Китайское проклятие звучит примерно следующим образом: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен!» Но с другой стороны «перемены всегда к лучшему». Естественно, все относительно и каждое из выражений спорно, но однозначно одно — перемены случаются. Причем случаются со всеми и постоянно.

Некоторые люди, кому не повезло (хотя я бы посмотрел, как бы они обрадовались такому «везению» в обратном случае) родиться в России годике эдак в семнадцатом, и, будучи потенциальными революционерами, отчаянно требуют этих самых перемен, алчут реформ и перестроек, жаждут трансформаций. Понятно, что большинство любит просто полаять с осознанием своей собственной значимости и недюжинного ума, к тому же с трудом представляя, что же произойдет, благо эти изменения таки свершатся. Не вдаваясь в политику и не принимая ни чью точку зрения, приведу в пример наших белорусских оппозиционеров, если они еще не повымирали как мамонты, оставаясь жить в воображении белорусского телевидения и идеологических отделов разных исполкомов. Так вот, все они дружным кагалом стремятся в Европу. Ну, пришла Европа на Украину и в Грузию. Чегой-то она там уже никому сто лет не надо. Кроме тех, кто им страну загнал недорого, конечно. Короче, все эти реформы прокатываются большим катком по самим реформаторам. Потом конечно, лет через двадцать, умные головы приходят к выводу, что в целом перемены пошли обществу на пользу, только живых свидетелей этому факту порой и не находиться.

Ладно, что-то совсем черные краски. Бывает и по-другому. Правда, с примерами негусто.

А бывает и другая сторона медали. Боится человечек, чтобы что-то изменилось. Дрожит в своей скорлупке. Ну, бьют по кумполу, ну, денег не платят, ну, жена гуляет. Главное, чтобы не было войны. Типичная философия типичного белоруса. Религия даже. Слово даже красивое придумали — толерантность! И ставят его в заслугу белорусскому народу. Как будто привыкать ко всему и не роптать можно назвать заслугой!

Короче говоря, здесь ставлю многоточие, и пусть у каждого будет свобода выбора и собственное мнение. А все-таки, всего хорошо понемногу.

Однако, бывают метаморфозы однозначно ужасные. Вот жил, допустим, парень. Нормальный, обычный, о чем-то мечтал, куда-то стремился. А потом — раз! И стал гомосексуалистом. Конечно, он воспринял это как перемену к лучшему. Но если ЭТО — перемена к лучшему, то зачем тогда БОГ создавал женщин и мозг? Но парень пошел дальше и вообще сменил пол. И стал БАБОЙ. Отрезал себе член и вставил спереди кусок прямой кишки вместо влагалища. Грудь силиконом накачал. Нашел, значит, себя. И после этого Беларусь — не демократичная страна? Да у нас этих уродов даже не вешают, официально людьми считают.

В мире, где оказались Длинный и Круглый, перемен было очень много. Не все к лучшему, но в целом тенденция их радовала.

Как уже говорилось, в МатриорХЕЦе те, кто в нормальном мире был мальчиком, был и здесь мальчиком, но в соответствующей интерпретации, а девочки — девочками, однако занимающими главенствующую в обществе роль. Исключения составляли политики, актеры, шоумены и т. д. Все знакомые Миши и Вити остались парнями. За одним исключением.

Звали исключение в прошлой жизни — Удилов Дмитрий. Поскольку он типа рапер, то Удилаф. А из-за созвучности фамилии «Удилов» и прозвища дятла из мультика «Вуди Вуд Пекер» и выдающегося носа название птицы, бьющей головой деревья, приросло к нему намертво. Было у него еще прозвище «Мутный», но так его называли только односельчане из города Березино.

Дима был падок до женщин и повернут на теме секса бесповоротно. Даже зная репутацию Удилафа, девушки толпами записывали свои имена в его список поверженных. Впрочем, он любил специализироваться по первокурсницам, а их неокрепший ум покорить достаточно несложно при помощи стандартного набора стандартных приемов.

