Завтрак в Сплендоре не был обусловлен формальностями и подавался, когда обитатели дома вставали или когда у них пробуждался аппетит. Так сложилось потому, что, как сказала тетушка Эм, питались они без ладу и складу. Часто они с племянником садились по утрам за стол в летней кухне, чтобы не тратить зря времени и поесть без лишних хлопот. Летти может поступать так же. Или же она может сходить на кухню и сказать поварихе, чего ей хочется. Мама Тэсс подаст ей в столовой все, что она пожелает.

Чтобы добраться до кухни, надо было пройти через длинный вестибюль, который делил дом на части, а летом использовался как гостиная, и выйти через двойные двери на заднюю веранду. Затем надо было пересечь веранду и спуститься по лестнице на один пролет, во двор. Дорожка с двумя полосками травы по бокам, сложенная «елочкой» из кирпичей, между которыми рос темно-зеленый мох, вела к небольшому кирпичному домику, где размещались кухня и прачечная. Кухня была построена отдельно, чтобы жар при готовке, а также запахи, дым и опасность пожара оставались подальше от дома.

Когда Летти шла по дорожке в золотистом утреннем свете, ей навстречу вышел пестрый кот и стал тереться о ее ноги. Теплый воздух был наполнен запахами жарящегося бекона, готовящегося кофе и чего-то пекущегося в духовке. Еще вокруг чувствовался тягучий запах смолы, а невдалеке слышен был равномерный стук топора — кто-то рубил дрова.

У двери кухни Летти остановилась, чтобы заглянуть внутрь. Крупная черная женщина в белом платке, повязанном вокруг головы, белоснежном фартуке поверх выцветшего голубого платья сновала между чугунной плитой, кирпичной печью и массивным деревянным столом с изрезанным верхом, который скребли так усердно и так часто, что дерево было белым. С одной стороны располагался огромный, почерневший от дыма открытый очаг с набором вертелов и решеток. Он выглядел так, как будто его при необходимости можно использовать, когда плита занята, хотя сейчас в нем была только зола. У другой стены находился посудный шкаф с открытыми полками, на которых расположились огромные блюда, чаши, супницы, фарфоровая и стеклянная посуда, которой было достаточно, чтобы обслужить целую армию гостей.

Негритянка обернулась:

— Не смей входить в мою кухню! Летти моргнула и отступила на шаг.

— Простите.

— Господи, мэм, я же это не вам! Я это коту. Этот плут пытается пробраться сюда десять раз на день, а я гоняю его метлой, пока не дохожу до полного изнеможения.

— Надеюсь, я не слишком опоздала на завтрак?

— Нет, мэм. Булочки уже пора вынимать из печки, и подливка почти готова. Вы будете есть на кухне, с мастером Рэнни?

— Я… Да, если вы не против. — И решение, и учтивая фраза вырвались инстинктивно.

— Против? Почему я должна быть против?

Летти хлопнула ладонями, чтобы отогнать кота, перед тем как войти.

— Могу я чем-нибудь помочь?

Повариха, это, должно быть, была Мама Тэсс, о которой говорила ей хозяйка, удивленно нахмурилась:

— Что вы! Нет, мэм, вы же на пансионе. С улыбкой Летти покачала головой:

— Я не люблю бездельничать, когда другие работают.

Рука Мамы Тэсс с ложкой застыла в воздухе. Она оглядела Летти с головы до ног. На ее круглом лице появилось неодобрение.

— Вы странно говорите. Может, вы из этих радикальных аболиционистов с Севера?

— Нет, — сказала Летти осторожно. Она никогда не одобряла рабства в любой его форме, но сейчас был неподходящий момент, чтобы говорить это.

— Хорошо. А то я не выношу этих людей. Они тут мутят воду. Если вы действительно хотите помочь, сходите на кухню, к поленнице, и скажите мастеру Рэнни, что завтрак почти готов.

Понимая, что, с одной стороны, ей была оказана честь, а с другой, что это был подходящий предлог уйти, Летти сделала так, как ее просили.

Рэнсом Тайлер колол дрова для кухни. Он ставил дубовые чурбаки на колоду и раскалывал их пополам одним мощным ударом топора. Он снял рубашку и отбросил ее в сторону. С каждым могучим ударом мышцы его плеч и спины сходились узлами, а потом растягивались под бронзовым загаром кожи. Когда он нагибался за очередным чурбаком, брюки обтягивали его длинные, сильные ноги и бедра, обрисовывая то сжимающиеся, то расправляющиеся мускулы. Штабель годных для топки поленьев рос, а рядом с ним была куча сосновой щепы, отколотой от пня, истекающего смолой.

Колыхнув юбками, Летти резко остановилась у угла кухни, когда увидела, что мужчина по имени Рэнни гол по пояс. Поколебавшись, то ли вернуться, то ли сделать вид, что не замечает, будто он не совсем одет, она не сделала ни того, ни другого. Летти стояла и наблюдала, как лучи солнца отсвечивают на его мягких волосах, ниспадающих на лоб, как блестит пот на коже, подчеркивая скульптурные узлы мышц его корпуса, сверкая в узком треугольнике золотистых волос на груди и вдоль крепких мускулистых рук.

