Предуведомление соавтора. Мне неизвестна точная дата, когда Микки начал эту новеллу, оставшуюся незавершенной. Но судя по некоторым деталям, это 1980-е годы, так что я дорабатывал рукопись, ориентируясь на это время.

M. A. К.

Копы всегда ходят парой. В дверь постучит один, а войдут двое – дуэтом легче справиться с тобой, если вздумаешь рыпнуться. Когда они в форме, один ведет служебную машину, другой говорит по рации. Когда в штатском, один задает вопросы, другой записывает в блокнот. Мне порой думается, коп выступает соло только на приеме у стоматолога. Ну, еще в койке ночью. И в процессе самоубийства.

Клиент уже десять минут ждал, когда я закончу телефонный разговор. Я вышел в приемную и кивнул топтавшемуся там шестифутовому детине. Коричневые туфли, коричневый костюм, карие глаза, каштановые волосы. Сущим облегчением было узнать, что его фамилия не Браун.

– Мистер Хэнсон, я готов вас выслушать.

За стойкой приема посетителей сбоку от двери в мой кабинет Вельда, жгучая брюнетка в белой блузке и черной юбке – просто картинка, а не женщина, – едва заметно улыбнулась мне глазами. Она тоже оценила этого посетителя.

Мистер Хэнсон кивнул мне в ответ. Ни нервной улыбки, ни дерготни в движениях – спокоен как слон. Нуждающиеся в услугах частного детектива обычно ведут себя по-другому. При моем приближении он протянул лапу, но я прошагал мимо и распахнул дверь.

В коридоре его напарник стоял у стенки, точно часовой, сцепив за спиной руки. Ростом пониже, в одежде он предпочитал другие тона коричневого, и галстук в желто-белую полоску придавал дикости его облику. Само собой, он был помоложе, лет тридцати, тогда как Хэнсон явно разменивал пятый десяток.

– Почему бы вам не присоединиться к приятелю? – Я сопроводил слова жестом «после вас».

Второй коп тоже не улыбнулся. Он лишь молча оглядел меня с головы до ног и присоединился к Хэнсону. Вдвоем они застыли, точно приговоренные перед расстрельной командой.

Я расположился за рабочим столом и дал знак присаживаться. Но полицейские не любят приглашений. Эти двое остались на ногах.

Откинувшись в кресле, я заговорил:

– Парни, ордером вы не размахиваете, значит это не обыск и не арест. Так что садитесь.

Они неохотно подчинились.

– Да с чего ты взял, что мы из полиции? – тоном оскорбленной невинности спросил напарник Хэнсона.

Я не любитель корчить из себя великого мастера дедукции, поэтому лишь буркнул:

– Тоже мне задачка.

– А на бизнесменов что, не тянем?

– Бизнесмены не таскают ствол на ляжке, а если таскают, то могут себе позволить костюмчик подходящего кроя. Для бандюков вы слишком чистенькие, но и на федералов не похожи – холености нет. Значит, Департамент полиции Нью-Йорка или гости из Джерси.

Они переглянулись, и Хэнсон пожал плечами. И правда, какой смысл отпираться? Они копы, и у них ко мне дело. Ничего личного. В манере аристократа, жалующего коридорному огромные чаевые, Хэнсон достал из бокового пиджачного кармана сложенную стодолларовую банкноту и бросил на стол.

– Ну хорошо, – сказал я. – Слушаю вас внимательно.

– Мы хотим тебя нанять.

Ох и тошно же ему было в этом признаваться! До того тошно, что я с трудом сохранил равнодушную мину и не расхохотался.

– «Мы» – это кто?

– Ты же сам сказал, – ответил Хэнсон, только что не давясь словами, – полиция Нью-Йорка.

– А деньги зачем? – кивнул я на сотку.

– Для легальности. Для конфиденциальности. Принимая плату, ты нам гарантируешь и то и другое, этого требует твой лицензионный договор со штатом Нью-Йорк.

– Что, если я отклоню ваше предложение?

Секунду-другую мне казалось, что оба посетителя улыбнутся, но они справились с соблазном. Только в глазах промелькнуло что-то вроде облегчения.

Не очень-то им нужно мое согласие. Интересные дела.

Так что я взял деньги, заполнил квитанцию и отдал ее Хэнсону. Он тщательно прочитал, сложил, запихал в бумажник.

– Ну и что дальше? – спросил я.

Подавив раздражение, Хэнсон сел и сцепил пальцы на колене. Я отметил, что пальцы у него на диво гибкие для таких больших рук.

– Идея не в Департаменте родилась, – проворчал он.

– Да кто бы сомневался.

Несколько секунд он мялся, подбирая слова, наконец сказал:

– Хаммер, ты наверняка в курсе: есть в правительстве люди, у которых власти побольше, чем у шефов полиции или мэров.

Я кивнул. Он мог бы и не сотрясать воздух. Понятно, к чему клонит.

Наступила пауза. Взгляд Хэнсона многозначительно сместился на мой телефон, затем обежал комнату. Я не дожидался вопроса.

– Да, разговоры с клиентами могут записываться… но я не трогал кнопку. Вам не о чем беспокоиться.

Копы так не считали. Они помалкивали и переглядывались.

– Все-таки беспокоитесь. Ладно, можем выйти. Да хоть на улицу.

Хэнсон кивнул, ни на секунду не задержавшись в кресле:

– Так и сделаем.

Я приотстал от клиентов, сказав в приемной Вельде, что не знаю, сколько продлится мое отсутствие. Темные глаза уже не улыбались – ее встревожил мой уход в компании двух несомненных копов.

Мы воспользовались укромной лестницей, служившей уборщику для выноса мусора. На улице можно говорить без опаски: шум транспорта и болтовня пешеходов заглушат любой микрофон, ноги унесут от любопытных ушей. Хочешь приватности – ищи толпу погуще.

Мы шагали по тротуару. Весеннее утро выдалось холодным, но ясным.

Через полтора квартала Хэнсон заговорил:

– В Манхэттен прибыл сенатор Соединенных Штатов для участия в конференции ООН.

– Что ж, кто-то и дерьмо должен разгребать.

– И пока сенатор в городе, ты разыщешь одну штуковину.

– Как понимать? – нахмурился я. – Просто кража?

– Нет, не просто. В этой ситуации нет ничего простого. Но есть нюансы, которые делают твое участие… крайне целесообразным. – Видит бог, Хэнсону ужасно не хотелось этого говорить.

– А вы, полиция, уже подключились?

– Нет.

– Это почему же?

– Не твоя забота, Хаммер.

Не моя забота? Хм…

Мы остановились на углу, и пока светофор горел красным, я спросил:

– А что же ФБР, почему не ведет расследование? Сенатор США – не самая мелкая сошка. Что ему мешает подергать за ниточки?

– Это дело местное, в границах Нью-Йорка.

Да-да. И Департаменту полиции Нью-Йорка оно оказалось не по зубам.

Свет сменился, и мы двинулись через перекресток в густом потоке пешеходов.

Мне показалось странным, что Хэнсон воспользовался словом «разыщешь». Если это не кража, следует ли понимать так, что таинственная вещь потеряна? Или мне поручается что-то стянуть? Я демонстративно укоротил шаг и заинтересовался витринами магазинов.

– Не хочешь ли спросить, кто этот сенатор? – поинтересовался Хэнсон.

– Ты же сказал про границы Нью-Йорка. А в этих границах только два сенатора.

– И не тянет узнать, кто именно из двух?

– Не тянет.

– Почему? – нахмурился Хэнсон.

– Потому что ты сам скажешь, когда будешь готов, или он со мной встретится.

Ни на лице полицейского, ни даже в голосе не отразилась досада. Только в выборе слов.

– И это называется частный сыщик? Хаммер, ты хоть один вопрос задашь?

Я резко остановился, повернулся к витрине спиной и поочередно оглядел спутников. Посмотришь на нас со стороны – компания друзей решает, где бы перекусить или опрокинуть по стопочке. Только опытный глаз мог заметить в наших позах и движениях желание скрыть выпуклость кобуры, а на лицах – мину, предназначенную исключительно для прохожих.

– Неудивительно, парни, что вы злитесь, – сказал я. – У нью-йоркского Департамента такой громадный опыт, а сенатор хочет, чтобы пропавшую вещичку вместо вас искал я. Забавно.

Хэнсон наконец кое-что выдал:

– Может, эта вещичка и невелика, но кипежу из-за нее… на самом верху…

– Наверху – это в офисе сенатора?

Хэнсон ничего на это не ответил, но молчание было красноречивым.

– А бывает выше?

И тут до меня дошло. Предположение казалось безумным, но я не удержался от вопроса:

– Неужели… президент?

Хэнсон трудно сглотнул и снова пожал плечами:

– Я этого не говорил… Но самая большая шишка у нас он, разве нет?