Была у Димы еще одна особенность — он был жутким шмоточником. И одежда была практически единственной темой, на которую он говорил, отвлекаясь от темы секса.

И случилось так, что в параллельном мире Удилаф стал Удилафой. Гулящей шмоточницей со шнобелем и очками. По имени Нина.

Сия метаморфоза открылась на втором экзамене Длинного. Пока он готовился поразить своими знаниями преподшу, та сказала незнакомой Вите, но кого-то сильно напоминающей, девушке: «Удилова, иди уже отвечай!» Сказать, что Витя выпал в осадок и ушел в нирвану одновременно — не сказать ничего. Он открыл рот и, не отрываясь, уставился на одногрупницу. Та заметила пристальный взгляд, обернулась, игриво проворковала:

— Ну что, родной, так смотришь? Я сегодня свободна. Может, в киношку тебя сводить?

— Удилова! — одернула Нину преподавательница.

— Иду, иду, — потупила глазки девушка.

Длинный же пискнул:

— Извините! — И опрометью бросился вон из кабинета в направлении «объекта под названием „сортир“».

За дверями аудитории ему полегчало настолько, что даже не вырвало. Нельзя сказать, что Длинный в силу пройденного курса ознакомления у Мага не знал о метаморфозе одногруппника в одногруппницу. Просто бывают такие моменты, когда, казалось бы, очевидный факт, в силу своей несуразности и невозможности вписать в нормальную систему мира, искусственно блокируется сознанием и автоматически переходит в разряд несуществующих. Самый яркий пример — осознание конечности собственного бытия. Ну, скажите, кто до конца осознает то, что когда-то его, центра вселенной, не станет? Предпочитают просто об этом не думать. Так случилось и сейчас. Обретающаяся на задворках сознания информация о «женственности» Удилафа была табу для сознания Длинного.

Визуальный контакт позволил наполнить картину красками. Несмотря на бредовость, Удилова Нина действительно существовала, правда, в силу определенных обстоятельств прозвище у нее было Уда — мультик-то был соответственно про дятлиху Вуду Вудио Пекер. В процессе многочисленных пертурбаций и постоянных обид Удиловой «Дятла», «Вуда», «Будда», «Муда» и прочее трансформировалось в практически безобидное «Уда». Нина была жуткой мужичихой (аналог бабника), шмоточницей, при этом повернутой на сексе окончательно и бесповоротно. Она рано или поздно затаскивала в свою койку практически всех заинтересовавших ее особей мужского пола. Особенно ее возбуждали девственники с первого курса. Вся их угловатость, шершавость, страх, неопытность, наивность и, главное, то, что ими до Нины никто не воспользовался.

Это как раз можно было как-то принять. Но, оказывается, полгода назад был у их общей группы выезд в родное Березино Уды. Ясное дело, выпили. Причем, много. Ну и танцы-шманцы, разговоры по душам, обниманки по углам. И случилось оказаться Длинному и Нине в одной комнате без посторонних. Повышенной градус в крови довел их до петтинга. Нет, мозга у прототипа Вити хватало. Так что секса все-таки не было. Но он трогал гениталии девушки, которая в нормальном мире была его другом. Нина, впрочем, не только трогала.

Длинный застонал. Потом собрался, несколько раз сильно выдохнул, пошел покурил на балкон. По звукам из аудитории услышал, что Нина «отстрелялась» и заигрывала с одногруппниками.

— Кстати, а чего с Витей? Выскочил как ошпаренный. Случилось что-то, не знаете? — поинтересовалась Удилафа.

— Нет. Не знаем. — Наперебой заговорили все.

— Ну ладно, тогда всем удачи! Пойду спать.

Длинный дождался пока шаги девушки застучали по лестнице, и смело зашел в аудиторию.

— Пчелкин! Что за дела? Совсем страх потерял? — обрушилась преподавательница.

— Извините, Виктория Анжеловна. Что-то очень плохо себя чувствую. Можно я послезавтра с параллельной группой сдам?