Было что-то зачаровывающее в той легкости, с которой он работал, — в точности, сосредоточенности и грациозности движений тела. Это странным образом действовало на Летти, вызывало тянущее, стягивающее ощущение в нижней части живота. Наблюдая за ним, трудно было поверить, что его рассудок помутнен, что смертоносное орудие в его руках может быть опасным.

Рэнсом заметил Летицию Мейсон с момента, когда она обогнула угол кухни. Что ей нужно, он не мог и представить. Она выглядела такой взволнованной, такой добропорядочной в своем сером утреннем платье с наглухо застегнутым высоким воротничком и дополнительной застежкой, в виде брошки с камеей, что он решил выждать момент и все прояснить. Ждать было нетрудно. На нее было приятно посмотреть — розовый румянец на щеках от жары, волосы, уложенные венцом тяжелых кос вокруг головы, грудь, вздымающаяся от дыхания и натягивающая материю корсажа. Ее появление в Сплендоре было для него серьезной помехой, но это могло быть отчасти компенсировано.

Летти все ждала, что владелец Сплендоры поднимет глаза и. признает ее. Она готова была поклясться: он знает, что она здесь стоит. Но проходило время, а он ничем не проявлял этого. Ей стало неловко от мысли, что она стоит и глазеет на Рэнни. Уйти, не сказав ни слова, показалось ей слишком заносчивым, если не проявлением нелюбезности. Она откашлялась. Как обратиться к нему? Если ей и суждено ошибиться, то пусть это будет, по крайней мере, в рамках приличий.

— Мистер Тайлер?

Он выпрямился и слегка улыбнулся, склонив голову в кивке, который напоминал короткий галантный поклон.

— Доброе утро, мэм.

— Меня послали сказать вам, что завтрак уже готов.

— Я уже закончил, — он отложил в сторону топор, неспешно стряхнул щепки с плеч и потянулся за рубашкой, наброшенной на бревно. Он подавил усмешку, когда она отвернулась, пока он влезал в рубашку. Возможно, дразнить ее было и несправедливо, но соблазн слишком велик — она так чопорна. С усилием он согнал веселье с лица и нагнулся за охапкой поленьев. Разогнувшись одним быстрым движением, уже с дровами в руках, он кратким жестом показал ей идти впереди.

Летти шла перед ним и всем своим существом ощущала его, идущего сзади. Она искала, что сказать.

— Прекрасное утро, но уже жарко.

— Да, мэм.

Слова звучали вполне серьезно, но в самой этой серьезности слышалась насмешка. Летти быстро повернула голову и посмотрела на Рэнни. Он не отвел глаз. Они были ясны и простодушны. Может быть, он только имел в виду, что ему намного жарче, чем ей, так как он нарубил целую кучу дров?

Рэнсом беззвучно вздохнул с облегчением, когда Легация Мейсон снова пошла вперед. Да, она — проницательная леди. Ему придется обращаться с ней более осторожно, чем он предполагал.

Завтрак стоял на столе. Булочки были легки и воздушны, как облака, подливка ароматна, бекон свернулся в коричневые хрустящие колечки. Мама Тэсс пожарила яичницу из трех яиц для Рэнни и предложила Летти тоже приготовить для нее что-нибудь из свежайших яиц от своих кур — сколько она пожелает и в каком угодно виде. Одно жареное яйцо — это все, что Летти была в состоянии съесть, хотя приготовлено оно было прекрасно и имело восхитительный мягкий вкус. Почти настоящий маленький омлет.

Повариха стояла у рабочего стола, мыла посуду и рассказывала Рэнни о всяких разностях, которые надо сделать для кухни. Его ответы, уложенные в короткие, простые предложения, были вполне понятны. Некоторые из просьб показались Летти не совсем уместными для обращения к хозяину. Например, вынести недоеденное свиньям. Однако хозяин не возражал, и Летти решила, что просьба не является необычной.

Мама Тэсс прошла к двери выплеснуть воду, в которой мыла посуду, и вышла на минуту на улицу. Ненадолго наступила тишина. Пауза затянулась, а повариха не возвращалась. И Летти спросила:

— А почему сегодня не видно вашей тетушки?

Рэнни взглянул на нее, затем снова опустил глаза к тарелке.

— Она отправилась в гости.

— Правда? — Вопросительная интонация была не случайна. Не то чтобы Летти было интересно, куда отправилась хозяйка, ей просто хотелось, чтобы Рэнсом Таил ер продолжал говорить.

— Она отправилась в Элм Гроув. Пешком. Они там все разболелись, и тетушка понесла им немного куриного бульона.

— Понятно. Она очень заботлива.

Сидевший через стол от Летти высокий мужчина спокойно посмотрел на нее, и по этому взгляду она почувствовала, что слова ее были для него такими же пустыми, какими они прозвучали в ее собственных ушах. Она поспешно продолжила:

— Элм Гроув — это какое-то местечко, городок?

— Это дом. Дом моего дяди Сэмюэла. Это сразу же вниз по дороге.

— Ясно. А мальчик, Лайонел? Где он?

Рэнни улыбнулся, и на щеке его появилась резкая черта, не совсем похожая на ямочку.

— Лайонел спит. Если он рано встает, Мама Тэсс находит для него работу.

— Я думала, от него и требуется… я хотела сказать, что думала, его работа — сопровождать вас.

Конечно, если этот мужчина так не в себе, как говорила тетушка Эм, он мог и не понять, о чем она начала говорить, но на щеках Летти невольно проступил румянец.

