29 августа утром по дороге в редакцию я заехал в обком комсомола. Здесь получена тревожная весть. Из Колпина сообщили: вчера вечером немецкие солдаты внезапно появились в Ям-Ижоре, в шести километрах от Ижорского завода. Отряд вооруженных рабочих ночью вышел навстречу врагу, вступил в бой.

В. Н. Иванов как кандидат в члены бюро горкома партии является уполномоченным по Колпинскому району. Он тут же пытается связаться с райкомами партии и комсомола, но безуспешно — телефоны секретарей не отвечают. Тогда Всеволод Николаевич решает съездить на место. С ним едут секретарь горкома И. С. Бучурин и гость из Москвы — заведующий военным отделом ЦК ВЛКСМ Д. В. Постников. Присоединяюсь к ним, предупредив товарищей, чтоб начинали верстать номер без меня.

Немцы под Колпином! Что означало это известие, нетрудно представить себе. Когда московский поезд подходит к Ленинграду и в окнах начинают мелькать трубы и корпуса знаменитого завода, пассажиры собирают вещи, надевают пальто и головные уборы… Не так давно город Колпино стал считать ся одним из районов Ленинграда. От него до Невского проспекта всего 25 километров. Основное его население — семьи рабочих Ижорского завода. По трудовой славе своей, экономическому значению, революционным традициям этот рабочий коллектив стоит в одном ряду с путиловцами.

…Дорога до Колпина на обкомовской «эмке» заняла каких-нибудь полчаса. Погода ясная — на небе редкие облака, местность открытая. Пришлось принимать меры предосторожности — внимательно следить за «воздухом». Мне поручено смотреть вправо, Постникову — влево. Иванов — «впередсмотрящий». «Мессершмитты» не гнушались тогда гоняться за одиночными машинами.

Не впервые мне приезжать на Пжорский завод. По поручению горкома комсомола доводилось дважды выступать с докладами перед молодежью о международном юношеском движении и не раз присутствовать на собраниях комсомольского актива.

В здании райкома партии и райкома комсомола — никого из ответственных работников: все на передовой, на сооружении окопов, в цехах. Дежурная предупредила, что нас ждут в заводском комитете комсомола. И действительно, там мы нашли группу молодых рабочих, только что пришедших с огневой позиции во главе с первым секретарем Колпинского райкома ВЛКСМ Николаем Орловым. С необычайным возбуждением поведали они о событиях минувшей ночи…

Вечером рабочие, приехавшие из Саблино и Тосно, чтобы заступить, как обычно, во вторую смену, привезли ошеломляющее известие: немцы! П верно, гитлеровские войска, захватив станцию Чудово, а затем Любань, двинулись по шоссе Москва — Ленинград. 48-я армия, переданная незадолго до этого в состав Ленинградского фронта, была обескровлена в боях под Новгородом и оказалась не в силах справиться с поставленной перед ней задачей — не допустить противника к Ленинграду с юго-востока. Войска фронта в это время отражали вражеские атаки под Гатчиной и Кингисеппом.

Тревожная весть не застала ижорцез врасплох. Июль и август на заводе, как и всюду в Ленинграде, были заполнены напряженной военно-организаторской работой. О ней нам рассказали директор М. П. Попов, парторг ЦК ВКП(б) на заводе А. И. Семейкин и секретарь Колпинского райкома партии В. И. Шевцов.

Более восьми тысяч ижорцев записались добровольцами в народное ополчение. Многие из них в эти дни сражались под Волосовом и Красным Селом. Одновременно формировались три истребительных батальона, две группы медсестер, четырнадцать санитарных дружин, команды для противовоздушной обороны Колпина.

21 августа на завод приехал секретарь Ленинградского горкома партии М. Л. Медведев. Он привез указание — сформировать из наиболее подготовленных добровольцев артиллерийско-пулеметный батальон на случай, если фашисты подойдут вплотную к заводу. Командиром его решили назначить заместителя начальника одного их цехов, участника боев во время военного конфликта с Финляндией Г. В. Водопьянова, комиссаром — председателя заводского комитета профсоюза, в недавнем прошлом вожака ижорских комсомольцев Г. Л. Зимина. В тот же день отряд был укомплектован и приступил к боевой учебе. Занятия проходили в окопах на окраине поселка.

Задолго до этого много внимания было уделено обороне самого города. Ленинградский ГК ВКП(б) поставил перед Колпинской парторганизацией задачу: соорудить оборонительный рубеж, прикрывающий подступы и к Колпину, и к Ленинграду с юго-востока — по реке Ижоре от Московского шоссе до Октябрьской железной дороги и далее к реке Неве.

Весь июль и август до четырех тысяч домохозяек, подростков, служащих, работников вспомогательных цехов и мастерских завода выходили ежедневно на трассу, растянувшуюся на 15 километров. Каждый вечер к ним присоединялись после трудового дня две с половиной тысячи рабочих основных производств. К появлению врага здесь было вырыто в общей сложности 120 километров траншей и окопов, сооружено 214 дотов и дзотов, 60 пулеметных гнезд, около двухсот блиндажей. В городе и на заводе было оборудовано 52 бомбоубежища. Организатором и душой оборонного строительства стал председатель Колпинского райисполкома А. В. Анисимов, кадровый рабочий завода.

Ижорские рабочие, выпуская крайне необходимую для фронта продукцию — броневики, орудия, броню для тяжелых танков, сумели хорошо оснастить и оборонительные рубежи, в частности свой — Слуцко-Колпинский сектор Красногвардейского укрепленного района. Они изготовляли для них пуленепробиваемые колпаки из корабельной стали. Директор завода М. Н. Попов с гордостью рассказал нам о новых формах творческого содружества производственников с фронтовиками, защитниками укрепленных районов. Последняя такая встреча произошла совсем недавно. С завода позвонили в штаб фронта и попросили прислать кого-либо из военных специалистов, чтобы посмотреть, не нужно ли усовершенствовать конструкцию бронеколпака. Через несколько дней приехал пулеметчик, прямо с передовой. В цехе поначалу даже удивились: рассчитывали, приедет крупный специалист, инженер. Но потом поняли свою ошибку.

Когда гость появился на участке, где изготовляют колпаки, вокруг него собралась большая группа рабочих. Каждый хотел принять участие в обсуждении качества фронтовой продукции своего изготовления.

— Наш заказчик! — церемонно представил сержанта начальник участка. — Пусть посмотрит, может что посоветует.

Пулеметчик забрался под колпак, долго не вылезал оттуда. А когда выбрался, обратился к сварщику, стоявшему тут же со своим аппаратом:

— Знаешь что, друг! Давай отверстие в днище вырежем пошире. Мы к этой штуке сделаем раму из бревен и прямо на траншею будем ставить.

— А может, еще к стенке крюк буксирный приварить? — добавил кто-то из рабочих. — Пойдете в наступление и захватите с собой. Трактор или танк смело потащат.

— И то верно, — обрадовался фронтовик. — Он будет у нас вроде как ползунок — и для обороны, и для наступления.

— Теперь, — заключил директор свой рассказ, — этот коллективный плод рабочей смекалки и боевой практики прочно вошел во фронтовой обиход.

Укрепленному рубежу, созданному колпинцами близ своего городка с таким трудолюбием и изобретательностью и суждено было стать той крепостью, о которую разбились атаки врага на этом, крайне опасном для Ленинграда направлении.

Таким образом, Ижорский завод по своему географическому положению оказался на одном из самых острых участков Ленинградского фронта, но и другие предприятия, особенно те, что стояли на пути возможного продвижения вражеских войск к центру города, были превращены в опорные пункты обороны.

Ижорские коммунисты знали об опасности, угрожавшей заводу. Цеховые парторганизации были приведены в состояние мобилизационной готовности, чтобы в любую минуту по тревоге собрать всех, кто способен владеть оружием.

И вот этот момент настал. Поздно вечером 28 августа батальон Г. В. Водопьянова выступил из Колпина и занял заранее подготовленный рубеж в трех километрах от окраины.

На заводе между тем продолжалось вооружение добровольцев. Комиссару батальона Г. Л. Зимину поручили формирование нового отряда. Всю ночь до рассвета на сборный пункт, в школу, приходили не только целыми семьями и бригадами, но и цехами во главе с парторгами.

— Я поставил полукругом шестьдесят стульев, чтобы не сбиться со счета, — рассказывал мне впоследствии Георгий Леонидович, — и задавал каждой группе два вопроса: кто имеет «белый билет» (то есть начисто освобожден от военной службы) и не трусит ли кто?.. Если да, — пусть отправляется домой. Агитировать было некогда! Но таких не оказалось.

Так за ночь было отобрано еще примерно полтысячи бойцов. Здесь же они получали оружие, и под утро отряд под командованием А. В. Анисимова отправился на передовую, чтобы присоединиться к батальону Водопьянова.

В спецовках, пиджаках, кепках, в брюках навыпуск, вооруженные винтовками и пулеметами ижорцы заняли огневую позицию. На рассвете перед ними появился противник. Завязалась перестрелка… А утром, чтобы выяснить силы неприятеля, группа бойцов под командой Водопьянова провела разведку боем. Им помогали броневики ижорского производства, за рулем которых сидели рабочие завода.

Все это мы услышали от товарищей, буквально приползших с передовой: вражеские минометчики уже обстреливали открытое пространство между поселком и окопами, занятыми батальоном ижорцев. Поэтому те, кто пришел с передовой, вернуться смогут лишь к вечеру, когда стемнеет.

После беседы в комитете комсомола и в парткоме мы прошли по цехам, поговорили с рабочими. Общее настроение — выстоять! Ни малейшей растерянности. «Сдать Колпино, — говорили нам рабочие в один голос, — означало бы пустить фашистов в Ленинград. Это хуже смерти!» Вокруг шла, как обычно, напряженная работа. А у станков и мартенов уже рвались вражеские мины.

Так начались боевые будни ижорцев.

Тут я позволю себе опередить события, чтобы закончить рассказ об Ижорском батальоне, его бойцах и командирах. Вскоре после нашей поездки на завод справа и слева от них оборону заняли кадровые воинские части. Через месяц Военный совет фронта по инициативе А. А. Кузнецова, не забывавшего об ижорцах, позаботился об обмундировании бойцов батальона, снабжении их всеми видами довольствия наряду с армейскими подразделениями. И все же солдаты-рабочие почти год получали зарплату в своей бухгалтерии. Это едва ли не единственный случай в истории, когда рабочие, не порывая со своим предприятием, в течение длительного времени несли воинскую службу, участвовали в боях.

Гитлеровцы знали, с кем воюют. Через рупоры, установленные на переднем крае, они первое время вопили: «Хоть вы и надели военную форму, мы все равно считаем вас партизанами. Попадете к нам, пощады не ждите!»

Девятьсот дней и ночей стояли у стен родного завода рабочие-бойцы. Не раз пришлось им плечом к плечу с красноармейцами и военными моряками отражать яростные атаки врага.

Борьба стоила немалых жертв. В боях погибли хорошо знакомые мне товарищи — комсорг листопрокатного цеха Николай Дорофеев и любимец ижорской молодежи Вася Кондаков, секретарь заводского комитета, ставший комсомольским вожаком батальона. Василий дорого отдал жизнь, подавив гранатами вражеские пулеметы. О его подвиге в «Комсомольской правде» был напечатан очерк Л. Ющенко «Ижорцы».

— Ижорские рабочие не пропустили у Колпина немецкие войска в Ленинград, — говорил А. А. Кузнецов в 1942 году, вручая ордена отличившимся в боях ижорцам. — Рабочие Ижорского завода организовали свои отряды, отбили атаки немецких войск, не допустив их к Ленинграду. Честь и слава ижорским рабочим!

Да, поистине бессмертный подвиг совершили ижорские рабочие, проявив массовый героизм, стойкость, бесстрашие в боях за свой завод, родной город. Мужественно и отважно действовали и те, кто остался работать в цехах. Только в первый день вражеского наступления, 30 августа, по территории завода было выпущено фашистами до тысячи снарядов, принесших большие разрушения цехам и смерть многим людям. А всего до 1 января 1942 года в результате артиллерийских обстрелов и бомбежек в цехах было убито 45 и ранено 236 человек.

В этих условиях было бессмысленно продолжать деятельность завода, поэтому, начиная с середины сентября, постепенно свертывали производство. Рабочие и часть оборудования были перебазированы в другие районы города, а затем и на восток страны. Ижорский отдельный батальон в мае 1942 года стал регулярной частью Советской Армии и со славой завершил свой военный путь, освобождая Прибалтику. Его боевое знамя, как историческая реликвия, хранится в Центральном музее Вооруженных Сил СССР.

Во время краткого пребывания в Колпине летом 1941 года и позже мне посчастливилось увидеть многих из тех, кто отважно защищал Ижорский завод, а вместе с ним и Ленинград, на окраине рабочего поселка. Год спустя мы пригласили а редакцию группу ижорцев во главе с председателем Колпинского райисполкома А. В. Анисимовым. К тому времени он вернулся с передовой к исполнению своих обязанностей в Совете. Когда в обширный редакторский кабинет вошел широкоплечий, седовласый человек в гимнастерке с орденами Ленина и Красного Знамени на груди, казалось, он заполнил собой всю комнату: его сочный голос, раскатистый смех звучали повсюду.

После войны мне довелось познакомиться поближе и с подвижным, как ртуть, Г. Л. Зиминым, комиссаром батальона, и со спокойным, невозмутимым инженером Г. В. Водопьяновым, его командиром. Каждый воплотил в себе лучшие нравственные черты своего рабочего коллектива — беспредельную отвагу и мужество, уверенность в победе, глубочайшую преданность революционному делу.

Такими же личными качествами обладал и первый секретарь Колпинского райкома комсомола Николай Орлов. Мы знакомы были и раньше, в мирное время. Некоторым товарищам даже казалось удивительным, что комсомольский актив ижорцев выдвинул его кандидатуру в качестве секретаря заводского и районного комитета. Вроде ничем не примечательный парень — не красно говорит, держится скромно, лишнего слова не вытянешь… Не хватает, мол, задора, комсомольского огонька… Но вот наступил момент, когда потребовалось проявить душевные силы, и скептики убедились — не зря уважает Николая рабочая молодежь. Он оказался и храбрым, и решительным, и заботливым к молодым бойцам батальона. Орлов принял непосредственное участие в августовских боях под Колпином. Вскоре все мы с удовлетворением узнали, что его в числе первых наградили боевым орденом Красного Знамени.

А вот со многими рядовыми бойцами Ижорского батальона мне пришлось повстречаться совсем недавно, когда писалась эта книга. В 1970 году мы с Юрием Захаровым приехали на завод в качестве специальных корреспондентов «Правды», чтобы подготовить очерк о славных рабочих традициях ижорцев. Во всех цехах, на многих участках беседовали мы тогда с людьми, сражавшимися в рядах легендарного батальона.

После встреч, глубоко взволновавших нас, пришли мы на бульвар Свободы, центральную улицу Колпина, где возвышается громадная гранитная доска — памятник, воздвигнутый в честь подвига ижорских рабочих. На доске изображен орден Красного Знамени и рядом стихи:

Каждый год в канун Дня Победы сюда, к памятнику, собираются седые ветераны рабочего батальона, чтобы склонить головы перед памятью соратников, павших в боях за Родину.

Пятница 29 августа врезалась в мою память благодаря еще двум событиям. Одно из них касалось всех нас, ленинградцев, другое — только меня и моей семьи.

В этот день гитлеровские войска перерезали последнюю железную дорогу, соединяющую Ленинград со страной через Кириши — Хвойную — Пестово. Два эшелона, вышедшие из города рано утром, прорвались через станцию Мга, после чего она была захвачена противником. С этого фактически началась вражеская блокада города.