— Тебе сильно плохо? Что ты и впрямь аж зеленый. Давай отправлю кого-нибудь тебя домой проводить!

— Нет-нет! Я доеду. Спасибо!

— Хорошо, до завтра, — согласилась Виктория Анжеловна, но в глазах ясно читалась тревога.

— До свидания, Виктория Анжеловна!

— До свидания, Виктор.

За дверью на Длинного сразу набросились с расспросами, но он наплел про простуду и тихонько выскользнул к лифтам.

«Димон, дружище, — мелькало в голове, — был же на самом деде нормальный хлопец. То есть бабник, конечно, — но это его беды. Сколько выпито было, сколько на самом деле всякой херни перетворено. Ну что за дебильный мир, в котором твой друг — баба, мечтающая тебя трахнуть? Все, все. Залить гырло и забыться. Еще это гребанный петтинг.»

С этими невеселыми мыслями Длинный набрал телефон Миши.

После долгих гудков там послышалось:

— Я не один.

Настроение у Вити упало окончательно. Он сел на парапете возле университета и закурил.

— Витюша, а чего такой грустный? Случилось чего? — послышался знакомый голос.

Конечно, это была Уда.

Длинный посмотрел на нее долгим взглядом утомленного жизнью и не ждущего от этой черно-белой зебры ничего хорошего человека.

— Привет, Нинель.

— Родной, а что случилось?

— Да не бери на самом деле в голову…

— А я, в принципе, не против, — перебила Нина.

Длинный посмотрел на нее укоризненно.

— Нет, серьезно. Выскочил, как ошпаренный, — не сдавалась девушка.

И вот тут у Пчелкина проснулось то, из-за чего наш народ хорошо жить не будет никогда. Эдакая веселая бесшабашность с налетом обреченности. Примерно когда на тебя едет танк, то ты ему — навстречу, чтобы прикольнее было. Или «Кто сказал, что он каратист? Сейчас я проверю!». Происходит это с нашим братом не из-за отсутствия серого вещества, а, скорее, от его избытка. Нам, в отличие от американского жвачно-потребительского склада ума или европейской правильности, от матушки природы достался ум живой и пытливый вкупе с чрезмерным любопытством. Если тот же англичанин, когда его укусит ядовитая змея, направиться в сторону больницы, надеясь туда все-таки успеть, то брат славянин польет изнутри укушенное место водкой и станет ждать результата. Чтобы в гипотетическом случае выживания ехидно всем рассказывать, что гадюка — это полная фигня.

Короче говоря, нечто подобное отщелкнуло и в голове у Длинного. Он решил посмотреть, что получиться и начал откровенно стебаться.

— Ладно, Нин! Душа моя болит, а сердце на самом деле плачет. Случилось со мной горе страшное, неповторимое. И вылечить меня может только водочка студеная да капусточка моченая. Ну, так как на самом деле? — поинтересовался Витя.

— Так ты выпить хочешь или сразу секса? — уточнила Нина.

— Не хами!

— Ну и куда пойдем? В кабак или ко мне?

— Слушай, Нинель! — оскорбился Длинный, — Ты ж Казанова немеренная. А тут клеишь меня как работник завода имени Кировы. Удиви меня — может чего и обломиться. Сразу после свадьбы.

Удилова неопределенно хмыкнула и, предложив руку, повела Витю к переходу.

Места нашлись в кафе «Зодчие». Официант принес графинчик водочки, сразу зажегший глаза Длинного, сок, поставил пепельницу.

— Выпьем за самого прекрасного парня нашего «универа»… — началала входить в раж Уда.

— Нинель, я тебя умоляю!

— А я все равно выпью!

— Ладно, родная, будем.

Они выпили, продегустировали сок, закурили.

— Витек, а что все-таки случилось на экзамене? — вспомнила Нина.

— Да-а на самом деле, — взял паузу для раздумий Длинный, — Да не знал я ни фига, вот и пошел пургу молоть. Конспект вроде листал да из головы все выветрилось. Вот и схитрил в меру сил и возможностей.

