«Я седьмой сын седьмого сына! Я брат медведя гризли, кузен дикой кошки, а моим щенком был скунс! Я могу швырнуть, выбить глаз, подраться с любым мужиком на Миссисипи. Я могу и дальше кутить, еще больше напиваться, залезть еще выше и упасть легче, чем любой мужик Джек здесь. Я могу проглотить черную реку и выплюнуть красную. Днем я жалкая гремучая змея с раненым хвостом; с наступлением ночи я использую луну для своего венценосного насеста! Ку-ка-ре-ку! Ты можешь слышать мир? Ку-ка-ре-ку!»

Кэтрин с изумлением остановилась у двери захудалой речной таверны. Колышущийся желтый свет просачивался в ночь от ламп, висевших в сумраке под низкими закопченными бревнами. В одном конце была огромная печь, где на углях что-то жарилось в сковородке и готовилось в котелке, и маленький сварливый подвижный мужичок устало переворачивал говядину. В зале воняло кислым элем и виски, дымом и табаком, впитавшимися в опилки на полу. Компания растрепанных бандитов, широкоплечих лодочников в домотканых рубашках, сидела, согнувшись над своей едой и напитками за большими деревянными столами. Они с открытыми ртами глазели на бородатого гиганта, стоявшего на столе, широко расставив ноги и громко поющего.

Первым порывом Кэтрин было уйти отсюда, но Маркус встал у нее за спиной и толкнул в неприятно пахнущий зал. Она едва не столкнулась с сердитым чернобровым юношей с темными волосами до плеч. Он увернулся, чтобы не наскочить на нее, и сморщился от боли, потому что весь вес его тела пришелся на искалеченную ногу. Не обратив внимания на ее извинение, он прошмыгнул мимо, за дверь. Ей показалось, что он пристально посмотрел на нее, но вскоре она перестала об этом думать.

— Это галлюцинация, хоть у меня никогда их не было! — донесся грубый возглас из темного угла.

— Высокомерная штучка. Может оказаться забавным сбить с нее спесь.

— И как ты собьешь с нее спесь?

— Прикажешь ей сначала раздеться?

Что в ее облике провоцировало их на подобные комментарии? В ней не было ничего необычного: просторное серое батистовое платье и шляпка из розового сатина, окаймленная серыми тонкими кончиками страусиных перьев. Они с Маркусом вполне могли сойти за мужа и жену; ничто не свидетельствовало о другом. Или дело в ее элегантном туалете? Такая унылая дыра, бесспорно, привлекала лишь самых экономных путешественников. Безусловно, любой семейный человек с хорошей репутацией держался бы подальше от подобного рода гостиниц. Нормальное жилье и теплый прием чаще всего можно было получить в частном доме. Но они с Маркусом не позаботились заранее о подобном гостеприимстве — наверное, именно потому эти мужчины записали ее в определенную категорию. «Высокомерная штучка». Это раздражало, однако в нынешней нелепой ситуации могло сыграть ей на руку.

С высоко поднятой головой Кэтрин прошла мимо бесстыдно смеющихся людей. Она постоянно ощущала руку, до боли сжимающую ее локоть, и молчаливый внимательный взгляд лодочника за столом, пока шла через зал.

Невысокий лысый мужчина в засаленном фартуке отвлекся от своей томящейся на огне говядины.

— Да?

В манере трактирщика чувствовалась едва заметная фамильярность, отчего у Кэтрин создалось впечатление, что он знал Маркуса и вовсе не был удивлен. Их также выдавал эфес шпаги с клеймом Фицджеральдов. Конечно, это было верхом неосмотрительности в подобной ситуации; она и представить не могла, что Рафаэль при данных обстоятельствах допустил бы такую оплошность.

Стиснув зубы, Кэтрин отбросила эти бесполезные мысли, направив свое внимание на неприветливого хозяина.

— Комнату, говорите? — уточнил он.

— Да, и отдельную, будьте любезны. Не ту, в которой у вас по четыре или пять кроватей.

Трактирщик лукаво подмигнул.

— Я знаю, что у вас на уме, сэр.

