в акте понимания. Потом, в течение разного времени, но в среднем минут за двадцать или за полчаса, информация усваивается долговременной памятью. У этих двух видов усвоения разное местоположение в мозгу и разные системы воспроизведения. Если травма произошла раньше времени усвоения, может случиться так, что все происходившее в пределах получаса до и после травмы выпадает из памяти, будто этого и не было.

— Значит, никаких сведений мы от нее так и не добьемся? — уныло спросил Кардинал.

— Боюсь, что так.

— А гипноз применить вы не можете?

— Боже сохрани! Гипноз совершенно себя дискредитировал. Помните все эти охоты на ведьм в связи с преступлениями против детей? Оргии сатанистов? Детские сады, где якобы происходило черт-те что? Ведь убедительных свидетельств этому получено так и не было. Скажу даже больше: записи показаний потерпевших указывают, что даже те крохи, которые не являлись прямым вымыслом детей, были внушены им чересчур рьяными полицейскими, прокурорами и социальными работниками. То же, что и с натриевым амиталом. Слышишь то, что желаешь услышать, но никак не истину. Однако не беспокойтесь. Постепенно вы узнаете от этой девушки многое. Но прямых воспоминаний о том, кто стрелял и где, не будет. Это можно уподобить компьютеру. Вы набираете текст, и вдруг гаснет свет, а сохранить текст вы не успели. Представляете?

— Да, — сказала Делорм. — К несчастью, представляю.

— Вот нечто подобное и произошло. И прежде чем вы будете говорить с ней, я должен вас предупредить. И отнеситесь к моим словам серьезно. Люди, находящиеся в состоянии умственного расстройства, чрезвычайно внушаемы. Если вы пойдете к ней и скажете, что стрелял в нее, как вам кажется, ее брат, она тут же и начнет «вспоминать», что это был он. Так что, пожалуйста, ради ее блага и ради успеха собственного вашего расследования не делитесь с ней никакими вашими предположениями насчет того, кто бы это мог быть или даже как она здесь очутилась. Стоит вам бросить ей намек, что, может быть, она приехала сюда учиться, она тут же ухватится за это и «вспомнит», что она приехала именно учиться. Вот почему я записываю на видео все мои с ней беседы — хочу, чтобы всем было ясно, что воспоминания ее, если они появятся, это именно ее воспоминания, а не мои.

— Нет, лжевоспоминания нам нужны меньше всего, — сказал Кардинал. — Но выяснить, кто мог ее преследовать, нам важно.

— Надеюсь, что вы это выясните. Только не надо ее расспрашивать.

— Даже не наводя на тот или иной ответ?

— Вы этим только замедлите процесс. Она станет вновь и вновь пытаться вспомнить, это будет ее нервировать, и дело только застопорится.

Доктор Пейли поднес ко рту кружку с изображением жирного кота.

— Простите, — сказал он, — я тут чай приготовил. Может, выпьете? Или кофе? Правда, боюсь, кофе у нас довольно-таки мерзкий.

Кардинал и Делорм предпочли воздержаться.

— Знаете, как это бывает, — продолжал доктор Пейли, — когда хочется вспомнить фамилию или название кинокартины, которое, кажется, вертится на языке? Все пытаешься вспомнить и не можешь. А потом, через полчаса, когда оставляешь все попытки, тут же и вспоминаешь.

— Что же вы собираетесь с ней делать? — спросила Делорм. — Держать ее на постельном режиме три недели, и все?

— Нет, мы разрешили ей ходить по отделению, когда она захочет. Я буду действовать не впрямую, а исподволь. Предлагать ей различного рода подсказки. Как бы стимулы — музыку, зрительные образы, запахи, которые могли бы вызвать отклик. А теперь почему бы вам не пойти к ней и не представиться? Она вас наверняка не помнит, детектив, но, может быть, вам удастся наладить кое-какой контакт. А потом встретимся в комнате для персонала. Это справа по коридору от ее палаты. Хочу вам кое-что показать.

Кардинал и Делорм прошли по коридору к палате девушки. Дверь палаты охранял полицейский в форме. Звали его Квигли. Кардинал хотел было ограничиться кивком и пройти в палату, но Квигли был, видимо, рад поговорить.

— Посетителей не было, — сообщил он. — Никого, кроме доктора Пейли. По-моему, ей лучше.

— Она из палаты еще не выходила?

— Нет. Но дверь открыта, и я видел, что она вставала и смотрела в окно. А если ей вздумается выйти навестить других больных, что мне делать?

— Следить, к кому она пойдет. И особенно следить, кто будет заходить к ней. Никто не должен заходить в палату без моего ведома или ведома Делорм. Пусть ждут нашего разрешения. А если кто подозрительный появится и будет здесь слоняться, немедленно сообщите нам.

