Неделя прекрасной погоды сменилась двумя неделями дождей. Серые тучи окутывали небо изо дня в день, повергая дом в чудовищные сумерки, так что свечи нужно было зажигать даже в полдень. Бури с непрекращающимся громом, подобным голосу с небес, чередовались с периодами монотонных дождей. На улице даже свет казался зеленым, поскольку лучи преломлялись о мокрую блестящую поверхность свежей травы и нежную молодую листву.

Рафаэль, которому суровая погода не позволяла ездить верхом, большую часть времени проводил в своем кабинете, просматривая счета. Кэтрин в это время томилась. Когда она попросила дать ей домовые книги, где было указано количество и цены продуктов, одежды и других принадлежностей, купленных и выданных челяди и людям в хижинах, ей спокойно ответили, что этих книг нет. И причина была проста: в Альгамбре не было таких статей расходов.

Кэтрин с изумлением посмотрела на мадам Тиби. Ее мама, несмотря на то что была эгоистичной и невнимательной к другим, выдавала рабам бобы и свинину, муку, сало, яйца, сезонные фрукты и рыбу. Еженедельно. Каждому слуге летом и осенью полагался новый комплект одежды из лично выбранной мадам Мэйфилд ткани, сшитый двумя специально приглашенными для этого швеями. У прислуги не было ни средств, ни времени обеспечить себя вещами самостоятельно. Если их не снабжали этим в Альгамбре, то в каком же положении должны были находиться слуги? Кэтрин решила выяснить это, как только наладится погода.

Но она нашла, чем себя занять. Обнаружив, как и предсказывала Соланж, что служанки без прямого надзора не работали, она постоянно им докучала, стояла над ними, пока они чистили мебель в доме мылом и щеткой, полировали ее льняным маслом с уксусом. Со всех высоких углов комнат была выметена паутина. Ковры были свернуты и сложены в передней галерее в ожидании солнечной погоды, чтобы выбить из них пыль. После этого их обрызгают табаком, завернут в муслиновые покрывала и поднимут на чердак, до зимы.

Моющие и чистящие средства, а также половики были привезены из Нового Орлеана на килевой лодке. Как и говорила Фанни, у Рафаэля было собственное судно. Оно совершало коммерческие рейсы между Натчезом и Новым Орлеаном, делая по пути остановки у разных плантаций. Периодически лодку привязывали на ночь перед домом. Но экипаж можно было увидеть редко: то ли из-за распоряжения Рафаэля, то ли они предпочитали лишь свою грубую компанию. Она предоставляла мужу список всего необходимого, а он передавал его капитану судна, и потом все чудесным образом доставлялось к ее порогу.

Али доказал, что является ее союзником в доме, и всегда оказывался рядом, когда нужно было что-то поднять или отнести. У него особенно хорошо получалось выгонять служанок из их комнат внизу или слуг мужчин из кузни за хижинами позади дома, где они любили сидеть на корточках, опершись о стену, и плевать в костер.

Несмотря на свою близость с Рафаэлем, Али, казалось, не спешил поднимать перед ним вопрос об Индии, предполагаемой служанке Кэтрин. В качестве благодарности за его помощь однажды за ужином Кэтрин неожиданно решила спросить об этом вместо него.

— Служанка? — удивился Рафаэль, нахмурив лоб и отрывая взгляд от голубятины, специально для него приготовленной. — Разве она тебе нужна?

— Али настаивает, что да. Тебе будет легче понять, если я скажу, что у него кто-то есть на примете.

Рафаэль подождал, пока ему положат на тарелку кусочек голубятины, затем отклонился к спинке стула.

— Да, начинаю понимать. Она красивая?

— Понятия не имею, я ее не видела, но уверена, что в этом деле на вкус Али можно положиться, — ответила Кэтрин, не обращая внимания на насмешливое фырканье Соланж. Интерес мадам Тиби к их беседе был тщательно скрыт за опущенными веками, но тем не менее не вызывал сомнений.

— То, что привлекает Али, может не доставить удовольствия тебе, — сухо прокомментировал Рафаэль. — Но я действительно обещал тебе найти служанку, правда? А поскольку сам отправиться на поиски я не могу, значит, нужно соглашаться. Ты знаешь, как зовут этот идеал?

— По-моему, Али называл ее Индия.

Кэтрин показалось, что он не собирается это комментировать, но он сказал, не отводя взгляда от тарелки:

— Индия — необычное имя.

