Я снова смотрю на дом Анны. Разумная часть моего сознания подсказывает мне, что это просто дом. То, что находится внутри, делает его еще более ужасающим, более опасным, зато он не может просто наклониться ко мне и взять в плен с помощью разросшихся сорняков. Хотя, даже не имея хорошей реакции, он все равно меня проглотит. Так выглядит все на самом деле.

Позади себя слышу шипение. Я поворачиваюсь. Тибальт выглядывает с внутренней стороны двери маминой машины, глядя через окно.

— Это не ложь, котяра, — говорю я. Не знаю, почему мама принесла его с собой. Он же не собирался помогать. Когда речь заходит о его полезности, он больше похож на детектор, нежели на охотничью собаку. Но когда я пришел домой после школы, то рассказал матери о том, где я был, и что со мной случилось (после вечеринки меня почти грохнули, а одного моего одноклассника расчленили надвое). Должно быть, она догадалась, что это не вся история, потому что на моем лбу было нанесено толстым слоем свежее розмариновое масло, поэтому вынудила меня взять кота с собой. Иногда я думаю, что у нее нет ни малейшего представления о том, что я делаю.

Она многое не говорила. Она всегда на чеку, чтобы в один прекрасный момент просто остановить меня. Чтобы удержать от опасности, так как убивают людей. Но будет убито еще больше, если я не стану выполнять свою работу. Это дело основал мой отец. Это то, для чего я родился, это мое наследство, и это единственная причина, почему она до сих пор молчит. Мама верила в него. У нее был долг вплоть до того дня, когда он был убит. Убит тем, кого он считал обычным призраком среди длинного ряда таких же.

Я вытаскиваю нож из рюкзака и очищаю. Мой отец однажды покинул дом в полдень с ножом в руках, то же случилось, когда родился я. После этого он никогда не возвращался. Что-то хорошее я взял от него. Полиция пришла днем позже, после того, как моя мать подала заявление о его пропаже. Тогда они и сказали, что мой отец мертв. Я затаился в тени, пока они задавали вопросы моей матери, и в конечном итоге детектив раскрыл свои секреты: что тело моего отца было покрыто укусами; что некоторых его частей не хватало вовсе. В течение многих месяцев ужасная смерть моего отца терзала мои мысли. Я представлял ее по-всякому. Я жил этим. Я написал слово на бумаге черной ручкой и красным карандашом, приляпал плановые цифры и восковую кровь. Мать пыталась исцелить меня, постоянно пела и оставляла свет включенным, стараясь защитить меня от темноты. Но видения и кошмары не покинули меня до тех пор, пока я не взял в руки нож.

Конечно, они не нашли убийцу моего отца. Потому что убийцей был уже мертвый. Так что я знаю, что это значит. Наблюдая сейчас за домом Анны, я не боюсь, потому что она не моя конечная остановка. Я еще собираюсь навестить место, где умер мой отец, и разрезать рот призрака за то, что он съел когда-то. Я делаю два глубоких вдоха. Мой нож со мной; нет необходимости отговариваться. Я знаю, что она там, точно также она знает, что я здесь. Я чувствую, как она наблюдает за мной. Кот следит за мной своими светящимися глазами через окно, пока я направляюсь по вытоптанной дорожке к входной двери.

Не думаю, что когда-либо было так тихо, как сегодня. Ни ветра, ни жуков, ничего. Под моей обувью раздается громкий звук гравия. Бессмысленно пытаться скрыться. Это как если первым проснуться утром, когда каждый шаг раздается эхом в виде сирены, и пытаться вести себя тихо. Я хочу перепрыгнуть через ступеньки. Хочу выломать доску, вытащить и долбить ею об дверь. Но мой поступок выглядел бы глупым, и, кроме того, я в этом просто не нуждался. Потому что дверь уже открыта.

Жуткий светло-серый свет просачивается сам по себе, без попадания лучей в дом. Будто бы что-то тает в плотном воздухе, сверкает сквозь туман. Я напрягаю слух, но ничего не слышу; на расстоянии я чувствую низкий гул поезда, затем раздается будоражащий писк, и я плотнее сжимаю свой атаме. Я захожу в дом и закрываю за собой дверь. Я не даю возможность призраку захлопнуть ее, как это показывают в дешевых малобюджетных фильмах. В фойе пусто, на лестнице никого. На потолке разрушенной люстры висит скелет, дальше стоит стол, покрытый толстым слоем пыли, которого, я могу поклясться, не было прошлой ночью. Что-то не так с этим домом. Помимо присутствия, которое, очевидно, преследует его.

