Доктор взял дрожащими руками специальную прищепку и сунул в рот. Порой это был единственный – хотя и приносящий боль – способ широко раздвинуть челюсти. Очень осторожно он пропихнул головку булавки в рот, до самых десен, и попытался вставить ее между стиснутых зубов.

С трудом сдерживая слезы, он приступил к совершению внутренней сделки. Тупую пульсирующую боль он стерпит, если это позволит отказаться от морфина и сохранить ясность ума. Временами казалось, будто раскаленный вертел пронзает скулы, но он держался, хотя глаза туманились от слез. В глубине души он боялся лишь подавляющих, парализующих волю страданий, которые рано или поздно сделали бы его беспомощным, поставив крест на деле всей его жизни.

Стояла осень тысяча девятьсот тридцать восьмого года, по радио передавали неутешительные новости. В марте немцы вторглись в Австрию, не встретив никакого сопротивления. Доктор старался внушить себе, что это еще можно пережить. Однако вскоре ввели расовые законы и издали указы об имуществе евреев, якобы полученном нечестным путем и поэтому подлежавшем немедленной конфискации без предупреждения. Когда его книги начали сжигать прямо посреди улицы, он шутил о том, какой большой путь прошла цивилизация. «В Средневековье сожгли бы меня самого». А потом нацисты появились в его собственном издательстве и, угрожая пистолетом его сыну, конфисковали бухгалтерские книги. После этого в его венскую квартиру на улицу Берггассе, девятнадцать, без приглашения пришли люди из гестапо и унесли с собой шесть тысяч шиллингов наличными. Оставалось лишь искать помощи у влиятельных друзей из-за границы, выбрать страну, где он с семьей мог бы найти приют, если бы они каким-то чудом бежали из Австрии, прихватив с собой остатки ценностей.

Теперь он в Лондоне, а войска Гитлера заняли Польшу. Как сообщили по радио, фюрер потребовал от чехов покинуть Судетскую область. А в Австрии коричневорубашечники, орудуя дубинками, переколотили витрины в магазинах, принадлежавших евреям. Оставшимся в стране родственникам доктора угрожала опасность, на их улице почти каждую неделю происходили грабежи и погромы. Всего этого нельзя было ни предотвратить, ни хоть как-то сдержать. Между тем рак уже распространился почти по всему его организму.

В последнее время доктор перенес несколько серьезных операций: ему удалили большую часть верхнего неба с правой стороны, и потребовался протез, разделяющий рот и носовую полость. Фрейд называл его «монстром» – протез постоянно раздражал слизистую рта и мешал говорить. Его выговор никогда не был благозвучным, но теперь, когда слова давались ему с трудом, стал гнусавым и неприятным для него самого. Он не признавал обезболивающих, кроме простого аспирина. Старику было восемьдесят два. Рукопись его последней и самой рискованной книги, которая пугала и в то же время волновала доктора, лежала на столе, ожидая завершения. Для работы требовался ясный ум. Но следовало как-то отвлечься, чтобы легче переносить мучения. Он вынул прищепку изо рта и покрутил там пинцетом, чтобы между протезом и нижней челюстью образовалась щель. Затем он воткнул туда кубинскую сигару, чиркнул спичкой и закурил, откинувшись на кушетку, где пациенты, такие как Дора и Человек-крыса, делились с ним своими самыми страшными тайнами и душевными волнениями.

Он уже давно был заядлым курильщиком. Недуг разрушал его тело с тысяча девятьсот двадцатого года, и если бы дочь Анна увидела отца с сигарой, она бы страшно рассердилась. Но это было единственным удовольствием, оставшимся старику в чужой стране. Правда, вопреки его ожиданиям, после уплаты непомерно высоких налогов и пошлин нацисты вдруг вернули мебель и книги из его кабинета в Вене. Немного успокоившись, он огляделся. У стены стояла знаменитая кушетка с бархатными подушками и персидским ковром, рисунок на котором был столь же ярким и замысловатым, как и сны пациентов, оказывавшихся на ней. У изголовья примостилось зеленое кресло-бочонок: оно позволяло доктору быть вне поля зрения пациента и делать заметки. На стенах висели фотографии, перевезенные из венской квартиры: высеченный в скале храм Абу-Симбел, Сфинкс, задающий загадку Эдипу, и несколько близких друзей. Покрывало, книжные полки и даже рабочий стол терялись среди множества египетских древностей, в числе которых были статуэтки Осириса, Исиды и богини-воительницы. Но самое почетное место занимала фигурка Афины. Своим невозмутимым видом и задумчивостью она напоминала доктору любимую дочь Анну. Он провел немало часов в этом кабинете, окруженный знакомыми вещами, и все равно тосковал, чувствуя себя потерянным. Теперь же, сделав первую затяжку, он приободрился и вновь стал властным и мудрым. Запах сизого дыма пьянил, проникая в легкие, и воскрешал в памяти лучшие времена. Да, иногда сигара – это не просто сигара.

– Отец, что ты делаешь? – В дверях появилась Анна. – Отдай мне эту гадость.

Она двинулась вперед, протягивая к нему руку. Любимая дочь. Увы, девочка выросла слишком умной, на свою беду, и оставалась незамужней в свои сорок три года. Доктор беспокоился о ней, тем более с учетом высокой степени вытеснения, выявившейся в результате проведенного им самим психоанализа. И все же она была его отрадой и подавала большие надежды на будущее. Самая младшая из шести детей в семье и самая способная, острым умом и проницательностью она напоминала отца; тот твердо верил, что однажды она и сама станет выдающимся психоаналитиком. Во время бегства из Австрии ей пришлось взвалить на себя тяжелую ношу. Что еще важнее, только ей он позволял ежедневно устанавливать протез в свой горящий от боли рот, и только она могла продолжить дело всей его жизни, когда он уйдет.

– Откуда она у тебя? – спросила Анна, забирая сигару.

– Недавно приходил этот назойливый мистер Дали и принес ее, – признался доктор. – Его картины меня не впечатляют, а вот сигары по-прежнему бесподобны.

– Раз ты куришь, значит ты такой же ненормальный, как он. Ты же сам доктор, так почему не слушаешься своего врача? Разве ты недостаточно болен?

– Верно, но если ты не хочешь моей немедленной смерти, позволь мне докурить эту сигару.

– Вздор, – ответила она и вытащила сигару из его сморщенных пальцев, – если не образумишься, совсем лишишься челюсти.

