Никогда не забыть мне того июньского утра.

Выпуск воскресного номера «Смены» задержался. Старенькая редакционная «эмка», отвозившая меня домой после дежурства, подъехала к Литейному мосту, когда он был уже разведен. Закрыт и соседний, Кировский. В эти часы обычно по Неве пропускали крупные суда. Можно было попытаться проскочить к себе, в Лесной, кружным путем — через Охту, но я решил подождать. До сведения мостов оставалось каких-нибудь полчаса.

Удивительно прекрасен был в этот ранний час наш город. В будничной сутолоке не замечаешь всей его прелести. Да и частые ненастья мешают этому. А сейчас, в погожую белую ночь, хотелось без конца любоваться знакомой с детства панорамой.

Нева широко и спокойно несла свои воды. На другом берегу четко обозначился остроконечный силуэт Петропавловской крепости. Слева от него сверкала белизной колоннада Биржи. По правую руку грудились промышленные корпуса Выборгской стороны — Металлический, «Арсенал», «Прогресс», станкостроительный имени Я. М. Свердлова, «Красный выборжец», десятки других знаменитых питерских заводов. За ними на глазах ширилась, охватывая край неба, алая полоса утренней зари.

Все здесь было так, как воспел ночной город наш великий поэт… Рядом со мной теснились «спящие громады пустынных улиц» — Литейного проспекта и набережной Кутузова. Вдали сверкала золота. я игла (только не Адмиралтейства, а Петропавловского собора). И светло было как днем, хочешь бери книгу и читай. Ну как тут не вспомнить милые сердцу пушкинские строки:

Сколько раз потом, в тревожные дни, возникала в памяти эта последняя встреча с мирным городом, безмятежный покой, которым дышал каждый его камень.

Тишину нарушала лишь веселая ватага школьников, пришедших после выпускного вечера полюбоваться рекой. Девушки в белых платьях и юноши, взявшись за руки, шли по набережной, перекидывались шутками, смеялись.

Давно ли я после окончании школы так же бродил со сверстниками по притихшим улицам! Только мы, жители Петроградской стороны, встречали восход солнца на взморье, у Стрелки Елагина острова.

С тех пор прошло тринадцать лет. Время летит! За эти годы я успел, окончив Технологический институт, поработать на стройке в Казахстане, а потом по возвращении в Ленинград на Опытном заводе синтетического каучука. Три года назад меня выдвинули на комсомольскую работу сначала в Петроградский райком, потом избрали секретарем городского комитета. А в конце прошлого года предложили возглавить редакцию молодежной газеты.

Вот уже полгода, как я осваиваю профессию журналиста. Писать статьи приходилось и прежде, будучи секретарем горкома, а вот редактировать авторские материалы, разрабатывать планы и макеты газетного номера — обязанности для меня новые. В последнее время (по свидетельству товарищей) кое-что стало получаться. А главное — это дело пришлось мне по душе.

И сегодня, в наш выходной день, мне предстоит обдумать план моей будущей статьи. Вчера в Смольном проходил очередной пленум Ленинградского городского комитета партии. Обсуждался вопрос об использовании внутренних резервов для увеличения выпуска промышленной продукции и дальнейшем повышении производительности труда на предприятиях города. В докладе и выступлениях партийных руководителей немало говорилось и о задачах комсомольских организаций по повышению производственной активности фабрично-заводской молодежи. В перерыве между заседаниями я встретился с первым секретарем обкома и горкома ВЛКСМ Всеволодом Николаевичем Ивановым. Мы обменялись мнениями и решили, что необходимо поместить в «Смене» статью, посвященную социалистическому соревнованию молодых рабочих. Условились рассказать в ней и об опыте ряда заводских комитетов комсомола, успешно борющихся за то, чтобы среди юношей и девушек не было невыполняющих нормы выработки. Эту тему уже включили в редакционный план, и я обещал сдать статью не позже вторника.

А вечером хочу побывать на стадионе имени В. И. Ленина, посмотреть футбольный матч. Играют наша «Красная заря» и московское «Динамо». Ленинградцы успешно начали сезон. А если и сегодня покажут хорошую игру — расскажем об этом в газете. Наши читатели внимательно следят за спортивной информацией, особенно за репортажами с футбольных состязаний.

С мыслями о делах наступающего дня, о том, что предстоит сделать на будущей неделе, ехал я домой.

…На улице стало совсем светло. Чтобы поскорее уснуть, пришлось наглухо задернуть шторы в комнате.

Проснулся я поздно — в двенадцатом часу: по воскресеньям отсыпался за неделю. Надо было отправляться в Мельничный Ручей, на дачу. Накануне туда на все лето уехала жена с сыновьями — пятилетним Мишей и двухлетним Сережей. Собрал вещи, что не смогли увезти вчера. Упаковал чемодан и уже намеревался выйти из дому, как услышал по радио о том, что будет передано правительственное сообщение…

Так я узнал о начале войны. Это было настолько неожиданно, что казалось неправдоподобным. Я буквально остолбенел. Мы часто говорили: нужно быть готовыми к нападению врага. Но как-то не думалось, что это произойдет так скоро. Просидел несколько минут словно прикованный к стулу, собираясь с мыслями. Что же следует предпринять не мешкая? Разумеется, о поездке на дачу не могло быть и речи. Кончилась мирная жизнь. Ты уже не принадлежал самому себе. Прежде всего и как можно быстрее — в редакцию!

В выступлении В. М. Молотова по радио говорилось, что фашистская авиация бомбила Севастополь. Ленинград — тоже приморский, пограничный город. До нас рукой подать из Восточной Пруссии и оккупированной Норвегии. Да и Финляндия под боком. Там расположены немецкие базы… Вот какие тревожные мысли одолевали меня по пути в редакцию..

* * *

Через полчаса я входил в свой кабинет. Размещалась «Смена» в центре города, на Социалистической улице. В этом же здании некоторое время помещалась редакция большевистской «Правды». И мы, сотрудники «Смены», немало гордились этим.

Еще сидя в трамвае, прикидывал, как побыстрее собрать своих товарищей. Накануне многие намеревались уехать за город. Однако опасения оказались напрасными: меня уже ждали все, кто жил поблизости, а вскоре пришли почти все литературные работники. Не было нужды ни вызывать сотрудников записками, ни обзванивать по телефону. Каждый понимал, что в этот день партийный и гражданский долг повелевает ему быть на своем посту. Кое-кто забежал в редакцию, чтобы попрощаться, сказать, что он мобилизован на военную службу.

Немедленно связался по телефону со Смольным, с секретарем горкома партии Н. Д. Шумиловым, ведающим печатью. Как быть? Редакция хотела бы выпустить внеочередной номер в понедельник. Может быть, подготовить экстренный вечерний выпуск «Смены» или листовку, обращенную к молодым ленинградцам? Николай Дмитриевич просит повременить — необходимо сообщить о наших соображениях руководству горкома и обкома партии. Выпуск газеты сверх графика потребует дополнительного расхода бумаги.

Пока выясняются эти вопросы, сотрудники уезжают на предприятия. Там идут митинги. Нам предстоит рассказать в газете о том, что думают и чувствуют в этот грозный час юноши и девушки, как намерены действовать.

Поступают по телефону первые репортерские заметки из райвоенкоматов. Их осаждают толпы не только военнообязанных, но и добровольцев. В помощь военным комиссарам райкомы комсомола выделили большие группы активистов — разносить повестки, регистрировать явку, следить за порядком на мобилизационных пунктах.

Во второй половине дня в помещении Ленинградского обкома и горкома ВЛКСМ назначено совещание комсомольского актива города. Повестка дня не объявлена, но все уже знали, что первый секретарь обкома и горкома ВЛКСМ В. Н. Иванов был приглашен к секретарю городского комитета партии А. А. Кузнецову и получил от него важные указания.

Первые секретари райкомов, члены бюро обкома и горкома собрались в приемной Иванова минут за десять до назначенного часа и в ожидании, когда их пригласят в кабинет, обменивались впечатлениями о событиях, о первых часах работы в условиях войны. Всех интересует: получены ли сведения о действиях врага в непосредственной близости от Ленинграда? Какова, в частности, обстановка на воздушных подступах? Как ведут себя финны?

Возле полкового комиссара Н. Д. Афанасьева, помощника начальника политуправления военного округа по комсомольской работе, собралась большая группа. Николай Дмитриевич, молодцеватый, подтянутый офицер, едва успевает отвечать на вопросы. Его дополняют товарищи, успевшие получить свежую информацию у себя в районах, в беседах с первыми секретарями райкомов партии.

