За 400-500 лет ахеяне создали огромные материальные и культурные ценности, унаследованные эллинами последующей эпохи и влившиеся затем в европейскую цивилизацию. Быстрое развитие общественного производства Греции во II тысячелетии основывалось на больших достижениях населения страны в предшествующую эпоху, однако останавливаться на этом периоде мы не имеем возможности. В этой главе автор пытается наметить главные черты производственной жизни ахеян начиная с XVII—XVI вв., т. е. в период, когда уже полностью было закончено отделение ремесла от сельского хозяйства. В это время хозяйство страны состояло из нескольких отраслей — земледелия, скотоводства, ремесла и торговли.

 

Сельское хозяйство

Жители многочисленных сельских общин добывали средства к жизни обработкой земли и разведением скота. Земледелие включало в себя не только хлебопашество, но садоводство и огородничество.

Орудия труда ахейского земледельца и по сей день известны еще весьма недостаточно. Все же один вид орудия известен довольно детально — это бронзовый серп, представляющий собой немного искривленный нож, прикреплявшийся прочной заклепкой к деревянной рукоятке. Экземпляр хорошей сохранности, длиной 0,195 м, шириной до 0,022 м, был найден в Зигуриесе. К. Блеген отмечает, что подобные серпы происходят и из Микен: видимо, у ахеян была уже выработана единая форма серпа. Действительно, в 1952 г. в Микенах вновь было найдено шесть (целых и фрагментированных) бронзовых серпов такой же формы, причем один был необычно длинный — 0,29 м. Устойчивость формы ахейских серпов дала возможность Ф. Стаббингзу предположить, что данный тип орудия является материковой греческой формой, отличной от критских серпов этого типа: ахейский серп находился в употреблении вплоть до падения ахейских царств в конце XIII в. В Микенах в 1959 г. был найден клад бронзовых изделий, спрятанный в последние дни обороны крепости. Среди этих изделий было три лезвия серпов, близких и по форме и по размерам уже известным.

Ахейский серп отличен от египетского и гораздо ближе к серпам из Туркестана и областей Ла-Тенской культуры. Все эти малоизогнутые серпы, по мнению Петри, были предназначены для срезания хлебных стеблей близко к земле — способ жатвы, обеспечивающий сохранение урожая в снопах и скирдах и дальнейшее использование соломы. Можно думать, что ахейский крестьянин имел и вилы, возможно деревянные.

Основные орудием ахейского земледельца был плуг, сделанный из дерева, но имевший бронзовый лемех. Земледелец пользовался и мотыгой, о чем говорят найденные на афинском Акрополе бронзовые мотыги. Ф. Петри, приведя их на таблице LXVII, 13-15, указывает, что эти длинные и заостренные инструменты были приспособлены для работы на каменистых почвах: острие мотыги выворачивало камни, узкое лезвие легче проходило между ними.

О культурах, которые выращивали ахейские земледельцы, известно гораздо больше, так как на городищах и селищах неоднократно находили различные зерна и плоды.

Основными растениями были злаковые культуры, обеспечивавшие хлеб людям и зимний корм скоту. Находки хлебных зерен пока немногочисленны, но они говорят о разнообразии культивировавшихся сортов. В раннеэлладских отложениях Евтресиса найдены зерна пшеницы Triticum, а в микенском «зернохранилище» на акрополе найдены обуглившиеся зерна пшеницы, ячменя и вики. Все эти культуры выращивались населением южной части Балканского полуострова начиная с неолитического периода. Примечательно, что в ахейском обществе хлебное зерно пользовалось почетом, например, богатые горожане заказывали ювелирам золотые бусы в виде пшеничного зерна. Может быть, эти украшения имели отношение к культам, поскольку многие ахейские драгоценности воспроизводили сакральные сюжеты.

Ахеяне использовали не только зерно злаковых культур, но и солому, которую в измельченном виде они добавляли в глиняную обмазку стен жилищ.

Садоводство также играло важную роль в ахейском хозяйстве. Одной из наиболее распространенных садовых культур была маслина, что засвидетельствовано уже в XVII в. до н. э. Ахеяне употребляли оливковое масло, которое в XIV—ХШ вв. служило предметом хорошо налаженной торговли. Кроме того, маслины употреблялись в пищу в виде плодов. Эти археологические данные позволяют понять, почему в эпосе падение воина на поле брани сравнивается с гибелью оливы, взращенной земледельцем и затем вырванной с корнем ураганом. Горечь потери большого дерева-кормильца для ахейского крестьянина, видимо, была весьма понятна творцам героических песен. Возможно, что полезные качества оливкового дерева, дававшего пищу, дрова и материал для орудий, сделали его священным в глазах ахеян. Так, на перстне из фолоса Мирсинохори побеги масличного дерева украшают алтарь, покровительство богини Афины этому растению также имеет истоки в ахейской мифологии. Ахейские садоводы взращивали и фиговое дерево. По-видимому, фигу сушили на солнце и хранили затем в керамической посуде. Немалую роль играла культура винограда. Судя по просторным винным складам в пилосском дворце, виноделие было весьма распространено. Остатки виноградных листьев были обнаружены в Спарте при раскопках Менелайона.

Многочисленные изображения растений на ахейских вазах не расширяют наши представления о возделывавшихся культурах, так как известные мотивы — лилия, шафран, ирис, папирус, плющ, пальма, тростник и различные розетты — передают растения отнюдь не сельскохозяйственного назначения, к тому же некоторые тогда в Греции даже и не росли (папирус). Правда, финиковая пальма растет в Элладе, хотя и не дает зрелых плодов. На некоторых перстнях и печатях вырезаны изображения священных деревьев, отягощенных плодами, однако определить виды их пока не удалось.

Известия эпоса об ахейском сельском хозяйстве созвучны археологическим данным. Разнообразие возделываемых растений и деревьев, развитая сельскохозяйственная техника и огромная роль культа богини-матери, богини природы у ахеян весьма близки тем аграрным сюжетам, которые встречаются в Илиаде (сцены сельской жизни на щите Ахилла и очень частые параллели между событиями на поле брани) или в Одиссее, где много строк уделено описанию богатых полей и садов басилеев.

Перечисленные выше культуры, зерновые и садовые, выращивались в условиях пашенного земледелия и садоводства. Обе названные отрасли аграрного производства особенно благоприятствовали развитию индивидуального хозяйства земледельца, выделению доставшихся ему участков земли в постоянное пользование. По крайней мере, садовые участки очень рано должны были выпасть из круга общинных земель, подвергавшихся периодическим переделам в связи с изменением состава общинников. Эти внутриобщинные переделы в ахейской деревне нам еще неизвестны (возможно, что правильное чтение памятников ахейской письменности прольет в дальнейшем свет на систему внутриобщинного землепользования), однако сведения эпоса о том, что сады басилеев находились в пределах усадьбы, побуждают предполагать, что пахотные земли некоторое время периодически подвергались переделу и поэтому сады закладывали на приусадебных участках, находившихся в прочном и постоянном владении одной семьи.

Что касается скотоводства, то, возможно, оно велось не только на частновладельческих землях, как можно наблюдать в хозяйстве Одиссея, но и на общинных пастбищах. Есть основания полагать, что второй способ находил широкое применение в скотоводстве мелких землевладельцев-крестьян, для которых единственной возможностью прокормить скотину был выпас ее на общинных угодьях. Из всей суммы земель, которыми владела сельская община, пастбища дольше всего оставались в общем пользовании, в некоторых странах даже в эпоху господства капиталистического способа производства.

Животные весьма ценились в ахейском обществе, обладание скотом давало почет, силу, богатство. В самом деле, численность стада и темп его воспроизводства не только влияли непосредственно на плодородие земли, но и выражали в общепринятых единицах обмена богатство или бедность того или иного ахеянина.

Среди домашних животных особенно ценили крупный рогатый скот. Уже в XVII в. ахейские гончары лепили фигурки быков и коров, как показывает находка в Элевсине в 1955 г. Изображения крупных, тучных быков и коров встречены на многих памятниках ахейского искусства. Очень часто мы видим их на ювелирных изделиях, например на ритоне в виде головы быка (Микены, Погост А, могила IV, инв. № 384). Далее назовем золотые амиклейские кубки и выполненные в сходной с ними манере два золотых перстня из пилосского фолоса Мирсинохори-II с фигурами раненого быка и быка, запутавшегося в сети. В мирсинохорийском фолосе II был найден сердоликовый перстень с изображением двух быков, мирно лежащих под деревом,— мотив, повторенный на сердоликовом перстне из Вафио. Столь же часты изображения быков и на вещах басилея, похороненного в фолосе Дендры: здесь на злато-серебряном кубке представлены такие же крупные, стремительно мчащиеся быки, на другом злато-серебряном сосуде изображены несколько стилизованные бычьи головы, на четырех перстнях вырезаны или быки, или сцены нападения льва на быка. Приведенных примеров вполне достаточно, они не оставляют сомнений в том, сколь велика была потребность ахейских басилеев XVI—XIV вв. видеть изображения своих стад на окружавших их предметах роскоши.

Сюжет и стиль всех перечисленных произведений искусства поразительно совпадают с некоторыми эпизодами в гомеровском эпосе. Так, в Илиаде упоминается бык, которого связанным уводят пастухи, далее описано стадо круторогих быков, подвергшихся нападению львов. Даже эпитеты, которыми награждены волы в обеих поэмах, подходят как нельзя лучше для описания фигур быков на предметах быта ахейской знати. Правда, в упомянутых сценах на сосудах и перстнях отсутствуют изображения рабочих быков: вероятно, могущественный владыка Пилоса или басилей Дендры настолько вознеслись над народом, что изображение пахоты, которой занимались общинник-хлебопашец или работник-земледелец, казалось им недостойным сюжетом для украшения своих драгоценностей. Последние орнаментированы большей частью охотничьими или звериными мотивами.