Рэнсом, наблюдая, как розовеет ее светлая кожа, и недоумевая, то ли причиной этого была ее чувствительность, то ли раздражение от его предполагаемой медлительности, коротко ответил:

— Иногда.

Летти отодвинула тарелку. Через секунду она спросила:

— Не могли бы вы мне сказать, как лучше всего добраться до города?

— У нас есть лошадь и коляска.

— А как вы думаете, не будет ли ваша тетушка возражать, если я воспользуюсь коляской? Я охотно заплачу.

— Она не будет возражать, — ответил он, улыбаясь. — Я мог бы отвезти вас.

— Я умею править лошадью и сама, но мне хотелось бы заплатить за коляску.

— В этом нет необходимости. И мне будет приятно отвезти вас. Я был бы рад.

В его словах была утонченная обходительность, внезапный отзвук того, кем он, должно быть, был когда-то. Летти, все понимая, покусывала нижнюю губу. Она не знала, может ли он сделать то, что предлагает, а спросить не у кого. Конечно, чтобы управлять лошадью и коляской, нужна скорее сила, чем умение. Но на дороге действуют определенные правила, и для соблюдения их нужна какая-то ответственность.

— Я не переверну вас. Обещаю. — Рэнни ждал. Казалось, он думает о поездке, как об удовольствии.

А Летти надо было в город по нескольким причинам. Она хотела сделать несколько мелких, но необходимых покупок. Однако главной целью поездки было найти штаб оккупационных войск северян и начать расследование обстоятельств смерти брата. Тем не менее это могло немного подождать, по крайней мере, до возвращения хозяйки. Она изобразила улыбку.

— Может быть, позже.

Мама Тэсс вернулась и принесла с огорода пучок зеленого лука. Она стала его чистить, и острый запах заполнил кухню. Наблюдая за быстрыми, уверенными движениями негритянки, снимавшей верхние листья и обрезавшей корешки, Летти подумала, что, может быть, это какое-нибудь неизвестное южное утреннее блюдо или повариха уже готовит обед.

Негритянка не была так поглощена работой, как это казалось. Как только Рэнсом Таил ер поставил чашку с кофе на стол, она оглянулась через плечо:

— Если вы закончили, мистер Рэнни, может, вы все покажете здесь молодой леди? Ей же нужно знать, где все находится, и, я готова спорить, она хочет посмотреть на цветы мисс Эмили.

— Что вы, в этом нет никакой необходимости, — запротестовала Летти. — Наверняка мистеру Тайлеру есть чем заняться.

Но владелец Сплендоры был уже на ногах и протягивал руки к стулу, чтобы помочь ей выйти из-за стола.

— Эта работа мне больше по душе. А вы можете называть меня Рэнни, если хотите.

Похоже, выбора не было: нужно осматривать Сплендору. Она сказала сухо:

— Спасибо, Рэнни.

Сплендора была выстроена в стиле, известном как «дом плантатора». В действительности он не был двухэтажным. Скорее, один, главный этаж был построен на так называемом высоком цоколе, кирпичном вспомогательном помещении; приподнятом над землей из-за высокого уровня воды в этой местности. В его высокой, ломаной крыше были проделаны три окна, через которые освещалась огромная мансарда, комната, у которой до войны было самое разное предназначение — от танцевального зала зимой до гостевой спальни. Верхние и нижние веранды с фасадной и задней части защищали дом от солнца и летнего зноя. Колонны нижних веранд были из кирпича, как и стены цоколя. Колонны верхних веранд были, прямоугольной формы, из сердцевины кипариса и гармонировали с кипарисовой обшивкой стен.

К главному входу можно было попасть по широкой и высокой лестнице с перилами. Лестница вела также к огороженной перилами веранде на уровне основного этажа. Через тяжелые двойные парадные входные двери со светильниками по бокам и фрамугой над ними можно было попасть в большой холл. Из него двери вели в шесть больших комнат. Слева от парадного входа была гостиная — комната, обставленная мебелью из розового дерева, обтянутой потертым жаккардом. Чтобы избежать дальнейшей порчи мебели, здесь всегда были закрыты ставни и царил полумрак. За гостиной была столовая с массивной мебелью из красного дерева. За ней спальня Рэнни, из которой через доходящее до пола двустворчатое окно можно было попасть на заднюю веранду. Через холл от нее была комната тетушки Эм. Дальше, в середине правой стороны, была незанятая комната, а за ней — комната, где поселили Летти и которая выходила на переднюю веранду.

В так называемом высоком цоколе, нижнем этаже, тоже был центральный холл. Из него двери вели в разные кладовые и в комнату, которая много лет служила спальней для Мамы Тэсс, верной домашней прислуги. Но сейчас у Нее был собственный домик, и теперь там спал только Лайонел, чтобы всегда быть поблизости от Рэнни, если ночью возникнет в нем потребность.

От дороги к дому вела покрытая выбоинами дорожка, посыпанная песком кирпичного цвета. Перед домом она поворачивала влево, огибала его и вела к конюшне и каретному сараю. Дальше по дорожке была кузница и несколько других надворных построек, за которыми двумя рядами тянулись прежние хижины рабов.

