Глава 1

23 апреля, 16 июля

Говорят, даже самой паршивой собаке хоть раз, да повезет. Впрочем, крайне сомнительно, согласился ли бы Трюфель при жизни с таким утверждением. Погони за кроликами, невыразимо прекрасные кучи мусора, душевные встречи с товарищами на перекрестках – все те запретные удовольствия, что скрашивают уединенную жизнь собак из высшего общества, были не для него. Юстас Баннет держал своего пса (как и всех, с кем имел дело) на коротком поводке. Казалось бы, жена, брат, пивоварня и городской совет должны были с лихвой утолять жажду власти усопшего (хотя и не оставившего после себя доброй памяти) господина. Однако думать так означало недооценивать и его самого, и коварнейший из грехов, который, по справедливому замечанию Эдмунда Бёрка, «понемногу истребляет в сердце всякое человеческое достоинство». Да, жизнь Трюфеля была собачьей решительно во всех смыслах. Даже та безграничная преданность, которой славится его племя, подвергалась серьезному испытанию в лице Юстаса Баннета.

И все же под конец удача не обошла Трюфеля стороной. Искупило ли это побои, которые сыпались на беднягу всю жизнь, я судить не берусь. Во всяком случае, его ждала посмертная слава, а лучшей доли (за неимением счастья) и пожелать нельзя. Для Трюфеля сбылось главное чаяние всех обездоленных и угнетенных. Хитрая, трусоватая мордочка пса появилась в каждой британской газете, вытеснив с первых полос чем-то похожего на него Гитлера, невротично-бульдожье лицо Муссолини, поджатые губы премьер-министра Болдуина и неприкрытое обаяние красоток в купальниках. В смерти, как и при жизни, Трюфель был неразлучен с хозяином. Морду терьера неизменно сопровождала физиономия Юстаса Баннета: капризный рот, пенсне, которое особенно привлекало внимание к холодному самодовольному взгляду, – все в этом человеке выдавало язвительность, чванство и затаенную жестокость. А уж заголовки!..

Впрочем, мы забегаем вперед, как сказал один маленький мальчик, подхватив простуду в канун Рождества. Когда Найджел Стрейнджуэйс получил небезызвестное письмо, он, конечно, и не подозревал, какие зловещие события поджидают его впереди, иначе принял бы приглашение с большей охотой. Найджел отправился бы куда угодно, если поездка сулила запутанное преступление. Чего он всеми силами избегал, так это собраний литературных клубов, а как раз на такое собрание в Мэйден-Эстбери его и пригласили. Вот это самое послание, которое он позже вложил в папку с делом Баннета как вещественное доказательство номер один:

Дорсет, Мэйден-Эстбери, Паунд-стрит, дом 3.

Искренне Ваша, Софи Кэммисон.

Дорогой мистер Стрейнджуэйс!

Позвольте мне как секретарю местного литературного клуба (с виду неказистого, зато родного!) пригласить Вас с лекцией на наше собрание. Мы проштудировали Вашу чудесную книгу о каролингских поэтах и мечтаем встретиться с автором. В конце концов, желание, как говорится, «воочию увидеть Шелли» – слабость вполне простительная и сама по себе оправдывающая дерзкую просьбу. Я знаю, до чего вы, писатели, занятой народ, но не сомневаюсь, что наши восторги окупят потраченное Вами время. Боюсь, мы не сможем предложить Вам деньги; впрочем, если нужно покрыть расходы, мы готовы устроить подписку! Приезжайте, если сможете, – нам подойдет любой день июня или июля.

P. S. Мы живем в краю Томаса Гарди.

P. P. S. Мой супруг знал Вас в Оксфорде и будет рад возобновить знакомство.

– М-да… – сказал Найджел, уныло изучая письмо за утренней чашкой чая. – Вот к чему приводит увлечение писательством. И почему я не избрал прямую стезю детектива?..

– И к чему же оно приводит? – спросила с соседней кровати Джорджия.

– А, ты здесь… Все никак не привыкну по утрам находить в спальне женщину.

– Это гораздо лучше, чем найти в спальне змею, как случилось, когда я…

– Я тебя умоляю, оставь эти воспоминания для «Трех тысяч миль по бушу на мотоцикле с коляской», или как ты там назовешь свои путевые заметки.

– Какой ты милый! Все-таки хорошо, что я за тебя вышла.

– А знаешь, поезжай-ка вместо меня.

– Да скажи наконец, в чем дело!

– Вот в чем! – Он помахал письмом. – Какая-то мерзкая ведьма ждет, что я отправлюсь в Дорсет и выступлю с речью на собрании ее треклятого литературного клуба. Литературный клуб, тоже мне!

– Дай-ка взглянуть.

– И заметь, как она жеманна, – продолжал Найджел. – Так и вижу ее выцветшие лиловые глаза навыкате. Наверняка она брызжет слюной, когда разговаривает, а ее подруги вздыхают: «Бедняжка Софи – такая тонкая натура!» Она явно из тех старых дев…

– Почему же «старых дев»? В постскриптуме сказано, что Софи Кэммисон замужем.

– Я никогда не читаю постскриптумы: от них только и жди подвоха.

– На самом деле их там два. В первом она пишет: «Мы живем в краю Томаса Гарди»…

– Что и так очевидно из адреса наверху.

– …А во втором утверждает, что ее муж знал тебя в Оксфорде.

Найджел сел в постели.

– Ага, это уже интересно!

– Ты его помнишь?

– Да, смутно. Но я другое имел в виду: почему эта жеманная карга упомянула про мужа в самом конце? Она явно его ревнует и держит под каблуком, а подругам жалуется, что Герберт – сухарь и не понимает ее. Уверен, миссис Кэммисон считает своим призванием нести в жизнь мужа культуру, духовные ценности и прочую дребедень; и, если меня насчет него не подводит память, работенка ей досталась не из легких. Впрочем, к этому времени Герберт наверняка повержен. От жен другого и не жди.

– Неужели?

– Именно так.

– Не верю ни единому слову. Держу пари, Софи Кэммисон – в высшей степени разумная женщина, да и красотой под стать своему чувству юмора. Насмешливый тон был взят неспроста, а ты и заглотнул крючок по самые жабры.

– Какие подробности… И ты считаешь, я отправлюсь туда задаром – «впрочем… мы готовы устроить подписку, восклицательный знак», – только чтобы выиграть у тебя жалкий фунт?

– Нет, чтобы его проиграть.

– Что ж, решено. Я поеду и докажу свою правоту. И потом, мне любопытно взглянуть, во что превратился старина Кэммисон.

– Выходит, твой интерес к людям опять победил? Ты воплощенная мечта издателя, – поморщилась Джорджия.

– Знаешь, в холодном утреннем свете ты просто вылитая обезьянка.

– Мой милый Найджел!

– Хорошо, не вылитая, но отдаленное сходство есть. Литературный клуб! Интерес к людям! Тьфу!

Однако история, к которой привело это нелепое пари, оказалась и впрямь куда интереснее, чем он ожидал…

Пока поезд, испуская клубы дыма, пробирался сквозь буйный дорсетский пейзаж, Найджел перечитывал письмо миссис Кэммисон. С поездкой он уже примирился. Джорджия, чья необъяснимая тяга к самым дальним и неуютным уголкам планеты снискала ей славу неутомимого исследователя, отбыла на Внешние Гебриды, и Найджел с чистой совестью мог отправиться куда угодно, хоть в Дорсет. Его даже не пугала перспектива благоговейного паломничества к Меллстоку и Эгдонской пустоши в компании жеманной миссис Кэммисон. В том, что Джорджия ошибалась, сомнений быть не могло. «Софи Кэммисон, – думал Найджел, изучая ее письмо, – непременно окажется из породы игривых кошечек, в чьих мягких лапках прячется набор преполезных когтей. Она, конечно, из тех, кому только дай покомандовать: не литературным кружком, так благотворительным комитетом, женской консервативной лигой, обществом спасения, клубом сохранения кустарных ремесел, вечеринками народных танцев – мало ли на свете занятий, под предлогом которых праздные особы любят совать свой нос в чужие дела». Что ж, Найджелу не страшны ее когти.

В назначенный час ветхий автобус доставил его по главной улице, узкой и крутой, к дому номер три на Паунд-стрит. Каменные стены невысокого величественного здания в предвечерних лучах отливали абрикосовым светом. Медная табличка на двери гласила: «Герберт Кэммисон, член Королевского колледжа хирургов». «Да, – вспомнил Найджел, – Кэммисон изучал медицину». И какая, хотелось бы знать, алхимия превратила того необузданного, циничного школяра в образец врачебного такта и профессионального этикета? Тот Герберт, однажды развесивший на веревке через двор все ночные вазы их колледжа, теперь явно был неспособен во весь голос ухнуть в стетоскоп. «Tempora mutantur, et nos mutamur in illis», – пробормотал Найджел, переступая порог. В прихожей было темно и прохладно, под ногами гулким эхом отзывались каменные плиты. Горничная взяла чемодан и проводила Найджела в гостиную. Он решил с самого начала дать понять Софи Кэммисон, что не потерпит никаких выходок в свой адрес, однако этот решительный план провалился. Не заметив двух ступенек у входа, Найджел не столько предстал пред глазами хозяйки, сколько пал ей в ноги. Пока он оправлялся и щурился от яркого света, веселый голос произнес:

– Ничего страшного, в первый раз все спотыкаются. Вечно Грейс забывает предупредить гостей.

Найджел пожал руку обладательнице голоса. Миссис Кэммисон была хорошо сложена, румяна и голубоглаза – само воплощение здоровья. На вид ей было не то двадцать пять, не то хорошо за тридцать. Она могла сойти за молочницу с викторианской пасторали, если бы не роскошное платье и очки в роговой оправе, которые совершенно не шли ее свежему лицу. Найджел невольно пробормотал:

– Все-таки Джорджия не ошиблась.

– «Джорджия не ошиблась»? Джорджия – так зовут вашу супругу?

– Да. Это долгая история и в некотором смысле постыдная.

– Обязательно расскажите! У нас будет время за чаем. Вы ведь еще не пили чай? Простите, что не встретила вас на вокзале, – Герберту понадобилась машина.

Найджел приступил к еде – как всегда, с большим удовольствием. Миссис Кэммисон по-матерински заботливо наблюдала за ним, а спустя какое-то время напомнила:

– Так что там за постыдная история?

– Как вам сказать, – осторожно начал Найджел, – все дело в вашем письме. У меня, э-э, сложилось о вас одно мнение, а у Джорджии – другое.

– История оказалась не такой уж длинной.

– Это потому, что я опустил… постыдные подробности.

– Могу себе представить.

– Надеюсь, не можете. Нет, правда, вы ни капли не похожи на ваше письмо.

В глазах Софи Кэммисон блеснул огонек. Ничуть не смутившись, она ответила:

– А вы ни капли не похожи на знаменитого сыщика-любителя.

– Боже, – расстроился Найджел, – так вы все знаете?

– Я же читаю газеты. Год назад, после того случая в Четкуме, только и разговоров было что о вас. Это ведь тогда вы познакомились со своей супругой?

– Да. И как, по-вашему, должен выглядеть сыщик-любитель?

– Я вам отвечу, если скажете, как, по-вашему, должна была выглядеть я.

– Что ж, пеняйте на себя.

Миссис Кэммисон запрокинула голову и от души расхохоталась. Ни один мужчина не останется равнодушным, когда женщина смеется над его убеждениями, даже высказанными полушутя.

– Зачем вы сбили меня с толку своим письмом? – спросил Найджел с ноткой обиды в голосе. – Из-за вас я проиграл фунт.

– Я решила, что писателю такая манера придется по душе. Если он глуп, письмо польстит его самолюбию, а если нет, то сумеет прочесть между строк.

– А поскольку я не сумел…

– О, я вовсе не то хотела сказать… – Миссис Кэммисон густо покраснела. Вид у нее в эту минуту был глуповатый, однако Найджел подумал: «Нет, она не глупа. Природная уверенность в себе избавила ее от необходимости учиться изяществу. У нее отточенный интеллект, но сердце вовсе не черствое. Из истории с письмом ясно, что миссис Кэммисон умна: умна озорным умом, по верхам, по-обезьяньи. Вероятно, даже имеет талант к подражанию». Вслух Найджел заметил:

– Теперь ваша очередь признаваться в своих заблуждениях.

– Что ж… Кажется, я представляла настоящего сыщика в духе Шерлока Холмса, отца Брауна и Эркюля Пуаро.

– Странная личность бы вышла! Рослый и невысокий, полный и худой…

– Не перебивайте. Этот сыщик видит вас насквозь, а из невиннейших замечаний делает самые зловещие выводы. И, разумеется, он большой чудак. Вы чудак?

– Трудно сказать. Одни мои друзья жалуются, что у меня слишком много чудачеств, другие говорят – слишком мало.

– По мне, так вы вполне заурядный.

Найджел, обычно гордившийся своей неприметной внешностью, все же немного обиделся. «Странно, – подумал он, – что эта безыскусная особа видит меня насквозь. Странно, может, потому, что каждое ее слово звучит неподдельно искренне». Защищаясь от прямоты миссис Кэммисон, он решил взять легкомысленный тон.

– И как в ваших краях обстоят дела с преступлениями? Может, для меня найдется симпатичное нераскрытое убийство? Или шантаж? Буду рад услужить.

На мгновение воцарилась пауза. Затем Софи Кэммисон сказала:

– Боюсь, что нет. Мы здесь чрезвычайно законопослушны. Кстати, с вами жаждет познакомиться мистер Баннет. Он и еще два-три гостя заглянут к нам после собрания. Надеюсь, вы не будете возражать.

Найджел, правду сказать, очень даже возражал, но такова уж писательская доля – развлекать «двух-трех гостей» после каждой подобной встречи, отвечать на вопросы, выслушивать мнения и принимать рукописи, даже если падаешь с ног от усталости. Делать нечего, пришлось вежливо ответить, что он будет польщен.

Только час спустя, переодеваясь к обеду, Найджел вспомнил весь этот разговор. Что-то в нем было не так, но что? Миссис Кэммисон говорила, будто сыщики делают зловещие выводы из невиннейших замечаний. Это, разумеется, справедливо, а еще справедливее, когда речь идет о заминках в ответах. Ах вот оно что! За его легкомысленным вопросом о преступлениях последовала пауза – короткая, но совершенно излишняя. А потом, когда Софи ответила: «Боюсь, что нет», ее голос прозвучал слишком обыденно. И тут же она сменила тему. Конечно, это было в характере Софи, однако Найджел знал: если человек внезапно уходит от разговора, зачастую он бессознательно перекидывает мостик от старого предмета обсуждения к новому. Но что общего могло быть между преступлением и встречей с гостями, не считая того, что подвергать измученного писателя такому испытанию само по себе преступление? Софи назвала одного из гостей по имени – как там его? Да, некий мистер Баннет. Может быть, родственник автора «Величальной песни в фа мажоре» (если Найджел не перепутал тональность), что в чести у сельских хоров.

Случилось так, что имя мистера Баннета неожиданно всплыло за обедом, хотя и в связи с делами, бесконечно далекими от церковной музыки. Найджел твердо верил в силу первого впечатления. Он полагал, что в первые десять минут знакомства о человеке можно узнать больше, чем в последующие десять дней: вначале ум беспристрастен, а интуиция подобна гладкой восковой дощечке, готовой к свежему оттиску. Потягивая херес и болтая о пустяках, Найджел внимательно изучал миссис Кэммисон и ее супруга – и не узнавал в этом смуглом молчаливом враче шалопая, каким тот был десять лет назад. Лицо Кэммисона отличалось особой непроницаемостью, голос звучал тихо и уклончиво. Две морщины на переносице могли означать тревогу или сосредоточенность. Движения были по-кошачьи вкрадчивыми, и в то же время в них сквозило безупречное самообладание. Руки, спокойные и чувствительные – настоящие руки хирурга, – будто по собственному желанию орудовали вилкой, ножом и бокалом. Усни или умри их владелец, они и тогда продолжали бы работать. Лишь однажды за весь обед, когда в разговоре наступило затишье, на лице Кэммисона появилась улыбка, теплая и участливая. Он улыбался жене.

Супруги явно жили в ладу. В отличие от многих неудачно сложившихся пар, они не обменивались ледяными колкостями на глазах у гостя и не соперничали за его внимание. Найджел как раз лениво раздумывал, почему Софи Кэммисон, такая румяная и черноволосая, предпочитает в одежде пресные пастельные тона, а не более грубые, варварские оттенки, когда за столом неожиданно всплыло имя Баннета. Кэммисон предложил гостю выпить пива или виски. Найджел выбрал пиво. Этикетка на бутылке гласила: «Пивоварня Баннета, Мэйден-Эстбери, Дорсет».

– Это имеет какое-то отношение к человеку, с которым я встречусь вечером? – спросил Найджел и тут же почувствовал напряжение.

– Да, он владелец местной пивоварни, – осторожно ответила миссис Кэммисон и, повернувшись к мужу, поспешила добавить: – Мистер Баннет хотел познакомиться с мистером Стрейнджуэйсом, поэтому я пригласила его и еще нескольких гостей зайти к нам после встречи.

– Вот оно что, – сказал Герберт Кэммисон. – Ясно.

На первый взгляд это были самые обычные реплики, однако Найджелу почудилось, что интонация миссис Кэммисон подразумевала: «Не показывай удивления, Герберт, положись на меня», а муж ответил ей выразительнее, чем того требовали обстоятельства.

– Что ж, – с обычной угрюмостью произнес Кэммисон, – твое здоровье. – Он поднял бокал и оттопырил в сторону Найджела мизинец, перекинув этим жестом неожиданный мостик между Мэйден-Эстбери и Оксфордом. – Как знать, не пьем ли мы Трюфеля, – добавил он.

– Пьем трюфели? – удивился Найджел.

– Герберт! – выдохнула миссис Кэммисон. – Это омерзительно! К тому же то пиво еще не успело созреть.

– Я бы не возражал, – невозмутимо произнес Герберт. – Чем наваристей, тем вкусней.

– О чем вы говорите? Какой-то старый дорсетский рецепт?

– Не совсем, – ответил Кэммисон. – Неделю-две назад Трюфель свалился в пивной котел. Трюфель – это пес Юстаса Баннета. По мне, так легко отделался. Баннет поднял из-за этого большой шум.

– Легко отделался?

– Да, – сухо ответил Кэммисон. – Я подозреваю Юстаса Баннета в склонности к садизму. Помимо прочего.

– Герберт! – воскликнула Софи.

Тот мрачно ответил:

– Что ж, возможно, «подозреваю» – неудачное слово. Все мы знаем…

– Вы не будете возражать, если по окончании лекции вам зададут несколько вопросов? – оборвала его Софи.

– Боюсь, уговор обязывает, – скривился Найджел.

После обеда они отправились в местную ратушу: пыльную, безрадостную, пропахшую политурой и чайной заваркой. «Здесь-то, – подумал Найджел, – и творятся все ужасы Мэйден-Эстбери – от благотворительных распродаж до коронерских дознаний». Вся городская, с позволения сказать, интеллигенция была в сборе. Найджела представили крупной одышливой даме с застывшим на лице чувством гражданского долга («это мисс Меллорс, наш председатель»). Надлежащим образом задрапированная, она могла бы сойти за статую Богини общественной службы. Богиня отвела Найджела к помосту, совершила очистительный ритуал с бутылкой одеколона и прогромыхала:

– Рада, что вы приехали. Много народу пришло. Волнуетесь?

– Едва дышу. Впрочем, я укрепил дух бодрящим напитком, который производит ваш мистер Баннет. Достойная штука, не правда ли?

– Достойная? Не сказала бы. Я, знаете ли, вице-председатель Общества трезвости. Мы ставим своей целью раздавить зеленого змия.

– О… – протянул Найджел. Под ногами мисс Меллорс и впрямь не выжил бы ни один змий. Полистав заметки, Найджел решил присмотреться к публике. Преобладали люди из низов среднего интеллекта. Найджел засомневался, понравится ли им лекция о послевоенных поэтах, но отступать было поздно. Передний ряд занимали: две почтенные леди с огромными, как рога изобилия, слуховыми трубками; мальчик с леденцом в руке и непокорством во взгляде – вполне объяснимым, если его притащили сюда силком; пасторального вида дама (очевидно, мать мальчика), для которой цены на скот явно были милее синкопических ритмов. Затем следовали пожилой джентльмен, загодя приставивший к уху ладонь, две монашки, три пустых стула и счастливый викарий.

– И все эти люди… входят в литературный клуб? – робко обратился Найджел к мисс Меллорс.

– Нет-нет. Мы устроили открытую встречу. В конце подадут кофе и бутерброды.

«А, – подумал Найджел, – это все объясняет. Впрочем, она могла бы проявить больше такта. Хлеба и зрелищ – а я, видимо, вместо зрелищ».

– Только приличная публика, разумеется, – добавила мисс Меллорс.

– Разумеется!

Мисс Меллорс поднялась для приветственной речи – многословной и несколько сбивчивой, – а Найджел тем временем продолжил изучать собравшихся. С третьего ряда на него холодно взирал джентльмен в пенсне. Найджелу он сразу пришелся не по душе: круглое лицо и узкий, капризный рот неприятно сочетались с колюче-злыми глазами. Не сводя с Найджела взгляда и презрительно скривив губы, джентльмен что-то сказал маленькой невзрачной женщине, сидевшей рядом. Та посмотрела на него с собачьей покорностью. Поодаль Найджел увидел своих радушных хозяев. Герберт, как обычно, был непроницаем, а Софи одарила гостя озорной улыбкой. Справа располагался молодой человек с бакенбардами, одетый в запачканный твидовый костюм и рубашку цвета хаки. Юноша всем своим видом показывал, что не имеет с этим собранием ничего общего. Пренебрежительно надутые губы кого-то смутно напомнили Найджелу – вот только кого? Рядом сидел еще один молодой человек – впрочем, тот уже спал. Найджел без труда определил в нем представителя местной прессы.

Мисс Меллорс тем временем разошлась. Она говорила взволнованным, чопорным тоном – видимо, специально прибереженным для таких случаев. Ее прежний раскатистый голос нравился Найджелу больше.

– …Конечно, нам льстит, что такой знаменитый писатель, как Найджел Стрейнджуэйс, почтил нас своим присутствием. Однако мы наслышаны не только о его литературной славе. Не сомневаюсь, что, как выдающийся детектив, он сдернет сегодня завесу тайны с современной поэзии. Большинству из нас без его помощи не обойтись. Ха-ха! – («Правильно! Правильно!» – заголосил вдруг старичок в первом ряду.) – Что ж, вы здесь не для того, чтобы слушать меня, поэтому я без лишних слов прошу мистера Найджела Стрейнджуэйса прочесть нам свою чудесную лекцию. Мистер Стрейнджуэйс.

Найджел встал и прочел им свою чудесную лекцию…

Ее окончание отметили кофе и бутербродами. Затем перешли к вопросам.

Рябой господин с седыми усами незамедлительно встал и разразился гневной речью против большевистских брожений в умах молодых поэтов. Отповедь закончилась на вопросительной ноте, но, поскольку все вопросы в ней были сугубо риторическими, Найджелу пришлось ограничиться признанием, что последний оратор дал много пищи для размышлений.

Довольно привлекательная юная леди зарделась и сообщила, что в современной поэзии, по ее мнению, нет музыки.

Найджел привел несколько цитат в опровержение этой ереси.

Гораздо менее привлекательная юная леди с выступающими зубами и теософическим блеском в глазах спросила:

– Что вы скажете о музыке сфер?

Это был первый за вечер вопрос в строго грамматическом смысле, и Найджел, не зная ответа, приумолк. Из затруднения его вывел молодой человек в рубашке цвета хаки.

– Что вы думаете о сюрреализме? – вызывающе спросил он.

Найджел постарался в самых непредосудительных выражениях сообщить свое мнение об этом предмете. Молодой человек по всем признакам приготовился к воинственной речи, но его разом оборвали ледяной взгляд мисс Меллорс и поднявшийся с места господин – тот, что с самого начала так не понравился Найджелу.

– Мистер Баннет, – подсказала мисс Меллорс.

«Вот это кто… – подумал Найджел. – Я мог бы и догадаться».

Все взгляды устремились на владельца пивоварни. Тот поправил пенсне и сухо откашлялся.

– Я не думаю, – сказал он надтреснутым голосом, – что разговор о сюрреализме послужит к нашей выгоде. Пусть мы не так искушены в литературных делах… – Он кивнул в сторону последнего выступающего, – но отличить сумасшествие от здравого смысла пока еще можем.

– Правильно! Правильно! – поддержал его рябой господин.

Мистер Баннет снял пенсне и ткнул им в сторону Найджела.

– Кажется, вы, сэр, утверждали, что современные поэты чувствуют себя обязанными держаться правды, исследовать реальность, какой бы тягостной и уродливой она (боюсь, вместе с плодами их поэтических потуг) ни была. Вот что я об этом думаю. Считайте меня ретроградом, если хотите, но у меня есть мой Теннисон, мой Браунинг, мой, э-э, Шекспир, – и никакая реальность в поэзии мне не нужна. Ее хватает в обычной жизни. Когда мне понадобится реальность, я загляну на скотобойню.

Мистер Баннет со значением замолчал. Его невзрачная спутница хихикнула, и остальная публика вежливо подхватила смех.

– Нет, сэр, – продолжал мистер Баннет, дребезжа, как церковный орган, – от поэта мне нужна Красота. Пусть он заставит меня позабыть обо всем уродливом и сложном, что есть в этом мире, пусть проведет меня в волшебную страну.

– Что ж, ни один современный поэт вас не проведет, это точно, – отозвался Найджел самым вежливым и невозмутимым тоном.

Публика тревожно задумалась, как расценивать эти слова. В зале будто сгустилась полярная ночь. Один только звук – то ли фырканье, то ли храп – прорезал тишину. То был представитель прессы.

– Кажется, у вас в городе не принято дерзить мистеру Баннету, – заметил Найджел, возвращаясь в компании миссис Кэммисон.

– Да, – спокойно ответила она. – Он, что называется, уважаемый член общества. – С внезапным смешком она потрясла воображаемым пенсне и задребезжала: – Пусть он проведет меня в волшебную страну, – а после обычным голосом пробормотала себе под нос: – Не так уж это нелепо. Волшебники ведь бывают и злыми.

Найджел проглотил вопрос, который вертелся у него на языке, и беззаботно сказал:

– У вас настоящий талант к подражанию.

– Да, мне говорили. Обязательно прогуляйтесь по этой улочке при лунном свете: здесь можно увидеть необыкновенную игру теней. Жаль, что полнолуние уже миновало.

И как только уживались в этой женщине прямота и загадочность?! Ее слова о тенях и луне почему-то напомнили Найджелу «Сапфическую оду» Брамса. Он принялся тихонько насвистывать мелодию и еще не успел закончить, как у самого дома Софи Кэммисон сжала его плечо:

– Найджел, вы больше не будете дерзить мистеру Баннету?

Ее голос был спокойным и ровным – но почему тогда Найджел почувствовал, как от этих слов по спине пробежали мурашки, будто призрак страха коснулся его холодной цепкой рукой?

Пять минут спустя уютная и неприбранная гостиная Кэммисонов наполнилась людьми. Мисс Меллорс заняла почти весь диван. Найджела представили Юстасу Баннету и его жалкой спутнице (как оказалось, супруге), затем Гэбриэлу Сорну – юноше в рубашке цвета хаки – и прочим гостям, чьих имен он не запомнил. Герберт Кэммисон сноровисто разливал выпивку, поднимая бокалы на свет, как будто это были пробирки в лаборатории. С невозмутимым видом он повернулся к мисс Меллорс:

– Виски, херес, коктейль или томатный сок?

– Ах вы, негодник! – игриво засмеялась она. – Хотите, чтобы я нарушила обет?

Доктор явно был у нее в любимчиках.

– Миссис Баннет?

Та еле заметно вздрогнула и выдохнула:

– Мне? Херес. Глоток хереса, пожалуйста. – Она сконфуженно посмотрела на мужа.

– Ты уверена, что не выпьешь воды со льдом, Эмили? – продребезжал Юстас Баннет, позвякивая ключами в кармане.

Повисла неловкая пауза.

– Воды со льдом нет, – строго произнес доктор.

Эмили Баннет поймала взгляд Найджела, густо покраснела и сказала:

– Нет, дорогой, я буду херес.

Было заметно, как на лице ее мужа выступили скулы. Интересно, когда она в последний раз осмеливалась отстаивать свои права? Можно было не сомневаться, Юстас Баннет ей этого не спустит. Найджелу он все больше не нравился.

Некоторое время говорили о пустяках. Затем Гэбриэл Сорн, подойдя к Найджелу, завел речь о сюрреализме. Говорил он хорошо. Вскоре остальные с интересом слушали их беседу. Как только Сорн это понял, его восторженная, чуть наивная манера переменилась. Скривив губы в театрально-цинической усмешке, он произнес:

– Конечно, преимущество метода в том, что вы не отвечаете – по крайней мере, осознанно – за то, что творите, а значит, неуязвимы для критики.

– Разве вы сейчас не идете против своих убеждений? – мягко спросил Найджел. Юноша вздрогнул и уставился на него почти уважительно, затем отпил виски (пил он в тот вечер много) и воскликнул:

– Мне не привыкать! Я всю жизнь только и делаю, что предаю себя. Я ведь пивной бард, вы не знали?

Юстас Баннет, сняв пенсне, хотел было что-то сказать, но Сорн его опередил.

– Да, – все больше увлекался он, – вы наверняка видели мои… вирши по случаю, назовем их так. «Покупайте пиво «Баннет», лучше в мире не бывает».

Юстас Баннет с ледяной учтивостью перебил его:

– Мистер Сорн занимается нашей рекламой, мистер Стрейнджуэйс. Помимо… прочих обязанностей.

– Что ж, это даже к лучшему, – сказал Найджел. – Я только рад, когда поэзия идет в народ. Пусть простые люди получат представление о стихе – на плакате, в кино, где угодно. Тем больше шансов заинтересовать их чем-нибудь посерьезней.

– Я не согласен, – возразил Сорн. – Поэзия никогда больше не будет популярной. Ее удел – взывать к узкому кругу посвященных и тонко чувствующих. Я…

– Нет, Гэбриэл, – оборвал его мистер Баннет, – мы не позволим тебе в одиночку завладеть нашим знаменитым гостем. Ступай поговори с миссис Кэммисон.

Сорн сжал кулаки. Найджел на секунду испугался, что скандала не избежать, однако юноша опустил плечи, по-детски пнул каминную решетку и удалился. Мистер Баннет, явно недовольный поведением подчиненного, встал перед камином, широко расставив короткие ноги, провел рукой по воздуху – будто разгладил листок промокашки – и произнес:

– Я хочу предложить вам задачку, мистер Стрейнджуэйс, для решения которой потребуется скорее ваш талант детектива, чем литератора.

Найджелу показалось, будто все разговоры в комнате оборвались на полуслове: гости застыли, как в детской игре в статую. Мистер Баннет умел держать публику в напряжении.

– Да, – продолжал он, – вам это будет интересно. Две недели назад – второго числа сего месяца, если быть точным, – пропал мой фокстерьер по кличке Трюфель. Позже рабочие нашли его, когда чистили кипятильный котел. От пса, конечно, мало что осталось, но мы опознали его по металлической бирке на ошейнике.

Юстас Баннет со значением замолчал.

– А при чем здесь я? – спросил Найджел.

– Насколько я понимаю, вас интересуют преступления, – без тени улыбки сказал пивовар. – Я нисколько не сомневаюсь, что пса убили.

Гости, понемногу начавшие оживать, замерли снова. Доктор Кэммисон застыл, занеся над бокалом бутылку.

– Но… – выдавил Найджел, – разве не разумнее предположить, что пес упал в котел случайно – в погоне за крысой, например?

Мистер Баннет протестующе поднял руку:

– Позвольте мне изложить факты. Трюфель каждое утро совершал со мной обход пивоварни. В кабинете я держал для него корзину, а самого пса приковывал к ножке стула крепкой стальной цепью. Тем утром мне пришлось на пару минут отлучиться. Когда я вернулся, Трюфеля на месте не оказалось. Он не сам выбрался из ошейника. Кто-то отстегнул поводок.

– Пусть так, но вы же не думаете, будто какой-нибудь ваш работник выкрал его и бросил в котел? Наверняка поводок отстегнули шутки ради, а пес заблудился и нежданно-негаданно нашел свою смерть.

– Котел, в котором его обнаружили, высотой в шесть футов, а Трюфель был старый и малоподвижный пес.

«Неудивительно, – подумал Найджел, – всю жизнь просидеть на цепи».

– Я допросил рабочих, однако виновника не нашел. – Голос Юстаса Баннета стих. Он едва слышно добавил: – Я очень хочу знать, кто это сделал.

Найджела всерьез напугал его тон. Словно для того, чтобы дать мистеру Баннету оправдаться, он спросил:

– Вы так любили Трюфеля?

– Пес был моей собственностью, мистер Стрейнджуэйс.

Все умолкли, обдумывая эти слова.

– Не понимаю, к чему устраивать такую шумиху из-за какой-то собаки, – вдруг сказала мисс Меллорс. – Почему вы не обратились в полицию?

– Я обращался, – холодно ответил мистер Баннет. – Они заявили, что ничем не могут помочь. Поэтому теперь я обращаюсь к мистеру Стрейнджуэйсу.

Найджел тайком ущипнул себя. Нет, как ни сложно было в это поверить, но он не спал.

– Вы хотите, чтобы я устроил расследование? – уточнил Найджел. – Мне это дело кажется… – Он едва не сказал «сплошным фарсом», но, вспомнив недавний разговор с Софи, быстро поправился: – …крайне нестандартным.

Мистер Баннет улыбнулся – то есть в его глазах мелькнула какая-то искра, хотя рот оставался на редкость унылым.

– Вот уж не думал, что толика, как вы изволили выразиться, «нестандартности» может поставить в тупик поклонника современной поэзии. Разумеется, у вас будет свободный пропуск на пивоварню, а также полномочия допрашивать моих подчиненных. Эта задачка поддержит вас в форме до следующего громкого убийства.

Предложение мистера Баннета было до того странным, что Найджел почувствовал искушение его принять. Но нет, очень уж мерзок был этот сухой, мстительный тип, жаждущий подчинить себе всех вокруг.

– Боюсь, сэр, я не могу…

– Бога ради, соглашайтесь. Нам всем покоя не будет, пока дело не прояснится.

В раздраженном голосе Гэбриэла Сорна Найджелу послышалась искренняя мольба.

– Хорошо, – решил он. – Я согласен. Хотя должен заметить, что по-прежнему считаю смерть вашего пса случайностью.

– Буду только рад, если вам удастся убедить меня в этом, – заметил мистер Баннет. – Дайте-ка подумать. Завтра утром меня на пивоварне не будет. Если придете вечером, к чаю, я вас встречу и распоряжусь, чтобы вам показали место. Не знаю, берете ли вы плату за такие дела. Полагаю, что нет, но…

– Двадцать пять гиней вперед и по пять гиней ежедневно – вот моя минимальная плата.

Мистер Баннет изумленно уставился на него, однако Найджел напустил на себя самый серьезный и деловой вид.

– Ну, мистер Стрейнджуэйс, это уже… То есть я думал о небольшом гонораре – скажем…

– На меньшее я не согласен, мистер Баннет.

– Вот как?.. Что ж, хорошо.

Найджел впервые увидел на лице Юстаса Баннета замешательство.

 

Глава 2

17 июля, 8.00–17.15

Найджел проснулся от безжалостного щебета воробьев и протяжного звона монастырских часов, отбивавших восемь. За окном тянулись вдаль островерхие городские крыши, устланные серой черепицей и поросшие мхом. Взгляд невольно цеплялся за их несоразмерные угловатые формы, похожие на замерзшую поверхность зыбкого серо-зеленого моря: тот, кто проектировал эти дома, явно ничего не знал о градостроительстве, зато чутье у него было безошибочное. Солнце щедро омывало город сиянием, но холмы вдалеке все еще укутывал туман, предвестник полуденного зноя. Найджел лениво задумался, под которой крышей расположена пивоварня. Может, под той, кирпичной? В утреннем свете было непросто всерьез воспринимать мистера Баннета с его невероятной задачей. Прошлым вечером Найджел отправился ко сну в полной уверенности, что Баннет на редкость мерзкий и опасный тип, но теперь приписывал свою несколько истерическую оценку влиянию литературного клуба Мэйден-Эстбери. Спускаясь к завтраку, Найджел размышлял, в каких словах опишет Джорджии это сообщество.

– Надеюсь, вы поправили силы? – осведомилась миссис Кэммисон.

– Поправил силы? Ах да, спасибо. Испытание оказалось не таким тяжелым, как я боялся. Я только думаю, удобно ли будет остаться здесь еще на несколько дней? Я мог бы…

– Оставайся, сколько захочешь, – сказал Герберт Кэммисон.

– Неужели вы решили взяться за это нелепое дело? – спросила Софи.

– Что поделаешь: похоже, я сам позволил себя втянуть. Зря я вчера столько выпил. Впрочем, мне уже давно хотелось увидеть пивоварню изнутри. И потом, как сказал Оскар Уайльд, «простые удовольствия – это последнее прибежище для сложных натур», а что может быть незатейливей и приятней, чем удовольствие созерцать лицо мистера Баннета, когда я объявил ему свой гонорар?

– Да, с деньгами он расставаться не любит, – подтвердил Герберт. – Половина оборудования на пивоварне давно устарела, однако Баннет слишком консервативен, да еще и прижимист, чтобы его заменить. Но скажи-ка, Найджел, как ты поступишь, если окажется, что Трюфеля в самом деле кто-то столкнул?

– Наверное, расскажу об этом Баннету. Нехорошо все-таки бросать безобидную животину в кипящий котел только потому, что тебе не нравится ее хозяин.

– Постой-постой, ты, похоже, не до конца понимаешь. Баннет – человек исключительно мстительный. Ни один скряга не расстался бы с такой суммой только ради того, чтобы подтвердить свои дикие подозрения, если он в здравом уме, конечно. А я заявляю со всей серьезностью: Баннет не вполне нормален. Он, как часто бывает с людьми, которых никто не любит и в чьих руках сосредоточена почти вся власть, подвержен мании преследования. Убежденность в том, будто кто-то «убил» его собаку, – явный симптом. В то же время Баннет осознает, что выставляет себя на посмешище, поэтому для него так важно найти жертву.

– Да, я все понимаю. Но что это меняет?

– Ты знаешь, что Баннет сделает с человеком, чью вину ты сумеешь доказать?

– Уволит его?

– Для начала, – мрачно ответил доктор. – Он приложит все силы, чтобы сжить беднягу со свету. Другой работы тот не найдет – уж Баннет об этом позаботится. И если ты думаешь, будто он позволит врагу жить припеваючи на пособие по безработице, то глубоко заблуждаешься.

– Уж насколько я падок на мелодраму, – запротестовал Найджел, – но это даже для меня чересчур.

Герберт (что было совсем на него не похоже) недовольно поморщился.

– Ты не хуже меня знаешь: люди с жаждой власти и манией преследования живут в мире мелодрамы. Я мог бы рассказать о Баннете такое…

– Никаких ужасов за едой, – вмешалась Софи. Ее голос был обманчиво равнодушным, но напряжение тут же спало. Лицо Герберта снова разгладилось, и он заговорил спокойнее:

– Обещай мне хотя бы, что если найдешь виновного, то первым делом посоветуешься со мной.

– Да, это справедливо. Я всегда могу вернуть Юстасу чек, если ты убедишь меня, что лучше придержать язык за зубами.

– Уж я постараюсь.

Герберт, судя по всему, хотел развить тему, однако под взглядом жены умолк. Их гость, скосив глаза к носу (как делал всегда, размышляя о чужом поведении), пытался постичь смысл этого взгляда, в котором ощущалась просьба и, кроме того, что-то очень близкое к панике. «Пусть все остается как есть», – решил Найджел.

Он начал расспрашивать Герберта о его работе в Мэйден-Эстбери. Несмотря на свою специализацию в хирургии, тот посвятил себя общей практике. Преуспевающие врачи с Харли-стрит вызывали у него бурю негодования: «Мастера пускать пыль в глаза. Таким для успеха нужны только хороший портной, надутый дворецкий и достаточно наглости, чтобы брать с людей сто гиней за совет, который любой терапевт даст за две. Вымогатели во фраках! Единственное их оправдание в том, что они грабят богатых».

Когда Кэммисон говорил о работе – а говорил он о ней легко, без самодовольства и ложной скромности, – его смуглое бесстрастное лицо озарялось почти религиозным светом. Он смотрел сквозь Найджела на некий образ далекого будущего, видимого ему одному, и клеймил позором общественное устройство, при котором дети в рабочих кварталах живут впроголодь, а циничные воротилы не соблюдают правила охраны труда.

– …и такое случается не только в промышленных районах. Да что говорить, даже в этом городе… – Кэммисон осекся, потом закончил: – За цену двух-трех линкоров мы могли бы оздоровить нацию. У нас есть знания, умения, ресурсы… Увы, власти предержащие пускают их в дело, только чтобы поквитаться с соперниками и обезопасить свои доходы.

После завтрака доктор Кэммисон отправился к пациентам, а Найджел решил погулять по городу. Вернувшись к полудню, он застал хозяйку в маленьком садике позади дома. Найджел подвинул шезлонг и сел рядом с ней.

– Ваш муж – выдающийся человек. Он, должно быть, делает для города много хорошего.

– Да, наверное. Хотя ему приходится нелегко.

Найджел ждал разъяснений, но Софи замолчала.

Он разглядывал ее миловидное, искреннее лицо и очки в роговой оправе. Казалось, она нацепила их лишь затем, чтобы разыграть импровизированную шараду. Спицы в больших умелых руках вязали детскую кофточку. Странная особа: ее курьезное материнское спокойствие как будто ничто не могло потревожить. Найджел откинулся в шезлонге и тихо спросил:

– Почему вы боитесь мистера Баннета?

Ее руки на секунду застыли, потом снова принялись за вязание. Не поворачивая головы, Софи ответила:

– Это долгая история.

Найджелу вспомнился вчерашний разговор за чаем, и он в шутку спросил:

– Не слишком постыдная, надеюсь?

– Кто-то мог бы назвать ее так. – Ответ подкупал своей прямотой. Софи посмотрела Найджелу в глаза и добавила: – Но не вы.

Несмотря на упрек, тот все же остался доволен.

– Не обижайтесь. Я любопытен до чужих дел, это неизлечимо.

Слабый летний ветерок тронул вьющиеся розы и пошевелил тень от листвы на лужайке.

Найджел продолжил:

– Простите, что пристал к вам со стариной Баннетом, но я не могу представить его владельцем пивоварни. Во-первых, почему рабочие от него не сбегают?

– Для этого есть Джо.

– Джо?

– Младший брат Юстаса. Заведует кадрами. Рабочие за него в огонь и воду пойдут. Джо играет роль буфера, а также давно убеждает брата обновить оборудование.

– По-моему, Юстас готов отклонить любое предложение, если только оно исходит не от него.

– Да, вы правы.

Найджел вновь услышал в ее голосе осторожную нотку.

– Я бы хотел встретиться с Джо.

– Он в отпуске. У него своя лодка в Пулхэмптоне. Кажется, Джо собирался обогнуть мыс Лендс-Энд и отправиться вверх по валлийскому побережью. Я бы и сама не отказалась от такого приключения.

– Моторный катер?

– Нет, яхта. Джо презирает моторы, даже не ставит на яхту вспомогательный двигатель. Утверждает, что ни один уважающий себя моряк не пойдет на судне с мотором. Мы то и дело напоминаем ему, как это опасно – выходить в открытое море без напарника.

– Ему, похоже, стоило податься в моряки.

– Он и хотел, да Баннет довольно рано заставил брата работать на пивоварне.

– Значит, Юстас и его держит на поводке?

Миссис Кэммисон задумалась.

– Да, – наконец сказала она. – Боюсь, так. Джо – душа компании, всеобщий любимчик, и смелости ему не занимать, но чувствуется в нем моральная слабина. Мы очень привязаны к Джо Баннету.

«Во всех смыслах обличительное заявление», – подумал Найджел. Софи Кэммисон нравилась ему все больше.

В четыре часа, озабоченно глядя по сторонам, Найджел прошагал своей страусиной походкой через главные ворота пивоварни. По левую руку от него тянулась громадная кирпичная стена, из которой то здесь, то там струился пар. Над головой неровными рядами шли окна, кое-где не хватало стекол. За стеной начиналась высокая платформа, откуда рабочие вкатывали бочки в кузов грузовика.

Поднявшись на нее, Найджел увидел перед собой контору с вывеской «Справочная», а рядом – длинный туннель, по которому навстречу ему горделиво двигалась процессия бочек. С трудом подавив желание обнажить перед ними голову и забывшись от восхищения, сыщик не сразу услышал оклик бригадира:

– Поберегись!

Найджел глянул вверх, куда указывал палец, и судорожно отскочил в сторону. Туда, где он только что стоял, быстро опускался, крутясь на цепи, огромный ящик. Бригадир подмигнул:

– Опасное место, сэр. На днях трос лопнул.

– А под грузом кто-то был?

– Еще бы! Старину Джорджа с ног сбило. Плечо сломал – повезло еще, что по голове не попало.

– Что ж, наверное, трос теперь новый.

– Как бы не так! Залатали старый, и дело с концом. Вот вернется мистер Джо…

Тут что-то отвлекло внимание бригадира, и Найджел, бросив последний взгляд на скользящие по конвейеру бочки, направился в контору.

– Мистер Баннет? – переспросил клерк. – Кажется, на предприятии его нет. Сейчас уточню.

– Он сказал, что устроит мне сегодня обход. Мистер Сорн в курсе дела.

Клерк поднял трубку обычного квартирного телефона и не отказал себе в удовольствии попрепираться с бестелесным писком на том конце провода.

– Его нет, сэр, – сообщил наконец служащий. – Вами займется мистер Сорн. Сейчас он придет.

