в которой Кунц Гакке преследует оборотней и сражается с ними, а Феликс ван Бролин играет в войну и общается с вельможами.

Тело ребенка было буквально разорвано на части. Причем некоторых частей недоставало. Крестьяне, в северных провинциях встречавшие инквизиторов насуплено и недружелюбно, здесь видели в святых отцах надежду на справедливость, и готовы были помогать. Однако полезных сведений от них почти не поступало. Никто не видел нападавшего, не слышал криков. Сын одного из крестьян, игравший с другом, впоследствии растерзанным, потерял, видимо, от ужаса дар речи, и его старался привести в чувство отец Бертрам.

Кунц Гакке пытался найти какие-то следы вокруг места преступления, но бестолковые селяне вытоптали снег, и о такой роскошной улике, как два года назад в монастыре целестинцев близ Антверпена, можно было только мечтать. Тогда, правда, не произошло и преступления, поэтому расследования, как такового, не получилось, тем более, никто не был схвачен. Просто в копилку сведений трибунала попали загадочные факты, а станут они подмогой в дальнейшем, или нет, уверенности никакой не было.

Но сейчас, по крайней мере, преступление было налицо, да не одно: разорванные зверем люди начали появляться полгода назад, причем убийца вроде бы выкладывал ими цепочку по дороге из Антверпена в Монс.

— Ваша милость! Святой отец! — немолодой бородатый староста подталкивал к инквизитору одного из своих селян, узколицего мужичонку в грязноватом тулупе и с топором за поясом. — Вот, говорит, следы нашел.

— Волки там, — рукой безымянный крестьянин указывал направление вглубь леса, — покажу, святой отец, ежели на то ваша воля.

Инквизитор дал знак фамильяру Энрике следовать за ним, и сам двинулся вслед за мужчинами, вызвавшимися проводить следователя Священного Трибунала. Снег под ногами то исчезал, то снова появлялся, причем, по мере углубления в лес, во все возрастающем количестве. Кунц сообразил, что если у деревни хищник или хищники могли обходить снежные островки, то в лесу это уже было неосуществимо.

— Действительно, похоже на волков, — Кунц прекрасно видел следы лап и когтей. Зверей было не менее четырех.

— Один хромой промеж ними, — сказал узколицый селянин. — Глядите, след лапы покалеченной. Он старается вес на нее не переносить, еле отпечатывается лапа-то. Приметная, видать.

— Куда ведет след? — спросил Кунц Гакке. — Не проследили?

— До леса его светлости Филиппа де Линя, — ответил селянин. — Туда я один не ходок — вздернут егеря и разбираться на станут, решат, я промышлять в евонных лесах вознамерился.

— Что ж они, не люди, егеря-то? — презрительно бросил Кунц. — Поведал бы им, что детишек губят по-звериному, небось, и пустили бы тебя в тот лес.

— Что детишки, — пожал плечами узколицый, скривив рот, — мальцы кожную зиму, как мухи, мрут. Эка невидаль — одним больше, одним меньше.

— Почтительней будь! — прикрикнул на земляка запыхавшийся староста, изо рта у которого валил пар. — Энто все ж детская душа, которую мы не оборонили. Святые отцы помочь приехали, а ты вот как! Не серчайте на дурня, ваша милость, у его жена с младенчиком об энтой зиме померли.

— Выделите ему коня, — приказал инквизитор, кивнув на объяснения старосты. — Выезжаем втроем, прямо сейчас, пока еще до темноты есть время.

Коня — не коня, а крепкого мула у кого-то из общины взяли, и теперь узколицый проводник ехал на нем, а Кунц и Энрике на своих добрых верховых — следом. Волки, казалось, задались целью усложнить преследование всевозможными способами. След сначала завел в глубокий овраг, потом в густой ельник, спустился в яр и, наконец, привел к замерзшему озерцу, на которое лошадям ступать было рискованно. Энрике спешился и, связав поводья мула и коней, двинулся в обход озера, а Кунц пошел вслед за проводником напрямик. На противоположном берегу волчьи следы очень скоро обнаружились, но узколицый селянин остановился, пройдя по ним не более пятидесяти туазов.

