Эллен. 07.00
Эллен проснулась от того, что ее чем-то укрыли.
Она открыла глаза, осмотрелась и только через несколько секунд поняла, где находится.
– Ты здесь ночевала? – Джимми поправил куртку, которую положил на нее.
Эллен натянула куртку до самого лица. Она вдохнула его запах, и ей стало противно от своей реакции на него.
– Да, вроде бы, – прошептала она, боясь проверить, как она себя чувствует. Эллен попыталась вытянуться, чтобы кровь прилила к ногам, – все это время она спала, свернувшись калачиком, в жестком кресле в маленьком конференц-зале телепередачи Бесследно. – А сколько времени?
– Начало восьмого, – ответил Джимми и сел в кресло напротив.
Эллен села и попыталась размять совершенно затекшую руку.
– Почему ты здесь ночевала? Я же был у тебя вчера поздно вечером…
Эллен положила голову на подголовник и закрыла глаза. Она не хотела ни говорить с ним, ни думать о вчерашнем вечере. Чувствовала себя совершенно измученной и опустошенной.
Но какое это на самом деле имеет значение? Она неуверенно достала телефон из сумки, лежавшей на полу рядом с креслом. У нее больше не было сил волноваться. Она открыла свои сообщения и протянула телефон Джимми.
– Вчера, когда ты ушел, я получила эти сообщения с анонимного номера.
Джимми взял телефон, немного подумал и только потом взглянул на дисплей. Затем долго смотрел на фото, не говоря ни слова.
– Это ты?
Эллен покачала головой и сильно прикусила губу. Медленно вдохнула и выдохнула.
– Это я? – Кровь разлилась по телу, и она не смогла сдержаться. – Ты что, издеваешься? Совсем ничего не помнишь? – закричала она и сбросила с себя его куртку. Куртка упала на пол.
Джимми опять посмотрел на телефон.
– Такое же фото ты повесила на стене у себя дома…
– Эльза. Это Эльза! Помнишь, я рассказывала тебе о моей сестре той ночью, когда ты меня бросил?
Джимми опять взглянул на фото и медленно кивнул.
– Да, помню.
– Какой-то сумасшедший подлец прислал мне вчера фотографию Эльзы, фотографию моей покойной сестры-близнеца.
Джимми встал и принялся ходить взад-вперед по маленькой комнате.
– Прочти, что тут написано, – попросила его Эллен, но он только покачал головой.
– Дай мне телефон! – Она поднялась, вырвала телефон у него из рук и стала читать вслух:
– Если ты не прекратишь заниматься тем, чем ты сейчас занимаешься, тебя ждет та же участь, что твою сестру. – Эллен посмотрела на Джимми. – Кто это написал? Этот человек хочет, чтобы я умерла? – Она не смогла сдержать слезы. – Словно всего остального недостаточно! Я побоялась оставаться дома, не знала, куда мне деваться, и приехала сюда. – Во рту у нее пересохло, ноги подкашивались, и она рухнула на пол. – Отпусти меня, – сказала она, когда Джимми попытался взять ее за руку. – Разве не странно, что мне присылают фото Эльзы, когда я рассказывала о ней только тебе?
Джимми повернулся к ней.
– Что ты хочешь сказать? Да, может быть, и странно, но это может быть кто-то из твоего детства. Не знаю, Эллен.
– А знаешь, что я считаю странным? – спросила она и резко встала. – Хочешь, я составлю список всех тех странностей, которые произошли за последние дни? Здесь ты один знаешь, что моя сестра-близнец исчезла, когда нам было восемь лет, и ты, ты, бросаешь меня на исчезновение Люкке и просишь вызвать у зрителей чувства. Ты понимаешь, до какой степени это ненормально? Потом какой-то подлец присылает фотографию Эльзы и желает мне смерти. И все это происходит именно сейчас. – Ей пришлось набрать в легкие воздух. – Тебя заводит от того, что ей тоже было восемь лет?
Джимми смотрел в пол.
– На что ты надеялся? Что я сломаюсь, и новости станут более качественными? Затем ты начинаешь говорить об угрозах в мой адрес, и какой-то анонимный подонок присылает мне фото моей умершей сестры. Как вообще такое возможно? Как? Отвечай! – закричала она.
– Успокойся. – Джимми протянул руку, чтобы утихомирить ее. – Ты ведь на самом деле не думаешь, что это так. Прости. Я поступил неправильно, согласен, но если бы я тебя не спросил, все равно поступил бы неправильно. Что мне было делать? И, говоря совершенно честно, ты лучше всех можешь справиться с темой исчезновения. Ты можешь представить себе репортаж об этом Лейфа? Понимаю, что ты взволнована, но я никогда не сделал бы ничего такого, что могло бы тебя ранить. Никогда.
Ты уже это сделал.
Она вся дрожала, и, чтобы унять дрожь, принялась щелкать пальцами.
– Знаешь, что еще чертовски странно во всем этом хаосе? – спросила она из последних сил. – В стопке старых дел, которые ты столь любезно доставил мне вчера домой, – она так прикусила губу, что почувствовала во рту привкус железа, – почти на самом верху лежал случай Эльзы. – Какое совпадение. – Она засмеялась.
– Что ты пытаешься этим сказать?
Внезапно у Эллен будто отнялась речь. Комната вокруг нее закружилась, и она схватилась за стену, чтобы не упасть.
Джимми пошел было к ней, но остановился и посмотрел на нее взглядом, которого она так боялась. Осуждающим. Так же смотрела на нее ее семья, и по этой причине она никогда не рассказывала о том, что случилось, когда ей было восемь лет.
Эллен отошла на несколько шагов назад.
Он медленно кивнул.
– Мы должны заявить в полицию. Ты должна подумать, кто это может быть и почему он послал тебе фото именно сейчас.
Мона. 08.00
Поезд метро прогромыхал по мосту Транебергсбрун. «Хорошо, что я не взяла машину», – порадовалась Мона. Сегодня она была не в состоянии сесть за руль.
Уже три дня, как исчезла Люкке. Одна сплошная черная печаль.
Поезд въехал в туннель.
Выйдя на станции Эстремальмсторг, она едва смогла вспомнить, как сюда попала. Ноги налились тяжестью, в груди ныло.
Мона медленно пошла по улице Нюбругатан. Обычно она никогда не опаздывала, но в это утро все было не так, как всегда. Иногда ей приходилось останавливаться, чтобы перевести дух.
Она вставила ключи в дверь квартиры на Карлавеген, но повернула их в замочной скважине только через несколько секунд. Она боялась того, что ждет ее по другую сторону. Боялась не справиться с тем, что Люкке там нет.
Обычно, когда она приходила утром, в квартире царило оживление, а теперь ее встретила оглушительная тишина.
– Привет, – тихо сказала Мона и огляделась в темном холле. Но Люкке не пряталась в холле, чтобы выйти и обнять ее.
Утреннее объятие чаще всего было каким-то неловким, словно Люкке сердилась на нее и была разочарована, что Мона вечером оставила ее одну на ночь. Хуже всего бывало по понедельникам. Тогда они не виделись несколько дней и долго заново приспосабливались друг к другу, как будто Люкке наказывала Мону за то, что та бросила ее на все выходные.
Люкке редко рассказывала о своих чувствах и переживаниях. Иногда Мона приносила с собой книги, которые брала в библиотеке, и читала Люкке вслух. Она часто использовала этот старый прием, чтобы разговорить ребенка. Сказки, в которых рассказывалось о разводах и семьях, где дети попеременно живут то у одного, то у другого родителя, о том, что такое чувствовать себя невидимым и о проблемах с друзьями. Об одиночестве. Список был обширным. Обычно прием срабатывал с другими, более разговорчивыми детьми, но иногда и с Люкке.
На прошлой неделе Люкке едва прикоснулась к ней. Мона поняла, что выходные прошли плохо, и на всю неделю Люкке еще больше, чем обычно, замкнулась в себе.