— Будет сделано, — сказал Квигли. — На вид славная она девушка.

Она лежала, откинувшись на подушки, — маленькая и хрупкая. Волосы на белом фоне постельного белья казались огненным облачком, на котором, как сигнальный флажок, маячил белый пластырь, а белая кожа сливалась бы с простынями, если б не веснушки. Она уставилась на Кардинала, видимо, совершенно не узнавая, что было неприятно, хоть и ожидаемо.

— На днях мы уже общались с вами, — сказал он. — Я детектив Кардинал. А вот мою коллегу вы не знаете — Лиз Делорм.

Девушка застенчиво улыбнулась, и Делорм пожала ей руку.

Наступила легкая заминка, когда Кардинал внезапно осознал ложность своего положения. Если он не может задавать ей вопросы насчет ее травмы, то что он здесь делает?

— Как ваша голова после операции? — спросила Делорм. — Наверно, ужасно болит?

— Голова? — Девушка рассеянно коснулась волос, ощупала пластырь. — Ничего страшного. — Она поморщилась.

— Может быть, когда вам станет получше, я отвезу вас к хорошему парикмахеру и тот придумает, как замаскировать выбритый участок.

— Вот было бы хорошо. Напомните мне, как вас зовут?

— Лиз.

— Лиз.

Девушка взглянула в окно. По холму медленно полз поезд, груженный бензиновыми цистернами.

— Знаете, чего я никак не могу понять? Я не могу понять, почему я какие-то вещи помню, а какие-то нет. Почему я помню, что делает парикмахер, а как меня зовут — не помню? Почему я могу разговаривать, могу завязывать шнурки и не могу вспомнить, где я раньше находилась, с кем была знакома?

— Вам надо задать этот вопрос доктору Пейли. — Кардинал отметил про себя звучавшее в ее голосе раздражение. Эмоциональный выплеск при всей его незначительности выглядел предвестником улучшения.

— Я боюсь спрашивать кого бы то ни было о чем бы то ни было, — сказала она. — По-моему, из-за моих бесконечных расспросов все скоро начнут меня ненавидеть.

— Об этом не волнуйтесь, — сказала Делорм. — Единственное желание доктора Пейли — это помочь вам. И мы этого хотим тоже.

— А мое единственное желание — это выбраться отсюда. Лежать целыми днями в постели — такая тоска.

— Пока что покинуть больницу для вас небезопасно. Вы можете попасться на глаза тому, кто пытался вас убить.

— Кто-то стрелял в меня. Я все время забываю об этом.

Кардинал и Делорм переглянулись.

— Я не чувствую себя человеком, которого можно захотеть убить. А случайно это быть не могло?

Кардинал покачал головой:

— В вас стреляли с очень близкого расстояния. А если это была случайность, почему никто не пришел к вам на помощь?

Бледные пальцы пощупали пластырь.

— Я просто не могу… — Ее голос упал, и зеленые глаза наполнились слезами.

— А можно посмотреть на все с другой стороны, — сказал Кардинал. — Вам скучно и тоскливо, вас смущает проблема с памятью, вы стесняетесь задавать вопросы. А несколько дней назад вы вообще ничего не чувствовали. Так что можно сказать, что дела идут на лад.

— Здесь вы в безопасности, — добавила Делорм. — Вашу дверь стережет надежный охранник, и мы сделаем все, чтобы поймать того, кто причинил вам зло.

— Спасибо.

— Нам пора, — сказал Кардинал. — Доктор Пейли хочет побеседовать с нами.

— Он настроен весьма оптимистично, — сказала Делорм, — так что постарайтесь не слишком волноваться.

— Как я могу не волноваться, — девушка криво улыбнулась, — если даже не помню, из-за чего я волнуюсь?

Доктор Пейли ждал их в комнате персонала в конце коридора. Там был холодильник, стояла микроволновка, а вокруг стола были расставлены пластиковые стулья. Наверху светился синеватым светом экран телевизора с видео. Доктор Пейли вставил туда кассету и уселся рядом с ними, держа в руке пульт. Он навел пульт на экран, и видео включилось.

— Все целиком я вам демонстрировать не буду, — сказал он. — Вначале я объяснил ей, что очень люблю фотографировать, что, кстати, правда, и хочу показать ей несколько моих любимых фотографий. Сняты они в Алгонкин-Бей, в местах, знакомых каждому местному жителю. В съемках принимали участие мои жена и дети, так что фотографии эти не выглядят чистыми подсказками для стимуляции памяти.

— Как мы поймем, которая из фотографий зацепит ее память?