— Правда? — иронично спросил Маркус, протянув зажатую между двумя пальцами монету.

Мужчина схватил серебряный и потер его о фартук.

— Чтобы быть уверенным. Удостовериться, так сказать, — произнес он, и в его тоне сквозило сомнение, когда он обратил внимание на ткань, из которой было пошито платье Кэтрин. Его взгляд переместился на ее лицо, затем устремился в темный угол комнаты. — Да.

Маркус наклонился вперед и понизил голос.

— А еще вы забудете — будьте так любезны, — что видели нас сегодня ночью.

— Конечно, конечно, — понимающе закивал трактирщик. — Никак иначе.

Очевидно, Маркуса это не убедило, но он уже все сказал. «Даже слишком много», — подумала Кэтрин. Он отошел, позволив трактирщику осветить им путь наверх по шаткой лестнице.

Верхний этаж таверны был не более приятным, чем нижний. На каждой ступеньке стояла подпора, по узкому коридору гулял ветер, задуваемый в щели между бревнами, а перегородки, делящие пространство на небольшие помещения, были настолько тонкими, что сквозь них виднелся огонь свечей в соседних комнатах.

Женское хихиканье недвусмысленно дало понять Кэтрин истинное предназначение и использование этих маленьких приватных комнат. Ритмичный скрип кровати и повторяющиеся стоны окончательно ее в этом убедили.

— Маркус… — начала она, но замерла, услышав, как холодный ночной воздух пронзил резкий крик.

— Не сейчас, Кэтрин, — сердито буркнул он, толкая ее через порог комнаты, на которую указал трактирщик. Повернувшись, он сказал: — Ужин — лучшее из того, что есть — и бутылку кларета.

— Я могу вам дать только то, что приготовлено, — ответил мужчина, — но меня почти не посещают богачи. Вам придется выбирать из виски, хлебной водки и эля.

Маркус скривился.

— Тогда принесите воды и хлебной водки. И будьте так любезны подсказать, кому из головорезов внизу можно доверить безопасно переправить нас вниз по реке?

— Ну, это трудно сказать. Я думаю, подойдет любой из тех, кто идет в Город греха, если хорошо заплатить.

— А вы никого не можете порекомендовать?

— Что касается этого… Пожалуй, тот, кто орал во все горло, когда вы вошли, и будет лучшим из всех.

— Как его зовут?

— Этого лешего? А, Мартовский Буйвол, самый большой задира и драчун на реке — кстати, на этой неделе он надрал задницы трем забиякам.

— Я имел в виду его мастерство лодочника, а не драчуна.

— Он также лучший капитан речного судна. Говорят, он может положить трех людей, перебить им носы и уши, выдолбить глаза, не выпуская из рук штурвала. — Он подмигнул Кэтрин. — А еще он знаток женщин.

Кэтрин сделала вид, что не заметила этого, и стала осматривать комнату.

В манерах Маркуса появилась холодность.

— Думаю, я предпочел бы кого-нибудь менее… колоритного, кто не станет нас задерживать своими драками.

— Всегда есть Священник Вейл, — сказал трактирщик, сморщив губы. — Скупердяй, который никогда в жизни не угощал никого выпивкой, но говорят, что со своей лодкой он обращается осторожно, так же как со своими деньгами.

— Похоже, как раз такой мне и нужен. И еще одно: не знаете кого-нибудь, кто может купить у меня экипаж?

— По умеренной цене, надеюсь?

— Весьма. Нужен человек, у которого есть наличные деньги, — сказал Маркус, понизив голос.

— Может, и найдется, очень может быть.

Кэтрин отошла на некоторое расстояние и как раз изучала замóк на двери комнаты — простой кожаный ремень и щеколду с колышком, — когда Маркус взял у полного трактирщика свечу и передал ей в руки.

— Дела, chérie, — сказал он, и в его глазах появился дерзкий огонек. — Займись чем-нибудь до моего возвращения.

Он закрыл за собой дверь на щеколду скорее из вежливости, чем из предосторожности. Тем не менее она была благодарна ему за это.