— Слышишь, святой отец?

— Что это? — в отдалении вроде бы слышалась непонятная возня, и вдруг, ее прорезал человеческий крик, наполненный ужасом.

— Тварь! — Кунц растянулся на снегу, едва уклонившись от широкого замаха топора. Узколицый наступал, легко играя смертоносным оружием. Следующий удар инквизитор остановил гардой наполовину выдвинутой шпаги, но от этого сломавшийся клинок остался в ножнах, а противник совсем уверовал в легкую победу.

— Мастер Иоханн велел тебе кланяться! — крикнул он, занося топор для решительного удара. Было весьма поучительно наблюдать на то, как рот нападающего селянина еще выговаривает победную фразу, в то время как его глаза округляются, узрев пистолет, который Кунц Гакке наконец-то достал из-под плаща.

Торопливо, стоя на колене, инквизитор перезарядил оружие, предусмотрительно вытащенное из седельной кобуры и взятое с собой, потом схватил топор и побежал в ту сторону, откуда прозвучал крик. Выстрел оцарапал его плечо, но Кунц даже не обратил на это внимания. Двое голых мужчин и двое волков неслись на него. Меткий выстрел Кунца отбросил прыгнувшего хищника, инквизитор, бросив пистолет, в развороте зарубил топором человека, пытавшегося ткнуть в него шпагой, и кинжалом пронзил третьего, в руке у которого дымился разряженный пистолет Энрике.

— Иоханн! Стой, тварь! — закричал Кунц вслед последнему волку, который удирал в лес, заметно прихрамывая. Тот, однако, даже не обернулся и вскоре исчез среди деревьев. Тело Энрике со следами рваных ран лежало рядом с загрызенными лошадьми и мулом.

Шпага тоже оказалась ненадолго трофеем оборотней: кастилец даже не успел ее обнажить, занятый лошадьми, когда волки неожиданно набросились на него. Кунц бережно вложил шпагу своего фамильяра в ножны, потом закрыл ему глаза и прочел молитву. Зарядив оба пистолета, Кунц Гакке отцепил от перевязи свое сломанное оружие, пристегнул на его место шпагу Энрике и двинулся по следу хромого волка.

* * *

Иоханн де Тилли был старше Феликса на те же два года, на которые тот превосходил десятилетнего Ламораля де Линя. Если в обычные будни замка Белёй Ламораль, освобождаясь от занятий с домашними преподавателями, видел в юном ван Бролине старшего товарища по играм, то в дни визитов семьи графа Тилли пухленький наследник де Линь бегал за Иоханном, как собачонка за хозяином.

Сам Феликс тоже волей-неволей попадал под обаяние этого энергичного, порывистого юноши, который, будучи старшим, одновременно казался прирожденным лидером мальчишеских забав. Как и Феликс, Иоханн в прошедшем году распрощался со школой, и теперь выбирал между военной и духовной карьерой. Де Тилли были одним из старейших аристократических семейств католической Фландрии, и понятно, что в играх Иоханн изображал герцога Альбу, строя крестьянских мальчишек в подобие знаменитой терции, а Ламораль был его адъютантом и заместителем. Соответственно, Феликсу приходилось изображать командующего протестантской армией, он в шляпе с желтым пером (оранжевого не нашлось) старался командовать крестьянскими увальнями, представляя себя графом Людвигом Нассау, которого когда-то видел вблизи.

Снежный залп имперской терции угодил в линию обороняющихся реформатов, и с криками «За короля!» пикинеры, вооруженные деревянными палками, атаковали подопечных Феликса, которые тут же сломали строй и пустились наутек. Для католических крестьянских детей Валлонии сражаться против короля-католика было так же дико, как и для их родителей — поддерживать восставшие провинции севера. Защищаясь, Феликс заскочил на высокий сугроб и тут же соскользнул с него, оказавшись один против нескольких вражеских «солдат», которые тут же ткнули в него деревянные «пики». Вперед выступил Иоханн де Тилли с украшенным драгоценными камнями длинным кинжалом в руке:

— Сдавайтесь, сударь, — молвил он, приставляя кинжал к горлу Феликса. — Правосудие католического государя бывает милостиво к раскаявшимся еретикам.

