Я не хочу, чтобы меня сожгли. Не превратится кровь земная в дым. Не превратится в пепел плоть земли. Уйду на небо облаком седым. Уйду на небо, стар и седовлас… Войду в его базарные ряды. – Почем, – спрошу, – у Бога нынче квас, У Господа спрошу: – Теперь куды?.. Хочу, чтобы на небе был большак И чтобы по простору большака Брела моя сермяжная душа Блаженного седого дурака. И если только хлеба каравай Окажется в худой моей суме, «Да, Господи, – скажу я, – это рай, И рай такой, какой был на земле…» БЛАЖЕННЫЙ Все равно меня Бог в этом мире бездомном отыщет, Даже если забьют мне в могилу осиновый кол… Не увидите вы, как Спаситель бредет по кладбищу, Не увидите, как обнимает могильный он холм. – О Господь, ты пришел слишком поздно, а кажется – рано, Как я ждал тебя, как истомился в дороге земной… Понемногу землей заживилась смертельная рана, Понемногу и сам становлюсь я могильной землей. Ничего не сберег я, Господь, этой горькою ночью, Все досталось моей непутевой подруге – беде… Но в лохмотьях души я сберег тебе сердца комочек, Золотишко мое, то, что я утаил от людей. …Били в душу мою так, что даже на вздох не осталось, У живых на виду я стоял, и постыл, и разут… Ну а все-таки я утаил для тебя эту малость, Золотишко мое, неразменную эту слезу. …Ах, Господь, ах, дружок, ты, как я, неприкаянный нищий, Даже обликом схож и давно уж по-нищему мертв… Вот и будет вдвоем веселей нам, дружкам, на кладбище, Там, где крест от слезы – от твоей, от моей ли – намок. Вот и будет вдвоем веселее поэту и Богу… Что за чудо – поэт, что за чудо – замызганный Бог… На кладбище в ночи обнимаются двое убогих, Не поймешь по приметам, а кто же тут больше убог.