— Угу, — промурлыкала Нина, положив под столом руку на колени собеседнику.

Это был момент истины для Пчелкина. Первый рефлекс дать в рожу он кое-как сдержал, усилием воли заставив видеть в одногруппнице девушку, а не друга. Сдержать брезгливую гримасу было труднее, но здесь помогла школа студенческого театра из нормальной жизни и приобретенные навыки жизни нынешней. За это уже можно было отхватывать Оскарию (Оскара). Или хотя бы Тэфи. Самым сложным оказалось справиться с безусловным рефлексом, состоящим в резком отдергивании ноги и вскакивании (примерно как на горячее). Последнее почти удалось, сузив перечень телодвижений до судороги.

Впрочем, Удилова восприняла сжатие мышц за нечто другое, томно сказав:

— Ты весь дрожишь.

Длинный со всей возможной ласковостью заглянул Нине в глаза:

— Не будем торопить события.

Эта реплика, как ни странно, воодушевила девушку. Она отметила с восхищением:

— Ты бы знал, дорогой, как меня заводит твоя неподатливость! Обычно пяти улыбок и двух шоколадок хватает с лихвой для сокращения пути до койки до абсолютного минимума…

Потом задумалась и добавила:

— Хотя в Березино у нас зашло достаточно далеко.

После этих слов Витя почувствовал себя величайшим актером всех времен и народов. Несмотря на позывы одновременно к рвоте и бегу на удаленные расстояния, у него не дрогнул на лице даже мускул. Правда, вся затея по заигрываниям с экс-Удиловым и женщиной-оторвой в одном лице напомнила ему известный анекдот про ворону. «Крутая-то я крутая, но …женная!».

— Не завирайся, дорогой! Я мальчик правильный. Лишнего да еще по пьяни себе не позволю!

У Уды масляно заблестели глаза.

— Ладно, давай по одной и я отлучусь на две минуты в ту комнатку. Как раз свободно, — вздохнув, предложил Длинный.

В туалет за это время образовалась небольшая очередь. Длинный набрал номер Круглого. Не поднимали долго. Наконец раздался голос Миши:

— Привет, торбина. Давай там быстро. Я не один.

— Можешь отлучиться — у меня прикольчик есть на самом деле?

— Извини, я сейчас. У друга какая-то проблема, — послышалось приглушенное и шлепанье ног, — Говори.

— Я тут Удилафа встретил. В смысле, не совсем его.

— Ты о чем?

— На самом деле он баба!

— В смысле? Е-мое, точно! Ой, твою мать! Пипец… — содержательно высказался Круглый и замолчал.

— То-то и оно. Я за каким-то болтом то есть на самом деле пошел с ним в кабак. С ней пошел то есть. С оном вообщем на самом деле! Блин!

— И?! — вкрадчиво поинтересовался Миша.

— Какое нафик «и»? Пьем просто, — повысил голос Длинный.

Окружающие начали на него странно посматривать.

Витя сказал тише:

— Я в шоке! Ко всему, оказывается, у моего визави был с ним, тьфу, с ней легкий петтинг.

Из телефона послышался тяжкий стон.

— Ты чего на самом деле? — забеспокоился Витя.

Через паузу Круглый выдавил:

— У моего визави там не только петтинг… Сейчас блевану!

— Ладно, Кругляш! Нет времени. Давай вечерком я заскочу. Обсудим.

— Водки бери. Много! — обреченно подытожил Миша.

Длинный вернулся за столик, и Нина с готовностью налила:

— За любовь до дна!

Третья рюмка добралась до мозга Вити и того понесло:

— Знаешь, сегодня на экзамене… Понимаешь, я встречался с женщиной. То есть все было — лучше не придумаешь. А вчера на самом деле расстались. Ну и ты на меня так посмотрела, то есть, как она смотрела. Ну и накатило. Вот.

Длинный смущенно улыбнулся.