– Тогда пусть мне сразу отрежут голову, и дело с концом, – процедил он сквозь зубы.

– Ладно, послушай, к тебе пришел посетитель.

– Ему было назначено?

Переезд и бессонница в последнее время совсем выбили его из рабочего графика.

– Нет, и я не уверена, что его стоит принимать.

– Кто же это?

– Антон Зауэрвальд.

Доктор сидел в своем рабочем кресле прямо, словно древний тотем. Одна нога свисала с подлокотника. Услышав это имя, он встрепенулся.

– Зауэрвальд из Вены?

– Он самый.

Фрейд взглянул на лицо дочери, на ее слегка вытаращенные глаза, и скривил рот в подобии улыбки.

– Он ждет внизу, – добавила Анна.

Доктор погладил седую бороду, уход за которой в последнее время стал для него обузой.

– Чего он хочет?

– Он мне не докладывал, – Анна заговорила торопливо, в несвойственной ей манере. – Настаивает на приватной беседе. Говорит, дело чрезвычайно важное. Странно, как его вообще пустили в страну.

– Некоторые англичане все еще уповают на мирный исход, – пробормотал доктор. – Они пока не испытали на себе вражеского натиска.

– Я велела ему уйти, но он очень настаивал. Вежливо попросил хотя бы сообщить о своем визите и назвать имя вашего общего знакомого, Йозефа Херцига.

– Ну хорошо, зови его, – со вздохом согласился доктор, разгоняя застоявшийся в воздухе дым.

– Ты уверен?

– Мне просить тебя дважды?

Анна глянула с отвращением на сигару, дымящуюся в ее руке, и вышла из комнаты.

До него донеслись подчеркнуто вежливые голоса из передней и щебет птиц из сада. На лестнице послышалась тяжелая поступь, и доктор напрягся. Он пожалел о сигаре, которую забрала дочь.

– Доктор Фрейд?

Перед ним стоял человек лет тридцати, среднего телосложения, со светлыми волосами и серо-голубыми глазами, в темном твидовом костюме, узком в талии и широком в плечах – вероятно, приобретен у одного из лучших венских портных с приличной скидкой. Нос покраснел и казался восковым, словно его слишком сильно терли. Под мышкой он держал пухлый кожаный портфель для документов.

– Извините, что не встаю вам навстречу, – процедил доктор сквозь зубы и красноречивым жестом обвел свое дряхлое тело.

– Понимаю, – кивнул Зауэрвальд. – Могу я присесть?

Фрейд указал на простой деревянный стул около книжного шкафа. Однако Зауэрвальд занял зеленое кресло доктора, стоявшее у изголовья кушетки.

– Вы знаете, кто я? – спросил он, повернув кресло так, чтобы в упор глядеть на доктора.

– Мне знакомо ваше имя.

– Не сомневаюсь. – Зауэрвальд положил портфель на колени. – Много лет назад я учился у профессора Йозефа Херцига в Венском университете.

– Херциг был хорошим человеком и неплохо играл в карты, – сказал доктор, делая паузы в словах. – А вы тогда работали химиком.

– Да, я заведовал лабораторией в Вене, когда меня наняло правительство.

– Э-э…

– Конечно же, это было давно, тогда кое-кто носил нагрудный знак Отечественного фронта на лацкане и свастику за отворотом пиджака. Национал-социалисты считались группой террористов, ответственной за взрывы по всей Вене. От меня требовалось сотрудничать с полицией и анализировать состав взрывчатых веществ, использованных в бомбах. В этом я преуспел, поскольку благодаря нашему общему другу доктору Херцигу развил в себе такие качества, как терпеливость, наблюдательность и способность к тщательному планированию.

Фрейд прикрыл рот ладонью, скрывая усмешку. Он и виду не подал, что уже слышал эту историю перед отъездом из Вены. В действительности Зауэрвальд превосходно разбирал и анализировал взрыватели, поскольку сам создавал их за день до того в своей лаборатории. Вот и вся терпеливость, наблюдательность и способность к тщательному планированию.

– Полагаю, вы приехали ко мне не для разговоров об артиллерийских орудиях, – как ни в чем не бывало заметил Фрейд.

– Разумеется, господин профессор, вы правы, – согласился Зауэрвальд, похлопав по своему чемоданчику. – У нас есть дела поважнее. В последнее время вы наверняка слышали обо мне, ведь я состою в национал-социалистической партии. Мне и моим товарищам поручили изъять незаконно нажитое имущество евреев в пользу германского государства. Кроме того, я должен особенно внимательно присмотреться к вам и членам вашей семьи.

– Понимаю.

– Доктор Фрейд, вы, разумеется, помните, как в Вене к вам в издательство и на квартиру пришли представители партии, дабы провести тщательное расследование и конфисковать соответствующие бухгалтерские записи.

Разбой с одобрения правительства. Доктор поморщился, и протез вонзился в его травмированное нёбо. Надавив языком, он попытался удержать инородный предмет. Нацистские варвары пришли в издательство и, угрожая пистолетом его сыну Мартину, обчистили сейф до последней монеты, а затем явились к доктору домой и забрали шесть тысяч австрийских шиллингов как ни в чем не бывало. Но что самое возмутительное, гестаповцы увезли на допрос его драгоценную Анну, а он ходил из угла в угол, беспрестанно курил, будучи не в силах ни есть, ни говорить, и тревожился, как бы ее не забрали в лагерь Дахау, о котором уже ходили слухи. А когда она наконец вернулась, измученная, но невредимая, он плакал и клялся употребить все силы, оставшиеся в изъеденном болезнью теле, чтобы устроить их побег из Австрии.

– Вы могли не знать, – продолжал Зауэрвальд, – но я тоже побывал в вашем издательстве после того, как там потопталось стадо этих баранов, и забрал все, что они не заметили.

– Насколько я помню, там мало что осталось. – Фрейд беспокойно заерзал на вращающемся стуле.

– Напротив, эти идиоты были так заняты, набивая карманы деньгами, что пропустили самое ценное – ваши книги и записи.

Фрейд ничего не ответил, лишь поправил очки и внимательно всмотрелся в собеседника.

– Каюсь, хоть я и слышал, как высоко ценит вас профессор Херциг, но так и не удосужился ознакомиться с вашими работами.

Зауэрвальд потер свой чемоданчик ухоженными руками, входя во вкус.