Эту прискорбную новость я услышал вечером, вернувшись в редакцию. Товарищи мои встревожены, хоть и стараются не подавать вида. Я рассказал о том, что увидел на Ижорском заводе. О высокой сознательности, организованности и самоотверженности рабочих. Вот она могучая, несокрушимая сила революционного класса! Победа или смерть! — это не красивые слова, не лозунг, который мы часто употребляем в газете, когда говорим о патриотизме ленинградцев. Это закон жизни и борьбы, священная клятва, нарушение которой немыслимо ни при каких, самых тяжелых обстоятельствах. Так думает, так чувствует и так действует весь рабочий Ленинград.

Настроение у меня было приподнятое, бодрое. Поэтому, наверное, мне тогда как-то особенно пришлись по душе стихи Александра Гитовича, в недавнем прошлом нашего комсомольского поэта, члена литературного объединения «Смены», напечатанные в тот день в газете «На защиту Ленинграда» под заголовком «Наше знамя боевое!»:

А теперь о событии семейном — о нем я узнал поздно вечером. После долгих ожиданий и медицинских просчетов появился на свет третий мой сын, которого мы с женой решили назвать Евгением. Мальчик родился крепкий, здоровый — весил четыре с половиной килограмма. Меня, как водится в таких случаях, поздравляли. Я был, разумеется, счастлив (хотя втайне сетовал, что не долгожданная дочка!). А на сердце скребли кошки — об эвакуации жены с ребенком в то время не могло быть и речи. Как-то удастся сохранить малыша в трудной обстановке? Когда Валя сможет встретиться со старшими сыновьями, которые тоже нуждаются в материнской заботе?

* * *

Последние два дня августа были до предела насыщены событиями. Каждое из них могло оказаться роковым. Прежде всего немецкие авангарды, наткнувшись на сопротивление под Колпином, стали обходить нашу укрепленную позицию и вышли на левый берег Невы у Ивановских порогов. Ширина реки в этом месте достигает шестисот метров, тем не менее небольшие вражеские отряды попытались с ходу форсировать Неву. К счастью, их вовремя заметили бойцы аэродромного обслуживания, оказавшиеся на правом берегу, и отогнали пулеметным и автоматным огнем. Нетрудно представить тяжесть последствий, если бы гитлеровцам удалось тогда создать плацдарм на правом берегу. Не добившись здесь успеха, а точнее — не имея для этого сил, фашистские войска устремились вверх по реке, к Шлиссельбургу.

На другом, левом, фланге гитлеровцы яростно пробивались к побережью Финского залива, намереваясь захватить морскую крепость Кронштадт и его форты. Это было бы равносильно гибели для Краснознаменного Балтийского флота. Впрочем, фашисты поторопились растрезвонить на весь мир, что русский флот попался, мол, в западню и вот-вот будет уничтожен, поскольку Таллин окружен, а единственный путь к Ленинграду по Финскому заливу заминирован.

Активно действуя на флангах, гитлеровское командование скапливало тем временем силы в центре фронта для решающего броска к городу через Лигово, Пулково и Колпино.

Воспользовались короткой передышкой и руководители ленинградской обороны. В последних числах августа в город прибыла комиссия ГКО. В состав ее входили заместитель председателя Совнаркома СССР А. Н. Косыгин, народный комиссар Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов, начальник артиллерии РККА генерал Н. Н. Воронов. Они разобрались в обстановке и вместе с К. Е. Ворошиловым, А. А. Ждановым, А. А. Кузнецовым и другими членами Военного совета тщательно обсудили, какие меры следует предпринять для защиты Ленинграда.

В результате их рекомендаций Государственный Комитет Обороны решил расформировать Северо-Западное направление и образовать Ленинградский фронт. Создано более четкое, и стройное управление войсками, защищавшими город. Соединения и части, действующие на колпино-павловском (слуцком) направлении, отныне объединялись в 55-ю армию, державшую оборону на левом крыле фронта — от Невы до Пулковских высот. А войска, отражавшие вражеские атаки на красносель-ско-гатчинском направлении, составили 42-ю армию. Было решено также отвести 23-ю армию, действовавшую на Карельском перешейке, на старую границу, где сохранились укрепления, построенные до военного конфликта с Финляндией.

Громадную помощь защитникам Ленинграда оказывал в это время Северо-Западный фронт. Еще в середине августа его армии, пополненные свежими дивизиями, нанесли удар по войскам группы армий «Север» под Старой Руссой. А с конца августа последовали еще более сильные атаки на участке между озерами Ильмень и Селигер. Это заставило гитлеровцев отвлечь туда значительные резервы, предназначенные для штурма Ленинграда.

В субботу 30 августа в редакции стало известно о приходе Краснознаменного Балтийского флота на свою исконную базу — в Кронштадт. Это была большая радость. Известно, какую важную роль сыграл Балтфлот, его революционные матросы, в 1919 году.

Но и потери при переходе оказались велики. Тральщиков не хватало. А те, что шли впереди эскадры и прокладывали кораблям дорогу через вражеские минные поля, не могли полностью предохранить их от опасности. К тому же появилось множество плавающих мин, которые артиллеристы не успевали расстреливать. Нередко моряки свешивались за борт и руками отводили от судна смертоносные плавучие бомбы. И все это происходило под непрерывными атаками пикирующих бомбардировщиков, под огнем береговых батарей справа и слева — с эстонского и финского берегов, под ударами торпедных катеров. Ночью эскадра вынуждена была стать на якорь. И все-таки корабли Краснознаменного Балтийского флота, умело маневрируя и отражая воздушные атаки, 29 августа завершили переход. Сто сорок два корабля достигли Кронштадта, а пятьдесят три затонули. При этом погибло свыше четырех тысяч человек.

Многие ленинградцы оплакивали в этот день друзей и знакомых. После того как Эстония стала советской, туда была направлена большая группа работников, чтобы помочь трудящимся республики наладить новую жизнь. В их числе был и мой друг Василий Иванов. Аспирант Электротехнического института инженеров сигнализации и связи, размещавшегося на Кировском проспекте, он продолжал вести активную комсомольскую работу, был избран секретарем институтского комитета, а затем членом бюро Петроградского райкома. Когда я перешел в городской комитет, Василий стал первым секретарем райкома. Это был человек большой культуры, очень деликатный и тактичный. Его доверчивая улыбка обезоруживала даже тех, кто очень хотел на него рассердиться. В 1940 году Василий Филиппович был направлен ЦК ВЛКСМ на руководящую комсомольскую работу в Таллин. И вот трагически оборвалась жизнь этого подававшего большие надежды, совсем еще молодого политического работника.

Прибытие флота в Кронштадт, введение отряда боевых кораблей в Неву жители Ленинграда заметили сразу же: через наши головы полетели тяжелые «гостинцы» на скопления вражеских войск и техники.

Как известно, морская артиллерия обладает крупными калибрами. От разрыва ее тяжелых снарядов немецкие танки превращались в бесформенные груды металла, а пехотинцы выходили из строя сотнями. Огонь направлялся опытными корректировщиками-моряками прямо с переднего края обороны. Искусство русских артиллеристов, особенно флотских, завоевало мировую известность. Нетрудно представить себе, как неуютно почувствовали себя немецкие фашисты и финские шюцкоровцы под ударами морских батарей.

Ленинградцы уже знали, что пассажирские поезда отправляются из города только с Финляндского вокзала. Что в районах, расположенных ближе к фронту — Московском и Кировском, Володарском (Невском) и Ленинском, строят баррикады. Но на улицах по-прежнему царит образцовый порядок. Каждый занят своим делом. Организованность, готовность встретить неприятеля во всеоружии — отличительная черта городской жизни тех дней.

Такая высокая нравственная атмосфера, проникнутая верой в победу, естественно, получала повседневное отражение в ленинградской печати. У нас в «Смене» это наиболее ярко выразил известный писатель Михаил Зощенко. Свое большое взволнованное письмо он закончил словами: «…Мы должны победить, и мы не сомневаемся в этом. Наша победа принесет счастье не только нам, славянам — русским, украинцам, белорусам, — она принесет счастье многим народам, которых фашизм намерен превратить в своих вечных слуг. Мы победим!»

В том же номере, 30 августа, у нас выступила молодая учительница, политрук Советской Армии Мария Кропачева: «Отважные девушки города Ленина, с винтовкой, с пулеметом, с санитарной сумкой ставшие в ряды бойцов! Фашисты покушаются на ваше человеческое достоинство. Они хотят отнять у вас вашу свободу, ваши права гражданина, право работать, учиться. Они несут вам бесчестье. Смело бейте ненавистных фашистских изуверов. Вдохновляйте на подвиги мужчин. Пока хоть капля крови есть в сердце ленинградца, враг не пройдет!»

Мария Вячеславовна могла говорить так по праву. Она прислала это письмо из госпиталя, где находилась на излечении. Политрук роты народного ополчения отличилась в боях под Гатчиной. Когда убило пулеметчика, Кропачева заняла его место и вела огонь, пока ее не ранило.

Кропачеву хорошо знали комсомольцы, особенно школьники, молодые учителя и пионервожатые школ. Перед войной ленинградцы избрали ее депутатом в Верховный Совет Российской Федерации. Она проявила себя активным общественным деятелем.

Помнится, за год до войны редакция «Комсомольской правды» пригласила группу ленинградских активистов, своих авторов, на совещание собкоров. Среди гостей была М. В. Кропачева. Ее выступление в редакции произвело большое впечатление глубиной и свежестью мысли, принципиальностью и страстностью речи. Я был в составе этой делегации и имел возможность короче познакомиться с Кропачевой. Эта боевая, пламенная пропагандистка коммунистических идеалов оказалась к тому же скромным и обаятельным человеком, умным и приятным собеседником.

Воскресный день. 31 августа. Газета сегодня не выходит. Я решил навестить близких. С утра направился в Педиатрический институт, в клинике которого лежала Валя с новорожденным сыном. Институт расположен на Выборгской стороне, недалеко от нашего дома. Мне разрешили взглянуть на них. Облачили предварительно в белый халат и через приоткрытую в палату дверь я наконец-то увидел своих, помахал им рукой, перекинулся несколькими словами с женой. Чувствует она себя хорошо. Мальчик действительно здоровяк!

Из института я решил пройти на Песочную, чтобы повидать отца, рассказать ему о свидании с его новым внуком и невесткой. Путь неблизкий, трамваем можно было бы проехать быстрее, хоть и сделав большой крюк. Да время ненадежное— объявят воздушную тревогу и все равно придется шагать, предъявляя на каждом перекрестке пропуск. Кстати, так оно и случилось: тревога не заставила себя ждать, и я мысленно порадовался, что не прогадал, выбрав кратчайшую дорогу.

День выдался отличный, солнечный (мы тогда еще не смотрели с тревогой на безоблачное небо). Впервые я шел этим же путем в 1928 году, когда подал заявление о приеме в Политехнический институт. Со мной тогда произошел неожиданный конфуз. Денег с собой оказалось в обрез. П на обратный проезд в трамвае не хватило несколько копеек (в то время плата взималась в зависимости от дальности маршрута). Пришлось от Сердобольской улицы идти пешком.

Тогда было досадно, а теперь я с удовольствием прошелся этим путем. Проспект Карла Маркса (бывший Сампсониевский) и улицы, прилегающие к нему, — рабочий район, оплот большевизма, где в 1917 году после июльской демонстрации скрывался В. И. Ленин. И теперь улица выглядела по-прежнему — деревянные и каменные двух- и трехэтажные дома. Булыжная мостовая. И один за другим заводы — имени Карла Маркса, «Красная заря», имени К. Е. Ворошилова, кондитерская фабрика имени А. П. Микояна, текстильная «Октябрьская». Они и сейчас работали, несмотря на воскресенье.

Совсем в иной мир попал я, перейдя через Гренадерский мост на Петроградскую сторону. Здесь и до войны всегда было безлюдно, тихо. А теперь, когда я направился по набережной реки Карповки вдоль решетки Ботанического сада, тут и вовсе все дышало глубоким покоем. Слева, на том берегу, желтели хозяйственные постройки крупнейшей в городе больницы имени Эрисмана, а справа раскинулось зеленое, вернее золотое царство — коллекции деревьев, собранные нашими замечательными ботаниками Н. П. Вавиловым и В. Л. Комаровым, другими русскими учеными. Какими только красками не отливали кроны могучих дубов, кленов, буков, ясеней, бросавших густую тень на набережную. В свое время я и мои школьные друзья бывали здесь частыми гостями — на экскурсиях, а то и просто так, на прогулках, благо сад находился совсем близко и от школы и от дома.

Надо ли говорить, что Петроградская сторона — самый любимый и дорогой для меня район города. Здесь я вырос, учился в школе. Здесь вступил в комсомол и в партию. Все тут мило сердцу. Каждая улица, почти каждый дом связаны с воспоминаниями детства, отрочества и юности.

Но особенно неравнодушен я к Кировскому проспекту, который пересекает Песочную улицу. Прямой как стрела, он протянулся почти на четыре километра и делит Петроградскую сторону надвое — от Большой Невы до малой Невки, соединяя центральную часть города с «темно-зелеными садами» Каменного и Елагина островов. А какое романтическое имя получил он сразу же после революции — улица Красных Зорь!

Сколько мест на Петроградской стороне связано с именем В. И. Ленина, хранит память о нем! В начале Кировского проспекта, недалеко от моста того же названия, стоит бывший особняк балерины Кшесинской, в котором в 1917 году после Февральской революции разместились Центральный и Петроградский комитеты большевистской партии. Сюда, сразу после возвращения из эмиграции, приехал В. И. Ленин. Отсюда с балкона он много раз выступал перед рабочими. Помню, как моя мать и ее сестра с мужем, Николаем Анисимовичем, отправлялись туда прямо после работы, чтобы послушать Владимира Ильича, и горячо обсуждали потом услышанное. Я, конечно, многого не понимал в их разговорах, но чувствовал, как волнует их го, что узнали они на митинге.

Некоторые из ленинских мест хорошо знакомы мне по детским и более поздним годам. Улица Широкая, носящая ныне имя Ленина, находится рядом с Теряевой, где жила моя тетушка. Тут же Плуталова — где я учился в школе. На Широкой, в квартире Анны Ильиничны Елизаровой, некоторое время в 1917 году жили В. И. Ленин и Н. К. Крупская. Каждый день ходили они пешком до особняка Кшесинской. А вечером возвращались тем же путем домой.

На улице Милосердия (теперь набережная Карповки), где 10(23) октября состоялось историческое заседание ЦК РСДРП (б) с участием Владимира Ильича, принявшее резолюцию о вооруженном восстании, находился детский сад, куда в то самое время каждый день водили меня мама или тетя.

И теперь мне приходится бывать ежедневно в Петроградском районе: Ленинградский областной и городской комитеты ВЛКСМ помещаются в здании рядом с особняком Кшесинской на углу улицы Куйбышева.

На Песочной меня с нетерпением ждали отец и брат. Их интересует, как выглядит самый маленький член нашей семьи, хватает ли ему материнского молока, как мы хотим его назвать. В связи с этим вспоминаем о ребятах, уехавших в Углич. Оказывается, сегодня утром Саша и отец написали письма матери и уже отправили их. Саша радостно возбужден: завтра у него начинаются занятия в университете, куда его приняли на философский факультет.

Вечером к нам зашел дядюшка Николай Анисимович. Пьем чай с сухарями, припасенными матерью для домашнего кваса. И тут наша беседа круто сворачивает на последние события под Ленинградом. Огец и дядя убеждены, что врага остановят, не пустят в город. А что дальше? Ведь все пути для подвоза продовольствия по железной дороге отрезаны. Саша достает карту Ленинградской области. Рассматриваем ее. Остается одна-единственная возможность — перевозка через Ладожское озеро и оттуда по Ириновской ветке в Ленинград.

