11

Журчащие струи мощным потоком накатывались на люгер, крепко пришвартованный перлинями к прибрежным деревьям и раскачивающийся в такт течению реки. Пропустив Валькура вперед, Фелисити вскарабкалась по сброшенному с борта веревочному трапу, за ними последовала Ашанти и их нетерпеливо ворчавший провожатый. Над палубой возвышались мачты с убранными парусами.

Поднявшись на борт, они сразу ощутили, как доски палубы мерно колышутся под ногами, словно внутри корабля бьется огромное сердце. Неровный свет фонаря падал на темные фигуры спящих людей, громко храпевших нестройным хриплым хором.

Им не пришлось долго оставаться на открытом шкафуте. Валькур не стал дожидаться, пока разбудят капитана, сказав, что увидится с ним, как только разместит пассажиров. Утром у них будет достаточно времени для обмена любезностями. Не обращая внимания на любопытные взгляды и непристойные замечания ночной вахты, вызванные присутствием Ашанти, он торопливо потащил Фелисити вместе со служанкой вниз.

Каюта, куда они попали, пробравшись следом за Валькуром по темным коридорам, оказалась маленькой каморкой с парой коек у стены, рундуком и умывальником. Однако Фелисити сейчас было не до жалоб. После того как ей пришлось провести в тесной открытой лодке почти целые сутки, она мечтала только о том, чтобы поскорее вытянуться во весь рост на какой-нибудь мягкой поверхности и отдаться на милость охватывающему ее изнеможению. Она даже не нашла в себе сил, чтобы ответить Валькуру, сардоническим тоном пожелавшему ей приятного сна, и не побеспокоилась, где он будет спать. Фелисити лишь обрадовалась, увидев, что он оставил их одних.

Дневной свет еще не пробивался сквозь густой туман, когда она проснулась, ощутив, что темная каюта пришла в движение. От усталости веки сделались тяжелыми, словно на них положили медные монеты, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы открыть глаза. Услышав слова команд и убедившись, что за тонкой переборкой каюты на корабле идет кипучая работа, Фелисити поняла, что они отправились в плавание, взяв курс в открытое море. Успокоившись от этой мысли, она тут же вновь погрузилась в бездонную пучину сна.

Утренние звуки постепенно становились все отчетливее, и она наконец проснулась, неожиданно широко открыв глаза. Ашанти завозилась на койке у нее над головой. Спящий без парика Валькур, раскрыв рот, раскачивался в гамаке.

Фелисити нахмурилась, глядя, как отраженный солнечный свет ровными квадратами падает на противоположную стену. Теснота на кораблях была обычным делом, особенно если речь шла о грузовых судах, курсирующих между Луизианой и Европой. Чтобы извлечь из плавания максимальную выгоду, товарами старались заполнить все свободные помещения, считая, что это гораздо важнее удобств для пассажиров и команды. Отдельной каютой чаще всего обладал только капитан. Вторую, как правило, занимали двое старших корабельных офицеров. Если судно брало на борт пассажиров, их делили на две группы, независимо от семейного положения, чтобы поместить мужчин и мальчиков в одном тесном кубрике, а женщин и девочек — в другом. Крупные суда могли иметь отдельные каюты, которые за деньги предоставлялись высокопоставленным путешественникам, но на маленьких кораблях на такое нечего было даже рассчитывать.

Как могло получиться, что ей с Ашанти предоставили этот маленький кубрик? И почему Валькур вторгся в их женские владения?

Собравшись с мыслями, Фелисити вскоре смогла найти ответ по крайней мере на часть вопросов. Она попала на судно, переодевшись мужчиной. И если Валькур сейчас оказался здесь, значит, он решил, что не следует раскрывать, кто она есть на самом деле. Только почему он так поступил? И что это означает для Ашанти, которой пришлось провести ночь в обществе двух мужчин, к тому же об этом знали все на судне?

Фелисити села, свесив ноги с койки. Ашанти тоже поднялась, разглядывая Валькура. Потом они обменялись с хозяйкой долгими взглядами. Вновь повернувшись к брату, Фелисити заметила, что он уже проснулся и теперь с интересом смотрит на нее своими желтыми кошачьими глазами. Перед тем как лечь спать, она сняла жилет, и сейчас мягкие округлости грудей с просвечивающими сквозь кожу голубыми венами открылись взгляду в вырезе кружевной сорочки, несмотря на то что она легла спать не раздеваясь. Впервые за всю совместную жизнь с Валькуром мысль о том, что он не является ей кровным братом, вызвала у Фелисити тревогу.

Глубоко вздохнув и опустив ресницы, Фелисити спросила:

— Что это значит? Как ты здесь оказался?

— Какая ты храбрая, — проговорил он, растягивая слова. — А ты уверена, что должна это знать?

— Да, раз я тебя спросила.

— Хорошо. Эта каюта принадлежит мне по праву владельца.

— Владельца? — повторила Фелисити.

— Я… я вложил в это судно деньги. Только я считаю ниже своего достоинства иметь дело со сбродом, который на нем служит.

— Возможно, — бросила в ответ Фелисити, — но на какое уединение мы можем рассчитывать в такой тесноте?

— Уединение? Зачем оно нам? Ведь мы с тобой молодые люди, путешествующие вдвоем, вместе с девчонкой, которая состоит при нас.

— Не шути, Валькур! Нам незачем продолжать этот маскарад.

— Ты ошибаешься, дорогая. Ты бы сразу поняла, увидев, что за висельники служат на судне. Кроме тебя и, конечно, Ашанти, на борту нет ни одной женщины, а до Франции еще очень далеко.

— Но ты ведь сумеешь меня защитить.

В глазах Валькура промелькнула веселая искорка, а потом она вновь погасла. Ашанти сделала безнадежный жест, не сказав при этом ни слова.

— Я не в силах уследить сразу за полусотней мужчин, — усмехнулся Валькур.

— Полсотни? На таком маленьком корабле? Почему так много?

Пожав плечами, он бросил взгляд на маленькое зарешеченное отверстие наверху, через которое в каюту проникал свет.

— Наверное, капитан любит большую компанию.

— Неужели это… на самом деле необходимо? — Фелисити прикусила губу.

— Если тебе не хочется, чтобы за тобой гонялись по всему кораблю, словно за сукой во время течки.

— Ладно, но как быть с Ашанти?

Мельком взглянув на служанку, Валькур сложил на груди руки с тонкими пальцами.

— Поскольку она находится при нас, ей можно не слишком беспокоиться, если только она не будет соваться в темные углы. А если с ней все-таки что-нибудь случится, к чему об этом беспокоиться?

— Можете не опасаться за меня, мадемуазель, — сказала Ашанти. — Я ношу с собой нож. Любой, кто дотронется до меня, сразу останется без пальцев, а если он и тогда не угомонится, я отрежу ему все остальное.

— Вот видишь? — усмехнулся Валькур. — Вопрос решен, хотя мне придется предупредить матросов насчет того, что им теперь угрожает.

Он, похоже, больше ни о чем не беспокоился, чего нельзя было сказать о Фелисити. Она играла роль мужчины всего несколько часов, самое большее — один вечер. Удастся ли ей хранить тайну на протяжении нескольких недель, пока они не доберутся до берегов Франции, — в этом она сомневалась.

Нанковые бриджи позволяли ей свободно подниматься по трапам на верхние палубы судна, однако в них Фелисити чувствовала себя почти голой, потому что ткань плотно обтягивала тело. Ей удавалось скрывать женственность фигуры только благодаря длиннополому, свободно развевающемуся на ходу камзолу, без которого она не отваживалась выходить из каюты. Однако это было просто необходимо. Она бы навлекла на себя слишком много подозрений, если бы оставалась внизу, пока Ашанти вместе с матросами готовила для них с Валькуром завтрак на обложенном кирпичами очаге. Каждый матрос готовил для себя сам, если только не собирался разделить трапезу с кем-нибудь еще. Кока на судне не было, исключение делалось лишь для капитана — в его каюту еду приносил юнга.

Впрочем, Фелисити не могла постоянно оставаться внизу не только по этой причине. На палубу ее манил свежий соленый воздух и возможность полюбоваться бескрайним морским простором. Прошлым утром они оставили позади мутные воды Миссисипи и в сопровождении назойливых, сердито кричащих чаек направились мимо светлой бирюзы мелей в сторону темно-голубых океанских глубин.

Фелисити путешествовала по морю не впервые; однажды отец взял ее с собой в Мобил. Однако тогда они не слишком далеко отошли от устья Миссисипи, продвигаясь вдоль побережья так, что на горизонте постоянно виднелась земля. На этот раз все было иначе. Выйдет ли из нее хороший моряк? Этого Фелисити не знала. Во время того, первого плавания она не испытывала никаких неприятных ощущений, проводя возле борта по нескольку часов подряд, любуясь видами горизонта и окружающей воды. Но теперь, осенью, море далеко не всегда бывало спокойным. Однажды их корабль уже как следует трепало волнами, так что его нос то и дело поднимался и падал вниз, разбрасывая по ветру морскую пену.

Стоя на палубе, Фелисити смотрела, как косые паруса трепетали под порывами ветра над ее головой, время от времени издавая громкие хлопки, сопровождавшиеся скрипом мачт и каким-то особенным гулом туго натянутого такелажа. На тоне мачты развевался бившийся на стеньгах личный флаг капитана — черный ворон с черепом в когтях на красном фоне. Под изображением хищной птицы виднелась надпись «Garde le Corbeau», что в переводе означало «Берегись ворона».

Фелисити обменялась приветствиями с парой прошедших мимо моряков. Еще несколько человек окинули ее пристальными взглядами. Команда действительно напоминала сборище злодеев. Французы, испанцы, ирландцы, шведы, индийцы, англичане, африканцы; казалось, здесь можно было увидеть людей всех национальностей, которые только есть на свете. Их лица и руки покрывали многочисленные шрамы, у многих недоставало зубов, у одного отсутствовал глаз, а у другого осталась только одна мозолистая рука. Все до единого были вооружены пистолетами, кинжалами и шпагами. Матросы с возмущением смотрели на хлопочущую у очага Ашанти, в то же время в их взглядах сквозила коварная похоть, отчего нервы Фелисити напряглись, словно натянутые струны. Она пожалела, что Валькур не догадался снабдить ее таким необходимым атрибутом мужского костюма, как шпага.

— Доброе утро, приятель!

Услышав это веселое приветствие, Фелисити обернулась и увидела мужчину, выглядевшего наиболее прилично среди этой зловещей команды. Впрочем, он также мог показаться своего рода дополнением к тем, кто до сих пор привлекал ее внимание. Это был темноволосый щеголеватый и осанистый мужчина в возрасте около сорока пяти лет, с карими глазами представителя латинской расы и лицом, сохранившим остатки былой красоты и в то же время свидетельствовавшим о распутной жизни и чрезмерном увлечении ромом. Его теплое приветствие и улыбка казались непритворными, хотя в быстром изучающем взгляде, брошенном в сторону Фелисити, чувствовалась хитрость и проницательность. Девушка посмотрела на него с неопределенным выражением на лице.

— Разрешите представиться. Капитан Жак Бономм, к вашим услугам.

Он назвал весьма распространенное имя, сплошь и рядом встречавшееся во Франции, настолько распространенное, что оно внушало некоторые подозрения. Однако Фелисити сейчас беспокоилась в первую очередь о том, чтобы ее по-прежнему продолжали принимать за мужчину. Стараясь скрыть смущение, она слегка поклонилась, как ей показалось, вполне сносно.

— Приветствую вас. Я путешествую вместе с мсье Мюратом, как вы, наверное, знаете. Меня зовут Лафарг. Фе… Франсуа Лафарг.

— А вам не кажется, что вы еще слишком молоды для искателя приключений?

Фелисити приходилось следить за тем, чтобы тембр ее голоса оставался достаточно низким.

— Иногда, мсье капитан, все происходит наоборот. Не мы ищем приключений, а они — нас.

— Безусый философ. Это, наверное, помогает разогнать тоску. — Веселый блеск в его глазах не позволял Фелисити ответить ему резкостью.

— Вы часто проделываете такие путешествия?

Его жизнерадостность сразу бесследно исчезла.

— Это мое единственное занятие.

— Похоже, у вас очень большая команда.

— Точно. Отличная шайка головорезов, которые выбрали меня своим капитаном.

— Выбрали?

— За мои грехи и красивые глаза, не говоря уже о моем искусстве мореплавателя. Кроме того, я командую счастливым судном, по крайней мере оно приносит неплохой доход.

— Ваши хозяева наверняка ценят это?

— Хозяева? У «Ворона» их нет. Зачем они нам нужны, если у нас есть попутный ветер и благосклонность дамы по имени Фортуна?

«Ворон». Это название вызвало у нее какие-то неопределенные воспоминания, однако Фелисити не стала копаться в памяти и сменила тему разговора.

— У вас нет хозяев, мсье капитан? Но мне показалось, Валькур Мюрат как раз входит в их число.

— Очевидно, вы не так его поняли. Мюрат имеет право на такую же долю, как и любой из моих офицеров. За короткое время, с тех пор как он присоединился к нам, ему удалось добиться немалых успехов, прежде всего благодаря умению преследовать добычу и беззаветной ненависти к испанцам, позволяющей ему выслеживать их, даже если они находятся за горизонтом. Он исполняет на судне обязанности квартирмейстера, за исключением тех дней, когда меня трясет в лихорадке от малярии. Только ром помогает мне справиться с ознобом и вырваться из когтей этой заразы, поселившейся в моем теле. В это время командовать моими корсарами приходится кому-то другому. В последнее время этим занимается Мюрат.

Тут Фелисити словно осенило, и она пристально посмотрела на подвижное лицо весело ухмылявшегося Бономма. Стараясь сохранять самообладание, она слегка наклонила голову.

— Я бы с удовольствием послушал вас еще, мсье капитан, но наша служанка уже приготовила завтрак. Может, мы поговорим в другой раз?

— Конечно, — ответил француз, на прощание наградив Фелисити улыбкой. Потом он долго смотрел ей вслед, опершись на ограждение борта.

Оправдание Фелисити оказалось обоснованным. Она действительно позвала Ашанти, которая уже разогрела бисквиты, поджарила солонину и запаслась сушеными фруктами. Вдвоем они спустились в каюту. Пропустив Ашанти вперед, Фелисити перешагнула через комингс и плотно захлопнула за собой дверь. Брившийся возле умывальника Валькур обернулся.

— Где ты пропадала? — спросил он сестру.

— Я разговаривала с капитаном Бономмом. Скажи, Валькур, как получилось, что мы стали пассажирами пиратского люгера?

Прежде чем ответить, он закончил скрести лицо, отложил остро отточенное лезвие и не торопясь стер полотенцем мыльную пену.

— Ты узнала об этом гораздо раньше, чем я ожидал.

— Валькур, почему…

— Это такой же корабль, как и все остальные. Зачем платить, если можно плыть задаром? — Валькур приподнял бровь.

— Насколько я понимаю, если нам встретится подходящий приз, твои друзья или, лучше сказать, сообщники поднимут черный флаг и захватят его?

Двуличие Валькура настолько поразило Фелисити, что она не заметила, как Ашанти, поставив перед ними поднос с завтраком, вытащила из-под подушки какой-то маленький пакетик и поспешно вышла из каюты.

— Наш капитан оказался не в меру словоохотливым, да? Вот уж не предполагал, что ему нравятся симпатичные мальчики.

Фелисити не обратила внимания на насмешку.

— Значит, это правда. Так вот где ты пропадал, пока отца держали в тюрьме! На пиратском судне, о котором известно во всех уголках залива.

— Что ты можешь об этом знать, дорогая?

— С именем этого корабля связано столько черных дел, что слухи о нем докатились даже до Нового Орлеана.

— Сильно преувеличенные, можно не сомневаться. Капитан не сказал, что я беру на себя командование только в тех случаях, когда его одолевает малярия?

— Ты что, решил отказаться от ответственности за те жестокости, которыми прославился этот корабль? По-моему, ты напрасно стараешься, если остался…

— Ладно, — процедил Валькур. — Пусть я буду символом самого грубого порока, ненасытной жестокости. Можешь также обвинить меня в кровосмесительной похоти, потому что я хочу тебя, милая сестренка. Я долгие годы ждал, когда твое мягкое тело будет наконец извиваться подо мной, и теперь у меня нет никаких причин ждать дольше.

— Что… О чем ты говоришь? — сдавленным голосом произнесла Фелисити. Кровь отхлынула от ее лица, оно сделалось бледным и неподвижным. Она хотела обвинить его только в том, что он остался на «Вороне», зная, что он собой представляет, и в том, что решил взять ее с собой. Но теперь слова Валькура явились для нее двойным жестоким ударом.

— Неужели непонятно? Ведь я с самого детства тысячу раз давал тебе понять, что ты принадлежишь мне.

Фелисити мысленно согласилась с его словами, осознав, что все это время она находилась в счастливом неведении.

— Ты… ты же мой брат.

— Я больше тебе не брат и никогда им не был! — Валькур приблизился к ней пружинящей походкой фехтовальщика, глаза его медленно приобретали такое выражение, от которого в жилах Фелисити леденела кровь.

— Валькур… — прошептала она, отступая.

— Я, Валькур Мюрат, не прихожусь тебе ни братом, ни кровным родственником. Я мужчина, на чьих глазах ты выросла, превратилась из сопливой девчонки в женщину, созревшую для того, чтобы ее цветок был сорван. Ты позволила другому мужчине украсть у меня этот первый сладкий плод, и за эту измену тебе придется понести жестокое наказание.

Фелисити облизнула пересохшие губы.

— Я уже объясняла, я не могла этому помешать. Если ты не…

— Опять ты за свое, — грубо оборвал ее Валькур. — Ты первой совершила глупость, милая Фелисити. — Не останавливаясь, он схватил с умывальника ее гребень с деревянной ручкой.

— Это… Ты сошел с ума! — Она бросила взгляд на дверь, но Валькур стремительным выпадом опередил ее, преградив дорогу. Фелисити могла закричать. Но если сюда прибегут люди, не станут ли они, вместо того чтобы помогать ей, держать ее за ноги, дожидаясь своей очереди?

— Однако мне нравится такое безумие. Сколько раз я мечтал о том, как ты будешь лежать вниз лицом поперек моих колен, извиваясь и умоляя о пощаде, а я, задрав юбки тебе на голову, буду бить тебя по мягкой заднице, пока след моей руки не останется на ней словно клеймо. Теперь вместо юбок мне придется спустить с тебя бриджи, но результат будет все равно тот же самый.

Резким движением Валькур бросил гребень на койку. Стоило Фелисити отвлечься на это движение, как он бросился на нее, рывком притянул к себе, так, что она споткнулась, упав на него, и повалил на койку.

Из горла Валькура вырвался торжествующий неистовый смех. Он впился в тело девушки пальцами, сдавливая мышцы и парализуя нервы, так что она, задыхаясь от боли, забилась в бессильном отчаянии, словно рыба на крючке. Валькур сильно ударил Фелисити по бедру. Почувствовав, как она сразу напряглась всем телом, он потянулся к пуговицам ее бриджей.

Из-за шума пульсирующей в ушах крови и собственного дыхания, сделавшегося учащенным и прерывистым в отчаянной борьбе, Фелисити не услышала, как распахнулась дверь. Ашанти без предупреждения внесла в каюту поднос, от которого поднимался горячий пар.

— Ваш шоколад, мсье Валькур, — раздался ее тихий голос, в котором слышалась затаенная угроза.

Валькур замер в нерешительности, опасаясь пролить обжигающую жидкость, чашка с которой находилась всего лишь в дюйме от его лица. Фелисити сползла с его колен и опустилась на корточки на зыбком полу. Ашанти стояла, раскачиваясь в такт движениям корабля, держа в руках поднос с жестяным кувшином, откуда поднимался клубящийся пар. Напряжение этой минуты ощущалось почти физически. Наконец Валькур взял ближайшую к нему чашку.

— Это ты здорово придумала, — проговорил он, бросив на служанку полный злобной мстительности взгляд. — Я еще тебе припомню.

Не проронив ни слова, Ашанти ловким движением налила Валькуру шоколад, а потом, наполнив чашку Фелисити, протянула ее хозяйке.

— Завтра шоколада не будет, — заявила она бесстрастным тоном, — сегодня утром они зарезали корову. Вам подать завтрак прямо сейчас, мадемуазель, мсье?

— Мы… ладно, подавай, — согласилась Фелисити, к которой с трудом возвращалось самообладание.

— А после, — добавил Валькур со злостью, проследив за тем, как Ашанти выплеснула в свою чашку остатки шоколада, — не появляйся здесь до тех пор, пока мы до конца не разберемся в наших отношениях.

Снова промолчав в ответ, Ашанти наградила Валькура долгим взглядом, с бесстрастным выражением на гладком лице наблюдая, как тот сделал большой глоток из чашки, стараясь поскорей допить шоколад. Потом она протянула Валькуру сухой бисквит. Он взял его и, откусив, снова глотнул шоколада.

Через некоторое время Фелисити заметила, что служанка явно чего-то ждет, причем это никак не связано с угрозами Валькура. Она продолжала есть, отпивая шоколад маленькими глотками, глядя, как Ашанти спокойно подносит к губам свою чашку. Покончив с шоколадом, Валькур поставил чашку на поднос, презрительно хлопнув по нему ладонью. Посмотрев на Фелисити, он перевел взгляд на служанку.

Внезапно его лицо приобрело странное выражение, кровь отхлынула от него, и оно сделалось изжелта-бледным. На лбу выступили капельки пота. Валькур судорожно сглотнул и вскочил на ноги, ударившись головой о верхнюю койку. Раскачиваясь из стороны в сторону, с окровавленным лбом, он схватился руками за горло.

— Боже милосердный, — задыхаясь, прошептал он, глядя на Ашанти безумными глазами, — ты меня отравила!

Сделав нетвердый шаг вперед, Валькур рухнул в сторону двери.

Однако Валькур не умер. Весь остаток дня он или стоял согнувшись, свесившись за борт, когда его рвало желчью, или лежал, весь бледный и покрытый потом, перемежая стоны с нечленораздельными проклятиями. Ашанти отказалась ему помочь, со спокойным отвращением заявив, что для этого яда не существует противоядия.

Команда, похоже, тоже не проявляла особого беспокойства. Матросы лишь изредка поглядывали в его сторону, нисколько не стараясь скрыть грубого презрения, обменивались непристойными замечаниями, сопровождая их косыми взглядами и подмигивая друг другу. Некоторые заключали пари насчет того, когда они наконец увидят внутренности мсье Мюрата. По общему мнению, он должен был испустить дух не позже, чем пробьет восемь склянок послеполуденной вахты, когда на голубизну вод опустится ночная тьма.

Но те, кто в этом не сомневался, проиграли свои деньги. Перемена наступила после того, как капитан Бономм предложил Валькуру разведенный водой ром. Выпив его, он через несколько минут поднялся на ноги и побрел на нос судна, согнувшись от схваток в животе. Здесь по традиции находилось корабельное отхожее место, прикрепленное консолями к бушприту, так, чтобы волны смывали нечистоты, когда корабль будет зарываться носом в воду. Там Валькур провел большую часть ночи, держась за якорные цепи и укрываясь за высоким фальшбортом.

На утренней заре небо окрасилось в багровый цвет, а на воду легли тяжелые тени. Ночью ветер усилился и изменил направление, поэтому теперь на корабле подняли все паруса и он пошел гораздо быстрее. Незадолго до полудня марсель, заплатанный и пожелтевший от старости, не выдержал и разорвался с треском, напоминающим раскат грома. Пираты вскарабкались на мачту, чтобы снять его и расправить новый, однако, спустившись вниз, они долго стояли на палубе, внимательно вглядываясь в горизонт.

Послышалась пара хитроумных замечаний насчет упавшего барометра, при этом из уст в уста передавалось страшное слово «ураган». Фелисити увидела, как смуглый португалец с диким взглядом, носивший на голове колпак, осенил себя крестным знамением. Кто-то со злобой вспомнил о чернокожей служанке, заявив, что брать женщину на борт всегда считалось плохой приметой независимо от цвета ее кожи. Поэтому им сейчас надо разложить ее на палубе, а после, когда все будет кончено, скорее выбросить в море. Потом до слуха Фелисити донеслось имя Валькура. При упоминании о нем один из бездельников заметил, что если этот дьявол со шпагой не сумел совладать с негритянкой, он наверняка не станет возражать, если ею займутся они. Впрочем, никто из них, кажется, не собирался переходить от слов к делу.

Ашанти, похоже, не следовало попадаться им на глаза. Спустившись вниз, чтобы предупредить служанку, Фелисити тоже решила остаться с ней, несмотря на то что она еще утром вооружилась шпагой Валькура, поскольку тот больше не возвращался к ним, предпочитая оставаться в капитанской каюте, где покачивался в гамаке, недоступный для Ашанти. Надев портупею со шпагой, Фелисити почувствовала себя если не лучше, то по крайней мере более подготовленной к разного рода неожиданностям.

На исходе третьего дня плавания ветер вновь изменился. Задув с юго-запада, он принес с собой осеннюю бурю. На судне убавили паруса и натянули штормовые леера, стараясь управиться как можно быстрее. Корабль отчаянно раскачивался на волнах, зарываясь носом в черную, словно ночь, пучину шторма. Над темной водой вспыхивали молнии, поразительно красивые и в то же время внушавшие ужас. Раскаты грома напоминали рык исполинских львов. Вскоре пошел проливной дождь. Его косые от ветра струи накрыли судно колышущимся покрывалом, они хлестали по палубам и скатывались через шпигаты, унося с собой грязь и зловонные отходы. Море кругом кипело, вздымая гигантские валы, которые обрушивались на корабль, добавляя соленый привкус в дождевые капли, неистово барабанящие по обшивке и по поверхности воды, изборожденной волнами с пенистыми бурунами. Ураганный ветер стремительно гнал по небу тучи и, казалось, собирался унести сам корабль, то и дело взлетавший на гребни огромных валов, бесновавшихся вокруг, подобно сменявшим друг друга легионам вражеского войска, охваченного дикой яростью. Волны тащили корабль за собой, играя с ним, как кошка с жалким мышонком. Людям на борту оставалось только уповать на то, что на их пути не окажется подводной скалы или мели.

Ребра шпангоутов скрипели и трещали, будто от нестерпимой муки. Единственный штормовой фонарь в каюте едва горел, стремительно описывая над головой круг за крутом. В отличие от остальной команды, среди которой было немало закаленных моряков, Фелисити и Ашанти не слишком страдали от морской болезни, скорее всего благодаря травам, которые они постоянно жевали. Тем не менее им обеим пришлось привязать себя к койкам. Сейчас, когда корабль бросало по волнам, словно пробку, они запросто могли переломать кости, если бы вздумали ходить в погруженной в полумрак каюте. Из-за переборки доносились стоны Валькура, но они все равно не смогли бы пробраться к нему, даже если бы он согласился принять их помощь. Матросы или догадались, что Валькур неожиданно заболел не без помощи Ашанти, или были заняты борьбой со штормом, однако никто из них больше не собирался с ней разделаться. Судя по тому, с каким удивлением они смотрели на Фелисити, перед тем как ухудшилась погода, они, по всей видимости, решили, что молодому человеку, находящемуся в одной каюте с Ашанти, тоже сделалось плохо. И они наверняка удивились, а может быть, даже почувствовали облегчение, узнав, что оказались не правы.

Лежа на койке и глядя на раскачивающийся фонарь, Фелисити неожиданно задумалась, почему Ашанти, решившая спасти ее от Валькура, не проделала с Морганом то же самое. Ответ казался очень простым. Ашанти, как бы она ни переживала из-за того, что ее хозяйка стала жертвой насилия, вовсе не испытывала такой ненависти к ирландцу.

Утро, забрезжившее наконец серым светом, не принесло облегчения. Шторм, словно одержимый местью и злобой, трепал их весь день и следующую ночь, показавшиеся бесконечной адской мукой.

На третий день море по-прежнему оставалось бурным, а на горизонте все так же громоздились тучи. Они потеряли стеньгу, им пришлось спустить за борт плавучий якорь. Сквозь обшивку во многих местах сочилась вода, которую приходилось откачивать помпами круглые сутки. Тем не менее судно, на их счастье, оставалось на плаву, словно затычка от винной бочки. В обложенном кирпичами очаге снова развели погасший во время шторма огонь, и матросы сгрудились вокруг него, чтобы насладиться горячей пищей и глотком рома, прежде чем опять начать трудиться над спутанным такелажем, поврежденными швами обшивки и над мокрыми парусами.

Валькур, как узнала Фелисити, смог съесть немного отварного мяса и бульона. Ночью в тучах образовался прогал, и в нем заблестели звезды, свет которых отражался на поверхности воды. Капитан тут же поднялся на палубу с секстаном. После необходимых вычислений он убедился, что судно благодаря смене направления ветра не настолько отклонилось от намеченного курса, как можно было ожидать, — словом, их плавание продолжалось.

Фелисити стояла у перил, подставив лицо теплому влажному ветру. В надетом поверх сорочки жилете ей было немного жарко. На лбу и на спине у нее выступили капельки пота, однако она, похоже, стала

понемногу привыкать к морской погоде. Фелисити только что отстояла вахту у помпы. Сейчас ей хотелось отдохнуть после физического напряжения, чтобы восстановить силы.

Никто не ждал от нее помощи и не приказывал ей работать вместе с экипажем. Она сама так решила, увидев косые неприязненные взгляды матросов, направленные в ее сторону. В мужском костюме она выглядела совсем неоперившимся юнцом, не старше пятнадцати лет, поэтому на судне мало кто рассчитывал на то, что она станет работать наравне с остальными, однако ей самой следовало проявить инициативу.

— Обожженный солнцем, розовощекий и вдобавок погруженный в мысли. Простите, юный Франсуа, но вы слишком хороши собой для молодого человека.

Обернувшись, Фелисити увидела капитана Бономма. Приняв оскорбленный вид, чтобы он не заметил тревоги на ее лице, она положила руку на эфес шпаги Валькура.

— Потом я стану другим, не сомневайтесь.

— Умоляю вас, оставьте шпагу. Я не собирался вас оскорблять, к тому же за последние два дня я слишком устал, чтобы сражаться с вами.

Проговорив это, Бономм окинул Фелисити проницательным взглядом, нисколько не уменьшившим ее опасения. Она давно обратила внимание, что он не однажды наблюдал за ней с тех пор, как начался шторм, и теперь постоянно мучилась вопросом, не посвятил ли его Валькур, все еще остававшийся в капитанской каюте, в свою тайну, или, может быть, он проговорился о ней в бреду. Фелисити отвела взгляд, устремив его на темно-синее море.

— Я не сомневаюсь, вы хороший фехтовальщик, мсье капитан. И вы, конечно, могли бы показать мне ваше искусство, если бы захотели.

Плечи капитана приподнялись в красноречивом галльском жесте, а в голосе прозвучала чуть заметная насмешка:

— Возможно, я был им когда-то, но с тех пор прошло много лет.

— И тем не менее вы командуете этими людьми. — Она кивком головы указала на расположившихся на палубе свободных от вахты матросов. Некоторые из них спали, другие — рыбачили, сплетали концы канатов или с сосредоточенным видом вырезали что-то из китовых зубов.

— Хотите, я расскажу вам, как я сделался буканьером, а вы, надеюсь, объясните, как оказались на борту «Ворона» и стали спутником Валькура Мюрата? Это не займет много времени. Будучи младшим сыном в семье, не рассчитывая получить в наследство ни единого су, я благодаря протекции стал королевским мушкетером. Оказавшись при дворе, я обратил внимание на молодую жену одного старого богатого аристократа и регулярно, с немалым удовольствием начал наставлять ему рога. Через положенный срок мой незаконный сын сделался его наследником. В конце концов он все-таки понял, что заставляет его жену радоваться жизни. Вместо того чтобы вызвать меня на поединок, в исходе которого он наверняка не сомневался, признав тем самым перед всем обществом свою мужскую несостоятельность, он раздобыл для меня письмо с печатью. Если вы знаете, такая бумажка позволяет задержать именем короля указанного в ней человека и бросить его в темницы Бастилии без всякой надежды на суд. Однако я не принадлежу к числу тех, кто стремится, чтобы о них навеки забыли, и вовсе не похож на какого-нибудь крота. Получив предупреждение от любовницы, я бежал из Парижа раньше, чем за мной явились жандармы. Вест-Индия показалась мне самым подходящим местом на свете. Однако, добравшись сюда, я высадился на эти песчаные берега без каких-либо средств к существованию.

— Очень романтичная история, — вставила реплику Фелисити.

Бономм бросил на нее быстрый взгляд.

— Действительно. Еще немного, и я закончу. В детстве я несколько лет подряд проводил лето в отцовском замке в Нормандии. Там я выходил в море вместе с рыбаками. Эти суровые люди научили меня навигационному вычислению и азам морского дела. Еще я встретился с человеком, который когда-то попал в плен к арабам и познакомился там с астролябией и секстаном. Иногда знание подобных вещей оказывается полезным. В общем, я стал пиратом.

Несмотря на то что рассказ показался Фелисити немного приглаженным и приукрашенным, он вполне мог оказаться правдивым, особенно если учесть то, с каким видом капитан излагал ей историю своей жизни.

— Итак, вы сделались главарем шайки беглых преступников, дезертиров из флотов и армий чуть ли не всей Европы. Потом в нее влились и те, кого уволили оттуда после того, как прекратилась война между Англией, Францией и Испанией. И тем не менее вы утверждаете, что они подчиняются вам не из страха, а из уважения к вашим познаниям в навигации?

— Если люди объединяются в общество, они должны жить по определенным правилам, иначе они будут постоянно грабить и убивать друг друга, мало надеясь на взаимопомощь и еще меньше на то, что они могут спокойно спать по ночам. Корсары действуют в этих водах уже более сотни лет, и законы, определяющие их поступки и поведение, сложились здесь согласно традиции. Хотите, я познакомлю вас с ними?

У Фелисити не оставалось другого выбора. В любом случае это казалось ей лучше, чем стоять на палубе одной, привлекая пристальные взгляды матросов. Она утвердительно кивнула.

— Отлично. Я перечислю вам условия договора, который подписывает любой, кто поднимается на борт «Ворона». Первое: каждый член команды имеет право голоса при обсуждении текущих дел, право на равную долю свежей провизии и крепких напитков, захваченных в любое время; он может пользоваться ими, за исключением случаев, когда ввиду их недостатка возникает необходимость голосования о сокращении рациона в интересах всего экипажа. Второе: каждый из команды в соответствии с судовой ролью может быть вызван на борт захваченной приза, поскольку он имеет право на дополнительную пару одежды сверх причитающейся ему доли. Виновный в обмане других членов экипажа на сумму, превышающую один доллар серебром, драгоценностями или деньгами, подлежит высадке на необитаемый остров. В случае совершения кражи одним из членов команды виновному отрезают нос и уши, после чего он должен быть высажен с судна в месте, где есть человеческое жилье, однако там, где ему неминуемо придется испытать трудности. Третье: во время плавания никто не имеет права играть в карты или в кости на деньги. Четвертое: огни и свечи должны быть погашены в восемь часов вечера. Если после этого у кого-либо возникнет желание выпить, он должен заниматься этим на верхней палубе. Пятое: все члены команды обязаны содержать пистолеты и сабли в чистоте и готовности к бою. Шестое: никаких женщин на борту. Если кто-либо из экипажа будет уличен в том, что взял в плавание переодетую женщину, его ждет смерть…

Фелисити невольно вздрогнула.

— Что в таком случае могут сделать с Ашанти, с моей чернокожей служанкой?

— Сейчас она считается пассажиркой, к тому же, как и вы, находящейся на иждивении Мюрата. А что будет потом, посмотрим. Кроме того, она ведь не переодета. Так на чем я остановился? Ах да, седьмое условие. Бегство с судна или покидание места боя наказывается смертью или высадкой на необитаемый остров. Восьмое: на борту запрещены драки. Все споры должны разрешаться на берегу с помощью шпаги и пистолета или того и другого. Девятое: никто не может призывать сменить образ жизни, за исключением случая, когда после раздела добычи доля каждого члена экипажа превысит тысячу фунтов товарами. Если кто-либо лишится на службе одной из конечностей или станет инвалидом, он получает из общей казны восемьсот долларов; в случае других увечий ему выдается меньшая сумма, размер которой зависит от их тяжести. Десятое: капитан и квартирмейстер получают по две доли с каждого захваченного приза; парусный мастер, боцман и пушкарь — полторы доли; прочие офицеры — одну с четвертью; матросы — одну. Эти несколько законов представляют собой своеобразный кодекс чести, впрочем, вам вряд ли придется им руководствоваться.

— Квартирмейстером, насколько мне известно, является Валькур. Но вы, кажется, сказали, что на «Вороне» есть и другие офицеры?

— Совершенно верно, хотя я не могу упрекнуть вас в том, что вы не сумели отличить их от остальной команды. Мюрату, как квартирмейстеру, принадлежит право решающего голоса. Он единственный, кто может приказать высечь кого-нибудь плетью; здесь, как по закону Моисея: сорок ударов минус один. Кроме того, он первым поднимается на борт захваченного приза и решает, что следует взять для нужд экипажа. Согласно теории капитан должен выступать в роли боевого командира, обладающего абсолютной властью во время погони и сражения, в то время как вести судно и распоряжаться постановкой парусов обязан парусный мастер. Однако на практике мне приходится разделять командование с Валькуром, а самому одновременно исполнять менее важные обязанности. Не исключено, что экипаж вскоре может решить, что я недостоин им командовать, и сместить меня с должности. Однако я в этом случае не буду роптать. Дни буканьеров сочтены. С каждым годом остается все меньше портов, все меньше мест, где нас еще принимают; за нами охотятся все больше кораблей испанской береговой охраны, а суда, которые мы пытаемся захватить, все чаще оказываются вооруженными немалым количеством хороших пушек. Мне еще повезло, я пока остаюсь жив и здоров, если не считать изматывающих приступов малярии. Я не жалуюсь на зрение и разум, хотя мне иногда приходит в голову, что я слишком долго испытываю терпение Господа Бога. Вероятно, этому пора положить конец.

— И чем же вы будете заниматься? — поинтересовалась Фелисити.

— Кто знает? — Капитан улыбнулся. — Впрочем, хватит обо мне. Вы собирались рассказать, как очутились у нас на борту.

Фелисити на мгновение почувствовала себя неловко. Но пока она обдумывала, что ответить Бономму, над головой у них раздался протяжный крик:

— Земля! Земля по правому борту!

Обернувшись, они увидели на горизонте темное пятно, напоминавшее низкую штормовую тучу зеленоватого оттенка. Фелисити нахмурилась.

— Что это за земля? Я рассчитывал, что мы не увидим ее, пока не доберемся до Франции.

— До Франции? Как прикажете понимать ваши слова, Франсуа Лафарг? Мы приближаемся к месту нашего назначения, единственному, куда мы могли пойти, покинув Миссисипи.

— Но, конечно… — начала было Фелисити.

— Не знаю, на что вы рассчитывали, мой юный друг, или куда собирались отправиться, но перед нами находятся острова Тортуга, порт, где «Ворону» предстоит бросить якорь, одно из последних убежищ для тех, кто ходит под черным флагом.

 

12

Тортуга, или Черепашьи острова, представляли собой три не слишком больших участка суши, вытянувшихся в цепочку. «Ворон» бросил якорь на центральном из них в удобной, защищенной от ветра бухте. Этот остров, известный как Большой Кайман, получивший такое название из-за слова на карибском наречии, означавшего гигантскую ящерицу-игуану, которые водились здесь в изобилии, раскинулся перед глазами, словно маленький рай с колышущимися на ветру пальмами, песчаными пляжами и сине-зеленым морем. Он походил на изумруд в окружении белоснежных кружев, приколотый на платье бирюзового цвета. Неподалеку от порта располагалось какое-то поселение, отдаленно напоминавшее деревню, где жили преимущественно британцы, однако если у него и было название, его бы все равно никто не смог определить точно.

Стоило кораблю войти в бухту, как из беспорядочно разбросанных хижин выбежала орава детей всех возрастов, цветов кожи и национальностей. Подплыв поближе, они ухватились за концы, спущенные с носа и кормы люгера, а потом завели перлини за частокол из покосившихся столбов, чтобы корабль мог подтянуться ближе к берегу.

Когда со швартовкой было покончено, пристань и лежащий позади нее пляж заполнили кричащие и смеющиеся женщины, торговцы, предлагавшие свежие апельсины, лимоны и горячие пироги с мясом, содержатели таверн и игорных притонов, купцы, окликавшие столпившихся на полубаке пиратов, желая узнать, не удалось ли им захватить очередной приз. Работавшие возле скрипящих лебедок матросы хором затянули непристойную песню. Собаки, выбежавшие из-за полуразвалившихся домишек под крышами из пальмовых листьев и из покрытых брезентом шалашей, сооруженных из обломков дерева, наполнили округу яростным лаем. Над головами носились пронзительно кричавшие чайки и фрегаты, рассекавшие небесную синеву черными треугольниками крыльев. Слабое дуновение пассата наполняло теплый, навевающий сон воздух запахами разлагающейся рыбы, гнилых фруктов и нечистот из открытых отхожих мест.

Как только с корабля спустили сходни, команда тут же покинула его. Матросов встретили распростертые объятия и звонкие поцелуи женщин, хватавших их за руки и тащивших за собой. При этом они кричали, словно торговки рыбой, и старались исцарапать острыми ногтями других хищниц, рискнувших отнять у них добычу. Мужчины, не скрывая охватившей их похоти, щупали груди и зады портовых шлюх.

Валькур не торопился сойти на сушу. Еще не совсем оправившись после жестокого испытания, он с ядовитым презрением наблюдал за покидающей судно командой. Потом он приблизился к Фелисити и поинтересовался, не желает ли она отправиться на берег. Он обещал позаботиться о том, чтобы для них построили у моря отдельную хижину, подальше от поселка. Валькур не сомневался, что Фелисити не терпится ощутить под ногами твердую землю.

Однако она отказалась. После того, что ей довелось увидеть в порту, она предпочла остаться на борту люгера, хранившего чистоту моря. Ее абсолютно не привлекали развлечения, которые можно было найти в этом поселении с беспорядочно разбросанными домишками, однако она вполне могла прогуляться по пляжу после полудня, когда воздух станет прохладнее. Возможно, капитан Бономм составит ей компанию, если она его пригласит. Он, кажется, тоже не питал страсти к местным удовольствиям. А если с ними увяжется и Ашанти, Фелисити сумеет намекнуть, что служанке требуется дополнительное сопровождение.