— Да, — согласилась она. — Наверное, как и у Али, в ее жилах течет чужестранная кровь.

— Ты и в самом деле не видела ее?

— Нет, — резким тоном ответила она, сжав вилку из-за этого неожиданного осуждения.

Это привлекло его внимание, и он, прищурившись, посмотрел на нее сквозь густые ресницы.

— Тогда, прежде чем принять эту девушку, я советую тебе посмотреть на нее и поговорить с ней. Она может оказаться невежественной и неподготовленной или никогда раньше не работавшей в доме. А если так, то тебе придется набраться огромного терпения, чтобы превратить ее в свою помощницу. Ты же понимаешь, что не сможешь отправить ее обратно, не имея на то веских оснований. Ей будет стыдно перед остальными, и над ней могут жестоко насмехаться.

— Я не подумала, — задумчиво произнесла Кэтрин. — Поскольку это твои люди, возможно, ты бы хотел принять решение?

Рафаэль потянулся к бокалу вина и пристально посмотрел на рубиновый напиток.

— Нет, — медленно ответил он. — Это почти не имеет ко мне отношения. Я полагаюсь на твой выбор.

— Спасибо, — поблагодарила Кэтрин, удивившись этой внезапной капитуляции, и у нее ненадолго даже перехватило дыхание. — Уверена, Али обрадуется этому.

На суровом лице Рафаэля заиграла улыбка.

— Коль уж у тебя появится служанка, я смогу чаще пользоваться услугами своего лакея.

— Я не думала, что отрывала его от тебя, когда он был тебе нужен.

— Нет-нет, — быстро пошел на попятную Рафаэль. — Он выполнял мои указания.

— Правда? Тогда я тем более благодарна, — сказала Кэтрин, пристально глядя мужу в глаза.

Соланж демонстративно кашлянула.

— По-моему, Али задается. Он ведет себя слишком деспотично с другими слугами и вмешивается в дела по дому. Несколько раз он имел наглость среди дня просить у мадам Ти ключи от шкафов с серебром, а возвращал их только после того, как она просила об этом.

— Боюсь, это моя вина, — кротко заметила Кэтрин. — В течение дня или двух мы с ним начищали серебро. Мне хотелось посмотреть, получится ли отчистить его нашим особым семейным способом при помощи мела и спирта и будет ли оно блестеть лучше, чем если вымыть его мылом, как привыкли делать здесь. К тому же там было несколько пятен от яиц, которые мы отчистили солью.

Сидевший во главе стола Рафаэль насупил брови.

— Кэтрин, неужели тебе нужно было самой участвовать в уборке?

— Всего один или два предмета, уверяю тебя. Почти всю работу выполнял Али.

— Я ценю твои усилия, — сказал он, бросив взгляд на сияющую медную поверхность камина, — но не думал, что ты так серьезно воспримешь мое замечание насчет состояния дома. Нам всем нужно отдохнуть. Ты ездишь верхом?

— Я… да.

— Тогда мне бы доставило удовольствие, если бы ты ездила со мной по утрам, или можешь в свободное время скакать на лошади вдоль реки, только на болото ездить не нужно. Но я бы не хотел, чтобы ты перетруждалась.

Немного покраснев, Кэтрин отвела взгляд от его красноречивой ухмылки. Она все поняла без слов: в доме, полном слуг, отговорка, что она устала, была бы неприемлемой, когда он привлекал ее к себе под москитной сеткой их кровати. Чтобы изменить ход своих мыслей, Кэтрин резко кивнула и повернулась к мадам Тиби.

— Кстати о ключах, — сказала она. — Могу я попросить ключ от шкафа с материей? Я очень хочу утром посмотреть, что в нем, а беспокоить вас так рано не хотелось бы.

— Конечно, я помогу вам, — начала мадам Тиби, изогнув маленький рот в подобострастной улыбке.

— В этом нет необходимости. Я знаю, как вы ненавидите вставать до десяти утра, к тому же мне может помочь Али. Кроме того, мне все равно нужно сложить приданое, а я хотела бы сделать это сама, вы же понимаете?

Мадам Тиби издала звук, который можно было принять за неохотное согласие.

Кэтрин, ухватившись за эту мизерную возможность, упорно продолжила:

— Если вы передадите мне все ключи, мадам, это избавит вас от беспокойств. Мама подарила мне серебряную цепочку, на ней они будут смотреться гораздо эффектнее. Я приколю ее на пояс, ведь эта цепочка — поистине шедевр ювелирного искусства, — сказала она, затем обратилась к Соланж и Рафаэлю с самой обаятельной улыбкой: — Признаться, мне не терпится надеть ее.