– Как я уже сказал, мои интересы лежали главным образом в области химии, поэтому до сих пор меня не слишком занимали подавляемые желания и скрытая агрессия. Но, изучив ваши записи, я обнаружил ранее неведомый мне мир. Вы великий мастер по раскрытию чужих секретов, не так ли, господин профессор?

– Да, некоторые так утверждают, – возразил Фрейд, пожав плечами. – Однако я нахожу это толкование психоанализа поверхностным и примитивным.

– В самом деле? – Зауэрвальд притворно надулся, выпятив нижнюю губу. – Что ж, доктор Фрейд, я, кажется, раскрыл кое-какие ваши секреты.

Доктор судорожно глотнул воздух. Холодная струя проникла сквозь отверстие во рту и обожгла нёбо.

– Не понимаю вас.

Зауэрвальд достал из чемоданчика кипу бумажных листов.

– Вот переписка с банками Цюриха, Парижа и Лондона. Вы многие годы отправляли деньги за границу, что абсолютно незаконно.

Доктор молчал.

– При выезде из Австрии вас могли задержать и заключить в тюрьму вместе со всей семьей, – укоризненно произнес Зауэрвальд, повысив голос. – С вашей стороны это чистейшее предательство, которое заслуживает наказания.

Доктор попытался кончиком языка поправить протез, чтобы расслабить напряженные связки.

– Вас следует наказать по всей строгости закона, – говорил Зауэрвальд, брызгая слюной. – Вы наживались на неврозах буржуазии, а тем временем наш народ умирал с голоду. Вы нарушали расовые законы, ограничивающие еврейское тунеядство. Вы совершили государственную измену, утаивая эти деньги от государственной казны.

С этими словами Зауэрвальд хлопнул рукой по чемоданчику, по-прежнему выпуклому, будто содержимое все еще находилось внутри. Голос его начал срываться, а черты лица стали жесткими.

– Возраст и слава не послужат вам оправданием, – продолжал он. – Вы должны болтаться на виселице вместе со всей вашей семейкой, а не жить припеваючи в окружении любимых статуэток и фотографий, попивая чай, заваренный на кухне дочерью. Мне ничего не стоит положить всему этому конец и оставить вас умирать без медицинской помощи. Партийное начальство отблагодарит меня повышением по службе.

– Но вы ведь так не поступите, – спокойно заметил Фрейд.

– Нет.

Зауэрвальд выдохнул и разжал кулаки, краска вновь прилила к его лицу.

– Мне вернули паспорт, – заметил доктор, чеканя слова, невзирая на протез, – и позволили сесть на «Восточный экспресс» вместе с семьей. Теперь я в другой стране, вдали от виселицы. Со мной моя жена, дети в полной безопасности. Почему же вы говорите так, будто у меня есть причины вас опасаться?

– Доктор Фрейд, ваши сестры все еще живут в Австрии?

– Да, это так.

– Пока что все четыре целы и невредимы, но даю вам слово, в Рейхе они недолго будут наслаждаться свободой.

Доктор окинул взглядом уцелевшую часть своей коллекции древностей, думая о незамужней сестре Дольфи. Старая дева посвятила жизнь заботам о матери. У Фрейда заныла челюсть, на глазах выступили слезы. Он презрительно фыркнул.

– О чем же вы хотите говорить со мной?

– Доктор Фрейд, я хочу говорить с вами о книгах.

С этими словами Зауэрвальд скрестил ноги, устраиваясь поудобнее.

– О книгах?

– Да, о ваших книгах, еще не опубликованных. Разумеется, вы лучше разбираетесь во всем этом. Давайте поможем друг другу.

– Каким образом?

– Вы позволите? – Зауэрвальд прищурился, отложил чемоданчик и поднялся. – Сидя за вашим столом, я заметил кипу бумаг. Для рукописи стопка слишком толстая.

Фрейд не обернулся – он знал, какие бумаги лежат на столе.

– Простите мне мое любопытство, доктор, не над этой ли книгой вы сейчас работаете? – спросил Зауэрвальд, пересекая комнату.

– Возможно, – пробормотал Фрейд.

– В таком случае это долгожданная «Книга Моисея».

Зауэрвальд остановился в шаге от Фрейда и, склонившись над его столом, стал жадно разглядывать листы, написанные от руки ценой многих часов мучительной боли.

– Возможно, – повторил Фрейд, избегая взгляда Зауэрвальда. Он не желал видеть, как незваный гость переходит все границы, бесцеремонно вторгаясь в его личное рабочее пространство.

– Вы уже давно работаете над этой книгой? – Зауэрвальд слегка пригладил кончиком пальца загнутый угол страницы. – Я читал отрывок из нее в журнале «Имаго».

Фрейд покосился на него.

– Не ожидал, что высокопоставленные члены нацистской партии подписываются на малопонятные журналы по психоанализу.

– Вы забываете, что я тоже доктор и ученый, господин Фрейд, – ответил Зауэрвальд, обиженно поджав губы. – И я занимаю не слишком высокое положение в партии, по крайней мере пока. Но, как уже было сказано, заглянув в бумаги, я сразу заинтересовался вашей работой.

– Что ж, я польщен, – сухо ответил Фрейд, все еще избегая смотреть на собеседника; к тому же пахучий одеколон Зауэрвальда раздражал его и вызывал жжение в глазах.

Зашуршала бумага. Фрейд понял, что гость листает страницы.

– Вы храбрый человек, доктор Фрейд. В своих работах вы затрагиваете такие темы, о которых другие побоялись бы даже заикнуться.

– Некоторые мои критики предпочли бы вовсе о них не слышать.

– Да, конечно.

Фрейд обернулся и заметил, что гость кивнул и стал листать еще энергичнее.

– Собственное «я» и подсознание, – продолжил тот, – вред подавления сексуальных желаний, анальная и оральная фиксация, влечение к смерти. Мало кто рискует думать о таких вещах, не говоря уже о том, чтобы доверить их бумаге.

– Может, и так.

Пшеничные кудри упали на глаза Зауэрвальда. Он откинул их, все больше распаляясь.

– До сих пор вы не боялись публиковать свои книги. Я читал «Тотем и табу», «Толкование сновидений», «Будущее одной иллюзии», «Три очерка по теории сексуальности»…

– Надеюсь, вы их купили, – прервал его Фрейд, – а не взяли в библиотеке.

Зауэрвальд хрипло рассмеялся:

– Разумеется. Еще я читал «Остроумие и его отношение к бессознательному». Удивительные, потрясающие труды. Никто, кроме вас, не осмелился бы написать такое.