В углу стоял голый потертый стол времен королевы Анны с каким-то обрубком вместо одной ножки. Она устало поставила на него свечу и опустилась на провисшую кровать. Характерное шуршание подтвердило ее предположение, что матрас здесь набит шелухой. Веревки на кровати были настолько растянуты, что она сразу же встала, боясь, что провалится до пола. Матрас накрывала такая грязная серая простынь, что смотреть на нее с близкого расстояния было сущим огорчением. Здесь явно могли водиться клопы, подумала она, и у нее по телу сразу поползли мурашки. Единственной приятной вещью, если это можно так назвать, был треснувший коричневый глиняный горшок под кроватью.

Она вновь медленно опустилась на кровать. Невеселый хохот тяжелым комом застрял в ее груди, и она, зажав рот рукой, принялась покачиваться взад-вперед. У нее начали болеть и слезиться глаза. Голова пульсировала от боли.

Глубоко вздохнув, Кэтрин попыталась успокоиться, осторожно проведя рукой по болезненному синяку на скуле. Бессмысленно давать волю эмоциям, в этой ситуации виновата была она сама. Но какой парадокс: убежав от одного жестокого мужчины, она попала в руки другого.

Вспомнив предостережение Маркуса, что Рафаэль может их преследовать, она снова почувствовала приступ истеричного смеха. Как он мог такое подумать! Вряд ли разъяренный Рафаэль пустился бы в погоню за ней, ведь его мысли наверняка заняты смертью сестры. Нет, она почти не боялась Рафаэля этой ночью — но Маркус вынуждал ее хмуриться и плотно сжимать губы.

Дрожащими пальцами она развязала ленты на шляпке и сняла ее. Головной убор был примят с одной стороны, где она ударилась головой о косяк дверцы экипажа, когда Маркус заталкивал ее внутрь. Было ли это поступком решительного, но разгневанного мужчины?

Она не должна его оправдывать. Решение Маркуса бросить Соланж было совершенно бесчувственным, если не сказать преступным. Однако чем это грозит ей самой? Какие у него намерения? Она понятия не имела. На последнем участке пути между ними воцарилось некое подобие перемирия. Частично оно было продиктовано тем, что из-за боли в голове она не могла связно мыслить и к тому же испытывала самый унизительный страх быть изнасилованной. Ее подозрения могли подтвердиться.

Губы Кэтрин искривила горькая усмешка, и она отшвырнула шляпку в сторону. Куда уж очевиднее, если ее привели в эту отдаленную комнату в месте, которое можно назвать постоялым двором с сомнительной репутацией? Однако в ней еще теплилась надежда, что Маркус решит переночевать в одной из общих комнат внизу. В конце концов, он ведь оставил ее одну. Из такта или ради какой-то выгоды? Учитывая, что он культурный человек, могло иметь место и то, и другое, но она не находила подходящего объяснения.

Бесполезные догадки ни к чему не приведут. Лучше просто допустить, что Маркус будет поступать как джентльмен. Приняв это решение, Кэтрин подумала, что нужно привести себя в порядок и ждать развития событий.

Все это было, конечно, похвально, но когда несколько минут спустя в коридоре послышались тяжелые шаги, а потом раздался громкий стук в дверь, она остановилась в центре комнаты, замерев от ужаса.

— Эй! — раздался пьяный голос. — Эй, девка, впусти меня.

Кэтрин не издала ни звука.

— Я вижу тебя, девка. Ты никого не заполучила. Впусти меня.

В самом деле, внимательно посмотрев на обшивку двери, между широких досок она увидела пялящийся на нее глаз. Кэтрин развернулась и задула свечу, но тут же пожалела об этом. Попасть в ловушку в темноте было явно хуже, чем всего лишь понимать, что за тобой следят.

— Мне тоже нравится темнота, девка. Давай же, открывай дверь, впусти меня.

— Убирайся, — самым ледяным тоном, на который была способна, произнесла Кэтрин. — Пошел вон!

В ответ ей раздался глухой стук и протестный визг кожаных петель, натянувшихся на удерживающих их гвоздях, и этот скрип действовал ей на нервы.