Не выказав ни малейшего желания возвращаться к работе, клерк стал развлекать Найджела последними новостями с ипподрома. Вскоре появился Гэбриэл Сорн. Белый костюм – вроде тех, какие носят крикетные судьи, – придавал ему на удивление деловой вид. Сорн провел посетителя через множество коридоров и вращающихся дверей. Последняя вела в помещение, где стоял такой адский шум, какого Найджел в жизни не слышал.

– Бутылочная! – прокричал Сорн ему в ухо.

Со всех сторон их окружали бутылки. Они степенно двигались по конвейерам, исчезали за поворотами, вздрагивали под наполняющими и закупоривающими аппаратами, покорно подставляли бока под этикетки и казались ничуть не менее одушевленными, чем неряшливые девицы, которые скупыми механическими движениями помогали течь бутылочному потоку и подпитывать им машину. На секунду эта марширующая армия показалась сыщику сонмом стеклянных богов, а девицы – их жрицами, неуклюже творящими нескончаемый ритуал. Чуть не оглохнув от рева машин и звона стекла, Найджел позволил вывести себя наружу.

Сорн увлек его дальше. Они поднялись по крутой лестнице высотой футов десять и попали в сигнальную будку, где Найджела представили высокому худому человеку с унылым лицом и густейшими, черными как смоль бровями.

– Мистер Барнс, наш главный пивовар.

– Рад знакомству, сэр.

– Можем выпить здесь чаю, а потом я поведу вас по кругам ада, – сказал Сорн.

Он подал Найджелу тарелку с крекерами и чашку. Мистер Барнс поскреб подбородок, налил в стакан пива, хмуро уставился на него, словно на какую-нибудь диковинку, и осторожно отпил.

– М-м… То, что надо, – мечтательно произнес пивовар и вдруг разом проглотил остальное.

– Не понимаю, как вы пьете это в четыре часа дня, – поморщился Сорн.

– Я не любитель чая. Вот уж отрава так отрава, аж кишки твердеют. Дубильный процесс, что с него взять.

– Шутка, – констатировал Сорн.

Найджел выглянул в зеркальное окно. Под платформой на бочке сидели и о чем-то болтали двое рабочих. А ведь бригадир и клерк, которых он встретил раньше, тоже были на редкость общительны.

– У вас что, производство стоит? Незаметно, чтобы эти ребята надрывались от работы.

Мистер Барнс приложил палец к носу.

– Кот из дома…

– Старика Болваннета сегодня нет, – пояснил Сорн. – Иначе никто бы тут не рассиживался.

Юношу, заметил Найджел, со вчерашнего вечера как будто подменили. Тогда он был вспыльчив, лез в спор и стремился произвести впечатление; теперь же вел себя вольготней, самоуверенней, больше располагал к себе, хотя и казался скучнее. Сюрреалист и ученик пивовара у него в голове явно жили в разных отсеках, и последний любил свою работу куда больше, чем первый готов был признать.

– Я думал, Баннет встретит меня, чтобы посвятить в дело Трюфеля, – сказал Найджел.

– Наверное, скоро придет, – равнодушно отозвался Сорн.

– Он ведь сегодня не объявлялся? – спросил мистер Барнс.

– Нет. Ну и что? Разве лучше, когда он здесь ошивается? Радуйтесь своей удаче, господин пивовар.

Гэбриэл был раздражителен без причины.

– Что верно, то верно, – с сомнением произнес Барнс, в котором явно боролись облегчение и лояльность нанимателю.

– Ошиваться вокруг и выскакивать из ниоткуда – одно из самых отталкивающих свойств Болваннета, – продолжал Сорн. – Ему приходится все время следить за рабочими. Он бы носил шлепанцы, но здесь это ни к чему – слишком шумно.

– Будет вам, мистер Сорн, зря вы так! – возразил мистер Барнс, которому высоко поднятые черные брови придавали сходство с Джорджем Роби. Сорн воинственно выпятил губу, и Найджела вновь поразило сходство юноши… Да с кем же?

– Забыли случай с Эдом Парсонсом?

– Парню нездоровилось, всего-то делов.

– Чушь! – Сорн повернулся к Найджелу. – Эд Парсонс командует погрузочными работами. Однажды в самый разгар смены Баннет встал у него за спиной. Эд знал, что за ним наблюдают, но обернуться и не подумал. Баннет молча стоял и сверлил его своими змеиными глазками. В конце концов Эд не выдержал: его стошнило на месте, вырвало, вывернуло – вот что такое этот ваш Юстас Баннет!

– К чему ворошить прошлое, мистер Сорн? – пожал плечами главный пивовар. – Не будите лихо, я вам так скажу. И потом, мистеру Баннету, глядишь, недолго осталось быть в начальниках.

– Вот как? – взвился Сорн. – На что вы намекаете?

– Ходят разные слухи, – мрачно ответил мистер Барнс. – Не буду раскрывать источники, но я слышал, нас ждет слияние. Крупная фирма из Мидлендса – обойдемся без имен, – очень хочет выкупить предприятие у мистера Баннета.

– Глупости, быть того не может. – Гэбриэл говорил беззаботно, однако Найджел заметил, как по его лицу пробежала судорога. Юноша сглотнул комок в горле и добавил: – Ну, Стрейнджуэйс, идемте, если готовы.

Поскольку экскурсия по пивоварне чревата всякого рода пятнами на одежде, Найджелу выдали длинный белый халат.

Они с Гэбриэлом покинули утес мистера Барнса, оставив того наедине со вторым стаканом пива. Очередной проход и еще одна лестница вывели их на платформу, где стояли две емкости. Первая напоминала огромное корыто, вторая представляла собой медный шар и больше всего походила на кабину стратостата. Сорн указал на нее:

– Котел высокого давления. В нем кипятят хмель и солодовый экстракт. Работы очень много: сегодня было три отдельных кипячения, каждое занимает почти два с половиной часа. Этот агрегат совсем недавно у нас появился. Гордость предприятия. Джо ради него пришлось попотеть: Юстас никак не хотел раскошеливаться.

Гэбриэл повернулся к огромному корыту:

– Это старый котел. Дает большие потери за счет испарения. В него-то и угодил Трюфель.

Итак, Найджел попал на место преступления. Заглянуть в котел можно было, только привстав на цыпочки. Старый пес, который всю жизнь просидел на цепи, вряд ли сумел бы в него запрыгнуть.

– Скоро отведут воду. В пять часов котел высокого давления будут мыть.

Найджел удивился, как можно забраться в этот медный шар, и только потом заметил высоко на стенке люк.

Гэбриэл Сорн отправился дальше, разъясняя тонкости всевозможных производственных процессов, в которые его спутник и не пытался вникнуть. Найджела, не имевшего склонности к механике, больше занимали не научные чудеса, а странные мелочи: хлопья пены, пухом лежавшие на полу, резкий запах пара, хмеля, дрожжей, солода и бог знает чего еще, зловещее подземелье с белеными стенами, где перешептывались сотни бочек, уложенные бок о бок на песчаном полу. В том же подвале внимание сыщика привлекла ниша, забранная ржавой железной решеткой.

– За решеткой колодец, – пояснил Сорн. – Его выкопали вскоре после того, как построили пивоварню. От химического состава воды зависит многое. Городская не годится для пива.

Он бросил сквозь решетку камень. Секунда, две, три – плюх! «Если хочешь от кого-то избавиться, – подумал Найджел, – лучшего места не найти». Впрочем, эта мысль уже не раз посещала его во время обхода. В самом деле, пивоварня на каждом углу являла соблазны для преступного ума. Им встретились цистерны для бракованного пива, куда месяцами никто не заглядывал, – прекрасный тайник для трупа. Или, к примеру, бродильные чаны. Сорн перебрался через перила на огромную деревянную платформу и поманил за собой Найджела.

– У нас под ногами бродильный чан. Если откинуть крышку и заглянуть внутрь, через полминуты вы потеряете сознание. Там полно углекислого газа.

Найджел признался, что верит ему на слово.

Трубы, трубы, трубы… Они наполняли пивоварню, словно кишки; исчезали за поворотами, уходили в потолок, лезли под ноги – и в каждой, разумеется, булькало чудесное пиво.

«Неплохо», – подумал Найджел.

Жар местами был невыносим. Выйдя из котельной, сыщик начал жалеть, что чудесное пиво не булькает в нем самом. Он утер пот со лба.

– Хотите охладиться? – спросил Сорн. – Идемте.

Они одолели еще несколько вездесущих лестниц, миновали комнату, где хранились огромные мешки в полтора центнера каждый, и наконец встали перед железной дверью. Прежде чем открыть ее, Сорн щелкнул выключателем на стене.

– Аварийный звонок, – пояснил он. – Один парень как-то вечером случайно запер себя внутри. Он продержался, потому что бегал без остановки всю ночь напролет. После этого случая Баннету пришлось установить защитное устройство.

Найджел понял, от чего оно защищает, как только железная дверь открылась. Они вошли в холодильную камеру. Сквозняка не было, и поэтому холод не хлестал по лицу на входе, но секунду-другую спустя пробирал до костей. Вдоль стен, сверкая от инея, стояли исполинские белые холодильники. Сорн закрыл за собой дверь, и тишина, неожиданная после хаотичного рева машин, от которого у Найджела голова шла кругом, напомнила ледяное безмолвие Арктики. Найджел сам не заметил, как перешел на шепот. Чувствуя, что больше научных данных в него уже не поместится (Сорн взялся объяснять, как регулируют температуру), сыщик от нечего делать провел пальцем по ложбинке холодильника, стоящего у двери. Дойдя до основания, палец уперся в маленький твердый предмет. Иней снизу подмерз, но предмет, хотя и заиндевевший, покрыться льдом не успел. Почти бессознательно Найджел сунул находку в карман, где она обречена была провести в забвении еще несколько дней, тем самым заметно усложнив решение причудливой задачи, которая уже поджидала снаружи.

Во время обхода Сорн вел себя профессионально и невозмутимо. Роль провожатого явно была для него привычна. Объяснения слетали с языка легко, почти бездумно, как отскакивают крикетные мячи от биты профессионального игрока. Найджелу между тем показалось, что за механистическим потоком подробностей ум Сорна занят чем-то иным. Раз или два в глазах юноши как будто мелькнул… страх? гнев? Или в нем боролись более сложные чувства? Найджелу вдруг подумалось, не Сорн ли убил собаку Баннета.

– Наверное, мне пора начать отрабатывать свой гонорар, – сказал сыщик.

– Что? Ах да, Трюфель… – рассеянно отозвался Сорн.

– С другой стороны, я мало что могу сделать, пока мистер Баннет не посвятит меня в подробности.

– Это необязательно. Я могу показать вам… место исчезновения, если хотите. – Сорн открыл дверь камеры и пропустил Найджела вперед. – Идемте в кабинет Юстаса. Может быть, он уже вернулся.

Однако в кабинет Юстаса они не пошли. Пока Сорн запирал за собой дверь, откуда-то справа донесся приглушенный крик. Найджел вдруг заметил, что машины уже не ревут, как прежде, а только слабо жужжат. Он непроизвольно поднял рукав и взглянул на часы: было три минуты шестого. Смена подходила к концу. Какой-то человек, выпучив глаза, подбежал к Гэбриэлу Сорну, выпалил что-то, из чего Найджел разобрал только последние два слова – «высокого давления», – и побежал обратно. Сорн припустил за ним, Найджел не отставал. Через несколько секунд они опять карабкались на платформу, где стояли котлы. Мистер Барнс уже был наверху и ругал на чем свет стоит тех, кто пытался подняться по лестнице. За спиной у него стоял человек в грязной спецовке, синева которой подчеркивала бледность его лица. Барнс ткнул пальцем в котел высокого давления. Люк был открыт. Сорн поднялся и заглянул в него, но тут же замер, отпрянул и зашатался, будто на грани обморока. Ему помогли спуститься, и место у люка занял Найджел.

Внутри царил полумрак, однако он не мешал разглядеть бледную фигуру. Это был полурассыпавшийся скелет, только на этот раз не собачий. На костях висели намокшие лохмотья – все, что осталось от смокинга и крахмальной рубашки. Скелет усмехался.

Найджел отвел глаза от неприятного зрелища и спрыгнул на платформу. Мистер Барнс и мойщик, судя по их жалкому, растерянному виду, явно впервые в жизни столкнулись с чем-то подобным.

– Полицию и врача уже вызвали? – спросил Найджел и тут же подумал, что горстке костей в котле меньше всего сейчас нужен врач.

– Вызвали, сэр, – подтвердил пивовар. – Я как раз сказал Перси, чтобы…

– Послушайте, нужно вынуть его, нельзя ведь… – Сорн был на грани истерики.

Найджел схватил его за плечи и хорошенько встряхнул.

– Возьмите себя в руки, – приказал он.

Сорн устало утер лоб, как-то странно посмотрел на сыщика и, опять цепенея, прошептал неестественно серьезным голосом, будто пьяный:

– Вы знаете, кто внутри?

– Нет, – ответил Найджел, – надо установить.

Рассудив, что ждать полицию не имеет смысла, он велел мойщику принести фонарь и обыскать котел на случай, если внутри остались какие-нибудь улики.

– Не трогайте, э-э, тело, но если найдете что-то в карманах, можете взять. И наденьте перчатки, мы же не хотим оставить лишние отпечатки пальцев.

– Отпечатки? – Мистер Барнс с сомнением поскреб подбородок. – Вы полагаете, это убийство?

– В люк невозможно упасть случайно, а для самоубийства способ чересчур фантастический, вы не находите? – с легким раздражением ответил сыщик.

– Да уж, – ответил мистер Барнс. – Не послать ли кого проверить хмелеотделитель?

– Хмелеотделитель? – озадаченно переспросил Найджел.

– Он самый. Куда вытекает сусло. Какая-нибудь мелочь могла провалиться в сливную трубу.

– Верно. А вообще нет, лучше при мне.

Мойщик гулко громыхал внутри котла. Вскоре до наблюдателей донесся сдавленный стон. Сонливость мистера Барнса как рукой сняло, и он с неожиданным проворством подскочил к люку, откуда мойщик передал ему какой-то предмет.

– Гляньте, мистер Барнс, часы босса, к жилету были пристегнуты. – Он говорил взволнованным шепотом, но рабочие внизу платформы услышали и подхватили:

– Босс…

– Босс!

– Это босс внутри.

– Часы нашли.

– Кто-то сунул босса в котел.

– Как ты сказал, «сунул»?

Найджел изучал лица спутников. Мистер Барнс был потрясен и, казалось, едва поспевал за происходящим. Гэбриэл Сорн, судя по виду, производил в уме какие-то вычисления, от которых зависела его жизнь.

Мойщик вылез из люка, поморгал и извлек из глубоких карманов спецовки перьевую ручку, разбитое пенсне, несколько монет и электрический фонарик. Найджел велел ему разложить находки на полу.

Мистер Барнс потянулся к пенсне, но тут же медленно отвел руку, будто передумал гладить чужую собаку.

– Бьюсь об заклад, это очки мистера Баннета, – сказал он. – И ручка тоже его, «Уотерман». Вот и доказательства.

– Боюсь, этого будет мало, – возразил Найджел. Собравшиеся, судя по виду, были глубоко потрясены. Для невротика вроде Сорна подавление чувств могло быть опасно. Найджел заговорил бесстрастным лекторским тоном: – Чтобы установить личность, необходимо…

Однако он недолго держал внимание беспокойной публики. Тяжелой поступью к ним неторопливо приближался дородный инспектор полиции. Бок о бок с ним шел сержант, а позади, к удивлению Найджела, – доктор Кэммисон.

Инспектор взобрался по лестнице и обвел собрание подозрительным недовольным взглядом. Найджел вдруг понял, что инспектор скажет сейчас: «Ну-ка, что тут у вас происходит?» – и тот не обманул его ожиданий. Этот простой вопрос застал всех врасплох. Найджел взял переговоры на себя.

– Труп в котле, – сообщил он.

Инспектор недовольно посмотрел на него, но, сбитый с толку серьезным видом, сказал:

– Труп? Ладно, всему свое время. – Он достал блокнот и угрожающе спросил: – Кто его обнаружил?

Мойщик сглотнул комок в горле:

– Я, сэр.

– Имя?

Инспектор записал имя и адрес, задал те же вопросы Сорну и мистеру Барнсу, а затем, прищурившись, повернулся к Найджелу:

– А вас как зовут, сэр?

– Найджел Стрейнджуэйс.

– Вы здесь работаете?

– Нет, я…

– Так я и думал. И по какому вы делу, позвольте спросить?

Уязвленный воинственным и напыщенным тоном инспектора, сыщик ответствовал:

– По какому делу? По собачьему.

Инспектор начал медленно закипать, и Найджел, не удержавшись, добавил:

– Помните, как писал поэт: «Пес околел, а человек живет, как жил доселе»? Так вот, у нас околели оба.

 

Глава 3

17 июля, 17.15–19.50

– По собачьему делу, говорите? – повторил инспектор, когда к нему вернулся дар речи. – Я что, должен принять это всерьез или вы изволите веселиться на мой счет?

Эта витиеватость на секунду придала полицейскому по-настоящему грозный вид. Мысленно отругав себя за то, что не удержался от зубоскальства, Найджел ответил:

– Нет, все очень серьезно. Хотя мне, конечно, стоило выразиться иначе. – И он коротко обрисовал поручение мистера Баннета.

– Мистер Стрейнджуэйс – частный сыскной агент, – сказал доктор Кэммисон, наблюдавший за их разговором с невозмутимым лицом, на котором едва заметно подрагивал мускул. – Он часто содействует властям в расследованиях. Его дядя – помощник комиссара лондонской полиции.

– Замечательно, – холодно отозвался инспектор. – Давайте приступим к делу. Меня, кстати, зовут Тайлер, а это сержант Толуорти. Кто покойный?

– Тело, судя по всему, не подлежит опознанию, – сказал Найджел. – Однако мистер Барнс подтвердил, что предметы, найденные в котле, принадлежат мистеру Юстасу Баннету.

При упоминании Баннета сержант Толуорти изъявил желание провалиться на месте и даже инспектор принял слегка ошалелый вид, но, впрочем, быстро взял себя в руки.

– Улики нельзя было трогать, – с осуждением заявил он. – Кто их вынес?

– Мойщик, – быстро ответил Найджел. – Я беру всю ответственность на себя.

Инспектор резко повернулся к мойщику и спросил его громким, задиристым голосом, явно прибереженным для общения с рабочим классом:

– Вы, значит? Опишите их положение.

Мойщик взволнованно облизал губы.

– Вот как все было, сэр. Часы висели на цепочке, а цепочка была продета в петлицу. Деньги лежали в кармане брюк, фонарик – в пиджаке. Ручку я нашел во внутреннем кармане. Очки висели сбоку. Зацепились той штукой, которая вокруг уха идет – понимаете?

– И больше вы ничего не нашли?

– Нет, сэр.

– Уверены?

– Что такое?

– Обыщите его, сержант.

Инспектор Тайлер работал наверняка. Бедняге мойщику ничего не оставалось, как позволить обыскать себя сверху донизу.

– Ну-ка, – сказал инспектор, когда с осмотром было покончено, – дайте фонарик. Пора и мне заглянуть внутрь.

Горстка людей на платформе молча наблюдала за тем, как он неуклюже протиснулся в люк. Зрителей впечатлило, что инспектор залез в котел, даже не взглянув перед тем на страшное содержимое. Изнутри донеслось шарканье. Затем – тишина. Казалось, прошла целая вечность. Сорн стоял, судорожно заламывая пальцы. Наконец в люке появилось лицо инспектора: он был бледнее обычного, под козырьком фуражки проступил пот. Тайлер осторожно и неуклюже выбрался из котла, отряхнул мундир и повернулся к пивовару.

– Хм-м… Эта отдушина, сливная труба, или как вы там ее называете… Куда она ведет?

– В хмелеотделитель, – ответил мистер Барнс. – Если ищете улики…

– Толуорти, хорошенько осмотрите этот хмелеотделитель, пусть вам покажут. Послушайте, кто у вас тут главный?

– Выходит, что я, – сказал мистер Барнс, – раз уж боссу крышка, а мистер Джо в отпуске.

– Очень хорошо. Мне скоро понадобится комната для допроса свидетелей, сможете устроить? Кабинет мистера Баннета, пожалуй, будет в самый раз.

– Он бы такое не одобрил! – потрясенно воскликнул мистер Барнс. Власть Юстаса Баннета не могла исчезнуть в одночасье.

Инспектор только отмахнулся.

– Если вы, доктор, желаете провести предварительный осмотр, сейчас самое время. Впрочем, вряд ли от этого будет польза, – мрачно добавил он. – Там и осматривать нечего. Тело прошу не двигать. Скоро приедет фотограф.

Доктор Кэммисон хотел было что-то сказать, но передумал и молча исчез в котле.

– Теперь я хотел бы знать, – продолжал Тайлер, – когда мистера Баннета последний раз видели живым?

– Сегодня его здесь не было, – ответил пивовар.

– Точно?

– Точней не бывает. Клерк в справочном бюро подтвердит. Уж мы бы знали, если бы он появился, будьте уверены.

– Незримое присутствие – это не про мистера Баннета, – добавил Гэбриэл Сорн.

Инспектор смерил его подозрительным взглядом. Сорн поспешно отвел глаза.

– С какого часа рабочие приходят на пивоварню?

– Самые ранние – к пяти утра.

– Мне нужно будет с ними поговорить. Они еще здесь?

– Нет, давно удрали.

– Пошлите за ними, пожалуйста.

Пивовар спустился с платформы и во весь голос сообщил стоявшим внизу рабочим, что Господь Всемогущий хочет видеть такого-то и такого-то, и чтобы мигом. Это откровение явно пришлось инспектору не по вкусу, и Найджел, желая сгладить эффект, сказал:

– Мистер Баннет с супругой прошлым вечером были на вечеринке у Кэммисонов и ушли между одиннадцатью и четвертью двенадцатого. Это дает нам точку отсчета. Баннет сказал, что с утра его на пивоварне не будет, но обещал встретить меня ближе к вечеру.

Маленькие голубые глазки инспектора вперились в Найджела.

– Вы не удивились, когда мистер Баннет не пришел на встречу?

– Не очень. Я ждал его с минуты на минуту. Мистер Сорн любезно согласился показать мне пивоварню.

– И мистер Баннет не оставил для вас сообщения?

– Насколько я знаю, нет.

– Хм-м, странно. – Инспектор Тайлер источал атмосферу подозрительности, которая сырым туманом укутывала каждое его слово и до костей пробирала всех, к кому он обращался. Найджел заключил, что перед ним человек с амбициями, которые, к его вящему неудовольствию, не спешат воплощаться в жизнь.

– Первым делом, – продолжал инспектор, – надо установить личность и как можно точнее определить время смерти.

– Это будет совсем непросто, – сухо заметил Герберт Кэммисон, вылезая из котла. – Все мягкие ткани выварились, поэтому можно не рассчитывать на родимые пятна. Нижняя челюсть и мелкие кости отъединились. Конечно, мы их найдем, однако на то, чтобы собрать скелет, потребуется какое-то время. Повезло, что одежда помогла удержать останки вместе. Если есть врожденный дефект костей или, скажем, залеченная трещина, то при тщательном осмотре я их обнаружу. Возможно, это даст вам зацепку. Сейчас могу сказать только, что покойный ростом и сложением напоминает Баннета, одежда определенно его, а волосы похожи по цвету. Как вы заметили, тело зацепилось за паровой змеевик. Одного жара трубы хватило бы, чтобы сжечь труп до костей. Между прочим, благодаря этому он не опустился на дно котла и не заткнул сливную трубу. Кстати, где зубы?

– Зубы? – протянул инспектор. – Верно, их нет, я тоже заметил.

– У Баннета был полный комплект вставных зубов. Сейчас челюстные кости пусты, а нижняя к тому же отделилась от черепа. Придется вам их поискать. Это лучшее средство опознания.

– Я этим займусь, сэр, – немного сварливо ответил инспектор. – Что вы скажете о времени смерти?

– Здесь я вам не помогу. Аутопсия тоже ничего не даст. Исследовать попросту нечего. Могу только сказать, что тело, судя по состоянию, пробыло в котле по меньшей мере шесть часов.

Инспектор повернулся к мистеру Барнсу.

– Утром, прежде чем загрузить в котел хмель и все прочее, люк открывают?

– Нет.

– А в котором часу начинается кипячение?

– В восемь.

– Выходит, тело мистера Баннета – если это действительно он – поместили в котел между четвертью двенадцатого прошлого вечера и восемью часами утра. – Заметив, с каким вниманием его слушают, инспектор пришел в благодушное настроение. – Мистер Барнс, мне понадобится имя и адрес ночного сторожа… Спасибо. Что ж, доктор Кэммисон, здесь ваши дела закончены. Я вот подумал: что, если вы позвоните вдов… миссис Баннет? Вы семейный врач, кому как не вам это сделать. Не тревожьте ее понапрасну, просто узнайте, во сколько ее муж вышел сегодня из дома. Придумайте отговорку. Скажите, что мистер Стрейнджуэйс хочет узнать, почему тот не явился на встречу, – как-нибудь этак.

– Хорошо, – сказал Кэммисон.

– Еще минуту, доктор, – добавил Тайлер. – Как вам кажется, это мог быть несчастный случай или самоубийство? Оно, конечно, не стоит и спрашивать, но все-таки…

– Несчастный случай исключен, – отрезал Кэммисон. – Самоубийство? Это значило бы, что бедняга забрался внутрь, закрыл за собой люк (притом что изнутри это невозможно сделать) – а иначе с утра, перед тем как заполнить котел, кто-нибудь заметил бы непорядок, – затем лег и приготовился свариться заживо. То же касается и предположения, что он прыгнул внутрь сегодня днем, когда кипячение уже началось: люк нашли бы открытым, и мы бы об этом знали.

– Никто не докладывал об открытом люке, мистер Барнс? – спросил инспектор.

– Не докладывал. Если хотите, завтра я разузнаю наверняка.

– Будьте добры.

– Не сомневайтесь: теоретически самоубийство нельзя исключить, но это за пределами человеческих возможностей, – сказал Кэммисон.

– Я так и думал, – кивнул Тайлер. – Это же относится и к телу, верно? Теоретически останки могут принадлежать кому-то еще, но на практике это определенно мистер Баннет?

– Не берусь утверждать, – с профессиональной осторожностью ответил Кэммисон. – Кстати, есть еще одно обстоятельство. Убийца не смог бы затолкать жертву в люк, не лишив ее сознания. Если в ход пошел наркотик, яд или анестетик, я не смогу вам помочь. Если были затронуты кости – скажем, жертву ударили по голове, – осмотр позволит это установить.

Герберт Кэммисон пошел к телефону. Тем временем прибыли фотограф и дактилоскопист. Найджел рассеянно наблюдал за их работой, пытаясь поймать какое-то смутное воспоминание. Котел. Кипячение. Ах да!

– Сорн, вы говорили, что сегодня в этом котле было три отдельных кипячения?

– Да.

– Примерно по два с половиной часа каждое?

– Да, более или менее.

– Послушайте, инспектор. Доктор Кэммисон сказал, что тело по крайней мере шесть часов пробыло в кипятке. Это значит – все три кипячения. А отсюда следует, что кто бы ни был в котле – Баннет или кто-то другой, – его поместили туда раньше восьми утра.

– Да, сэр. Похоже, так и есть. Я не знал про три кипячения. Думал, котел весь день работает без перерыва.

Найджел чувствовал, что из этого следует еще какой-то вывод, но для его уставших мозгов загадка была непосильной. В этот момент появился сержант Толуорти – запыхавшийся, перепачканный и торжествующий. Его простая крестьянская голова крепко сидела на кирпично-красной шее. Он развернул платок, который бережно нес в руках, и предъявил трофеи, почти такие же зловещие, как и останки в котле: два покоробившихся протеза, перстень-печатку, россыпь зубов и несколько мелких косточек. Тайлер порывисто повернулся к мистеру Барнсу:

– Узнаете этот перстень?

– Точно хозяйский. Видите герб?

– Должно быть, соскользнул с пальца, когда мясо сошло. Сержант, скажите носильщикам, пусть вынимают тело. Через полчаса я буду в участке. А вот и доктор… Ну, что она вам сказала?

Найджел почувствовал напряжение. Мистер Барнс сдвинул черные брови. Гэбриэл Сорн не отрывал взгляда от своих рук. Даже инспектора взяло любопытство – и служебного гонора как не бывало. Впрочем, на лице Герберта Кэммисона не дрогнул ни один мускул. Ровно таким же тоном – каким он сказал бы: «Держите пациента в тепле, его немного лихорадит, но беспокоиться не о чем» – доктор произнес:

– Миссис Баннет говорит, что сегодня не видела мужа. Он не явился к завтраку.

– Не явился к завтраку? – воскликнул инспектор. – Вы хотите сказать, что покойного целый день не было дома, а его жена не предприняла никаких шагов? – Он яростно уставился на Кэммисона, будто в странном поведении миссис Баннет был виноват доктор.

– Похоже на то, – невозмутимо ответил тот. – Лучше поговорите с ней сами. Если угодно, можем сейчас же туда отправиться. Я сообщу ей новость о нашей находке, и, если миссис Баннет будет в состоянии отвечать, вы ее допросите.

Инспектор раздал еще несколько указаний и направился к выходу.

– Я вынужден попросить вас остаться, мистер Барнс, – сказал он напоследок. – Сейчас я побеседую с миссис Баннет, а потом вернусь, осмотрю кабинет ее мужа, поговорю с рабочими. Будьте готовы, пожалуйста.

Вид у мистера Барнса был как никогда подавленный.

– Буду, не беспокойтесь. Эх, придется звонить на акцизную таможню. Целый день простоя на пивоварне огорчат кого хочешь.

«И это, – подумалось Найджелу, – учитывая характер покойного, было самым здравым взглядом на события дня». Сыщик и сам разрывался между любопытством и отвращением. Ему совсем не хотелось выслеживать того, кто прикончил владельца пивоварни: смерть Баннета никого не огорчила, в этом сомнений не было. И все же Найджел чувствовал себя вовлеченным, и не только из-за Трюфеля. Софи Кэммисон чего-то недоговаривала. Он все не мог забыть, как она сжала его плечо и попросила больше «не дерзить мистеру Баннету» – будто призрак коснулся ледяным пальцем. Что за страх она передала ему? Найджел нетерпеливо откинул со лба светлую прядь. «Нет, все это вздор, и меня он совершенно не касается».

– Что ж, я, пожалуй, пойду.

– Разве ты не с нами? – неожиданно спросил Кэммисон.

Инспектор нахмурился.

– Это против правил, сэр. Я такое не одоб…

– Послушайте, – перебил его доктор, – Стрейнджуэйс в этом деле не посторонний. Смерть Трюфеля может иметь отношение к убийству, которое вы расследуете, кем бы ни оказался убитый.

– Бросьте, – процедил инспектор. – Не нужно все усложнять.

Кэммисон терпеливо объяснил:

– Конечно, это может быть совпадением. Но разве не странно, что в двухнедельный срок сначала пса, а потом его хозяина убивают одним и тем же способом? Что, если смерть Трюфеля была репетицией?

Даже инспектора поразила такая гипотеза, тем более неприятная из-за спокойного, деловитого тона, которым она была высказана.

– Может, в этом что-то и есть, – признал он. – Но порядок превыше всего, и…

– Черт побери, мы говорим об убийстве или дорожной пробке? Если хотите соблюсти все формальности, позвоните сэру Джону Стрейнджуэйсу в Скотленд-Ярд. Он даст вам необходимые рекомендации.

Так вышло, что Найджел неожиданно для себя самого покинул пивоварню в компании инспектора и доктора. Мнения детектива даже не спрашивали; и Тайлер, и Кэммисон, похоже, нисколько не сомневались, что ему, как ищейке на поводке, не терпится приступить к делу. Что ж, пусть так.

Баннет жил всего в минуте ходьбы от пивоварни. Вычурный кирпичный дом на отшибе резко выделялся на фоне спокойного, освященного временем достоинства Мэйден-Эстбери. «Подходящее жилище для его покойного владельца», – подумал Найджел.

Доктор Кэммисон оставил их в столовой при кухне и отправился поговорить с миссис Баннет. Инспектор сидел неподвижно и прямо, сложив на коленях руки и глядя прямо перед собой. Найджел беспокойно ходил по комнате, рассеянно трогая мебель. Его внимание привлек поясной студийный фотопортрет на каминной полке. Мужчина средних лет – круглое лицо, густо напомаженные волосы с пробором посередине, пышные усы, лишь отчасти маскирующие бессилие маленького слащавого рта. В глазах застыло сердечное и чуть сконфуженное выражение. Найджел решил, что такой человек сохранил бы на гражданке военный чин – да, ему бы нравилось обращение «капитан». Он бы наверняка встречал знакомых словами «Ну, старики, как живете?», угощал всех выпивкой и рассказывал неприличные анекдоты, а больше всего на свете, сам того не зная, боялся бы потерять популярность, особенно среди людей «низкого положения». Что до профессии, он стал бы неудачливым птицеводом или удачливым коммивояжером. «Должно быть, мастак сочинять отговорки», – подумал Найджел и повернулся к инспектору:

– Знаете, кто это?

– Это Джо Баннет, брат Юстаса Баннета.

– Ну и ну! А на брата совсем не похож. По крайней мере, выражение лица совершенно другое. Черты, впрочем, те же, если вглядеться.

Куда больше его удивили слова Софи о том, что Кэммисоны очень привязаны к Джо, – тот совсем не походил на человека их сорта. Найджел еще обдумывал это, когда в дверях появился доктор.

– Миссис Баннет готова говорить с вами. Я сказал, что у нас есть серьезные основания считать ее мужа погибшим. Советую умолчать о неприятных подробностях.

– Как она приняла новость? – спросил инспектор.

– Ну… она явно потрясена. – Казалось, Кэммисон чего-то недоговаривает. Даже Тайлер воззрился на доктора с любопытством, будто ожидал объяснений, но тот без дальнейших слов повел их в гостиную.

Пока инспектор выражал соболезнования, Найджел изучал Эмили Баннет. Ее затуманенный взгляд, лихорадочный румянец и дрожащие руки, растрепанная копна седых волос с упавшей на ухо прядью, неряшливое и безвкусное платье, дрожь в уголках длинных поникших губ – все это напомнило Найджелу… о чем же? О чем-то очень далеком от образа скорбящей вдовы. Да, она была точь-в-точь одна из тех чудаковатых старых дев, которые, прожив безупречную жизнь, вдруг без видимой причины пускаются во все тяжкие, напиваются, громогласно бранятся на улице и ставят в ужасно неловкое положение полицейских. Много лет назад Найджелу довелось увидеть, как одну такую леди вытащили из увеселительного заведения под аплодисменты зевак.

Инспектор Тайлер тем временем говорил:

– Итак, мадам, вы утверждаете, что не видели мужа с тех пор, как прошлым вечером оба вернулись домой в двадцать три двадцать. Вы сразу отправились в постель. Ваш муж, который занимал отдельную спальню, сказал, что хочет поработать. Вы скоро уснули и не слышали, как он поднялся к себе. Верно?

– Да, сэр.

Это «сэр» и чуть просторечный акцент – совсем непохожий на испуганный, но все-таки исполненный благородства тон, каким миссис Баннет говорила еще вчера, – потрясли Найджела. Брак с Юстасом Баннетом был неравным. Смерть мужа освободила ее от муштры: теперь вдова наконец могла стать собой. Перед ними стояла настоящая Эмили Баннет.

Инспектора слово «сэр» тоже смутило. Эффект, впрочем, был скорее подсознательным: Тайлер взял воинственный тон, к которому уже прибегал в разговоре с мойщиком на пивоварне.

– И вы утверждаете, что, не увидев мужа за завтраком и позднее обнаружив его постель неразобранной, ничего не предприняли? Вы даже не позвонили на пивоварню, чтобы навести о нем справки?

Угрожающие нотки как будто напомнили Эмили Баннет о Юстасе и о том, что ей положено вести себя «как леди». К ней вернулись хорошие манеры.

– Да… то есть нет. Понимаете, мой муж терпеть не может… не мог любое вмешательство. Ему бы не понравилось, что я поднимаю шум. Если бы он узнал, что я искала его на пивоварне, он бы очень разозлился.

– А то, что он не спал в своей постели, не показалось вам, скажем… странным?

Густо покраснев и нервно скомкав платок, миссис Баннет подняла голову и упрямо прошептала:

– Нет, не показалось. Такое бывало и раньше.

– Какого дьявола вы… – вышел из себя инспектор.

Доктор Кэммисон, не повышая голоса, прервал его:

– Вы хотите сказать, ваш супруг посещал других женщин?

– Да, – чуть слышно подтвердила она. – И если не находил их здесь, то устраивал себе отпуск в Париже. Он даже не скрывал от меня правду – слишком презирал, чтобы о таком беспокоиться. – Ее голос сорвался, и из глаз наконец полились слезы.

После этого в доме пробыли недолго. Было крайне важно вернуть из отпуска Джо, но миссис Баннет знала только, что он отправился из Пулхэмптона к северу – вокруг мыса Лендс-Энд и вдоль валлийского побережья. Тайлеру ничего не оставалось, как уведомить порты по маршруту и ждать новостей. Слуга Баннетов подтвердил, что хозяева вернулись вечером около 23.20; затем он лег спать. Инспектор выяснил имя дантиста, который мог опознать зубной протез. Задав еще несколько вопросов, они покинули дом. Тайлер назначил время для аутопсии и сухо распрощался, оставив Найджела и Герберта одних.

– Миссис Баннет не очень-то скорбит, – заметил Найджел, когда они поднимались в гору по узкой улочке. – Впрочем, неудивительно. Она теперь свободна. «Когда вышел Израиль из Египта…»

Герберт Кэммисон посмотрел на него в упор.

– Услышав, что ее муж, возможно, мертв, она первым делом спросила: «Мертв? Юстас мертв? Вы меня не обманываете? Он правда умер? Я не верю». Бедняжка в шоке, разумеется. Она не отвечала за свои слова, – добавил он со значением.

– Разумеется, – без выражения подтвердил Найджел.

– Должен признать, я даже испугался. У нее был такой вид, словно ей вручили подарок. Раскрасневшаяся, растрепанная, жалкая. Ты тоже заметил ее акцент?

– Заметил.

– Странно, я о нем не подозревал. Что ж, так-то вот. И смотри, Найджел, Тайлеру об этом ни слова. Он слишком честолюбив. В этом деле у него только один интерес – кого-нибудь арестовать, и как можно скорей. Того, что я тебе рассказал, ему достаточно, чтобы упечь миссис Баннет за решетку. Толуорти – другое дело. Он парень что надо, мы с ним часто играем в крикет. Но с Тайлером держись настороже – одно слово…

Доктор Кэммисон произнес слово.

– Литота, как она есть, – заключил Найджел.

 

Глава 4

17 июля, 20.55–22.30

– Вам так нравится пить кофе с пола? – спросила Софи Кэммисон. – Столик ведь под рукой.

Найджел поднял с пола чашку и поставил ее на колени. Он сидел, привалившись к одному подлокотнику глубокого кресла и закинув ноги на другой. Ковер вокруг был усеян сигаретным пеплом. При виде этого зрелища Софи вздохнула со смесью раздражения и обреченности: ее гость не отличался любовью к порядку. Что толку стратегически расставлять по дому пепельницы, если Найджел их попросту не замечает? Странно было тревожиться о таких пустяках после того, что рассказал ей Герберт, пока она переодевалась к обеду. Юстас Баннет мертв, а у нее на уме грязный ковер. Пепел к пеплу, прах к праху. Ей до сих пор не верилось, что такое возможно.

– О чем вы задумались? – спросил Найджел.

– О том, как глупо беспокоиться о ковре после того… после того, что случилось.

– О ковре? Ох, простите, пожалуйста! Какую я грязь развел, вот неряха!

Найджел, будто ребенок, скорчил потешную мину – того и гляди расплачется. Он мигом выбрался из кресла, едва не опрокинув кофейную чашку, схватил у камина метелку с совком для угля и начал прибирать за собой. Миссис Кэммисон наблюдала за ним, не прекращая вязать. Неловкость Найджела и раздражала, и умиляла ее. Уборка целиком поглотила его внимание: как по-детски мужчины увлекаются пустяками! Сложно представить, что этот раскрасневшийся увалень, который так неумело обращается с веником и совком, когда-то вычислял убийц, пробираясь по закоулкам их извращенного разума, написал книгу о каролингских поэтах и женился на одной из самых замечательных женщин своего поколения.

– Зачем вы это делаете? – вдруг спросила Софи.

– Делаю что? – Найджел, не вставая с колен, непонимающе посмотрел на нее. – Это меньшее, чем я могу искупить вину за погубленный дивный ковер!

– Я не об этом, – ответила Софи, слегка уязвленная тем, что ее принимают за фанатичную домохозяйку. – Зачем вы беретесь расследовать преступления?

– Иногда словно против воли, – беззаботно откликнулся Найджел.

Спицы в руках Софи Кэммисон на секунду застыли. Когда она опять принялась вязать, Найджел отметил, что в ее движениях уже не было прежнего автоматизма. Она будто отправила пальцам срочную телеграмму: «Давайте же! Говорю вам, вяжите! Не подводите меня!»

– Иногда? – заметила Софи. – Зачем вообще за такое браться?

– Все лучше, чем сидеть без дела. По-моему, это единственная профессия, к которой можно приложить классическое образование.

– Не смейтесь надо мной. Я говорю серьезно.

– Я тоже. Если когда-нибудь в пору зеленой юности, как ее называет мой дядя-шутник, вам приходилось переводить экспромтом с латыни, вы поймете, что я имею в виду. Параллель между переводом и поиском преступника очевидна. Переводчик имеет дело с длинным предложением, полным инверсий, – не более чем нелепым набором слов. Так и преступление: на первый взгляд в нем нет никакого смысла. Подлежащее – это жертва; сказуемое – modus operandi, способ совершения убийства; дополнение – мотив. Вот три неотъемлемых составных части всякого предложения и всякого преступления. Первым делом вы определяете подлежащее, затем ищете сказуемое, и вместе они приводят вас к дополнению. Однако преступник – общий смысл – еще не известен. У вас есть груда придаточных, одни могут дать зацепку, другие сбивают со следа. Нужно мысленно разделить и собрать их заново так, чтобы усилить смысл целого. Такое упражнение в анализе и синтезе – лучшая тренировка для сыщика.

Софи его рассуждения потрясли.

– Как сухо и бесчувственно! – воскликнула она. – Вы совершенно исключили человеческий фактор.

– Нет-нет, – запротестовал Найджел. – Конечно, любая аналогия не отражает всей правды. Однако вернемся к классическому образованию. Когда вы учитесь писать сочинения на латыни и греческом языке в стиле определенных авторов, вы первым делом узнаете, что лучшие из них постоянно нарушают правила грамматики. У каждого свои особенности. Это в равной степени относится и к преступникам – особенно к убийцам. Для того чтобы написать хорошее сочинение, мало быть подражателем – нужно с головой влезть в чужую шкуру. Нужно думать точно так же, как думали Фукидид, Ливий, Цицерон, Софокл и Вергилий. Так и сыщик – для того чтобы воссоздать картину преступления, он должен прочувствовать характер того, кто его совершил.

Миссис Кэммисон изумленно смотрела на гостя. Неужели он верит во всю эту чушь, или… нет, догадалась она, он просто хочет отвлечь ее от чудовищного видения: Юстас Баннет – месиво из костей и волос, осевшее мешком на дне котла. Знает ли Найджел, как упорно ее преследует этот образ? Что ж, надо отдать сыщику должное, он и впрямь заставил на минуту забыться. Но догадывается ли Найджел о другой, куда более страшной мысли, в которой Софи до сих пор не смела себе признаться, – о том кошмаре, что она, крепко зажмурившись, гнала от себя прочь? Найджел вдруг напугал ее. Ей захотелось, чтобы Герберт был рядом… Увы, его посреди обеда вызвали к пациенту.

– Вы так много вяжете? – спросил Найджел. – У вас, наверное, уйма племянников и племянниц.

– Да, – сказала Софи и, отвечая на вопрос, который (по ошибке) почудился ей в этих словах, добавила: – Мы с Гербертом решили не заводить детей, пока… пока не встанем на ноги.

– Вы давно женаты?

– Почти три года. Мы поженились, когда он купил право заниматься здесь врачебной практикой.

– По-моему, из вас вышла бы прекрасная мать.

Софи почувствовала, что долго такой разговор не выдержит – в глазах уже закипали слезы. Желая разделаться с этой слабостью, она довольно натянуто произнесла:

– И все-таки мне непонятно, почему вы гоняетесь за преступниками. Удовольствия это наверняка не приносит, заботиться о пропитании вам не нужно… Верите в справедливость?

Найджел скосил глаза к носу. «Что еще за новости? – подумал он. – Откуда такая воинственность? Что она пытается скрыть от меня – или от себя самой?» Вслух он сказал:

– В абстрактную Справедливость я не верю. Бывают «справедливые» преступления и неправедные суды. Наверное, я выбрал это занятие потому, что оно дает редкую возможность изучить человека, так сказать, в первозданном виде. Люди, столкнувшись с преступлением – особенно с убийством, – всегда держатся настороже, всегда готовы обороняться и, защищая один уголок своего ума, обнажают остальные. Даже самые здравомыслящие начинают вести себя ненормально.

– Все это довольно бесчеловечно, – дрожащим голосом произнесла Софи.

– Нисколько. В любопытстве нет ничего бесчеловечного. А мною только оно и движет – любопытство ученого. Впрочем, простите: я вас расстроил. Нет, правда, я вовсе не чудовище. Честно говоря, я вообще решил не лезть в эту историю. Кто бы ни прикончил Юстаса Баннета, повод наверняка был веский.

– Тут ты, скорее всего, прав, – произнес из-за спины глубокий голос. – Но я на твоем месте не торопился бы бросать это дело.

Доктор Кэммисон вошел незаметно. Он закрыл за собой дверь и бесшумно приблизился. Его мягкие, отточенные движения вкупе с мужественным смуглым лицом, черной щетиной и глубокими карими глазами придавали ему сходство с пантерой. Найджел поймал на себе яркий немигающий взгляд.