— Как хочешь. — Едва заметно поклонившись, Валькур отвернулся. Фелисити успела заметить, сколько злобы было в его пронзительном взгляде, брошенном в сторону Ашанти. Спустя два часа Валькур тоже покинул корабль и, по всей видимости, отправился по своим делам.

Капитан не стал отказываться от приглашения. Они втроем медленно брели по белому прибрежному песку, прислушиваясь к шороху прибоя, глядя на прозрачный аквамарин волн, жадно подкатывающихся к ногам, едва не касаясь их пеной. Плотно утрамбованный песок у воды переливался оттенками розового и лавандового цветов в слабом свете розовато-красного солнца, опускавшегося в кобальтовое море. Под порывами налетающего ветра жесткие листья высоких пальм трепетали с сухим стуком, напоминавшим барабанную дробь. Морские птицы тщетно стремились преодолеть течение прилива, как будто соревнуясь с ним в силе. Берег был грязен, усеян осколками разбитых винных бутылок, разломанными анкерками, бочарными клепками, обрывками старых негодных концов, обломками костей и черными углями. Среди этого мусора возвышались огромные, выгоревшие на солнце панцири давно погибших морских черепах, наполовину заполненные песком. Они напоминали шлемы, оставленные на опустевшем поле боя какой-то неведомой древней армией, состоявшей из воинов-гигантов.

— Черепахи, — указал рукой капитан-француз, — это из-за них в Вест-Индии и Ост-Индии зародилось пиратство.

— Почему так? — тут же спросила Фелисити, которой вдруг захотелось, чтобы ее развлекали.

— Несколько сот лет назад, когда на горизонте появились корабли мореплавателя по имени Колумб, они водились в здешних водах в таком множестве, что издали казались камнями, разбросанными вдоль всего побережья. Тогда, как, впрочем, и теперь, существовало несколько видов черепах. Большинство из них были гигантами, весившими около тонны, такими, как кожистая черепаха, клювоносая черепаха или панцирная черепаха, а также зеленая черепаха. Эти огромные и неуклюжие животные не имели врагов, за исключением обитавших в этих местах индейцев. Большую часть жизни они проводили в море, лишь иногда выбираясь на сушу. Раз в три месяца или около того они становились чрезвычайно любвеобильными и массами выползали на пляжи, где самки откладывали яйца.

— Индейцы? Я что-то не припоминаю, что видел хотя бы одного из них среди людей, пришедших встречать корабль.

— Вы их и не увидите, по милости испанцев. Явившись сюда два века назад, они начали осваивать Большие и Малые Антильские острова. При этом они покорили местных индейцев, карибов и араваков. Испанцы спасли их души, сделав обладателей тел, где они помещались, своими рабами. Те, кого не забили до смерти новые хозяева, вымерли от завезенных из Европы болезней, ранее неизвестных на островах. Но прежде чем покончить с индейцами, испанцы научились у них ловить черепах с помощью рыбы-прилипалы. Эта рыба живет, присосавшись к какому-нибудь крупному животному, так что ее невозможно оторвать. Если такую рыбу привязать за хвост, а потом пустить в море, она сразу найдет какую-нибудь крупную рыбу или черепаху, а когда она присосется, прилипалу можно вытащить на поверхность вместе с ее новым хозяином. Кроме того, неуклюжих черепах выслеживают на берегу, а потом переворачивают с помощью нескольких человек или длинного шеста. В таком положении они становятся абсолютно беспомощны, и их можно убить потом, даже через несколько недель.

— Все это, конечно, очень интересно, только при чем здесь пиратство?

— Терпение, дружище, я сейчас обо всем расскажу, — с улыбкой ответил капитан Бономм. — Испанцам, как вы знаете, здорово везло. Где бы ни ступала их нога, они находили золотые или серебряные рудники или, по крайней мере, залежи драгоценных камней. Испания стала богатой и могущественной державой, угрожавшей остальным европейским странам. В результате, как всегда, разразилась война, за которой последовали другие. Приватиры, то есть легальные пираты, плавающие на частных судах и получавшие от своего правительства каперское свидетельство, позволявшее им нападать на неприятельские суда и присваивать добычу, сотнями уходили в море. Когда сражения закончились, на свете осталось множество людей, которым стало нечем заняться и которые успели привыкнуть к легкому обогащению. Нападения на серебряные караваны испанцев ради серебра, золота в слитках, а также драгоценных камней и металлов превратились в своего рода традицию. А потом из Франции и Англии стали отправлять на острова преступников, чтобы они больше не могли творить зло у себя на родине.

— А как же черепахи, мсье капитан? — снова напомнила Фелисити, которой показалось, что Бономм безнадежно уклонился от темы.

— Ах, Франсуа, тебе не терпится добраться поскорей до сути, как какой-нибудь женщине. Неужели тебя не интересует рассказ о целой эпохе, свидетелем которой ты являешься?

— Конечно, интересует, — кивнула Фелисити, сразу напустив на себя самый что ни на есть серьезный вид.

— Я так и думал. Так вот, теперь о черепахах. Пираты и буканьеры, бороздившие моря в течение многих дней в поисках подходящего для захвата судна, не могли то и дело возвращаться в порт. Влажная жара тропиков быстро делала свиную и говяжью солонину несъедобной, в ней заводилось столько червей, и она покрывалась такой плесенью, что ее отказывались переваривать даже закаленные желудки старых галерных каторжников. Испанцы, а вместе с ними и французы с англичанами, стали завозить на острова скот для размножения, что оказалось весьма полезным, поскольку корабли часто приставали к берегу поправить такелаж или очистить днище. Однако держать на борту свиней и коров не так-то просто, потому что им нужна вода и пища, не говоря уже о том, что эти глупые животные запросто могут переломать себе ноги во время шторма. Кстати, известно ли вам, что слово «буканьер», как называли первых пиратов, связано с их привычкой охотиться на этих одичавших потомков домашних коров и свиней, чтобы потом нарезать мясо полосами и сушить его в наполненной дымом хижине? Такая хижина, как вы, наверное, догадались, называлась у индейцев «букан».

Бономм окинул Фелисити быстрым взглядом, в его глазах вспыхнули веселые искорки, прежде чем он притворно вздохнул.

— Ладно, перейдем к черепахам. Эти животные спокойно могут оставаться на судне по нескольку недель без пищи и воды без каких-либо проблем, за исключением маленького неудобства, вызванного тем, что их приходится постоянно держать перевернутыми. Кожистая черепаха достигает громадных размеров, но она, к сожалению, питается исключительно ракушками, причем не разбирая, мертвые они или живые, поэтому ее мясо несъедобно. Панцирная черепаха не годится по той же самой причине. С другой стороны, зеленая черепаха ест только саргассовые водоросли и другую зелень, и, смею вас заверить, вы никогда не пробовали такого вкусного супа, который получается из нее. Поэтому не страдающие от недостатка продовольствия пираты, поддерживающие силы черепашьим мясом, пальмовым вином и маниоковым пивом, не дают прохода судам всех держав, идущим к Антильским островам через Наветренный пролив, словно через парадную дверь. Пиратам незачем возвращаться на сушу до тех пор, пока они не нагрузят на корабль столько добычи, что она может утащить его на дно.

— Вы продолжаете брать с собой черепах?

— Конечно, мой юный друг. Завтра мы погрузим их на борт в немалом количестве. Но поскольку они пойдут нам в пищу, с ними рано или поздно будет покончено. И что остается делать в таком случае бедным буканьерам, кроме того, как спустить паруса и ждать, пока волны выбросят корабль на берег, будто оказавшегося на мелководье кита, чтобы крабы и чайки обглодали его до костей и оставили жариться на солнце подобно черепашьим панцирям.

Несмотря на то что окончание их прогулки ознаменовалось переходом от возвышенного стиля к комическому, после всего услышанного им было просто необходимо отведать суп из зеленой черепахи. Ашанти вместе с сопровождавшей ее Фелисити вновь спустилась по сходням и направилась на рынок за всем необходимым для его приготовления. Фелисити чувствовала себя немного необычно, расхаживая по улицам со шпагой Валькура, которую она отказалась ему вернуть. Ей несколько раз пришлось отбиваться от цепкой хватки или отодвигать плечом с дороги какую-нибудь решительно настроенную даму.

Аромат отварного черепашьего мяса вместе с запахами трав и хереса, добавленного чьей-то щедрой рукой, заставил капитана Бономма покинуть свою каюту. Вскоре они втроем наслаждались вкусным блюдом, приятно отличавшимся от корабельной провизии, заедая его хлебом, также приобретенным на рынке.

Спустя несколько часов, ранним утром, Фелисити проснулась, услышав громкие крики, доносившиеся, как ей показалось, из капитанской каюты. Пока она высекала огонь с помощью кресала, Ашанти успела спуститься с верхней койки. Фелисити окликнула ее, когда она уже открывала дверь.

— Я пойду к капитану, мадемуазель.

— Как ты думаешь, что с ним случилось? Он не… То есть ты не…

— Нет, мадемуазель, — ответила служанка с призрачной улыбкой. — Капитан хороший человек, и хотя он мог заподозрить то, что вы стараетесь скрыть, он, по-моему, будет ждать, пока вы не откроетесь сами.

— Что ты задумала? Тебе нельзя появляться в его каюте ночью. Вдруг там окажется кто-нибудь еще?

— Я слышала только его голос и ничей другой. Вчера вечером по его глазам я поняла, что у него усиливается лихорадка. Может быть, я смогу ему помочь.

Ашанти оказалась права. Холодная сырость штормовых дней и сменившая ее жара тропического порта стали, по всей видимости, причиной очередного приступа малярии, давно подтачивающей организм капитана. Он пластом лежал на койке, попеременно страдая то от бросающего в дрожь озноба, то от неистового жара. Губы его искривились, выражение глаз казалось безумным. Его, похоже, одолевали кошмарные видения нечеловеческих мук, картины наказания плетьми, клеймения раскаленным железом; он представлял позорную смерть труса, привязанного к орудийному стволу и разорванного на куски. Бономм хотел рома, он требовал его, изрыгая проклятия на языках полудюжины стран, где ему приходилось бывать.

Ашанти приготовила отвар из трав и чуть ли не силой заставила капитана выпить его. Фелисити велела юнге следить, чтобы постель хозяина оставалась чистой и сухой. Несколько раз она присаживалась рядом с ложкой в руках, чтобы влить ему в рот немного бульона, раскрыв бессильно обвисшие губы, задумываясь при этом о тайнах былой жизни моряков, таких, как этот капитан, и о восхитительных историях, с помощью которых они стараются скрыть неприглядность окружающей их действительности.

На следующую ночь лихорадка наконец отступила. Утром Бономм снова стал самим собой, хотя его еще одолевала слабость. Тем временем тропическое солнце светило по-прежнему ярко, а пассаты дули с неослабевающей силой.

Однажды в полдень капитан Бономм сошел с корабля и направился в город, чтобы собрать своих людей. «Ворону» пришло время поднимать паруса, объяснил он. После того как матросы расстались с последними пиастрами и их головы больше не туманил хмельной угар, они находились в мрачном настроении. Они часто дрались между собой, врывались в дома и насиловали все, что передвигалось на двух ногах и хотя бы отдаленно напоминало женщину. Если капитан не станет что-либо предпринимать, островитяне вскоре перевешают половину его команды.

Ашанти подошла к Фелисити, стоявшей у перил и глядевшей вслед капитану, который быстрыми шагами удалялся в сторону центра поселения.

— Мадемуазель?

— Да, Ашанти? — с улыбкой обернулась Фелисити.

— Как нам быть дальше? Если вы останетесь на корабле, ваш секрет обязательно разгадают, и тогда нам не избежать неприятностей. К тому же мсье Валькур в конце концов придумает, как нас разлучить.

За все время, пока они находились на корабле, Ашанти ни разу не возвращалась к прошлому и не напоминала Фелисити о своем предупреждении насчет этого путешествия и того, что ей не следовало доверяться Валькуру. Она не стала говорить об этом и теперь. Судя по ее тону, Ашанти принимала события такими, как есть, и ей лишь хотелось узнать, что они будут делать дальше.

Фелисити вздохнула. В эти бесконечные теплые дни, при освежающем ветерке, дующем с моря, ей казалось просто невероятным, что что-нибудь может измениться. Их окружало бескрайнее море, чьи волны набегали на эти берега в течение многих тысячелетий. Песок искрился до боли в глазах, словно хрусталь, в то время как тенистая зелень зарослей, вплотную подступавших к пляжам, манила к себе, обещая возможность насладиться прохладой как днем, так и вечером, призывала забыться бесконечным сном.

Однако такое впечатление было обманчивым, и Фелисити это понимала. Москиты, словно маленькие демоны, посланные для наказания людей, облаками вились на каждой поляне вместе с доброй сотней других видов насекомых, каждое из которых жалило или кусалось. Кроме того, на этом тихом острове безжалостное солнце до того накалило страсти среди местных обитателей, что сделало их способными пойти на убийство. Здесь отсутствовали какие-либо твердые законы, дающие надежду на защиту. Как бы эта земля ни напоминала сады Эдема, на ней не найдется места для беззащитного ягненка. А те, кто здесь жил, были если не хищными ненасытными львами, то хотя бы тиграми или волками, морскими волками…

— Честно говоря, я сама не знаю, Ашанти. Я сделала глупость, согласившись с Валькуром, поверив ему. И я понимаю, нам будет еще хуже, если мы останемся с ним. Но что еще нам делать?

— Я вот о чем подумала, мадемуазель. Где слишком много мужчин и мало порядочных женщин, всегда возникает нужда в пище, в горячих, вкусных и сытных блюдах. Мы с вами попробуем открыть харчевню. Вы можете оставаться мужчиной ради нашей безопасности и выступать в роли хозяина заведения, а иногда, возможно, и в роли повара.

Мысль показалась неплохой. В мозгу Фелисити сверкнула слабая искорка надежды, однако в предложении Ашанти вскоре обнаружились два главных недостатка.

— У нас нет денег, чтобы начать дело, построить хижину и купить мясо, муку, овощи и специи, а также — все необходимое для кухни. А потом, Валькур ни за что не отпустит меня по доброй воле. Он обыщет весь остров.

— Может быть, мы сумеем сделать так, что мсье Валькур не узнает о нашем отсутствии на корабле, до тех пор пока он не уйдет далеко в море. А что касается денег, капитан Бономм, возможно, согласится ссудить их нам, если вы его попросите.

Обсуждение на этом не закончилось. Однако как бы долго они ни рассматривали столь заманчивое предложение, вывод оставался одним и тем же: они ничего не смогут сделать, если не обратятся к капитану.

Тем временем солнце скатилось за горизонт, и, как всегда бывает в этих широтах, быстро наступила ночная тьма. В прибрежном поселке, откуда долетали веселые звуки, загорелись огни. Несколько матросов с трудом поднялись на борт и тут же рухнули на лежавшие на палубе соломенные подстилки, которые они называли ослиным завтраком.

Фелисити готовилась ко сну, кое-как вымывшись застоявшейся водой из бочонка. Ашанти, взяв ночной горшок, которым они пользовались, оставшись вдвоем в каюте, вместо того чтобы ходить на нос судна, собралась подняться наверх и выплеснуть его содержимое за борт. Она также захватила с собой остатки пищи, чтобы выбросить их чайкам. Выйдя из каюты, служанка закрыла за собой дверь.

Фелисити улеглась на койку. Убаюканная мерным покачиванием судна, она закрыла глаза и задремала, ожидая, когда вернется Ашанти. Однако служанка, похоже, не торопилась. В конце концов, это было не так важно, у нее, как и у любого другого, тоже могло возникнуть желание полюбоваться звездами. Фелисити даже казалось немного странным, что Ашанти до сих пор не проявляла никакой склонности к этому занятию. Похоже, она решила посвятить жизнь служению своей хозяйке в ущерб собственным удовольствиям. Это предположение вызывало у Фелисити немалое смущение, поскольку она вовсе не стремилась к тому, чтобы ее служанка пошла на такую жертву, но, с другой стороны, как она могла ей помешать, тем более сейчас. Ей следовало ценить Ашанти и дать себе клятву позаботиться о том, чтобы она не осталась без вознаграждения.

Прошел час, потом другой. Неужели Ашанти решила развлечься с кем-нибудь из мужчин в темном закутке? Эта мысль показалась Фелисити настолько невероятной, что она поднялась с койки и, натянув бриджи и рубашку, сунула ноги в башмаки.

Однако, несмотря на то что она обошла все палубы, осмотрев каждый укромный уголок, каждую щель, куда только не побоялась заглянуть, даже отважилась спуститься по сходням в зловонную нору на полубаке, где команда отдыхала в ненастную погоду, ей так и не удалось обнаружить Ашанти. Может, она отправилась в город по каким-нибудь своим делам? Решила разузнать что-нибудь насчет харчевни или найти место, где они сумеют спрятаться от Валькура? Или, увидев издалека капитана Бономма, она набралась смелости, чтобы заговорить с ним? А может, ей просто захотелось прогуляться по берегу? Каждая из этих мыслей казалась более невероятной, чем предыдущая, однако, как бы там ни было, Ашанти больше не находилась на борту люгера.

Фелисити уже собиралась отправиться в одиночку в поселок, когда до нее донеслись приближающиеся голоса и она увидела капитана Бономма, подходящего к трапу вместе с боцманом. Узнав причину беспокойства Фелисити, последний сделал непристойный жест, поясняющий возможное времяпрепровождение Ашанти, и предупредил юного Франсуа, что ему не мешает лучше присматривать за ней. Однако сам капитан, подробно расспросив Фелисити, собрал достаточно людей и приказал им отправиться на поиски служанки.

Матросы обшарили судно от киля до клотика и от носа до кормы. Потом они прошли по берегу в обоих направлениях от корабля, прочесали остров, заглядывая во все закоулки, в дома и незапертые склады, внимательно изучая при этом лица попадавшихся им на пути женщин. Они опрокидывали бочки и переворачивали вытащенные на берег лодки, однако не нашли ничего, кроме возмущенных игуан и сердитых крабов.

На небе уже забрезжил молочно-белый свет приближающегося утра, когда матросы повернули обратно на «Ворон». Поднимаясь по шатким сходням, они услышали чье-то проклятие, сменившееся криком ужаса.

Как оказалось, один из пиратов, который не смог присоединиться к поискам из-за того, что выпил вчера вечером слишком много рома, сполз со своей подстилки и добрался до борта, чтобы очистить желудок. Перегнувшись через перила, он увидел огромную черепаху, тащившую тело женщины. Это оказалась Ашанти. Кто-то жестоко изнасиловал ее, избил и прикончил, перерезав горло от уха до уха.

На горизонте показался корабль с раздутыми ветром белыми парусами и поднятыми вымпелами. Он быстро приближался к гавани благодаря ветру, дувшему почти в попутном направлении. По словам опытных моряков, столпившихся у уреза воды, это было судно французской постройки, несшее на себе испанский такелаж. Корпус двухмачтовой бригантины с носовыми и кормовыми парусами был выкрашен в черный цвет с широкой алой полосой, тянувшейся, как кровавый след, от носа к корме.

Вскоре стоявшие на берегу люди разглядели также позолоченные украшения и фигуру лошади с поднятой головой, возвышавшуюся над бушпритом. Белые паруса дрожали от напряжения, когда бригантина вошла в залив с подветренной стороны. Матросы, чьи фигуры казались издалека темными, вскарабкались на мачты, словно обезьяны, и облепили паруса, ударяя по ним кулаками, стараясь убавить их как можно скорей. Судно продолжало нестись вперед, рассекая воду, бушприт скользил над волнами, то вздымаясь к небу, то стремительно опускаясь вниз. Казалось, бригантина не сможет остановиться, если только не отвернет от берега. Она подходила все ближе и ближе. Силуэты людей на ее борту становились все яснее, теперь их уже можно было хорошо разглядеть.

Наконец в воду стремительно побежала якорная цепь, отпущенная в точно рассчитанном месте. Корабль замер как вкопанный, развернувшись носом, так что собравшиеся на берегу люди смогли прочитать его название, выведенное на борту золотыми буквами.

Бригантина, вошедшая в гавань с такой ловкостью и шиком, называлась «Черный жеребец». Зрители приветствовали ее хором вожделенных возгласов. Команда «Ворона» не бросилась к орудиям, чтобы захватить неожиданный приз, только по двум причинам. Во-первых, «Ворон» сейчас не был готов к бою, а во-вторых, на стеньге «Черного жеребца» развевался старинный символ пиратства — черный флаг без изображения какой-либо эмблемы.

После прощания с Ашанти, которую похоронили сегодня утром, Фелисити было не до того, чтобы восхищаться ненужным геройством. Однако даже она не могла не оценить смелости и искусства мореплавания, свидетелем которого только что стала. Стоя рядом с капитаном-французом, Фелисити слушала его похвалы, пока команда «Черного жеребца» спускала на воду шлюпку. Так как стоявший у берега «Ворон» занимал почти весь причал, на нем не оставалось места для швартовки другого крупного судна. Поэтому экипажу «Черного жеребца» придется садиться на весла, чтобы насладиться сомнительными удовольствиями на берегу.

Однако это не относилось к капитану бригантины. Его собирались доставить на берег с такой заботой, которой, пожалуй, позавидовала бы даже нянька, хлопочущая над хнычущим малышом. Фелисити наблюдала за движениями высокого широкоплечего человека, который подошел к борту и быстро спустился в шлюпку по веревочному трапу. При этом она ощутила какую-то непонятную нервную дрожь. Отошедшая от борта шлюпка быстро приближалась к берегу, повинуясь усилиям налегавших на весла матросов.

Приставив ко лбу ладонь, капитан Бономм нахмурился, всматриваясь в море.

— Тысяча чертей, этого не может быть! — воскликнул вдруг он. — Я думал, этот человек давным-давно утонул вместе с Дэви Джонсом.

Фелисити напрягла зрение. Капитан «Черного жеребца» возвышался на носу баркаса, опершись ногой на планшир. Манжеты, украшавшие распахнутый ворот его рубашки, и ее широкие рукава трепетали на ветру. Он был одет в черные бриджи, заправленные в ботфорты, а пояс стягивал алый кушак с заткнутой за него длинной шпагой. Лицо этого разбойника казалось загорелым и грубым, а густые, темные, с коричневым оттенком волосы, растрепавшиеся от ветра, были коротко острижены, как у преступника или у осужденного, которому предстояло положить голову на плаху.

— Боже мой! Я знал, что не мог ошибиться. Это же сам дьявол, вернувшийся за нами. Этого проклятого ирландского корсара зовут Морган Маккормак!

На том месте, куда должна была причалить шлюпка, собралась галдящая толпа разносчиков, проституток, торговцев и попрошаек. От них не отставали и матросы с «Ворона». Фелисити застыла в

оцепенении, не в силах сдвинуться с места. Вдруг на ее плечо тяжело легла чья-то рука. Незаметно подошедший сзади Валькур заставил ее повернуться и грубо потащил за собой, направляясь к «Ворону».

Фелисити шла за ним, не сопротивляясь и не оборачиваясь назад. Сейчас ей меньше всего хотелось встретиться с Морганом. У нее просто не укладывалось в голове, как он мог очутиться здесь, да еще в роли капитана пиратского судна. Как вообще такое случилось? Каким образом ему удалось так быстро превратиться из важного испанского офицера-наемника в пиратского капитана? И самое главное — почему?

 

13

Вечерние сумерки постепенно перешли в ночь. Фелисити лежала на койке, прикрыв глаза рукой. Несколько часов назад она обнаружила, что ее заперли в каюте. Судя по доносившимся сюда звукам, она пришла к выводу, что офицеры и большая часть команды вернулись на борт. Однако на «Вороне», похоже, не собирались готовиться к отплытию во время утреннего отлива. Фелисити не представляла, что могло произойти, хотя ее одолевало какое-то неясное предчувствие. Из каюты капитана до ее слуха долетали громкие голоса спорящих людей. Кто-то поднимался и спускался по трапу, ведущему в соседнюю каюту. Услышав резкий укоризненный голос, Фелисити не сомневалась, что это Валькур.

Она догадывалась, с чем связана вся эта суматоха. При появлении Моргана ее названого брата наверняка обуяла жажда мести, и ему не терпится совершить ее здесь, вне досягаемости длинных рук испанцев. А что до остальных, разве она не заметила, какой жадностью загорелись их глаза при виде другого корабля? Их наверняка привлекает возможность захватить бригантину — более крупное судно с более тяжелыми пушками. Причем здесь не будет идти речь ни о каком кодексе чести; если капитан не сумел сохранить корабль, он попросту недостоин командовать им. Единственным аргументом в пользу осторожности могло быть присутствие людей Моргана, впрочем, он вряд ли мог рассчитывать на верность команды, которую ему скорее всего пришлось набирать в спешке.

Знал ли Морган о грозящей опасности? Наверное, да, если он преследовал «Ворон» по пятам, если ему стало известно, что на его борту нашел убежище Валькур и что большой остров архипелага Тортуга давно стал излюбленным пристанищем пиратов. Только знал ли он об этом на самом деле? Было ли его появление здесь, где сейчас находится она, случайностью, или Морган отправился сюда намеренно? Неужели он действительно решил отыскать ее? Или он преследовал Ашанти, ставшую теперь собственностью испанцев, которые могли счесть ее похищенной? А возможно, у него появились другие причины, более личного характера?

Однако Фелисити, устав от раздумий, решила, что все это ей глубоко безразлично. Она теперь люто ненавидела этого человека. Ненависть опутала ее сердце подобно щупальцам какого-то морского чудовища и вырвала из него все нежные чувства. Ее нисколько не волновало, как может поступить с Морганом Валькур. Более того, она оставалась равнодушной и к тому, что происходило с остальными, в том числе и с ней самой.

Невзгоды, обрушившиеся на нее в течение последних недель: арест отца, бегство Валькура, потеря девственности и последовавшее за этим падение, презрение прежних друзей, суд и казнь заговорщиков, самоубийство отца — отняли у нее последние силы. Жестокое убийство Ашанти, чье тело бросили на съедение черепахам и рыбам словно падаль, явилось для Фелисити последней каплей. Ее чувства слишком притупились от боли, чтобы воспринимать что-либо еще.

Чем сейчас занимался Морган? Может, развлекался в обществе местных шлюх, разбрасывая налево и направо деньги в питейных заведениях? Сколько времени пройдет, прежде чем он пресытится сей забавой? Фелисити подозревала, что это случится не слишком скоро. Женщины будут увиваться за ним толпой, потому что он совсем не похож на грубых и драчливых матросов. А ему тоже наверняка придется по вкусу их восторг, поскольку та, что прежде разделяла с ним постель, была гораздо менее отзывчивой.

Наконец Фелисити заснула, но не прошло и часа, как она снова открыла глаза, содрогаясь от рыданий и обливаясь слезами, теплыми ручейками стекавшими по щекам.

Наступил день. На корабле царила тишина, казавшаяся Фелисити зловещей. Во второй половине утра капитанский юнга принес ей завтрак, а после полудня — обед. Стараясь не встречаться с ней взглядом, он заявил, что ничего не знает о происходящих событиях.

Утром юнга согласился отнести Валькуру записку, где она просила его зайти в каюту. Позже он рассказал, что разговаривал с Мюратом и получил от него удар кулаком в знак благодарности за проявленную заботу. Поэтому теперь все, что она собирается сказать этому злобному негодяю, ей непременно придется говорить самой.

Такая возможность представилась Фелисити только ближе к вечеру. Открыв замок, Валькур широко распахнул дверь и вошел в каюту, не удосужившись даже постучаться. С насмешливой улыбкой, игравшей в его хищных глазах, он не торопясь направился к Фелисити. Через правую руку у него был перекинут какой-то наряд, напоминавший бархатное платье.

— Добрый вечер, дорогая.

Фелисити лишь безучастно кивнула в ответ. Спустив с койки ноги, она медленно поднялась во весь рост, собираясь разговаривать стоя, но Валькур, положив руку ей на плечо, заставил ее сесть, а потом сам уселся на прикрепленный к полу, окованный железом рундук и, расправив платье, которое принес с собой, положил его рядом.

— Надеюсь, у тебя есть все, что тебе нужно? Тебя кормят? Ты здесь отдыхаешь?

— Насчет двух последних вещей ты прав. Что же касается прочих развлечений, мне они недоступны.

— Плохо. Похоже, тебе сейчас не помешает принять горячую ароматную ванну.

Фелисити посмотрела на него с нескрываемой неприязнью.

— Как, наверное, и всем остальным на корабле?

— Вот один из недостатков пиратской жизни. Тебе никогда не удается вымыться. Боюсь, наша кожа сделалась такой темной не только из-за тропического солнца. А как насчет того, чтобы искупаться в океане? Это поможет тебе освежиться в такой жаркий час.

— Не стану же я наслаждаться этим у всех на глазах?..

— Мы можем найти какой-нибудь выход.

— Ты… очень добр, — ответила Фелисити напряженным, но бесстрастным тоном.

Валькур достал из кармана табакерку, украшенную эмалевым изображением черепа и скрещенных костей. Откинув крышку, он взял понюшку табаку и осторожно зажал ее между большим и указательным пальцами, прежде чем поднести к носу.

— Я вижу, ты мне не доверяешь. Интересно, почему?

— Опыт — великий учитель.

— Ты права, — ответил Валькур и, захлопнув табакерку, сделал вдох, затем дотронулся рукой до носа. — Мы, кажется, так и не свели до конца счеты, и я с удовольствием займусь этим как-нибудь на досуге. Однако сейчас меня беспокоят дела поважнее.

Поднявшись на ноги, Фелисити оперлась плечом о стену, рядом с койкой.

— Какие именно?

— По-моему, я уже говорил, — ласково ответил Валькур. — Тебе придется искупаться, надев вот это.

С этими словами он бросил Фелисити дорогое бархатное платье, расшитое золотом. Даже будучи сухим, оно тяжело повисло на руках, так что Фелисити едва не согнулась под его грузом.

— Ты, должно быть, сошел с ума. Это же невозможно.

— На свете нет ничего невозможного, нужно только как следует захотеть. А мне сейчас очень хочется посчитаться с Морганом Маккормаком.

Фелисити подняла взгляд на брата.

— Если я окажусь в этом наряде в воде, ты посчитаешься со мной, а не с ним.

— У меня другое мнение на этот счет, — ответил Валькур и, не торопясь, стал подробно объяснять, что ему от нее нужно.

Когда он наконец замолчал, Фелисити пристально посмотрела ему в лиио и покачала головой.

— Нет.

— Да!

— А что, если он знает, что я умею плавать?

— Ты говорила ему об этом?

— Может быть.

— Тогда нам придется постараться, чтобы все выглядело еще более трагично.

— Ты решил слишком многое заранее, Валькур. Он… может вообще не обратить внимания на то, что происходит со мной. Что тогда?

— Ты думаешь, я позволю тебе погибнуть? — спросил он, чуть улыбнувшись.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Ты недооцениваешь свои прелести… или мою привязанность к тебе.

— Но я стану соучастницей убийства! — воскликнула Фелисити. Ей показалось, что у нее на шее медленно затягивается петля.

— А заодно ты станешь очень богатой. Мне позволили предложить тебе матросскую долю добычи с «Черного жеребца». Похоже, Морган со своими людьми напал на английское судно, направлявшееся на Ямайку, и захватил немало шелка, атласа, пряностей, нефрита и слоновой кости, а также рундук с золотыми слитками, предназначавшимися для губернаторской казны.

— Кровавые деньги…

Валькур вызывающе приподнял бровь, намеренно не желая обращать внимания на презрительные слова сестры.

— Насколько мне известно, английский купец спустил флаг после первого выстрела, и его капитан попросил пощады. Так что там никого не убили.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду!

— Да, — согласился Валькур, сразу повысив голос, — и хочу тебя предупредить, что с меня хватит твоих возражений и угрызений совести. У нас остается мало времени. Ты должна снять бриджи и надеть этот наряд, или мне придется заставить тебя силой. Тебе понравится, я не сомневаюсь. Но как бы ты ни мучилась, милая сестренка, ты все равно сделаешь так, как хочу я.

— Валькур, ради Бога…

— Бог? — презрительно усмехнулся он и взял стоявшую возле умывальника шпагу, оставленную там Фелисити. — Бог не имеет никакого отношения к моим делам, как, впрочем, не имел и раньше.

— Но я не могу этого сделать, пойми, не могу!

— Подумай о том, как обошелся с тобой этот человек. Или, может быть, тебе это в конце концов понравилось?

— Нет, нет, только…

Вынув шпагу из ножен и повернувшись к Фелисити, Валькур вытянул вперед руку так, что острие шпаги коснулось ее шеи.

— Или все дело в том, о чем я говорил раньше? Ты просто влюбилась в него?

— Нет.

— Докажи это. Помоги мне покончить с ним. Вместе мы сумеем смыть позор. Вместе. Ты и я, Фелисити.

Она следила за ним, замерев от ужаса, глядя, как острие шпаги опускается все ниже, пока наконец не уперлось ей в живот. Чуть подавшись вперед, Валькур надавил на шпагу сильнее, при этом на его лице появилось выражение какого-то садистского наслаждения. Фелисити затаила дыхание.

Мышцы руки Валькура напряглись, когда он, чуть шевеля запястьем, начал медленно поднимать лезвие шпаги вверх, распарывая льняную ткань рубашки, пока острие не достигло окаймленного кантом выреза на шее. Разорванная материя соскользнула вниз, обнажив гордые изгибы груди Фелисити. В верхней части живота, где шпага оставила маленькую царапину, появилась алая капля, хорошо заметная на белом фоне кожи. Склонив голову набок, Валькур молча наблюдал за реакцией сестры.

— Валькур, — прошептала она.

Не сводя с нее остекленевших глаз, он улыбнулся.

— Я должен поздравить тебя с отличной выдержкой, дорогая. Большинство мужчин на твоем месте затряслись бы от страха и испортили бы всю картину.

Вновь опустив шпагу, Валькур быстрым движением срезал сначала одну пуговицу на ее бриджах, затем другую, так что их передний клапан тут же упал вниз. Фелисити попыталась удержать бриджи, но Валькур успел вытянуть вперед левую руку и перехватить ее запястье. Бедро девушки оказалось открытым от пояса до колена. Покачивающееся острие шпаги переместилось в сторону и замерло, упершись в ее дрожащую руку.

— Платье, Фелисити, — напомнил Валькур ласковым голосом.

Отказ мог прибавить ей чести, только какой в этом смысл, если она уже потеряла достоинство, и не только его одно? Схватка явно была неравной, с огромным преимуществом на стороне противника. Возможно, когда-нибудь она еще сумеет сравнять счет.

— Ладно, давай платье, — кивнула Фелисити.

Не расслабляя мышц, Валькур неохотно убрал шпагу и с издевкой отсалютовал сестре, прежде чем спрятать оружие в ножны.

— У тебя не только крепкая выдержка, но и трезвый ум. Мы станем прекрасными партнерами, дорогая, если ты будешь подчиняться мне с полуслова, чему я с удовольствием тебя научу. Я приду через четверть часа. Не подводи меня, пожалуйста.

Фелисити выполнила приказание брата, надев платье из золотистого бархата, украденное из каюты какого-нибудь испанского корабля. Оставшись без Ашанти, она даже не пыталась сделать прическу, лишь расчесала волосы и откинула их назад, так что они покрыли ее обнаженные плечи пелериной золотистого цвета, эффектно гармонируя с блестящим бархатом.

Выбравшись из каюты, они поднялись наверх. Корабль казался тихим и безлюдным, им на глаза попался только вышедший размяться на причал юнга. Увидев, как Фелисити спускается по сходням, он застыл на месте, широко открыв рот. При свете кормового фонаря на его лице можно было разглядеть выражение удивления, смешанного с внезапной догадкой.

Ночь выдалась безлунной. Над слабо колышущейся водой разлилась густая непроницаемая тьма, которую прорезали лишь мерцающие огни «Черного жеребца», поднимавшегося и опускавшегося на волнах. Именно эти огни стали чем-то вроде маяка для Валькура, устроившегося на корме найденной на острове пироги, именно к ним он направил утлое неуклюжее суденышко, выдолбленное из ствола дерева. Разбивая встречные волны, его задранный кверху нос поднимал целые каскады брызг, которые падали на лицо и плечи Фелисити и сверкали, словно драгоценные украшения. Ей приходилось без конца моргать, чтобы соль не так сильно жгла глаза, однако она не могла вытереть лицо, потому что ее руки были связаны за спиной. Валькур внес это изменение в намеченный им план лишь перед тем, как они сели в пирогу.

Фелисити почти не задумывалась о том, что она сейчас делает. В каком-то смысле Валькур был прав: месть за то, что ей пришлось вытерпеть от Моргана, должна принести немалое удовлетворение. Способ ее осуществления значил для нее не так уж много.

Но так ли это было на самом деле? Фелисити невольно вспомнила, как Морган пришел к ней после смерти отца, как он пытался помешать ей выяснить причину его самоубийства. Ей на память пришли дни, проведенные в обществе бывшего полковника, и ночи, когда они делили постель. Колеблющийся свет фонаря отражался золотистым блеском в глубине ее глаз.

Вскоре над их головами уже возвышался борт корабля. До слуха доносился скрип якорного каната, вызванный мерным покачиванием судна, и нежные звуки еврейской арфы . Им вторил негромкий гул голосов ночной вахты. Наконец Валькур опустил весла.

Фелисити оглянулась назад. Сидевший на корме Валькур представлял собой весьма странное зрелище. Он надел выкрашенный хной парик, а поверх него — большой капор с клапанами с обеих сторон, который носят пожилые женщины. На колени он набросил атласный плащ, чтобы таким образом имитировать пышные юбки, а плечи накрыл другим плащом на лебяжьем пуху. Отложив весло, Валькур достал тонкий дуэльный пистолет и показал его Фелисити, прежде чем взвести курок с громким двойным щелчком и спрятать оружие под плащом. Бросив на сестру короткий пронзительный взгляд, он закричал громким дрожащим фальцетом:

— Эй, на судне! Эй, слышите меня?!

Над бортом появилась голова матроса, презрительно оглядевшего пляшущую на волнах пирогу и ее пассажиров.

— Что тебе надо, старая потаскуха?

— У меня специальный груз для капитана, — ответил тонким голосом Валькур.

— Наш капитан не связывается с такими, как ты. Проваливай, пока цела!

— Это не простая девушка, сам посмотри, — настаивал Валькур, — ваш капитан искал именно ее. Скажи ему, что здесь Фелисити и что она достанется ему совсем даром, если только он выйдет и заберет ее!

— Я не верю ни одному твоему слову, лживая карга! Проваливай!

— Ты делаешь ошибку, о которой потом пожалеешь, приятель. Стоит тебе только шепнуть капитану на ухо имя Фелисити, и ты увидишь, как быстро он сюда прибежит.

К матросу у перил подошли несколько человек, потом еще, пока они наконец не выстроились по всей длине борта, переговариваясь между собой. Один из них обратил внимание на связанные руки девушки. При этом пираты перебрасывались такими крепкими замечаниями, что щеки Фелисити запылали огнем. Она удивлялась, как можно не заметить такого шума. Что, если старания Валькура окажутся напрасными, потому что Моргана просто нет сейчас на борту?

Неожиданно он появился на палубе.

— Что у вас тут, гнусные дети Нептуна? — грубо спросил он матросов. — Вы так галдите, что можно подумать, вам на глаза попалась русалка.

— Там внизу какая-то старая шлюха из борделя, капитан, — начал матрос, увидевший их первым.

— Она захватила с собой женщину, которая вовсе не похожа на русалку с рыбьим хвостом, — добавил другой. — Старуха догадалась связать ее заранее, так что она готова к употреблению, а вы оказались тем счастливчиком, кому предстоит этим заняться!

— Этот подарок называется Фелисити, — вступил в разговор третий. — Говорят, она вас заинтересует.

И тут Фелисити увидела Моргана. Ухватившись за перила, он смотрел вниз.

— Капитан Маккормак, — выводил сладким голосом Валькур, — я решила, вам захочется попрощаться с Фелисити…

Не успел он закончить, как девушка, набрав полные легкие воздуха, крикнула:

— Не надо, Морган! Это ловушка!

Выбросив вперед руку, Валькур ударил ее с такой силой, что их пирога едва не опрокинулась. Удар пришелся в поясницу, и Фелисити, качнувшись вперед, полетела головой в воду. Падая, она услышала, как Валькур выстрелил из пистолета.

Она погружалась все глубже, задержав дыхание, ощущая нестерпимую боль в легких и жжение в носу от попавшей в него соленой воды. Фелисити отчаянно пыталась разорвать веревку и освободить руки, но у нее ничего не получалось. Облепившее ее бархатное платье сковывало движения, висело тяжелым грузом, увлекавшим ее в пучину. Крики, стоны, всплески и тупые удары, проникавшие сквозь толщу воды, отдалялись от нее все больше.

Фелисити знала, что там, наверху, матросы с «Ворона» карабкаются сейчас на противоположный борт бригантины по абордажным сетям, брошенным с двух баркасов. Под покровом ночи они спустили их с берега и без единого всплеска весел подобрались совсем близко, ожидая, когда она сделает свое черное дело, на которое ее вынудил Валькур.

Но сейчас, медленно погружаясь в воду, Фелисити все это казалось нереальным. Погибнуть в пучине Карибского моря, захлебнувшись его бирюзовой водой, да еще ради столь гнусной цели, — такая смерть представлялась ей жалкой и унизительно нелепой. Сколько лет прошло с тех пор, когда она тайком убегала из дома, чтобы поплескаться в реке с Валькуром и его друзьями! Фелисити не разучилась плавать, но она не находила в себе сил сопротивляться при таком неравенстве шансов.

И все же, собрав волю в кулак, она стала барахтаться, рваться наверх, несмотря на тянувшее на дно платье и связанные руки, сковывавшие движения. Но вскоре она ощутила, что эти отчаянные попытки лишают ее последних сил. Ей казалось, что к лодыжкам привязаны тяжелые камни, а грудь стянута стальным обручем, выдавливающим из тела остатки воздуха. Окружающий мир превратился в бесконечный водоворот, в котором она пребывала целую вечность. Фелисити вдруг показалось, что, если она перестанет бороться, если будет плавно опускаться на дно, боль скоро пройдет и она сможет дышать под водой, сделавшись частью моря.

Неожиданно мимо пронеслась чья-то тень. Фелисити сжалась, почувствовав, как кто-то прикоснулся к руке.

Через мгновение она уже оказалась в чьих-то крепких объятиях и с головокружительной быстротой поднималась наверх, оставляя за собой след из блестящих пузырьков, образованных вырвавшимися из легких последними остатками воздуха.

Наконец ее голова оказалась на поверхности. Фелисити задыхалась, отчаянно хватала ртом воздух, кашляла и чуть было не ушла под воду вновь, однако чьи-то сильные руки уверенно держали ее за талию. Девушка открыла глаза.