Рябое лицо компаньонки стало пунцовым от досады, пламя свечей в центре стола отражалось в ее широких золотых серьгах. Она глубоко вздохнула, и на ее лице появилось обиженное выражение.

— Ну конечно, мадам Наварро. Я бы с радостью передала ключи, если бы знала, что они вам нужны. Нужно было только попросить. К сожалению, сейчас я не взяла их с собой. Может быть, утром…

— Я знала, что могу рассчитывать на ваше сотрудничество. — Кэтрин улыбнулась и оживленно продолжила: — Как бы то ни было, полотно подождет до завтрашнего утра. Если это вас не сильно побеспокоит, я пришлю Али за ключами сегодня вечером.

— Как пожелаете.

Она произнесла это покорным тоном, но, перед тем как женщина склонила голову над тарелкой, Кэтрин заметила, что в ее бесцветных глазах не было ни капли смирения. Поверил ли ей Рафаэль? Неизвестно. Его лицо было невозмутимо, взгляд устремлен на противоположную стену, словно его мысли были заняты совсем другим. Ей хотелось бы переложить на него свои проблемы, но она понятия не имела, как он отреагирует на то, что она впутывает его в эти дела. У него своих предостаточно. В любом случае она не была уверена, что он примет ее сторону в этом домашнем соперничестве.

Они закончили ужин в тишине. Затем подали десерт, а когда он был съеден, Кэтрин скромно сказала:

— Мы оставим тебя пить коньяк, — начала она, поднимаясь, но когда подняла глаза, увидела, что Рафаэль уже встал.

— Думаю, я предпочел бы кофе, — сказал он, обходя стол и отодвигая ее стул. — Давай выпьем его в спальне?

Кэтрин застыла, краем глаза уловив ухмылку на лице Соланж. Рафаэль произнес свою просьбу вполне прилично; вот только в его глазах читался интимный подтекст. Ситуация могла бы выйти неловкой, но только если она позволит этому случиться. Собрав в кулак всю свою гордость, она ответила:

— Это было бы… чудесно.

Взяв ее руку, он поднес ее к своим теплым губам.

— Мадам Тиби, распорядитесь, — весело попросил он, не глядя на компаньонку.

— Конечно, — ответила женщина таким тоном, словно ей оказали услугу.

А она умна, вынуждена была признать Кэтрин. Затем она забыла о компаньонке, потому что Рафаэль потянул ее через коридор к задней галерее.

Он положил руку ей на талию и притянул к себе.

— Ты была очаровательна сегодня вечером при свете свеч. Такая серьезная хозяйка моего дома, рассуждающая о материи и ключах. Я осознал, что мне не нравится, что ты сидишь в дальнем конце стола и я не могу до тебя дотянуться. Не мог вынести больше ни секунды.

Безрассудно верить ему, шептал ей внутренний голос, безрассудно считать, что он говорит от чистого сердца. Если он начнет ей слишком нравиться, то это приведет к смертельной болезни. И тем не менее его губы на ее устах кружили ей голову. Осторожность казалась проявлением холодности. Она обвила руками его шею.

И тут за спиной послышался убийственно-сладостный голос.

— Ой, простите, — произнесла Соланж.

Кэтрин испуганно отпрянула, но Рафаэль удержал ее, крепче сжав руки на ее талии. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он поднял голову.

— Прощаю, Соланж, — сказал он сестре и, не глядя в ее сторону, повернул Кэтрин в своих руках, направляя к двери в их спальню.

— Простите, мадам, мне нужно было сообщить вам раньше. Но… — Али пожал плечами. — Я не мог придумать, как сказать вам о таком деликатном деле. Мне еще больше жаль, что вам пришлось говорить с месье Рафаэлем о моей Индии напрасно.

— Напрасно, Али? — удивилась Кэтрин. — Наверное, это глупо с моей стороны, но я не понимаю, почему Индия, нося ребенка, не может выполнять функции служанки.

— Мадам, она уже пополнела. Живот начал выделяться. Скоро все узнают.

— Но это естественно, разве нет?

— Несомненно, это прекрасно, но большинство леди предпочитают не пользоваться услугами неповоротливой беременной женщины.

Подобное сетование немного выходило за рамки дозволенного, но Кэтрин ничего не сказала. Этот разговор и без того становился неловким, чтобы добавлять еще замечания.