— Да ну ее! Дура она от такого парня отказываться, — положила руку на плечо Нина.

— Ты правда так думаешь?

— Знаешь, Витя? Да ты знаешь! И слышал, небось, всякого обо мне. Не скрою, многое — правда. Но ведь хочется влюбиться! А в кого — в этих обезьянов, что сразу член подставляют, садись любым местом. А ты настоящий. И цену себе знаешь! — Удилафа не знала куда деть глаза, наконец взгляд зацепился за графин. Она неловко наполнила рюмки.

В этот момент до Длинного дошло, что Уда в силу своей собственной разгульной жизни просто не в курсе его похождений и поэтому относится с некоторым пиететом. Но, с другой стороны, влюбленность девушки тогда выглядела особенно тревожно.

— А ты не влюбилась? — поинтересовался Витя.

Уда только махнула рукой. От чего Вите стало по меньшей мере страшно и очень захотелось назад к своему привычному и родному миру с нормальным разделением на мужчин и женщин.

— Ты не подумай. Маска все это. Все эти шутки-прибаутки. Сейчас во мне уже каждый собака видит Казанову. И если я по-другому моргну, кого-то не трахну или по заднице не шлепну — не поймут! А вот для тебя хочется измениться, — Нина сглотнула и сразу сделала большой глоток сока.

— Да-а-а-а! — протянул Длинный, — Давай на самом деле не будем спешить с суждениями. Я еще на самом деле от своей женщины толком не отошел. То есть отошел, конечно, но… Ну, ты понимаешь. А ты на самом деле сейчас предлагаешь очень многое. Не будем спешить. Время на самом деле покажет.

— То есть секса сегодня не будет? — уточнила Нина.

— Ах, ты сволочь! Я на самом деле уж подумал, что ты всерь…

Уда грустно улыбнулась и кивнула.

— Ладно, давай попьем водку и расслабимся. То есть эмоции на потом, — Витя с трудом удерживал лицевую мимику от паники, а ноги от бега.

— Хорошо! За то, чтобы мы до старости могли, а вы давали! — изрекла Удилова.

Пчелкин поперхнулся.

Чуть позже, расплатившись и куря на улице, Нина уговаривала проводить Длинного домой. Тот собирался напиться до синих чертей с Круглым и заезжать домой не собирался. Тем более он знал Удилова-парня, а тот никогда не остался бы стоять на улице, а любыми путями пролез в дом к предмету своей сиюминутной страсти. Выгонять потом пьяную бабу у Вити не входило в планы.

Наконец остановились на том, что Удилафа посадит Витю в такси. По приезду мотора неугомонная любвеобильная девушка упорно лезла целоваться, но Пчелкин разыгрывал неприступного (просто было противно). Наконец ограничились поцелуем в щечку, и машина благополучно выскользнула на серое полотно дороги.

— Начальница! Поехали на магазин.

— Вам какой?

— Ближайший.

Затарившись по полной схеме, Длинный назвал адрес Круглого. Тот был в обычном благодушном настроении, суетливо творил сразу кучу вещей, красуясь в семейных трусах с нависающим над ним животом.

После процедуры приветствия, выражающейся в обнимании друг друга и хлопанье со всей дури по спине вперемежку с трехэтажным описанием родства собеседника с объектами как биологического, так и не биологического происхождения, друзья приступили к сервировке стола.

Посередине гордо встали покромсанные лимоны, на левый фланг зашли вываленные в мисочку маслины, с краешку притулилась порубленная с плеча колбаса, взявшая себе в соседство шматы сыра, другой край занял хлеб и довершили батальную картину крабовые палочки. Главной в экспозиции встала, естественно, бутылка водки и даже с дозатором. Короче, по-богатому.

После третьей рюмки разговоры пошли оживленнее и непринужденней.

— Любовь — это всегда прекрасно! — издевался Круглый, в пятый раз открывая и закрывая окно, — стрелы Амура, ну, Амуры, как там у этих дебилок. Встречи под Луной, поцелуи там страстные.