Лицо Моргана рядом казалось расплывчатым пятном с темно-красной полосой, идущей от царапины на мочке уха. Приподняв Фелисити над водой, он с усилием перевалил ее через борт качающейся на волнах пустой лодки. Несколько мгновений он с тревогой вглядывался в ее лицо, потом, успокоившись и, как ей показалось, даже обрадовавшись, оттолкнулся от лодки и мощными взмахами подплыл к веревочному трапу, свисавшему с борта бригантины. Торопливо перебирая руками, Морган стал подниматься наверх, однако прежде, чем он успел это сделать, на корабле послышались крики: «Пощадите! Пощадите!»

Треск мушкетных выстрелов и звон палашей стал постепенно затихать, а вскоре прекратился совсем. Фигура Моргана исчезла за фальшбортом. Вслед за этим послышался чей-то пронзительный предупреждающий крик, а потом внезапно наступила тишина.

Фелисити лежала, глядя на звезды широко открытыми глазами, не в силах насладиться чистым воздухом и сосредоточиться на мыслях о происходящем. Она не утонула, но Морган спас ее ценой потери собственного судна. Оставшись без предводителя, его люди побросали оружие и сдали «Черного жеребца», по старой морской традиции попросив у нападавших пощады. Однако на какую милость и пощаду может сейчас рассчитывать капитан корабля?

Фелисити не знала, сколько прошло времени, когда она увидела рядом капитана Бономма. Ругаясь по-французски, он перерезал веревку на ее запястьях и подтянул лодку поближе к трапу, так чтобы девушка смогла ухватиться за него. Придерживая раскачивающийся веревочный трап, он подождал, пока она вскарабкалась на борт, а потом с кошачьей ловкостью поднялся следом. Оказавшись на палубе, Бономм едва успел сделать шаг вперед, чтобы поддержать Фелисити, которую шатало из стороны в сторону.

Все было кончено. На судне еще раздавались стоны раненых, однако ничто другое не нарушало тишины. Даже если бы Фелисити не догадывалась, чем завершилась схватка, она без труда могла узнать, кому досталась победа. Матросы «Ворона» держали в руках оружие, в то время как команда «Черного жеребца» была обезоружена. А прежний хозяин бригантины лежал на палубе неподалеку от места, где стояла Фелисити, вытянув вперед руки и все еще сжимая шпагу. Его волосы слиплись от крови у основания черепа, словно ему нанесли удар сзади.

Сидевший на кабестане Валькур поднялся на ноги и сделал несколько шагов вперед. Бросив в сторону Фелисити полный злобного удивления взгляд, он проговорил, растягивая слова:

— Теперь, когда прибыл самый главный участник собрания, мы можем начинать. Не окажет ли кто-нибудь из вас любезность вылить ведро воды на голову нашего доброго капитана Маккормака, чтобы мы посмотрели, не теплится ли в его теле хоть малейшая искорка жизни?

Фелисити без сил опустилась на большую бухту каната. Вода стекала с ее платья и волос, в которые вплелись водоросли, тонкими струйками и становилась розовой, смешиваясь с кровью на палубе. Она машинально принялась растирать запястья, переводя взгляд с человека, неподвижно лежавшего рядом, на испещренное оспинами лицо названого брата.

Один из матросов окатил Моргана водой и отступил назад. Несколько долгих минут Морган оставался неподвижен. Наконец, когда Валькур уже собирался приказать облить его снова, ирландец издал сдавленный стон.

Приблизившись к распростертому на палубе человеку, Валькур ткнул его шпагой.

— Поднимайся, пес, и приготовься получить наказание. Постарайся встретить его достойно, как подобает каналье вроде тебя.

Фелисити искоса бросила на капитана Бономма вопросительный взгляд. Однако француз тут же отвел глаза в сторону.

Приподнявшись на локте, Морган встряхнул головой, как будто пытаясь разогнать наполнявший ее туман. Он посмотрел на Валькура, потом — на команды обоих судов, сгрудившиеся вокруг него, и наконец — на Фелисити.

— Возьмите его, парни, — вдруг пронзительно закричал Валькур, — и привяжите к мачте. Мы сейчас поглядим, как ему понравятся кошачьи когти.

Кошка — страшная плеть с девятью хвостами, в зависимости от силы, умения и настроения того, кто держит ее в руках, могла оставить на теле лишь красные полосы, а могла и ободрать мясо до костей. С расширенными от ужаса глазами Фелисити рывком поднялась на ноги, увидев, как Валькур принес плеть с девятью сыромятными ремешками, в концы которых были вплетены кусочки железа или стекла, чтобы резать и рвать кожу.

Несколько дюжих молодцов рывком подняли Моргана и подтащили к мачте. Заставив его обхватить мачту руками, они связали их просмоленным концом, а потом, разорвав пополам рубашку, обнажили загорелую спину, изборожденную шрамами.

— Похоже, его уже секли раньше и он знает, что его ждет. Это сделает наше развлечение более интересным. — Распустив намотанную на руку плеть, так что она волочилась по палубе, гремя концами по доскам, Валькур стал приближаться к Моргану.

— Нет, — прошептала Фелисити, сделав шаг в сторону брата, — не надо!

Валькур посмотрел на нее с звериной усмешкой. Размахнувшись, он стремительным движением и с каким-то торжествующим стоном опустил кошку на спину Моргана.

Утяжеленные на концах ремешки оставили глубокие раны на теле. Морган как будто окаменел, откинув голову назад. На его плечах выступили капли крови, которые вскоре превратились в быстро стекавшие вниз струйки.

— Нет! Стойте! — закричала Фелисити и, обернувшись, посмотрела прямо в лицо капитану Бономму. — Разве это справедливо? Как тогда быть с вашим соглашением и с вашей хвальбой насчет правосудия на морях? Я слышала, как матросы «Черного жеребца» просили о пощаде, и вы, наверное, пощадили их. Или ваши слова не относятся к этому человеку?

— Мюрат квартирмейстер. Он вправе наказывать плетью. — Лицо капитана побледнело.

Тут же вновь послышался свист плети.

— Вправе? Лишь потому, что ему захотелось отомстить? Все дело только в этом, клянусь вам. Только в этом!

— Ну, не знаю… — начал капитан, на его лице появилось тревожное выражение.

Фелисити окинула быстрым взглядом команду, а затем посмотрела на Валькура, старательно распутывающего свой окровавленный инструмент. Внезапно ее осенило, и хотя этот шанс сулил мало надежды на успех, она, ухватившись за него, заговорила с пылким красноречием:

— Если верить вашим словам, вы всегда даете захваченной команде возможность присоединиться к вам. По-моему, здесь не найдется ни одного глупца, чтобы отказаться от такого предложения, и в первую очередь это относится к капитану, который давно знаком с морскими законами. Если я не ошибаюсь, в вашем кодексе говорится, что членам экипажа полагается улаживать возникшие между ними споры на берегу с помощью шпаги и пистолета, не так ли?

— Совершенно верно.

— Тогда почему бы не поступить так сейчас? Почему квартирмейстеру позволено воспользоваться данной ему властью, чтобы добиться преимущества, в котором отказано остальным? Чем они хуже его?

— Вы правы, мадемуазель, но…

— Вы же капитан! — воскликнула Фелисити, увидев, как в воздухе снова мелькнула плеть, и услышав, как Морган испустил резкий короткий вздох, почувствовав нестерпимую боль. — Прикажите ему прекратить. Выполняйте требования соглашения!

Толпа матросов пришла в движение, послышались одобрительные возгласы. Все устремили взгляды в сторону Фелисити, привлеченные необычной картиной, которую представляла она собой в мокром и тяжелом бархатном платье, чей и без того низкий корсаж опустился теперь еще ниже, обнажив розовые ореолы сосков.

Злобный характер и мелочность Мюрата не делали его популярным среди команды, а этот Франсуа, неожиданно превратившийся в едва не погибшую в морской пучине русалку, оказался неплохим адвокатом, несмотря на то что все происходящее не имело к нему ни малейшего отношения. Матросы «Черного жеребца» стояли молча с угрюмыми лицами и, сжав кулаки, смотрели на своего капитана. Фелисити неприятно удивилась, заметив среди них Хуана Себастьяна Унсагу.

Лишь Валькур, с мокрыми губами и остекленевшими глазами, казалось, не обращал внимания на ее слова, сосредоточив свою ненависть на стоявшем перед ним беспомощном человеке.

— Стой! — крикнул капитан Бономм, шагнув к Валькуру. Протянув руку, он ухватился за плеть и вырвал ее у Мюрата.

Из толпы матросов послышался тихий вздох облегчения. Фелисити сцепила пальцы, чтобы как-нибудь справиться с охватившей ее безудержной дрожью.

Капитан-француз твердо стоял на палубе слегка покачивающегося судна.

— Фран… эта милая девушка говорит правду. Нельзя так поступать ради личной мести. Вам следует разрешить спор на берегу согласно общепринятым правилам.

— Глупец! — прорычал Валькур. — Почему ты слушаешь ее? Что она в этом понимает? Отдай плетку, и я покончу с ним!

Лицо француза тут же приобрело ледяное выражение. Он тихо проговорил:

— Вы назвали меня, Жака Бономма, капитана «Ворона» и захваченного приза, глупцом, мсье?

— Я… оговорился сгоряча, прошу прощения, — поспешно ответил Валькур, который уже взял себя в руки и теперь старался загладить собственный промах. — Но только этот Маккормак не стоит того, чтобы устраивать ради него поединок на равных.

— Не стоит? Я так не считаю, — возразил капитан, оставаясь непреклонным. — Речь идет о жизни человека, мсье, причем какого человека! Несколько лет назад я знал его как одного из самых славных сынов моря, которому сопутствовала удача в торговле и пиратстве. Он вполне может украсить нашу компанию после того, как вы разрешите ваш спор, какой бы причиной он ни был вызван.

Валькур мрачно посмотрел на сестру, потом на привязанного к мачте человека. Прищурив глаза, он презрительным взглядом скользил по его окровавленным плечам, по слипшимся от крови волосам, по бледному, несмотря на густой загар, лицу с застывшим на нем выражением боли.

— Я снимаю свои возражения, — криво усмехнулся он. — Мы можем продолжить этот урок с помощью пистолета и сабли. Однажды нам с капитаном Маккормаком пришлось скрестить шпаги в темноте. Теперь настал черед нашей новой встрече.

Валькур, конечно, понимал собственные преимущества в предстоящей схватке. На лице Моргана виднелись следы пороховых ожогов, ему рассекли ухо, он потратил немало сил, чтобы извлечь Фелисити из глубин моря, его ударили по голове с такой силой, что он потерял сознание, наконец, ему пришлось вынести несколько ударов дьявольской плети Валькура. После такого напряжения, получив столько ран и потеряв столько крови — как он сможет управляться с саблей в честном поединке?

Теперь Фелисити догадалась, что она вполне могла обречь Моргана на смерть, точно так же, как если бы позволила продолжать истязание плетью.

Это понимал и капитан Бономм. Нахмурившись, он заявил:

— Нам некуда спешить. Утро устроит нас точно так же, как и полночь.

— Этого нет в статьях соглашения, — заметил Валькур, вытащив из-за обшлага надушенный платок, чтобы вытереть испачканные в крови Моргана пальцы. — Я имею в виду ожидание. По-моему, чем скорее мы решим наш спор, тем лучше.

Валькур оказался прав. Фелисити прочитала ответ в глазах капитана Бономма, прежде чем тот кивнул в знак согласия. Резко обернувшись, дородный, некогда красивый француз громко приказал отвязать Моргана.

Поединок проходил в полной темноте. Единственный фонарь, прикрытый от ветра металлическим щитком, бросал дрожащие лучи на узкую полоску берега. Отблески желтого света падали на песок, заставляя его казаться золотой пылью, и отбрасывали тени на опушку пальмового леса. Морские волны с тихим шелестом накатывались на пляж и отступали, едва не погасив жарко горящее во тьме пламя.

Они добрались до этого пустынного берега на баркасе. Один из матросов протер раны Моргана губкой, смоченной в соленой воде, предложил ему выпить немного рома и подал другую рубашку. За это время его волосы успели высохнуть и теперь обрамляли голову каштановыми волнами.

Когда Морган занял позицию, его настороженные глаза казались мерцавшими нефритами, а бледные губы были плотно сжаты. Он намеренно старался не глядеть туда, где находилась Фелисити, или ей это только казалось.

Несмотря на то что ночной ветер, от которого ее защищало лишь промокшее бархатное платье, оказался довольно прохладным, Фелисити не обращала на него внимания. Она сейчас никак не могла избавиться от преследующего ее ощущения остановившегося времени. Она видела, как Валькур понюхал табак, как капитан Бономм опустился на одно колено, склонившись над коробкой с пистолетами, чтобы проверить курки, слышала треск огня в фонаре и ощущала запах разогретого китового жира. До ее слуха долетал шорох низко склонившихся пальмовых ветвей, глухие удары волн, разбивающихся о борта баркаса, и тихий разговор доставивших их сюда гребцов. Неподалеку от берега на волнах качалась еще одна невидимая в темноте шлюпка, в которой находились люди, решившие, что им не стоит наблюдать за предстоящим зрелищем.

Команда явно не одобряла присутствия Фелисити на месте поединка. Все понимали, что она не имеет права здесь находиться, однако девушка настояла на своем. К тому же, в силу каких-то своих причин, ее поддержал Валькур. Теперь он поглядывал на сестру с кошачьим удовольствием и едва заметным нетерпением.

Капитан Бономм не стал дожидаться остальных зрителей. Резким жестом он подозвал участников поединка к себе. Протянув каждому из них посеребренный пистолет, держа его рукояткой вперед, он поставил их спиной друг к другу. Они оба прекрасно знали, что от них требуется. Направив стволы пистолетов вверх, противники стали расходиться в противоположных направлениях, как только капитан отсчитал первый шаг.

В размеренном ритме Морган и Валькур удалялись друг от друга, двигаясь параллельно урезу воды. Ветер подхватывал поднятый их ногами сухой песок и с тихим шелестом разносил его по берегу. Бономм отсчитал шесть, семь, восемь шагов, удваивая разделяющее их расстояние соответственно до двенадцати, четырнадцати и шестнадцати шагов. Двадцать шагов. Противники замерли словно темные статуи, освещенные неровным светом фонаря у них за спиной. Ветер на мгновение утих, и воцарилась ничем не нарушаемая тишина.

— Огонь!

Одновременно обернувшись, они спустили курки, держа оружие горизонтально и не стараясь прицелиться, так как это запрещалось правилами поединков. Пистолет Валькура изрыгнул дым и пламя. Просвистев в стороне, пуля несколько раз ударилась о стволы деревьев в густых зарослях. Курок пистолета Моргана высек сноп искр, однако выстрела не последовало.

— Промах и осечка! — Капитан Бономм негромко выругался. — Вам предстоит драться на саблях, господа!

Отточенное с одной стороны и на конце лезвие абордажной сабли немного изгибалось, а ее медный эфес защищала полукруглая гарда. Такая сабля являлась излюбленным холодным оружием моряков, предпочитавшим ее прямой обоюдоострой шпаге. Лезвия сабель сверкнули в темноте голубыми молниями, когда противники отдали взаимный салют, а потом зазвенели, со скрежетом ударяясь друг о друга и рассыпая вокруг дождь оранжевых искр после того, как Валькур первым бросился вперед.

Морган отражал удары, медленно отступая, отбивая стремительно рассекавший воздух клинок, занимая попеременно то пятую, то шестую позицию. Потом он сам сделал неожиданный ответный выпад, отрезвивший Валькура до такой степени, что он больше не растягивал тонкие губы в обнажавшей зубы ухмылке. Теперь они осторожно кружились на одном месте, а звон скрещивающихся и высекающих огонь сабель слился в непрерывную мелодию.

Лицо Валькура блестело от пота, он наблюдал за противником жадными глазами, ожидая, когда тот проявит первые признаки слабости, и отвлекал его ложными выпадами. Морган отбивался, продолжая медленно отступать. Его крепкое запястье сохраняло гибкость, и он снова и снова отбрасывал в сторону саблю Валькура, демонстрируя отличное владение оборонительными приемами фехтовальщика.

Выражение лица Валькура постепенно становилось все более злобным. Он стал действовать хитрее, то усиливая натиск на противника, то уступая ему. Теперь они перемещались взад и вперед, утопая в песке обутыми в сапоги ногами. Лезвия соприкасавшихся сабель мелькали в слабом свете фонаря, дыхание противников сделалось тяжелым и прерывистым, вырываясь из груди со свистом, словно воздух из кузнечных мехов.

Согнув колено, Валькур сделал стремительный выпад вперед. Морган тут же увернулся, отскочил в сторону и парировал удар, встав во вторую позицию. При этом он едва не опоздал, и клинки противников со скрежетом ударились друг о друга, а их гарды столкнулись, издав звон, похожий на колокольный. Напрягая все мускулы, каждый из них старался столкнуть другого с места, их разгоряченные лица разделяло всего лишь несколько дюймов.

— Ну как, отомстил? — негромко спросил Морган с вызывающей издевкой в голосе.

Вывернувшись, он тут же отскочил назад, готовый продолжить схватку. Красно-коричневые пятна, выступившие на спине его рубашки, сделались еще темнее и больше.

Валькур, похоже, исчерпал свое мастерство. Он явно рассчитывал победить противника, продемонстрировав блестящее владение оружием. Однако к настоящему моменту он уже воспользовался всеми приемами и уловками, которые когда-либо показывали ему лучшие фехтовальщики Нового Орлеана, у которых Валькур учился. Увидев перед собой саблю Моргана, быстро мелькающую перед глазами, он вновь бросился на соперника.

Однако его старания оказались напрасны. Прошло пять минут. Десять. Казалось, плоть Моргана превратилась в дух, до которого невозможно дотронуться и который нельзя победить. Он успевал ответить на каждый искусный прием, на каждую уловку противника, и хотя по его лицу градом катился пот, а дыхание сделалось прерывистым и жестким, он старался сберечь силы, наблюдая за бесконечными ухищрениями Валькура. Сейчас он сосредоточил все внимание на сверкающем острие сабли Мюрата. Разум Моргана, не менее ловкий, чем мышцы и сухожилия, управлял движениями тела с такой быстротой, что, если бы не слабость от многочисленных ран, он стал бы гибельным для его противника. Тем не менее со стороны могло показаться, что он сдерживает себя, намеренно не спешит нападать, чего-то выжидая, набравшись терпения.

Фелисити горящим немигающим взглядом следила за мелькающими в воздухе саблями. Она задыхалась, не в силах наполнить легкие воздухом. Девушка смутно догадывалась, что на ее глазах разворачивается великолепный поединок, но не могла оценить его по достоинству. Ее охватил безотчетный ужас, разрывавший кокон оцепенения, в который она себя заключила, и подбиравшийся к сердцу. Скрежет сабельной стали вызывал у нее ощущение незащищенности, проникавшее в самую сокровенную глубину души.

Стоявшие позади нее гребцы оставались неподвижны уже в течение четверти часа, а опоздавшие зрители, выпрыгнув из лодок, застыли на месте, стоя по колено в воде, не обращая внимания на прибой.

Морган споткнулся. Он стал уставать, его лицо заметно побледнело, а рубашка сделалась мокрой от крови и пота. Пояс бриджей намок и окрасился в алый цвет. Теперь он парировал выпады противника уже не так чисто и начал мало-помалу отступать.

Желто-карие глаза Валькура сверкнули какой-то дьявольской радостью. Удвоив усилия, он шаг за шагом стал теснить Моргана, приближаясь к месту, которое давно приметил. Морган не мог видеть, что он постепенно отступает к коробке с пистолетами, наполовину скрытой тенью одного из баркасов и слабо поблескивающей в темноте полированной крышкой.

Поняв это, Фелисити взмахнула рукой в бессильном отчаянии, а потом опустила ее. Если Морган сейчас отвлечется, это может кончиться для него гибелью. Кое-кто из команды, судя по тревожному выражению на обветренных лицах, также догадался о замысле Валькура. Прибегнуть к хитрости, забыв о чести и правилах поединка, принятых в этом развращенном обществе, чтобы победить упорного противника, считалось вполне допустимым приемом. И любой, обладающий достаточной ловкостью, чтобы до сих пор сохранить собственную шкуру, должен был к этому стремиться.

А что же Морган? Он, словно сорванный шквалом лист, продолжал отступать перед клинком Валькура, со звоном мелькавшим перед глазами. Казалось, он совсем выдохся и едва находил силы, чтобы крепко держать оружие. Одно неверное движение, и он, совершенно измученный, наступил на скользкую крышку деревянной коробки и, поскользнувшись, распластался на земле.

Со свистом втянув в себя воздух, Валькур напрягся и обрушил на Моргана смертоносный клинок длиной в целый ярд, стараясь угодить ему прямо в сердце.

Однако удар не достиг цели. Разгадав замысел противника, Морган приподнялся на локте и вскочил на ноги, прикрываясь взятой наискосок саблей. Клинки со звоном скрестились, рассыпая снопы огненных искр. Морган закружился вокруг соперника, наступая на него с нарастающей скоростью и силой, точно рассчитанными движениями уклоняясь от ответных выпадов. Рука Валькура разжалась. Выпавшая сабля, кометой сверкнув в воздухе, воткнулась в сырой соленый песок и осталась торчать там, подрагивая эфесом.

Морган тут же выпрямился во весь рост и приставил саблю к груди Валькура. Пристально глядя в его ошалевшие от столь невероятного поворота событий глаза, он спокойно произнес:

— Победа за мной, я думаю. Ты переоценил себя, приятель, и поплатился за это.

Прерывисто дыша, Валькур то и дело переводил взгляд с Моргана на Фелисити.

Капитан Бономм неожиданно выступил вперед, словно не в силах выдержать давящей тишины.

— Я объявляю вас победителем, капитан Маккормак, если он не желает этого сделать. Кончайте с ним, дружище.

Не обращая внимания на француза, Морган задержал взгляд на побледневшем лице Фелисити, прежде чем снова опустить глаза на Валькура.

— Мне прикончить тебя, Мюрат, или ты ради твоей сестры и прекращения схватки попросишь у меня пощады?

Принять помилование от человека, которому сам только что в этом отказал, считалось бесконечно унизительным поступком, позорным проявлением безмерной трусости. Но Валькур решился на это без колебаний.

— Пощади, — прохрипел он.

 

14

Два баркаса вновь приближались к «Черному жеребцу». На одном, где находились капитан Бономм, Фелисити и Валькур, царило задумчивое молчание. С другого доносились громкие веселые возгласы, часто довольно непристойного содержания. Пираты поздравляли Моргана, заново переживая каждый удар недавнего поединка и вспоминая другие схватки между доблестными бойцами, свидетелями которых им довелось стать.

Фелисити нахмурилась, погруженная в свои мысли. Баркас уже подходил к бригантине, когда она поняла, что для нее не найдется места на борту судна. Даже если оставить пока статью соглашения, запрещающую ее нахождение на корабле, ей все равно будет негде спать, кроме как в одной каюте с Валькуром, чего она просто не могла представить теперь, когда не стало Ашанти.

— Капитан Бономм, — обратилась она к французу, — простите, но я должна просить вас вернуться и высадить меня на берег.

— Прямо сейчас, ночью? Это будет очень невежливо с моей стороны. Я не могу пойти на такое.

— Но ваши статьи насчет женщин…

— Нам удавалось обходить их раньше на короткое время. Не будет беды, если мы сделаем это еще раз.

— Мне не найдется у вас места, — возразила она.

— С учетом того, что случилось, я могу понять ваше нежелание оставаться с нами. Но я прошу вас не переживать. Мы отыщем для вас койку… где-нибудь.

Гребцы все равно не стали бы поворачивать обратно без приказа капитана. Сейчас они уже положили на планшир длинные весла, и шлюпка тихо заскользила вперед, приближаясь к борту судна, которым раньше командовал Морган. Фелисити поймала себя на мысли, что ей хочется, чтобы Бономм оставался рядом, что ей нравится его хрипловатый голос, когда он обращается к ней.

— Я, наверное, должна отблагодарить вас, — сказала она.

— Не надо. В этом нет необходимости. Ведь мы же друзья, верно? — Бономм протянул руку и обнял ее плечи небрежным ласковым жестом.

— Да, конечно, — ответила она, отодвигаясь в сторону.

— Вы совсем озябли, дорогая, и на вас все то же платье, в котором вас вытащили из воды. Мы сделали большую глупость, не позволив вам переодеться. Нам здорово повезет, если вы не погибнете от тропической лихорадки, будь она трижды проклята!

— Со мной ничего не случится. Волосы уже почти высохли.

Бономм потер руку Фелисити, а потом крепко прижал девушку к себе, не обращая внимания на ее попытки вырваться из объятий.

— На бригантине я видел медное корыто в капитанской кабине. Я прикажу нагреть для вас воды и дам вам немного рому. Это поможет вам сохранить здоровье.

Как она могла отказаться? Без рома еще можно было обойтись, но корыто с водой! Бог даст, там найдется еще и мыло.

Мыло действительно нашлось, хотя оно оказалось самого низкого сорта, грубое от щелока, с таким запахом, что годилось скорее для того, чтобы драить палубу, а не мыть нежную кожу. Тем не менее Фелисити чувствовала себя словно в раю. Потом она еще подумает, как уклониться от пылких ухаживаний капитана, сейчас же она в первую очередь решила вымыться.

Оставшись одна в капитанской каюте, Фелисити разделась и стала тереть кожу так сильно, что она вскоре покраснела. Затем она занялась волосами, долго перебирая покрытые пеной пряди. Тщательно прополоскав их и смыв последние остатки мыла, она перекинула мокрые волосы через плечо. Вновь усевшись в корыто, Фелисити закрыла глаза, наслаждаясь теплом, медленно наполнявшим тело, и впервые за последние недели позволила расслабиться мышцам и нервам…

Поднявшись на борт, она сразу обратила внимание на царившее на судне необычное оживление. Вахтенные, как и оставшаяся на берегу часть команды, явно были заняты каким-то делом. Несколько зеленых черепах, которых раньше погрузили на люгер, теперь переправили на более крупный корабль. Кроме того, оставшись в каюте старшего офицера, ожидая, пока для нее разогреют воду, Фелисити обнаружила там узелок со своей одеждой. Похоже, пираты могли проявить расторопность, когда им того хотелось.

Что теперь станет с «Вороном»? Он сделал свое дело, и его наверняка продадут. В такие времена корабль считался слишком дорогой вещью, чтобы бросить его просто так.

Как все переменилось! Кто бы мог подумать, что Морган, столь непреклонный защитник испанских порядков, намеревавшийся сделаться землевладельцем и добропорядочным гражданином новой колонии короля Карлоса, вновь встанет на стезю вольного мореплавателя? Какой случай заставил его принять такое решение? Она бы дорого дала, чтобы узнать это.

Что касается ее чувств, разве можно было представить всего лишь день назад, что несправедливость в отношении ирландца, в какой бы форме она ни выражалась, так глубоко тронет ее душу? Кто бы мог предположить, что она испытает такое удовлетворение, увидев, что именно Морган поставил Валькура на колени, а не наоборот?

Все-таки жизнь любопытная вещь. Люди меняются за одну ночь; или окружающие не сразу замечают перемены, которые на самом деле случились уже давно?

Вода в корыте мерно опускалась и поднималась в такт движениям раскачивающегося на якоре судна. Вдруг сверху донесся мощный хлопок, похожий на приглушенный взрыв. Вода тут же всколыхнулась, словно волна прилива, и, достигнув горла Фелисити, перелилась через край корыта, а потом отхлынула назад, выплеснувшись наружу с другой стороны.

Фелисити напряженно выпрямилась. Она уже кое в чем разбиралась, чтобы понять, что означает этот глухой звук. Его мог издать только грот, самый большой парус, когда он наполнился ветром и расправился во всю ширь. «Черный жеребец» быстро набирал скорость. Они вновь уходили в море.

Фелисити поспешно выбралась из воды. С недовольной гримасой она взяла бокал, который принес юнга по приказанию капитана, и отхлебнула глоток рома. Фелисити не хотелось пить, однако Бономм дал ей понять, что обидится, если она этого не сделает. У нее сейчас не было желания дурманить себя алкоголем, но это могло оказаться весьма удобным как для него, так и для нее самой.

Поставив бокал, Фелисити вытерлась длинным куском льняной материи, специально оставленным с этой целью на умывальнике. Завернувшись в ткань, она принялась изучать содержимое узелка. Она могла надеть ночную рубашку, чего ей хотелось сейчас больше всего на свете, а также — нижнюю сорочку, юбки и халат, или вновь нарядиться в бриджи и мужскую рубаху.

Первое могло подтолкнуть капитана к более решительным действиям, если он вернется, чтобы показать ей место для сна, а последнее требовалось хорошенько постирать. Таким образом, у нее оставался лишь женский наряд, однако необходимые для него корсет и нижние юбки оказались намоченными морской водой, так же как и пришедшее в негодность бархатное платье.

Собираясь с мыслями, она взяла деревянный гребень и стала расчесывать спутанные пряди волос. Окинув каюту хмурым взглядом, Фелисити заметила шпагу, наискось лежавшую на стуле рядом со столом в углу. Она сразу узнала ее по военным ножнам, по эмблеме и форме. Эта шпага принадлежала Моргану. Ее отняли у него, когда он потерял сознание в схватке. Поскольку во время поединка соперники воспользовались саблями, шпага ему не понадобилась. Как она могла оказаться здесь? Может, кто-нибудь из команды отнес ее в каюту бывшего капитана в знак почтения к нему? Или согласно правилам шпага смещенного командира становилась собственностью победителя?

Впрочем, все это не имело значения. Обернувшись, Фелисити подошла к стоявшему у стены рундуку. Подняв без труда крышку на смазанных петлях, она увидела одежду Моргана — рубашки, шарфы, старые мундиры, пару бриджей, камзол и жилет — все голубых тонов или цвета буйволовой кожи.

Эта находка помогла Фелисити решить проблему. Она возьмет чистую рубашку из запасов Моргана и, надев свои старые бриджи, вновь станет играть роль юноши. Теперь она, конечно, уже никого не проведет, однако в таком костюме ей будет легче находиться на борту судна, и он лучше сочетается с той решимостью и твердостью характера, которые она стала ощущать в себе в последнее время. Она больше не станет вести себя как беспомощная женщина, вынужденная покоряться судьбе в силу сложившихся обстоятельств. С этой минуты она сама сумеет постоять за себя. Теперь ей незачем скрывать истинное лицо.

Оставшись одна и почувствовав себя свободной, она больше не считала себя кому-то обязанной, вынужденной соблюдать верность кому-то еще, кроме себя самой. Какие бы превратности судьбы ни ожидали ее впереди, она все равно останется такой, какая есть, не сделается чьей-либо собственностью или рабыней, не станет игрушкой в руках любого мужчины.

Над умывальником висело небольшое стальное зеркало, очевидно, предназначенное для бритья. Взглянув в его матовую поверхность, Фелисити заметила, что от загара кожа ее лица приобрела золотистый оттенок, нежно контрастирующий с безупречной белизной льняной рубашки Моргана. Высохшие волосы, казалось, излучали мягкий свет, а обрамлявшие лицо пряди отливали серебристыми тонами. Сейчас собственная внешность не имела для нее значения, если не считать того, что она могла стать причиной новых осложнений.

Фелисити отошла в сторону и оделась, а потом вновь вернулась к рундуку, не зная, чем прикрыть длинные пряди волос, доставляющие ей столько неудобств.

Внезапно дверь каюты за ее спиной широко распахнулась. Уронив крышку рундука, Фелисити резко повернулась и увидела Валькура. Каждый мускул ее тела напрягся от мгновенно охватившей ее тревоги. Валькур окинул сестру взглядом прищуренных глаз, светившихся каким-то безумным блеском. Судя по всему, ромом согревалась не одна Фелисити; она догадалась об этом по долетавшему до нее запаху, по расслабленной позе Валькура и по тому, как неловко он наклонился, чтобы закрыть дверь.

— Я знал, что найду тебя здесь, — проговорил он. — Ты, конечно, всегда готова сбежать с вожаком шайки, кем бы он ни был. Добыча достается победителю.

Он собирался добавить что-то еще в том же ядовито-грубом тоне, однако Фелисити перебила брата:

— Что тебе нужно?

— Одно дело… очень важное, которое мы так и не довели до конца, ты не забыла?

— Между нами все кончено, — холодно ответила она. — Ты осквернил мои воспоминания о детстве, и я теперь сожалею, что отец имел несчастье встретиться с тобой. Я больше не желаю слушать тебя. А если ты дотронешься до меня по какой бы ни было причине, я заставлю тебя об этом пожалеть.

— Сильные слова, дорогая. Но ты уверена, что сумеешь подтвердить их делом? Я мог уступить более ловкому фехтовальщику, однако я пока способен в любой момент уложить тебя к себе на колени кверху задницей. Эта мысль поддерживала меня все эти долгие годы.

Фелисити пристально посмотрела на брата.

— Долгие годы? О чем ты говоришь?

— Помнишь, дорогая, тебе было восемь лет, а мне — на десять лет больше? Ты тогда убежала и спряталась от меня в шкафу. Я забрался туда вслед за тобой и наслаждался свободой действий, пока ты извивалась и плакала. Я не сделал тебе больно, но испытал немалое удовольствие. Ты пожаловалась матери Ашанти, и она стала внимательнее следить за тобой, но я был просто восхищен.

Внезапно Фелисити вспомнила то, о чем сейчас говорил Валькур. Как вообще она могла об этом забыть, разве что забвение стало для нее своего рода защитой? Боль от этих странных позорных шлепков жгла ее сейчас не меньше, чем много лет назад, хотя она лишь испугалась, не разобравшись, в чем дело.

— Я рада, — отчетливо проговорила Фелисити, — что Ашанти дала тебе отраву.

— Даже если это стоило ей жизни?

Она смотрела на него, не отводя глаз, пораженная больше тем, что он не побоялся признаться в содеянном.

— Ты? — прошептала она. — Так это ты сделал с ней то, о чем даже страшно говорить?

— Она давно на это напрашивалась.

Перед ней стояло чудовище с поврежденным рассудком, начисто лишенное моральных принципов, руководствующееся в поступках лишь собственными желаниями и поползновениями.

Неожиданно Фелисити пожалела о том, что Морган не покончил с ним, чего он вполне заслуживал.

— Убирайся, — процедила она.

— Ну нет. Ни за что на свете. — Покачав головой, Валькур стал приближаться к ней медленной походкой шакала, учуявшего раненую жертву. — Сегодня вечером ты предала меня, умоляя пощадить своего любовника Моргана. Благодаря тебе его освободили, позволили сразиться со мной на пистолетах и саблях. Из-за тебя я проиграл поединок, я, который всегда выходил победителем из подобных схваток. Это было единственное, чем я мог гордиться.

— А как же насчет той ночи, когда Морган разогнал вас в темноте, словно паршивых шавок? — Фелисити не собиралась уступать, даже если он убьет ее сейчас.

— Тогда мне помешали мои же люди, два глупых сукина сына. Один из них даже перепутал меня с Морганом, и мне пришлось проткнуть его шпагой. Я не желаю вспоминать о том случае.

— Почему же? — с издевкой поинтересовалась Фелисити. — Неужели ты не хочешь признать, что Морган лучше тебя…

Не успела она договорить, как Валькур размахнулся и ударил ее по губам тыльной стороной ладони. В последний момент Фелисити успела отклонить голову, однако она все равно ощутила во рту привкус крови: Валькур разбил ей губы костяшками пальцев. Мощная волна гнева захлестнула Фелисити. Не раздумывая, она откачнулась назад и ответила брату звонкой пощечиной.

Зарычав, Валькур попытался схватить ее за горло. Пригнувшись, Фелисити проскользнула у него под рукой, но он стремительно повернулся и, обхватив ее за талию, повалил на пол.

Падая, Фелисити ушибла бедро. Нестерпимая жгучая боль, казалось, заставила ее отбиваться еще с большим неистовством, и она с силой ударила Валькура ногой, угодив ему в пах. Застонав, он разжал руки. Извиваясь всем телом, Фелисити отползла подальше, потом поднялась на одно колено. Валькур бросился следом и, схватив ее за рубашку, оказавшуюся для нее слишком большой, медленно потянул девушку к себе.

Не в силах вырваться, Фелисити стремительно обернулась и вонзила ногти ему в лицо, стараясь выцарапать глаза. Валькур пронзительно закричал и с силой ударил ее кулаком в грудь, потом нанес еще один удар, от которого она отшатнулась назад и рухнула на пол, поскользнувшись в луже выплеснувшейся из корыта воды. Валькур тут же навалился на нее сверху.

Дикая боль разрывала тело Фелисити изнутри, не позволяя ни дышать, ни двигаться. Однако она все же сумела собрать пальцы в кулак и с силой ткнуть Валькура в горло. Он закашлялся, издавая сдавленные гортанные звуки, но тем не менее не выпустил своей жертвы, крепко вцепившись девушке в грудь и сжав ее так сильно, что Фелисити закричала, не выдержав адской боли. Запустив вторую руку в волосы, Валькур оттянул ей голову назад, так что затылок едва не касался основания шеи. Фелисити почувствовала, как ее плотно закрытые глаза начинает застилать серый туман — предвестник спасительной тьмы обморока.

Стиснув зубы, она из последних сил напряглась и немного сдвинула Валькура, навалившегося на нее всей тяжестью тела. В следующее мгновение Фелисити, свернувшись в клубок, ударила негодяя обеими ногами. Стараясь защитить пах, Валькур отодвинулся в сторону, и удар пришелся в живот. Переломившись пополам, он ослабил хватку.

Фелисити выкарабкалась из-под него и, оттолкнув брата, стала отползать в сторону, чтобы он не мог дотянуться до нее рукой. При этом она зацепила локтем стул, шпага Моргана со стуком упала на пол. Фелисити тут же схватила ее и, вытащив из ножен, вскочила на ноги.

Валькур, с налитыми кровью глазами, обезумевший от боли и извращенной страсти, пошатываясь, встал с пола. Не обращая внимания на направленное на него острие шпаги, он снова кинулся на сестру.

Тяжело дыша, Фелисити подалась назад.

— Не подходи. Я не Морган, и у меня нет причин тебя щадить.

— Коли, будь ты проклята! — хрипло прорычал он в ответ и, качаясь, шагнул вперед, ухватившись за обнаженное лезвие обеими руками.

Валькур сделал ошибку. Сначала Фелисити отступила назад, порезав ему пальцы и ладонь до самых костей, а потом, держа шпагу наперевес и чуть согнув колено, сделала выпад, стараясь поразить его в сердце.

Фелисити нельзя было упрекнуть в том, что Валькур, заметив опасность, отраженную в полуночной тьме ее глаз, успел выпрямиться и попытался отскочить в сторону. Острое, словно игла, лезвие вонзилось ему в живот рядом с желудком и, проткнув тело насквозь, вышло с другой стороны, окрашенное кровью.

Несколько мгновений Валькур не отрываясь смотрел на шпагу, вонзившуюся в него по самую рукоятку, а потом страшно закричал, и крик его эхом отразился от стен каюты.

— Мадонна, что она наделала?!

Услышав эти негромкие слова, произнесенные ошеломленно и почти благоговейно, Фелисити поняла, что на нее кто-то смотрит. Капитан Бономм, кому принадлежал голос, стоял в дверях, а Морган, сжимающий в руке саблю, выступил почти на середину каюты.

Ирландец, пребывавший до сих пор в позиции готового к бою фехтовальщика, наконец выпрямился.

— Да, — проговорил он с явным удовлетворением в голосе. — Она это сделала.

Выдернув шпагу, Фелисити обернулась, взглянув на вошедших. На губах Моргана играла мрачная улыбка. Валькур перестал кричать и упал на колени, держась за живот обеими руками.

Капитан, немного помешкав, выступил вперед.

— Примите мои поздравления, мадемуазель. Вы сработали очень чисто. Однако на борту судна запрещено кровопролитие. Я вынужден попросить вас отдать шпагу.

Отказываться не имело смысла. Поклонившись с изяществом завзятого фехтовальщика и взяв шпагу за лезвие, Фелисити протянула ее французу эфесом вперед.

— Восхитительно! — воскликнул капитан Бономм, обменявшись с Морганом взглядами.

В эту минуту послышался голос Валькура. Изрыгая проклятия, он потребовал, чтобы ему оказали помощь. Морган вместе с французом подняли его и уложили на нижнюю койку. Потом, заткнув входную и выходную рану пропитанной ромом ватой, обмотали пояс бинтами, стянув его, как корсетом. Не дождавшись конца этой грубой, но действенной процедуры, Валькур потерял сознание, перестав ругаться и кричать.

Оставив раненого под бдительным присмотром юнги, мужчины вместе с Фелисити направились к главному трапу.

— Бедный Мюрат, — заметил капитан Бономм, — ему крепко досталось от всех его подруг. Сначала эта покойная девушка-рабыня, наверное, ваша служанка, мадемуазель, подсыпала ему хорошего слабительного, а теперь вы проделали дырку у него в животе.

— Я вовсе не его подруга, — возразила Фелисити.

— Рад это слышать. Мне бы не хотелось думать, что сцена, которую я только что видел, являлась выражением привязанности. Впрочем, вы настолько хорошо владеете шпагой, что моя мысль скорее всего оказалась бы неуместной.

— В каком смысле? — Фелисити бросила быстрый взгляд на Моргана, который наблюдал за ними, упорно стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение.

— Теперь, когда он столь уютно устроился в моей каюте, ему наверняка будет трудно двигаться. Разделить каюту с вами, дорогая, да еще с Мюратом и моим юнгой, это вовсе не то, на что я рассчитывал.

— Я не знала, что мне придется жить с вами в одной каюте, капитан.

— Правда? Но это, судя по всему, единственный выход. Не станете же вы спать вместе с командой на полубаке или прямо на палубе? Мои люди просто перебьют друг друга, если каждый из них заявит свои права на вас, или вы сами умрете мучительной смертью оттого, что вам придется отдаваться им слишком часто. Можете раздражаться сколько угодно, но вам нужно выбрать себе защитника из тех, кто может отстоять доставшуюся ему добычу.

— Вы имеете в виду себя? — отрывисто бросила Фелисити, рассердившись как из-за справедливости его слов, так и из-за того, что он набрался смелости решать ее судьбу, не спрашивая ее мнения.

— А почему бы и нет? Я владею шпагой лучше, чем большинство людей на борту, и я не такой невезучий, как некоторые.

— Вы знали, к чему это приведет, когда отказались отвезти меня на берег, — с укором проговорила Фелисити.

