Пролог

События, послужившие основой этой книги, восстановлены по подробным дневниковым записям, которые я начиная с 1847 года вела изо дня в день, из недели в неделю, месяц за месяцем, и так в течение многих лет. Да и сейчас продолжаю вести – и не перестану до тех пор, пока Провидение не положит конец моим дням на этой земле.

Естественно, я позволяла себе кое-какие поэтические вольности – сокращала, а то и вовсе убирала куски, которые казались мне утомительными, ненужными и представляющими интерес лишь для меня самой. Равным образом я воспользовалась правом любого романиста так или иначе расцвечивать сохранившийся материал, чтобы вдохнуть жизнь в свое повествование.

В нем есть эпизоды и события, в которых я лично участия не принимала, и персонажи, с которыми я лично не знакома. В этой связи считаю своим долгом заверить читателя, что в таких случаях я предварительно самым тщательным образом опрашивала лиц, которым эти события и эти люди известны не понаслышке.

Хотелось бы также выразить искреннюю признательность и восхищение трем выдающимся женщинам, чей пример вдохновил меня на создание этой хроники:

Эмилии Бронте, Жорж Санд, Мэри Шелли.

(подписано) Равена Уайлдинг О’Нил 24 июня 1875 года

 

Глава 1

Равена Уайлдинг оказалась на своем первом балу в десятилетнем возрасте – честь, повергшая столь юную особу в трепетный ужас. Тем более что бал давали не где-нибудь, а во дворце, и пригласил ее не кто-нибудь, а лорд Чарлз Кларендон, вице-король Ирландии. Мать Равены, Ванесса, герцогиня Ольстерская, начала готовиться к событию за три месяца. Естественно, за нарядами она отправилась в Париж, этот всемирный центр моды, где купила себе и дочери одинаковые бальные платья из лионского шелка, украшенные искусственными цветами и отороченные белым кружевом и зеленой лентой.

У европейской аристократии XIX века вошло в моду одевать девочек, едва им исполнится пять лет, в точности на манер матерей, так что гардероб Равены ничем не отличался от гардероба самой герцогини.

– Знаешь, Роза, я и так ужасно неуклюжая, – жаловалась Равена, – а тут еще ноги как ватные. – Помяни мое слово, когда буду спускаться по лестнице в бальную залу, непременно споткнусь и упаду прямо под ноги вице-королю, и юбка окажется на голове.

Роза – бойкая блондинка с курносым носиком и лукавыми голубыми глазами. Отец устроил ее к Уайлдингам два года назад, когда ей исполнилось пятнадцать. В тот год урожай картофеля погиб от какой-то заразы. «Хотя бы есть станешь три раза в день, и крыша над головой будет», – говорил он, отправляя дочь на новое место. И словно напророчил. На следующий год и он, и мать Розы умерли от какой-то неизвестной болезни, вызванной продолжительным голоданием.

– Может быть, и так, – рассмеялась Роза, натягивая Равене через голову муслиновую юбку, – но даже в этом случае увидит-то он немного, а?

Равена улыбнулась и одернула подол.

– Это уж точно. Удивляюсь еще, как это мужчинам удается вытерпеть, пока их жены разденутся перед сном.

– Мисс Равена! – Служанка притворилась донельзя возмущенной. – Девушка в вашем возрасте не должна говорить такие вещи.

– А как насчет девушек в твоем возрасте, Роза? Думаешь, я не знаю, чем вы с Кевином занимались на прошлой неделе в сарае?

Роза вспыхнула и прижала руки к щекам.

– Нехорошо так говорить, мисс Равена. А ну как герцогиня услышит? Она ведь может подумать, что вы не шутите.

– А я и не шучу. – В глазах у Равены плясали огоньки. Она обожала такие игры. – Но можешь быть спокойна, дорогая, ябедничать я не собираюсь. – Равена опустила глаза и критически оглядела свою туго стянутую фигуру. – Я чувствую себя египетской мумией из лондонского музея.

Поверх белых панталончиков, щедро украшенных вышивкой, кружевами и разноцветными лентами, на ней был надет кринолин из конского волоса и шерстяной пряжи. Кринолин покрывала пышная длинная, до пола, юбка, талию стягивал корсет. Далее – третья юбка, крепко накрахмаленная, и, наконец, муслиновая. И только потом – само бальное платье.

Герцог с герцогиней появились в комнате в тот момент, когда Роза расчесывала Равене длинные темные волосы, которые отец так любил поглаживать.

– Ты прямо как цыганка, – поддразнил он дочь. – Такие же черные волосы, фиалковые глаза и оливковая кожа. По-моему, ты унаследовала внешность от Великого Ши. Знаешь, ведь его дочь Эверио вышла некогда замуж за испанца?

– Чепуха все это, не верь ни одному его слову, дитя мое, – рассмеялась герцогиня.

– Верь не верь, а это правда. Это случилось во времена, когда Непобедимая Армада потерпела крушение в Ирландском море. Беднягу выбросило на берег полумертвым. Говорят, Эверио влюбилась в него с первого взгляда и возилась с ним, пока он окончательно не встал на ноги.

– Прекрасная моя цыганочка, как говорит отец. – Ванесса О’Коннел Уайлдинг погладила дочь по волосам. – И ты действительно красавица, дитя мое.

– Но до тебя мне далеко, мамочка. – Равена с обожанием посмотрела на мать своими огромными глазами.

– Вы словно близняшки, – сказала Роза.

Она была не права. Герцогиня – крупная женщина с властными манерами, да и каштановые волосы и матовая кожа у нее не такие, как у Равены. Но в том, что это мать и дочь, сомневаться не приходилось. Неуловимое сходство было заметно во всем, особенно в разрезе глаз.

Равена прижала руки к плоской груди.

– Ну уж тут-то нас точно не примешь за близняшек. – Она лукаво подмигнула матери. У герцогини была полная, налитая грудь, горделиво возвышавшаяся над корсетом.

– Не надо умничать, юная леди, – притворно рассердилась герцогиня, грозя ей пальцем.

– А я и не умничаю. Просто все слишком хорошо заметно. Просила же я Розу не напяливать на меня корсет.

– Пора уже привыкать к нему, дорогая.

– Никогда я, наверное, не привыкну так одеваться. А это все… – Равена ударила ладонью по пышным юбкам, – такая тяжесть, что на ногах едва стоишь. Мальчикам лучше, верно?

– Н-да, – неопределенно протянула герцогиня. – Впрочем, не зря, наверное, говорят, что в нашем мире правят мужчины. А теперь поторапливайся, не то опоздаем. Как только будешь готова, зайди ко мне, у меня для тебя сюрприз.