Мона отставила в сторону свой маленький раскрытый зонтик и повесила плащ в гардеробной рядом с дверью.
Она стояла в холле, не зная, куда ей идти, – направо в сторону спален или налево в сторону кухни, гостиной и столовой.
Вообще-то на этой неделе она должна быть у Хелены, но вчера они говорили с Хеленой и решили, что сегодня ей нет никакого смысла приходить. Мону ведь наняли для того, чтобы заботиться о Люкке. После этого позвонил Харальд и попросил помочь Хлое, и у нее не хватило решимости отказать ему. Им надо помогать друг другу.
Она неохотно надела домашние тапочки. Ее терзало беспокойство, и она толком не знала, с чего начать.
– А, это ты. Привет, – в тишине раздался голос Хлои.
Мона поправила блузку и подтянула юбку, и только потом повернулась к Хлое, которая вышла к ней в холл.
– Людде не спал всю ночь, и я совсем без сил. Все вверх дном. Он только что уснул, и мне надо пойти лечь. Пожалуйста, присмотри за ним. – Хлоя подошла к входной двери и убедилась, что она заперта. – У меня паранойя, мне кажется, за нами кто-то охотится. Никого не впускай. Обещай мне.
Мона кивнула. Она никогда не устанет восхищаться Хлоей в отрицательном смысле этого слова. Как можно так любить своего ребенка и проявлять такую холодность к Люкке? Это было выше понимания Моны. Таким противоречивым поведением отличались библейские персонажи.
– Людде у себя в кроватке. В выходные весь распорядок дня был нарушен. Мы должны вернуться к Джине Форд или Анне Вальгрен, или что там был за метод, которому мы следовали. – Она закатала рукава халата. – Даже не помню, как он точно называется. Теперь ты понимаешь, насколько я устала, – сказала она, потрогав пальцами щеки. – Боже, я не сняла с лица маску. Я ее передержала. Это большой стресс для кожи, и эффект может быть противоположный. – И она бросилась в ванную.
– Пожалуйста, вымой посуду, – крикнула Хлоя из ванной.
– Да, конечно, – тихо откликнулась Мона. Хотя ее не нанимали для уборки, у нее не хватило духу отказаться. К тому же теперь им надо помогать друг другу. Она надеялась, что шум посудомоечной машины сможет заглушить тревожные мысли.
Для начала она заглянула к Людде, спавшему в своей кроватке. Он мирно лежал на спине, вытянув ручки.
Мона осторожно погладила его розовую щечку, так, чтобы он не проснулся. К счастью, он не имел ни малейшего представления о том, что произошло. Беда пока что миновала его, и, хочется надеяться, так будет всегда.
Мона пошла на кухню и стала убирать со стола после завтрака. «И после выходных», – отметила она, увидев гору тарелок. Несмотря на две посудомоечные машины, они умудрились не поставить в машину ни одной тарелки и ни одного стакана.
Из ящика под раковиной она достала желтые хозяйственные перчатки и натянула их на свои потрескавшиеся руки. Запах резиновых перчаток смешался с запахом засохших объедков.
Дыша ртом, попыталась отскрести остатки детской каши. Разве вот так все должно было кончиться?
Мона слегка поскользнулась и уронила миску с кашей в керамическую раковину. Раздался грохот. Она замерла на несколько секунд, испугавшись, что ее услышит Хлоя.
Не вынимая рук из раковины, она смотрела в окно на утопающий в зелени сад.
К стене стоявшего во дворе дома был прислонен велосипед Люкке.
Храни меня Господь.
Сделав несколько глубоких вдохов, Мона взялась за молочные бутылочки.
В пятницу ее пригласили на выпускной вечер Карла, мальчика, о котором она заботилась много лет. И вот он вырос. В пятницу она также уходила на пенсию. Она вспомнила, что, когда ей пришло приглашение, она очень обрадовалась такому совпадению. А теперь одна сплошная тьма. Но ей так хочется обнять мальчишку. Она скучала по нему, скучала по всем детям, с которыми работала. Как она будет без своих золотых детей? От воспоминаний на душе стало теплее.
– Ты так шумишь. Пожалуйста, осторожнее, – в кухню вошла Хлоя.
Хлоя еще не оделась, и Моне было неприятно видеть этот обтянутый кожей скелет в одном нижнем белье.
– Извини.
– В пятницу ты разбила стакан.
Мона не хотела вспоминать, но деться было некуда. Она уронила стакан в раковину в тот же день, когда пропала Люкке. Харальд позвонил Хелене и попросил ее забрать Люкке на выходные.
Хлоя не хотела видеть у них Люкке, и бесхребетный Харальд позволял своей новой жене командовать, а дочери страдать.
Хлоя протиснулась между Моной и мойкой, и Мона вздрогнула, когда Хлоя ее задела.
Хлоя выдвинула ящик рядом с ней и принялась что-то искать.
– Людде заболел? – спросила Мона.
– Что ты хочешь сказать? – Хлоя перестала рыться в ящике.
– Я так подумала, потому что ты очень боялась, что Люкке заразит его. Ведь, наверное, поэтому ты хотела, чтобы она провела выходные у Хелены?
Хлоя посмотрела на нее своими водянистыми глазами.
Мона знала, что идет по тонкому льду. Но какое это имеет значение? Теперь уже ничего не имеет значения.
– Да, именно, – ответила Хлоя. – К счастью, с Людде все обошлось, – продолжила она и закрыла ящик.
– Но зачем ты тогда отвезла Люкке на теннис, если она так плохо себя чувствовала?
Хлоя пожала плечами.
– Не знаю. Что ты хочешь сказать? Это же не я решила отвезти ее на теннис.
«Что правда, то правда, – подумала Мона. Зато ты решила, что она должна уехать отсюда на выходные. Это ты захотела избавиться от нее, чтобы играть в семью и притворяться, что Люкке не существует».
– Хотя она не казалась больной, когда я привела ее в школу. – Мона включила воду, взяла тарелку и сполоснула ее.
Хлоя, похоже, не отреагировала на ее слова или просто не захотела отвечать. Она знала так же хорошо, как и Мона, что Люкке была здорова. Хлоя всегда выдумывала предлоги, по которым Люкке не могла у них жить. Хлоя была против того, чтобы девочка оставалась у них. Она всегда была против.
Самое плохое, что Люкке это тоже понимала.
– Почему ты не выключишь воду, если все равно не моешь посуду? – спросила Хлоя.
– Прости, – сказала Мона и взяла следующую тарелку, одновременно сделав шаг в сторону, чтобы отодвинуться от Хлои.
Хлоя оперлась о мойку.
– А Люкке могла поранить себя?
Мона не сразу поняла ее вопрос.
– А зачем ей это делать?
Хлоя еще раз приподняла свои костлявые плечи. Она что, не понимает, как все серьезно? Или как раз понимает?
Мона заглянула в раковину – из-за остатков еды началось засорение, и вода еле уходила.
– Пожалуйста, займись и стиркой. – Хлоя подошла к крану и налила себе стакан воды. – Пойду лягу. – Она положила в рот таблетку, сделала глоток воды и посмотрела на Мону. – Что? Почему ты на меня уставилась? Я не спала всю ночь, и мне не по себе. Мне надо принять снотворное. – Она поплелась в спальню. – Разбуди меня, только если позвонит Харальд. – С этими словами она исчезла.
Моне было непонятно, где был Харальд: он что, не ночевал дома или уехал рано утром?
Мона совсем обессилела и присела к кухонному столу. Несколько раз глубоко вдохнула и только потом встала. Надо приниматься за работу, другого выхода нет.
По пути в ванную она прошла мимо комнаты Люкке. Остановилась и долго смотрела на закрытую дверь, прежде чем войти. Наконец, толкнула ее и дверь заскрипела.
Комната выглядела не так, как в пятницу, когда она из нее вышла. Постель скомкана. Вещи на письменном столе лежат в полном беспорядке.