— Возможно, только смею вас уверить, с вами случилось бы то же самое, если бы вы в одиночку отправились в это погрязшее в пороке поселение. Успокойтесь, дорогая, будьте умницей. Смиритесь и постарайтесь чувствовать себя счастливой. Вы сами понимаете, у вас просто нет выбора.

— Ошибаетесь, выбор есть.

Эти слова, произнесенные глухим голосом, в котором чувствовался вызов, сорвались с губ Моргана. Фелисити и француз обернулись, взглянув на него, первая с удивлением, второй — с досадой.

— Что вы имеете в виду, мой друг? — спросил капитан.

— Только что команда, ваши люди вместе с моими, выбрала меня парусным мастером, не так ли?

— Верно, — неохотно согласился Бономм. — Хотя они так восхищались вашим мастерством фехтовальщика, что мне иногда казалось, они вас вскоре изберут капитаном.

Морган покачал головой.

— Это вряд ли. За вами утвердилась слава капитана, командующего счастливым кораблем, которого, ко всему прочему, не берут пули. Но как бы там ни было, я как офицер, подчиняющийся только вам и квартирмейстеру, имею право занять каюту рядом с вашей.

На лицо капитана Бономма набежала мрачная тень, но он кивнул в знак согласия.

— В таком случае мадемуазель Фелисити может разделить каюту со мной.

— Нет! — воскликнула Фелисити.

Мужчины не обратили внимания на ее протест. Карие глаза капитана сузились.

— Ты согласна, Фелисити? Вы ведь знакомы друг с другом.

— Я не стану с ним жить.

— Да, — ответил Морган, не сводя с француза пристального взгляда зеленых глаз. — Я знаю ее… неплохо.

— Чего я и боялся, — тяжело вздохнул Бономм. — Мне следовало понять это сразу, когда вы рисковали кораблем ради того, чтобы вытащить ее из воды, и когда она столь красноречиво уговаривала меня остановить Мюрата, избивавшего вас ради собственного удовольствия. Надеюсь, вы готовы защищать ваше… ваше право?

— Разумеется, — ответил Морган, четко выговаривая слова.

Капитан снова вздохнул.

— Я знаю собственные возможности. В обычном сабельном поединке я могу сражаться на равных с кем угодно. Но у меня нет ни малейшего желания скрестить оружие ни с таким дьяволом во плоти, как Мюрат, ни с таким противником, как вы, мой друг, который дерется так, будто его правую руку направляет сам архангел Михаил, покровитель всех воинов. Она принадлежит вам.

— Нет! Вы не сделаете этого! — закричала Фелисити.

— Я поступил так, дорогая, ради твоего спокойствия и безопасности, а также отчасти ради моего будущего благополучия. Постарайся не роптать на судьбу. Один мужчина или другой, какая в конце концов разница? Если для мужчин все кошки в темноте серы, я могу с уверенностью утверждать, что они так же относятся и к женщинам.

— Вы ведь ничего не понимаете. — Подумав о Валькуре, Фелисити с трудом сдержала дрожь.

— Похоже, мне следует знать еще меньше. Я оставляю вас Маккормаку, а сам попробую найти утешение в бутылке с ромом. Это великолепное лекарство. Причем, клянусь, не только от обычной лихорадки.

Насмешливо поклонившись, капитан Жак Бономм вернулся в каюту, закрыв за собой

дверь.

Фелисити взглянула на Моргана. Приподняв бровь, он сделал несколько шагов вниз по трапу, направляясь к двери второй каюты. Распахнув ее, он остановился в ожидании. Фелисити вскинула подбородок. В ее карих глазах появилось вызывающее выражение, когда она, не торопясь, стала спускаться вниз.

Оказавшись в каюте, она обернулась к Моргану.

— Надеюсь, ты не думаешь, что у нас все будет по-прежнему, потому что тебе удалось устроить дела, как ты хотел?

— Разве это не так? — спросил он, потянув дверь к себе, так что щеколда с резким щелчком закрылась.

— Нет, не так. Возможно, на корабле для меня не найдется лучшего места, чем твоя каюта, только это вовсе не значит, что я собираюсь спать с тобой в одной постели или даже сидеть за одним столом. Однажды тебе удалось вынудить меня пойти на это, но сейчас ты не сможешь повторить все снова. Отец мертв, и мне больше нечего бояться.

В каюте воцарилось напряженное молчание. Они оба понимали, какими бы смелыми ни казались ее слова, они оставались неискренними. Стоявший перед ней мужчина с гибким телом фехтовальщика обладал достаточной силой, чтобы заставить ее подчиниться, если бы ему того захотелось.

Морган оставил вызов Фелисити без ответа.

— Я никогда не говорил, что могу причинить зло твоему отцу.

— Ты не заявлял так в открытую, но всегда давал это понять, намекая, что его здоровье будет зависеть от моего поведения. Ты не станешь отрицать, что пользовался моим страхом.

— Нет, не стану и не собираюсь. Как еще я мог сблизиться с тобой после того, что произошло между нами? Охваченный жаждой мести, гневом, обманутый в надеждах, решив, что ты заманила меня в ловушку, оказавшись совсем не той, кем я тебя представлял, больше того, посчитав тебя подлой предательской шлюхой, я овладел тобой силой. Как я мог надеяться на прощение, на то, что ты поймешь мое желание загладить вину, если я сделался твоим врагом?

— Почему это так важно? — спросила Фелисити. — Какое тебе дело до того, что я тогда думала?

— Успокойся, Фелисити! Чего ты хочешь от меня? Признаний, чтобы швырнуть их обратно? Не переживай, с этим покончено.

— Нет, не покончено, если ты оказался здесь и опять стараешься устроить за меня мою жизнь.

Морган скрестил руки на груди, его рот скривился в едкой ухмылке.

— Если тебя так беспокоит, что мужчины устраивают за тебя твою жизнь, почему же тогда ты уехала из Нового Орлеана? Какой черт дернул тебя бежать словно заяц от гончих, чтобы в конце концов оказаться в гнезде морских разбойников и убийц?

— Если это тебе действительно интересно, ты сейчас все узнаешь, — ответила Фелисити и, раздраженная его насмешливым тоном, коротко поведала о том, как Валькур обещал взять ее с собой во Францию, как они выбрались из города, для чего ей пришлось переодеться юношей, об их беспокойном путешествии и наконец о том, как их судно прибыло на остров Большой Кайман.

— Значит, ты хотела попасть во Францию, а вместо этого оказалась в Карибском море? Ты, наверное, здорово удивилась.

— Да, не меньше, чем когда узнала, что ты избрал тот же путь. Как получилось, что ты сразу отправился вслед за нами?

— Почему ты вдруг так решила?

— Я ничего не решила, только ты догнал нас так быстро, что это вряд ли можно назвать случайностью.

— Да, так оно и есть. Ладно, сдаюсь, я на самом деле отправился за вами следом. Мы получили сведения насчет занятий Валькура, узнали о его делах с пиратами, нам стало известно название судна, имя его капитана, порт, куда оно чаще всего заходит.

— Но, по-моему, немного странно даже для испанцев посылать корабль под пиратским флагом со специально набранным экипажем и под командованием одного из старших офицеров лишь для того, чтобы захватить дочь изменника и его приемного сына…

Морган сделал несколько шагов и приблизился к девушке.

— Ты упустила главное, милая Фелисити. Я больше не испанский офицер — ни старший, ни какой-нибудь еще.

— Что ты говоришь? — Она смотрела на него во все глаза, не в силах поверить, что не ослышалась.

— Правда.

— Но почему?

— По разным причинам. Начнем с того, что мне не понравилось решение О'Райли расстрелять твоих земляков. Несмотря на то что его поступок можно оправдать, у него имелось достаточно оснований для их помилования. Кроме того, мы с ним поспорили насчет раздачи земли, которую он обещал. Он заявил, что ее получит только тот, кто прослужил в колонии не менее года, в то время как я утверждал и продолжаю утверждать сейчас, что землю следует выделять после того, как жители Луизианы приняли испанское подданство. В конце разговора генерал-губернатор дал понять, что я вообще не получу никакой земли, если не изменю своей точки зрения.

В довершение всего, когда я попросил разрешения покинуть Новый Орлеан, взять корабль и отправиться на твои поиски, он ответил мне отказом. По словам О'Райли, мой долг связан с армией и короной, а не с какой-то сбежавшей от меня французской девчонкой, как бы красива она ни была.

— Значит, ты одним махом перечеркнул все, чего так старательно добивался: положение, гарантированное офицерским званием, надежду на продвижение по службе, планы на будущее?

— Точно. Мы с Бастом и другими единомышленниками, которых нам удалось найти, угнали бригантину, и я решил вернуться к старым привычкам.

— Ты сделал неплохой выбор. «Черный жеребец» красивый корабль, — проговорила Фелисити, опустив ресницы. — Жаль только, что ты потерял его из-за меня.

— Наверное, ты помогала брату не по своей воле. Впрочем, у него весьма странные представления о том, как следует обращаться с сообщниками.

— У меня не было выбора, — ответила она резко. — Но я вовсе не желала ему помогать.

В зеленых глазах Моргана появился огонек любопытства, когда он окинул Фелисити пристальным взглядом.

— А почему бы и нет, если ты знала, что я командую судном, особенно после того, как я однажды уже обвинил тебя в чем-то подобном?

— Я предпочитаю мстить открыто, не прибегая к обману. — Фелисити не могла объяснить свой поступок по-другому, поскольку сама не понимала, что заставляло ее столь упорно отказываться сыграть роль, уготованную для нее Валькуром.

— Я постараюсь запомнить твои слова, — тихо проговорил Морган. — Это не составит труда, особенно если вспомнить, как ты остановила Валькура, не позволив ему засечь меня плетью. По-моему, это как-то связано с твоим… несогласием с ним, о котором ты только что заявила.

— Да, — грустно сказала Фелисити, — хотя дело не только в этом.

Она рассказала, как Валькур набросился на нее на борту «Ворона» и как ей удалось избежать нового насилия благодаря Ашанти, поведала о гибели служанки и о том, как брат взял на себя вину за ее смерть. Голос ее сделался напряженным, когда она сообщила Моргану о том, как Валькур пытался ее запугать, как поделился с ней гнусными мечтами и воспоминаниями перед тем, как наброситься на нее в последний раз. При этом Фелисити казалось, что ей вскрыли старую запущенную рану, выпустив оттуда гной, копившийся в течение нескольких лет, вместе с которым она отчасти освободилась от ощущения горечи и тоски.

Когда она закончила рассказ, лицо Моргана залила краска гнева, его голос вдруг сделался жестким и хриплым.

— Жаль, что я не знал об этом раньше, — проговорил он. — Я бы проткнул его насквозь, как вертелом свинью.

— Это сделала я, — ответила Фелисити с неожиданной улыбкой.

Карие глаза девушки встретились с изумрудным взглядом ирландца, и ей на мгновение показалось, что боль уже не сжимает сердце так сильно. Протянув руку, Морган осторожно прикоснулся пальцами к багровому пятну на ее скуле.

— Уже поздно, — сказал он, — и я ручаюсь, что это не единственный синяк, который достался тебе сегодня. Впрочем, признаться, я и сам чувствую себя не совсем в форме. Так что нам лучше лечь спать.

Фелисити отшатнулась.

— Нам? Я уже сказала, какими теперь станут наши отношения, и этот разговор вовсе не заставил меня изменить решение!

— Я оговорился. — Морган чуть заметно пожал плечами и опустил руку. — Не расстраивайся. Я отправился за тобой, чтобы успокоить совесть, а также из чувства сострадания, и предложил тебе остаться в моей каюте по тем же самым причинам. Но если ты помнишь, я не просил тебя передумать. Так же как и не предлагал разделить со мной постель, Фелисити…

 

15

Слова Моргана успокоили ее, по крайней мере она утешала себя этим, устраиваясь на ночь. Взяв с рундука грубое покрывало, Фелисити с сосредоточенным видом застелила им набитый соломой матрас, лежавший на койке. Она не любила, когда к ней относились с сожалением; и вообще, к чему жаловаться на судьбу, если ее оставили в покое? Впервые за несколько месяцев она наконец сумеет как следует выспаться. Оказавшись в этом тесном закутке вместе с Морганом, она не будет чувствовать себя неловко; им много раз приходилось видеть друг друга обнаженными, так что времена излишней скромности уже давно прошли. Поэтому сегодня ей не стоит слишком переживать из-за того, что узелок с вещами остался в каюте капитана.

Пока Морган снимал сапоги, сидя на койке, Фелисити вытащила из бриджей подол рубашки и, скрестив руки, стянула ее через голову. Раздевшись до пояса, с распущенными золотистыми волосами, то скрывавшими, то обнажавшими упругую грудь, она сбросила башмаки и принялась расстегивать бриджи. Заметив, что Морган затих, она посмотрела вверх. Он тут же бросил сапог, который держал в руке, и наклонился, чтобы стащить другой.

Хмурое лицо Фелисити неожиданно сделалось задумчивым. Что, если Морган не столь равнодушен к ней, как старается показать? Возможно, мужская гордость или стремление загладить прошлые грехи заставили его скрывать свой интерес. Она сумеет это проверить.

Повернувшись к нему спиной, Фелисити стала не торопясь спускать бриджи, дюйм за дюймом обнажая изящные изгибы бедер, чуть заметно покачивающихся в такт движениям судна, поднимавшегося и опускавшегося на волнах. Опершись рукой о переборку, чтобы не потерять равновесия, она освободила сначала одну точеную икру и лодыжку, а потом, повернувшись вполоборота и ухватившись за переборку другой рукой, — вторую.

Оставшись полностью обнаженной, Фелисити выпрямилась, откинув назад волосы, и встряхнула бриджи, прежде чем повесить их вместе с рубашкой на крючок в ногах койки. Второй сапог Моргана со стуком ударился о стену. Резким движением поднявшись на ноги, он распахнул дверь и прокричал, обернувшись к трапу, чтобы юнга принес корыто горячей воды для мытья.

Фелисити поспешно забралась на койку и рывком натянула на себя покрывало. Мимо раскрытой двери мог пройти кто угодно, сердито подумала она. Повернувшись к стене, девушка закрыла глаза. Через минуту она открыла их опять и, незаметно улыбнувшись, вновь опустила ресницы.

Фелисити наверняка бы вскоре уснула, если бы юнга, который принес Моргану воды, не поднял столько шума. Когда он наконец удалился, ворча что-то насчет чудаков, которые не могут обойтись без мытья, она заворочалась, словно ей не давали покоя. Чуть приоткрыв глаза, Фелисити наблюдала, как Морган, сняв загрубевшую от засохшей крови одежду, встал в корыто с горячей, дымящейся от пара водой, стройный, поражающий мужской красотой.

Он сел, прижав колени к подбородку, так что большая часть его израненной спины скрылась в корыте. Ощутив, как вода обожгла свежие рубцы и порезы, Морган поморщился, испустив негромкий вздох. Он не зря сказал, что устал и неважно себя чувствует, подумала Фелисити.

Через некоторое время он выпрямился, по-прежнему сидя в корыте, и принялся намыливать коротко остриженные волосы, поморщившись, когда дотронулся до того места на затылке, где они слиплись в комок от ссохшейся крови. Он поливал рану водой до тех пор, пока по спине не потекли красные струйки.

Корыто было слишком мало, и поэтому Морган не мог погрузить в воду верхнюю часть спины, где плеть оставила наиболее глубокие следы. Рубцы, образованные запекшейся кровью, становились все краснее по мере того, как он поливал их водой.

Это из-за нее, думала Фелисити, он получил эти болезненные зарубки, на месте которых потом появятся новые шрамы. Если бы он не бросился спасать ее и вовремя заметил нападение команды «Ворона», он бы отразил его и не попал в руки Валькура.

Фелисити соскользнула с постели и, завязав концы покрывала на груди, подошла к корыту.

— Можно, я помогу тебе помыть спину?

Склонив голову набок, Морган посмотрел на нее снизу вверх.

— Зачем?

— Похоже, тебе не так просто сделать это самому.

Несколько долгих минут он пристально изучал ее, переводя взгляд с водопада золотистых волос на импровизированный костюм, едва прикрывающий грудь, потом молча протянул тряпку, которую держал в руке.

Опустившись на колени рядом с корытом, Фелисити намочила льняную ткань в горячей воде и положила ее Моргану на плечо. По его телу пробежала невольная дрожь, когда вода попала на свежие раны, оставленные плетью, потом он замер, ничем не выдавая боль или нежелание переносить эту процедуру.

Запекшиеся раны постепенно открылись. В одном или двух местах снова появилась кровь, и вода в корыте вскоре сделалась розовой. Вид изуродованного плеткой тела вызвал у Фелисити приступ тошноты. В то же время, прикасаясь к его спине, ощущая, как под ее рукой играют крепкие мышцы, она испытывала какое-то непонятное удовольствие. С большим нежеланием, однако понимая необходимость этой операции, Фелисити намылила ему плечи, тщательно промыв раны, чтобы в них не попала инфекция. Покончив с этим, она занялась волосами Моргана, вымыв заодно то место, где пуля, выпущенная из мушкета Валькура, разорвала ему ухо. Потом здесь тоже появится шрам, небольшая зазубрина на мочке, но не более.

Закончив, она протянула Моргану тряпку и, поднявшись на ноги, вытерла руки о покрывало.

— Тебе нужно чем-нибудь протереть спину.

— Капитан Бономм дал мне коробочку с мазью, вроде восточной, с помощью которой лечит раненых один индиец из его команды. Правда, я сомневаюсь, что от нее будет какой-нибудь толк.

Пока Фелисити искала мазь в карманах его бриджей, Морган закончил мытье, выбрался из корыта и вытерся полотенцем. Опустив ресницы, она знаком предложила ему сесть на единственный в каюте стул. Потом зашла сзади и, открыв коробку, протянула Моргану крышку, не зная, куда ее положить, после чего, обмакнув пальцы в мазь, принялась натирать ему спину.

Сначала мышцы Моргана напряглись, но потом, по мере того как боль стала отступать, а легкие прикосновения пальцев Фелисити действовали успокаивающе, он постепенно расслабился. Практически на ее глазах из ран перестала сочиться кровь, а длинные, лихорадочно воспаленные полосы, оставшиеся от ударов плети, стали понемногу бледнеть. Фелисити помазала мазью ухо и затылок, потом наклонилась вперед, чтобы взять крышку, лежавшую у него на коленях, слегка задев при этом плечо Моргана обнажившейся грудью.

Он тут же вскочил, словно его обожгли раскаленным железом, и поспешно шагнул в сторону. Посмотрев на него широко раскрытыми от удивления глазами, Фелисити наклонилась и, подняв упавшую на пол крышку, небрежным движением закрыла коробку.

Несколько минут Морган пристально наблюдал за ней, прищурив глаза. В воцарившейся тишине до их слуха долетал тихий плеск воды в корыте, скрип палубы корабля, продолжающего свой путь, и шелест волн, ударявшихся о его корпус.

— Интересно, — спокойно проговорил Морган, — помогает ли эта волшебная мазь выводить синяки?

— Сомневаюсь. — Фелисити сделала неопределенное движение и направилась к столу.

Морган приблизился и, протянув руку, взял у нее коробочку.

— Похоже, нам не следует рисковать. Будет жаль, если на таком прелестном лице останется пятно. К тому же я еще раньше заметил царапины у тебя на теле…

— В этом нет необходимости… — начала было Фелисити.

— Неправда, — перебил Морган. — Как же мне не позаботиться о тебе, если ты так долго возилась со мной?

Фелисити не понравился его взгляд. Она потянулась за кувшином.

— Не надо, я могу заняться этим сама.

— Нет-нет, зачем же? Ты удостоишь меня немалой чести… и доставишь удовольствие. Позволь мне помочь. По-моему, принимая во внимание все обстоятельства, тебе следует лечь в постель.

Спорить с ним было бесполезно. Это могло не только заставить Моргана проявить больше решительности, но и подчеркнуть, что она относится к их совместному проживанию в каюте с меньшим оптимизмом, чем он. Фелисити прошла мимо Моргана и, развязав концы покрывала, легла на койку, накрывшись им до груди.

Морган опустился на колени рядом. Сняв крышку, он погрузил пальцы в коробку и принялся осторожно тереть щеку Фелисити и нежный изгиб подбородка с просвечивающими под кожей голубыми венами. Слегка повернув ее голову и приглядевшись к другой щеке, он помазал мазью ранку, оставленную костяшками пальцев Валькура, рядом с губой. Потом, не вставая с колен, Морган продвинулся немного ниже вдоль койки. Ухватив длинными пальцами край покрывала, он отбросил его в сторону, обнажив стройное тело девушки, поражающее белизной кожи. Оставаясь внешне спокойным, Морган опять набрал мазь.

Фелисити затаила дыхание, ощутив прикосновение его теплых пальцев к царапине на груди. Потом его рука стала спускаться к талии, осторожно массируя кожу. Вскоре Фелисити почувствовала целебное прикосновение его ладони к одному из округлых бедер, которое перламутрово светилось в полумраке. Она поняла, что ее начинает охватывать опасное сладостное желание, вызванное уверенными прикосновениями Моргана. Веки сделались тяжелыми, а по всему телу разлилась приятная слабость, о которой она успела почти позабыть.

Неожиданно рука Моргана замерла, остановившись на нежном изгибе бедра. Сделав над собой усилие, Фелисити открыла глаза. Он смотрел на нее, весь сосредоточившись, словно поглощенный внутренней борьбой, лишившей его способности двигаться. Она почувствовала, как у нее перехватило дыхание, как сердце забилось шумно и учащенно, хотя была не в силах даже пошевелиться, так же как и склонившийся над ней мужчина.

С верхней палубы донесся мощный раскатистый хлопок, грот неожиданно потерял ветер, а потом наполнился опять. Морган поспешно поднялся с колен и направился к рундуку, где находилась его одежда.

— Ветер, похоже, переменился, а меня за мои грехи назначили парусным мастером. Так что мне нужно скорее подняться на палубу и приказать снова поставить парус.

Через несколько минут он вышел из каюты, и хотя Фелисити до раннего утра пролежала, глядя в полумрак, создаваемый тусклым фонарем, она так и не дождалась его возвращения.

Впрочем, она не слишком об этом сожалела. Ей требовалось остаться на некоторое время одной, чтобы подумать о своем неясном будущем. Какая судьба уготована ей, оказавшейся в открытом море на борту пиратского корабля, которым командует пьяница-француз, под защитой беглого ирландца, на покровительство которого она не могла полностью положиться? Что станется с ней, если «Черный жеребец» захватят другие, более сильные корсары или он пойдет ко дну, получив отпор при попытке захватить очередной приз? В первом случае она, несомненно, станет добычей новой команды, а во втором — ее повесят вместе с остальными, как только взятых в плен пиратов доставят на берег.

А что, если они попадутся на глаза испанской береговой охране, кому-нибудь из капитанов О'Райли, или повстречаются с кораблями из других испанских владений, бороздящими эти воды, чтобы искоренить пиратство и контрабанду? Взорвут ли они их судно, и их всех разнесет в клочья, или просто перестреляют как собак?

Для Моргана, беглого наемника, похитившего испанский корабль в порту Нового Орлеана, вполне могут придумать какую-нибудь особо жестокую казнь. Сможет ли она разделить его участь? Предоставят ли ей это благо, если она назовет его тогда, а может быть, даже раньше, своим самым неверным и бесчестным возлюбленным?

Фелисити поднялась на палубу только поздним утром. Под порывами бриза, трепавшего вымпел «Черного жеребца», слишком большая рубашка Моргана плотно облетала фигуру, подчеркивая очертания высокой груди, а вьющиеся локоны разметались по плечам.

Фелисити остановилась, стараясь не замечать направленных на нее косых взглядов, и поискала глазами Моргана. Он был увлечен разговором с Хуаном Себастьяном Унсагой, стоя рядом с бортовым ограждением на полуюте.

Увидев ее, Морган тут же оставил испанца, бросив ему несколько коротких фраз, и направился к Фелисити.

— Если мне не изменяет память, ты однажды грозился отправить Баста ловить контрабандистов. Теперь ты нашел для него другое занятие, правда? — Неплохое начало, подумала она, не относящееся ни к кому из них обоих и позволяющее продолжить разговор.

— Как это часто бывает, ему надоело безделье. К тому же он не одобрил холодный прием, который ему оказали в Новом Орлеане.

— Он никогда не напоминал мне человека, способного отказаться от роли сына испанского гранда, оказавшегося в армии в поисках приключений.

— От людей можно ждать каких угодно перемен и неожиданностей, — ответил Морган, искоса взглянув на нее.

Выходит, этот разговор не так уж безопасен. Фелисити попробовала сменить тему.

— А где же твой слуга Пепе? Я не видела его на судне.

— От него нет проку в море, он слишком смирный. Чтобы он не особо переживал расставание со мной, я снабдил его рекомендательным письмом для О'Райли, который как раз искал мажордома.

— Значит, Пепе продвинулся в этой жизни, — заметила Фелисити.

Морган лишь коротко кивнул. Она лихорадочно подыскивала новый предмет для разговора. У юнги ей удалось узнать, что капитан Бономм по-прежнему не расстается с бутылкой рома, очевидно, стараясь утопить в нем огорчение и возмущение по поводу того, что его каюта неожиданно превратилась в лазарет. Валькур лежал в жару, вполне сознавая, однако, что умирает, и требовал от окружающих проявления как можно большего внимания к своей мучительной кончине. Фелисити не преминула поделиться этими сведениями с Морганом.

В ответ он снова кивнул.

— Здесь хорошо слышно, как вопит Валькур. Ты, наверное, довольна, что не прикончила его тогда?

— Как тебе сказать… Если ты помнишь, он убил Ашанти и страшно ее изуродовал.

— Не надо об этом.

— О таком слишком трудно забыть. — Фелисити покачала головой.

— Иногда бывает и хуже, — отрывисто бросил он и отвернулся, чтобы выкрикнуть новую команду. Услышав его спокойный раскатистый голос, матросы стали поспешно карабкаться на реи.

— Куда мы идем? — поинтересовалась Фелисити, когда он вновь повернулся к ней.

— Не знаю, да мне все равно. Курс проложил капитан, я только придерживаюсь его.

— Ты должен что-нибудь знать.

— Вообще-то мы направляемся в сторону Наветренного пролива. Скорее всего, чтобы посмотреть, чем там можно поживиться. — Морган окинул пристальным взглядом полотнища брезента над головой, чтобы убедиться в правильности выполнения своего приказа. Ветер взъерошил его волосы, и солнечный свет заиграл на них тысячей рыжевато-коричневых бликов.

— Зачем ты остриг волосы? — не задумываясь, спросила Фелисити.

— Так удобнее на палубе при сильном ветре. Ведь я не ношу колпак и не заплетаю волосы в косу, как большинство моряков. И еще — по той же причине, что и македоняне Александра Великого; они стригли волосы, чтобы врагам было не за что ухватиться в рукопашной схватке.

— Тебе почему-то идет такая стрижка. — Фелисити склонила голову набок. — Интересно, как буду выглядеть я, если обрежу волосы?

— Как уличный мальчишка, — ответил Морган без тени улыбки.

— Если ты имеешь в виду, что я стану менее женственной, это, наверное, будет неплохо.

Морган окинул ее быстрым взглядом.

— Сомневаюсь, что ты этого добьешься. По-моему, будет кощунством, если ты оставишь только короткую челку.

— А как же удобство… и безопасность в рукопашной схватке? — Фелисити не желала уступать, вспомнив, как Валькур рвал ее волосы прошлой ночью.

Морган посмотрел на нее сверху вниз, его зеленые глаза затуманились.

— Делай, как знаешь…

Когда он увидел Фелисити снова, ее волосы больше не развевались на ветру, а плотно облегали голову. Его лицо сразу помрачнело, но потом, когда она подошла ближе, жесткие складки его губ разгладились, на них появилась чуть заметная улыбка. Фелисити не стала обрезать волосы, она только заплела толстые золотистые пряди в косы и уложила их на голове короной, связав концы пеньковой тесемкой, сделанной из обрывка старого каната. Теперь она выглядела скромнее, но тем не менее это не избавило ее от взглядов, которые бросали на нее матросы, где бы она ни появилась. С этим ничего нельзя было поделать, как вскоре убедилась Фелисити, впрочем, без малейшего намека на тщеславие, ибо она оставалась единственной женщиной в открытом море.

Потянулись жаркие, ослепительно солнечные дни. Не зная чем заняться, Фелисити слонялась по судну, пока наконец не облюбовала себе место на полубаке, где могла подолгу сидеть, глядя на волны, на серебристые стрелы летучих рыб или на спинные плавники дельфинов, время от времени играющих возле самого носа корабля. Узнав, что Морган держал в капитанской каюте немало книг, она уговорила юнгу забрать их оттуда, и теперь ее можно было увидеть сидящей с книгой в руках под натянутым вместо тента запасным парусом, прикрывавшим страницы от назойливого ветра.

Она часто замечала, как кто-нибудь из команды под любым предлогом старался пройти мимо ее убежища и заглянуть под брезент. Матросы буквально пожирали глазами ее стройную фигуру, скользя взглядом по каждому изгибу тела, которые столь эффектно подчеркивал мужской костюм. В большинстве случаев она старалась не обращать на них внимания. Впрочем, один из пиратов, британец с грубыми чертами лица, узко посаженными глазами и масленой улыбкой, казавшейся ей гнусной, вызывал у Фелисити беспокойство.

Морган не давал поводов жаловаться. Он редко ложился спать раньше полуночи. Если она обращалась к нему, он отвечал коротко и резко. Когда Фелисити снова предложила натереть ему спину мазью, ирландец, что-то буркнув в ответ, опрометью бросился из каюты и провел всю ночь на открытой палубе.

Обычно он уже уходил к тому времени, когда Фелисити просыпалась по утрам, хотя пару раз Морган оставался в постели довольно долго. Тогда она наблюдала, лежа на койке, как он умывается, обливая лицо водой. Однажды она вытянулась на постели и долго лежала, задумавшись, забросив руки за голову. Фелисити не заметила, что покрывало сползло книзу, обнажив грудь, пока не услышала, как Морган шумно дышит. Тогда она потянулась в сладостной истоме.

Стоявший возле умывальника Морган тихо выругался, а потом взял льняное полотенце, чтобы остановить кровь, которая лилась из пореза на подбородке. Рассердившись, он с раздражением швырнул на пол бритву с серебряной рукояткой и стал быстро стирать с лица мыльную пену, после чего выбежал из каюты, так и не сбрив щетину на одной щеке.

Спустя три дня, заметив проходящего мимо Баста, Фелисити негромко окликнула его, приглашая к себе под навес.

— Могу поклясться, вы избегаете меня, — заявила она с укором, когда он подошел ближе, — садитесь и объясните, почему.

— Ни в коем случае, мадемуазель, — ответил испанец, но тем не менее ее реплика не вызвала у него улыбки.

— Тогда почему вы не разговариваете со мной?

— В таких делах следует придерживаться некоторых правил этикета.

— Но мы с вами, безусловно, можем обойтись без формальностей, — возразила она.

— Это не так, если вы живете с Морганом в одной каюте, а он по-прежнему остается моим командиром.

— Насчет первого вы правы. А что касается командира, вы же больше не служите в армии. Морган всего лишь парусный мастер, он командует, только когда ставят паруса. А во всем остальном он ничем не отличается от вас, ведь так? — Она внимательно изучала его, недоумевая, почему испанец держится столь принужденно.

Он избегал смотреть ей в глаза.

— Вы, наверное, правы, мадемуазель. Я над этим не задумывался.

— Не задумывались? По-моему, для большинства эта мысль стоит на первом месте, для тех, кто решил легко разбогатеть.

— Откуда мне знать.

— Вот как? Тогда почему вы сделались пиратом? Только не говорите, что вам захотелось найти меня, — с иронией предупредила Фелисити, — я все равно этому не поверю.

— Я еще никогда не чувствовал себя таким счастливым, как в тот момент, когда увидел вас целой и невредимой; вы должны верить моим словам, мадемуазель!

— Ладно, пусть будет по-вашему, только я так и не могу понять, почему вы здесь очутились. — Выяснив причины, побудившие Баста стать пиратом, она могла бы узнать правду о Моргане, по крайней мере часть ее.

— Как вам сказать? — вздохнул испанец, глядя вдаль. — Вы можете назвать это… порывом, если пожелаете… необходимостью. А теперь, простите, мне пора заняться делом.

Фелисити с недоумением смотрела ему вслед. Напряжение, с каким он держался, его уклончивые ответы вызвали у нее чувство тревоги. Может, он сожалел, что она так быстро вновь оказалась под покровительством Моргана? Однако она сомневалась, что настоящая причина кроется именно в этом, поскольку вся команда знала, как она оказалась в таком положении; подобные вещи просто невозможно скрыть на маленьком корабле. Если Баст на самом деле разумный человек, он не станет ее ни в чем обвинять. Или он огорчился, увидев ее в мужском костюме? Хотя в глубине его горячих глаз она заметила все тот же восхищенный блеск, как и во время их встречи в Новом Орлеане. Что стало причиной столь разительной перемены? Связано ли это как-нибудь с ее положением на борту «Черного жеребца» или с его собственным?

Разговаривая с Бастом, Фелисити заметила британского моряка, слонявшегося неподалеку от них. Теперь он не торопясь приближался с противоположной стороны, искоса поглядывая на нее хитрыми глазами. Фелисити подумала, что, наверное, допустила ошибку, позволив себе общаться с другим мужчиной, кроме Моргана. Возможно, теперь у пиратов появится надежда, что она предоставляет такие привилегии не только ему одному.

Придав лицу холодное выражение, она опустила взгляд на страницы книги, которую держала на коленях. Вскоре матрос удалился.

Однако этим дело не кончилось. В тот же день, вечером, когда солнце медленно опускалось за горизонт и надвигались сумерки, несшие с собой призрачный лавандовый свет и приятную прохладу, Фелисити поднималась по главному трапу на мостик, откуда можно было попасть на верхнюю палубу. Неожиданно она остановилась, услышав голоса матросов, затянувших веселую песню. В роли запевалы выступал один французский бродяга, а двусмысленные непристойные слова посвящались милой хромой девушке, отправившейся на базар с маленькой прелестной корзинкой. По дороге, как говорилось в песне, ей попался матрос, вызвавшийся проводить девушку, который, воспользовавшись случаем, наполнил заодно ее «корзинку».

— В пуху перины бросив якорь, девчонкин фартук он в рифы взял, — старательно выводил пират, когда стихал дружный хор, повторявший слова припева, — потом, задрав повыше юбки, он нижний парус приподнял…

— Потом с поднятой кверху стеньгой за дело взялся парень наш!

Похоже, ей не следовало показываться на глаза, пока матросы наверху не пропоют все куплеты этой непристойной песни. Фелисити ждала, ощущая неловкость и в то же время испытывая любопытство.

Позади раздались шаркающие шаги. Обернувшись, она увидела в полумраке матроса с рублеными чертами лица, поднимавшегося по главному трапу. Приблизившись, он окинул ее взглядом с ног до головы и неприятно улыбнулся.

— Надо же, смотрите, кто к нам пришел.

Оставаться здесь было неразумно, особенно сейчас. Молча повернувшись, Фелисити стала подниматься по шатким сходням.

Протянув руку, матрос ухватил ее за локоть.

— Куда ты так спешишь? Подожди малость. Я сумею тебя развлечь, даю слово; моя стеньга

давно соскучилась без дела.

— Пусти меня, или тебе будет плохо, — отрывисто бросила Фелисити и, вырвав руку, стала карабкаться наверх.

— Не так быстро, — глумливо проговорил матрос, взяв ее за пояс бриджей. — Я знаю одно местечко в трюме. Там лежит тюк шелка, так что твоей спинке будет очень приятно, когда я буду наполнять твою прелестную корзиночку.

— Пусти! — Фелисити обеими руками вцепилась в поручни сходней и, стремительно обернувшись, с силой ударила матроса ногой в живот.

Тот разжал пальцы, и девушка рванулась вперед, но он успел вцепиться ей в лодыжку. Преодолев разделявшие их несколько ступенек, он перехватил ее ногу повыше.

— Убирайся, грязная каналья! — закричала Фелисити, вложив в новый удар всю тяжесть тела и отбросив матроса к стене в узком проходе.

Пират зарычал от боли и бессильной злобы, однако не отпустил жертву.

Наверху кто-то со скрежетом выхватил из ножен шпагу. Вскинув голову, матрос тут же побледнел как полотно. Обернувшись, Фелисити увидела Моргана, возвышавшегося над ними, придерживая одной рукой распахнутую дверь, а другой сжимая шпагу.

— Не могу ли я тебе помочь, дорогая? — спросил он, растягивая слова.

Последующие события развивались с неумолимой и страшной быстротой, делающей их похожими на ночной кошмар. Британца выволокли на палубу и крепко привязали к корабельной оснастке. Морган твердым голосом отдал команду, и вперед выступил дюжий матрос, выполнявший обязанности боцмана. Потом на палубу принесли плеть, «кошку с девятью хвостами», не менее страшную даже без грузиков на концах. С матроса сорвали рубашку, и на его спину посыпались сопровождаемые монотонным счетом удары, число которых, по всей видимости, должно было достигнуть тридцати девяти.

Фелисити наблюдала за зрелищем, пока у нее хватало на это сил. До тех пор, пока британец не начал дергаться и из его горла не стали вырываться сдавленные крики, заставившие замолчать стоявших неподалеку матросов. Даже Валькур, ослабевший, с остекленевшими глазами, передвигавшийся согнувшись и держась за раненый бок, тем не менее тоже решил насладиться спектаклем. Только тогда она повернулась и стала спускаться по трапу с застывшим выражением лица, не останавливаясь, пока за спиной не захлопнулась дверь каюты.

Морган присоединился к ней спустя час. Задержавшись у входа, он пристально посмотрел ей в глаза, когда Фелисити обернулась в его сторону, затем вошел, закрыв за собой дверь.

— Предупреждаю, если ты решил поступить со мной, как с тем матросом, я буду сопротивляться изо всех сил!

— С чего ты взяла, что такое могло прийти мне в голову? — Вытащив шпагу и отбросив ее в сторону, Морган принялся расстегивать рубашку.

— Обычно в подобных случаях виновными считают обе стороны.

Он удивленно приподнял бровь.

— Возможно, так принято у французов. Я же ирландец и не вижу в этом логики.

Ответ пришел в голову сам собой, вместе с ощущением неловкости.

— Люди чаще всего считают, что женщины первыми подстрекают мужчин, подталкивают их на отчаянные поступки, потому что… дразнят их.

— В этом смысле я могу оправдать тебя, не раздумывая ни минуты, милая Фелисити. Такие уловки ты наверняка приберегла для мужчин, которые по каким-либо причинам заслужили твою ненависть.

Фелисити почувствовала облегчение, когда он отвернулся, произнеся эти слова. Стараясь уклониться от разговора на столь опасную тему, она спросила:

— Тогда зачем ты пришел сюда?

— Чтобы следить за тобой.

— Если ты не считаешь меня виноватой, зачем тебе это понадобилось? — настойчиво повторила она довольно резким тоном.

— Наверное, мне следовало лучше охранять тебя. В последние дни я стал исполнять эту мою обязанность спустя рукава, особенно сегодня вечером.

— В этом нет необходимости.

— Вот как? Тогда, значит, этому матросу сегодня напрасно ободрали плеткой спину. — Обернувшись, Морган посмотрел ей в лицо потемневшими от гнева глазами.

Выдержав его взгляд, Фелисити отважилась задать вопрос, не дававший ей покоя.

— Почему, Морган? Зачем нужно так сурово наказывать человека, если ты сам…

— Сурово? Я бы с удовольствием повесил его, как собаку! Только как понимать такое проявление заботы? Мне казалось, ты обрадуешься, увидев его наказание.

— Никогда. — Фелисити стиснула зубы, чтобы сдержать дрожь.

— Почему? Может, ты считаешь себя виноватой, что бы я там ни предполагал?

— Я… я не знаю. — Облизнув пересохшие губы, она подошла ближе. — Мне не следует здесь находиться.

— Само собой. Чтобы избежать подобных случаев, и существует старое правило, запрещающее женщинам выходить в море. Только ты ведь оказалась на судне не по собственной воле, так?

Фелисити молча кивнула, подтверждая его слова.

— А что до остального, разве виновато золото, которое так ярко блестит и которое так приятно держать в руках, в том, что его крадут люди? Или ром, разве он виноват, что некоторые напиваются им до потери чувств? Зачем тогда обвинять женщину, если при виде ее мужчина перестает держать себя в руках и отдается во власть своих самых низменных желаний? Иными словами, это лишь слабое оправдание преступлений, совершенных против женщин за все истекшие века. Я смело могу это утверждать, Фелисити, потому что знаю лучше других.

Она пристально вглядывалась в глубину его глаз, ощущая, как сказанные им слова проливаются на нее, словно целебный бальзам, успокаивающий стремительный водоворот путаных мыслей. Она поняла, что услышала от него извинение за то, как он обошелся с ней раньше. Он также раскрыл перед ней свои будущие намерения, которые она могла проверить, если сама того пожелает, и он наверняка пойдет ей навстречу.

Вскоре они стали готовиться ко сну. Фелисити легла в постель первой, натянув покрывало до самого подбородка. Погасив фонарь, Морган забрался на верхнюю койку. И хотя для человека с его силой подняться туда не составляло никакого труда, дыхание его неожиданно сделалось тяжелым. Они лежали рядом и в то же время порознь, молча вглядываясь в темноту.

 

16

— Парус! Парус по правому борту!

Этот крик матроса, сидящего почти на самом верху фок-мачты, послышался на рассвете, после того как с начала плавания прошли без малого две бесплодные недели. Взяв подзорную трубу, Морган объявил, что им попался купец-янки из английских колоний в Северной Америке. Его груз, возможно, не представлял особой ценности, однако само судно, аккуратный бриг, безусловно, стоило захватить. Сейчас они двигались параллельным курсом, но бригантина как более быстроходный корабль могла догнать его довольно скоро.

Морган отошел от борта и направился вниз, чтобы посоветоваться с капитаном «Черного жеребца». Хотя Жак Бономм не показывался никому на глаза с тех пор, как они вышли в море, только он один мог приказать бригантине вступить в бой и командовать судном во время схватки, будь он пьян или трезв.

Едва Морган ушел с палубы, на полуют неуклюже поднялся Валькур, по-прежнему передвигавшийся держась за бок. Его лицо скривилось в мрачной ухмылке, когда он увидел бриг, на борту которого уже можно было разобрать название «Пруденс». Портом приписки судна был Бостон. Неожиданно Валькур пронзительно крикнул:

— Распустить все паруса! Идем на сближение!