Вырисовывается такая картина. В третьем часу ночи Алексей Александрович Кузнецов, замещавший Жданова (Андрей Александрович находился в отпуске), вызвал в Смольный первых секретарей райкомов партии и объявил о телеграмме, полученной в штабе Ленинградского военного округа за подписью наркома обороны. В ней говорилось о возможном нападении врага 22 или 23 июня. А в пятом часу А. А. Кузнецова из его кабинета, где шло совещание, пригласили к аппарату прямой связи с Москвой. Вскоре он вернулся и объявил: фашистская Германия напала на СССР!

Ночью на подступах к Ленинграду произошли первые схватки в воздухе. В 3 часа 20 минут летчики Шавров и Бойко, несшие на истребителях вахту под городом, вступили в бой со звеном МЕ-110. В 4 часа двенадцать вражеских самолетов пытались минировать фарватер в Финском заливе, но были отогнаны летчиками морской авиации. Наконец, около пяти утра гитлеровские воздушные разведчики появились под Кронштадтом и Выборгом, но встреченные зенитным огнем убрались восвояси.

Стало известно, что правительство Финляндии предоставило территорию страны в распоряжение гитлеровских войск. В связи с этим Военный совет округа дал приказ войскам выдвинуться на государственную границу.

В Ленинград прибыл утром из Москвы заместитель наркома обороны К. А. Мерецков. Он провел короткие совещания в штабе округа, встречался с секретарями обкома и горкома партии.

Тревожные вести получены из Лиепаи (Либавы), где расположена передовая база Краснознаменного Балтийского флота. Враг не только подверг жестокой бомбардировке боевые корабли, но и пытался с ходу захватить город, правда, безуспешно. Подорвался на минах и затонул миноносец «Гневный», а крейсер «Максим Горький» получил серьезные повреждения. Слышать об этом особенно больно: «Максим Горький» сооружался руками ленинградских комсомольцев в порядке шефства над строительством Большого флота.

Таковы первые новости с близких к нам фронтовых участков.

Совещание, наконец, началось. В. Н. Иванов коротко рассказал о военных событиях, подробно изложил свой разговор с А. А. Кузнецовым. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР в Ленинграде введено военное положение. Это означает, что отныне все функции государственной власти в деле обороны, обеспечения порядка и безопасности переданы Военному совету Ленинградского округа. Местные власти, партийные, комсомольские и другие общественные организации призваны оказывать полное содействие командованию. Рабочие и служащие, да и все жители должны быть в состоянии боевой готовности. В этих целях вводятся круглосуточные дежурства в партийных, советских и общественных организациях, на предприятиях и в учреждениях. Непрерывную вахту будут нести команды местной противовоздушной обороны (МПВО) по месту жительства.

В новых условиях партия ставит перед комсомольцами и молодежью Ленинграда боевые, конкретные задачи:

во-первых, обеспечить пополнение рядов Советской Армии, помочь провести как можно быстрее и организованнее мобилизацию (в обком уже звонил по этому поводу военный комиссар города тов. Расторгуев); рассматривается вопрос о создании добровольческих формирований; не дожидаясь его решения, следует развернуть как можно быстрее военное обучение юношей и девушек;

во-вторых, быть в авангарде строителей оборонительных сооружений — бомбоубежищ и щелей для укрытия населения от воздушных налетов противника, затем и более сложных объектов;

в-третьих, принять деятельное участие в перестройке промышленного производства на военный лад, для удовлетворения нужд фронта; возглавить социалистическое соревнование молодых рабочих за быстрейшее выполнение военных заказов, за высокую производительность труда и отличное качество продукции; быть инициаторами в улучшении работы предприятий; экономить сырье, материалы, электроэнергию; собирать лом, особенно — цветные металлы;

в-четвертых, крепить противовоздушную, противохимическую и противопожарную оборону города, бороться за строжайший революционный порядок на улицах;

в-пятых, поднять организаторскую и массово-политическую работу комсомольских организаций на уровень требований военного времени; надо покончить с благодушием и расхлябанностью; повысить роль и авторитет комсомольского актива; перестроить агитационную работу; комсомольский вожак должен уметь разъяснить молодежи создавшуюся обстановку, воодушевить людей на победу, его зов должен быть набатным.

— Городской комитет партии, — сказал в заключение Всеволод Николаевич, — считает всех коммунистов и комсомольцев, не призванных почему-либо в ряды армии, мобилизованными для нужд гражданской обороны города. Необходимо поддерживать строжайшую революционную дисциплину. Успех современной войны, — подчеркнул в беседе Алексей Александрович Кузнецов, — решается не только на фронте, но и в тылу. Эту азбучную истину следует усвоить каждому. Горком партии уверен, что комсомольцы Ленинграда с честью выдержат боевое испытание, мужественно преодолеют все трудности. А теперь, товарищи, за дело! Время не ждет!

На этом совещание закончилось. Вопросов не задавали. Все было и так ясно. Комсомольские вожаки Ленинграда разъехались по своим районам.

К моему возвращению из обкома стало известно о сроках выхода газет. Редакции «Ленинградской правды» поручено выпускать два внеочередных номера: сегодня вечером — экстренный выпуск на двух полосах и завтра утром — обычный. «Смена» выйдет, как всегда, во вторник, т. е. 24 июня. Однако это известие не расхолаживает моих товарищей. В отделах продолжают готовить материалы не только в текущий номер, но и про запас. Редакционный портфель катастрофически пуст: его приходится полностью обновлять. Все материалы, заготовленные ранее, безнадежно устарели.

Тем временем наш коллектив начинает заметно редеть: получили повестки и отправляются в действующую армию глава редакционного штаба — ответственный секретарь Виктор Щеголев, заведующие отделами Герман Крылов, Николай Богданов, Абрам Буров, Лев Никольский, Давид Дар. Призваны на военную службу ведущие очеркисты Василий Кукушкин, Александр Лёжин, Михаил Панич, Борис Грязной, Александр Вересов, Павел Зенин, Виктор Хавчин, Владимир Прилежаев, тесно связанные с нами литераторы Александр Смолян и Иосиф Колтунов. Их корреспонденции, очерки и репортажи на протяжении многих лет украшали газету, привлекали внимание читателей.

Жаль, конечно, терять сразу столько способных и опытных журналистов. Но ничего не поделаешь. Они идут, как правило, в органы военной печати. Придется возложить весь объем редакционной работы на оставшихся товарищей, преимущественно молодых женщин. Попутно начинаем вести переговоры, чтобы привлечь к делу наиболее зрелых активистов, постоянно сотрудничавших с нами. Но их раз-два и обчелся — многие тоже мобилизованы. Так что трудностей будет у нас немало.

А тут и сам редактор — еще не совсем полноценный работник, не хватает газетного опыта. Впрочем, унывать не приходится. У меня энергичный заместитель — Р. А. Васильева. Она не только получила филологическое образование, но и окончила Высшие газетные курсы, организованные в свое время отделом печати ЦК ВКП(б), прошла солидную практическую школу в заводской многотиражной газете. Вот уже пять лет как она в «Смене» — работает увлеченно. Она и редактирует материалы со знанием дела, и сама пишет быстро и легко, да к тому же, обладая хорошим вкусом, активно участвует в верстке и оформлении каждого номера, является душой этого дела. Сочетание весьма редкое в редакционном работнике. Василисе, как позднее станут ее величать друзья, обязан я тем, что полюбил нашу беспокойную профессию, постиг многие ее тайны.

Вот и теперь, в первый день войны, мы сообща думаем, как будем перестраивать нашу газету, чтобы она отвечала требованиям времени. С удивлением смотрим на вышедший утром номер. Очень благодушный у него настрой! Как все это далеко позади.

Теперь «Смена» призвана не только рассказывать молодежи о задачах военного времени, но и мобилизовать ее силы на отпор врагу. Необходимо ежедневно, из номера в номер, показывать, как это осуществляется передовыми коллективами, распространять их опыт, писать о лучших людях, героях фронта и тыла, памятуя, что положительный пример обладает могучей мобилизующей силой.

Но и собственно пропаганда со страниц газеты должна звучать подобно «набатному зову». Нужно немедля готовить патриотические и антифашистские статьи, публицистические выступления писателей, деятелей науки и культуры. Их с нетерпением ждут наши читатели, комсомольские пропагандисты и агитаторы.

Вернувшись из обкома, я пригласил к себе руководителей отделов, рассказал о совещании, поделился личными соображениями. Товарищи со своей стороны внесли немало ценных предложений, подсказали множество тем, причем не только на ближайшие номера, но и на более отдаленное будущее. Условились, что секретариат, руководствуясь сегодняшним обменом мнений, разработает план на неделю, а отделы начнут подготовку статей и корреспонденции Договорились также, кого пригласить в качестве авторов.

Ну, а как быть с оформлением газеты, с подачей материалов? Наверное, и здесь есть над чем подумать, что изменить. Кое-пто уже было высказано. Теперь будем первые три полосы венчать броскими шапками. В каждом номере публиковать плакат или фотомонтаж. Передовую статью писать короче. Чаще публиковать стихи. И, разумеется, давать больше писем — человеческих документов, передающих настроения, думы и чаяния юношей и девушек.