Шторы задернуты. Мона взяла на себя смелость раздвинуть их и впустить немного света. Она взяла собаку по имени Собака, любимую игрушку Люкке, и прижала ее к себе. Закрыв глаза и вдохнув запах собачки, она словно увидела перед собой Люкке.
Ее взгляд упал на маленькую балетную пачку, висевшую на спинке кровати, – подарок Моны, который Люкке так и не успела поносить, хотя мечтала стать балериной. Мона пощупала тюлевую юбку шершавыми пальцами, и юбка затрещала так, будто вот-вот лопнет. Точно так, как лопнули все мечты Люкке.
Мона подняла глаза и посмотрела на школьное фото Люкке, висящее на стене.
– Что ты здесь делаешь?
Мона резко повернулась.
– Сюда никому нельзя. Уходи отсюда, – велела Хлоя.
– Прости. – Мона опустила голову и поспешила к двери.
– Ты что, не слышишь, что Людде проснулся? Он так кричит, что я не могу спать.
– Я не слышала…
– Зато я слышала. Нам нельзя здесь находиться, так сказала полиция. – Хлоя закрыла за ними дверь.
На пол упала записка, написанная рукой Люкке. Мона не осмелилась ее поднять, отложив это на потом.
Вместо этого она поспешила в комнату Людде и, крадучись, вошла в нее. Мальчик лежал и спал, как она и думала. Она снова осторожно погладила его по щечке, но он не проснулся. Она убедилась, что он крепко спит и не кричит.
Когда Мона направилась обратно в прачечную, Хлоя опять легла. Проходя мимо двери в комнату Люкке, она украдкой взглянула на нее. Записки на полу не было.
Хлоя ее выбросила?
Мона пошла в ванную, где стояла стиральная машина, и с тяжелым вздохом стала сортировать грязную одежду.
Темное.
Чулки, брюки, полотенца. Все темное в одну кучу.
Розовое.
Она отобрала все вещи розового цвета. Почему ей нельзя находиться в комнате Люкке? Неужели полиция действительно это запретила?
Она заботливо положила в одну розовую кучку майки Люкке, ее платья и колготки. Достала футболку с набивным рисунком. Кошка в солнечных очках. Мона поднесла ее к лицу и вдохнула запах.
Люкке.
Она не могла больше сдерживаться и почувствовала, как по щеке стекает слеза. «Я не могу стирать ее вещи, – подумала она. – Я не могу стереть ее запах. Стереть Люкке?» Мона вытерла щеку и бережно сложила футболку, а потом достала остальную одежду из кучи и сложила и ее.
Все синее она бросила в одну кучу, даже не глядя, что это.
Белое.
Футболки. Чулки. Мерзкие простыни. Нет ничего противнее, чем дотрагиваться до их простыней. Запах постели выветривается с трудом. Она быстро отбросила постельное белье в сторону. Слишком быстро. В спине кольнуло.
Она наклонилась, чтобы достать последнюю вещь.
Футболка Харальда.
Мона стала класть ее в белую кучу и вздрогнула.
Она опять достала футболку и, развернув ее, увидела внизу большое пятно. Не думая, потрогала пятно.
Потом застыла и отдернула руку.
С виду кровь, и на ощупь кровь. Засохшая кровь.
В груди сильно кольнуло.
Хотелось крикнуть, но она сдержалась. «Не может быть», – подумала она.
Хлоя. 15.00
Хлоя, опершись о дверной косяк, пристально смотрела на Харальда и Хелену, которые сидели за кухонным столом.
На полу рядом с ней сидел Людде и нажимал на все кнопки игрушечной пожарной машинки. Пронзительный вой сирен резал уши.
– Ужасно жить в неизвестности, я этого не выдержу.
Харальд потянулся вперед и положил свою ладонь на ладонь Хелены.
– У нас есть план, мы найдем ее.
Хлое захотелось броситься и отвести его руку.
– Ты действительно так считаешь? – Хелена долго смотрела на Харальда.
– Теперь мы делаем упор на вознаграждение и на то, что полиция ищет в близлежащем районе.
– Но если полиция подозревает, что она где-то рядом, почему ее до сих пор не нашли? – вмешалась Хлоя.
Харальд и Хелена молча посмотрели на нее и продолжили общаться друг с другом.
Никто не придавал значения ее словам.
Харальд не ночевал дома, не отвечал на телефон, а когда переступил порог, с ним была его бывшая. Хлою подмывало спросить, где он был, но ей не хотелось призывать его к ответу в присутствии Хелены, которой не надо знать, что Харальд не ночевал дома. Если она еще этого не знала.
– Разве я не права? Разве они не должны были ее найти? – не унималась Хлоя.
– Не знаю. – Харальд бросил на нее короткий взгляд.
Даже если бы она сказала, что знает, где Люкке, они бы продолжали ее игнорировать.
Сегодня, когда Хлоя гуляла с Людде, чтобы укачать его, она видела их вместе. Они шли впереди по улице Страндвеген всего лишь в нескольких сотнях метрах от нее. Хлоя пошла за ними. Она увидела, что на прощание они обнялись и немного постояли, обнявшись.
Когда она пришла домой, у них на диване сидела эта журналистка, и совершенно внезапно они решили заплатить кучу денег тому, кто найдет Люкке. Их денег. Конечно, они так и сделают, но Харальд для начала мог бы обсудить это с ней. Он поехал на ТВ4, откуда уже не вернулся вечером домой.
– Ты помнишь, почему мы назвали ее Люкке? – Хелена украдкой посмотрела на Харальда.
Харальд кивнул:
– Чтобы она принесла удачу.
Тут Хелена повернулась к Хлое:
– Нельзя ли выключить эти сирены?
– Что? – Хлоя сжала ладонь. – Харальд, могу я поговорить с тобой с глазу на глаз?
– Не сейчас, Хлоя, – только и сказал он и покачал головой.
К ее ноге прижалось что-то твердое и угловатое.
– Ай! Людде, прекрати, маме больно.
Это Людде взял пожарную машинку под мышку и проворно вполз с ней в кухню.
– Подожди, Людде, извини. – Она попыталась дотянуться до сына, но за ним было не угнаться. К тому же бегать за ним, как какая-нибудь нянька, было ниже ее достоинства.
Людде подполз к Харальду и попытался взобраться ему на колени.
– Не сейчас, Людде, – сказал Харальд, отодвигая мальчика. – Хлоя, пожалуйста, возьми его.
«Ну хватит», – подумала она, не отходя от двери.
Людде продолжал карабкаться на Харальда.
– Ты можешь взять его, Хлоя? Нам надо поговорить. – Харальд отобрал у Людде машинку и положил ее на стол, чтобы сын не мог ее достать.
– Он всего лишь ребенок. – Хлоя подошла к ним и взяла Людде на руки. – Твой ребенок. Наш ребенок. – Она вышла из кухни.
Она быстро одела Людде, посадила его в коляску, спустилась вниз на лифте и вышла на Карлавеген. Вставила в уши наушники и накинула на голову капюшон куртки-дождевика.
«Что бы ни произошло, во всяком случае, у меня есть Людде», – подумала она и набрала номер своей мамы, которая сразу взяла трубку.
– Я больше не могу, мама! Ты бы видела, как они сидят у нас на кухне!
– Успокойся, что случилось? Кто сидит на твоей кухне?
Хлоя рассказала о Харальде и Хелене.
– Но в этом нет ничего удивительного, тебе надо попытаться поддержать их в такой ситуации.
– Я пытаюсь, но они не хотят со мной разговаривать. Харальд даже дома не ночует. Словно меня не существует. – Она просунула руку под брезент, чтобы дать Людде соску. – Вот так, спокойно, Людде. Я этого не выдержу, мама, я схожу с ума.
– Успокойся…
– Я боюсь, – прошептала она и огляделась, чтобы убедиться, что ее никто не слышит, но, к счастью, в такую погоду на улице было немного людей.
– Почему ты боишься?
– Я не выдержу. – Глаза наполнились слезами. – Я так боюсь, что они станут меня подозревать, мама. А вдруг полиция узнает, как мне было тяжело с Люкке.