Везде были видны опустошительные следы войны и почти девяти лет запустения. Побелка дома выцвела, мягкий серебристо-серый цвет открытой ветрам и дождям древесины создавал впечатление упадка. Дощатые изгороди, окружавшие поля, исчезли, сожженные в кострах двух армий. Металлические инструменты из кузницы были реквизированы, так же как мулы, большинство лошадей и столько кур, уток, коров и свиней, сколько можно было поймать. Хлопковый амбар все еще чернел обгоревшей кладкой с тех пор, как конфедераты сожгли его, чтобы «белое золото» не попало в руки врагу. Поля, прилегающие к дому, были засеяны. Там виднелась мягкая зелень рядов нового хлопчатника. Другие поля, дальше, лежали нераспаханные и зарастали молодыми побегами эвкалипта и сосны, затягивались сорной травой и плетьми дикого вьюна. Из четырех или пяти хижин, где жили негры-издольщики, поднимались дымки. Но у большинства хижин обвалилось крыльцо, были сорваны двери и разрушены ступеньки, а стены увиты гирляндами жимолости и дикого винограда.

Один из заборов вокруг дома был восстановлен. Этот забор из кольев защищал цветы тетушки Эм от цыплят и другой живности. Поголовье коров и роющих землю свиней начало восстанавливаться. Им позволялось свободно бродить по окрестностям, питаясь подножным кормом из-за нехватки другого. За забором двор был очищен от травы, а песчаная почва разровнена граблями на геометрические фигуры. Но по краям и с каждой стороны парадной лестницы теснились клумбы нежных вербен, маргариток, голубого цикория, а также ряды ирисов и жонкилий, которые уже отцвели. По углам располагались кусты сладких олив, а еще глянцевые камелии, белые цветы калины, таволги, цветущие каждый месяц розы. У ворот росла плетистая роза с буйными побегами, покрытыми глянцевой зеленой листвой. Ее бледно-розовые цветы в изобилии рассыпались по возвышавшемуся над розовым кустом дереву и издавали такой сладостный аромат на утреннем солнце, что кружилась голова.

Рэнни остановился у покрытого розовыми цветами дерева. Летти встала рядом с ним и закрыла глаза, глубоко вдыхая невообразимый запах. Было так тихо, что она могла слышать жужжание пчел среди цветов и мягкий шелест ветерка в блестящих листьях розы.

Как тихо было здесь по сравнению с городом, из которого она уехала, с его стуком колес, руганью извозчиков и криками уличных торговцев. Трудно было думать о смерти и мести, трудно было помнить, что эта прекрасная земля истерзана войной и все еще бывает ужасной от ночной жестокости. Но она должна думать и помнить.

У ее плеча раздался тихий щелкающий звук. Летти открыла глаза и увидела, как Рэнни отламывает изящный розовый цветок от изогнувшегося побега. Его лицо было поглощено работой, он сорвал нижние листья, бросил их на землю и твердым большим пальцем один за другим сбил шипы. Некоторое время он стоял с цветком в руках, потом, склонив голову в легком поклоне, преподнес ей тугой, наполовину раскрытый бутон.

— Это вам, мисс Летти.

— Мне? — В голосе ее звучало недоверие. Она не привыкла к подаркам от мужчин. Подношение розы и упоминание ее имени, даже вместе с уважительным «мисс», вызвали у нее неспокойное чувство нежелательной близости.

— Он похож на вас.

Она пристально смотрела ему в лицо, все чувства напряжены в поисках какой-нибудь неуловимой двусмысленности. Наконец, она спросила:

— С шипами или без шипов?

— Что?

В его жесте были искренность и изящество рыцаря. Было нетактично с ее стороны подвергать сомнению знак внимания и отказываться от подарка, так заботливо приготовленного для нее. Она не могла отказаться, не обидев его. Летти приняла розу, поднесла ее к лицу, чтобы вдохнуть аромат, в то же время она была настороже и думала о причине такого подарка. Если какая-то причина помимо мгновенного порыва или какого-нибудь полузабытого приема из искусства флиртовать и имела место, она не была очевидна.

Рэнсом Таил ер был хорошим гидом. Он объяснял коротко, простыми фразами предназначение комнат и строений, которые показывал. Отвечал на вопросы точно, без ненужных подробностей. Он хорошо знал дом и окрестности, что было неудивительно, ведь Сплендора была его домом. Интересно, сможет ли он так же легко разговаривать в другом месте?

Что-то в этом мужчине-ребенке завораживало. Она не могла не смотреть на него, на настоящую мужскую красоту его лица и тела. В том, как он держался, была такая уверенность, такая гордость, несомненно наследие прошлых лет, потому что сейчас в нем была заметна усталость, а на блуждающие в глазах огоньки было больно смотреть. Голос его был низким и мягким, а легкие улыбки, при которых у глаз появлялись морщинки, вызывали в груди странное чувство. Признание того, что ей интересно его слушать, должно было заставить ее чувствовать себя глупо, и она почувствовала бы себя глупо, если бы не понимала, что он для нее — пример обучаемости, способности мыслить при умственных отклонениях. Ее любопытство было естественным любопытством учительницы.

— Рэнни, а вы читаете… я имею в виду после ранения?

— Немного.

— Но вы узнаете слова, буквы? Он легко кивнул.

— Вы можете писать?

На его лицо набежала тень, он повторил:

— Немного.

— Вы хотели бы научиться большему?

— Нет.

— Но почему?

— Я не смогу!

— Вы, может быть, в состоянии сделать больше, чем думаете.