Сопоставляя эти композиции ахейских ювелиров с сюжетом, который, судя по XVIII песне Илиады, изобразил на щите Ахилла Гефест, можно заметить, что он воспроизвел сюжеты, отражавшие более сложное общество, идеологическая жизнь которого продвинулась значительно дальше. И хотя техника Гефеста аналогична приемам работы ахейских ювелиров и оружейников XVI—XIV вв., вдохновившая сказителя картина из жизни земледельца могла сложиться не раньше XV—XIV вв., когда в социальной жизни ахеян появилось много новых категорий.

Обладание крупным рогатым скотом было важно и для земледельца-общинника, который с парой упряжных быков и с одной коровой мог обеспечить себе независимое существование. Материалы из могил деревенского населения свидетельствуют о заботе ахейского крестьянина о своих кормильцах. Покойников снабжали глиняными фигурками хотя и грубоватыми по исполнению, но все же достаточно определенно передающими очертания рогатого животного — быка и барана. Эти полосатые ярко раскрашенные жизнерадостные фигурки вошли в широкое употребление на рубеже XIV и XIII вв., согласно мнению Фурумарка.

Терракотовые фигурки рогатых животных, изготовлявшиеся в XIV—XIII вв. в различных местах страны, представляют весьма сходные между собой предметы, отражающие стремление мастера-коропласта удовлетворить несложным религиозным потребностям покупателей этих терракот. Эта тенденция заметна при изучении десятков и сотен одинаковых человеческих статуэток того же времени, именуемых Ф-, Т- и Ψ-образными фигурками.

К сожалению, ни один из известных нам памятников не сохранил изображения быка на пашне, тянущего плуг или телегу. Возможно, что частью такой композиции были две одинаковые терракоты, происходящие из микенского склепа 513. Каждая фигурка изображает быка с сидящим на нем человеком; от его вытянутых рук идут вожжи к голове животного. Несмотря на обычную для ахейского искусства малых форм того времени условность и схематичность изображения, мастер передал напряжение погонщика, сдерживающего сильное животное. Здесь как бы повторяется мысль о том тяжелом труде, который приходился на долю скотовода. Эта же идея ясно выражена в изображениях на амиклейских кубках. На фресках Крита сцены с быками были лишены живого содержания.

Конечно, двумя быками пахал бедный ахейский крестьянин, богатые земледельцы имели двойную бычью упряжку или даже несколько пар рабочих быков.

Производственное значение быка в сельском хозяйстве делает вполне понятным его большую роль в религиозных представлениях.

Лошадь, известная в Греции, видимо, уже в конце III тысячелетия, использовалась не только в извозном деле, но и в военной и религиозной жизни. Для тяжелой пахоты на каменистых полях страны это быстрое нервное животное не находило применения не только во II, но даже, судя по Гесиоду, и в I тысячелетии до н. э.

В ахейских городах и селах неоднократно встречались кости лошади, но еще чаще находили ее изображения. Лошадь служила для колесничной и верховой езды, причем такое животное могло принадлежать лишь более зажиточным кругам населения; средний и бедный крестьянин не имел средств кормить верхового коня. Действительно, не говоря о надгробиях микенских басилеев-царей, прочие свидетельства — статуэтки всадников и костяки лошадей — относятся к бытовым древностям богатых ахеян.

Более состоятельные ахеяне ездили на парной упряжке, хотя не исключена возможность, что применение одной или двух лошадей диктовалось не только средствами, но и потребностью в легкой или в более тяжелой, но быстроходной повозке. Двухконная упряжка имела широкое распространение в ахейском хозяйстве. Горожане и селяне перевозили на лошадях разные продукты и товары, причем для облегчения перевозок в наиболее передовых областях страны имелась сеть благоустроенных дорог.

Вероятно, особую отрасль коневодства составляло выведение специальных лошадей для боевых колесниц, на которых богатые и знатные воины появлялись на поле сражения. Эти животные особенно ценились аристократией: ведь от них зависели боевые успехи воина и его жизнь. Не удивительно, что стремительно мчащаяся лошадь, запряженная в боевую колесницу, или свободно бегущий конь много раз воспроизводились ахейскими художниками на расписных сосудах, бытовавших в обиходе отнюдь не беднейшей части общества. Коропласты лепили недорогие статуэтки воинов на лошади.

В религиозных представлениях ахеян лошадь была связана с культом женского божества в Аттике. В Хорватии найдена статуэтка богини, сидящей на лошади. Возможно, что богиня выезжала и на колесницах. В Афинах встречены изящные вотивные колеса, вероятно относящиеся к этому культу, но в то же время очень точно воспроизводящие колесо с восемью спицами и массивной ступицей.

В хозяйстве ахеян встречались и другие разновидности домашних животных — козы, бараны, свиньи, собаки. Этот разнообразный перечень следует дополнить домашней птицей, хотя сведений о птичьем поголовье, за исключением уток, пока у нас нет.

Ахейский земледелец и скотовод были вынуждены заниматься охотой, чтобы защитить свои посевы и стада от нападений многочисленных диких животных. Распространенность шлемов, обшитых клыками диких кабанов, говорит о том, что борьба с этими хищниками велась постоянно.

Среди аристократии была широко распространена охота как занятие и доставляющее мясо, и воспитывающее ловкость и мужество.

Даже неполные и отрывочные известия о сельском хозяйстве ахейской Греции позволяют заметить, сколь была развита эта сторона общественного производства. Большое разнообразие возделываемых растений, успешно произраставших не только в плодородных долинах Фессалии, Беотии или Пелопоннеса, но и на скудных почвах Аттики, достаточно убедительно свидетельствует о том, что ахейский земледелец в массе умело использовал агрономические знания своего времени, видимо, будучи заинтересован в лучшем их применении на своем участке. Небольшие размеры сельскохозяйственных орудий, например серпов, указывают на то, что работали ими свободные работники, требовавшие от орудий труда легкости и удобства при использовании. Такими работниками были члены крестьянской семьи, обычно вкладывавшие массу труда в обрабатываемый ими участок.

К сожалению, в настоящее время еще нельзя использовать в полной мере данные ахейской письменности, особенно документы, относящиеся к землепользованию и положению основного производителя в сельском хозяйстве. Эти вопросы можно пытаться понять лишь в соединении с другими данными о социальной структуре ахейского общества.

 

Развитие ремесла

Полное отделение ремесла от земледелия заняло в Греции период приблизительно от XXII до XVIII в. Состояние источников, освещающих эту вторую по значению отрасль ахейского производства, неодинаково. Одни виды ремесла, как, например, керамическое, уже подробно изучены, другие — назовем хотя бы ткацкое дело — известно очень мало. Различное толкование письменных источников создает дополнительные трудности.

Говоря о ремесле Греции II тысячелетия, следует принимать во внимание его отличия от ремесленного производства более поздних обществ. Наряду с новыми формами организации труда некоторое время жили и старые. Одновременно со специализированным ремесленным производством у ахеян существовало и домашнее ремесло, игравшее в некоторых отраслях немалую роль даже в XIII—XII вв. Специализированное ремесло не сразу стало производством, удовлетворяющим спрос всей страны, т. е. потребности общеахейского рынка. Первоначально изделия ремесленников были рассчитаны только на местный рынок. С течением времени, не раньше XVII в., из некоторых отраслей отдельных местных ремесел стало складываться общеахейское ремесло, которое продолжало развиваться уже в городах и поселениях городского типа. Они отличались только качеством и количеством продукции, рассчитанной на продажу.

Количественное соотношение между названными категориями менялось в зависимости от изменения экономического и социального характера общества. В течение II тысячелетия заметно уменьшилась роль домашних ремесел в городе и деревне. При этом некоторые виды производства (мукомольное дело или прядение и ткачество), по-видимому, продолжали сохранять прежние размеры.

Удельный вес местных ремесел в ахейском обществе был немалым, так как они отвечали потребностям подавляющего большинства населения. Средний деревенский потребитель имел низкую покупательную способность, что замедляло рост местного ремесла. Узость деревенского рынка вынуждала сельского ремесленника заниматься наряду с ремеслом, иногда имевшим сезонный характер, также и земледелием. В иных случаях ему приходилось искать покупателей подальше от своей деревни. Странствующий ремесленник долгое время оставался ведущей фигурой в некоторых сельских ремеслах ахеян.

Городское ремесло имело разнообразные группы потребителей. Внутри страны оно не ограничивалось городским рынком. Более изящные и дорогие изделия городских мастерских приобретались зажиточным населением сельских местностей. Изделия городских мастерских достигали не только отдаленных областей ахейской Греции, но и проникали на заморские рынки Передней Азии, Египта, Сицилии и Италии.

Следует остановиться на некоторых частных вопросах, позволяющих яснее представить ахейские ремесла. Домашние ремесла включали занятия, связанные с первоочередными задачами — изготовлением пищи, одежды и самых простых предметов домашнего обихода. Характер некоторых трудовых операций в домах крестьян, горожан и анактов был приблизительно одинаков и требовал больших затрат труда и времени. Например, перемалывание зерна ручным способом было повсюду одинаковым (рис. 56). Таким же образом шло изготовление различных молочных продуктов (в Кораку найдены сосуды-цедилки для изготовления сыров), частично вина и оливкового масла.