– Вернее, не совершил бы подобной глупости, – заметил Фрейд.

– Однако вы еще не опубликовали «Книгу Моисея».

– Она не готова.

– В самом деле?

Доктор обернулся и увидел, как его гость берет со стола всю стопку и взвешивает ее в руке. Затем Зауэрвальд снова устроился в кресле у изголовья кушетки, скрестив ноги, нацепил очки и приступил к более тщательному изучению текста.

– Вы помните, что я побывал в издательстве и видел ваши записи? – спокойно спросил Зауэрвальд, поправляя очки. – Ведь я знаю, сколько лет вы работали над «Книгой Моисея». Почти весь этот материал я уже видел в Вене. Книга давным-давно написана, почему же вы ее не публикуете?

– Лишь автор может сказать, готова его книга или нет.

– Мы оба знаем, что вы лжете, – сказал Зауэрвальд, холодно взглянув на доктора. – Вы не опубликовали ее, потому что испугались.

– Я слышал, – перебил его Фрейд, – что нацистские ученые работают над революционными проектами, но никак не думал, что один из них предполагает чтение мыслей. Может статься, вы упраздните психоанализ за ненадобностью, и тогда не придется меня убивать.

– Я не осуждаю вас за страх перед собственной книгой, – ответил Зауэрвальд, пропуская слова доктора мимо ушей и продолжая перебирать страницы рукописи. – Ваши идеи выглядят крайне провокационными. Одна теория о том, что Моисей был не евреем, а египтянином, способна вызвать бурю негодования.

– Что вам угодно, мистер Зауэрвальд?

– Доктор Зауэрвальд, если позволите. Я изучал в университете медицину и право, так что заслуживаю уважения не меньше вашего. Позвольте напомнить, что мы говорили о ваших сестрах.

Фрейд прикрыл рот рукой и стиснул челюсти, едва не сойдя с ума от боли.

– Да, я не забыл, – процедил он сквозь зубы.

Зауэрвальд взял лист, лежавший сверху, и переложил его в самый низ.

– Это кощунственная идея, но вы на этом не остановились, – продолжал он невозмутимо. – Вы утверждали, что если Моисей существовал, он, без сомнения, был приверженцем фараона Эхнатона.

– Верно, – равнодушно кивнул Фрейд. В его голове промелькнул образ кричащего человека с картины Мунка.

– А этот фараон был первым в истории монотеистом, он приказал уничтожить изображения всех великих богов Египта и поклоняться одному лишь богу солнца.

– Не я первый заговорил об этом. Крупнейшие специалисты выдвигали похожие теории.

– Однако вы пошли дальше остальных. – Зауэрвальд потянулся было за статуэткой богини Нейт, стоящей на ближайшей полке, но тут же раздумал. – Вы заявили, что после смерти Эхнатона, когда народ Египта вернулся к многобожию, язычник Моисей, этот фанатик, отправился в пустыню с разномастной группой евреев. Там он убедил их стать кочевниками, присоединиться к культу жестокого бога вулканов и создать новое религиозное течение.

Фрейд сцепил пальцы в замок, осторожно подыскивая слова, будто скульптор, выбирающий камень для работы.

– Что ж, возможно, именно так все и было, однако я никогда не претендовал на звание историка или археолога. Я всего лишь старик, высказывающий свои догадки.

– Верно, доктор. Это ваше ремесло. Вы исследуете человеческий разум, размышляете и строите предположения, основываясь на фактах. А ваша слава и положение говорят о том, что ваши догадки чаще всего верны.

– «Чаще всего» не значит «всегда», – возразил Фрейд. – Мне случалось крупно ошибаться.

– Не скромничайте. – Зауэрвальд взял еще несколько страниц и положил на приставной столик из красного дерева. – Мы подходим к самому главному. К расследованию убийства.

Фрейд переместил давление с правой стороны челюсти на левую, чтобы, скрежеща зубами, не лишиться остатков лица.

– Вы начитались приключений Шерлока Холмса?

– Вовсе нет, я нахожусь под впечатлением от книги Зигмунда Фрейда. Никто, кроме него, не смог бы так написать. Среди прочих утверждений есть и самое невероятное. Вы обвиняете собственный народ в величайшем преступлении за всю историю человечества.

Фрейд попробовал сглотнуть и не смог: подвела слюнная железа.

– Вы неверно истолковали мою книгу.

– Не думаю, господин профессор, – возразил Зауэрвальд, постукивая по столу ногтями. – Вы написали, будто евреи убили своего пророка, а затем скрыли преступление. Вы заявили об этом крайне недвусмысленно и смело. По вашим словам, запреты новой религии показались этим блуждающим евреям слишком суровыми, поэтому они взбунтовались, убили своего вождя и похоронили в песках Синайской пустыни, где его останки никто и никогда не найдет. Чувство вины за неискупленный грех переполнило души следующих поколений, и тогда они провозгласили Моисеева бога своим, а об убийстве пророка, много лет назад призывавшего их к единобожию, благополучно позабыли. Блестящая и свежая идея. Только вы способны написать такое, доктор Фрейд. Понимаю, почему вам не хватило духу опубликовать книгу.

Фрейд поморщился и презрительно фыркнул. Хуже всего, что этот нахал был недалек от истины. На днях сосед доктора, величайший еврейский библеист Авраам Шалом Йехуда, заглянул к нему и умолял не публиковать скандальную «Книгу Моисея», а ведь он прочел лишь небольшую выдержку в журнале «Имаго». О том же писали американские евреи: до них дошли слухи о статье, и они просили Фрейда изъять из продажи этот выпуск, особенно теперь, когда мир балансировал на грани войны. А недавние события в Германии показали, что еврейский народ в Европе находится под угрозой уничтожения. «Зауэрвальд…» Это имя звучало как заклинание, от него веяло болотной жижей и зловонными поганками.

– Не могу представить себе, что вы проделали долгий путь из Вены в Лондон только для разговора о книге, еще не ушедшей в типографию.

– Еще? – переспросил гость, раздувая ноздри. – Это обдуманное решение или всего лишь знаменитая «оговорка по Фрейду», в которой вы уличаете своих пациентов?

– Я собираюсь опубликовать эту книгу, – заявил Фрейд, воздев дрожащий указательный палец. – Всю жизнь я занимался вопросами, о которых не принято говорить в приличном обществе, что же мне помешает теперь?