— Не смейтесь надо мной. — Он отшатнулся от нее, его голос звучал глухо.

Летти протянула ладонь и дотронулась до его руки:

— Да нет, я серьезно. Я хотела бы помочь.

Рэнсом затих, повернул голову и посмотрел на правильный овал ее лица, спокойный свет в глазах. Внезапно его охватила дрожь так, что ему пришлось напрячь мускулы, чтобы побороть ее. Уже давно он не видел в глазах женщин нечто большее, чем смущение и жалость.

— Вы не сможете, — сказал он тихо.

— Я могу попробовать.

Летти почувствовала, как его рука напряглась под ее пальцами. Это было поразительно, но она испытала почти не поддающийся контролю порыв потянуться вверх, отбросить мягкую прядь волос, ниспадающих на его шрам на виске, ощупать старую рану кончиками пальцев, как будто она надеялась, что ее прикосновение исцелит его. Она подавила этот порыв, но так и не смогла отвести взгляда от его глаз. Медленно шли секунды. Над ними кружила пчела. Плавно пропорхала мимо бабочка с крыльями кремового цвета.

На них осыпалась роза. С тихим шепотом падали вниз лепестки и опускались на широкие плечи Рэнни, где они лежали, мягкие и тонкие, на грубом полотне синей рубашки. Один лепесток упал Летти на ладонь, которой она касалась его руки, она восприняла это нагретое солнцем ласковое прикосновение как благословение.

— Эй вы, двое! Что вы задумали?

Летти вздрогнула, напуганная криком. Это была тетушка Эм. Пожилая женщина приближалась к ним по дороге. Лицо ее прикрывала от солнца широкополая шляпа, а на руке раскачивалась пустая корзинка.

Вопрос тетушки Эм, как оказалось, был чисто риторическим. Она и не ждала ответа, но как только поровнялась с ними, поинтересовалась у Летти, как она провела ночь, спросила, завтракала ли она, и с живым интересом без какого-либо намека на навязчивое любопытство пожелала узнать, какие у Летти на сегодня планы. Услышав о намерении поехать в город, она, казалось, совсем не колебалась, разрешая Рэнни отвезти ее туда. Пока Летти будет, занята в городе своими делами, он мог бы сделать для нее две вещи. Ей нужно купить пакетик булавок и получить на почте номер журнала «Деморестс иллюстрейтед манфли». Сейчас, по крайней мере она это слышала, там печатают хорошие статьи по садоводству. Эти редакторы-янки не очень-то понимают в южных садах. Они совсем зациклились на двух цветках, которые тут же вянут на жаре, — тюльпанах и пионах, но в этом номере что-то есть о пушнице, она хотела бы это почитать.

Пока Рэнни запрягал лошадь в коляску, Летти приколола шпилькой маленькую соломенную шляпку с лентой, чуть сдвинула ее вперед на заплетенных волосах, надела перчатки, нашла свой зонтик и поджидала на ступеньках. Они отправились по дороге в направлении Накитоша.

Брат Летти, Генри, до того, как погиб, писал ей прекрасные письма. Он обладал острым умом и живо интересовался местностью, куда его направили служить. Он находил эти края приятными, а их историю, уходящую корнями во французское колониальное прошлое, захватывающей. Он часто писал о желании купить здесь землю и самому стать плантатором, когда служба закончится. Из его писем Летти узнала многое о крае, где он был убит.

Сплендора располагалась в каких-то трех-четырех милях к северу от города Накитош, вблизи еще одного маленького городка, который звался Гранд-Экор. Гранд-Экор, процветающий порт на берегу Ред-Ривера, был сожжен войсками северян под командованием генерала Бэнкса во время злосчастной Ред-Риверской кампании весной 1864 года. Накитош, менее важный для судоходства, уцелел.

Считалось, что слово «Накитош», писал Генри, означало «пожиратели каштанов». Так звалось индейское племя, которое когда-то считало эту территорию своей. Действительно, это было старейшее поселение на приобретенных у французов землях Луизианы. На четыре года старше Нового Орлеана. Город был основан как военный аванпост в 1714 году и предназначался для защиты западной границы колонии Луизиана от испанского вторжения. В то время он располагался на Ред-Ривере. Однако в начале девятнадцатого века река начала менять русло и загнулась петлей на север. Примерно в тридцатимильном рукаве, на котором стоял Накитош, уровень воды постепенно падал. До тех пор, пока не стало очевидным, что река превратилась всего лишь в свой приток, известный теперь как Кейн-Ривер.

Старый город сам по себе был очень живописен. В оштукатуренных стенах домов, широких верандах, закрывавших дома от солнца, в украшениях из кованого чугуна было заметно французское и испанское влияние. Многие дома были окутаны создаваемой прикрытыми ставнями атмосферой таинственности. Здания располагались в тени огромных старых дубов, за многими из них скрывались почти незаметные прохладные садики. Было вполне обычным делом услышать на улицах французскую речь или увидеть газеты, книги, рекламные плакаты на этом языке.