— Но если немцы захватят Шлиссельбург, — а это вопрос дней (это уже говорю я, а мои собеседники хватаются за голову, — о том, что противник вышел к Неве, еще не сообщалось!), — тогда положение Ленинграда становится критическим.

Прежде водный путь от нас проходил вверх по Неве: от Шлиссельбурга по каналу вдоль берега Ладожского озера до р. Свирь. Далее по ней, Онежскому и Белому озерам, по Шексне в Волгу. Но путем через Ладогу никогда не пользовались. Уж не говоря о том, что озеро капризное, бурное, ни на западном, ни на восточном берегу Шлиссельбургской губы нет причалов. В довершение ко всему от ближайшего пункта на восточном берегу до станций Жихарево и Войбокало на Северной дороге несколько десятков километров бездорожья — сплошное мелколесье и топи. Нам с отцом эти места хорошо знакомы. Он два года работал в конторе Волховстроя на станции Назия, потом — нотариусом в городах Волхове и Новой Ладоге. Мы семьей приезжали туда на лето, исходили эти леса и болота вдоль и поперек в поисках ягод.

Пришли к мнению, что правительство, страна Ленинград в беде не оставят, сделают все, чтобы выручить. Сейчас главное — не пустить врага в город. Я рассказываю о своей поездке в Колпино, о героизме ижорских рабочих.

— Старые рабочие, — подтверждает Николай Анисимович, — готовы работать день и ночь. И защищаться будут до последнего. Но и критикуют: отчего, дескать, мы узнаем о положении на фронте с опозданием. Вот ты сейчас сказал о Шлиссельбурге, а ведь мы об этом ничего не знаем.

Тут я вспомнил вчерашний разговор с Н. Д. Шумиловым. Он пригласил меня в Смольный, чтобы сказать, что я включен в список докладчиков горкома партии о текущем моменте. Вызвано это решение как раз запаздыванием информации.

В тот день я заночевал у отца. Мы долго разговаривали о нашей семье. Он жаловался на плохое здоровье, поговаривал об уходе на пенсию (как-никак ему уже за 60). Пока же решил в ближайшее время отказаться от обязанностей старшего нотариуса областной конторы и перейти в ее филиал на Петроградской стороне. Я не стал его отговаривать: близко к дому по крайней мере. В последнее время у него на почве гипертонии довольно интенсивно развился атеросклероз.

Отца я очень любил. Он много сделал для моего духовного развития. Привил мне любовь к книгам, чтению. Он всегда был для меня примером исключительного трудолюбия, честного и доброго отношения к делу, к жизни, к людям. Родился он в бедной крестьянской семье. Мой дед, дядя и вся наша родня по мужской линии не только пахали землю, но и плотничали, занимались отхожим промыслом. Образование у отца было всего четыре класса — большего в те времена в рязанской деревне получить было невозможно. Но он много читал и занимался под руководством дальнего родственника В. Н. Петрова, известного в тех краях просветителя, обладателя обширной библиотеки. По его настоянию отец стал сельским учителем, а после прохождения военной службы приехал в Петербург, где устроился в нотариальную контору. Природный ум, начитанность, высокая грамотность и каллиграфический почерк обратили на него внимание.

Во второй половине двадцатых годов отец самоучкой овладел основами советского законодательства, освоил нотариальное дело и стал крупным специалистом в этой области. В 1925 году его приняли в партию, утвердили пропагандистом политического кружка. Все, кто встречался с ним по службе, а таких людей в городе было немало, отзывались о нем с глубоким уважением. Я всегда с гордостью слушал эти отзывы, так как знал, каким упорным, многолетним трудом достигнуто это признание.

Благодарен я был отцу и за то, что он привил мне, коренному горожанину, любовь к природе. Когда мы жили в начале двадцатых годов во Ржеве (отец служил там в госпитале, эвакуированном из Петрограда) и позднее, когда работал под ^Ленинградом, он не упускал случая, чтобы побродить со мной по лесу, порыбачить на озере, просто полюбоваться восходом и закатом солнца. Его живые рассказы о родной Мещерской стороне — необозримых лесах, озерах, болотах (отсюда пошла и фамилия наша — Блатины), о деревенской жизни, о товарищах детства я не уставал слушать часами. Когда в 1922-м, а потом в 1926 годах мне довелось, наконец, побывать на его родине, все мне там было знакомо, щорого, мило. Как будто я провел там детство. От отца у меня привычка к деревенскому быту, вкус к народной песне.

Впрочем, отец любил и городскую жизнь. Бывало, мы часто ходили с ним по городу — он интересно рассказывал о его достопримечательностях, — посещали музеи, выставки, концерты.

Поэтому у меня так защемило сердце, когда отец стал жаловаться на пошатнувшееся здоровье. Выдержит ли его организм трудности, которые надвигаются на ленинградцев?

* * *

Первое сентября всегда отмечалось в Ленинграде, как народный праздник. В этот день начинали учебный год школьники и студенты. Если погода стояла хорошая, городские улицы заполнялись молодежью и детьми. Всюду слышались звонкие ребячьи голоса, счастливый юношеский смех.

В этом году все было не так. Учебный год в школах предполагалось открыть позже. Но начинались занятия в вузах и техникумах. Поэтому мы накануне, в воскресном номере «Смены», посвятили этому событию несколько материалов, предоставили слово студентам и преподавателям. Наши репортеры утром 1 сентября побывали в университете и крупнейших институтах.

Как всегда, точно по расписанию, молодежь заполнила учебные аудитории. Особенно многолюдно на первых курсах, куда в этом году принимали без вступительных экзаменов. В Педиатрическом институте, например, к занятиям приступило четыреста первокурсников, во 2-м Медицинском — восемьсот. А старшие курсы сильно поредели. Многие студенты в армии. В университете вводную лекцию «Новое в учении о языке» прочел всемирно известный ученый академик И. И. Мещанинов.

Но начало занятий не обошлось без трудностей: за день было объявлено несколько воздушных тревог. Занятия каждый раз приходилось прерывать: студентам и преподавателям предлагалось укрыться в бомбоубежище. На это ушло много времени.

В середине дня в редакции стало известно, что со 2 сентября сокращаются нормы хлебного пайка, а через несколько дней в состав хлеба будет введена значительная доля суррогатов. Отныне рабочие и специалисты будут получать 600 граммов (вместо прежних восьмисот), служащие—400 граммов, иждивенцы и дети —300. Это первое суровое напоминание о тяжелом положении с продовольствием.

Вечером в редакцию неожиданно заехал полковой комиссар Н. Д. Афанасьев, помощник начальника Политуправления фронта по комсомольской работе. Он весь день провел в частях 55-й армии, ведущих бои с противником в районе Колпина и Павловска.

Николай Дмитриевич, всегда такой юношески свежий, за два месяца, что мы не виделись, заметно осунулся. Я уже слышал от товарищей, что он почти все время находится в частях, где особенно тяжелые бои. Когда требует обстановка, он и сам участвует в операциях и дважды брал на себя командование'батальоном. За личную храбрость его еще в дни военного конфликта с Финляндией наградили орденом Красного Знамени.

— О том, как воюют дивизии ополченцев, ты наверняка уже наслышан, — начал свой рассказ Николай Дмитриевич. — Да и пишете вы о них почти в каждом номере. И правильно делаете. Дерутся здорово. И газета у них опять же своя. А вот о кадровых дивизиях рассказываете скупо и, главное, как-то обезличенно: подразделение Иванова, рота Петрова, взвод Сидорова. Даже командира батальона не называем по фамилии. Беда в том, что не только противник, но и наши бойцы не могут понять, о ком идет речь. И это, мне думается, отрицательно сказывается на моральном состоянии людей. Не вдохновляет, во всяком случае. Надо искать выход из положения. В «Ленинградскую правду» мне с этим обращаться неудобно. А с тобой могу потолковать. У себя в политуправлении я этот вопрос обязательно поставлю. Но быть может, и ты выберешь минутку, поговоришь с Золотухиным?

Я, разумеется, согласился выполнить его просьбу (П. В. Золотухин — редактор «Ленинградской правды»).

— Я только что из дивизии, о которой надо писать и писать, — продолжал Афанасьев. — Возглавляет ее человек недюжинный — даже по меркам нашего времени! — и по практическому складу ума, и по характеру, твердому как кремень, и по душевным свойствам. Настоящий военачальник-большевик! Ты о нем еще, видимо, не слышал. Это полковник Бондарев. Его дивизия только что прибыла к нам.

И Николай Дмитриевич рассказал о боевом пути бондаревцев, как он назвал их. 168-я стрелковая дивизия уже давно связана с охраной безопасности Ленинграда. В 1940 году она участвовала в прорыве линии Маннергейма и в штурме Выборга. С начала Великой Отечественной войны продолжала оборонять Карельский перешеек, успешно сдерживала натиск финнов. Противник уже торжествовал, когда ему удалось прижать ее полки к северо-западному берегу Ладожского озера в районе Сортавалы. Финское радио объявило о неизбежной капитуляции. Но А. Л. Бондареву удалось обмануть противника, вывезти своих бойцов с боевой техникой буквально у него из-под носа на остров Валаам. Оттуда 27 августа дивизия прибыла под Ленинград, в район Павловска.

Когда эти сравнительно свежие части ударили во фланг фашистским войскам, наступавшим по Московскому шоссе в направлении станций Поповка и Саблино, враг заметался, вынужден был перейти к обороне.

— Бондаревцы показали, — заключил свой рассказ Афанасьев, — как надо сражаться не числом, а умением, не бояться ни окружения, ни клещей. Полковник Бондарев называет обстановку, которая сейчас создалась в районе, где действует дивизия, «слоеным пирогом»: враги — наши, опять враги, снова наши… Борьба идет отчаянная, и бондаревцы дают фашистам прикурить… И еще я просил бы тебя со временем рассказать о 70-й дивизии. Уж очень крепко она дралась с фашистами под Сольцами.

Мы с Николаем Дмитриевичем расстались. А о нашем разговоре я вспомнил уже на следующий день, когда вечером принесли сводку ТАСС о боевых действиях под Ленинградом. Заголовок ее гласил: «Подразделения полковника Бондарева громят фашистские войска». Шрифтом поменьше — подзаголовок: «Отбито несколько населенных пунктов. Немцы потеряли до полка убитыми и ранеными. Захвачены крупные трофеи». Далее — текст сообщения, цифры вражеских потерь.

Конечно, если оценивать этот первый успех по крупному счету, он может показаться не таким уж значительным. Вывод из строя нескольких тысяч солдат и офицеров противника, захват четырех орудий, двадцати шести противотанковых пушек, девяти станковых пулеметов, нескольких автомашин… Но важно, что это был ощутимый удар по врагу в непосредственной близости от Ленинграда, что гитлеровцы обескуражены, ошеломлены внезапностью советских контратак!

В городе с утра до вечера слышна артиллерийская канонада. Ночью, если взобраться на крышу, видны на юго-западе кровавые зарницы развернувшихся там сражений. Но жизнь идет своим чередом. Открыты магазины. Действуют кино и театры. Когда нет тревоги, весело позванивают трамваи, снуют грузовики. Легковых машин, правда, осталось очень мало — все мобилизованы.

В моей личной жизни произошли большие перемены. Жену с сыном наконец-то выписали из клиники. Я их проводил до квартиры. Здесь Валю и мальчика встретили с распростертыми объятиями соседки. Какие все-таки у нас отзывчивые и самоотверженные женщины! Если видят, что человек в беде, что он нуждается в поддержке, они готовы забыть о собственных невзгодах, особенно когда речь идет о детях. Жене по нескольку раз в день приходится по сигналу воздушной тревоги стремглав бежать с ребенком с шестого этажа вниз по лестнице в бомбоубежище. А потом после отбоя подниматься снова наверх. Лифт к этому времени уже бездействовал. Беспрерывная беготня превращается в сущую пытку. Вот тут-то и необходима дружеская поддержка, душевное участие, чтобы найти в себе силы не разреветься от отчаяния.

4 сентября в 11 часов утра ленинградцы впервые услышали разрывы снарядов, упавших в черте города. Стреляли из дальнобойных 240-миллиметровых орудий по району Витебская — Сортировочная, по заводам «Большевик», «Салолин» и «Красный нефтяник». Обстрел продолжался до 6 часов вечера. Появились первые человеческие жертвы, разрушенные здания.

На другое утро артналет возобновился в часы, когда люди спешили на работу, и вечером — по окончании дневной смены. Время выбрано не случайно. Стреляли, очевидно, неподалеку от станции Тосно из орудий, установленных на железнодорожных платформах. Это позволяло вражеским артиллеристам менять свои координаты, ускользать от ответного огня наших батарей.

А еще через день, 6 сентября, к Ленинграду впервые прорвались фашистские самолеты. Правда, их было немного, всего два или три, но разрушения они причинили немалые — на Литовской улице и территории Охтинского химкомбината. Ночью воздушный налет повторился. Бомба попала в жилой многоэтажный дом в конце Невского проспекта. Взрывом разрушило фасад. Поэтому здание оказалось как бы расколотым пополам. На другой день, возвращаясь из Смольного, я заглянул туда. Зрелище было жуткое: груды камней, искореженное железо. За ночь успели извлечь из-под обломков десятки заживо погребенных: 38 человек были убиты и тяжело ранены.

До этого дня как-то не верилось, вернее, не хотелось верить, что фашистским самолетам удастся когда-нибудь начать свое черное дело — бомбардировать городские кварталы. Но первые бомбы и снаряды рассеяли иллюзии.

В ликвидации последствий бомбежек и обстрелов принял участие комсомольский полк противопожарной обороны. Подобные формирования по рекомендации ЦК ВЛКСМ создавались и в других городах военной зоны, но в Ленинграде они получили необычайно широкий размах. Было создано шестнадцать рот — пятнадцать в районах и одна центральная. Общее число бойцов достигло двух тысяч. Комплектовался полк районными комитетами ВЛКСМ, главным образом за счет учащихся ремесленных училищ, студентов техникумов и вузов, не достигших призывного возраста, и школьников старших классов. В оперативном отношении полк подчинялся управлению пожарной охраны. Командный состав был назначен из числа наиболее опытных специалистов по ликвидации пожаров, а политработниками утверждены инструкторы райкомов и горкома комсомола. Роты были снабжены необходимыми техническими средствами, прошли специальные тренировки и учения. За короткий срок полк превратился в часть, способную решать самые сложные задачи на случай воздушного нападения.

Несколько раньше был создан другой комсомольский полк — охраны революционного порядка. Предыстория его такова. В первые дни войны райкомы ВЛКСМ выделяли в помощь органам милиции большие группы активистов для патрульной службы на улицах. Но эта форма — бригады содействия милиции, оправдавшая себя в мирное время, — теперь удовлетворить не могла. Сегодня приходили на дежурство одни люди, завтра другие. Многие из наиболее опытных ребят были призваны в армию. Иные подолгу задерживались на производстве, выполняя фронтовые заказы. Поэтому возникла необходимость создать постоянно действующий комсомольский полк — по батальону в каждом районе.

Предложение это, как и создание полка противопожарной обороны, было одобрено городским комитетом партии. Комплектование рядового, командного и политического состава было проведено в таком же порядке, как у пожарников. Этот полк насчитывал свыше 6 тысяч человек. На него легла основная тяжесть несения патрульной службы и всей внутренней охраны города. Создание комсомольского полка и введение охраны предприятий силами самих рабочих дали возможность высвободить и направить на фронт целую дивизию войск НКВД, несшую эту службу прежде.