– Ты моя маленькая, это же не преступление.
Хлоя вытерла слезы.
– Многим тяжело с неродными детьми. Это не преступление. Помнишь, каково мне было с Бенгтом и его несносными сыновьями?
Она помнила, но от этого не становилось легче.
После смерти папы Хлои ее мама сходилась и расходилась с несколькими мужчинами и их детьми. Один хуже другого. Никому не удалось заполнить пустоту после папы. Никому. Пока она не встретила Харальда.
– Мама. – Она всхлипнула, одновременно кивнув двум мамам, с которыми обычно разговаривала в открытой подготовительной школе. Увидев ее, они замедлили шаг, словно хотели остановиться и поговорить.
Хлоя показала на наушники, дав понять, что занята разговором. Теперь она жалела о том, что в подготовительной школе исходила злобой при чужих родителях по поводу того, какая Люкке невоспитанная и странная. Ее терзало беспокойство. Почему она всегда говорит всем и вся о том, что чувствует?
– Полиция спросила меня, почему я хочу, чтобы Харальд сдал анализ ДНК.
– Зачем ему это делать? Какое это имеет отношение к расследованию?
– Не понимаю, что удивительного в том, что я хочу знать, действительно ли Люкке его дочь?
– И что сказала полиция?
– Они спросили почему, и я ответила как есть. – Хлою затрясло. – Наверняка это рассказала им Хелена.
– Мне кажется, что ты устала и не можешь ясно мыслить. Могу ли я тебе чем-нибудь помочь, дорогая? Может быть, мне взять Людде на несколько часов, чтобы ты могла отдохнуть?
– Нет, спасибо. – Она не могла отдать Людде. Даже своей маме, тем более сейчас. Кроме него, роднее у нее никого не было.
– Но ты можешь мне кое в чем помочь, – сказала она. – Если полиция или Харальд спросят тебя, где я была в пятницу во второй половине дня, скажи, пожалуйста, что я была у тебя дома.
Эллен. 19.30
Эллен приложила пропуск и вошла в редакцию, выкурив сигарету на грузовой пристани.
Ей казалось, что все на нее уставились. Она старалась ни с кем не встречаться взглядом, не зная, кому она может доверять и кто что знает.
Подготовив длинный репортаж о школе Люкке, и сверив информацию с полицией, она погрузилась в редактирование.
За день никакой новой информации не появилось.
У нее по коже бегали мурашки, а от эмоций голова шла кругом. Она все еще сердилась на Джимми.
Сегодня он звонил ей несколько раз, но она была не в состоянии говорить с ним. Что можно сказать? Она все равно ничего не хочет знать, и ей не интересны его невнятные оправдания.
В понедельник вечером репортаж из школы вместе с последней информацией о поисках Люкке возглавили топ-лист 19-часовых новостей, и если ничего радикального не произойдет, эти новости останутся главными и в 22-часовом выпуске. Конкуренцию могли составить только потоки дождя, которые затапливали страну.
Эллен собирала свои вещи, когда раздался звонок. Номер не определился, и она ответила не сразу.
– Эллен слушает.
Тишина.
– Привет. Это Эллен, программа новостей ТВ4. Кто это?
Опять тишина. Эллен посмотрела на трубку, как будто трубка могла сказать, кто звонит.
– Привет! – сказала она уже сердитым тоном.
– Тебе следовало бы знать, что врать нехорошо. Просто-напросто ужасно.
– Извините, – сказала Эллен несколько удивленно. Судя по голосу, на другом конце провода была пожилая женщина. – С кем я говорю?
– Это какое-то нагромождение лжи.
– Если у вас есть жалобы, вам надо обратиться к нашему омбудсмену по работе со зрителями. – Эллен пожалела, что взяла трубку. – Переключить вас? – По старой привычке она сразу же стала обращаться на «вы» к пожилому человеку. Привычка, от которой она пыталась избавиться.
– Нет. Я хочу говорить с тобой. Это ты врешь направо и налево.
– Извини, но я не понимаю, о чем вы. О каком вранье вы говорите?
– Ты утверждаешь, что сегодня в школе был траур.
– Вот оно что. – Эллен начинала понимать, в чем дело.
– Ты утверждаешь, что они беспокоятся о Люкке, но всем плевать, им всегда было на нее плевать. Это лицемерие.
Эллен выпрямилась.
– Вы знакомы с Люкке? Вы член семьи?
Сердце забилось быстрее.
– Это не играет никакой роли, я не хочу называть ни свое имя, ни то, какое отношение я имею к Люкке, я не хочу участвовать в этом спектакле. Но тебе должно быть стыдно. Это просто-напросто ужасно.
– Стыдно за что? – Эллен хотела понять ход рассуждений женщины.
– Почему ты пытаешься создать видимость того, что Люкке оплакивает масса людей? Получается, вас, журналистов, так легко купить? Вас что, не учат подвергать сомнению свои источники или как их там называют? Именно поэтому мы и живем в таком обществе, в котором живем, потому что вы не умеете ставить все под сомнение.
– Хотите рассказать другую историю? – спросила Эллен, взявшись за ручку.
– Нет, спасибо, я с такими, как вы, не разговариваю. Спасибо, что нашла время.
– Подожди…
Дама положила трубку.
Эллен сразу же позвонила на рецепшен.
– Ты можешь узнать, кто мне только что звонил? Мне нужно имя и телефон.
Она проигнорировала вздохи секретарши и, опершись на спинку стула, стала размышлять над тем, что сейчас сказала пожилая дама.
Но думать долго ей не пришлось – позвонила секретарь и сказала:
– Номер записан на Харальда Хёёка.
Эллен. 20.00
Через полчаса Эллен стояла на улице Абрахамсбергсвеген и смотрела на желтый кирпичный фасад дома с балконами, обитыми листовым железом оранжевого цвета.
Оказалось, номер принадлежит няне Люкке, Моне. Возможно, за ее телефон платит Харальд.
Эллен погуглила Мону, но не нашла ни одной ссылки. Как можно прожить жизнь, не оставив ни единого следа в Сети?
После принесенных должным образом извинений за искаженную интерпретацию фактов и заверений в том, что теперь она сделает все возможное, чтобы все исправить и найти Люкке, Эллен в конце концов удалось договориться о встрече. Разумеется, без камер.
– Проходи, – сказала Мона слегка подозрительно и робко отступила назад в тесный, темный холл. Она выглядела совсем не так, как ожидала Эллен. Мона оказалась маленькой, коренастой и гораздо старше, чем она себе представляла. Своими маленькими круглыми очками она напоминала Тетушку Берг из Лотте с улицы Бузотёров Астрид Линдгрен.
Эллен осторожно протянула руку для приветствия. Она немного боялась напугать пожилую даму, которая на удивление так твердо пожала ей руку, что сделала ей больно.
– Можно я возьму твою куртку?
Эллен кивнула, сняла с себя мокрую куртку и извинилась за то, что оставила в прихожей мокрые следы. И за насквозь промокшие кеды.
Она пошла вслед за Моной в гостиную, осторожно осматриваясь, чтобы Мона не подумала, что она что-то вынюхивает.
Мона жила в уютной маленькой двушке, обставленной довольно причудливо – типовая мебель из сосны, занавески в цветочек и стены, чем только не украшенные, начиная от вышитых картин до засохших цветов в рамках.
Эллен отметила, что над диваном висит вышивка с ее собственной любимой поговоркой.
– Обычно я стараюсь так думать. – Эллен показала на вышивку.
Нет худа без добра.
– Вот как. – Мона громко вздохнула. – Последние дни я все собираюсь это снять.
Эллен улыбнулась.
– Наверное, ты пришла сюда не для того, чтобы обсуждать поговорки. – Мона оценивающе посмотрела на Эллен.
– Правильно. Мне хотелось бы задать несколько вопросов о Люкке, чтобы поближе узнать ее и, надеюсь, лучше выполнить свою работу. Как видишь, у меня с собой нет никаких камер. – Эллен подняла руки, показывая, что ничего не прячет.