Иное дело изготовление одежды и обуви. Многочисленные находки пряслиц и ткацких грузил в жилищах различных социальных слоев указывают, что в высших кругах этим занятиям уделяли большое внимание. Примечательно одобрение составителей эпоса искусности ахейской женщины-аристократки в рукоделиях. Хотя домашнее ткачество является доминирующим у многих народов (по феодальную эпоху включительно), однако для знатных ахеян оно имело особенное значение: их костюмы, в частности женские одежды, были сложными и красочными, требовавшими материй с изящно вытканными узорами. Даже короткие, туго обтягивающие тело мужские одежды шились из мягких пластичных тканей, обладавших большой прочностью.

Что касается женской одежды, которая известна по фрескам и изображениям на печатях и по слоновокостным изделиям (например, сложный костюм на фигурах группы двух богинь и ребенка, найденной в помещениях над микенским мегароном в 1939 г.) (рис. 104), то она была весьма пышной, особенно у представительниц высших слоев общества. Длинные широкие юбки с тонкими складками, изящные обтягивающие грудь блузки, иногда легкие шали — все это шилось только из высококачественных материй. Искусство изготовления дорогих тканей передавалось ахеянками из поколения в поколение, о чем свидетельствуют данные эпоса о занятиях Пенелопы и Навсикаи. Можно думать, что знатные ахеянки, управлявшие женской половиной дома и многочисленными рабынями, выступали в роли высококвалифицированных наставниц в домашнем прядильно-ткацком ремесле.

Полихромия женских платьев на ахейских фресках заставляет предполагать наличие домашнего красильного дела, несомненно весьма развитого, если вспомнить красочность и яркость, присущие ахейской живописи и росписям на терракотовых фигурках.

Обувь, которую шили из кожи, вероятно, также относилась к изделиям домашних ремесел, однако о сапожном деле нам пока ничего не известно.

Многие предметы домашнего обихода изготовлялись руками домохозяина, его близких или слуг, но самой распространенной продукцией была грубая, вылепленная от руки, глиняная посуда. Нет необходимости перечислять все типы бочек, горшков, кувшинов, стравниц, мисок и плошек, которые делали без применения гончарного круга для самых простых домашних потребностей — хранения зерна, молочных продуктов, варки пищи и т. д. Количество лепной посуды, довольно многочисленной в слоях XVII—XV вв., с течением времени сильно уменьшается, и в XIII в. применение лепных сосудов даже в маленьких деревнях сокращается, как можно судить по изменению состава черепков в Кораку.

Хотелось бы заметить, что требования к изделиям домашних ремесел у представителей различных социальных групп были неодинаковыми, что отражалось и на количестве труда, затрачиваемого на изготовление каждого вида. Например, изготовление одежды знатного горожанина или воина требовало больше усилий, чем скромное одеяние крестьянина.

Специализированное ремесленное производство ахеян к концу XVI в. до н. э. уже занимало главенствующее положение по сравнению с домашним. Выросли и развились многочисленные самостоятельные отрасли с богатой ремесленной техникой и традицией. Металлургия, камнетесное дело, керамическое производство, строительное дело и вместе с ним инженерная практика, ювелирное искусство — все эти виды ремесла делились в свою очередь на специальные разделы.

В ремесленном производстве ахейской Греции ясно выступают общие черты. Рассмотрим прежде всего примеры соблюдения общеустановленных канонов в изготовлении каждого вида изделий. Глиняный кратер из Микен и из Мессении, или Аттики имеет почти одинаковые размеры, пропорции и схему расположения орнамента, хотя технические особенности отличают произведения мастеров, разделенных большим расстоянием. Ахейский ремесленник соблюдал правила наиболее целесообразного изготовления предмета, и это часто приводило к появлению устойчивых производственных навыков. В городских ремесленных кругах совершенствовались старые и вырабатывались новые традиции ахейских ремесленников, передававшиеся и в сельские мастерские.

Нам представляется полезным сделать обзор одного из распространенных видов посуды, которая обнаружена в кладовых дома В в Зигуриесе. Это светлоглиняные килики с двумя ручками на высокой ножке. Хотя К. Блеген считает, что среди киликов не встречается двух совершенно одинаковых по размерам и пропорциям, однако вообще расписные килики очень близки друг к другу, так как колебания в размерах невелики. Обратимся к цифрам. Наименьший килик имеет высоту 0,170 м, диаметр устья — 0,164 м, диаметр ножки — 0,082 м. Наибольший килик имеет высоту 0,199 м, диаметр устья — 0,167 м, диаметр ножки — 0,082 м. Еще один килик имеет высоту 0,186 м, диаметр устья — 0,175 м, диаметр ножки — 0,081 м.

Эти цифры показывают, что практически все 33 более или менее целых сосуда (из общего количества около 70 фрагментированных расписных киликов) почти одинаковы. Если напомнить, что все производственные навыки и рецепты передавались устно от мастера его ученикам, то становится понятным строгое следование наиболее удачным образцам.

Это должно было иметь место и в ремесле и в инженерном деле ахеян, где встречается то же самое строгое следование строительной традиции, что подтверждается не только домами простых ахеян, но и великолепными дворцами в Пилосе, Тиринфе, Микенах, сходных между собой так, как если бы их строил один архитектор. Последнее предположение совершенно неприемлемо: ведь огромные массивы «младших» ахейских дворцов XIV—XIII вв. возводились обычно по плану одного или двух архитекторов за сравнительно короткий срок — не более 20 лет, причем к проектированию такого дворца, вероятно, привлекали опытного и хорошо известного мастера, познавшего все сложности архитектурной науки за многие годы работы. Отсутствие письменных руководств по архитектуре и строительству очень удлиняло время, необходимое для подготовки строителя-архитектора столь высокой специальности. История постепенного возведения пилосского дворца (аналогичные процессы отмечены и в других дворцовых комплексах) позволяет понять, что ахеяне создавали теорию построения дворца в течение трех столетий при сохранении традиционных приемов и принципов, берущих свои истоки в практике жилищного строительства страны начала II тысячелетия.

Говоря о сохранении исконных ахейских традиций в ремесле материковой Греции, мы не отрицаем восприятие ахеянами отдельных элементов из соседних культурных областей, особенно с Крита и других островов Эгейского моря. Но эти заимствования не следует считать основным двигателем ахейской культуры. Приведем мнение Фурумарка, подчеркивающего особенность заимствований в гончарном ремесле — одной из тех отраслей производства, где внешние влияния проявлялись особенно часто. Говоря о проникновении минойских мотивов на материк, он отмечает, что керамическая миноизация была медленным и постепенным процессом, что «микенский» I стиль сохранял свой основной элладский характер и что даже позднее, когда микенские гончары восприняли позднеминойский I В стиль, они все еще соблюдали свои собственные стилистические традиции. В дальнейшем был выработан новый, независимый стиль, который послужил основой для последующего развития.

Можно думать, что сначала в стране имелось очень немного центров распространения того или иного ремесла. Особенно ясно это заметно на изделиях ювелирных мастеров и оружейников, которые уже в XVI в. изготовляли однотипные изделия, встречавшиеся в царских домах Арголиды, Мессении, Лаконии.

Вскоре техника изготовления предметов роскоши достигла высокого уровня. Остановимся на способах производства золотой посуды, непревзойденными образцами которой являются оба амиклейских кубка, изготовленных в последней трети XVI в. Большое сходство обоих сосудов позволяет считать их изделиями одного и того же очень опытного мастера. Некоторые технологические особенности говорят о довольно значительных технических знаниях и эстетических требованиях создавшего их художника. Мастер сумел скрыть малопривлекательную изнанку стенок с рельефами: каждый кубок имеет двойные стенки из золотых листов, которые аккуратно спаяны. Однако прием спайки золота с золотом создатель амиклейских кубков применил еще раз лишь на ручках, поэтому стенки сосудов не имеют вертикальных швов. Туловища сосудов были наготовлены следующим образом: толстый золотой диск помещали внутрь массивной формы и выбивали молотком нужную форму. Такая выбивная или чеканная работа сходна с техникой выбивки ахейских котлов из цельного куска меди. После того как сосуд был выбит целиком, рельефные изображения на его стенках наносились опять-таки путем чеканки. Вся основная работа выполнена молотком и штемпелями, и только для тончайших деталей применен резец.

Амиклейские кубки сочетают чеканную технику с работой резцом и спайкой. Кроме того, прикрепление ручек к тулову сосудов было осуществлено обычным приклепыванием.

Вопрос о разделении труда внутри одной мастерской выяснить трудно. Сопоставляя амиклейские кубки, Перро пришел к выводу, что эти изделия принадлежат двум мастерам, хотя оба сосуда были задуманы одним художником, выполнившим их модели. Однако кубок с изображением укрощенного стада мастер поручил одному из своих учеников. Те оттенки, которые отличают исполнение двух изучаемых вещей и которые были отмечены Перро, помогают понять условия работы в ахейской ювелирной мастерской конца XVI в. Очевидно, крупный мастер имел подручных художников, несколько более слабых по своей квалификации. Объединение группы ювелиров в стенах одной мастерской позволяло им наладить сравнительно обширное производство даже таких уникальных вещей, как инкрустированные золотом, серебром и чернью клинки басилеев Микен и Пилоса. Спрос на драгоценное оружие и утварь был велик, так как каждый царствующий дом XVI—XV вв. стремился обладать теми же сокровищами, что и самые могущественные цари. Поэтому для удовлетворения потребностей растущего рынка ахейские ремесленники нашли один из простейших способов увеличения массы своей сложной продукции.