Выложенная брусчаткой и выходящая к водному пути, который когда-то был артерией, поддерживавшей ее жизнь, главная улица называлась Фронт-стрит. Вывески с чужеземно звучавшими именами торговцев отражали историю города. Многие торговые дома были двухэтажными, с выступающими над улицей балконами, которые служили местом отдыха и любования открывавшимися на реку видами для обитателей верхних квартир, а внизу укрывали пешеходов от солнца и дождя. Под защитой балконов разгуливали дамы, всегда парами, как того требовали приличия. Они были одеты в пышные юбки, украшенные модными турнюрами. Обычно в трауре черных, серых или фиолетовых тонов. На руках их были перчатки, а цвет лица они предохраняли от солнца вуалями. Джентльмены шли по делам, одни одетые скромно и с серьезными лицами, на других же были яркие охотничьи куртки в клетку с еще более яркими жилетами. За некоторыми тянулись клубы дыма из зажатых между зубами манильских сигар.

Один пожилой человек привлек внимание Летти. Он был сед, с гладкой белой бородой. Выхаживал он с гордостью и достоинством состоятельного мужчины, хотя сюртук его был поношен, а воротник рубашки истрепан. На лице его было такое отчаяние, что сердце сжималось болью.

Тут и там бегали оборванные дети, вместе и белые и черные. Они сновали между группами чернокожих мужчин, сидевших или лежавших на солнце, хохотавших или. беседовавших на перекрестках, прятались за дородной монашкой, которая спешила по улице с клацающими у пояса четками. Негритянки с белозубыми улыбками на темных лицах несли на головах корзины, окликали друг друга или нараспев предлагали свои товары — пироги с ягодами, запеченные в тесте сосиски, пучки трав, букеты цветов или мешочки со специями.

За зданиями, над верхушками деревьев возвышалась колокольня собора Накитошского прихода — церковь святой Марии. Когда Летти и Рэнсом ехали через город, церковный колокол звонил, разнося звучный, но скорбный перезвон. Колокол возвещал о похоронах. Хоронили, как сказал Рэнни, вольного человека, цветного плантатора из Иль-Бревилля, ниже по реке или где-то там. Его несомненно хоронили на кладбище, хотя он и покончил с собой. Он это сделал от горя, не выдержав ударов судьбы — гибели двоих сыновей на войне и потери состояния. Вдобавок ко всему недавно за неуплату налогов он лишился дома и земель, таких же обширных, как и у любого белого плантатора. Летти хотелось расспросить Рэнни об этом подробнее, но не было времени. Они как раз подъехали к магазину тканей, и он спустился, чтобы помочь ей выбраться из коляски.

Покупки Летти и выполнение поручений тетушки Эм не заняли много времени. Со всем можно было покончить еще быстрее, если бы их с Рэнни не задержали на почте. Человек за окошечком развлекал, очевидно, троих своих друзей рассказом о случившемся утром происшествии.

— Я клянусь, вы ничего страшнее в жизни не видели! Это был «саквояжник»1 , этот сборщик налогов О'Коннор, самый подлый стяжатель в штате — а это звание кое о чем говорит. Его привязали к фонарному столбу на Фронт-стрите в одних подштанниках. Он отплясывал джигу, пытаясь спрятать за столбом свои две с половиной сотни фунтов свиного сала и одновременно избавиться от таблички на груди.

— Таблички? А что это была за табличка? — Вопрос был задан одним из слушавших, бородатым, скороговоркой говорившим человеком с загрубевшими руками фермера и въевшейся в кожу обуви грязью.

— Всего лишь листок бумаги с двумя словами на нем: хрю-хрю! Да Бог мой, этот Шип — штучка!

Приятели понизили голоса, заметив женщину, и Летти отошла и повернулась к ним спиной, сделав вид, что ее заинтересовала находившаяся в витрине пожелтевшая и засиженная мухами реклама дамских шляпок. При упоминании о Шипе она стала слушать внимательнее.

— Откуда ты знаешь, что это был Шип? — спросил другой собеседник.

— А кто же еще? — Рассказчик пошарил под прилавком, вытащил журнал и пачку писем, бросил их на прилавок перед Рэнни, даже не глядя на него.

— Кроме всего, он оставил свою визитную карточку — саранчу и шип, а на окраине города его заметил синемундирник. Наверное, доблестная армия Севера полночи гонялась за ним то по одному берегу Ред-Ривера, то по другому.

— Правда? Он ограбил О'Коннора?

— Еще бы! Самое главное то, что армия так бросилась ловить Шипа, чтобы положить конец его славным деяниям, что до утра они и не знали об ограблении. Они вообще не видели сборщика налогов. Его обнаружил доктор, который возвращался домой на рассвете после принятия родов.

Раздался общий хохот. Фермер, улыбку которого не могла скрыть борода, покачал головой:

— Господи, только подумайте о комарах! А почему же О'Коннор не звал на помощь?

— Я думаю, надеялся освободиться, пока никто его не увидел.

— Ну, и по заслугам ему. Этот О'Коннор, он собирался меня ограбить, когда он был здесь последний раз. Хотел забрать мою свиноматку-рекордистку за то, что квитанция об уплате налогов была на один день просрочена. Я сказал, пусть выходит из экипажа и забирает. Конечно же, в руках у меня в этот момент была двустволка. Если бы я дал деньги, они никогда и не появились бы ни в какой ведомости, наверняка.

— Думаю, деньги, которые отнял Шип, опять объ-1вятся на очередной распродаже конфискованного за неуплату налогов имущества.

— Через два дня будет распродаваться на аукционе поместье вдовы Клементс. Спорим, она появится там как раз с нужной суммой, чтобы выкупить все назад?