Будь эти двое не полицейскими, а федеральными агентами, я бы схлопотал обвинение в государственной измене или в подстрекательстве к бунту, а как минимум упрек в дурости. Но эти двое знали правильный ответ. По крайней мере, его знал Хэнсон. На всякий случай я его озвучил.

– В нынешние времена, – сказал я, – рулят банковские воротилы и лоббисты. Как бы ни высоко сидел политик, он всего лишь шахматная фигура, которую двигают деньги. Это всех касается, даже шишек в Овальном кабинете.

– Цинично на жизнь смотришь, Хаммер, – упрекнул меня напарник Хэнсона.

Из-за угла выкатился мальчишка на скейтборде. Когда он проехал мимо нас, я спросил:

– И что же за работу я должен проделать, чтобы оправдать такой мощный прессинг?

– Почем я знаю? – Хэнсон пожал плечами. – Наше дело маленькое. Мы пешки. Ладно, пошли.

– Куда?

– К сенатору.

Лакированные стенные панели, удобная мягкая мебель, восточный ковер – и вся эта роскошь, достойная уэстчестерского особняка, в президентском номере отеля «Сент-Мориц» на Сентрал-Парк-Саут.

Да и в кресле, которое с легкостью сошло бы за королевский трон, восседала не августейшая особа, а всего лишь человек, вот уже третий срок занимавший пост сенатора США. Хью Бойлан, дородный, бледный, выглядел здесь столь же неуместно, сколь и я. Плохо отглаженный бежевый костюм из крепа и небрежно завязанный галстук в красную и белую полоску отменно сочетались с истосковавшейся по стрижке шевелюрой. Густые черные брови – ни дать ни взять косые восклицательные знаки – мужественно контрастировали с пухлым чувственным ртом.

Этот джентльмен со взглядом лепрекона позаботился о том, чтобы нам с Хэнсоном принесли пива. И не в стаканах, а непременно в бутылках – тонкий жест своего в доску парня. Бутылки были поставлены не на подложки, а на низкий журнальный столик между нами, куда я уже бросил шляпу. Я устроился на диванчике с такими тугими выпуклостями, что им бы позавидовала дорогая девушка по вызову.

Сенатор наклонился вперед; его голубые глаза, полускрытые тяжелыми веками, были сплошь в красных прожилках. Он сделал приветственный жест толстопалой кистью – мягкой, но уж никак не холеной. Когда-то Бойлан работал грузчиком в порту. Очень давно.

– Странно, мистер Хаммер, что за столько лет нам так и не довелось познакомиться. – Голос у него был густой, как звук льющегося в стакан «Гиннесса». – Видно, это из-за разных политических взглядов.

– Я не интересуюсь политикой, сенатор.

Брови Граучо Маркса скакнули к растрепанной челке.

– Вы ведь знаменитость, мистер Хаммер. Тот скандальный случай в России, когда вы в качестве телохранителя сопровождали моего коллегу из консервативного лагеря, сенатора Джаспера…

– Сэр, я просто делал свою работу.

– То есть не будете возражать, если работу вам предложит политический деятель… с либеральными убеждениями?

– При условии, что вы не будете пытаться обратить меня в свою веру.

– Что ж, это разумно, – хохотнул он и сплел пальцы, откинувшись в кресле. – Все же смею надеяться, что вы, являясь так же, как и я, гражданином великого государства, заметили мою борьбу за интересы нашего избирательного округа и стремление покончить с однопартийной политикой в его границах. Ставя превыше всего благо народа, я то и дело вынужден конфликтовать с собственной партией.

– Ну к чему эта реклама, сенатор? Без обид, но я уже забыл, когда в последний раз ходил на выборы.

Край мясистой щеки дрогнул в улыбке.

– Полно, не надо ершиться, я вам не враг. Всего лишь рассчитываю на толику уважения к моим заслугам.

– Вы честны, и вы боец. Для меня это очень важные качества.

Бледные щеки залились краской. Я что, ненароком задел за живое?

– Спасибо, я оценил, – тихо произнес он.

Сквозь занавески из ткани органди сочился свет, в нем витали золотистые пылинки – да, пыль есть даже в «Сент-Морице». Внизу взревывали клаксоны, но высота скрадывала звуки. Город живет своей жизнью, и какое ему дело до ранимого политического деятеля и забытого героя таблоидов?

– Вчера умер Николас Джиральди, – сказал сенатор.

Что за черт?

Дон Николас Джиральди в Нью-Йорке возглавлял так называемую шестую семью мафии. Вчера на склоне дня он уснул и не проснулся в частной палате больницы «Сент-Люк». Об этом сообщили вечерние газеты и все прочие СМИ. Ушел из жизни Старый Ник, самый добрый представитель весьма и весьма недоброго рода.

– Я в курсе, – кивнул я.

С улыбкой священника, увещевающего строптивого прихожанина, Бойлан продолжал:

– Вы были с ним знакомы. По слухам, время от времени выполняли его поручения. И он вам доверял.

Глотнув «Миллер-лайта», я пожал плечами:

– Какой смысл отрицать? Да, у меня были дела с Ником, но гангстером от этого я не стал, как не стану либералом, поработав на вас.

Он снова рассмеялся:

– Вот уж кем я вас не считаю, так это гангстером. Но все-таки… Простите, мистер Хаммер, но все-таки странновато, что истребитель бандитов, о котором кричали газетные заголовки, заключил союз с одним из донов.

– Сенатор, «заключил союз» – это чересчур сильное выражение. Я всего лишь оказал ему несколько услуг, никак не связанных с его… бизнесом. Просто он не доверял своим подручным – они бы все испортили.

– А нельзя ли поконкретнее?

– Нельзя. Смерть клиента не снимает с меня обязательства хранить в тайне сведения о нем. Коп Хэнсон, что сидит за этой стенкой, перед тем как мы направились сюда, выдал мне сто долларов и получил квитанцию. Поинтересуйтесь, что там напечатано мелким шрифтом.

Темные брови метнулись вверх-вниз.

– На самом деле это кое-что упрощает. Мистер Хаммер, я хочу задать вам вопрос – и надеюсь услышать ответ, который будет балансировать на грани конфиденциальности. Взамен вы сможете рассчитывать на мое молчание.

– Пожалуйста, спрашивайте.

Он сложил на груди руки – ни дать ни взять здоровенный ирландский джинн, готовый исполнить желание.

– Скажите, вы что-нибудь получали от старого дона незадолго до… или сразу после его смерти?

– Нет. А что я мог от него получить?

– Книгу. Возможно, бухгалтерскую.

Я поставил пиво на журнальный столик.

– Нет. Так это ее я должен для вас разыскать?

Он кивнул. А потом продолжил, снизив голос почти до шепота:

– Все, что я сейчас сообщу, должно остаться между нами. Дон очень долго пробыл у власти… с конца сороковых. Сейчас его методы кажутся старомодными, но он ими пользовался до самого конца. В частности, у него была весьма несовременная манера вручную записывать сведения о каждой сделке, о каждом соглашении. Что именно содержится в его леджере – о том не знает никто. Джиральди вел и другие бухгалтерские книги, но они предназначались для Службы внутреннего налогообложения; в них отмечены по большей части фиктивные сделки. В леджере же, по слухам, он фиксировал реальные события, настоящие этапы своего бизнеса. Когда его спрашивали о подобных вещах, он отвечал кратко: «Это есть в книге».

Я пожал плечами:

– Слухи и до меня доходили. Якобы свой гроссбух он держал то ли дома под замком, то ли в банковской ячейке и ему поверял все тайны. По-моему, это чушь.

– Почему?

Я пренебрежительно махнул рукой:

– Да потому что Ник был слишком хитер, не стал бы он копить компромат на самого себя. А вдруг книга попадет в чужие руки? Нет, сенатор, вы поверили в миф. И если собираетесь отрядить меня на поиски этой вещи, мой вам совет: бросьте.

Но он медленно покрутил большой головой:

– Ошибаетесь, мистер Хаммер. Книга очень даже реальна. В нынешнем году у Старого Ника резко пошатнулось здоровье, и он наказал своим ближайшим помощникам передать леджер человеку, которому он особенно доверяет.

Я нахмурился, затем тоже пожал плечами:

– Ну, пусть я ошибаюсь. Но все равно я не тот человек и дон не передавал мне чертову книгу. Кстати, вы-то откуда знаете про наказ ближайшим помощникам?

– Фэбээровская прослушка. – Улыбка сделалась хитрой, но взгляд оставался тверд, будто сенатор смотрел на меня стеклянными глазами. – Как считаете, мистер Хаммер, вам удастся найти этот леджер?

– Город велик, – развел я руками. – Он любой стог сена заткнет за пояс. И на что вам леджер? Как вы намерены им распорядиться? Неужели ФБР считает, что он даст материал для уголовных дел?

Сенатор тяжело сглотнул и вдруг перестал играть со мной в гляделки.

– Мистер Хаммер, нет никаких сомнений в том, что имена, даты и факты, содержащиеся в книге дона, представляют интерес для органов правопорядка, как местных, так и федеральных. Бесспорно также, что леджер крайне ценен для наследников Старого Ника.