Весь этот день был до предела заполнен напряженной журналистской работой. Все сотрудники редакции готовили материалы в ближайшие номера газеты. А мысли наши были там, где решалась судьба Родины. Всех не покидало томительное чувство: а как развиваются боевые действия нашей армии?

Вечером начали поступать телеграммы из Москвы о последних событиях. Они вызвали острейшую тревогу. Главное командование Красной Армии сообщает, что вражеские войска углубились на нашу территорию. Бои развернулись по всему фронту — от Баренцева до Черного моря.

Но есть и хорошие известия. Премьер-министр Великобритании Черчилль заявил, выступая по радио: «Мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем». Даже ярый антисоветчик Черчилль жаждет стать нашим союзником, ибо видит в этом единственное спасение для своей страны. Если бы английское правительство поняло это раньше, два года назад, когда наши руководители предлагали сообща обуздать фашистского агрессора! Катастрофу можно было бы если не предотвратить, то во всяком случае отсрочить. Но, увы, упущенного не воротишь.

Часов в десять вечера, закончив редакционные дела, я отправился домой. Завтра необходимо встать пораньше: предстоит много работы в редакции. К тому же надо побывать в обкоме комсомола и в городском комитете партии.

Часть пути решил пройти пешком. Иду по Загородному и Владимирскому проспектам, пересекаю Невский, выхожу на Литейный. В городе ни малейших признаков растерянности. Нет и обычной для воскресенья праздной публики. Люди идут торопливой походкой, со строгими, сосредоточенными лицами. Появились военные патрули, вооруженные винтовками, и дежурные с противогазами через плечо у подъездов домов. Повсюду идет подготовка к первой военной ночи. Следят, чтобы не оставалось ни одного освещенного окна, ни малейшего источника света. В этом у Ленинграда есть опыт: немногим более года назад было отменено затемнение улиц и зданий, действовавшее во время военного конфликта с Финляндией. Ни один неприятельский летчик не посмел тогда прорваться к городу, тем не менее ленинградцы в течение трех c половиной месяцев были начеку. Впрочем, теперь, в июне, «затемнение» очень относительно: в безоблачную белую ночь город отчетливо просматривается с самолета.

Как и следовало ожидать, первые военные сутки завершились боевой тревогой. Не успел я прийти домой, как взвыли мощные сирены и гудки предприятий и судов, стоявших на Неве и в Гавани. В 1 час 27 минут голос диктора объявил по всему городу (репродукторы были включены не только в квартирах, но и на улицах) об угрозе воздушного нападения. В ту ночь, наверное, никто не спал. Уж очень томительно было ожидание опасности, тревога за жизнь близких. Враг мог появиться над городом с минуты на минуту. В половине третьего прозвучал сигнал отбоя. Все вздохнули с облегчением.

Днем в редакции стало известно, что небольшая группа фашистских бомбардировщиков пыталась ночью скрытно проникнуть в город со стороны Карельского перешейка, с территории Финляндии. Но наша служба наблюдения вовремя обнаружила их. На дальних подступах врагов встретили наши истребители и зенитчики. Во время налета был сбит «юнкерс-88». Им был открыт счет потерям фашистской авиации в ленинградском небе, счет, который выражается четырехзначными цифрами.

* * *

Второй день войны у меня и моих товарищей был насыщен хлопотами по выпуску очередного номера. К сожалению, не все наши планы и задумки удалось воплотить сразу же. Первый военный номер «Смены» был почти целиком заполнен официальными материалами — выступлением В. М. Молотова, Указами Президиума Верховного Совета СССР о всеобщей мобилизации и введении военного положения в ряде городов, сводками с фронтов и другими важными документами. Но и в нем мы опубликовали короткие репортажи с заводов имени Карла Маркса, Гомза, «Электроприбора», с фабрик имени Петра Анисимова и «Скороход», из колхоза Всеволожского района, городского штаба Красного Креста и Красного Полумесяца. Они свидетельствовали о готовности юношей и девушек отдать все силы, а если понадобится и жизнь, за свободу и независимость Родины. Еще в большей степени удалось выразить патриотические чувства молодежи в последующих номерах.

На полосах «Смены» привлекали внимание шапки на всю страницу, а то и на весь разворот, набранные крупными, броскими шрифтами, обращенные к читателям:

«ВСЕ, КАК ОДИН, НА ЗАЩИТУ ОТЕЧЕСТВА!»

«МОЛОДЫЕ ПАТРИОТЫ! ПОКАЖЕМ ПРИМЕР РЕВОЛЮЦИОННОЙ БДИТЕЛЬНОСТИ, ДИСЦИПЛИНЫ И ОРГАНИЗОВАННОСТИ!»

«ДЕВУШКИ, — К СТАНКАМ, ЗА МАШИНЫ! ЗАМЕНИМ МУЖЧИН, УШЕДШИХ НА ФРОНТ!»

«ФАШИЗМ — ЭТО ПОРАБОЩЕНИЕ НАРОДОВ! ФАШИЗМ — ЭТО ГОЛОД, НИЩЕТА, РАЗОРЕНИЕ! ВСЕ СИЛЫ НА БОРЬБУ С ФАШИЗМОМ!»

«ВСЕ ПОДЧИНИТЬ ИНТЕРЕСАМ ОБОРОНЫ!»

Такими же боевыми, зовущими на активные, самоотверженные действия, были основные материалы газеты, прежде всего передовые статьи. Правда, первую из них мы смогли опубликовать лишь на пятый день войны. 25 июня, как и другие газеты, «Смена» перепечатала весьма важную передовую статью «Правды» «Дадим сокрушительный отпор фашистским варварам!». Таким образом, первая. передовая от имени редакции появилась 26 июня и была посвящена задачам молодежи в Великой Отечественной войне. В ней мы призывали молодых рабочих самоотверженно трудиться, крепить дисциплину на производстве, памятуя, что это лучшая помощь фронту.

Во вторник, 24 июня, я решил по дороге в редакцию заехать в 1-й Медицинский институт, где должен был состояться студенческий митинг. Здесь я частенько бывал, когда работал в Петроградском райкоме комсомола, знал многих, поэтому особенно интересно было встретиться с товарищами.

Громадный актовый зал был заполнен до отказа. Высокие своды и стены, облицованные белым мрамором, сверкали, как бы подчеркивая разницу между этим великолепием и суровой действительностью. Я не сразу понял, в чем дело. И только приглядевшись, увидел, что возле возвышения, где обычно располагается президиум, установлены прожекторы. Проверяя аппаратуру, операторы включали то один, то другой юпитер, и от этого было так светло.

Актовым залом в институте гордились: весной 1917 года здесь на Апрельской Всероссийской конференции РСДРП (б) выступал В. И. Ленин. В 20-е годы в зале проходили партийные и комсомольские конференции Петроградского района. Пятнадцать лет назад и мне впервые довелось побывать в нем.

Не без труда удалось разыскать друзей из комитета комсомола — Сергея Сазонова, Люду Дробинскую, Виктора Маркова. Настроение у студентов, рассказывали они, боевое. Многие ребята уже призваны в армию. А девушки не хотят отставать, рвутся на фронт добровольцами, по специальности, — в санитарные дружины, госпитали. В связи с этим и митинг. Зачем прожекторы? Приехала бригада с кинофабрики «Ленфильм» — создатели картины «Фронтовые подруги», — помнишь?! Постановщик В. Эйсымонт и оператор В. Рапопорт решили снять митинг для короткометражного документального фильма. В институте учится одна из героинь «Фронтовых подруг».

— Неужели Чижик?!

— Да, да, Чижик, она самая!

Ну кто же из комсомольцев нашего поколения не помнит Чижика — эту чудесную девчушку, одну из трех подруг, так тепло показанных на экране! Молодой режиссер рискнул пригласить 18-летнюю не профессиональную актрису и не ошибся. Ольга Федорина великолепно сыграла маленькую задорную дружинницу, которую все любовно звали Чижиком. Сыграла искренно, увлеченно.

Митинг начинается. Ораторы, будущие врачи и сестры, один за другим поднимаются на трибуну. С негодованием клеймят гитлеровцев, посягнувших на свободу и независимость советского народа. Заявляют о своем желании пойти на фронт. Говорят заметно волнуясь, вдохновенно. И каждое выступление, каждое идущее от души слово находит горячий прием у слушателей. Зал бурно аплодирует, взрывается криками. ' "

Последней поднимается на трибуну Ольга Федорина. Она и в жизни точно такая же, как в фильме, — жизнерадостная; порывистая. Судя потому, как тепло ее приняли, Чижика здесь все знают, любят, ею гордятся. Высокая профессорская кафедра ей явно не по росту. Она выходит на авансцену.