– Быстро же у тебя все меняется. Еще утром ты советовал не браться за дело Трюфеля – и вот… Что ж, как говорил старина Тацит, «supervacuus inter sanos medicus», что в грубом переводе означает «между здоровыми врач еще больше обычного похож на бездельника».

– «Грубый» – вряд ли подходящее слово для этого перевода. – На губах доктора в кои-то веки заиграла улыбка. – Однако мертвый Трюфель – дело одно, а мертвый Баннет – совсем другое.

– Сказано верно, хотя и несколько нравоучительно.

– Видишь ли, многие мечтали пересчитать ему кости, прошу прощения за невольную двусмысленность.

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– Как бы тебе сказать…

– Герберт!

В голосе Софи прозвучала такая мука, что у Найджела на секунду перехватило дыхание, будто в него швырнули чем-то тяжелым. Даже Герберт потерял самообладание и с сомнением посмотрел на жену.

– Все это замечательно, дорогая, – протянул он, – но…

– Послушайте меня оба, – сказал Найджел, беря себя в руки. – Я не хотел совать нос в ваши тайны, но с тех пор, как я здесь, нельзя было не заметить, что Софи чего-то недоговаривает и в этом как-то замешан Юстас Баннет.

– Я думала… Не понимаю, с чего вы взяли, – перебила она.

– При каждом упоминании Баннета вы изо всех сил стараетесь вести себя естественно. Это всегда заметно. Можно с успехом изобразить кого угодно, кроме себя самого в естественном состоянии.

– Разговор принимает метафизический оборот, – сказал доктор Кэммисон. – Нет, Софи, нужно ему рассказать. Как знать, не понадобится ли нам вскоре его помощь.

– Помощь? – Софи, внезапно догадавшись о чем-то, схватилась за подлокотники – только так она могла унять дрожь в руках. Герберт наклонился над спинкой кресла, взял супругу за плечи и с профессиональным педантизмом начал рассказ:

– Как ни крути, с Баннетом меня многое связывает. Вскоре после того, как мы поселились здесь, он обратился ко мне за медицинским советом. Это было щекотливое дело, поскольку он тогда пользовался услугами доктора Эннерли, а профессиональная этика не позволяет лечить пациента без разрешения его врача. Я, разумеется, сообщил об этом Баннету. Он сказал, что Эннерли… его не устраивает и что я поступлю глупо, если не приму предложение. Его деньги, мол, не хуже ничьих других, и далее в том же духе. Я ответил – довольно жестко, пожалуй, – что у нас не принято двурушничать. Баннет явно не привык к такому обращению и сильно разошелся – помянул всех врачей с их суевериями и прочее. Я решил, что вопрос исчерпан, но вскоре Баннет рассорился с Эннерли и отказался иметь с ним дело, а потом опять явился ко мне. Эннерли повел себя как порядочный человек. Так я и стал лечащим врачом Баннета. Он был тяжелым ипохондриком: вбил себе в голову, что страдает то ли язвой желудка, то ли перитонитом, то ли еще чем. Диагноз, конечно, не подтвердился. Я назначил ему диету – не сомневаюсь, Эннерли назначил бы точно такую же, – и Баннет очень скоро пошел на поправку. К сожалению, вскоре после этого он стал набиваться к нам в друзья: приглашал ужинать, присылал ящиками вино. Я этого типа не выносил, а к тому времени до меня дошли слухи с пивоварни, которые нравились мне еще меньше. Я не представлял, чего он от меня хочет, пока это не стало очевидно. Он, э-э…

– Он начал со мной заигрывать, – вмешалась миссис Кэммисон. – Противный коротышка! Хотя это было так нелепо, что я не могла не посмеяться над ним.

– А Баннет оказался не из тех, кто может оценить шутку? – спросил Найджел.

Герберт Кэммисон серьезно посмотрел на него.

– Да, не из тех. И я лучше сразу скажу: тот, кто его прикончил, заслужил бесплатное пиво за счет государства до конца своих дней. Баннет был асоциальным паразитом самого худшего сорта, и в порядочном обществе его давно засадили бы за решетку – хотя в порядочном обществе такой, как он, и не смог бы существовать. Впрочем, это к делу не относится. Его – назовем их так – ухаживания за Софи были только симптомом, малозначительным по сравнению…

Софи Кэммисон усмехнулась.

– Дорогой, – сказала она, беря мужа за руку, – как жаль, что моя честь так низко стоит в твоей шкале ценностей.

– Твоя честь может сама о себе позаботиться, и с успехом, должен заметить, – невозмутимо ответил Герберт. – Рабочие на пивоварне куда более уязвимы. В общем, спустя какое-то время Баннет оставил Софи в покое – по крайней мере, на время. Тогда-то и начали выясняться другие неприглядные факты. На пивоварне работало немало моих страховых пациентов, и я удивительно часто наблюдал у них производственные травмы и профессиональные заболевания. Конечно, это не мое дело – собирать сплетни; с другой стороны, я считаю, что врач не имеет права безразлично взирать на социальные условия. Предотвращать болезнь не менее важно, чем лечить ее.

– Правильно! Правильно! – воскликнул Найджел. – Эти старомодные китайские принципы чудо как хороши.

– Вот, например, что я услышал вначале, – продолжал доктор Кэммисон сосредоточенным тоном лектора из анатомического театра. – Говорили, будто Баннет, принимая людей на работу, отдает предпочтение женатым мужчинам: это позволяет ему крепче держать их в узде. У меня сложилось впечатление, что его по-настоящему боялись. Он вечно сновал по пивоварне, вырастал за спиной у подчиненных и молча следил за ними. Один из рабочих сообщил, что они из-за этого нервничали, торопились и допускали промахи. А уж тогда он мог делать с ними все, что хотел.

– Да, Сорн рассказал мне сегодня об одном таком случае – того парня даже стошнило! Как же его звали? Эд Парсонс.

– Да, хотя для Эда Парсонса одним случаем дело не закончилось. Ну, это только примеры, я слышал гораздо больше. Конечно, бывают такие типы, которым только дай поругать начальство. Какие-то слухи наверняка были преувеличены. И все-таки дыма без огня не бывает, а с Баннетом дыма было чертовски много. Что до меня, то переломный момент настал, когда ко мне поступил водитель грузовика. Он серьезно пострадал в аварии на Ханикумском холме, сразу за городом. Из показаний в суде стало предельно ясно, что водителю навязали невыполнимое расписание и он от переутомления заснул за рулем. Баннет с его огромным влиянием отделался мизерным штрафом. Он отметил это событие, уволив водителя. Конечно, такое случается постоянно. Нанимателям это на руку: они больше экономят на рабочих, чем теряют на штрафах. Говоря по правде, меня заставила вмешаться не сама несправедливость, а то, что я услышал от бедняги, когда он после аварии метался в бреду, все повторяя: «Не доеду! Черт, сплю на ходу! Это убийство! Он меня уволит! Убийство! Засыпаю, черт возьми, сплю на ходу!»

Я не очень-то сентиментален – для врача, – но эта история меня доконала. Когда того парня уволили, мое терпение лопнуло. Я отправился к Джо – брату Юстаса, что заведует транспортным цехом, – и чуть не в лицо назвал его убийцей. Он принял это достойно; на самом деле с тех пор мы и подружились. Сказал, что давно твердит брату: от такого расписания жди неприятностей, – однако все без толку. Джо – хороший парень, но Юстас всегда держал беднягу на поводке. Тем не менее в тот раз Джо решил, что если он заручится заключением врача (конечно, не упоминая моего имени), то сумеет повлиять на Юстаса. Я решил, что двум смертям не бывать, и заодно упросил Джо провести меня по пивоварне: хотел своими глазами увидеть, насколько правдивы слухи. Поверь, если они и были преувеличены, то ненамного. Я устроил полный санитарный осмотр. Не буду докучать тебе подробностями. Вентиляция оказалась ни к черту, и не нужно было хорошо разбираться в технике, чтобы увидеть, как изношено оборудование и какую опасность оно представляет. Из машин, как и из людей, Баннет выжимал все соки до последней капли.

– Бывают же правительственные инспекции…

– Эту неприятность, Найджел, несложно преодолеть. Очковтирательство и подкуп в равных пропорциях творят чудеса. И в том, и в другом Юстас не знал себе равных. Итак, я отправил Джо подробный отчет об условиях труда на предприятии и о том, какое влияние они оказывают на здоровье рабочих. Не забыл я и расписание перевозок. Джо не меньше моего хотел помочь людям и ради этого пошел против брата. День спустя я получил записку от Юстаса – приглашение увидеться на пивоварне. Он сидел в зале заседаний на краю длинного стола и разглаживал перед собой промокательную бумагу. То есть это я принял листок за промокашку, пока Баннет не помахал им передо мной. «Насколько я понимаю, – сказал он, – вы и есть автор этого… документа?» У него в руках был мой отчет! Напечатанный на машинке и без подписи, однако Юстас быстро разобрался, что к чему.

Потом, конечно, разыгралась буря. Юстас спросил, по какому праву я лезу в чужие дела. Я ответил, что следить за соблюдением закона – долг каждого гражданина. Он потребовал назвать хоть один закон, который был нарушен. Я процитировал фабричное законодательство. Тогда он спросил, что я намерен делать. Я ответил, что если в ближайшее время ничего не изменится, я подниму такой шум, что даже ему, всемогущему Юстасу Баннету, придется отступить. Он посидел немного, поигрывая ножиком для бумаг и поглядывая на меня своими холодными змеиными глазками, а потом, к моему удивлению, пошел на попятный. Сказал, что я не похож на человека, который принял бы солидное вознаграждение в обмен на политику невмешательства – тут он со значением посмотрел на меня, но я на приманку не клюнул. «Что ж, хорошо, – подытожил он, – ваша взяла. Дайте мне время для переделок, предложенных в вашем отчете, и через полгода вы будете рады подтвердить нашу безупречную репутацию, кхе-кхе». Ну, ты сам слышал, какие звуки он издавал. Я заметил, что на пересмотр графика грузовых перевозок не нужно полгода. Он еще похмыкал, но в итоге обещал распорядиться об этом сейчас же. И распорядился. Когда Джо сообщил мне об изменении расписания, я уверился, что загнал Баннета в угол. Однако…

– Однако, – прервал его Найджел, – вскоре тебе преподали урок, который неопытные солдаты постоянно учат на собственной шкуре: старые вояки опаснее всего при отступлении.

– Да. И поделом мне! Возомнил, что справлюсь с ним в одиночку… Полгода спустя, день в день, Баннет вновь пригласил меня на встречу. Проходя по пивоварне, я смотрел по сторонам и не видел никаких перемен. Можешь вообразить мое настроение, когда я предстал пред его очами. Баннет сидел за столом, поджав жирные узкие губы и потирая руки: они шуршали, как хвост ящерицы по каменной стене. Он сразу приступил к делу: «А, доктор! Если я правильно помню, в нашу последнюю встречу вы сказали, что следить за соблюдением закона – долг каждого гражданина. Что ж, сегодня, как я и предсказывал, вы с радостью подтвердите нашу безупречную репутацию». Даже тогда я еще не видел, к чему он клонит. Затем он откинулся в кресле и произнес: «Кейт Элпейс». Тут-то я и понял: дело проиграно.

– Кейт Элпейс? – удивился Найджел.

– Моя сестра, – пояснила миссис Кэммисон. – Это случилось еще до нашего переезда, мы тогда жили в Мидлендсе. У нее был молодой человек, она забеременела и обратилась к Герберту, чтобы сделать аборт.

– В целом я не одобряю аборты, – сказал Герберт, – но мне стало известно, что в семье юноши бывали случаи безумия. Конечно, я не смог ей отказать. А это, как ты знаешь, уголовное преступление: карается каторжными работами, если тебя раскроют.

– И Юстас Баннет тебя раскрыл? – спросил Найджел.

– Да. Должно быть, те полгода, что я дал ему на улучшение условий труда, он потратил на расследование. Наверняка нанял какого-нибудь нечистого на руку частного сыщика – что само по себе красноречиво, не правда ли? Не знаю, как его ищейки разнюхали ту историю, да оно и не важно. Важно другое: если Баннет нарушил закон, то его нарушил и я.

– Ситуация патовая, – сказал Найджел.

– Хуже. Если все раскроется, его оштрафуют на круглую сумму, – а мне это будет стоить карьеры. Его положение устойчивее моего. Вообще я умею держать себя в руках, но в тот раз вышел из себя. Сказал Баннету все, что о нем думаю. Увы, кроме прочего, я заявил, что такие, как он, должны подлежать истреблению.

– Увы? – переспросил Найджел. – Ты хочешь сказать…

– Да. Я забыл упомянуть, что среди чудесных обычаев Баннета была привычка держать на пивоварне шпионов. У крупных воротил это не редкость: наниматели платят кому-нибудь из рабочих, чтобы они доносили на тех, кто выражает неудовольствие или планирует забастовки. Я чертовски боюсь, что один из прихвостней Баннета подслушал мою тираду.

– Пожалуй, мне действительно лучше остаться, – сказал Найджел.

– Да уж, – мрачно подтвердил доктор Кэммисон. – Если только ты случайно не просидел всю прошлую ночь под дверью моей спальни.

Найджел озадаченно посмотрел на него.

– Видишь ли, иначе я никак не могу доказать, что не был на пивоварне и не прикончил его.

– Да, будет неловко, если инспектор узнает о ссоре. С другой стороны, наверняка есть еще уйма людей, у которых найдутся не менее весомые мотивы.

– Ты умеешь утешить, надо сказать.

– Перестаньте говорить так, словно обсуждаете какую-то шахматную задачу! – воскликнула Софи Кэммисон. – Неужели вы не понимаете…

– Не беспокойся, – мягко ответил ее муж. – Я все понимаю. И кстати, Найджел: признаваться, так до конца. С того времени мы жили, мягко выражаясь, в состоянии крайней неопределенности. Какое-то время о Баннете ничего не было слышно. Однако несколько месяцев назад он набрался наглости и опять подступил к Софи. Сказал ей, что может разрушить мою карьеру и сделает это, если она не станет сговорчивей. Знаю, все это похоже на сюжет из бульварного романа, но Баннет никогда не отличался хорошим литературным вкусом. Вчера вечером ты сам в этом убедился. В общем, Софи поставила меня в известность, а я отправился к нему и сказал: «Еще раз сунешься к моей жене, и ты покойник».

– И вот он… покойник, – задумчиво произнес Найджел. – Да, положение и впрямь слегка угрожающее. Впрочем, мужайтесь, mes enfants. Я задействую все колоссальные ресурсы моего блестящего ума. Ты, Герберт, воссоздашь по костям скелет, а я соберу по кусочкам картину преступления. А когда все закончится, – обратился он к Софи, – вы начнете обшивать собственных детишек.

 

Глава 5

18 июля, 9.15–11.00

Ночью ровно в 2.17 Найджел проснулся от причудливой, в высшей степени фантастической идеи. После завтрака он отвел Герберта Кэммисона в сторону и сказал:

– Слушай, я тут подумал: что, если в котле был вовсе не Юстас Баннет?

– Ну, мы пока не знаем наверняка. Однако все указывает на то, что это его скелет, а иначе где же он сам? Да и чей, если не его?

– Это-то и странно. Зачем так замысловато избавляться от трупа? Зачем после убийства идти на такие сложности, стараясь помешать опознанию, зато оставлять одежду, часы и перстень?

– Ну, это легко объяснить. Бросив тело в котел, убийца уничтожил все, что могло указать на способ преступления, если только это был не удар тупым предметом. Признаки отравления, удушения, даже следы от колотой раны – в кипятке все пропало бы без следа.

– Боже, конечно! – простонал Найджел. – Полуночные откровения всегда выглядят нелепо при свете дня. И все же не понимаю, почему это раньше не пришло мне в голову.

– К тому же, – продолжал доктор, – если останки не принадлежат Баннету, но одеты так, чтобы внушить нам мысль, будто они – это он (тут я иду против грамматики), логично предположить, что убийство совершил сам Баннет. Если только в деле не было третьей стороны, Икса, который убил Игрека, а затем убедил Баннета поменяться одеждой с трупом. И зачем Иксу – да хоть бы и Баннету – делать это?

– Икс мог убить заодно и Баннета.

– Ты слишком все усложняешь.

– Да, пожалуй. Допустим, никакого Икса не было. Тогда убийца – Баннет.

– Дорогой Найджел, зачем? Зачем ему убивать кого-то и самому прощаться с миром? Ведь именно это он, по сути, и сделал бы, обменявшись с трупом одеждой.

– Чего не знаю, того не знаю.

– То-то и оно. Нет, правда, Юстас Баннет меньше всего подходит на роль убийцы. Убийство, даже самое непредумышленное, – это последнее прибежище человека, который исчерпал все другие средства, но так и не добился своего. В делах, в семье и в общественной жизни Баннет обладал почти безграничной властью. Он мог получить все, что хотел и когда хотел, не убивая никого, кроме разве что случайного водителя с пивоварни. Его единственная неудача – Софи. На пути Юстаса встал я: не хочешь же ты сказать, что это меня он сварил в котле?

– Ладно, ладно, дружище! – Найджел обнажил в примирительной улыбке неровные тусклые зубы. – Честно говоря, ночная гипотеза с самого начала показалась мне не очень-то убедительной. Я только раздумывал, не донести ли ее до инспектора, если он вдруг…

– Если он вдруг возьмется за меня? Что ж, попробуй, хотя… – Герберт Кэммисон состроил мину и опустил большой палец. – Ладно, мне пора, попробую собрать нашего Шалтая-Болтая. Удачной охоты!

– Удачной сборки, – вежливо отозвался Найджел.

Полчаса спустя на пути к пивоварне Найджел заметил, что к нему уверенно приближается мисс Меллорс. Он тайком огляделся, надеясь юркнуть в какой-нибудь магазинчик, но вокруг стояли только частные дома. Делать было нечего, и Найджел напустил на себя решительный вид человека, который оказался на пути у стада бизонов и уповает на легкую смерть от удара копытом. В двадцати ярдах от него мисс Меллорс, воздев бычью голову и потрясая ясеневой тростью, зычно воскликнула:

– Эй! Мистер Стрейнджуэйс! У меня к вам есть разговор. Не убегайте!

Найджел покорно протянул руку, которую мисс Меллорс едва не вывихнула.

– Расскажите-ка, что такое случилось на пивоварне?

– Вчера вечером там обнаружили… тело. Похоже, это мистер Баннет.

Новость произвела на мисс Меллорс ошеломляющее впечатление. Ее крупное румяное лицо побелело, она схватила Найджела за плечо и севшим вдруг голосом прошептала:

– Что за чушь! Ведь он в путешествии. На яхте.

– Нет, не Джо. Юстас Баннет. По крайней мере, так сейчас думают.

Мисс Меллорс мгновенно взяла себя в руки.

– Дорогой мой, – воскликнула она привычным контральто, – тут уж или Юстас Баннет, или кто-то другой. Нечего напускать туману.

– Я и не напускаю. Просто тело… в общем, от него мало что осталось.

– Да что вы вьетесь ужом? Говорите как есть, я не вчера родилась. Хотите сказать, его так избили, что нельзя опознать? – не без удовольствия спросила мисс Меллорс. – Маньяк поработал?

– Не избили, – ответил Найджел, немного задетый сравнением с ужом, – а сварили до костей, если хотите знать.

– Надо же, как интересно! – дружелюбно прогромыхала его собеседница. – Расскажите-ка поподробнее.

Найджел коротко и с оглядкой изложил основные факты.

– Жуткое дело, – добавил он в заключение.

– Жуткое? Вздор. Оставьте ваши условности, молодой человек. Баннет был мерзавцем и получил по заслугам. Я бы сама давно его высекла, да только мы в разных весовых категориях. Я уж молчу про его личную жизнь, – сказала мисс Меллорс, тут же посвятив этой теме добрых десять минут, – но этот тип, помимо прочего, отравитель!

– Отравитель?! Черт побери, в это уж совсем не верится.

– Алкоголь – чистый яд, юноша. Может быть, вы не знали… – И мисс Меллорс прочитала до крайности физиологическую лекцию о вреде спиртного, по окончании которой торжественным, но пронзительным голосом продекламировала, отстукивая тростью ритм:

– Все может быть, – согласился Найджел. – Впрочем, если даже время от времени убивать пивовара-другого, на торговле спиртным это никак не скажется. Я полагаю, предприятие возглавит Джо, а он…

– Этому не бывать, если мое слово имеет хоть какой-нибудь вес.

– А ваше слово имеет вес? – отважно поинтересовался Найджел.

Если бы Богиня общественной службы могла краснеть, можно было бы утверждать, что мисс Меллорс покраснела. Она быстро сменила тему:

– А что Баннет делал там среди ночи? Держу пари, вынюхивал что-нибудь. И поделом ему. Я всегда говорила: живи и дай жить другим, – прибавила она невпопад. – Что ж, будьте здоровы!

«Однако вопрос не праздный, – задумался Найджел, отправляясь дальше своей дорогой. – Как убийца заманил туда Баннета?»

Ответ не заставил себя ждать. Констебль у ворот пивоварни попросил сыщика назваться, а услышав имя, сообщил, что инспектор ждет его в кабинете мистера Баннета.

– Вчера вечером, следуя предложению доктора Кэммисона, я связался со Скотланд-Ярдом, – сообщил Тайлер. – Сэр Джон Стрейнджуэйс лично поручился за вас, поэтому ваш статус в деле надлежащим образом урегулирован.

Найджел предпочел бы, чтобы инспектор оставил этот неестественно-официозный тон, явно нацеленный подчеркнуть образование и умственное превосходство. Впрочем, сейчас важнее был формальный допуск к расследованию.

– Как идут дела? – поинтересовался он.

– Мы только что вскрыли сейф мистера Баннета. Возможно, вам будет интересно взглянуть. – Инспектор протянул листок дешевой разлинованной бумаги, на котором печатными буквами было написано:

«Уважаемый сэр!

Если хотите знать, куда девается ваше пиво и сахар, приходите на пивоварню завтра в полночь и спросите ночного сторожа.

Доброжелатель».

– Так вот что его сюда привело! А я-то гадал… Конверт тоже нашли?

– Нашли. Штемпель Вестон-Прайорс – это деревушка в пятнадцати милях отсюда. Проштампован пятнадцатого июля в половине восьмого.

– Похоже, тот, кто написал анонимку, и есть убийца. А отсюда следует, что он прекрасно знал здешние порядки. Впрочем, это было ясно и без письма.

– Именно, сэр, – сказал инспектор с видом самодовольного превосходства, который так раздражал Найджела. – Хотя вы проглядели одну возможность. Какую, спросите вы? А вот какую, мистер Стрейнджуэйс. Письмо могло быть bona fide анонимным. Прочитав его, мистер Баннет пришел на пивоварню и поймал сторожа на воровстве. В завязавшейся драке Лок – так зовут сторожа – убил мистера Баннета, а потом с целью скрыть следы преступления бросил тело в котел.

Найджел вежливо хмыкнул.

– Любопытная версия. Однако я вижу в ней два существенных недостатка.

– Каких же? – Инспектор откинулся на спинку кресла, так что над воротником показалась жирная складка.

– Во-первых, сам факт, что этот якобы доброжелатель указал точное время, когда Баннету следует явиться на пивоварню, ясно говорит нам: он собирался ждать его здесь. Простой аноним не настаивал бы на определенном времени. Если бы сторож подворовывал, он бы с одинаковой вероятностью делал это сегодня или завтра. Во-вторых, если Баннета убил сторож, почему он не сжег тело в топке? Баннет попросту исчез бы – и никаких улик. Никто бы даже не догадался, что он был здесь ночью; сторож, само собой, ничего не знал о письме.

– Если бы все преступники вели себя самым разумным образом, полиция осталась бы без работы. Впрочем, надо признать, в ваших словах есть смысл. Так вот, сэр, я допросил этого Лока перед тем, как сегодня вечером он заступил на смену. Выяснилось кое-что любопытное. Во-первых, он тут недавно: его приняли месяц-другой назад. Во-вторых, он работает в некотором смысле по графику.

– По графику?

– Да. В течение ночи он несколько раз обходит пивоварню и в определенные часы посещает склады и цеховые помещения. Следите за моей мыслью? Ему вменяется в обязанность регулировать температуру, проверять состояние кранов и так далее. Он носит наручные часы в кожаном футляре – их каждый вечер проверяют по радиосигналу. В каморке, где отдыхает сторож, висит расписание, из которого видно, в какое время должны состояться обходы. Ну, мистер Стрейнджуэйс, теперь вы понимаете, насколько это важно?

– Хотите сказать, что, если сторож добросовестно выполнял работу, мы в точности будем знать, где он был на протяжении ночи.

– И да, и нет, сэр. И да, и нет. Вот что я думаю: если он добросовестно выполнял работу, то между половиной двенадцатого и полуночью должен был совершать очередной обход. Почему тогда он не видел мистера Баннета и убийцу – если допустить, что в деле была третья сторона? Хоть что-то, хотя бы шаги он должен был услышать?

– Не уверен. Не забывайте, пивоварня – это огромное здание. Если Баннет хотел поймать сторожа на воровстве, он позаботился бы, чтобы его не видели и не слышали. Что до убийцы, тот бы не хуже Баннета постарался сделать свое грязное дело, пока Лок был далеко. Насколько я вижу, отсюда следует только, что убийца хорошо знал здешние порядки. По крайней мере, это сокращает число подозреваемых.

– Вы уж простите, сэр, но это всего лишь теория. Мне нужны факты.

– Конечно, никто не спорит. Расписание у вас под рукой?

Инспектор протянул листок и попросил констебля пригласить на минутку мистера Барнса. Найджел изучил график. Если анонимное письмо было частью преступного плана, ключевой отрезок времени пришелся на полночь: если брать широко, с половины двенадцатого до половины первого. Обход завершался ровно в двенадцать; вероятно, тогда же Баннет и рассчитывал взять сторожа с поличным. Отсюда следовало, что если Баннета убил сторож (и если тот не отправился за пивом раньше положенного), то убийство должно было произойти вскоре после полуночи. Впрочем, окажись убийцей кто-то другой, это бы ничего не меняло: вряд ли на Баннета напали во время обхода. Скорее уж убийца дождался, пока сторож уйдет в свою каморку. Впрочем, в одном инспектор прав: все это только теории. Найджел наскоро сделал копию с расписания и вернул его Тайлеру. Тем временем в кабинет вошел мистер Барнс.

– Этот сторож, Лок, – начал инспектор без предисловий, – вы говорите, ему можно доверять?

– Можно, сэр. Он старый вояка. Работал на «Роксби», пока не пришел к нам.

– В последнее время у вас бывали мелкие кражи – пива, например, или сахара?

Мистер Барнс поднял кустистые брови, и его скорбное лицо приняло выражение, которое с натяжкой можно было назвать оживленным.

– Странное дело! Недели три назад мы проводили ревизию и недосчитались мешка сахара и пары ящиков легкого эля. Как вы узнали?

– От источника, – сухо ответил Тайлер. – Почему сразу не известили полицию?

– Спросите у босса. Он решил, что сам все разнюхает. «Барнс, – говорит, – эти дуболомы, Барнс, ни на что не годятся. Если хотим узнать, кто таскает товар, придется все делать самим».

– Не тяните, – недовольно оборвал его инспектор. – Мне что, весь день слушать ваши воспоминания?

– Так вот, босс устроил ловушку, – невозмутимо продолжал мистер Барнс. – Склады всю неделю проверяли – каждый вечер и каждое утро. Если бы Лок и таскал что-нибудь, мы бы заметили. Да только больше ничего не пропало. Имейте в виду, я-то не возражал, если он ночью пропустит стаканчик – под настроение, так сказать. Но босс был на этот счет скуповат. А потом его пес угодил в котел, и такая свистопляска пошла, что о старом деле забыли.

– Кстати, кто бросил Трюфеля в котел? – вкрадчиво спросил Найджел. – Теперь, когда его хозяина, э-э, постигла та же судьба, нет смысла держать это в тайне.

– Да и спрашивать смысла не было. – Мистер Барнс окинул Найджела проницательным взглядом. – Кто старое помянет… И захочу – не скажу: чего не знаю, того не знаю. Имейте в виду, босс расследовал это дело сам. Перевернул пивоварню вверх дном, но ничего не нашел. У всех было алиби – то есть у всех, кроме счетоводного отдела, меня и мистера Джо.

– А в счетоводном отделе числятся…

– Лили – это дочка моя, она секретарша мистера Баннета, да еще пара клерков.

– Пожалуй, стоит с ними поговорить.

– Что ж, если ко мне больше нет вопросов, джентльмены, смотаю-ка я удочки. Дел много, а шестеренки сами крутиться не будут. Бывайте здоровы. – Мистер Барнс поднял на прощание брови и действительно смотал удочки.

Допрос ничуть не улучшил настроения Тайлера. Увидев, что в кабинет вошел ночной сторож, он тут же рявкнул:

– Что это говорят, Лок, будто вы таскаете товар на сторону?

– Не знаю, кто вам так говорит, сэр, но это неправда.

– Ни разу не раздавили ночью бутылочку? Когда вокруг такое искушение?

– Только не для меня. Я, как из армии вернулся, ни капли в рот не беру. Могу доказать.

Инспектор откинулся в кресле и расправил перед собой анонимку.

– Пиво можно не только пить. Да и сахару найдется применение, а? Что вы с ним делали – продавали дружкам?

– Никак нет, сэр. Не знаю, что вы хотите на меня повесить – разве только ту кражу в конце прошлого месяца?

Лок стоял перед ними навытяжку – несгибаемый и седой, с густой сетью морщин в уголках упрямых глаз.

– Что вы об этом скажете? – Инспектор подтолкнул анонимку к краю стола. Лок коротко, по-военному, сделал шаг вперед, щелкнул каблуками и взял письмо.

– Не понимаю, сэр. При моей работе игра не стоила бы свеч. Оно, конечно, не моего ума дело, но я считаю так: сторожу надо быть честным. Спросите хоть в моем полку, хоть у последних хозяев, в «Роксби». Грехов за мной никогда не водилось, они подтвердят.

– Что ж, может быть. И вы по-прежнему утверждаете, что в полночь совершили обычный обход и не заметили ничего подозрительного?

– Так точно, сэр.

– Вам не кажется странным, что убийство, скорее всего, произошло в этом здании, а вы ничего не слышали? У вас нет никаких соображений, как это случилось?

– Никак нет, сэр.

– Знаете, инспектор, я ему верю, – дружелюбно произнес Найджел. – Мистер Лок, можно взглянуть на ваши руки?

– К чему это вы? – вздрогнул инспектор. – Хиромантия? Что-то новенькое.

– В настоящую минуту меня интересуют не столько ладони, сколько их тыльная сторона.

– Пожалуйста, сэр. – Лок протянул руки.

Найджел внимательно изучил их, задрал рукава и осмотрел запястья, а затем вернулся в кресло.

– Хорошо, – сказал он. – Если хотите знать мое мнение, я бы скомандовал «вольно». Мистер Лок, наверное, не прочь поспать.

Тот развернулся и чеканным шагом вышел из комнаты.

– Что за блажь разглядывать его руки? – подозрительно спросил инспектор.

– Вы предположили, что Баннет застал сторожа за воровством, они подрались, Лок убил или ранил босса и сунул тело в котел. Что ж, если у Лока был нож, вы бы нашли следы крови или попыток ее отмыть. Нашли?

– Нет. Вчера мы тщательно обследовали пивоварню и ничего подозрительного не обнаружили, это я признаю. Но…

– Если бы Лок или кто-то другой ударил Баннета тупым предметом по голове, Кэммисон наверняка заметил бы это еще при первом осмотре. Если Лок задушил жертву, у него остались бы царапины на руках, да, пожалуй, и на лице тоже. Царапин я не увидел. Выходит, он ударил Баннета кулаком и тот потерял сознание, – но я никогда не поверю, что сторож, сбив его с ног, дошел бы до убийства. В конце концов, не так уж много он и терял.

– Слишком много «если», сэр. Вряд ли это сойдет за доказательство.

– По вашим меркам, может, и не сойдет. Но это даже не главное. Вы знаете, какое самое тяжкое преступление в армии?

– Что ж, наверное…

– Ударить старшего по званию. Так вот, поверьте: после многолетней муштры невозможно – физически и психологически невозможно, – чтобы Лок убил Баннета. Если бы тот застал его за недозволенным стаканом пива, сторож первым делом вытянулся бы по стойке «смирно». К тому же он явно человек честный и заслуживает доверия. Я ничуть не сомневаюсь, что вы найдете дюжину других подозреваемых, у которых были куда более весомые мотивы для убийства.

– Возможно, вы правы, – сказал инспектор, поглаживая подбородок.

Насколько именно Найджел был прав, особенно в своем последнем предположении, выяснилось гораздо раньше, чем оба они могли вообразить.

 

Глава 6

18 июля, 13.30–16.35

Герберт Кэммисон, Софи и Найджел только что сели обедать – вернее, сидели двое последних, тогда как Герберт со зловещей сосредоточенностью врача, удаляющего аппендикс и предвкушающего занимательное осложнение, резал курицу. Когда останки «пациента» унесли на кухню, он положил себе в тарелку картофель, салат, соль, масло, налил стакан воды и наконец, едва не сведя Найджела с ума своей неторопливостью, произнес:

– Что ж, мы с Фелстоном поработали над скелетом.

– Надеюсь, приятно провели время, – вежливо отозвался Найджел. – И что ты скажешь? Оживут ли кости сии? Восстанут ли они и назовутся, если можно так выразиться?

– Можно, юноша. В каком-то смысле, конечно, назовутся. У нас нет никаких сомнений, что это Баннет.

– Ох, Герберт… – Софи уже не пыталась скрыть страх.

«У нее такой уязвимый вид, – растроганно подумал Найджел. – И такой юный. Так могла бы выглядеть ее дочь лет пятнадцати: нелепые очки в роговой оправе и детская свежесть лица».

– Тебе не о чем беспокоиться, Софи. Я, так уж вышло, его не убивал, а процент людей, несправедливо осужденных за убийство, очень невысок.

Доктор Кэммисон завел разговор о грядущем отпуске. Софи с трогательным рвением ухватилась за тему. Это никого не обмануло, но не все ли равно, как провести обед? После еды Найджел отвел доктора в сторону и расспросил.

– Никаких следов удара на черепе. Все кости целы. Рост соответствует росту Баннета – пять футов семь дюймов. Конечно, надо сделать скидку на некоторую погрешность.

– Какую?

– Самое большее два дюйма. Цвет волос, как я говорил, совпадает. Трипп еще работает с зубами, но не сомневается: это тот самый протез, которым он снабдил Баннета. Фелстон согласен, что у нас достаточно данных для заключения о смерти. Кстати, я позвонил Тайлеру и передал ему наши выводы. В три часа он идет к Гримшоу – это поверенный Баннета. Завещание. Тайлер не против, если и ты будешь присутствовать.

– Хм-м, странно. Наш инспектор стал вдруг само почтение. Мне как-то спокойней было, когда он не церемонился.

– Тайлер? Он молодец среди овец. Заискивает перед любым, у кого есть власть. Благодари своего дядю.

– Вот оно как! А я-то решил, что он склонился перед моим сильным характером. Кстати, о сильных характерах: что ты думаешь о нашей мисс Меллорс?

– А что ты хочешь узнать?

– К примеру, насколько она одержима борьбой за трезвость? Держит себя в руках или до предела фанатична? Что ее связывает – или связывало в прошлом – с Джо Баннетом? Как она тебе в роли убийцы?

– Господи, Найджел! – У Герберта Кэммисона в кои-то веки был потрясенный вид. – Что за ужасные идеи тебя посещают?! Ариадна Меллорс – убийца? Я тебя умоляю!

– Как ты ее назвал?

– Ариадна. Сокращенно – Адди.

– Разрази меня анчоус! Ариадна… Ну и ну. Совсем как у греков, только наша за Вакха так и не вышла. Ладно, не все сразу. Итак, она фанатичка?

– Нет, – осторожно ответил Герберт. – Я бы не сказал. Ее привлекает не столько вера сама по себе, сколько организаторская работа.

– Совсем как епископа…

– Ничего не знаю про епископов, – подмигнул Герберт.

– Хорошо, а Джо Баннет?

– Джо?

– Да, утром мисс Меллорс дала мне понять, что держит его на привязи.

– Сомневаюсь. Они добрые друзья. Ты что, пытаешься вывести романтические отношения из их дружбы?

– Не совсем. Но кто бы мог о них знать?

– Ну, мы живем здесь недавно. Спроси у Барнса. Вообще, Софи может кое-что знать: Джо с ней иногда откровенничает. Не он один.

– Да, могу представить.

Полчаса спустя инспектор и Найджел заперлись с мистером Гримшоу в его кабинете, больше походившем на чулан: хозяин, вытянув длинные ноги, занимал почти все свободное место. Найджел восхищенно наблюдал за мистером Гримшоу, пока тот утрясал формальности с инспектором. Уши поверенного покачивались в такт разговору, привлекая внимание к торчащим из них рыжеватым волоскам. Помимо этого он имел привычку перед каждой фразой пришлепывать губами, будто считал, что слова звучат лучше, если их чуть пожевать.

– Я не задержу вас надолго, мистер Гримшоу, – сказал инспектор. – В подобных делах приходится уделять особое внимание мотиву. В связи с этим меня интересует завещание покойного мистера Баннета. Не будете ли вы так любезны сообщить имена основных выгодополучателей?

– Гм-кхм-гм, похоже, в нашем случае никаких сомнений быть не может. Нет. Иногда закон стоит выше законника. Гм-гм. Имейте в виду, при обычных обстоятельствах я бы не одобрил такое нарушение правил, но, хм-м, отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Напустив на себя, должно быть, самый решительный вид, на который он был способен, мистер Гримшоу с резким щелчком, заставившим Найджела вздрогнуть, развернул документ и с некоторой неприязнью в него уставился.

– М-м, хм-м, вначале я вынужден объяснить, что был не вполне согласен с некоторыми положениями завещания – как человек, не как адвокат! На самом деле я осмелился – со всей приличествующей скромностью – возразить мистеру Баннету по этим пунктам. Однако мой клиент, как вам известно, был человек своевольный. Мне пришлось подчиниться его пожеланиям, и все-таки… – тут его уши задвигались molto agitato, – …распределение собственности в высшей степени необычно. В высшей степени. Оно таково. Гм-кхм-гм. Доля Юстаса Баннета в пивоварне переходит его брату, Джозефу Баннету, при условии, что он не будет женат на момент смерти завещателя. Из движимого имущества Юстаса Баннета его жене, Эмили Роуз Баннет, будет выплачиваться ежегодная рента в размере ста фунтов. Есть еще несколько мелких распоряжений. Все остальное имущество отходит миссис Аннабель Сорн, при условии, что она к тому времени не выйдет замуж.

– Сорн! – в один голос воскликнули инспектор и Найджел.

– Именно так, – прошамкал мистер Гримшоу, откинувшись на стуле и взирая на посетителей с неприкрытым ужасом. – Распоряжения относительно миссис Баннет показались мне совершенно неприемлемыми. Я говорю, – поспешно добавил он, – как частное лицо, а не как адвокат. Однако клиент отнесся к моим возражениям неблагосклонно.

– Кто эта миссис Сорн? Она живет в Мэйден-Эстбери? Родственница Гэбриэла Сорна? – спросил Найджел.

– Гм-гм. Она проживает на юге Франции. У меня есть адрес. – Мистер Гримшоу протянул инспектору полоску бумаги. – Мой клиент утверждал, что они старые друзья. Как я понимаю, он именно поэтому и устроил ее сына на пивоварню.

– А, так мистер Сорн ее сын? – оживился инспектор. – Что ж, посмотрим. И сколько денег причитается этой миссис Сорн по завещанию, сэр?

– Дайте подумать. Точную сумму я, конечно, не назову, но полагаю, что после выполнения всех распоряжений, уплаты налога на наследство и так далее и тому подобное миссис Сорн получит приблизительно пятьдесят тысяч фунтов.

– Неплохо, – сказал Найджел. – А Джо?

– Мой клиент владел контрольной долей в пивоварне. После его смерти она переходит Джозефу Баннету.

– А прежде каким было его положение?

– Кхм-кхм, думаю, ему платили жалованье как управляющему фирменными пивными и перевозками. К тому же он получал дивиденды по акциям.

Инспектор взял на заметку имена остальных наследников, среди которых был мистер Барнс, поблагодарил поверенного и направился к выходу. Мистер Гримшоу вежливо прошамкал им на прощание. У двери Найджел обернулся и спросил:

– Кстати, вы не знаете, зачем Юстас оговорил, что брат получит наследство, только если останется холостяком?

– По правде говоря, не знаю, дорогой мой сэр. Но если мне позволено высказаться как частному лицу и без предубеждения – да, без предубеждения, – я бы назвал причиной склонность моего покойного клиента к деспотизму. Прошу заметить, я ничего не утверждаю. Однако после того, как мистер Джо вернулся с войны, между ним и некой юной леди из местных жителей – пусть она останется безымянной – возникла привязанность. Вскоре после этого мой клиент добавил в завещание новый пункт. Гм. Повторюсь, я ничего не утверждаю. Однако закон не запрещает вам делать определенные выводы.

– И как мисс Меллорс это восприняла? – простодушно спросил Найджел.

Уши мистера Гримшоу чуть было не свернулись в трубочку.

– Гм-кхм-гм! – встревожился он. – Поистине, дорогой мой сэр, боюсь, что это выходит за пределы наших полномочий. Я не могу подтвердить…

– Хорошо, вычеркнем это из протокола. Большое спасибо. Всего доброго.

– Что это за история с мисс Меллорс? – спросил инспектор, когда они вышли из кабинета.

– Влюблена в Джо Баннета. Или была влюблена. Сегодня утром она дважды дала мне это понять. Сначала чуть не упала в обморок, услышав о смерти Баннета, – решила, что я говорю о Джо. А потом сказала, будто Джо бросит пивоварню, если только у ее слова есть вес, – откуда явно следовало, что вес у него есть.

Круглое бледное лицо инспектора помрачнело, напомнив Найджелу блюдце с киснущим на глазах молоком.

– Вы, сэр, имеете в виду, что Юстас Баннет запретил брату взять в жены мисс Меллорс и эти двое сговорились убить его, чтобы разом устранить преграду на пути брака и получить контрольный пакет в пивоварне?

– А еще говорят, у полиции нет воображения! Я ничего такого не имел в виду. Если мисс Меллорс сговорилась с Джо Баннетом убить Юстаса, почему она так странно себя повела, когда я сказал ей, что Баннет мертв?

– Люди переживают по-разному. Не будьте так уверены, мистер Стрейнджуэйс. Что ж, придется и здесь поработать.

– И потом, Джо сейчас в открытом море. Или нет?

– Я пока до него не добрался, – ответил инспектор (Найджел внутренне вздрогнул от этого слова), – но с минуты на минуту ожидаю доклада из Пулхэмптона. Толуорти опрашивает всех, кто связан с мистером Баннетом, на предмет их местонахождения в ночь убийства. Вряд ли это поможет. Обычно люди проводят ночь в постели, а такое алиби сложнее всего опровергнуть.

«Да, – подумал Найджел, вспомнив Герберта Кэммисона, – и сложнее всего подтвердить».

Они шли по узкой, обставленной жалкими домишками улице, которая через каждые полсотни ярдов резко бросалась в сторону. Стояла чудовищная жара, а дорога, судя по некоторым малоприятным признакам, вела их к скотному рынку. Найджел с тоской вспомнил свою лондонскую квартиру, смотрящую на старомодную, но чистую и красивую площадь. Когда вонь стала почти невыносимой, а на горизонте замаячили беленые загончики для скота, инспектор остановился возле убогого домика из красного кирпича.

– Зачем мы здесь? – спросил Найджел. – Я сегодня не собирался покупать корову.

– А темную лошадку? – спросил Тайлер с самодовольством человека, чьи остроты слишком тонки для посредственной публики.

– Это другой разговор. Так о чем речь?

– Это дом миссис Пуф, – ответил инспектор, колотя в дверь. – Здесь снимает комнату мистер Сорн.

– Здесь? Гэбриэл Сорн? Вот те на! Но почему? Мало того, что он сюрреалист, так еще и копроман?

Дверь открылась, и на пороге появилась женщина. Фамилия подходила ей как нельзя лучше.

– Добрый день, миссис Пуф. Ваш жилец у себя? Я бы хотел поговорить с ним.

– Мистер Зорн только что вышел. Он всегда гуляет в зубботу днем. Вернетзя к чаю.

– Тогда мы его подождем, вы позволите?

– Конечно. Проходите, пожалузта.

Миссис Пуф посторонилась, пропуская гостей, и закрыла за ними дверь. В прихожей стояла кромешная тьма, пропитанная сложным и необычайно зловонным запахом, вероятно издаваемым тухлой рыбой.

– Подождете в гозтиной? – спросила хозяйка.

– Наверное, лучше сразу поднимемся в комнату. Вот еще что, миссис Пуф: я расследую убийство мистера Баннета и должен выяснить – из чистой формальности, разумеется, – местонахождение в ночь с четверга на пятницу всех, кто был связан с покойным. Мистер Сорн ушел с вечеринки в двадцать три двадцать. Во сколько он явился домой? Примерно в половине двенадцатого?

– Да, зэр, минута в минуту. У нашей Берты тем вечером разболелись зубы, и я зидела з ней. Уж и намучалась она, бедняжка!

– Стало быть, вы за ним и заперли? – несколько удрученно спросил инспектор.

– Нет, зэр, он всегда запирает зам. Мистер Зорн часто гуляет по ночам. Зголько раз я ему говорила – ночной воздух никому не на пользу, но ему хоть бы что. Чудной джентльмен. Хотя за квартиру платит исправно.

– Он и в ту ночь гулял?

– Этого я не знаю. Вроде бы он збузгался по лестнице – я из-за нашей Берты всю ночь глаз не зомкнула. Тихонько так – он по ночам не шумит, чтобы нас не разбудить. Очень внимательный джентльмен, мистер Зорн, я вам згажу.

– Не сомневаюсь, – воодушевился инспектор. – То есть вы не слышали, как он выходил из дома?