После минутного замешательства матросы бросились выполнять команду. «Черный жеребец» помчался вперед, словно расправивший крылья Пегас.

Большинство торговых судов с широким корпусом строилось с расчетом, чтобы брать на борт как можно больше груза при малочисленном экипаже. Создатели таких кораблей в первую очередь заботились об их устойчивости, и лишь потом — о скорости; на них не предусматривалось наличие тяжелого вооружения, занимавшего слишком много драгоценного места. Такими судами, как правило, владели несколько состоятельных людей, финансировавших на паях их рейсы и соответственно деливших между собой риск и вырученную прибыль. Капитаны и команды получали лишь малую толику доходов от перевозимого груза, матросам платили мизерное вознаграждение, а капитанам предоставляли в трюмах совсем мало места для их собственных товаров. Поэтому они не выказывали особого желания защищать судно и находящийся на борту груз. По этой причине купцы всегда считались легкой добычей, захват которой не требовал напряженной борьбы, а скорее походил на ловлю рыбы в кошельке невода.

Бригантина быстро приближалась к цели. Пираты, готовые спуститься по выбленкам на небольшое судно, держали в руках абордажные крючья. Полоса воды между кораблями сужалась, пока матросы «Черного жеребца» не заметили наконец, что на борту брига поднялась суматоха.

Неожиданно вверху показался клуб дыма, и грохот пушечного выстрела эхом отразился от палубы бригантины. Матросы тут же попрятались кто куда. Один из пиратов прокричал:

— Дьявольщина! Они неплохо стреляют!

Не столь нетерпеливый капитан наверняка бы заметил легкие пушки на борту брига, чей огонь на таком близком расстоянии оказался губительным. Несколько пиратов уже корчились от боли на палубе, оставляя кровавые пятна на выскобленных пемзой досках настила. Валькур, похоже, не обращал на это внимания. Задумав приблизиться к купцу бортом, он стоял, держась за раненый живот, вывернув губы так, что обнажились зубы. Стоявший рядом рулевой смотрел на него напряженным взглядом, однако продолжал удерживать судно на прежнем курсе.

С брига раздался новый залп фальконетов и миньонов . Картечь рвала такелаж бригантины. Потом купец неожиданно перерезал ей курс. На носу ударила пушка потяжелее, и дымящее двенадцатифунтовое ядро снесло брам-стеньги «Черного жеребца». Белые паруса медленно опали и повисли на реях, едва не касаясь палубы. От сильного удара корабль накренился, и Валькур, споткнувшись, упал на колени.

— Лево на борт! Рулевой, лево на борт, во имя Всевышнего! — послышалась громкая и четкая команда. Морган, бегом поднявшись на палубу и мгновенно разобравшись что к чему, окинул судно тяжелым взглядом.

— По местам, парни, — прокричал он, — не унывать!

Бригантина получила новое ядро, прежде чем они успели развернуться и дать ответный залп. На борту вспыхнул огонь, в воздух взлетели водяные брызги и дубовые щепки. Послышались крики бьющихся в предсмертных судорогах людей. В бортовом ограждении на носу появилась широкая дыра. Черный едкий дым застилал море, окружал их со всех сторон, попадал в легкие, вызывая кашель.

Расстояние между судами увеличилось. Повинуясь отрывистым командам, пираты вскарабкались на мачты. Бригантина двигалась теперь параллельным курсом с бригом. Маневренность ее снизилась, однако она по-прежнему слушалась руля.

— Огонь!

Орудия наполнили утренний воздух грохотом, словно разорвав его на куски. Эхо залпа еще долго перекатывалось над морем медленными волнами, в то время как сами пушки откатились назад, насколько позволяла длина удерживающих их канатов. Перила на правом борту бригантины начали плавно подниматься вверх после того, как корпус корабля содрогнулся от отдачи собственных орудий. Рядом с бригом поднялся лишь один белый фонтан воды, остальные ядра угодили в цель.

На глазах Фелисити грот-мачта купца рухнула, как подрубленное дерево, увлекая за собой обрывки парусов и такелажа. До ее слуха донеслись крики раненых, а потом она с облегчением увидела, как одинокий моряк стал торопливо спускать корабельные штандарты, подавая пиратам знак, что судно сдается.

В этот момент Морган, обернувшись, чтобы осмотреть повреждения бригантины, заметил Фелисити. Его перепачканное сажей лицо побледнело, глаза зло сверкнули.

— Силы небесные! — сердито проговорил он. — Почему ты не ушла вниз? Там не так опасно. Почему ты не желаешь оставаться там, где твое место?

Пришедшие в себя пираты поспешно перебирались на бриг. По их разумению, на борту купца, если он так отчаянно защищался, должен был находиться какой-то ценный груз. Они сначала не поверили своим глазам, а потом искренне возмутились, обнаружив, что трюмы шедшего на Ямайку судна оказались забиты бочарными клепками и соленой треской. Пираты не нашли на бриге больше ничего, хотя обшарили на нем все закутки.

Два корабля покачивались на волнах борт о борт. Капитан Бономм, наконец протрезвев до такой степени, что держался на ногах, обсуждал с Морганом, как быть дальше. Оба судна получили значительные повреждения, и бриг, в его теперешнем состоянии, представлял собою не слишком ценный приз. Однако от него требовалось получить хоть какой-нибудь доход, по крайней мере для того, чтобы оплатить ремонт бригантины.

В любом случае следовало как можно скорее добраться до берега, с призом или без него. «Черный жеребец» мог стать легкой добычей для кого угодно, пока им не займется корабельный плотник. Ядра купца не только поломали брам-стеньги с лонжеронами и проделали большую пробоину в правом борту, но и расщепили бизань-мачту, так что она теперь не могла нести паруса даже при слабом ветре, не говоря уже о порывистом шквале.

Валькур, не желая обращать внимания на повреждения, советовал сначала заняться делами попроще. Он предлагал раскалить на огне гвоздь и прижечь им ступни бородатого капитана из Новой Англии, чтобы заставить этого обманщика указать тайник, где спрятаны ценности. На самом деле Валькуру хотелось дать выход злобе, вызванной тем, что его отстранили от командования.

Матросы оказали доверие Моргану, который не только спас судно и их жалкие шкуры, но и довел схватку до победного конца, после того как они едва не проиграли ее по вине Мюрата. Попытка избавить пиратов от охватившего их разочарования могла помочь Валькуру вернуть их расположение. Кроме того, он советовал потопить бриг вместе с экипажем, конечно, после того как будут найдены спрятанные сокровища, будто этим можно было исправить ошибку, которую допустил он, недооценив противника.

Француз и ирландец не обращали внимания на красноречие Валькура. Если капитан Бономм не возражает, заявил Морган, ему известен небольшой остров, находящийся не слишком далеко, где есть укромная бухта. Кроме того, там они могли бы запастись пресной водой, набрав ее в ручье. Наконец, на острове можно разжиться свининой, по крайней мере так было, когда он находился там в последний раз. Они могут провести в бухте дней десять или две недели, в зависимости от того, сколько времени потребует ремонт обоих кораблей, занявшись заодно килеванием «Черного жеребца», чтобы очистить его днище от наросших ракушек. Это уже давно не мешало сделать, судя по тому, как двигалось судно. Потом, когда они приведут корабли в порядок, можно будет выйти в море, не опасаясь встречи с фрегатом или еще каким-нибудь хорошо вооруженным парусником, от которого им сейчас ни за что не уйти.

Предложение Моргана было принято. Они зашили тела погибших, двоих с бригантины и четверых с брига, в их матрасы и спустили за борт. Потом, выбрав якорь и поставив импровизированные паруса, взяли курс на юго-запад. Спустя четыре дня, с трудом добравшись до острова, пираты со вздохом облегчения бросили якоря в бухте.

Остров, казавшийся маленьким раем, не имел названия. Менее двенадцати миль в длину и шесть в ширину, он вздымался на западе крутым утесом высотой в сто сорок футов, постепенно понижаясь и переходя в плоскую равнину на востоке. Известняковый утес пронизывали, словно соты, многочисленные трещины и пещеры, в нескольких местах из нее били пресные источники, слившиеся в ручей, что делало остров обитаемым. На северной стороне, где в берег врезалась небольшая бухта, виднелись следы человеческого жилья — остатки фундаментов домов и сгнившие бревна примитивного причала. Однако сейчас их появление приветствовали лишь чайки и крачки, парящие в голубом с медным оттенком небе и оглашающие пронзительными криками искрящееся от солнца море, как будто подчеркивая безлюдье этих мест.

Остаток дня пираты занимались разгрузкой кораблей, перевозя на остров на спущенных с обоих судов баркасах ящики, бочки и тюки. Команды «Ворона», «Черного жеребца» и «Пруденс» расположились на берегу тремя отдельными группами. Они явно не желали сближаться друг с другом. Даже раненые, находящиеся под присмотром индийца с «Ворона», которые, казалось, могли рассчитывать на взаимное сочувствие, не проявляли стремления к общению.

На берегу соорудили палатки, укрепив запасные паруса на кольях из стволов молодых деревьев. Потом на свет извлекли котлы и жестяные тарелки, захваченные на корабельных камбузах, после чего несколько человек с мушкетами на плече отправились в лес охотиться на диких свиней. Не прошло и часа, как оттуда донеслась пара выстрелов. Через несколько минут охотники возвратились, держа на плечах шест с привязанной к нему свиньей весом более двухсот фунтов. Ее мяса вполне должно было хватить, чтобы накормить около сотни человек, устроивших лагерь на морском берегу.

Ближе к вечеру Морган подозвал двоих матросов и приказал им расчистить место на опушке леса, на некотором удалении от палаток, стоящих вдоль изогнувшегося дугой берега бухты. Подготовив площадку, они принялись сооружать хижину с четырьмя стенами и островерхой крышей из шестов, покрытых длинными и тяжелыми пальмовыми листьями.

— Посмотрите ваше новое жилище, мадемуазель Лафарг, — объявил Морган, когда матросы закончили работу.

До сих пор он даже не намекал, что хижина предназначается для нее, и Фелисити не осмеливалась на это надеяться. Наградив его исполненным сердитой благодарности взглядом, она направилась к открытой двери и вошла в нее.

Хижина была не слишком велика: менее четырех шагов Фелисити в одну сторону и три шага в другую. В такой тесноте могло хватить места лишь для небольшого стола и стула, если поставить их у входа, да для соломенного тюфяка, который можно положить в дальнем углу.

Однако это жилище показалось ей уютным и уединенным; в нем пахло свежей, недавно срезанной зеленью. Через раскрытую дверь сюда проникало слабое дуновение ветерка, а над головой тихо шелестели листья пальм, чьи кроны слились в единый купол. За стеной начинались густые заросли колючих кустов бугенвиллеи, чьи цветы с тонкими, словно бумага, лепестками нависали над крышей ярко-алой массой.

В дверном проеме возникла тень. Наклонив голову, в хижину вошел Морган, держа в обеих руках какой-то предмет. Поставив на земляной пол небольшой стол, он обернулся и бросил у стены нечто вроде пары покрывал с завернутой в них одеждой. Фелисити не успела ни о чем спросить, как следом за Морганом вошел матрос с двумя стульями и фонарем, а потом — еще один, с целым набором кухонной утвари и тарелок. Сложив эти пожитки на пол, они удалились, получив от Моргана разрешение отправляться куда угодно.

— Похоже, — проговорила Фелисити, оглядевшись по сторонам, — ты позаботился обо всем.

— Я старался.

— Мне хватило бы палатки из паруса, как и всем остальным. Не нужно было затевать эту стройку для меня одной.

— Это не только для тебя, — тут же пояснил Морган.

Фелисити обернулась, пристально посмотрев на него.

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что буду жить здесь с тобой.

— Конечно, как же я сразу не догадалась? — сказала она, слабо улыбнувшись. — Мой охранник должен постоянно находиться рядом.

— Да.

— Это очень хорошо, что ты предупредил меня заранее, а то я могла бы постелить только один тюфяк!

— Тут я дал маху, — согласился Морган, посмотрев в глаза девушки пристальным долгим взглядом. Затем он повернулся и, выйдя из хижины, зашагал прочь.

Фелисити развела костер и, пока дрова прогорали, превращаясь в угли, на которых она собиралась зажарить переднюю ногу свиньи, доставшуюся им с Морганом, попробовала навести в хижине хотя бы подобие порядка. Она расставила стол и стулья, нашла большую корзину для кухонных принадлежностей и укрепила на стенах несколько крючков, чтобы вешать на них одежду. Покончив с этим, она задумалась над тем, как лучше устроить постели.

Выход был только один: установить стол на песчаном полу в центре хижины и, расстелив с обеих сторон покрывала, положить на них тюфяки так, чтобы они не соприкасались. При этом ей в голову закралась мысль, что Морган, возможно, рассчитывал, что она положит их рядом, однако такое предположение тут же показалось ей нелепым. Он не будет действовать столь изощренно. Если бы ему захотелось восстановить между ними близость, он бы заявил об этом напрямую.

Но что, если она ошибалась? Однажды он воспользовался ее отношением к отцу, чтобы заставить изображать показное расположение к испанцам; расположение, которое могло бы стать потом настоящим, если бы обстоятельства сложились по-другому.

Нет, ей не следует думать о таких вещах. Фелисити вдруг сделалось смешно. Морган Маккормак ничего не хочет от нее. Возможно, время от времени в нем просыпается что-то похожее на желание, однако ему ничего не стоит справиться с этим без особых усилий, что вполне можно объяснить лишь ненормальностью положения, в котором они оказались, и отсутствием возможности общения с другими женщинами. Какое ей в конце концов дело до того, что он испытывает беспокойство, находясь с ней рядом? Бог с ним. Она должна радоваться тому, что он чувствует себя как бы не в своей тарелке. Он это заслужил, так ведь?

Заметив, что руки ее вдруг сделались непослушными, Фелисити расстелила покрывала рядом с задней стенкой хижины. Расправив их и разгладив складки, она дала себе слово больше не думать об этом.

К возвращению Моргана хижина пропиталась ароматом жареной свинины, фонарь отбрасывал в темноту длинные лучи света, а на столе стояли две тарелки, лежали два кинжала и кисть мелких коричневых бананов. Фелисити сидела неподалеку от входа, устроившись на стволе пальмы, поваленной давним ураганом, и любовалась темным морем, прислушиваясь к шороху прибоя. Увидев в полумраке силуэт Моргана, она поднялась и направилась в хижину, прежде чем он туда вошел.

Нарезав свинину, она разложила ее в тарелки, поставив одну из них перед Морганом. Это занятие вдруг неумолимо напомнило ей о домашней обстановке. Влажная темнота за стенами хижины, свежесть и приятный запах пищи абсолютно не сочетались с шумной пьяной гулянкой, которую устроили пираты на песчаном берегу неподалеку отсюда. Расстеленные вдоль стены покрывала манили к себе, или это только казалось ей, судя по тому, как часто Морган устремлял на них взгляд зеленых глаз. Рядом с ним Фелисити не могла избавиться от ощущения, что мужчина заполняет собою всю хижину, вытеснив из нее другие предметы.

После ужина у них не оставалось никаких дел, кроме того, как вычистить песком тарелки, прополоскать их в ручье и убрать в корзину. За этот длинный день им обоим пришлось немало потрудиться, и теперь настало время отдыхать.

Морган вышел за дверь полюбоваться звездным небом. В его отсутствие Фелисити погасила фонарь и, быстро раздевшись, легла в постель, выбрав ближний к стене тюфяк. Когда она успокоилась, ей вдруг показалось, что земля под ней колышется, словно она по-прежнему находится на корабле. Стоило ей закрыть глаза, как ощущение качки стало еще сильней, и Фелисити пришлось сделать над собой усилие, чтобы открыть их снова. Взглянув в распахнутую дверь, она увидела, как над морем поднимается луна. Огромная, полная на две трети, она залила песок холодным блестящим светом, четко высветив силуэт Моргана, отражаясь серебром от его белой льняной рубашки и играя темными медными бликами на его волосах.

Взглянув через плечо в сторону темной хижины, Морган направился к пляжу, откуда доносились веселые крики матросов, разливающих ром, сидя вокруг трех костров из просоленных деревяшек, собранных на морском берегу. Через несколько минут он вернулся с кружкой в руках и, опустившись на ствол поваленной пальмы, сделал глоток, потом — еще один.

Луна уже скрылась за утесом, когда он наконец отправился спать. Споткнувшись о табурет, ирландец выругался, потом быстро снял одежду и, бросив ее на пол, повалился на тюфяк.

Фелисити, внимательно прислушивающаяся в темноте, успела откатиться к стене, так что та задрожала от толчка. Морган повернулся на бок, его тяжелая рука легла на талию Фелисити. Обхватив ее покрепче, он притянул девушку к себе, вплотную прижав к груди. Уткнувшись лицом в ее волосы, Морган издал протяжный вздох и в следующее мгновение уже храпел, забывшись тяжелым сном.

Сквозь кроны пальм пробивался бледный молочный свет утренней зари, когда Фелисити пошевелилась и открыла глаза. Она лежала в объятиях Моргана, так что их ноги сплелись вместе, а ее голова покоилась на его руке. Она ощущала приятное тепло его тела, согревавшее ее в этот ранний час, когда поднявшийся прохладный ветерок проникал в их убежище, шурша высыхающими на крыше пальмовыми листьями.

Фелисити не спеша разглядывала лицо спящего рядом с ней мужчины — сильное, загорелое, с правильными чертами, с короткой щетиной, появившейся на подбородке. Ресницы окаймляли опущенные веки широкой полосой, а в темных дугах бровей кое-где проглядывали жесткие, словно проволока, рыжеватые волосы. В уголках глаз собрались пучки тонких, расходящихся лучами морщин, свидетельствовавших о том, что ему часто приходилось разглядывать горизонт. Замкнутое, неуязвимое, его лицо ничем не выдавало чувств и мыслей.

Вглядываясь в него, Фелисити так и не смогла понять, почему он снова и снова пытался во сне прижать ее к себе, в то время как она старалась отодвинуться как можно дальше. Ее сейчас беспокоил не страх и даже не чувство отвращения. Она боялась собственных эмоций, какого-то затаенного желания, замершего в глубине души в ожидании подходящей минуты, какой-нибудь интонации в голосе, нежного прикосновения руки в нужный момент.

Опустив ресницы, Фелисити пробежала взглядом по изгибу его плеча, по расслабленным мышцам руки, лежавшей на ее талии, и ниже — по твердой глади груди, с легким покровом волос, постепенно сужавшимся в темную линию ближе к животу. Что будет, спрашивала она себя, если ее пальцы проделают тот же путь, если она прижмется к нему так, чтобы…

Нет. Она сделала глупость, даже задумавшись о подобных вещах. С какой стати ее должен ласкать мужчина, не испытывающий к ней никаких чувств, кроме минутной страсти, овладевший ею насильно, а потом, когда она ему надоела, отпустивший на все четыре стороны, даже не оглянувшись вслед? Она не сумеет привязать его к себе лишь с помощью уз плотской любви. Уже само желание сделать это являлось непростительной ошибкой.

Медленно, чтобы не разбудить Моргана, Фелисити легла на спину и попробовала осторожно выбраться из-под его тяжелой руки. Стоило ему пошевелиться, как она тут же замерла.

Морган согнул ногу в колене, повернув ее так, что прижал бедро Фелисити, а его рука легла на грудь девушки, слегка прикрыв расслабленными пальцами розовую вершину одного бугорка. Когда он снова затих, его губы почти касались мягкого плеча Фелисити.

От охватившей ее досады и неожиданного прилива чувств Фелисити набрала в легкие воздуха, а потом потихоньку выдохнула. Прошло несколько долгих томительных минут, прежде чем ей показалось, что Морган снова задремал. Тогда она осторожно оторвала плечи от постели. Ладонь Моргана бессильно перевалилась с одной груди на другую. В этот момент он снова зашевелился, его пальцы сделались цепкими, а мышцы ноги напряглись, и Фелисити как будто оказалась в капкане, лишавшем ее возможности двигаться.

Заподозрив неладное, она поспешно повернула голову и увидела, что веки Моргана дрогнули, словно он только что плотно закрыл глаза. Она замерла, ей вдруг нестерпимо захотелось узнать, что он будет делать дальше. Эта коварная мысль овладела ею настолько, что Фелисити почувствовала, как у нее перехватывает дыхание.

Потом, как будто приняв неожиданное решение, она вцепилась пальцами в его руку и сбросила ее с себя. Откатившись в сторону, она села на корточки, ухватилась за край покрывала, выдернула его из-под Моргана и натянула себе на колени.

— Проснись, нахал, хватит улыбаться!

В ответ послышался леденящий душу рык:

— Тихо, женщина. Мне сейчас кажется, что у меня в голове устроил кузницу сам дьявол!

— Так тебе и надо, в другой раз не будешь хлебать на ночь столько рома!

— Лучше скажи мне спасибо. Тебе бы вряд ли понравилось, если бы я пришел трезвым. — Вцепившись в край другого покрывала, Морган завернулся в него и уткнулся лицом в стену.

Фелисити с отчаянием посмотрела на его спину.

— Ты просто не знаешь, на что это похоже, да?

Он мгновенно повернулся к ней, уставившись на девушку изумрудными глазами.

— Поосторожней, Фелисити, я сейчас достаточно трезв и могу справиться с любым штормом.

Охваченная холодным гневом, Фелисити откинула волосы назад.

— Сам берегись, Морган Маккормак. Если тронешь меня хоть пальцем, я отрежу его тебе на память об этом солнечном утре!

— А что, может, я не против его потерять, — сказал он, выбравшись из-под покрывала и усевшись на постели, — чтобы убедиться, что ты такая же, как прежде?

Увидев, что он сделал движение в ее сторону, Фелисити отпрянула назад, бросившись к корзине, где лежали ножи. Морган перехватил ее запястье в тот момент, когда она толкнула корзину локтем, и та с глухим звоном упала на песок. Притянув Фелисити к себе, он навалился на нее всем телом и с неистовой силой впился губами в ее рот. Закинув руку за голову, она нащупала пальцами рукоятку кинжала.

Губы Моргана обожгли ее, тело охватывала приятная истома по мере того, как он прижимал ее все крепче. Чувства Фелисити вырвались на волю, едва она ощутила знакомую усталость, медленным огнем сжигающую ее изнутри. Она уже хотела положить руку Моргану на плечо, и в этот момент почувствовала в ней тяжесть ножа, о котором успела позабыть.

Фелисити сразу напряглась, но Морган еще долго не отрывался от ее губ. Когда он наконец поднял голову, его глаза казались сделанными из темного нефрита. Заглянув в их глубину, Фелисити заметила иронию, относящуюся, впрочем, в одинаковой степени и к нему самому, и к ней. Она сжала нож еще крепче и с твердостью, вызвавшей у нее болезненное ощущение, приставила его острие к сильной загорелой шее Моргана.

— Пусти меня, — проговорила она хрипло. Морган чуть заметно улыбнулся, однако остался неподвижен и не произнес ни слова. Фелисити надавила на нож так, что его острие проткнуло кожу. Но Морган по-прежнему не отпускал ее, наоборот, нависал над ней, подавляя своей мощью.

Неожиданно у него на шее появилась алая капелька, похожая на какое-то драгоценное украшение. При виде ее Фелисити охватило смятение, и она, негромко вскрикнув, отдернула кинжал, отбросив его с такой силой, что он со стуком ударился о посуду.

— Милая Фелисити, — проговорил он, отрывисто рассмеявшись, — тебе нужно разобраться в том, что ты хочешь.

Не дожидаясь ответа и явно не рассчитывая услышать его вскоре, Морган выпрямил длинные мускулистые руки и одним мощным толчком подался назад. Подобрав бриджи, он вышел из хижины и направился в сторону моря.

Фелисити, словно подброшенная пружиной, стремительно вскочила на колени и злобно прокричала ему вслед:

— А ты сам разобрался?

Ирландец обернулся. Великолепный в своей наготе, освещенный красными отблесками восходящего солнца, он походил на бронзовое изваяние Адама. Улыбнувшись, так что в глубине изумрудных глаз загорелись красные огоньки, излучающие какой-то дьявольский свет, он ответил:

— Я уже все решил!

Фелисити хотелось полежать одной, глядя в потолок из пальмовых листьев и размышляя о непостоянстве собственных чувств. Однако ее желанию не суждено было сбыться. После купания у Моргана словно прибавилось жизненных сил, он теперь казался бодрым и довольным собой. К тому же у него проснулся аппетит. Разыскивая остатки свинины и вчерашних бисквитов, он разговаривал с Фелисити, не оборачиваясь и не глядя в сторону постели. Им придется отправиться в лес за свежими фруктами и овощами. Причем это следует сделать пораньше, пока не проснулись остальные. Ближе к полудню Морган собирался вернуться и озадачить матросов работой, иначе они не скоро возьмутся за дело сами. Кроме того, он просто не представляет, какие неприятности могут устроить с похмелья эти вспыльчивые и злобные сукины дети, если не найти для них какое-нибудь полезное занятие.

У них также имелись и другие причины для спешки. Чем дольше они будут заниматься ремонтом и килеванием судов, вытащив их из воды, тем больше шансов, что их может заметить другой корсар или фрегаты испанской береговой охраны, регулярно патрулирующие эти воды с целью сделать пиратство невыгодным, если не вообще безнадежно опасным занятием.

Фелисити пыталась настоять на том, что может отправиться за провизией и одна, но Морган не пожелал слушать ее доводы. Во-первых, ей незнакомы многие тропические фрукты и овощи. Во-вторых, на глухой лесной тропинке она может встретиться с кем-нибудь из экипажей трех судов. Сейчас ни один матрос не осмеливается приближаться к ней из-за Моргана. Но если она попадется им одна, дело может принять совсем другой оборот. После схватки с Валькуром Фелисити сделалась для моряков чем-то вроде вызова, а также — предметом вожделений. То, что преследовать девушку было небезопасно, вовсе не отталкивало пиратов, напротив, делало ее более желанной добычей. Среди них наверняка не найдется такого, кому не хотелось бы овладеть ею, даже если потом ему всегда придется держать язык за зубами, опасаясь неотвратимой мести Моргана.

Фелисити взяла в каждую руку по горшку, а Морган захватил деревянное ведро с веревочной ручкой, и они отправились в густые лесные заросли. Им дважды пришлось перебираться через узкий извилистый поток, впадавший в бухту на западном берегу. Пальмы склонялись над головами, листья гигантских древовидных папоротников задевали лица. Толстые лианы с желтыми пятнами посреди ядовито-зеленой листвы удавами обвивали стволы деревьев. Цветы попадались на каждом шагу: красные нежные фуксии, гибискусы, розовые с белым олеандры и яркие, ослепительно оранжевые бутоны огненного дерева. Низкие кустарники неизвестных пород, покрытые желтыми и белыми цветами, заполонили все пространство под деревьями, в то время как гибкие стебли вьющихся растений, на которых также распустились цветы, поднимались почти до самых крон. Даже смыкавшиеся над головой ветви были покрыты какими-то

странными кожистыми листьями, на которых тоже распускались цветы.

Попадающиеся птицы, казалось, соперничали роскошью оперения с цветами — большие пронзительно кричащие попугаи, птички поменьше, с клювами едва не длиннее их тела, и, наконец, крошечные стремительные колибри, сварливые, несмотря на миниатюрные размеры. На деревьях ворковали голуби, предупреждая обитателей леса о приближающейся опасности. Их предки попали на остров вместе с первыми поселенцами. Из-под ног то и дело вспархивали, бросаясь наутек, какие-то мелкие курочки, которых Морган называл пинтадами.

В одном месте мимо них стремительно пронеслась дикая свинья, отдыхавшая в тенистой лощине. Не успели они опомниться, как из другого конца зарослей выскочили и бросились прочь несколько возмущенно визжащих поросят. Если бы им попался кабан, встреча могла оказаться не такой безобидной. Поэтому сейчас, испытав облегчение и пожалев свинью с потомством, путники не стали их преследовать.

Через некоторое время они обнаружили сырой овраг, густо заросший дикими банановыми деревьями с блестевшими на солнце темно-зелеными листьями, похожими на наконечники гигантских стрел. Неподалеку росла маниока, которую называли также кассавой. Насколько было известно Фелисити, эти растения могли вызвать расстройство желудка, если их неправильно приготовить. Однако Морган, похоже, нисколько этого не опасался, собираясь показать ей, как с ними следует обращаться. В поисках других овощей они наломали веток капустных пальм , оборвав с них часть мясистых побегов. Фрукты встречались в изобилии, они лежали на земле буквально на каждом шагу. Фелисити с Морганом наполнили корзины с такой быстротой, что вскоре убедились — они могут прожить на острове до конца дней, не опасаясь голодной смерти.

Глядя, как Морган шагает рядом с тяжелой ношей в руках, останавливаясь иногда, чтобы придержать ветку дерева, мешающую ей пройти, Фелисити неожиданно подумала, что так, должно быть, выглядел рай до грехопадения. Если бы они находились здесь одни, она и идущий рядом мужчина, не опасаясь вторжения из окружающего мира, они бы, наверное, могли сбросить одежду и жить, наслаждаясь, словно Адам с Евой, свободные и не отягощенные прошлыми грехами и ошибками.

Фелисити поспешно отвела глаза и увидела выступающий на поверхность известняк утеса. Морган остановился и оглядел возвышающийся, как башня, обрывистый склон с расселинами и трещинами, скрытыми густой растительностью. Ведущая наверх хорошо утоптанная звериная тропа становилась незаметной там, где она пересекала ослепительно белую известняковую скалу.

— Идем, я хочу кое-что тебе показать.

Он повел Фелисити по тропе, потом они стали спускаться с одной террасы на другую, постепенно приближаясь к узкому концу бухты, вплотную подходящему к обрывистому утесу. Встав у самой кромки воды и повернувшись спиной к морю, Морган указал наверх.

— Посмотри вон туда. Видишь?

Прищурившись от ослепительного солнечного света, Фелисити заметила посредине утеса темную тень, небольшую щель в скале.

— Это пещера? — спросила она, стараясь перекрыть шум прибоя, накатывавшегося на берег позади них и покрывавшего пеной подножие утеса.

Морган кивнул.

— Она также может стать вашей ванной комнатой, мадемуазель Лафарг, если вы не возражаете разделить ее с летучими мышами.

— Что? — удивилась Фелисити.

— Там внутри есть бассейн с чистейшей водой, что-то вроде природной ванны.

Она обернулась, у нее заблестели глаза.

— Когда мы можем попробовать?

— В другой раз, — ответил Морган, воздержавшись от комментариев насчет выбранного ею местоимения «мы», хотя уголок его рта искривился в легкой улыбке. — Нам пора возвращаться. Может, сегодня вечером, когда закончим работать.

День тянулся долго. Матросы трудились под палящим тропическим солнцем, их полуобнаженные тела блестели от пота. Они ворчали, ругались, однако совершали настоящие подвиги, подгоняемые хлесткими замечаниями Моргана. Капитан Бономм, держась за больную голову, присоединился к остальным и вскоре затянул матросскую песню, чтобы облегчить работу, наваливаясь наравне с другими на канаты и помогая переносить тяжести. В работах не принимали участия только раненые, в том числе и Валькур. Он с задумчивым видом лежал под навесом из паруса, глядя на согнутые загорелые спины моряков с презрительной ухмылкой на тонких губах и всякий раз останавливая юнгу, проходящего мимо с ведром рома или воды, чтобы тот наполнил его бокал.

Когда солнце начало спускаться к горизонту, Фелисити приготовила отварные побеги капустной пальмы, нажарила диких бананов и заодно испекла на плоском камне рядом с костром блины из маниоковой муки, похожей на опилки. Добавив ко всему этому несколько ломтиков оставшейся со вчерашнего дня свинины, она решила, что у нее получился неплохой ужин.

Морган, похоже, тоже остался доволен. Проглотив свою порцию, он огляделся по сторонам в надежде получить добавку. В этом не было ничего удивительного — он работал наравне с остальными, если не больше всех. Несколько раз за день Фелисити приглядывалась к кораблям, вытащенным на берег залива, сразу замечая среди других моряков его широкоплечую фигуру с покрытой шрамами спиной.

В последние дни плавания и здесь, на острове, она обратила внимание на то, что Морган любит физический труд, ему нравится делать что-нибудь собственными руками. Теперешняя обстановка казалась более подходящей для него, поскольку он наконец избавился от стеснявшего движения мундира и от бесчисленных мелочей и ограничений, без которых немыслима жизнь испанского офицера. Фелисити сожалела о том, что он не смог использовать столь кипучую энергию для какого-нибудь полезного предприятия. Например, для того, чтобы завести хозяйство на обещанной земле, о которой он так мечтал. О'Райли совершил ошибку, не сдержав собственного слова. Такие, как Морган Маккормак, смогли бы сделать очень многое, чтобы превратить Луизиану в богатую колонию, которой ей давно следовало стать.

Но стоило ли об этом сожалеть? Морган потерял родину, а она лишилась дома. У них теперь не осталось ничего, кроме этого затерянного в бескрайнем море острова и неопределенного будущего. Подняв глаза, она увидела, что Морган внимательно наблюдает за ней.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— Меня интересует, что ты собираешься делать… потом, то есть когда все это закончишь. — Она указала взмахом руки на корабли в бухте.

— Почему я должен что-нибудь делать?

— Ты не можешь заниматься этим бесконечно.

— Почему же?

— Потому что ты вряд ли проживешь так долго! — сердито бросила Фелисити, раздраженная его притворным непониманием.

— А что мешает мне грабить англичан, чтобы нажить состояние? Так же, как это делал Ибервилль, едва не разоривший Компанию Гудзонова залива, разрушив Порт-Нельсон и Форт-Уильям-Хенри, не говоря уже о десятках других рыбацких поселков англичан в Северной Америке, прежде чем стать почтенным основателем такого прекрасного города, как Новый Орлеан. Если он сумел прожить столь интересную и славную жизнь и умереть в постели, чем я хуже него?

— Возможно, он и умер в постели, только туда его загнала тропическая лихорадка, когда ему еще не исполнилось и тридцати пяти. Надеюсь, тебе не хочется соревноваться с ним в этом отношении. Но у него по крайней мере была родина, на чью поддержку он мог рассчитывать и которая приняла его клятву на верность, чего нельзя сказать о тебе, насколько мне известно. Откуда, в таком случае, к тебе придет слава?

— Скорее всего из первой страны, которую я попробую подкупить, — ответил он с нескрываемым цинизмом. — Что вызывает у меня любопытство, так это почему ты столь сильно переживаешь обо мне.

— В этом нет ничего странного, — ответила Фелисити, — сейчас мое будущее связано с твоим.

— Это точно. Ты ешь со мной за одним столом, спишь в одной постели, ты моя женщина… так по крайней мере кажется остальным. Если тебя не устраивает наш уговор, то остается Баст, который до сих пор тоскует по тебе. Или, может быть, ты предпочитаешь нашего доброго капитана? У него есть одно несомненное преимущество: он один из твоих земляков.

— Нет. — Фелисити повысила голос, стараясь заглянуть за непроницаемую маску, в которую превратилось его лицо.

— Почему? Потому что я не требую от тебя слишком много. Но я не могу обещать, что так будет всегда.

— Если ты решил заставить меня пожалеть о моих вопросах, считай, что тебе это удалось.

Морган погрузился в долгое сосредоточенное молчание. Взглянув в его сторону, Фелисити увидела, как он давно знакомым жестом потер ладонью лицо, а потом провел пальцами по волосам, словно собираясь зачесать их назад. Его зеленые глаза потемнели, когда он наконец сказал:

— Наверное, нам пора пойти искупаться. Помнишь, я тебе говорил?

Они направились вдоль берега к тому месту, где находилась пещера, а потом поднялись ко входу, цепляясь за выступы и углубления, вырубленные в скале несколько десятилетий назад, вспугнув колонию крачек, с криками закружившихся над головой. Нижнее оперенье крыльев птиц казалось розовым в лучах заходящего солнца.

Внутри пещера расширялась и становилась выше. Несколько тоннелей и узких ходов, извиваясь, уводили в темноту. Каждое слово, даже сказанное совсем тихо, отдавалось в пустоте гулким эхом, спугнувшим висевших на потолке бурых летучих мышей. С пронзительным писком они стремительно носились перед глазами, стараясь скорее добраться до выхода. Впрочем, мыши оказались довольно безобидными созданиями. Когда одна из них промелькнула рядом с Фелисити, едва не задев волосы, девушка отскочила в сторону, однако, увидев удивление на лице Моргана, замерла в ожидании, пока летучие мыши покинут пещеру.

Бассейн, наполненный темной водой, загадочно поблескивал в глубине подземелья. Фелисити приблизилась к нему, осторожно ступая по засыпанному песком полу пещеры. Он представлял собой не слишком большой резервуар, около восьми футов в ширину и примерно столько же в длину, окаймленный красно-коричневым камнем. На водной поверхности отражались солнечные блики, а также белизна известняка, образовавшего свод над головой, поэтому бассейн напоминал огромный лунный камень, источавший негостеприимный свет.

Морган достал из кармана маленький кусочек мыла.

— Полезай первая, я покараулю.

— Хорошо, — неуверенно ответила Фелисити. Заметив ее сомнения, Морган рассмеялся.

— Не бойся. Он не глубже пяти футов, а дно у него каменное.

С этими словами он направился обратно, его высокая фигура обозначилась четким силуэтом в освещенном проеме пещеры. Раздевшись, Фелисити осторожно попробовала ногой воду. Она оказалась восхитительно прохладной. После прошедшего в заботах дня и быстрой прогулки, которую им пришлось проделать, чтобы добраться сюда, Фелисити чувствовала, что ее разгоряченное тело сделалось липким от пота. Присев на край бассейна, она медленно скользнула в воду, держась за камни, пока не нащупала ногами дно. Морган оказался прав: вода не достигала шеи. В одном месте в бассейн вдавался уступ шириной целых шесть футов или чуть меньше. Он напоминал скамейку с идеально гладкой поверхностью, на которую она могла присесть, чтобы намылить волосы.

Фелисити уже давно не испытывала подобного блаженства. Она несколько раз прополоскала волосы, смыла с тела мыльную пену; чистая прохладная вода освежала, наполняла ее легкостью, заставляла расслабиться. Охваченная беззаботной ленивой истомой, закрыв глаза и распустив волосы шелковистой паутиной, она лежала в воде, не ощущая собственного веса. Далеко внизу начинался прилив, волны прибоя с грохотом ударялись о подножие утеса, отчего на поверхности бассейна появлялась легкая рябь. Фелисити казалось, что она по воле какого-то волшебства растворилась в воде, сделавшись частью окружающей ее природы.

Сзади послышался всплеск, лицо девушки накрыла небольшая волна. Она нырнула и тут же выплыла на поверхность, протирая глаза, окруженная веером брызг. Морган стоял рядом, вода доходила ему до груди.

— Прости, — сказал он без малейшего намека на раскаяние. — Ты выглядела слишком соблазнительно.

— Ты, кажется, собирался наблюдать у входа.

— Верно. — Он окинул быстрым взглядом неясные очертания тела Фелисити в прозрачной воде.

— Наблюдать за другими, но не за мной!

— Там, снаружи, все спокойно.

— Так же как и здесь, внутри! — Фелисити повернулась, собираясь подняться на подводный выступ. Морган ухватил ее сзади, обнял мускулистой рукой за талию и притянул к себе. Ощутив прикосновение его разгоряченной плоти, Фелисити замерла. Ее мокрые волосы накрыли руку Моргана, лежащую у нее на животе, и прилипли к его пальцам.

Словно подчиняясь какой-то неведомой силе, она обернулась и посмотрела на него. Лицо Моргана сохраняло непроницаемое выражение и в то же время казалось задумчивым и томным. Фелисити ощущала его учащенное сердцебиение, вторящее ударам собственного сердца. Силы, казалось, совсем оставили ее, и она не могла даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы сопротивляться его теплым губам, ласкавшим ее щеку.

Она вдруг почувствовала прилив ослепительного, словно тропическое солнце, желания, возникшего в самых сокровенных глубинах тела. Не раздумывая ни минуты, Фелисити повернулась в объятиях Моргана, прижалась к нему своим трепещущим от страсти телом и отчаянно впилась губами в его рот. Руки Моргана, с затаенным дыханием наслаждавшегося головокружительной сладостью победы, скользили по ее спине, опускаясь все ниже. Фелисити провела ладонями по его плечам, ей все время хотелось, чтобы он обнял ее еще крепче. Она испытывала острое наслаждение от того, что Морган с силой прижимает ее к себе, в ней нарастало возбуждение, обжигающее тело нестерпимым жаром. Заключив друг друга в объятия, они тихо покачивались в такт движению воды в бассейне, ощущая, как отзвуки рокочущего прибоя пульсируют у них в крови.

Не разжимая рук, Морган чуть подвинулся, опершись коленом на пологий каменный выступ у самой поверхности воды. Потом он опустил ее на гладкую, как полированный мрамор, поверхность, так, что голова Фелисити покоилась на его руке, лежащей на краю бассейна. Вода, скрывавшая их до пояса, словно прозрачный полог, казалась теплой и дрожащей, как будто превратившись в какое-то живое существо. Сильная рука Моргана со слегка огрубевшими от работы пальцами скользила по упругим бугоркам груди, по изящному изгибу талии, постепенно опускаясь все ниже. Фелисити осторожно провела ногтями по груди Моргана, потом — по животу, погружаясь все глубже в воду и отдаваясь во власть чувств, не подчинявшихся разуму.

Наконец они соединились, словно две столкнувшихся штормовых волны, с неистовой яростью и нарастающей силой. Губы до боли впились друг в друга, сжигаемые огнем безудержной чувственности. Тела слились, сделавшись частью единого целого. Плеск воды в бассейне постепенно становился все сильнее, пока наконец поднятые ими невысокие волны не стали переливаться через край.

Это напоминало мощный водоворот, ураган; казалось, что столь неистовое проявление чувств заставит вращаться весь мир. Они потеряли представление о времени, о том, где находятся, забыли обо всем, кроме желания соединиться друг с другом. Не в силах сдержать прилив страсти, Фелисити приподнялась навстречу Моргану, с наслаждением ощущая его плоть, толчками двигающуюся в ее теле. Ничто не могло удержать ее от этого порыва, и она отдалась Моргану безгранично, позволив ему взамен проникнуть в самые потаенные утолки ее естества, заполнить болезненную пустоту в душе, так чтобы она вновь сделалась целостной и бесстрашной.