— Девушки, — говорит она звонким голосом, — наступило время помочь нашей Армии. Я играла в фильме боевую дружинницу, Чижика. Теперь решила по-настоящему стать дружинницей. Я записываюсь в санитарный отряд и еду на фронт. Дорогие подруги! Работы будет много, работа будет трудная. Но мы справимся, мы победим! Да здравствуют фронтовые подруги!

Последние слова тонут в буре оваций. Долго еще не могут успокоиться взволнованные юноши и девушки. Митинг заканчивается. Из зала к столу президиума выстраивается длинная очередь. Начинается запись добровольцев.

А операторы между тем продолжают снимать участников митинга. Через несколько дней в Ленинграде начнет демонстрироваться первая работа кинематографистов военного времени: с экрана обратятся к молодежи, идущей на фронт, легендарный герой гражданской войны Чапаев — артист Борис Бабочкин, профессиональный революционер, рабочий Максим — артист Борис Чирков, боевая дружинница Чижик — студентка Ольга Федорина. Отчет о вузовском митинге, так же как и рассказ о съемках киносборника, мы опубликовали в «Смене».

А на следующий день мне удалось поближе познакомиться с делами и настроениями рабочей молодежи Ленинграда. Лиля Казакова, самая молодая сотрудница «Смены», готовила репортаж на заводе имени Н. Г. Козицкого. В середине дня подъехал туда, на Васильевский остров, и я.

На заводе имени Козицкого мне прежде бывать не приходилось. Но у нас, в районе, находились родственные ему заводы, примерно такого же масштаба, имени Кулакова, «Электроприбор», где я бывал не раз. Условия и характер производства мне были известны достаточно хорошо.

Естественно, что с первого же дня войны завод имени Козицкого перешел полностью на выполнение заказов фронта. Здесь трудился многотысячный коллектив, славный революционными традициями. В 1953 году ему исполнялось сто лет со дня основания. Рабочие завода «Сименс и Гальске», как его называли прежде, активно участвовали в революционных событиях 1905 и 1917 годов, в защите Красного Петрограда в гражданскую войну. На заводе трудился большой отряд коммунистов, а комсомольская организация насчитывала в своих рядах без малого тысячу человек. Короче говоря, это был завод, каких в Ленинграде десятки, не такой, как, скажем, Кировский, но и далеко не малый.

Вместе с секретарем комитета ВЛКСМ Семеном Мескиным идем по цехам, разговариваем с комсоргами, мастерами, молодыми рабочими. Наступил четвертый день войны, а на заводскую жизнь она уже наложила заметный отпечаток. И дело не только в том, что повсюду, в цехах и на территории, развешены плакаты и лозунги, призывающие по-ударному выполнять заказы фронта. Бросаются в глаза осиротевшие станки: многие рабочие призваны в армию. Их места начинают заполнять женщины и подростки — жены и сестры, сыновья и дочери фронтовиков. В первый же день пришли и предложили свои услуги старые производственники, ушедшие на пенсию. Они не только сами стали к наиболее сложным станкам, но и по своей инициативе обучают новичков.

Каждый прекрасно сознает, что своим трудом он помогает фронту, вносит личный вклад в общенародную борьбу с врагом. И потому — желание трудиться в полную силу, быстрее освоить профессию так велико.

Рабочих завода имени Козицкого и прежде отличали высокая трудовая и производственная дисциплина, коллективный дух соревнования и товарищеской взаимопомощи. Эти качества с особенной силой проявились в эти суровые дни, несмотря на убыль кадровых производственников.

Товарищи рассказывали, как сознательно, с чувством большой личной ответственности относятся люди ко всему, что связано с производством. Прежде с гудком, возвещавшим об окончании смены, рабочий останавливал свой станок, даже если ему не хватало несколько минут на завершение обработки детали. И это считалось в порядке вещей: человек отработал положенное время. Теперь же после окончания рабочего дня никто не уходит, не спросив разрешения у мастера, хотя на этот счет и нет никакого приказа. Часто можно наблюдать, как рабочий, увидев, что у соседа что-нибудь не клеится со станком или он не укладывается в норму, приходит на помощь и не оставляет его до тех пор, пока они сообща не исправят положение. Со временем теперь не считаются, готовы работать полторы и две смены подряд, если это необходимо.

Пока я интересовался работой заводского коллектива и комсомольской организации, Лиля Казакова собирала информацию, необходимую для репортажа, — о передовых производственниках, юношах и девушках. Я с удовольствием наблюдал, как ловко действует наша корреспондентка. Тихая, скромная, совсем девочка на вид, она буквально преображалась, когда «добывала» нужные сведения. Вижу: могучий верзила, комсорг цеха, конфузится и мнется, атакованный ее вопросами. А она, такая крошечная рядом с ним, не замечая его смущения, заполняет свой блокнот, настойчиво переспрашивает, уточняет.

В арсенале репортера немало испытанных средств, чтобы выжать из собеседника максимум того, что он знает. Наша очаровательная Лиля, как я убедился, в совершенстве владела одним из них — с помощью своего обаяния «вытягивала» из человека все, что ее интересовало.

Вернувшись в комитет, мы разговорились о том, что изменилось за эти дни в комсомольской работе. Товарищи отмечают высокую активность и сознательность юношей и девушек, готовность выполнить любое производственное или общественное задание, комсомольское поручение. Райком ежедневно мобилизует десятки парней и девушек на городские и районные работы оборонного значения. И еще не было случая, — чтобы кто-нибудь отказался, закапризничал, как это бывало, что греха таить, в довоенные времена. В комитете много заявлений с просьбой принять в комсомол и дать рекомендацию в партию.

И здесь, на заводе, можно убедиться в том, как велико стремление молодежи попасть в армию. Многие рабочие просят снять с них заводскую броню (это, как правило, станочники высокой квалификации). В цехах мы не раз слышали вопросы, обращенные к секретарю комитета:

— Как там с моим заявлением? Когда же вы отпустите меня в армию?

И в комитете, пока мы там находились, раздавались непрерывные телефонные звонки с тем же требованием: отправьте на фронт! И не только звонки. Нашего возвращения поджидал 17-летний комсомолец Виталий Деревянченко, с заявлением в руках. Отец его в гражданскую войну партизанил и умер от ран, полученных в боях с белогвардейцами. Мальчика воспитали в полку связи. Там Виталий получил специальность радиста и теперь жаждет использовать свои знания и опыт на фронте. «Хочу быть достойным сыном своего отца, — писал он в своем заявлении. — Все силы отдам на защиту социалистической Родины от подлых фашистов».

Члены комитета убеждали его подождать совершеннолетия, а пока поработать в цехе. Ведь это тоже участие в общей борьбе с врагом. Но никакие доводы не действовали на паренька. Надо было видеть, как он со слезами на глазах настаивал на своем.

Подобные чувства и настроения владели всеми ленинградцами. В военные комиссариаты, редакции газет, партийные и комсомольские комитеты широким потоком шли письма, в которых люди настойчиво просили, а нередко и требовали послать их на фронт. Мы публиковали их в каждом номере. Нельзя было без волнения читать слона, идущие из глубины сердца:

«Вторично прошу вас направить меня на фронт, на самый ответственный участок, туда, где я с честью сумею выполнить свой комсомольский долг, — писал в военкомат Иван Ершов, молодой рабочий Кировского завода. — Я не могу медлить ни одной минуты. Я только о том и думаю, чтобы самому на фронте громить фашистов».

— Настал час отдать Родине великий долг. Мое спортивное мастерство ей пригодится! — сказал мастер спорта Михаил Химичев, преподаватель института физической культуры имени П. Ф. Лесгафта.

На митинге, где он выступал, весь мужской состав института во главе с директором И. И. Никифоровым заявил о своем намерении выступить на защиту Родины.

«Мне двадцать лет, — писала Мария Дынникова в институт переливания крови. — Здоровье у меня хорошее, и кровь моя будет полезна. Я заявляю: берите сколько можно, сколько нужно будет крови. Я готова отдать всю, до последней капли, чтобы спасти жизнь раненым бойцам».

Широко публикуя патриотические письма читателей, пропагандистские и публицистические выступления писателей и ученых, репортажи и очерки журналистов, редакция стремилась передать атмосферу духовного подъема, царившего в ту пору в городе. И все-таки, надо признать, что это удавалось далеко не всегда и не в полной степени — не хватало ни газетных страниц, ни журналистского опыта, мы оказались бессильны выразить всю глубину чувств, безраздельно владевших молодыми ленинградцами, строго говоря, фиксировали на страницах газеты лишь внешние, скупые проявления их переживаний.

Из номера в номер мы стремились совершенствовать газету, которая все больше отличалась и по содержанию и по внешнему виду от «Смены» мирного времени. Работы была так много, что из редакции я и мои товарищи, занятые выпуском номера, не выходили не только целыми днями, но и ночами, так как официальные сообщения поступали поздно вечером, а иногда и под утро.