– Нет, зэр, врать не буду, не злышала. Ох, зовсем забыла! Вот ведь дырявая голова! Вчера-то вечером, когда я принесла мистеру Зорну ужин, он мне и говорит: Пуф, говорит, – то есть он всегда меня так зовет, я считаю, это неуважение, но по нынешним временам жильцов выбирать не приходится, – Пуф, говорит, надеюсь, я вас вчера не разбудил? Я отвечаю, что взю ночь была с бедняжкой Бертой. А мистер Зорн объясняет: он, мол, заскучал и взял из гостиной книгу, чтобы лучше зпалось. Выходит, тогда-то я его и злышала.

– Уверен, так все и было, – промурлыкал инспектор. – Что ж, если покажете нам комнату, мы вас больше не задержим.

Комната Гэбриэла Сорна была наполнена странным металлическим шумом – как будто вы попали в некий механический муравейник. Разглядеть ее не представлялось возможным, поскольку темнота здесь стояла даже гуще, чем в прихожей.

«Адская машина, вот это что, – обреченно подумал Найджел. – Сорн решил взорвать все улики, а с ними и сыщиков. Ничего не скажешь, ловко придумано».

Миссис Пуф отдернула штору.

– Видно, мистер Зорн недавно писал стихи. Говорит, в темноте это завзегда легче.

– Вроде проявки фотографий? Дельная мысль. – За секунду до этого Найджел зажмурил глаза в ожидании неотвратимого взрыва, а теперь щурился, ослепленный внезапным солнцем.

– Чего только ни делают в темноте, да, мистер Стрейнджуэйс? – многозначительно произнес Тайлер.

– Ради бога, инспектор, не при даме, – запротестовал Найджел, медленно открывая глаза. – Вы разве не хотите сунуть бомбу в ведро воды, пока мы не взлетели на воздух?

– Бомбу! – подскочил инспектор. – Бомбу! Что еще за бомба? Вам голову напекло?

– А, прошу прощения. Вижу, что ошибся. Значит, Сорн питает слабость к часам… Интересно, сколько их здесь?

Найджел пошел вокруг комнаты, пересчитывая экспонаты.

– Слева направо идут: напольные часы; часы с кукушкой; два швейцарских хронометра, очень редкие и необычные, изображают соответственно гнома, стучащего по наковальне, и карету с неровным ходом заднего колеса; на камине – мраморные часы весом в тонну, увенчанные парой борцов без правил, не слишком старательных; также двое дорожных часов и настенные ходики с лепниной, нутром наружу; более скромный механизм, робко глядящий из красного плюша; такой же в зеленом плюше; и напоследок – часы со встроенным календарем и барометром, которые наверняка умеют предсказывать будущее и ежевечерне поддерживать разговор об урожайности свеклы. Подумать только, одиннадцать штук! И все принадлежат мистеру Сорну?

– Нет, зэр, – ответила миссис Пуф. – Это отцовские.

– Он коллекционер?

– Нет. Мой родитель – набожный христианин. Ему было видение, что Второе пришествие злучится в полночь третьего апреля прошлого года, и он, чтобы не ошибиться зо временем, стал ходить по аукционам, зкупая часы. Он расставил их в одном месте, так, что если бы какие вдруг вышли из здроя, он все равно бы знал, когда препоясать чресла. Потом, когда Второго пришествия не злучилось, у него рука не поднялась от них избавиться. Он, знаете ли, привык каждый день заводить их, но от огорчения уже не змог жить в этой комнате, и мы здали ее мистеру Зорну.

– Понимаю, – сказал Найджел.

Миссис Пуф, насколько позволяла ее фигура, сделала книксен и удалилась. Найджел обошел комнату. Диваны и стулья, с виду самые разные, были как на подбор неудобными. На книжной полке приютилась чрезвычайно пестрая компания: пьесы Шекспира стояли бок о бок с серьезным трудом «Как воспитать в себе уверенность», далее шли вводные лекции Фрейда, полное собрание стихов Эллы Уилер Уилкокс, переплетенное, очевидно, в эпонж пособие для начинающего велосипедиста, «Проповеди преподобного Сперджена», «Уход за мулами», «Из юнги в адмиралы», «Божественная комедия», «Письма Сакко и Ванцетти» и «Путешествие за успехом». На картинах были изображены в основном придворные сцены восемнадцатого века: чахоточные блондинки, раскинувшись на сельских скамейках или позируя у мраморных урн, слушали молодых людей небывалой внешности, облаченных в треуголки, сапоги для верховой езды и обтягивающие брюки. Некоторой компенсацией пресного содержания этих полотен служили висящие рядом подтяжки и копченая селедка.

– Знаете, – восхищенно сказал Найджел, – этому Сорну не откажешь в последовательности. Коровы за окнами, часы в квартире, картины, книги – все вместе создает идеальную обстановку для сюрреалиста.

– Я ему покажу сюрреализм! – прорычал инспектор. – Где это он гулял в ночь на пятницу, а? Наплел миссис Пуф с три короба про свою книгу!

– А вы заметили, в котором часу…

Слова Найджела, о чем бы он там ни собирался поведать инспектору, потонули в адском шуме. Лязг стрелок затих. Кукушка выпрыгнула из дверцы и с блеском изобразила сову на виселице, а вслед за этим вся комната наполнилась хрипом, грохотом, клекотом, отрыжкой и перезвоном – это десять других часов прочистили глотки перед тем, как отбить четыре.

– Знаете, – прокричал Найджел, – пожалуй, и хорошо, что Второго пришествия не случилось. Папаше Пуф понадобился бы нечеловеческий слух, чтобы распознать трубный глас за всей этой суматохой.

Когда гул утих, дверь открылась, и в комнату вошел Гэбриэл Сорн. При виде гостей его лицо тут же стало непроницаемым, а подвижный, безвольный рот недовольно скривился. Найджел прищелкнул пальцами: наконец-то он понял, кого напоминает ему этот юноша.

– Вот уж не думал, инспектор, застать вас дома в такой чудесный день, – развязно заговорил Сорн. – Разрешите присесть? Хотите направить мне лампу в глаза или выкинуть еще что-нибудь в этом духе?

Инспектор и ухом не повел. Его бледное бесформенное лицо, грозно возвышавшееся над полицейской формой, напомнило Найджелу гигантского ската.

– У меня к вам несколько вопросов, сэр. Во-первых, давно ли вам известно о завещании покойного мистера Баннета?

– Ответ простой: пока ничего.

– То есть вы не знаете, что он оставил почти все свое состояние… – инспектор выдержал паузу, пристально глядя на Сорна, – вашей матери, миссис Аннабель Сорн?

На лице юноши появилось выражение чуть ли не театрального изумления и испуга.

– Моей матери? – выдохнул он. – Но как же… То есть с чего вдруг?

– Я надеялся услышать это от вас.

– А, понимаю… – Сорн взял себя в руки. – Мотив. Но вы не можете обвинить ее: она, знаете ли, во Франции. Или вы охотитесь за мной? Ну конечно! Сын убивает работодателя, чтобы спасти вдовую мать от нищеты. Как вы вульгарны!

Он говорил в нос гнусавым голосом, который когда-то в массовом сознании соотносился с пуританами, а теперь по какой-то непостижимой прихоти случая достался в наследство эстетам.

– До этого мы еще дойдем, – сказал инспектор. Тон собеседника трогал его ничуть не больше, чем остроты Оскара Уайльда задевали Эдварда Карсона. – Будьте добры, расскажите, в каких отношениях вы состояли с покойным, откуда друг друга знали и так далее?

– Баннет – старый друг моей матери. Когда я окончил университет, он предложил мне поступить на пивоварню в ученики. Видимо, у него на уме было сделать меня партнером, если я, говоря вашим языком, «добьюсь успеха».

– Ясно. Жалованье?

– О, мне платят немного. Карманные расходы, по сути. Еще я получаю небольшую помощь от матери. Как вы и предполагали, у меня был веский мотив убить старого негодяя.

– Так вы признаете, что знали о завещании?

– Ничего я не признаю. Первый раз слышу о завещании. Если вы не в состоянии понять…

– Знаете, Сорн, – вмешался Найджел, – я бы на вашем месте оставил иронию. Инспектор понимает факты, но не фигуры речи.

– Где вы были в ночь убийства?

– В постели.

– Забавно. А ваша домохозяйка слышала, что вы тайком спустились по лестнице вскоре после того, как вернулись с вечеринки.

– Ах да, – чересчур поспешно подтвердил Сорн, – я спускался за книгой.

– Какой?

– «Как строилась китайская стена» Кафки, семь шиллингов шесть пенсов без упаковки, – с готовностью ответил молодой человек.

– А как вы объясните тот факт, что вскоре после полуночи вас видели у ворот пивоварни?

Найджел резко выпрямился. Он впервые слышал, чтобы… О нет, инспектор бил наудачу и явно целил ниже пояса. Если Сорн попытается раздуть скандал, Тайлер всегда может сказать, что при опознании произошла ошибка. Однако нужды в этом не было: Сорн уже бросил храбриться. Ему не хватило духу настаивать на своей лжи: губы задергались, а в уголках рта выступила пена.

– Я не… наверное, я имею право выйти на прогулку, черт возьми?!

– Не странное ли время для прогулок?

– Поэты – люди странных привычек, мой дорогой инспектор.

– Например, им привычнее работать в темноте?

– Это тоже, если хотите. – Сорн спохватился, осознав двусмысленность фразы. – Я не был на пивоварне и не имею к этому никакого отношения. Не смейте на меня нападать! – Его голос возвысился до фальцета. Найджел покраснел и беспокойно поерзал.

– Никто вас не обвиняет, – сказал инспектор. – Зачем вы соврали миссис Пуф, что спускались за книгой?

– А то вы не знаете! Когда стало ясно, что Баннета убили прошлой ночью, я понял: скоро вы начнете вынюхивать, где я был в это время.

– Мне кажется, – произнес Найджел самым невозмутимым тоном, – это скорей говорит в пользу мистера Сорна. Если бы он совершил убийство, то постарался бы обеспечить алиби как можно раньше. На деле же он молчал целый день – до ужина, как показала миссис Пуф.

– Хм-м, возможно, но…

– Прекратите! – закричал Сорн. – Перестаньте немедленно! Я же сказал, что ни в чем не виноват! Как вы смеете обсуждать меня, будто я у вас под микроскопом! Вы что, не понимаете? Это глупо… то есть я не мог… со мной такое не может случиться! Ну вот, из-за вас у меня голова разболелась. Оставьте меня в покое, – добавил он, нелепо гнусавя.

– Возьмите себя в руки, сэр. Будьте добры сообщить, где именно вы гуляли и примерно в какое время.

После множества препирательств инспектор добился ответа. Сорн утверждал, что вышел из дома между 23.30 и 23.45, отправился вниз по Лонг-Акр, перешел железнодорожный мост на юге, свернул направо у Ханикумского парка и, спустившись по склону холма, снова попал в город. Ворота пивоварни, по его прикидкам, он прошел без двадцати час.

– И вы утверждаете, что не входили туда?

– Конечно, не входил. Сколько раз вам повторять? И если…

– Вы слышали или видели что-нибудь необычное? Внутри не горел свет?

– Ничего. Если не считать подозрительным человека на мотоцикле.

«Ну и ну! – подумал Найджел. – Виновен он или нет, юный дурень умнеет на глазах».

С тяжелым, нарочитым добродушием, будто говоря зазевавшемуся водителю: «Значит, вы ехали со скоростью двадцать пять миль в час?», инспектор ухватился за новые показания.

– Мотоциклиста? И где же вы его видели?

– Когда я прошел… ярдов пятьдесят от ворот, где-то за спиной завели мотоцикл и уехали в противоположную сторону.

– И этот ваш мотоциклист вышел из пивоварни, так?

– Он не мой. И я понятия не имею, откуда он вышел и мужчина ли это. Было слишком темно. Может, этот человек засиделся допоздна в одном из соседних домов. Я только знаю, что он не проехал мимо, когда я входил в город. Странно, – прищурился Сорн, – что его не заметил тот свидетель, который видел меня у ворот пивоварни.

– Очень странно, сэр, очень, – ядовито ответил инспектор.

– Но послушайте, я же сказал… – взвыл Гэбриэл Сорн.

– Забудьте! – нетерпеливо отмахнулся Найджел. – Это несложно проверить. У меня к вам другой вопрос, Сорн.

– Давайте. Можете со мной не считаться. Только, пожалуйста, не спрашивайте больше, не я ли убийца. Я нахожу повторы крайне утомительными, – ответил Сорн, понемногу возвращась к обычному состоянию.

– Нет-нет, вопрос в другом. Я хотел поинтересоваться, как давно вы знаете, что Юстас Баннет – ваш отец.

Гэбриэл Сорн откинул голову, будто в нее целил кулак. Затем его лицо налилось кровью, и он яростно прыгнул на сыщика. Инспектор с трудом оттащил нападавшего и усадил в кресло. Постепенно огонь в глазах Сорна утих, он криво улыбнулся и, тяжело дыша, сказал:

– Прошу прощения. До чего примитивны бывают реакции. Любящий сын защищает честь матери. Я готов поколотить негодяя, который назовет ее… Какой-то викторианский фельетон, ей-богу.

– Так вы знали? – тихо спросил Найджел.

– Не знал. Подозревал, если хотите. Определенное несчастливое сходство стало слишком выпирать. Как это унизительно! Интересно, кто еще заметил…

– Сходство отнюдь не разительное. Я сам долго не мог понять, кого вы напоминаете, – пока не услышал про завещание. Вероятно, это все объясняет.

– Вероятно. Однако есть кое-что, чего я никак не могу объяснить, – сказал Гэбриэл Сорн совершенно не своим голосом.

– И что же?

Юноша еле слышно прошептал в пустоту:

– Почему моя мать… как она могла связаться с этой скотиной?

 

Глава 7

18 июля, 21.00–22.15

– Я уж думал, пива больше в рот не возьму, – сказал сержант Толуорти. – Но пока не попробуешь, не узнаешь, так ведь?

Найджел и Герберт одобрили столь четкое изложение главного принципа эмпирической философии, и их гость отпил добрый глоток, после чего отжал влагу с усов обратно в кружку. Было девять часов все того же вечера. Сержант с видимым удовольствием отвлекся от трудов и, расстегнув воротник, устроился с пинтой пива в самом удобном кресле, какое только нашлось в гостиной Кэммисонов. Софи рано легла в постель: голова разболелась.

– Может, и зря я пользуюсь вашим гостеприимством, доктор, – сказал сержант. – Я ведь у вас отчасти по делу. С другой стороны, в полиции и так бюрократов хватает.

Он сделал еще глоток, в этот раз более основательный.

– Я думал, вам нельзя пить только с подозреваемыми, – ответил доктор Кэммисон, смерив гостя испытующим взглядом. – Меня тоже включили в список, Джим?

– Можно сказать и так, сэр. Конечно, мы с вами не чужие люди. Вы знаете, что меня долг обязывает, я знаю, что могу на вас положиться, – так почему бы нам по-дружески не выпить по кружечке? Совместить, так сказать, приятное с полезным?

– Здравая мысль, и сказано удачно, – подтвердил Найджел. – Выпьем за это!

– Видите ли, доктор, – объяснил Толуорти, – дело такое… Сам бы я вас не стал беспокоить, но Тайлер – это сущий кошмар, ей-богу. Нелицеприятный он человек: пронюхал что-то и послал меня к вам. Для проформы, сами понимаете. В общем, инспектор наш, болван этакий, хочет знать, где вы были в ночь убийства.

Выдавив из себя это признание и основательно взмокнув, сержант Толуорти облегченно вздохнул, достал из кармана красно-белый платок размером с небольшое банное полотенце и утер им лицо.

– Позапрошлой ночью? – переспросил Кэммисон. – Вечером у нас была вечеринка. Гости разошлись в половине двенадцатого. Мы с Найджелом выпили напоследок. Без четверти полночь я лег в постель и проспал до утра. Боюсь, подтвердить это некому: у нас с женой раздельные спальни, а горничная, наверное, храпела в мансарде.

– Мне и этого хватит. – Сержант воздел руку, словно постовой на перекрестке. – В постели так в постели. Бог с ним, с инспектором. Имейте в виду, сэр, будь моя воля, я бы и не пришел – официально то есть. Это все Тайлер. Очень недоверчивый тип. Покажи ему «Татлер», он прочитает «Гитлер». Заподозрит хоть архиепископа Кентерберийского, дай только повод.

– Что ж, в конце концов, это его работа, – сказал Герберт.

– Хороша работа! По мне, так нечего воду мутить, но Тайлер есть Тайлер. Очень он невысокого мнения о человеческой природе.

– Еще пива?

– Спасибо, не откажусь… За ваше здоровье, сэр, и за ваше, сэр.

– Вы сказали, инспектор что-то пронюхал? – перешел в наступление доктор Кэммисон.

Сержант Толуорти в крайнем смущении дернул себя за воротник, поерзал в кресле, тяжело вздохнул и наконец выпалил:

– Это мерзавец Физер воду мутит!

– Физер? Вы про…

– Да, рабочий с пивоварни. Пришел сегодня в участок и говорит: имею, мол, важные сведения. Мелкий и подлый… извините за выражение, джентльмены. Добраться бы мне до него, я бы ему показал сведения, мокрого места бы не осталось. Сведения, тоже мне!

– А что он сказал?

– Он якобы недавно подслушал, как вы поссорились с мистером Баннетом. Будто бы вы грозили, что скорее его похороните, чем позволите выйти сухим из воды. А когда его и правда убили, этот Физер сложил два и два и принес ответ Тайлеру. Так и сказал. Ну и чесались у меня руки вытрясти душу из этого вруна!

– К сожалению, это правда – то есть по поводу ссоры. Мы повздорили из-за условий труда на пивоварне, и Баннет, само собой, позаботился, чтобы наш разговор подслушал шпион.

– Вот оно как? Нехорошо получается. Неловкое для вас положение. Конечно, я-то знаю, что вы не виноваты, но Тайлера так легко не убедишь. Ну да ладно, больше дела, меньше слов. Это еще не самое плохое. Тайлер мне говорит: зачем, мол, убийца спрятал тело в котел? Зачем, говорит, заметать следы, которые указывают, как он совершил преступление? А затем, что, если бы останки сохранились, убийцу стало бы видно по способу. А кто, говорит, убивает, как другие не могут: кто может раздобыть наркотики, яд, кто ловчее всех управляется с ножом? Врач! Прошу прощения, сэр. Сами видите, как оно выходит. Очень даже неглупо для Тайлера.

– Увы, – признался Найджел, – боюсь, я сам подал ему эту зловещую мысль. Впрочем, можно взглянуть на дело под другим углом. Лок, согласно расписанию, должен был появиться на платформе с котлами за десять минут до полуночи. Преступник мог убить там Баннета, а услышав шаги сторожа или зная, что он скоро придет, в спешке избавился от тела, затолкав его в котел.

– Теряешь форму, дружище. В твоей гипотезе дюжина слабых мест. Например, кем бы ни был убийца, он явно знал географию пивоварни и внутренние порядки, а значит, постарался бы совершить преступление там, куда сторож наверняка не придет.

– Да, – рассеянно ответил Найджел. – Никак не возьму в толк: зачем вообще было прятать тело в котле? Либо это входило в план, либо убийца поступил так под влиянием минуты. Насколько я понимаю, твой аргумент отвергает вторую возможность. В чем тогда состоял план?

– Может, этакий поэтический жест? – вмешался Толуорти. – Утопить хозяина пивоварни в его собственном пиве.

– Поэтический жест? Интересно. Тогда это Гэбриэл Сорн. Что ж, возможно.

– Или приступ слепой ярости? – предположил Кэммисон.

– Тогда следует, что преступление было непредумышленным. Как же объяснить анонимное письмо?

– Проще простого, – ответил Кэммисон. – Определенный тип характера – грубо говоря, чувствительный неврастеник с моральной слабиной – мог прийти в ярость только после того, как нанес первый удар. Знаешь, бывают люди, которые собьют машиной кошку, затем вернутся и измочалят ее, так что места живого не останется. Это все страх – страх вперемешку с садизмом.

– Да, в моей школе учился один такой парень. Робкий, забитый, нелюдимый. Как-то раз одноклассник стал его задирать, и он одним ударом свалил его с ног, а потом чуть не выколотил мозги из лежачего. Мы втроем едва его оттащили, а тот, другой, две недели провел в лазарете. Но способен ли такой человек спланировать убийство и набраться духу для первого удара? Вот в чем я сомневаюсь.

– Я бы сказал, это маловероятно, хотя и не исключено, – ответил Кэммисон. – Такой человек наверняка живет в мире фантазий. Он мог разработать в уме план казни, вполне был способен отправить анонимку и даже явиться на пивоварню. При обычном стечении обстоятельств этим бы дело и кончилось. Но, допустим, Баннет его обнаружил. Допустим, они повздорили и воображаемое убийство случилось на самом деле – почти в порядке самозащиты. Едва сбив Баннета с ног, он, так сказать, почуял запах крови и закончил начатое.

– Что ж, убедительно. Опять же, описание прекрасно подходит к бедняге Сорну. Мистера Барнса и мисс Меллорс, к примеру, не назовешь невротиками с богатым воображением.

Найджел, однако, уже не в первый раз слышал это определение – «моральная слабина». И относилось оно отнюдь не к Сорну. Нет, Софи говорила так о Джо Баннете.

– И опять-таки, Джим, есть еще вероятность dementia praecox – «раздвоения личности», – продолжал доктор Кэммисон. – Разум делится на две половины, и обе работают попеременно. Это объясняет, почему священники и школьные директора самой безупречной репутации иногда вдруг устраивают непристойные выходки в поездах. Ваш убийца может быть вполне безобидным парнем и не догадываться о том, что наделал. Доктор Джекил и мистер Хайд.

– Помилуйте, сэр, – запротестовал сержант. – Сейчас вы скажете, что убийца – Тайлер или ваша супруга.

– Интересно, – вставил Найджел, – может ли намеренное и осознанное раздвоение личности вызвать предрасположенность к патологии? Сорн, например, успешно сидит на двух стульях. На пивоварне и дома – два совершенно разных человека.

– Боюсь, этого я не знаю.

– Так или иначе, все слишком умозрительно. Нам нужны факты. Как насчет анонимного письма, сержант? Что-нибудь выяснили?

– Над ним работают, сэр. Почту забирают из Вестон-Прайорс в 14.20 и 19.20. Письмо опустили в ящик в эти пять часов, так что я устанавливал алиби не только на ночь убийства, но и на середину дня пятнадцатого июля. Тайлер дал мне список всех, кого надо опросить. Я уже вписал показания. Хотите взглянуть?

– Ого! – воскликнул Найджел, приняв бумагу. – Ваш инспектор широко мыслит, когда дело касается выбора подозреваемых.

Он углубился в изучение документа.

– Хм… Вряд ли от столбца за пятнадцатое июля будет польза. Барнс, миссис Баннет, Джо Баннет, Парсонс и мисс Меллорс – судя по всему, любой из них мог опустить письмо в ящик. Да и необязательно было самому это делать.

– О чем речь? – поинтересовался Герберт.

– О том, кто отправил анонимку из Вестон-Прайорс пятнадцатого июля между четырнадцатью двенадцатью и девятнадцатью двадцатью. Заполни свой пробел, раз уж мы об этом заговорили.

– Пятнадцатого? Черт, днем я был у Эглинтонов. На обратном пути проезжал в паре миль от Вестон-Прайорс – ну, Джим, ты знаешь, развилка у Олдминстера. Похоже, я все лучше и лучше подхожу на роль первого убийцы.

Сержант Толуорти от души рассмеялся.

– Любите вы пошутить, сэр. И все-таки расскажите подробней. Боюсь, Тайлер прикажет мне разыскать кого-нибудь из тамошней автомобильной ассоциации.

Кэммисон рассказал. Найджел тем временем изучил список.

– Вижу, вы загнали Ариадну в угол. Почему она не сказала вам, где провела тот день?

– Почем мне знать, сэр. Разошлась она не на шутку: нечего, говорит, полиции лезть в чужие дела. Я перед ней был все равно что карточный домик в ураган. Что ж, придется здесь покопать. Если мисс Меллорс высунула нос из дома, не заметить ее не могли.

– Вижу, у Эда Парсонса есть мотоцикл, – продолжал Найджел. – Инспектор, наверное, рассказал вам историю Сорна про налетчика в маске и прочее.

– В маске? Нет, про маску я не слыхал.

– Образно выражаясь. Под маской ночи скрыт от глаз людских. Белый стих.

– А-а… Тайлер им займется. Домохозяйка могла перепутать время возвращения, а эта Лили Барнс – та еще штучка. Хоть и говорит, что каталась с ним, но…

– А зачем Эду Парсонсу убивать Баннета? У него тоже был мотив? Хоть у кого-нибудь в этом городе и графстве его не было?

– Зная Баннета, я в этом сомневаюсь, – мрачно заметил Кэммисон.

– Эд Парсонс не ладил с мистером Баннетом. На пивоварне не всегда соблюдались ограничения веса грузоперевозок. Мы довели дело до суда. Эд заявил, что выполнял указания босса. Тот все категорически отрицал и с тех пор превратил его жизнь в ад. Я это слышал от моей Герти, а они с Лили Барнс, пассией Эда, когда-то были друзья неразлейвода. Как только Баннет его ни изводил – придирался по любому поводу, одним словом, действовал на нервы. И если бы только это. Моя Герти говорит, что Лили нажила ребенка, и винит во всем мистера Баннета. Но об этом лучше помалкивайте: Герти про ребенка только своей мамочке рассказала, и то по большому секрету.

– Да, это веский мотив. Хотя если бы Парсонс убил Баннета, он вряд ли объявил бы о своем присутствии ночным ревом мотора у ворот пивоварни.

– Верно, сэр. И потом, Парсонс – парень скромный и честный. Не чета этой Лили, если хотите знать.

– Интересно, догадывался ли мистер Барнс, что его дочь попала в интересное положение…

– Тайлер бы тоже об этом спросил. Только я ему про Лили еще не рассказывал. – Сержант поерзал в кресле и беспокойно дернул себя за усы. – Я тут подумал, сэр, простите за смелость: может, вы сперва сами с ней поговорите? Вы лицо неофициальное, с вами она откровеннее будет.

– М-м… Не знаю, гожусь ли я на роль кавалера при ветреной даме. Что ж… Ладно, поговорю. У меня в любом случае есть к ней пара вопросов по поводу Трюфеля. Какие новости с пулхэмптонского фронта?

– Мистер Джо Баннет приехал туда в три часа на собственной машине. Провел остаток дня за покупками: моторное топливо и так далее…

– Моторное топливо? – переспросил Найджел. – Софи говорила, что он презирает двигатели и ходит только под парусом…

– Так и есть, – подтвердил Герберт. – Джо – опытный моряк, но в этот раз он сам мне сказал, что поставит вспомогательный двигатель. Напарника для путешествия он не нашел, а годы уже не те, чтобы править яхтой в одиночку. Ему уже под пятьдесят, и телосложением он далеко не викинг.

– Ясно. Итак, в четверг в девятнадцать сорок пять Джо отплыл по направлению к западу, верно?

– Верно, сэр. Мы разослали предупреждения повсюду, где можно причалить, – в Эксмут, Плимут, Лайм-Реджис и так далее, но он пока нигде не объявился.

– Я бы и не рассчитывал на это, – сказал Кэммисон. – У него довольно припасов и пресной воды, чтобы не заходить в порт до конца путешествия. В прошлом году я был с ним в круизе. Первые четыре дня Джо даже не приближался к берегу: ложился в дрейф по ночам, а днем шел под парусом. Разве только шторм заставит его причалить.

– Видно, придется известить судоходные службы. Впрочем, спешить пока некуда. Еще день-другой пивоварня обойдется без него. Стоит ли портить человеку отпуск…

Сделав это вопиюще неформальное заявление, сержант пожевал губами и рассеянно заглянул в кружку. Герберт прочел эти знаки правильно: кружка снова наполнилась.

– Паршивое дельце, – сказал Найджел. – От трупа, считай, ничего не осталось. Мотив есть у каждого, алиби, похоже, ни у кого, кроме Барнса и Парсонса, да и тех прикрывают только близкие люди, так что эти алиби ни черта не стоят. Загадка в высшей степени необычная. По учебникам ее не решить. Придется прибегнуть к помощи спиритизма и лозоходства. Тайлер уже выбрал кого-нибудь из подозреваемых или у старого лиса нет предрассудков?

– Я бы сказал, сэр, что сейчас он ставит на мистера Сорна. Юный джентльмен больше всех выиграл от смерти мистера Баннета. Инспектор попросил французскую полицию связаться с миссис Сорн, однако с той стороны ждать нечего. Мы выяснили, что леди никогда не бывала у нас и не могла знать про пивоварню того, что знал преступник.

– Слушайте, – сказал Найджел, – по-моему, мы что-то упустили. Какой-то звон стоит у меня в ушах, и он смутно связан с вечеринкой после заседания литературного общества. Вот только что это, черт возьми?

Найджел перебрал в уме все, что случилось в этой комнате две ночи назад. Миссис Баннет вознамерилась выпить хереса. Юстас сказал: «Ты уверена, что не хочешь воды, дорогая?» Четкий надтреснутый голос эхом раздался у сыщика в голове, но чего-то не хватало. Голос сопровождал еще один звук. Еще один звук…

– Ха! – воскликнул Найджел. – Ключи! Баннет звенел ключами. Где они? Почему убийца оставил в карманах все, кроме связки ключей?

– А, так мы их нашли, сэр! Я тем вечером опять обыскал сливную трубу – мистер Барнс как раз вспомнил, что покойный всегда носил с собой ключи, – и что вы думаете: там они и оказались. В первый раз легко было пропустить. Кстати, еще немного зубов нашлось.

– Конец! Мертвы все деточки мои! – трагическим голосом продекламировал Найджел. – У меня не осталось идей. Я сдаюсь.

Сержант Толуорти не без труда поднялся из кресла.

– Ну, джентльмены, мне пора возвращаться. Вы, доктор, будьте спокойны: еще чуть-чуть, и мы его поймаем. А если Физер снова откроет рот, я ему башку откручу.

– Высокое покровительство, – сказал Найджел, когда сержант ушел.

– Да, Толуорти – славный парень. Год назад я спас от пневмонии его сынишку, Неда. С тех пор старина мне так благодарен, что порой не знаешь, куда и деться.

– Приятно в виде разнообразия найти полицейского, который не подозревает каждого встречного просто из принципа. Один из двух лучей света в этой темной истории.

– И какой же второй?

– Кто бы ни убил Баннета, в глубине души он явно не злодей, а значит, можно не бояться второго убийства. Fons et origo mali, если можно так выразиться, устранен. Так что все должны быть довольны.

– Будем надеяться, ты прав, – спокойно заметил Кэммисон.

 

Глава 8

19 июля, 8.20–11.30

Воскресное утро. Мэйден-Эстбери еще не очнулся от спячки. В монастыре только что отзвонили к утрене. Проказливый колокол сыграл с запоздавшими прихожанами в кошки-мышки: нетерпеливо, ускоряясь с каждым ударом, отбил пять минут до начала службы, затем угрожающе замолчал, дождался, пока старушки, подобрав юбки черного атласа, бросятся взапуски, потом опять с оттяжкой ударил, показав им вслед железный язык, и повторил забаву сначала. Теперь и он безмолвствует – улицы снова дремлют, нежась под мягкими солнечными лучами. Даже клочки фольги и бумаги, разбросанные вчера шумной компанией на автомобилях, лежат безжизненно и самодовольно. Единственный звук, нарушающий этот отдохновенный покой, доносится из ванной в доме доктора Кэммисона, где Найджел потчует хромированные краны отборными номерами из своего певческого репертуара. Даже самый вежливый воспитанник Винчестерского колледжа с трудом подобрал бы слова, чтобы передать восхищение его вокализами. Друзья Найджела (согласно их естественным склонностям и силе воображения) сравнивали его голос с тявканьем морского льва, с тарахтеньем трактора, спозаранку ползущего по крутому склону, с хриплыми криками солдат, драящих родной аванпост, с карканьем воронов на диком каменном побережье. Все сходились в одном: звуки, которые Найджел издавал на распевке, отличались поразительной громкостью.

«Наппер Танди повстречался на пути мне как-то раз», – проревел он, отбивая такт безропотной мочалкой. Далее полагалось задаться вопросом, как Ирландия-старушка, как дела ее сейчас, но вместо этого Найджел внезапно умолк.

«Наппер Танди повстречался на пути мне как-то раз, – сказал он себе. – А ведь стоило раньше об этом подумать. Неужели убийца как ни в чем не бывало встретил Баннета у входа на пивоварню? Что он ему сказал? «Эй, как тебя занесло сюда в такой час? Ну, раз уж пришел, зайди в кабинет на минутку – хочу перерезать тебе горло вот этим чудесным ножичком»? А если все было иначе, то откуда он знал, что Баннет предоставит ему удобную возможность себя убить? В конце концов, тот явился, чтобы поймать сторожа на воровстве. Баннет должен был держаться вблизи от Лока, и тот, куда бы он ни пошел, оказался бы его невольным телохранителем. Возможно, убийца устроил засаду где-то между воротами и… чем? Баннет мог пойти прямиком в хранилище, или на склад готовой продукции, или к каморке Лока. Откуда убийца знал, какую дорогу он выберет? Конечно, он мог затаиться во дворе и прикончить жертву, прежде чем та войдет внутрь. Но двор виден из домов напротив – всегда есть вероятность, что тебя заметят в самый неподходящий момент. К тому же, если он убил Баннета во дворе, зачем рисковать и тащить труп в здание к самым котлам? Почему не оставить его в луже крови снаружи? А это возвращает нас к исходной загадке: зачем Баннета вообще поместили в котел?

Ладно, это пока не важно. Возможно, первая мысль была не так уж безумна. Можно представить, что убийца – назовем его Икс – встретил Баннета у входа на пивоварню. Как бы он объяснил свое присутствие? Ну конечно! Он мог сказать, что тоже получил анонимку. Даже предъявить ее – Иксу не составило бы труда бросить в почтовый ящик не одно, а два письма: для Баннета и для себя. После этого несложно было бы отвести жертву куда-нибудь в темный угол и безнаказанно поработать тупым предметом, или чем он там орудовал. В темный угол – но не в тот, где стоят котлы? Баннет ни под каким видом не позволил бы затащить себя на платформу: он-то пришел выслеживать Лока. Убийство должно было случиться в другом месте, там, куда преступник под разумным предлогом сумел бы заманить жертву в ходе их совместной охоты. Где? В кабинете Баннета, или Джо, или в офисе клерков – почему нет? Сторож туда не заходит, и это облегчило бы Иксу задачу. Он мог сказать, например: “Послушай, что, если Лок разбушуется? В такой-то комнате есть хорошая дубинка (револьвер, свинцовая трость), давай-ка ее прихватим”. Или… впрочем, предлогов можно придумать сколько угодно. Однако на месте убийства должны были остаться следы. Нужно спросить у клерков или уборщиков. Интересно, запер ли Джо Баннет на время отсутствия свой кабинет? Место вполне подходящее.

И еще кое-что. Если моя теория верна, она исключает миссис Баннет, мисс Меллорс и Герберта Кэммисона из списка подозреваемых: никому из них “доброжелатель” не адресовал бы письмо. Джо Баннета тоже можно вычеркнуть: он не сумел бы убедительно объяснить, почему какая-то анонимка заставила его вернуться из отпуска. Впрочем, Юстас с его маниакальной страстью к изобличению рабочих мог клюнуть и на такое. Нет, Джо нельзя целиком исключать. Итак, остаются Гэбриэл Сорн, мистер Барнс, Эд Парсонс и – под сомнением – Джо Баннет. С них и нужно начать».

Найджела вывел из задумчивости стук в дверь.

– Эй! – прокричал голос. – У тебя обморок или ты проводишь опыты с кипятком? Мне нужна ванна.

– Извини, Герберт. Я задумался.

– Что ж, это не так отвратительно, как твое пение, но одинаково неудобно для ближних.

Найджел высказал все, что думает о пустословии педантов, и приготовился вылезти из ванны…

Два часа спустя он вошел в уютное и непритязательное обиталище мистера Г. Барнса. Страшная духота и роскошный папоротник в горшке придавали гостиной сходство с тропическим лесом. Вскоре появился и сам пивовар. Он был без пиджака, а в виде приветствия поднял одну бровь и опустил другую.

– Чему обязан столь ранним визитом в мой скромный дом, сэр? – шутливо спросил Барнс.

– Я хочу поговорить с вашей дочерью, Лили. Думаю подобраться к делу через Трюфеля и начать со служащих офиса.

Мистер Барнс поскреб щетинистый подбородок.

– Что ж, можно и так. Если вам нравится тратить время, меня это не касается. Вы только не волнуйте ее, сэр. Она в последнее время сама не своя. Не знаю, что с ней такое: но рассказывать обо всем папочке – это, конечно, не в ее характере. Не удивлюсь, если эти полоумные журналы про кино ее довели. Она на них все деньги спускает, – мрачно добавил он.

– Нет-нет, никаких волнений. Только несколько безобидных вопросов. Впрочем, вы и сами можете кое-что рассказать.

Найджел выудил из Барнса сведения о том, что: а) кабинет Джо Баннета в отсутствие хозяина был заперт, но в офисе есть универсальный ключ; б) утром после убийства в кабинетах не убирались, но полиция их уже обыскала; в) Юстас Баннет – не великая потеря, а под началом Джо Баннета пивоварня заживет совсем по-другому.

– Да, мистер Джо поставит дело на ноги, – сказал Барнс.

– Хорошо, что напомнили. Когда мы с мистером Сорном заглянули к вам в кабинет, вы сказали, что Баннет, по слухам, хочет продать пивоварню, было такое?

Мистер Барнс постучал пальцем по носу.

– Не задавай вопросов – и не услышишь лжи.

– Но теперь-то секретничать ни к чему. Юстас умер, и сделка, видимо, не состоится.

– Да, пожалуй, – признал пивовар. Ему явно нравилось, когда его уговаривают с должным старанием и соблюдением всех церемоний. – Имейте в виду, мистер Стрейнджуэйс, я ничего не утверждаю. Может, это и «утка». Да, «утка», – с большим удовольствием повторил он, – однако из кое-каких источников, о которых я не буду распространяться, мне стало известно, что «Роксби» – крупная фирма из Мидлендса – вела переговоры с мистером Баннетом на предмет покупки его предприятия.

– Зачем ему… то есть странно, что Баннет собирался продать пивоварню, когда ему так нравилось здесь заправлять.

– Это как посмотреть, – со значением возразил мистер Баннет. – Имейте в виду, я ничего не утверждаю. Однако продавать – это одно дело, а идти с молотка – совсем другое.

– Хотите сказать, пивоварня обанкротилась?

Брови пивовара чуть не забрались на макушку от ужаса.

– Что вы, мистер Стрейнджуэйс! – запротестовал он. – Не спешите с выводами. Просто босс не умел смотреть широко. Что и говорить, никаких новомодных штучек он не признавал и деньги не любил тратить. Из-за этого нам было сложно соревноваться с фирмами, которые следят за новыми веяниями и не скупятся на оборудование. Пивоварня не обанкротилась, но мы вряд ли протянули бы еще десять лет. Я бы не дал и пяти.

– Вам известно, как давно начались эти переговоры?

– С «Роксби»? Точно не знаю. Должно быть, недавно.

– Что ж, об этом они сами расскажут.

– И правильно. Только не забудьте, – мистер Барнс изобразил сложную фигуру бровями, – я вам ничего не говорил.

– Вы? Конечно, нет. Информация поступила от источников. Скажите-ка еще кое-что. Если бы «Роксби» вступили во владение пивоварней, как бы это сказалось на судьбе персонала?

Мистер Барнс в очередной раз метнул на сыщика проницательный взгляд.

– Вижу, к чему вы клоните. – Он на секунду задумался. – Нет, мистер Стрейнджуэйс, не там копаете. Вряд ли это скажется на работягах. Они все славные ребята и дело свое знают. Никто их не уволит.

Найджел решил ответить откровенностью на откровенность:

– А как насчет Джо Баннета, мистера Сорна и вас?

– Что, ключевые лица? Вам бы только посмеяться, сэр! – от души расхохотался Барнс.

«Не переигрывает ли? – подумал Найджел. – Что, если новое руководство наметило чистку? Конечно, у Джо есть доля в акциях, с этим они бы ничего не поделали, зато могли поставить на его место другого управляющего. А уж Сорна, ученика пивовара, и вовсе не назовешь ключевым лицом».

– Что ж, спасибо, – сказал Найджел. – А теперь, если позволите, я поговорю с вашей дочерью.

– Ладненько. Я ее позову.

Мистер Барнс, широко размахивая руками, подошел к двери.

– Эй, Лил! – крикнул он, задрав голову.

– Что, пап?

– Тебя хочет видеть джентльмен.

Его слова были встречены хихиканьем.

– Скажи Эду, чтоб не нахальничал. На мне ничего нет, кроме лучшего воскресного белья. Пусть даже не думает!

– Это не Эд, а господин, который гостит у доктора Кэммисона. Одевайся-ка поживее, милая.

Послышался сдавленный вскрик. Затем тишина. Мистер Барнс просунул голову в гостиную и сказал – с той весомостью, которую его мрачное лицо придавало самым обычным фразам:

– Третий лишний, мистер Стрейнджуэйс. Я удаляюсь. Лил будет через минуту.

Чего бы Найджел ни ожидал – а после услышанного он ожидал самого худшего, – видение, которое пять минут спустя предстало перед ним в гостиной, застигло его врасплох. Унаследовав от отца вытянутое лицо, длинные руки и долговязое тело, Лили Барнс воздвигла на этом фундаменте удивительно точную копию Греты Гарбо. Рыжевато-коричневая копна волос до плеч явно вела начало от фильма «Принцесса Кристина». Лицо было напудрено до белизны, как на крупных планах великого оригинала; другой косметики не наблюдалось, не считая мягко-красной помады на длинных, поникших губах. Лили носила старый дождевик – и ничего между ним и «лучшим воскресным бельем», подумалось Найджелу. Сунув руки в карманы, она неторопливо вошла в комнату, прислонилась к двери и хрипло промычала:

– Вы хотели меня видеть?

Найджел нечеловеческим усилием подавил желание ответить: «Нет, я лучше домой» – и вместо этого сказал:

– Э-э… да, на минутку. Я бы хотел… Может быть, сядете?

– Мне нравится стоять.

– О… ну, как хотите. – Он собрался с мыслями. С этой Гарбо должна сработать тактика сокрушительных ударов. – Я бы хотел поговорить с вами о собаке мистера Баннета.

Лили провела рукой по дверному косяку. Учитывая, как та дрожала, разумнее было не вынимать ее из кармана. Впрочем, удар Лили выдержала.

– О Трюфеле? – устало промычала она. – Да, бедный песик…

– У меня есть веские основания полагать, что когда Трюфеля, э-э, настигла кончина, алиби было у всех, кроме офисных служащих, – бойко заговорил Найджел. – К тому же я не без причины подозреваю, что убийство собаки связано с убийством мистера Баннета.

– И что? – резко спросила Лили, сбившись на интонации Джин Харлоу.

– Ну, поскольку я веду это дело, то решил прийти к одной из работниц офиса и выяснить, что она может мне рассказать.

– А, так вы сыщик? Обвиняете меня в убийстве бедного песика?

Найджел быстро и прозорливо сменил подход. Он с обожанием воззрился на Лили, словно только что заметил ее.

– Знаете, как только я вас увидел, вы мне сразу кого-то напомнили. Правда, поразительное сходство. У вас настоящая актерская индивидуальность, теперь это ценится в кино превыше всего.

Мисс Барнс жадно проглотила наживку. Она совсем не по-гарбовски просияла и ответила:

– Я всегда говорю так Эду.

– Эду?

– Эду Парсонсу. Он мой паре… то есть один из поклонников, – торопливо поправилась она.

– Итак, что вам известно об этом деле? – воскликнул Найджел, отчаянно перебирая в памяти лексикон киношных сыщиков. – Эд Парсонс, говорите? Да, слышал о нем. Не подфартило парню.

– Что вы хотите сказать? – резко спросила Лили.

– А то, что фараоны взяли его за жабры.

– Да хватит вам! Говорите по-человечески! – Лили с грохотом уронила Грету Гарбо на пол. – Мой Эд ничего не сделал, а если кто распускает про него…

– Одну минуту, – прервал ее Найджел, с радостью выходя из образа. – Давайте для начала проясним дело Трюфеля. Его смерть либо связана с убийством Баннета, либо нет.

– Продолжайте, – усмехнулась Лили.

– И продолжу. Если связана, то из этого следует, что убийца хотел проверить сольвентные качества…

– Какие-какие?

– Прошу прощения, растворяющие качества котла. Другими словами, убийца Трюфеля, кто бы он ни был, также убил и его хозяина. В этом случае подозрение, разумеется, падает на служащих офиса.

Ужас, мелькнувший в глазах Лили, не ускользнул от внимания Найджела, однако он бойко продолжал говорить, глядя на кончик носа:

– Конечно, это может быть просто неудавшимся розыгрышем или иметь другое невинное объяснение. Вообще говоря, будь оно так, все участники истории вздохнули бы с облегчением. Но боюсь…

Лили Барнс схватила его за плечи.

– Послушайте! Я вам все расскажу, только обещайте, что не проболтаетесь мистеру Джо или папе. Они разозлятся, а ведь это был несчастный случай, клянусь!