Мона скептически оглядела ее с головы до ног.
– Да, как я уже говорила, я недолюбливаю таких как ты, то есть журналистов. Ты уж меня извини, но, по-моему, вы только и делаете, что упиваетесь чужим горем. У вас нет никакой ответственности.
– Мне жаль, что ты чувствуешь…
– Но это не значит, что я хочу, чтобы ты заболела, ты ведь совсем продрогла. У тебя совершенно мокрые ноги и брюки.
Эллен посмотрела на свои ноги и увидела, что за ней тянется мокрый след.
– Подожди здесь, я принесу тебе сухие носки.
– Нет, не надо. – Эллен не успела ее остановить, и вскоре Мона вернулась с парой носков в одной руке и флисовым одеялом в другой.
Эллен поблагодарила, переодела носки и завернулась в мягкое одеяло. Как хорошо, когда ноги сухие.
– Хочешь кофе? – спросила Мона и вышла на кухню.
– С удовольствием, – ответила Эллен и, воспользовавшись случаем, еще раз огляделась. На книжной полке стояло три фотографии в рамках. Люкке она узнала сразу, двух других детей она никогда раньше не видела.
– Прошу прощения за мое поведение, обычно я не звоню людям, чтобы их отчитать, – крикнула Мона из кухни.
– Ничего страшного, – громко ответила Эллен.
Мона гремела на кухне посудой и могла ее не услышать.
– Как правило, я никогда не смотрю ТВ4, там слишком много рекламы.
– Да, многие так говорят. – Эллен про себя улыбнулась, отметив, что ей часто приходится слышать именно этот комментарий.
– Прости, наверное, я опять сказала что-то неприятное. – Мона вышла из кухни, держа в руках поднос.
– Нет, вовсе нет, я привыкла, – ответила Эллен. – А кто эти двое? – Она показала на фото других детей.
– Это Карл и Алис. Я работала у них до того, как пришла в семью Хёёк. Они уже большие, – она поставила поднос на придиванный столик.
– А ты всегда ухаживала за детьми?
– В основном да. – Мона поставила на столик две кофейные чашки, маленькую сахарницу и молочник. – Садись, я принесу кофейник.
– Как получилось, что ты стала работать в семье Люкке? – спросила Эллен, когда Мона села рядом с ней на диван.
– Через службу «Дежурная няня», – ответила Мона. – Только имей в виду, я дала подписку о неразглашении. Знала бы ты, сколько вас таких звонило мне после того, как Люкке… – Она замолчала. – На самом деле у меня нет никакого желания говорить с вами, но я не могу сидеть и смотреть, как люди притворяются, что они беспокоятся за Люкке. – Она указала на телевизор.
Эллен кивнула, и Мона налила им обеим кофе.
– Сколько ты проработала в семье Хёёк?
– Дай посчитаю. – Мона задумалась. – Пять лет? Да, с тех пор как разошлись ее родители.
– Значит, четыре года, – поправила ее Эллен, заметив по взгляду Моны, что та удивилась. Ее потрескавшиеся руки дрожали, когда она брала чашку с кофе.
– А кажется, дольше. В любом случае, я заканчиваю через несколько недель. – Она улыбнулась. – Мне шестьдесят пять, и в конце весны я ухожу на пенсию.
– И чем ты собираешься заняться?
– Чем заняться? Или буду ждать добра, – Мона бросила взгляд на висящую над ними вышивку, – или смерти, – мрачно закончила она. – Надеюсь, ждать осталось недолго. – И она подмигнула Эллен за круглыми очками.
Мона произнесла эти слова так спокойно, что Эллен поняла – пожилая дама не боится смерти. Вот бы ей так. Очевидно, такое отношение к смерти вырабатывается с годами.
Они пили кофе под стук колес – поезд метро притормозил у перрона рядом с домом.
– У вас с Люкке были, вернее, есть близкие отношения?
Эллен было трудно судить, отреагировала ли Мона на ее оговорку. Она надеялась, что Мона ничего не заметила. Глаза няни наполнились слезами, и она медленно кивнула.
– Очень близкие. – Мона осторожно поставила чашку на стол.
– Что, по-твоему, произошло? – Эллен положила ладонь на плечо Моны, и у нее тоже защипало в глазах.
Мона тяжело задышала и повернулась к Эллен.
– Не могу понять, почему теперь все вдруг стали беспокоиться о Люкке, ведь никто не делал этого раньше. Мне так больно об этом думать. – Она отвернулась.
– Что ты хочешь сказать? – спросила Эллен.
– Люкке нелегко. Вот и все, что я могу сказать.
– Ты считаешь, что причина – развод родителей, или есть что-то еще? – продолжила расспросы Эллен.
Мона ничего не ответила и подлила им кофе.
– Как я уже сказала, я дала подписку о неразглашении. – Она серьезно посмотрела на Эллен. – Но скажу тебе одну вещь, которую ты запомни. – Она подняла указательный палец. – Не все годятся в родители.
Эллен хотела было попросить Мону пояснить свою мысль, но Мона сразу же оборвала ее.
– Это все, что я собиралась сказать.
Эллен решила больше не затрагивать эту тему, по крайней мере пока, и задала другой вопрос:
– Ты видела Люкке в тот день, когда она пропала?
– Да, я пришла туда, как обычно, в семь часов утра. Приготовила ей завтрак, одела ее и проводила в школу. Точно так, как делаю каждый день.
– Тот день чем-то отличался от остальных?
Мона задумалась.
– Не знаю, вроде бы нет. Просто пятницы всегда были тяжелыми днями, независимо от того, где она жила – у мамы или папы. По пятницам часто происходили конфликты, теннис, ну и выходные. А по выходным я не работаю, – уточнила Мона.
Эллен кивнула.
– Да, ты спросила, были ли у нас близкие отношения. Мне не следовало бы говорить это, но не понимаю, какой от этого может быть вред. В ту пятницу, когда пропала Люкке, Харальд и Хлоя, как обычно, поссорились. Да, они страшно много ссорятся и чаще всего из-за Люкке.
– В тот раз было что-то особенное?
– Не хочу об этом говорить. – Мона сделала глоток кофе. – Что ты знаешь о Люкке?
– Немного, и именно поэтому я здесь, – ответила Эллен.
– А зачем тебе эта информация, позволь спросить?
Ее как подменили.
– Я хочу помочь найти ее.
Мона посмотрела на Эллен, но ничего не сказала. Какое-то время они сидели в полной тишине. Только тикали большие настенные часы.
– У тебя есть своя семья? – наконец прервала тишину Эллен.
– Нет, – коротко ответила Мона. – Семьи у меня нет.
Эллен стало ее жалко, точно так же, как ей было жалко всех, у кого нет детей. Не играло никакой роли, по собственному выбору или нет. На самом деле больше всего она жалела себя.
– Не смотри так печально, дорогая моя, – сказала Мона опять приветливым тоном. – Всю мою профессиональную жизнь меня окружали прекрасные дети, и я считаю их своими. – Она выразительно улыбнулась.
– Хочешь шерри? – предложила Мона.
– Нет, спасибо, – ответила Эллен, – я за рулем.
– А я, пожалуй, выпью рюмочку. Совсем маленькую, потом так хорошо спится.
Мона посмотрела на часы, висящие над дверью в кухню.
– А теперь тебе лучше уйти.
Эллен кивнула. Она аккуратно свернула одеяло и положила его на край дивана. Затем наклонилась, чтобы снять носки.
– Оставь их себе, – сказала Мона.
Эллен улыбнулась.
Мона проводила ее в прихожую. Эллен надела еще влажную куртку и втиснула ноги в ботинки.
– У тебя в душе темнота, я вижу, – вдруг сказала Мона. – Знаешь, тебе надо с этим разобраться, иначе будет больно падать, и ты сделаешь то, что не стоит делать.
Эллен не нашлась что сказать, и решила не комментировать слова Моны.