Изделия из одной и той же мастерской могли встречаться в разных областях страны. Упомянем серебряные сосуды с инкрустациями из золота и черни, обнаруженные в Микенах и Пилосе.

Микенский сосуд сохранился почти целиком. Это низкая (высота — около 8,5 см) круглая чаша на невысоком плоском поддоне с одной плоской ручкой, возвышающейся над краем сосуда. Чаша украшена фризом из повторяющихся одинаковых профилей бородатого и безусого мужчины; первоначально всех голов было 21. Головы сделаны из одного тонкого золотого листика, по которому детали (волосы, брови, борода и глаза) обозначены вдавленными линиями, заполненными чернью. Обычно считается, что чаша № 2489 была изготовлена в конце XV или начале XIV в. Фрагменты весьма сходного кубка были найдены разбросанными в воротах пилосского дворца.

Пилосский кубок также был сделан из серебра и украшен по верхнему краю фризом из инкрустированных золотом и чернью одинаковых мужских голов (найдено 9-10 таких голов).

Поскольку пилосский дворец был разрушен и погиб от пожара в конце XIII в., то длительность сохранения серебряной чаши в кладовых дворца может быть определена в 250-300 лет. Близость обоих сосудов по орнаменту и по инкрустационной технике позволяет предположить, что обе эти чаши вышли из одной и той же мастерской, вероятно снабжавшей ахейскую аристократию драгоценной посудой. Что касается места изготовления обеих вещей, то сначала полагали, что микенская чаша была сделана на самом континенте, но критянином или микенянином, следовавшими критской школе. Но это объяснение не может быть принято не только потому, что оно исходит из давней теории о полном культурном господстве Крита над Грецией, но и потому, что оба изучаемых памятника категорически свидетельствуют против критских влияний. Прежде всего тип изображенных на кубках бородатых мужских голов отличается от типа мужских голов, принятого в критском искусстве, где критяне всегда изображались бритыми. Если обратиться к форме самих чаш, то она распространена не только в металлической, но и в глиняной посуде материковой Греции.

Появление крупных товаропроизводящих мастерских имело место прежде всего в тех отраслях производства, где требовалась особая одаренность мастера и искусность в обращении с дорогостоящим сырьем, каким были драгоценные металлы и слоновая кость. Здесь в первую очередь и вырабатывались твердью технические нормы. Напротив, в ремеслах, изготовлявших более массовую дешевую продукцию, допускались локальные варианты. Убедительным примером являются колебания в размерах сырцовых кирпичей в пределах небольшого района внутри Арголиды, ширина которых разнится на 0,06 м.

Усложнение ремесленной техники неумолимо требовало соблюдения комплексов технических навыков, обеспечивавших высокое качество продукции. Если обратиться к изделиям гончаров, то сразу станет очевидным наличие сложной ремесленной теории, принятой сначала в арголидских мастерских, затем в остальных. Это можно заметить уже по изделиям XV в., так как великолепные амфоры дворцового стиля могли быть созданы только мастерами, в совершенстве владевшими профессиональными знаниями. Например, большие амфоры-триовисы из фолоса А в Каковатосе при монументальных размерах (амфора № 1 имеет высоту 0,79 м, наибольший диаметр тулова — 1,62 м, диаметр устья — 0,34 м; амфора № 2 — соответственно 0,91, 2,04 и 0,41 м) обладают весьма тонкими стенками, от 0,01 м вверху до 0,006-0,008 м внизу.

Позднее, в XIV—XIII вв, применение высокоразвитой ремесленной традиции отчетливо наблюдается в самых массовых изделиях гончарного ремесла. Напомним почти невесомые плошки с округлым или плоским дном, обладающие емкостью в 1-1,5 л, но весящие много меньше, чем современный стакан тонкого стекла. Другие отрасли ахейского производства свидетельствуют о том же.

Говоря о выработке ахейской ремесленной традиции, одерживавшей иногда верх над самыми сильными внешними влияниями, не следует думать, что ахейская техническая мысль отличалась косностью и консерватизмом. Напротив, в XIV—XIII вв., когда заметен наибольший подъем и расцвет производства, происходят значительные сдвиги, касающиеся самых важных сторон жизни общества. Появляются новые формы орудий и оружия, в металлургии хотя и медленно, но все же бесспорно вырабатывается техника получения нового материала — железа, требовавшего гораздо больше усилий литейщиков, чем бронза.

Нагляднее всего переход ахеян к новым нормам виден в столь важной отрасли производства, как оружейное дело. Изменилась форма некоторых частей оружия, появились новые виды вооружения, в гораздо большем, чем раньше, количестве стали применять бронзу для личного вооружения воинов.

Отмеченные явления совпадают по времени с интенсивной инженерно-фортификационной деятельностью, которая заметна во всех крупных центрах позднеахейского времени. Все это говорит о возрастании роли войны и военной техники в XIV—XIII вв.

Новые черты, появившиеся в ахейском арсенале, заслуживают внимания. Необходимо остановиться на тех видах вооружения, существование которых у ахеян ранее отрицалось, а именно бронзовых поножах и панцире.

В гомеровских поэмах многочисленные упоминания о кнемидах — поножах ахеян органически вплетены в текст былин. Однако филологи считали, что выражение ευκνήμιδες ‘Αχαιοι было вставлено в эпос позднее, при дополнениях в начале I тысячелетия, когда гоплиты уже носили поножи. Даже в 1950 г. Лоример придерживалась этого мнения, задолго до нее развитого филологом К. Робертом. Правда, рисунки на ахейских памятниках XIV—XIII вв. и стихи 228-229 в XXIV песне Одиссеи убедили Лоример в том, что ахеяне имели кожаные кнемиды, но все же она считает термин χαλκοκνήμιδες несомненно поздним дополнением. Таким образом, Лоример отступила от более убедительной позиции Рейхеля, который доказывал существование кожаных поножей и обмоток у ахеян на основании рисунков на микенской стеле воинов и на кратере Воинов (рис. 81). Рейхель очень логично обосновал появление поножей переходом ахеян в начале XIII в. к употреблению небольшого щита взамен более раннего большого щита. Принцип Рейхеля был повторен Котлингом, полагавшим, что металлические поножи пришли в Грецию в связи с распространением приемов рукопашной схватки и с появлением нового вида клинка. Правильность метода Рейхеля получила блестящее подтверждение в 1957 г., когда были впервые найдены бронзовые поножи в погребении ахейских воинов. Они обнаружены в склепах Каллифеи № 1 и 2, датируемых временем между 1250—1200 гг., которые были открыты Н. Гиалурисом в Ахайе.

Две пары кнемид из Каллифеи показывают, что ахеяне делали поножи из бронзовой кованой пластины, лишь в общих чертах передающей очертания ноги. Внешний вид обеих пар поножей из Каллифеи весьма сходен, что говорит о типичности. Кованые полосы, пересекающие поверхность поножей, и бронзовые шишки показывают, что сначала кнемиды делали из кожи или материи, укрепляя их на голени ремнями, обмотанными вокруг ноги крест-накрест. Затем эти ремни начали прибивать гвоздиками на корпусе кнемиды. Позднее старая конструкция осталась в виде чисто орнаментального мотива.

Ранее были известны три комплекта поножей из некрополя XIII в. под Энкоми на Кипре, однако эта находка еще не позволяла предполагать наличие таких поножей в самой материковой Элладе.

Две пары ножных лат в каллифейских склепах, относящиеся к одному времени, позволяют говорить об изготовлении их в пределах Пелопоннеса в XIII в. Н. Гиалурис отмечает, что общий вид и украшение кипрских поножей весьма близко напоминают кнемиды Каллифеи. Однако кипрские поножи имеют некоторые отличия от более грубоватых каллифейских кнемид. Эти отличия позволяют предположить, что каллифейские и кипрские поножи были изготовлены в различных ремесленных центрах ахейского мира. Что касается вопроса о появлении поножей на Кипре, то, очевидно, справедливо мнение Кэтлинга, полагавшего, что употребление кнемид пришло сюда из материковой Греции.

Изучаемое время ознаменовано еще одним шагом вперед в развитии оружейного дела. Около 1400 г. ахейские ремесленники уже начали изготовлять и цельный бронзовый панцирь, представлявший собой сплошной металлический футляр, сгибающийся в поясе, имеющий низко спускающиеся плечи, которые образуют как бы короткие рукава.

Изменения в оружейном деле XIV—XIII вв. могли быть, конечно, связаны с теми новыми задачами, которые ставило в это время перед ахеянами развитие военного дела. Но вместе с тем замеченные явления отражают ту подвижность и способность к быстрому техническому развитию, которые присущи ахейскому ремеслу, несмотря на сохранение издавна сложившихся производственных норм. Поэтому в XIV—XIII вв. ахейское ремесленное производство достигло невиданного ранее размаха и по объему производимой продукции и по разнообразию изделий. Еще в XVI в. лишь микенские цари получали для загробной жизни вместительные бронзовые котлы или сосуды-треножники. Все же увеличение массы используемого ахеянами металла не означало перехода к его непроизводительной трате, так как бронза оставалась дорогим предметом. Даже в таких крупных городах, как Микены, изношенные бронзовые орудия собирали и отравляли на переплавку. Один из таких кладов, например клад литейщика, был обнаружен и в Анфедоне в Беотии, что указывает на повсеместное бережное отношение ахеян к бронзе.