6 сентября утром, направляясь на работу, я увидел на стенах домов крупные и яркие плакаты-листовки. Это были стихи Джамбула, опубликованные в только что вышедшем номере «Ленинградской правды»:

обращался казахский народный поэт к защитникам города, воспевая их мужество и стойкость. О дружбе народов, об интернациональной помощи Ленинграду говорил старый Джамбул:

Позднее, примерно через год, к Джамбулу придет в гости сотрудник «Смены» Владимир Светлов, чтобы рассказать ему о жизни и борьбе ленинградцев. И он, под впечатлением беседы, напоет ему новые строфы своего знаменитого стихотворения, вошедшего в историю обороны Ленинграда, и среди них такие:

В то время, летом 1941 года, силу содружества народов Советского Союза ленинградцы ощущали прежде всего в том, что в боях за город отважно сражались сыны всех национальностей, населяющих нашу страну. Имена многих из них золотыми буквами вписаны в летопись Великой Отечественной войны. Украинец Петр Бринько и белорус Феодосий Смолячков, армянин Нельсон Степанян и узбек Набиджан Минбаев, эстонец Арнольд Мери и казах Султан Баймагамбетов, таджик Туйчи Эрджигитов и грузин Александр Гургенидзе, тысячи других героев — азербайджанцев, латышей, киргизов, литовцев, туркменов, молдаван, татар, башкир и всех других национальностей плечом к плечу с русскими братьями защищали священный для них город.

Об одном из героев, эстонце Арнольде Мери, хочется сказать несколько слов, потому что мне довелось позже, в Москве, познакомиться с ним. 15 августа 1941 года «Правда» посвятила его подвигу передовую статью, которая называлась «Политрук Арнольд Мери». В том же номере был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Героя Советского Союза.

За что же была ему оказана столь высокая честь? Когда фашистские войска прорвались к штабу стрелкового корпуса, оборонявшего станцию Дно, что открывала путь на Октябрьскую железную дорогу, горсточка связистов во главе с Мери организовала круговую оборону штаба и несколько часов отражала атаки противника, пока не подоспела помощь. Арнольд был при этом несколько раз ранен, но продолжал руководить боем.

Мери прошел в рядах армии всю войну. Вскоре после ее окончания комсомольцы Эстонии избрали его первым секретарем своего Центрального Комитета. Вот тогда я и узнал его поближе. Трудно было даже поверить, что этот скромный, даже застенчивый человек проявил такое беспредельное мужество и стойкость, совершил выдающийся подвиг.

В эти дни во всех без исключения ленинградских газетах публикуется множество стихов. В этом, мне думается, тоже знамение времени. В суровую пору музы не вправе молчать. И сила воздействия стихов необычайно велика.

На днях в редакцию зашел на минутку наш старый друг известный поэт Михаил Светлов. По его собственному признанию «Смена» — его давнишняя слабость, его первая любовь. В двадцатых годах он начинал в редакции свой творческий путь, даже был одно время ее ответственным секретарем. До войны, навещая Ленинград, он считал своим долгом хотя бы на часок заглянуть к нам, узнать, какие в редакции новости, как идут дела. Последний раз Михаил Аркадьевич приехал весной, чтобы присутствовать в Новом театре юных зрителей на премьере своей пьесы «Двадцать лет спустя» — о комсомольцах гражданской войны. И вот теперь он охотно откликнулся на нашу просьбу написать стихи, посвященные Ленинграду.

Ленинград

Сегодня, 6 сентября, в редакции напряженный день. Готовим завтрашний номер, посвященный традиционному празднику молодежи — Международному юношескому дню. Еще в прошлом году он был ознаменован грандиозной демонстрацией на Дворцовой площади. В ней участвовали сотни тысяч юношей и девушек. Завтра по решению ЦК ВЛКСМ он отмечается Всесоюзным субботником молодежи, все заработанные средства пойдут на оборону.

Мы публикуем на первой странице обращение обкома и горкома ВЛКСМ к молодым ленинградцам, призывающее к мужеству и стойкости.

С утра 7 сентября вся редакция «Смены» была в сборе, несмотря на воскресный день. Нужно рассказать о молодежном субботнике, кроме того, в Петроградском районе назначен общерайонный митинг молодежи, где выступает первый секретарь обкома и горкома комсомола Всеволод Иванов.

К вечеру узнаем, что и субботник и митинг прошли хорошо. Наши товарищи собрали много интересного материала и уже пишут репортажи об увиденном и услышанном за день.

А к концу дня я получил письмо от своего старого товарища Сергея Коневалова. Написано оно было утром и отослано с товарищем, офицером, которого отпустили на денек проведать семью. С Коневаловым мы познакомились, когда я еще работал в Петроградском райкоме, а он возглавлял комсомольскую организацию кинофабрики «Ленфильм».

Активистами в ней были ведущие режиссеры, тогда еще совсем молодые, — комсомольцы Иосиф Хейфиц и Александр Зархи, актер Андрей Апсолон. Работники райкома были частыми гостями киностудии. Мы первыми смотрели фильмы Сергея Герасимова «Семеро смелых» и «Комсомольск». Сергей Аполлинарьевич охотно прислушивался к нашим замечаниям.

Перед войной Сергей Коневалов был членом бюро Петроградского райкома. И вот его письмо из Токсова, где он проходил военную службу.

«Добрый день, дорогой тов. Блатин! Сегодня в день нашего молодежного праздника прочитал «Смену», тобою редактируемую, и обрадовался. В ней говорится о нашем родном Петроградском районе. Секретарь райкома Сергей Сазонов как будто специально обратился к нам, своим землякам, со словами дружеского привета.

Сергей Коневалов».

И еще что интересно. Этот номер газеты мне принесли на собрание личного состава подразделения, где командиром майор Несветайло. Посвящено оно было XXVII МЮДу и приезду гостей из Ленинграда — рабочих завода имени Козицкого. Читаю и думаю: вот молодежь Петроградского района идет сегодня на субботник, а наши красноармейцы с удвоенной энергией овладевают оружием производства ленинградских рабочих. Значит, делаем мы одно и то же дело, куем победу над врагом. Наша задача такая: каждую минуту использовать для учебы, чтобы подготовить настоящих бойцов. Недаром в своем решении собрание записало: «Дело защиты Ленинграда в наших руках! Победа зависит от нашей беззаветной отваги, смелости в бою…» И дальше: «Мы даем слово бойцов Красной Армии трудящимся города Ленина: каждую минуту использовать для повышения нашей боевой подготовки, а в бою самоотверженно разить фашистов. Умрем, но Ленинграда не * отдадим!» Вот наши мысли и дела. Вот тебе пример патриотизма нашей молодежи, только пришедшей в армию и быстро овладевающей боевой техникой.

Мне пришлось и в армии руководить значительной комсомольской организацией. Твою работу вижу каждый день — это приятно, т. к. ты для меня ленинградский старый друг. Очень скоро встретимся и тогда по-прежнему будем работать и тво- рить, а сейчас готовимся к боям…

Привет и дружеские пожелания. Жму руку.

Токсово, откуда писал Сергей, — дачное местечко под Ленинградом, к северу от него. Туда мы частенько ездили с ребятами из школы — до Финляндского вокзала трамваем, а там несколько остановок поездом.

Заканчивался день. Я мыслями возвращался к дружескому письму Сергея. Он пишет: «Очень скоро встретимся и тогда по-прежнему будем работать и творить»… Что это — бодрячество? Нет, не это! Парень он волевой, предан делу партии. Значит убежден, что так и будет. Это хорошо! Такое же настроение передает он и своим молодым товарищам, солдатам.

* * *

В понедельник, 8 сентября, утро не предвещало никакой опасности. Только разве чаще, чем обычно, ухала наша тяжелая артиллерия. Стреляли боевые корабли на Неве. День выдался солнечный, тихий, по-осеннему нарядный. А у меня было даже радостно на душе, когда утром, я забежал в загс, чтобы зарегистрировать рождение сына. Мог ли я предположить, что этот тихий и светлый день станет одним из самых мрачных и тягостных.

После работы над номером я как всегда отправился на Петроградскую сторону, в городской комитет комсомола. Однако трамваем удалось добраться лишь до Марсова поля. Тут меня настигла воздушная тревога. Пришлось выйти из вагона и продолжать путь пешком.

Вот и Кировский мост. И тут вдруг впереди и позади раздались частые очереди зениток, а с той стороны, откуда я шел, послышались глухие удары. Стало как-то бесприютно и даже жутко. Уж не знаю, показалось мне это или так было на самом деле, но мост под ногами вдруг закачался, и я стремглав бросился вперед, потому что укрыться здесь было негде. Только пробежав почти километр, до здания обкома, я с трудом перевел дыхание. Отсюда через Неву были видны огневые сполохи и летящие вверх обломки зданий в стороне Смольного и в центре города. Как выяснилось позже, вечером, из воздушной армады врага, шедшей на город, прорвались около тридцати бомбардировщиков. Бомбили, как я и предполагал, жилые кварталы возле Смольного. И особенно интенсивно Московский район. Здесь возникло в этот день 144 пожара. Самый большой из них охватил Бадаевские продовольственные склады. Они занимали огромную территорию в несколько квадратных километров. Когда-то, в студенческие годы, я проходил производственную практику на мыловаренном заводе имени Карпова и каждый день следовал мимо этих, стоящих почти впритык друг к другу, зданий, огороженных сплошным забором. Еще с дореволюционных времен они были главной продуктовой базой оптовых торговцев. И в предвоенные годы здесь продолжали хранить запасы продовольствия. Зажигательные бомбы, сброшенные на это скопище зданий, многие иэ которых были деревянными, нанесли большой урон.

Когда, закончив дела в горкоме, я вышел на набережную Невы, уже стемнело. Бомбежка только что прекратилась. Но склады продолжали гореть. Вся юго-западная часть горизонта была закрыта огромным сизо-багровым облаком. Гигантские клубы дыма поднимались высоко в небо. У моста на Троицкой площади стояла толпа и молча наблюдала за зловещим заревом, которое то вдруг темнело, то вспыхивало еще ярче, охватывая почти весь горизонт. Лица у людей были сумрачные, напряженные. Можно было разобрать короткие реп-лйки:

— Ну вот, началось… А в очереди болтали, — налетов не будет. Раз, хмол, в августе не было, в сентябре и подавно…

— Как же, жди от волка толка!

— Запугать хочет Гитлер проклятый.

— Что ж это горит-то, мать честная? Так и полыхает…

— Говорят, склады какие-то.

— Неужели Бадаевские? Ай-я-яй! Вот горе какое…

— Да, похоже, продукты горят. Вон дым-то какой — черный да густой!

— И кто же это умудрился собрать их в одно место? Головотяпство!

— Что и говорить: подарок врагу!

Да, много тут было высказано проклятий в сторону Гитлера, но были и злые замечания в адрес тех, кто не принял мер, чтобы рассредоточить продукты, лежавшие на складах. И следует признать справедливость этих упреков. Времени было достаточно, чтобы укрыть продовольствие в более надежном месте. Ленинград оказался во вражеском кольце, каждый килограмм продуктов был дороже золота.

Об этом как раз шел разговор у нас с В. Н. Ивановым, пока мы сидели в бомбоубежище на улице Куйбышева. В Военном совете очень сильно обеспокоены создавшимся положением. К моменту, когда прервалась эвакуация, в Ленинграде оставалось еще свыше двух с половиной миллионов гражданского населения. Прибавьте к этому 350 тысяч жителей Карельского перешейка и численность войск и морских экипажей, оборонявших город. Запаса муки хватало на 35 дней, круп и макарон — на 30 дней, жиров — на 45 дней и т. д.

В связи с этим горком партии предложил всем общественным организациям установить жесточайший рабочий контроль за расходованием продуктов, за деятельностью пекарен и столовых, булочных и продовольственных магазинов. Ни один кусок хлеба и сахара, ни одна тарелка супа, ложка крупы и масла не должны уйти на сторону, стать добычей спекулянтов и самоснабженцев. Любителям поживиться на чужой счет объявлена беспощадная война!

Голод — не единственная опасность, угрожающая Ленинграду. Острое, критическое положение сложилось в энергохозяйстве. В связи с блокадой прекратили подачу тока Волховская, Свирская, Дубровская и Раухиалская электростанции. Город стал получать энергии втрое меньше, чем прежде. Оставались лишь городские станции, работавшие на угле, запас которого крайне ограничен. В связи с этим принято постановление, регулирующее расход энергии. Установлена очередность отключения потребителей на случай дальнейшего сокращения производства электроэнергии.

Мы получили строжайший наказ: уделять на страницах газеты как можно больше внимания экономии электроэнергии и топлива.

Едва я успел вернуться в редакцию, как снова объявили воздушную тревогу и опять несколько десятков самолетов прорвалось в город. Я и еще несколько товарищей поднялись на крышу нашего здания. Перед нами открылась жуткая картина. Совсем недалеко, в юго-западном направлении — море огня. А в ушах — какая-то немыслимая какофония. Вой пикирующих самолетов… Свист и грохот падающих бомб… Глухие разрывы… Треск зенитных орудий… Тревожные трели милицейских свистков… Оглушительный грохот зенитных осколков, падающих на железные крыши: будто стальной дождь обрушился с неба. Батареи стреляют где-то совсем рядом, у Витебского вокзала. Без металлической каски здесь находиться просто немыслимо. Опасно и жутко… Наше здание предательски качнулось, и мы поспешили вниз.

В этот же день ТАСС передал для публикации приветствие из Англии, полученное по радио:

«Слушай, Ленинград! Говорит Лондон… Солдаты, моряки, летчики, рабочие, граждане Ленинграда! Солдаты, моряки, летчики, рабочие, граждане Лондона слышали ваш могучий голос. С реки Темзы шлем вам ответ на Неву. Лондон с вами. Каждый ваш выстрел находит отзвук в Лондоне. Лондон приветствует героизм Ленинграда… Ленинградцы, помните! В ответ на бомбы, сброшенные на ваш город, сбрасываются бомбы на столицу неприятеля. Победа за нами! Да здравствует Ленинград!»

Простые, бесхитростные строки… А какое моральное значение имели они для нас в этот тяжелый день. Сердечные слова сочувствия и поддержки, признательность со стороны соотечественников и зарубежных друзей смягчали душевную боль.

Сразу же после отбоя воздушной тревоги я позвонил домой, на Лесной проспект. Жена и соседки вместе с мальчиком провели весь день в подвале, и поэтому мне никто долго не отвечал. Домой в этот вечер выбраться не удалось: ночевал на диване в редакторском кабинете.

В последнее время заметно ухудшилось положение с питанием. В магазинах нет ни картошки, ни овощей, постепенно исчезают крупы. Молока и молочных продуктов нет даже для детей и раненых. Чтобы пообедать, приходится затрачивать много усилий и времени. Я по старой привычке столуюсь в горкоме комсомола. Там, кроме жидкого супа и мизерной котлетки с пшенной кашей, ничего нет. А за все это, как и везде, вырезают драгоценные талончики из продуктовой карточки — на мясо, крупу, на жиры. Набегаешься за день, поработаешь за редакционным столом и чувствуешь — к вечеру силы заметно сдают. Хочется есть, а есть нечего. Все, что тебе полагалось, съедено еще в первой половине дня. Вале теперь дают две карточки — на нее и на сына. Пока есть возможность их полностью отоваривать.