— Я не одна из тех леди, — заметила она.

— Осмелюсь предположить, что вы ею и не станете, мадам. Но беременность сопряжена с нервозностью — это не самое лучшее время вникать в новые обязанности.

Кэтрин внимательно посмотрела на Али и заметила капельки пота на его медно-коричневом лице, на неестественность его позы, когда он стоял перед ее секретером в углу гостиной. Прочла ли она тень беспокойства в глубине его глаз?

— Скажи мне прямо, Али, — сказала она, — твоя Индия не хочет работать в доме?

— Дело не в этом. Она стыдится, что постоянно работала в поле. На Сан-Доминго, откуда она с родителями приехала семь лет назад, ее мать была служанкой у леди. Сама она была в том доме компаньонкой ее маленькой дочери.

— Понятно. Может, это ты изменился? Теперь, когда Индия носит ребенка, она больше не «луна твоих наслаждений»?

— Ах, мадам, не говорите так. Мать моего ребенка должна всегда находить благосклонность в моих глазах. Но… я боюсь за нее.

— Боишься за нее? Почему?

— Я узнал, что Индия знала мадам Тиби на Сан-Доминго, и, хоть она была почти ребенком, ей не нравилась ни она, ни ее манеры. За годы, что они были здесь, Индия не попадалась на глаза этой женщине и делала вид, что не помнит ее. Тем не менее в ее венах течет дикая кровь родного ей индейского племени. Уроки повиновения, молчания и самообладания, выученные ее народом в рабстве, очень поверхностны. Если бы ее ущемляли так же, как вас предыдущие несколько недель, никто не поручился бы за последствия.

— Индейское племя? Американские индейцы?

— Да. Она потомок уважаемого индейца из племени натчи, которое восемь лет назад восстало против французов. Их повергли и поработили. Вождь племени и несколько наиболее жестоких воинов были отправлены на остров Сан-Доминго. Индия всю жизнь прожила под ярмом рабства, но она гордая, поскольку унаследовала чувство собственного достоинства и честь. Также она познала свободу, которой в последние годы насыщен этот солнечный и пропитанный кровью остров.

Кэтрин некоторое время хранила молчание, нахмурив брови.

— Значит, ты считаешь, что мадам Тиби постарается навредить ей?

Странная грусть промелькнула в улыбке Али.

— Я не уверен, мадам. Я лишь боюсь.

— Похоже, что твоя Индия может стать союзником, который мне так необходим, — заметила Кэтрин, — но я не стану заставлять тебя отбрасывать дурные предчувствия. Служанки обычно никуда особенно не спешат; меня воспитали так, что я многое могу делать сама. — Она улыбнулась. — Мой муж предоставил мне полную свободу действий в этом вопросе. Я перепоручаю это тебе как моему сенешалю.

— Вы сама доброта, мадам Кэтрин, — сказал он, поклонившись и приложив руку к сердцу. — Простите, если причинил вам неудобства. Мне нужно кое-что выяснить, и тогда вы получите окончательный ответ.

Он не стал уточнять, но Кэтрин сомневалась, стоит ли расспрашивать его дальше, потому что в его темных опущенных глазах промелькнуло строгое выражение. В этот миг в комнату вошла мадам Тиби в поисках какой-то мелочи. Али под предлогом других обязанностей удалился, и момент был упущен.

Однако ему потребовалось много времени на выяснение своих вопросов. Проходили дни, но имя Индии больше не всплывало. В конце концов решение было принято за него.

Был первый погожий денек после долгого периода дождей. Рафаэль воспользовался этой возможностью, чтобы поехать верхом к реке и посмотреть уровень воды, а также поставить несколько человек для укрепления дамбы. Мадам Тиби уговорила Соланж выйти из дома на утреннюю прогулку. Кэтрин без сожаления наблюдала, как они уходят. Им достаточно было компании друг друга.

Пока Рафаэль находился рядом, требуя ее внимания, Кэтрин так и не смогла добраться до шкафа с тканями, как изначально планировала. Она решила сделать это, как только никто не будет стоять у нее на пути.

Сжав висевшие на цепочке у нее на поясе ключи, чтобы они не звенели, она прошла по задней галерее и спустилась по железной лестнице. Внизу слева была маленькая скромная дверь, ведущая на нижний этаж дома, где располагались кладовые. Шкаф с материей, хоть и расположенный рядом со спальнями прислуги, все же стоял, по ее мнению, неудачно: там было влажно и сыро. Другая причина, по которой она откладывала свой осмотр, заключалась в том, что в глубине души она планировала перенести ткани наверх. Дальняя спальня в крыле, где спали они с Рафаэлем, уже несколько лет не использовалась, и туда время от времени складывали коробки, сундуки и ненужную мебель.