Найджел попал в яблочко. Он напустил на себя всезнающий вид – ровно такой, какой Лили ждала от него, – усадил девушку на стул и заставил все рассказать. Вкратце история была такова. За день до происшествия Баннет устроил подчиненным разнос. Лили и два других клерка, кипя от возмущения, сговорились похитить Трюфеля: отчасти затем, чтобы насолить боссу, отчасти – из искренней жалости к псу, который в то утро тоже попал хозяину под горячую руку (они слышали, как Баннет задал ему в кабинете взбучку). Было решено, что на следующий день, когда Баннет отправится на утренний обход, Лили украдет Трюфеля, вынесет его под плащом во двор и передаст подруге, Герти Толуорти, которая будет ждать ее у ворот с корзинкой. Герти сядет в автобус и отвезет пса друзьям, живущим в двадцати милях от города. Там он останется, пока ему не найдут постоянный дом. До некоторого момента все шло как по маслу, но когда Лили направилась к выходу, она услышала голос Баннета. К несчастью, его услышал и Трюфель. Он начал скулить под плащом. В панике Лили бросилась к лестнице, которая вела на платформу с котлами. Девушке повезло: наверху никого не было, и она спряталась за открытым котлом. Трюфель к этому времени совсем потерял покой. Он услышал голос хозяина, и ужасный, извращенный инстинкт – тот самый, что заставляет пса жаться к руке, которая его бьет, – внушил ему чувство вины. Трюфель стал рваться на волю. Не успела Лили покрепче его ухватить, как он вывернулся и упал в котел.

Все было кончено. Трюфель погиб в тот же миг, как упал в кипящее варево. Лили кинулась в офис и поведала о его судьбе заговорщикам. Когда Баннет допрашивал клерков, все божились, что она не отлучалась из офиса, а если кто из рабочих и видел девушку в цеху, то не стал на нее доносить, не желая ей зла.

История была до того необычной и при этом такой обстоятельной, что Найджел без труда принял ее на веру. Впрочем, кое-что непонятное все же осталось.

– Не сомневаюсь, что это правда, – сказал он. – Однако по тому, что я слышал о покойном Баннете, удивительно, как он сам не вытряс из вас признание.

Лили зарделась и принялась теребить пуговицу плаща.

– Он не сильно старался. Понимаете… ну, это глупо звучит: он же был старый как мир, и не подумаешь, что у него на уме такое, но он… немного увлекся мной. Наверное, в этом все дело.

«Щекотливое положение, – подумал Найджел. – Что ж, попытка не пытка».

– Эд, наверное, вас ревновал. То есть если он, конечно, что-нибудь знал об этом.

– Слушайте, – насупилась Лили, – вы что, обвиняете в чем-то Эда? Если да, то будьте добры не совать свой нос в чужие дела.

– Я-то его не обвиняю. Это все полиция, а их носы полюбопытней моего.

Длинные губы Лили задрожали. Она вспыхнула:

– Но он бы никогда… И потом, он не знал! А я тем вечером была с ним в Ханикумском лесу, мы поехали туда на мотоцикле после танцев и не возвращались до половины первого, так что он не мог никого убить, правда?

Найджел и не думал тягаться в проницательности с детектором лжи. Он мог бы принять слова Лили на веру, если бы минуту назад не слышал от нее явно правдивый рассказ о Трюфеле. Эти две истории звучали так непохоже: алиби Эда слетело с языка очень уж механически, будто было готово заранее, хотя от накала чувств и прозвучало довольно несвязанно. Лили производила впечатление, какое производят все неопытные лжецы – казалось, что она прислушивается к своим словам и эффекту, который они создают.

Найджел, не глядя на Лили, мягко, но бесстрастно сказал:

– Знаете, я не раз участвовал в расследованиях и всегда кое-что замечал: говорить правду выгодно. Помню, недавно был случай, когда несколько свидетелей – из лучших и бескорыстных побуждений – утаили от полиции кое-какие факты и исказили другие. С их стороны это было ужасной ошибкой. Они хотели кого-то выгородить, а как только мы это поняли, подозрение пало на того человека – и гораздо скорее, чем если бы его друзья с самого начала говорили правду. Все это довольно запутанно, но ведь вы меня понимаете? Если у вас нет сомнений, что человек невиновен, лучше ничего не скрывать. Откровенность покажет, насколько сильна ваша вера. Если, допустим, вы любите Эда Парсонса настолько, чтобы поверить в его непричастность к убийству, то…

Его прервал приглушенный всхлип. Лили взяла себя в руки и сказала:

– Это правда? Не какая-нибудь ловушка?

– Разве я похож на старого капканщика?

– Хорошо, я вам поверю. Я с тех пор только и думала, как поступить, и ужасно переживала! Понимаете, мистер Стрейнджуэйс, дело было так…

И Лили Барнс рассказала совсем другую историю. Они с Эдом ушли с танцев в половине двенадцатого и поехали к Ханикумскому лесу, как она утверждала и раньше. Там между ними вспыхнула ссора. Эд горячился из-за Юстаса Баннета. Лили в сердцах ответила, что она пока еще не замужем за Эдом и, если ему не нравятся ее друзья-джентльмены, он сам знает, что делать. Эд мрачно подтвердил, что очень хорошо знает и что Баннету лучше поберечься и Лили тоже – если еще не поздно. Как это понимать, интересно? А так, что Лили не первая, кто по милости хозяина попадает в интересное положение. Это исключительно лживое (заверила Лили Найджела) обвинение привело ее в ярость: настолько, что она даже не дала себе труда его опровергнуть. Если Эд думает, что она из таких, то на здоровье и прощенья ему не видать, пусть хоть на коленях ползает. Найджел спросил, откуда юноша набрался таких диких идей, и Лили ответила, что эта драная кошка, Герти Толуорти, питает к Эду безнадежную страсть и поэтому сочиняет про нее небылицы. Найджел кивнул, припомнив свой разговор с сержантом. Однако, удивился он, разве Лили и Герти не лучшие подруги? Лили сообщила все, что думает о змеях на груди, и добавила, что после случая с Трюфелем они с Герти не разговаривают. Найджел тактично вернул ее к размолвке с Эдом. Побушевав немного, Эд спросил напрямик, не ждет ли она ребенка от Баннета. Лили ответила, что если ему хочется так считать, она и не подумает его отговаривать, после чего позволила себе извинительное, но опрометчивое сравнение Эда и мистера Баннета с точки зрения их способностей к отцовству. Это поставило точку. Эд принял ее отказ опровергнуть слухи за признание вины, вскочил на мотоцикл и уехал сломя голову, предоставив Лили возвращаться домой пешком. Следующим вечером он явился к ней в панике. Юстаса Баннета убили – вдруг полиция заподозрит его?! Лили сама пришла в ужас от мысли, что Эд мог такое сделать, хотя он поклялся, что в ту ночь колесил по дорогам за городом, надеясь сломать себе шею, и к пивоварне не приближался. Тогда они помирились, и Лили обещала подтвердить, что была с Эдом до поздней ночи.

– Во сколько он на самом деле уехал? – спросил Найджел.

– Я слышала, как часы в монастыре отбили полночь. Вы ведь не думаете, что он…

– Нет, не думаю. И это показывает, насколько выгодней говорить правду. Судите сами: вряд ли Эд планировал убить Баннета раньше, чем услышал из ваших уст, как дурно старый сатир обошелся с вами. Однако письмо, которое заманило Баннета на пивоварню, было написано пятнадцатого июля, за день до вашей ссоры. Учтите, это не окончательно снимает подозрения с Эда, и все же его положение выглядит теперь гораздо лучше.

Лили улыбнулась Найджелу. Она воспрянула духом и, кажется, опять вошла в образ.

– Знаете, вы очень славный. Очень-очень, правда, – призналась она.

– Да, – сказал Найджел, поспешно пятясь к двери. – Моя жена того же мнения. Ну, пока.

 

Глава 9

19 июля, 11.30–13.20

На пути в полицейский участок Найджел заглянул домой к Эду Парсонсу. Тот оказался рослым юношей с копной непослушных рыжих волос и довольно нежным, бледным лицом. Он поначалу встретил гостя воинственно, но, узнав, что Лили рассказала Найджелу правду, успокоился и подтвердил ее историю. Той ночью он разъярился, бросил Лили в лесу и с полчаса носился сломя голову по безлюдным дорогам, а потом вернулся домой. Эд уже устыдился, что заподозрил ее в отношениях с Баннетом, но это вполне объяснимо – сначала были шуточки на пивоварне, потом Герти Толуорти сообщила, что Лили ждет ребенка, а та позволила думать, что это правда…

– Когда Герти рассказала вам об этом? – спросил Найджел.

– Хм-м, дайте подумать… На танцах, вечером в четверг, вот когда.

«Хорошо, – подумал Найджел, – если она это подтвердит, тебя можно вычеркивать: письмо отправили в среду днем. Разве что Эд сговорился с Герти – но это сомнительно. Даже если она рассказала ему обо всем до четверга, а он задумал убить Баннета и написал анонимку, то ему, конечно, хватило бы ума не показывать Лили, что он верит в ее виновность».

Впрочем, чтобы развеять сомнения, Найджел взял у Парсонса адрес Толуорти, нашел Герти и вскоре довел ее до слез и раскаяния. Да, она рассказала Эду про Лили и мистера Баннета вечером в четверг; ничего не могла с собой поделать – так разревновалась, когда Лили танцевала с Эдом, что слова сами с языка сорвались. И потом, мистер Баннет вправду флиртовал с Лил – по крайней мере, так говорили на пивоварне. Надо же было кому-то предупредить Эда.

Прервав этот поток казуистики, Найджел покинул дом Толуорти. До полицейского участка было ярдов тридцать. Там его встретил сержант собственной персоной. От возбуждения он чуть не трещал по швам.

– Прошлой ночью в доме мистера Баннета побывал взломщик, – выпалил он.

– Юстаса Баннета?

– Да, сэр.

– Что украли?

– Пока не знаем. Столовое серебро и тому подобное на месте. Парень явно охотился за дичью покрупнее.

– Ого! Вы меня заинтриговали, Ватсон. Случаем, не личные документы?

Сержант отступил на шаг и восхищенно воззрился на сыщика.

– Я только сегодня утром сказал Тайлеру, что котелок у вас варит. Никогда не суди по внешнему виду, а? – восторженно добавил он.

– Да, пожалуй, – согласился Найджел с куда меньшим энтузиазмом.

– Именно что документы, сэр. У мистера Баннета в кабинете хорошо покопались. Ящики наружу, вещи по всему полу. Их сейчас осматривают инспектор и миссис Баннет, хотя вряд ли она посвящена в дела мужа.

– Он – в смысле этот домушник – взломал замок?

– Похоже, просто открыл дверь. Вы, стало быть, не ошиблись насчет ключей.

– Насчет ключей? – озадаченно переспросил Найджел.

– Ага. Дело вот в чем, – ответил сержант и принялся с выражением декламировать: «Обследование места преступления не показало признаков взлома, поэтому мы пришли к заключению, что взломщик располагал ключами. Входная дверь была закрыта на засов, тогда как боковая запирается только на американский замок. Вероятно, через нее преступник и проник в помещение. Аналогичным образом, из того факта, что выдвижные ящики в кабинете мистера Баннета не были взломаны, следует вывод, что в распоряжении злоумышленника имелись ключи».

– Согласен, – сказал Найджел, у которого от такой дозы профессионального жаргона голова пошла кругом. – Но как они оказались в распоряжении… злоумышленника?

– Ага! – ни с того ни с сего воскликнул сержант. – Не в бровь, а в глаз, сэр! У Тайлера появилась идея: поздновато, пожалуй, но уж чем богаты… Он показал миссис Баннет связку ключей из сливной трубы – подумал, что убийца мог умыкнуть ключ-другой, прежде чем совать покойного в котел. «Все на месте, – сказала леди, – ничего не пропало». Тайлера это порядком расхолодило, но тут миссис Баннет как закричит: «А дубликаты? Где они?» Оказалось, что мистер Баннет держал в жилетном кармане дубликаты ключей от дверей и ящиков, домашних и рабочих, чтобы, значит, если одна связка потеряется, всегда оставалась другая – если вы понимаете, о чем я.

– Бьюсь об заклад, парень, который развлекся с документами Баннета прошлой ночью, его и убил.

– Верно, сэр. Только отпечатков мы не нашли – по крайней мере, таких, которым в доме нечего делать. Так что пользы от этого мало.

– Ну, с этим я не согласен. А что миссис Баннет, ее это проняло? Как она повела себя, когда узнала, что ночной гость и есть убийца?

– Старушка она чудная. Убийца в доме? Кабинет мужа ограбили? Она и ухом не повела. Все донимала Тайлера: арестуйте Элис – это ее горничная, – она, мол, съела пирог и пару буханок хлеба, которые вчера испекли. Никак не желала успокоиться. Тайлеру пришлось поставить ее на место со всей строгостью.

В этот момент с папкой и связкой бумаг под мышкой вошел инспектор. Он сухо кивнул Найджелу и уселся за стол.

– Нашли, что пропало, сэр? – спросил Толуорти.

– Всему свое время, дружище, – ответил Тайлер. Он разложил перед собой документы и принялся их изучать, бросив через плечо: – Как узнать, что пропало, если мы не знаем, что было?

Сержант умолк. Через минуту-другую Тайлер нетерпеливо оттолкнул бумаги.

– Здесь ничего. Остается папка. Новая папка с пометкой «Роксби», мистер Стрейнджуэйс. В ней пусто, а в кабинете Баннета – никаких документов, в которых упоминалось бы это название. Где я, черт возьми, его слышал?

– Ночной сторож работал у них до того, как поступить к Баннету, – скромно подсказал Найджел.

Инспектор нахмурился.

– Да, точно. На языке вертелось. Все-таки этот Лок – тот еще фрукт.

Найджел в очередной раз не удержался от остроты.

– Фрукты – не их профиль. «Роксби» – это большой пивоваренный завод в Мидлендсе. В пропавших документах были предварительные договоренности между «Роксби» и Юстасом Баннетом о продаже его контрольного пакета.

Найджел уставился на кончик носа, ожидая бури. Глаза сержанта разве что не вылезли из глазниц на стебельках. Тайлер сидел прямо. Его большое белое лицо напоминало ледяную луну. Затем он вскипел:

– Что еще за новости, сэр! Вы что, утаивали сведения от следствия?

– Нет-нет! Ни в коем случае. Никогда так не делаю. Ну, почти… Крайне редко. Дурной тон, знаете ли. Я услышал, э-э… подробности только сегодня утром.

Найджел пересказал свой разговор с пивоваром. Тайлер приказал сержанту заказать междугородный звонок с кем-нибудь из дирекции «Роксби».

– Жаль, что Барнс молчал столько времени. Он с самого начала мешает расследованию. Впрочем, это снимает с него подозрение.

– Снимает подозрение? Почему?

– Это же очевидно, сэр, – надменно прищурился инспектор. – Если Барнс прошлой ночью пошел на такие труды, чтобы уничтожить доказательства предстоящей сделки с «Роксби», зачем ему откровенничать с вами утром?

– Вот уж не знаю. Во всяком случае, это хороший способ отвести от себя подозрения.

– Бросьте, мистер Стрейнджуэйс, так только в романах делают.

– Почему же вор не забрал папку? И зачем оставил кабинет в таком беспорядке?

– Должно быть, потерял голову. Элис – это горничная – говорит, что проснулась и вышла из спальни в час ночи. Наверняка он ее услышал и удрал.

– Чересчур умозрительно. Если для него было жизненно важно утаить сделку с «Роксби», за каким дьяволом он не забрал папку?

– Может быть, не увидел название. Оно написано изнутри, на клапане, – легко проглядеть.

– А по-моему, все это затеяно, чтобы привлечь наше внимание к сделке. Откуда следует, что настоящий мотив преступления совершенно иной.

– С такой фантазией, сэр, вам только книги писать, – хохотнул инспектор.

– Я и пишу, – угрюмо напомнил Найджел. – Кстати, я вычеркнул из списка подозреваемых еще одного человека.

– Неужели? – спросил Тайлер с усмешкой.

– Именно так. Эда Парсонса.

Найджел в общих словах пересказал разговор с Лили, Эдом и Герти Толуорти.

– Хм, так эти двое с самого начала мне врали? Я им этого так не спущу.

– Не сомневаюсь. Между тем неплохо бы заняться и убийством. Я…

Найджела прервал телефонный звонок. Инспектор поднял трубку.

– Алло? Это инспектор Тайлер, Мэйден-Эстбери, Дорсет… Играли в гольф? Да, сэр, понимаю, как это неудобно; но я, видите ли, расследую убийство… Да, мистера Юстаса Баннета… Да, сэр, очень печально… Я хотел бы узнать подробности переговоров, которые он вел с вашими людьми на предмет продажи пивоварни… Да, сэр, разумеется, строго между нами…

Какое-то время из трубки доносился металлический лязг. Потом инспектор вдруг округлил глаза и тихонько присвистнул.

– Закрыть, говорите?.. Да, конечно… А кто-то еще – у вас или здесь – мог знать об условиях сделки?.. Ясно. Большое спасибо, сэр. Пока это все.

Тайлер с торжествующим видом повернулся к Найджелу.

– Интересно, как ваш мистер Барнс это объяснит?

– Вы говорите загадками. Просветите, ради бога, о чем речь?

– «Роксби» готовятся расширять производство. Строят новый завод возле Бата. Они хотели выкупить пивоварню Баннета и закрыть ее, чтобы избавиться от конкурента. Сказали, модернизация встанет дороже. А Барнс наплел вам с три короба, будто перемены здесь никого не коснутся! Натянул вам нос, а вы и поверили?

– Посмотрим. Носы по осени считают. А вы что же, побежите теперь обрадовать мистера Барнса новенькой парой наручников?

– Как бы не так! Впереди еще много рутинной работы. Но для вас, любителей, это слишком тяжелый труд, а? – развеселился инспектор. В этот момент он был похож на гигантского спрута, который, слопав центнер свежей рыбы, ставит на место зарвавшегося малыша-каракатицу. – Я не утверждаю, будто нам нужен именно Барнс. Но в списке, кроме него, пожалуй, только мистер Джо Баннет и этот Сорн. Только в их интересах было, чтобы сделка с «Роксби» не состоялась, да и знать о ней больше никто не мог.

– Я по-прежнему думаю, что сделка – это дымовая завеса, отвлекающая нас от убийцы. Но даже если вы правы: как насчет Джо Баннета? Если кто и был посвящен в подробности переговоров, так это он. Закрытие пивоварни здорово ударило бы его по карману, тогда как после смерти брата он получил бы предприятие в свои руки. У него был и чисто человеческий интерес – он знал, что после продажи рабочие окажутся на улице…

– Да, все это убедительно. Вот только где он? Его хорошо знают в городе и окрестностях – он завсегдатай всех фирменных пивных. Кто-нибудь его да узнал бы. Если ночной взломщик – это Джо Баннет, он не мог уйти далеко: на вокзале его не видели, машина не покидала гараж в Пулхэмптоне. Но если он действительно убил брата, а круиз задумал, чтобы обеспечить себе алиби, то какой ему прок оставаться вблизи от города? Это безумие.

– Об «Олуше» никаких новостей?

– Никаких. Все это очень странно. Мы предупредили Бюро судоходства, начальство портов и посты береговой охраны. Человеку исчезнуть несложно, но куда могла задеваться целая яхта – ума не приложу.

– Похоже, у нашей птички есть волшебная палочка. Либо она затонула.

– В такую погоду?

– Да, дело темное. Джо Баннет ведь не покупал в последнее время мотоцикл?

Белое, как луна, лицо инспектора приняло хитрое выражение.

– Ага! – воскликнул он. – Я все думал, догадаетесь ли… Насчет мотоцикла я уже навожу справки. И все-таки на одном Джо Баннете свет клином не сошелся. Этот юнец, Сорн, вел себя очень подозрительно. Признался, что гулял той ночью, но…

– Слишком уж легко – убийца отпирался бы до конца. Впрочем, не знаю.

– Не забудьте и про мотив – пятьдесят тысяч фунтов на двоих с матерью. Кстати, она вне подозрений: французская полиция подтвердила. Тихо сидела на своей вилле, когда все случилось.

– Вижу, «Роксби» вы не ограничиваетесь.

– Конечно! Самоуверенность в нашем деле только вредит. Отбрось предрассудки и смотри на факты – вот что я всегда говорю.

В кабинет зашел сержант и сообщил, что Тайлера ждут снаружи. Пока инспектора не было, Найджел закурил и щелчком большого пальца отправил сигаретную коллекционную карточку в корзину для бумаг на другом конце комнаты.

«Ага, – сказал он себе, – руки еще не потеряли сноровки, чего не скажешь о голове. У меня до сих пор нет ни малейшего представления о том, кто убил Баннета. Гэбриэл Сорн? Он так похож на злодея из пьесы, что я, кажется, не рассматривал его кандидатуру всерьез. У него были возможности и мотив. С другой стороны, он, судя по всему, не мог отправить анонимное письмо. Впрочем, нельзя исключать помощь со стороны. Надо выяснить, есть ли у него знакомые в Вестон-Прайорс. А насчет мотива… Мне почему-то сложно представить, чтобы этот юноша пошел на убийство из-за денег. Расчетливость и хладнокровие не в его характере. И он, кажется, в самом деле не знал о завещании Баннета. Его больше беспокоило, что мать спуталась с негодяем. Да, мысль о том, что Баннет – его отец, могла подтолкнуть такого невротика к преступлению. К тому же Баннет задевал его за живое, заставлял писать вирши для рекламы пива: вспомни, как Сорн вышел из себя на вечеринке. Это унижение злило его чуть ли не сильнее всего остального. Хм-м… Гэбриэл Сорн. Да. И то, как убийца привлек наше внимание к сделке с “Роксби”, тоже указывает на Сорна. Он таким образом отвел бы от себя подозрения, так как терял от закрытия пивоварни меньше всех. Да, к Гэбриэлу Сорну стоит присмотреться. Интересно, не выходил ли он на прогулку и вчера ночью?»

В этот момент вернулся инспектор. Лицо у него было озадаченное.

– Там парень по имени Каррузерс, – сказал он. – Стоит только делу проясниться, как кто-нибудь непременно опять все запутает.

– Трудности ниспосланы нам в испытание, – утешил его Найджел.

– Не знаю, что и думать. Этот тип говорит, что приставлен надзирать за холодильной камерой. С его слов выходит, будто на другой день после убийства – то есть в пятницу утром – он обнаружил неисправность в каком-то аварийном звонке.

– Ого! Вот так новость! Что ж, наконец какая-то зацепка. Почему же он раньше молчал?

– Боялся попасть в переплет. Его дело – смотреть за холодильниками, так что он починил звонок и промолчал. В пятницу вечером, как вы знаете, мы тщательно обыскали все помещения, чтобы точно установить место, где было совершено убийство. И ничего не нашли. Поэтому на следующее утро мы напечатали объявления с просьбой сообщить нам о любых странностях. Мистер Барнс развесил их по всей пивоварне, а этот Каррузерс за ночь обмозговал все и сегодня решил, что его долг – довести до полиции важные сведения. Впрочем, не вижу, как…

Однако Найджел уже вышел из кабинета и приступил к допросу.

– Вы говорите, звонок был неисправен. Это значит, что он отсоединился, выключился – назовите как угодно – или его специально вывели из строя?

Каррузерс принялся сыпать терминами.

– Стоп, стоп! – прервал его Найджел. – Я вырос на неправильных глаголах, а не на высокочастотных катушках. Выбирайте слова покороче. Первые шаги в электричестве для самых маленьких.

Каррузерс усмехнулся. Из нового объяснения Найджел понял, что, судя по характеру поломки, она могла быть и случайной – обратного не докажешь. И все же Каррузерс, зная о надежности этого рода устройств, строго держался мнения, что дело не обошлось без чужого вмешательства.

– Идемте! – воскликнул Найджел. – Нужно осмотреть место преступления. Это большое дело: знаменитый сыщик-любитель берет след злостного диверсанта.

Широким размашистым шагом он направился к пивоварне. Тайлер и Каррузерс едва за ним поспевали. Вскоре они стояли у обшитой железом двери в холодильную камеру. Каррузерс произвел короткую наглядную демонстрацию.

– А в четверг этот звонок работал?

– Да, сэр. Я его сам проверил после обеда.

– Давайте зайдем, – предложил Найджел.

– Вы теряете время, – сказал инспектор. – Мы уже все там осмотрели.

– И все-таки…

Тяжелая дверь распахнулась, и они переступили порог. Холодная и пустая белизна камеры напоминала зимнее небо. Поиски продолжались с четверть часа.

– Ну, убедились? – сказал наконец инспектор.

– Ну, убедился. – Найджел стоял у двери, спиной к одному из холодильников. – В прошлый раз здесь было холоднее.

– Да, сэр, – ответил Каррузерс. – Мы проводим размораживание.

Найджел замер с отвисшей челюстью, словно простреленный навылет – того и гляди рухнет на пол.

– Размораживание! Боже, ну и дурак же я! Старый добрый Дед Мороз! Где этот чертов халат, хотел бы я знать? – И он сломя голову выбежал из комнаты.

Инспектор с трудом догнал его у каморки мистера Барнса. Сыщик уже обыскал карманы нескольких длинных белых халатов, висевших на стене, и теперь протягивал Тайлеру кусочек чего-то темно-зеленого размером с треть ногтя на мизинце.

– Ну, убедились? – сказал он, переведя дух. – Вот она, недостающая улика, полюбуйтесь. А теперь обратно. – Он поспешил к холодильной камере. За спиной слышалась грозная поступь инспектора. Когда они вернулись, Тайлер рявкнул:

– Как это понимать, сэр? Вздумали прятать улики от следствия?

– Боже упаси! Я о ней только что вспомнил. Когда в пятницу утром меня водили по пивоварне, я подобрал здесь эту самую вещицу – машинально, не думайте! – и сунул ее в карман своего халата. Как только Каррузерс сказал «размораживание», у меня в памяти сработала пружина. Смотрите, эта штука лежала вот здесь, на дне ложбинки поверх ледяной корки.

– Да, но…

– Неужели не понимаете? Поверх ледяной корки. Я потому и обратил на нее внимание. Ведь это значит, что она упала туда недавно, иначе вмерзла бы в лед целиком. Каррузерс, когда вы последний раз размораживали камеру – я имею в виду, последний раз до того, как случилось убийство?

– Температуру подняли в среду вечером, а утром в четверг опять понизили.

– Значит, лед нарастал весь четверг?

– Да, сэр.

– Что и требовалось доказать! – торжествующе объявил Найджел. – Если бы этот предмет попал сюда раньше, чем в ночь на пятницу, то целиком покрылся бы льдом. Этого не случилось, значит, он оказался здесь именно в ту ночь или следующим утром.

– Но что это нам дает? Кто-нибудь из рабочих мог обронить его в пятницу до того, как вы вошли в камеру.

– Посмотрите внимательней. Видите? Это явно осколок, но от чего?

Инспектор Тайлер пригляделся к находке. Ее покрывали четкие линии: часть узора, вырезанного по твердому темно-зеленому материалу. Инспектор с минуту сопел, а затем сказал:

– Понял! Это осколок перстня-печатки. Но…

– Вот именно! И сам собой он отколоться не мог. Возможно, владелец ударил кулаком по этому холодильнику, перстень треснул, и кусочек упал на лед.

– Черт возьми, люди обычно не машут кулаками на холодильники.

– Разумеется! Отправлять их в нокаут – дурной тон, в том-то и дело. Однако хозяин перстня мог целить в другого парня, а в темноте промахнуться и ударить по холодильнику.

– Хм, пожалуй. Займусь-ка я этой печаткой. Установить владельца должно быть несложно, хотя он наверняка от нее избавился, как только увидел скол. Во всяком случае, перстень Юстаса Баннета нашли нетронутым.

– В Геральдической палате могут восстановить герб по фрагменту, и тогда убийца, считайте, у вас в руках.

– Сперва изучим находку под микроскопом. – Инспектор присмотрелся к холодильнику. – А вот и выбоина, и совсем свежая: прямо над местом, где вы нашли осколок. Хм, четыре фута шесть дюймов от земли. Убийца примерно сюда бы и метил, если б хотел заехать в челюсть парню ростом с Баннета.

– Интересно, что нарушило его планы, – сказал Найджел, задумчиво глядя себе под ноги.

 

Глава 10

19 июля, 13.30–17.30

После обеда, по дороге в полицейский участок, Найджел оставался задумчив. Возможно, причиной тому были две порции ростбифа, три порции сливового пирога и целая тарелка сыра с печеньем, за поеданием которых Кэммисоны наблюдали со все возрастающей тревогой.

– Знаешь, – заметил Герберт, – если будешь так есть, добра не жди. У меня недавно как раз был случай…

– Пусть ест, сколько хочет, – сказала Софи. – Я только беспокоюсь за кладовую. Придется ее расширить, когда Найджел в следующий раз к нам наведается.

– М-м… Отличный сыр. Можно еще кусочек?

– Вот бы на этой стадии измерить твое кровяное давление.

– На вечер, должно быть, ничего не осталось, – пожаловалась Софи.

– Что, правда? В таком случае позвольте пригласить вас обоих на ужин в гостиницу, – великодушно предложил Найджел.

– Не бепокойтесь, – рассмеялась Софи. – Мы что-нибудь наскребем. Знаете, вы очень странный. Но славный.

– Благодарю.

– Ты набираешься сил по какому-то особому случаю или действуешь из общих принципов? – спросил доктор Кэммисон.

– И то и другое. Гении во все времена славились аппетитом. Кроме того, я собираюсь допросить мисс Меллорс. Кстати, что вы о ней думаете? – спросил он у Софи.

– Я? Что вы, я плохо разбираюсь в людях. – Очки в роговой оправе придавали Софи торжественный и слегка раздраженный вид. Она напоминала сову, осажденную стайкой синиц. – Мисс Меллорс, в сущности, славная женщина, хотя и любит командовать. Кажется, она немного стыдится своей сентиментальности, потому и ведет себя как сержант на плацу. Не удивлюсь, если она прячет от всех какое-то горе.

– Дорогая, и ты еще говоришь о сентиментальности, – заметил Герберт.

– Да, говорю. У нее доброе сердце, а у неприветливых добряков на душе обязательно есть тайная печаль. По крайней мере, в книгах всегда так бывает.

– Ах, в книгах!

– В книгах нет ничего плохого, – сказал Найджел, – если не позволять им брать над собой верх. А вам не кажется, что тайную печаль мисс Меллорс зовут Джо Баннет?

– Джо? – хохотнула Софи. – Скажете тоже! – А затем, посерьезнев, добавила: – Джо Баннет? А что, может быть… Она иногда смотрит на него как собачка – я хочу сказать, преданно, не игриво. И всегда относилась к нему чуточку по-матерински: когда он уезжал в очередной круиз, следила, чтобы в доме к его возвращению было чисто и натоплено. Они с Джо соседи.

– Вот как?

– Что это у тебя на уме, юноша Найджел? – спросил Кэммисон.

– Я и сам не знаю. Правда не знаю. Жду озарения. Джо Баннет носит перстень с печаткой?

– Нет. По крайней мере, я ничего такого не видел. А ты, Софи?

– Нет.

Герберт невозмутимо воззрился на друга:

– Ты случаем не подозреваешь Джо в убийстве брата?

– Для него все складывается не лучшим образом.

– Найджел! – выдохнула Софи. – Как тебе… Джо никогда… Ты просто не знаешь его, иначе не говорил бы так.

– Но он в путешествии. Разве он мог…

– К сожалению, Герберт, с путешествием все непросто. Яхта пропала.

– Но зачем ему это?

– Мотив у него есть – только об этом молчок. Пивоварне грозило закрытие. – Найджел рассказал им о переговорах Юстаса с «Роксби». – Вот так-то. Если бы Юстас остался в живых, то рабочих, с которыми Джо, по вашим словам, был на короткой ноге, выгнали бы на улицу у него на глазах. Если бы Юстас умер, Джо унаследовал бы контрольный пакет, отказался бы от сделки с «Роксби» и модернизировал предприятие, как вы оба хотели.

– Все это складно звучит, – сказал Кэммисон, – но мне, честно говоря, не очень-то верится, чтобы Джо пошел на убийство из таких альтруистических побуждений. Нет, он хороший парень, но слишком добродушный и изнеженный – в нем нет ничего от фанатиков, готовых на убийство ради всеобщего блага.

– Не спорю. Но что, если у него имелся личный мотив? Ты сказал, Юстас всю жизнь держал брата под пятой. Вряд ли Джо был от этого в восторге. История с «Роксби» могла лишь придать логичное обоснование личной обиде и оправдать решительные меры.

– Что ж, это возможно. Джо, конечно, натерпелся от брата, тот ему всю жизнь не давал прохода. Переговоры с «Роксби» могли оказаться последней каплей. Но имей в виду, Юстас не всегда все делал по-своему. Джо не хватало духу идти против него в открытую, это правда. Зато окольными путями он многого мог добиться. С Юстасом было до известной степени нетрудно сладить, если идти по пути наименьшего сопротивления: подольститься в нужный момент, дать понять, что считаешь его первым после Бога, ни в чем не перечить. Пока он принимал это за чистую монету, мышам было раздолье – до известной степени, повторюсь. Джо очень хорошо это знал.

Софи смутилась и с негодованием воскликнула:

– Герберт, как тебе не стыдно? Найджел – другое дело: он не знает Джо, как мы. Но в тебе-то откуда такое бессердечие? Ты говоришь о нем в таком тоне, будто это желудок одного из твоих пациентов. Вспомни, сколько раз Джо сидел на том самом месте, где сейчас сидит Найджел. Вспомни, как он веселил нас, как делал человечков из фруктов и спичек или притворялся, будто зубы упали в суп. Это…

– Без диагноза нет лечения, – жестко возразил Герберт. – Мы не поможем Джо, если будем молчать о том, каков он на самом деле.

В полицейском участке Найджел застал инспектора увлеченно глядящим в микроскоп.

– Вот, сэр, посмотрите. Что вы об этом скажете?

На предметном стекле лежал осколок перстня. Найджел припал к окуляру.

– Похоже на зад какого-то зверя, хвост прилагается, – произнес он наконец. – Что это за вертикальные линии по бокам? Тропический ливень?

– Возможно, стебли цветов, злаков или чего-то такого.

– М-м… Лежащий грифон в пшеничном поле. Или собака. Многовато собак для одного дела. Что ж, это должно помочь. Кстати, Кэммисоны утверждают, что никогда не видели у Джо Баннета перстня.

– Они ведь его друзья.

– И что с того?

– Ответ очевиден.

– Хм-м… «Старый лис – это наш покойный родитель, джентльмены».

– Что еще?

– Нет-нет, ничего. Очаровательный отрывок из Чарльза Диккенса. Вы уже поразмыслили над важной загадкой, которую я предложил?

– То есть?

– Почему наш убийца изменил планы? Очевидно, он все подготовил к тому, чтобы выдать смерть за несчастный случай. Он вывел из строя аварийный звонок, хотел заманить Баннета в холодильную камеру и запереть его. Тот мог орать и колотить в дверь сколько душе угодно – комната звуконепроницаема, и сторож бы его не услышал. Для того и установили звонок. К утру Баннет превратился бы в ледышку: в отличие от парня, которого заперли там в прошлый раз, ему не хватило бы выносливости всю ночь провести в движении. Анонимка объяснила бы ночной визит на пивоварню. Хотя письмо могли и уничтожить – да, для убийцы так было бы безопаснее. В конце концов, Баннет вечно там что-то вынюхивал. А звонок просто вышел из строя: было бы практически невозможно доказать, что это произошло неслучайно. Так почему же, имея такой дивный план, продуманный до мелочей, убийца от него отказался и сунул тело в котел?

– Очень просто, сэр. Должно быть, он не сумел заманить жертву в холодильную камеру без борьбы. Баннет мог втянуть его за собой, а может, хотел закричать, и убийца решил действовать, пока сторож не услышал. Как бы там ни было, завязалась драка, и из Баннета выбили дух. При этом на теле остались повреждения, которые не позволяли выдать смерть за несчастный случай. Более того, я по-прежнему склоняюсь к мысли, что характер повреждений каким-то образом указывал на убийцу. Поэтому тот и перенес труп в котел.

– Да, звучит достаточно убедительно. Однако не забывайте: если бы на теле и нашли синяки, их легко можно было объяснить тем, что Баннет бился о дверь в отчаянной попытке выбраться из холодильной камеры. Хотя убийца мог потерять голову и упустить это соображение из виду. А все-таки, что за обличительные следы он оставил, по-вашему?

– Ну, он мог принести какую-то кислоту – купоросное масло, например, – и плеснуть в Баннета, когда что-то пошло не так. На кого бы это указывало?

– Наверное, на женщину.

– Или на врача? – коварно прищурился Тайлер.

– Возможно.

– Так вот, на лице Баннета остались бы ожоги. Можно также предположить, что убийца был левшой. Медицинское обследование, как правило, выявляет, если удар нанесен левой рукой. Это тоже ведь достаточно красноречиво, не правда ли?

– А вот это умно придумано! Да, идея с левшой мне нравится больше. Купоросное масло отдает мелодрамой. А что, есть у нас левши на примете?

– Боюсь, я пока не заметил, сэр. Мне это только сегодня пришло в голову. Ничего, скоро выясним.

– Что ж, а я тем временем отправлюсь к мисс Меллорс. Попытаюсь выудить что-нибудь новенькое о Джо Баннете. Хотите, передам от вас весточку?

– Спросите, что она делала в день, когда отправили анонимку, и какого черта отказалась давать объяснения Толуорти.

– Хорошо, я пущу в ход все свое обаяние. Какой у нее номер? Хочу выяснить, дома ли она.

Горничная мисс Меллорс сообщила, что хозяйка вернется к чаю в четыре часа. До встречи еще оставалось время, и Найджел провел его, гуляя по залитому солнцем городу, вдыхая аромат цветущих лип и желтофиолей. Когда монастырские часы отбили четыре, он как раз искал нужный дом, носящий неподобающе имя «Le Nid» – «Гнездышко». Ага, вот! А еще через два здания – аккуратный каменный домик с закрытыми ставнями на первом этаже и задернутыми шторами на втором: здесь, видимо, живет Джо Баннет. Найджел, сам не зная зачем, обошел второй дом по мощеной дорожке и заглянул в кухонное окно. Внутри было чисто, опрятно и пусто.

Он отвернулся и направился к воротам «Гнездышка». Снаружи над входной дверью висел стеклянный шар – амулет от порчи. На притолоке были выжжены руна гостеприимства и дурные стихи. Это подготовило Найджела к тому, что ждало внутри. Гостиная мисс Меллорс ломилась от поделок из кожи и папье-маше, невзрачных статуэток, домотканых ковриков и тому подобных объектов прикладного искусства. Наиболее смелым экспонатом была репродукция цветочного натюрморта кисти Ван Гога. Остальные предметы не отличались строгостью нравов. Впрочем, нет: на другом конце комнаты стоял задвинутый за ширму столик, а на нем – несколько серебряных вещичек. Найджел подошел ближе. Да, очень мило. Должно быть, фамильные ценности: две табакерки, распятие, кофейник, шкатулка для визитных карточек и ладошка из слоновой кости на длинной, тонкой ручке – из тех, которыми светские дамы в восемнадцатом веке вычесывали на людях вшей. Рассматривать чужое имущество Найджел никогда не стеснялся. Он заглянул в табакерку, поднял крышку кофейника, затем вдруг опять схватился за табакерку и поднес ее к глазам. На крышке был отчеканен герб – собака с воинственным видом и сомнительной родословной, сидящая в пшеничном поле. Девиз под гербом гласил: «Semper Fidelis». Найджел быстро нагнулся и увидел тот же герб на кофейнике и визитнице. Он рассеянно сунул табакерку в карман, как вдруг за спиной прогремел голос мисс Меллорс:

– И давно вы промышляете чужим серебром, молодой человек?

Найджел покраснел.

– Н-на самом деле… – пробормотал он, – извините. Я не п-промышляю. Просто задумался, и оно… как-то…

– …само залезло в карман. Понимаю. И о чем же вы задумались?

«Что ж, – решил Найджел, – брать врасплох я и сам умею».

– Я задумался, нет ли у вас перстня-печатки с таким же гербом.

Настал черед смущаться для мисс Меллорс – и она явно смутилась. Мучительный румянец пробежал по шее и лицу, его грубые черты будто растаяли и заново собрались, как-то странно перекосившись.

– Печатки? Нет. То есть была одна, но я ее отдала. Довольно давно.

От такой удачи Найджел опешил не меньше, чем мисс Меллорс от самого вопроса. Сыщик, впрочем, тут же собрался и продолжил бить наугад:

– Отдали Джо Баннету, вы хотите сказать?

– Джо… Да… Откуда вы знаете? Он обещал никогда… – Она замолчала на полуслове и с подозрением уставилась на гостя.

– Никогда не носить ее на людях? – подсказал Найджел.

Мисс Меллорс молча кивнула. Найджелу стало немного стыдно, да и неловко – уж очень красноречиво его собеседница изменилась в лице при первом упоминании Джо. Мисс Меллорс тем временем взяла себя в руки и ответила с присущей ей энергичностью:

– Вы очень любопытны, молодой человек. Сначала воруете серебро, теперь выпытываете секреты. Вы что, собираете материал для романа?

– Боже упаси! – с жаром воскликнул Найджел. – Может, я и вор, но, по крайней мере, не романист.

Мисс Меллорс разразилась лающим смехом.

– И на том спасибо. Нынешние романы – сплошная мерзость и блудодейство. Хотя вы ведь пришли не затем, чтобы обсуждать современную литературу? Что вы хотите знать? И к чему эти расспросы о моей… о печатке мистера Баннета? Вы ее где-то нашли?

– И да, и нет. То есть в некотором смысле…

– Что за глупости! Или нашли, или нет – определитесь уже.

– Я вас не обманываю. Нашли не перстень, а всего один осколок.

Найджел старался говорить спокойно и простодушно, но мисс Меллорс было не провести. Ее лицо опять передернулось.

– И где же? – резко спросила она.

– Боюсь, этого я пока не могу сообщить. Впрочем, буду очень признателен, если вы расскажете мне о перстне и о Джо Баннете. Конечно, нахально с моей стороны…

– Вы хотите сказать, что его подозревают в убийстве брата и полиция решила переложить на вас грязную работу?

– Джо – лишь один из подозреваемых. Среди них есть и вы…

– Я? Ну, знаете, мистер Стрейнджуэйс…

– А что касается «грязной работы», можете поверить: в этом ремесле инспектор даст мне сто очков форы.

– Ну-ну, молодой человек, не кипятитесь. Если вас пугает прямой разговор, вы обратились не по адресу.

– Я-то ничего не имею против прямого разговора. Поэтому и спрашиваю вас о Джо.

– Хоть какая-то ясность – уже хорошо. Но имейте в виду: если вы втемяшили себе в голову, будто он убил этого мерзавца, своего брата – хотя, видит бог, Юстас как никто это заслужил, – то вы совершаете самую крупную ошибку в вашей пока еще короткой жизни.

– Искренне надеюсь. Итак, вы собирались рассказать…

– Когда Джо вернулся с войны, мы стали друзьями. Между нами возникла привязанность. Я тогда была недурна собой; нет-нет, оставьте свою вежливость при себе, я знаю, кто я сейчас, – видавшая виды старая кляча, хотя мне нет еще и пятидесяти. Так вот, привязанность. Не какая-то сентиментальная чушь! – Мисс Меллорс с вызовом вскинула голову. – Я никогда не считала Джо греческим богом или кладезем всяческих добродетелей и впредь не буду считать, но все-таки мы поладили, а спустя какое-то время я сделала предложение – или он сделал, уже не помню, – в общем, мы решили пожениться. Однако я поставила одно условие. Джо должен был порвать с этой проклятой пивоварней. Я вовсе не фанатичка, но мой отец умер от пьянства. Я ухаживала за ним на последней стадии болезни, и если бы вы знали, в какую тупую, хныкающую развалину алкоголь может превратить хорошего человека, вы бы поняли, почему я не соглашалась выйти за Джо, пока он связан с торговлей спиртным. Он было заартачился, однако я быстро заставила его замолчать: соглашайся или уходи. В конце концов он решил уйти – из пивоварни. Джо только одного не учел: негодяя Юстаса. И чем он только его держал?.. Я все понимала, но думала, что ради меня Джо сможет сбросить оковы. Не смог. Никогда не забуду тот день, когда Джо пришел ко мне и признался, что у него ничего не вышло. Он был белый как мел, дрожал и, должно быть, чертовски стыдился себя. Как я могла влю… привязаться к такому бесхребетному сопляку, один бог знает. Но что было, то было. Еще раньше я дала Джо эту печатку. Теперь он умолял оставить ее, и мне не хватило духу забрать подарок. Наверное, я была тогда немного сентиментальна. Однако я строго-настрого запретила ему носить перстень на людях. Хотя мне не привыкать быть посмешищем в Мэйден-Эстбери, всему есть предел. Джо, конечно, сказал, что все образуется, надо лишь подождать. В нем всегда было что-то от мистера Микобера. Так я ему и поверила… Мы остались лучшими друзьями, но я смирилась с судьбой старой девы, сколько бы Джо ни болтал о луче надежды и заре новой жизни. Вы, наверное, удивляетесь, зачем я все это рассказываю? Девичьи секреты ветхой старухи, да?

– Ну, я…

– У вас приятное лицо, молодой человек, хоть вы и не Кларк Гейбл. Впрочем, дело не в этом, не льстите себе. Вы, видимо, нашли перстень Джо на месте преступления? В таком случае вы идете по ложному следу. Если бы Джо хотел убить брата, он сделал бы это, когда Юстас впервые встал между нами, а не ждал бы добрых пятнадцать лет. Разве не очевидно? Если тогда ему не хватило благоразумия перерезать глотку подлецу, то вряд ли он поумнел на прошлой неделе. Может, в те годы ради меня и стоило пойти на убийство, но я давно уже не подарок. Я себя не обманываю. Куда подевалась эта чертовка, почему не подает чай?

Мисс Меллорс яростно дернула шнурок колокольчика – дала выход чувствам, а заодно, отвернувшись, сумела их скрыть. Когда горничная ушла, Найджел сказал:

– Спасибо за откровенность. Я готов согласиться с вами, но, к несчастью, у Джо могли иметься и другие мотивы.

Мисс Меллорс нарочито медленно разломила печенье.

– Другие мотивы? Не верю. И какие же?

– Он наследует долю брата в бизнесе.

– Пожалуй… И все же, мистер Стрейнджуэйс, у Джо есть свои недостатки, однако он не пошел бы на убийство из выгоды.