Я покивал.

– Наследники хотят прикрыть собственную задницу и получить порочащие сведения о других гангстерских семьях, о продажных полицейских, о многочисленных публичных личностях. Возможности для шантажа откроются поистине…

Я не договорил, потому что у сенатора опустилась голова и на секунду закрылись глаза. Мне все стало ясно.

– Сенатор, вы всегда были порядочным человеком. Но вам не посчастливилось родиться в богатой семье. В самом начале пути понадобились деньги. И дон вам их предоставил.

– Мистер Хаммер…

– К черту! И не только вам. – Ужасно фальшивя, я просвистел несколько аккордов из «Hail to the Chief».

– Мистер Хаммер, ваш долг перед страной…

– Вот этого не надо. С долгами перед страной я рассчитался в Тихом океане. Поэтому могу с чистой совестью смотреть кино о том, как вы тонете, и хохотать до упаду. Уотергейт будет всего лишь мультиком перед сеансом.

Для человека, который родился и вырос в очень жесткой среде, Бойлан выглядел слишком мягким.

– Вы в самом деле намерены этим заняться?

Я вздохнул. А потом и впрямь рассмеялся, только совсем не весело:

– Нет, сенатор. Я знаю, в какое гнилое болото вы угодили. Ваша официальная биография чиста, и забавно, что президент был вынужден послать именно вас – политика, чьи методы так не похожи на его. Но вы увязли с ним вместе, я прав? Как динозавры в смоляной яме?

Мои слова вызвали у него грустную улыбку.

– Вы же не уйдете, оставив нас гнить, мистер Хаммер?

– А что мне мешает?

– Ну, во-первых, где-то здесь, в большом городе и вне его, в огромной стране, есть люди, которым доверял Старый Ник. Люди вроде вас, не замаранные бандитизмом. И теперь им грозит смертельная опасность.

Тут он был прав на все сто.

– А во-вторых, мистер Хаммер, другие заинтересованные стороны – к примеру, остальные пять семей – будут искать совсем не так, как это делаем мы. И начать они могут с вас.

Я опять рассмеялся:

– Вот уж не знал, что из-за делишек Старого Ника я попал кому-то на мушку. Получается, я вам должен как минимум большое спасибо.

– Да не за что. – Сенатор наконец-то позволил себе хлебнуть пива. Он слизнул пену с чувственных губ, и в глаза вернулся лепреконов блеск. – Мистер Хаммер, гонорар в десять тысяч долларов вас устроит?

– Десять тысяч долларов из денег налогоплательщиков? – Я встал и нахлобучил шляпу. – А почему нет? Получу наконец назад часть своих.

– Принесите мне книгу, мистер Хаммер. – Улыбка теперь была ободряющей, взгляд же – стальным. – Принесите книгу нам.

– Я посмотрю, что можно сделать.

Громилы всегда ходят парами. Парни с ломаными носами охраняют своих боссов на деловых встречах и в ресторанах. Иногда сидят рядом с главарем, иногда за соседним столиком. Либо один торчит в зале, а другой ждет за баранкой и присматривает за входом. Кто похитрее, паркует тачку в переулке. В бандах сторожевые псы непременно разбиты на пары. Как и убийцы.

Типчику, топтавшемуся в холле «Хаккард-билдинга» у дверей моего офиса, было за двадцать, он носил желтую рубашку с остроугольным воротником без галстука, а поверх – голубой костюм, на котором не проглядывала выпуклость от кобуры. Но пушка была при парне, в этом я не сомневался. Он бы сошел за смазливого, если бы не расплющенный нос – как будто скульптор пришлепнул к его физиономии кусок глины и не удосужился придать ей форму. Лак для волос обеспечил пышность темной шевелюре, а баки визитер взял у братьев Смит, с их коробки таблеток от кашля, не иначе. Нынешние бандюки – те еще фаты.

– Входи, – разрешил я. – Составь компанию боссу и приятелю.

– Чего? – У него оказался писклявый голос и тупые глазки-бусинки, а хмурая гримаса только придала комичности облику.

Я высказал обоснованное предположение:

– Ты из свиты Сонни Джиральди. Сонни и твой напарник ждут внутри. Я Хаммер. – Я ткнул большим пальцем в сторону двери. – Как на табличке.

Пока он скрипел мозгами, я шагнул в приемную и придержал для него дверь.

Джон Джиральди по прозвищу Сонни, племянник дона Николаса Джиральди и вероятный наследник его трона, сидел у стеночки – вот точно так же пациент ждет, когда освободится доктор. Был наследник невелик ростом, деликатного сложения, смуглокожий, узколицый, крючконосый, с большими темными, обманчиво сонными глазами. Второй телохранитель, покрупнее того, что топтался в коридоре, тоже выглядел стилягой с дискотеки: и баки при нем, и остроугольный воротник. А еще выступающий лоб и скошенный подбородок. Этот субъект расположился через кресло от босса.

Уж коли речь зашла о нарядах, Сонни щеголял дизайном какого-то итальянского модельера, возможно самого Армани: элегантная серая тройка, серый же галстук, черная рубашка, туфли-лоферы. Пушка нигде не проглядывалась – таскать артиллерию Сонни предоставлял наемникам.

– Мистер Хаммер, – заговорил он баритоном радиодиктора, на удивление звучным для столь субтильного организма, – я бы предпочел, чтобы Флавио остался на своем посту в коридоре… Видите ли, сейчас… гм… переходный период. Нельзя исключать нежелательного визита.

– Прелестно. Ладно, пусть Флавио постоит на шухере. Нежелательные визиты мне самому осточертели.

У Вельды чуть дрогнули губы, а прежде она сидела с равнодушием парковочной билетерши. Наследник банды Джиральди, конечно же, не подозревал, что эта прекрасная статуя держит под столом револьвер.

Я затворил дверь приемной и направился в кабинет, бросив по пути:

– Мистер Джиральди, только вы. Нужна моя консультация, я правильно понял?

Он кивнул мне, встал, жестом велел телохранителю сидеть на месте. Вельда чуть повернула голову, и я просигналил взглядом: будь готова к любым сюрпризам. Она ответила только мне одному заметным кивком.

В кабинете я указал Сонни на клиентское кресло, а сам устроился за рабочим столом. Из внутреннего кармана пиджака он достал серебряный портсигар. Нет, такой покрой точно не позволяет носить оружие. Узкой кистью с отменным маникюром он протянул сигареты мне, но я помотал головой:

– Давным-давно избавился от этой привычки. Иначе разве бы я прожил так долго?

Он улыбнулся с таким видом, будто пробовал мою шутку на вкус.

– Да, это всем нам кажется удивительным. Мистер Хаммер, вы догадываетесь о цели моего визита?

– Вам нужен дядюшкин леджер.

– Да. Он у вас?

– Нет. Следующий вопрос.

Сонни заложил ногу на ногу и зажег сигарету. Я бы не назвал его женственным, но и мужского в нем было немного.

– Догадываетесь, почему я считаю, что леджер может быть у вас?

– Ага. На смертном одре ваш дядя завещал эту штуковину человеку, которому он доверял.

Собеседник медленно кивнул, взгляд больших темных снулых глаз уперся в меня.

– Вы кое-что сделали для старого дона. Выполнили несколько заказов, которые он не считал возможным поручить собственным людям.

– И это сущая правда.

– Мистер Хаммер, почему он вам верил? И почему вы соглашались на него работать? Ваша вражда с коза нострой у всех на слуху. Карл Эвелло, Альберто Бонетти – два дона, главы двух семей из шести, и вы прикончили обоих. А та стрельба в мужском клубе «Вай энд Эс»? Сколько бойцов вы там положили? Три десятка?

– Кто их считал? Да и не доказана моя роль в этой истории.

Снова дегустаторская улыбка. На столе я специально для посетителей держал пепельницу, и Сонни воспользовался ею, унизанные золотыми перстнями пальцы картинно стряхнули пепел. Может, и впрямь от Армани костюмчик, да только в костюмчике – заурядный дешевый макаронник.

– И тем не менее дон Николас, наш Старый Ник, – продолжал Сонни, – не пытался вас убить. Более того, он вам поручал разные дела. Почему?

– А с чего бы ему меня убивать? Я одного за другим устранял его соперников. Избавлял старика от лишних хлопот. Что же касается согласия на него работать… Скажу так: он тоже нередко оказывал мне услуги.

– Что же это за услуги, мистер Хаммер? Или вас можно называть Майком? Ведь вы с моим дядей были закадычными друзьями.

– Так уж и закадычными… Ладно, зови меня по имени… Сонни. Имея дело с криминальным миром, я иногда влипал в неприятные ситуации, и твой дядя меня выручал. Вот и вся дружба.

Сонные глаза сузились в щелочки.

– Говорят, он вам помог выбраться из города после той перестрелки в порту с Солом Бонетти.

Я промолчал.