Из номера в номер рассказывали мы молодежи о том, что представляет собой фашизм и какую смертельную угрозу несет он советскому народу и всему человечеству. Из крупных материалов на эту тему живой отклик у читателей вызвали статьи писателя Игоря Луковского «Победы русских воинов' над немецкими захватчиками» и профессора В. Данилевского «Фашисты — враги науки и культуры». Первая из них была снабжена рубрикой «Из военного прошлого русского народа». Вторая принадлежала перу давнишнего автора и друга «Смены», крупнейшего знатока в области истории науки и техники. Он гневно разоблачал варварство и мракобесие новоявленных претендентов на мировое господство, нагло объявивших себя спасителями человеческой цивилизации. Статья заканчивалась словами: «Фашистская гадина будет беспощадно раздавлена. Врагам науки и культуры, отмеченным каиновой печатью человеконенавистничества, не может быть места на земном шаре».

Интересные, яркие статьи на ту же тему публиковались и в других ленинградских газетах. Особенно мне понравилась статья академика С. И. Вавилова «Фашистские разбойники — душители науки», опубликованная в «Ленинградской правде» В ней он вспоминал о своей последней поездке в Германию в 1935 году и сравнивал увиденное с временами, когда ездил туда учиться у великих ученых Альберта Эйнштейна и Макса Планка. Поэтому так убедительно звучал его вывод: «Для всякого, знавшего состояние науки в Германии до захвата власти гитлеровскими бандитами, очевиден ее глубочайший упадок и разрушение. Иначе и быть не могло…»

Статья была написана с предельной искренностью и страстью, будила ненависть к фашистам, душителям человеческой культуры. Чувствовалось, что ее писал человек широко образованный, глубоко и смело мыслящий, обладающий могучим гражданским темпераментом и к тому же мастерски владеющий пером. Мог ли я предположить тогда, что через десять лет мне посчастливится работать под руководством Сергея Ивановича в Главной редакции Большой Советской Энциклопедии, познакомиться поближе с этим удивительным человеком, талантливейшим организатором и корифеем науки.

В каждом номере «Смены», как мы и планировали, появлялись стихотворения ленинградских писателей. И прежде «Смена» была тесно связана с молодыми поэтами: при редакции одно время существовало литературное объединение. С начала войны многие из них стали постоянными сотрудниками военных газет, но связи с нами не порывали.

И мы охотно печатали их, заказывали стихи в тематические подборки и полосы. Даже в номере 24 июня, несмотря на тесноту, было опубликовано стихотворение талантливого молодого поэта Бориса Лихарева «Клятва», один из первых поэтических откликов на военные события.

В последующих номерах «Смены» выступили Александр Прокофьев, Ольга Берггольц, Александр Гитович, Анатолий Чивилихин, Владимир Лифшиц, Александр Решетов, Бронислав Кежун, Георгий Трифонов и многие другие. Как правило, это были стихи, написанные на тему дня, по следам военных событий. Быть может, некоторые строчки этих сиюминутных откликов не отличались высокими поэтическими достоинствами, уязвимы с точки зрения взыскательного критика, но, ручаюсь, были написаны искренно, от души, и поэтому находили путь к сердцу читателя. А это очень помогало нам газету для молодежи делать боевой.

В качестве примера приведу стихотворение Ольги Берггольц «Комсомольцу-кировцу». Оно было написано по нашей просьбе в номер, где публиковалась подборка откликов молодых рабочих Кировского завода на обращение ветеранов-путиловцев с призывом к молодежи стать на защиту завоеваний Октября. Начиналось это стихотворение так:

Объявились в редакции и свои, доморощенные стихотворцы. В каждом номере стали публиковаться рифмованные призывы к молодежи (так называемые афишки), составленные при участии и с помощью профессиональных поэтов. Вот некоторые из них:

Вскоре стихотворные призывы со страниц «Смены» перекочевали в цехи заводов, распространились по городу в листовках. И другие ленинградские газеты стали давать стихотворные лозунги. В «Ленинградской правде» появилось четверостишие Анны Ахматовой:

Этот маленький шедевр напомнил нам великолепное мастерство В. Маяковского, его подписи к плакатам РОСТА. Кстати, и мы каждый день публиковали плакаты, призывающие молодежь исполнить свой гражданский и воинский долг. Сначала это были репродукции издательства «Искусство», а потом и рисунки своих художников.

Всеми средствами, какие были в нашем распоряжении, мы на страницах «Смены» поддерживали патриотическое стремление ленинградской молодежи с оружием в руках стать на защиту социалистической Родины. Но одного желания, даже самого страстного и настойчивого, оказалось еще недостаточно. Уже 22 июня в райвоенкоматы Ленинграда нахлынуло более ста тысяч человек, главным образом добровольцев. С каждым днем этот поток увеличивался. Военнообязанные, вызванные повестками, тут же направлялись в свои части. Но еще больше оказалось таких, кто был забронирован за своим заводом или не подлежал призыву из-за слабого зрения, плоскостопия и по другим причинам, которые самим добровольцам казались пустяковыми, не стоящими внимания в такой момент. Наконец, среди тех, кто рвался на фронт, было множество девушек, юношей, чуть-чуть не достигших призывного возраста, и пожилых людей.

Сама жизнь подсказывала необходимость сформировать добровольческие части. Так возникла идея создать народное ополчение. Кому первому пришла эта мысль, сказать трудно. Да и вряд ли есть в этом необходимость. Скорее всего, родилась она сразу у многих. В русской истории было известно два таких всенародных ополчения: в 1612 году — нижегородское и в 1812-м — московское. И в том и другом случае оно было создано, когда отечеству угрожали интервенты. Естественно, что об этой славной исторической традиции вспомнили и в 1941 году, когда над Родиной вновь нависла угроза.

Заведующий военным отделом Ленинградского горкома ВКП(б) И. А. Верхоглаз, которому А. А. Жданов и А. А. Кузнецов поручили разработать общие принципы создания народного ополчения, рассказывал мне, как быстро одобрили его предложения бюро горкома и Военный совет фронта. Вносил он их вместе с городским военным комиссаром Ф. Ф. Расторгуевым. Уже 27 июня на совещании первых секретарей райкомов партии было объявлено о принятом решении, а 30-го началась запись добровольцев на предприятиях по всему городу. В первый же день успели зачислить 10 890 бойцов. К концу пятого дня эта цифра выросла до 77 413.

Соединения и части решено было комплектовать по территориально-производственному принципу. Наиболее последовательно удалось выдержать его при формировании первых двух дивизий — Кировской и Московской — в самых крупных рабочих районах города. Один полк 1-й дивизии был составлен целиком из рабочих Кировского завода, другой — в основном из судостроителей завода имени А. А. Жданова. Там же, где этот принцип нельзя было соблюсти, из тружеников одного предприятия или учреждения создавались батальоны, роты, взводы — в зависимости от числа добровольцев.

Так удалось направить в организованное русло стихийно возникшее патриотическое движение. Дальнейшие события под Ленинградом показали, насколько правильно и своевременно было это решение и с военной точки зрения. Дивизии и части народного ополчения сыграли важную роль в боях с противником на подступах к городу.

* * *

События на фронтах в первую неделю войны развивались стремительно и как нельзя более тревожно. Даже по скупым сводкам Главного Командования Красной Армии (в последующем по сообщениям Совинформбюро) стало Очевидно, чта фашисты неудержимо рвутся вперед: 23 июня было сообщено о потере Бреста; 24-го — о боях за Гродно, Вильнюс, Каунас; 26-го появилось минское направление; 28-го говорилось об упорных; боях в районе Львова. Но особенно волновали ленинградцев сообщения с Северо-Западного фронта. Вслед за захватом литовских городов немецкие фашисты прорвались к Даугавпилсу и форсировали Западную Двину. 25 июня Финляндия объявила войну СССР. Не оставалось ни малейшего сомнения в том, что гитлеровцы, прорываясь через Прибалтику, нацелили один из главных ударов на Ленинград, рассчитывая на соединение с финками.

В партийных и военных кругах Ленинграда все чаще высказывали тревогу о ходе боев в Прибалтике.

Здесь гитлеровское командование сосредоточило мощный бронированный кулак. Группа армий «Север» насчитывала в своем составе более 30 процентов сил и средств, брошенных против СССР. Ее наступление поддерживал 1-й воздушный флот, имевший около тысячи ста самолетов. Силы противника превосходили силы нашего Северо-Западного фронта по численности в 1,7 раиЗа, в танках — в 1,3 раза, в орудиях и минометах — в 2 раза.