— Анна, — говорю я, и мой голос наполняет воздух. Дом проглатывает его тут же, не издав даже эха. Я смотрю влево. Место, где умер Майк Андовер, пусто, за исключением нескольких темных масленичных пятен. Я не представляю, что Анна сделала с телом, и, если честно, не хочу об этом думать. Ничего не происходит, и я не в настроении ждать. Точно так же я не хочу видеть ее на лестнице. Преимущество в том, что она слишком сильна, сравнить ее можно только с богами викингов. Я продвигаюсь вглубь дома, переступаю через разбросанную и покрытую пылью мебель. Неожиданно мне приходит на ум, что она сидит где-то в засаде, что крупнокусковой диван вовсе не он, а мертвая девочка, покрытая венами. Только я собрался прорезать его атаме, когда слышу тихое перемещение за своей спиной. Я поворачиваюсь.

— Боже.

— Прошло уже три дня? — спрашивает меня призрак Майка Андовера. Он стоит возле окна, где его разорвали в клочья. Он цел. Я пытаюсь улыбнуться. Кажется, смерть сделала его остроумнее. Но подсознанием я понимаю, что смотрю не на Майка Андовера. Это просто пятно на земле, которое оставила Анна, восставшее для того, чтобы ходить и говорить. Но только в том случае, если это не…

— Мне очень жаль. За то, что случилось с тобой. Я не мог предположить, что так выйдет.

Майк поднимает голову.

— Ты никогда не мог предположить или всегда предполагаешь. В любом случае.

Он улыбается. Я не знаю, пытается ли он казаться дружелюбным или ведет себя иронично, но это определенно выглядит жутко. Особенно, когда он внезапно останавливается.

— Этот дом неправильный. Как только мы оказываемся здесь, остаемся навсегда. Тебе не следует сюда возвращаться.

— У меня здесь работа, — отвечаю.

Я пытаюсь игнорировать тот факт, что он никогда отсюда не выберется. Это слишком страшно и несправедливо.

— То же дело, что и у меня? — рычит он.

Перед тем как ответить, он разрывается на две части, воспроизводя точную копию своей смерти. Я спотыкаюсь, и мои колени натыкаются на стол или что-то в этом роде. Для меня оказалось шоком увидеть Майка, распавшегося на части, поэтому он полностью отвлекает меня от мебели. Я повторяю себе, что это просто дешевый трюк и что я видел похуже. Я пытаюсь выровнять дыхание. Затем с пола я слышу опять голос Майка.

— Эй, Кас!

Мои глаза обследуют кучу, выискивая в ней лицо Майка, которое постоянно вращается и все еще привязано к правой стороне его тела. Это сторона, где находится позвоночник. Я с трудом проглатываю и продолжаю смотреть на открытые позвонки. Глаза Майка смотрят на меня.

— Больно всего лишь минуту, — говорит он, а затем медленно погружается в пол, словно масло впитывается в полотенце. Его глаза открыты, когда он исчезает. Он продолжает глазеть на меня и после. Я действительно мог бы прожить без этого трюка. Пока я продолжаю наблюдать за темным пятном на полу, я понимаю, что затаил дыхание. Мне действительно интересно, скольких людей Анна убила в этом доме. Разве они все еще здесь, их оболочки, и может ли она двигать ими, словно марионетками, шаркающими ко мне навстречу.

Все под контролем.

Нет времени для паники. Сейчас самое время вытащить нож, но я слишком поздно понимаю, что кто-то находится позади меня. За моим плечом ниспадает черный волос, два или три чернильных завитка опускаются и манят к себе ближе. Меня штопорит, и я стараюсь вдохнуть немного воздуха, на половину желая, чтобы ее здесь не было, чтобы она исчезла в одно мгновение. Но этого не происходит. Теперь она парит передо мною, не касаясь пола. Мы секунду колеблемся и рассматриваем друг друга, мои карие глаза смотрят прямо в ее маслянистые. Если бы она стояла, то была бы где-то около пяти футов семи дюймов роста, но так как она парит в воздухе в шести дюймах от пола, я должен смотреть на нее с закинутой головой. Мое дыхание отдается шумом в голове. Звук ее капающего платья слишком мягкий, будто бы оно тихонько стекает на пол. В кого она превратилась, когда умерла? Какой силой она обладает, кроме злобы, что позволила стать ей больше чем призраком, стать демоном мести?

Длина моего лезвия срезает кончик ее локона. Он падает на пол, и она наблюдает, как он погружается в половицу точно так же, как до этого проделывал Майк. Что-то пробегает у нее на лице, то ли жестокость, то ли грусть, а затем она переводит взгляд на меня и скалит зубы.