Наконец вода в бассейне успокоилась. Морган приподнялся, соскользнув с нее, и, наклонившись, посмотрел ей в глаза. В его взгляде чувствовалась усталость, однако он по-прежнему весь светился страстным желанием. Он не произнес ни слова, но спустя несколько долгих минут снова обнял Фелисити и, взяв на руки, принялся тихонько покачивать. Его губы прикоснулись к ее виску, к уху, напоминавшему морскую раковину, а потом скользнули к нежному изгибу шеи. Их объятия сделались крепче. Фелисити ощутила, как тяжело забилось его сердце.

— Морган, — прошептала она, ласково проведя ладонью по шрамам на его спине. Ей неожиданно показалось, что он испугался, причем не за себя, а за нее.

Морган подался назад.

— Тебе хорошо?

Она кивнула, протянув руки к его лицу.

— От счастья я совсем забыл про свои обязанности. Я пока покараулю, а ты одевайся. — Он улыбнулся и нежно поцеловал ее.

Выбравшись из воды, Морган подхватил одежду и, натягивая ее на ходу, направился к ведущей в пещеру расселине. Фелисити последовала его примеру, однако не так поспешно. В карих глазах девушки появилось задумчивое выражение, когда она наконец заправила рубашку в бриджи.

Спустившись с обрывистого утеса, они направились по берегу в сторону бухты. Морган взял Фелисити за руку и крепко сжал ее. Она с улыбкой подняла на него вопросительный взгляд, но, хотя уголки его губ тоже приподнялись в ответ, Морган отвернулся, устремив взгляд в бескрайний морской простор.

 

17

Они провели на острове уже около недели, когда на горизонте появился парус. Среди моряков поднялась паника. На мачтах «Пруденс» и «Черного жеребца» не было парусов. Кроме того, бригантина потеряла бизань-мачту, правда, новая уже лежала неподалеку, и ее оставалось только установить на место после того, как сырое дерево немного подсохнет. На песке чадили большие костры, над ними висели котлы с водой, от которых поднимался пар. Пираты собирались гнуть бревна, чтобы заменить поврежденный ядрами набор носовой части. Сейчас они были беззащитны, словно муравьи в развороченной куче, бегающие туда-сюда, не зная, что делать: то ли вступать с врагом в схватку, то ли спасаться от него.

На винную пальму вскарабкался матрос с подзорной трубой. Приглядевшись, он прокричал собравшимся внизу, что видит бригантину, такую же, как «Черный жеребец», французской постройки и с испанской оснасткой. На судне не было флага, однако на мачте развевался черный с серебряным штандарт, а над бушпритом, несмотря на слепящее глаза солнце, матрос сумел различить огромную фигуру голубя.

Бригантина подходила все ближе, скользя по волнам, словно летящая над морем птица, расправив белые крылья парусов. Корпус судна был выкрашен в черный с серебряным цвет и украшен золотистым орнаментом, сиявшим на солнце, как настоящее золото. На одной из сверкавших траурной белизной палуб находилась медная пушка.

Приблизившись, бригантина расцветилась флажками; красные, голубые, желтые, зеленые, пурпурные и ярко-оранжевые, они распустились на снастях, словно неведомые цветы, в то время как на палубе появились создания в одежде таких же тонов, женственные и прекрасные, с развевающимися на ветру волосами. Другие женщины, в бриджах и рубашках, облепили такелаж, держась с видом опытных морячек. Среди них не было видно ни одного мужчины. На баке, на капитанском месте, стояла женщина в черном, за ее спиной крыльями развевалась прозрачная газовая пелерина в светло-серых складках, переходящих в снежную белизну.

Фелисити, услышав шум поднявшейся суматохи, подошла к двери хижины и приложила ладонь ко лбу. Ей не понадобилось вглядываться в пляшущие буквы, чтобы прочитать название корабля. Еще задолго до того, как оно сделалось различимым, она знала, что бригантина действительно окажется голубкой. Судно называлось «Ла Палома». Единственное, чего она не могла понять, пока не услышала громкий рев и веселые выкрики скакавших по песку мужчин, была цель, с какой появился здесь этот корабль с женщинами на борту. А потом, узнав наконец, в чем дело, она еще долго не могла заставить себя поверить в это. Встреченная с радостью и надеждами, с откровенной похотью и безудержным вожделением, «Ла Палома» представляла собой плавучий бордель, доставивший груз с проститутками.

Однако мужчинам не позволили сразу наброситься на женщин. Изабелла де Эррара первой съехала на берег в одиночку, полулежа на баркасе словно Клеопатра. Ее зачесанные назад волосы украшали гребни и роскошные перья, качавшиеся на голове, изящно сочетаясь с тонкими седыми прядями, расходящимися от висков, как два крыла. Ступая по песку, словно по богатому ковру, она подала руку Моргану, поспешившему приветствовать ее прибытие. Ирландка, ставшая испанской аристократкой, наклонилась, поцеловав его в бронзовый подбородок, и обратилась к нему тихим голосом, звучавшим с музыкальной интонацией.

Когда Фелисити добралась до берега, Морган уже ответил гостье, и та заговорила снова:

— Дорогой Морган, я испытала облегчение, увидев тебя… в добром здравии.

— А ты на это не надеялась? — Его улыбка казалась непринужденной, он по-прежнему держал Изабеллу за руку.

— Мне сообщили о захвате твоего корабля. Я напрасно опасалась, что для тебя не найдется места. У тебя большие способности на этот счет.

— Как и у тебя, Изабелла, если ты не станешь возражать против моих слов. — Морган кивнул в сторону красивого корабля, бросившего якорь в бухте, поодаль от двух поврежденных судов.

— Ты же знаешь, ты можешь говорить мне что угодно, — ответила дама прежде, чем отвернуться. Холодный взгляд ее черных глаз задержался на Фелисити, одетой в бриджи и рубашку Моргана. Ирландец обернулся.

— Фелисити, и ты здесь? По-моему, тебя так и не представили маркизе де Талабера. Изабелла, это мадемуазель Фелисити Лафарг.

— Ах да, та молоденькая женщина из Нового Орлеана! Значит, ты нашел ее. Должно быть, обрадовался? — проговорила Изабелла, ответив на вежливое приветствие Фелисити.

— Да, очень, — согласился Морган.

Однако Фелисити уже не интересовала Палому, увидевшую, как к ним приближается капитан Бономм.

— А это кто?

После взаимных представлений француз раскланялся, продемонстрировав остатки былой галантности истинного кавалера.

— Мадам, вы оказываете нам великую честь, — негромко проговорил он. — Что привело вас на наш благословенный остров?

— Попутный ветер, я думаю, — капризно улыбнулась женщина и перевела взгляд на Моргана. — Кроме того, я знаю, где искать моего старого друга.

— Черт побери, Морган, — выругался Бономм, — ты что, знаком со всеми красивыми женщинами, которые попадаются нам на пути?

— Не со всеми, — ответил тот со смехом, искоса взглянув на Фелисити.

Она наградила его холодным взглядом.

Изабелла вновь заговорила, предложив устроить для ее спутниц что-то вроде легкого ужина с вином на свежем воздухе. Несмотря на то что в последние несколько дней морякам приходилось питаться только так, и не иначе, ее предложение им понравилось, показавшись чем-то весьма необычным. Кроме того, у них появится возможность развлечься, причем самым лучшим образом, как казалось огрубевшим мореплавателям. А потом, что мешает их гостьям проявить склонность к любви, особенно когда на небе взойдет полная луна?

Изабелла, похоже, не отрицала такую возможность. Однако женщинам понадобится время, чтобы подготовиться. Она пообещала возвратиться вместе со спутницами перед закатом.

Таким образом, мужчины тоже получили несколько лишних часов. Большая часть времени после полудня ушла на обсуждение качеств товара, который им предложат, причем каждый надеялся, что оно окажется действительно высоким, а также на приготовление мяса для предстоящего пира — жареных поросят, отварных крабов и раковин, запеченных снэпперов и груперов , а заодно и соленой трески для разнообразия. В качестве гарнира было решено подать тушеные побеги капустных пальм, пирожки из маниоковой муки, поджаренные дикие бананы и сборный салат из ядер пальмовых орехов, вареных черепашьих яиц, мелко нарубленной свинины и дикого чеснока с луком. Все это следовало смешать вместе и как следует приправить травами и маслом. Десерт будет состоять из фруктов — неизменных бананов и апельсинов. Все это разнообразие предстояло запивать пальмовым вином недельной выдержки, разведенным водой элем, получившим у пиратов название «месть живота», а также — любимым всеми напитком «бамбу», приготовленным из рома, воды и сахара с мускатными орехами, и, наконец, венчающим пиршество пуншем. Это варево из рома, пальмового вина, бренди, отвара трав и лимонного сока, подслащенное сахаром и приправленное специями, обязательно должно пробудить сладострастие в душе любого мужчины. Однако если он, чего доброго, переборщит, ему ничего не стоит отдать концы.

Пираты сложили две огромные кучи дров, собираясь развести костры по обоим концам длинного куска парусной ткани, расстеленного на песке вместо стола. Тарелки, ножи и кружки из сурьмы они тщательно надраили песком и прополоскали в воде, а потом ловко уложили в бочонке из-под воды.

Закончив эти приготовления, как, впрочем, и во время них, они принялись подстригать бороды и расчесывать волосы. На свет были извлечены самые лучшие рубахи и жилеты. Один из пиратов обрызгал себя какими-то отвратительными духами, и прежде чем их аромат успел распространиться на ярд вокруг него, флакон пошел по рукам, и вскоре его опорожнили до последней капли.

Потом настал черед справедливого дележа добычи, захваченной на борту «Черного жеребца». Собравшаяся команда с беспокойством и жадностью во взглядах наблюдала, как по приказу Валькура вперед вынесли бочки, сундуки и тюки. От этого дележа зависели их предстоящие ночные удовольствия. Как иначе они могли добиться расположения столь роскошных красавиц?

Фелисити вернулась в хижину. Добыча ее не интересовала, однако появление женщин вызвало немалое беспокойство. Дух соревнования и общее стремление выглядеть как можно лучше захватили и ее. Она достала узелок с одеждой и разложила свои немногочисленные наряды. Платья оказались безнадежно измяты, выгладить их не представлялось возможным. Впрочем, их вполне можно было носить в качестве повседневной одежды, и Фелисити рассчитывала появиться в них на улицах Парижа. Однако рядом с Паломой и другими женщинами она будет выглядеть жалкой замухрышкой. Ни один мужчина на острове не удостоит ее вниманием в таком бедном и неопрятном наряде.

Увидев, что Фелисити разложила на постели скромные платья, Морган, однако, не стал выражать сочувствия. Она останется красавицей в любом виде, заявил он, так что ей незачем переживать.

Довольно сердитым голосом она принялась объяснять, что вовсе не переживает, когда в открытой двери возник силуэт мужчины.

— Извините за вторжение, — проговорил Валькур с ехидной улыбкой, никак не сочетавшейся с его вежливыми словами.

— Что тебе нужно? — Обернувшись, Морган посмотрел на него в упор, его лицо стало жестким.

Валькур до сих пор ходил слегка согнувшись, несмотря на то что его рана быстро заживала. Он указал на матроса, стоявшего позади с сундуком в руках.

— Я сожалею, что помешал вашей ссоре, но поскольку ни вы, парусный мастер Маккормак, ни ты, Фелисити, не присутствовали при разделе добычи, я решил сам отнести причитающиеся вам три доли, пока они куда-нибудь не подевались.

— Наши доли? — Фелисити нахмурилась.

— Конечно. Каким бы странным это ни казалось, Моргану как офицеру пиратской команды капитана Бономма причитаются две доли из груза английского приза, захваченного «Черным жеребцом» прежде, чем он пришел на Тортугу.

— А третья доля? — спросил Морган.

— Она принадлежит Фелисити. Без ее помощи нам бы не удалось захватить вашу бригантину, — усмехнулся Валькур.

Как могла Фелисити об этом забыть? Ей следовало помнить, что Валькур обязательно постарается отомстить, тем более сейчас, когда ему представилась последняя возможность причинить им неприятность. Облизнув губы, она бросила быстрый взгляд на ставшее непроницаемым лицо Моргана, а потом вновь обернулась к брату.

— Я говорила тебе раньше и повторяю сейчас: мне ничего не нужно.

— Нужно или нет, дорогая, но теперь это твое. Ты это заслужила.

Повинуясь жесту Валькура, стоявший сзади матрос выступил вперед и опрокинул сундук на песчаный пол. Из него выпали шахматы слоновой кости в коробке, инкрустированной тиковым деревом и золотом. Следом посыпался дождь золотых монет, полился водопад какой-то ткани, сверкнули зеленые нефриты. Кроме того, из сундука выскользнуло платье из атласной парчи кремового цвета. Оно лежало на земле, переливаясь в косых лучах заходящего солнца, словно сверкающий символ манящего роскошью упадка.

Фелисити пронзила Валькура полным ненависти взглядом. Он всегда слишком хорошо разбирался в женской одежде, а заодно — и в женских слабостях, до обидного хорошо…

Валькур поклонился с недоброй улыбкой.

— Надеюсь, я скоро увижу вас обоих.

С этими словами он удалился в сопровождении тяжело ступавшего по песку матроса. Фелисити крепко стиснула ладони, увидев, как Морган медленно приблизился и, взяв блестящее атласное платье, скомкал ткань сильными пальцами.

— Теперь у тебя есть что надеть сегодня, — проговорил он тихим голосом.

— Я… Клянусь, я не помогала захватить твой корабль ни ради наживы, ни по доброй воле.

— Можешь не сожалеть. В этом есть своя справедливость. Я получил неплохой урок. — Он отвернулся с бесстрастным лицом.

— Я же говорю тебе…

— Не надо! Ничего мне не говори, — резко перебил Морган, отбросив платье, словно оно обожгло ему руку.

— Я бы погибла, если бы ты не спас меня. Или ты забыл?

Он повернулся и посмотрел на нее печальным взглядом.

— Может, было бы лучше, если бы я не стал этого делать.

Ощутив острую боль, туманящую сознание, Фелисити молча глядела, как Морган, стремительно повернувшись, быстрыми шагами вышел из хижины. Немного погодя она опустилась на покрывала, служившие им постелью, которые теперь лежали рядом. Вытянувшись во весь рост, Фелисити закрыла лицо руками. По телу пробежала дрожь, отчаяние, черное и губительное, постепенно наполняло душу.

Здесь они с Морганом провели уже целую неделю, предаваясь любви. Здесь испытывали ни с чем не сравнимое наслаждение. По ночам, в объятиях Моргана, она чувствовала себя в безопасности, к ней вернулась радость жизни и уверенность. Понемногу она снова стала на что-то надеяться, о чем-то мечтать, во что-то верить.

Но она жестоко ошиблась. Разочарование поразило ее словно удар шпаги, направленный прямо в сердце, от которого нельзя уклониться. Фелисити сейчас чувствовала себя совершенно беззащитной.

Неужели это была правда?

Она села на постели, опершись спиной на один из поддерживавших крышу кольев. Прикрыв глаза, Фелисити задумалась над чувствами, которые, несомненно, испытывал к ней Морган, вспоминая, как он говорил ей по ночам нежные слова, как ласкал ее тело, снова и снова стремясь обрести в нем успокоение, словно будучи не в силах утолить снедавшую его жажду. Неужели это возможно, неужели может получиться так, что эта сторона их отношений превратится в опасное оружие?..

Во взгляде Фелисити сквозила решимость, когда она поднялась с постели и, осторожно встряхнув атласное платье, приложила его к себе.

Тактика Паломы произвела поразительный эффект. Потратившие целый день на тщательные приготовления пираты и обычные матросы напоминали школьников, ожидавших обещанное вкусное угощение. Мужчины, которые могли с удовольствием переспать с проституткой и тут же позабыть об этом, которым ничего не стоило затащить в кусты первую попавшуюся девчонку, а потом уйти, даже не оглянувшись, теперь, казалось, вот-вот заболеют, не выдержав слишком долгого ожидания. Они столпились на берегу, вглядываясь в недавно прибывшую бригантину, задолго до того, как ее экипаж приготовился покинуть судно.

Наконец наполненные женщинами шлюпки стали одна за другой подходить к берегу. Их набралось около сотни, но этого все равно не хватило бы на собравшихся вместе членов экипажей «Ворона», «Черного жеребца» и «Пруденс».

За исключением Изабеллы в ее традиционном черном костюме, жрицы любви были в светлых платьях из легкого шелка, волосы украшены шелковыми цветами. Женщины смеялись, болтали, порхали тут и там, восхищаясь всем подряд такими чистыми голосами, что им могли бы позавидовать перекликавшиеся на ветках деревьев птицы. Это были не обычные портовые шлюхи, а скорее дамы, не обременяющие себя излишними добродетелями. Поэтому они обменивались с моряками проказливыми взглядами, делали хитрые многозначительные намеки, всем своим видом говоря о доступности, не позволяя, впрочем, грубо щипать и тискать себя.

Надев платье из атласной парчи, Фелисити вышла из хижины, собираясь присоединиться к остальным. Она чувствовала себя непривычно в тесном корсете, тяжелом кринолине и юбках, колышущихся вокруг ног. Впрочем, она выглядела достаточно хорошо, решила Фелисити, взглянув в стальное зеркало для бритья, которое Морган пристроил на дереве рядом с их тесным жилищем. Платье оказалось чуть велико в талии, но тем не менее сидело на ней довольно неплохо. Кремовая ткань прекрасно гармонировала с золотистым оттенком кожи и ее роскошными волосами, слегка выгоревшими на солнце. Без заколок было трудно собрать длинные пряди в какую-либо прическу, поэтому Фелисити просто зачесала волосы назад от самых висков, связав всю массу лентой от ночной рубашки, так что они ниспадали с затылка водопадом волнистых локонов.

Фелисити остановилась возле костра, приблизившись к верхнему краю расстеленного на земле паруса. Отблески пламени, оранжевого с сине-зелеными краями из-за пропитавшей дрова соли, каким-то странным

неземным светом играли на блестящей ткани ее платья. Морган стоял рядом с капитаном Бономмом и Изабеллой. Обернувшись, он замер, как будто пораженный неожиданным зрелищем. Прошло несколько секунд, но его лицо оставалось неподвижным, словно маска. Ни единым жестом он не дал Фелисити понять, что она желанная гостья в их компании.

Фелисити медленно отвела взгляд. Хуан Себастьян Унсага сидел в небрежной позе, опершись на дубовую бочку со смолой. С трудом изобразив на лице улыбку, она направилась к нему.

Едва Фелисити подошла ближе, он тут же поднялся и, склонив голову в знак приветствия, бросил быстрый взгляд на Моргана, прежде чем произнес:

— Добрый вечер, мадемуазель Фелисити.

Ответив на поклон, она поинтересовалась:

— Почему вы здесь один, когда ваши друзья веселятся?

— Их общество не слишком устраивает меня. — Он устремил на девушку восхищенный взгляд темных глаз, дав понять, чье общество он предпочитает. — Позвольте узнать, почему вы не составили компанию моему другу Моргану?

— У нас с ним разошлись мнения, — ответила Фелисити, оглянувшись на другой костер у противоположного конца паруса, и приветливо улыбнулась испанцу.

— Надеюсь, это… не слишком серьезно?

— Боюсь, что да. — Она устало пожала плечами.

— Несчастье одного может принести радость другому. Если вы с ним на самом деле поссорились, может, вы составите мне компанию за ужином?

— Я буду очень рада, — ответила Фелисити без колебаний.

Стоявший неподалеку капитан Бономм выступил вперед.

— Чего вы ждете, парни? — прокричал он. — Прошу к столу!

Морякам, чьи глаза казались остекленевшими, в не меньшей степени хотелось скорее покончить с прелюдией к главному развлечению. Они стали подталкивать женщин к импровизированной скатерти, наперебой предлагая всевозможные угощения, а потом сами опустились на землю рядом. Кружки с вином, пуншем и пресловутым бамбу то и дело поднимались над столом. Разговоры, перемежающиеся тонким смехом и раскатистым хохотом, становились все громче. Все чаще раздавались шутливые оплеухи, сопровождаемые веселыми криками возмущения. Сидящие в полумраке моряки потихоньку начали давать волю рукам.

Капитан Бономм восседал во главе стола. Справа от него, на месте почетной гостьи, расположилась Изабелла, а рядом с ней — Морган. Фелисити с Бастом устроились на другом конце паруса. Девушка с болью в душе смотрела, как Морган и Бономм соперничают друг с другом, стараясь привлечь внимание сеньоры. Несмотря на то что Баст наполнил ее тарелку до краев, Фелисити почти ничего не ела. Отхлебнув пунша, она чуть было не задохнулась от обжигающей горло смеси. Баст принялся хлопать ее по спине, пока она, засмеявшись сквозь слезы, не попросила его остановиться.

Постепенно они перестали испытывать неловкость по отношению друг к другу. Баст теперь взял Фелисити за руку и смотрел на нее восхищенными глазами.

— Мадемуазель… Фелисити, вы сегодня великолепны, как никогда.

— Спасибо, Баст. Мне очень приятно слышать это от вас. — Ее улыбка сейчас казалась, наверное, более доверительной, чем при других обстоятельствах.

— Вы с каждым днем становитесь все красивее. Я тайно наблюдаю за вами и прихожу в восхищение.

— Баст… — начала было Фелисити.

— Вас беспокоит то, что я не свожу с вас глаз? С тех пор как вы сошлись с Морганом, я стал постоянно следить за вами издалека. Даже смотреть на то место, где вы отдыхаете, доставляет мне удовольствие, хотя я и страдаю оттого, что вы принадлежите другому.

Неужели она могла остаться равнодушной к такому признанию?

— О, Баст, простите, я не знала.

— Как вы могли об этом знать, если я из чувства гордости и от отчаяния иногда скрываю это даже от самого себя. Ах, Фелисити, мне нужно поговорить с вами, когда мы сможем остаться вдвоем.

Баст говорил тихо и торопливо, искоса посматривая на Моргана. Тот наградил их тяжелым взглядом и наклонился к Изабелле, которая заговорила громче, стараясь, чтобы он услышал ее, несмотря на поднявшийся шум.

— Я не знаю, — ответила Фелисити.

— Пожалуйста, у нас остается мало времени.

Губы девушки искривились в наигранной веселой улыбке.

— Но ночь едва началась.

— Я имел в виду не только эту ночь… — Баст замолчал, плотно сжав губы, хотя в глазах его по-прежнему оставалась мольба.

Каким наивным он оказался и каким преданным. Может, он опасался, что она помирится с Морганом, прежде чем он сделает свое признание? Вряд ли. Такая перспектива казалась слишком отдаленной. Но что мешает ей выслушать его? Фелисити не видела в этом ничего страшного.

— Хорошо, — ответила она, — потом.

Спустя полчаса угощение было съедено до последнего кусочка хрустящей свиной шкурки. Когда кружки с ромом и пуншем вновь пошли по кругу, послышались звуки еврейской арфы и скрипки. Один из матросов с «Пруденс» принялся отплясывать волынку , в то время как его товарищи громко выкрикивали слова песни. Потом последовала джига, а за ней — кадриль и гавот. Матросы заставили женщин подняться и кружились с ними в танце на песке. Попадая ногами в ямки, пошатываясь, смеясь и спотыкаясь, они старались двигаться в такт музыке.

Темные волны прибоя ударялись о берег, далеко разбрасывая соленые брызги, похожие на прозрачную дымку. С неба лился свет звезд, висевших прямо над головой, будто запутавшись в сетях облаков. От костров остались лишь красные угли с пробегавшими по ним язычками синего пламени. Тени пальмового леса сгустились, сделавшись непроницаемыми, а темные вершины деревьев превратились в черные силуэты, почти неразличимые на фоне неба. Мало-помалу круг танцующих пар редел, мужчины и женщины направлялись в обнимку в сторону леса, и вскоре оттуда послышались приглушенное бормотание, визги и негромкие крики.

Потом из моря показался блестящий край серебряного диска. Вода сразу приобрела легкий бирюзовый оттенок, а небо сделалось серым. Медленными толчками, заметными невооруженным глазом, над горизонтом поднялась огромная полная луна. На воде появилась блестящая дорожка, вдоль которой катились невысокие волны. Все крутом залило серебряным светом, столь ярким, что можно было прочитать бумагу, напечатанную самым неразборчивым шрифтом.

Возле импровизированного стола осталось всего несколько пар. Распаленные вином мужчины и женщины смотрели друг на друга жаркими взглядами, или, крепко обнявшись, целовались, жадно раскрыв рот. Обернувшись, Фелисити вздрогнула, увидев капитана Бономма, в одиночестве сидевшего во главе стола с кружкой рома в руках и с задумчивым видом наблюдавшего за восходящей луной. Морган и Изабелла исчезли.

Фелисити подобрала ноги, собираясь встать. Баст тут же протянул руку и помог ей.

— Куда ты уходишь? — спросил он.

— Я… я не знаю. Может, пойдем?

— Если ты желаешь.

Он двинулся рядом, слегка сжимая ей руку. Сейчас именно у моря им меньше всего грозила опасность нежелательных встреч, и они по взаимному согласию направились вдоль берега. Баст шагал у самого уреза воды, держа Фелисити за руку. Ветер развевал его волосы, шевелил ленточку косички и трепал воротник рубашки так, что концы ударяли его по щекам. Волосы Фелисити тоже рассыпались по плечам, и ей пришлось придерживать юбки, чтобы они не поднимались слишком высоко.

Бухта, в которой бросили якорь корабли, своими очертаниями напоминала серп. На обоих концах ее изогнутого дугой берега рос пальмовый лес, подходивший почти к самой воде и закрывавший остальную часть пляжа, окружавшего остров. Хижина Фелисити и Моргана находилась неподалеку от западного конца этого полукруга. Когда они проходили мимо, Фелисити почти инстинктивно бросила взгляд в ее сторону, однако хижина оставалась темной, молчаливой и, судя по всему, пустой. Свернув на узкую тропинку, пересекавшую западную оконечность бухты, они прошли под согнутой и искривленной морской сосной. Теперь перед ними длинной полосой расстилался открытый берег, казавшийся бледно-золотистым в призрачном свете луны.

Под сенью вытянувшегося узкой полосой леса Баст задержался и крепко сжал руку Фелисити, заставив ее остановиться.

— Любимая моя, — прошептал он, — однажды я предложил тебе стать моей, не повенчавшись. Я тогда совершил горькую ошибку, возможно, самую страшную в жизни. Я должен был предложить тебе свое сердце, всего себя, земли, которые перейдут ко мне от отца, короче, все, чем владею или надеюсь получить, а заодно — и свое имя. Я умоляю простить меня за эту оплошность и принять все, что я предложил тебе сейчас.

Чего она ждала от него? Признания в любви, которое могло пролить целебный бальзам на ее задетое тщеславие? Излияния страсти, на которую нельзя было ответить взаимностью? Но ей казалось, что, если он обратится к ней с нежностью и лаской, она вполне могла бы успокоить его этой ночью, пока Морган и Изабелла укрывались где-то на острове. Ей следовало понять еще раньше, что испанец остался с ней не просто так.

— Ах, Баст, — грустно ответила Фелисити, — это невозможно.

— На свете нет ничего невозможного. Если мы выберемся отсюда, то сможем вернуться в Новый Орлеан…

— Вернуться в Новый Орлеан! Никогда…

— Почему? Ты боишься, что там будут плохо к тебе относиться? Я уверен, после твоего отъезда люди сразу поняли, что ты только ради отца сблизилась с испанским офицером. Они уважают твою жертву, даже если она оказалась напрасной.

Фелисити смотрела на Баста, сожалея, что пляшущие тени не позволяют ей как следует разглядеть черты его лица.

— Если это так, мне остается только выразить вам мою признательность за ваши слова. Однако вскоре в городе узнают, что я связалась с шайкой пиратов, сделалась корсаром в женском обличье. Что тогда люди скажут обо мне? И какая молва пойдет о Хуане Себастьяне Унсаге, об испанском офицере, ставшем изменником? Если вы вернетесь, вас тут же арестуют.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем Баст снова заговорил. Теперь его голос звучал так, словно ему против собственной воли приходилось излагать аргументы в защиту своей точки зрения.

— Да… Наверное, ты права. В таком случае мы можем отправиться в Гавану, а там сесть на корабль, идущий в Испанию.

— Но вас наверняка будут искать и там.

— Мой отец не последний человек при дворе. — Баст сделал беззаботный жест рукой. — Он сумеет устроить все так, чтобы снять пятно с моего имени.

Фелисити нахмурилась. Он относился к своим пиратским похождениям слишком беспечно.

— Баст, — медленно проговорила она, — по-моему, вы просто не понимаете…

— Ты ошибаешься. Я люблю тебя, Фелисити, и мне хочется, чтобы ты стала моей женой. Я готов пойти на все ради того, чтобы ты принадлежала мне, чтобы вырвать тебя из логова этой проклятой шайки.

Будущее, о котором он говорил, выглядело призрачным, похожим на мечту, которая скорее всего останется несбыточной. Казалось, на свете не существовало больше ничего, кроме этого острова, моря и ожидавших их кораблей. Что еще было в жизни? Да и могло ли быть вообще?

Повернувшись, Фелисити сделала несколько шагов, но Баст не стал удерживать ее, а пошел рядом.

— Я не знаю, — сказала она, тряхнув головой, так что волосы рассыпались по спине золотистой накидкой.

— А я знаю, — ответил Баст. — Тебе нужно только довериться мне, а об остальном я позабочусь.

— А как же Морган?

— А что он? Ты ничем ему не обязана, если он даже не счел нужным сказать тебе…

— Что сказать? — спросила Фелисити с напряжением в голосе. — То, что я услышала от вас? Он предлагал мне выйти за него замуж, а я отказалась.

Баст схватил ее за руку, повернув лицом к себе, и они замерли на узкой полоске песка, освещенного серебристой луной.

— А как же любовь, Фелисити? Он говорил когда-нибудь, что любит вас?

Она покачала головой, и теплый белесый свет луны отразился в ее грустных бархатно-карих глазах. С тихим стоном Баст обнял девушку, крепко прижав ее к себе.

— Ах, Фелисити, прости меня.

Его объятие показалось ей успокаивающим, но не более того.

— Конечно, — прошептала она, — но я не могу стать вашей женой. Я недостойна вас.

— Недостойна? Этого просто не может быть.

— Может. Вы заслуживаете женщины, которая тоже будет вас любить.

— А ты, Фелисити? Чего заслуживаешь ты?

Баст поцеловал ей руку. Благоговейное прикосновение напряженных губ и жестких усов напоминало лишенную страсти ласку. Потом он чуть подался назад, его глаза сияли, на губах играла улыбка.

— Я так давно мечтал об этой минуте… — Внезапно Баст насторожился и, повернув голову, устремил пристальный взгляд вдоль берега.

В сотне ярдов от них показались фигуры мужчины и женщины, вышедших из тени леса. Женщина в бесцветных одеждах казалась темным призраком со смутно белевшими в темноте плечами и лицом; рубашка мужчины светилась ярким пятном в отраженных от воды бликах луны, а растрепанные веером волосы блестели, словно медь.

Морган направился к ним по песчаному берегу, а Изабелла осталась стоять на месте. Однако вскоре она подобрала юбки и последовала за ним. Фелисити вдруг нестерпимо захотелось броситься наутек. Она не боялась того, как может поступить с ней Морган, ей вдруг сделалось нестерпимо больно из-за его явной измены. К этому примешивалась злоба, что она позволила ему так очаровать себя, сделалась столь зависимой от его внимания, в какой бы форме оно ни выражалось.

Морган быстро приближался, и, когда Баст обернулся, расправив плечи, он уже был совсем рядом.

— Стойте, — проговорил Баст, подняв руку.

— Черт побери, как прикажешь это понимать?! — Морган скрестил руки на груди, всем своим видом требуя ответа.

— Меня возмущает ваш тон и поведение, — заявил испанец, гордо вскинув голову.

— Правда? — с сарказмом спросил Морган. — А я считал тебя, Баст, единственным человеком, кому можно доверять здесь на острове!

— Доверять? В каком смысле? Чтобы исполнять за вас ваши обязанности?

— В том смысле, что ты будешь обращаться с Фелисити как с дамой, а не как с какой-нибудь…

— Поосторожней! — воскликнул Баст. — Вы не имеете права так говорить. Я наверняка обращаюсь с ней лучше, чем до сих пор это делали вы.

Пока Морган молча изучал Баста пристальным взглядом, подошедшая Изабелла взяла Моргана за руку, вцепившись в нее пальцами, словно желая удержать его. Ирландка, ставшая испанской аристократкой, переводила недоуменно-вопросительный взгляд с одного мужчины на другого.

— Что здесь происходит? — Не дождавшись ответа, она посмотрела на Фелисити и прямо спросила: — Они поссорились из-за тебя?

— Похоже так оно и есть, — отозвался Баст. — Моргану не понравилось, что он застал меня с Фелисити, и у него есть на то причины, поскольку я воспользовался случаем и сделал ей предложение.

— Что ты сказал? — переспросил Морган.

— Вы сами слышали.

— Прекрасно! — мрачно выдавил Морган. — Скажи, когда состоится бракосочетание? И кто вас будет венчать, если на острове нет ни пастора, ни церкви?

— Я объяснил…

— Могу себе представить, — бросил Морган, не дав Басту договорить.

Тот нахмурился.

— Я имел в виду совсем не то, о чем вы думаете.

— Тогда что же? Наверное, тебе стоит сообщить мне об этом.

— Конечно. — Баст склонил голову, словно услышал приказ. — Пусть сеньоры извинят нас, — и, коротко кивнув в сторону пустынного пляжа позади, зашагал в том направлении. Морган последовал за ним. Вскоре они отошли достаточно далеко, так что их слова стало невозможно разобрать из-за налетавших порывов ветра.

Удивленно приподняв бровь, Фелисити устремила задумчивый взгляд на широкую спину Моргана. У нее на глазах происходило что-то непонятное, чего ей, возможно, и не полагалось знать.

— Что ж, — усмехнулась Изабелла, — поздравляю.

Фелисити обернулась к стоявшей рядом женщине.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Это немалая честь, когда из-за тебя готовы сразиться двое таких мужчин.

— Возможно, для кого-нибудь, но не для меня.

— Значит, ты уже сделала выбор. Почему бы тебе не заявить об этом сразу, чтобы они не испытывали взаимной неприязни?

— Откуда вам известно, что я о нем не заявила?

— Когда женщина дает мужчине достаточно твердый ответ, у ее покровителя больше не остается сомнений. Если только она не страдает разборчивостью и с выгодой для себя не пользуется благосклонностью сразу двух мужчин. Это, конечно, самый мудрый выбор.

— Вы, вероятно, неплохо овладели искусством вести любовные игры сразу с несколькими поклонниками, так чтобы они ничего не знали друг о друге?

— Судя по всему, да.

Высокомерие, с каким держалась эта женщина, показалось Фелисити просто нестерпимым.

— Если учесть ваше теперешнее занятие, вы вряд ли даете повод для разочарования тем мужчинам, которые обращают на вас внимание.

В глазах Паломы появился блеск, свойственный скорее взгляду ястреба, чем голубки.

— Я хочу дать тебе один маленький совет, моя юная подруга. Умный человек никогда не станет судить о других по их внешности.

— Вы, очевидно, что-то подразумеваете под этими словами?

— О да, сразу несколько вещей.

Фелисити казалось, что она вот-вот заплачет от неимоверного напряжения. Но она тем не менее произнесла с ледяной вежливостью:

— Назовите мне их.

— Во-первых, я занимаю на корабле вовсе не такое положение, как ты думаешь. Я отправилась в плавание только ради развлечения, из-за подруги, с которой познакомилась еще в молодости. По своей прихоти она назвала судно в мою честь, и я с удовольствием составила ей компанию в этом, если можно так выразиться, девичьем путешествии.

— Как… интересно! — иронично заметила Фелисити, всем своим видом выражая недоверие.

Изабелла поджала губы.

— Теперь о Моргане. Ты слишком наивна, если решила устроить эту маленькую драму, чтобы развлечь его. Ты вскоре убедишься, как он презирает подобные ухищрения.

— Если вы думаете, что я специально сделала так, чтобы он увидел меня вместе с Бастом, то напрасно. У меня и в мыслях этого не было! Я даже не знала, что вы с ним находитесь неподалеку!

— Успокойся, — с издевкой сказала Изабелла, — ты могла бы сыграть и получше.

— Я бы ни за что не стала портить вам удовольствие, если бы у меня возникло хоть малейшее подозрение, что вы тут даете волю рукам в темноте.

— О каком удовольствии ты говоришь? — Изабелла горделиво вскинула голову. — Чтобы ты знала, я не из тех сучек, кому нравится заниматься любовью на песке.

Охваченная гневом и ревностью, Фелисити рассмеялась ей в лицо:

— Вам не мешает как-нибудь попробовать, вдруг вам понравится? Но если вы говорите правду, то вы соблазняли Моргана вовсе не там, где нужно. Ведь ближайшая постель на острове находится на корабле вашей подруги.

— Я же сказала, я этого не добивалась!

— Тогда вы, вероятно, решили наверстать упущенное сейчас. То-то вы смотрели на всех так, словно у вас из-под носа увели лакомый кусочек.

С губ Изабеллы сорвалось ругательство, которое вряд ли следовало знать испанской аристократке.

— До чего же гнусные у тебя мысли, паршивая потаскушка!

— Я бы на вашем месте воздержалась от подобных выражений, — ответила Фелисити, вздернув подбородок. — Зная кое-что о вашем прошлом, я могу утверждать, что сумела бы прилепить вам парочку подходящих эпитетов.

— Господи, зачем Моргану понадобилось так рисковать, чтобы найти такую вот глупую сучку, как ты?!

— Может быть, я кое в чем и не права, — заявила Фелисити, — но даже я понимаю, что заставило его так поступить, не говоря уже о такой выдающейся шлюхе, как вы!

Изабелла быстрым движением выбросила вперед руку и ударила Фелисити по щеке. В ответ Фелисити не заставила себя долго ждать. Голова темноволосой женщины дернулась от неожиданно сильного удара.

Держась за щеку, Изабелла выпрямилась и прищурила глаза.

— Если я не ошибаюсь, ты умеешь обращаться со шпагой?

— Немного, — кивнула Фелисити.

Ирландка бросила быстрый взгляд в сторону стоявших на берегу мужчин, чьи фигуры казались на расстоянии совсем маленькими.

— Отлично. По-моему, тебе не мешает преподнести урок хороших манер.

— Тот, кто собирается учить чему-либо других, сам должен в совершенстве владеть этим.

— Ты имеешь в виду фехтование или правила поведения?

— Как вам будет угодно, — ответила Фелисити, не сводя с Изабеллы карих глаз и холодно улыбаясь.

— Это мы еще посмотрим.

— Да, — согласилась Фелисити, — посмотрим.

Не сказав больше ни слова, они повернулись и направились в сторону лагеря.

 

18

Раздобыть шпаги оказалось не так-то просто. Все мужчины на острове всегда ходили вооруженными. Кроме сабель они носили еще и пистолеты, засунув их за пояс, так что они крест-накрест пересекали грудь. Однако найдется ли у кого-нибудь из них подходящий для женщины клинок, если моряков сейчас вообще удастся выманить из пальмовых зарослей?

Фелисити вспомнила про капитана Бономма, но он уже куда-то отошел от стола, и его нигде не было видно. Тем не менее им попалось несколько человек, вышедших из леса и направляющихся к ведру с ромом или пуншем. Известие о том, что женщины собираются драться на шпагах, было встречено хриплыми возгласами, полными веселого удивления, и рассматривалось скорее как забавное развлечение, чем серьезное происшествие. С пьяными смешками пираты принялись сравнивать свои клинки в поисках двух приблизительно одинаковых по весу и длине.

Женщин выручил Валькур, который, все еще не оправившись до конца от ран, целыми днями играл в карты или в кости с другими выздоравливающими моряками, в результате чего он сделался обладателем пары одинаковых шпаг, доставшихся пиратам на одном из захваченных призов. Это изящное смертоносное оружие, не такое громоздкое, как абордажные сабли, которые предлагали остальные, казалось наиболее подходящим для женщин. Элегантно поклонившись, он протянул одну шпагу Изабелле с улыбкой, напоминавшей о его былом утонченном очаровании. Вторую, с гораздо меньшей любезностью, он предложил Фелисити.

Матросы освободили место для схватки, свернув служивший столом парус вместе с тарелками, остатками угощения, горшками и деревянными плошками и оттащив его в сторону. В костры подбросили дров, и пламя сразу взвилось чуть ли не до небес. Несколько оставшихся не у дел мужчин уселись на песке, словно зрители рядом с ареной. Среди них воцарилась атмосфера веселого ожидания, тишину нарушал лишь шепот заключивших пари, которые делали ставки.

Фелисити в белом и Изабелла в черном отсалютовали друг другу. В свете луны и отблесках костров клинки взметнулись вверх, сверкнув серебром и золотом, а потом снова опустились. Шпаги, зажатые в тонких белых руках, скрестились, и соперницы с каким-то неуловимым ошеломляющим изяществом начали поединок.

Они сблизились, подобно дыму и туману, закружились в вихре, налетая друг на друга и вновь расходясь в стороны. Клинки сталкивались в воздухе, соскальзывали один с другого со стонущим звоном. Ветер трепал волосы женщин, разметав их по плечам, раздувал волочащиеся по песку юбки, а они, не обращая на это внимания, продолжали грациозно танцевать, атакуя, отступая, внимательно следя друг за другом ледяным взглядом карих и голубых глаз.

Мужчины притихли и замерли в ожидании. Наконец Изабелла с воздушной легкостью устремилась вперед. Фелисити отражала удары, встав в третью позицию. Звон клинков теперь слился в единую симфонию, и схватка приняла серьезный оборот.

Женщины сражались не с такой сокрушающей силой, как Морган и Валькур, однако легкость, с какой они наносили друг другу удары, делала их поединок не менее опасным. Изабелла билась с быстротой, достойной учебника фехтования. Фелисити отвечала с поразительной ловкостью, которая в сочетании с интуитивно приобретенными навыками заставила Изабеллу обратить на себя внимание, поскольку все ее броски и выпады не достигали цели, встречая неминуемый отпор. Не прошло и пяти минут с того момента, как испанская аристократка ирландского происхождения накинулась на Фелисити, заставив ее отбивать сыпавшиеся со всех сторон непрерывные удары, так что искры от врезающихся друг в друга клинков падали желто-золотистым дождем, когда шпага Фелисити пронзила черные кружева на рукаве Изабеллы.

Глаза Паломы вспыхнули огнем и тут же сузились.

— С тобой, похоже, не так легко совладать, как я думала, — проговорила она.

— Думать тоже бывает опасно, — ответила Фелисити.