Зауэрвальд слегка наклонился и протянул руки, повернутые ладонями вверх, так, словно желал вызвать собеседника на откровенный разговор.

– Некоторые могут подумать, будто вы оказываете поддержку врагам своего народа.

Фрейд прочистил горло от мокроты, не сводя глаз с собеседника.

– Вы ошибаетесь. Цель книги – не опорочить религию моего народа, а исследовать отличительные черты евреев и понять, как они могли изменяться с течением времени.

– Не станете же вы отрицать, что для некоторых она станет оправданием их нежелания участвовать в войне и спасать евреев, – с издевкой сказал Зауэрвальд.

– Вы переоцениваете мое влияние на людские умы, – возразил Фрейд, покачав головой. Он не проглотил наживку. – Я даже не уверен, способна ли эта тоненькая книжечка, которую вы держите в руках, хоть кого-то взволновать.

– Автор далеко не всегда может предугадать прием, который встретит его книга. – Зауэрвальд усмехнулся и откинулся назад, оторвав ноги от пола. – Тем не менее я приветствую ваше решение двигаться дальше. Когда ждать публикации?

– Нужно еще перевести книгу на несколько языков и отредактировать. Мой американский издатель планирует выпустить ее будущей весной.

– Wunderbar. – Улыбка на губах Зауэрвальда погасла, как вспышка. – Извините, доктор Фрейд, но я хочу задать вам нескромный вопрос.

– Вы вдруг вспомнили о приличиях?

– Ни для кого не секрет, что ваше здоровье за последние месяцы значительно ухудшилось и вы жестоко страдаете. – Гость поджал свои губы кирпичного цвета. – Рассчитываете ли вы дожить до выхода книги в свет?

Наступила тишина. Сперва ее заполнили птичьи трели, потом они стихли. Послышался шум воды в уборной. На улице заплакал ребенок.

Всю жизнь он изучал эмоциональные реакции пациентов, отчего выработалась привычка как можно объективнее отслеживать и анализировать собственные отклики на происходящее. Однако на мгновение он превратился в маленького мальчика с венской улицы, пылающего гневом, когда какая-нибудь грубая скотина, ненавидящая евреев, сбивает новую меховую шапку с его кроткого отца, а он не может дать отпор.

– Говорить так подобные вещи – мерзко и бесчеловечно, – спокойно ответил Фрейд. – Если бы не мои сестры, я указал бы вам на дверь.

– Но вы так не поступите.

– Что же вам от меня надо? Говорите наконец, ради всего святого.

Зауэрвальд вальяжно развалился в кресле, заложив руки за голову.

– Я нуждаюсь в вашей помощи, чтобы стать писателем.

– Вы серьезно.

– Больше, чем когда-либо. – Гость открыл свой чемоданчик и достал тоненькую книжечку в кожаной обложке, с золотым тиснением на корешке. – Я отдал рукопись лучшему в Вене переплетчику и заплатил ему из своих денег.

«И забрал их обратно, арестовав беднягу», – мрачно подумал Фрейд.

Зауэрвальд улыбнулся, и кожа на его скулах натянулась, как колбасная оболочка. Он отложил чемоданчик, поднялся, бодрым шагом пересек комнату и протянул книгу Фрейду.

Доктор взял ее, положил на колени и на секунду прикрыл глаза, пытаясь взять себя в руки.

– Вы сами ее написали?

– В некотором роде, – кивнул Зауэрвальд.

– Вы хотите, чтобы я прочитал ее и высказал свое мнение?

– Не совсем так.

– Я не понимаю… – прищурился Фрейд.

– Откройте книгу.

Негнущимися шишковатыми пальцами Фрейд перевернул обложку и прочитал заголовок: «Украденное первородство». Набрано шрифтом «Гарамон» размером в четырнадцать пунктов. Тут взгляд доктора скользнул к строке с указанием имени автора, и его сердце на миг замерло.

– Как это понимать?

Он поднял голову. Перед глазами все плыло.

– Вам должно это льстить.

– Мне должно льстить то, что мое имя стоит на чужой книге?

– Многие писатели мечтают, чтобы другие делали работу за них, – ответил Зауэрвальд, шаловливо двигая бровями. – Я ожидал от вас благодарности.

Дрожащими руками Фрейд стал переворачивать тонкие страницы в поисках мыслей и слов, свойственных его стилю. Как и у большинства писателей, у него имелись страстные поклонники и ярые критики, и доктор всегда испытывал удовольствие, находя в чужих работах следы своего влияния. Однако в этой он значился автором, а между тем ее стиль повергал в шок. Буквально каждый абзац изобиловал примитивными фразами и умонастроениями: «Этот самодовольный, так называемый „избранный“ народ… Пример ложной, вводящей в заблуждение отваги, повторяющейся на протяжении всего искаженного хода истории… самая ужасная ложь, произнесенная с муравьиной мудростью… ханжеская законность паразитического воровства…»

– И вот это вы хотите приписать мне? – Фрейд закрыл книгу, положил на край стола и, ощущая головокружение и тошноту, рухнул на свой скрипучий стул. – Зачем вы это сделали?

Зауэрвальд вернулся в зеленое кресло.

– Просто я взял идею, высказанную вами в «Книге Моисея», и довел ее до логического завершения. Даже вам, господин профессор, не хватает храбрости, чтобы сказать всю правду.

– Какую еще правду?

– О том, что вся эта религия, весь этот народ, вся его культура, вопреки мнению многих, основаны на лжи гораздо большей, чем умолчание об убийстве пророка и сокрытие своего преступления. Все началось с вопиющего обмана и предательства. И с тех пор положение становится только хуже.

Фрейд схватил себя пятерней за палец, так, будто бы держал сигарету.

– Объяснитесь.

– Будет лучше, если вы сами прочтете на досуге. Я весьма горжусь этим трудом.

– Увольте. Я уже слишком стар. Думаю, вас не затруднит пересказать мне краткое содержание книги.

Зауэрвальд вздохнул.

– Что ж, если вы настаиваете… – согласился он обиженно; уголки его рта разочарованно опустились. – Я постарался, насколько мог, перенять ваш стиль и ваш подход к работе. Подобно вам, я взял за основу Библию, положил ее на кушетку, как пациента, а затем препарировал, решительно и бесстрастно.

– Я не препарирую пациентов, а подвергаю анализу.

Фрейд стал водить языком во рту, пытаясь избавиться от тошнотворного привкуса.