Несмотря на это, наши войска оказывали врагу мужественное сопротивление, перемалывая его живую силу и технику. Мощный танковый контрудар был нанесен ему юго-западнее Шауляя. Умелые боевые действия и массовый героизм проявили Советские воины во время обороны Лиепаи, при защите Риги и Вильнюса, на дальних подступах к Таллину. Однако силы были слишком неравными. Кроме того, противник имел преимущества, полученные в результате внезапного, вероломного нападения на нашу страну.

К счастью, руководство обороной Ленинграда трезво оценило обстановку. Уже в первый день вражеского нападения был разработан план создания оборонительных рубежей на дальних подступах к Ленинграду с привлечением населения города и области. Инициаторами его явились партийные и советские руководители А. А. Кузнецов, Т. Ф. Штыков, П. С. Попков, Н. В. Соловьев и генералы — командующий округом М. М. Попов и заместитель наркома обороны К. А. Мерецков.

Как показал последующий ход событий, это было прозорливое решение. И в то же время очень смелое. Предложения об обороне Ленинграда с суши, когда неприятель находился от него в пятистах километрах, могли показаться неоправданными, если не паникерскими.

Генерал-полковник М. М. Попов рассказывал потом в кругу подчиненных о своей встрече 23 июня с членом Военного совета А. А. Ждановым, только что вернувшимся из отпуска. Он положил перед ним проект, разработанный за ночь в штабе округа по приказанию К. А. Мерецкова, к этому времени уже уехавшего в Москву. Дальний рубеж обороны должен был протянуться от побережья Финского залива по реке Луге до озера Ильмень. Другой — по линии Петергоф — Красногвардейск (Гатчина) — Колпино — река Нева. И наконец, третий — вдоль границ города: Автово, Окружная железная дорога, Средняя Рогатка, село Рыбацкое на Неве.

Андрей Александрович, по свидетельству генерала, искренно изумился, увидев проект, и долго молчал, размышляя над ним. Потом выразил сомнение: не будут ли работы такого масштаба превратно восприняты населением, не вызовет ли это упадочнических настроений и, что еще хуже, паники? Однако благоразумие взяло верх. Он по достоинству оценил значение проекта. Но, прежде чем утвердить его, тут же позвонил в Москву. Разговор был продолжительным. Андрею Александровичу пришлось настойчиво убеждать И. В. Сталина в целесообразности предложения ленинградского руководства. Наконец тот согласился, но с непременным условием обеспечить разъяснительную работу среди населения.

Уже 27 июня Ленгорисполком издал постановление — привлечь граждан к трудовой повинности. Сотни тысяч жителей города и области, взяв в руки заступы, кирки и ломы, принялись за рытье окопов, противотанковых рвов, завалов, за сооружение дотов и дзотов. Военный совет фронта приостановил строительство Верхнесвирской ГЭС и электростанции на р. Энсо, законсервировал только что начатое сооружение Ленинградского метро. Весь персонал строителей вместе с техникой был направлен на оборонные работы.

Так было положено начало подготовке Ленинграда к активной обороне. В итоге не было упущено ни одного драгоценного дня. Решение об этом было принято коллективно, и все же следует отметить, что на К. А. Мерецкова, наделенного полномочиями Главного командования нашей армии, ложилась особая ответственность при выдвижении смелого проекта.

В связи с этим не могу не сказать о нем несколько добрых слов. Кирилла Афанасьевича хорошо знали и ценили в Ленинграде. В 1939–1940 годах он командовал войсками Ленинградского военного округа и руководил боевыми действиями во время военного конфликта с Финляндией. Мы в те дни изредка встречали его у нас, в коридорах Смольного, с обветренным лицом, с глазами, запавшими от бессонных ночей, но неизменно бодрого, громкоголосого, размашистого в движениях.

До этого частенько мы видели его на заседаниях в горкоме партии, на общегородских совещаниях и торжественных вечерах — всегда подтянутого, жизнерадостного. Охотно бывал он и у нас — на пленумах обкома и горкома ВЛКСМ, собраниях актива, комсомольских конференциях. Большевик с 1917 года, участник гражданской войны, герой революционных боев в Испании — он представлялся нам, молодым людям, воплощением лучших качеств советского военачальника. Комсомольский актив его любил: он никогда не отказывал в наших просьбах, охотно выделял своих помощников, генералов и офицеров, для проведения встреч с молодежью, тактических учений, соревнований военно-прикладного характера.

К комсомольским работникам Кирилл Афанасьевич относился как-то особенно тепло, по-отечески. «Ну, комсомолята, как дела?!» — с этого шутливого возгласа начинались обычно наши встречи с этим отзывчивым и доброжелательным человеком, неизменно ровным в отношениях с товарищами, независимо от их партийного и служебного положения. Тяга к молодежи, потребность в живой связи с комсомолом сохранилась у К. А. Мерецкова до конца его жизни. Последняя моя встреча с ним произошла в 1949 году на Московской областной конференции ВЛКСМ, где он присутствовал в качестве почетного делегата от комсомольцев столичного военного округа, которым тогда командовал.

Приезд К. А. Мерецкова в Ленинград в первый день войны обрадовал комсомольских работников, когда мы узнали об этом перед совещанием в обкоме. Мы уж было подумали, не возглавит ли он опять войска округа. Но он провел у нас всего сутки: 23 июня его отозвали в Москву. Но и за это короткое время он успел сделать немало.

В городе каждый день звучал сигнал воздушной тревоги, иногда по нескольку раз. Однако к Ленинграду ни одному вражескому самолету прорваться пока не удавалось. 24 июня попыталась совершить массированный налет группа финских самолетов, но была вовремя замечена и рассеяна. А на следующее утро был нанесен упреждающий удар советской авиации по аэродромам на территории Финляндии. В нем одновременно участвовало почти пятьсот самолетов — бомбардировщиков и истребителей — не только ВВС фронта, но и Балтийского и Северного флотов. Наши летчики разгромили при этом восемнадцать аэродромов и уничтожили более сорока боевых машин. Эти потери надолго охладили пыл противника.

Военно-воздушными силами фронта командовал генерал А. А. Новиков. О нем и прежде шла добрая молва, как о талантливом и образованном человеке, требовательном и волевом командире. Теперь приятно было узнать, что ВВС оказались на высоте и в боевой обстановке: идея массированного нападения на финские аэродромы принадлежала Новикову и его штабу. Да и вообще надо отдать ему должное: Александр Александрович много сделал для успеха противовоздушной обороны Ленинграда. Он хорошо разбирался в обстановке, горячо поддерживал все новое, что рождалось в ходе боев.

В начале войны, когда фашистская авиация превосходила вашу и по количеству машин и по боевым качествам некоторых из них — в скорости и вооружении, мы могли противопоставить врагу лишь более искусную тактику боя, мужество и отвагу наших летчиков.

В последних числах июня младшие лейтенанты Петр Харитонов, Степан Здоровцев и Михаил Жуков, прикрывая Ленинград, один за другим применили воздушный таран, сбив своими «ястребками» тяжелые бомбардировщики Ю-88. За это они первыми с начала Великой Отечественной войны были удостоены звания Героя Советского Союза. Указ о награждении и портреты воздушных асов были опубликованы на первых полосах газет, начиная с «Правды». Вся страна восхищалась подвигом героев.

Все трое были комсомольцами (С. Здоровцев только что вступил в кандидаты партии). Их пример воодушевлял молодежь, учил самоотверженно, не щадя собственной жизни, защищать родной город. «Смена» посвятила этому подвигу целую страницу.

«…Из черной гитлеровской стаи мне довелось сбить три самолета, — писал Степан Здоровцев в письме, опубликованном в «Смене», — и теперь в самые счастливые минуты моей жизни, когда Родина удостоила меня высшей награды, мне хочется сказать: радостно идти в бой и уничтожить врага, ненавистного всему человечеству. Не будет ему пощады!»

После войны выяснилось, что это были не первые тараны советских летчиков. Но тогда воздушные тараны под Ленинградом имели особенно глубокий смысл: отныне фашистские летчики знали, что каждая попытка бомбить город сопряжена со смертельным риском. Поэтому Военный совет Северного фронта и придал такое значение первым таранам под городом. Как только А. А. Жданову доложили о подвиге трех летчиков, он тут же позвонил Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину, и тот поддержал представление о их награждении.

Александр Твардовский писал тогда:

После войны Главный маршал авиации, дважды Герой Советского Союза профессор А. А. Новиков в своей книге «В небе Ленинграда» писал: «Воздушный таран — это не только молниеносный расчет, исключительная храбрость и самообладание. Таран в небе — это прежде всего готовность к самопожертвованию, последнее испытание на верность своему народу, своим идеалам».

* * *

Ленинград с каждым днем все больше походил на гигантский боевой лагерь. Не только на улицах, в трамваях и автобусах встречаешь во множестве военных. На площадях, в садах и скверах, особенно после рабочего дня, можно увидеть отряды марширующих солдат, матросов и просто вооруженных людей в гражданской одежде. Это ополченцы, бойцы истребительных отрядов и артиллерийско-пулеметных батальонов готовятся к отправке на фронт.