— Я за-хо-жу, — нараспев прокричал мужлан смешным пьяным голосом, словно считал, что она его дразнит. Затем снова раздался тяжелый удар плечом в дверь.

Кэтрин вздрогнула и попятилась к дальней стене. Больше идти было некуда: ни окна, ни другой двери не было. Не залезать же под кровать. Дверь не сможет долго держаться.

Еще один толчок — и щеколда резко сдалась; в комнату влетел мужчина, едва державшийся на ногах. Он широко размахивал руками, пытаясь удержать равновесие, но все-таки грохнулся на пол.

С ловкостью, которую она в себе даже не подозревала, Кэтрин шагнула в сторону от его машущих рук, обогнула кровать и ринулась к двери. Но на полпути ее остановил крик:

— Так! Что происходит?

Это был трактирщик, бегущий по коридору вместе с Маркусом, который пытался обойти его в узком проходе.

Долю секунды Кэтрин сомневалась, обрадовало или огорчило ее их появление. Она почувствовала непреодолимое желание броситься бежать и не останавливаться. Затем резким властным жестом указала на комнату и мычавшее создание в ней.

Трактирщик ворвался внутрь. Поставив лампу, которой освещал себе дорогу, он поднял лодочника за воротник и вытащил из комнаты, несмотря на его протесты.

— Chérie, ты в порядке? — спросил Маркус, обнимая ее за талию.

Ее голос был хриплым, когда она ответила:

— Конечно.

— Это я виноват, не надо было тебя оставлять, — обезоруживающим тоном пробормотал он. — Но мне пришлось: нужно было продать экипаж и договориться о лодке, которая переправит нас вниз по реке. Я бы не пережил, если бы с тобой что-то случилось.

Игнорируя его последние слова, Кэтрин еле слышно спросила:

— Ты продал экипаж? Ландо Трепаньеров?

— Тсс, — предостерегающе прошипел он. — Так надо. Как еще я мог раздобыть денег на наше путешествие? Не волнуйся. Мой дорогой кузен легко соорудит еще один такой же, к тому же в его кармане не гуляет ветер, поэтому он не сильно пострадает, если выкупит его.

Говоря все это, Маркус успел пренебрежительно кивнуть трактирщику, занятому противостоянием со своим воинственным клиентом, и одновременно мягко завести ее обратно в комнату.

— Но это же… это же воровство, — сказала Кэтрин, когда он закрыл за ними дверь.

На его лице появилось обиженное выражение.

— Вовсе нет. Я заплачу кузену при первой же возможности.

— И когда это будет? — сухо спросила она.

Склонив голову набок, он пристально смотрел на нее, и на его красивом лице появилось задумчивое выражение. Тем временем шумные лодочники начали громко шагать по коридору и чокаться бутылками и стаканами, а в соседней комнате требовали отложить в сторону карты.

— А что такого? — медленно сказал он. — Я не знаю точно. Может, сразу после того, как твой Рафаэль сделает первый платеж — щедрое вознаграждение, о котором мы его попросим.

Кэтрин непонимающе уставилась на него, едва не раскрыв рот от изумления. Сумасшествие, подумала она. Рафаэль никогда не согласится. Она хотела сказать об этом, но подоспел ужин. Его принесла неряшливая женщина неопределенного возраста с жирными спутанными волосами и абсолютным отсутствием скромности: ее обвисшая грудь вываливалась из корсажа.

Они поставили тарелки на поломанный стол и стоя поели. Заставить себя без отвращения проглотить жесткий кусок мяса и жирную картошку требовало огромного самообладания, так же как и слушать Маркуса, излагавшего свои дальнейшие планы по вымоганию денег у Рафаэля.

— Твой бывший муж, chérie, вряд ли нуждается в твоем приданом, но было бы опрометчиво ожидать, что он вернет его нетронутым, особенно если подозревает, что от такого жеста выгоду могу получить я. Однако не стоит отчаиваться. Наш Рафаэль — человек справедливый. Более того, я подозреваю, учитывая его донкихотскую женитьбу на тебе, chérie, что он обладает одним из самых неудобных качеств — совестью. Прелестная записка, полная глубочайшего раскаяния, должна помочь выудить из него такую сумму, которая позволит нам добраться до Парижа. Там мы сможем обустроиться и радоваться беспечной жизни. Может, мы и не будем вхожи в лучшие парижские дома, но, я уверен, полусвет тоже ведет занятную жизнь. Кстати, более интересную и более наполненную удовольствиями, чем степенное фешенебельное общество.