Коридор, ведущий от спален к кладовым, был похож на темный тоннель. Там было жутко даже днем, и Кэтрин думала, как же тогда здесь ночью, взяв себе на заметку установить по всей длине коридора держатели для свечей.

— Мадам! Мадам Кэтрин!

Тревожный голос Али заставил Кэтрин бегом вернуться обратно. Она вышла во двор, но он уже успел подняться по ступенькам наверх и теперь бежал по галерее.

— Али! — крикнула она. — Что такое?

Он остановился, как марионетка, которую дергают за ниточки. Его лицо было пепельного цвета, когда он наклонился через перила.

— Индия. Они бьют ее.

— Они? Кто?

— Мадам Тиби и мадемуазель Соланж, — ответил он, указывая в сторону деревьев за домом, где столпились люди. — Вы должны остановить их. Они убьют ее. Пожалуйста, мадам!

— Где месье Раф? — спросила она, следя за напряженной фигурой лакея, спускавшегося к ней по винтовой лестнице.

— Я не знаю, мадам. Нет времени на его поиски. Вы должны пойти.

Кэтрин пристально посмотрела на него, затем кивнула, быстро приняв решение.

— Хорошо. Пойдем.

К хижинам вела только протоптанная тропинка за домом, и, пока Кэтрин шла по ней, роса на высокой траве намочила подолы ее юбок. Под деревьями, куда не проникал солнечный свет, было прохладно, между ветками блестела паутина, словно влажные серебряные нити.

Издали хижины казались маленькой милой и аккуратной деревушкой. Вдоль них проходила одна прямая улица, которая вела к спрятанным в деревьях амбарам и конюшням, за которыми простирались пастбища и поля. Ближе к концу улицы располагалась кузня, столярня, бондарня, огромная узкая коптильня, обшитое досками здание, которое могло быть больницей или яслями, и сарай с одним крошечным окном, который, судя по всему, служил тюрьмой.

Двухкомнатные хижины, стоявшие вдоль улицы, были такой же конструкции, что и основной дом, с обмазанными трубами на крышах и длинными порогами. Ровно дюжина таких хижин, в каждой из которых жили по две семьи, стояли поперек улицы друг напротив друга. В дальнем конце за небольшой площадью было две хижины побольше, где обитали холостые мужчины и незамужние женщины. В центре площади находился колодец с двумя глубокими деревянными корытами. С одной стороны высились столбы для наказаний, которые можно было увидеть в любом городе, а с другой была доска с прикрепленными плетьми и кольцами.

Вдоль улицы шла грязная канава, в которой валялись свиньи и греблись цыплята. Вокруг кипарисовых бревен бегали тощие собаки. Здесь царила полная антисанитария. Помои и нечистоты выбрасывались из задних дверей домов прямо на темно-зеленую траву.

Над хижинами повисла неестественная тишина, такая же тяжелая, как и ядовитые испарения, вызванные палящим солнцем. Большинство мужчин уехали вместе с Рафаэлем, но где же были обычно снующие туда-сюда женщины, стирающие одежду в корытах, готовящие еду, подметающие пол, сплетничающие и кричащие на детей? Кстати, а где дети? Может, они сжались от страха за плотно закрытыми дверьми? Полнейшая пустота не предвещала ничего хорошего. Кэтрин почувствовала пробежавшую по телу тревожную дрожь.

Когда же они приблизились к общей хижине для мужчин и женщин слева в конце улицы, Кэтрин услышала возбужденный голос Соланж.

— Ударьте ее снова, мадам Ти. Ударьте ее снова.

Послышался резкий звук пощечины, за которой последовали еле слышные слова. Али пустился бежать. Он поднялся по неровным ступенькам и распахнул дверь, Кэтрин последовала за ним.

Внутри была огромная общая комната. В центре стоял стол с остатками завтрака и несколько самодельных стульев. Огонь в покрытом копотью камине в конце комнаты едва горел. У стен были выстроены грубые койки на вертикальных подпорах из шишковатых стволов небольших деревьев.