— Мы победили, сдавайся, сдавайся! — подпрыгивал рядом толстенький Ламораль де Линь в теплых одежках.

— Примите мою шпагу, герцог, — протянул деревянный меч эфесом вперед ван Бролин. Ламораль оттолкнул кинжал Иоханна и обнял Феликса, помогая ему встать. — Пойдемте в замок, а то у меня пальцы замерзли.

Де Тилли с кинжалом и трофейным мечом в руках поднялся на возвышение, обороняемое прежде Феликсом и его мальчишками.

— Солдаты, ко мне! — зычным голосом крикнул Иоханн. Ван Бролин всегда удивлялся луженой глотке графского сынка, способного часами выкрикивать команды в любую погоду, и при этом даже не особенно уставать. — Сегодня мы одержали славную победу!

Мальчишки, расположившиеся кругом и внимавшие командующему, принадлежали к разным сражавшимся отрядам, но теперь они смешались, признавая авторитет Иоханна и его командирский дар.

— Жалованье в размере крейцера каждому будет выплачено завтра. — Мальчишки радостно загудели. Микаль, два шага вперед. Крепкий парень со светло-голубыми глазами навыкате вышел из толпы и приблизился к командиру. — Тебя жалуем лейтенантским званием и двойным жалованьем.

Микаль опустился на одно колено и поблагодарил Иоханна, пусть запинаясь и неумело, зато искренне.

— Кто-то идет сюда, — сказал Феликс, не слишком-то увлеченный церемонией. — Человек из леса.

Ламораль де Линь вгляделся и сказал:

— Это чужой, никогда не видел его в здешних местах.

Феликс хотел уже обратиться к незнакомцу, но Иоханн де Тилли опередил его:

— Почтенный! Да, я с вами говорю! — Добавил он, видя, что взгляд глубоко посаженных глаз приближающегося незнакомца обратился к нему. — По какому праву вы прогуливаетесь в лесу замка Белёй?

Человек, вышедший из леса, не сбавил шага, и круг из мальчишек расступился перед ним. Это был среднего возраста широкоплечий блондин со вздернутым носом, тяжелым подбородком и узким ртом. Черный, подбитый мехом, плащ незнакомца был продырявлен у левого плеча. Трещина сомкнутого рта раскрылась и скованный морозом голос прокаркал:

— Святая инквизиция! Я преследую опасного преступника, оборотня, умеющего менять облик.

Феликс впился в плечо Ламораля, тот поднял на пажа недоумевающий взгляд. Ван Бролин отпустил плечо мальчика, засунул руку в карман, где лежали амулеты из мрамора и гранита, несколько лет назад полученные Феликсом от матери, сильно сжал оба кубика в кулаке.

— Здесь все добрые католики, святой отец, — сказал Иоханн, нисколько не смутившись. — Среди нас оборотня быть не может.

— Сие мне ведомо, — кивнул инквизитор. — Вы младший де Линь?

— Я имею честь быть им, — вперед выступил маленький Ламораль. — А обратился к вам Иоханн, сын графа де Тилли.

— Уважаемый и древний род, — кивнул снова инквизитор. — Пойдемте, молодые господа, я покажу вам след твари, которую преследовал. Но прежде скажите остальным детям не ходить за нами. Они только помешают.

— Расходитесь по домам! — скомандовал Тилли. — Завтра Микаль соберет вас снова в назначенный мною час. Ослушание ему приравнивается к ослушанию мне и сурово карается.

Крестьянские дети, порядком уставшие, потянулись к замку на озере, за которым располагалась деревня, а Ламораль, Феликс, Иоханн и верный Микаль двинулись следом за человеком, назвавшимся инквизитором. В самом деле, через каких-нибудь сорок-пятьдесят туазов они наткнулись на цепочку то ли волчьих, то ли собачьих следов и пошли по ним. Следы огибали озеро, на котором располагалась мощная твердыня Белёй, и уходили мимо деревни снова в лес, в направлении французской границы.