— Почему ты вернулся? — спрашивает она.

Я глотаю. Не знаю, что ответить. Я непроизвольно делаю задний ход, даже если приказал себе не делать этого.

— Я дала тебе жизнь, преподнесла в подарок.

Голос, исходящий из ее уст, кажется глубоким и ужасным. Это звук голоса без дыхания. Я слышу финский акцент.

— Думаешь, это было легко? Ты хочешь умереть?

Во втором вопросе я слышу голос, полный надежды, хотя взгляд остается острым, проницательным. Затем она опускает голову и смотрит на нож, при этом голова ее неестественно подергивается. На лице расползается гримаса, словно рябь по воде. Воздух вокруг меня колышется, и богиня исчезает. Вместо нее теперь я вижу бледную девушку с длинными темными волосами. Она твердо стоит на земле. Я смотрю на нее сверху вниз.

— Как тебя зовут? — спрашивает она и, когда я не отвечаю, продолжает: — Ты знаешь мое имя. Я спасла тебе жизнь. Разве это не справедливо?

— Меня зовут Тесей Кассио, — я слышу свой хриплый голос, хотя, думаю, выглядит все это как глупый дешевый трюк. Если она думает, что я не убью эту оболочку, она ошибается. Каламбура не будет. Но я позволю ей и дальше маскироваться под этой личиной. На маске, которую она одела, я вижу задумчивое приятное лицо с фиолетовыми глазами. Одета она в старомодное белое платье.

— Тесей Кассио, — повторяет она.

— Тесей Кассио Лоувуд, — отвечаю я, хотя не знаю, почему это делаю. — Все зовут меня Кас.

— Ты пришел, чтобы убить меня.

Она обходит меня по широкому кругу. Я позволяю пройти ей мимо моих плеч, потом поворачиваюсь к ней снова. Я ни в коем случае не разрешаю ей оказаться за своей спиной. Она выглядит сейчас милой и невинной, но я знаю, что существо, находящееся передо мной, набросится на меня, как только предстанет такая возможность.

— Кто-то уже это сделал, — отвечаю я.

Я же не буду рассказывать ей смешные истории о том, что пришел освободить ее. Я бы обманул ее, оставив в покое, а затем посодействовал ее исчезновению. И, кроме того, это ложь. Я не имею представления, куда ее отправлю, и, честно говоря, меня это не волнует. Я просто знаю, что это место находится далеко от этого богом заброшенного дома, в котором она до сих пор продолжает убивать и топить людей.

— Да, сделал, — отзывается Анна. Затем ее голова поворачивается вокруг своей оси и щелкает. На секунду ее волосы вьются, словно живые змеи. — Но ты не сможешь.

Она знает, что мертва. Это интересно. Потому что большинство призраков не могут этого осознать. Большинство из них ведут себя агрессивно и напугано, и отпечаток ложится на них тяжким грузом. Конечно, вы можете с ними разговаривать, но они обычно принимают вас за чужого. Ее осведомленность меня поражает, поэтому я обращаюсь к ней, пытаясь выиграть время.

— Милая, мой отец и я уничтожили больше призраков, чем ты можешь себе представить.

— Я единственная в своем роде.

Когда она отвечает, я слышу нотку гордости или что-то похожее в ее голосе. Гордость с оттенком горечи. Я молчу и предпочитаю, чтобы она не знала, насколько права. Я никогда не встречался с призраками, похожими на Анну. В ней плещется безграничная сила наряду с ее набором хитростей. Она не ловкий фантом, разозлившийся на то, что ее застрелили. Она сама смерть, страшная и жестокая, и, даже когда она заляпана кровью и на ней проступают вены, я все равно на нее смотрю.

Но я не боюсь ее. Все, что мне нужно, это один точный удар. Сейчас она находится вне досягаемости моего атаме, и, если я к ней подберусь ближе, она, как и все остальные другие призраки, проворно растает.

— Возможно, тебе следует обратиться за помощью к отцу, — говорит она. Я сжимаю лезвие.

— Он мертв.

Непонятное выражение мелькнуло на ее лице. Не могу поверить, но я разглядел то ли сожаление, то ли смущение.

— Мой отец тоже умер, когда я была ребенком, — приглушенно говорит она. — Шторм на озере.

Я не мог позволить ей продолжать в том же духе. Я ощущаю, как в моей груди что-то смягчается, перестает полностью грохотать. Ее сила делает уязвимость трогательной. Меня это не должно касаться.

— Анна, — проговариваю я, и ее глаза смотрят в мои. Я поднимаю нож, и он вспышкой отражается в ее глазах.