– Если ты что-то вспомнишь или просто захочешь поговорить, позвони мне, – только и сказала она, протянув свою визитку, которую достала из кармана куртки.
Мона посмотрела на визитку, а потом на Эллен:
– Ты думаешь, что время лечит раны?
– Нет, – ответила Эллен.
– Согласна.
Эллен. 21.00
Эллен выехала на улицу Дроттнингсхольмсвеген и поехала дальше по мосту Транебергсбрун в сторону центра. На середине моста зазвонил телефон.
– Привет, это Петтер. Ты меня искала, – прозвучал незнакомый голос. – Я тренер по теннису. Ты мне звонила и оставила сообщение на автоответчике.
– Как хорошо! Спасибо, что перезвонил! Я хотела бы поговорить с тобой. Ты можешь встретиться со мной прямо сейчас?
– Да, пожалуй, смогу. Я в спортивном зале Сальхаллен в Альвике. Работаю там, пока Королевский на ремонте и открытые корты…
– Прекрасно, еду.
Эллен повернула на развязке рядом с парком Роламбсховспаркен и поехала по мосту обратно.
Вскоре она уже ждала Петтера рядом с залом и наблюдала за тем, как отбивают теннисные мячи. Звук действовал на нее успокаивающе.
– Эллен?
Она обернулась и увидела высокого худого мужчину в тренировочном костюме.
– Привет, я Петтер.
– Привет! – Эллен протянула руку, которую мужчина вяло пожал потной ладонью. Эллен показалось, что он лет на десять моложе ее.
– Спасибо, что нашел время встретиться со мной. Как уже говорила, я работаю криминальным репортером на канале ТВ4.
– Понятно, я тебя узнал. – Он ухмыльнулся.
– Вот как? Здорово, – ответила Эллен, не придумав ничего лучше. Она никогда не знала, что сказать, когда ей говорили, что видели ее в телевизоре.
– Мы можем поговорить в каком-нибудь спокойном месте?
– Вообще-то я здесь не работаю, но думаю, мы можем пойти в тренерский кабинет. – Петтер показал пальцем на дверь в конце коридора.
Это был типичный, похожий на школьный, кабинет. В комнате валялись теннисные ракетки, мячи и папки. Спортивные сумки громоздились одна на другой, а на стенах висели медали и дипломы.
– Не понимаю, что это может дать, ведь меня там даже не было. – Он закрыл дверь в контору и повернул ключ в замке.
Он точно запер дверь?
– Знаю, но, может быть, мы все равно сможем что-то обсудить. Где ты был, когда пропала Люкке?
– Дома. Ты что, из полиции? – Он засмеялся. – Да, теннис отменили из-за дождя. На открытых кортах играть было невозможно, а закрытые корты на ремонте.
Эллен кивнула:
– Значит, у тебя был выходной?
– Да, вынужденный выходной, так сказать. Я хочу работать, потому что мне нужны деньги и все такое. Я работал здесь, пока не перешел в Королевский, а теперь тут нужна помощь. Посмотрим, сколько это продлится, все зависит от дождя. – Он убрал одежду со стоявшей у стены табуретки, сел, широко расставив ноги, и прислонился к стене.
– Можно, я тоже сяду? – спросила она суше, чем хотела. Она явно имела дело не с джентльменом.
– Конечно, – сказал он, не пошевельнув и пальцем.
В комнате был еще только один стул, стоявший за заваленным письменным столом. Она показала на него вопросительно.
– Садись, где хочешь.
Она обошла письменный стол. Коричневая обивка стула была порвана, и в нескольких местах вылезла прокладка. Эллен сняла куртку и села на нее.
– Это твоя основная работа? – спросила Эллен, сразу же поняв, что задала нехороший вопрос.
– Да, а что-то не так?
– Да нет. Я просто подумала, что, может быть, у тебя есть другая работа. Как здорово весь день играть в теннис.
– Когда тренируешь других, сам играешь мало. – Он отбросил с лица длинные волосы мышиного цвета.
– Как ты сообщаешь об отмене тренировки? Обзваниваешь всех родителей?
– Ты что, с ума сошла! Разговаривать со всеми родителями запаришься, я посылаю электронные письма.
– А что, если кто-то не прочтет такое письмо?
– Не мои проблемы. Надо следить за своей почтой, да и за погодой. Было совершенно ясно, что невозможно играть на улице под дождем.
– А можно взглянуть на это письмо?
– Да, пожалуйста. – Он встал, открыл ноутбук, стоявший перед ней на письменном столе, и наклонился вперед, опираясь на локоть. Он подошел к Эллен почти вплотную, и ей пришлось отодвинуться.
– Не смотри пока, я только введу пароль.
– Да, конечно, – ответила Эллен, видя краем глаза, что он закрывает массу окон. «Фейсбук» и еще какой-то форум, который она не успела рассмотреть. Потом он открыл электронную почту и стал искать во входящих мейлах.
– Вот это сообщение, – сказал он, потянувшись.
Эллен прочитала письмо. Написано коротко и ясно. Теннис отменяется из-за погоды. Отправлено утром в четверть девятого.
Она просмотрела список получателей.
– Здесь одни женщины. Наверное, мамы. Ты никогда не посылаешь папам?
– Что? Ну, не знаю, я посылаю тем, кто дал мне свой адрес.
Эллен кивнула и увидела имя Хелены и ее электронный адрес.
– Спасибо, – сказала она.
– Что еще? – Петтер поднял с пола теннисный мячик и только потом сел обратно на табуретку.
– Ты можешь что-нибудь рассказать о Люкке?
– Что мне рассказывать? – Он подбросил мячик и поймал его другой рукой. – Теннис ей по барабану.
– Прости?
– Она очень плохо играла. – Он усмехнулся. – Так, понятно, нельзя говорить, но ты же спросила. Или, по крайней мере, плохо по сравнению с другими детьми в группе.
– Надеюсь, ей ты этого не говорил. – Эллен попыталась скрыть раздражение.
Эльза была способнее ее. Она первая научилась читать и считать. Заговорила на несколько месяцев раньше Эллен. Первая начала ходить, часто слышала Эллен.
«Да, у всех все по-разному. Говорят, одни дети быстрее развиваются физически, а другие – интеллектуально. Но про моих близняшек так не скажешь, одна из них, Эльза, была во всем первая».
Эллен не считала, сколько раз она слышала эти слова от своей мамы. Стоило маме завидеть малышей, как она начинала вспоминать, как было у ее близнецов и какой способной во всем была Эльза.
Их, однояйцевых близнецов, постоянно сравнивали. Словно у них на лбу было написано «сравни нас». Этому не было конца. Так продолжалось и после того, как Эльза пропала. До сегодняшнего дня. Тяжело, когда тебя сравнивают с умершим. Эльза была и осталась непобедимой. Эллен становилось стыдно, когда она вспоминала, что завидовала сестре. Хотя Эльза всегда пыталась подбодрить Эллен, перечисляя, что хорошо получалось у Эллен. Например, рисовать или делать красивые жемчужные браслеты. Плавать.
Петтер ударил мячом по стене прямо над ее головой, и Эллен вздрогнула.
– Было ясно как день – теннис ей не нравится. – Он продолжал бросать мяч.
– Почему же она ходила на тренировки?
– Не знаю. Некоторые считают, что играть в теннис – это здорово, или мечтают о том, чтобы их дети стали профессионалами или чем-то в этом роде. Не знаю.
Эллен прекрасно это понимала.
– Какой была Люкке как человек?
Он перестал кидать мяч.
– Если уж быть совершенно откровенным, она была жутко странной, – не сразу ответил он. – Очень странной. Тихая, ни слова не скажет. Скучная. – Он пожал плечами, а потом опять начал кидать мяч.
В глубине души Эллен надеялась, что с детьми он не был до такой степени откровенен.
– А ты когда-нибудь встречаешься с родителями своих учеников? – спросила она. Удары теннисного мяча больше не успокаивали ее, а начинали действовать на нервы.