— Слушай, придурок! — горячился Длинный, — Без тебя на самом деле тошно! Это же Удилаф, Димон! Дружище наш то есть!

— Любви там все возрасты покорны, ну и там ипостаси все.

— На самом деле зайдем по-другому, — тихонько сказал Витя, — А как она в постели, поборник любви? А?

— Сука! — пробурчал Миша, налил себе в стакан водки и выпил не чокаясь, без закуски и не поморщившись.

— Не такая уж и сука, — наивно округлив глаза, заметил Длинный.

— Ты — сука!

— Ах, вот как мы на самом деле заговорили. А чего ж ты мне, красная сволочь, наганом тычешь? Я, между прочим, за Россию кровь проливал!

— Ты чего? — опешил Миша.

— Да так, вырвалось. Короче, пипец какой-то на самом деле.

— Д-да! — протянул Круглый и потянулся к бутылке.

Выпили молча и задумались.

— Не, ну ты подумай чего на самом деле мне с ним, то есть с ней… Короче с ОНОм делать? Несчастной возлюбленной только мне и не хватало. Которая по идее — мужик!

— Слушай, Длиннючий! У меня родилась гениальная идея. Вот скажи: чего там ты не можешь простить, а?

— Предательства, — недоуменно с набитым ртом пробурчал Длинный, — А причем тут…

— Не, ну ты дебил! Допустим, там застал ты ее с другим. Это ж измена. Ети его мать, предательство.

Круглый сидел с довольной улыбающейся рожей.

— Подожди, то есть… — начало доходить до Длинного.

— Именно! — аж подскочил Миша.

— Выпьем за мозг, — поднялся Витя, — Самый важный орган человеческого организма. И минута молчания по тем, у кого он отсутствует.

Они склонили головы и замолчали. Круглый изобразил хронометр и полез чокаться.

— Не чокаясь! — гробовым голос возвестил Длинный.

Через пять минут, водрузив на голову строительную каску с нарисованной на ней звездой (удачно выменянную пару дней назад у строительниц на две бутылки водки) и вооружившись шпатселем с велосипедным замком и закрепленными на нем рюмками (приобретенная в сувенирном магазине тогда же, что и каска и в том же состоянии) Круглый излагал план действий:

— Значит, так. Я звоню там Уде. Говорю, что ты скучаешь. Короче, сюрприз там хочу сделать.

В этот момент Миша дзынькнул, схватил со шпатселя рюмку и немедленно выпил. Длинный одел каску на свою голову и повторил процедуру.

— А потом, — как ни в чем ни бывало, продолжил Миша, — Мы накачиваем Нинель в сиську и подкладываем ко мне. Утром она просыпается, а ей говорю типо «Как ты могла воспользоваться моей слабостью» и тут ты заходишь. Видишь все это безобразие и выбегаешь в слезах. Женщина уходит под моим хмурым взглядом, а мы с тобой встречаемся в установленном месте.

— А где у нас установленное место, — уточнил Длинный.

— У киоска, где пиво продают.

— Логично.

— Вот такая раскладка, — подытожил Круглый и повторил процедуру со шпатселем.

— Угу, — подтвердил Длинный и «дзынькнул».

— Ну, так я звоню? — уточнил Миша.

— Кругляш, как-то мы на самом деле нехорошо поступаем. Обманываем бедную девушку.

— Кто бедная девушка? Это ж Удилаф наоборот. Монстр вообще там!

— Кругляш, ну что сразу на самом деле…

— То есть ты, тупорылое создание, намерен и дальше играть в Ромео и Джульету. Или как они в этом гребаном мире называются? Джулио и…

— Не надо! Мне привычнее по-старинке.

— Так мне не звонить?

— Звони, — сдался Длинный, — только…

— Что?! — взрыкнул Круглый.

— Ничего.

Миша пробежал пальцами по кнопками мобильника. На том конце ответили почти сразу.

— О, привет, Миша! Как ты там?