Джиральди выдохнул в сторону дым. Какая деликатность!

– Вам заплатило правительство? – спросил он.

– Правительство? Мне? За что?

– Майк, вас возили в «Сент-Мориц». Там живет сенатор Бойлан. Правительству понадобился леджер – либо для расправы над нами, либо для самосохранения, ведь в книге могут быть громкие имена. Либо еще по какой причине – мне без разницы. Майк, я хочу получить эту книгу.

– У тебя в распоряжении целая армия, а я кто? Одиночка. Ищи сам.

И снова он пустил дым в сторону. Внешне невозмутим, но можно догадываться, что внутри – тугой комок.

– Что-то мне подсказывает: у тебя есть способ узнать, где книга. Назовем это интуицией. И вряд ли леджер достался кому-то из нашего семейного бизнеса. Я был ближе всех к дяде. Он бы отдал книгу мне!

И так шарахнул по столу кулачком, что подпрыгнула пепельница. Но не подпрыгнул я.

– Он бы отдал книгу мне, – очень тихо повторил Сонни.

Я откинулся на спинку кресла.

– Какой прок от книги для того, кто не входит в семью?

– Не знаю. Честно, Майк, не знаю.

– А она вообще существует? Ты всерьез веришь, что твой дядя фиксировал в ней каждую важную сделку, каждую значительную выплату?

Сонни сел прямо, из глаз вдруг исчезла вся сонливость.

– Я видел леджер у дяди в руках. Он существует. Дядя сидел у себя в кабинете… Он, вообще-то, был невелик, моей комплекции, совсем не похож на жлобов, которых в нашем бизнесе полным-полно… Маленький, седой, всегда безупречно одетый… Облысел за последние годы… Провернув какое-нибудь важное дело, дядя уединялся у себя в кабинете, чтобы корпеть над чертовой книгой, точно монашек над свитком.

– Как она выглядит?

– Не гроссбух, как у бухгалтеров, поменьше. Вроде дневника деловых встреч, но и не маленькая, не записная книжка. Примерно шесть дюймов на четыре. Переплет изношенный, кажется, коричневая кожа. Толщина приличная, дюйма три.

– Где дядя ее держал?

– Ну, не в кабинете… Мы и в сейфе смотрели, и в ящиках стола. Да весь дом обыскали. – Он наклонился вперед и напустил на себя самый что ни на есть серьезный вид. – Майк, если я пообещаю, что семья Джиральди не сойдет с пути, по которому шел Старый Ник, для тебя это будет что-нибудь значить?

– Ты про азартные игры, проституцию, гангстерское ростовщичество и так далее? Сонни, я что, должен гордиться тобой?

– Зато ты прекрасно знаешь: Старый Ник не связывался с наркотой. Из шести семей только мы не торгуем дрянью. Детское и гей-порно, малолетние проститутки – это тоже не наше.

Интересно, у Нобелевской премии есть номинация «благородный разбой»?

Сонни перешел на скороговорку:

– И мы тоже… я тоже буду жертвовать на благотворительность, через церковь Святого Патрика в Маленькой Италии. Мы даем деньги сиротским приютам и реабилитационным центрам для наркозависимых, и тебе, Майк, об этом известно. Из шести семей – только мы…

– Хорошо, хорошо. Из плохих парней Джиральди – самые хорошие. Но при чем тут я?

Сонни пожал плечами:

– Подозреваю, это и есть та причина, по которой ты помогал моему дяде. Не только потому, что он спас твою задницу, когда Сол Бонетти обезумел и возжелал тебе смерти.

Я изобразил мою фирменную кривую ухмылку.

– Сонни, ну нет у меня этой книги.

– Но ты знаешь, где нужно искать. Сто тысяч баксов, Майк, если принесешь книгу мне. Наличными.

– Куча зелени за леджер, в чьем содержимом ты не уверен?

– Найди его, Майк! Найди! – Сонни встал, раздавил окурок в пепельнице, оправил костюм. – Думаешь, я один в курсе, что ты был у старика в списке самых надежных помощников? Думаешь, остальные пять семей еще не бросились на поиски книги?

Десять тысяч от правительства вдруг перестали мне казаться громадным кушем. И даже щедрость Сонни теперь выглядела сомнительной.

– Конечно, Майк, ты и без моей помощи способен выкрутиться. И это еще одна причина нанять именно тебя для поиска именно этой книги. Ну а если по ходу дела ты устранишь кого-нибудь из членов остальных пяти семей – что ж, нам обоим от этого хуже не станет.

Сонни вручил мне визитку с личными телефонными номерами; тот, по которому можно звонить «после работы», был написан от руки на обороте. Затем посетитель удалился. Отвечать на его прощальный кивок я счел лишним.

Я сел и крепко задумался. Было слышно, как затворилась дверь приемной, а вскоре в кабинет вошла Вельда. Она обогнула клиентское кресло и всмотрелась в меня, уперев ладони в стол. Черные глаза излучали тревогу.

– Майк, что происходит? Сначала копы, теперь эти бандиты. Кого еще ждать?

– Пропустил обед, – сказал я. – Как насчет раннего ужина?

Она ухмыльнулась и покачала головой, всколыхнув локоны цвета воронова крыла.

– Только ты можешь думать о еде в такие моменты.

– Звякни Пэту: через полчаса в «Синей ленте».

– С чего ты взял, что начальник убойного отдела все бросит и кинется на твой зов?

– Куколка, это на твой зов он кинется, все бросив. Иль забыла, что он неравнодушен к тебе? Кто ему Майк Хаммер? Всего лишь парень, который раскрыл половину его «висяков».

Ресторан «Синяя лента» на 44-й Западной улице между обедом и ужином не страдал от наплыва посетителей – вся часть зала, что возле бара, нам с Вельдой досталась на двоих. Мы расположились за любимым столиком в углу; стены там пестрели фотографиями знаменитостей с автографами. Я заказал сардельку, а Вельда – салат. О фигуре она заботилась не в пример мне.

Не съев и половины кроличьего корма, Вельда отодвинула тарелку.

– Итак, ты считаешь, что леджер можно найти. Как собираешься действовать?

– Есть пара ниточек.

– А поконкретнее?

Я хлебнул «Миллера» из расширяющегося кверху стакана.

– Первая ниточка – преподобный Мандано в Маленькой Италии.

– Разумно, – кивнула Вельда. – Дон Джиральди был главным меценатом его прихода.

– Меценат! – рассмеялся я. – Красивое слово.

– Дон покупал себе билет в рай?

– Сомневаюсь, что гангстеры верят в загробную жизнь. Мафиозные боссы уж точно не набожны. Скорее Ник пытался купить симпатии общества. Помнится, в Чикаго времен депрессии Аль Капоне с такой же целью открывал бесплатные столовые.

– Итак, святой отец – это первая ниточка. А вторая?

Я лукаво взглянул на нее и понизил голос почти до шепота:

– Помнишь, лет двадцать назад мы проделали для Старого Ника один фокус? С перемещением человека?

Вельда покивала, отвечая мне таким же лукавым взглядом. И тоже сбавила тон:

– Ты прав, этот вариант стоит проверить. Хочешь, составлю тебе компанию?

– Хочу. Ты ей понравилась, в твоем присутствии она будет говорить свободнее. Зато святого отца я полностью беру на себя.

– Ну да, – усмехнулась Вельда, – в исповедальной кабинке есть место только для двоих.

Через дверь-вертушку прошел Пэт и двинул прямо к нам – он знал нашу привычку. В летнем бежевом костюме, при шоколадного цвета галстуке, он на этот раз явился без шляпы. По-моему, на весь Нью-Йорк нас, шляпоносцев, осталось двое. Возле барной стойки Пэт задержался, чтобы взять у Джорджа пива. Потом расположился между нами: слева я, справа Вельда.

– Не подождал меня, – упрекнул он, заметив мою полуопустошенную тарелку. – Ладно уж, доедай.

– Я же сказал: полчаса. А ты добирался сорок пять минут. Человеку нельзя без пищи.

– В общем, до меня дошел слушок. Ты молчишь как рыба, так что я сам изложу: престарелый дон Джиральди наконец врезал дуба. И теперь все, даже его собака, ищут легендарный леджер.

– Пэт, а он в самом деле легендарный?

Выражение его лица осталось дружелюбным, но взгляд серо-голубых глаз обрел стальную твердость.

– Легендарный в смысле знаменитый в определенных кругах. Но я полагаю, что он существует, иначе с чего бы такой ажиотаж у любителей зити?

– Ты про другие семьи?

– На самом деле только про одну – Пьерлуиджи. С этой бандой Старый Ник поддерживал самый тесный союз. У них перемежались территории – настоящий слоеный пирог. Я проконсультировался у парней из отдела по борьбе с организованной преступностью, они утверждают, что репутация Старого Ника – сплошная туфта, вовсе он не был самым гуманным из капо мафии. Говорят, через Пьерлуиджи Ник вкладывался в наркотрафик. Участвовал он и в других грязных предприятиях, поэтому нельзя сказать, что Маленькая Италия на него молилась.