Общий характер ахейского ремесленного производства позволяет говорить о том, что ахеяне достигли самого высокого уровня производительных сил, какой только возможен в эпоху бронзовой техники. Разностороннее и интенсивно производящее ремесло ахеян показывает, что население Греции сумело добиться наиболее полного использования и затрачиваемого человеческого труда и имевшихся орудий.

Следует отметить, что уровень технических знаний позволил ахеянам начать выплавку железа в XII в. до н. э.

Метеоритное железо широко использовалось ахейскими ювелирами, как отметил исследовавший этот вопрос Перссон. Действительно, самой ранней находкой в эгейском мире является мелкий кусочек железа из могилы, открытой поблизости от Кносса, которая датируется приблизительно 2000 г. В дальнейшем находки почти всех железных вещей сосредоточиваются в погребениях ахейских царей и знати — семь находок в Греции против двух на Крите.

Несмотря на твердость железа, ахейские ювелиры использовали этот материал довольно смело. Очень интересны три драгоценных перстня, найденных в золотом кубке, орнаментированном осьминогами, в царском фолосе Дендры. Каждый из перстней, снабженных большими плоскими гнездами, был сделан из последовательных слоев серебра, свинца, меди и железа. О высокой ценности железа свидетельствует и подвеска из склепа № 2 в Дендре, где золотая оправа, украшенная зернью, обрамляет слегка выпуклую железную бусину (размеры ее — 0,025*0,01 м).

От использования метеоритного железа для украшений в конце позднеэлладского времени ахеяне перешли к выплавке железа из руды и к изготовлению из него обиходных вещей, как показывают остатки железолитейной мастерской на акрополе Дориона-V, где обнаружена плавильная печь, куски руды и даже железные изделия.

Большие трудности стоят при изучении системы организации ремесленного производства. Перссон еще в 1942 г. полагал, что существовали некоторые мастерские, которые тем или иным путем были связаны с царским дворцом, сами же ремесленники были бродячими мастерами, которые переносили мотивы и традицию из одной области в другую. Эта мысль нашла дальнейшее развитие уже в 1950-х годах, когда появились попытки осветить социальную жизнь ахеян при помощи чтения и истолкования пилосских табличек. Так, С. Лурье полагает, что ремесленники в Пилосе получали сырье от правителя и сдавали ему выработанные предметы, «таким образом, они тоже являлись по существу государственными служащими и в известном смысле привилегированным сословием». Некоторые ремесленники, по мнению Лурье, получали урок на дом, другие являлись в мастерские. Такая система маловероятна в свете имеющихся данных о ремесле Микен,

Там дома богатых ремесленников стояли возле дворца царя — это дом на акрополе, у Львиных ворот налево, в котором в 1890 г. Цунта открыл следы ювелирной мастерской, «Дом щитов» и «Дом сфинксов» в нижнем городе. Два последних дома находятся вблизи «Дома маслоторговца», который представляет собой достаточно ясно выраженное индивидуальное торговое предприятие. Поэтому более правдоподобно, что владельцы упомянутых домов со следами ремесленного производства были достаточно самостоятельными мастерами, хотя и работавшими на обитателей дворца. Свидетельством свободы придворных ремесленников является погребение ремесленника вместе с его бронзовыми орудиями труда, которое обнаружено в одном из пилосских склепов. Берущий с собой в загробный мир ценные орудия мог быть лишь достаточно независимым человеком.

Другие остатки ремесленных мастерских — в Бербати, в Фивах, в Дендре, в восточном конце Микен — почти ничего не дают для определения социального положения местных работников. Можно заметить лишь, что это были не очень богатые люди. Наблюдаемый резкий контраст между имуществом костореза и гончара может быть объяснен как еще одно свидетельство частновладельческих отношений в ахейском ремесле. Конечно, нельзя отрицать какой-то доли участия басилеев в операциях крупнейших ремесленников. Но колоссальный размах ахейского производства с его ярким децентрализованным характером не оставляет сомнений в том, что в системе ремесла доминировала деятельность индивидуального производителя, не ограничиваемого указаниями из дворца.

Расширение ремесленного производства сопровождалось рядом глубоких сдвигов в общественном мировоззрении ахеян. Несомненно, что разносторонний технический прогресс вел к обогащению духовного мира, к появлению новых понятий. Отделение ремесла от сельского хозяйства поставило перед обществом новые сложные задачи. Специфика ремесленного дела и расширявшиеся внешние связи непрерывно создавали новые условия труда для части населения, пусть сначала весьма немногочисленной. Этот процесс, происходивший в конце III тысячелетия, остается для нас неясным, однако можно отметить некоторые частные явления, связанные с развитием греческого ремесла.

Так, в XX—XVII вв. до н. э. в Греции сложилась профессиональная разобщенность земледельческого и ремесленного населения. Труд ремесленника и труд земледельца представляли столь различные виды деятельности, что постепенно между работниками каждой отрасли производства выросло ясное различие. Первые признаки этого разграничения хорошо заметны в поселении Дорион-IV, где территориальное разграничение ремесленного квартала ясно указывает на одну из ступеней профессионального разделения земледельца и ремесленника. Данный процесс неизбежно приводил к некоторым изменениям в духовной жизни общества. Внутри ранее монолитного мировоззрения появились два течения: наряду со старинными земледельческими представлениями появились понятия, присущие одним лишь ремесленникам. Совершенно новые технические знания и производственные навыки, которые вырабатывались в довольно малочисленной среде ремесленников-профессионалов, были уже малодоступны или вовсе чужды земледельческому большинству населения.

Некоторые сведения об этих явлениях дает нам греческая традиция о древнейших богах-металлургах — Тельхинах, Дактилях, Корибантах, Кабирах. Весьма примитивные мифы, связанные с этими существами, позволяют заключить, что предания о них появились еще в доолимпийский период, т. е. до середины II тысячелетия. Так, Тельхины приняли участие в борьбе Кроноса против Урана, изготовив серп для оскопления последнего. Имя Тельхинов встречается в древнейшем сикионском мифе, называющем Тельхина третьим царем в ряду автохтонных царей Сикионии. Отнесение Тельхинов и других подобных им таинственных божеств-ремесленников к древнейшему периоду металлургии, приблизительно к XXV—XVIII вв., диктуется и тем обстоятельством, что олимпийский бог-кузнец Гефест заслонил названных древнейших металлургов. Характер Тельхинов весьма противоречив, они сделали много полезного для эллинов, но иногда могли быть и злыми силами.

Столь загадочный характер божественных металлургов мог быть создан именно тогда, когда металлургическое ремесло не превратилось еще в широко распространенное занятие и когда рядовой житель Греции смотрел с некоторой опаской на вооруженных неведомыми ему техническими знаниями литейщика, кузнеца или другого мастера.

Следует отметить значение различий в организации ремесленного и земледельческого труда. В деревне давние коллективные начала сохраняли свою силу значительно дольше. В ремесле, напротив, ведущей фигурой был или индивидуальный работник, или сравнительно небольшая группа мастеров. И так как успешное развитие ремесленного производства часто зависело от индивидуальных способностей работников, то это еще больше развивало обособленность ремесленников от земледельцев.

Рост ремесленной техники шел более быстрыми шагами, чем рост агрикультуры, и это требовало от ремесленного населения большей гибкости и умения приспосабливаться к новым условиям труда, чем это было нужно земледельцу. Так зарождались дополнительные отличия в представлениях крестьянина и ремесленника.

Вместе с тем ремесло создавало наиболее благоприятные условия для роста частной собственности. В деревне с ее общинным строем жизни принцип индивидуальной собственности на средства производства с большим трудом пробивал себе дорогу. Право собственности семьи и рода на землю значительно тормозило развитие частной собственности земледельца. Напротив, в ремесле было гораздо больше условий для развития частной собственности, тем более что основные средства и орудия труда легко становились собственностью самого работника. Возможность более быстрого обогащения и накопления богатства делала ремесленника активным распространителем идеи частной собственности и тем самым еще больше отрывала его интересы от идеологии членов сельской общины.

В условиях столь интенсивного развития ремесленного производства и торговли в середине и второй половине II тысячелетия до и. э. происходило дальнейшее усложнение структуры свободного общества: внутри городского населения намечались новые профессиональные подразделения на ремесленников, мореходов, купцов. В этой социальной среде возникали новые представления, ранее разрозненные понятия складывались в единую систему воззрений, отвечавших духовным запросам как всего городского населения, так и его отдельных групп.

Усиление различий между идеологией сельских и городских жителей в Греции XV—XIII вв. до н. э. шло не только вследствие сближения интересов богатых ремесленников и басилеев. Некоторую роль играло и общее различие условий труда для сельского и городского населения. В силу большей устойчивости земледельческого производства идеология крестьян медленнее отражала изменения социальной структуры общества, тогда как более быстрый темп жизни в городах обусловливал большую динамичность представлений городского населения.

Это можно проследить при изучении религиозных представлении ахеян во второй половине II тысячелетия. Появление на Олимпе Гефеста, представителя ремесленного люда, должно быть отнесено к результатам роста социального самосознания названного слоя населения. Фигура Гефеста сложная, и это, видимо, отражает особенности взаимоотношений ремесленного люда с разными слоями ахейского общества. По своему происхождению Гефест равен другим олимпийцам, и он является верховным божеством над всеми старыми духами-металлургами. Но отношение к Гефесту других богов весьма двойственное. Иногда оно пренебрежительное. Снисходительно-покровительственное отношение могучих олимпийцев к хромому богу, вероятно, отражало взгляды сильных воинственных басилеев и аристократов, мало ценивших на первых порах повседневный труд ремесленника, — ведь им случалось во время удачного похода захватывать сразу столько материальных ценностей, сколько иной мастер не мог сделать за всю свою жизнь. Рядовой воин-земледелец не был чужд подобных же взглядов, так как и он получал свою долю из военной добычи. Можно отметить еще одно обстоятельство — постоянные занятия ремеслами отрывали ремесленный люд от военных занятий большинства членов общества, что сказывалось на взаимоотношениях названных групп населения. Отсюда, вероятно, возникли представления о хромоте Гефеста, делавшей его небоеспособным, несмотря на всю его силу.