В уличной толпе — пожилые мужчины и подростки в комбинезонах и спецовках, женщины в брюках с киркой и лопатой за плечами. Особенно много трудармейцев возле вокзалов — Витебского, Варшавского, Балтийского, Финляндского. Сюда стекаются людские потоки со всех концов города — это мобилизованные уезжают строить оборонительные пояса.

Появилось много людей, не похожих на коренных жителей Ленинграда — по одежде, по манере разговаривать и держать себя. Звучит финская, эстонская, латышская речь. В последние дни июня в город начали прибывать железнодорожные составы и пароходы с эвакуированными из Прибалтики, Карелии и пограничных районов области. Они здесь проездом.

Началась отправка в глубь страны заводов и научно-исследовательских институтов, имеющих общесоюзное хозяйственное значение. В связи с этим железная дорога, идущая на восток через Мгу, Волхов, Череповец, Вологду, сильно перегружена. Поэтому очень медленны темпы эвакуации той части населения, которая не сможет участвовать в обороне города.

Ленинградцы привыкли к равномерному стуку метронома. В перерывах между радиопередачами он звучит беспрестанно, напоминая о постоянной опасности воздушного нападения. А во время тревоги ритм его становится учащенным. Репродукторы, установленные на улицах, не выключают круглые сутки.

Постепенно меняется и облик Ленинграда. Вы уже не увидите блеска золота на гигантском куполе Исаакиевского собора, на шпилях Петропавловской крепости и Адмиралтейства. Крупнейшие предприятия, многие мосты, водопроводные и электрические станции, другие важные объекты тщательно замаскированы. Район Смольного, если смотреть на него сверху, превращен в лесопарковую зону. Еще на дальних подступах к зданию натянуты гигантские маскировочные сети с темно-зелеными лоскутами, изображающими деревья.

И еще одна удивительная примета появилась в те дни на улицах. На Невском и Литейном проспектах, на других магистралях прямо на тротуарах раскинулись широкие столы с книгами, еще пахнущими типографской краской. В Ленинграде, как известно, мощная полиграфическая база, снабжающая своей продукцией всю страну. Вывозить только что изданные книги было невозможно из-за перегрузки железных дорог военными перевозками. И вот смекалистые книготорговцы решили выбросить их на местный рынок. Но если бы они сделали это обычным путем, через магазины, на это никто не обратил бы внимания. А тут решили устроить на виду книжные базары, напоминающие людям о лучших днях мирного времени. И о чудо! Вокруг лотков с литературой с утра до вечера толпятся прохожие. Одни подходят, берут книгу и рассеянно вертят ее в руках, как бы не веря глазам своим, и тут же ретируются. Другие невозмутимо перелистывают книжку за книжкой, справляясь о ценах. Быть может, торговля шла не так бойко, как рассчитывали ее организаторы, но внимание она, несомненно, привлекла.

Мне особенно запомнился по удивительному контрасту с окружающим книжный базар на Невском проспекте. Он раскинулся перед самым большим в городе гастрономом (старожилы до сих пор именуют его «елисеевским»). Серые мешки с песком, обшитые тесом, наглухо закрыли зеркальные витрины магазина. Мрачное сооружение как бы вопиет об опасности. А рядом яркие весенние краски на книжных обложках.

Все дело в том, что в Ленинграде издавалось особенно много книжек для самых маленьких читателей. Здесь в содружестве с С. Маршаком, К. Чуковским, Б. Житковым, В. Бианки работали Е. Чарушин, А. Пахомов, Н. Тырса, В. Конашевич и многие другие художники.

Пульс творческой жизни в городе не замирал ни на минуту. На второй день войны ленинградцы отметили 50-летие знаменитой балерины Е. М. Люком торжественным юбилейным спектаклем в театре оперы и балета имени С. М. Кирова. В тот же день состоялось собрание общественности в новом ТЮЗе, посвященное 100-летию со дня гибели М. Ю. Лермонтова, а еще через несколько дней — традиционный выпускной вечер Ленинградского хореографического училища. Корреспонденты «Смены», побывавшие на торжествах, рассказывали, что прошли они при большом стечении публики. Артистам устроили овацию, вызывали без конца.

Не прекращали своей деятельности театры, концертные залы, кинематографы. Режиссеры, художники, актеры и музыканты готовили новые спектакли и программы, созвучные времени. И люди шли сюда, чтобы еще раз — быть может в последний! — насладиться вечной красотой, склонить голову перед творениями человеческого гения, которым угрожали современные варвары. И артисты, чувствуя, как признательны им люди за эти короткие часы общения с прекрасным, играли с необычайным вдохновением.

* * *

Дыхание фронта все чаще давало знать о себе. Начиная с 27 июня, на улицах появились машины с эвакуированными детьми. Отправляли дошкольные учреждения — сады и ясли, детские дома. При школах и предприятиях создавали интернаты и во главе с педагогами вывозили из города. В основном на восток, в Кировскую, Свердловскую и другие области.

С интернатом ленинградских журналистов и мы с женой провожали своих мальчиков в Ярославскую область — под Углич. Перед отправкой возникли непредвиденные осложнения. Старший Миша в раннем детстве тяжело болел и требовал постоянного присмотра. Жене врачи ехать запретили — она ждала ребенка. Я едва уговорил поехать с ребятами свою мать, она не хотела расставаться с отцом и младшим братом, только что окончившим среднюю школу. Боялась, что они, привыкшие к ее заботам, не выдержат трудностей.

В первых числах июля, наскоро попрощавшись с моими дорогими путешественниками, я утром отправился как всегда в редакцию, рассчитывая приехать на вокзал к отходу поезда. Но то, что я увидел на площади перед Московским вокзалом, не поддается описанию. Она была запружена детьми, начиная с двухлетнего возраста. Чтобы не растерять в этой суматохе ребят, тех из них, кто постарше, заставили взяться за руки. В воздухе стоял рев, раздавались нервные выкрики воспитательниц, еще не знакомых, как следует, со своими подопечными. Меня охватило отчаяние. Побродив с час в лабиринте этих детских верениц, я так и не нашел своих мальчиков и подавленный вернулся в редакцию. Поздно вечером позвонила жена и рассказала, как трагично прошло прощание, сколько горьких слез было пролито при расставании.

За первые десять дней эвакуации из города вывезли 235 тысяч детей. Каждый, провожая своего малыша, сознавал, конечно, что это неизбежная, вынужденная мера, но в душе не мог примириться с необходимостью расстаться с самым дорогим для него существом. И посылал проклятия на головы тех, кто затеял кровавую бойню.

На другой день после отправки ребят у меня произошла интересная встреча. Вечером, побывав у отца, который теперь, после отъезда матери, оставался в известной мере на моем попечении, я решил навестить наших родственников — Окуневых: старшую мамину сестру Анфису Петровну — тетушку Фису, как мы ее звали, и ее мужа Николая Анисимовича. Благо это было совсем рядом — на той же Песочной улице, где жили мои родители, в доме на углу Кировского проспекта. В раннем детстве, когда отец был на германском фронте, а мать работала на заводе военно-врачебных заготовлений, я целыми днями находился на попечении тетушки, добрейшей женщины. Она, как и моя мать, выросла в вологодской деревне, не имела никакого образования, но была человеком умным и чутким от природы, превосходной хозяйкой, пекла вкуснейшие пироги, и я, став взрослым, по-прежнему любил бывать у нее в гостях. Последние пятнадцать лет тетушка была прикована к постели, но это не мешало ей быть, как и прежде, жизнерадостной, бодрой, вечно смешить нас своими удивительно колоритными рассказами, которые она придумывала тут же, экспромтом. Героями этих рассказов были обычно мы, ее гости.

Дядюшка, Николай Анисимович, был человеком любопытным и своеобразным. Столяр-краснодеревщик самой что ни есть высокой квалификации, он с мальчишеских лет работал на питерских заводах. С той поры, как я его помню, он всегда живо интересовался политикой, стремился проникнуть в ее «извилины» и «тайники», любил потолковать и поспорить на эти темы. В последние годы он частенько ворчал, если что-нибудь ему было не по нутру. Но, боже упаси, если кто-нибудь в этот момент вздумал бы его поддержать. С удивительной непоследовательностью он обрушивался на подобного «союзника». Причем аргументы находил неотразимые.