Вопли пиратов заглушили ее слова, и женщины снова схватились не на жизнь, а на смерть. Они скользили по песку, стремительно оборачиваясь, нанося удары и уклоняясь от шпаги соперницы; блики лунного света, отражаясь от песка, падали на их юбки бело-голубыми ромбами. Обе женщины сейчас не замечали ничего вокруг, кроме непрерывно сталкивающихся клинков, отчего их руки сотрясались от запястья до плеча. Они изо всех сил старались сохранить ритм дыхания, продолжая защищаться и нападать, уворачивались от выпадов противницы, стремясь в то же время нанести ей роковой удар.

Крови, мужчины жаждали крови. Хотя зрители теперь снова затихли, в их напряженном внимании ощущалось растущее нетерпение. Фелисити стала уставать, злоба куда-то исчезла, как будто ее не было вовсе. Судя по выражению лица соперницы, та испытывала похожие чувства. Им обоим больше мешали неудобные, сковывающие движения юбки, чем тяжелые звенящие клинки, которые они сжимали в руках. Их стиснутые корсетами груди тяжело поднимались от прерывистого дыхания, а на лицах выступили капельки пота. Но тем не менее они не могли и не хотели остановиться. Речь шла об их гордости, об умении владеть шпагой. Ни одна не желала признать унизительного поражения и подарить победу другой. Поэтому они, словно дьяволы в обличье прекрасных женщин, старались нанести друг другу увечье или покончить с соперницей одним смертельным ударом.

Краешком глаза Фелисити заметила какое-то движение в стороне и увидела, как к Изабелле сзади осторожно приближается капитан Бономм. При этом она обратила внимание, что сама Изабелла с тревогой в глазах наблюдает за тем, что происходит за ее спиной.

— Давай!

Как только раздалась эта громкая команда, на арене появилось уже четыре клинка, четыре орудия убийства из остро отточенной стали. На шпагу Фелисити обрушился удар такой силы, что рука девушки онемела до самого плеча. Уши наполнились визжащим скрежетом металла о металл. Врезавшись в тяжелую пиратскую саблю, ее клинок поднялся острием вверх. Менее чем в шести футах от нее застыла Изабелла, которую точно так же остановил капитан Жак Бономм.

Не выпуская шпаги из высоко поднятой руки, Фелисити обернулась, упершись взглядом в зеленые глаза Моргана Маккормака. Потом она посмотрела на Изабеллу. Та слегка приподняла бровь, и вдруг обе женщины одновременным резким движением высвободили шпаги, словно им приходилось делать это много раз, встали плечом к плечу, направив их острие на мужчин, посмевших вмешаться в поединок.

Никто из присутствующих не мог с точностью сказать, кто пришел в большее замешательство: Морган или капитан Бономм. Машинально они оба подняли сабли, приготовившись обороняться, однако, судя по их растерянным лицам, не собирались предпринимать более решительных действий.

— Может, плюнем в них, чтобы они скорее пришли в себя? — предложила Изабелла, насмешливо скривив губы. — Или нам стоит их пощадить?

— Они… задумали доброе дело, — ответила Фелисити. — Это дает им право на пощаду.

Наблюдавшие за поединком пираты встретили их слова громкими недовольными криками, слившимися в разноголосый воинственный хор. Им явно хотелось, чтобы схватка продолжалась.

Морган первым решил, как следует поступить. Он резким взмахом опустил саблю острием к земле.

— Я прошу пощадить меня, Фелисити, теперь и в будущем.

Капитан Бономм со вздохом облегчения последовал примеру Моргана, так же отказавшись от схватки. Теперь он с восхищением в глазах следил за дальнейшими действиями Изабеллы.

— Жаль, — нарушил молчание выступивший вперед Валькур. — Мне редко приходилось наблюдать более волнующее зрелище. Если вы не возражаете, маркиза, я возьму у вас шпагу, а потом вы, может быть, позволите поднести вам бокал пунша.

Изабелла со слегка утомленным выражением на лице отвернулась от Валькура. Ее правая рука дрожала, однако она, отступив назад, отсалютовала ею Фелисити.

— Мадемуазель, вы сражались великолепно. Примите мои поздравления.

— Ничего подобного, — ответила Фелисити, — по-моему, я получила хороший урок.

— Ты слишком великодушна, — проговорила испанская аристократка, — но надеюсь, я не первая, кто это понял.

С этими словами Изабелла де Эррара протянула шпагу Валькуру и с улыбкой обернулась к капитану Бономму.

— Не откажете ли вы мне в любезности, угостив бокалом рома?

— Вы решили удостоить меня чести, которую я ничем не заслужил. — Бономм осторожно прикоснулся к пальцам Изабеллы, взявшей его под руку. Наклонившись так, что их головы почти соприкасались, он увлек ее за собой.

Опустив правую руку и воткнув острие шпаги в песок, Фелисити наблюдала за братом. Зло прищурившись, он смотрел вслед удалявшейся паре. Отпустив рукоятку шпаги, Фелисити стремительно зашагала прочь. Моряки тут же окружили ее, принялись поздравлять, восхищаться доблестью и мастерством, сожалея, что такая великолепная схватка закончилась слишком рано. Они предложили тост за ее здоровье, но она не обращала на них внимания. Пробравшись сквозь толпу, Фелисити направилась к хижине, глядя перед собой невидящими глазами.

Потом она неожиданно повернула в другую сторону, туда, где бухта заканчивалась тупиком. Задыхаясь от быстрой ходьбы, она пересекла узкую полоску леса, пригнувшись, прошла под искривленной морской сосной. Ноги ее утопали в глубоком рыхлом песке, пока она наконец не выбралась на утрамбованный волнами берег. Подобрав юбки, ничего не видя вокруг, Фелисити побежала все быстрее и быстрее. Дыхание клокотало в горле, а ветер осушал жгучие слезы, заливающие ей лицо.

Стремясь в беге найти спасение от боли, вызванной подозрениями Моргана, его измены, от воспоминаний о безвозвратно ушедших днях, когда ей было так хорошо, Фелисити не заметила, что кто-то преследует ее по пятам. Через некоторое время она разобрала за спиной торопливый топот сапог, но побоялась обернуться назад. Кто еще мог гнаться за ней, кроме какого-нибудь моряка, потерявшего подругу и проплутавшего в лесу до тех пор, пока он наконец не вышел к другому берегу бухты? Броситься вслед за женщиной было для него так же естественно, как для гончей преследовать оленя. Если бы этот человек понял, приглядевшись к ее платью, что она не из тех, кто прибыл на борту «Ла Паломы», если бы она, обернувшись, сама сказала ему об этом, прекратил бы он погоню или нет?

Тяжелый топот позади приближался. Фелисити, не успевшая восстановить дыхание после

поединка, понимала, что не сможет убежать далеко. Однако большинство моряков не умеют плавать. Не раздумывая, она бросилась в воду. Мощная волна ночного прилива преградила ей путь. В ту же секунду кто-то схватил ее сзади и, потеряв равновесие, она упала, увлекая за собой преследователя. Пенистый прибой тут же накрыл их обоих до плеч. Фелисити сопротивлялась, но Морган крепко прижал ее к сырому песку. Наклонившись, он посмотрел ей в глаза обжигающим взглядом.

— Господи, Фелисити, — проговорил он дрожащим от напряжения голосом, — что еще взбредет тебе в голову, чтобы травить мою душу?

Губы его отдавали солью, ромом и медовой сладостью сожаления. Поверил ли он, что она не участвовала в захвате его судна? Только какое значение имело это сейчас, если Морган сжимал ее в объятиях, а его уверенные и нежные прикосновения вызывали у нее такое чувство, словно в тело, сливаясь с кровью, проникает неустанный морской прибой.

Скинув сырую одежду, они бросили ее на берегу. Теплая бирюзовая вода приятно ласкала кожу, а песок покалывал ее, прилипая к телам, но они не обращали на это внимания. С жадно слившимися губами и переплетенными руками они наслаждались безудержной любовью, упивались первобытным блаженством, обнаженные и в то же время начисто лишенные похоти. Фелисити слышала, как сильно бьется его сердце, когда он крепко прижимался к ней. Она испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение, ощущая мощные движения Моргана в своем теле, которые, казалось, совпадали с ритмом прибоя. Одновременно готовая лишиться чувств и охваченная неистовым желанием, она заставила его войти еще глубже и замерла, почувствовав, как кровь бурно запульсировала в жилах. Вся растворившись в этом ощущении, испытав прилив сладостного восторга, Фелисити, казалось, видела яркую луну сквозь опущенные веки, ее ослепительно белый свет, скользящий по мокрой блестящей коже. Наполненная призрачным свечением ночь окружала ее со всех сторон. В волнах вспыхивали искристые огоньки, а песок переливался желтым светом, словно алмазная пыль. Однако когда она взглянула в лицо склонившегося над ней мужчины, глаза ее горели почти осязаемым на ощупь экстазом, наполнявшим их мерцающим дрожащим огнем, самым ярким из всех огней на свете.

Прошла уже добрая половина утра, когда из зарослей стали поодиночке выходить женщины, застегивая на ходу платья, поправляя кружева и вытаскивая из волос сосновые иглы и листья. Следом появились мужчины. Некоторые стонали, жалея самих себя, всем видом давая понять, что с трудом держатся на ногах. Другие двигались медленно и грубо огрызались, если кто-то пробовал с ними заговорить. Однако большинство, судя по всему, были вполне довольны жизнью, собираясь как следует позавтракать.

Растрепанные женщины и взлохмаченные, умиротворенные мужчины рыскали в поисках пищи, подбирая маниоковые пирожки и кусочки копченого мяса, в то время как в воздухе заклубился серый дымок вновь разведенных костров. Поскольку все тарелки покрывал толстый слой застывшего жира, пираты и их подруги обходились без них, перебрасывая горячие пирожки и мясо из ладони в ладонь, пока они не остывали. Они запивали еду пальмовым вином или ромом, а потом, в зависимости от своих привычек, облизывали сальные пальцы с основательностью разборчивых в пище людей или, наоборот, с жадностью голодных волков.

Покончив с трапезой, женщины поднялись на ноги и потянулись, после чего принялись поглядывать в сторону покачивающейся на волнах «Ла Паломы».

Пиратам, несмотря на все старания, так и не удалось уговорить женщин отложить отплытие. Им, по их словам, не следовало злоупотреблять гостеприимством столь приятной мужской компании. Изабелле, сидевшей рядом с обнимавшим ее за талию капитаном Бономмом, похоже, вовсе не хотелось покидать остров. Однако она тоже настаивала на отъезде, несмотря на то что француз что-то тихо нашептывал ей на ухо. В конце концов недовольные пираты перевезли женщин на корабль, по пути продолжая уговаривать их остаться. При этом они гребли так медленно, что дамы, по общему мнению, вернулись бы на судно скорее, если бы сели на весла сами.

Изабелла покидала остров одной из последних. В сопровождении капитана Бономма она приблизилась к Фелисити, стоявшей рядом с Морганом. С меланхоличной улыбкой, смягчившей строгие черты лица, она протянула руку ирландцу.

— Я покидаю этот остров с чувством сожаления, — проговорила она. — Свет требует от людей слишком много, правда, дружище? Я только сейчас поняла, сколь велики его требования.

— Долг, — ответил Морган, устремив на нее непроницаемый взгляд, — слово из четырех букв. Может, ты последуешь моему примеру и отречешься от него?

— Соблазн, конечно, велик, но я должна устоять. Хотя, наверное, можно найти способ сохранять верность долгу лишь частично.

Их слова казались простыми, однако они несли в себе какой-то скрытый смысл, который Фелисити чувствовала, но не могла разгадать. Она смотрела на них недоуменным взглядом, но стоило Изабелле обратиться к ней, как все ее сомнения сразу улетучились.

— Мне следует отблагодарить тебя, — сказала ирландка. — Устроить постель на песке, оказывается, не так уж и плохо. Я признательна тебе за совет.

Фелисити неожиданно поняла, что ей нравится эта женщина с высокомерными манерами и независимой сдержанностью. В другое время и при других обстоятельствах они могли бы стать друзьями. Однако сейчас, почувствовав на себе заинтересованные взгляды обоих мужчин, она лишь проговорила с улыбкой:

— Может быть, мы еще встретимся где-нибудь.

— Да. Я молю Бога, чтобы это случилось, — ответила Палома, прежде чем обернулась к французу. — Прощай, — сказала она, положив ладонь ему на руку.

— Нет, только до свидания, — возразил он. — Я не желаю расставаться с тобой навсегда. Ни одно самое широкое море не помешает мне найти тебя снова.

— Возможно, — улыбнулась Палома с легким вызовом, — если только ром не сделает твои путь слишком извилистым и наши дороги так и не пересекутся.

— С сего дня я трезвенник. — Эти слова капитан Жак Бономм произнес с благоговением торжественного обета.

— Хорошее обещание, но сумеешь ли ты его сдержать?

— Поживем — увидим.

— Да, — согласилась Изабелла, — может, и увидим.

Они отошли в сторону, французский пират нежно обнял аристократку, и их губы слились в поцелуе. Высвободившись из объятий, Изабелла направилась к вытащенному на песчаный берег баркасу. Устроившись на носу, она подняла руку в прощальном взмахе и отвернулась, устремив взгляд на ожидавший ее корабль.

Пираты наблюдали за отплытием женщин. Когда «Ла Палома», подняв якорь и распустив паруса, медленно направилась к выходу из бухты, они разошлись по своим делам. Морган и Фелисити остались на берегу, вглядываясь в морскую даль. Неподалеку стоял капитан Бономм. Уперев руки в бока и широко расставив ноги, он смотрел вслед зловещей и в то же время прекрасной бригантине.

— Почему сейчас? — проговорил он дрогнувшим голосом. — Почему спустя столько лет, когда я превратился в старую развалину, мне наконец повстречалась женщина, заставившая меня понять, что на свете стоит жить?

— Очень интересный вопрос, дружище, — усмехнулся Морган, не сводивший задумчивого взгляда с лица Фелисити.

С отъездом женщин работы на обоих судах возобновились. «Черного жеребца» подвели ближе к берегу бухты, к тому месту, где деревья подходили к воде. Потом моряки занялись килеванием. С помощью блоков и талей, прикрепленных к основанию мачт и прибрежным деревьям, судно повалили на бок, уложив почти горизонтально. Затем матросы подошли к нему на шлюпках и принялись соскребать ракушки и другие морские организмы, плотно облепившие корпус ниже ватерлинии. Покончив с этим, они проконопатили швы обшивки, залили их серой, чтобы туда не проникали питающиеся древесиной морские черви, после чего замазали щели толстым слоем жира. Через день, когда очищенный корпус просох на солнце, моряки перевернули бригантину другим бортом вверх и проделали с ним то же самое.

Завершив это предприятие, потребовавшее немалых усилий, они установили новую бизань, закрепили стеньги, оснастили судно новыми парусами, срастили оборванные концы и заново натянули такелаж. Моряки обновили облупившуюся краску, лак и позолоту, начистили медные части и надраили пемзой палубы. Потом между капитаном Бономмом, добродушным командиром «Пруденс» и Морганом возник небольшой спор по поводу того, стоит ли переименовывать корабль, назвав его «Вороном II», несмотря на фигуру жеребца под бушпритом. В конце концов они решили не делать этого. Потом, в знак того, что корабль готов к отплытию, на стеньгах подняли личный флаг капитана Бономма с черным вороном на красном поле.

Однако оставался еще «Пруденс», который требовалось привести в порядок, прежде чем выйти в море. Подгоняемые ромом, а также проклятиями и линьком в руках боцмана с «Черного жеребца», матросы занялись теперь бригом.

Дни стояли по-прежнему жаркие и сухие. Ветер стих, превратившись в едва заметный бриз, не приносивший облегчения в палящий зной. Шелест листьев пальм напоминал теперь сухой стук, в воздухе роились полчища мух, нещадно жалящих покрытые потом обнаженные спины работающих, а вьющаяся вокруг мошкара набивалась в ноздри, затрудняя дыхание.

Однажды моряки, которым надоело питаться свининой и рыбой, поймали неуклюжую игуану и зажарили ее, поливая свиным жиром. Некоторым ее мясо пришлось по вкусу. Заявляя, что это один из лучших деликатесов на свете, они со смехом наблюдали за лицами товарищей. Впрочем, большую часть туши пришлось выбросить в лес на съедение муравьям и червям.

По вечерам пираты выпивали, рассевшись вокруг костра. Они коротали время за рассказами о грозных схватках, о прекрасных женщинах и уродливых своднях, о странных обычаях в заморских портах. Иногда они пели или устраивали импровизированные представления.

Как-то раз, находясь в особо творческом настроении, они изобразили пародию на суд. Капитан «Пруденс» играл роль судьи, боцман изображал преступника, судового плотника сделали прокурором, двенадцать матросов, дав торжественную клятву, старательно разыгрывали из себя присяжных, а вооруженный мечом марлина пират удостоился чести стать судебным приставом.

Судья накинул на плечи кусок грязного, перепачканного смолой брезента, водрузил на голову женский парик и нацепил на нос очки. Исполненный чувства собственного достоинства, он взгромоздился на обрубок ствола дерева. Позади него сгрудились матросы, вооруженные ломами, гандшпугами и веслами. Наконец привели преступника, который, вытянув лицо, всем своим видом изображал человека, не понимающего, в чем его обвиняют. Прокурор, взявшись за отвороты жилета и, по всей видимости, впервые в жизни застегнувшись на все пуговицы, принялся излагать состав преступления с видом человека, которому известно слишком многое.

Привлеченные всеобщим весельем, Фелисити с Морганом вышли из хижины и направились к кострам, чтобы понаблюдать за ходом разбирательства дела.

— Да будет известно вашей чести и господам присяжным, — нараспев выводил прокурор, — что стоящий перед вами парень закоренелый негодяй, на котором негде пробы ставить. И я от всей души надеюсь, что вы, ваша честь, прикажете вздернуть его немедленно!

— Почему? В чем виновен этот человек? — спросил судья, бросив горестный взгляд на боцмана.

— Он занимался пиратством во всех морях, что я и собираюсь доказать. Ваша честь, этому подлому преступнику, этому стоящему перед вами отъявленному негодяю удалось спастись от тысячи штормов, всякий раз оставаясь целым и невредимым, и выбраться на берег, тогда как его корабль поглотила морская пучина. Это, как всем известно, означает, что он рожден не для того, чтобы утонуть! Однако, не страшась виселицы, он продолжал разбойничать и грабить всех, кто попадался ему на пути, будь то мужчина, женщина или ребенок. Он похищал грузы с носа и кормы судов, сжигал и топил шхуны и шлюпы, барки и боты, словно в него вселился сам дьявол. Но это еще не все, ваша честь. На его совести остаются и другие, куда более тяжкие и низкие преступления, так что мы должны доказать, что он постоянно употреблял «месть живота», этот омерзительный и гадкий напиток. Да будет известно вашей чести, что этого опасного негодяя отродясь никто не видел трезвым.

В эту минуту матросы разразились громким раскатистым хохотом. Прошло немало времени, прежде чем они успокоились, вновь обратившись в слух.

— Ваша честь, — продолжал прокурор, — я бы мог сказать и получше, да только вашей милости, наверное, известно, что у нас осталось мало рома, а как можно толковать о законе, не промочив перед этим горло? Но как бы там ни было, я надеюсь, вы прикажете вздернуть этого прожженного негодяя!

Судья посмотрел поверх очков на преступника, делавшего над собой героические усилия, чтобы не рассмеяться.

— Скажите, сэр, вы на самом деле последний мерзавец и отъявленный негодяй? Что вы можете предложить в свое оправдание, чтобы мы не вздернули вас немедленно и не оставили сушиться на виселице? Вы признаете себя виновным или нет?

— Я не виновен, да будет это известно вашей чести, — со вздохом заявил подсудимый.

— Не виновен! Только попробуйте повторить эти слова, сэр, и я тут же прикажу вас повесить, что бы там ни решил суд присяжных.

Боцман низко опустил голову.

— Ваша честь, я всего лишь бедный матрос, точно такой же, как все, кто когда-нибудь ходил на судах. Я могу драить палубу, брать в рифы паруса, стоять на руле и сплетать концы не хуже, чем любой другой, кто во все времена плавал по соленым морям, но я попался одному подлому пирату, самому знаменитому из морских разбойников, по ком давно плачет петля, капитану прекрасного судна «Пруденс». Это он заставил меня стать пиратом, ваша честь, хотя я сам того ничуть не желал.

Судья, капитан брига «Пруденс», бросил на боцмана уничтожающий взгляд.

— Отвечайте на мой вопрос, сэр. Как мы должны вас судить?

— По закону Господа и моей родины.

— Ишь чего захотел! Что ж, господа присяжные, я думаю, нам остается только посовещаться и объявить приговор.

Прокурор одобрительно кивнул.

— И я того же мнения, ваша честь, потому что если этому подлому парню позволить говорить дальше, он запросто сумеет оправдаться, чем, несомненно, нанесет оскорбление суду.

— Но, добрые господа, джентльмены, все присутствующие, — умолял подсудимый, — я надеюсь, вы примете во внимание…

— Примем во внимание? — переспросил судья с огромным апломбом. — Как вы посмели просить меня об этом? Я никогда ничего не принимал во внимание, если для этого требовалось собраться с мыслями. С какой стати я должен делать это сейчас, если речь идет о преступлении, за которое следует немедленно вешать?

— Но я надеюсь, ваша честь выслушает мои оправдания.

— Станем мы слушать такого негодяя! Какое нам дело до ваших оправданий? Если хотите знать, наши законы не предусматривают никаких оправданий!

Эта реплика тоже понравилась пиратам, поскольку она почти совпадала с их представлениями о судопроизводстве, сложившимися на основе собственного опыта общения с теми, кто стоит на страже закона в самых разных странах.

Судья призвал присутствующих к тишине, а потом поинтересовался, готов ли обед.

— Да, ваша честь, — послышался ответ прокурора.

— Тогда слушайте меня, вы, негодяй на скамье подсудимых. По решению суда вы, сэр, приговариваетесь к высшей мере наказания на основании трех причин. Во-первых, мне не пристало занимать кресло судьи, никого при этом не повесив. Во-вторых, вы должны болтаться в петле, потому что всем своим видом чертовски похожи на висельника. И в-третьих, сэр, вас должны повесить, потому что я проголодался и потому что у нас, как вам известно, принято заканчивать разбирательство, приговорив подсудимого к повешению, если судье уже приготовили обед, а суд еще продолжается. Да свершится правосудие, негодяй. Хотя постойте! Я придумал кое-что получше. Я посажу вас за стол по правую руку от себя. Когда вы наполните желудок баландой, которой нас тут кормят, вы пожалеете о том, что вас не повесили.

В этом разыгранном моряками спектакле многое походило на правду, слишком многое, как показалось Фелисити, вспомнившей об отце и о других жителях Нового Орлеана, осужденных как изменники на основании несправедливо выдвинутых обвинений.

Другое правдивое замечание относилось к рому. Они действительно стали испытывать нехватку этого важного продукта потребления. Если они рассчитывают растянуть запас рома, так чтобы его хватило на то время, пока они будут заниматься ремонтом «Пруденс», и еще на несколько дней, требующихся, чтобы добраться до ближайшего порта, где можно раздобыть его в избытке, им придется выдавать ром по норме.

Такое решение вряд ли могло прийтись по нраву тем, для кого выпивка давно стала частью жизни, кому требовалось забыться, кто целыми днями работал под палящим солнцем и не мог обойтись без жидкости, чтобы восстановить ее баланс в организме, отказываясь тем не менее пить воду не иначе, как разбавив ее алкоголем по собственному усмотрению. Сырая вода, по общему убеждению, являлась причиной опасных лихорадок и поноса.

Раздражение среди пиратов нарастало. Возможность остаться без рома оказалась столь серьезной опасностью, что матросы до потери сознания избили своего товарища, попытавшегося ночью тайком увеличить свою порцию. Виновный в краже наверняка бы погиб, если бы Морган не вмешался, приказав прекратить избиение.

Капитан Бономм, способный раньше обуздать своих людей одним жестом или даже появлением, после ухода «Ла Паломы» замкнулся в себе. Не бравший с тех пор в рот ни капли спиртного, он сделался совершенно другим. Погруженный в собственные мысли, он часто уходил на дальний берег и изо всех сил старался справиться с прежней пагубной привычкой.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что пираты, лишенные своего главного успокоения, изнывавшие под властью Моргана, который, по их мнению, имел на нее не слишком большие права, и работавшие по многу часов без особой надежды на вознаграждение, мало-помалу начали роптать, собираясь в группы по нескольку человек.

Один день сменял другой, прошла неделя, за ней — вторая. Валькура теперь стали частенько замечать в окружении моряков, занятых каким-то серьезным разговором. При этом он старался не повышать голоса и внимательно следил, не приближается ли к ним Морган или Бономм. Большая часть людей из экипажа «Пруденс» и «Черного жеребца» держалась от него подальше, однако ему быстро удалось найти слушателей среди разношерстной команды «Ворона».

Проработав целый день под жарким солнцем, Фелисити и Морган каждый вечер отправлялись к скрытому в пещере бассейну. Эти часы Фелисити нравились больше всего, потому что они с Морганом могли наконец уединиться, покинув лагерь, где матросы постоянно ссорились, бранились и бросали на них косые взгляды. Это было время наступления тишины и спокойствия, когда последние лучи заходящего солнца скользили по зеленым склонам острова, а из леса, заросшего по краям папоротниками, потихоньку начинало веять прохладой, когда волны тихо накатывались на берег, а морские птицы последний раз облетали свои владения, прежде чем отправиться на ночлег. Тогда они с Морганом могли вернуться к себе в хижину, чтобы, отгородившись от окружающего мира с его проблемами, искать друг в друге отдохновения, помогавшего им сохранить себя.

Однажды вечером, когда они, выбравшись из пещеры, спускались по известняковому склону на берег, их охватило ощущение какой-то перемены. Хотя на западе небо освещала розовая закатная заря, с северо-востока горизонт закрывала серая, низко нависшая над морем дымка, а волны, разбивающиеся у ног, казались теперь тяжелыми. Они выплескивались на берег и откатывались назад, словно какая-то маслянистая жидкость. Воздух сделался неподвижным, и хруст песка под ногами отдавался в нем гулким эхом. Над головой пролетела голубая цапля, направляясь в глубь острова, после чего небо стало совсем безжизненным.

— Похоже, сегодня будет дождь, — сказала Фелисити.

— Это точно, — согласился Морган, нахмурившись так, что между бровей появилась морщинка.

— Может начаться шторм?

— Кто знает? Такое всегда возможно в этих широтах, хотя в это время сильные бури случаются редко.

Они молча прошли несколько ярдов. Под впечатлением окружавшей их мрачной картины, заставившей Фелисити вспомнить о напряженной атмосфере, царившей среди моряков в последние дни, она спросила:

— Морган, скажи, ты не обращал внимания на людей в последнее время?

Обернувшись, он внимательно посмотрел на нее.

— Что с ними случилось?

— Похоже, они сделались более злобными и готовы в любую минуту взбунтоваться.

— А когда пиратам не хочется бунтовать? Это их естественное состояние.

— Может быть… я не знаю. Только это, наверное, опасно, особенно для тебя.

Губы Моргана скривились в усмешке.

— Твое беспокойство мне льстит, но почему ты так решила?

— Я видела, как Валькур переговаривается с матросами, а он, по-моему, вряд ли будет держать зло на капитана Бономма.

— У него, пожалуй, не меньше причин, чтобы свести счеты с тобой. Так что тебе, наверное, тоже не помешает смотреть в оба. — Морган улыбнулся, пристально глядя на девушку зелеными глазами.

— Даже если ты прав, — заметила Фелисити, — все равно ты единственный, кто сейчас мешает им добраться до меня.

— Это точно, — кивнул он и отвернулся, устремив взгляд в сторону моря.

— Может, если ты станешь обращаться с людьми не так строго… — начала Фелисити.

— Кто-то должен этим заниматься, если мы не хотим застрять здесь навсегда, и, по-моему, никто другой не желает взять на себя такую обязанность.

Он сказал правду; Фелисити сама это понимала, и все же она не могла справиться с охватившей ее тревогой. Морган взял девушку за руку.

— Нам лучше поторопиться, если мы хотим успеть домой, пока не началась гроза.

Дождь приближался прямо на глазах. Они видели, как его длинные струи хлещут вдалеке морскую поверхность. Раскаты грома напоминали грохот орудий, а из плотных серых туч вырывались молнии, стрелами ударявшие в воду. Воздух наполнился каким-то призрачным желтоватым светом, в нем ощущался сильный запах озона. Усилившийся ветер поднимал соленую пыль и песок, раскачивал вершины пальм, чьи листья напоминали огромные перья, и заставлял их стволы двигаться, изгибаясь, словно в грациозном танце. Морган и Фелисити вдыхали влагу, чувствовали, как она оседает на коже. Первые капли дождя, тяжелые и холодные, упали на их поднятые к небу лица, когда до хижины оставалось совсем немного.

Задыхаясь, они вбежали внутрь и бросились на постель. Спрятавшись в этом ненадежном убежище, дрожащем от порывов ветра, они наблюдали, как пелена дождя спустилась ниже, окружив их плотной завесой, и мощные струи захлестали по земле и по воде залива с такой силой, что на ее поверхности появилась белая пена.

В сгустившейся темноте, прорезаемой вспышками молний, раздавались похожие на грозный рык раскаты грома. Внезапно Фелисити вспомнила ночь после маскарада, когда Моргану пришлось отбиваться от Валькура и двоих его сообщников, о жестоких событиях, случившихся после той грозы. Повернувшись к сидящему рядом мужчине, она увидела, что он смотрит на нее сквозь полумрак.

— Фелисити, — прошептал Морган, дотронувшись теплыми пальцами до ее щеки. — Не смотри на меня так, я этого не вынесу.

Наклонив голову, он прикоснулся губами к ее полураскрытым губам. От этого прикосновения у Фелисити закружилась голова, и тяжелые воспоминания мгновенно оставили ее. Морган принялся осыпать нежными жаркими поцелуями точеные изгибы щеки, изящный подбородок, опускаясь все ниже, к тому месту на горле, где чувствовалось учащенное биение ее пульса. Стараясь сдержать непомерную силу, он заставил Фелисити опуститься на постель, а потом наклонился над ней, опершись на локоть. Его руки заскользили по ее телу, вызвав новый прилив возбуждения. Вытащив из бриджей подол ее рубашки, Морган поднял ее вверх, задержавшись, чтобы поцеловать каждый из розовых бугорков груди, прежде чем стащить рубашку через голову. Потом он медленно снял с Фелисити бриджи, одновременно лаская ее живот, постепенно опуская руку все ниже, как делал это всегда.

Когда она лежала уже обнаженной, он быстро разделся и снова повернулся к ней, притянув ее к себе. Морган принялся нежно гладить каждый изгиб, каждую впадину ее тела, не думая до поры о собственном удовольствии, стараясь, чтобы сначала удовольствие испытала она. Эти томные ласки вызывали в его душе прилив чувственного наслаждения.

Прикоснувшись к его густым волосам, показавшимся ей живыми, Фелисити ощутила, как само ее естество растворяется в потоке сладостного желания, поднимающегося в ней словно волна прилива. На гребне этой волны Морган вошел в нее, заставив испытать ни с чем не сравнимое наслаждение от соприкосновения с его напряженным могучим телом, ощутить, как дрожат его мускулы от с трудом сдерживаемого нетерпения. Двигаясь вместе, с неистовством окружающей их дикой стихии, так что у них перехватывало дыхание, они достигли вершин оглушающего оргазма, сменившегося забвением и умиротворенным изнеможением — лучшим лекарством от тяжких воспоминаний.

— Морган, — прошептала Фелисити через некоторое время, когда их дыхание успокоилось.

Он протянул руку, чтобы освободить прядь ее волос, которую она прижала плечом, и нежно привлек девушку к себе.

— Я здесь, — проговорил он, едва касаясь подбородком ее макушки, — а теперь спи.

Фелисити собиралась сказать ему очень многое, ей нужно было это сделать, однако, несмотря на то что слова рвались у нее из груди, она закрыла глаза и, к собственному удивлению, заснула.

Ночью дождь перестал, словно не в силах совладать с окружающим миром, хотя и промочив его насквозь. Дуновение пассата снова принесло прохладу; попугаи перекликались хриплыми веселыми голосами, как будто стараясь разбудить людей, спавших в мокрых палатках. Берег был испещрен следами птиц, бродивших среди выброшенных штормом водорослей, обломков дерева и осколков ракушек. Из моря показался ярко-золотистый край солнца, и вскоре по воде побежали ослепительные блики, а свет его первых лучей посеребрил крылья чаек, круживших над головой, прежде чем отправиться в сторону моря, где медленно, словно гигантские пауки, двигались три корабля — два фрегата и изящная бригантина. Они приближались к острову, распустив паруса, казавшиеся ослепительно белыми в лучах утреннего солнца…

 

19

Как только раздался тревожный крик, предупреждающий об опасности, люди повскакивали на ноги, протирая глаза и проклиная того, кто их разбудил. Однако они тут же замолкли, стоило им бросить взгляд в сторону моря. Даже на таком расстоянии не составляло труда определить, что к острову приближаются испанские корабли, так же как и разглядеть ряды пушек вдоль бортов. Это была береговая охрана, часть грозного испанского флота, в задачи которой входило выслеживать пиратов в их логовах или в открытом море. Ее появление в это свежее утро вовсе не предвещало веселого пикника или попойки на морском берегу.

Охваченные паникой пираты, громко крича и толкая продолжавших спать товарищей, хватались за сабли и пистолеты, а потом принялись торопливо сваливать в кучу пожитки.

— Бросьте! Нам сейчас не до этого! Бегите живей к шлюпкам. Надо скорей попасть на бригантину, иначе нам всем конец!

Капитан Бономм, несомненно, был прав. Если они доберутся до «Черного жеребца» и успеют быстро подготовиться к отплытию, им, может быть, еще удастся выскользнуть из бухты, до того как фрегаты приблизятся на расстояние пушечного огня. Если им повезет, пиратская бригантина сумеет уйти от тяжелых, менее маневренных судов, оставив преследователей с носом. В противном случае, застряв в неширокой бухте, они окажутся в ловушке подобно мухе, попавшей в бутылку. Тогда им уже ни за что не спастись.

Проснувшись от громких криков, Фелисити приподнялась на постели, бросив взгляд на Моргана, который стоял в двери хижины. Его лицо сделалось мрачным, стоило ему оценить положение.

— Морган! — прокричал капитан Бономм, взмахнув рукой. — Ради всего святого, поторопись!

Однако Морган не спешил, словно размышлял и взвешивал шансы, которых, как показалось Фелисити, у них не было вовсе.

— Фелисити, возьми что-нибудь поесть, захвати воды и уходи в пещеру.

— Нет! — возразила она. — Я… я не стану прятаться, чтобы сидеть там, не зная, что творится, и ждать, покуда меня не найдут.

Наконец он обернулся к ней.

— Даже если это самый лучший и безопасный выход для тебя?

— А ты сам тоже решил так поступить?

— Со мной дело обстоит иначе.

— Только мне от этого не легче!

Морган сжал кулаки.

— Если мы сумеем уйти, то сможем вернуться за тобой, а если нет, никто на фрегатах не подумает, что здесь остался еще кто-нибудь.

— Что бы ни случилось, я предпочитаю увидеть это собственными глазами. Так что спасибо за заботу, но я лучше буду сражаться сама. — Фелисити вполне могла бы добавить, что ей хочется встретить опасность рядом с ним.

— Ладно. Пошли, — неохотно кивнул Морган.

Когда они приблизились к Бономму, он уже не жаловался с трагическим видом на то, что они слишком долго собирались, и не сетовал на медлительность своих людей, а устремил взгляд в сторону баркасов, куда как по команде со всех сторон сбегались люди, стараясь поскорее добраться до бригантины и опасаясь, что им придется остаться на острове.

И вдруг в промежуток, отделяющий вытащенные на берег шлюпки от растущей толпы моряков, ворвалось около тридцати пиратов с пистолетами наготове во главе с Валькуром, который держал пистолет в одной руке и обнаженную шпагу в другой.

— Стойте! — злобно прокричал он пронзительным голосом. — Дальше вам не пройти!

— Что это значит? — громко спросил капитан Бономм, замерев на месте.

— Я и мои люди сядут в шлюпки первыми! А точнее, первыми и последними.

— Как ты смеешь, подлый пес?! Это же бунт!

— Так оно и есть, мой добрый капитан. Вы очень умны, если сразу догадались. А теперь прошу вас всех бросить оружие.

— Ишь чего захотел! Слушайте, парни, у нас только одна надежда — наш корабль. Испанцы перевешают всех до одного и женщину тоже, если вы бросите нас здесь!

— Верно, только с одним исключением. Я бы с удовольствием полюбовался таким зрелищем, но мне и моим людям пора отправляться в путь.

— Тебе все равно не уйти, — сказал Морган, пробившись вместе с Фелисити вперед. — Нас больше, и мы возьмем вас в кольцо.

— Кто сделает хоть шаг, — предупредил Валькур, — может считать себя покойником.

В это мгновение стоявший с краю матрос потянулся за пистолетом. Валькур, не раздумывая, выстрелил. Моряк, вскрикнув, упал и забился в конвульсиях. Через несколько секунд он затих.

— Я предупреждал. Мне все равно, когда умирать, сейчас или позже. — Валькур отбросил ненужный теперь пистолет, взгляд его кошачьих глаз казался совершенно пустым. — Но я не зря говорил, что вешать будут только мужчин.

Прежде чем кто-нибудь догадался о его намерениях, Валькур бросился к Фелисити и, обхватив ее за талию, потащил через полоску песка, разделявшую две группы моряков. Морган рванулся следом, но Валькур стремительно обернулся, выставив перед собой шпагу. Морган замер как вкопанный, его зеленые глаза горели гневным огнем.

— То-то же, отойди назад, — проговорил Валькур с торжествующим смехом. — Мне сейчас очень хочется проткнуть тебя насквозь, только ты, по-моему, недостоин столь легкой смерти. Я. бы предпочел, чтобы тебя судили и вздернули твои испанские хозяева. Это подойдет тебе больше, правда? И к тому же понравится Фелисити.

Лицо ее побледнело от боли, когда Валькур вывернул ей запястье, заломив руку за спину и вплотную притянув к себе. Один из бунтовщиков хрипло произнес какую-то нечленораздельную фразу, и Валькур кивнул в знак согласия.

— Как справедливо заметил мой приятель, мы теряем время. Ваше оружие, господа. Только без глупостей! Будет жаль, если кто-нибудь из вас выстрелит и попадет в мою любимую сестру.

Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что большинство людей, решившихся связать судьбу с Валькуром, принадлежали, как и следовало ожидать, к старой команде «Ворона». Отъявленные злодеи, огрубевшие от бесконечных жестокостей, они наверняка стали бы действовать без сожаления, если бы кто-нибудь осмелился не выполнить приказ Валькура. Баст, не сводивший с Фелисити взгляда, первым наклонился и осторожно, чтобы он случайно не выстрелил, опустил на землю пистолет со взведенным курком, а потом положил поверх него шпагу.

— Валькур, ты не должен этого делать, — проговорила Фелисити, с трудом справившись со сжимающим горло спазмом.

— Не должен? — удивленно процедил Валькур. — Мне казалось, ты будешь благодарить меня за приглашение присоединиться к нам, а не возражать против наших методов. Извини, что мне пришлось использовать тебя как заложницу, чтобы другие вели себя хорошо, и в первую очередь — Морган. Но таковы превратности войны!

— Нельзя обрекать стольких людей на смерть!

— Почему же? Поверь, дорогая, мне приходилось делать кое-что и похуже. — Прищурив глаза, Валькур наблюдал за стоящими перед ним людьми.

— Тогда я прошу, оставь и меня здесь тоже. Я заклинаю тебя, Валькур, именем отца.

— Твоего отца? Почему ты решила, что я могу согласиться, услышав от тебя его имя? Я не

испытывал никакого почтения к усыновившему меня человеку; более того, я его презирал. Но незадолго до его смерти я отплатил ему за его опеку, за постоянное напоминание о моей зависимости от его милости, о том, что я не оправдал его надежд, став совсем не таким, каким он мечтал меня видеть. Можешь не сомневаться, в день своей смерти он горько пожалел о своем неуважении ко мне.

— Что… О чем ты говоришь? — спросила Фелисити, с отчаянием глядя, как остальные матросы с мрачным видом побросали свои сабли и пистолеты на землю вслед за Бономмом.

— Почему ты меня спрашиваешь? Неужели ты так и не догадалась? Я думал, тебе давно все известно! Это я сообщил Оливье Лафаргу о том, что ты живешь с полковником Маккормаком, что ты раздвигаешь перед ним ноги и губишь себя ради того, чтобы несчастному заговорщику сохранили жизнъ.Что еше оставалось ему делать, кроме как наложить на себя руки, тем самым смыв позор и избавив тебя от такой низкой угодливости!

Острая боль пронзила сердце Фелисити, когда она представила, как отец, один в тюремных стенах, получил столь горестное известие, заставившее его потерять всякое уважение к дочери. Какой стыд и отчаяние испытывал он, каким бессильным чувствовал себя, пока думал, как ей помочь, прежде чем принять окончательное решение!

— Как ты мог, Валькур? Как ты мог? — прошептала Фелисити.

— Это не составило труда. Несколько слов на бумажке, одна монета охраннику, и дело сделано. Так что это я на самом деле помог тебе освободиться, и ты должна меня благодарить. Я перерезал пуповину, связывающую тебя с Новым Орлеаном, убрал все преграды, мешающие нам начать новую жизнь. Мы и сейчас можем это сделать, добравшись до Франции, когда у нас будет достаточно денег, чтобы занять достойное место при дворе.

— Ты сошел с ума! — воскликнула Фелисити.

Теперь и Морган положил на землю оружие, так же как и Баст, расставаясь с ним осторожно. У его рта пролегла белая черта, хорошо заметная под покрывавшим кожу бронзовым загаром. Когда Морган медленно выпрямился, Фелисити увидела, что его пистолет лежит рукояткой в ее сторону. Встретившись с ним взглядом и заметив, как он чуть наклонил голову в ответ, она поняла, что ей остается надеяться только на себя. Другие не осмелятся ей помочь, опасаясь за ее жизнь. Более того, она была единственной из всех, кого Валькур и его сообщники не стали бы убивать сразу.

— Я сошел с ума? — Валькур рассмеялся и взмахнул шпагой, подав знак своим людям, чтобы они собрали брошенное оружие. — Я сумасшедший? Вряд ли. У меня хватило ума, чтобы обменять то, что было мне известно о заговоре и участвующих в нем людях, на собственную свободу. У меня оказалось достаточно здравого смысла, чтобы не попасть в одну сеть вместе с ними, точно так же, как я вырвусь из ловушки сейчас.