– Намекаешь, что если дон в самом деле записывал все свои приходы-расходы, – произнес я, – то для клана Пьерлуиджи его амбарная книга должна представлять огромную ценность?

– В яблочко! Но это не единственная заинтересованная сторона. В семье Джиральди парочка боссов средней руки восприняла кончину старого дона как призыв к восхождению.

– Намекаешь, что Сонни Джиральди метит в кресло Ника?

– Этот может… но для такого скачка ему необходим леджер. Вот что, Майк… – Пэт расплылся в улыбке, но в глазах оставалась хитреца. – Эта штучка у тебя?

– Я, конечно, уже не молод, но надеюсь, эта штучка по-прежнему у меня. Вел, что скажешь?

– Скажу, что она в порядке, – ответила Вел.

– Кончайте кривляться, – буркнул Пэт. – Майк, я ведь отлично знаю, что Старый Ник симпатизировал тебе.

– Чепуха, Пэт. У меня никаких иллюзий насчет этого мафиозо. Может, в его мире он и правда самый порядочный, но больно уж гнусен этот мир.

Пэт глотнул пива и тихо произнес:

– На улицах говорят, что книга попала к человеку, которому дон особенно доверял. Майк, не ты ли этот человек?

– Нет. Расскажи-ка мне о некоем Хэнсоне.

– Хэнсон? Что за Хэнсон?

– Хэнсон из Департамента полиции. Он не показал жетон, но и так понятно. С ним был дружок, молодой; я не ухватил его имени.

– Это, должно быть, капитан Брэдли.

– Даже капитан? – ухмыльнулся я. – Не высоковато ли для такого юнца? Ты, Пэт, небось обзавидовался.

– Уймись, приятель. Хэнсон жополиз… Извини, Вельда. Он всегда играл в политику. В тридцать пять получил инспекторский чин. Ты что, раньше с ним не пересекался?

– Ни разу.

– И когда познакомился?

Я проигнорировал вопрос и задал свои:

– Стало быть, Хэнсон с Полис-плаз? Неудивительно, что раньше я о нем не слышал. А он чист?

– Считается, что чист.

– А может, скурвился? И не чуть-чуть, а совсем?

Пат отрицательно качнул головой:

– Не думаю.

– Что-то уверенности не слышно.

– Майк, мы с Хэнсоном крутимся на разных орбитах. Никаких слухов о его коррумпированности до меня не доходило, но ведь это не гарантия чистоты. Как-никак он политикан по натуре.

С провокационной улыбочкой я задал коварный вопрос:

– Инспектор Хэнсон может значиться в леджере?

Пэт глотнул пива и подумал над услышанным.

– Конечно может, если он гнилой. Как и многие другие копы. А что, он приходил к тебе за книгой?

Я и этот вопрос оставил без ответа.

– Похоже, наберется немало вооруженных людей, желающих прибрать книгу к рукам, и им без разницы, в чьей библиотеке она осела.

– Брат, ты так не шути.

Я положил ему на плечо ладонь:

– Пэт, давай закажем и тебе сардельку? За мой счет.

– С чего вдруг такая щедрость?

– Да вот, пришло сейчас в голову: жаль, что рядовые граждане вроде меня никак не удосужатся отблагодарить государственных служащих вроде тебя за бескорыстный труд на благо общества.

– Издеваешься, да? Вот так и хочется послать тебя в известном направлении.

Но он не послал. И от сардельки не отказался.

Построенный в 1870-х на Пятой авеню собор Святого Патрика был новоделом по сравнению с одноименной церковью, что на углу Принс-стрит и Мотт-стрит. Тот храм спасал души жителей Маленькой Италии еще за семьдесят лет до появления мидтаунского выскочки.

Мы с отцом Мандано расположились в его кабинете, в приходском флигеле на Принс-стрит – по средам в старом Святом Патрике не велись службы. Вельда осталась в приемной читать допотопный номер «Католического дайджеста», благо стол ее коллеги в рясе оказался свободен. Вечер только начинался – я подгадал к завершению рабочего дня.

Широкоплечий священник в повседневной черной сутане с белой крапиной колоратки сидел, опустив молитвенно сложенные кисти на поверхность настоящего короля письменных столов, чьи аскетические контуры контрастировали с вычурными орнаментами. В кабинете с отделанными дорогим деревом стенами и стрельчатыми окнами был еще и стол для совещаний, и многочисленные книжные шкафы. Просторное помещение скудно освещалось настольной лампой с зеленым абажуром и несколькими тусклыми бра.

В Маленькой Италии святой отец был так же легендарен, как и леджер дона Джиральди. Пожилой священник слыл человеком крутого нрава, но честным; его щедрость и отзывчивость была у всех на слуху. Разменяв восьмой десяток, он остался крепок телом, с твердым взглядом футбольного тренера; седые волосы стриг по-военному коротко; возраст почти не исказил строгих черт квадратного лица.

– Конечно, Майк, слухи об этом знаменитом леджере давно здесь бродят, – произнес он сочным баритоном, отшлифованным в бесчисленных проповедях. – Но покойный дон мне его не отдавал.

– Святой отец, за столько лет вы много раз виделись с Джиральди. Нет ли предположений, кому он мог доверить эту книгу?

Он разок качнул головой, да с таким хмурым видом, что это могло означать лишь категоричное «нет».

– С мистером Джиральди я встречался редко. Хотя на протяжении многих лет имел дело с его женой – Антуанетта была чудесной женщиной, весьма благочестивой.

– И как же ее благочестие сочеталось с замужеством за главарем мафиозной банды?

– «В доме Отца моего обителей много».

– Ну да, наверняка хватает. На гангстерские деньги можно много обителей понастроить.

Хоть мой собеседник и улыбался, его лицо вмиг сделалось почти непроницаемым.

– Майк, когда ты в последний раз был на богослужении? Полагаю, ты все-таки верующий, как-никак ирландский парень.

– Святой отец, парнем меня уже давно не называют. И с тех пор как я вернулся из-за моря, на мессы не хожу.

– Война изменила тебя.

– Война мне дала понять, что Господу или наплевать на нас, или у него очень нехорошее чувство юмора. Уж простите за прямоту, святой отец.

Я заметил, как смягчился взгляд темных глаз.

– Прощать – это моя работа, Майк. Ты на Господа обижаешься за грехи человеческие?

– Святой отец, вы на войну намекаете? Но разве борьба с лютыми бесами вроде Гитлера считается грехом?

– Нет. Однако хочу предостеречь тебя: винить Всевышнего в деяниях людских – это опасная философия. И я понял из твоих слов, что ты все-таки веришь в Бога.

– Верю.

Теперь на его лице уже ничего нельзя было прочитать.

– Когда-то ты вершил громкие дела, газеты наперебой кричали о том, как Майк Хаммер наказывает злодеев. Ты был крещен и воспитан в вере, так что должен знать, кем является твой соименник святой Михаил.

– Знаю. Ангел-мститель.

– Думаю, это чрезмерное упрощение. Он еще и ведет небесное воинство против слуг сатаны, против сил ада.

– Святой отец, я теперь далек от всего этого. И пусть вам не довелось выслушивать мои исповеди, но как насчет Старого Ника? Уж он-то наверняка был с вами откровенен.

Улыбка исчезла, священник вновь сделался мрачен.

– Джиральди не приходил на исповедь. Ни разу.

– Правда?

– Он, конечно, будет похоронен в освященной земле. Я соборовал его в церкви Святого Луки. Но он так и не исповедовался. И скажу тебе откровенно, Майк: меня удивило, что после смерти жены он не прекратил спонсировать ее благотворительные проекты. Если Ник не пытался таким образом расширить свою империю, значит цель у него могла быть только одна: почтить память усопшей.

– Здесь, в Маленькой Италии, старик приобрел себе изрядную популярность.

– Что да, то да. Но едва ли он совершал благие дела только потому, что рассчитывал на прощение. Прежде чем ты спросишь, как я мог принимать пожертвования у таких, как дон Джиральди, я скажу: даже духовное лицо, служитель Господа, должен выживать в сем физическом мире. И если для священника, берущего криминальные деньги, предусмотрены страдания на том свете, я смиренно вынесу эту кару, и для меня не имеет значения, честен жертвователь или лицемерен. Можешь считать меня циником, Майк, или даже эгоистом. Но в сей… в сей…

– Юдоли слез, святой отец?

– Да, сын мой, в сей юдоли слез, в полном проблем мире, в физическом чистилище мы очутились с единственной целью постичь свободу выбора. И уж коли плоды грешных деяний я могу употребить на богоугодные нужды, я сделаю это с легким сердцем, и мне не будет стыдно.

Ну а если и было бы стыдно? Чего проще: идешь к священнику чином постарше, несколько раз молишься Деве Марии и получаешь отпущение грехов.