К одной из подпор была привязана молодая женщина; ее лицо было угрюмо, скрещенные руки связаны над головой. Сначала она напомнила Кэтрин одну из виденных ею квартеронок: у нее были такие же тонкие черты смуглого лица, и, даже растрепанная, она сохраняла немного высокомерную гордость. Кровь из ее разбитой губы стекала по подбородку. На высокой скуле был виден синевато-багровый синяк. Ее прямые волосы, собранные лентой за ушами, с одной стороны выбились. Грубая рубашка была порвана на шее, открывая рваную рану от острых ногтей. По ее прижатому к столбу телу было заметно, что она находится на ранних сроках беременности.

Когда они вошли, Соланж резко обернулась. В ее глазах промелькнуло чувство вины и страха, и этот страх удивительным образом сочетался с возбуждением на ее горящем лице. Но именно выражение лица мадам Тиби заставило Кэтрин остановиться там, где она стояла. Никогда еще ей не доводилось видеть такой дикой ненависти и злобы.

Мадам Тиби взглянула на Соланж. Девушка сделала шаг вперед.

— Что вам нужно? — требовательно спросила она.

— Мы пришли за Индией, — сказала Кэтрин, обращаясь прямо к мадам Тиби, и в ее ясных карих глазах читалась решительность. — Я пришла к выводу, что мне срочно нужна служанка. И никто другой не подойдет.

— Боюсь, ты будешь разочарована, — успокоившись, презрительно произнесла Соланж. — Эта девушка — дикарка, она не подходит для службы в доме. Она дерзкая и не слушает приказы.

— Правда? Значит, поэтому она наказана?

— Да… Да, конечно.

— И могу я узнать обстоятельства?

Соланж вопросительно посмотрела на мадам Тиби. Не получив ободрения, она снова повернулась к Кэтрин.

— Нет, не можешь, — упрямо сказала она. — Это тебя не касается.

— Думаю, ты ошибаешься, — возразила Кэтрин, и в ее спокойном голосе зазвучали железные нотки. — Как хозяйка Альгамбры, я имею право знать все о своих слугах. Эта девушка особенно ценна. Она носит ребенка лакея моего мужа. Естественно, месье Рафу ужасно не понравится, если с ней что-нибудь случится. Али, ты можешь развязать ее.

Кэтрин почувствовала на себе взгляд Индии. В его клокочущей глубине не было ни беспокойства, ни признательности, ни страха или досады — лишь испытываемая боль. В ней угадывалась какая-то твердость, словно она постоянно сдерживала эмоции.

— Нет! — крикнула Соланж, когда Али взял нож со стола и начал разрезать веревки. — По какому праву ты вмешиваешься? Может, ты здесь и хозяйка, но не судья в этом деле.

Кэтрин улыбнулась, решив принять это возражение буквально.

— Ты абсолютно права. Судья мой муж, не так ли? Давай позволим ему решить этот вопрос.

— В этом нет необходимости… — неожиданно отозвалась мадам Тиби.

— Почему нет? — спросила Соланж. — Мой брат, с тех пор как вернулся, сам несколько раз присуждал порку кнутом. Он легко может согласиться с нами, моя дорогая Кэтрин. Не самая приятная вещь, не так ли, наблюдать, каким безжалостным может быть Раф?

Кэтрин сомневалась лишь секунду, затем вздернула подбородок.

— У него будет такая возможность, — сказала она и махнула рукой Али, чтобы он помог Индии выйти из хижины.

— Я запрещаю тебе уводить эту девушку отсюда! — с перекошенным лицом воскликнула Соланж, оглядываясь вокруг, словно ища поддержки.

Развернувшись, Кэтрин сказала:

— Запрещаешь? Запрещаешь, Соланж? Кому, по-твоему, ты запрещаешь? Безусловно, не мне. Пойдем, Али.

Подняв юбки, она демонстративно, как генерал со своим войском, вышла из комнаты. Она не останавливалась, пока не дошла до внутреннего двора большого дома.

У железной лестницы она повернулась.

— Мадам, — обратился Али, одной рукой поддерживая девушку, которую называл Индией. — Мое сердце переполнено эмоциями. Благодарность сдавливает мое горло.

— Значит, ничего не говори, — строго ответила Кэтрин. — Давай лучше осмотрим раны Индии.

— Да, мадам. Но… Это властная женщина, умеющая вызывать духов. Злые силы в ее теле могущественны. Она ставит на колени самых сильных мужчин плантации. Увидев, что вы противостояли ей храбро, как La Lionne, моя душа возрадовалась, что я ваш слуга. Когда ваши янтарные глаза сверкали гордостью и гневом, как у кошки в пустыне, я как никогда понял, почему месье Раф выбрал вас. Это как союз черного леопарда с золотой львицей.