Когда отец с матерью вышли, Равена обернулась к служанке:

– Скажи мне, Роза, почему считается, что мужчины лучше женщин?

Роза беспомощно пожала плечами:

– Так уж устроена жизнь, мисс Равена. Сильные командуют слабыми. Ведь так всегда было, разве нет? Мужчины больше и сильнее женщин.

– Но не умнее, а это главное.

– Ну как же не умнее, мисс Равена? – покачала головой Роза. – Знаете вы хоть одну женщину-врача? Или юриста? Или члена парламента?

Глаза у Равены потемнели, из фиалковых превратились в лиловые, как бывало всегда, когда она злилась.

– Да, но только потому, что мужчины разрешают нам лишь вязать, шить да играть на пианино. Они хотят превратить нас в рабов, держать в цепях, как англичане держат в цепях ирландцев. Так отец говорит, я слышала.

При таком повороте разговора Роза поежилась.

– Не говорите так, мисс Равена. Ну вот, теперь все в порядке. Идите к матушке. Что она там за сюрприз вам приготовила?

…Как англичане держат в цепях ирландцев…

Хорошо ему, хозяину, так страстно выступать в защиту ирландцев! Герцог Ольстерский! Сын богатого английского помещика, которому Корона даровала 21 тысячу акров земли!

Восемь тысяч помещиков владели тремя четвертями всей ирландской земли, и большинство из них – англичане, которые даже не видели своего неправедного богатства, оставив его на попечение алчных надсмотрщиков, управляющих да арендаторов. Видели они только результаты – муку, масло, жир, говядину, свинину да еще денежную мзду – все то, что отправляется в Англию для домашнего употребления и на экспорт. А безземельные ирландские крестьяне надрывали живот и умирали ради того, чтобы наполнить заграничную бездонную бочку соками своей родной земли, которая постепенно приходила в разор. Они едва концы с концами сводили, оставаясь на своей «национальной диете» – картошке да кислом молоке.

Отец Розы был из числа того полумиллиона людей, которых в 1843 году оторвали от родных домов и собственного клочка земли, чтобы у англичан был скот пожирнее. Все им мало. И не возразишь – об этом позаботился закон против папистов 1691 года.

Католикам – никаких гражданских прав. Католикам – никакого образования. Католикам запрещается отправлять службу в своих церквах. И еще соль на раны – все католики обязаны ежегодно платить десятину англиканской церкви. Католикам запрещается вступать в браки с протестантами и даже покупать у них землю. И если кому-нибудь – таких очень-очень мало – и удается заполучить крохотный надел, закон, написанный под английскую диктовку, велит делить все имущество между сыновьями. При этом если кто-нибудь из сыновей – протестант, так как иные от отчаяния переходили в англиканство, – все имущество достается ему.

В 1847 году парламент принял Акт о бедных, лишающий всяких налоговых привилегий любого ирландского крестьянина, владеющего более чем четвертью акра земли. Очередной пример наглого вымогательства, направленного на то, чтобы выбить у ирландцев, все еще тянущихся к родному очагу, последнюю почву из-под ног.

Беззастенчивые агенты по найму по собственному произволу выдают разрешение или отказывают жителям в праве возобновлять контракт на обработку им же принадлежащей земли, и, чтобы это право получить, почти всегда приходится давать солидную взятку.

Как поется в песенке, популярной среди воинственно настроенной молодежи, Ирландия – это самый печальный край на всем белом свете.

Люди тут всю жизнь обречены на рабский труд на полях. Вход в мир коммерции и промышленности, которым управляют по ту сторону пролива английские хозяева, им заказан.

Лично против герцога Ольстерского Роза ничего не имела – он гораздо лучше своих отца или деда, кому как раз и пожаловал земли король Георг. Ни тот ни другой так ни разу и не удосужились пересечь пролив и хотя бы посмотреть на тех несчастных трудяг, которые по шестнадцать часов в сутки гнули спину, чтобы в хозяйских погребах было вволю еды и вина.

Эдвард Ши Уайлдинг на них не походил. Он уволил всех этих управляющих, надсмотрщиков, агентов по найму и, поселившись в Ольстере, сам начал управлять своим имением. Произошло это двадцать лет назад. Спустя какое-то время он женился на ирландской девушке; Роза поймала себя на мысли, что вообще-то Ванессу О’Коннел типичной ирландкой не назовешь. Она – из знати, троюродная сестра великого ирландского патриота Даниела О’Коннела.

О’Коннел: Великий Освободитель. Основатель Католического общества – первой организованной группы сопротивления английскому владычеству, Даниел О’Коннел стал первым католиком – мэром Дублина и первым католиком-ирландцем – членом нижней палаты английского парламента.

Со временем герцог Ольстерский сделался больше ирландцем, чем англичанином. Вот и Равене говорит: «Ирландцы в цепях…» Хороший, справедливый по отношению к своим арендаторам и слугам хозяин, порядочный человек.

Равена осторожно постучала в дверь материнской спальни.

– Входи, дорогая, – послышался голос Ванессы. Отец тоже был здесь; он стоял за спиной жены, глядящейся в настольное зеркало.

При виде дочери герцог расплылся в улыбке и раскинул руки:

– Выглядишь потрясающе, дорогая. В этом чудесном платье ты совсем взрослая. И впрямь – юная леди.

Не сдержав довольной улыбки, Равена подбежала к отцу и крепко прижалась к нему.

– Опять дразнишься, папочка?

– Да нет, я серьезно. Даже и не думал, что ты такая высокая.

– Это все каблуки.

– Никакие не каблуки – просто чудо. Золушка на балу.

– Надеюсь, в тыкву в полночь не превращусь, – хихикнула Равена.

Герцогиня круто повернулась на вращающемся стуле.

– А Золушка и не превращалась в тыкву. Не помни ей платье, милый.

– Ладно, в таком случае помну твое. – Герцог со смехом наклонился и обнял жену.

Равена от души любила родителей. Она считала их самой красивой парой в мире. Отец – высокий, широкоплечий смуглолицый мужчина весьма приятной наружности. У него черные глаза – которые становятся совсем узкими, когда он смотрит на кого-то с неудовольствием. Они достались ему в наследство от Великого Ши, Черного Ирландца.