– Разница не слишком существенная, – самодовольно ухмыльнулся Зауэрвальд. – Начну с легендарного события, которое произошло задолго до истории с Моисеем. Вам, разумеется, знакомо жизнеописание Авраама в Книге Бытия.

– Полагаю, речь идет о его попытке принести в жертву своего сына Исаака? – с беспокойством спросил Фрейд. – Я уже писал о чем-то подобном в книге «Неудовлетворенность культурой».

– Пожалуйста, не гадайте. Желательно, чтобы вы восприняли эту книгу без предубеждения. Мы коснемся того, что предшествовало упомянутому вами эпизоду. Итак, Аврам, как его тогда звали, покинул землю Ур вместе со своей бесплодной и сварливой женой Сарой и поселился в Ханаане. Затем они оказались в Египте, где Аврам испугался, что его убьют, и в приступе постыдного малодушия солгал фараону, назвав Сару своей сестрой. Фараон все равно узнал правду и поступил с ними как порядочный человек.

– Занятный случай, – заметил Фрейд, пожав плечами, – и не более.

– Это лишь первый пример, дальше все становится хуже. В последующих главах Бог обещает Авраму произвести от него великий народ и расселить потомков от Нила до Евфрата. У Аврама родился сын, не от бесплодной Сары, а от рабыни-египтянки по имени Агарь. Измаил, сильный и способный мальчик, обещал стать достойным наследником.

– Да-да, я знаком с этой историей, – прервал его Фрейд, заламывая руки и стараясь скрыть отвращение. – Ближе к сути, пожалуйста.

– Все просто: первенец должен был занять законное место в ряду пророков, – объяснил Зауэрвальд с радостью, нет, даже с наслаждением в голосе! – Между тем автор повествования выдумывает нелепую историю о том, как Агарь насмехается над Сарой, за что ее с ребенком якобы прогоняют в пустыню. Там они чудом остаются живы и становятся прародителями великих арабских племен. Тем временем Саре наконец удается зачать ребенка, Исаака, который занял место своего сводного брата в линии наследования.

– Зауэрвальд, это ни для кого не секрет. Незачем тыкать меня носом в эти истории…

– Прошу вас, господин профессор, вы сами себя задерживаете. – Зауэрвальд откинулся на спинку кресла и скрестил руки на животе. – В следующей главе вашей книги, которую я отредактировал, так сказать, одним махом, вы наглядно показываете, что эта склонность к обману и воровству прослеживается и в следующем поколении. У Исаака рождаются два сына, Исав, сильный и волосатый, и Иаков, слабый и беспомощный. По закону Исав как первенец должен унаследовать все земли своего отца. А на деле Иаков хитростью крадет у старшего брата право первородства. Он приходит к Исаву, изнемогшему от усталости и голода после тяжелой работы, и уговаривает его отказаться от своих прав за миску каши. На этом обман не заканчивается. Иаков идет к своему слепому умирающему отцу, обернув руки шкурами, из-за чего они становятся похожи на волосатые руки Исава, и крадет отцовское благословение, предназначенное старшему брату. Много веков спустя потомки Исава образовали народ Эдома, влившийся в состав арабских племен и…

– Ради бога… – Фрейд забарабанил ладонями по подлокотникам кресла, теряя терпение. – Чего вы добиваетесь?

– Хочу показать истинное положение дел. Опровергнуть откровенно лживые сионистские россказни и раскрыть их истинную психологическую подоплеку. Говоря по-вашему, евреи стараются скрыть чувство вины за свои прошлые преступления, но их выдает враждебный тон.

Фрейд дрожал всем телом, но старался говорить ровным голосом.

– Иными словами, вы хотите поддержать антисемитов всего мира и воспрепятствовать вовлечению союзных держав в войну.

– Ей-богу, ознакомьтесь уже со своей собственной рукописью, – ответил Зауэрвальд, кивнув на книгу, лежащую у Фрейда на коленях. – Она, скажу я вам, и в самом деле занимательна. Вы привели неоспоримые доводы, опираясь на многочисленные научные труды. Я потратил больше года на выявление и отбор источников, беседовал с виднейшими археологами и религиоведами Австрии и Германии, изучал древние тексты, сравнивал переводы.

– Уверен, что добрую их половину вы сочинили сами, – заметил Фрейд.

– Если и так, не я первый поступаю подобным образом, – парировал Зауэрвальд. – Неужели вы действительно верите, что большинство читателей заглядывает в сноски?

– И вы надеетесь, что я опубликую такую книгу под своим именем? – в ярости произнес Фрейд, тут же ощутив боль от резкого движения челюстей.

– Думаю, вас это нисколько не затруднит. Ведь вы влиятельная персона, и не только в области психиатрии. На днях я прочел в газете, что вас удостоили чести подписать устав Лондонского королевского общества, как некогда Ньютона и Дарвина.

Фрейд вздрогнул, и перед его мысленным взором предстала именная надгробная плита, которую секретари общества принесли к нему домой.

– С чего кто-то станет прислушиваться к моему мнению? – возразил он. – Ведь я не историк и не библеист.

– Однако вы и впрямь пользуетесь большим влиянием на континенте, – возразил Зауэрвальд, – и, более того, во всем мире. Международная общественность внимает каждому вашему слову и безоговорочно вам доверяет.

– Зауэрвальд, – произнес Фрейд, изо всех сил ударив по столу кулаком, словно судейским молотком, – мир на грани войны. Евреев грабят, преследуют, прикрываясь законом, и даже убивают на улицах и в собственных домах, во всех странах, где хозяйничает ваша партия. Неужели вы думаете, будто я помогу вам причинить вред моему народу?

– Думаю, вы пойдете на все, лишь бы спасти своих сестер.

– Стало быть, вы ставите меня перед выбором? Спасти сестер или поставить свое имя на книге, призванной навредить моему народу, смешать его с грязью.

Уголки рта Зауэрвальда дрогнули в улыбке.

– Да, по-видимому, – ответил он, сложив руки на животе и играя пальцами. – Если вы ставите вопрос так.

Фрейд бессильно ссутулился на стуле, проклиная свою беспомощность, предавшее его тело, своих соотечественников, вернувшихся на родину, европейских союзников, проклиная человечество за то, что такие, как Зауэрвальд, безнаказанно распространяют чудовищную ложь и тем самым позволяют немцам зверствовать дальше. Фрейд тяжело задышал, словно задыхался под тяжестью веков. Нет, этому не бывать. Он по-стариковски затряс подбородком, вертя его вправо-влево, и задумчиво покачал головой. Затем, почти неосознанно, взял книгу с колен, отложил ее на стол и схватил авторучку, верную помощницу в ремесле, которой делал записи о знаменитых пациентах. Взмахнув ручкой, как взмахивал ковбой своим лассо в одном американском фильме, он взял свой блокнот, сощурился и представил, будто Зауэрвальд не сидит в зеленом кресле, а растянулся на кушетке.