Разумеется, я ничего такого не сказал. Может, отец Мандано и правда лицемер, но он помог очень и очень многим. А практичность в мой список смертных грехов не входит.

Я поднялся, взял шляпу.

– Спасибо, святой отец, что нашли для меня время. Такая вот просьба: если вдруг услышите что-нибудь о местонахождении леджера, дайте знать. В любой момент на наших улицах может вспыхнуть война, погибнут невинные люди.

– Майк, тебя это правда беспокоит?

– О чем вы, святой отец? Для меня это всего лишь работа. Если быстро разрулю ситуацию, внакладе не останусь. Книга стоит очень дорого.

– Для таких, как я, Майк, – сказал он, – по-настоящему ценна только одна книга.

Пляжный городок Уилкокс в округе Саффолк хоть и жил исключительно за счет туризма, но выглядел процветающим. Его население могло за месяц вырасти с семи тысяч до черт знает скольки, и в центре весь день бурлила курортная жизнь. Но сейчас, в полдевятого вечера, это был город-призрак.

В одном из переулков мы нашли жилище Шейлы Берроуз, с небольшим, но благоустроенным двором на фоне леса. Возведенный, очевидно, в пятидесятые, двухкомнатный кирпичным домик был лишен прикрас, зато ухожен. Гараж из такого же кирпича стоял за домом, во дворе. Мы остановились у переднего крыльца. Над дверью горел фонарь – нас ждали.

Я обогнул машину, но Вельда вышла, не дождавшись, когда я изображу из себя джентльмена. Одетая в брючный черный костюм и серую шелковую блузку, она выглядела по-деловому, насколько позволяли длинные ноги, телесные округлости и рассыпанные по плечам кудри цвета воронова крыла. В дорогу она прихватила наплечную сумку приличных размеров, в которой хватало места для различных дамских аксессуаров, в том числе и для револьвера двадцать второго калибра.

Пока мы ехали, она непрестанно оглядывалась. И теперь сказала:

– Не могу избавиться от ощущения слежки.

– Все может быть, – кивнул я. – На чертовой автостраде трудно заметить хвост, но проселок был вроде чист.

– Давай я тут постою, покараулю.

– В доме от тебя будет больше пользы. Я же помню, как быстро ты тогда подружилась с этой бабенкой. А меня она боялась до смерти.

Глядя на кирпичный дом, Вельда сказала:

– Как же не бояться? Она подозревала, что дон Джиральди решил от нее избавиться, вот и подослал головореза. Да и манеры твои… Когда в глазах мужчины ты «бабенка», об этом нетрудно догадаться.

– Да, в те годы я еще не был таким культурным.

– Вот уж точно, – с сарказмом произнесла она, вместе со мной поднимаясь на крыльцо. – С тех пор, малыш, ты прошел изрядный путь.

Лет двадцать назад мы с Вельдой переправили Шейлу Берроуз сюда, в лонг-айлендскую глухомань. Тогда эта женщина носила другое имя, и жила она перед побегом не где-нибудь, а в пентхаусе на Парк-авеню. Дон Джиральди так и не снизошел до объяснения причины, по которой его любовница должна была исчезнуть. Но мы догадывались.

В хозяйке дома, встретившей нас у порога, трудно было узнать ту девчонку из бродвейского хора, которой мы подсобили с переселением. Тогда, в период правления Линдона Джонсона, она была миниатюрной блондинкой с точеной фигуркой. Теперь же мы видели перед собой невзрачную дебелую брюнетку. Милое личико с чертами Конни Стивенс и легким макияжем сменил бесформенный блин.

– Рада снова вас увидеть, – жестом приглашая нас войти, сообщила женщина в розовом топе, синих джинсах и сандалиях.

Прихожая в доме отсутствовала, с крыльца мы шагнули прямо в гостиную – с обтянутой полиэтиленом мебелью и не сказать что уютную. У стены справа – спинет, над ним картина в позолоченной раме, пастельный портрет хозяйки в зените ее белокурой славы.

Не задержавшись в гостиной, Шейла провела нас в маленькую общую комнату через совсем уж крошечную кухню с деревянными шкафчиками и вполне современной утварью; короткий коридор отсюда вел к спальням. Мы сели в капитанские кресла возле круглого кленового стола, посреди которого красовалась ваза с весенним пластмассовым букетом.

Кофе для нас уже был сварен. Размешивая в чашке сахар и молоко, я смотрел на ближайшую стену – там на грубых деревянных панелях висели рамки с рисунками. Всего лишь две темы: хозяйка на скорбном пути к ожирению и ее сын – детство, отрочество, юность. Из манежика – в песочницу, из музыкальной школы – на баскетбольную площадку, с выпускного бала – к знакомому мне корпусу Нью-Йоркского университета. На этом последнем снимке молодой красавец стоял рядом с привлекательной девушкой.

– Наш сын, – с придыханием произнесла Шейла вторым сопрано.

Помнится, некогда такой голос считался очень сексуальным.

– Мы догадывались насчет беременности, – сказала с улыбочкой Вельда.

Голубые глаза расширились.

– Правда? Вы знали? Но ведь тогда, на первых месяцах, было почти незаметно.

– Вы просто светились от счастья.

Хозяйка хихикнула:

– Должно быть, отечность меня выдала. Мисс Стерлинг, как вам удалось сохранить прекрасную фигуру? Вы с мистером Хаммером уже женаты?

– Не совсем, – ответила Вельда. – Пока.

– Она только салатики ест, – сообщил я.

Шейла Берроуз поморщилась, а Вельда метнула в меня убийственный взгляд. Иногда и не хочешь, а ляпнешь какую-нибудь глупость.

– Наверное, вы не рассчитывали еще раз встретиться с нами, – сказал я.

– Верно, не рассчитывала. – Шейла глотнула кофе. – Но ваш визит меня не удивил.

– Почему? – спросила Вельда.

– Николас умер, и я прикинула, что должны быть последствия. С тех пор как мы расстались, меня посещал адвокат по фамилии Симмонс, очень приятный мужчина; он занимался финансовыми вопросами. Приезжал раз в полгода узнать, как мне живется. Справлялся о сыне.

– А с доном Джиральди после переезда вы встречались? – спросил я.

– Прямых контактов не было. Вначале я не понимала, почему мы расстались. После рождения Ника – наш сын тоже Николас – надеялась на возобновление отношений. Видите ли, мистер Хаммер, Николас Джиральди был само обаяние. Такой изящный, обходительный. Любовь моей жизни…

– И вы были только с ним? Пять или шесть лет?

– Да, и это чудесные годы. Мы путешествовали, даже Европу посетили – в сущности, у нас была настоящая семья. Он ведь только в первые годы брака жил с женой, а потом охладел к ней.

– Кажется, у них родились три дочери.

– Да, – подтвердила она довольно сердито, – но все это было до появления нашего Ника на свет.

Занятно, что она постоянно говорит о сыне в такой манере – «наш Ник», – хотя любовник бросил ее с ребенком на руках. И эта женщина, некогда красивая, сексуальная, возбуждавшая мужской интерес не только со сцены, сделалась домохозяйкой и матерью. Да еще и живет в захолустье без мужа.

– Понимаю, почему вы надеялись на возвращение Николаса после рождения сына, – сказала Вельда. – Если бы Николас в самом деле хотел вычеркнуть вас из своей жизни, то не держал бы так близко от себя.

– Бродвей от Уилкокса ох как далек, – тоскливо вздохнула Шейла.

– Но все же это не Луна, – возразил я. – Полагаю, дон не хотел, чтобы вы находились рядом. Ведь вы знаете то, что для него было опасно.

У нее снова округлились глаза.

– Да что вы! Я бы никогда…

– Я не про вас. Полиция, ФБР. Конкуренты. И конечно же, он хотел защитить сына. Чтобы мальчика не использовали для давления на него.

– Это верно, – кивнула Шейла. – Он так и сказал, перед тем как отослал меня. Говорил, нашему сыну не поздоровится, если кто-нибудь узнает о его существовании. Но обещал всегда заботиться о младшем Нике. «Нашего малыша ждет большое будущее» – вот его слова.

– Вы сказали, что у вас не было прямых контактов с Николасом, – напомнила Вельда. – А не прямые?

Шейла улыбнулась, и на блине проглянули прежние красивые черты.

– Да. Может, единожды в год, и каждый раз в новых обстоятельствах. Видите ли, наш Ник очень талантливый мальчик… теперь уже талантливый юноша. Очень активно участвовал в школьных мероприятиях – и художественных, и спортивных. И учился блестяще: был первым в классе! Так ведь отец у него гениальный, вы же знаете.

– Что значит «ежегодно, и каждый раз в новых обстоятельствах»? – спросил я.

Она перевела взгляд на стену с фотоснимками. Пальцы, на удивление тонкие, сохранившие изящество, заскользили по нитям воспоминаний.