— Это будет одно из всех этих чудес, разрази меня гром, если этого не произойдет.

Почтмейстер сплюнул табачную жвачку в стоявшую в углу урну.

— Да, вот тут и приходит на ум, что Шип этот здесь слишком много уж чудес творит. Возьмите, например, как он все сорвал, когда собирались вешать в прошлую пятницу. Или побег Черного Тоби? Ребят просто выбили из колеи.

Внезапно разговор оборвался. Посматривая через плечо, Летти увидела, как мужчины глядят друг на друга мрачно и подозрительно. Перемена была непонятна. Она подумала, что это могло быть связано с делами ночных всадников, одетых в простыни, — жителей этих мест, известных в штате как Рыцари Белой Камелии. Скорее всего, именно они имелись в виду, когда в разговоре упоминалось о повешении.

Рэнни подошел с почтой тетушки Эм в руке и тронул Летти за локоть:

— Готовы?

Летти вышла с почты вместе с ним. Когда она уходила, брови ее сосредоточенно хмурились. Рэнни помог Летти подняться в коляску, обогнул ее, забрался на свое место, и они тронулись. Не проехали они и нескольких метров, как Летти повернулась.

— Вы слышали, что они говорили о сборщике налогов, мистере О'Конноре?

— Да, мэм.

— И что вы думаете?

— Думаю о чем?

— О том, что с ним сделали.

— Я не знаю.

Рэнсом понимал, что ему надо было предвидеть эти вопросы. Если бы он подумал об этом, то поторопил бы ее уйти с почты. Но все это показалось ему хорошей возможностью познакомить ее с другим мнением о Шипе, отличным от того, которое у нее сложилось, если судить по ее словам, произнесенным прошлой ночью. Однако он ничего не собирался добавлять к тому, что уже было сказано, даже если бы мог.

— Вы должны знать! — настаивала она. — На человека напали и публично унизили его. Я понимаю… то есть я слышала, что налоги высоки и что люди, их собирающие, далеко не всегда справедливы. Но заслужил ли мистер О'Коннор то, что с ним сделали?

— Что означает это слово — уни… унизили? — спросил он.

Летти посмотрела на него, встретилась с ясным взглядом, затем отвернулась. Она забыла: у человека, сидевшего рядом с ней, был свой собственный потолок, и ей не следовало упорствовать. Странно, ей так хотелось узнать, что он думает.

Тихим голосом она произнесла:

— Извините, Рэнни. Это не так уж и важно. Мы сейчас поедем в Бюро по делам освобожденных невольников.

Бюро было образовано, чтобы помочь неграм приспособиться к жизни на воле и привыкнуть к только что обретенным ими гражданским правам. На самом же деле Бюро обвиняли в том, что оно превратилось в нового господина, принуждало бывших рабов впасть в зависимость от государства и склоняло их к поддержке радикальной республиканской партии и ее программных целей. Было дано очень много обещаний, таких, например, как предоставить каждому мужчине-негру сорок акров земли и мула. Никто не мог сказать, откуда возникло такое обещание, но было также сущей правдой, что оно породило надежды, которые не могли оправдаться. Однако работники Бюро, а многие его отделения были заполнены бывшими солдатами армии Севера, которые собирались поселиться на Юге, в целом трудились добросовестно. Наибольшим достижением Бюро, почти все соглашались с этим, была, по-видимому, организация образования для негров.

Появление Летти в Бюро было встречено с радостью. Она заранее написала, и ее ждали. К сожалению, как ей сказали, к работе она сможет приступить не ранее, чем через месяц. В разгаре посевная страда, и лишь немногие ученики смогут оторваться от работы, пока все не будет посажено, то есть до окончательной вспашки посевов с наступлением лета. Пока же ей надо потерпеть. Ей сообщат, когда потребуются ее услуги.

Из Бюро Летти попросила отвезти ее в штаб войск. Здание, где он размещался, в прошлом жилой дом, по своему стилю очень напоминало Сплендору, те же высокий цоколь и широкие веранды. Рэнни флегматично помог ей сойти с коляски и остался ждать.

Командующим в районе Накитоша был полковник Томас Уорд. Это был высокий мужчина с солдатской выправкой, может быть, чуть старше тридцати, привлекательный в своей военной прямоте. Его длинные и завивающиеся на затылке волосы были орехового цвета, а в каштановых кавалерийских усах проступал оттенок рыжины. Зеленоватые глаза были в тот день слегка покрасневшими от усталости, как будто почти всю ночь он провел на ногах. Когда Летти вошла, полковник встал, довольно радушно поприветствовал ее и пригласил сесть.

— Мисс Мейсон, чем могут помочь вам армия Соединенных Штатов и я лично?

Летти тщательно готовилась к тому, что скажет. К несчастью, сейчас она не могла точно припомнить, как ей хотелось начать разговор. Она облизала губы, внезапно в первый раз усомнившись в разумности своего расследования.

— Я… я думаю, вы знали моего брата Генри. Вы написали моей матери письмо с соболезнованиями.

— Да, ваш брат и в самом деле был прекрасным офицером. Как я понимаю, ваш приезд связан с его гибелью?