Кэтрин опустила вилку и с отвращением отодвинула жестяную тарелку.

— Только есть один нюанс, — медленно произнесла она. — Я не сказала, что поеду с тобой.

— Ты снова упрямо настаиваешь, чтобы я отвез тебя к матери? Не будь наивной, Кэтрин, я никогда не собирался этого делать, как тебе следовало догадаться. Я предложил это, только чтобы ты согласилась уехать. Разве тебе до сих пор не ясно, как будет истолкован обществом, в котором вращается твоя мать, тот факт, что ты бросила мужа и уехала со мной, учитывая, что мы с тобой никогда не были такими уж непорочными? Они распнут тебя, chérie. Твоей матери придется немало помучиться и без твоего появления на ее пороге, чтобы представить ситуацию в благоприятном свете.

— Женщины и раньше бросали своих мужей, — сдавленно произнесла она.

— Но когда они делают это ради другого мужчины, их вряд ли с распростертыми объятиями принимают обратно в семью или высшее общество.

— Тебе прекрасно известно, что я не бросала Рафаэля ради тебя. Есть большая разница между уходом от мужа ради другого мужчины и согласием на то, чтобы друг отвез тебя домой.

— Неужели? Результат будет один и тот же, когда до Нового Орлеана дойдет молва, что мы по меньшей мере одну ночь провели в дороге без твоей компаньонки.

— Мы бы не остались без компаньонки, если бы ты взял мою служанку!

— Как неосторожно с моей стороны, но — думаю, ты согласишься с этим — она вряд ли уберегла бы нас от злых языков.

— Она бы все подтвердила, если бы мы сегодня вечером прибыли в Новый Орлеан, — настаивала Кэтрин.

— В таком случае мне пришлось бы придумать какой-нибудь другой способ скомпрометировать тебя.

На мгновение потеряв дар речи, Кэтрин пристально посмотрела на Маркуса. Он протянул руку и похлопал ее по ладони.

— Ну же, chérie. Будь благоразумной. В этом мире женщине очень непросто существовать без мужчины…

— А еще сложнее — мужчине без денег, — парировала она.

В его глазах появился неприятный огонек. Он крепче сжал ее руку.

— Как скажешь, — согласился он. — Однако расстраиваться по этому поводу бессмысленно. Каждый из нас может решить проблему другого. Ты привлекательная женщина, Кэтрин. Я открыто признаю, что не могу не думать о тебе. Жить с тобой будет далеко не неприятно.

— А как же все твои уверения в вечной любви? — спокойно спросила она.

— Они имели основания.

— Надеюсь, ты не будешь удивлен, если я тебе не поверю. — Кончики ее пальцев начинали покалывать и гореть, но она не хотела показывать, что ее можно запугать.

Он вздохнул.

— Почему ты все усложняешь?

Она засмеялась холодным наигранным смехом. В глубине ее души росла решимость.

— Твой план изначально был обречен на провал. Мне ничего не нужно от Рафаэля. Я отказываюсь писать ему умоляющее письмо.

После ее ультиматума последовала пауза, настолько затянувшаяся, что она слышала доносившееся из соседней комнаты бормотание и удары карт о стол. Карие глаза стоящего напротив мужчины прищурились, а лицо покраснело. Он освободил ее пальцы, размахнулся и дал ей пощечину.

Из-за удара ее голова запрокинулась назад, на глазах выступили слезы. Прежде чем она успела опомниться, он обошел стол и одной рукой схватил ворот ее платья, а другой снова ударил по щеке. Когда она пошатнулась, он потянул ее за воротник и привлек к себе.

Мысли Кэтрин были затуманены яростью и болью, она подняла руки и вцепилась ногтями в схватившую ее руку.