Утром 9 сентября меня разбудил сигнал воздушной тревоги. Было только 7 часов, а лег я в шестом. Но ничего не поделаешь. Бомбоубежище в нашем здании только теперь начали оборудовать, поэтому во время тревог сотрудники находились обычно на своих рабочих местах. Мне предстояло подготовить передовую в завтрашний номер под названием «Отразим все воздушные атаки врага!». Еще вчера под впечатлением увиденного я стал обдумывать основные тезисы, набросал короткий план.

Но сосредоточиться днем никак не удавалось. Тревоги следовали одна за другой. Это значит, что на ближайших подступах к городу идут почти непрерывные воздушные бои. Как стало известно, в эги два дня враг потерял в общей сложности около пятидесяти самолетов.

Выясняются подробности вчерашнего налета. На город было сброшено 12 тысяч зажигательных и около ста фугасных бомб — по 250–500 килограммов каждая. В результате разрушено двенадцать многоэтажных домов. Убиты и тяжело ранены 150 человек.

Фашисты бросали главным образом зажигательные бомбы. Требуется большая сноровка, умение мгновенно определить характер снаряжения «зажигалки», чтобы моментально обезвредить ее.

Надо отдать должное всем, кто вчера участвовал в ликвидации последствий вражеского налета: они действовали слаженно, умело, мужественно. Никакой растерянности!

В горкоме комсомола заведующий военным отделом Иван Воронин рассказал мне о героических действиях девушек, бойцов участковых команд МПВО, при спасении людей, засыпанных руинами. Чтобы сберечь жизнь заживо погребенных, приходится вручную разбирать гигантские завалы — беспорядочные груды битого кирпича и щебня, обломки бетонных плит и железных конструкций, бревна и камни. В одном из разрушенных домов соорудили специальный лаз — тоннель, чтобы откопать семью. Мать и шестилетнего мальчика извлекли оттуда мертвыми, а девочку постарше удалось спасти.

— Девушки-бойцы, — говорит Иван Петрович, — пробирались в самые опасные места, поднимались по разрушенным лестницам, снимали с верхних этажей детей и раненых, рискуя при этом жизнью.

Поздно вечером, в 11 часов, девятая в этот день воздушная тревога возвестила о новом налете вражеских бомбардировщиков. На этот раз их было около двадцати, но зато они расширили радиус действий: фугасные и зажигательные бомбы сброшены не только за Московскую и Нарвскую заставы, но и на Петроградскую и Выборгскую стороны, Васильевский остров и в центре — в Смольнинском, Куйбышевском и Дзержинском районах. И опять возникли крупные пожары в двадцати четырех местах. И жертв, как мы узнали на другой день, стало еще больше, чем накануне —54 человека убиты и 466 — тяжело ранены. Особенно пострадали заводы, расположенные вдоль правого берега Невы, — «Красный выборжец», станкостроительный имени Свердлова, Металлический, «Арсенал».

Моя передовая была закончена и послана в набор, когда прозвучал отбой воздушной тревоги. Это было во втором часу ночи. Позвонив домой и узнав, что наши благополучно вернулись из бомбоубежища, я спустился этажом ниже, в отделение ТАСС, чтобы разузнать последние новости на фронте под Ленинградом.

То, что я услышал, было чрезвычайно тревожным. Сегодня на рассвете после сильной артиллерийской и авиационной подготовки противник начал наступление в направлении на Красное Село. Первые вражеские атаки были отбиты частями 3-й гвардейской дивизии народного ополчения. К вечеру немецко-фашистские войска вклинились в нашу оборону на десятикилометровом фронте, в глубину от одного до трех километров. Вражеским танкам удалось ворваться в Урицк (Лигово). Непрерывным атакам подвергаются наши части на подступах к Пулковским высотам, в районе Пушкина, Павловска и Колпина. А накануне пал Шлиссельбург.

И еще одну новость сообщили товарищи. В этот день в Ленинград прилетел генерал Г. К. Жуков. Он, по всей видимости, станет командующим фронтом, так как К. Е. Ворошилов отбыл в Москву. У Жукова за плечами солидный боевой опыт руководства военными действиями в современных условиях. Под его командованием были разбиты японские войска на реке Халхин-Гол. Это обнадеживает — таково общее мнениё.

Потянулись тревожные будни осажденного города. Днем солнечно, безветренно, тепло, как летом. Стоит непривычная для такого города тишина, прерываемая лишь изредка свистом и разрывами снарядов. Она давит, ощущается физически. А вечером, почти в одно и то же время, после десяти часов, — очередная бомбежка. Гул самолетов, грохот зенитных пушек.

Особенно большой ущерб был нанесен во время налёта ночью 11 сентября Торговому порту. Сюда было сброшено 76 фугасных и не менее 12 тысяч зажигательных бомб. Горели склады, корпуса расположенных поблизости двенадцати жилых домов, завода, института, автобазы. В тушении огйя участвовали не только пожарные команды, но и экипажи пяти пароходов, стоявших у причалов.

Пуще всего выматывают, досаждают тревоги. Работникам редакции по нескольку раз в день необходимо куда-либо проехать или пройти. Телефоном не обойдешься, если надо посмотреть, что делается на заводе, как готовится к отправке на фронт очередная часть народного ополчения, забежать в госпиталь, в институт, поговорить с теми, кто вчера отличился при тушении пожаров и спасении людей после бомбардировки. А тут тревога…

Смотрю я на своих товарищей и дивлюсь их мужеству, работоспособности, высокой ответственности за выполнение любого, самого трудного редакционного задания. Не было случая, чтобы кто-нибудь струсил, проявил малодушие, отказался поехать на завод или к автору за статьей. За стенами редакции идет бомбежка, а журналисты готовят материалы в но мер. Особенно отличаются своим мужеством и стойкостью наши женщины. Литературные сотрудники Нина Филиппова, Юдифь Бродицкая, Нина Романова, Елизавета Васильева, Ирина Никитина держатся просто молодцом! Кажется, для них не существует расстояний. Все вместе они успевают за день побывать во всех районах города. Большей частью пень ком, потому что на трамвай рассчитывать не приходится.

Самоотверженно ведут себя и те, кто работает в редакционном аппарате, обеспечивая своевременный выход номера. Даже в самые опасные часы, когда вражеские самолеты кружились над городом, сбрасывая смертоносный груз, Василиса продолжала заниматься подготовкой очередного номера к печати, вникая во все детали верстки и оформления его. Хотя, конечно же, она при этом нервничала. Да и как было не нервничать! Старший корректор, совсем еще молоденькая Тамара Александрова, каждый день вместе со своими помощниками внимательно вычитывала номер, чтобы не проскочила ошибка, за которую придется краснеть перед читателями. А ведь у нее большое горе: в партизанском отряде погиб ее муж А. С. Фарутин, заведовавший ранее корректурой «Смены». Мария Ивановна Барашкова с утра до вечера стучит на машинке. Остановить ее, послать домой отдохнуть невозможно: она самая опытная и быстрая машинистка, — без нее задержится посылка в набор срочной информации, застопорится выпуск номера. Беззаветно работали и самые скромные члены нашего коллектива — старушки курьеры, от которых ой как много зависит в повседневной редакционной жизни.

12 сентября. Мы наконец-то перебираемся в бомбоубежище, специально сооруженное в подвалах нашего здания. Редакции «Смены» отведено в нем несколько комнат, вернее совсем малюсеньких клетушек с фанерными перегородками. Здесь оборудовано все для работы — телетайпы, пишущие машинки, телефонные аппараты, связывающие нас с типографией и городом. Для меня устроен даже отдельный кабинетик, куда могут втиснуться два человека — я и мой собеседник. Сразу же обнаруживаются некоторые неудобства: если звонят из Смольного, надо бежать наверх, на пятый этаж. И это приходится делать раза два-три за ночь, да еще оставлять специального дежурного у аппарата. Но главная беда: электрические лампы быстро нагревают воздух, он пропитывается подвальной сыростью — становится трудно дышать, быстро устаешь.

* * *

В воскресенье, 14 сентября, в Таврическом дворце был назначен общегородской митинг молодежи. Мне, как члену бюро горкома комсомола, поручено вместе с другими товарищами заниматься его подготовкой. Поэтому почти всю субботу и первую половину воскресенья я провел в Смольном. Несколько раз мы собирались в кабинете у Н. Д. Шумилова, чтобы окончательно условиться о деталях массового собрания, которому городской комитет партии придавал большое политическое значение.

Я воспользовался случаем — наведался к своим друзьям в штабе фронта, чтобы узнать о последних изменениях военной обстановки под Ленинградом.

Бои в непосредственной близости от города достигли крайнего напряжения. Фашистские генералы каждый день трубят об успехах под Ленинградом, называя сроки его падения. Гитлеровской солдатне, опьяненной этими победными реляциями, уже мерещится город, отданный на растерзание. В письме ефрейтора 490-го полка, перехваченном в эти дни, так и говорится: «Доберемся до Ленинграда, установим свой порядок. Недельку город будет в нашей солдатской власти, попируем вдосталь». Но чем ближе для них желанная цель, тем сильнее сопротивление. Все чувствительнее, мощнее удары, наносимые защитниками города.

После того как в начале месяца удалось остановить прорыв вражеских танков на Московском шоссе в районе Красного Бора, 6 сентября завершилось, наконец, многодневное сражение на Капорском плато за участок морского побережья, прикрывающий Кронштадт и его форты. Здесь, видимо, установилось равновесие сил. 9 сентября враг предпринял еще одну попытку — на этот раз более мощными средствами — переправиться через Неву, и снова неудачно — понес еще большие потери. Фашисты были встречены массированным огнем артиллерии миноносцев, стоявших у устья р. Ижоры, дивизионных и полковых пушек частей, успевших за это время занять огневые позиции на правом берегу Невы. Пришлось им раз и навсегда отказаться от этого намерения. Трупы гитлеровских солдат и офицеров еще долго плыли вниз по реке, через город.

Фашистские генералы истошно вопили о своей победе, захватив Шлиссельбург. Но и тут успех у них был далеко не полным. В развалинах древней крепости Орешек, расположенной на островке у истока Невы, остался советский гарнизон, продолжавший держать оборону.

Не удалось пересечь старую границу на Карельском перешейке и финским войскам. Шюцкоровцев встретил такой отпор со стороны наших бойцов, занявших укрепленную линию, такой массированный огонь морской артиллерии Кронштадта и линейных кораблей на его рейде, что наступление быстро захлебнулось. И в этих боях приняли участие рабочие Ленинграда — отряд сестрорецкого инструментального завода имени Воскова, насчитывавший более пятисот человек. Как и ижорцы, они сформировали артиллерийско-пулеметный батальон и вышли на защиту завода.

Ничего не вышло у фашистов и с ликвидацией советских гарнизонов на островах Моонзундского архипелага, а у финнов — на полуострове Ханко. Прикрытие Ленинграда со стороны моря было по-прежнему надежным.

Зато с каждым днем все более яростными становились атаки гитлеровцев на главных направлениях. 11 сентября были захвачены Дудергофские высоты. Они возвышаются на 175 метров, господствуя над окружающей местностью. 13 сентября немецкие части прорвали фронт в направлении Лигово, завязали бои на юго-восточных склонах Пулковских высот, служащих, как подчеркивают военные специалисты, ключом обороны Ленинграда. Линия фронта проходит теперь через Павловский парк. Городки-спутники, как бы опоясывающие город-великан от Финского залива до Невы, — Ораниенбаум (Ломоносов), Петергоф (Петродворец), Урицк (Лигово), Пулково, Слуцк (Павловск), Пушкин, Колпино — встали последней преградой для вражеских войск. Здесь развернулись яростные бои за каждое здание, каждую пядь земли.

Места эти хорошо знакомы и дороги каждому ленинградскому жителю. В воскресные и праздничные дни, особенно весной и летом, пригородные парки заполняли нарядные толпы горожан, приехавших отдохнуть, побродить по аллеям и берегам озер, прудов и каналов, полюбоваться фонтанами, мраморными изваяниями античных героев, побывать во дворцах, ставших музеями. А теперь — даже страшно подумать! — туда устремились чужеземцы, грабители и насильники.

В те дни особенно интенсивно пришлось потрудиться морякам-артиллеристам. Кронштадт, форты, линкоры и другие корабли стреляли непрерывно, накрывая огнем скопления вражеских войск и танков. Заявки от командования сухопутных соединений и частей поступали в штаб флота непрерывно. Снарядов, несмотря на ограниченный запас, не жалели.

Ленинград всячески помогал своим защитникам. Военный совет фронта 11 сентября принял специальное постановление об увеличении производства боеприпасов. Еще и еще раз были просмотрены и мобилизованы производственные мощности, использованы все резервы для решения этой проблемы. Иначе оборонять город было немыслимо: подвоз снарядов, мин, патронов с востока прекратился.

Непрерывно пополнялись ряды защитников. На фронт в начале сентября были отправлены еще три дивизии народного ополчения. Они заняли укрепленные позиции, заранее подготовленные трудармейцами. Одна из дивизий, сформированная из трудящихся Выборгского, Василеостровского и Дзержинского районов, расположилась на Пулковских высотах и в районе Лигова. Две других — на внешнем городском обводе — в районе Автова и Мясокомбината — в тылу у Пулковских позиций. Кроме того, в войска были направлены политбойцами три тысячи коммунистов и комсомольцев. Предприятия, расположенные поблизости от фронта, приняли свои меры предосторожности. На Кировском заводе создали штаб по обороне предприятия, сформировали рабочий отряд, который в ночь на 13 сентября занял позицию неподалеку от завода.

Полюбопытствовал я, как начал свою деятельность новый командующий фронтом. Вот что мне рассказали… После необходимых формальностей — подписания разведывательной и оперативной карт — Г. К. Жуков передал по телефону в Ставку: «В командование вступил. Доложите Верховному Главнокомандующему, что полагаю действовать активно».

И начал действовать! Прибывший вместе с ним из Москвы генерал П. П. Федюнинский, хорошо зарекомендовавший себя в боях на Юго-Западном направлении, немедленно же был послан для изучения обстановки на ключевой позиции — под Лиговом и на Пулковских высотах. Вечером того же дня на Военном совете было решено принять ряд дополнительных мер по мобилизации всех сил и средств для обороны. С участков ПВО города снята часть зенитных орудий, с тем чтобы использовать их для стрельбы прямой наводкой по танкам. Приказано сосредоточить огонь корабельной артиллерии на участке Лигово — Пулковские высоты для поддержки 42-й армии. Решено перебросить туда же часть войск с Карельского перешейка, где положение стабилизировалось. Как показали дальнейшие события, командование разгадало направление главного удара противника.

Кроме того, рассказывали товарищи, новый командующий с первых же своих шагов проявил железную волю и крутой нрав. Людей безынициативных и малодушных около себя не терпел. В результате сразу же заметно возросла требовательность к работникам штаба и военачальникам. Усилился контроль за выполнением распоряжений. Резко сократилось число всякого рода совещаний и вызовов в Смольный. Стало больше организованности и деловитости в работе как управлений, так и штаба в целом. Все это как раз то, что было так необходимо в создавшейся обстановке.

В Москве обеспокоены намерением гитлеровского командования пробиться от Чудова на Волховстрой и Тихвин, дабы соединиться с финской армией, занявшей накануне весь правый берег р. Свирь от Онежского до Ладожского озера.

Чтобы нейтрализовать эту угрозу, началась усиленная переброска свежих дивизий из глубины России на Волховский участок фронта. Перешла в наступление 54-я армия в направлении Мга — Синявино с целью деблокады Ленинграда со стороны Волхова. Наращивает удары Северо-Западный фронт по войскам правого фланга группы армий «Север».