Щеки Кэтрин на миг покрылись краской смущения, а когда она посмотрела в серьезные глаза Али, то поняла, что он лишь хотел выразить восхищение: в его словах не было ничего непочтительного.

— Спасибо, — тихо ответила она. — Я не уверена, что заслуживаю такой щедрой похвалы, но запомню твои слова.

По правде говоря, возможно, именно из-за воодушевляющего комплимента Али она в тот вечер осмелилась после ужина без приглашения войти в кабинет к Рафаэлю. Можно было бы подождать, пока он придет в их спальню, однако ей казалось, что между ними и так было достаточно противоречий на том поле битвы. Более того, он редко бывал в настроении обсуждать что-либо в спальне.

— Войдите, — отозвался он на ее стук.

Когда Рафаэль увидел, кто вошел, то опустил перо и потянулся, соединив руки на затылке. Четкая линия его губ изогнулась в улыбке, пока он наблюдал, как она подходит к его широкому письменному столу.

— Какие церемонии, — растягивая слова, произнес он. — Полагаю, мне не стоит надеяться, что ты пришла оттащить меня от работы?

— Боюсь, что нет, — ответила она, улыбнувшись. — Если позволишь, я бы хотела поговорить с тобой.

Круги вокруг его глаз, следы усталости, стали заметнее. Он ответил коротко:

— Конечно. Что я могу для тебя сделать?

— Это касается Индии… — начала она и рассказала, что произошло.

Пока он слушал, все сильнее хмуря брови, она пыталась понять, чья именно демонстрация власти была ему неприятна — ее или его сестры. Какой бы ни была причина его недовольства, Кэтрин не желала, чтобы ее усмиряли.

— Соланж кажется, что коль ты сам приказывал выпороть слуг, значит, одобришь и ее действия. По какой-то непонятной причине она категорически возражает против присутствия в доме этой девушки.

— Ты знаешь почему? — спросил Рафаэль, устремив взгляд куда-то за ее плечо.

— Я не уверена. Может, потому что Индия была знакома с мадам Тиби на Сан-Доминго и невзлюбила ее? Или потому, что не боится?

— Боится?

— Насколько я поняла, компаньонка твоей сестры имеет репутацию… женщины, умеющей управлять духами. Я… я не могу понять, каким образом она так влияет на Соланж.

— Так же как твоя Деде на тебя? — сухо спросил он.

Считал ли Рафаэль, что она раздувает из мухи слона из-за того, что он запретил ей привозить сюда свою старую няню? Кэтрин отбросила эту мысль.

— Нет, речь не о всяких там снадобьях, — медленно ответила она. — Но что-то здесь не так, и я могу только предположить, что всему виной эта женщина. Соланж почти никуда не ходит без нее, а кроме того… сегодня днем были еще эти мыши…

— Мыши? Не понимаю…

— Мы с Паулиной наконец нашли время после ленча перебрать шкаф с постельным бельем. Все оно оказалось в ужасном состоянии. Половину простыней нужно чинить, большая часть их поражена грибком и годится только на тряпки. Из-за сырости повсюду были чешуйницы, а в середине стопки покрывал мы нашли гнездо только родившихся мышат, крошечных розовых слепых грызунов, размером меньше мизинца. Я отправила Паулину выбросить их, но она вернулась со словами, что Соланж их у нее отобрала. Конечно, их следовало убить, но Паулина сказала, что Соланж бросила их на камни во дворе и раздавила каблуком туфли.

Он долго молчал.

— Ты упрекаешь в этом мадам Тиби?

— Я не могу придумать иного объяснения.

— Нет. Ты советуешь отказаться от ее услуг?

— Это тебе решать, но разве так не будет лучше?

— Я не знаю, — сказал он, подавшись вперед и протирая глаза. — Ты же понимаешь, что рядом с Соланж с самого детства не было никого, кроме этой женщины. Она единственный человек, к кому привязана моя сестра. Когда наша мама умерла, у нее было много нянь, но ни одна из них не могла вынести ничем не обоснованного требования отца держать девочку в изоляции. У меня, к моему глубокому сожалению, совсем не было на нее времени. К тому же в течение последних двух лет она находилась только с мадам Ти. Неудивительно, что Соланж обижается и злится, она привыкла полагаться на единственного постоянного человека в ее жизни.