Шесть поколений назад род Ши жил в Ирландии; один из его представителей сражался под знаменами Рыжего Хью О’Нила, когда в 1599 году ирландцы одержали свою последнюю крупную победу над англичанами. Но после того как О’Нил в конце концов капитулировал перед королем Яковом Первым, Ши был отправлен в английскую тюрьму. Говорили, что в Ирландии не найдется тюремных стен, достаточно крепких, чтобы удержать его. Ирландская почва для Ши – то же самое, что волосы для Самсона. Оторванный от Ирландии, с ее красотами, звуками, запахами, этот человек как-то поник. Может, он стал мудрее, но лишился того огня, что поддерживал его в непрестанных и неравных сражениях с врагом. Но Ольстер – Ольстер остался в его крови.

Освобожденный по амнистии из тюрьмы – но только после того, как он принял клятву на верность Короне, – Ши женился на англичанке, дочери английского лорда, с которой познакомился на организованной Комитетом протестантов демонстрации за справедливое отношение к Ирландии. В результате этого брака на свет появились трое детей. И теперь, когда сменилось не одно поколение, герцог обнаружил, что одна из дочерей Ши была его прапрапрабабушкой.

Герцогиня открыла шкатулку с драгоценностями и извлекла ожерелье, серьги и браслет. Все из чистого золота. Ожерелье особенно нравилось Равене – оно было сделано в виде цепочки из разноцветных драгоценных камней, перемежающихся золотыми листиками. Серьги свисали почти до самых плеч.

– А это тебе, Равена. – Герцогиня указала на лежавшую на туалетном столике коробочку в белой бумаге. – Можешь открыть.

Затаив дыхание, девочка сорвала обертку, и глаза ее расширились от восторга. Шкатулка была в точности такая же, как у матери.

– Ну давай же, хватит глазеть, – подтолкнул ее отец.

Дрожащими руками, с бешено колотящимся сердцем девочка медленно, растягивая удовольствие, откинула крышку. Точно. Именно это она и ожидала увидеть.

В точности такое же ожерелье. И серьги. И браслет. Только размером поменьше – под возраст и под рост обладательницы.

– О, мамочка, какая красота! – Равена кинулась в объятия Ванессе, расцеловала ее и снова повернулась к отцу: – И тебе тоже спасибо, папочка. Вы оба такие добрые. Я люблю вас.

Отец обнял ее и прижал лицом к своему светлому камзолу.

– Надеюсь, все будут любить тебя так же, как любят родители.

Герцогиня придирчиво оглядела дочь:

– Когда она вырастет и станет женщиной, молодые люди, если я хоть что-нибудь в этом понимаю, будут с ног сбиваться, лишь бы завоевать расположение и угодить нашей маленькой Равене.

Бальные торжества и вообще атмосфера во дворце вице-короля оказались вовсе не такими страшными, как представлялось Равене. Из экипажа ей помог выйти молодой человек – таких красавцев она в жизни не видывала – в зеленой ливрее с золотыми галунами, алом жилете, белых бриджах и шелковых чулках.

– Это генерал? – шепотом спросила она у отца.

– Боюсь разочаровать тебя, родная, – рассмеялся герцог, – но это всего лишь лакей.

Дворецкий, застывший в ожидании на верхней ступеньке красивой лестницы, ведущей в бальную залу, был не менее элегантен. Он откашлялся и провозгласил:

– Герцог и герцогиня Ольстерские с дочерью, леди Равеной О’Коннел Уайлдинг.

Став между дочерью и женой, герцог неторопливо повел их наверх.

Затаив дыхание, Равена двигалась за родителями вдоль вереницы гостей. Сплошь незнакомые лица, даже не лица, а пятна какие-то. Кроме лорда Кларендона. «Мадам», «Сэр», поклоны, реверансы, улыбки, от которых начинают болеть мышцы лица.

Впрочем, в светских делах Равена Уайлдинг была не такой уж простушкой. Как себя вести, она знала – недаром, едва научившись ходить, наблюдала с верхней площадки лестницы за роскошными приемами, которые устраивали ее родители. Красивые мужчины, блестящие женщины – высшая каста. Но этот бал – нечто особенное. Здесь она не зрительница, а участница, но дело не только в этом.

На отце было традиционное для людей его круга одеяние. Цилиндр, фрак, под ним белый жилет. Рубашка с кружевными манжетами, шелковый галстук.

Многие мужчины были одеты так же. Но на большинстве – яркие костюмы, вполне достойные соперничать с женскими нарядами. Карминовые, ярко-красные, зеленые, лиловые, бледно-голубые цвета – обладатели этих форменных одежд были похожи на петухов, собравшихся потанцевать. Черные шелковые чулки. Короткие, до колен, панталоны. Равене казалось, что она при дворе французского короля Людовика Пятнадцатого.

Все вокруг так и мелькает в цветном калейдоскопе.

– Это государственные служащие, – пояснил отец. – У них так принято – нечто вроде формы. Вон тот малый в оранжевом – гофмейстер. Нет, префект. Гофмейстеры носят красное.

Подошел лорд Кларендон и обнял Равену за плечи:

– Самая красивая здесь девушка. Мой кандидат на звание королевы бала.

– Благодарю вас, милорд, – вспыхнула Равена.

Лорд Кларендон, крупный мужчина с бакенбардами, был, наверное, самым популярным у местной публики в череде вице-королей. Подобно герцогу Ольстерскому, графу Тайрону и другим вельможам, принявшим на себя груз ответственности, налагаемой большими земельными владениями, наместник британской короны жил среди ирландцев уже многие годы. Все эти люди куда лучше понимали и куда больше уважали местные традиции, чем соотечественники-помещики, оставшиеся в Англии. Они были здесь выразителями тех особенностей английского самосознания, на которые как на козырную карту рассчитывали в борьбе за независимость воинственные ирландские националисты наподобие Дана О’Коннела, Уилла Смита О’Брайена, Джона Митчела и Джона Блейка Диллона.

– Хочу тебя кое с кем познакомить, дорогая, – улыбнулся лорд Кларендон. – Если точнее, то их двое.

Он повел девочку в противоположный конец зала.

– Я бы пригласил тебя потанцевать, Равена, но, полагаю, ты предпочтешь кого-нибудь помоложе.

– Ах, что вы, сэр, я с удовольствием потанцую с вами, – робко запротестовала Равена.

– Ну разумеется, разумеется. Ага, вот они. – Лорд Кларендон подвел Равену к двум молодым людям в красных мундирах и темных панталонах. На ногах у них были кожаные башмаки – тоже форменные.

На вид Равена дала юношам лет по тринадцать-четырнадцать. На самом деле им было двенадцать, просто из-за высокого роста они выглядели взрослее.