– Вот здесь наверняка был Николас, – показывала она. – Среди зрителей на концерте, на футбольном матче, на школьном спектакле. Глядел на сына и гордился. Думаю, от меня Нику достался артистический талант – уж не сочтите это нескромностью… А самое главное, Николас был на церемонии вручения аттестатов, слушал речь сына.

– Они встречались хоть раз? – спросила Вельда.

– Нет. – Шейла указала на стену. – Вы обратили внимание вот на этот снимок? Наверху, крайний слева?

Нескольким фото ребенка предшествовал строгий портрет парня в военном хаки.

– Он погиб во Вьетнаме, – продолжала Шейла. – Мистер Симмонс, адвокат, дал мне и другие снимки, а также документы этого молодого человека. Его звали Эдвин Берроуз, и мы никогда не пересекались. Ни родителей, ни братьев и сестер. Боевые награды, в том числе Серебряная звезда. Очень достойный отец для Ника.

– И никаких подозрений? – осведомился я.

– Да откуда им взяться? Ник очень гордился героическим папой, когда был помладше.

– А теперь?

– Ну… вы же знаете современную молодежь. Она перерастает такие вещи.

Я имел на этот счет другое мнение, но придержал его при себе.

– Миссис Берроуз, – спросил я, наклонившись вперед, – в последнее время вы ничего не получали от дона Джиральди? Может, по почте?

– Нет…

– А конкретно леджер. Книгу.

Ее взгляд остался бесхитростным.

– Нет, – повторила она. – Не получала. Раньше нас посещал мистер Симмонс, но он умер, и тогда явился другой адвокат, один-единственный раз. Мне была вручена щедрая денежная сумма и сказано, что впредь я должна рассчитывать только на себя. Еще тот адвокат добавил, что для моего сына создан трастовый фонд и Ник сможет распоряжаться им, когда отучится в Нью-Йоркском университете.

– Вы с сыном когда в последний раз беседовали?

– Не далее как вчера, – ответила Шейла. – Мы созваниваемся каждую неделю.

– А он не упоминал леджер, полученный от отца?

– Нет, мистер Хаммер. Вроде бы я четко объяснила: Ник уверен, что его отец – Эдвин Берроуз, герой Вьетнама.

– Да, объяснили, – кивнул я. – А теперь слушайте внимательно.

И я рассказал Шейле о книге.

Эта домохозяйка из пригорода когда-то была любовницей мафиозного босса. Она с легкостью следила за моим повествованием, иногда кивала, ни разу не перебила.

– Вы в списке людей, которых дон Джиральди ценил и которым доверял, – сказал я. – И это очень короткий список. Вами могут заинтересоваться плохие люди.

Она качнула темными локонами.

– Просто не верится… Столько лет – и никаких тревог… Я надеялась, что Ник в безопасности…

– Вы затронули очень важную тему. Логика подсказывает, что свою книгу дон мог отправить именно ему.

Шейла озабоченно нахмурилась, но ничего не сказала.

– Миссис Берроуз, – продолжал я, – мне от вас нужны две услуги, а вот чего не нужно, так это споров. Вы переедете в безопасное место – есть у нас на примете один мотель на севере штата. Поживете там, пока не улягутся страсти. Машиной располагаете? Вельда вас отвезет и побудет рядом, пока я не разрешу вернуться. Со сборами прошу не тянуть.

Шейла тяжело сглотнула и кивнула.

– А вторая услуга?

– Нужно, чтобы вы сейчас же позвонили сыну и предупредили о моем визите. Я сам коротенько переговорю с Ником, чтобы он знал мой голос. Я буду один. Если к нему явятся двое или больше и даже если кто-нибудь назовется моим именем – не впускать! Выбраться из дома и драпать со всех ног! Это понятно?

– А знаете, мистер Хаммер, – ответила Шейла со странной улыбочкой, – похоже, в тот раз, много лет назад, у меня сложилось совсем неправильное впечатление о вас.

– Правда?

– На самом деле вы очень милый и заботливый мужчина.

Я взглянул на Вельду, она больше не сдерживала ухмылку.

– Ну да, – сказал я, – мне часто приходится это слышать.

Если в полдевятого вечера Уилкокс – город-призрак, то Ист-Виллидж в одиннадцать с чем-то – шоу уродов. Жилье ветхое, бездомных на улицах едва ли не больше, чем обычных прохожих, в кондитерской можно купить и батончик «Сникерс», и вмазку героина. А поутру на улицах и в переулках, точно мешки с мусором, собирают покойников с пулевыми дырками и другими, совсем крошечными, но не менее смертельными.

В Томпкинс-сквере, самом популярном месте коллективного времяпрепровождения, работали столовые и прачечные. Здесь собирались студенты, голосовавшее еще за Рузвельта старичье, панки, художники и поэты, ищущие жизненного опыта и дешевого приюта. Фасад каждого второго многоквартирного дома был похож на картинную галерею, и живописцев явно вдохновляла трагическая, но красочная уличная жизнь.

Студент Нью-Йоркского университета Ник Берроуз жил на втором этаже, над галереей с полотнами граффити-художника, чьи работы, на мой взгляд, немножко отличались к лучшему от бесплатной мазни на фасадах.

У Ника работал звонок – удивительно для подобной трущобы. Хозяин встретил меня на лестничной площадке, такой же гнилой, как и все ступени в этом пролете. Парень был в черной футболке с эмблемой CBGB, джинсах и сникерах. Выглядел он лет на двадцать, жилистый; фигура похожа на отцовскую, но рост повыше; от матери Нику достались миловидные черты лица, которому придавали мужественности густые брови.

Мы пожали друг другу руки в тусклом желтоватом свете единственной лампы.

– Я благодарен вам, мистер Хаммер, за помощь, которую вы оказали моей матери. Вроде я раньше что-то слышал о вас.

– Очень многие что-то слышали обо мне, – сказал я, проходя мимо Ника в квартиру, – но сейчас они в этом уже не уверены.

Типичная берлога студента: мебель из комиссионки, в пятидесятые модерновая, а ныне старый хлам; книжные полки из бетонных блоков и досок; на полках в основном учебники и беллетристика в мягких обложках; на нештукатуренных кирпичных стенах тут и там постеры с рекламой арт-шоу в Ист-Виллидже или театральными постановками. Из кухоньки дверной проем без двери ведет в спальню с водяной кроватью.

Мы уселись на диван с тощими подушками, обтянутыми бирюзовой, с блестками тканью.

Ник предложил закурить, я отказался. Он взял сигарету, откинулся назад, руку забросил на верх подушки и внимательно рассмотрел меня смышлеными глазами.

Мать предупредила его по телефону, что у меня к нему важный разговор. Я тогда кратко обрисовал Нику ситуацию, но насчет книги не обмолвился ни словом.

Интересно ведет себя парень: понимает, что ему угрожает серьезная опасность, но остается невозмутим. Значит, не слаб характером.

– Ник, ты ведь знаешь, кто твой настоящий отец?

Он кивнул.

Я ухмыльнулся:

– Не сомневался, что такой толковый мальчик не поверит в чепуху с героем Вьетнама. У тебя бывали встречи с доном? Слышал, он иногда заглядывал в твою школу.

Ник затянулся дымом.

– Бывали ли встречи? Да как сказать… Чтобы он представился – нет. Но после концерта или матча находил меня и говорил: «Хорошая работа» или «Так держать». Даже руку пожал пару раз.

– То есть ты знал о его визитах.

– Да, а стал постарше, так и имя узнал. Его часто упоминали СМИ. Я заинтересовался, решил копнуть – искал в старых газетах, еще кое-где. У мамы сохранились фотографии, на которых она вместе с Джиральди. Мама ведь в ту пору красотка была обалденная, и не простая хористка, не верьте прессе, – она играла в спектаклях, ее обсуждали критики.

– Твоей матери неизвестно, что ты догадался.

– Зачем ее расстраивать?

– Ник, у твоего отца был леджер, книга, в которой он будто бы копил свои секреты. Вот почему я здесь. По слухам, он планировал передать эту книгу человеку, которому доверял, как никому другому. Не ты ли этот человек?

Парень затянулся, улыбнулся и позволил себе ехидный смешок.

А потом спросил:

– Может, пивка? Судя по внешности, пиво вы себе позволяете.

– День был долгий.

Он принес две холодные банки и снова откинулся на диване. Я последовал его примеру. И Ник рассказал свою историю.

Два дня назад ему позвонил дон Николас Джиральди. Слабый, одышливый голос человека, стоящего на пороге смерти, попросил молодого Ника явиться в такую-то палату больницы Святого Луки. Тема отцовства в том телефонном разговоре не затрагивалась.

– Но в больнице, когда я подошел к его кровати, – продолжал Ник, – он признался. Вышло очень мелодраматично. Смотрели «Звездные войны»? Точь-в-точь как там: «Я твой отец».

– А что ответил ты?

Ник пожал плечами:

– Просто сказал, что знаю. Уже далеко не первый год. Похоже, старик был потрясен, но у него не оставалось сил выяснять подробности и вообще обсуждать эту тему. Он лишь пообещал: «Когда отучишься в университете, у тебя будут деньги».