— Да, — сказала Летти с облегчением и начала рассказывать, как для нее важно найти убийцу брата и что она собирается делать в ближайшее время, о ее договоре с Бюро по делам освобожденных невольников относительно места учительницы. Полковник выслушал ее, время от времени лишь слегка кивая, между тем взгляд его, пока она говорила, по очереди коснулся контуров ее губ, округлости груди и изящного изгиба талии.

— Вы знаете, — спросил он, когда она наконец замолчала, — что армия уже провела свое расследование?

— Да, я все понимаю. Но оно не показалось мне убедительным.

— Просто не было никаких улик. Мне тяжело разочаровывать вас, мисс Мейсон, но я сомневаюсь, что вам сейчас удастся найти какие-либо свидетельства того, кто убил вашего брата, а еще менее вероятно, достаточные, чтобы повесить его.

— Я знаю, что это будет не легко. Я думала, можно было бы начать с осмотра того места у лесного ручья, где он был убит, если вы сможете показать мне его.

Полковник нахмурился, откинулся в кресле и потрогал указательным пальцем свои усы.

— Это довольно далеко, совсем в глуши. Вряд ли это место подходит для выезда на пикник.

— В самом деле? — Голос Летти звучал холодно. Ее всегда удивляло, с какой легкостью мужчины приходят к выводу, что женщины ничего не смыслят в расстояниях.

Полковник улыбнулся:

— Я понимаю, это может звучать странно, если принять во внимание, что вы проехали полстраны, но вы, наверно, не осознаете, что этот район, так сказать, прибежище преступников. Не только человека, которого вы ищите, нашего местного Робин Гуда, Шипа, но и сборища других сомнительных типов. Это головорезы, многие из них, в прошлом — партизаны Конфедерации или же дезертиры из армии Юга. Их называют здесь джейхокеры. Сейчас мы уже склонны полагать, что размеры этой организации внушительны. Это что-то вроде своего рода банды разбойников, которые захлестнули юго-западные штаты, как эпидемия. Одно мы знаем про них наверняка — то, что они абсолютно безжалостны.

Летти пропустила мимо ушей последние слова, но ухватилась за одну фразу, вызвавшую ее интерес.

— Робин Гуд? Действительно, странное имя для ужасного преступника!

— Так местный люд зовет этого человека хотя, с моей точки зрения, а я тут занимаю такое же положение, как шериф Ноттингемский, сравнение это не совсем уместно.

— Я тоже так думаю, — сказала Летти, немного смягчившись и оценив его тонкую иронию.

— По крайней мере, вам кое-что известно об этом человеке, и вы осознаете опасность. Не могу сказать, что он причинит вред женщине, но не могу утверждать и обратного. У нас есть много описаний его внешности, где цвет волос и глаз меняется, как цвета радуги, и такой список преступлений на его совести, совершенных якобы в одну и ту же ночь в местах, между которыми многие мили, что он, кажется, способен на все, что угодно.

В словах полковника звучало глубокое разочарование. Тот тон, которым он все это сказал, напомнил Летти, что ей надо ему кое-что сообщить.

— Как я понимаю, прошлой ночью вы преследовали этого человека. Так я видела его.

Склонившись вперед, она рассказала о происшествии,

— Удивительно, что он натолкнулся на вас, — отреагировал полковник. — Не могу сказать, что удивлен его появлением в этом районе. Он уходил от нас там и раньше. Наверное, он пользуется расположенным поблизости водоемом, прудом Динка, чтобы запутать собак.

— Но если вы это знаете наверняка, то можете устроить ему ловушку, подождать его там?

— Это не единственное такое место у него. Здесь с десяток прудов и ручьев, не говоря уже о двух реках, где он может сбить собак со следа. А что касается ловушки, у него на них какое-то особое чутье. Умная сво… — он замолчал и откашлялся. — Я хотел сказать, что он чертовски умен.

— Умен — не то слово, которое я бы выбрала. — Летти как будто не заметила секундного замешательства полковника, увлекшись его рассказом о цели своего долгого путешествия на Юг.

Полковник вопросительно поднял брови.

— Я бы сказала, подлый, самонадеянный, даже самодовольный, — произнесла она с презрением. — Возьмите хотя бы знак, который он оставляет после себя.

— Да, конечно, я признаю, что это не приносит нам большой радости, но он не первый, кто намекает, что армия и радикальные республиканцы, которых мы поддерживаем, — это нашествие чумы.

Она смотрела, не понимая, затем с ее губ сорвался возглас, в котором звучали и раздражение, и восхищение.

— Нашествие саранчи и шип, чтобы пронзить ее.

— Именно так.

— Но я слышала, это символизирует еще кое-что.

— Возрождение Юга, как самовосстанавливается саранча? Можно услышать и такое. Но будьте уверены, мисс Мейсон, мы рассмотрим ваше сообщение, как и все другие.

Говоря это, он указал на довольно объемистую стопку бумаг на своем столе. Летти поняла жест как намек и поднялась.

— Спасибо, полковник. Не буду больше отрывать вас от работы. Благодарю за время, которое вы мне уделили. Не могли бы вы только сообщить мне, как добраться до того ручья?

Полковник У орд тоже встал:

— Я распоряжусь, чтобы подготовили карту и прислали ее к вам в Сплендору.

— О, это не стоит таких хлопот. Достаточно лишь простого плана, где будут обозначены дороги.

Он тепло улыбнулся, кончики усов приподнялись.

— Это не доставит нам никаких хлопот, мисс Мейсон, абсолютно никаких.