— Какая-то нездоровая зависимость, правда?

— Согласен, но это все, что у нее есть. Как я могу отобрать у нее мадам Тиби?

— Однако эта женщина может использовать более страшную форму джу-джу, чем та, которой пользовалась Деде, когда ты ее обвинял, — бросила Кэтрин, используя аргумент, которого больше всего избегала в безнадежном споре.

Он со вздохом поднялся, обошел стол и присел на край, качая одной ногой.

— Да. Тебе не нужно говорить мне об опасности. Но давай прекратим этот спор. Я признателен тебе за беспокойство о Соланж — поверь, я более осведомлен о том, что происходит в мое отсутствие, чем ты можешь себе представить. Я обдумаю твои слова и буду начеку. Но я не хочу перегнуть палку. Что касается Индии… — продолжил он, беря Кэтрин за руку и водя большим пальцем по ее ладони. — Ты твердо решила взять только ее и никого другого?

— Я… я бы хотела взять ее, да, — ответила Кэтрин, невольно наклоняясь ближе к нему.

— Значит, я принимаю ее.

— А если Соланж обратится к тебе с просьбой… продолжить наказание?

— Можешь быть спокойна. Я знаю, что ей ответить.

— Благодарю, — сказала она низким голосом, боясь поднять взгляд и обнаружить в его глазах насмешку.

Но когда он ответил, его голос был серьезным.

— Не стоит благодарности. Я делаю это также ради Али. Он тоже хотел бы устроить Индию, по крайней мере так я понял, пока переодевался к ужину.

— Ты прекрасно к нему относишься, несмотря на то что он раб.

— Али мне как брат, — кратко ответил он. — И он не раб. Я дал ему вольную в Париже.

— И он вернулся с тобой сюда?

— Да. Подобная преданность тебя удивляет? Не сомневаюсь, зная, что ты обо мне думаешь. Однако не могу сказать, что все это правда. Я был вместе с Али во время его возвращения в Аравию. Тогда я считал, что он променяет меня на пустыню, но его место вождя племени было уже занято. Кроме того, он понял, что больше не имеет ничего общего с людьми в голубых шатрах. Как он красиво заметил, теперь я его племя. Уверен, отныне в его состав входишь и ты, дорогая.

— Мне было бы приятно, — с легкой улыбкой ответила она.

Наступила небольшая пауза. Кэтрин ощущала источаемый им магнетизм, знала, что он ждет от нее ответных чувств, ждет, что она обнимет его в ответ на легкое пожатие ее запястья. Прежде чем сдаться, прежде чем решимость покинет ее, Кэтрин спросила:

— А правда то, что сказала Соланж? Ты давал приказ подвергать людей порке здесь, в Альгамбре? Именно ты?

— Да, — ответил он.

Она подняла на него взгляд, невольно ища в его лице признаки того же беспощадного сумасшествия, которое видела в глазах Соланж.

— Но почему?

— Кажется, я рассказывал тебе, что со здешними рабами много лет обращались жестоко, тем не менее они всё, что у меня есть, а еще так много нужно сделать, чтобы не потерять плантацию. Надо отремонтировать и укрепить дамбу, чтобы она не треснула и не снесла все на своем пути. Надо посчитать и оценить скот, позаботиться о нем. Надо вспахать поля, починить изгородь, плюс еще тысяча всяких дел. Нет времени на неповиновение или ослушание, нет времени на мятежи. Сейчас единственная власть, которую признают и уважают эти люди, основана на страхе. Единственное, чего они боятся, — кнут. Доброта, доверие считаются у них проявлением слабости. Бывают моменты, когда подобное положение дел напоминает мне о нашем браке, милая Кэтрин.

Прикоснувшись к подбородку, он поднял ее голову, чтобы их глаза встретились.

— Если бы я сказал, что люблю тебя, ты, не испытывая ко мне никаких чувств, могла бы использовать эту любовь как оружие против меня. Мне не нравится чувствовать, как ты дрожишь под моими руками, и все же до тех пор, пока ты не уверена, до тех пор, пока ты совсем чуть-чуть боишься меня, ты будешь мне послушна.

— Откуда ты знаешь, что я не испугаюсь до смерти и не убегу от тебя? — спросила она, желая, чтобы голос прозвучал дерзко, но он был хриплым.

— Я никогда не позволю тебе уйти, — сказал он, крепко сжав ее руку, и его глаза были предельно серьезны. — Никогда.