Наладились, наконец, регулярные перевозки продовольственных грузов через Ладожское озеро от Новой Ладоги. Первые транспортные суда причалили вчера на нашей стороне, к пристани Осиновец, доставив 800 тонн зерна. Вместе с тем усилилась и воздушная связь. «Дугласы» непрерывно совершают рейсы с аэродромов в Череповце, Волхове, Ефимовской.

День 14 сентября выдался солнечный, безветренный. Настоящее «бабье лето». А нам, организаторам молодежного митинга, пришлось по этому поводу сокрушаться: в любой момент мог прозвучать сигнал воздушной тревоги. Собрались точно к назначенному времени. Кто добирался трамваем, кто на грузовиках, а кто и пешком через весь город. Большой зал Таврического дворца постепенно заполнился.

Здесь девушки в комбинезонах с противогазами через плечо — бойцы команд МПВО. Молодые рабочие в спецовках, приехавшие прямо с завода. Пожарные в брезентовых костюмах. Сандружинницы из отрядов Красного Креста. Бойцы истребительных и партизанских отрядов, одетые в полувоенную форму. Совсем еще юные пареньки и девчата, видимо, школьники. Большие делегации прислали моряки и части, стоявшие в резерве… Собрались, чтобы обсудить создавшееся положение, заявить всему миру о готовности молодежи защищать родной город до последнего дыхания.

Но вот за столом президиума и в соседних с ним ложах появляются секретари обкома, горкома и райкомов партии и комсомола. Секретарь обкома ВЛКСМ А. Ф. Вуколов открывает митинг, коротко говорит о сложившейся обстановке.

Высокую оценку патриотическим делам молодежи дает в своей речи секретарь горкома партии, член Военного совета обороны города Я. Ф. Капустин.

— Ленинград в опасности, — говорит он. — Злобный враг стремится завоевать наши заводы и фабрики, разграбить наше добро, уничтожить наши очаги. Он хочет отнять у советской молодежи ее честь, свободу, жизнь, обречь ее на жалкую и позорную участь. Не бывать этому.

…Работать и работать не покладая рук, изо всех сил помочь Красной Армии, ни одной минуты не потерять и отдать интересахМ обороны — вот к чему я призываю вас сегодня от имени городского комитета партии и твердо верю в то, что молодежь Ленинграда, наши прекрасные юные товарищи — молодые рабочие, служащие, интеллигенты, учащиеся выполнят до конца свой священный долг.

Один за другим поднимаются на трибуну, с которой выступали В. И. Ленин и его сподвижники, представители молодой и старой гвардии питерских рабочих, воины.

— Мы, молодые кировцы, — говорит рабочий паренек Потапов, — заявляем сегодня: не забыты традиции наших отцов и дедов, не погас боевой дух путиловцев, не иссякли стойкость и непримиримость к врагу. — От имени рабочей молодежи своего завода он заверяет, что правительственное задание по производству тяжелых танков будет выполнено в срок.

Внимательно слушают участники митинга выступление старого рабочего Невского машиностроительного завода имени Ленина И. И. Паллона, участника обороны Петрограда от банд Юденича. Заявляя о своей готовности вновь стать в ряды бойцов, Иван Иванович обращается к юношам и девушкам, сидящим в зале:

— Я смотрю на ваши молодые смелые лица, на глаза, которые искрятся отвагой, сверкают гневом и жгучей ненавистью к врагу. И знаю — не дадим!.. Я вижу, как мужают юноши, как молодеют и крепнут старики. Старые и молодые — мы все отстоим родной город!

В зале звучит грохот битвы — репортаж с передовой ведет наш неутомимый радиожурналист Лазарь Маграчев. Слышится гул орудий. Радиорупор доносит голоса молодых артиллеристов с огневых позиций. В митинге принимают участие бойцы батареи лейтенанта Нарышкина. Наводчик Алексей Михайлов говорит о священной клятве, которую они дали, — бить врага еще крепче, во что бы то ни стало отстоять родной город.

На трибуне краснофлотец Боченков:

— Немцы со страхом говорят, будто большевики выпускают в атаку батальоны смерти. Это нас, балтийцев, так называют фашисты. Что ж, пусть будет так! Мы не возражаем…

Дыхание фронта еще не раз врывалось в зал исторического дворца. А во время одной из тревог мы стали свидетелями воздушной схватки над городом. Когда члены президиума митинга вышли в Таврический сад, все увидели, как высоко в небе фашистские стервятники оборонялись от натиска наших истребителей.

В конце митинга выступил писатель Всеволод Вишневский.

— Будьте мужественны, молодые ленинградец и ленинградка! — говорит он вдохновенно и страстно. — Молодежь Ленинграда будет достойна высоких героев, которые рождены были нашим народом, которые умели драться за Родину, за честь и за правду, умели идти в огонь, на муки и испытания.

…История не дает нам сейчас никаких путей, кроме одного, — все вытерпеть и доказать свою стойкость, выдержку и умение.

…Иди и бейся, молодежь, иди и бейся, как никогда еще никто не бился. Гремит артиллерийская канонада над нашим городом, вслушайся в нее. Стоять в стороне, выжидать нельзя! Идти надо в первые ряды, товарищи, молодежь Ленинграда…

Выступлением Вс. Вишневского закончился митинг. В едином порыве встают участники его и поют «Интернационал»:

Новым смыслом наполнены знакомые слова, и потому, наверное, так страстно звучат они сегодня! Это молодежь Ленинграда дает священную клятву быть верной до конца великому делу отцов и старших братьев.

По общему мнению, митинг прошел организованно, с большим подъемом. Это очень важно потому, что он транслировался по всему городу.

Массовые мероприятия такого рода уже стали традицией. Еще в бытность мою секретарем горкома комсомола мы не раз проводили совместно с радиокомитетом подобные собрания. Одно из них было посвящено встрече с ветеранами боев за Красный Петроград в 1919 году. Другое — подвигам наших воинов на озере Хасан и реке Халхин-Гол. В третьем принимали участие военные моряки Балтики. Теперь решили возродить эту испытанную форму массовой агитации среди молодежи, и она вполне оправдала себя. Вскоре такие же радиомитинги молодежи стали проводить и во всесоюзном масштабе. Первый из них — антифашистский митинг молодежи в Москве состоялся через две недели после ленинградского собрания, 28 сентября. На нем, кстати говоря, очень ярко выступил представитель молодых защитников Ленинграда, командир подводной лодки Василий Кульбакин.

— Я только что прибыл из Ленинграда, — сказал он. — С суши он опоясан окопами и рвами. С моря стерегут врага наши корабли, с воздуха — наши «ястребки». Каждый, кто может носить оружие, встал на боевой пост. Из заводских ворот выходят танки, их сделали сами ленинградцы. По улицам маршируют отряды ополченцев, их вооружили сами ленинградцы. На крышах домов несут вахту зенитчики, их пулеметы и пушки сделали ленинградцы.

Вечер этого воскресного дня я наконец-то провел дома. Смотрел на нашего малыша, и сердце щемила тревога: что-то с ним будет? С питанием становится все хуже и хуже. Молока нет, а материнского уже не хватает. Скоро ему нужна будет каша, а где возьмешь манной крупы?

10 сентября прекратили выдачу по карточкам для взрослых белого хлеба. 12-го — во второй раз снижена хлебная норма: рабочим до 500 граммов, служащим и детям — 300, иждивенцам— до 250 граммов. Одновременно уменьшены месячные нормы мяса, крупы и жиров.

Пытался выяснить о возможности эвакуации жены и ребенка. Говорят — не раньше конца ноября, если к этому времени застынет Ладога. А самолетом и того позднее. Так что нужно продержаться во что бы то ни стало. Еще счастье, что и отец и мы живем в районах сравнительно безопасных. Как раз в эти дни полным ходом идет массовое переселение жителей прифронтовых районов — Кировского, Московского, Ленинского, Володарского (Невского) — на Выборгскую и Петроградскую стороны. За-короткий срок туда переселено более ста десяти тысяч человек. Часто можно видеть, как по улицам на тележках, с узлами и корзинами в руках перетаскивают через весь город свой скарб женщины и пожилые люди, ведя за руку ребятишек. И трамваи, когда они ходят, заполнены переселенцами с вещами. Брали с собой самое необходимое в расчете скоро вернуться домой. На новом месте новоселов встречали радушно, направляли в квартиры, принадлежащие эвакуированным.

Понедельник, 15 сентября, целиком ушел на подготовку номера, который заполнен материалами воскресного митинга — отчетом, речами, снимками. Работа идет под непрекращающимся обстрелом города. Он начался еще ночью и длился весь день: в общей сложности 18 часов 32 минуты.

Военные корреспонденты, вернувшиеся к вечеру с фронта, привезли последние новости. Гитлеровцам удалось прорваться к Финскому заливу, вклиниться между Петергофом и Стрельной. Что такое Стрельна, ленинградцу объяснять не нужно. Туда ходил городской трамвай.

Товарищи рассказывают о новой тактике фашистских летчиков: с наступлением темноты они бомбят город, причем предпочитают держаться повыше, чтобы не попасть под зенитный огонь, и сбрасывают бомбы куда попало. А днем утюжат передовую: Пулковская обсерватория превращена в груду развалин.

Ночью опять бомбежка. Опять без умолку грохотали зенитки, где-то рвались бомбы. Нас они миновали. Но во многих районах мчались по улицам пожарные и санитарные машины. В десятках семей оплакивали погибших.

* * *

Во вторник, 16 сентября, «Ленинградская правда» вышла с передовой «Враг у ворот!». По указанию Военного совета фронта статья набрана крупным шрифтом и расклеена по всему городу, как листовка с воззванием к населению. Сильно и сурово звучит каждое слово, обращенное к ленинградцам. Это партийная организация города через газету ведет откровенный разговор с народом, предупреждает его о смертельной опасности.

«…Над городом нависла непосредственная угроза вторжения подлого и злобного врага, — говорится в статье. — Ленинград стал фронтом. Каждый из ленинградцев, каждый честный советский патриот должен ясно осознать опасность, которой подвергается город, и сделать из этого все необходимые выводы. Первое, что требует от нас обстановка, — это выдержка, хладнокровие, мужество, организованность. Никакой паники! Ни малейшей растерянности!»

Атмосфера вокруг города накаляется с каждым днем, с каждым часом. Бои идут по всему фронту, не затихая ни днем, ни ночью. Генерал И. И. Федюнинский вчера назначен командующим 42-й армией, действующей под Пулковом и правее до самого залива. Здесь самый острый, решающий участок сражения.

Хорошо еще, что сегодня дождливый день. Не видно фашистской авиации. Но товарищи рассказывают, что погода не помешала гитлеровцам совершить массированный налет на Кронштадт.

Завтра будет десять дней, как Ленинград подвергается систематическим бомбежкам и обстрелам из дальнобойных орудий. Можно только поражаться, наблюдая, как стойко и мужественно переносят их ленинградцы. Сегодня я послал в набор статью секретаря комитета ВЛКСМ завода «Большевик» П. Солдатенкова, в которой он рассказывает о трудовом подвиге токаря Владимира Князева.

«Молодежный участок 44-го цеха стал сейчас одним из важнейших на заводе, — пишет автор. — Здесь куется грозное оружие. На днях сюда поступил срочный заказ. Основная операция — нарезка резьбы на деталях была поручена комсомольцу-стахановцу В. Князеву. Норма времени — 30 минут на штуку.

У молодого токаря возникла смелая и оригинальная идея. Мастер Шишков охотно пошел ему навстречу. С помощью несложных приспособлений станку была дана такая скорость, которая раньше при подобных работах никогда не применялась. Опыт дал прекрасные результаты — нарезку резьбы каждой детали можно было делать за три минуты вместо тридцати. Комсомолец Владимир Князев выполнил норму на тысячу процентов».

Какой надо обладать нравственной силой и выдержкой, как глубоко должно быть сознание своего долга перед Отчизной, чтобы в дни, когда враг беснуется у ворот родного города, угрожая ему, столь хладнокровно и умело трудиться для общего дела, призывая на помощь всю свою смекалку.

Заведующий отделом редакции М. Медведев рассказал мне, как поистине геройски держат себя ленинградские артисты, продолжая творческую работу, несмотря на жестокие бомбежки. В воскресенье открылся очередной сезон в Большом зале Филармонии. Весь сбор — 10 тысяч рублей — пошел в фонд обороны. Наш корреспондент присутствовал на концерте. Зал был переполнен. Выступали композитор Дмитрий Шостакович, драматург Евгений Шварц, артисты балета Ольга Иордан и Сергей Корень, певцы Владимир Касторский и Валентин Легков, драматические актеры Борис Горин-Горяинов, Людмила Сухаревская и Борис Тенин.

Сколько надо иметь мужества, чтобы выступать со сцены таким ветеранам искусства, людям преклонного возраста, как народный артист республики Б. А. Горин-Горяинов или заслуженный деятель искусств В. И. Касторский! А Д. Д. Шостакович?! С первых дней он, уже тогда всемирно известный композитор, включился в общенародную борьбу. Когда ему не удалось поступить в ополчение, он записался в группу самозащиты консерватории и исправно нес вахту на крыше здания. Мы опубликовали любопытный снимок — он в медной каске на посту вместе со своими товарищами. Слышали мы, будто Дмитрий Дмитриевич пишет симфонию, посвященную борьбе ленинградцев против фашистского нашествия.

Культурная жизнь города не замирает. Вот и сегодня вечером, 16 сентября, в театре имени Ленсовета ставят «Без вины виноватые» А. Островского, в театре имени Ленинского комсомола «Сирано де Бержерак» Ростана, в Театре комедии — «Опасный поворот» Д. Пристли, в ТЮЗе — «Тартюф» Мольера. В кинотеатрах демонстрируют фильмы «Чапаев», «Человек с ружьем», «Мы из Кронштадта», «Цирк», «Дубровский», «Большой вальс», «Гроза» и многие другие.

Жизнь шла своим чередом — полная опасностей и тревог, напряженная и нервная и тем не менее полнокровная, кипучая, насыщенная до краев борьбой, радостями в достигнутой цели и разочарованиями, невзгодами и печалями.

Утром 17 сентября стали известны подробности вчерашних боев. Гитлеровцам удалось закрепиться на левом берегу Финского залива между Ленинградом и Ораниенбаумом. Бои идут в Петергофском парке с одной стороны и в Стрельнинском — с другой. Наш Приморский плацдарм, прикрывающий Кронштадт, теперь связан с фронтом и Ленинградом лишь морским путем. Гитлеровцы поспешили назвать его в своих сводках «ораниенбаумским котлом», растрезвонив, что советские части, попавшие в него, обречены на уничтожение. Однако это далеко не так. Прошлой ночью наше, командование использовало преимущества этого плацдарма. Под покровом темноты с «пятачка» были переброшены в Ленинград две дивизии. Здесь они нужнее. А там для прикрытия оставлены минимальные силы. Гитлеровцы не заметили этого маневра. Эвакуация прошла без потерь. Наши части на «пятачке», объединенные отныне в Приморскую группу войск, нависли грозной силой над левым флангом противника, штурмующего Ленинград.

Поняв, видимо, что план захвата Кронштадта и фортов, а вместе с ними и кораблей Балтфлота, рушится, гитлеровцы предприняли попытку уничтожить их с воздуха. Вчера и сегодня несколько сот бомбардировщиков напали на базу КБФ — кронштадтский рейд. Серьезно повреждены линейные корабли «Марат» и «Октябрьская революция». Впрочем, орудия этих плавучих крепостей продолжают стрелять по противнику, нанося ему большой урон. Ничего не случилось и с Кронштадтом. Моряки везде мужественно встретили воздушное нападение, упорно и стойко оборонялись. В итоге боев фашисты не досчитались нескольких десятков самолетов.