– Нет. Пожалуй, не пошел бы. – Найджел посчитал себя не вправе рассказывать мисс Меллорс о «Роксби». Она, должно быть, это почувствовала.

– Вы чего-то недоговариваете, молодой человек.

– Я подумал, – уклончиво ответил Найджел, – не поможет ли Джо, если вы расскажете мне то, что утаили от сержанта Толуорти?

– Продавать пылесосы, – отрезала мисс Меллорс после короткой паузы.

– Простите?

– Вам бы следовало продавать пылесосы. Вы упустили свое призвание. Просто идеальное сочетание обходительности, изворотливости и назойливости.

– А еще я, как пылесос, собираю грязь?

– Чем ему это поможет? Юстаса убили в другой день.

– По некоторым причинам, которые я не могу вам открыть, мы хотим знать, чем он занимался после того, как уехал отсюда, и до того, как приехал в Пулхэмптон.

– Наверное, сидел за рулем.

– Да, но в каком он был настроении? Весел и беспечен в предвкушении отпуска? Или возбужден, раздражителен, молчалив – как если бы планировал совершить убийство следующей ночью?

– Вовсе нет. Он вел себя совершенно обычно, можете мне по…

– Так вы были с ним?

– Хорошо, молодой человек, хорошо. И нечего радоваться, не думайте, будто поймали меня за язык. Я сама решила вам рассказать. Джо попросил составить ему компанию. На самом деле мы доехали до Олдминстера, а оттуда я вернулась домой автобусом. Кондуктор подтвердит, если вы мне не верите.

– И вы не проезжали Вестон-Прайорс?

– Вестон?.. Нет, он ведь в стороне от шоссе и расположен дальше.

– Итак, Джо забрал вас отсюда и довез до Олдминстера?

– Нет, не отсюда. Я встретила его на Ханикумском холме.

– Случайно?

– Нет, я же сказала – мы договорились о поездке.

– Джо в тот день надел перстень?

– Да.

– Почему вы не сказали Толуорти?

– Он болтун. Не хватало еще, чтобы о моих личных делах судачил весь город.

– Что такого, если вы отправились на прогулку со старым другом?

– А то сами не знаете. В Мэйден-Эстбери для сплетен не нужны причины – дайте только повод.

– Сколько времени вы прождали автобус в Олдминстере?

– С четверть часа. Мы приехали в два сорок пять, автобус отправляется в три.

– И во сколько Джо подобрал вас?

– Ровно в два пятнадцать.

– Целых полчаса, чтобы проехать десять миль до Олдминстера?

– Мы никуда не спешили. Нам было о чем поговорить.

– И Джо вел себя как обычно?

– Ну конечно! – вспылила мисс Меллорс. – Сколько раз повторять? Совершенно обычно – говорил о круизе и так далее.

Найджел как мог успокоил ее, поблагодарил за чай и полезные сведения и вернулся к Кэммисонам. Он решил, пока ничего не забылось, добавить ее рассказ к имеющейся картине, взял большой лист бумаги и мелким почерком ученого набросал следующее.

Джо Баннет

1. Дополнительный мотив для убийства: Юстас стоял между ним и мисс Меллорс. Ненависть к Ю. за пятнадцать лет могла охладеть, но это зависит от характера: некоторые взрываются сразу, другие долго тлеют. Переговоры с «Роксби», возможно, усугубили личный мотив – обострили давнее напряжение между братьями.

2. Осколок из холодильной камеры – от перстня, принадлежащего Джо. Изобличающая улика. Доказывает, что он был там в ночь убийства. Если только Меллорс не лжет о том, что Джо надел перстень незадолго до отпуска. Если лжет, то почему? (Эхо вторит: «Не пойму».)

3. Анонимное письмо. Если показания Меллорс верны, у Джо было пятнадцать минут, чтобы доехать от Олдминстера до Пулхэмптона – это пять с половиной миль (см. хронограмму Толуорти). При должной спешке он успел бы сделать крюк в четыре мили до Вестон-Прайорс и отправить письмо. Тайлеру нужно будет подтвердить время прибытия и отправления.

4. Душевное состояние Джо. Меллорс настаивает (не слишком ли рьяно?), что он вел себя как всегда. Но разве сама поездка не выглядит подозрительно? М. и Дж. (согласно М.) хотели избежать пересудов, но что может быть благотворней для слухов, чем новость о том, будто М. куда-то отправилась с Дж. накануне его отпуска? Тот факт, что М. скоро вернулась, стал бы для любителей скандалов не помехой, а сочной подробностью, поводом для новых догадок. Конечно, были приняты меры предосторожности – М. и Дж. встретились за городом, – однако Дж. хорошо знают в деревне (М., вероятно, тоже), и их легко могли увидеть вместе. Не слишком ли рискованно? Откуда следует, что им было ради чего рисковать. Ради чего? Очевидные ответы: а) Джо запланировал убить Ю. и решил, так сказать, настроиться на нужный лад, а заодно попрощаться на случай, если его поймают; б) то же самое, и вдобавок попытка втайне от М. обеспечить себе алиби на время отправки письма (если так, то план, видимо, не сработал); в) Джо и Меллорс задумали убийство сообща и воспользовались удобным случаем, чтобы обсудить подробности. Но если верно б) или в), почему Дж. не придумал для отправки анонимного письма алиби понадежнее?

Найджел откинулся на стуле и перечитал заметки. Кое-какие детали начали проясняться, предлагая новый сценарий – в высшей степени неожиданный и зловещий. Найджел взял второй листок и написал:

Ариадна Меллорс

1. Нет алиби на ночь убийства. Горничная спала. Наводит на мысль о невиновности, но возможна двойная игра.

2. Достаточно сильна, чтобы свалить Баннета и дотащить его до котла.

3. Вполне могла получить от Джо достаточно сведений, чтобы написать анонимку и ориентироваться на пивоварне. Хватило бы ей знаний, чтобы вывести из строя аварийный звонок? (Хорошо мастерит, см. кустарные безделушки в доме.) Главная сложность: как ночью объяснить Баннету свое присутствие? Практически невозможно. Пропустим. Джо мог рассказать ей про «Роксби», а она могла выкрасть содержимое папки, чтобы отвести подозрения. Однако тогда подозрения пали на Джо. Хотела ли этого М.? См. п. 5.

4. Мотивы: очень веские.

а) Ненавидит алкоголь – отец спился, какое воздействие это оказало на дочь – можно лишь догадываться. Прикончив Юстаса, убила бы одним выстрелом двух пивоваров: Джо освобождается из-под власти брата и покидает бизнес.

б) Личная ненависть к Ю. вследствие его влияния на Дж., тем более в женщине с таким властным характером.

в) Смерть Юстаса позволила бы Джо жениться на ней.

5. Возможно ли, что она убила Ю. и пытается свалить вину на Джо? Последнее – или потеряв голову, или из-за подсознательной ненависти к Дж. за то, что его моральная слабина в прошлом лишила ее счастья супружества и материнства. Несколько надуманно, но проясняет некоторые вопросы.

а) Относительная готовность, с которой она рассказала о перстне. NB: О том, что Джо надел перстень, известно лишь с ее слов. Когда я впервые упомянул про печатку, М. смутилась, возможно, не от стыдливости, а внезапно поняв, что у нас есть доказательство ее посещения холодильной камеры. История о том, как она подарила перстень Дж., может быть результатом временного помутнения. (Не забыть опросить гостиничный персонал и других свидетелей в Пулхэмптоне на предмет того, носил ли Дж. перстень.)

б) Меллорс призналась, что ненавидит Юстаса, – от простодушия или из хитрости?

в) Также показала, что до некоторой степени презирает Джо.

г) «Никогда не забуду день, когда он пришел ко мне и признался, что ничего не вышло. Он был белый как мел, дрожал». Не попытка ли это внушить мне мысль, что Джо мог пойти на убийство?

д) В какой-то момент она сказала: «К чему все эти расспросы о моей… о печатке мистера Баннета?» Если перстень все эти годы был у Джо, назвала бы она вещь «своей»? Пожалуй. Можно пренебречь.

е) Зачем она так напирала на то, что Джо в поездке вел себя совершенно обычно? Возможно, чтобы я заподозрил обратное?

6. Анонимное письмо. Примечательно, что Меллорс обеспечила себе нечто очень похожее на алиби. В Олдминстере она вышла из машины Дж. в 2.45 и за пятнадцать минут не успела бы добраться до Вестон-Прайорс и обратно, если только не взяла напрокат другую машину, а это явно было слишком рискованно. Если письмо написала она, было два способа отправить его.

а) Она попросила Дж. опустить конверт в ящик по дороге в Пулхэмптон. Однако В.-П. стоит в стороне от дороги – значит, если они с Дж. не были в сговоре, М. не смогла бы убедительно объяснить, почему ей самой не отправить письмо из Олдминстера. К тому же он наверняка увидел бы на конверте имя Юстаса, а это погубило бы ее план.

б) Дж. и М. сделали крюк, чтобы отправить письмо, а после вернулись в Олдминстер: это объяснило бы, почему поездка заняла столько времени.

Найджел с неудовольствием оглядел плоды своих трудов. Рассуждения были тяжеловесны и надуманны. Единственная польза от них заключалась в том, что они могли придать направление полицейскому расследованию в Олдминстере и окрестностях. Подумав еще минут двадцать, Найджел взял третий лист и написал:

1. Джо Баннет. Пока подходит лучше всего.

2. Сговор между Джо и мисс Меллорс. Многообещающе, но в таком случае они бы постарались придумать более надежное алиби для анонимки. Этому есть только два объяснения: либо так сделано намеренно, либо М. потеряла голову.

3. Мисс Меллорс. Минимальные шансы.

 

Глава 11

20 июля, 8.00–11.30

«Нет, – думал Найджел, попивая утренний чай, – это дело мне совсем не по вкусу. С самого начала оно свелось к неприятной рутине. Вся эта нелепая машинерия только пускает пыль в глаза. Юстас Баннет, в костях твоих нет мозга. Полиция опросит еще уйму свидетелей, проверит каждое алиби, устроит разгул дедукции – а потом вдруг объявится кто-нибудь, кто своими глазами видел, как в ночь убийства из пивоварни весь в крови вышел Икс. Обычно убийства так и раскрывают. Или пройдет еще день-другой, и начальник местной полиции, очнувшись от грез о скачках и лисьей охоте, призовет Скотланд-Ярд. Какой-нибудь столичный умник вычислит убийцу, но не сумеет собрать для суда достаточно убедительных доказательств, и очередной подозреваемый «стопой воздушной, будто в танце» перешагнет через озадаченных полицейских. И сказать по правде, горевать я не стану. Юстас Баннет был отъявленным негодяем. Мы прекрасно без него обойдемся. А дело прекрасно обойдется без меня».

Так бы все и случилось – дело обернулось бы долгим и скучным расследованием, в ходе которого полиция приложила бы все силы, чтобы предоставить убийце самому сломать себе шею, – если бы не одно обстоятельство. Преступник вынужден был отчаянно торопиться. Каждая секунда была ему дорога, и впоследствии никто не мог отрицать тот факт, что действовал он быстро и умело. Никто не отрицал и того, что сами обстоятельства преступления расставили ловушку, которой злоумышленник не мог избежать. Немезида разыграла свою партию аккуратно, почти образцово, но в этом не было заслуги ни Найджела, ни прочих смертных посредников несчастливой богини. Найджел мог гордиться лишь тем, что установил личность преступника вечером в понедельник, в десять минут десятого, но успех его был чисто академический. Убийца не ушел бы от правосудия и спустя час-другой все равно попал бы в руки полиции.

Первый признак того, что события стали набирать обороты, появился ровно в 8.27. Зазвонил телефон, Найджела подозвали, и он услышал в трубке лающий голос инспектора.

– Мистер Стрейнджуэйс? Тайлер на линии. Из пивоварни. Тут ночью стряслось кое-что. Сторож застал в здании какого-то типа, но тот ускользнул. Он сразу же позвонил – Лок то есть, – и мы немедленно все обыскали. Ничего. Сейчас идет второй обыск, более тщательный. Не будете ли вы так любезны оказать мне поддержку?

Если бы Тайлер не имел привычки то и дело ударяться в напыщенный стиль, Найджел заподозрил бы в этих словах скрытый сарказм. Однако инспектор был раздражен: он, похоже, сердился на себя за то, что снял наблюдение с пивоварни, а теперь срывал злобу на каком-нибудь незадачливом подчиненном. Впрочем, кто мог предвидеть…

– Хорошо, – сказал Найджел, – буду через пятнадцать минут.

Десять из них было потрачено на завтрак – и, как сказал Герберт Кэммисон, если на свете есть два других человека, способных сообща съесть столько еды за такое короткое время, он хотел бы знать их имена. Спустя пять минут Найджел подошел к пивоварне. Тайлер поставил дело на широкую ногу. Полицейские были всюду: рыскали по углам, задавали вопросы или стояли, источая недоверие. Возбуждение, очевидно, передалось и рабочим: они трудились урывками, за вспышками яростного усердия следовали долгие паузы, перегляды и разговоры вполголоса. Только девушки за бутылочным конвейером, не отрываясь от рычагов и транспортеров, будто марионетки, творили свой механический ритуал.

В бутылочном цеху Найджел наткнулся на мистера Барнса.

– Совсем как в старые времена, – произнес тот. – С тех пор как босс перестал набегать с проверками, рабочие так еще не трудились. Как говорится, нет худа без добра. И чему мы в этот раз обязаны удовольствием видеть вас, сэр?

– Убийца.

Брови мистера Барнса взмыли ко лбу, да так там и остались.

– Значит, парень, которого Лок вспугнул, и есть его светлость собственной персоной? Да, наглости ему не занимать. Выходит, не зря говорят, что убийца всегда возвращается на место преступления?

– М-м… Конечно, если он работает на пивоварне, то поневоле сюда возвращается, верно? И вряд ли ему было приятно день за днем видеть перед собой эту пузатую штуку.

– Пузатую штуку? А, котел… Я было подумал, вы про нашу почтенную ищейку, инспектора Тайлера. – На угрюмом лице пивовара появилась гримаса, заменявшая ему улыбку. – Кстати о Тайлере: послушайте моего совета, не дразните его сегодня. Бушует, будто рыбью кость проглотил. Опять донимал меня с этим своим котлом, а я возьми и пошути – по-дружески, ничего такого: сегодня, говорю, котелков тут хоть отбавляй. – Барнс постучал себя пальцем по лбу. – Мать честная, он чуть не взорвался. Надо бы придумать для него предохранительный клапан, а не то ему однажды крышку сорвет, как пить дать.

– Да, неудобно получится. И где он сейчас?

– В кабинете у босса.

Еще из коридора Найджел услышал негодующий и сварливый голос инспектора:

– За каким чертом, по-твоему, тебя поставили у ворот?! Сначала прозевал его у входа, а потом и выйти позволил!

– Я не могу быть в двух местах одновременно, – последовал угрюмый ответ.

– Не дерзить! Так и скажи, что проспал!

– Никак нет, сэр.

Решив, что настало самое время успокоить бушующую стихию, Найджел вошел в кабинет.

– А, это вы, – нелюбезно заметил инспектор. Он кивнул на покрасневшего и вспотевшего молодого констебля, который вытянулся во фрунт у стола. – Этот недоумок упустил убийцу.

Из дальнейших объяснений Найджел узнал, что ночью констебль нес караул у главных ворот. Примерно без десяти час он услышал в здании крики, бросился внутрь и встретил сторожа, который во весь опор гнался за незваным гостем.

Однако сам гость куда-то пропал. Констебль божился, что мимо него никто проскользнуть не мог, сторож столь же горячо уверял, что человек бежал в сторону главного входа.

– Как он сюда попал? – спросил Найджел.

Вопрос оказался в некотором роде бестактным, поскольку злоумышленник – если только он не перелез через высокую стену, не оставив следов, – со всей очевидностью воспользовался боковым входом с Леджетс-лейн, каковой не охранялся.

– Откуда я знал, что он вернется? – пожаловался инспектор. – Даже Палмера у главных ворот поставили из чистой формальности.

– У кого были ключи от боковой двери?

– Один был в связке мистера Баннета, еще по одному – у Джо Баннета, мистера Барнса и Эда Парсонса. Разумеется, слепок мог снять кто угодно.

– И кто угодно мог спрятаться в здании перед закрытием, а после выкрасть из офиса универсальный ключ.

– Тот ключ на месте, – насупился Тайлер. – К тому же если этот тип сидел внутри с самого закрытия, то почему он не взялся за дело сразу, а ждал до глубокой ночи?

– Да, справедливо. Но что это было за дело? Уничтожить улики?

– Видимо, так. Лок обнаружил его в коридоре, который ведет в эту самую комнату. Однако отсюда ничего не пропало. Из кабинета мистера Джо по соседству – тоже. Лок считает, что вспугнул убийцу раньше, чем тот добрался до цели. Вполне вероятно. Однако я понятия не имею, что за улику он хотел уничтожить, и мне это не нравится. Два дня назад мы обыскали оба кабинета и офис сверху донизу. Если бы что и было, мы бы это нашли.

– Что-то на первый взгляд невинное, но обличающее убийцу. И он это знает. – Найджел щелкнул пальцами. – Слушайте, наверняка это связано со вчерашним взломом! Допустим, в доме Юстаса хранилось письмо или другая улика, которая указывала на личность убийцы. Тот обыскал его домашний кабинет, не обнаружил того, за чем пришел, и украл переписку с «Роксби», чтобы сбить нас со следа. А ночь спустя явился на пивоварню в надежде, что здесь ему повезет больше.

– Замечательно, но что это за улика? Мы не нашли ничего, что хотя бы отдаленно указывало на убийство. Только деловые бумаги.

– Может, здесь есть секретный ящик, тайник – что-нибудь в этом роде?

– Говорю же, кабинет обыскали, – обиженно отозвался Тайлер. – А когда мы беремся за обыск, мы делаем это как следует.

– В этом я не сомневаюсь. Что ж, я бы поговорил с Локом. Он еще здесь?

– Я за ним пошлю.

Спустя несколько минут в кабинет, по-военному чеканя шаг, вошел сторож. Найджел попросил его еще раз пересказать события прошлой ночи.

– Дело было так, сэр. Я вернулся с полуночного обхода. Присел отдохнуть в будке у главного входа. И чуть погодя вдруг вспоминаю – знаете, как бывает, – вспоминаю, что слышал звук, который не должен был слышать.

– Что за звук?

– Я тогда ни с чем его не связал. Понимаете, я ведь его не услышал – только вспомнил, что он был, и все. Бывает такое: ты чем-нибудь занят и не замечаешь шума на улице, но все-таки слышишь…

– Подсознательно?

– Точно, сэр, оно самое. Так вот, я подумал и решил – я уже говорил мистеру Тайлеру, – что шум был от вращающейся двери: знаете, такие работают на сжатом воздухе. Было без четверти час или около того, и я пошел туда, где мне послышался звук.

– А свет вы включили?

– Нет, сэр, мне это ни к чему. Я тут как крот в темноте, все дороги знаю. У меня, конечно, был фонарик, но я его не хотел включать, чтобы не выдать позицию неприятелю. Думал устроить паршивцу настоящую ночную атаку. В общем, я тихонько поднялся по лестнице и только за угол завернул, как через коридор вижу: у двери мистера Баннета кто-то стоит. Там окошко под потолком – не сказать, что светло, но не такая тьма, как в коридоре, силуэт было видно. Я хотел включить фонарик, да не рассчитал, чиркнул им по стене. Паршивец как услышал шум за спиной, так сразу и прыснул за угол, будто черт, извините за выражение. Кнопка на фонарике тугая, и секунды ему хватило, только задние фары мелькнули. Я за ним – думал, он побежит к главному входу. Да только он, видно, не побежал.

– Неужели вы не проследили его по звуку?

– Нет. Коридор длинный, сами видите. Пока я добрался до конца, он бы мог до границы додрапать. Хотя без резиновых подошв, наверное, не обошлось, иначе на лестнице было бы слышно.

– Вы сказали, он стоял у двери мистера Баннета – Юстаса или Джо?

– Не могу знать, сэр. Должно быть, мистера Юстаса. Хотя нет, не знаю.

– К этому мы еще вернемся. Силуэт – расскажите о нем подробнее. Рост? Сложение? Пол?

– Не могу, сэр. Все за секунду кончилось, я и с места сойти не успел. Он вроде как нагнулся вперед, будто нащупывал замочную скважину. Я даже подумал сперва – не иначе призрак.

– Очень может быть, – раздраженно вмешался Тайлер. – Я уже не уверен, был ли здесь кто-нибудь, или вы это выдумали.

– Только не я, сэр. Нет. Кто-то здесь точно был, но больше я сказать не могу, если только не хотите, чтобы я из головы стал выдумывать, – тяжеловесно пошутил сторож.

– Принесете ваш фонарик? – попросил Найджел.

– Что это вы задумали? – прищурился инспектор, когда Лок ушел выполнять поручение.

– Оптический эксперимент, если я правильно подобрал слово.

Лок вернулся. Найджел осмотрел фонарик и отметил, что у кнопки все еще тугой ход. Он поставил сторожа там, где тот оказался ночью, а сам подошел к двери в кабинет Юстаса Баннета.

– Так, – сказал Найджел, – теперь зажмурьтесь. Досчитайте до десяти, потом включайте. И постарайтесь чиркнуть о стену, как ночью. Когда поймете, что фонарик зажегся, открывайте глаза.

Он склонился у двери, а услышав шорох в конце коридора, замер на долю секунды и бросился за угол.

– Так не пойдет, сэр! – крикнул Лок. – Я вас видел! – Он уже ухватил смысл эксперимента. Действие повторили несколько раз. Лок нарочно медлил, но всегда успевал увидеть Найджела раньше, чем тот добегал до угла.

– Можно считать доказанным, что наш субъект не пытался попасть в комнату Юстаса. Попробуем другую.

Дверь в кабинет Джо Баннета располагалась всего в двух шагах – ближе, чем первая, хотя и по той же стене. На этот раз опыт показал совсем другой результат. Сперва Лок разглядел, как Найджел заворачивает за угол, со второй попытки успел заметить только фалду его плаща, а с третьей не увидел ничего.

– Ну вот, – подытожил Найджел, – это убедительно доказывает, что человек, которого вы видели, хотел попасть в кабинет Джо.

– Или уже выходил оттуда, – сказал инспектор, наблюдавший со стороны.

– Надо обыскать кабинет сверху донизу, здесь наверняка что-то есть. Я не верю, что убийце хватило времени забрать улику. Лок – опытный сторож, он вряд ли долго оставался в неведении относительно звука – дверь там хлопнула или что еще, – после того как его отметило подсознание. От десяти до тридцати секунд, пожалуй. Пусть даже минута, две, три – за это время взломщик все равно не успел бы открыть ящик или сейф и забрать то, за чем пришел. Он явно не знал наверняка, где искать, иначе не тратил бы время на первый взлом за день до того.

Инспектор хитро посмотрел на него.

– Допустим, взломщик – не кто иной, как Джо Баннет. Допустим, домой к брату он проник, чтобы забрать документы по сделке с «Роксби», а отсюда хотел прихватить что-то другое. На это не ушло бы много времени. И у него наверняка был ключ от собственного кабинета.

– Да, справедливо. Хотя непонятно, почему он не ограбил дом Юстаса и свой кабинет в ту же ночь. Он что, ограничивает себя одним злодеянием в сутки? Довольно эксцентрично. Что ж, попробуем напоследок расколоть этот орешек.

Они вошли в кабинет. Всю его обстановку составляли сейф, стол, шкаф с документами, потертый ковер, фотография рабочих пивоварни на пикнике, карандашный рисунок «Олуши» и несколько стульев.

– Вы обыскали комнату утром? – спросил Найджел.

– Да.

– Отпечатки?

– Бесполезно. Мы слишком наследили во время первого обыска. Свежих уже не найти.

Найджел наугад выдвинул ящик стола, обнаружил там стопку фривольных журнальчиков, быстро закрыл его и пробормотал:

– Ай-ай-ай, настоящий гарем. Улика обличающая, но к делу не относится.

Он просунул пальцы в отделение для бумаг.

– «Джеки-дружок сел в уголок, сунул в пирог свой пальчик…» А там паспорт.

Найджел перевернул страницу. С фотографии на него смотрело непримечательное лицо записного кутилы.

– Джозеф Баннет. Сорок восемь лет. Рост пять футов восемь дюймов. Русые волосы. Усы. Особые приметы отсутствуют. Отметка о въезде во Францию и Швейцарию в прошлом году. – Найджел еще раз пролистал паспорт, затем вдруг застыл и издал дикий вопль: – Эврика!

– То есть? Вас что, оса ужалила?

– Не оса – идея! Почему бы и нет? Джо хочет выбраться из страны. Ему нужен паспорт. Все сходится, что скажете?

Тайлер поскреб подбородок.

– Хм, что-то в этом есть, да. С другой стороны, если он планировал убить Юстаса и убраться из страны, то, конечно, не забыл бы взять паспорт с собой?

– Конечно. Но допустим, круиз был устроен ради алиби и что-то пошло не так. Допустим, Джо хотел выждать некоторое время, объявиться в Мэйден-Эстбери и сказать: «Мне сообщили о смерти брата, только когда я причалил в Фалмуте» – или что-нибудь в этом духе. А когда его план почему-то не сработал и он понял, что фортуна, эта ненадежная кляча, лягнула его под зад, – что могло быть естественней, чем потерять голову и удариться в бега, заглянув по дороге за паспортом?

– Очень может быть. Что ж, тут есть над чем поработать.

– Есть над чем поработать? Литота. Неужели не понимаете? Времени у него в обрез. Он вернется за паспортом! Тогда мы его и схватим.

– Экий вы оптимист! Он ведь знает, что мы арестуем его в любой точке Франции, стоит ему причалить.

– Вовсе нет. Ему неизвестно, что мы разгадали маневр с паспортом. У Джо нет причин полагать, будто мы подозреваем его до такой степени, чтобы предупредить французскую полицию. Он воображает, что мы до сих пор плаваем кругами в поисках «Олуши».

– Пожалуй. Но где он прячется? Вряд ли далеко, если эти ночные проделки – его рук дело.

– Может, снимает номер в «Ройял-отеле» под именем архиепископа Уэссекского?

– Тогда я Уинстон Черчилль, – огрызнулся инспектор.

Найджел посмотрел на свои шнурки, подошел к каминной полке и сунул окурок в пепельницу. Надпись на ней рекламировала минеральную воду «Крепость».

– Мой дом – моя крепость, – пробормотал он и еле слышно добавил: – Тайлер, Джо Баннет ведь не прячется в собственном доме?

– В собственном… что? – сорвался на крик инспектор. – По-вашему, он спятил?

– Нет. Но, возможно, оказался умней, чем мы думали. Вы обыскивали дом?

Инспектор замялся и отвел глаза.

– Обыскивали? Ну… Нет. Незачем было. То есть мы не предполагали… Это нелепо! Конечно, в субботу утром мы заглянули в кабинет и спальню. Однако обыскивать – вскрывать половицы, простукивать стены… Нет, обошлось без этих фокусов. После осмотра у нас не было причин подозревать его в убийстве.

«Бесплотные тени старых лондонских ищеек!» – воскликнул Найджел про себя. Вслух он сказал:

– Что ж, теперь-то без тщательного обыска не обойтись, как вы считаете?

Инспектор нехотя согласился. Он был не рад попасть впросак и, чтобы скрыть это, принялся обстоятельно осматривать кабинет. Документы один за другим извлекались из ящиков и подвергались всесторонему изучению. Так и было сделано второе за утро открытие. В столе, среди личных писем, древних программок данс-холла, меню полкового обеда и горстки сверхмощных мятных леденцов, обнаружился должным образом подписанный и заверенный документ, согласно которому Джо Баннет завещал все, чем владел на момент смерти, Ариадне Меллорс.

– Да что же такое! – воскликнул Найджел. – В этом деле никакого порядка. То нет ни одной улики, то они сыплются, как осенние листья, – и все указывают в разные стороны почище Сивилловых пророчеств.

– Это может быть важно в свете вашего вчерашнего разговора с мисс Меллорс.

– Хм… Открывается море возможностей. Например, она могла задумать убийство обоих братьев, чтобы закрыть пивоварню – это был бы сокрушительный удар по торговле алкоголем, – а затем потеряла голову и решила уничтожить компрометирующий документ или придержать его до лучших времен. Либо она могла сговориться с Джо, даже спрятать его в собственном доме; кто-нибудь из них убил Юстаса, затем у Джо сдали нервы, и Меллорс пришлось заставить его замолчать. Никогда не понимал, почему леди Макбет не подсыпала чего-нибудь мужу в кофе, когда тот начал отпускать за обедом неуместные замечания. Если подумать, между Макбетами и нашей парочкой есть некоторое сходство… Итак, она из предосторожности убивает Джо, а затем по той же причине решает забрать завещание. Можно еще долго тасовать и складывать эти гипотезы.

– Не сомневаюсь, – сухо сказал инспектор. – Однако арифметика меня сейчас не интересует. Мы выясним, где мисс Меллорс была прошлой ночью, а после проведем обыск у Джо Баннета.

Мисс Меллорс не оказалось дома. Горничная не видела ее с утра, но хозяйка всегда сама готовила завтрак и мыла посуду, а часто и уходила раньше, чем появлялась прислуга. Они уже направились к выходу, когда девушка сообщила такое, отчего все раскрыли рты. У порога Найджел вполголоса сказал Тайлеру, что поскольку горничная каждый вечер после ужина уходит домой, ей ничего не известно о передвижениях хозяйки. Та, услышав его слова, с хитринкой в глазах сообщила, что этим утром говорила через ограду с подругой, Айрис, которая работает по соседству. Айрис рассказала ей, что вчера около полуночи она прощалась с приятелем у ворот и оба они видели, как мисс Меллорс выскользнула из дома и быстро пошла по дороге. В какую сторону? Горничная показала в какую. «Ага, – подумал Найджел, – мимо дома Джо Баннета к пивоварне». Было нетрудно сложить два и два. Джо Баннет, отправляясь в круиз, оставил мисс Меллорс ключи от жилища – инспектор знал об этом, поскольку брал их у нее для предыдущего обыска. Горничную попросили их принести. Через несколько минут она вернулась и озадаченно сообщила, что ключи пропали с крюка, на котором обычно висели. Вчера вечером – она обратила внимание – связка была на месте. Интересные дела.

Инспектор поблагодарил ее, попросил показать телефон и связался с участком. Он вызвал к дому Джо Баннета полицейских: двоих – к задней двери, четверых – к воротам и еще одного, с отмычками, – к главному входу. Через шесть минут двое в штатском прошли мимо «Гнездышка» и, не привлекая к себе внимания, дали понять, что охрана уже на месте. Инспектор и Найджел сошли с крыльца и последовали за ними. У ворот перед домом Джо Баннета и правда стоял полицейский, еще один мерил шагами аккуратную мощеную дорожку у них за спиной. В доме было сверхъестественно тихо. Закрытые ставни придавали дому необжитой вид. «Что там, за пустым фасадом? – размышлял Найджел. – Мозг безумца? Неистовое отчаяние загнанного в угол убийцы, который после трех дней напряжения, одиночества и опасности готов в любую секунду сорваться?» А ведь Найджел – странно подумать – никогда не встречался лицом к лицу с человеком, которого они настигли. Неужели настигли? Возможно ли, чтобы у Джо хватило духу все это время прятаться в собственном доме?

Щелкнул замок, дверь открылась. Инспектор протиснулся мимо подчиненного в неосвещенную прихожую. Найджел шел за ним, инстинктивно выставив перед собой руки, будто пытаясь сдержать удар, который вот-вот обрушится из темноты. Однако не было ни удара, ни даже шороха – только резкое эхо их собственных шагов по каменному полу. Столовая: пусто. Гостиная: пусто. Мебель была укрыта белыми чехлами, Тайлер сдергивал их по одному. Кухня: пусто. Погреб: пусто. Они осмотрели каждый ящик, заглянули в каждую щель. Никто не произнес ни слова. «Странно», – подумал Найджел; казалось, дом подавляет, запрещает разговаривать даже шепотом. Они гуськом поднялись по лестнице. Первая спальня, вторая, третья: всюду пусто. В конце коридора – маленькая комнатка, святая святых хозяина дома. Спортивные плакаты на стенах, бюро, удочка и клюшки для гольфа в углу, доска для игры в шаффлборд, глубокое кресло напротив камина, спинкой к двери, тоже завернутое в чехол. Инспектор машинально подошел к нему, сдернул тряпье… и выдохнул. Кресло – единственное во всем доме – не пустовало. В нем сидела Ариадна Меллорс с проломленной головой.

Все трое несколько секунд стояли, пораженные этим открытием. Затем Найджел прошептал:

– Невиновна – но какой ценой…

При этих словах инспектор как по сигналу неистово принялся за работу. Невозможно было поверить, что убийца по-прежнему прячется в доме, но Тайлер все равно послал подчиненных обыскать ванную, кладовую, бельевой шкаф и все, что только можно, а сам тем временем вызвал по телефону подмогу. Найджел перевел взгляд от ужасного зрелища в кресле на каминную решетку, где лежала окровавленная кочерга. Разбитый электрический фонарик на полу, пятна крови между камином и столом. Очевидно, мисс Меллорс вошла в комнату, застала врасплох убийцу (или наоборот?) и он прикончил ее без жалости и без лишних слов. Успей она крикнуть, соседи бы об этом доложили.

Найджела замутило. Ему пришло в голову, что в случившемся есть и его вина. В разговоре с мисс Меллорс он ясно дал понять, что Джо Баннет попал под серьезное подозрение. Поэтому она и пришла сюда ночью – найти и уничтожить доказательства против него, если он такие оставил. «Semper Fidelis» – гласил семейный девиз этой нескладной, комичной женщины, рожденной под несчастливой звездой. Она следовала ему всю жизнь, он же ее и сгубил. Подозревать ее в сговоре с Джо было теперь глупо: будь это так, она знала бы, где он прячется, а он ожидал бы ее прихода, в то время как Джо – если убийцей был он – явно напал на ночного гостя в темноте, отчаянно паникуя и не догадываясь, кто перед ним.

Но что доказывает вину Джо Баннета, кроме осколка перстня из холодильной камеры? Его мог подбросить настоящий убийца, который завладел печаткой или изготовил дубликат, чтобы свалить вину на Джо. С другой стороны, если убийца не хозяин этого дома, то что он делал здесь прошлой ночью? Найджел щелкнул пальцами: понял! Оставлял ложные улики. Так-так… Да, все сходится. Мы думали, Джо убил брата и спрятался здесь. Однако за три ночи в доме должны были остаться следы человеческого присутствия. Мы не нашли ничего. Впрочем, это нехорошо для обеих гипотез. Если преступник хотел убедить нас, что Джо скрывался здесь, а значит, и убил Юстаса, он бы, конечно, подделал свидетельства в пользу этой версии. Возможно, мисс Меллорс застала его раньше, чем он успел это сделать. Однако убийца не мог знать, что полиция будет медлить с обыском. Возможно, какие-то доказательства он все же подделал, только мы их пока не нашли. А, проклятье! Как он мог фабриковать улики, если ключи от дома были только у мисс Меллорс? Должен существовать дубликат, хотя бы от входной двери. Тогда, конечно, это Джо Баннет. Впрочем, кто-нибудь мог снять с ключа слепок и сделать другой.

Задумавшись, Найджел сам не заметил, как вышел из комнаты в коридор. Он зажег сигарету и по рассеянности уронил спичку на ковер. Это напомнило ему о Софи Кэммисон и ее строгих домашних правилах. Найджел наклонился за спичкой – и заметил на ковре неглубокую круглую вмятину, рядом – другую, третью, четвертую. Напрашивалось только одно объяснение: совсем недавно кто-то стоял здесь на стуле. Найджел подозвал полицейских, которых Тайлер направил обыскивать дом.

– Вы вставали здесь на стул?

– На стул? Нет, сэр. Этот коридор еще не осматривали.

– Хорошо. Значит, это убийца. Подайте-ка мне его – стул, не убийцу. Не оставляйте на нем отпечатков.

Найджел вставил ножки стула в углубления. Они подошли.

– Хм… Либо этот, либо такого же образца. Найдите в доме все стулья того же размера и с такими же ножками. Проверьте их на отпечатки.

Он снял плащ, расстелил на сиденье и осторожно встал на него. До потолка было рукой подать. Его украшали обои с тем же крикливым узором, что и на стенах, однако теперь Найджел видел, что на фоне узора выделяются четыре стороны квадрата. Лазейка! Он обернул руку платком и осторожно толкнул люк. Тот поддался. Лишь просунув голову в отверстие, Найджел подумал, что лазейка для одного может оказаться ловушкой для другого. Убийца мог прятаться наверху, под крышей – загнанный в угол, на взводе! Найджел зажмурился в приступе внезапного страха, но через секунду открыл глаза и осмотрелся. Внутри никого не было. Он подтянулся и залез на чердак. Половину его занимали полки со всякой всячиной: несколько коробок, старая банка с краской, записная книжка. Найджел только скользнул по ним взглядом. Рядом лежала груда тряпья и подушка – они-то и привлекли его внимание. Вот оно, доказательство, что убийца прятался в доме. Впрочем, нет, улики могли подделать – и до чего самоуверенно, с какой дьявольской изобретательностью! Найджел осмотрел постель. От подушки шел слабый запах: бриллиантин. Найджел вспомнил фотографию Джо с зализанными назад волосами. Он достал из кармана увеличительное стекло и изучил подушку. К ней пристали несколько волосков. Найджел собрал их в первый конверт. Во второй отправились несколько крошек, которые он нашел между половицами и чрезвычайно аккуратно извлек пинцетом. Найджел встал под окошком в потолке и внимательно их рассмотрел. Крошки были еще мягкие и пахли… пахли… чем же они пахли? Ах да, тмином!

Он продолжил обыскивать коробки. Там-то его и ждало последнее, самое зловещее открытие. Из-за порванной подкладки чемодана выглядывал платок со свежими пятнами крови. На кочерге не найдут отпечатков: убийца обернул ее тканью. Найджел развернул смятый льняной квадрат. В углу были вышиты инициалы: «Дж. Б».

 

Глава 12

20 июля, 11.30–17.15

Медицинский осмотр подтвердил и без того очевидный факт: мисс Меллорс была убита кочергой, обнаруженной в камине. Смерть наступила около полуночи. Удар пришелся спереди, и это наводило на мысль, хотя и не доказывало, что в момент, когда она вошла, убийца уже находился в комнате. Во всяком случае, инспектор объяснил это именно так. Найджел решил, что есть и другое объяснение: мисс Меллорс могла знать убийцу и доверять ему, иначе тот не рискнул бы показаться перед ней в луче фонаря. Более зловещее обстоятельство преступления стало известно, когда Герберт Кэммисон с присущим ему педантизмом объявил, что, насколько можно судить по беглому осмотру, смертельным оказался первый удар (нанесенный, кстати, правшой), однако убийца, прекрасно зная, что жертва мертва, еще долго мозжил ей голову.

«Паника или ненависть?» – подумал Найджел. Если первое, то все указывает на Джо. Если второе, то преступление мог совершить наш таинственный и чудовищно изобретательный Икс, который так ненавязчиво и умело разбросал по дому подложные улики. Осмотрев чердак, инспектор Тайлер недолго думал над выводами. По его мнению, оставалось только выписать ордер и бросить все силы на поиски Джо Баннета. Его словесный портрет разойдется по Англии, полиция в каждом порту будет проверять всех, кто садится на иностранные корабли. Поимка преступника – дело нескольких дней, а то и часов. Без паспорта ему не выбраться из страны.

В доме обнаружили отпечатки пальцев, принадлежащие трем людям: мисс Меллорс, еще одной женщине, которая вела хозяйство и убиралась в доме в день отъезда его владельца, а также, очевидно, самому Джо Баннету, хотя доказать это можно будет только после поимки. На чердаке между тем отпечатков не было вовсе. Это, рассудил Найджел, немного склоняло чашу весов в пользу гипотезы об Иксе. Остальные отпечатки Джо мог оставить еще до отъезда, однако маловероятно (хотя и не исключено), что за три дня и три ночи он не наследил бы на чердаке. Впрочем, инспектор наотрез отказался выслушивать столь дикие предположения. Он был слишком занят: еще до того, как в доме Джо Баннета завершилась рутинная работа, Тайлер получил сообщение, которое заставило его хлопотать пуще прежнего.

Звонили из Пулхэмптона – тамошняя полиция рвалась в бой. Тайлера просили приехать как можно скорее. Они обнаружили «Олушу», а также получили сведения о мотоцикле, про который их просили навести справки. Тайлер, раздав все возможные указания и оставив сержанта Толуорти за главного, вскоре мчался по направлению к побережью на заднем сиденье полицейского автомобиля. Рядом с ним расположился Найджел.

В участке их встретил суперинтендант Флэксенхэм, рослый человек с румяным лицом, не бойкий на язык, но явно знающий свое дело. Суперинтендант без лишних слов указал на крупномасштабную геодезическую карту, разложенную на столе.

– Видите выемку? Это бухта. Говорят, ее когда-то облюбовали контрабандисты; вода глубокая даже в отлив, берег изрезанный. С обеих сторон высокие скалы, а здесь… – Флэксенхэм постучал крупным пальцем по карте, – здесь Баскет-Даун, малолюдное широкое плоскогорье. Две или три фермы в глубоких долинах, в остальном не заселено; типичный ландшафт для этого края. – Суперинтендант, подумалось Найджелу, явно черпал вдохновение в местном путеводителе. – По некоторым причинам – о них расскажу позже – эта область в последнее время еще больше обезлюдела. После вашего сообщения мы стали наводить справки насчет «Олуши» вдоль побережья: в деревнях, туристических лагерях, на фермах и так далее. Яхту никто не видел, и мы долго не могли ничего выяснить о той ночи. Однако вчера пришел доклад от констебля Харкера. Харкер несет службу в деревушке Биддл-Монакорум, расположенной, как вы сами увидите, в пяти милях к западу от Баскетской бухты. Согласно его докладу, владелец пивной «Веселый монах» сообщил следующее. В субботу вечером в заведении появился бродяга по имени Иезекиил Пенни. В ходе разговора он упомянул, что в ночь на пятницу видел над плоскогорьем пожар. Владелец пивной, Гарри Бин, сказал, что не слышал ни о каком пожаре. Он намекнул, что Пенни просто набрался или перепутал сон с явью. Тот в ответ вышел из себя, поклялся, что был трезв, как судья, и всю жизнь провел в воздержании, а что касается снов, то этого быть не могло, потому как до пожара он именно что спал и ничего не видел, пока не проснулся. Завсегдатаи пивной, конечно, подняли его на смех. Кто-то спросил, не приняло ли пламя форму огненного змея, и так далее. Пенни стоял на своем: он видел зарево в небе, по направлению к Баскетской бухте. Решил, что на какой-нибудь лодке случился пожар, но это было не его ума дело, так что он повернулся на другой бок и опять заснул.

Так вот, джентльмены, Гарри Бин за ночь обдумал эту историю, сложил два и два, а на другое утро, то есть вчера, решил передать разговор констеблю Харкеру. Констебль, не теряя времени, связался с нами и, следуя указаниям, привез Пенни сюда. Я его допросил и выяснил кое-что любопытное. Проще всего будет зачитать протокол. Констебль Оук записал его слово в слово.

Суперинтендант взял лист бумаги, безжалостно откашлялся и начал читать:

«В: Имя?

О: Иезекиил Пенни.

В: Адрес?

О: Все Божьи равнины.

В: Ясно, без определенного места жительства. Опишите своими словами, что случилось в ночь на пятницу.

О: Я шел из Пулхэмптона. Очень милый городок, пользительный для здоровья климат…

В: По делу, пожалуйста.

О: Есть, генерал. Когда на землю опустились тени, я очутился на Баскетском плоскогорье, так вы его называете? Ищу, куда приткнуться на ночь, и вижу ветхий домик ярдах в ста от дороги, слева, каковой беру во временную аренду и устраиваюсь вздремнуть. Чуть погодя просыпаюсь…

В: Во сколько?

О: К сожалению, я где-то затерял свои золотые наручные часы, черт бы их взял, поэтому точно не знаю. Часа в два ночи. Может быть, в три. Итак, просыпаюсь я…

В: Была какая-то причина? Что-то вас разбудило?

О: А! Беда с этим котелком! Совсем забыл. Все так, генерал: должно быть, тот гнусный мотоцикл меня и разбудил.

В: Мотоцикл?

О: Да. Я слышал, как по направлению от берега удаляется мотоцикл. Наверное, проехал мимо, когда выруливал на шоссе.

В: Двигатель, если судить по звуку, был мощный?

О: Не могу знать, генерал. Ничего не смыслю в двигательном ремесле. Уж наверное мощный, так его растак, если меня разбудил.

В: Что было потом?

О: Я встаю, подхожу к двери моего временного особняка, смотрю по сторонам и вижу как будто зарево в небе, прямо над бухтой. Тут я и говорю себе: «Да там, видно, пожар». Потом ложусь и опять засыпаю.

В: И вы ничего не сделали? Почему не доложили?

О: Я что, пожарный расчет? Телефона в коттедже не было, а радиостанцию я с собой не прихватил.

В: Ладно, хватит об этом. Вечером, идя по холмам, вы не видели кого-нибудь подозрительного? Не слышали ничего, кроме мотоцикла?

О: Ни души, генерал. Король всему, что видел, так его растак».

– Это все, чего мы добились от Иезекиила Пенни, – добавил суперинтендант Флэксенхэм, подавив искорку в глазах.

– Странно, что никто больше не видел огня, – заметил Тайлер. – Разве поблизости не было туристов?

– В том-то и соль. Как я сказал, эта часть плоскогорья в последнее время совсем опустела. Все дело в том, что Министерство военно-воздушных сил выкупило землю для тренировочного бомбометания.

– А! – сказал Найджел себе под нос. – Solitudinem faciunt, pacem appellant.