Но эпос доставляет и другие данные. Хотя поэмы, особенно Илиада, посвящены описанию битв и сражений героев, большое внимание в них уделено работе мастера-ремесленника. Тщательные описания ремесленных изделий сопровождаются подробными сведениями об их цене и весе. Искусство мастера высоко ценится в обществе, породившем гомеровский эпос, и самое яркое подтверждение этому — описание работы Гефеста при изготовлении щита Ахилла.

Важным обстоятельством, подтверждающим возникновение проремесленных тенденций в греческом обществе изучаемого времени, является тщательно разработанная ремесленная терминология, сохранившаяся в эпосе.

 

Торговля и деньги

В экономической жизни ахейского общества XV—ХШ вв. до н. э. торговля занимала гораздо большее место, чем раньше. Большое количество продукции ахейских ремесленников этого времени красноречиво свидетельствует об усиливающемся развитии товарного производства и обслуживающей его торговли.

«По самой природе вещей получается так, что как только городская промышленность как таковая отделяется от земледелия, ее продукты с самого начала становятся товарами и, следовательно, для их продажи требуется посредничество торговли. Связь торговли с развитием городов и, с другой стороны, обусловленность последнего торговлею понятны таким образом сами собой», — пишет К. Маркс.

Действительно, коммерческие связи ахеян в изучаемый период были очень интенсивны. Их корабли вывозили ремесленные изделия Эллады в отдаленные страны и привозили оттуда другие товары. Широкое распространение импортных изделий, проникавших даже в небольшие поселения, говорит о том, что заморская торговля в XV—XIII вв. удовлетворяла запросы не только самых богатых членов ахейского общества, как раньше, но даже и запросы среднего населения. Несмотря на заметное расширение круга потребителей привозимых изделий, внешняя торговля ахеян стояла на втором месте после внутреннего обмена. Последний теперь осуществлялся не только в пределах местных рынков, возникала коммерческая деятельность, охватывавшая многие области страны.

На местных рынках, как и прежде, основным покупателем был крестьянин, что определяло ограниченность числа обращавшихся здесь товаров. Низкая покупательная способность основной массы сельского населения сказывалась и в том, что совершавшиеся на местных рынках торговые операции представляли собой по преимуществу мелкую розничную торговлю. Количество товаров, реализуемых на местных сельских рынках в Элладе второй половины II тысячелетия до н. э., было по-прежнему не очень велико; купив медный топор, ахейский крестьянин берег его не меньше, чем сельское население поздних эпох берегло железные орудия.

Другую картину представляла торговля в ахейских городах, население которых — ремесленники, купцы, знать — нуждалось в рынке гораздо больше. Здесь объем меновых операций был шире, он увеличивался не только за счет чаще совершавшихся торговых сделок, но и благодаря тому, что в обращение поступали более дорогие товары. Наряду с продукцией сельского хозяйства на городских рынках продавали сырье и разнообразные ремесленные изделия. Последние в XV—XIII вв. до н. э. составляли длинный список товаров, начиная от простой глиняной кружки и кончая дорогостоящим оружием и ювелирными поделками. Торговля изделиями, рассчитанными лишь на богатого потребителя, или продажа особо модных товаров охватывала уже тогда достаточно обширные территории. Открытие одинаковых изделий оружейного, ювелирного и косторезного ремесел в Арголиде и Мессении, в Аттике и Фессалии говорит о том, что в сбыте предметов роскоши у ахеян в XV—XIII вв. уже существовала система торгового посредничества, распространявшегося одновременно на далеко отстоящие друг от друга районы страны.

В больших ахейских центрах в XIII в. до н. э. можно заметить появление крупных торговцев. В Микенах в «Доме маслоторговца» были приготовлены к продаже 30 запечатанных псевдостомных амфор. Поскольку емкость каждого сосуда не меньше 5 л, то из этой лавки на рынок поступало сразу около 150-200 л оливкового масла. Обыденность характера остальных находок позволяет утверждать, что (хотя в настоящее время микенский маслоторговец является единственным хорошо известным представителем крупного ахейского купечества) такие фигуры не были единицами в хозяйственной жизни Эллады XIII в.

Микенский купец вел деловую переписку по меньшей мере с шестью разными лицами, судя по отличию почерков на табличках из его дома. Данное обстоятельство позволяет говорить о значительном развитии системы торгового учета и деловой документации у ахейских торговцев во второй половине XIII в. Приемы ведения деловой документации, вероятно, вырабатывались на протяжении предшествующих двух-трех столетий.

Интенсивный торговый обмен неизбежно приводил к употреблению нескольких товаров, более или менее постоянно выполнявших функции эквивалентов для остальных обмениваемых предметов. Лишь после долгого хождения разных товаров в роли денег эти функции стала выполнять одна категория товаров. Обычно превращение того или иного товара во всеобщую форму эквивалента связано, как отмечал К. Маркс, с двумя обстоятельствами: «Форма денег срастается или с наиболее важными из предметов, которые получаются путем обмена извне и действительно представляют естественно выросшую форму проявления меновой стоимости местных продуктов, или же — с предметом потребления, который составляет главный элемент местного отчуждаемого имущества, как например, скот».

В ахейском обществе XVI—XII вв. функции денег выполняло несколько товаров.

Традиционная единица измерения богатства у первобытных народов — бык — и у ахеян долгое время служила мерилом стоимости при обмене, о чем свидетельствует эпос. В Илиаде приведены оценки многих предметов, исчисленные в быках: золотые украшения Афины стоили по сто быков каждое, золотой доспех Главка — столько же, тогда как медный доспех Диомеда ценился лишь в девять быков.

Судя по Илиаде, бык стоил больше, чем половина таланта золота, но он был вторым по ценности после серебряного кратера. Среди наград состязающимся на колесницах нет упоминания быков, но второй приз — кобылица — стоит больше, чем четвертый приз в два таланта золота. Приведенные примеры подтверждают большую роль скота в обмене, причем товаро-деньгами быки и коровы стали во времена более отдаленные, чем эпоха Троянского похода. По-видимому, уже в XV—XIV вв. крупный рогатый скот выполнял данную функцию. Интересно отметить, что критяне употребляли бронзовые гири в форме бычьей головы.

Эпос свидетельствует и о том, что на внутреннем ахейском рынке помимо скота в качестве денег ходили и другие товары. Металлические сосуды, тонкие ткани и одежды — все это предметы, которые часто отчуждались не только в XIII—XI вв., но, по-видимому, и много раньше. Перечисление названных вещей в составе выкупа приза победителю или подарков говорит о том, что они относились к разряду наиболее ценных и часто обмениваемых.

Точно так же и менее ценные, но постоянно необходимые бытовые предметы служили товаро-деньгами в меновой торговле. Об этом свидетельствует тот факт, что в кладовых пилосского дворца в конце XIII в. хранились одновременно около 6 тыс. киликов и чашек. Очевидно, часть этих изделий могла быть принята кносским царем в качестве оплаты, так как они имели устойчивую потребительскую ценность. Также и в Зигуриесе в Доме В хранилось несколько сотен однотипных простых киликов — видимо, запас общепринятых ценностей, предназначенных для обмена. Примечательно, что в эпосе ясно заметна второстепенная роль металлов в обмене, так как золото часто упоминается лишь после других видов ценностей.

Во внешних торговых операциях, когда обменивались значительные количества товаров, очень рано возникла необходимость выделить удобный для всех товар, который мог бы служить преимущественным мерилом стоимости. Потребность в легко отчуждаемом товаре существовала и на внутреннем рынке. Как и многие другие народы древности, ахеяне избрали самый удобный вид товаро-денег — металлы. Известно, что в обращении у них находились золото и медь.

В ахейском обществе, как и в современных ему других раннеклассовых обществах II тысячелетия до н. э., хождение металлов в качестве денег не достигло еще ступени чеканной монеты. Металлы взвешивали и определяли общепринятыми единицами веса каждый раз, когда происходила меновая операция. Название меновой единицы у ахеян сохранил эпос — это талант — греческое слово τάλαντον, означающее «чаша весов» и происходящее от глагола ταλαντόω «качаться, двигаться вперед и назад».

Размер ахейского таланта золота был небольшим, поскольку эпос считает быка более ценным, чем половина таланта. Абсолютный вес этой единицы, установленный В. Риджуэем, равен лишь 8,5-8,7 г. Употребление такого таланта восходит еще к XVI в., как определил Риджуэй, исследовав вес золотых колец и спиралей из царских могил круга А в Микенах.

Кратность веса названных вещей единице в 8,5-8,7 г послужила для Риджуэя основанием сделать вывод о том, что ахеяне в XVI в. пользовались весовой системой, основывающейся на таланте, весящем именно столько.

Высокая точность веса в соединении с искусностью создавших упомянутые вещи ювелиров создает впечатление, что мастера XVI в. в работе с золотом опирались на давние традиции как в области технических приемов, так и в методике определения количества металла. Поэтому можно с уверенностью утверждать, что система ахейского золотого таланта средним весом 8,6 г зародилась в Арголиде не в XVI в., а несколько раньше.