Отважно действуют наши бойцы и по всему сухопутному фронту. Отступать дальше некуда: позади Ленинград. Дерутся мужественно. Не щадя собственной жизни.

В одном из писем, которые мы во множестве публиковали тогда в газетах, молодой летчик Мамыкин писал: «Мы идем в бой с жесточайшей ненавистью к врагу. Каждый из нас думает: пусть я погибну, но город мой будет жить! В борьбе за Родину, за город Ленина, за свободу и счастье, мы должны быть мужественны и бесстрашны, должны, не жалея жизни, громить врага».

Очень сильно выступил в «Смене» Николай Тихонов. Он с гневом разоблачает чудовищные преступления фашистов. В поселке Ивановское, в двадцати километрах от Кингисеппа эсэсовцы гнусно надругались над пятнадцатью русскими девушками-крестьянками, убили учителя.

«Нельзя поверить, — пишет Тихонов, — что у этих чудовищ была мать, что в детстве они ходили в школу, носили в сумке книжки, как все дети… Это уроды и дегенераты. Это бездушные, омерзительные гадины… Палачей в рогатых касках со свастикой на рукаве не с кем сравнивать. Что такое перед ними стая волков, нападающая на одинокого путника зимней ночью в глухой степи? Только обезумевшие от голода животные — и все. Что перед ними бешеная собака, бегущая с выпученными глазами и набрасывающаяся на всякого, кто преграждает ей дорогу? Только обезумевший зверь, мечущийся в смертельной агонии».

18 сентября. Накануне советские войска вынуждены были оставить Пушкин и Павловск. Прорыв под Лиговом создал опасность захода гитлеровцев в тыл нашим частям, оборонявшим эти два города. Войска отступали организованно, сражаясь до последней возможности.

В полдень мне позвонил секретарь горкома ВЛКСМ И. С. Бучурин, пригласил проехать с ним в район Мясокомбината, где заканчивается сооружение оборонительного рубежа вдоль Окружной железной дороги. Это последний заслон на пути движения врага к центру города. Участок, куда мы направляемся, расположен позади Пулковского оборонительного рубежа.

Уже в машине Иван Степанович рассказал о цели поездки. В городской комитет партии пришло письмо от группы комсомолок-студенток Педагогического института имени Герцена, мобилизованных на оборонительные работы. Девушки жаловались на плохую организацию работ и нехватку материалов и инструмента. Письмо попало в руки А. А. Кузнецова — он председатель городской комиссии по сооружению оборонительных укреплений. Кузнецов поручил горкому комсомола тщательно проверить тревожный сигнал.

Машина наша следует по Международному проспекту к Московской заставе. Как только пересекли Обводный канал, в глаза бросились перемены: поперек широкой улицы воздвигнуты баррикады, оставлен лишь узкий проезд для транспорта. Несколько раз проверяют документы. По обеим сторонам проспекта много разрушенных домов — главным образом двух- и трехэтажных. Минуем Среднюю Рогатку, подъезжаем к Мясокомбинату. Идет сильный обстрел района. Разрывы слышатся то справа, то слева от нас. Вот, наконец, и цель нашего путешествия — Окружная дорога пересекает здесь Московское шоссе.

Проезжаем вдоль трассы, разыскивая нужных нам девушек. В конце концов выясняется, что их отряд только вчера переброшен на другой объект. Куда — не знают. Придется ехать в институт — узнавать новый адрес. Иван Степанович огорчен: съездил, можно сказать, впустую. А я ни капельки не жалею о потраченном времени. Меня захватила картина, развернувшаяся перед нами: повсюду, где мы проезжали, кипит лихорадочная работа. Сотни женщин, подростков, пожилых мужчин подносят кирпичи и булыжники, помогают каменщикам и бетонщикам готовить цементный и известковый раствор. Другие копают землю и уносят ее на носилках.

Пока мы ходили в поисках нужных нам трудармейцев, на нас обратили внимание военные, которых тут было во множестве, потребовали предъявить документы. Оказывается, здесь со вчерашнего дня расположилась 6-я дивизия народного ополчения, только что сформированная из добровольцев почти всех районов. Здесь находится ее правый фланг. А левый упирается в Неву у села Рыбацкое.

Мы приехали к концу обеденного времени. Бойцов кормили возле походных кухонь. Настроение у ребят, рассказывает нам командир батальона, хорошее, боевое. С большим усердием осваивают они позицию. Учатся тактике уличных боев. Овладевают пулеметом и минометом.

Оборонительный рубеж, надо признать, сделан на совесть! Насыпь, по которой прежде проходили железнодорожные пути, высокая, плотная. Через каждые пятьдесят-сто метров оборудованы огневые позиции артиллеристов. Противотанковые орудия вмонтированы прямо в основание насыпи. Пересечения железнодорожных и шоссейных путей, ведущих в город, заминированы, заставлены надолбами и стальными ежами. Команды минеров дежурят у крупных фугасов, зарытых в узловых пунктах пригородных шоссе, у Авиагородка, трамвайного парка имени Котлякова, на станциях Предпортовая и Шоссейная. Если вражеские танки сунутся сюда, им несдобровать.

Участок, где мы находимся, лишь небольшая, но, пожалуй, самая ответственная часть оборонительной полосы внутренней зоны, полукружием огибающей город от Финского залива до левого берега Невы. Продолжение этой дуги идет от правого берега через Ржевку, Сосновку, Удельную, Коломяги, Новую Деревню, Старую Деревню и снова упирается в залив — теперь уже на Карельском перешейке. На крайний случай, если придется держать круговую оборону.

За этой линией идет другая, служащая в то же время передним краем внутригородской обороны. Она тянется от Угольного порта через железнодорожные станции Алексеевка, Автово и Александровская, поселок Николаевский, станцию Фарфоровую, поселок Володарский и завод имени Ломоносова. Корпуса Мясокомбината и Дом Советов на Московском шоссе, Кировский завод и больница имени Фореля на Петергофском шоссе стали ее опорными пунктами.

За внешним оборонительным поясом расположено несколько укрепленных рубежей внутри города. Многие общественные здания, предприятия и дома превращены в узлы сопротивления, особенно на основных магистралях, ведущих в центр города. Здесь воздвигнуты баррикады. Когда работы будут полностью завершены, каждая улица и площадь, каждый проспект и мост превратятся в бастионы сопротивления врагу. В 110 узлах обороны насчитывается 570 артиллерийских дотов, 3600 пулеметных гнезд, 12 тысяч стрелковых ячеек. 17 тысяч амбразур в зданиях, 300 наблюдательных пунктов на крышах подготовлены на тот случай, если враг, паче чаяния, ворвется в город.

Оборонительные работы в самом городе начались еще в июле, но особенно широко развернулись они в начале сентября, когда возникла непосредственная угроза вражеского вторжения. Тогда были мобилизованы дополнительно еще 75 тысяч трудармейцев, по 5 тысяч от каждого района.

Мы попрощались с военными товарищами, пожелав им боевых успехов. На обратном пути Иван Степанович рассказал, что в этот день проводилась третья по счету мобилизация — пяти тысяч политбойцов для укрепления фронта коммунистами и комсомольцами. А два дня назад были отобраны и посланы в части пятьдесят ответственных партийных и советских работников для пополнения политического состава.

Бучурин решил проехать в институт, чтобы узнать новый адрес авторов письма, а я попросил подвезти меня к Смольному. Н. Д. Шумилов еще вчера предложил в ближайшее время побывать у него. Есть замечания и пожелания городского комитета партии и Военного совета в адрес печати.

Николай Дмитриевич встретил меня, как всегда, приветливо, предложил стакан чаю и со свойственной ему неторопливостью начал разговор. Родом он из Вологодской области, из тех же мест, откуда моя мать. Выговор у него типично северный, слегка певучий.

— В целом, — сказал Н. Д. Шумилов, — городской комитет партии и Военный совет деятельностью печати, публикуемыми в ней материалами удовлетворены. В суровой обстановке, которая сложилась на фронте, газеты ведут большую работу по мобилизации трудящихся и всего населения на отпор врагу. Но бывает, журналисты теряют чувство меры. Вместо страстности, убежденности появляется ненужная крикливость, напыщенность, политическая трескотня, способные принести лишь вред делу, оттолкнуть читателей. Такие выражения, как «разобьем», «уничтожим» и т. п. — от частого употребления теряют подлинный смысл, стираются, как медные пятаки.

В некоторых материалах утрачено чувство реальности: призывать поголовно все население к оружию по меньшей мере безответственно. Да и оружия для всех просто не хватит! А ведь кому-то надо обеспечивать фронт всем необходимым. Следует придерживаться более спокойного тона в разговоре с читателем. Иначе, сами не желая того, мы сеем панику.

Трезво оценивая обстановку, — продолжал Николай Дмитриевич, — необходимо называть пути выхода из создавшегося положения. При этом наши лозунги, призывы, советы всегда должны указывать конкретную задачу для защитников города и его жителей на сегодня — завтра, учитывая, что обстановка быстро меняется, а в соответствии с этим изменяются и ближайшие практические цели.

В показе нашей борьбы на фронте и в тылу нужно говорить не только о героическом, заслуживающем подражания, но и о недостатках. Следует сочетать положительное с отрицательным, как это и есть в жизни.

Шумилов замолчал. Почему-то посмотрел на меня так внимательно, будто видит в первый раз. А потом сказал:

— Надо готовиться к худшему. Не исключено, что придется отстаивать дом за домом, улицу за улицей. В печати уже сейчас следует давать побольше практических советов, как вести рукопашный бой, использовать любые средства для истребления врага.

Необходимо, — продолжал он, — сосредоточить огонь нашей критики по трусам, паникерам, дезертирам. Надо окружить их общественным презрением, чтоб земля горела у них под ногами. В то же время поддержать малодушных, помочь им стать на ноги, избавиться от постыдного чувства страха. От малодушия до трусости один шаг! Важно методично, изо дня в день публиковать письма и корреспонденции, вызывающие у людей новый прилив духовных сил и энергии, воспитывающие ненависть к трусам. Паникерство, малодушие, трусость, неверие в наши силы — самый страшный пособник врага в нынешних условиях.

Я подробно записал все, о чем говорил Н. Д. Шумилов, Разумеется, все это относилось и к «Смене». Были и у нас элементы крикливости, трескотни. Советы читателям, как готовиться к обороне в условиях уличных боев, мы давали, но маловато.

Я обещал секретарю городского комитета партии рассказать об этих замечаниях и требованиях редакционному коллективу. Уже с сегодняшнего дня мы сделаем необходимые выводы при подготовке и редактировании наших материалов. Заверил, что все это обмозгуем и учтем при составлении плана редакционной работы на ближайшее время.

Мои товарищи, как и следовало ожидать, по-партийному восприняли замечания в наш адрес и принялись активно проводить их в жизнь.

В завтрашнем номере «Смены» появится статья Героя Советского Союза А. Краснова «Мужество и храбрость рождаются в боях». Она прямо отвечает на новые требования. В горкоме могут даже подумать, что мы сверхоперативны. На самом же деле этот материал давно готовился к печати и мы лишь ускорили его публикацию. Несколько слов об авторе. Майор А. А. Краснов, человек необычайной храбрости, воинской доблести, смекалки, командир полка 70-й стрелковой дивизии. Эта дивизия еще до войны входила в состав нашего округа. Костяк ее составляли ленинградцы. Прославилась она во время военного конфликта с Финляндией. В феврале 1940 года ее войска прорвали линию Маннергейма и стремительно вышли в тыл выборгской группировки противника, заставив его капитулировать. Для этого орудия и танки, приданные дивизии, с пехотой на броне совершили бросок по льду Выборгского залива.

В первый же месяц Великой Отечественной войны 70-й дивизии доверили принять участие в нанесении контрудара по противнику в районе Сольцов, бок о бок с войсками Северо-Западного фронта. Удар, как известно, был неожиданным для противника. Он сорвал замыслы гитлеровского командования по молниеносному овладению Ленинградом. Бойцы ее впервые ощутили на берегах Шелони сладость победы над фашистами. Но потом дивизии пришлось испытать и горечь отступления. С тяжелыми боями пробивалась она к Ленинграду и в последнее время, когда готовилась наша статья, сражалась под Пушкином и Павловском.

Статья получилась, по общему признанию, интересная, поучительная. Вернее, это была запись беседы. Анатолий Андреевич не охочий до всякого рода «писанины», как он любил выражаться, рассказывать был мастер! Язык у него сочный, по-военному лапидарный. Вообще это был человек во всех отношениях незаурядный. Громадного роста, весельчак, балагур. Густые черные усы придавали ему вид заправского рубаки кавалериста, хотя он никогда им не был.

Вот отрывок из статьи, получившей широкий отклик у читателей:

«Героизм, мужество, самоотверженность. Кто из нас не произносил этих священных слов? Кто не восхищался боевыми подвигами наших героев? Но кто скажет мне, что героями рождаются? Героизм, стойкость — это сила воли, а волю эту можно воспитать в себе. Молодые люди, бывало, говорили мне:

— Вам, конечно, ничего не страшно, вы — Герой Советского Союза.

И я должен был рассказывать им, что я — обыкновенный пензенский агроном и что, честно говоря, в первом бою мне было тоже боязно.

Наши бойцы — храбры и стойки. Но есть и такие, в ком страх затмевает все чувства. Они думают: только бы скрыться, только бы уйти подальше оттуда, где взвизгивают пули, где от разрывов стонет земля. И хочется крикнуть такому человеку: «Остановись! Куда ты бежишь? Что скажешь ты старухе матери, жене и детям или любимой девушке, убежав с поля боя? Там страшно? Но что будет, если враг, не встретив твоей пули, твоего штыка, продвинется вперед? От врага не убежишь, он настигнет тебя…»

Я видел много храбрых и стойких людей. Я видел, как оставались на своих местах бойцы, когда на них мчались немецкие танки. Один наш пулеметчик бил по вражеской пехоте, следовавшей за танками, до тех пор, пока его не придавило тяжелой гусеницей. Это не напугало остальных, а лишь еще больше озлобило. Бутылками с горючей смесью, связками гранат красные пехотинцы выводили из строя машину за машиной. Не советская пехота дрогнула, а немецкие танки. Они повернули обратно».

* * *

День 19 сентября стал днем боевого крещения и для нас, сменовцев. С утра стояла солнечная погода. На небе ни облачка. С тревогой ожидали мы налета. И вот вечером, в половине пятого на город двинулись бомбардировщики: 280 самолетов участвовало в нападении. Это была самая сильная, самая жестокая бомбардировка Ленинграда с начала войны. Продолжалась она несколько часов подряд. Было сброшено более пятисот фугасных и полторы тысячи зажигательных бомб. Кроме того, начиная с двух часов ночи и до семи вечера почти непрерывно вела обстрел вражеская артиллерия.

На этот раз бомбы рвались в непосредственной близости от нашей редакции. Одна из них попала в здание типографии имени Лоханкова, расположенной на нашей Социалистической улице. Бомба мало того, что разрушила до основания все здание, оставив только коробку с глазницами окон, но и повредила соседние. В нашем доме вылетели все стекла, обращенные на улицу. После бомбежки я вошел в свой кабинет и не узнал его: комната была усыпана стеклом, вдребезги разбилось не только большое — во всю стену — зеркальное окно, но и стекла в книжном шкафу, позади письменного стола. На уровне головы в деревянную часть дверцы вонзился рваный осколок. Пришлось перебраться в ту часть помещения, которая выходила окнами во двор, а пустые проемы забить фанерой, чтобы сберечь тепло.