– Так вот, джентльмены, получив эти сведения, мы провели расследование, в результате которого вчера вечером обнаружили неподалеку от входа в бухту затонувшее судно. Его уже подняли и доставили на берег. Есть все основания полагать, что это останки яхты, которую вы ищете. Если не возражаете, мы сейчас же туда отправимся. Я связался с Элайей Фоуксом – это человек, который присматривал за «Олушей». Он поедет с нами. У вас есть какие-нибудь новости о мистере Джозефе Баннете?

– Самого пока не нашли, но о подвигах наслышаны, – мрачно ответил инспектор, после чего вкратце описал Флэксенхэму открытие в доме Джо.

– Ну и ну! – воскликнул суперинтендант. – Крепкий, должно быть, орешек! Скверно, очень скверно. Да, а я-то думал найти мистера Баннета и Блоксэма на «Олуше».

– Что? – подскочил Найджел. – Блоксэма?

– Да. Он рыбак – или был рыбаком, когда тут еще водилась рыба. Баннет взял его на борт в последнюю минуту.

– Забыл вам сказать, мистер Стрейнджуэйс, – прибавил Тайлер.

– Черт возьми, но ведь это в корне меняет дело! Разве не видите…

– Мою теорию это не меняет, сэр, – ответил инспектор в своей невероятно раздражающей манере. – Все сходится идеально.

– А, так у вас есть теория? И когда ждать сеанса разоблачения?

– Дайте сперва взглянуть на яхту.

– Хм-м… Надеюсь, ваша теория объясняет два удивительных и вопиющих противоречия, которые преподносит нам этот круиз.

– Противоречия? – переспросил Тайлер, делая вид, что для него это не новость. – Именно, противоречия. И какие бы вы назвали противоречия?

– Ха, все вам расскажи! Что ж, слушайте. Во-первых, мы знаем, что Джо Баннет – опытный моряк, презирает двигатели, с детства на «ты» с парусом…

– Зачем ему разговаривать с парусом? – перебил его Флэксенхэм.

– Да, это я сглупил. И все же, почему наш морской волк без всякой на то причины ставит на яхту дополнительный двигатель? Противоречие номер один.

– Вы же слышали: он боялся не справиться в одиночку.

– Именно. Но если он ставит двигатель, потому что собирается путешествовать в одиночку, то зачем в последнюю минуту берет напарника? Противоречие номер два.

Инспектор Тайлер задумчиво поскреб подбородок.

– Очень проницательно, сэр. Но, по-моему, все сходится. Мою теорию ваши выкладки не опровергают.

– Сфинкс Мэйден-Эстбери на допросе заявил, что сказать ему нечего. «Оракулы молчат, и вновь не зазвучат слова лукавы в капище великом». Разве только мотоцикл прогудит вдалеке.

– Да, – сказал Тайлер. – Мотоцикл. Как раз мотоцикл все и доказывает.

– Что ж, если вы, джентльмены, кончили говорить загадками, то нам пора в путь, – подытожил Флэксенхэм.

Он познакомил их с Элайей Фоуксом, загорелым молчуном, и они вчетвером сели в полицейскую машину. По дороге к бухте Тайлер засыпал Фоукса вопросами. Этот дополнительный двигатель – когда мистер Баннет решил его поставить? Фоукс понятия не имеет, когда он это решил. Он только знает, что Баннет известил его о своих намерениях примерно три недели назад и вскоре приехал, чтобы лично проследить за установкой. Фоукс сам кое-что понимает в судовых двигателях и помог в работе. Тайлера это очень заинтересовало. Когда именно приезжал Джо Баннет? Третьего и четвертого июля. Он ночевал в городе или вернулся в Мэйден-Эстбери? Ночевал – в той же гостинице, что и обычно. Что за человек этот Блоксэм, надежный? Парень что надо: хороший рыбак, немного ленивый. Он разбирается в судовых двигателях? Нет, но руку набить недолго, любой за десять минут научится. Почему мистер Баннет нанял именно его и почему так долго откладывал? Фоукс не знает, почему он откладывал, но мистер Баннет всегда мог рассчитывать на помощь Блоксэма. Тот живет тем, что сдает туристам лодки внаем, а это дело нехитрое: его парнишка, Берт, может справиться в одиночку, пока отец зарабатывает лишнюю монету на «Олуше». К тому же Блоксэм за мистера Баннета горой – несколько лет назад тот вытащил Берта из воды, когда его шлюпка попала в шквал.

– Шлюпка! – воскликнул Найджел, будто очнувшись от глубокого сна. – Где шлюпка «Олуши»? Ведь должна быть шлюпка?

– Когда он выходил из порта, одна была на буксире, – подтвердил Элайя Фоукс.

– О шлюпке сведений не поступало, – заявил Флэксенхэм.

– Что ж, если в бухте затонула именно «Олуша», шлюпка должна быть где-то поблизости. Не вплавь же он добрался до берега?!

Найджел вопросительно посмотрел на Элайю Фоукса, но тот хранил молчание, словно бронзовый идол. Найджел отчаянно порылся в памяти и вспомнил:

– Контрабандисты! В Баскетской бухте когда-то прятались контрабандисты. Может быть, там есть пещера?

– Может быть, – осторожно сказал Фоукс. Он уставился на сыщика таким взглядом, будто высматривал корабль на горизонте. – Но зачем ему прятать шлюпку в пещере, мистер? Никакого смысла.

Через полчаса с небольшим они свернули с шоссе на дорогу, от которой, словно вьюнки, разбегались боковые тропинки. Все больше петляя на подходах к морю, дорога скоро выродилась в грунтовую тропу, которая тянулась вверх к унылому уединению Баскетского плоскогорья. По пути то и дело встречались предупредительные знаки, официально извещающие всех, кого это касается, что земля принадлежит Министерству военно-воздушных сил и что если незваному гостю оторвет голову, виноват в этом будет только он сам. Соленый воздух наполняли заунывные крики чаек и аромат чабреца. Скалы по обеим сторонам бухты блестели до рези в глазах на ярком солнце, между ними плескалась зеленая, как мятный ликер, вода. Грунтовая дорога перешла в верховую тропу – когда-то, наверное, ее топтали пони контрабандистов. Она широкими петлями опускалась к скалам. У подножия на узкой полоске песка чернел остов яхты, охраняемый двумя полицейскими. Кроме них, на берегу была спасательная команда и стайка мальчишек, которые, как им и положено, повыскакивали из ниоткуда, будто грибы. Несколько зевак, наблюдавшие за сценой с утеса, небрежно бросали в бухту картонки и банановую кожуру. Кто-то играл «Я в раю» на губной гармошке. «Последний макабрический мазок», – подумалось Найджелу.

Дно бухты было песчаным, и это облегчило спасательной команде задачу. Ныряльщики опускались на глубину, крепили на обломках захваты, а затем лебедкой тащили их к берегу. На «Олушу» было грустно смотреть. Ее обожженный остов устало откинулся набок, надводная часть почернела и пошла пузырями, двигатель напоминал изувеченный металлический труп.

– Тяжелое зрелище, правда? – неожиданно обратился Флэксенхэм к Найджелу. – Лодки – они как люди. Пока на воде – плещутся, как живые, а на суше все равно что мертвецы. Чертовски жалко ее.

– Мистер Баннет очень ею дорожил, – сказал Фоукс, не отрывая от «Олуши» отрешенного взгляда.

К ним подошел начальник спасательной бригады.

– Там в каюте покойник, сэр.

С вышины донеслись звуки губной гармошки, будто какой-то безответственный ангел играл на флейте: «Я вышел в море на море смотреть…»

Найджел с огромным усилием сдержал слезы.

В летнем воздухе висел тяжелый запах жженой древесины и горелого металла. Что толку было себя накручивать? «Олуша» сгорела заживо, а в ее каюте лежал покойник. Пусть этим занимается Тайлер.

Инспектор уже взбирался по пологому борту. Повисла неподвластная времени тишина, которую только подчеркивал глухой и ритмичный плеск волн. Губная гармошка стихла. Люди молчали, будто в ожидании похорон. Спустя вечность инспектор вновь появился и поманил Элайю Фоукса. Вдвоем они вошли в каюту. Еще одна долгая пауза. Мальчишки в нетерпении полезли по скалам на западном берегу бухты.

Инспектор стоял на палубе, склонившись к Флэксенхэму, как актер, который на репетиции совещается с постановщиком. Можно было разобрать, о чем они говорят.

– Там Блоксэм. Погиб в огне. Мало что осталось. Фоукс опознал серьги. Есть еще браслет с именем. По всему видно, что пожар начался в каюте – парафиновая лампа вся покоробилась. Придется вызывать эксперта.

– Я за ним уже послал. Будет с минуты на минуту. Думаете достать тело сейчас?

Найджел побрел куда глаза глядят. Голова шла кругом: на столько вопросов нужно было ответить, и все они казались такими банальными в сравнении с тем, что мисс Меллорс мертва и Блоксэм мертв – два безобидных человека убиты, потому что шли вразрез с планами злодея. Но правда ли Блоксэм пал от его руки? Нет причин полагать, будто пожар на «Олуше» неслучаен. В конце концов, для преступника спалить лодку означало уничтожить алиби. После двух убийств человек привыкает к патологической подозрительности.

– Эй, мистер, гляньте-ка – двойка!

Найджел вздрогнул и поднял взгляд. Голос вещал прямо из скалы. Затем над кучей мусора выросла мальчишеская голова. Найджел подошел ближе и понял, что за нагромождением водорослей и плавника у подножия утеса скрывается вход в пещеру.

– Двойка? – озадаченно переспросил он. – Упряжка, костюм, игральная карта?

– Нет, мистер, двойка!

Разговор явно не клеился, поэтому Найджел, пригнувшись, пролез в расщелину и оказался в пещере. Земля под ногами плавно уходила вверх, стен не было видно. Внутри обнаружился еще один мальчик, который возбужденно подпрыгивал на сиденье «двойки» – двухвесельной шлюпки с «Олуши». Еще один кусочек головоломки встал на место.

– Завязывай, Баффи! – проорал первый мальчик. – Тут господин ищет контрабандитов.

Второй прервал свое занятие, и Найджел пригвоздил его к месту неумолимым взглядом.

– Контрабандистов? – переспросил он.

– Которые приплыли на двойке.

– Но это… Это был не контрабандист.

– Кто ж еще? Это ведь бухта контрабандитов! Кто, по-вашему, навалил водоросли у входа? Бабуля говорит, а ей папаша говорил, что контрабандиты так делают.

Найджела осенила идея. Он с серьезным видом обратился к мальчику:

– Что ж, может, и контрабандист. На самом деле… а вы точно умеете тайны хранить?

– Чтоб мне глотку перерезали!

– Он может и перерезать, если проболтаетесь, – сказал Найджел, зловеще подчеркнув слово «он», чем привел мальчугана в полнейший восторг. – Так вот, контрабандист. Он высадился на берег с товаром. Товара здесь нет? Нет. Отлично. Значит, он его увез. А на чем? Может, припас здесь мотоцикл или машину? Мы точно знаем, сообщника у него не было. Значит, где-то на утесе его ждал мотоцикл – садись и езжай куда хочешь. Знаете, где тут поблизости можно спрятать мотоцикл?

– Точно, – сказал мальчик. – У него был мотоцикл. Хотя нет, у него был быстрый самолет с пустым пропеллером. Он прятал в нем бриллианты. Или наркотики, мистер? Я такое в кино видел.

– Мог быть и самолет, – кивнул Найджел с ангельским терпением, – и целый дирижабль. Но так получилось, что был один мотоцикл. Вопрос в том, где он его прятал.

– Эй, мистер! – У Баффи вдруг прорезался голос, и он заорал Найджелу в лицо: – Эй, мистер! А как же мотик, который Фред в сарае видел?

– Вот это дело! Очень может быть. Расскажи-ка подробней. Во-первых, когда это было?

– В позапрошлое воскресенье. Мы с Кудряшом подослали Фреда в сарай, который будут бомбить с самолетов. Фред, дурачок, читать не умеет, так что про бомбы ничего не знал. Ну, вот, пополз он к сараю на животе, а мы чуть со смеху не лопнули – ждали, что прилетят самолеты и Фреда разбомбят на куски. Только он над нами сам посмеялся: самолеты так и не прилетели, – добавил Баффи с досадой.

– Очень жаль, – посочувствовал Найджел. – И что было потом?

– Фред полез в сарай и нашел мотик под кучей крапивы и всякого мусора. Он нас позвал, и мы чуть погодя тоже побежали в сарай и все сами увидели. Мотоцикл «Радж».

– Новый?

– Неа, старье.

– Вы никому о нем не рассказали?

– Не бойтесь, не рассказали. Папа с нас шкуру сдерет, если узнает, что мы туда лазили, а Фред – дурачок, он и говорить-то не умеет, только мычит.

– А номер мотоцикла не запомнили?

– Нет, мистер.

С помощью щедрых даров пополам со зловещими угрозами Найджел вынудил мальчишек повторить их историю Тайлеру. Сарай и впрямь притаился в складке холма в каких-то двух сотнях ярдов от вершины утеса. Среди крапивы и булыжников нашли пятна масла. Место тщательно обыскали – без особого результата, – а после вернулись к бухте. Найджел заметил, что Баннет здорово рисковал, на несколько дней оставляя мотоцикл в сарае. Попадись он кому на глаза, полиция узнала бы об этом, когда проводила расследование, и легко связала бы находку с Джо. И потом, как он мог быть уверен, что сарай за это время не разбомбят? Констебль из местных ответил, что жители округа к сараю не приближаются, поскольку несколько лет назад здесь повесился рабочий, а туристов отпугнули бы предупреждения министерства. Что касается бомбардировок, добавил Флэксенхэм, их расписание несложно выяснить, как бы невзначай задав нужным людям два-три вопроса. Тайлер сказал, что проследить связь между мотоциклом и Баннетом практически невозможно: тот наверняка приобрел его через третьи руки и избавился от опознавательных знаков. А сделав дело, он бы, разумеется, взял мотоцикл на борт «Олуши» и выбросил в открытое море.

Для Найджела теория Тайлера была теперь очевидна. Впрочем, у них пока не нашлось свободного времени, чтобы ее обсудить. Нужно было осмотреть шлюпку: на бортах и веслах обнаружили множество отпечатков. Отпечатки взяли и у обоих мальчишек, к их вящему удовольствию. На «Олуше» уже работал эксперт, мистер Крэнкшоу. Он обещал Тайлеру сразу же телефонировать о результатах расследования, но пока не брался назвать причину пожара. Огонь мог разгореться в каюте – например, в результате неосторожного обращения с парафиновой лампой. На вопрос Тайлера, мог ли Блоксэм опрокинуть ее, выбираясь спросонья из койки, мистер Крэнкшоу ответил, что это крайне маловероятно. Лампа была подвешена к потолку, и ее так просто не уронишь. С другой стороны, имелись некоторые свидетельства, что очаг пожара – этого или еще одного – возник рядом с двигателем. Это тоже могло быть результатом как небрежного обращения, так и поджога. Подробный осмотр, вероятно, позволит вынести решение в пользу того или другого варианта. Вообще говоря, мистер Крэнкшоу склоняется к поджогу, но бензиновые двигатели печально известны капризным поведением в беспечных и неумелых руках.

Инспектор спешил вернуться в Мэйден-Эстбери. Суперинтендант Флэксенхэм обещал опросить местных жителей; отследить передвижения Джо, когда тот приезжал наблюдать за установкой двигателя; узнать, не видели ли его в любое время неподалеку от бухты; выяснить, не продавал ли недавно кто-нибудь подержанный «Радж», и так далее и тому подобное. Они с Тайлером склонились над картой и начертили кратчайший маршрут от бухты до Мэйден-Эстбери. В этом направлении нужно было опросить возможных свидетелей – кто-то мог видеть, как мотоцикл проезжал на север в ночь убийства или возвращался на юг ближе к утру. Сделав скидку на извилистость прибрежной тропы, полицейские рассчитали, что дорога составляет двадцать миль с небольшим. Тайлер решил на обратном пути засечь расстояние на спидометре.

Полицейская машина тронулась с места. Тайлер развалился на заднем сиденье, повернулся к Найджелу и сказал:

– Итак, сэр, вот мои доводы против Джо Баннета…

 

Глава 13

20 июля, 19.30–21.17

Найджел не был приверженцем теории, согласно которой алкоголь умаляет умственные способности. Он скорее придерживался того мнения, что, снимая запреты и освобождая разум от многих подсознательных преград, которые затуманивают, искажают и тормозят его работу, горячительные напитки делают мысль свободной и непредвзятой. Вот почему в половине восьмого (Кэммисоны рано отужинали) сыщик поднялся из-за стола и сразу отправился в комнату, где, вооруженный тремя бутылками пива, начал обдумывать теорию инспектора Тайлера. Найджел вылил содержимое первой бутылки в кружку, поставил ее себе на колени, откинулся в кресле и закрыл глаза.

«Теория Тайлера, – сказал он себе, – давай-ка ее повторим. Преступник – Джо Баннет. Мотив убийства – давние притеснения со стороны Юстаса, а главное – препятствие браку с Ариадной Меллорс. Все былые обиды вспомнились, когда Юстас решил продать пивоварню и вышвырнуть рабочих на улицу. Возможна и какая-нибудь недавняя ссора, о которой нам ничего не известно. Мотив вполне убедительный. Добавим также, что Джо, особенно униженный после того, как Юстас заставил его отказаться от Ариадны, мог рассчитывать – сознательно или нет – через убийство брата вернуть утраченную мужественность в глазах возлюбленной; показать наиболее примитивным, а значит, и наглядным образом, что он совсем не червяк. Конечно, странно, что он выжидал столько лет, однако, если верить Герберту и Софи, Джо глубоко внутри – обычный порядочный парень, из тех, кто прибегает к насилию, только если оно оправданно альтруистически, какие бы эгоистические причины ни вели его на самом деле к кризису воли».

Найджел сделал глубокий глоток, вздохнул и зажег сигарету. «Итак, мотив более чем веский. Перейдем к реконструкции преступления. Согласно Тайлеру, Джо Баннет приготовил почти безупречное алиби и столь же продуманный план убийства, который увенчался бы успехом, если бы не вмешательство Немезиды – или, по менее академическому выражению инспектора, непрухи. Джо на всех парусах вышел в открытое море. Он знал, что Баскетская бухта, и без того малолюдная, совсем опустела после того, как Министерство военно-воздушных сил выкупило прилегающие земли. К тому же такому компанейскому человеку, как Джо, несложно было узнать, на какой день назначены бомбардировки, а когда можно, ничем не рискуя, оставить мотоцикл в сарае. Стоит отметить, что Баскетская бухта – ближайшая к Мэйден-Эстбери точка на побережье. До этого момента (как считал Джо) “и все в природе мило, и только Юстас – зло”».

Теперь о способе преступления. Предположительно, Джо хочет заманить брата на пивоварню с помощью анонимного письма. Сам он намерен явиться туда заранее, отключить аварийный звонок холодильной камеры и встретить Юстаса у входа. На этом этапе он либо объяснит свое присутствие тем, что ему пришла такая же анонимка, и в нужное время проведет брата в камеру, либо сразу оглушит его так, что позднее ушиб можно будет объяснить попытками Юстаса выбраться; оглушив же, перетащит тело, куда ему нужно. Зная расписание сторожа, Джо мог не опасаться, что его обнаружат.

Убийство предполагалось выдать за несчастливое стечение обстоятельств. Вероятно, пройди все удачно, Джо постарался бы уничтожить анонимное письмо, которое отправил брату, – оно могло навести полицию на мысль, что случай был отнюдь не случайным. Таким образом, естественная по всем признакам смерть стала бы первой линией защиты. Если бы что-то пошло не так, Джо приготовил алиби, не подозрительно безупречное, но приемлемое. Он поставил на яхту дополнительный двигатель по двум очевидным причинам. Во-первых, в середине лета нельзя полагаться на ветер, а для Джо было крайне важно причалить к Баскетской бухте по расписанию, чтобы взобраться на утес, вывести из укрытия мотоцикл и прибыть в Мэйден-Эстбери самое позднее в половине двенадцатого. Во-вторых, не менее важно было, чтобы по возвращении на борт его не застиг штиль. Несомненно, Джо хотел оказаться в Лайм-Реджисе или любом другом порту в такой час, чтобы все подумали, будто он всю ночь шел под парусом.

Как в эту схему вписывается Блоксэм? В целом я готов согласиться с Тайлером: Джо в последнюю минуту решил взять с собой помощника, чтобы укрепить свое алиби. Согласно теории инспектора – весьма здравой, надо сказать, – Джо вызвался отстоять смену с десяти вечера до двух ночи, а перед тем, как напарник отправился отдыхать, сварил кофе и подсыпал туда снотворное. Пока Блоксэм спал, Джо мог сменить курс, на всех парах направиться к берегу, зайти в бухту (по словам Фоукса, на «Олуше» имелся мощный ацетиленовый прожектор), бросить якорь, доехать на мотоцикле до Мэйден-Эстбери, запереть Юстаса в холодильной камере, примчаться назад, избавиться от мотоцикла (вероятней всего, скатить его по верховой тропе, поднять на борт и выбросить в открытое море), вернуть «Олушу» на первоначальный курс и разбудить Блоксэма».

Согласно подсчетам Тайлера, Джо должен был пробыть на берегу по меньшей мере два часа. Найджел по памяти набросал примерное расписание действий, составленное инспектором.

22.00 – Дж. Б. заступает на смену.

22.40 – бросает якорь в Баскетской бухте, подходит на шлюпке к берегу, поднимается на утес.

22.50 – заводит мотоцикл.

23.30 – прибывает на пивоварню, выводит из строя аварийный звонок, дожидается Юстаса.

Полночь – встречает Юстаса у входа, отводит в холодильную камеру, запирает.

00.30 – выезжает из Мэйден-Эстбери.

1.10 – прибывает на утес над бухтой, спускает мотоцикл по тропе, укладывает его в шлюпку и снимается с якоря.

1.20 – «Олуша» отходит от берега.

1.33 – «Олуша» возвращается на исходный курс. Дж. Б. выбрасывает мотоцикл из шлюпки и…

2.00 – будит Блоксэма.

Как бы он объяснил Блоксэму пропавшие два часа? На рассвете тот легко мог заметить, что «Олуша» почти не продвинулась по маршруту. Возможный ответ: «Олуша» шла под парусом только в смену Блоксэма. Джо объявил о намерении плыть так и дальше, но как только напарник уснул, завел двигатель и до двух часов гнал на всей скорости. Это позволило бы ему почти целиком наверстать время, особенно если бы ветер в ту ночь был легкий – как оно в самом деле и вышло. Блоксэм бы косвенно подтвердил, что двигатель не включали, поскольку непредвиденные звуки и вибрация непременно пробудили бы его от обычного сна, а поводов заподозрить снотворное у него не было. Короче говоря, у Джо имелся свидетель, готовый поклясться, что они всю ночь шли под парусом, и обеспечить тем самым отличное алиби – тем более отличное, что выглядело оно естественно и незамысловато.

Также вполне возможно – хотя этого мы, вероятно, уже не докажем, – что Джо подкрепил свое алиби с помощью несложной манипуляции. Перед тем как разбудить Блоксэма, ему ничего не стоило наполнить топливный бак из жестянки, спрятанной где-нибудь на борту, а еще лучше – заранее на берегу (скажем, в пещере), откуда он забрал бы ее по возвращении из Мэйден-Эстбери. После этого он мог выкинуть жестянку в море и ненавязчиво обратить внимание Блоксэма на то, что бак полон. Это послужило бы неопровержимым доказательством того, что ночью двигатель не заводили.

Следует отметить еще одно обстоятельство. Джо спас жизнь сыну Блоксэма. На самый крайний случай, если бы алиби дало течь и дело дошло до суда, Блоксэм не моргнув глазом солгал бы под присягой. С другой стороны, для Джо было благоразумней взять на борт человека, которого полиция не могла заподозрить в сговоре.

Найджел отпил еще пива и закурил вторую сигарету.

Теперь о том, что случилось на самом деле. Все шло как по маслу, пока Джо не добрался до пивоварни. (Разумно предположить, что если бы Юстас не клюнул на анонимное письмо, Джо планировал пробраться к нему домой, разбудить и повести за собой; впрочем, он мог вполне положиться на страсть Юстаса ловить рабочих за мелкими прегрешениями.) Здесь мы подходим к главному вопросу – почему убийство не пошло по исходному плану? Тайлер выдвинул несколько объяснений: либо в холодильной камере завязалась борьба и Джо нанес Юстасу рану, которая потребовала уничтожить труп; либо, боясь, что след от удара будет выглядеть подозрительно, оглушил Юстаса недостаточно сильно и тот пришел в сознание, когда его волочили в камеру; завязалась борьба и т. д. Осколок перстня, который Найджел обнаружил, не оставляет сомнений, что без борьбы дело не обошлось.

Итак, по какой-то еще не установленной причине идея выдать убийство за несчастный случай не сработала, и Джо сунул тело в котел. Гипотезу об ударе, нанесенном левой рукой, следует отмести; Герберт сказал, что мисс Меллорс убил правша, а два убийцы для этого дела – уже перебор. Итак, согласно версии Тайлера, Джо спрятал тело в котле и отправился к Баскетской бухте. Вероятно, именно его мотоцикл и слышал Гэбриэл Сорн между 00.30 и 00.45.

Стоп!

Найджел так резко выпрямился, что расплескал пиво на брюки.

Все ли тут сходится? Сорн сказал, что слышал мотоцикл по дороге домой. От пивоварни до его жилья – минут пять ходьбы. Он вернулся без четверти час – значит, мотоциклиста слышал в ноль сорок. Юстас должен был явиться на пивоварню в полночь. Джо торопится: ему нужно вернуться в бухту самое позднее в начале второго, чтобы успеть вывести «Олушу» на прежний курс к тому времени, как его сменит Блоксэм. Так зачем же он торчал в пивоварне сорок минут? Пусть даже какое-то время ушло на то, чтобы заманить Юстаса в нужное место, а затем дотащить труп до котла. Сорок минут – это все же непростительная медлительность. Неужели он в суматохе умудрился заметить пропажу осколка от перстня и потратил драгоценные минуты на его поиски? Верится с трудом. Но разве есть другое объяснение?

Ладно, пока оставим. Джо возвращается к яхте и видит пожар. Это ключевой пункт обвинения Тайлера, единственная теория, которая объясняет дальнейшие невероятные действия Джо. Немезида вмешалась и дотла сожгла его алиби. Какие получатся заголовки! Какая благодатная почва для проповедей и избитых речей в провинциальных гостиных! Но так ли все было? Не слишком ли хорошо для правды? Тайлер предполагает, что пожар на яхте устроил Блоксэм, наполовину очнувшийся от наркотического забытья – по беспечности ли, из-за недостатка ли опыта в обращения с бензиновым двигателем или по совокупности причин. Конечно, до заключения эксперта ничего определенного утверждать нельзя. Однако на это есть несколько возражений – два маленьких и одно большое. Вот маленькие.

1) Если бы Блоксэм устроил пожар, он скорее прыгнул бы за борт, а не побежал бы в каюту, – но именно в каюте и обнаружили тело.

2) Даже если он не бросился в воду сразу, а стал тушить огонь и на нем занялась одежда – уж тогда-то он должен был прыгнуть? Впрочем, этому есть объяснение: где бы ни начался пожар – в каюте или возле двигателя, – Блоксэм мог кинуться за огнетушителем, который держали внутри, и не успеть им воспользоваться. Есть и другая возможность: Блоксэм мог все-таки прыгнуть за борт, а Джо выловил труп и вернул его в каюту, чтобы он обгорел как следует и вскрытие не показало бы наличия в крови снотворного.

Обе теории, пока не будет установлен источник пожара, звучат разумно. Однако их опровергает одно крупное возражение. План Джо опирался на то, что Блоксэм будет спать, пока «Олуша» стоит на якоре. Все алиби полетело бы к черту, если бы напарник проснулся и увидел, что яхта зашла в бухту, а капитан исчез. Следовательно, Джо просчитался бы в чем угодно, но только не в дозе. Блоксэм – если он не обладал феноменальным сопротивлением к снотворному – не мог проснуться раньше времени, а значит, не мог и стать причиной пожара. Отсюда следуют две возможности: пожар разгорелся сам или был устроен намеренно некой третьей стороной – не Джо и не Блоксэмом.

«Убери невозможное, и то, что останется, будет истиной». Все это очень забавно, однако невозможное окружает буквально со всех сторон. Хорошо, отложим и это. Вернемся к реконструкции Тайлера. Джо встает перед фактом, что его алиби разлетелось вдребезги. Он прячет шлюпку в пещере, заваливает вход водорослями и плавником. Его цель – скрывать местонахождение «Олуши» как можно дольше, это даст ему время сбежать. Такая гипотеза вполне согласуется с фактами. Затем он берется за голову и думает. Это объясняет, почему между его прибытием в пещеру (не позднее половины второго) и пробуждением бродяги, который слышал, как мотоцикл удаляется от берега, прошло по меньшей мере полчаса, а то и все полтора. Конечно, своих часов у бродяги не было, однако у этой братии обычно хорошо развито чувство времени. Джо решает на день-два спрятаться в собственном доме, уничтожить улики и завладеть паспортом.

Он приезжает в Мэйден-Эстбери около трех часов ночи и, видимо, на подступах к городу избавляется от мотоцикла. Ханикумский лес вполне годится для этой цели – интересно, обыскала ли его полиция? Джо прячется на чердаке. До рассвета остается совсем мало времени, и паспорт из пивоварни ему уже не забрать, да Джо и без этого слишком взвинчен. На другую ночь он выжидает. Ему известно, что тело Баннета обнаружат лишь вечером и пивоварня будет кишеть полицейскими. В ночь с субботы на воскресенье Джо предпринимает первую вылазку. Он попадает в дом Юстаса с помощью снятых с трупа дубликатов ключей, забирает обличающую его переписку с «Роксби» и – тут инспектор недоглядел – крадет еду.

По словам Толуорти, в воскресенье утром миссис Баннет устроила разнос горничной, якобы съевшей вчерашний пирог и две буханки хлеба. Почему никто не обратил на это внимания? Служанка может украсть кусок-другой пирога, но уж, конечно, не станет выносить кладовую подчистую. Это, между прочим, объясняет крошки на чердаке.

Почему Джо той же ночью не пошел на пивоварню за паспортом? Согласно Тайлеру, он боялся, что полиция все еще крутится где-то поблизости. Теория правдоподобная, но и она обнаруживает несколько слабых мест. Во-первых, если Джо хотел бежать из страны, тем самым неизбежно навлекая на себя подозрение, зачем было брать на себя лишний труд и уничтожать свидетельство о переговорах с «Роксби»? А во-вторых, неужели гибель «Олуши» была так губительна для его плана, что оставалось только вернуться в Мэйден-Эстбери, выкрасть паспорт, уехать за границу и начать там новую жизнь? Когда он увидел, что яхта объята пламенем, гораздо разумнее было отойти на шлюпке подальше от берега, избавиться от мотоцикла, а затем пешком дойти до ближайшей фермы на Баскетском плоскогорье. Джо без труда придумал бы убедительную историю, объясняющую отклонение от маршрута, пожар и смерть Блоксэма. При условии, что мотоцикл был приобретен – а это не подлежит сомнению – в другом конце страны и таким способом, чтобы никто не смог обнаружить его нынешнего владельца, а также допуская, что Джо утопил его достаточно далеко от берега, не оставалось абсолютно никаких доказательств его причастности к преступлению. Впрочем, надо признать, что убийцы часто теряют голову – особенно убийцы такого сорта, как Джо. Попав в беду, они скорее бросятся под защиту маминой юбки, и возвращение в Мэйден-Эстбери можно объяснить желанием Джо связаться с Ариадной Меллорс, которая относилась к нему в некотором роде по-матерински. Первое возражение тоже легко опровергнуть: Джо мог уничтожить документы по сделке с «Роксби», чтобы выиграть время. Чем дольше полицейские думали, что он путешествует на яхте и не заинтересован в смерти брата (а единственное указание на мотив содержалось в украденных документах), тем дольше они не брались бы всерьез за его поиски. В субботу, когда из кабинета и спальни донеслись посторонние звуки, Джо, должно быть, стало не по себе. Однако выше первого этажа полиция не поднялась, и он заключил, что еще не попал под подозрение, а значит, вылазку за паспортом можно отложить до следующей ночи. К тому времени, если ему повезет, охрану на пивоварне ослабят.

Затем, согласно теории Тайлера, Джо вынудили действовать. В воскресенье, ближе к полуночи, его застали врасплох. В темноте кабинета он нанес удар, потом еще один, и еще, пока не понял – слишком поздно, – что убил единственного человека, которому мог безоговорочно доверять. Теперь нужно было во что бы то ни стало покинуть страну, пока тело не обнаружили. Он отправился на пивоварню за паспортом, однако его планы нарушил ночной сторож. Здесь теория Тайлера вновь согласуется с фактами, но не с логикой. Например, возможно ли, чтобы Джо убил мисс Меллорс? Если бы она подошла незамеченной, то, конечно, узнала бы его и заговорила раньше, чем он успел нанести удар; в конце концов, у нее был с собой фонарь. Если же он услышал в кабинете чьи-то шаги, для него естественней было затаиться на чердаке. Бояться ему было нечего: незваный гость не мог обнаружить внизу ничего подозрительного, иначе полиция нашла бы это днем раньше. И, наконец, если прошлой ночью на пивоварню явился Джо, то где он сейчас?

Добравшись до этой загадки, Найджел осушил кружку, несколько раз медленно обошел комнату, открыл вторую бутылку и снова сел.

Где сейчас Джо Баннет? Учитывая его популярность в округе, а также тот факт, что его ищет вся полиция графства, удивительно, почему его до сих пор не нашли. Возможны два объяснения. Первое: он по-прежнему на пивоварне. Наверняка ему известно много потайных мест, о которых полиция не догадывается. Второе: он мертв. Это лучше всего согласуется с ощущением, которое с самого начала Найджела тревожило: будто кто-то неизвестный пытается подставить Джо. Допустим, что Икс существует, и посмотрим, какие отсюда следуют выводы. Очевидно, это значит, что Икс сговорился с Джо убить Юстаса – иначе нам придется предположить, что некто поймал Джо с поличным во время убийства или сразу после него. Однако если этот неведомый Икс был мерзавцем, он бы скорее прибег к шантажу и не стал разбрасывать повсюду улики – шантажист меньше всего хочет, чтобы другие заподозрили его жертву. Если же допустить, что Икс убивал в одиночку, то как он заставил Джо – без малейших подозрений с его стороны – причалить ночью в Баскетской бухте и вести себя столь двусмысленным образом? И как сюда вписывается поджог «Олуши»?

Вернемся к предположению, что Икс и Джо были в сговоре. Что это сообщает об Иксе? Очевидно, Джо охотнее вступил бы в сговор со следующими людьми в порядке предпочтения: мисс Меллорс, Герберт Кэммисон, Гэбриэл Сорн и мистер Барнс. Мисс Меллорс вычеркиваем. Да, они были вместе, когда один из них отправил анонимку. Мисс Меллорс могла даже забраться к нему домой, чтобы оставить против него улики, а Джо, раскусив ее двойную игру, убил ее. Однако мисс Меллорс мертва, а значит, не может быть его убийцей. И потом, она была слишком привязана к Джо, чтобы плести интриги у него за спиной. Герберт Кэммисон? Они с Джо дружили. У них двоих имелись самые веские мотивы для убийства Баннета. Как бы это могло случиться? План, вероятно, целиком разработал бы Герберт. Он же мог и отправить анонимное письмо. Мы знаем, что в тот день он был неподалеку от Вестон-Прайорс. Здесь сложность: почему Джо не озаботился более прочным алиби на то же время? Ответ: может быть, озаботился и готов был предъявить его полиции, однако пожар на яхте расстроил его планы. Во всяком случае, у Джо слишком явное алиби на время убийства Юстаса. Следовательно, он его и совершил.

Если все это правда, последующие события допускают два толкования.

1) Герберт с самого начала планировал подставить Джо. Той ночью он отправился в бухту – вероятно, на мотоцикле. Возможно, встретил сообщника за городом и доехал с ним на заднем сиденье, затем ударил его по голове и каким-то образом избавился от тела, поджег яхту, а после начал подделывать улики.

2) Герберт не собирался подставлять сообщника. Обнаружив сгоревшую яхту, Джо потерял голову, вернулся в Мэйден-Эстбери и как-то связался с Гербертом. Тот понял, что у Джо сдали нервы: он мог в любую минуту пойти в полицию и потянуть его за собой. Значит, нужно было заставить его замолчать. Герберт убил Джо и избавился от тела – Найджел до сих пор не знает как. Какие улики против Джо, так сказать, неподдельны, а какие состряпал Герберт, в настоящий момент не имеет значения. Второе объяснение во всех смыслах более рационально, однако из него следует, что пожар на яхте был случаен. Найджел не верил в злодейство Герберта. Невозможно, чтобы он с самого начала планировал подставить Джо. С другой стороны, некоторое хладнокровие и безжалостность ему все-таки свойственны; поняв, что сообщник вот-вот сломается, он вполне мог пожертвовать им. Гербертом владеет здравая и не затуманенная ложной скромностью мысль о собственной значимости для мира. Он легко мог решить в своей бесстрастной манере: «Убийство Юстаса было социально оправдано. Джо должен замолчать, поскольку представляет опасность для меня, а я ценный член общества».

Нет сомнений, что Герберт – наиболее вероятный кандидат в сообщники Джо. У него есть общественный и личный мотив избавиться от Юстаса. Он умен, отважен, бескомпромиссен и в определенных обстоятельствах мог поддаться фанатизму самого опасного толка – рассудочному. В то же время нельзя сбрасывать со счетов Гэбриэла Сорна или мистера Барнса. Гэбриэла и Джо, насколько я знаю, не связывала крепкая дружба. Однако у юноши имелось два веских мотива для убийства Юстаса: деньги (если он знал о наследстве) и неврастения на почве сыновних чувств. Впрочем, ему и мистеру Барнсу было бы сложно избавиться от тела – в отличие от Кэммисона. Врач умет анатомировать трупы, проводит много времени за городом и имеет гораздо больше возможностей уничтожить останки по сравнению с теми, кто вынужден с утра до вечера торчать на пивоварне.

Найджел чувствовал себя очень неловко. Ему нравились Герберт и Софи. Он и в городе остался лишь потому, что им явно нужна была его помощь. Герберт со всей откровенностью изложил ему собственные мотивы. Больше того, Найджел сам видел, как тот осматривал тела Юстаса Баннета и мисс Меллорс. Можно ли поверить, что Герберт, будь он прямо или косвенно причастен к смерти обоих, выдержал бы это испытание не моргнув глазом? Увы, можно. У него стальные нервы, глупо отрицать это. И все же, нет ли другой теории, которая объяснила бы факты и при этом исключила бы Герберта из списка подозреваемых?

Найджел глубоко вздохнул, осушил кружку и перелил в нее третью бутылку – сигнал к тому, что битва разума против невидимого врага достигла решающей стадии. Он лег поперек кресла, перекинул длинные ноги через подлокотник и тщательно пересмотрел все обстоятельства дела.

Сперва перед его опытным взором прошли характеры всех сопричастных. За ними – события и улики. Затем он напряг свою выдающуюся вербальную память и вспомнил все, что слышал с тех пор, как прибыл в Мэйден-Эстбери; не только свидетельские показания, но также оброненные время от времени замечания, явно не имевшие отношения к делу, однако сейчас даже более важные. Тут-то ему в голову и пришла идея, из которой вскоре выросла целая теория преступления. Он вспомнил, как Софи Кэммисон бросила короткую фразу – настолько пустячную и неуместную, что не было ни единого повода на ней задержаться. И все же она его раздразнила: будто сорванец, который строит нос статуе адмирала Нельсона – нелепое нахальство, смехотворная несоразмерность, от которых при всем при том невозможно отвести взгляд. Когда Найджел с некоторым раздражением вспомнил об этом, его посетила еще одна мысль. Будто на электрической вывеске, где одна за другой загораются буквы, у него в голове постепенно сложилось имя. И следя за тем, как разбегаются огоньки, Найджел знал, что имя, которое они составляют, – это имя убийцы.

Он взглянул на часы – десять минут десятого. Не готовился ли убийца нанести этой ночью новый визит? Инспектор не спускал глаз с пивоварни. Полиция поджидала в засаде у каждого входа. Убийце позволили бы войти, но выйти оказалось бы куда как сложнее. Если, конечно, он хотел войти. Возможно, даже сейчас он планирует нанести удар в другом месте. Что, если его последняя ночная вылазка нужна была для отвода глаз? Найджел беспокойно поерзал. Было неприятно осознавать, что следующий выпад может целить в него. Преступник не знал жалости и до сих пор бил без промаха. Возможно, эту ночь безопаснее переждать на пивоварне, под присмотром полиции? Что ж, двум смертям не бывать. Умирать, так с музыкой.

Найджел спустился в прихожую к телефону. Две догадки требовали подтверждения. Он полистал справочник и набрал номер. Герберт Кэммисон из своего кабинета услышал, как он говорит: «Алло, позовите, пожалуйста, мистера Триппа. А, это вы… Говорит Найджел Стрейнджуэйс от доктора Кэммисона. Я помогаю полиции расследовать дело Баннета… Да… Всего один вопрос. Вставная челюсть, которую вы воссоздаете… А, уже закончили… Да, тонкая работа, должно быть… Юстас Баннет, сомнений нет? Да, я так и думал. Как вы это установили? Конечно, гипсовый слепок челюстей. Как удачно, что вы его сохранили… Не только его? Слепки Джо и миссис Баннет? М-м… Да у вас там целая камера семейных ужасов. Дальнейшее опознание не требуется?.. Согласен. Большое спасибо. Спокойной ночи».

На мрачном лице Герберта отразилась легкая озабоченность. Она усилилась, когда через приоткрытую дверь он услышал, как Найджел набрал еще один номер и произнес: «Миссис Баннет дома? Спасибо… Говорит мистер Стрейнджуэйс. Постойте, а вы… Ах да, кухарка. Что ж, если вы ответите на один-два вопроса, то избавите хозяйку от хлопот… Да, я работаю с полицией. Вспомните ночь ограбления, с субботы на воскресенье. Миссис Баннет говорила что-то о пропавшей еде… Согласен, совершенно нелепо. Пара буханок и пирог с тмином? Да, наверняка их прихватил взломщик. Надеюсь, он не оставил вас в воскресенье без окорока? Не оставил. Да, могло быть гораздо хуже, правда? Спасибо. Спокойной ночи».

Когда Найджел повесил трубку, доктор Кэммисон тихо закрыл дверь и, чуть нахмурясь, застыл посреди кабинета. Минуту спустя он услышал, как звякнул дверной звонок. На пороге стоял Гэбриэл Сорн.

– Мне нужно поговорить со Стрейнджуэйсом, – сказал он.

 

Глава 14

20 июля, 21.20–23.20

Можно сказать, что появление Гэбриэла Сорна у Кэммисонов открыло последнюю главу в деле Баннета – последнюю, поскольку признание убийцы сойдет лишь за эпилог. Глава эта стала достойной развязкой предшествующих событий, до того мрачных, гнусных и запутанных, что они, казалось, непременно должны были кончиться разочарованием. Ночь на вторник ознаменовалась не только поимкой хладнокровного и чудовищно изобретательного убийцы. В ту ночь стойкий полицейский – быть может, впервые – упал в обморок не от потери крови. В ту ночь Гэбриэл Сорн – впервые и, скорее всего, в последний раз – проявил высочайшее мужество. И наконец, в ту ночь пивоварня Баннета вместе с несколькими почтенными обитателями Мэйден-Эстбери, не говоря уже о самом Найджеле, едва не исчезла с лица земли.

В 21.20 Гэбриэла Сорна, пришедшего на разговор к Найджелу, провели в его спальню. Было заметно, что юноша с трудом подавляет какое-то сильное чувство: его левый глаз дергало от нервного тика, а манера, то колючая, то несдержанная, обращала на себя внимание больше, чем прежде. Он сел в плетеное кресло и вцепился в подлокотники так, что побелели костяшки – будто набирался мужества перед зубоврачебным сверлом. Найджел, которого Софи не без основания назвала бесчеловечным, горел желанием разобрать поведение Сорна и посему не испытывал ни жалости, ни презрения к той прискорбной фигуре, которую он представлял.

– Нашли своего убийцу? – спросил Сорн.

– Насколько я понимаю, полиция уверена в скором аресте, – бойко ответил Найджел.

– «Насколько вы понимаете»? Звучит так, будто вы не слишком в них верите.

Замечание было, по сути, вопросом, однако Найджел не стал на него отвечать. Он отлично знал: если хочешь кого-то смутить, храни молчание – пусть тот сам сделает первый шаг. Найджел скосил глаза к носу. Через десять секунд Сорн выпалил:

– Ну а вы-то что? У вас нет никаких гипотез о том, кто убийца?

– Гипотез у меня нет, – мягко ответил Найджел, а затем, внезапно подняв на Сорна бледно-голубые глаза, добавил: – Я это знаю наверняка.

Сорн непроизвольно вздрогнул и попытался выдать конвульсию за жест нетерпения.

– Вы?.. Ладно. Вот, значит, как…

Найджел опять зловеще замолчал.

– Черт возьми, – снова не выдержал Сорн, – почему же вы его не арестуете?

– Возможно, у меня недостаточно улик, чтобы убедить полицию. Или я могу не знать, где он сейчас.

Гэбриэл Сорн обдумал его слова, а затем с видимым усилием заговорил. Притворное безразличие и неподдельная тревога уравняли друг друга, и его голос прозвучал совершенно невыразительно:

– Не я ли этот убийца, позвольте спросить?

– Кому и знать, как не вам, мистер Сорн.

Гэбриэл издал короткий смешок – почти искреннее удивление.

– Потому что если это я и если – как вы более-менее дали понять – вы еще не поделились своим знанием с полицией, то мне на руку будет как можно скорее всадить нож в вашу широкую грудь. Как вы считаете?

– Сомневаюсь. Все-таки Кэммисон знает, что вы у меня в комнате, – и горничная вас, скорее всего, видела. Нет, я бы сказал, что это крайне опрометчивый шаг.