— Ты говоришь так, словно не чувствуешь за собой никакой вины. Но ты виновен не меньше тех, кого казнили, может, даже больше их! — Валькур теперь держал Фелисити уже не так крепко. Отступая к шлюпкам, он тянул ее за собой, рассуждая на ходу о собственных умственных способностях. Сейчас ей во что бы то ни стало нужно было заставить его продолжать похваляться, чтобы двигаться как можно медленнее. На земле оставалось лежать несколько пистолетов, которые в замешательстве не успели подобрать бунтовщики.

— Правда? Это не имеет значения. Я оказался не настолько глуп, чтобы остаться. Я обвел испанцев вокруг пальца, сбежал целым и невредимым, несмотря на то что стал одним из главных преступников, за кем охотились по всей колонии. Они не смогли поймать меня тогда, и им не удастся сделать это теперь!

В этот момент Фелисити вырвала руку и ударила Валькура локтем в раненый живот с такой силой, что у него перехватило дыхание, и он, вскрикнув от боли, выпустил ее из цепких объятий. Бросившись наземь, Фелисити перевернулась и тут же поднялась с пистолетом Моргана в руках. Увидев направленный в грудь ствол, Валькур, рванувшийся было за ней, остановился как вкопанный, широко расставив руки, а потом подался назад. Его глаза горели такой злобой, что, будь у него пистолет, он бы, не раздумывая, убил сестру. Но одной шпаги было явно недостаточно, чтобы покончить с ней.

— А теперь, — проговорила Фелисити в наступившей тишине, — брось шпагу.

Губы Валькура скривились в улыбке, однако глаза сохраняли прежнее злобное выражение.

— Я могу это сделать, только ты все равно ничего не добьешься. Моих людей не остановит моя смерть, а у тебя в пистолете всего один заряд. У них нет другого выбора, кроме как довести до конца наш план. В противном случае их все равно повесят испанцы или капитан вздернет их как бунтовщиков.

— Тогда они могут бежать и без тебя.

В ответ на ее слова из толпы сообщников Валькура послышался одобрительный ропот, и они снова начали отступать к шлюпкам. Те, кто находился поближе, побросали туда мешавшее им лишнее оружие и, ухватившись за планшир, поволокли баркасы к воде.

— Ты не станешь в меня стрелять, Фелисити, вот так, хладнокровно, когда ты уже успокоилась после схватки. Это, слава Богу, не в твоем вкусе. Брось пистолет и идем со мной. Лучше выбрать жизнь, чем болтаться на виселице. Сказать правду, я никогда не желал твоей смерти. Если хочешь знать, Фелисити, дорогая, я по-своему заботился о тебе, как ни о ком и ни о чем другом на свете. Иначе я бы не пытался спасти тебя от Моргана в ту ночь в Новом Орлеане, не подумал о том, чтобы вернуться за тобой. И если я обманом увез тебя с собой и заставил силой помочь провести твоего любовника, чтобы захватить его корабль, я поступил так лишь потому, что иначе ты бы не согласилась это сделать. А если я причинил тебе физическую боль, так по-другому я просто не способен овладеть женщиной.

Судя по тону, Валькур полагал, что его доводы покажутся сестре убедительными, заставят ее передумать. Однако он ошибался. Фелисити уже приняла нелегкое решение, а его слова вызвали у нее только чувство отвращения.

— Если тебе кажется, что я не буду стрелять, попробуй подойти ближе.

— Ради Бога, Фелисити, будь разумной! — закричал Валькур. — У нас мало времени. Идем!

— Ни за что!

— Тогда оставайся умирать со своим беглым любовником, будь ты проклята!

Быстро повернувшись, Валькур прыгнул в последний баркас, который бунтовщики сталкивали в воду. Холодная волна гнева охватила Фелисити. Сжимая тяжелый пистолет обеими руками, она навела его на Валькура и спустила курок.

Выстрел прозвучал, как мощный взрыв, отдача подбросила пистолет вверх, однако в самое последнее мгновение Морган успел стремительным движением повернуть его дулом в небо. Пуля просвистела у Валькура над головой, не причинив ему вреда. Обернувшись с потемневшим от злобы лицом, он бросил в сторону сестры грязное ругательство.

— Пусть уходит, — проговорил Морган, опускаясь рядом с ней на колени. — Тебе незачем марать руки его кровью.

Наверное, он был прав, а может, и нет. Но все же, покончив с Валькуром Мюратом, Фелисити почувствовала бы облегчение, отомстив за все, что ей пришлось пережить по его вине.

Неподалеку от них моряки, подобрав пару оставленных пистолетов, выстрелили вслед пиратам, изо всех сил налегавшим на весла, чтобы скорей отойти от берега. Бросившись в воду, матросы кричали в бессильной злобе, осыпая их проклятиями, швыряли им вслед палки и морские раковины. Захватившие шлюпки бунтовщики уходили все дальше в море, увозя с собой оружие, надежды, последние шансы на спасение, не оставив брошенным на острове людям ничего, кроме грядущей встречи с жестоким испанским законом.

Злобные выкрики, проклятия, отчаянные мольбы и нереальные предложения постепенно стихли. «Пруденс» лежал на мелководье со снятым такелажем. Чтобы подготовить его к отплытию, потребуется не менее шести часов напряженного труда. Бриг превратился в бесполезную коробку, а его шлюпку, также находившуюся на берегу, угнали мятежники. У моряков не было оружия, чтобы защищаться, кроме нескольких ножей и кинжалов, плотницких инструментов и гандшпугов, с которыми они не смогут ничего сделать против хорошо вооруженных солдат. Им оставалось только спрятаться в лесу. Впрочем, на таком маленьком острове их рано или поздно найдут и одного за другим вытащат из укрытий.

Несколько человек избрали именно такой выход. Скользнув под сень пальмового леса, они тут же исчезли в густых зарослях. Однако большинство остались стоять на месте.

Вскоре добродушный капитан «Пруденс» стал о чем-то советоваться со своими людьми, отозвав их в сторону. Он заявил, что они, по большей части англичане, попали к пиратам совсем недавно, поэтому им особенно нечего бояться. Даже испанцы способны понять, что им пришлось присягнуть не по своей воле. Стоит им поведать эту историю, как они получат обратно свое судно вместе с грузом, с соленой треской, которую не доели пираты, потому что Испания и Англия сейчас не воюют друг с другом.

Остальные, наблюдая, как бунтовщики карабкаются на борт «Черного жеребца», не могли рассчитывать, что им удастся отделаться так легко. Появившиеся на горизонте фрегаты неумолимо увеличивались в размерах. С борта бригантины были слышны громкие команды и визг лебедок, а из голубой воды показался поднятый якорь. Потом легкий бриз наполнил распустившиеся на нок-реях белые паруса. Вслед за этим на грот-мачте с громкими хлопками надулись фок и грот, и судно легко, без видимого усилия, заскользило из бухты, оставляя за кормой красивый пенистый бурун.

— Он выберется, — проговорил капитан Бономм, — этот сукин сын уйдет от них.

Морган, нахмурившись так, что густые брови сошлись на переносице, пристально глядел в сторону прибрежных деревьев у выхода из залива.

— По-моему, нет.

Из-за изгиба берега показались два больших линейных корабля с более чем сотней пушек на каждом. Они двигались навстречу друг другу с противоположных направлений, а их мачты пока оставались почти неразличимыми за стволами пальм.

— Силы небесные! — воскликнул Бономм. При этом в его взгляде, устремленном в том же направлении, куда смотрел Морган, печаль смешивалась с радостью. Потом француз снова поглядел на изящные очертания бригантины. Хотя на ее борту сейчас находились бунтовщики, они были моряками из его команды, с которой он преодолел бесчисленные мили за время долгих походов. Судя по поднявшейся на «Черном жеребце» суматохе и по тому, как там поспешно разворачивались орудия, люди заметили идущие им наперерез суда.

Фелисити затаила дыхание, глядя на сближающиеся корабли.

— Может, они еще уйдут, — сказал Бономм, — если успеют выбраться из бухты.

— Он решил попробовать это сделать, — спокойно согласился Морган.

— Похоже, да. У бригантины не такая глубокая осадка, и она может вернуться в бухту. Фрегаты и другие тяжелые суда не станут ее преследовать. Только пушки у испанцев длиннее, они больше весят и дальше бьют. Они могут остаться в море и разнести бригантину в щепки. Нет, Мюрату надо попробовать прорваться, иначе его ждет петля.

Корабли испанцев подходили к пиратской бригантине все ближе. Фелисити, наблюдавшей за ними, прищурив глаза от солнца, казалось, что камень, брошенный с палубы одного корабля, легко долетит до другого.

— Может, испанцы не станут в него стрелять, — медленно проговорила она.

Капитан Бономм, до этого рассматривавший из-под руки ближайшие суда, с сомнением поглядел на маячившие вдалеке фрегаты. Потом, когда он снова сосредоточил внимание на удалявшейся бригантине, с его губ сорвалось злобное проклятие.

— Что такое? — спросила Фелисити.

— Чтоб я дожил до этого дня! — простонал француз. — Господи, в чем я провинился, чтобы заслужить такую измену? Что такого я сделал?

Фелисити поглядела на небольшой корабль, двигавшийся под охраной фрегатов.

— Это же «Ла Палома»! — удивленно воскликнула она.

— Совершенно верно. Это кораблик подлой потаскухи Изабеллы. Она продала нас испанцам.

— Вы наверняка ошибаетесь. — Фелисити искоса посмотрела на Моргана, ожидая, что он подтвердит ее слова. Однако он молчал, продолжая вглядываться в морскую гладь с бесстрастным выражением лица.

— Нет, я не ошибся, — послышался голос Бономма, — и наш друг Морган это понимает!

В эту минуту «Черный жеребец» открыл огонь. Все орудия правого борта разом выстрелили, наполнив воздух раскатистым грохотом. На столь близком расстоянии ядра, выпущенные по двигающемуся в западном направлении судну, все до единого достигли цели. Пробитые паруса захлопали на ветру, вверх взметнулись фонтаны щепок, над водной поверхностью далеко разнеслись крики умирающих. Однако испанец некоторое время продолжал двигаться прежним курсом, не отвечая на стрельбу противника. Потом над его палубами показались клубы дыма и вспышки пламени, мощный залп заставил судно резко накрениться на противоположный борт. Дымящиеся ядра рвались теперь на палубе «Черного жеребца», сея смерть и разрушение. Испанец развернулся с тяжеловесным изяществом, уклоняясь от огня другого корабля, готового обрушить мощь своих орудий на поврежденную бригантину.

Похожий на раненого великана, «Черный жеребец» двигался зигзагами, стараясь повернуться к противнику пушечными бортами, несмотря на то что их закрывали клочья парусов и обломки фальшборта. Кроме того, у судна, кажется, был поврежден руль, потому что оно не могло быстро маневрировать. С кормы раздалась еще пара выстрелов, однако ядра не достигли цели из-за слишком большого расстояния, упав в воду и подняв фонтаны взметнувшихся к небу брызг.

Это был последний выстрел, прозвучавший с борта бригантины. Второй военный корабль с высокой и нарядной испанской кормой открыл разрушительный огонь. Воздух наполнился звуками канонады, гулким эхом отражавшейся от изъеденного пещерами известнякового утеса на острове. Из груди собравшихся на берегу моряков вырвался общий стон, когда под мощным ударом ядра на «Черном жеребце» рухнула недавно поставленная мачта, увлекая за собой новые паруса.

Крики умирающих вызвали у Фелисити нервную дрожь. Освещенная лучами восходящего солнца, бригантина казалась охваченной огнем, но потом Фелисити поняла, что она действительно видит вырывающиеся наружу языки пламени. Разгораясь все жарче, огонь устремился наверх, пожирая обрывки такелажа и пробитые ядрами паруса, одновременно распространяясь вдоль фальшборта, где пищей ему служили просмоленное дерево, жир и горючий вар. В считанные минуты бригантина превратилась в настоящий ад. Люди в дымящейся одежде с криками бросались в море. Спасаясь от нестерпимого жара, один матрос вскарабкался на бушприт, но, не удержавшись, с душераздирающим воплем полетел в воду и исчез в волнах. По мере того как корабль начал медленно оседать, в небо с шипением поднимались огромные облака пара. Желая уклониться от разлетающихся во все стороны искр и раздуваемого ветром пламени, испанские суда отошли на безопасное расстояние.

— Боже мой, — прошептал Морган, — неужели они не станут подбирать уцелевших?

Словно в ответ на его слова, на одном из парусников начали медленно спускать на воду баркас. Однако, несмотря на то что он несколько раз обошел вокруг погибающей бригантины, к тому времени, когда испанцы приблизились к месту трагедии, на поверхности воды уже не осталось ни одного человека.

Обгоревший до ватерлинии «Черный жеребец» с наполненными водой трюмами ушел на дно, медленно погружаясь кормой вперед. Задолго до того, как на поверхности лопнул последний воздушный пузырь, вырвавшийся из его искалеченного корпуса, боевые корабли отошли в сторону открытого моря и отдали якоря неподалеку от фрегатов. В воздухе тут же замелькали сигнальные флажки, с помощью которых суда обменивались многочисленными сообщениями и приказами. Потом, словно по общей договоренности, люди, находившиеся на борту испанских кораблей, устремили взгляды на остров.

Валькур погиб, и вместе с ним нашли смерть больше двух десятков его сообщников. Это случилось у Фелисити на глазах. Перед ее мысленным взором до сих пор колыхались на волнах обгорелые тела и обугленные куски дерева, ей казалось, что она все еще чувствует запах гари и дыма. Однако она никак не могла смириться с этим, ей не хотелось верить, что человеческая жизнь может оборваться столь легко в такое светлое утро, как сейчас. То, что это произошло неожиданно, без предупреждения, казалось ей скорее преступлением против самой природы, чем справедливым возмездием. При этом Фелисити понимала, что и ее жизнь может закончиться в любое мгновение, что каждый вздох может оказаться последним, но в душе не могла с этим смириться.

С болью в глазах она смотрела, как от бортов испанских судов отходят баркасы, заполненные людьми в красных мундирах. Фелисити сейчас опасалась не только за собственную судьбу, но и за тех, кто находился рядом. Как Морган, беглый ирландский наемник и бывший офицер, сумеет поладить с испанцами? Как поступят они с ним? Какую казнь изобретут для того, кто изменил им столь открыто, а теперь попался в их капкан?

Шлюпки приближались, взлетая на гребнях волн. Лучи яркого солнца играли на золотых галунах, бросали отблески на красные мундиры и вспыхивали серебряно-голубым светом на стволах мушкетов. На носу одной из них сидела женщина с белыми прядями в темных волосах. Увидев ее, капитан Бономм нетвердой походкой направился вдоль берега в сторону, а потом остановился и замер в ожидании. Его каштановые кудри слегка развевались на утреннем ветерке.

Остальные моряки разделились на группы. Баст, стоя поодаль в окружении нескольких человек из команды «Черного жеребца», пристально смотрел на Фелисити. В глубине его темных глаз она прочитала безмолвное прощание, однако Баст не пытался приблизиться. Девушка улыбнулась ему, словно стремясь этим выразить сожаление, идущее из глубины разрывавшегося от боли сердца, а потом, подняв голову, обернулась к Моргану и дотронулась похолодевшими пальцами до его мускулистого предплечья.

Морган посмотрел на нее сверху вниз, губы его искривились в подобии улыбки, зеленые глаза стали совсем темными.

— Да, Фелисити?

— Я должна тебе кое-что сказать.

Он ласково дотронулся до ее руки, и это прикосновение почему-то показалось ей испытующим.

— Я тоже, — ответил он тихо. — Но я, наверное, пока подожду.

Фелисити покачала головой, отказываясь слушать его доводы в эту решающую минуту.

— Почему? Потом, возможно, будет уже поздно, ты должен знать… Я люблю тебя.

— Фелисити, — прошептал Морган с болью в голосе, — это, конечно, хороший подарок для человека, которого ждет смерть, только…

— Поэтому я не признавалась тебе раньше, — сказала она, стараясь заглянуть ему в лицо широко открытыми глазами. — Но теперь мне хочется, чтобы ты обо всем знал. У меня, наверное, больше не будет такого шанса. Я поняла это много недель назад, задолго до того, как Валькур стал просить меня помочь захватить твой корабль. Я знала и не хотела говорить, потому что…

— Потому что боялась мне доверять, — закончил за нее Морган бесстрастным голосом. — Но почему ты решила сделать это сейчас?

— Если у нас нет будущего, доверие больше не имеет значения, как и все остальное, кроме этой минуты.

Морган привлек Фелисити к себе и нежно обнял.

— Неважно, сколько мне осталось жить и что произойдет потом, — проговорил он, согревая дыханием ее висок, — но я никогда не забуду этот день и всегда буду помнить тебя, Фелисити, в рубашке и бриджах, с развевающимися на ветру волосами. А слова, которые я только что услышал, останутся у меня в сердце до моих последних дней.

Он прижался губами к ее губам, словно приветствуя ее этим теплым и ласковым жестом, который можно было принять за знак прощания.

За спиной Фелисити послышался скрежет гальки и глухой плеск волн о днища подошедших к берегу баркасов. Времени больше не оставалось. Не услышав от Моргана Маккормака признания в любви сейчас, она уже никогда его не услышит.

 

20

Изабелла де Эррара первой выбралась на берег из шлюпки с испанцами. Капитан Бономм протянул ей руку, помогая ступить на песок. Она приветствовала его теплой улыбкой, надолго задержав руку француза в своей. Потом, тихо проговорив несколько слов, внимательно посмотрела ему в лицо, прежде чем отвернуться. Капитан Жак Бономм с поклоном отступил на несколько шагов, по-прежнему не сводя глаз с испанской аристократки.

Следом на берег вышли два испанских офицера, в их движениях чувствовалась размеренная точность и отсутствие спешки. За ними высадились солдаты в красных мундирах. Выстроившись в две шеренги и взяв мушкеты на плечо, они с бесстрастным видом стояли в ожидании приказов.

— Морган! — воскликнула Изабелла, оглядевшись и увидев его рядом с Фелисити. Ее лицо озарилось улыбкой, когда она подошла ближе. — У меня нет слов, чтобы выразить, как я рада видеть тебя целым и невредимым. Я очень опасалась, что ты можешь совершить какой-нибудь опрометчивый поступок. Например, попробуешь сбежать вместе с Фелисити.

— Такая мысль приходила мне в голову, — ответил Морган, подавая женщине руку.

Кивнув Фелисити, Изабелла снова обратилась к нему:

— В подзорную трубу я не смогла разглядеть тебя на корабле, так же как и никто другой. Однако это было невозможно определить точно. Конечно, когда с «Черного жеребца» открыли по нам огонь, наши капитаны подумали, что тебя или нет на борту, или ты просто сошел с ума! У них не оставалось выбора, кроме как потопить судно.

— Я их вполне понимаю, — кивнул Морган.

Этого, однако, нельзя было сказать о Фелисити. Тем не менее к ней в душу закралось подозрение, столь неожиданное, что она испытала ощущение неприятной пустоты в желудке.

— Ты в безопасности, и это самое главное, а остальное можно… уладить, — поспешно проговорила Изабелла и отступила в сторону, увидев приближающихся офицеров.

— Полковник Маккормак, — сказал один из них с легким поклоном, придерживая шпагу, — маркиза, наверное, уже сказала вам, какое облегчение мы испытали, обнаружив вас на острове. Мы сожалеем о гибели вашего корабля. Мне остается только поздравить вас с успешным завершением исключительно сложного задания.

Морган поклонился в ответ.

— Благодарю вас, капитан Ортега. Все могло кончиться совсем иначе, если бы вы не подоспели вовремя.

Негромко извинившись, Палома удалилась с задумчивым выражением на лице. Бросив ей вслед восхищенный взгляд, капитан вновь повернулся к Моргану.

— Что касается нашего своевременного прибытия, — сказал он, — за это в первую очередь следует благодарить маркизу де Талабера. Это она сообщила нам о вашем местонахождении. Если учесть тот факт, что ваш корабль захватили пираты и вам пришлось играть другую роль, нам понадобилось бы обшарить все Карибское море, чтобы отыскать вас. Маркиза со своим необычным судном здорово облегчила нам задачу. Признаюсь, я сам поначалу отнесся скептически к ее предложению помочь нам, пока мы будем курсировать в этом районе, но потом, после ее успехов, мне пришлось пожалеть о своих словах. Как она объяснила сама, «Ла Палома», я имею в виду судно, может проникнуть во многие места, не поднимая там тревоги, в отличие от эскадры линейных кораблей.

— Совершенно верно, — ответил Морган довольно сухо.

Изабелла подошла к Бономму и снова заговорила с ним тихим голосом. Капитан «Пруденс» стоял в стороне, с нетерпением ожидая, когда ему позволят высказаться, в то время как позади него Баст, к которому вновь вернулась военная выправка, о чем-то весело беседовал с другим офицером, сохраняя при этом непринужденную позу. Фелисити наблюдала за ними с тревогой, не в силах понять, что происходит. Проявление теплых чувств и уважения к Моргану не укладывалось в рамки приличий, свойственных цивилизованным людям. Теперь она не сомневалась, что Морган даже не помышлял об измене и по-прежнему состоял на службе у испанцев. Его появление в Карибском море, в отличие от ее собственного, оказалось частью хорошо продуманной операции, несомненно направленной на то, чтобы пресечь пиратский разбой, угрожающий испанскому владычеству в Луизиане.

Испанский капитан снова заговорил:

— После нашей операции, судя по тому, как она завершилась, морские разбойники хотя бы на некоторое время перестанут грабить наши суда. Теперь они хорошенько подумают, прежде чем заняться этим снова! Я не сомневаюсь, генерал-губернатор О'Райли будет весьма доволен.

— Это еще только начало.

— Однако мы уже преподнесли им первый урок, заявили о наших твердых позициях.

— Да, — согласился Морган без особого энтузиазма.

Офицер кивнул, а потом, очевидно решив сменить тему разговора, спросил:

— А что с этим Мюратом, которого вы собирались поймать? Где он? И что это за судно здесь в бухте? Как быть с людьми, которые находятся с вами? Если я не ошибаюсь, несколько пиратов скрылись в лесу. Может, следует послать туда солдат, чтобы они переловили этих бродяг? Как вы считаете, полковник? Мои люди в вашем распоряжении.

— Насчет Мюрата я объясню потом, — ответил Морган, стараясь не смотреть на Фелисити. — У тех, кто сбежал в лес, ваше появление вызвало вполне понятные опасения, поскольку они не имели представления о том, как вы собираетесь поступить с нами. Здесь остались по большей части люди из команды брига, который стоит в бухте, и те, кого я взял с собой в плавание. Капитан брига ожидает встречи с вами. Но сначала позвольте мне исправить мою оплошность, капитан Ортега, и представить вам мадемуазель Фелисити Лафарг.

— Мадемуазель, — поклонился испанец после того, как Морган познакомил его с девушкой. Он смотрел на нее так, словно слышал ее имя не в первый раз. При этом он окинул неодобрительным взглядом ее наряд, состоящий из бриджей и рубашки.

— Я буду вам признателен, капитан, — продолжал Морган, — если вы отправите эту сеньориту на корабль в сопровождении ваших людей.

— Конечно, — ответил офицер, и его лицо сразу приобрело жесткое выражение.

Фелисити торопливо взглянула на Моргана. Однако он лишь на мгновение задержал на ней взгляд, вновь обратившись к своему собеседнику:

— Вы сделаете мне большое одолжение, предоставив ей помещение, предназначавшееся для меня, и… позаботившись о том, чтобы она ни в чем не нуждалась и к ней относились с должным уважением.

Слегка поморщившись, офицер чуть наклонил голову, прежде чем отдать соответствующие распоряжения.

— Я… я должна взять в хижине кое-что из вещей, — сказала Фелисити, с усилием справившись со спазмом в горле.

Стала ли она теперь пленницей или нет? Хотя положение Моргана коренным образом изменилось, это ни в коей мере не относилось к ней самой. Она оказалась на борту «Ворона» по своей воле и к тому же помогла пиратам захватить «Черного жеребца». Что бы она ни говорила и ни делала потом, ничто не могло изменить этих двух фактов и служить оправданием совершенного ею проступка. С точки зрения испанцев, она была женщиной, вставшей на путь пиратства, которую следовало подвергнуть самому строгому наказанию, предусмотренному за подобные преступления.

Направляясь к хижине, Фелисити чувствовала, что Морган смотрит ей вслед, однако он не произнес ни слова.

Собрав скудные пожитки, она кое-как свернула их, стараясь не смотреть на скомканное покрывало возле стены. Остановившись на минуту посреди жилища с узелком в руках, Фелисити оглядела грубые стены из пальмовых листьев, остроконечную крышу, а потом, через раскрытую дверь, — голубую гладь моря, вздымающуюся вдали, словно грудь. Наконец она тяжело вздохнула и, выйдя из хижины, решительно направилась к ожидавшим ее солдатам.

Вскоре шлюпка уже подходила к фрегату. Фелисити вскарабкалась по веревочному трапу, ловко брошенному с борта чьей-то умелой рукой. Поднявшись на палубу, она увидела, как от берега отошел другой баркас и направился к бригантине «Ла Палома». На глазах Фелисити он подошел к паруснику, Изабелла приказала спустить трап, и вслед за ней на борт поднялся какой-то мужчина. Филисити ощутила внезапный прилив радости, узнав в нем капитана Жака Бономма. Потом на бригантине подняли якорь, и женщины из команды этого плавучего борделя облепили такелаж, чтобы подготовить судно к отплытию. Изабелла и французский пират прошли на нос и встали рядом.

Неожиданно для себя Фелисити подняла руку в прощальном взмахе, и они тоже помахали ей в ответ. А потом большие белые паруса бригантины наполнились ветром, и она устремилась в открытое море, унося Изабеллу вместе с возлюбленным от беспристрастного закона. Белый голубь под бушпритом скользил над волнами, расправив крылья словно в полете.

Быстроходную бригантину не смог бы догнать ни один из стоявших в гавани кораблей. Чуть улыбнувшись по поводу этого обстоятельства, Фелисити посмотрела, как волны относят к берегу баркас, который Изабелла похитила, оставаясь верна своей неподражаемой манере.

Наконец Фелисити обернулась к сопровождавшим ее людям. Они, не менее ее заинтересовавшись развернувшимся на их глазах зрелищем, теперь наконец вспомнили о своих обязанностях. Испанский лейтенант выступил вперед и с навязчивой вежливостью проводил ее вниз.

Предоставленная ей каюта оказалась больше всех, которые Фелисити приходилось видеть раньше. Благодаря необычно высокой корме в ней были большие иллюминаторы, пропускавшие много света и воздуха. В каюте находилась одна широкая койка из резного красного дерева с мягким матрасом, хорошим бельем и бархатным покрывалом. В углу стоял умывальник из тика. Картину дополняли тиковый письменный стол и несколько кресел с бархатными подушками. На отделанных деревянными панелями стенах были укреплены вращающиеся медные светильники, а пол во всю его ширину покрывал турецкий ковер. В общем, она очутилась в на редкость уютной тюрьме.

Стоя посреди каюты, заложив руки за спину, лейтенант отвел взгляд от мужского костюма Фелисити и спросил, не нужно ли ей еще чего-нибудь. После того как она покачала головой, испанец посмотрел на сверток с одеждой, который она держала в руках. Пообещав прислать ей лакея капитана, он с поклоном удалился.

Не прошло и четверти часа, как раздался стук в дверь. Взявшись за ручку и убедившись, что дверь не заперта, Фелисити распахнула ее медленным движением.

На пороге стоял невысокий подвижный мужчина, одетый по последней парижской моде. Склонив голову, лакей обратился к ней на безупречном французском языке:

— Мне передали, мадемуазель, что вам, возможно, потребуется моя помощь, чтобы привести себя в презентабельный вид.

На мгновение Фелисити охватил гнев. Потом, убедившись, насколько справедлив этот далеко не деликатный намек, она заставила себя улыбнуться и пропустила лакея в каюту. Почему бы ей не предстать перед своим тюремщиком в самом привлекательном виде, если тот когда-нибудь вознамерится взглянуть на нее?

У Фелисити было более чем достаточно времени, чтобы заняться своей внешностью, проделать все процедуры, о которых она успела наполовину забыть. Она приняла ванну, промыла волосы туалетным мылом с ароматом розового масла, натерла огрубевшую кожу чистым белым гусиным жиром, удалила мозоли с помощью кусочка пемзы, а также подровняла ногти и отполировала их до блеска. Фелисити успела даже вздремнуть в полдень, пока ее белье — сорочка, корсет и нижние юбки — сохли на солнце после стирки.

Чистая от макушки до кончиков пальцев, благоухающая ароматом роз, она снова облачилась в женскую одежду. Лакей, которого звали Андре, выгладил ее новое платье. Темно-коричневое, с кружевами цвета слоновой кости, его вполне можно было носить в знак запоздалого траура по отцу. Одевшись, Фелисити позвала в каюту лакея, и он с неожиданным искусством сделал ей прическу из завитых волос, перебросив одну прядь через плечо. Он раздобыл даже шпильки из каких-то одному ему ведомых запасов, откуда появилось ароматное мыло и остальные принадлежности женского туалета.

Теперь Фелисити оставалось только ждать Моргана, если он вообще появится на судне. Уже наступил вечер, и на фрегате стали готовиться к отплытию, когда он вошел в каюту. Морган не преминул воспользоваться случаем, чтобы освежиться и переодеться в форменный мундир. Окинув взглядом его широкоплечую фигуру, которая, казалось, заполнила всю каюту, Фелисити обратила внимание на знакомую перевязь шпаги — ярко-красную, с золотой каймой. Она видела ее на нем на борту «Черного жеребца» и позже в рундуке, когда его перевезли на берег перед килеванием бригантины. Почему она сразу не догадалась, что настоящий изменник не станет оставлять такое воспоминание о тех, кому он служил раньше?

— Ты сейчас настоящая красавица, Фелисити, — восхищенно сказал он, — хотя я бы, наверное, предпочел, чтобы ты осталась похожей на мальчишку.

— А ты — на парусного мастера. — Взгляд девушки, как и голос, оставался холодным.

Морган остановился рядом, лицо его сделалось серьезным. Спустя несколько мгновений он спросил:

— Ты не голодна? Я распорядился, чтобы наш ужин принесли сюда.

— Отлично, — с иронией ответила она. — Я как раз не хотела мешать трапезе офицеров. А что еще ты придумал, чтобы скрасить мое путешествие в Новый Орлеан? Ты ведь наверняка позаботился, чтобы я не слишком много размышляла о том, как меня будут вешать? Или, может, мне не стоит напрасно беспокоиться? Ведь всегда остается надежда на более почетную смерть; меня могут и расстрелять, если опять не найдут палача.

Зеленые глаза Моргана превратились в кусочки льда.

— О чем ты говоришь?

— Не делай удивленное лицо. Такова участь всех пиратов, имевших несчастье попасть в руки испанских властей.

— По-твоему, я везу тебя в Новый Орлеан, чтобы тебя там судили как пиратку?

— Со всеми удобствами и с уважением! А для чего же еще?

Морган, побледнев, подошел еще ближе.

— Этого я просто не выдержу! Ты что, не понимаешь, что ты для меня значишь?

— А что тут понимать? Откуда мне знать, что может быть на уме у такого человека, как ты? Человека, который использовал меня для выполнения служебного долга, шантажировал, угрожая расправиться с отцом? У человека, способного нагромоздить столько правдоподобной лжи насчет того, почему он оказался в море, скрыв от меня тайную цель этого предприятия?

Опустив руки, Морган подошел к иллюминатору с необычно толстым и волнистым зеленым стеклом. Набрав полные легкие воздуха, он сделал медленный выдох.

— Если тебе потребовалось ворошить прошлое в поисках примеров моего вероломства, давай заглянем в него и покончим с этим раз и навсегда. Тому, как я с тобой обошелся тогда, нет никаких оправданий, и я не

собираюсь их искать. Что до твоего отца, я выполнил свою часть нашего уговора. Если бы можно было сделать что-то еще, я бы сделал. Насколько я понимаю, ты не вправе упрекнуть меня в том, что я давал тебе повод надеяться на что-либо другое. Что же касается его трагической гибели, я не имею к ней никакого отношения. Она потрясла меня не меньше, чем тебя.

— Я знаю, — тихо ответила Фелисити. — А еще мне стало известно, почему ты попытался скрыть от меня причину его самоубийства. Мне рассказал Валькур.

Морган потер ладонью лицо и зачесал пальцами волосы назад.

— Твой брат виновен не только в этом, однако сейчас речь идет о моих грехах.

Увидев его возмущенную реакцию, Фелисити поняла, что ее предположение насчет того, что он хочет сдать ее в руки испанского правосудия, оказалось ошибочным. На смену державшему ее в напряжении страху пришло нежелание продолжать этот разговор. Она теперь опасалась, как бы он в приступе самобичующей откровенности не поведал ей что-нибудь, о чем она предпочитала не знать.

— Морган, не надо… — взмолилась она.

— Нет, надо! Тебе давно пора кое-что понять. В том захолустном безымянном порту на Большом Каймане, увидев тебя на корабле вместе с Валькуром, поняв, как он с тобой обращается, я потерял голову, а заодно и мое судно. Это означало для меня крушение сразу нескольких планов, с чем я не мог примириться. Вверенная мне бригантина, как ты теперь понимаешь, служила своего рода орудием возмездия и предназначалась для захвата пиратских судов. Я почувствовал себя униженным, позволив отнять ее у меня, потому что сам потерял бдительность из-за женщины. Поддавшись на уловку Валькура, я поначалу поверил, что ты тоже отчасти виновата в случившемся. Однако вскоре я вспомнил, как ты пыталась меня предупредить, и понял, что сделал глупость. А насчет лжи…

— Можешь не объяснять. Я видела немало примеров твоего отношения к долгу.

— Это, конечно, так. Но ты не права, если считаешь, что я принял командование «Черным жеребцом» по приказу. О'Райли полагал, что я принесу больше пользы, оставшись в Новом Орлеане. Я сам заявил, что мой прежний опыт карибского корсара может оказаться полезным. А все остальное произошло так, как я рассказал тебе раньше: он поручил мне это задание, потому что иначе я все равно бы отправился в море вопреки его воле.

— Чтобы изловить Валькура, поскольку ты знал о его связи с «Вороном» и его жестокости? — предположила Фелисити, опустив ресницы, застеснявшись собственного упрямства.

— Нет. Я не собирался гоняться за этим негодяем, каким бы гнусным он ни был, даже если он давно заслужил петли. Мне нужна была только ты, которая преследовала меня во сне, так что я каждую ночь просыпался в холодном поту, охваченный ужасом от мысли, что мне никогда тебя не найти. Поэтому я набрал команду и подгонял матросов, пока они приводили «Черного жеребца» в порядок, чтобы как можно скорей отправиться на твои поиски. Я в какой-то степени сочувствовал пиратам и контрабандистам, старавшимся заработать деньги, несмотря на испанские указы, однако в то же время я понимал, что О'Райли намерен действовать в строгом соответствии с полученным приказом. Поэтому, несмотря на первое, мне так или иначе придется выполнять последнее. Но я отправился бороздить моря прежде всего ради золотоволосой женщины, а все остальное пусть катится к чертям, пока она вновь не окажется в безопасности рядом со мной! — Голос Моргана сорвался и зазвенел, когда он обернулся к ней. — Неужели тебе кажется, Фелисити, что, после того как мне пришлось столько рисковать, я позволю палачу накинуть петлю тебе на шею?

— Может быть, и нет, — сказала она, встретившись взглядом с его горящими глазами. — Но если меня признают виновной по испанским законам, что еще останется тебе делать?

— Тебя не будут судить, — заявил он. — Найдется достаточно свидетелей, которые подтвердят, что Валькур обманом завлек тебя на борт «Ворона» и что ты помогла захватить мой корабль не по своей воле. Этого хватит, чтобы снять с тебя подозрения. А если их слова не примут во внимание, я брошу О'Райли в лицо бумагу на владение землей и опять уйду в море вместе с тобой. Мы сделаемся настоящими пиратами. Я чуть было не решил поступить так сегодня утром, чтобы тебе не пришлось рисковать даже самую малость.

— Владение землей? — переспросила Фелисити. — По-моему, ты говорил, что генерал-губернатор отказался выполнить свое обещание.

— Мне нужно было как-нибудь оправдать мой разрыв с ним.

— Ты опять солгал, — тихо сказала Фелисити.

Морган медленно приблизился к ней.

— Послушай, Фелисити, ты подсчитываешь каждое слово неправды, сказанное в силу обстоятельств, когда у меня не оставалось другого выхода. Только ты сама разве не обманывала меня на протяжении всех этих недель, притворяясь, что презираешь меня? Или ты солгала сегодня утром? Может, ты призналась в любви и предложила мне рай, который нам все равно предстояло потерять, лишь для того, чтобы нанести последний точный удар, поскольку решила, что моя пиратская судьба в любом случае разлучит нас с тобой?

— Морган, не надо, — прошептала она, — как ты мог додуматься до такого?

— А что еще мне оставалось делать, если ты раньше даже не намекала на это, если я постоянно ощущал твою неприязнь ко мне? Каждое мое прикосновение вызывало у тебя отвращение, к тому же я постоянно заставал тебя в обществе Баста. Ты, наверное, полагала, что этот отпрыск испанских грандов подойдет тебе больше, только, смею тебя заверить, это вовсе не так!

— Я сама знаю. Он просил меня выйти за него замуж, уехать с ним в Испанию, но я отказалась.

Морган замер.

— Чем же тебя не устроило такое предложение? Что помешало тебе согласиться стать женой наследника одного из самых больших состояний в Испании?

— Потому что, — четко проговорила Фелисити, — я его не любила.

Тут ей пришло в голову, что Баст сделал ей предложение, потому что знал о задании Моргана и неминуемом появлении испанской береговой охраны после отплытия «Ла Паломы». Вспомнив их разговор, она поняла, что он чуть было не выдал тайну, которую она наверняка бы узнала, если бы умела слушать.

Протянув руку, Морган дотронулся до локона, свисавшего с ее плеча, осторожно перебирая пальцами мягкие блестящие волосы.

— Ты не ответила до конца на мой вопрос. Может, мне следует задать его по-другому. Если бы я сейчас снова предложил тебе выйти за меня замуж, ты бы согласилась?

Фелисити почувствовала такое напряжение, что ее бросило в дрожь. Упершись взглядом в позолоченные пуговицы жилета Моргана, она чуть слышно прошептала:

— Нет.

Морган схватил ее за руки выше локтя и, крепко сжав их, притянул девушку к себе.

— Почему? Ради Бога, Фелисити, я сейчас сойду с ума! Почему нет?

— Я на самом деле люблю тебя, — начала она, положив ладони ему на грудь, когда он прижал ее еще крепче. На глазах у нее выступили слезы. — Но ты был прав: я бы не сказала об этом, если бы мне не показалось, что между нами все кончено. Этого слишком мало, когда один любит, а другой испытывает лишь страсть. Поэтому я не могу стать твоей законной женой, не могу позволить, чтобы ты терпел меня рядом, примирившись с совершенной в прошлом ошибкой. Эта жизнь не по мне.

Брови Моргана медленно сошлись на переносице, а в глазах появился танцующий изумрудный огонек.

— Потому что… Милая Фелисити, как тебе могло прийти в голову, что я не люблю тебя? Разве я не говорил тебе об этом тысячу раз? Без тебя мне трудно дышать, а сердце мое готово остановиться. Мысль о тебе не оставляет меня с тех пор, как я увидел тебя в первый раз, когда мне на голову опрокинули тот проклятый ночной горшок! Если бы ты не сделала меня одержимым, почти больным, мысль, что ты вместе с Валькуром задумала меня убить, не вызвала бы у меня такой ярости, и ты бы до сих пор могла оставаться девственницей. Если бы одного взгляда на тебя, сознания того, что ты рядом, не было бы достаточно, чтобы успокоить мою душу, разве я бы вызвался возглавить эту опасную охотничью экспедицию? На такую любовь не способен ни один здравомыслящий и трезвый мужчина. И если ты не согласишься пойти со мной, став моей женой, чтобы я мог тебя боготворить, если ты будешь по-прежнему мучить меня так, как делаешь это сейчас, я отрекусь от звания цивилизованного человека и силой заставлю тебя принадлежать мне!

Фелисити улыбнулась сквозь слезы одними губами.

— А если я соглашусь?

— Тогда никто на свете, никакой суд, никакие законы никогда не отнимут тебя у меня, до тех пор пока мы с тобой живы.

Фелисити бросилась к нему в объятия, обвив руками его шею, в то время как Морган наклонил к ней голову. Слившись в горячем неистовом поцелуе, они упивались сладостным чувством обладания друг другом.

Морган зарылся лицом в ее шелковистые волосы, с наслаждением вдыхая исходящий от них аромат роз.

— Если хочешь, мы можем произнести наши брачные обеты перед капитаном прямо сейчас, этим вечером.

— Да, потом. — Потихоньку высвободившись из объятий, Фелисити увлекла Моргана на мягкую постель под бархатным покрывалом.

Позже, устроившись поудобней, положив голову на руку Моргана, словно на подушку, а ладонь — на его широкую обнаженную грудь, Фелисити проговорила:

— Ты знаешь, что капитан Бономм сбежал с Изабеллой?

— Да, я видел, — ответил Морган с ленивым удовлетворением, так что ладонь Фелисити слегка задрожала от звука его голоса.

— Интересно, будут ли они так счастливы, как и мы?

— Нет. — Столь простой и прямой ответ требовал, конечно, пояснения. Поэтому через некоторое время Морган продолжил: — Надеюсь, из Бономма выйдет неплохой маркиз, когда он привыкнет к новому титулу, который даст ему Изабелла.

— Возможно, он привыкнет и к своему настоящему имени, от которого ему пришлось отказаться, став корсаром.

— Может быть. — Повернувшись, Морган убрал с плеча Фелисити прядь шелковистых волос и, наклонившись, прижался губами к нежной коже.

— Андре рассердится, увидев, что стало с моей прической. К тому же ему придется опять гладить мое платье.

— Это не важно, — засмеялся Морган.

— Ты так считаешь? — Голос Фелисити сделался томным, когда губы Моргана оставили горячий след, ведущий от плеча к вершине груди.

— Его услуги больше не понадобятся.

— Даже перед свадьбой? — задумчиво спросила она, проведя пальцами по его волосам.

Морган улыбнулся с многообещающим выражением в зеленых глазах.

— Ну, — уступил он с явной неохотой и в то же время не скрывая предвкушения грядущих удовольствий, — может быть, еще только один раз…