В вопросе о происхождении ахейского таланта пока еще нет единого мнения. Сначала исследователи считали, что эта единица измерения заимствована ахеянами из Египта или из стран Переднего Востока.

Раньше всего ахеяне вступили в коммерческие связи с Египтом, и поэтому там следует искать родину таланта. Правда, величина микенской золотой единицы отличается от веса древнейшей египетской золотой единицы, известней еще в эпоху I династии и равной в среднем 13,14 г. Лишь при фараонах XVIII династии в Египте появилась весовая система, в основе которой находился кедет, весивший от 8,812 до 10,108 г. Заметивший это А. Эванс полагал, что микенский талант является уменьшенным кедетом, заимствованным ахеянами. Интересно отметить и то, что ахейское общество знало лишь золото и медь. Отсутствие серебряной единицы в Элладе резко контрастирует с распространенностью серебра в денежных системах ее восточных соседей, например хеттов и Угарита.

Величина таланта, появившегося у ахеян позднее прочих товаро-денег, всей логикой меновой практики должна была находиться в каком-то соотношении с уже распространенным общепринятым мерилом ценностей — единицей крупного рогатого скота. Поставивший впервые этот вопрос Риджуэй пришел к убедительному выводу, что ахейский талант основывался на стоимости быка. Это наиболее простое соотношение удерживалось довольно долго. Неоднократные находки весов показывают, что взвешивание металлов было весьма обычным явлением в жизни общества в XVI—XIII вв. Все известные ныне экземпляры весов — бронзовые, с чашками, предназначенными для небольших тяжестей. Их конструкция та же, что и конструкция весов из круглого погоста А в Микенах.

Гирь в материковой Элладе найдено пока очень мало в отличие от Крита, где обнаружены многочисленные разновесы ахейской и египетской систем. Видимо, гирей является диск диаметром 0,12 м, найденный в Форике. Поверхность пластины с обеих сторон покрыта концентрическими кругами, большой диаметр позволяет предполагать, что это единица большая, чем один талант.

В Спарте в 1892 г. была найдена гематитовая гиря в форме утки, весящая 167,18 г. Эванс считал ее равной 20 легким «псевдовавилонским» шекелям по 8,359 г. Однако с теми же основаниями ее можно считать гирей в 20 ахейских талантов по 8,45 г, так как недостающие 1,72 г могли быть утрачены вследствие потертости камня.

Подобно критянам, материковые ахеяне, вероятно, в более позднее время пользовались и египетскими единицами. Длительные коммерческие связи с Египтом вполне объясняют такое заимствование.

Распространенным средством обращения служила медь — сравнительно дешевый и необходимый широким кругам населения металл. Хождение меди вызвало к жизни не только несколько разных форм медных слитков, но и установление канонического типа слитка бронзы определенного качества. В начале XIV в. уже вошли в употребление небольшие медные стержни, которые служили средством оплаты. В фолосе Дендры обнаружена связка из трех тонких стержней одинаковой длины, связанных воедино таким же четвертым. А. Пересов истолковал эти вещи как медные «оболы», и данное объяснение весьма убедительно, так как ахеяне не имели обычая класть в могилы необработанный металл. Включение не очень ценных совершенно однотипных медных стержней в богатый инвентарь погребения в Дендре объясняется лишь особым значением этих предметов.

Гораздо лучше известны крупные медные слитки, употреблявшиеся в ахейском обмене. Ахеяне пользовались бронзовыми чушками, ходившими во многих странах Восточного Средиземноморья, но изготовлявшимися лишь в одном месте — на Кипре.

Форма названных кипрских слитков (рис. 75) на протяжении XVI—XII вв. претерпела изменения, которые позволили разбить известные ныне образцы на три группы: 1) ранняя (Подушкообразный тип) — около 1500 г; 2) средняя (Ранняя Vierzungform) — около 1400 г; 3) поздняя (Поздняя Vierzungform) — около 1200 г.

В ахейских землях были найдены слитки двух первых групп. Возле берегов Евбеи в море у г. Кумы обнаружено 19 слитков первого типа, а в развалинах микенского дворца Цунта нашел один слиток второго типа весом 23,625 кг. Таким образом, ахеяне ввозили кипрскую медь уже с середины II тысячелетия, несмотря на добычу у себя на родине.

Хождение названных слитков в Греции и других странах Средиземноморья справедливо считалось до недавнего времени признаком того, что эти предметы служили средством оплаты, особенно в морской торговле, нуждавшейся в удобном товаре-эквиваленте. Полностью разделяющий это мнение Зельтман сопоставил форму второго типа слитков с очертаниями высушенной бычьей шкуры и пришел к выводу, что такой слиток был ахейским медным талантом, имеющим средний вес 25,220 кг и равноценным быку. Таким образом, Зельтман приравнял микенский золотой талант в 8,5 г и медный слиток в 25,220 кг, что дает отношение золота к меди 1:3000. Однако не все в концепции Зельтмана можно принять безоговорочно. Следует помнить, что понятие «талант меди» в эпосе ни разу не встречено. Поэтому существование у ахеян медного таланта требует еще специального доказательства, так же как и вывод о соотношении золота и меди как 1:3000.

Вопрос о весе бронзовых слитков дополнен данными измерения 40 чушек второго типа с корабля, затонувшего у мыса Гелидония около 1200 г. Бэсс сообщает, что слитки имеют от 16 до 27 кг веса и лишь немногие равны между собой, так что изучаемые слитки не могут быть равны каждый одному таланту. Однако решительное утверждение исследователя, будто слитки вовсе не были одной из форм товаро-денег, неправильно. Видя в найденных им предметах лишь сырьевой металл, Бэсс упускает из виду то, что именно производственное значение меди сделало ее общераспространенным мерилом ценностей при обмене. Отрезанные от слитков небольшие кусочки меди, найденные на гелидонском корабле и еще раньше в Микенах, подчеркивают повсеместную ценность данного вида товара. Отрицая употребление названных медных слитков в качестве средства обращения, Бэсс недооценивает устойчивую традицию, которая сохранялась в производстве этих предметов в течение более 400 лет. Строгое сохранение определенной формы изделия показывает, что плавильщики придавали ей большое значение, следовательно, это был особо ценный вид меди. Наличие знаков на многих слитках говорит о том же. Исследовавший надписи на медных чушках Бухгольц отметил, что самый ранний первый тип уже снабжен знаками, вырезанными на остывшем металле, позднее появляются клейма, оттиснутые на горячем металле. На слитках третьего типа знаки только оттискивались.

Слиток металла с гарантированным качеством являлся удобным посредником при обмене других товаров. Это было необходимо для торговли и являлось одной из функций процесса зарождения монетной системы.

Обширные заморские связи материковых ахеян могли успешно осуществляться лишь при наличии флота. Можно полагать, что в прибрежных областях Эллады постройка кораблей дальнего плавания относится еще к концу III тысячелетия. Расцвет мореходства у соседних обитателей Кикладских островов мог оказать некоторое воздействие на развитие морского дела у ахеян, живших на материке. У жителей Кикладских островов уже во второй половине III тысячелетия были длинные изящные многовесельные суда с высоко поднятым носом. На Крите уже тогда был известен и парус. Первое изображение корабля из материковой Греции относится, судя по определению Эванса, ко второй половине XIV в. На щитке малого золотого перстня Тиринфского клада вырезан корабль с высокими носом и кормой. Одна мачта и четыре весла указывают на два способа движения. Ближе к корме расположена каюта с плоской крышей. Этот схематичный рисунок достаточно ясно воспроизводит судно, предназначенное для долгих переходов по морю. Два вазовых рисунка XIII в. показывают дальнейшее усовершенствование судов. На сосуде, относящемся к группе леванто-микенской керамики, изображен корабль с одной мачтой и сплошной палубой. На обломке сосуда, обнаруженного Куруниотисом в 1912 г. в мессенском Пилосе, изображено длинное сооружение, имеющее сплошную палубу, поддерживаемую равномерно расположенными стойками. Вазописец не нарисовал ни одного весла, что говорит о парусном ходе корабля. Необычна овальная форма паруса, соединенного со сложной системой снастей. Очень важно обстоятельство, отмеченное Эвансом,— на этом корабле впервые появился настоящий руль, снабженный специальным рычагом, правилом. На всех эгейских кораблях более раннего времени обычно изображали рулевое весло. Поскольку знак румпеля встречен в надписях слогового письма Б уже в конце XV или в XIV в., то появление правила Эванс отнес к середине II тысячелетия.

В последние столетия ахейской цивилизации типы кораблей усложнились, как показывает изображение корабля конца XII или самого начала XI в. на псевдостомном сосудике из Асины, который датирован Фурумарком временем от 1125 до 1075 г. Схематичный набросок представляет высокобортный, крытый сплошной палубой корабль (рис. 74). Судно приводили в движение весла и два паруса.

Детали специального оснащения ахейских военных кораблей остаются еще неясными. До сих пор неизвестно, были ли ахейские суда снабжены таранами. В специальном исследовании Л. Коген пришел к выводу об их отсутствии. Однако нам кажется, что массивная конструкция носовой части корабля на фрагменте вазы из пилосского фолоса, раскрытого К. Куруниотисом в 1912 г., позволяет ответить на этот вопрос положительно. Обширный флот ахеян обеспечил возможность расширить торговые связи в самых различных направлениях. В XV—XII вв. с западными областями контакт был уже достаточно обширным, о чем свидетельствуют находки «микенской» керамики в Сицилии и Южной Италии. Долгое время эта посуда считалась происходящей с Крита, пока Уэйс и Блеген не подвергли сомнению данный тезис. Их предположение, что «микенские» вазы из Сицилии принадлежат местной керамике одного из Ионийских островов, например Итаки или Кефаллонии, поскольку морской путь ахеян в Сицилию должен был идти мимо этого архипелага, подтвердилось. В. Тэйлур, исследовав керамические находки, наметил основные этапы проникновения ахеян в Италию и Сицилию.