Это были близнецы, похожие друг на друга как две капли воды, отличающиеся разве что цветом волос. Равена, хоть дамам это и не пристало, разглядывала их с откровенным любопытством. У одного волосы были вьющиеся и темные, почти как у нее самой. У другого – копна золотистых кудрей. Во всем остальном, как уже говорилось, они были словно отлиты в одной и той же форме. Одинаковые пронзительно-зеленые глаза. Одинаковые, с аристократическим изгибом, брови и орлиные носы. Одинаковая линия скул.

Какие красивые мальчики, подумала она.

При виде вице-короля оба разом подобрались.

– Молодые люди, это мисс Равена О’Коннел Уайлдинг, дочь герцога Ольстерского. Равена, позволь познакомить тебя с Роджером и Брайеном О’Нил, сыновьями графа Тайрона. Полагаю, нынешним летом вам всем придется много времени проводить вместе. Ваши отцы изъявили согласие участвовать в работе специального комитета, который будет заниматься распределением продовольствия и одежды в соответствии с Актом о бедных, только что принятым в парламенте.

– Мисс Уайлдинг. – Роджер, златокудрый, отвесил ей вежливый поклон.

– Равена – какое необычное имя. – Брайен, темноволосый, решительно оглядел ее с головы до ног.

– Прошу извинить, – сказал вице-король, – по-моему, меня разыскивает леди Кларендон. Может, удастся затеряться в толпе. – С этими словами он поспешно удалился.

– А что, чудесное имя, Брайен, – укоризненно заметил Роджер.

– Испанское, – пояснила Равена.

– Точно. Только увидел тебя, как сразу подумал: вот испанская милашка, – произнес Брайен на деревенский манер.

– У нас это имя в роду, – рассмеялась Равена. – Мой прапрапрадед – может, одно или два «пра» я упустила – служил в Непобедимой Армаде, потерпевшей крушение в Ирландском море. Его вынесло на берег без сознания, и его нашла дочь Великого Ши – мой отец происходит из гэльского королевского рода. Она выходила его, и они поженились.

У Брайена в глазах заплясали огоньки.

– Итак, у вас в жилах течет горячая испанская кровь, мисс Равена?

– Брайен! – Брат бросил на него испепеляющий взгляд. – Что у тебя за манеры?

– Извини, милашка, он прав. Я просто неотесанный мужлан. Видишь ли, братишке вместе с его собственными хорошими манерами достались и мои. Он у нас настоящий денди. Родился на полчаса раньше меня, так что номер первый достался ему.

У Роджера сжались кулаки. Он с такой откровенной ненавистью посмотрел на брата, что Равене даже страшно стало. Да, эти двое не очень-то любят друг друга, подумала она.

– У вас потрясающая форма, – сказала Равена, меняя тему. – Вы из какой школы?

– Дублинская королевская кавалерийская академия, – сказал Роджер. – Второй класс. А вы учитесь в школе?

Равена почувствовала, что снова краснеет.

– Нет, у меня домашние учителя. Но когда исполнится четырнадцать, пойду в старшие классы. Сейчас мне двенадцать, – приврала она.

– Ну как же, ври больше, двенадцать, – насмешливо фыркнул Брайен. – Смех да и только. Это нам с Роджером по двенадцать, а ты рядом с нами ребенок.

Равена надменно вздернула подбородок и сморщила нос:

– Не могу не согласиться, Брайен, вы действительно неотесанный мужлан. Не пригласите меня потанцевать, Роджер?

Тот поклонился и предложил ей руку:

– Почту за честь.

Глядя, как эти двое входят в круг пар, кружащихся под звуки вальса Штрауса, Брайен снова презрительно фыркнул.

– Посмотрим, какова ты будешь через пару-тройку лет, – негромко пробурчал он, не спуская с Равены глаз, до тех пор пока она не исчезла из виду где-то в районе возвышения, на котором играл оркестр.

* * *

Итак, с самой первой встречи отношения в этом треугольнике установились на долгие годы вперед.

Роджер, златокудрый, всегда был вежлив и предупредителен – настоящий джентльмен в полном смысле этого слова.

Брайен, темноволосый, – буян, невежа, неукротимый задира, – совершенно не умел прилично вести себя в обществе. Все лето он, казалось Равене, с каким-то садистским удовольствием всячески задирал и преследовал ее; доходило даже до того, что, разыгравшись, таскал за волосы и швырял на землю. Тогда Равена этого не понимала, но Брайен вел себя отвратительно не только ради того, чтобы позлить ее, но и пытаясь произвести впечатление. Особенно это касалось его совершенно немыслимой речи.

Вот он смеется, забавляется вовсю, а мгновение спустя становится мрачен и задумчив.

Когда Равена как-то спросила, откуда эти необъяснимые перепады в настроении, он серьезно ответил:

– Я – ирландец. Мой предок – Рыжий Хью О’Нил, первый граф Тайрон, ты у нас не одна королевской крови. Мы – странный народ и любим предаваться темным мечтаниям.

Поднимаясь некоторое время спустя в дамскую комнату, расположенную на втором этаже резиденции вице-короля, Равена увидела Брайена, приникшего ухом к соседней двери. Заметив ее, он прижал палец к губам:

– Тихо, у них там сэр Чарлз Тревельян, канцлер английского казначейства. Гнусная, доложу тебе, личность.

Равена заглянула в узкую щель между косяком и неплотно прикрытой дверью.

– Это как раз он сейчас говорит, – пояснил Брайен.

Сэр Чарлз был высоким мужчиной с пышными усами, в мундире бригадира драгунского полка.

– Я лично против этого Акта о бедных. Он только поощряет лентяев и бездельников.

– Сэр Чарлз, – вежливо возразил герцог Ольстерский, – неплохо бы вам поездить по сельским районам, особенно на западе. Возьмите хоть Голуэй – да это же просто сплошное кладбище. Люди там мрут как мухи. Их хоронят в общих могилах. Куда ни глянь, мужчины и женщины на себе волокут покойников.

Высокий широкоплечий мужчина с темными волосами и грубым, словно из известняка вырубленным лицом поддержал герцога:

– Да, сэр Чарлз, это надо увидеть своими глазами.

– Это мой отец, – прошептал Брайен.

– В прошлый четверг мне встретился мужчина, он буквально полз вдоль дороги. Настоящий скелет. Я остановил экипаж и спросил, не могу ли чем-нибудь помочь ему. Он поблагодарил и сказал, что добирается до католической церкви в полумиле отсюда, чтобы умереть на освященной земле.