— Нормально. А ты?

— Да так. Грущу.

Длинный, подслушивая возле телефона, сразу поник, а Круглый поднял вверх указательный палец.

— Чего так? — деланно посочувствовал Цветков.

— А-ай, не спрашивай, — отмахнулась Нина.

— Да ладно! Знаю я твою печаль. Тут Витя у меня. Тоже сам не свой. Ну, он мне там кое-что рассказывал.

— Да? — оживилась Уда, — Ты серьезно?

— Серьезно. Короче, ты там подъезжай ко мне. Ему сюрприз будет. Адрес пишешь?

— Пишу! — взвизгнуло в трубке.

Круглый продиктовал адрес и нажал отбой.

— Уроды мы, — вздохнул Пчелкин.

— Длинный!

— Молчу.

Уда прикатила через полчаса.

Длинный с Круглым, уже будучи изрядно навеселе, встречали ее в коридоре с каской и шпатселем наготове. Нина насторожилась, но испугаться не успела, будучи ошарашенной витиеватой историей о давней традиции грузинских строительниц, день каковых сегодня и отмечается.

Обдумывать эту ахинею у Нины не было времени, так как она была занята дзыньканьем и опрокидыванием рюмок. Под конец процедуры разум стал покидать девушку, сдавая позиции подкорке.

В комнате Круглый произнес пространный тост о любви и страсти, а Длинный старательно смущался, встречаясь взглядом с Удиловой.

Когда подкорка прочно утвердила позиции, Уда, порываясь встать на колени, объясняла Вите:

— Ты пой-ми. Ты парень ослобеннный, в смысле особистый. Необычный. И весь этот шлак с готловым к бою членом мне сто лет не нужен. Я и верной могу быть. Ты мне верь, главное. Ведь у меня суствует тедеция к развитию. И ради тебя я буду раз-ви-вать-ся.

Последняя фраза была произнесена по слогам в силу своей очевидной сложности. Словарный поток, впрочем, не иссякал, но становился все менее связанным. Оно и понятно. Да, в МатриарХЕЦе женщины занимали главенствующую роль и все порочные вещи, как то беспорядочный секс, курение, пьянство, обществом не особо порицался. Тем более в студенческой среде. Но женский организм априори слабее мужского. Тем более Длинный и Круглый учились в нормальной жизни в педагогическом университете и практикой злоупотребления спиртным владели в совершенстве. Сложновато для них было тягаться разве что с Толиком, но он в этом мире был довольно примерным мальчиком-отличником и при единственной встрече на хлопанье по плечам и рев «Здорова, Талибан!» весь ссутулился, съежился и, кажется, подготовился к избиению. Витя с Мишей смутились, извинились и поспешили ретироваться.

Поэтому Нина, которой Круглый не забывал постоянно подливать, медленно, но неотвратимо гасла. Так в августе едва тронутый желтизной зеленый листок уже обречен на свой последний полет, когда черенок оторвется, и он медленно ляжет в кучу таких же погасших собратьев. Длинный не забывал внимательно слушать и даже гладить Уду по голове.

Наконец последний аккорд был сыгран, и Нина, попросту говоря, вырубилась.

Ее уложили на кровать Круглого и продолжили пьянку. Когда даже закаленные организмы студентов БГПУ стали давать сбой, Круглый решительно поднялся, ощутимо качнувшись при этом вправо.

— Так, Длиннючий! Пошли проведем там сеанс стриптиза, то есть разденем твою любимую догола и спать.

— Пойдем.

Процесс расставания девушки с одеждой вместо явной эротической состовляющей веселил друзей до истерики. Поэтому был долгим. Нина только невнятно мычала, пока парни ее пять раз уронили, два раза наступили, долго оценивали грудь и пришли к выводу, что видали и побольше. Ну, и в таком духе.

Наконец укрыли Уду одеялом, а Круглый, стянув трусы, примостился рядом.