– Конечно, они приводят и забирают детей, а иногда сидят на трибунах и смотрят. Но я редко с ними разговариваю.
– А родители Люкке?
– Мне кажется, я их вообще не видел. Я только видел ее мачеху и бабушку, или кто она ей. Ты играешь в теннис?
– Иногда, но уже давно не играла.
– Если хочешь брать частные уроки, скажи. – Он улыбнулся. – Ты в хорошей форме?
– Что?
Петтер уставился на нее. Но смотрел не ей в глаза, а на ее декольте.
– Я, пожалуй, пойду. – Она застегнула куртку и пошла к двери.
– Уже? – спросил Петтер, не вставая с табуретки.
– Да, мне надо обратно на работу. Меня там ждут.
– Вот как.
Эллен не понравился его тон.
Петтер медленно поднялся и пошел к двери, по пути задев Эллен. У двери он остановился.
Он что, не выпустит ее? Эллен попыталась убедить себя, что это ее больное воображение и что в ситуации нет ничего странного.
Комната казалась все меньше и меньше.
Наконец он отпер замок и распахнул дверь. Эллен поспешно вышла.
Проезжая мимо парка Роламбсховспаркен, она невольно подумала, что сумку нашли совсем рядом со спортивным комплексом Салькхалленом. Ее также не отпускала мысль о том, что мама Люкке наверняка знала, что теннис отменили.
Эллен. 22.00
Эллен взяла на рецепшен последнее яблоко из блюда для фруктов и заставила себя съесть кусочек, чтобы получить хоть какую-то дозу витаминов.
– Ты одна? – спросила она Детеканну, которая работал за своим письменным столом.
– Да, – ответила та, не поднимая головы. – Тебе мало?
– Нет, конечно. Я не это хотела сказать. – Эллен посмотрела на письменный стол Джимми и убедилась, что стул пустой.
Интересно, а что видела Детеканна, когда подбирала материал для Эллен? Видела ли она «Дело Эльзы» и поняла ли, что это сестра Эллен? Но тогда она должна была изучить все досконально, ведь Эллен сменила фамилию. Хотя на самом деле не так-то сложно выяснить ее прошлое, надо только знать, что искать, чтобы найти ссылки в архиве СМИ. Она об этом позаботилась – сменила фамилию в тот же день, когда ее папа от них уехал. Вместо фон Блатен она взяла девичью фамилию мамы Тамм.
И зачем Детеканне среди ночи посылать фото умершей сестры Эллен? Зачем кому-то это делать?
– Я иду к Андреасу в монтажную, – сказала она, как будто Детеканне интересно, где она находится.
Они были вынуждены сохранить то, что записали днем, на случай, если ночью не произойдет ничего нового.
– Не понимаю, почему они не могут ее найти? – Эллен села на стул рядом с Андреасом. – Какую ошибку мы совершаем? Что пропускаем?
– Ничего, ты делаешь больше, чем достаточно. Судя по твоему виду, тебе надо поспать. Иди домой. Я все сделаю.
Эллен покачала головой:
– Я останусь. – Меньше всего она хотела ехать домой. Хорошо бы поговорить с Андреасом, но в то же время прекрасно, что он ни о чем не знает.
– Усиление безопасности в школах Стокгольма. Завтра будем подавать информацию под этим углом, если ночью ничего не случится.
Андреас включил программу редактирования и загрузил еще отснятый сегодня материал.
На экранах замелькали школьницы. Они баловались на камеру, изображая, что ходят по подиуму. Они заглядывали в камеру, посылали воздушные поцелуи и пробегали мимо.
– Подожди, дай мне посмотреть, – попросила Эллен.
Андреас прекратил перемотку, и пошел фильм.
– Ты работаешь на телевидении? – спросила одна из девочек.
– Да, – ответила Эллен.
Девочки все извертелись и начали хихикать.
– А это твоя машина?
– Да, – снова ответила Эллен. К счастью, в кадре ее не было.
– Красивая.
– Спасибо.
– Я тоже хочу, чтобы у меня была розовая машина, когда я вырасту, – сказала другая девочка.
– Я хочу работать на телевидении.
– А у тебя есть парень?
– Нет, к сожалению.
– А почему нет?
– Черт, какие же они любопытные, – заметил Андреас.
– А ты в кого-нибудь влюблена?
Линза покрылась дождевыми каплями, и Андреас протер ее. Девочка смущенно опустила глаза, продолжая хихикать.
– Идите внутрь, иначе вы насквозь промокнете.
– Не пойду, мне нравится, когда идет дождь, – сказала одна из них.
Другая девочка ударила ее по руке, и они засмеялись. Они были одеты как маленькие взрослые.
– Мой папа считает тебя красивой.
– Вот как? Ну ладно, – сказала Эллен. – А вы подружки Люкке?
Одна девочка шепнула что-то другой.
– Нет.
– Ее нет.
– Я учусь в одном классе с Люкке.
Они заговорили хором.
– Она сбежала.
– А почему вы так думаете?
Девочки пожали плечами.
– Может быть, она умерла. – Они переглянулись и начали хихикать.
– Посмотри. – Одна из них показала мягкую игрушку, похожую на разноцветного попугая. Она надавила ему на живот, и попугай заговорил:
– Ты хороший, а я САМЫЙ ЛУЧШИЙ!
– Это может быть кто-то из них? – спросила Эллен Андреаса.
– Успокойся и не говори так. Что ты имеешь в виду? Что они могли похитить Люкке? – Он покачал головой, словно никогда в жизни не слышал большей нелепицы.
– Они недобрые. И дети способны на ужасные вещи.
Камера переместилась, и на экране показалось лицо Эллен.
– Пожалуйста, останови, – попросила она Андреаса и отвернулась.
Андреас вздохнул.
– Не понимаю, когда же ты привыкнешь к себе в телевизоре. – Он провел рукой по своей бритой голове.
Эллен сделала несколько глубоких вдохов.
Она во всем видела смерть. Каждый раз, когда она видела себя на экране, повторялось одно и то же. Как в зеркале. Она видела Эльзу. Как будто та жива. На какую-то долю секунды, а потом опять ее настигала действительность.
Эллен смотрела на себя со стороны – вот она стоит с большим красным микрофоном и сейчас начнет говорить на камеру. Как бы выглядела Эльза, если бы была жива? Они по-прежнему были бы одинаковыми? Эллен понимала, что их маме тяжело ее видеть, она как ужасное напоминание о том, что ее второй дочери больше нет в живых.
Когда они были маленькими, взрослые различали их по одежде разного цвета. Эльзу одевали в розовое, а Эллен в желтое. Она ненавидела желтое, считая этот цвет некрасивым. Даже теперь ее мама реагировала, если Эллен была в розовом. Когда Эллен купила машину, это была своего рода провокация. Или дань памяти. Она сама едва это осознавала, у нее не получалось разделять понятия. Pink mist.
– Можно я немного побуду одна? – спросила она Андреаса.
– Конечно, схожу за кофе. Тебе принести?
Она покачала головой:
– Нет, спасибо.
Ее никак не отпускали чувства потери и вины. И в то же время прошло двадцать лет с тех пор, как исчезла Эльза. Умерла. Но говорили только, что исчезла, не упоминая смерть, и это было хорошо.
В дверь коротко постучали, и вошла Детеканна.
– Ты бери с собой телефон, если выходишь. Трудно работать, когда непрерывно звонят. – Она протянула телефон.
Эллен взяла трубку.
– Извини, – пробормотала она и увидела пять пропущенных звонков. Все со скрытого номера. Никаких сообщений.
Зарядка кончалась, и она пошла обратно на свое место и стала искать зарядное устройство в груде бумаг на письменном столе.
Опять раздался звонок. Скрытый номер.
Она нажала на зеленую кнопку.
– Привет.
Никакого ответа.
– Кто это? – спросила она, услышав чье-то дыхание на другом конце провода.
– Скажи, кто ты и чего ты хочешь, а то я положу трубку.
Через несколько секунд молчания трубку положили. Без единого слова.