Выругавшись, Маркус ударил ее о стену, дернул за тесьму на воротнике платья, и жабо оказалось в его руке вместе с полоской ее корсажа. Еще один резкий рывок — и ткань разорвалась до пояса. Высвободившись на секунду, Кэтрин с отчаянным криком увернулась от его пальцев у выреза ее сорочки. Ее сопротивление, казалось, только раззадоривало его: он запустил руку в ее распущенные волосы и запрокинул голову назад. Сжав руку в кулак, он несколько раз больно ударил ее в грудь.

Когда у нее подкосились колени, он встал над ней, держа за волосы, затем резко произнес:

— Думаю, теперь ты напишешь письмо… chérie… если, конечно, не хочешь повторения.

И в качестве завершающего акта унижения он стал на одно колено и накрыл ее губы своими, заставив ее принять его горячий настырный язык, пока он шарил рукой по ее покрытому синяками телу.

Сильный стук в дверь заставил его спохватиться. Он медленно поднял голову и громко спросил:

— Что такое?

— Это касается лодки, которую вы хотели!

Маркус неохотно поднялся, застегнул пиджак, поправил галстук и направился к двери.

Кэтрин вдруг задрожала. Она осознала, что не может унять эту дрожь. Осторожно поднявшись, несмотря на ужасную головную боль, она добрела до кровати. Упав на нее, она накрылась простыней.

В коридоре было темно, но все же Кэтрин удалось разглядеть человека за дверью. Ей показалось, что она узнала хромого молодого человека, который выходил из таверны, когда они туда вошли.

Даже если он и увидел ее, то не подал виду. Он сунул в руку Маркуса клочок бумаги и сразу же удалился.

Повернув записку к свету лампы трактирщика, Маркус открыл ее и прочел.

— Это от дурака капитана. Что-то не так с лодкой, — сказал он, не глядя на Кэтрин. — Я вернусь.

Последняя фраза прозвучала как угроза. Она не стала тратить время ни на то, чтобы отдышаться, ни на то, чтобы прислушаться к звуку его удаляющихся шагов. Осмотрев свое изорванное платье, Кэтрин на какой-то миг вспомнила ночь встречи с Рафаэлем и тут же выбросила это из головы. Ей удалось тогда — удастся и сейчас.

Собрав дрожащими пальцами оторванные куски ткани, она засунула их в глубокий вырез сорочки. Воротник и жабо лежали под столом. Это были отдельные, сделанные вручную кружевные вставки, которые не крепились непосредственно к платью. Их петли были разорваны, но несколько целых все же осталось — этого было достаточно, чтобы закрепить их на ее открытой груди. Может быть, при тусклом свете внизу никто ничего не заметит.

Она думала только о том, чтобы покинуть эту таверну — и Маркуса. Дальше ее мысли пока не заходили. Страх перед будущим не должен затмевать насущные проблемы.

Ее волосы были растрепаны, но их можно прикрыть шляпкой. Где…

Неожиданный стук в дверь заставил ее замереть на месте. На миг ее сердце заколотилось у самого горла. Она сложила руки вместе, чтобы унять дрожь, и поспешила к двери. Маловероятно, что это стучал Маркус, вернувшись и ожидая, пока она откроет.

В проеме стоял молодой человек, принесший записку.

— Капитан выражает вам свое восхищение, мэм. Он… он считает, что вы можете обрадоваться предложению перевезти вас. — Он показал головой на соседнюю комнату. — Мы невольно подслушали — если вы не возражаете против этой фразы, мэм.

У него был грубый голос и быстрая речь. В его манере даже чувствовалась доля смущения. Его взгляд то устремлялся на нее, то уходил в сторону. Тем не менее было что-то заслуживающее доверия в его осанке и в том, как прямо он держал руки, пока ждал.

— У вашего… капитана есть судно?

Он быстро кивнул.

— Килевая лодка. Но вы должны пойти сейчас, если хотите отправляться…

— Да-да, но… вы уверены, что это не та лодка… которую нанял джентльмен, который был со мной?

— Абсолютно уверен, мэм.