Длинный, выключая свет, по пути к своей койке в другой комнате, пробурчал неразборчиво:

— Как бы вы на самом деле реально в папу-маму не сыграли.

— Что ты бормочешь, — зевнув, уточнил Круглый.

— Ничего, спи. Завтра ворвусь как договаривались.

— Угу, спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Этот пункт плана, когда Витя утром врывается и будит истошным криком «голубков» был безукоризненным. Дело в том, что Длинный постоянно просыпался раньше всех. Была у него такая дебильная особенность.

Пчелкин проснулся в половине восьмого. Настроение у него, как и всегда с похмелья, было ужасным. Прокляв про себя всех и все и совершив турне «ванная-туалет», он оделся и покурил. Пора было ставить точку в этой истории.

С возгласом «Миша, хватит спать! И почему уехала Нина?» он открыл дверь в комнату Круглого и очень натурально застыл:

— Ну, и что это за хрень?

Нина спала на боку, свесив на пол руку, а Цветков крепко к ней прижимался, обняв за грудь.

— А ведь как заливала! — со слезами в голосе воскликнул Витя.

На этой фразе веки Уды затрепетали и открылись. Она недоуменно огляделась по сторонам, обернулась назад, перевела взгляд на Длинного. Смысл происходящего стал медленно доходить до Нины.

— Витя, я … — Пролепетала она.

Круглому все эти пертурбации были определенно до лампочки, он только причмокнул и посильнее обнял девушку.

Уда не знала куда деться и что говорить, а Длинный выскочил из комнаты, сунул ноги в туфли и выскочил из квартиры, хлопнув дверью.

Этот звук привел к пробуждению Миши. Процесс осмысления действительности занял у него некоторое время, после чего он отчетливо произнес одно слово:

— …дец!

— Мишенька, как же так вышло, а? Ничего не помню, — робко пролепетала Уда.

— Зато я помню, — хмуро отозвался Круглый.

— И что сейчас делать?

— Одеваться и ехать домой, — особую жизнерадостность Цветкову изображать было не нужно из-за похмельной головной боли.

Нина застонала, не замечая выпроставшуюся из-под одеяла грудь, что, однако порадовало Мишу и улучшило его самочувствие.

Дело в том, что еще в нормальной жизни родилась фишка про утренние сиськи. По легенде, демонстрация оной части женского тела благотворно влияла на измученный чрезмерным употреблением алкоголя организм мужчины. Поэтому девушки, которым посчастливилось оказаться в компании в раннее время суток, мощно доканывались гундежом «Ну, покажи сиськи!». Рано или поздно одна из красавиц сдавалась и демонстрировала свои округлости. Удовлетворение от победы плюс явная эстетика действительно помогали.

Именно это и произошло с Круглым, но появилась другая проблема: проснулось его мужское естество, что в данной ситуации было явно лишним. Поэтому он попытался решить проблему единственным возможным способом — устранением самого раздражителя.

— А может он меня простит? — неожиданно подало голос Уда.

— Ты же знаешь Длинного. Он и со мной вряд ли разговаривать будет, — Миша горестно вздохнул, — В-общем, собирайся там и давай — пока. А я попытаюсь с ним сам поговорить. Может, и получится.

Нина тяжело поднялась и начала одеваться, не стесняясь своей наготы. Круглый на всякий случай отвернулся с изображением обиды. Дождался, пока не хлопнула входная дверь, и потянулся за мобильником.

— Ну, здоров, торбина! Ты где?

— Пиво пью в соседнем дворе. Ну, где мы, помнишь, песни горланили. Еще Макс тогда урезался на самом деле.

— А-а! Ну, помню, пива мне взял?

— Естественно! Даже пожрать и взрослого пива. Ноль семь.

— Серьезно? Две минуты.

Попивая пиво, Длинный невесело заметил:

— Хреново мы на самом деле поступили?

— А варианты? — ехидно уточнил Круглый.

— Тут да.

— А знаешь, Длиннючий, по-моему я ее там пекнул все-таки.

Немая сцена.