– Зауэрвальд, объясните мне, с какой целью вы написали эту книгу?

– Доктор Фрейд, кажется, я достаточно внятно изложил свои мотивы.

– Вот как? – спросил Фрейд и дотронулся пером до пустой страницы блокнота. – Создание любой книги – серьезная затея, которая требует от автора полной самоотдачи, больших затрат времени и усилий. Интересно, почему вы решили коснуться именно этих тем в книге, которая будет подписана моим именем. Предательство по отношению к Измаилу, украденное первородство Исава.

– Очень умно с вашей стороны, – прервал его Зауэрвальд. – Возможно, вы задумали нечто намного более важное.

– Как так?

– Вы сказали, что эта книга может послужить нашим военным целям. – Кадык Зауэрвальда запрыгал вверх-вниз под узлом красного шейного платка. – Однако я писал книгу с прицелом на будущее. По-моему, будущее принадлежит арабам.

– Арабам?

– Разумеется. – Зауэрвальд выставил ладони, как официант, демонстрирующий карту дорогих вин. – В ближайшие несколько лет всеобщее внимание будет приковано к войне в Европе. Однако рано или поздно конфликт переместится в колониальные владения союзников, то есть в Северную Африку, где преобладает арабское население. Еще там добывают нефть. Нефть – это топливо для танков и самолетов, и кто владеет нефтью, тот выиграет войну.

– Позвольте, Зауэрвальд, – Фрейд снова взял книгу со стола, уставленного тотемами и статуэтками, – а какая польза немцам двадцатого столетия от лживой книжки о древних пророках?

– Лидеры арабских стран будут признательны нам за нападки на их кровных врагов, евреев, и в знак благодарности окажут нам поддержку.

Фрейд кивнул пару раз и склонил седую голову, будто соглашаясь с его логикой. Он вдруг осознал, что слухи о Зауэрвальде были полностью верны. Этот человек вполне способен сначала сконструировать бомбу для нацистов, а на следующий день разобрать взрыватель по просьбе полиции и поставить это себе в заслугу.

– Однако эта идея имеет серьезный изъян, – заметил Фрейд. – Разве арабы будут благодарны вам и Германии за нападки на евреев и окажут содействие, если на титульной странице книги будет стоять имя старого еврейского доктора?

Зауэрвальд скрестил руки на груди и гордо вздернул подбородок.

– Доктор Фрейд, если бы вы не пожалели времени, открыли книгу и изучили ее более внимательно, то нашли бы страницу со словами благодарности. В них вы отдаете должное вашему бесценному коллеге и преемнику, доктору Антону Зауэрвальду, без которого этот последний завет никогда не был бы создан. Арабы по своим дипломатическим каналам проверят подлинность авторства и отблагодарят нас честь по чести.

Фрейд долго смотрел на гостя, не произнося ни слова. Солнце ушло, в комнате стемнело. На первом этаже пробили часы. Он слышал, как по другую сторону коридора жена встряхивает простыни, меняя постельное белье, слышал шаги Анны на лестнице. В оконное стекло у него за спиной ударили капли, затем вода стала хлестать по траве и пионам в саду, и наконец зарядил настоящий ливень.

– Зауэрвальд, сдается мне, самого себя вы понимаете еще меньше, чем мою «Книгу Моисея».

– Что вы хотите сказать? – Зауэрвальд снова прислонился узкими плечами к зеленой обивке кресла.

– По вашим словам, вы тщательно изучили мои публикации. Вам не приходило в голову при изготовлении этой фальшивки, что вы зациклены на сюжетах определенного вида? Авраам отказывается признать Измаила, Исаак принимает Иакова за Исава.

– Все это есть в Библии, доктор Фрейд, я ничего не придумал.

– Однако вы заострили внимание на историях об отцах и сыновьях. – Фрейд снова сделал запись в блокноте, намеренно привлекая внимание гостя. – Любопытно, как вы считаете?

– К чему вы клоните, господин профессор?

– Вы писали эту книгу не для своих соотечественников. – Фрейд потянулся к кожаной обложке и постучал по ней узловатым пальцем. – И не для арабов. Одним словом, война тут вообще ни при чем.

– Ради чего же, по-вашему, я ее написал, доктор Фрейд? – спросил Зауэрвальд, пытаясь изобразить улыбку и по-прежнему сидя со скрещенными на груди руками.

– Разве не очевидно? – пожал плечами Фрейд. – Вы упомянули моего доброго друга, доктора Йозефа Херцига из Вены. И назвали себя моим преемником. Нетрудно допустить, что вы связываете нас обоих с образом отца.

Зауэрвальд покачал головой:

– Вы прибегаете к нелепому упрощению.

– Меня не удивляет ваша реакция. – Фрейд перевернул страницу блокнота, и его ручка снова забегала по бумаге. – Большинство людей не подозревают о своих истинных мотивах, и вы – яркое тому подтверждение. По-видимому, вы пришли сюда, чтобы добиться от меня одобрения и прощения…

– Господин профессор, это полнейший вздор! – воскликнул Зауэрвальд. Манжеты его брюк приподнялись, и стали видны бледные голени и черные подвязки, поддерживающие носки. – Не смейте подвергать меня психоанализу, как своих пациентов-невротиков. В этой игре у меня есть все козыри, как вы могли бы сказать, играя с доктором Херцигом. Судьба ваших сестер в моих руках.

– В самом деле? – Фрейд оторвал ручку от страницы и держал навесу, для пущего эффекта. – Не вы ли признались в самом начале, что занимаете не слишком высокое положение в нацистской партии?

– Верно, но я скромничал. – Зауэрвальд презрительно взглянул на доктора и широко расставил ноги. – Всем известно, как благоволят ко мне наши лидеры, и моя звезда в Берлине стоит высоко.

– Зачем же вы приехали в Лондон и выкручиваете руки больному раком старику?

Фрейд взял книгу Зауэрвальда и бросил ее на ковер между ними. Та упала с глухим стуком и распахнулась, несколько страниц выпало. Непростительно для лучшего переплетчика Вены.