— Темнеет, — с досадой промолвил инквизитор. — Нужна облава по всем правилам. Так просто за оборотнем не угнаться.

— Почему вы думаете, что это не простой волк? — спросил Феликс, никогда прежде не встречавший других метаморфов, кроме собственной матери.

— Только что оборотни убили моего фамильяра, — сказал Кунц Гакке, — и я сам прикончил троих. Убежавшее исчадие зла мне знакомо.

— Я возьму на себя смелость пригласить вас, святой отец, в замок. — Сказал Иоханн с поклоном. — Несомненно ваша история заинтересует его хозяев, а наутро, вполне возможно, к вашему преследованию захотят присоединиться егеря де Линей, и даже сами господа со свитой и сворой охотничьих псов.

Ламораль с достоинством подтвердил приглашение, которое должно было исходить от него самого.

— Благодарю вас, молодые господа, — поклонился инквизитор. — А как зовут вашего товарища, до сих пор не представленного мне?

— Это Феликс ван Бролин, мой паж, он родом из Антверпена, — сказал Ламораль.

— Прошу прощения у вашей милости, родом я из Флиссингена, что в Зеландии, — уточнил Феликс, тут же пожалев о сказанном. Инквизитору незачем было знать о происхождении пажа из бунтующей провинции. Но вылетевшие слова было уже не вернуть.

Впрочем, инквизитор выглядел уставшим и вряд ли обратил внимание на слова какого-то пажа. Четверо мальчиков и Кунц Гакке отправились в замок Белёй, где инквизитора приняли весьма любезно. Он только попросил отправить резвого посыльного в деревню, где были найдены детские трупы, чтобы доставить в замок ученейшего отца Бертрама, как выразился Кунц Гакке о своем компаньоне.

Жизнь в зимнем замке весьма скучна, и поэтому господа де Линь и Тилли с удовольствие слушали рассказы бывалых людей, коими без сомнения были усаженные за общий стол отцы-инквизиторы. Им достались места в середине, рядом с духовником семьи, детскими наставниками, начальником охраны и главным егерем. Господа же, как им положено, занимали наиболее почетные места. Поблизости слуги накрыли отдельный столик для пажей, откуда прекрасно было слышно все, о чем говорили в обеденном зале, богато убранном, освещенном сотней свечей.

— Дон Фадрике, сын герцога Альбы все еще осаждает Харлем, — доносились до ушей Феликса слова Маргариты де Линь, хозяйки замка. — Еретики упорствуют в защите городов, а королевские войска не успевают во все места, где кипит мятеж.

— Ничего нельзя поделать, сударыня, — сказал усатый граф Тилли, отец Иоханна. — Герцог уже седьмой год старается внушить ужас бунтовщикам, да только и полностью разоренные города, вроде стертых с лица земли вместе с населением Зютфена и Наардена, не приводят к спокойствию, а только еще больше распаляют народ, которому становится нечего терять.

— Правда ли, что испанцы захватили Наарден, перейдя замерзший ров вокруг города? — спросила Маргарита.

— Истинная правда, сударыня, — подтвердил граф. — Ваше озеро вокруг замка тоже в эту суровую зиму замерзло, так что можно лишь порадоваться отсутствию в округе бунтовщиков.

— Ах, господин мой, — вмешалась графиня Тилли, — бунтовщики, по крайней мере, обычные люди, а святые отцы настаивают, что в округе бродит зловредный оборотень, способный нападать на людей.

Феликс навострил слух, в то же время следя за тем, чтобы не начать двигать ушами.

— Не извольте беспокоиться, ваши светлости, — сказал второй инквизитор, доставленный из деревушки в нескольких лье от замка. — Сей оборотень рисковал набрасываться лишь на беззащитных селян и детей. Не бывало случая, чтобы оборотни беспокоили обитателей укрепленного замка. Разве что…

Инквизитор осекся, но взволнованные женщины наперебой заставили его продолжать.

— За исключением разве что тех случаев, описанных в прошлом, когда оборотень относился к замковой челяди, либо когда становился оборотнем сам владелец.