Он уже много лет работал за Невской заставой — на Пролетарском паровозоремонтном заводе, считал себя ветераном, но в общественной жизни заметного участия не принимал. Однако я знал, что, будучи молодым, он сочувствовал большевикам, был хорошо знаком с М. И. Калининым, когда Михаил Иванович работал на соседнем «Айвазе» и бывал у них на заводе «Эриксон» (теперь «Красная заря»). В 1917 году, после Февральской революции, Н. А. Окунев вступил в отряд Красной гвардии и вместе с другими рабочими Выборгской стороны участвовал в штурме Зимнего. А потом отстаивал завоевания Октября под Петроградом в боях с белогвардейцами и солдатами кайзеровской Германии.

Однако вскоре с ним приключилась «беда», как он сам говорил, пряча виноватую усмешку в усы. Мне он никогда не рассказывал, в чем заключалась эта беда, но в нашей семье о ней знали. Дядя как-то крупно поспорил со своим соседом по станку. Слово за слово спор перешел в ссору, ссора в драку… Пришлось Окуневу уйти с завода, а потом и вовсе уехать из Петрограда к себе на родину, в Костромскую губернию. Прошло уже лет десять, как он оттуда вернулся и продолжал работать по специальности. Мастер он был по-прежнему отменный, на заводе его ценили.

Мне не терпелось не только услышать его мнение о сложившейся обстановке, но и узнать, что думают о ней его товарищи по заводу, рабочие дядюшкиного возраста.

Николай Анисимович встретил меня, как всегда, приветливо, слегка возбужденный, с газетой в руках. Видно, только что читал ее. Забросал сразу же вопросами, обронил будто невзначай пару язвительных замечаний: мол, вот тебе и война «малой кровью», да когда ж воевать станем на «чужой территории». А потом, отвечая на прямой вопрос, сказал, взвешивая каждое слово:

— Что и говорить, положение — хуже быть не может. Мы, конечно, не очень-то верили этому шапкозакидательству. Знали, у Гитлера сила большая — без малого всю Европу к рукам прибрал. Но чтоб отдать за какой-нибудь десяток дней почти всю Прибалтику да впридачу половину Белоруссии… Это, я тебе скажу, даже в голове не укладывается. Россию, сам понимаешь, голыми руками не возьмешь, но горя, видать, хлебнем, пока раскачаемся. Мы в восемнадцатом году немца остановили под Нарвой, это верно, так ведь он тогда на исходе был, устал от войны. А нынче прет, как бешеный. Не успеешь глазом моргнуть, как под Лугой объявится… Ты мне вот что растолкуй. Выступил Молотов, объявил о нападении, а дальше что?! Да и он к тому же не первое лицо в государстве… Почему не скажут народу всю правду, не ответят на вопрос: долго ли будем вонючим фашистам русскую землю отдавать?

Тут дядюшка поднялся со стула и в волнении зашагал по комнате.

— Пора, полагаю, поднимать народную войну. Чтоб вся Россия встала на дыбы, как один человек… Питерские рабочие не сдрейфят. Выстоят. Не впервой.

На этом мы расстались. По дороге в редакцию и читая номер ночью, я нет-нет да и возвращался к нашему разговору, вспоминая каждое его слово.

А наутро, в половине седьмого, по радио выступил И. В. Сталин. Мы сидели всю ночь напролет. ТАСС предупредил — ждите «важного сообщения». Речь главы Советского правительства всем, кто его слышал, запомнилась на всю жизнь. И тихий, взволнованный голос. И бульканье воды, наливаемой в стакан. И особенно первые же слова: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!» В этот момент все мы, больше, чем когда бы то ни было, почувствовали себя членами одной великой семьи, которой угрожает смертельная опасность.

Коммунистическая партия и правительство раскрывали всю глубину опасности, рассеивали иллюзии мирного времени, указывали, в чем причина временных неудач, и мобилизовали силы народа на отпор врагу. Это выступление, которого все так ждали, как бы подвело итог первым дням войны, поставило все на свое место, вдохнуло в каждого из нас новые живительные силы, укрепило уверенность в победе.

Перед лицом смертельной опасности, нависшей над страной, когда партия призвала советский народ подняться на защиту завоеваний Октября, ленинградцы со всей революционной страстью откликнулись на ее зов. На предприятиях прокатилась новая волна митингов.

Мне в тот памятный день довелось побывать на Выборгской стороне, у рабочих Металлического завода, одного из самых крупных, коллектив которого наряду с другими гигантами всегда задавал тон в социалистическом соревновании и в политической жизни города.

…Под стеклянными сводами громадного гидротурбинного цеха непривычно тихо. Народу на митинг собралось много, несколько тысяч — со всего завода. Стоят плотной толпой, внимательно слушая выступающих товарищей.

Поднимаясь на трибуну, рабочие клянутся до последнего дыхания отстаивать свободу и независимость социалистической Родины. И в каждом слове — вера в силу советского народа, жгучая ненависть к фашизму. Все выступления проникнуты не только тревогой и болью за судьбу Отечества, но и растущим беспокойством за безопасность Ленинграда. Все уже знали о том, что немецко-фашистские войска стремительно приближались к границам области.

Я записал лишь два выступления. И не потому, что они самые впечатляющие. Скорее, наоборот — походили на многие другие, и были очень короткими, предельно искренними и потому берущими за сердце.

— Я уже не молод, но руки мои еще крепки, — говорил тов. Чирица, участник обороны Петрограда в гражданскую войну. — Сумею не только держать винтовку, но и разить врага… Если будет нужда, и я пойду на фронт, буду биться за Родину. Соединимся, как никогда, в монолитные ряды, еще выше поднимем производительность труда! Будем работать столько, сколько потребуется в интересах Родины!

А вот что сказал в своем выступлении еще очень молодой слесарь Дмитриев:

— Я иду в народное ополчение, на поддержку нашей армии. Не пожалею жизнь отдать за счастье Родины. Фашисты хотят превратить великий советский народ в своих рабов. Не выйдет! — говорим мы.

В связи с выступлением И. В. Сталина по радио партийная организация Ленинграда широко развернула политическую работу в массах. Печать и радио, тысячи агитаторов разъясняли значение обращения партии к народу. Пламенное патриотическое слово будило сознание, глубоко западало в душу. Никогда еще средства политического воспитания не давали таких разительных результатов. Любое государственное задание, любое общественное поручение выполнялось с большой готовностью. Каждый ощущал себя частицей великого целого, имя которому — советский народ.

Наша «Смена», «Ленинградская правда» и другие газеты в эти дни публиковали в каждом номере письма и статьи выдающихся представителей творческой и научной интеллигенции, в которых они поддерживали рабочих, выражали гнев и возмущение по адресу фашистов, говорили о своем страстном желании отдать знания и силы на помощь фронту, призывали молодежь отстаивать родной город до последней капли крови.

«С огромным волнением я слушал речь товарища Сталина, — писал тогда еще совсем молодой композитор Д. Д. Шостакович. — Ответ на эту речь может быть только один: к оружию! Все на защиту Советской страны, воплотившей лучшие чаяния, лучшие надежды всего передового человечества!

Я вступил добровольцем в ряды народного ополчения. До этих дней я знал лишь мирный труд. Нынче я готов взять в руки оружие! Я знаю, что фашизм и конец культуры, конец цивилизации — однозначны. Исторически победа фашизма нелепа и невозможна. Но я знаю, что спасти человечество от гибели можно только сражаясь».

Его мысль как бы продолжает в своем письме «Истребление фашистских хищников — акт величайшего гуманизма» старейший ученый-металлург, академик А. А. Байков. «Мы не хотели войны, — пишет он, — но знали, что она неизбежна. Знали, что нам придется вести непримиримую и беспощадную, не на жизнь, а на смерть борьбу с фашистскими звериными выродками, которые толкают человечество в мрачные трущобы средневековья и подвергают жестокой расправе и пыткам мирные и беззащитные народы Европы. Мы не самообольщаемся. Мы знаем, что борьба будет напряженная, упорная и трудная. В этой борьбе мы будем беспощадны и доведем ее до победного конца».

Имея в своем активе таких пламенных пропагандистов нашей грядущей победы, таких поборников социалистического гуманизма, питающих жгучую ненависть к фашизму, нам, журналистам, оставалось только как можно чаще привлекать их в качестве авторов на страницы газет. И мы широко использовали эту возможность и, надо сказать, никогда не получали отказа. Все, к кому мы обращались, расценивали выступление в печати как важнейшее и первоочередное дело, как исполнение гражданского и патриотического долга.

Ленинградцы тогда еще не подозревали, какую участь уготовил им кровавый маньяк Гитлер в случае захвата города. 8 июля на совещании в ставке он выкладывал давно выношенный план уничтожения двух ненавистных ему цитаделей социалистической революции. Начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Гальдер так застенографировал эти людоедские откровения в своем «Военном дневнике»: «Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы. Задачу уничтожения этих городов должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки. Это будет «народное бедствие, которое лишит центров не только большевизм, но и московитов (русских) вообще».

Что может быть более чудовищным — одним росчерком пера обречь на мучительную смерть восемь миллионов человек!