– Вы пожалеете об этом, доктор Фрейд, – сказал Зауэрвальд, сильно покраснев.

– Избавьте меня от своих пустых обещаний, – покачал головой Фрейд. – Если даже вы говорили искренне, все равно вашего влияния не хватит, чтобы спасти моих сестер.

– Вам-то откуда знать? – самодовольно отозвался Зауэрвальд.

– Господин Зауэрвальд, мне осталось жить недолго. – Фрейд медленно поднял глаза от книги, лежащей на полу. – Вы тоже когда-нибудь умрете и, возможно, не испытаете таких мучений, как я. Кстати, они заставляют усомниться в существовании справедливого Бога. Долго еще после нашего ухода на Земле будут жить хорошие и плохие люди. Они будут писать хорошие и плохие книги. Среди них найдутся и люди, похожие на евреев, и те, кто их ненавидит. Для будущего не важно, как мы себя вели сегодня и что друг другу наговорили. Поэтому выбросьте свою глупую книгу, когда покинете мой дом. Берегите леса, не заставляйте вырубать деревья ради подобной чепухи. Мир ее праху.

Зауэрвальд порывисто встал, схватил книгу с пола, бережно закрыл ее, протер ладонью и крепко прижал к груди.

– Господин профессор, вам не следует так говорить.

– Почему? Вы все еще надеетесь запугать меня? – Фрейд закрыл блокнот и отложил ручку. – Я старик, чей конец близок. Мои ближайшие родственники приехали со мной в Англию и находятся в полной безопасности, а судьба моих сестер от вас не зависит. Почему же я должен молчать?

– Потому что это неправда, – начал Зауэрвальд осипшим, как у подростка, голосом, но тут же спохватился. – Вернее, не вся правда. Мне и впрямь не под силу помочь вашим сестрам, но своим спасением вы обязаны мне.

– Простите?

– На этот раз я не лгу. – Глаза Зауэрвальда лучились злобой. – От меня вам так просто не избавиться. Без моей помощи вы со своей семьей нипочем бы не выбрались из Вены живыми, ведь благодаря мне вам вернули паспорта. Мне ничего не стоило арестовать всех вас за утаивание денег в зарубежных банках и отправить в трудовой лагерь, где вы наверняка встретили бы ужасную смерть, и «Книга Моисея» так и осталась бы неоконченной. Да, я мог уничтожить вас, и моя карьера взлетела бы до самых высот после одного, всего одного звонка.

– Возможно…

– А мои благодеяния не прекратились и после вашего бегства, – продолжал Зауэрвальд, переходя на хриплый крик. Он обвел рукой обстановку комнаты. – Посмотрите на свои любимые вещи, утешающие вас в тяжелые времена. Ведь это я устроил так, чтобы вы получили их обратно. Книги, ковры, тщательно расставленные предметы старины, фотографии, картины, кресло, на котором вы сидите. Я мог бы утаить все это от вас. И мог бы не возвращать паспорта вашим самым драгоценным приобретениям – вашим детям, вашему наследию.

Кипя от возмущения, Зауэрвальд не заметил, как в дверях появилась встревоженная Анна. Фрейд бросил на дочь суровый взгляд, давая понять, что запрещает ей входить или вмешиваться.

– Я мог лишить вас всего в последние дни вашего пребывания там, – продолжал Зауэрвальд, потрясая стиснутым кулаком, – обречь вас на нищенское существование ради собственной выгоды, но я не стал этого делать.

– Почему же? – спросил Фрейд, спокойно глядя на гостя, как любопытная сова.

Рука Зауэрвальда бессильно упала.

– Сам не знаю, – пробормотал он, запинаясь. – Много раз я задавал себе этот вопрос.

Он собрался с духом и глубоко вздохнул, словно намеревался произнести отрепетированную речь.

– Фюрер, а ему лучше знать, вовремя разглядел, что наша родина оказалась на осадном положении. Зарубежные связи и склонность к индивидуализму не позволяют евреям стать группой населения, заслуживающей доверия. Поэтому их следует уничтожить. Мера, возможно, жесткая, но вполне оправданная. Однако это вовсе не означает, что в отдельных случаях нельзя идти на уступки и облегчать страдания тем или иным людям.

– Что ж, возможно. – Фрейд выдвинул ящик стола. – Некоторые аспекты поведения человека не поддаются теоретическому обоснованию. Они остаются тайной, покрытой мраком. А иногда сигара – это просто сигара.

Он достал новую сигару и зажал ее кончик в углу рта, не обращая внимания на протестующие жесты Анны.

– Итак, – заключил он, – нам больше не о чем говорить. Прощайте, Зауэрвальд.

– Прощайте. – Зауэрвальд направился к двери. Заметив дочь Фрейда, ставшую свидетельницей его фиаско, он сразу сник.

– И кстати, Зауэрвальд…

– Да, господин профессор?

Фрейд указал незажженной сигарой на выпавшие страницы, лежащие на полу.

– Заберите с собой все, что осталось от вашей книги.

Справка. Антон Зауэрвальд – реальная личность. Некогда он учился у доктора Йозефа Херцига, друга Фрейда. Впоследствии нацисты доверили ему наблюдение за конфискацией доходов семьи Фрейда от издательского дела. Зауэрвальд действительно обнаружил, что Фрейд в условиях оккупации обходил закон, отправляя свои капиталы в зарубежные банки. Однако, находясь на хорошем счету в нацистской партии, он не предупредил свое начальство, а, наоборот, помог Фрейду и его семье бежать в Англию, где доктор и скончался 23 сентября 1939 года.

Зауэрвальд служил в военно-воздушных силах в качестве технического специалиста, был арестован союзниками и направлен в американский лагерь для военнопленных, откуда освободился в июне 1945 года. Спустя несколько месяцев его снова арестовали по настоянию Гарри Фрейда, племянника доктора, в то время являвшегося офицером американской армии. Зауэрвальда, как надзирателя, заподозрили в злоупотреблении служебным положением и вменили ему в вину кражу ценного имущества семьи Фрейда – наличных денег, рукописей, произведений искусства и книг. Суд над ним длился восемнадцать месяцев, все это время Зауэрвальд находился под стражей. Его освободили, когда Анна, дочь Зигмунда Фрейда, написала в суд письмо, утверждая, что нацистский офицер помог ее семье. Позже Зауэрвальд переехал в Тироль. Умер в Инсбруке в 1970 году.