– Кэммисон, да… – Сорн слегка откинулся в кресле. – Я думал о матери. Знаете, она очень гордая. Гордая и бедная. Достоверно известно, что в наших жилах течет графская кровь – хорошо разбавленная, конечно. Интересно, хватит ли моей матери гордости отказаться от денег Юстаса.

– Туго вам придется, если она откажется.

– Да. Вы же понимаете, эти деньги позволили бы мне бросить пивоварню и посвятить себя литературе. Вы, конечно, считаете, что ничего ужаснее и случиться не может, – добавил он, как будто оправдываясь.

– Вовсе нет. Кажется, из вас вышел бы хороший поэт. У вас верные стимулы. «Мы учим песнями тому, чему нас горе научило» и прочее в том же духе.

– Вот спасибо, – скривился Сорн. – Я не за утешениями сюда пришел.

– А зачем? Что за пустяк погнал вас из дома в такой час – кроме желания всадить нож в мою широкую грудь?

Гэбриэл Сорн помолчал, а потом, не поднимая взгляда, промолвил:

– Я пришел рассказать историю. Только не знаю, поверите ли вы.

– Попробуйте, что вам еще остается.

– Я так понимаю, эта шутовская манера – неотъемлемая часть вашего ремесла? Что ж, попробую. История, собственно говоря, короткая. Полчаса назад мне позвонил один человек. Он попросил взять мою машину и в полночь ждать его на дороге через Ханикумский лес.

Найджел возбужденно хлопнул себя по колену.

– Черта с два! – воскликнул он. – Так, давайте-ка проясним. Вы хотите сказать, что убийца попросил вас устроить ему побег?

– Это вы сказали, не я.

– И почему он обратился именно к вам? Вы ставите себя в неловкое положение. Все выглядит так, будто вы с самого начала были с ним в сговоре.

– Вы правда считаете, что я сдал бы убийцу, будь мы с ним заодно? – устало спросил Сорн.

– Так зачем вы его сдаете? Воспылали внезапной страстью к буржуазной морали, fiat Justitia и тому подобное?

– Какая разница, как это назвать? Наверное, мне просто не по душе, что убийца моего отца выйдет сухим из воды.

– Слова, достойные сына.

– Ради бога, уймите свое остроумие! – взорвался Сорн. – Даже у незаконнорожденных есть чувства.

– Простите, но история в самом деле неправдоподобная.

– Вы мне не верите?

– Я-то верю, – неожиданно сказал Найджел. – Но Тайлера вы вряд ли убедите. Нельзя ли предоставить, э-э… дополнительное доказательство? Назвать того, кто вам звонил, например?

– Вы же знаете, кто убийца, – сами сказали. Зачем спрашивать о том, что вам известно? Впрочем, могу сообщить, откуда он звонил. Из телефонной будки автомобильной ассоциации с вершины Ханикумского холма, у перекрестка. Он с прошлой ночи прячется в лесу.

– Он сам вам это рассказал? Доверчивый малый.

Сорн уставился на ковер.

– Не преувеличивайте. Я знаю, это предательство. Он мой… Он был мне другом и доверяет мне. Только зря он убил моего отца, – добавил он с каким-то детским упрямством, заламывая пальцы. – Боже, надеюсь, я поступаю правильно. Или, по-вашему, я достоин презрения?

– Не спрашивайте. Я сыщик-любитель, а не судья.

– Итак, – сказал Сорн, пытаясь взять себя в руки, – что предпримет сыщик-любитель?

– Я как-нибудь уговорю Тайлера. Мы оцепим лес, вы явитесь на встречу в своей машине, а на заднем сиденье спрячется констебль-другой. Устроит вас это?

Сорн покраснел.

– Нет, черт возьми, не устроит! – Его голос сорвался на фальцет. – Вы не можете требовать, чтобы я смотрел, как его арестуют. Это уже слишком. Берите машину, если хотите, но на меня не рассчитывайте.

– Хорошо. Я сейчас же иду к Тайлеру. Ему понадобятся все его люди, чтобы оцепить лес. Вот карта. Покажите, где именно вы должны встретить вашего друга… Так, а где вы держите машину? Наверное, Толуорти согласится вас заменить.

– Машина стоит у моего дома.

Найджел отпустил Сорна и через пять минут говорил с Тайлером в полицейском участке. Новость, вопреки пророчеству сыщика, привела инспектора в живейшее возбуждение.

– Ну и дела! Вот, значит, где Джо Баннет прятался целый день?! Что ж, завтра мы бы все равно его нашли. Я хотел обыскать весь лес дюйм за дюймом. Неглупо с его стороны попытаться сбежать. Ну, теперь-то он наш.

– Постойте-ка. Перед Сорном я посомневался для вида и притворился, будто его история меня убедила, но не говорите, что вы на нее купились.

Инспектор прищурился.

– Купился? Вы хотите сказать…

– Конечно, хочу! Он же пытается – и не слишком изобретательно – отвлечь наше внимание от настоящего места действия.

– Не понимаю, сэр.

– Послушайте, если бы убийца действительно прятался в Ханикумском лесу, он никогда бы не сделал такую глупость и не открылся Сорну. Это слишком опасно. Откуда ему знать, что его не выдадут? Допустим, у него, как следует из рассказа Сорна, есть ключ от телефонной будки. Тогда разумней было позвонить в гараж, назваться вымышленным именем, вызвать автомобиль в такое-то место и шарахнуть водителя по голове. Он ни за что не доверил бы свою жизнь человеку, который, очевидно, сам на подозрении у полиции. Тот только рад будет, если настоящего убийцу поймают.

– Но если предположить, что Сорн был сообщником Джо…

– Если Сорн был сообщником, он бы меньше всего на свете хотел, чтобы убийцу схватили. Сообщников, как правило, вешают. Нет. Либо Сорн действительно верит, что убийца прячется в Ханикумском лесу, либо помогает ему убежать из альтруистических соображений. Кто бы он ни был – невольный инструмент или временный союзник, – побег намечен в другом направлении. Весь смысл этого маневра – отвлечь нас от пивоварни.

– Пивоварни? Но зачем Баннету…

– Вы же сами говорили: ему нужен паспорт. С прошлой ночи он знает, что с пивоварни не спустят глаз. Значит, ему нужно отвести от нее ваше внимание.

– Может, вы и правы, сэр. Но я все-таки отправлю кого-нибудь в лес на машине Сорна.

– Отправьте хоть целый автопарк, только не снимайте охраны с пивоварни.

– Пусть Толуорти едет, а я здесь пригляжу. Уже темнеет, пора идти.

Инспектор и Найджел миновали главные ворота пивоварни в начале одиннадцатого. Из тени выступил человек в штатском и отдал честь. Тайлер о чем-то с ним пошептался. Затем они тихо прошли через двор к боковому входу: его тоже незаметно охраняли. Пожелай кто попасть внутрь, ему бы не стали мешать, но выйти бы уже не позволили. В темноте над ними нависала высокая кирпичная стена, в ночном воздухе разливался кисловатый запах солода и хмеля. Они вошли в здание. Тайлер включил фонарик и отправился проверять посты: человек в офисе клерков; ночной сторож, которому предстояло обойти пивоварню по обычному расписанию, но в сопровождении детектива-констебля; четвертый часовой в кабинете Юстаса Баннета и еще один – у основания лестницы, по которой прошлой ночью сбежал убийца.

Закончив осмотр, инспектор и Найджел устроились в кабинете Джо. До сих пор преступник давал о себе знать не раньше полуночи, а до этого времени оставалось еще часа два. Найджел скрасил ожидание тем, что вполголоса поведал Тайлеру собственную теорию. Она произвела впечатление на инспектора, но нисколько его не убедила.

– Лучше один раз увидеть, сэр, – хрипло прошептал он. – Или ваша правда, или моя. К утру все станет ясно.

«Или ваша, или моя, – подумал Найджел. – Да, так и есть. Только это слабое утешение, если нам придется учить урок на том свете. Убийца не знает жалости, а к этому времени, должно быть, совсем обезумел. Интересно, был ли у Джо револьвер? Все эти коридоры и лестницы – бесконечные возможности для засады, а из нас выйдут легкие мишени. Будем надеяться, он начнет с людей в форме. Нет, правда, попрошу Джорджию купить мне приличный пуленепробиваемый жилет, если только после сегодняшней веселой ночки я сам не обзаведусь свинцовой подкладкой. Долго же я соображал. Исключи невозможное, и то, что останется… В конце концов, никому другому не хватило бы навыков… И чего я так беспокоюсь? Даже если сегодня он не объявится, мы легко добудем доказательства завтра. Козыри – пики, и победа будет за нами. Хотел бы я знать, как он провел сегодняшний день? Должно быть, прятался на пивоварне. Странно, что пока полиция утром обыскивала здание, он все время был здесь. Утром. А кажется, прошла целая вечность. Бом-бом-бом, бом-бом-бом-бом, бом-бом-бом-бом: без четверти двенадцать. Господи, чьи это шаги?! А, Лок, конечно: середина обхода. Пока он не закончит, наш приятель не высунет носа».

Найджел мельком взглянул на часы, похолодел и уставился на них во все глаза. Стрелки показывали без четверти одиннадцать. Сложно было поверить, что не прошло и часа с тех пор, как они устроили засаду. Но тогда… Что за шум он слышал? Чьи это были шаги? Для сторожа еще рано, а у полицейских строгие указания не покидать постов. Тем, кто сидит внутри, приказано бежать на одиночный свисток. Наружной охране запрещено бросать пост до третьего сигнала.

Так кто же тогда поднялся по лестнице и шел по коридору к их комнате? Найджел схватил Тайлера за руку и просипел страшным голосом – да и каким еще он мог быть:

– Кто это?

– Наверняка он, – невозмутимо ответил Тайлер. – Предоставьте это мне, сэр.

На такое предложение Найджел охотно согласился.

Руки зашарили по стене, зашуршали у двери, осторожно нащупали замочную скважину. «Руки, – невольно подумалось Найджелу, – которые отняли уже две, а то и три жизни. – Ключ тихо повернулся в замке. – Да, все идет как задумано. Мы нарочно заперлись в кабинете – знали, что у него есть ключ, предполагали, что он им воспользуется. И все же…»

Даже в кромешной тьме можно было почувствовать, как дюйм за дюймом открывается дверь. Тихий щелчок. В кабинет запрыгнул электрический луч и высветил центр пола. В ту же секунду, будто приняв вызов, Тайлер включил свой фонарик. На секунду лучи скрестились, как шпаги; затем Тайлер сделал выпад и высветил лицо взломщика.

Лицо Гэбриэла Сорна!

– Что за черт!.. – воскликнул Тайлер.

– Боже! – простонал Сорн.

– Ключ, – требовательно сказал Найджел. – Где вы взяли ключ?

Но вместо ответа Сорн с тихим всхлипом – так повизгивает во сне собака – изо всей силы швырнул фонарик в инспектора и выскочил из комнаты. Тайлер, держась за скулу и изрыгая проклятья, бросился было за ним, но вспомнил, что коридор и лестницы перекрыты. Он остановился и дунул в свисток.

– Филлипс! Хемпсон! Не зевайте! – крикнул инспектор. – Он убегает! Сорн! Хватайте его!

Гэбриэл Сорн совсем потерял голову. Визжа фальцетом, он кубарем скатился по лестнице прямо в крепкие объятья констебля Филлипса и даже тогда продолжал вырываться и вопить. Из-за этих воплей полицейские не услышали слабый свисток снаружи. Если бы Найджел, ожидая чего-то подобного, не побежал в обратную сторону, к главному входу, убийца мог пополнить свой список жертв, а то и улизнуть.

Минут за пять до этих событий констебль Герни, засевший в укрытии у бокового входа, заметил, как некто прокрался через двор и зашел в пивоварню. Констебль, как было приказано, взглянул на светящиеся стрелки наручных часов – они показывали 22.44, – затем подкрался, запер замок и привалился к двери. Все шло согласно плану. То-то этот тип удивится, когда захочет выйти тем же путем… Удивляться, впрочем, пришлось самому констеблю, хотя человек он был не менее крепкий и не более суеверный, чем большинство деревенских жителей Дорсета – а это уже кое-что по обеим позициям. Монастырские часы отзвонили без четверти одиннадцать. Несколько минут спустя он услышал вопли Сорна, зловеще приглушенные крепкой и невидимой в темноте стеной пивоварни. Пронзительно заверещал свисток. «Так, – подумал Герни, – один сигнал, стой на месте!» Он прислонился к двери и задумчиво посмотрел наверх, откуда доносились звуки столпотворения.

Внезапно Герни услышал тихие торопливые шаги. Для его неповоротливых мозгов все случилось чересчур быстро. По зловеще точной дуговой траектории между главным и боковым входом, почти беззвучно, словно тень от дыма в ветреный день, в сторону констебля бежал невысокий человек. Когда он оказался всего лишь в восьми шагах от Герни, тот опомнился и навел на лицо беглеца луч фонаря. Увиденное настолько ошарашило констебля, настолько напугало его бесхитростный ум, что еще секунду он стоял с замершим сердцем, думая, что упадет в обморок. Человек, не останавливаясь, бежал на свет фонаря, как прорывающийся сквозь лучи прожекторов эсминец. Беглец прыгнул на Герни. Констебль повалился спиной на дверь и почувствовал на горле пальцы, жесткие, как проволока. По крайней мере, теперь он знал, что борется с человеком из плоти и крови. Его противник – злобный и беспощадный, словно бес из преисподней, – вцепился в неуклюжее тело констебля, брыкался, кусался и стягивал хватку на горле. Собрав все силы, Герни стряхнул его, и этой секунды хватило, чтобы слабо подуть в свисток. Затем бес опять на него набросился.

Найджел услышал свист, выбегая из здания. «Стой где стоишь!» – крикнул он невидимому стражу у главных ворот и кинулся за угол к боковому входу. Услышав крик, убийца растворился в темноте как дым. Найджел подбежал к Герни:

– Целы, констебль?

– Да, сэр, – выдохнул тот, – вот дьявол! Бросился на меня, как… Я и моргнуть не успел… Почему же мне не сказали, что это…

– Вы его видели?

– Да, сэр. Его – или призрак.

– Это не призрак. Юстас Баннет собственной персоной. Где он?

– Удрал, как услышал вас. Как будто обратно на пивоварню.

– Хорошо. Если еще сунется к этому выходу, угостите его дубинкой.

– Будьте спокойны, сэр. Сейчас отдышусь немного… В другой раз не пройдет.

Найджел поспешил в здание и встретил инспектора в компании двух констеблей внизу, в конвейерном цехе. Тайлер как раз сообщал Сорну, что́ он обо всем этом думает. Найджел торопливо рассказал, как убийца хотел улизнуть через боковой вход.

– Значит, вы были правы, сэр… Юстас Баннет? Ладно, теперь он от нас не уйдет.

Тайлер взялся за дело. Лока отправили на подмогу внешней охране. Детектива-констебля поставили у главного рубильника на случай, если Баннету придет в голову погрузить здание в темноту. Штаб получил по телефону приказ патрулировать дороги вблизи пивоварни. Пока инспектор раздавал распоряжения, Найджел отвел в сторону Гэбриэла Сорна.

– Послушайте, – сказал он. – Вижу, вы разыграли этот спектакль, чтобы убийца мог в суматохе сбежать. Он представился вам по телефону Джо Баннетом, так?

– Да.

– Так вот, это был Юстас. Нет времени объяснять. Из-за этой выходки вас ждут неприятности, поэтому в ваших интересах начать помогать нам. Если, конечно, сыновний долг вам это позволит. Кстати, Юстас убил Джо.

– Сыновний долг, как бы не так. Я это выдумал, чтобы вас провести. Вижу, что не сработало. Этого дьявола нужно поймать, и если от меня будет польза, я к вашим услугам.

– Хорошо. Вы лучше всех знаете, где включается свет. Идемте с нами.

Тайлер, поупиравшись, дал «добро». В его распоряжении теперь было три констебля. Одному из них – на случай, если Сорн опять что-нибудь выкинет, – было приказано не отходить от него ни на шаг, после чего отряд отправился на поиски. Конвейерный цех, будка пивовара, хранилище… Там их ждало первое открытие. Ступая по плотным рядам огромных десятипудовых мешков, констебль заметил в середине небольшой промежуток. Лежавший на полу мешок был пуст.

– Вот где он целый день прятался, – решил Найджел. – Видимо, прошлой ночью, когда его чуть не поймали, он прибежал сюда, забрался в пустой мешок и втиснулся между двумя другими. Надо думать, полиция не заглядывала в них по отдельности?

– Хранилище обыскивал Толуорти. Ну, я ему скажу пару ласковых, – мрачно пообещал инспектор.

Они тщательно осмотрели нижний этаж. Гэбриэл Сорн шел впереди, щелкая выключателями. Через двадцать пять минут миновали котельную и вошли в подвал. Песчаный пол приглушал шаги; по беленым стенам, взиравшим с обеих сторон, танцевали дикие тени. Найджел заметил в нише справа заржавевшие кованые ворота, которые закрывали колодец. Миновав его, отряд направился вдоль сотен бочек, которые, будто загулявшие пьяницы, лежали вплотную друг к другу, бездвижно и отупело. Когда обшарили все углы, из середины подвала вдруг раздался леденящий душу всхрап.

– Это всего лишь бочка, – пояснил Сорн. – Они время от времени выпускают газ.

– Похоже, здесь его нет. Нам лучше вернуться, – сказал Тайлер.

Найджел внезапно прищелкнул пальцами.

– Колодец, – прошептал он, но эхо разнесло шепот по всему подвалу. Не успели они повернуться, как в тишине раздался оглушительный скрежет. Железная решетка над колодцем сдвинулась с места. Они бросились к ней, но не добежали ярдов тридцати, как из ниши вылез Юстас Баннет с револьвером в руке.

– Стоять! – крикнул он хриплым голосом, похожим на скрежет петель. – Назад, говорю! Что вы делаете в моей пивоварне? Всех до одного перестреляю! – Он разразился потоком брани. Его внешность привела отряд в такое смятение, что они на секунду невольно остановились. Юстас был одет по-морскому – в свитер, штаны и черные пляжные туфли. Его подбородок порос щетиной, холодные глаза, голубовато-стальные и опасные, словно пули, сверкали безумным блеском. Но еще хуже выглядели волосы и одежда, облепленные паутиной, и ввалившиеся, как у мертвеца, губы. Тайлер собрался с духом и произнес:

– Вот что, сэр, бросьте оружие.

Найджел едва успел усмехнуться слову «сэр», как инспектор шагнул вперед. Револьвер в руке Баннета громко хлопнул, и Тайлер, схватившись за руку, упал за бочку.

– В укрытие! – приказал он, морщась от боли.

Все бросились врассыпную. Тайлер прошептал констеблю, который залег с ним рядом:

– Кажется, руку сломал. Вызывай огонь на себя. – И потерял сознание.

Констебль снял шлем и медленно поднял его над укрытием. Хлопок, стук, свист: в воздухе совсем некстати разлился запах пива – это Баннет продырявил бочку. Еще мгновение он смотрел на преследователей, а затем бросился к двери, по дороге повернув выключатель. Спотыкаясь в кромешной тьме, отряд с полминуты пробирался к выходу. Наконец зажгли свет. Дверь была заперта. Сорн нашарил в кармане универсальный ключ, и в этот миг воздух сотрясся от ужасного звука – оглушительного, будто какая-то исполинская машина заревела в кошмарном сне. У-а! У-у-у-а! С трудом перекрывая этот гул, Сорн провопил:

– Боже, он пустил в бойлер холодную воду! Сейчас тут все взлетит на воздух! Спасайтесь!

Он распахнул дверь. Два констебля потащили Тайлера к выходу. Найджел мчался впереди, разворачивая тех, кто спешил со двора на звуки выстрелов. Лишь когда все выскочили из пивоварни и высыпали через главные ворота на улицу, он заметил, что Гэбриэл Сорн куда-то пропал, а стон предохранительного клапана стих. В ту же секунду появился констебль Герни. На плече он нес бесчувственное тело Юстаса Баннета. Тот, когда его преследователи устремились к воротам, кинулся к боковому выходу, однако констебль в этот раз не дремал, а выскочил из укрытия и оглушил его дубинкой. Баннет как раз возился с ключами и не успел направить на него револьвер.

Десять минут спустя возле бойлерного котла обнаружили Гэбриэла Сорна в глубоком обмороке. В последний миг юноша успел перекрыть воду и всех спасти.

 

Глава 15

21 июля, 20.00

– А ведь это вы, Софи, подали мне правильную идею.

– Разве? Уверена, я ничего такого не говорила…

– А вот и говорили. Помните, вы сказали, как Джо любил устраивать розыгрыши? Делать фигурки из фруктов и спичек, притворяться, будто зубы упали в суп?

– Конечно, помню, но…

– Именно последняя фраза навела меня на мысль, что останки, найденные в котле, могут принадлежать не Юстасу, а Джо.

Герберт Кэммисон нетерпеливо поморщился.

– Может, начнешь сначала? – предложил он. – Поменьше дешевых эффектов и побольше связности.

– Извини. Я просто люблю рисоваться. Что ж, изложу все по порядку и начну с прошлого вечера, когда я в половине восьмого сидел наверху и пытался переварить то, что знаю.

– Я думала, вы переваривали пиво, – заметила Софи.

– И его тоже. Оно способствует мыслительному процессу, – с достоинством ответил Найджел. – Кстати, раз уж вы вспомнили, я бы выпил еще стаканчик. Лучше поздно, чем никогда. Да, и бутылку не убирайте. Спасибо.

Найджел сделал глубокий глоток.

– Итак, – продолжил он, – в конце концов, самое непонятное в этом деле было вот что: зачем тело вообще бросили в котел? Наиболее очевидный ответ – для того, чтобы скрыть способ убийства. А это, конечно, указывало на преступника искушенного и профессионального – то есть на Герберта.

– Ох! – выдохнула Софи, на миг позабыв про вязание. – Но вы ведь его не подозревали?

– Как я мог!

Герберт уставился на него со снисходительным любопытством.

– Конечно, мог. Почему нет? – невозмутимо произнес он.

– Что ж, в нашем деле нельзя упускать никакую возможность. Поначалу я представлял его, скажем так, солистом. Затем, когда стало ясно, что Джо планировал убить Юстаса, я рассматривал Герберта как возможного сообщника – очень благосклонно, между прочим. У него был мотив, ум, знания и стальные нервы.

– Спасибо, – сказал Герберт.

– Не за что.

– Я что-то не понимаю, – вмешалась Софи. – Сначала вы говорите, что Юстас убил Джо, теперь – что Джо хотел убить Юстаса. Кажется, пива с вас хватит.

– Но именно так все и было! Случилось неправильное убийство. Как я уже сказал, если бы план Джо увенчался успехом – а найденный мною осколок перстня указывает на то, что успех был близок, – переносить труп в котел было бы незачем. Если бы на теле и остались ушибы, их можно было объяснить попытками выбраться из холодильной камеры. Затем я внезапно вспомнил, как вы говорили про зубы Джо. Если человек может притвориться, будто его зубы упали в суп, это подразумевает, что у него вставная челюсть.

– Но ведь дантист восстановил протез. Не было никаких сомнений, что он принадлежит Юстасу. Не понимаю, как…

– Я тоже сначала не понимал. А потом меня осенило – и подтверждение этой догадке я получил вчера вечером, позвонив дантисту. Протез, изготовленный для Юстаса, опознали, однако никому не пришло в голову приставить его к челюсти. Да, это позорная ошибка, однако никто из нас не сомневался, что убит Юстас. Дантист примерил протез к слепку, который в свое время снял с челюсти. Он, кстати, подтвердил и мою гипотезу, сообщив, что у него есть слепки с протезов миссис Баннет и Джо.

– Так вот в чем дело… – тихо сказал доктор Кэммисон. – Теперь понимаю.

– Тогда я спросил себя: предположим, Юстас одержал верх над братом и убил его. Он мог поменяться с ним одеждой, извлечь его вставную челюсть, сунуть тело в котел и бросить туда же собственный протез. Расчет был на то, что в процессе кипячения зубы хорошенько обобьются. Дантист опознает их как принадлежащие Юстасу, но вряд ли определит, что они не подходят трупу, а значит, подмену никто не заметит. Однако, тут же подумал я, наш опытный коновал Герберт Кэммисон, член Королевского колледжа хирургов, не перепутал бы тело Джо с телом Юстаса. Потом я вспомнил. От трупа остались только кости и волосы, а в паспорте Джо было сказано, что его рост составлял пять футов восемь дюймов – то есть всего на дюйм выше Юстаса. Герберт, между тем, говорил, что при реконструкции скелета приходится делать скидку на один-два дюйма. Из паспорта я также узнал, что у Джо были русые волосы. Вы, конечно, помните, что я видел его только на фотографии, где они казались темными из-за бриллиантина. С тех пор я считал, что это их естественный цвет. Итак, судя по росту и цвету волос, останки в котле могли принадлежать Джо. Юстасу, кстати, пришлось сбрить ему усы. Да, он был очень дотошен – и хладнокровен, как рыба. Обстоятельства требовали.

Итак, мои мысли переместились от зубов к другой улике, крошечной во всех смыслах: к крошкам на чердаке у Джо. Теперь, когда Юстас лишился вставной челюсти, он мог есть только мягкую пищу. Опять-таки, если это он бросил Джо в котел, значит, он же проник ночью в собственный кабинет и спрятался на чердаке в доме брата. Таким образом, было крайне любопытно, что я нашел там лишь крошки от хлеба и пирога – и никаких признаков другой пищи. Держа это в уме, я позвонил в дом миссис Баннет и поговорил с кухаркой. Она подтвердила, что из кладовой пропал только хлеб и пирог. Вор не тронул воскресный окорок. Это со всей очевидностью указывало на Юстаса. Кто бы ни украл еду, он наверняка имел при себе мешок, куда ее спрятать. Почему же он не взял окорок? Да потому, что Юстасу, если это он побывал в кладовой, мясная пища была ни к чему – он не смог бы ее разжевать.

– А как же хлебные корки? – спросил Герберт.

– Корка размягчится, если подольше подержать ее во рту. Итак, крошки, зубы и паспорт – свидетельства против Юстаса начали вырисовываться. Мне пришла в голову еще одна мысль. Лок сообщил, что человек, которого он вспугнул во время ночного обхода, на миг показался ему призраком. Довольно странное заявление для сторожа: они обычно не склонны преувеличивать и не очень восприимчивы к потустороннему миру, иначе не работали бы сторожами. Так не могло ли случиться, что за короткий миг Лок подсознательно определил в таинственном силуэте Юстаса Баннета?

Итак, вплоть до полуночи прошлой пятницы Джо и Юстас действовали как убийца и жертва соответственно. Нет ни малейшего сомнения, что Джо задумал убийство. Предположим, сказал я себе, он напал на Юстаса в здании пивоварни и тот убил его; предположим затем, что Юстас по какой-то причине счел за лучшее занять место брата. Из разговора он мог узнать, что «Олуша» стоит на причале в Баскетской бухте, а затем догадаться, что Джо запланировал это в качестве алиби. Раз он хотел выставить Джо убийцей, то следовало объяснить, почему он этим алиби не воспользовался. Если бы полиция нашла в бухте «Олушу» с озадаченным Блоксэмом на борту, они бы спросили себя: почему Джо туда не вернулся? Значит, яхту нужно было потопить.

Мы подходим к показаниям бродяги. Он утверждал, что в ночь на пятницу между двумя и тремя часами слышал мотоцикл, отъезжающий от моря, и видел в небе зарево. Я начал понимать, что время не совпадает. Видите ли, если бы Джо убил Юстаса, он должен был вернуться к бухте во втором часу ночи. Если допустить, что задуманное ему удалось, придется считать, что пожар занялся на яхте случайно и к его возвращению так набрал силу, что Джо не смог его погасить. Однако бензин выгорает быстро. Если к возвращению Джо – скажем, десять минут второго – пожар уже полыхал вовсю, то вряд ли он продолжал гореть между двумя и тремя часами так ярко, чтобы бродяга увидел в небе отсвет. С другой стороны, если Юстас убил Джо, продумал план действий, поменялся одеждой с трупом и так далее и тому подобное, а затем уехал на мотоцикле брата, он не мог прибыть в бухту задолго до двух. Стало быть, зарево и звук мотоцикла гораздо лучше соотносятся с гипотезой, что во всем виноват Юстас.

Все это, конечно, была только теория. Она строилась на двух предположениях: что бродяга достаточно точно определил время и что пожар на «Олуше» возник неслучайно. Первое я счел вероятным, второе – более чем вероятным: для Джо было жизненно важно позаботиться, чтобы Блоксэм крепко спал, а это опровергает идею, будто яхта загорелась по неосторожности.

Пока все указывало на состоятельность гипотезы об убийце Юстасе и его жертве – Джо. Последнее можно было доказать, сравнив зубные протезы и кости черепа. А из того, что останки принадлежат Джо, почти наверняка следует, что убийца Юстас: ведь он исчез, а никому, кроме него самого и Гэбриэла Сорна, не выгодно, чтобы владельца пивоварни считали мертвым. Сорна я не подозревал: в конце концов, сложно поверить, будто он убил Джо, чтобы переодеть его в одежду Юстаса и тем самым бросить на того подозрение. Если Сорн и вызывал у меня сомнения, то они рассеялись прошлым вечером, когда он явился сюда. Он явно верил, что это Джо совершил убийство, залег на дно и обратился к нему по телефону за помощью. Сорн терпеть не мог Юстаса, а узнав, что тот его отец, возненавидел еще больше. Его не стала бы мучить совесть, если бы он помог сбежать убийце своего врага. Увы, Сорн был ужасно неубедителен.

– Но зачем Юстас решил поменяться местами с Джо и исчезнуть? – спросила Софи. – Выдать брата за себя и бросить его тело в котел – какой в этом смысл? Ведь это все равно что приговорить себя к смерти.

– Да, меня это беспокоило. Все начало проясняться, когда Сорн рассказал о том, как горда его мать. Признание Юстаса сняло последние вопросы. Впрочем, ваш муж настаивал, чтобы я соблюдал порядок, – уважим его желание.

Когда я убедил себя, что жертвой стал Джо, а убийцей – Юстас, объяснить последующие события стало гораздо проще. Видите ли, я готов был допустить, что Гэбриэл Сорн, мистер Барнс или Герберт способны убить Джо, однако в то, что они могли так безжалостно фабриковать улики против него, поверить было невозможно. Только такой тип, как Юстас Баннет, мог прикончить человека, а после обвинить его в собственном убийстве. С какой злобой он очернял имя брата после его смерти! И в убийстве Ариадны Меллорс также проявилась его мстительная природа. А хуже того – пожар на «Олуше» с беднягой Блоксэмом на борту.

– Господи, – сказал доктор Кэммисон, – ты думаешь, Баннет знал о нем?

– Он сам это подтвердил. Такая жестокость не вязалась у меня ни с кем, кроме Юстаса. В конце концов она и завела его в ловушку. Справедливость восторжествовала. Если бы не его последняя вылазка на пивоварню, нацеленная на то, чтобы привлечь наше внимание к паспорту Джо и тем самым усугубить его вину, Юстас сейчас, глядишь, уже бороздил бы морские просторы и готовился вступить во владение собственным наследством.

Доктор Кэммисон медленно закивал головой.

– А, понимаю. Конечно. Я все думал – как… Да, разумеется.

– Признание Юстаса прояснило подробности. Я обрисую их в общих чертах. Невероятный человек. Присяжным придется попотеть, решая, куда его отправить – в Бродмур или на виселицу.

– Да, – сухо отозвался Герберт, – это любопытная особенность нашей социальной системы: человек вроде Баннета, вся жизнь которого с оговорками есть одно узаконенное преступление, должен совершить три убийства, чтобы его поместили туда, где он больше не принесет беды.

– Так вот, признание. Юстас прибыл на пивоварню без пяти минут полночь. Джо встретил его у входа и рассказал небылицу об анонимном письме. Юстас утверждает, что с самого начала заподозрил неладное; он спросил Джо, как тот попал сюда, где причалена яхта и так далее. Джо был не против ответить – ведь покойники не болтают, а без убедительных объяснений заманить жертву внутрь ему бы не удалось. Юстас сделал вид, что ответы его устроили, но с этого момента не спускал с брата глаз. Вдвоем они вошли в здание и направились к лестнице, ведущей в офис. Джо предложил дождаться в его кабинете, пока Лок не закончит обход, но внезапно прошептал: «Тихо! Он идет сюда» – и бросился в ближайшее укрытие – холодильную камеру. Юстас поначалу потерял бдительность и ринулся за ним. Остановись он хоть на секунду, то понял бы: Джо прекрасно знал, что в этот час Лок был в другом конце здания.

Как только они оказались в камере, Джо нанес удар. Он надеялся свалить Юстаса, однако в темноте промахнулся и со всего маху ударил по холодильнику у двери. Юстас утвердился в своих подозрениях, ударил в ответ, сбил Джо с ног, а затем потерял над собой контроль. Как? Этот слабак, которого он всю жизнь ни во что не ставил, посмел поднять на него руку! В приступе ярости он бросился на брата и задушил его раньше, чем тот пришел в себя.

Теперь перед Юстасом встал вопрос, беспокоящий всех убийц со времен Каина: что делать с телом? Он не посмел выйти, подозвать Лока и сказать: «Мой брат только что напал на меня, и я убил его в порядке самозащиты». Несомненно, это было бы наилучшим решением: доказательств, найденных на «Олуше», полиции бы хватило. С другой стороны, его могли обвинить в том, что он намеренно заманил Джо на пивоварню; подсознательно Юстас, видимо, понимал, что его слово мало значит против слова покойника – особенно такого популярного, каким был Джо. К тому же ему не хватило духу сказать правду. Его разум привык действовать окольными путями. «Что же делать с телом?» – спросил он себя. А потом, по его словам – как вы знаете, среди его неприятных черт был несколько покровительственный интерес к литературе, – потом ему в голову сами собой пришли две строчки из «Гамлета»:

И он тут же вспомнил о Трюфеле. Решение созрело: труп нужно бросить в котел парового давления. Однако этого было мало. На следующий день останки найдут, и убийство выйдет наружу. Последуют неприятные вопросы. Кто-то мог видеть, как Юстас тайком вышел из дома и направился к пивоварне. В этот момент его и осенила блестящая мысль: поменяться местами с Джо. Тот планировал убить его, состряпал себе алиби – мог даже по неосторожности оставить против себя вещественные доказательства. Вот и прекрасно! Джо совершил все, чтобы уличить себя в убийстве, кроме собственно убийства. Логично было заставить других поверить, что он его все-таки совершил. Простой хладнокровный силлогизм. Надо сказать, меня он даже восхищает. И надо было потом все усложнять?..

Итак, Юстас должен стать жертвой убийства. Перемена одежды, не слишком приятная процедура с зубами… Предполагалось, что остальное доделает кипяток. Джо был одного роста и сложения с братом. Однако что затем делать Юстасу? Ему придется исчезнуть без следа. Можно забыть про чеки на свое имя: банки не принимают подписи призраков. И тут он вспомнил про миссис Сорн. В юные годы он познакомился за границей с тогда еще красивой и неопытной девушкой. От их связи родился ребенок – Гэбриэл. Однако Юстас отказался жениться: у него были амбиции, а у нее не было денег. Брошенная любовником, отвергнутая семьей, она поселилась с ребенком на юге Франции, где зарабатывала на пропитание уроками английского. Юстас тем временем основал здесь фирму и разбогател. Миссис Сорн, которая всегда считала себя вдовой, услышала о его успехе и решила, что он должен чем-то помочь их сыну. Не знаю, дошло ли дело до шантажа. Может, и нет. Однако Юстас уже приобрел положение в обществе. Ему ни к чему были слухи о внебрачном ребенке и дурном обхождении с его матерью, поэтому он оплатил образование Гэбриэла, а позднее – может быть, под нажимом – устроил его на пивоварню.

Когда миссис Сорн вновь дала о себе знать, Юстас вспомнил ее красоту и обаяние. Теперь он мог – и предложил – взять ее в жены, однако она весьма благоразумно отказалась. Миссис Сорн не скрывала презрения к человеку, который так обошелся с ней, и с досады он женился на Эмили Баннет, довольно привлекательной девушке, которая в то время работала в одной из его пивных. Вскоре он устал от жены, но та умела вести хозяйство и покорно служила боксерской грушей, когда на Юстаса находило раздражение. Однако миссис Сорн оставалась незаживающей раной – его главная неудача, единственный человек, над которым у него не было власти. Скорее всего, невольное восхищение ее независимостью, а также доля раскаяния и заставили Баннета завещать ей почти все свои деньги.

Теперь, глядя на бездыханное тело брата, он был рад такому решению. Оно спасало его от всех финансовых затруднений. Нужно было только сбежать из страны, а через какое-то время объявиться на вилле миссис Сорн под чужим именем и жить на завещанные ей деньги. Юстас мог быть уверен, что она не выдаст его полиции. Он рассудил, что ее семейная гордость и страстная материнская любовь оградят его от предательства. Окажись он в руках правосудия, вся история вышла бы наружу и Гэбриэла до конца жизни заклеймили бы как незаконного сына убийцы. Пожалуй, Юстас-преступник имел над миссис Сорн куда больше власти, чем Юстас-пивовар.

Так-то вот. Он включил электрический фонарик, обменялся с трупом одеждой и перстнем, затем перетащил тело и бросил его в котел. Из своих вещей он взял себе только двадцать фунтов и дубликаты ключей – через минуту я объясню зачем. После этого он уехал на мотоцикле Джо – именно его слышал Сорн без двадцати минут час. Дорога, разумеется, заняла у Юстаса больше времени, чем понадобилось бы Джо; он знал, где расположена бухта, но не знал кратчайшего пути и к тому же с молодых лет не водил мотоцикл. Таким образом, он добрался до Баскетского холма между четвертью и половиной второго, не раньше. Юстас оставил мотоцикл на вершине утеса, отыскал верховую тропу (у него был при себе фонарик Джо), нашел шлюпку и подплыл к яхте. Он решил облить корму бензином и поджечь ее, надеясь тем самым создать впечатление, будто пожар начался случайно. Вышло не слишком убедительно: ему не хватило времени или умений, чтобы устроить не вызывающий подозрения поджог. Так или иначе, важно было избавиться от яхты, чтобы полиция несколько дней ничего не знала о местонахождении Джо. Юстас нашел канистры с бензином и облил корму. Затем он обнаружил, что у него нет спичек, спустился в каюту и увидел крепко спящего Блоксэма. Это было ошеломляющее открытие. Впрочем, такой пустяк не мог отвлечь его от цели. Юстас взял коробок – попутно прибрав к рукам кое-какую еду, револьвер Джо и все деньги, которые смог найти, – поджег яхту, оставив Блоксэма на верную смерть, доплыл до берега на шлюпке, оттащил ее в пещеру и вернулся в Мэйден-Эстбери. Он спрятал мотоцикл в Ханикумском лесу в расчете, что рано или поздно его найдут и это сыграет против Джо. Все это время он не снимал его перчаток, чтобы не оставлять следов. Юстас пешком спустился с Ханикумского холма, пробрался в дом Джо с помощью снятых с трупа ключей и затаился на чердаке.

Теперь перед ним встала довольно щекотливая проблема. Нужно было задержаться в доме на какое-то время, чтобы оставить изобличающие Джо улики и внушить полиции мысль, будто тот жив и ведет себя подозрительно. Он не мог покинуть страну, пока останки из котла не опознают как принадлежащие Юстасу, – до того времени в английских портах еще могли наводить о нем справки. В то же время чем дольше он оставался на месте, тем больше рисковал, что его случайно обнаружат. В ночь на воскресенье он проник в собственный дом – для этого ему и понадобились дубликаты ключей. Юстас выкрал переписку с «Роксби», но оставил папку, чтобы привлечь внимание к мотиву убийства, а также стащил еду – в доме Джо ничего съестного, разумеется, не было. Кроме того, он забрал собственный паспорт, которого мы не хватились, поскольку не знали о его существовании. Впрочем, я должен был об этом подумать. Миссис Баннет рассказала, что муж привык тайком отдыхать за границей. На континенте ни в коем случае не должны были догадаться, что немолодой господин сомнительного поведения и почтенный пивовар из Мэйден-Эстбери – одно и то же лицо, поэтому Юстас справил бумаги (кстати, мы нашли их при нем) на имя Джеймса Хендерсона. Под этим именем он думал попасть во Францию и добраться до виллы миссис Сорн.

В воскресенье он, как положено, отдыхал, не считая мелких хлопот – нужно было, к примеру, испачкать бриллиантином подушку. Ночью, решив, что полиция сняла с пивоварни охрану, Юстас собирался оставить там несколько улик против брата. Его мысли, насколько можно судить, к этому времени приобрели крайне занятное направление. Взвесив все в одиночестве, он вообразил себя тайной рукой правосудия. Джо, в конце концов, действительно был убийцей – убийцей в намерениях; Юстас прикончил его только из самозащиты. Джо преступил закон, и Юстас счел своим долгом позаботиться, чтобы полиция об этом узнала. Конечно, самоуверенности ему было не занимать, и эти размышления всего лишь логически обосновали его ненависть к человеку, посмевшему поднять на него руку. Однако это обоснование в конечном счете возымело эффект. Джо надлежало преследовать даже после смерти. Нужно было очернить его доброе имя, выставить трусливым убийцей, которым он хотел стать.

Из-за этого Юстас и переоценил свои силы. Ему следовало той же ночью пуститься в бега, а не соваться на пивоварню – особенно после убийства мисс Меллорс. Случилось это так: едва он выбрался с чердака, как услышал, что кто-то вошел в дом и поднимается по лестнице. Отступать было некогда, и он, забежав в кабинет, схватил кочергу. Мисс Меллорс вошла вслед за ним и этим решила свою судьбу, бедняжка. На Юстаса снова нашел приступ слепой панической ярости – он наносил удары еще долго после того, как в этом исчезла необходимость. Через какое-то время, придя в себя, он отправился на пивоварню, но не успел проникнуть в кабинет Джо: его вспугнул Лок. Юстас бросился вниз по лестнице, но путь к выходу отрезал вбежавший с улицы констебль. Пришлось нырнуть в коридор и спрятаться в хранилище.

Так он оказался в ловушке – а все из-за чрезмерного стремления к справедливости. Толуорти его не нашел: он не заглядывал в каждый мешок, и не удивительно. Юстасу выдалась передышка – если можно назвать так чуть ли не сутки, проведенные стоя в мешке. Он, конечно, мог шевелиться: не сказать, чтобы с хранилища не спускали глаз. И все-таки участь незавидная – да и поделом. Примерно в половине девятого, зная, что Лока поблизости нет, он выскользнул из укрытия и позвонил Сорну. Юстас, конечно, подделал голос, но все же ему пришлось говорить шепотом. Он представился Джо Баннетом, сказал, что звонит из дома миссис Баннет, сыграл на симпатиях Гэбриэла и умолял отвлечь полицию, чтобы помочь ему сбежать. Конечно, он здорово рисковал. Ставка была на романтическое бунтарство Сорна, его ненависть к отцу и привязанность к Джо. Юстас как смог обезопасил себя: солгал, будто миссис Баннет приютила его в своем доме. Если бы Сорн его выдал, полиция первым делом направилась бы туда. Однако тот проглотил наживку и согласился передать мне историю, которую Юстас состряпал по телефону: будто бы убийца прячется в Ханикумском лесу и хочет ночью сбежать на машине Сорна. С помощью этого трюка Баннет хотел отвлечь полицию от пивоварни. Так бы оно и случилось, если бы я поверил в эту историю.

Юстас, притворившись братом, сообщил Сорну, что на самом деле собирается удрать на машине убитого в противоположную сторону, в Саутгемптон, а оттуда уплыть за границу. Для этого, сказал он, ему нужен паспорт. Он, мол, пытался достать его сам и потерпел неудачу, а теперь просит Сорна забрать документ и отнести его Эмили Баннет. Это было очень умно. Если бы Сорн раздобыл паспорт, это означало бы, что за пивоварней не следят, – при таком раскладе Юстас был бы сейчас на пути к Саутгемптону (он действительно хотел взять собственную машину). С другой стороны, если бы полиция не поверила Сорну, его схватили бы при попытке войти в кабинет, и в суматохе Юстас получил бы возможность сбежать.

Что ж, как вы знаете, так – или почти так – все и случилось. Сорн был крайне неубедителен. Мы поставили охрану у каждой мышиной норы, поэтому, когда он проник через боковой вход, взял из офиса универсальный ключ и открыл кабинет Джо Баннета, мы его до смерти перепугали. По правде сказать, о таком переполохе Юстас и не мечтал. Он чуть не сбежал: почти одолел констебля у бокового входа, а когда этот путь оказался закрыт, вернулся в здание и устроил кутерьму, какую не в каждом гангстерском фильме увидишь. Но об этом вы уже знаете.

– Вы, наверное, здорово перепугались, когда предохранительный клапан завыл, – сказал Герберт. – Мы отсюда его услышали.

– Да уж, приятного мало. Сорн заслужил медаль: было десять шансов к одному, что его разорвет на куски. Сегодня он рассказал мне, что часто представлял в мечтах точно такую же сцену, а когда все случилось на самом деле, действовал машинально. Хороший довод в пользу пустых мечтаний. А хуже всего, наверное, было, когда Юстас вылез из колодца – он спрятался под железной решеткой и присыпал себя паутиной. Эта паутина и впавший рот сделали его настолько похожим на восставший из мертвых труп, что у меня в животе все перевернулось. Удивительно, как отсутствие зубов меняет лицо человека в худшую сторону. И револьвер в руке, конечно, не способствовал поднятию боевого духа. Никогда бы не подумал, что у такого старикана хватит сил натворить столько дел. Из этого можно заключить, что он сошел с ума сразу после того, как Джо на него напал. Чего еще ожидать от человека, который привык к почти безграничной власти и вдруг стал изгоем?..

Найджел дважды обошел комнату, рассеянно перебирая безделушки.

– Нет, – заключил он, – все-таки это было грязное дело, хотя оно и вдохнуло новую жизнь в избитую мудрость.

– И какую же?

– Душа в хмелю – все зло наружу.