– Вы не знали о трастовом фонде?

– Не знал. Я и сейчас не представляю, сколько там на счету. Но, сколько ни есть, возьму охотно. Думаю, я их заслужил – как-никак рос без отца. Надеюсь, хватит, чтобы открыть свое дело. Мистер Хаммер, пусть эта богемная обстановка вас не обманывает. Мой основной предмет специализации – бизнес.

– А может, это Старый Ник готовил для тебя именно такое будущее?

Парень наморщил лоб, затем покачал головой:

– Ну, не знаю. Возможно, он хотел, чтобы я унаследовал его место в… организации. А возможно, его устраивало, что я иду своим путем. Остается только гадать. На прощание он сказал: «Хочу тебе кое-что подарить. Чем бы ты в жизни ни занимался, она обязательно пригодится».

– Книга?

Ник кивнул:

– Книга, мистер Хаммер. Прямо там, в больничной палате, я и получил книгу его тайн.

Я сел прямо.

– И в ней все то, чем жил твой отец? Аферы, рэкет, коррупционные схемы, посягательства на все писаные и неписаные законы?

– Что-то вроде этого.

– Парень, – сказал я, качая головой, – даже для того, кто решил идти по прямой дорожке, эта книга может быть очень ценной.

– Верно, она ценная, – кивнул Ник. – Но для меня, мистер Хаммер, не представляет ни малейшего интереса.

– И как же ты намерен ею распорядиться?

– Отдать вам. – Ник пожал плечами. – Делайте с ней, что хотите. Попрошу взамен только одного.

– Я весь внимание.

– Позаботьтесь о моей матери. Чтобы ей не угрожала никакая опасность. Меня тоже прикройте, если можно. Но главное – мама… Она для меня столько сделала… Все отдала, что у нее было. Я хочу, чтобы ей жилось спокойно.

– Думаю, мне эта задачка по силам.

Ник протянул руку, и я ее пожал.

Он встал и направился к окну, за которым мигала неоном улица. Под этим окном была дощато-бетонная полка; среди беспорядочно наваленных книг парень нашел старинную на вид, в переплете из овечьей кожи.

И тут дверь с грохотом распахнулась от мощного пинка, полетели щепки.

Вы уже в курсе, что бандиты ходят парами. Это касается и тех, которые работают на парней вроде Сонни Джиральди.

Первым в комнату ворвался Флавио, все в том же голубом костюме и желтой рубашке с остроугольным воротником. Имени его спутника, детины с вялым подбородком и неандертальским лбом, я в прошлый раз не услышал.

Каждый держал в лапе здоровенную дуру, годную под патрон магнум 0,357. В этой части города стрельба – явление обыденное, нет смысла брать на дело двадцать второй калибр с глушаком.

Второй гангстер так живописно нарисовался в дверном проеме, что хоть пиши с него картину в ист-виллиджском стиле. А Флавио проделал от порога два шага и взял на мушку нас с молодым Ником, стоявших вплотную друг к другу.

– Это она? – зазвучал комичный писк. – Чертова книга? Давай ее сюда.

Ник поморщился от омерзения, но страха я на его лице не заметил.

– Бери. – Он шагнул вперед, протягивая толстый том, – и на миг заслонил меня от гангстеров.

Я воспользовался этим мигом, чтобы выхватить из кобуры пистолет, повалить Ника на пол и открыть огонь.

Магнум 0,357 – это, конечно, серьезный козырь. Но его с легкостью побивает сорок пятый калибр, особенно если стреляет первым, притом в голову, прекращая всякую телесную моторику. Уж до чего жалкие были мозги у подонка, да и те разлетелись заодно с брызгами крови и обломками кости, и этот душ окатил его приятеля. Тому будто хеллоуинским «кровавым» пирогом в физиономию залепили, и он среагировал, как положено неандертальцу, то есть дал мне полсекунды, чтобы расколоть пулей его скошенный лоб и покрыть кирпичную стену лестничной площадки абстрактным узором, достойным любой ист-виллиджской арт-галереи.

В такой кровавой бойне, разразившейся у Ника на пороге, он, конечно же, сохранить выдержку не мог при всей его смелости.

– О господи! Что вы теперь будете делать?

– Позвоню копу. Телефон у тебя найдется?

– Да! Да! Звоните копам! Телефон вон там!

Я подобрал с пола книгу в переплете из овечьей кожи.

– Нет, не копам. Копу.

И я позвонил Пэту Чемберсу.

А с Сонни Джиральди связался уже в три ночи, когда добрался до своего офиса. Хотел довезти туда книгу в целости и сохранности.

Наследник мафиозного трона притворялся, будто я его разбудил, но он, конечно же, с нетерпением дожидался весточки от своих парней. Либо кто-то из карманных копов уже сообщил ему о неудавшемся налете на квартиру в Ист-Виллидже, а подобные новости не располагают к крепкому здоровому сну. Так или иначе, а на звонок по приватному номеру, им же самим мне и предоставленному, Сонни ответил.

– Известно ли тебе, – спросил я бодро, – что твой мальчик Флавио и его дубинноголовый приятель выиграли бесплатную поездку в окружной морг?

– Чего?

– Того. Я их туда отправил. Точно так же, как ты отправил их на дом к юному Берроузу. Они проследили за мной. Вельда их заметила, а я нет. Видать, и впрямь старею.

Если раньше Сонни говорил четким голосом радиодиктора, то теперь слова мешались в кучу.

– Хаммер, я их не посылал, правда! Они, может, на кого-то из моих соперников работали, что-нибудь вроде того. Я с тобой честно играл, абсолютно честно, Богом клянусь!

– Да какое там «честно»… Ты хотел, чтобы я привел тебя к книге и чтобы умер тот, у кого она находилась, ведь он знал, что в ней. Заодно и я должен был отдать концы, чтобы ты спрятал их в воду. Логично рассуждаю? Кто будет слезы лить по вышедшему в тираж частному сыщику?

– Хаммер, поверь, я не…

– Не могу я тебе поверить, Сонни. Зато ты можешь поверить мне.

То, что я произнес далее, было наглой ложью, но он не имел никакой возможности ее разоблачить.

– Книга отправится в далекий банк, в надежную ячейку, и пролежит там до моей смерти. Если эта смерть будет мирной и безболезненной, кое-кто выполнит мой наказ и сожжет ее. Но если прощальная вечеринка меня не обрадует, книга попадет к федералам. Усек?

– Усек…

– А женщина по фамилии Берроуз и ее сынишка тут не при делах. Малейший вред любому из них – и книжка из ящика с нафталином перемещается в ФБР. Capeesh?

– Capeesh, – мрачно подтвердил Сонни.

– Переходим к вопросу о моем гонораре.

– Гонорар? Какого черта?!

– Сонни, ты просил найти книгу, я ее нашел. Ты мне должен сто кусков.

Его голос сделался тонким, противным:

– Много плохого я о тебе слышал, Хаммер, но никто не называл тебя гребаным шантажистом.

– Человек каждый день чему-то учится, был бы интерес к учебе. Эту сотню тысяч ты пожертвуешь на благотворительность, счета тебе укажет отец Мандано. Хорошая репутация, Сонни, дорогого стоит, и ты обязательно ее приобретешь, продолжая добрые дела твоего покойного дяди в Маленькой Италии.

На этом я закончил разговор.

Общеизвестно, что копы всегда ходят парами. Но утром, явившись в мой кабинет, Хэнсон оставил закадычного дружка в приемной листать старые журналы. Вельда должна была прийти с минуты на минуту.

– Присаживайтесь, инспектор, – предложил я.

Коричневый томик с обшарпанным корешком лежал на моем столе под небрежным углом. Я специально его так поместил, ожидая этот визит.

У полицейского полезли на лоб глаза.

– Та самая книга!

– Та самая книга. И она ваша. За десять тысяч баксов.

– Можно? – Он протянул руку.

– Не стесняйтесь.

Большим пальцем он откинул переднюю обложку. На его лице радость уступила место смятению, затем потрясению.

– Ничего себе… – пролепетал Хэнсон.

– Книга и впрямь очень ценная. Но я не специалист – подозреваю, что вы можете переплатить. Если угодно, просто возьмите ее на время.

– Черт бы вас побрал! – выругался Хэнсон, переворачивая страницы.

– Книга и впрямь содержит все, что Старый Ник знал о грязных схемах и двойной бухгалтерии, насчет этого слухи оказались верны. Жулики, копы, сенаторы и даже президенты – все они могут почерпнуть здесь полезные для себя сведения.

Хэнсон качал головой, не отрывая глаз от книги.

– Но мы заблуждались, считая ее леджером. Скорее это учебное пособие от другого итальянского гангстера. Там указана дата первого издания на английском языке – тысяча шестьсот сороковой год.

– Гангстер носил фамилию Макиавелли, – сухо добавил Хэнсон.

– А книга, – сказал я, – называется «Государь».