Территориальный размах ахейской торговли на западе довольно значителен. Самый южный пункт — остров Мальта, где давно были замечены следы влияния эгейской культуры. Недавно найдена «микенская» керамика, датируемая 1300—1230 гг.

Сведения о сношениях ахеян с Сицилией более полны. В юго-восточной части острова ахейская керамика найдена в семи поселениях. Особенно много материала в могильнике Фапсоса. Воздействие ахейской культуры на сицилийскую было особенно сильно между 1425 и 1230 гг., когда оно проявлялось в архитектуре погребальных сооружений, в форме бронзовых мечей, в употреблении украшений, привезенных из материковой Греции. Расширяя выводы Орси о глубине «микенских» влияний, Тэйлур высказывает предположение, что на месте Палермо могло быть «микенское» поселение. Важно отметить, что на восточном побережье Сицилии после прекращения привоза «микенской» керамики около 1230 г. традиции последней сохраняются в местной посуде вплоть до конца XI в.

Лежащие к северу от Сицилии Эолийские или Липарские острова также посещались кораблями ахеян. Завязанные еще в XVI в. отношения особенно развивались в следующем столетии, когда население островов пользовалось не только ахейской керамикой, но также и бусами.

Однако после конца XV в. торговля ахеян с Липарскими островами ослабела, возможно потому, что Эллада стала свободнее использовать обсидиан с о-ва Мелоса, который ранее привозила с Липарских островов.

Места самого дальнего проникновения ахеян на запад — небольшие островки Ишия и Вивара, лежащие у западного берега Италии, против Неаполя. На них найдены обломки «микенской» посуды, относящейся к 1240—1300 гг. Дальше была Сардиния, куда доставляли шкуровидные бронзовые слитки, меченные знаками линейного письма А и В.

Еще большая активность ахейских мореходов известна в бассейне Ионического и Адриатического морей.

Наиболее хорошо известны следы пребывания ахеян на южном побережье Апулии, восходящие еще к первой четверти XIV в. Здесь, на мысу против античного Тарента и в ближайших окрестностях его обнаружено четыре пункта с «микенской» керамикой. Урочище Скольо дель Тонно под Тарентом, по мнению Тэйлура, было настоящим «микенским» поселением. Начало апойкии ахеян в Скольо дель Тонно восходит к первой четверти XIV в. Оно служило активным проводником ахейских товаров в быт местного населения. Уже в XIII в. ахейская керамика употреблялась не только жителями прибрежных поселков (Лепорано, Toppe Кастеллуччо), но и обитателями внутренних земель (Сан Козимо на пути из Тарента в Бриндизи).

Подобно ахейским центрам Кипра, этот италийский выселок ахеян сохранял свою жизнеспособность и после конца XIII в., когда произошло ослабление ахейских царств Эллады. Общение Скольо дель Тонно и соседних поселений с Кефалленией позволило Тэйлуру говорить о продолжении морской торговли в изучаемой части Средиземноморья в XII—XI вв. и позднее; вплоть до VIII в. в Скольо дель Тонно продолжалась жизнь. Вероятно, в ахейское время здесь был часто посещаемый морской порт, при котором вырос большой населенный пункт.

Исследуя ахейскую керамику из апулийских центров, Тэйлур пришел к заключению, что главную роль здесь играл привоз с Родоса и Кипра и в значительно меньшей мере из материковой Эллады, хотя она и имела поселок в Скольо дель Тонно.

В других местах Италии встречен ряд местных изделий, хранивших отпечаток «микенских» влияний. Довольно явственны следы ахейских воздействий в североиталийской культуре Террамары. Общение ахеян с этим этническим массивом не ограничивалось одним только обменом, но сопровождалось некоторым взаимовлиянием, сказывавшимся в том, что в инвентаре поселений Террамары встречены многие аналогии ахейским вещам (тесла, наконечники стрел и копий, пряслица, булавки), а в Микены была завезена литейная форма для отливки бронзового топора террамаровского типа. Привоз литейной формы подсказывает нам, каким образом в те далекие времена происходил обмен технической информацией. Вероятно, после ознакомления с заморскими типами орудий корабельщики привозили на родину формы для их изготовления, и местные мастера отливали новые вещи, которые могли получить широкое распространение или, наоборот, быстро выходили из употребления.

Связи с североадриатическими областями не ограничивались долиной р. По. В Далмации на побережье был найден бронзовый слиток, который мог попасть туда из южных земель. В южноиллирийских областях также встречены свидетельства о проникновении туда ахейского импорта. Так, в 1960 г. на равнине Пажок близ Церрика (Албания) в кургане № 1 обнаружены бронзовый меч и глиняный сосуд, происхождение которых из Эллады не подлежит сомнению. Меч, судя по фотографии, весьма походит на ахейские мечи XV—XIV вв. Глиняный сосуд — это одноручная кружка типа «кубков Вафио», покрытая росписью, мотив которой столь же хорошо известен в материковой ахейской керамике. Особенно интересна кружка из иллирийского кургана Пажок № 1. Она имеет посредине рельефный кольцевой обод, напоминающий о том, что данный вид глиняных потир восходит к металлическим прототипам. Позднее идея первоначального шва передавалась лишь полосой краски, которая очень часто встречается на потирах «типа Вафио» материкового производства. Иллирийская находка свидетельствует, что ахейские моряки в XV—XIV вв. неоднократно плавали в северных водах Адриатики и вели оживленный обмен с местным населением.

Приведенные данные о мореходстве ахеян в средиземноморском бассейне обнаруживают то историческое начало, которое лежит в основе богатой мифологической традиции о проникновении критян и Геракла в эти области Средиземноморья. Легендарные сведения, сохраненные Геродотом и Диодором, говорят о том, что и критяне и материковые ахеяне поддерживали связи с южными областями Италии и Сицилии.

Интересно отметить, что критская мифология связана с одной лишь Сицилией, видимо, критяне не успели установить связи с Италией. Вместе с тем легенда о взаимоотношениях Сицилии с Критом обстоятельна и изобилует подробностями. Такой характер предания заставляет думать, что оно возникло тотчас после смены критского морского преобладания ахейской гегемонией, т. е. еще в XIV в., и было тогда же включено в обширный поток ахейских легенд и сказаний. Сицилийский миф о Дедале и Миносе также относится к более раннему пласту этих преданий, так как он возник тогда, когда сами материковые ахеяне не очень хорошо знали Сицилию, но в то же время сильно интересовались этой страной.

Активность ахейских мореходов в Адриатическом море также подтверждает существование морских связей стран Восточного Средиземноморья с областями Средней Европы. Однако существовали и сухопутные. По-видимому, в рассматриваемое время уже не один только янтарь служил предметом торговли. Янтарь у ахеян встречается чаще в погребениях XV в., чем в могилах двух следующих столетий. Уменьшение привоза балтийского янтаря, вероятно, объясняется распространением у ахеян украшений из других материалов. Но связи не прекращались, так как имеются некоторые данные о продолжении контактов ахеян со среднеевропейскими племенами, носителями Унетицкой культуры. Эти племена во II тысячелетии имели весьма развитое меднолитейное производство и, возможно, уже давно меняли часть своих изделий на предметы роскоши, привозимые с юга. Так, бронзовые гривны, отливавшиеся в начале II тысячелетия в Словакии в большом количестве, имеют полные аналогии в таких же гривнах из Угарита. А в Унетицких могильниках в Моравии встречены бусы эгейского происхождения и критская булавка. Эти следы общения датируются очень приблизительно, поэтому особенно важна для освещения интересующего нас вопроса одна находка в Англии. Это ахейский бронзовый кинжал, изготовленный, по мнению опубликовавшего его Чайлда, между 1400—1300 гг. Проникновение изделия ахейских оружейников так далеко на запад могло произойти лишь через области Средней Европы, так как предполагать посещение Британии ахейскими мореплавателями довольно трудно. Указанный факт, несмотря на свою единичность, служит достаточным основанием для того, чтобы предполагать наличие сухопутных связей ахейской Эллады с западноевропейскими племенами в XIV—X вв. до н. э.

Объем и интенсивность взаимоотношений ахеян с иллирийскими и фракийскими племенами, населявшими северные земли Балканского полуострова, остаются пока недостаточно ясными. Население Фракии уже в III тысячелетии имело достаточно развитое медное производство, как показывают находки в Караново, так что ахеяне могли получать отсюда медное сырье наряду с золотом, которым изобиловала Пангейская область. Более северные земли бассейна Дуная во II тысячелетии также имели весьма высокое бронзолитейное производство. Тут в горных районах, по которым текут многочисленные мощные притоки Дуная, встречены богатые остатки металлургии интересующего нас времени. Не удивительно, что ахеяне общались с населением этих стран.

На территории Фракии в разных местах найдены вещи, привезенные из материковой Греции или с островов во II тысячелетии. Упомянем также находку ювелирной поделки ахейского изготовления в Добрудже и серебряную булавку из Меджидие.

Таким образом, связи ахеян с северными областями Балканского полуострова имели постоянный характер. Материалы по экономической жизни ахейской Греции, которые приведены в этой главе, позволяют сделать вывод об интенсивной производственной жизни во всех ахейских царствах.