– Полно, дружище. – Сэр Чарлз поднял брови. – Не хотите же вы сказать, что посадили его к себе в экипаж?

– Именно так я и поступил.

Сэр Чарлз недоверчиво покачал головой:

– Считайте, что вам крупно повезло, сэр, если не заразились какой-нибудь мерзостью от этого существа.

– Существа? – В разговор вступил мужчина, чья фигура и изборожденное морщинами лицо выдавали многолетние страдания. – Так, стало быть, вы к нам относитесь, сэр Чарлз? Что-то в этом роде я читал на прошлой неделе в передовице «Таймс». Как же там говорилось? «Нам остается только радоваться, что вскоре на берегах Шаннона останется так же мало ирландцев, как краснокожих на берегах Гудзона». Такова и ваша позиция, сэр?

– Что это, интересно, за старикан? Этого англичашки он, во всяком случае, не боится, – прошептал Брайен.

– Да он и людей поважнее сэра Чарлза не боится, – снисходительно бросила Равена.

– А тебе откуда знать, малявка?

– Оттуда. Он мне четвероюродный дядя. Даниел О’Коннел. Тот самый.

Брайен резко повернулся к ней. Глаза у него округлились, рот широко открылся от изумления:

– Как ты сказала? Тот самый Даниел О’Коннел? Перестань меня разыгрывать.

Но сэр Чарлз сразу же подтвердил слова Равены.

– Господин О’Коннел, подобную бездушную и дерзкую позицию я, естественно, не разделяю. – Сэр Чарлз извлек небольшую золотую табакерку, высыпал на ладонь горстку ароматного табака, ловко клюнул своим длинным носом и откашлялся. – Тем не менее нельзя, на мой взгляд, не видеть в картофельном голоде и эпидемиях, уносящих ежегодно сотни тысяч жизней, некоего божественного промысла.

– Позвольте уточнить: число умерших приближается к миллиону, и конца этому не видно, – заметил О’Коннел.

– Пусть так. В общем, я хочу сказать, что за последнее время ирландская проблема утратила свое чисто земное измерение. А если так, то разве не следует отсюда, что и решение ее надлежит отдать в руки Провидения?

Наступило гнетущее молчание, которое нарушил лорд Кларендон:

– Клянусь честью, более бесчеловечного заявления касательно ирландских дел мне в жизни слышать не приходилось. Не думаю, что во всей Европе найдется еще хоть одно правительство, которое бы вот так же либо закрывало глаза на то, что происходит в западной Ирландии, либо даже проводило политику хладнокровного и систематического истребления целого народа.

– Не мелите вздор, Кларендон! – взорвался дородный лысый мужчина, говоривший с оксфордским акцентом. – Мы же толкуем не о людях – о дикарях. Или по крайней мере о тех, кого цивилизация и не коснулась. Не примите, разумеется, на свой счет, господа. – Говоривший чинно поклонился герцогу и графу. – Люди вашего ранга и воспитания так же далеки от ирландских мужланов, как мы, англичане, от этих мерзких валлийцев или американцы от негров. В конце концов в ваших жилах течет английская кровь. А я говорю о дикарях, о фанатиках, которых всячески подначивают нечестивцы священники.

– Сукин сын! – Не успела Равена и глазом моргнуть, как Брайен распахнул дверь и ворвался в комнату.

Собравшиеся дружно повернулись к нему.

– Что-что вы сказали, молодой человек? – холодно переспросил сэр Чарлз.

Граф Тайрон посмотрел на сына с каким-то безумным отчаянием во взгляде; это чувство все чаще охватывало его по мере того, как Брайен становился старше.

– В чем дело? Как ты смеешь сюда врываться?

Брайен изо всех сил впечатал кулак в ладонь.

– А почему ты позволяешь этой жирной английской свинье говорить с собою как с лакеем? Ты – О’Нил. Да Рыжий Хью в гробу бы перевернулся, доведись ему услышать этот разговор!

У графа вся кровь отхлынула от лица. Он побелел как мел. От сильной пощечины мальчик свалился на пол. Из уголка рта у него сочилась струйка крови.

Граф склонился над сыном и негромко сказал:

– Это тебе за то, что ты позволил себе поступить подобным образом в присутствии лорда Кларендона и остальных господ. Мальчишка! Дурак! Романтик! – повысив голос, с презрением продолжал он. – Рыжий О’Нил, как вам это нравится? В нашем роду целые поколения были британскими подданными и верными последователями англиканской церкви. А теперь вставай и извинись перед сэром Чарлзом.

«А иди ты к черту!» – вертелось на языке у мальчика.

Но в последний раз, когда он позволил себе повысить голос на отца, его выпороли так, что он несколько недель не мог сесть на лошадь, а это – наказание похуже, чем порка. Брайен О’Нил будто родился в седле. Больше того, он чувствовал себя словно частью лошади. Любимцем его был Рыжий, черный арабский скакун с белой звездой посреди лба. На нем он объездил чуть не всю Ирландию. Изумрудные холмы Керри. Могучие скалы Моэра, возвышающиеся над грозной Атлантикой. Плодородные долины Шаннона и Ли, поля Ленстера и Килкенни, простирающиеся почти до самого Дублина. Пшеница на них – почти в человеческий рост. Настоящий рай.

Здесь никогда не бывает слишком холодно или слишком жарко. Снега почти нет. Даже в августе зной к вечеру спадает. Но больше всего Брайену с его склонностью к туманным мечтаниям нравилась зима. Тогда он седлал своего любимца и неторопливо ехал вдоль унылого берега, подставляя лицо пронизывающему ветру, вглядываясь в океан, вслушиваясь в рев волн, накатывающих на береговую полосу.

Однажды его застиг внезапно налетевший шквал – под напором ветра клонились к земле даже могучие древние стволы. Ощущение одиночества, что всегда возникало зимой, по-настоящему захватило мальчика.

– Встать!

Брайен с трудом поднялся, прижимая ладонь к разбитой губе.

– Извинись. Сначала перед сэром Чарлзом, потом перед остальными господами. Да про меня не забудь.

Никуда не денешься, Брайен видел это по выражению отцовского лица. Если не подчиниться, его выдерут еще сильнее, чем в прошлый раз, а там, глядишь, и Рыжего можно лишиться. Граф уже намекал на такую возможность, когда Брайен год назад провалил экзамен по тактике. Теперь-то он – среди лучших учеников.

С трудом сглотнув, Брайен облизнул губы.