Эллен уставилась на телефон.
– Кто это был? – спросила Детеканна, подняв глаза со своего места напротив.
Эллен пожала плечами:
– Не знаю, может быть, тот, кто уже звонил несколько раз?
В ту же секунду телефон зазвонил опять.
Детеканна и Эллен посмотрели друг на друга.
Эллен еще раз нажала на зеленую кнопку.
– Эллен.
– Привет, это я.
– Мама, – сказала она нарочито четко, чтобы удовлетворить любопытный взгляд Детеканны.
– Я не вовремя?
– Нет, ничего страшного, но я на работе и не могу долго говорить, – ответила Эллен, надеясь, что мама ей поверит. – Это ты звонила несколько раз?
– Нет. Зачем?
Эллен промолчала.
– Вчера у нас был очень приятный ужин.
– Как хорошо, – ответила Эллен, отбросив угрызения совести, которые пыталась навязать ей мама. Какая мука. Эллен стала открывать письма, продолжая говорить. – Мне жаль, что я не смогла приехать.
– Ну, как вышло, так вышло.
– Ты что-то хотела? – спросила Эллен, просматривая письма с поступившей от зрителей информацией. Похоже, ничего, имеющего отношения к делу.
– Нет, я просто так.
Обе замолчали.
– Здесь так одиноко, – сказала ей мама.
– О'кей. – Эллен откинулась на спинку стула.
– Ты говорила с папой?
– Нет.
– Как ты думаешь, что он скажет по поводу всего этого? Что ты занимаешься только исчезновением девочки?
– Не знаю, мне все равно.
Она по-прежнему помнила, как лежала в кроватке в своей детской на Эрелу, через неделю после исчезновения Эльзы.
– Ты должен пожелать Эллен спокойной ночи, – услышала она голос мамы в коридоре.
– Не знаю, что сказать, – ответил папа.
– Только пожелай ей спокойной ночи. Ведь это не так трудно.
Эллен долго лежала в кровати, пристально вглядываясь в портреты своих родителей.
Ее папа так и не зашел пожелать ей спокойной ночи. Через несколько недель он уехал с Эрелу. Словно считал, что нет смысла оставаться там, когда Эльзы больше нет. И словно хотел держаться как можно дальше от Эллен.
Он начал сначала. Создал новую семью.
Отец вмешался в жизнь Эллен только один раз, когда мама рассказала ему, что Эллен собирается учиться на журналиста и стать криминальным репортером. Тогда он позвонил.
– Почему ты нас так провоцируешь? Разве мы тебя недостаточно учили? Почему ты не можешь сделать так, как сделала бы Эльза, если бы была жива? Почему ты тоже не можешь стать юристом? Или врачом?
– Или чем-то еще, что подходит семье, ты это хочешь сказать? Во-первых, мы больше не семья, во-вторых, ты меня вообще ничему не научил, а, в-третьих, каким таким образом ты можешь знать, что Эльза хотела быть юристом, когда вырастет? Ей было восемь лет. Восемь лет! Она мечтала ухаживать за дельфинами! – хотелось крикнуть Эллен. Но она не крикнула и не сказала ни единого слова. Так было легче всего. Он бы все равно не понял и не стал бы интересоваться, почему Эллен необходима работа, связанная со смертью. И он был прав. Эльза наверняка стала бы адвокатом.
– Ты что, не помнишь, как эти шакалы позорили нашу семью? Ты не помнишь, как они взяли наши фотографии с паспортов и напечатали их в газетах? Эти журналюги высматривали нас из кустов. Крались за тобой в школу. Ты что, не помнишь?
Она помнила, но таким журналистом она не станет.
– Как ты можешь якшаться с этими людьми? Я не понимаю! Почему ты просто не можешь быть, как все? – продолжал папа.
Во всяком случае, это была реакция. И по большому счету единственный разговор между ними после исчезновения Эльзы. Не считая поздравлений с Рождеством, Новым годом и началом лета. Сухие слова вежливости.
Поздравлений с днем рождения тоже не было. Но это был ее выбор. Странно праздновать день рождения без Эльзы.
Но в годовщину исчезновения Эльзы она всегда зажигала свечу.
Мама откашлялась в трубку:
– Ты считаешь себя такой сильной, но это не так. Это бередит слишком много ран, Эллен, и я не понимаю, почему именно ты должна их бередить?
Эллен закрыла глаза:
– Мама, пожалуйста…
– Ну ладно. Сегодня пожалеем маленькую Веру, она совсем расстроилась, малышка.
– Вот как, а что случилось?
– Ее птенчики погибли.
– Погибли?
– Да, все. Их мама, Золотое перышко, или как там ее, явно лишилась рассудка и убила их всех. Так ужасно. Мы говорим, что они улетели в индийскую пустыню, вместе с Эльзой.
Эллен сделала несколько глубоких вдохов.
– Да, бедная Вера совершенно раздавлена. Маленькая жизнь. Птичка явно испугалась и решила убить своих птенчиков, чтобы их спасти. Не знаю, так, во всяком случае, мне объяснил твой брат. Наверняка он говорил с кем-то из зоопарка Аркен. Для Веры это большая потеря, как ты, естественно, понимаешь.
Эллен не знала, что сказать.
– Помню, как нам пришлось умертвить твоего кролика, ты потом несколько недель не могла прийти в себя.
– Это был кролик Эльзы.
Повисла пауза. Обе были не в состоянии говорить.
Когда разговор закончился, Эллен почувствовала тяжесть во всем теле.
– Что случилось? – спросила Детеканна. – Ты бледная как мел.
– Ничего, просто устала. Последнее время так много работы.
– Иногда тебе поручают дело, которое тебя не отпускает, ты сходишь с ума и без конца об этом думаешь.
Эллен вопросительно посмотрела на Детеканну.
– Да, я знаю, так бывает: некоторые случаи вызывают в тебе эмоции, и ты принимаешь их близко к сердцу.
Эллен пристально смотрела в экран компьютера.
– А кто умер? – спросила коллега.
Эллен медленно подняла глаза.
– Извини, я не собиралась подслушивать, просто услышала, что вы говорили о…
– Вот оно что, – отозвалась Эллен. – Птичка моей племянницы убила своих птенцов, чтобы спасти их.
– Ой. Как страшно и запутанно, – сказала Детеканна.
– Может быть. – Эллен продолжала искать зарядку к телефону. – Можно определить скрытый номер?
Детеканна покачала головой.
– Только по заявлению в полицию.
* * *
В конце концов, Эллен нашла место для парковки на улице Шеппсбрун на уровне своего подъезда. По-хорошему здесь нельзя было парковаться, и ее наверняка оштрафуют, но ей было невмоготу объезжать и искать другое место. Припарковаться ближе к дому вряд ли удастся, и она слишком устала, чтобы ходить под дождем.
Она заперла машину и перебежала на другую сторону улицы.
На Шеппсбрун никого не было. Кто сейчас пойдет сюда в такую погоду. Обычно в это время года набережная кишмя кишит туристами и жителями Стокгольма.
У подъезда она полезла в карман куртки за ключами, но их там не оказалось. Пришлось порыться в сумке, на самом дне которой она наконец нашла связку ключей среди всякой ерунды: квитанций, косметики, маленькой бутылочки с водой. «Надо выбросить все ненужное», – подумала она.
Едва она вставила ключ в замок, как почувствовала сильный удар в бок и внезапно оказалась на земле.
Она поняла, что случилось, только через несколько секунд, увидев мужчину, убегающего в сторону Слюссена.
– Эй, стой, что ты делаешь?
Он, должно быть, налетел на нее. Все произошло очень быстро. Она даже не осознала, что рядом с ней кто-то был. Он убежал, и она всего лишь успела заметить, что на нем были джинсы и свитер с капюшоном.
Она осмотрелась. Боже, он выхватил у нее сумку.
– Стой! – крикнула она, понимая, что это бессмысленно. К счастью, ключи были в дверях, а телефон – в кармане.