В осеннем парке мечется Борей, Пестрит в глазах от жёлтой круговерти, Ложащейся к подножью фонарей В глухом порыве коллективной смерти.

Сдувает поколение с берёз, И мы, бренча монетами в кармане, Выходим на медлительный откос, На музыку в кочующем тумане.

Что значат наша долгая любовь И романтизм души, почти ребячий, Пред этой силой, холодящей кровь, Пред облаками над рекой рябящей?..

Что поздняя хвала и похвала? — Они не стоят ничего ей-Богу, Как серая халва и пахлава, Досаду вызывая и изжогу.

Но за кустами издали видна Дощатая площадка мокрой сцены. На ней мы выпьем горького вина, Ещё не вечер, мой дружок бесценный!..

Может, осень этому виной, Но сошло на землю благолепье. Солнце прибывает за спиной В медленном своём великолепье

Полусонной улицей, пока Спят жильцы, гуляет кот-молчальник. Вижу, как в окне особняка Одиноко голубеет чайник.

Предвкушая воцаренье дня, Хор пернатых верховодит в действе, И ложится в тишине ступня Гулко, как в полузабытом детстве…

Покой матерчат под ногой, А облако, в привычке древней, Заснуло женщиной нагой Над обомлевшею деревней.

За пожелтевший березняк, Что встал за старенькой плотиной, Уходит росчерком косяк И трогается паутина.

Она касается лица, А под высокою берёзой Разбросаны семян сердца, Как бы в бумаге папиросной.

В верхах далёкий перезвон, Стоят деревья неподвижно, И всё вокруг, как будто сон, В котором и улыбку слышно…

Нет, пожалуй, печальней небес, Чем над нашей осенней равниной. Облака надвигаются без Суеты рококо, и лепниной Небогато пространство для дум О развалинах дивного замка, И невольно приходят на ум — Штукатурка, извёстка, изнанка, Пожелтевших белил густота, Вороньё над развалом помойки… И такая вокруг пустота, Словно ты на заброшенной стройке, Что упёрлась в небесную твердь Арматурою и кирпичами. О, не с нас ли, Всевышний, ответь, Началось в небесах одичанье?!. Ни плывущих в закате бород, Ни видений воздушного цирка… — Только белого света разброд И дождливое небо из цинка.

Когда гуляет листопад В глухую пору по округе, И листья, покидая сад, Кружат по улицам Калуги, И кто-то шепчет в полусне, Что старой вишни больше нет, И только чеховским пенсне В траве лежит велосипед, А за оградой строгий дом, В котором лестница, как локон, При освещении таком Похож на Александра Блока… — То понимаешь, что пора Избавить душу от привычки Искать сравненья, что игра Не стоит даже мокрой спички, Поскольку знаешь наизусть, О чём поёт лукавый табор… В провинции такая грусть, Что обойдёмся без метафор.

Родившись между небом и землёй, Жить в облаках, не зная про порядки, И, скажем, в Ниццу прилетать зимой, Как проститутки и аристократки.

Парить над парапетами моста И, уходя воронкой уже, Растаять без дубового креста В осенней дымке, в придорожной луже…

Съезжает московское лето И выброшен счёт лицевой. Любви золотая карета Дорогой летит кольцевой.

Мелькают столбы да берёзки, А мы остаёмся, увы, Одни на пустом перекрёстке Уже облетевшей Москвы,

Где вянут цветы, догорая, И пойман последний кураж, Где мимо, моя дорогая, Волшебный прошёл экипаж…

В Сокольниках сентябрь. И я к Преображенской До станции метро Шагаю через мост. А под мостом ленивая вода Течёт уклончиво, Как бы издалека Рождая эхо, И печалью женской Тревожат душу Осень и река. И видятся дома, Стоящие на склоне, И голубой дымок, Ползущий от люля, Зелёное пальто И баба на балконе На фоне простыней И прочего белья…

Всё кружится в лучах Червонного заката, Уплывшего туда, Где ночь и перегной, Но женское лицо, Любимое когда-то, Опять, как наяву, Опять передо мной Проходят наши дни В квартире на девятом Высоком этаже, Где музыка и свет… Но столько лет прошло! И больше ни тебя там, И ни меня давным- Давно в помине нет. И что тебе сказать? — Что жил певцом опальным Под сенью то серпа, То нового орла, Что проживаю я В другом районе спальном, Что, вроде бы, женат, И мама умерла…

А за окном прошли Немыслимые сроки. Тебе ж и тридцати Весёлых лет не дашь… И может, потому Пишу я эти строки, Чтобы убить в душе Ещё один пейзаж.

Серый московский денёк Отговорил, поблёк. С неба летит снежок — Медленный порошок Лепится по фасаду, И открывается взгляду, Сколько в округе сырого Сурика,            сколько олова Оплавило фонари!..

Как на портрете Серова, Сумерки,              словно Ермолова, Возникли в проёме двери.

Рассеялся, как дым сраженья, Прекрасной молодости дым. Лишь в зеркале воображенья Я снова стану молодым На миг          и отвернусь с тоскою, Забыв себя в полуседом Мужчине, что живёт с такою Растерянностью и стыдом…

Лишь подводя итоги в декабре, И глянув на судьбу с другого бока, На годы, что построились в каре, Поймёшь, как жизнь пуста и одинока. Где этот мальчик, в солнечном окне Следящий белый крестик самолёта, Гудящего в осенней тишине, И римскую пятёрку перелёта, Скользящую по небесам на юг?.. Где шалопай, лежащий на соломе, Который выбрал в скопище наук Науку грусти, что таится в слове?.. Где эти люди, родина и мать?.. Лишь призраки толпятся у порога, И продолжает сигарету мять Рука непроизвольно, и у Бога Бессмысленно просить за мир, увы, Людей исчезнувших из обихода Без суеты и горестной молвы В той очереди серой, как пехота, Где ты стоишь, придвинувшись уже К самой решётке, за которой бездна Ревёт, как зверь — в подземном гараже, И просьба о пощаде бесполезна…