– Сэр… сэр Чарлз, я прошу прощения за свое дурное поведение и за сказанные слова. – Он обвел глазами комнату. – Джентльмены, прошу простить за то, что ворвался сюда.

Присутствующие, похоже, забавлялись происходящим.

– А вы, сэр… – Брайен встал по стойке «смирно». – У вас я прошу прощения… – Он запнулся и скривил губы, – …за то, что оказался непослушным и неблагодарным сыном.

Отец и сын смерили друг друга взглядом. Граф устало покачал головой:

– Хорошо, можешь идти.

С легкой задумчивой улыбкой сэр Чарлз посмотрел ему вслед.

– Так-так, граф, а парень-то у вас с норовом.

– Настоящий хулиган, – подтвердил граф. – Я уж подумываю о том, чтобы перевести его в другую военную школу. В Англии. Там дисциплина покрепче.

– Естественно. – Кривая ухмылка сэра Чарлза досказала все остальное: чего можно ожидать от учреждения – любого учреждения, чьи корни уходят в ирландскую почву? На всем отпечаток. Даже на сыне английского джентльмена, родившемся и выросшем в этой богомерзкой стране. Вот именно. Богомерзкой.

Англичанин…

– Говорят, ваша жена из де Моленов, милорд? – В голосе его явно прозвучала насмешка.

– Да, сэр Чарлз. – Граф внутренне напрягся.

– Известная купеческая семья в Дублине, верно?

– Именно так.

– Славная женщина.

– Благодарю вас, сэр Чарлз.

Легкая пикировка, смысл которой был здесь всем понятен. Дед и бабка Терезы де Молен по отцовской линии были Маллинзами; в какой-то момент они взяли новое имя и перешли из католицизма в англиканство. Это был способ добиться материального благополучия, а также пропуск в высшее ирландское общество, где на первых ролях были английские помещики, английские чиновники и ирландская знать протестантской веры, где граф Тайрон занимал видное место.

– Насколько я понимаю, эти де Молены – добрые граждане и патриоты? – иронически улыбнулся сэр Чарлз. Это был не столько вопрос, сколько утверждение. Мягкий упрек. Невысказанное предупреждение.

Равена устремилась за Брайеном, который вихрем пронесся через просторный холл.

– Ну и дурачок же ты! Это ведь надо – сказать такое! Удивительно еще, как это отец тебе голову не свернул.

При всех своих переживаниях Брайен не мог не усмехнуться:

– Ты в своем уме? По-моему, твое место в Бедламе.

– А что такое Бедлам?

– Лондонский приют для слабоумных.

– У тебя кровь идет. Больно?

– И как это ты, черт возьми, догадалась? Больно.

– Слушай, почему ты все время ругаешься?

– А почему ты все время болтаешь? Вернулась бы лучше к Роджеру, с ним тебе будет хорошо.

Равена так и застыла на месте. Изящные губки ее искривились, в глазах, бог весть почему, защипало.

Пройдя несколько шагов, Брайен остановился. Посмотрел назад.

– Эй, какого дьявола? Ты что, реветь, что ли, собралась?

– Я никогда не плачу. Один только раз плакала – когда умерла моя собака.

Брайен кивнул. Голос его смягчился:

– Это я могу понять. Наверное, я бы тоже заплакал, если б не стало Рыжего.

– А кто такой Рыжий?

– Моя лошадь.

Равена зарделась:

– Лошадей я тоже люблю. Ты позволишь мне покататься на Рыжем?

– Э-э, почему бы и нет? Только как бы он тебя не сбросил, это очень разборчивая лошадка.

– Ничего, как-нибудь найдем общий язык.

Некоторое время Брайен задумчиво смотрел на Равену, а потом застенчиво улыбнулся:

– Извини, что не поверил тебе насчет Дана О’Коннела. Это великий человек. Я серьезно. Он и еще Вулф Тоун.

– А кто такой Вулф Тоун?

– Он возглавил восстание против англичан в тысяча семьсот девяносто восьмом году. И знаешь, еще бы чуть-чуть – и победил. Между прочим, он был протестантом, каково? Все ирландцы хотят одного и того же, не важно, кто они – католики или протестанты. Свободы.

– Мы тоже протестанты.

– И я.

– И все равно отец не всегда на стороне англичан, – помолчав немного, осторожно сказала Равена.

– Мой тоже. – Брайен шагнул к ней и положил ей руки на плечи. – Знаешь, малышка, родство с Даном О’Коннелом компенсирует испанскую кровь.

Равена плотно сжала губы.

– Ну почему ты не можешь сказать ничего приятного без того, чтобы тут же все не испортить?

– Да шучу же я, шучу. Надо полагать, у испанцев с чувством юмора дела обстоят похуже, чем у ирландцев.

– К тому же ты лгун. Ты англичанин, а не ирландец. Твой брат Роджер мне все рассказал. Он ненавидит ирландцев.

Брайен разом помрачнел, все оживление куда-то исчезло.

– Бедняга Роджер. Да, он англичанин, в этом ты права. Но я – нет.

– Как это? Ведь вы же близнецы.

– Роджер – это просто отражение, знаешь, как в зеркале. А настоящий брат или настоящий ирландец – это далеко не просто отражение.

– Хорошо сказано, малыш. – Позади них появился Даниел О’Коннел и обнял обоих за плечи. – Я тебе кое-что должен, молодой человек.

– Мне, сэр? – У Брайена расширились глаза. – И что же это?

– Твое извинение. Хочу вернуть его тебе. Мне оно не нужно. Ты сказал чистую правду, и, по моему скромному мнению, ты очень храбрый парнишка. Что скажешь, Равена?

Она мельком посмотрела на Брайена и отвела взгляд в сторону. О’Коннел нагнулся и поцеловал ее в макушку.

– Ладно, мне пора, уже поздно. Завтра я уезжаю в Англию. На той неделе у меня выступление в парламенте.

– Задайте им жару, сэр! – Глаза у Брайена так и заблестели.

Великий человек тяжело вздохнул, покачал головой и с усилием проговорил:

– Нет, сынок, время пороха и огня еще не настало. Слишком много человеческих жизней зависят от того, получим ли мы помощь от Англии. Среди англичан есть добрые люди, верные друзья. А некоторые, вроде лорда Кларендона, пользуются немалым влиянием. Слышал ты когда-нибудь про Гладстона?

– Нет. И что же вы им скажете?