На наше счастье, в этот момент никого не было в наружной части здания. Поэтому никто не пострадал. Еще несколько бомб упало совсем недалеко от нас на Большой Московской улице. Одна из них угодила во двор дома, где я жил до переезда на Лесной проспект. Другая разорвалась посредине улицы. Громадные разрушения, много жертв! Особенно пострадал первый этаж, где была как раз наша квартира. Все это я увидел поздно вечером.

В этот же день было сильно повреждено здание театра оперы и балета, бывшего Мариинского, — красы и гордости Ленинграда. Бомба весом 250 килограммов попала в правое крыло, пробила насквозь шесть междуэтажных перекрытий и только тогда разорвалась. Взрывная волна распахнула все двери зрительного зала. Взрыв был настолько велик, что железный занавес отодвинулся на целый метр. Вся мебель в зале и ложах превращена в обломки.

Но самая ужасная катастрофа произошла в этот день на Суворовском проспекте, неподалеку от Смольного. Здесь в большое многоэтажное здание, где размещался госпиталь, попало шесть фугасных и множество зажигательных бомб. От взрывов рухнули верхние этажи. Только в результате мужественных действий пожарников комсомольского полка и девушек из участковых команд МПВО удалось спасти большинство находившихся в здании людей. И все же более шестисот тяжело раненных солдат и офицеров, которых не успели унести в бомбоубежище, были убиты и завалены обломками.

Ленинградские газеты опубликовали немало писем читателей, рассказывающих о гибели близких, о ненависти, которую они питают к убийцам детей, стариков, женщин, раненых. Один из этих потрясающих по силе человеческих документов запомнился мне. Это письмо Н. Пахалиной, проживавшей на улице Маяковского в доме № 2. «Слушайте меня, бойцы!» — называлось оно.

«У меня была семья. Большая, дружная семья. Каждый вечер после работы мы собирались вместе, — я, моя сестра Тамара, дети. Наша мать, Анна Григорьевна, хлопотала вокруг нас.

И вот вечером, как обычно, мы пришли после работы. Мы увидели, что дом наш разрушен бомбой. Мы стали искать нашу мать, наших детей — их не было нигде. Мы нашли их мертвыми под обломками дома.

Моей дочурке Люсе было пять лет. А племяннику Юрочке всего два с половиной года.

Почему на детей направили проклятые убийцы свое оружие? За что убита фашистами моя мать, которая всю жизнь трудилась, которая 38 лет проработала на производстве?! Я все время думаю об этом. И я поняла. Я поняла не только умом, но всей своей душой, всем сердцем… Потому что фашисты— это взбесившиеся звери, которым не должно быть места на земле.

Бойцы, слушайте меня! К вам обращается советская женщина. Кровь убитых вопиет о мщении! Бейте врага. Ночью и днем, бейте без передышки.

Мне очень тяжело сейчас. Все время я думаю о тех, кого я потеряла. Но еще больше, чем горе, меня мучает ненависть к врагу. Я не успокоюсь до тех пор, пока убитые не будут отомщены.

Дорогие бойцы! Уничтожайте без жалости кровавых псов фашизма!»

Конец недели — 21 и 22 сентября — прошел в городе сравнительно спокойно. В субботу погода выдалась хмурая, нелетная. А в воскресенье, хоть и было солнечно, вражеские самолеты не появлялись. Причина стала известна на другой день— враг снова обрушил всю мощь авиации, сосредоточенной под Ленинградом, на Кронштадт и корабли, стоявшие на рейде/ В налете участвовало до четырехсот бомбардировщиков.

В этот день впервые в бой вступили штурмовики ИЛ-2, только что прилетевшие из Москвы на подкрепление. Одна группа самолетов штурмовала танки и мотопехоту под Ям-Ижорой и Красным Бором, а другая — позиции врага под Ораниенбаумом, где гитлеровцы пытались предпринять новое наступление против нашего Приморского плацдарма. Досталось и аэродромам противника. В этот день был нанесен существенный урон фашистской авиации — уничтожено 32 самолета: одиннадцать сбиты в воздушных боях, семь — огнем зенитчиков и четырнадцать разбомблены на земле. Кроме того, не менее тридцати самолетов были повреждены.

Ленгорисполком вынес решение: отныне после сигнала воздушной тревоги продолжают работать столовые, кафетерии и буфеты, продуктовые магазины и ларьки, парикмахерские. Жизнь показала, что без этого обойтись просто невозможно: люди остаются без обеда, без хлеба.

В субботу вечером мы получили материалы о награждении работников Кировского завода за освоение производства тяжелых танков. Публикуем на первой полосе указы Президиума Верховного Совета СССР и крупным планом портрету новых Героев Социалистического Труда — директора завода И. М. Зальцмана и главного конструктора Ж. Я. Котина. Вся третья полоса посвящена молодым кировцам, отличившимся в соревновании. Здесь статьи директора завода и секретаря комитета комсомола, выступления самих производственников.

Награда заслуженная! Тяжелые танки кировцев очень сильно помогают защитникам города. Правда, их пока выпускается недостаточно. Но то, что сделано за эти три месяца в Ленинграде, получит продолжение в неизмеримо больших масштабах на Урале, где развертывается массовое производство КВ. Многие из тех, кого мы чествуем, находятся на пути в Челябинск.

В передовой статье «Образцы трудового героизма», опубликованной вместе с материалами о награждении, мы горячо поздравили коллектив Кировского завода и его славную молодежь.

По мнению товарищей из горкома ВЛКСМ, «Смена» достойно отметила трудовой подвиг рабочей молодежи и всего коллектива кировцев. Но сколько труда пришлось затратить, чтобы подготовить материалы!

Об указах мы узнали только накануне, в пятницу вечером. Ранним утром на завод отправились Юдифь Бродицкая и Нина Романова. Выбор пал не случайно: Бродицкая — мастер писать очерки, Романова тяготеет к репортажу — умеет быстро собрать нужные сведения и тут же сделать зарисовку.

Наши женщины отлично справились с поручением. Они собрали весь необходимый материал и вовремя сдали в секретариат целую полосу.

Однако главными трудностями, которые пришлось преодолеть журналисткам, были не сбор ц подготовка материалов. Завод находился в непосредственной близости от фронта. Сюда долетали теперь не только снаряды, но и мины. Примыкавшие к заводу улицы и площади подвергались интенсивному обстрелу. В связи с этим трамваи в том направлении почти не ходили. Нужно было добираться пешком. Утром это удалось сделать довольно быстро, а на обратном пути Бродицкую и Романову несколько раз останавливали патрули и заставляли укрыться в бомбоубежище. Кое-где удавалось убедить пропустить их, но чаще приходилось подчиняться и ждать конца обстрела. Наши посланницы очень нервничали — они понимали, как волнуются в редакции, ожидая их с материалом.

Нина Романова и сейчас работает в «Смене», куда она пришла задолго до войны, еще девочкой. А Юдифь Викторовна стала писательницей, автором книг о воспитании молодежи. Встречаясь, мы вспоминаем вечер, когда они ходили на завод, как наконец-то появились в редакции, измученные, но улыбающиеся, — задание было выполнено!

В этом же воскресном номере «Смена» сообщила своим читателям и горькую весть: оставлен нашими войсками город Киев, столица Советской Украины. Ленинградцам особенно тяжело слышать об этом. Гитлеровцы провозгласили главной целью военной кампании этого года — захват Москвы, Ленинграда и Киева. Одна из целей достигнута. Правда, не так быстро, как они рассчитывали, и ценою больших потерь, но все-таки достигнута.

Мне предстояло прокомментировать это известие в докладе о текущем моменте на Витебском вокзале вечером того же дня. В кармане у меня лежала путевка городского комитета партии. Признаться, с тяжелым сердцем шел я исполнять партийное поручение.

Витебский вокзал — в прошлом Детскосельский, а еще раньше Царскосельский — уже бездействовал. Поездам ходить было некуда!

Собрались в просторном красном уголке вокзала. Главным образом старики, несколько женщин, пять-шесть подростков, а всего человек пятьдесят. Слушали внимательно. О положении на других фронтах, об обстановке под Ленинградом.

Я не скрывал всей трудности положения: фашисты подошли вплотную к городу. Фронт проходит через Стрельну, Пулково, Колпино, по берегу Невы до Ладожского озера. Враг продолжает рваться в город. Особенно упорные бои идут сейчас на правом крыле Пулковской позиции. Здесь поселок Финское Койрово и станция Горелово по нескольку раз в сутки переходят из рук в руки. Но есть все основания полагать, что у противника силы на исходе, что он измотан, смертельно устал. Привел свежее письмо, найденное у только что убитого гитлеровца. Меня им снабдили накануне в отделе пропаганды горкома партии. Лейтенант писал своему отцу: «Я полагаю, что мы имели в эти дни потери, во много раз превышающие все потери, что мы понесли во время польского и французского походов вместе взятых… Мы все надеемся, что до зимы все кончится, но на всякий случай я начал припасать теплые вещи».

Отчаянные письма пишут своим родичам маннергеймовские вояки. Вот одно из них, найденное в захваченных нами окопах близ Белоострова:

«За старой государственной границей. 18 сентября 1941 г.

Дорогой брат! Пишу тебе с передовой линии в момент, когда русские ведут минометный огонь. Только что вернулся с места расположения командира взвода, где узнал, что мы должны провести проволочное заграждение около железной дороги в 50–70 метрах от русских. Это — ужасный приказ. Здесь приказы отдаются безумными офицерами-нацистами, и за невыполнение таковых мы подвергаемся жестоким расправам— или будешь расстрелян. Да, это настоящее проклятие… Если бы я мог передать тебе всю картину моего положения…»

Письма произвели сильное впечатление. Потом мне задавали вопросы. Особенно беспокоило слушателей положение со снабжением Ленинграда продовольствием. Я рассказал об усилиях, которые осуществляются по решению Государственного Комитета Обороны. Страна делает все возможное, чтобы помочь ленинградцам. На восточном берегу Ладоги уже сосредоточены необходимые запасы продуктов. Принимаются меры, чтобы наладить регулярные перевозки грузов по озеру. Обратил внимание на трудности, с которыми они связаны. Только что стало известно о гибели почти целого каравана судов, перевозивших продовольствие для города в прошлую среду, 17 сентября. Девять фашистских бомбардировщиков напали на караван во время шторма. Тем не менее перевозки будут продолжаться до окончания навигации, а там будем прокладывать путь для доставки продуктов по льду озера. Уже сейчас ведется интенсивная подготовка. Придавая важнейшее значение этому делу, Военный совет фронта возложил на одного из своих членов адмирала И. С. Исакова руководство перевозками через Ладогу.

В конце беседы поднялся со своего места старый, убеленный сединой рабочий и, чуть-чуть волнуясь, попросил передать тем, кто меня прислал, — командованию фронтом и городскому комитету партии, что ленинградские железнодорожники целиком и полностью одобряют меры, принятые для отпора врагу, и готовы отдать жизнь, если она понадобится, на защиту Отечества и завоеваний революции. Остальные дружно поддержали его. Я заверил, что обязательно передам это товарищам в Смольном.

Уже по дороге домой, в трамвае, я прочел в «Ленинградской правде» письмо рабочего Пролетарского паровозоремонтного завода Ф. П. Муравьева, отца троих сыновей-воинов Советской Армии.

«Я работаю на питерских заводах с 1902 года и вот уже двадцать восьмой год на родном Пролетарском заводе, — писал он. — Лет мне много, но душой я молод, сердце бьется горячо… Я вступил в заводской отряд народного ополчения. Умело владею винтовкой и, если встречусь с врагом, моя рука, рука старого котельщика, не дрогнет. Буду бить фашистов смертным огнем. Не сдадим Ленинграда! Будем драться до последней капли на его мостовых, сделаем каждую улицу и проспект, каждый дом неприступной крепостью обороны».

И мне представился автор письма таким же, как седовласый рабочий депо, который только что выступал в Красном уголке на вокзале.

Последующие три дня — 22, 23 и 24 сентября — были по-прежнему напряженными. Гитлеровцы предпринимали отчаянные попытки прорвать нашу оборону от Невы до Финского залива. Но кольцо советских войск обрело такую упругость, что его можно было только взломать, разрушить, а погнуть,' заставить податься назад было уже немыслимо. А для того, чтобы сломать, искрошить, силенок у гитлеровцев под Ленинградом уже не хватало. Так мы и прочтем спустя много лет в немецких документах: штаб группы армий «Север» вынужден был сообщить своему командованию — наличными силами продолжать наступление невозможно.

Это было 25 сентября. А в предшествующие дни гитлеровцы с отчаянием маньяков делали последние судорожные попытки прорвать линию обороны советских войск. Особенно ожесточенными по-прежнему были бои на правом крыле Пулковской позиции, у Финского Койрова. Здесь гитлеровцы пытались обойти Пулковские высоты, чтобы потом зайти в тыл нашим войскам. Наше командование задолго до этого разгадало замысел врага и сосредоточило здесь максимум сил. Сюда же были стянуты все резервы артиллерии. Только 22 сентября здесь было отбито четырнадцать атак и все — с большим уроном для противника. Наши артиллеристы стреляли по атакующим прямой наводкой, а пулеметчики — почти в упор. Горы трупов лежали неубранными несколько дней. И все-таки подгоняемые офицерами гитлеровцы упрямо лезли вперед.

Несколько раньше прекратились атаки врага на позиции 55-й армии, державшей оборону слева от Пулковских высот до Невы.

В то же время враг продолжал артиллерийские и воздушные налеты на городские кварталы. Не такие яростные, как 19 и 20 сентября, но достаточно чувствительные. Особенно досталось Гостиному двору. Он занимает целый квартал и представляет собой замкнутый четырехугольник, одна сторона которого выходит на Невский проспект. Сюда, во внутренний двор, во время воздушных тревог обычно направляли всех, кто оказывался поблизости; казалось, под охраной двухэтажного каменного барьера люди находятся в наибольшей безопасности. Так было и на этот раз, когда днем, в половине третьего, объявили очередную воздушную тревогу. И вдруг несколько крупных фугасных бомб угодили в центр укрытия. Шесть складских помещений внутри двора были разрушены до основания. Тысячи осколков разлетелись во все стороны. Стены Гостиного двора выдержали страшный удар, но взрывная волна в поисках выхода стала крушить все, что попадалось на пути: распахнула чугунные ворота и двери, исковеркала стальные перила и винтовые лестницы. А людей, что не успели припасть к земле, расплющила, изувечила: 98 убитых и 148 раненых — таковы трагические последствия очередного фашистского злодеяния.

Эти кошмарные подробности рассказал мне в тот вечер репортер «Смены» Вл. Светлов. Он оказался единственным журналистом, побывавшим на месте катастрофы. Говорил он медленно, тщательно подбирая слова. Рассказ его произвел на меня гнетущее впечатление. Беда приключилась действительно страшная — четверо суток извлекали людей из завалов.

Под впечатлением этого писал я в тот вечер передовую «Беспощадно уничтожать врага!». Статья получилась гневная. Под каждым словом готов подписаться и сегодня. Никогда не забуду, как и все, кто жил и работал в те дни в Ленинграде, злодеяний немецких фашистов и никогда не прощу им этого.

Четверг, 25 сентября, был вроде бы ничем не примечателен. Стояла, как все последние дни, солнечная погода. Город замер в тревожном ожидании налетов. Как и накануне, объявили несколько воздушных тревог. Ночью безмятежно светила луна, были видны сполохи далекого северного сияния… И только на другой день в штабе фронта пришли к окончательному выводу: немцы стали окапываться. Штурму Ленинграда пришел конец. Наступал новый, не менее трудный период в жизни ленинградцев — борьба за то, чтобы выстоять, преодолеть лишения, голод, болезни, которые повлекла за собой вражеская блокада. Предстояло накапливать силы, готовиться к разгрому врага под стенами города.