— Иди, — приказывает она, королева темного замка. — Не хочу убивать тебя. И по некоторым причинам, кажется, я не должна этого делать. Поэтому уходи.

Вопросы роем кружатся в моей голове, но я упорно стою на месте.

— Я не уйду, пока ты не покинешь этот дом и не отправишься в землю.

— Я никогда не лежала в земле, — она шипит сквозь зубы. Ее зрачки темнеют, чернота клубится вихрем, пока белое полностью не исчезает. Вены пересекают щеки и добираются до виска и горла. Кровь пузырится на коже и стекает по всей ее длине, с широкой юбки капая на пол.

Я вонзаю нож и чувствую, как что-то тяжелое обволакивает мою руку, затем меня швыряют об стену. Твою ж мать. Я даже не заметил ее передвижения. Она все еще парит посреди комнаты, где только что находился я. Мое плечо болит в том месте, где соприкоснулось со стеной. Так же, как и моя рука, за которую ухватилась Анна. Но я достаточно упрямый, поэтому поднимаюсь и иду снова на нее, теперь пытаясь не просто ее убить, а хотя бы полоснуть. На данный момент я бы начал с волос.

Следующее, что я чувствую, меня снова швыряют через всю комнату. Спина горит от скольжения. Анна продолжает оставаться на месте, рассматривая меня с возрастающей обидой. Звук ее стекающего платья на половицу напоминает мне о моем учителе, который всегда медленно подносил пальцы к вискам, когда был слишком раздражен моим нежеланием учиться.

Я поднимаюсь на этот раз медленнее. Надеюсь, моя попытка больше похожа на план следующих действий, нежели на то, что я в большой заднице, где последнее было истиной правдой. Она не пыталась меня убить, и этот факт потихоньку стал меня раздражать. Меня отдубасили, как какого-то игрушечного кота. Тибальта бы это развеселило. Интересно, видит ли он происходящее из окна авто.

— Прекрати это, — проговаривает она своим глубоким голосом.

Я бегу на нее, а она хватает меня за запястья. Я вырываюсь, но это смахивает скорее на борьбу.

— Просто позволь мне убить тебя, — бормочу я в отчаянии.

Ярость разгорается в ее глазах. На секунду в голове пролетает мысль, что я сделал ужасную ошибку, что я забыл, кто она на самом деле, и что она разделается со мной как с Майком Андовером. Мое тело на самом деле сжимается, пытаясь не допустить своего расчленения.

— Я никогда не позволю сделать это — фыркает она и подталкивает меня обратно к двери.

— Почему? Не кажется ли тебе, что это было бы разумно? — спрашиваю я. В миллионный раз я задаюсь вопросом, почему никогда не могу вовремя закрыть свой рот?

Она щурится, смотря на меня, словно я идиот.

— Разумно? После всего, что я сделала? Дом, в котором полным-полно растерзанных парней и выпотрошенных странников?

Она приближает свое лицо слишком близко к моему. Ее черные глаза расширены.

— Я не могу позволить тебе убить меня, — говорит она, а затем кричит, достаточно громко, чтобы мои барабанные перепонки начали пульсировать, затем выбрасывает меня через входную дверь, по дороге я задеваю собой сломанную лестницу и приземляюсь на заполненной гравием дороге.

— Я никогда не хотела быть мертвой.

Я упал на землю, сжавшись, и поднимаю взгляд в тот момент, когда захлопывается дверь. Дом выглядит по-старому, будто бы сейчас ничего такого здесь не произошло. Я осторожно проверяю свои конечности и понимаю, что они еще в хорошем рабочем состоянии. Затем я взмываю на колени.

Никто из них не хочет быть мертвым. Не в действительности. Не только самоубийцы, которые передумали в последнюю минуту. Я бы хотел сказать ей об этом на чистоту, что Анна не будет чувствовать себя одинокой. Это заставило меня ощущать себя менее глупо после того, как она швыряла меня, словно анонимного приспешника в фильме Джеймс Бонд. Такого, как я, профессионального убийцу призраков.

Пока я иду к маминой машине, то стараюсь успокоиться. Потому что я собираюсь добраться до Анны, и не имеет значения, что сама она об этом думает. Потому что я никогда так не просчитывался, а также потому, что в тот момент она сказала, что не может позволить убить себя. Ее слова звучали так, будто бы она хотела этого. Такая осведомленность делает Анну особенной в большинстве случаев. Как и другие, она сожалеет. Я задеваю свою левую руку и уже знаю, что буду весь в синяках. Сила не сработала. Мне нужен план Б.