– Я стану на колени и буду умолять пересмотреть свое решение. А если понадобится, то стану на колени и в англиканской церкви и буду молить Господа, чтобы просветлил их тупые головы. – О’Коннел вытянул перед собой руки, закрыл глаза и почти продекламировал: – Ирландия в ваших руках. Если вы ее не спасете, никто не спасет. И я торжественно призываю вас запомнить мое предсказание: если на выручку не придете вы, погибнет четверть нашего народа.

Равена круто повернулась и кинулась к выходу. Глаза ее были полны слез, а о том, чтобы показать это Брайену О’Нилу, не могло быть и речи.

 

Глава 2

В ближайшие пять лет предсказание Даниела О’Коннела сбылось, и даже с лихвой. Акт о бедных оказался в лучшем случае временной мерой. Герцог с графом трудились не покладая рук, устраивая пункты питания в тех краях, где голод и болезни собирали особенно обильную жатву, – в Голуэе, Ольстере, Тайроне.

– Эти бедолаги никогда не теряют чувства юмора, – сказал как-то Эдвард Уайлдинг жене и дочери. – Теперь они переименовывают улицы в зависимости от того, что мы им раздаем. Медвяная дорога. Супный парк. Тушеный проулок. Овсяный тракт. Вот тебе и ирландцы.

Когда Равена, оказавшись на следующей неделе у Тайронов, пересказала эту историю братьям, Брайен только скривился:

– Твой отец восхищается тем, как легко люди переносят несчастья. Нет, настоящий ирландец никогда не будет питаться объедками с английского стола. Лучше бы наши отцы не Бога милосердного замещали, а подняли бедных на борьбу. Дали бы им ружья взамен овсянки. У вас есть деньги? Ну так снабдите их всем, чем нужно, чтобы дать англичанам в их жирный зад и вышвырнуть отсюда.

Роджер пришел в ярость:

– Ты предатель. Если бы ты не был моим братом, я бы доложил обо всем начальнику академии. Тебя следовало бы заковать в кандалы. Но хоть ты мне и брат, надо как следует проучить тебя за сквернословие в присутствии дамы. Это свинство мне надоело.

Он двинул Брайену с левой и легко отразил его выпад справа. Роджер О’Нил считался в классе лучшим боксером. А вот Брайен в искусстве кулачного боя был не силен. В драке он не разбирал, чем действовать: зубами, коленями, ногами – все сойдет.

Он с ревом кинулся на брата, который пританцовывал вокруг него наподобие матадора, дразнящего быка, время от времени нанося быстрые, жалящие удары левой, пока наконец у Брайена из носа не хлынула кровь и один глаз не заплыл, превратившись в узкую щелку.

– Ты просто жалкий ирландишка, – приговаривал он. – Руки сильные, а ума ни на грош. Все вы такие – олухи царя небесного, а уж вести себя вообще не умеете.

Он перехватил рывок Брайена левым апперкотом, а правой угодил ему прямо в висок. Брайен кулем повалился на землю.

Роджер навис над ним.

– Ну что, хватит с тебя?

Быстрый, как кошка, Брайен вцепился брату в лодыжку и попытался было двинуть коленом в пах. Роджер угадал его намерение и увернулся, приняв удар на бедро. Но все-таки и этого было достаточно, чтобы не удержаться на ногах. Брайен кинулся на него, и братья покатились по земле, безжалостно молотя друг друга, хрипло дыша и изрыгая проклятия.

Равена приплясывала вокруг:

– Прекратите! Немедленно прекратите, иначе вы меня здесь больше не увидите!

Не обращая ни малейшего внимания на ее угрозы, братья продолжали борьбу. Оба были в крови.

Постепенно Брайен начал одерживать верх, и в конце концов Роджер был уложен на обе лопатки. Брайен победоносно уселся на него и занес уже руку, чтобы нанести «удар милосердия», но Равена схватила его сзади за локоть.

– Довольно! Ты что, убить его собрался?

Брайен на секунду задумался и разжал кулак.

– А что, неплохая идея. Одним оранжистом меньше. – Он откатился в сторону и насмешливо посмотрел на брата.

Роджер вскочил на ноги и, приводя себя в порядок, принялся осыпать победителя ругательствами:

– Подонок! Гнусная свинья! Да ты и понятия не имеешь о честной игре!

Улыбка медленно сползла с лица Брайена.

– А ты, стало быть, вместе со своими англичанами ведешь честную игру? Вроде этого судьи-англичашки, который на прошлой неделе приговорил бедного Боба Килрейна к повешению только за то, что тот украл часы у какого-то паршивого ростовщика?

– Подлый воришка получил по заслугам. Ирландцы – нация воров и мошенников.

– Да, им приходится красть, чтобы выжить. Англичане загнали их в угол. Крысы, угодившие в западню, сражаются за жизнь; известны даже случаи, когда они, оказавшись в отчаянном положении, бульдогов загрызали до смерти. – Брайен ухмыльнулся. – Понимаешь, к чему это я?

Равена недоверчиво посмотрела на него:

– Ты это что, серьезно? Не может быть, чтобы человека повесили за кражу часов.

– Еще как может. – В голосе Брайена зазвучала неподдельная горечь. – У англичан тоже есть чувство юмора, только очень своеобразное. Судья вынес Килрейну приговор с такими словами: «Ты хотел заарканить время, а заработал вечность».

Потом, когда Равена уже собралась возвращаться домой, Брайен наклонился и прошептал ей что-то на ухо. Девочка насупилась:

– Не понимаю, о чем это ты, да и понимать не хочу.

Но вечером она как бы между делом спросила у матери:

– Мама, а что значит заниматься любовью?

– От кого ты слышала эти слова?

– От Брайена О’Нила.

– Так я и знала. – Герцогиня даже зажмурилась. – Твой отец прав: этот паршивец – прямо дьявол во плоти. Даже не поверишь, что эти двое, Роджер и Брайен, братья-близнецы, ведь Роджер – такой воспитанный юноша, настоящий джентльмен. Равена, я хочу, чтобы ты прекратила знаться с Брайеном О’Нилом. – Она обняла дочь. – А вообще-то, пожалуй, нам с тобой пора поговорить как матери с дочерью.

Так называемые интимные подробности ничуть не шокировали Равену. Наоборот, хорошо, что ей кое-что прояснили. А в принципе, она и без того не вчера узнала, что между мальчиками и девочками есть физические различия, заставляющие их тянуться друг к другу.