У нее было желание спросить, куда идет судно, но какое это имело значение, если оно увезет ее из этого места. Более того, все лодки плыли вниз по течению и в конечном итоге прибывали в Новый Орлеан, разве нет?

Вернувшись в комнату, Кэтрин схватила свою шляпку.

— Идемте, и побыстрее!

Ее проводник повел ее в противоположном от узкой лестницы, ведущей в общий зал, направлении и вскоре остановился перед закрытым ставнями окном в конце длинного коридора. Оглянувшись вокруг, он поднял засов и открыл ставни.

Внизу было темно и пусто, по крайней мере, так казалось Кэтрин до того, как мужчина перебросил ногу через подоконник и вылез в окно. Он нащупал опору для ноги, потом Кэтрин увидела верхние ступеньки неотесанной лестницы, прикрепленной к стене дома.

— Когда я пройду полпути, начинайте спускаться. Не забудьте закрыть за собой ставни. И не переживайте: если упадете, я вас поймаю.

Не успел он договорить, как его голова уже скрылась из виду. Кэтрин осторожно поднялась на подоконник и переставила через него ногу в туфле. Ее юбки зацепились за угол одной ставни, но она быстро схватилась за подоконник, едва дыша сквозь стиснутые зубы, пытаясь удержать равновесие. Прошло много лет с тех пор, как она лазала по деревьям или съезжала вниз по перилам. Тогда ее юбки были короче. Как же ей повернуться? Да, вот так. Не забыть про ставни. Занозы. Черт! Sacré mille diables!

У нее все поплыло перед глазами, поэтому, спустившись на землю, она вынуждена была недолго постоять, прислонившись к лестнице. Дело было не в высоте, а в сильной головной боли, дрожащих от слабости конечностях и подступающей тошноте. Но она не могла остановиться сейчас. Собрав все силы, от чего над верхней губой выступили капельки пота, она отпустила лестницу.

— Сюда, — приглушенным голосом произнес ее проводник и ушел в ночь с фонарем в руке. Ей не оставалось ничего другого, как следовать за ним.

К лодке они шли окружными путями. Из-за затянутого тучами ночного неба было очень темно, и они продвигались медленно, часто останавливаясь в тени ветвей, пока лодочник искал дорогу. Поглощенный этим, он не пытался ей помочь, не поддерживал, когда они переступали через поваленные деревья, не освобождал юбки от прицепившегося вереска. Она начала сомневаться, что эта его осмотрительность и долгие остановки были продиктованы соображениями безопасности. Эти сомнения вызвали дрожь в ее теле, затем она подавила их. Она была не в том положении, чтобы задавать вопросы.

Кэтрин испытала безмерную благодарность, когда увидела судно, плавно покачивающееся на воде. Она даже не возражала, когда проводник поднял ее на руки, перенес через мелководье и передал в другие руки на борту.

Конечно, такая беззаботность не могла длиться бесконечно. Когда ее поставили на землю в центре группки речных разбойников, таких же зловещих, как и те, которых она видела в таверне, Кэтрин охватила паника. Они столпились вокруг нее, толкаясь, пихаясь, выглядывая друг у друга из-за плеча и что-то бормоча себе под нос. Затем, когда со стороны планшира появился мужчина, который привел ее сюда, его сердечно похлопали по плечу со словами: «Так значит, ты доставил ее, да?»

— Как приказано, — проворчал он и пробрался к ней. — Не хотите ли спуститься вниз, мэм? — предложил он. — Так будет лучше.

Кэтрин лишь кивнула.

— Запритесь, — посоветовал он, направив ее к двери в грузовой отсек, похожий на тот, что был в килевой лодке, на которой она путешествовала вверх по реке.

— Когда… когда мы отплываем? — запинаясь, спросила она.

— Как только капитан закончит свои дела.

Он подождал, пока она войдет в кабину, затем принялся закрывать дверь.

— Постойте, — сказала Кэтрин, положив руку на дверь. — Вы были так добры. Я безмерно благодарна.

— Это была идея капитана, мэм. Сохраните свои благодарности для него. Он будет этому рад. — Быстро поклонившись, он ушел, прихрамывая.