— Вы говорите «становился»? — ужаснулась Маргарита де Линь.

— Бытует точка зрения, что ликантропия суть болезнь, коей может заразиться укушенный оборотнем здоровый человек, — сказал отец Бертрам, — но последние исследования святых отцов позволяют сделать вывод, что это ничем не подтвержденные народные суеверия.

— Более того, — сказал Кунц Гакке, — никто не может человека заставить изменить его божественный образ, а лишь его собственная воля. Были случаи, когда искренне покаявшиеся вампиры и оборотни отказывались от искушения кровью, и заканчивали дни свои, примиренные с Господом.

— Если уж приходится сравнивать, — сказал отец Бертрам, — то еретики представляют куда более серьезную угрозу для фламандских католиков, чем одинокий нелюдь, к тому же покалеченный и скрывающийся от нас.

— Если сравнивать, то оборотни, суть злобные исчадия ада, а еретики населяют и просвещенные страны, такие как Дания, Англия и многие германские княжества. Поэтому, если мне будет позволено иметь свое мнение, резня всех без исключения еретиков-наарденцев излишне жестокая мера, — высказалась Маргарита де Линь.

— Пожалуй, король не одобрит потерю стольких налогоплательщиков, — поддержал супругу Филипп де Линь.

— А вот и нет, ваша светлость, — прокаркал инквизитор Гакке. — Из достоверных источников мне известно, что герцог написал королю письмо, где в кичливой манере, свойственной всем испанцам и Альбе в особенности, заявил, что ни один ребенок из Наардена не ускользнул!

Сделав небольшую паузу, инквизитор спросил:

— И что же, полагаете вы, ответил его величество?

— Святой отец, не томите, — попросила Маргарита де Линь.

— Его католическое величество полностью одобрил действия наместника! — с торжествующим видом объявил Кунц Гакке.

— Если вы столь хорошо информированы, святые отцы, — вкрадчиво произнес Филипп де Линь, — возможно, вы подскажете, когда приведут к повиновению бунтующие города Зеландии? Или, полагаете, что господам-подручным герцога Альбы, вроде его сына Фадрике, Санчеса д'Авилы или синьора де Кастроверде достаточно станет роли мясников?

Эта фраза, в которой слышалась ирония, расположила Феликса к хозяину замка, и ему не понравилась реакция Иоханна Тилли, до того молчавшего, но сейчас вдруг выпалившего по-юношески горячо:

— Вы сочувствуете еретикам, сударь, ложно обвиняя доблестных командиров католических войск!

— Сын мой! — осадил юнца граф Тилли. — Не забывай, что ты находишься под кровом человека, который и сам проливал кровь под католическими знаменами!

— И за это я глубоко почитаю вас, сударь! — поклонился Иоханн, принимая отцовский упрек. — Хотя и по-прежнему отказываюсь понимать ваши нелестные высказывания в адрес герцога Альбы и его верных людей.

Феликс смотрел на хозяина замка Белёй, героя Сант-Квентина и Гравелингена, где он сражался за своего сюзерена, испанского короля, против Франции, и удивлялся, как все странно переплелось в жизни этого человека: тогда войсками Нижних Земель командовал граф Эгмонт, ныне обезглавленный по приказу того же Альбы. Эгмонта звали Ламораль, и он был крестным единственного сына Филиппа де Линь. Вероятно, подумал юный ван Бролин, Филипп теперь сидит в своем замке вовсе не потому, что он устал от жизни, или не здоров.

Просто в Нижних Землях настало время мясников, как недавно и в соседней Франции, где события ночи Святого Варфоломея потрясли всю Европу. Католики побеждали, отстаивая свою веру кровью и огнем, и, если ты сам был католиком, но не хотел становиться убийцей, то лучшее, на что приходилось рассчитывать — это возможность отсидеться в где-нибудь в стороне. Кузен Филиппа из другой ветви де Линей, Жан, граф Аренберг, уже погиб на поле Хейлигерлее, верный вассальному долгу. Что толку быть знатнейшим вельможей Нижних земель и статхаудером Гронингена, если в расцвете сил оказываешься в гробу? Филипп де Линь прав, в отличие от своего родича. И я тоже поберегусь, решил для себя двенадцатилетний Феликс, возьму пример с этого вельможи, знатнейшего из дворян Фландрии, и, возможно, умнейшего.