Доктор Пейли щелкнул кнопкой пульта, останавливая изображение. На экране застыл крупный план — доктор Пейли и Рыжик, камера направлена в основном на нее, но в левом верхнем углу дочь доктора в красном лыжном костюме стояла на фоне дорожного знака с надписью: «Север».

— Я использую тут видеометод «картинка в картинке», с помощью которого можно фиксировать реакцию на фотографии. Здесь вы видите, что дорожный знак «Север» никак не затронул ее сознания.

Он опять щелкнул кнопкой. На экране Рыжик любезно осведомлялась о возрасте дочки доктора. На месте дорожного знака теперь был собор.

— Та же картина, видите? — Доктор Пейли указал на больную: — Вежлива, доброжелательна, расспрашивает о детях и тому подобное. Но ничто в ней не указывает на то, что собор ей знаком.

Девушка на экране улыбалась. На вставленной картинке радостный шестилетний малыш демонстрировал перед камерой рыбину, выловленную им перед тем на главном причале — местной достопримечательности. На заднем плане маячила белая громада «Принцессы чиппевы».

— И опять-таки без изменений, верно?

— Все это, конечно, места, которые первыми приходят в голову при слове «Алгонкин-Бей». Но то, что они ей ни о чем не говорят, вовсе не значит, что она не местная жительница, согласны? Дело может быть просто в том, что память ее еще не пробудилась.

— Согласен, — сказал доктор Пейли. — Но глядите, что происходит потом.

Он прокрутил вперед несколько кадров — изображения мелькали и расплывались. Несколько минут ожидания, во время которого врач следил за отметкой количества кадров в нижней части экрана. Потом видео щелкнуло, и картинка остановилась.

— Вот. Я показываю ей снимок Бофорт-Хилла.

— Да, вон и старая пожарная каланча, — сказала Делорм.

От водонапорной станции вверх извивалась, образуя вытянутую букву V, неприметная на снимке грунтовая дорога.

— Она ничего не говорит, как видите, но обратите внимание, как она хмурится. Поднимает руку, хочет что-то сказать…

Внезапно экран исполосовали помехи, раздался треск, почти рев статического электричества. Глаза девушки округлились в две буквы О, рука метнулась вверх, ко рту.

— Что случилось? — спросил с экрана доктор Пейли. — В чем дело?

Лицо девушки опять приняло непроницаемое выражение — ужас миновал.

Доктор Пейли еще раз осведомился у нее, в чем дело.

— Да ничего, — отвечала девушка. — То есть я не знаю. Мне вдруг стало страшно.

— Возьмите на заметку эту эмоциональную реакцию, — сказал доктор Пейли, обращаясь к Кардиналу и Делорм. — Это хороший признак.

— Что ее так испугало? — спросила Делорм.

— В проводе что-то замкнуло, отсюда и помехи, так неприятно ее всколыхнувшие. Но перед этим она, по-моему, не то узнала Бофорт-Хилл, не то хотела что-то сказать о нем. Вот и непонятно, на что именно она так отреагировала — на неожиданный шум или на вид Бофорт-Хилла. Как видите, больше вытянуть из нее мне так ничего и не удалось.

На экране доктор Пейли мягко уговаривал девушку сказать, что ее испугало.

— Не знаю, — все повторяла она. — Я просто вдруг… не знаю.

— Вас испугал шум?

Она покачала головой:

— Не могу сказать в точности.

— Вас испугало что-то на фотографии? Может, взглянете еще раз?

— Не знаю…

— Обещаю, что теперь шума не будет. Я придержу провод.

— Ну, может быть…

Опять возникла фотография Бофорт-Хилла. Выражение лица девушки на этот раз почти не изменилось — теперь она была вся внимание. Потом она качнула головой:

— Нет, место это мне незнакомо. По крайней мере, так мне кажется. А почему я вдруг так подскочила — не знаю.

Доктор Пейли нажал кнопку.

— Еще несколько минут, и я закруглил эксперимент. Может быть, вам это большой пользы и не принесло, но мне хотелось, чтобы вы поняли, как неспешно приходится двигаться.

— Не могли в нее стрелять на этом холме? — спросила Делорм.

— Очень маловероятно. Как я уже сказал, о самом событии она помнить не будет. Все в пределах получаса до и после него вычеркнуто из памяти. Если до этого ее удерживали в плену, если она бежала, это она может вспомнить, но как в нее стреляли — исключено.

— Но значит, что-то в этом месте могло происходить, — заметил Кардинал.

— Да, конечно. Какие-то события, предшествующие травме. Или что-то потом, когда она пришла в себя. Если это так, то, вероятно, в дальнейшем она сможет это вспомнить. Только надо проявлять терпение.