Комната, которую выделили для ночлега святым отцам, была убрана под стать остальному замку — уютно и богато. Свечи, горевшие в кованом подсвечнике, освещали две постели, сундуки, вешалки для плащей и усталые немолодые лица инквизиторов.

— Мы снова его упустили, — сказал с грустью отец Бертрам, стоя у застекленного окна, за которым снег мягкими хлопьями падал на замерзшее озеро.

— Я чувствовал это, когда бросился за тварью в одиночку, — Кунц Гакке лежал поверх застеленной чистым бельем кровати, сбросив плащ и стянув сапоги. — Чувствовал, что он уйдет.

— Все в Божьей воле, — смиренно сказал Бертрам, разоблачаясь до исподнего перед сном. — Доброе дело сотворил ты, брат, прислав за мной в ту деревню, ибо грешен есьм, приятнее мне почивать на перинах, чем в задымленных крестьянских домах на соломенном тюфяке, а то и на голых досках, укрывшись дерюгой.

— Ты обратил внимание на здешнего пажа? — инквизитор, казалось, не слышал компаньона, думая о своем. — В нем видна какая-то странная южная кровь.

— Признаться, я и не видал мальчонку, — ответил Бертрам. — Когда меня привезли, все уже сидели за столом, и его не было с нами.

— Присмотрись к нему завтра, — сказал Кунц. — Его хозяин сказал, что он из Антверпена, но, оказывается, он родился во Флиссингене, а в Антверпене учился в школе.

— И что с того?

— Помнишь двоих испанских воинов с разорванными глотками? Они сидели в засаде, шесть лет назад это было, и как раз во Флиссингене.

— Припоминаю, — кивнул отец Бертрам головой, на которой тонзура уже сливалась с лысиной, подступающей со лба.

— Странные следы больших кошек рядом с Антверпеном ты тоже помнишь?

— Проклятый оборотень помог нам взять след, — сказал Бертрам. — Два года назад, тоже зимой. Но там ведь не было никакого убийства. В тот день ты свел меня с отцом Петером Тительманом, и я подумал, что все оборотни Нижних Земель должны помереть от зависти…

— Не богохульствуй, брат! — строго произнес инквизитор, укоряя компаньона жестом искалеченной руки, перчатку с которой Кунц стащил, едва закрыв дверь гостевой комнаты. — Сей благочестивый муж стал жертвой негодяев, именующих себя гёзами. Сколь многие достойные погибли за святую Римскую веру!

— Ранее достойные гибли, умножая число верующих, подавая нравственный пример живущим, — сказал Бертрам очень тихо. — Кому станет примером жизнь Петера Тительмана? Кто пойдет следом за ним, или за нами?

— Ты снова предаешься меланхолии, брат, — поморщился Кунц. — Я уже забыл, о чем хотел поведать тебе, а ведь это было что-то интересное.

Феликс ван Бролин, в Темном облике сидевший на стропилах крыши всего в двух туазах от мирно беседующих инквизиторов, вонзил когти еще глубже в деревянный брус, боясь пропустить хоть слово из беседы святых отцов. Хвост его гулял из стороны в сторону, выражая высшую степень волнения. Однако, нить разговора внизу, похоже, была на сегодня прервана. Феликс терпеливо дождался, пока кто-то из инквизиторов захрапел, и только тогда прекратил хвостовать. Он знал теперь, что предпочтет мучительные кровавые сны, но не пойдет охотиться по снегу. В риске, однако, не было нужды: Феликс уже давно разведал несколько крысиных лазов на замковой кухне, да и туда он решил не ходить, пока святые отцы не уберутся из замка Белёй. Помня о том, что инквизитор велел компаньону присмотреться к его особе, Феликс решил назавтра сказаться больным и вообще не выходить из комнаты. Это заодно должно было расстроить графского сынка Тилли — пусть одерживает победы над кем-нибудь другим!