В новом свете увиделись некоторые эпизоды их с братьями развлечений. Например, игра в прятки в саду или шутливая борьба на сеновале. Прикосновения. Когда притрагиваешься к мальчику или мальчик притрагивается к тебе, это совсем не то, как когда играешь с девочками. Когда твоих округляющихся грудей касается мальчишеская рука, по всему телу ток пробегает. Или, допустим, Брайен взбирается тебе на спину и, сжимая ноги, пришпоривает, словно лошадь. И издает при этом чудные звуки, а лицо у него искажается гримасой. Раньше Равена не обращала на это внимания. Но теперь, после слов матери, этот случай приобрел в ее глазах новый смысл, и она почувствовала возбуждение. Что ж, неудивительно: зная теперь, чем Брайен занимался, она и сама не могла оставаться спокойной.

Впрочем, продолжалось это недолго. Равена встряхнулась и принялась энергично тереть руки, на которых выступила гусиная кожа.

– Какая мерзость! – вслух сказала она, пытаясь отогнать непрошеные мысли. – Роджер прав: Брайен действительно настоящее животное.

А голод и болезни продолжали делать свое черное дело. К 1852 году более миллиона ирландцев – женщин, мужчин и детей – умерли, а еще три миллиона – почти половина всего населения – лишились работы.

Между тем в том же самом году из Ирландии в Англию были отправлены два миллиона тонн пшеницы.

По городам и весям Великобритании бродили в поисках хоть какого-нибудь заработка оборванцы, рабочие-мигранты из Ирландии, оставившие дома голодающие семьи.

Как раз в это время достиг своего пика и исход ирландцев в Америку. Ирландский фонд взаимопомощи открыл свои отделения в Бостоне, Филадельфии, Нью-Йорке, Балтиморе, Сент-Луисе и Дюбьюке. Иные помещики считали, что заплатить своим батракам семнадцать с половиной долларов на дорогу дешевле, чем кормить их.

Как-то за завтраком, читая отчет о путешествии на одном из набитых до отказа судов, герцог даже оттолкнул тарелку.

– Кошмар! Настоящий кошмар! Недаром «Нейшн» называет эти корабли гробами, – обратился он к герцогине. – Там и фута свободного пространства не найдется. Людей, как скот, сбивают в кучу, и они тонут в собственной блевотине и экскрементах. Пять недель на голодном пайке. А вода становится такой грязной, что приходится дезинфицировать ее с помощью пороха.

– Мне страшно, Эдвард, – сказала герцогиня. – Ведь до бесконечности это продолжаться не может – в конце концов что-нибудь наверняка да произойдет.

– Да, это то же самое, что сидеть на бочке с порохом, вот что я тебе скажу. В один прекрасный день фитиль догорит и всех нас, все Британские острова, разнесет в щепки. А затем и всю империю.

Равена, приехавшая домой на каникулы из Англии, где училась в Кенсинггтонской женской школе – два «г», в отличие от другой, Кенсингтонской с одним «г» и не такой престижной, молча ела, не поднимая головы от тарелки.

Роджер поведал ей, какие ужасные вещи произошли в Ирландии, пока ее не было.

– В прошлом году здесь было совершено тридцать восемь тысяч преступлений – убийства, покушения на убийства, ограбления. Это все работа гнусных типов, сбившихся в банды. Они называют себя по-разному. Беляки. Ленточники. Чесальщики. Левеллеры. И еще Молли Мэгваэры – эти хуже всех.

– Да разве приходится ирландцам ожидать от англичан хоть какой-нибудь справедливости? – с горечью перебил его Брайен. – Им остается рассчитывать только на себя. Возьми всех этих барышников, или агентов по найму, или спекулянтов всяких – да их бы в любой другой стране давно повесили. Но только не в Ирландии.

Брайен с Роджером теперь тоже учились в Англии, в Сэндхерсте – военной академии, готовившей офицеров для службы дома и за границей. Роджер, как и раньше, был в числе лучших учеников своего класса. Брайен, тоже как и раньше, постоянно отставал.

Трио – Роджер, Брайен и Равена – к этому времени распалось. С годами Брайен все больше отдалялся и от брата, и от Равены, которой только что исполнилось пятнадцать. Она превратилась из девочки в девушку – больше не росла, полностью развилась физически. Высокая, стройная, женственная, острые девичьи груди, округлые ягодицы, длинные ноги.

Обе семьи, Уайлдинги и О’Нилы, к взаимному удовлетворению, решили, что Роджер и Равена составляют «хорошую пару».

Но у самой Равены на этот счет имелись сомнения. Разве она любит Роджера? И вообще – что такое любовь? Удар молнии? Судя по тому, что она читала в стерильных викторианских романах, в изобилии имевшихся в домашней библиотеке Уайлдингов, любовь – это просто невинные поцелуи да робкие прикосновения. И ничего похожего на то, о чем еще пять лет назад ей говорила мать, – интимные и страшноватые в своей загадочности физические отношения. Разговор этот состоялся в тот день, когда Брайен спросил ее на ухо, как она по части занятий любовью.

Да, но разве может девушка ответить на подобный вопрос? Есть только один способ. Но даже при мысли о том, чтобы заняться «этим», Равене делалось страшно. И вместе с тем одолевало любопытство; она нетерпеливо, хоть и с некоторым содроганием, ждала того момента, когда «это» случится.

Случилось через год.

Как-то в августе Равена сговорилась с Роджером покататься верхом. В то утро она принимала ванну и душилась с особым тщанием, неторопливо и сосредоточенно. Было у нее какое-то смутное ощущение, что сегодня произойдет нечто необычное.

Равена облачилась в недавно подаренный ей костюм для верховой езды. Плотно облегающий жакет с высоким лифом и небольшими басками, как у форейтора. Верхняя юбка, расшитая по подолу яркими цветами, была присборена спереди и позволяла видеть нижнюю, более короткую юбку и жокейские сапожки.

Равена минут десять вертелась перед зеркалом, прежде чем надеть шляпу с высокой тульей.

– Никак не могу как следует приладить ее, – пожаловалась она Розе, ставшей к тому времени ее личной камеристкой.

– Да что вы, мисс Равена, вид у вас прямо сногсшибательный. Может, только слегка надвинуть ее на лоб, чтобы волосы сзади было лучше видно.

– А ну-ка, дай мне ножницы. Сейчас срежу эти завитки, мешают только.

У Розы от ужаса округлились глаза.

– А что скажет герцогиня?

Равена подмигнула ее отражению в зеркале:

– Скажем, что это последняя парижская мода.

Потом она зашла в столовую попрощаться с матерью.

– Мы сговорились с Роджером встретиться прямо в конюшне. Так будет быстрее, а то ведь до Лох-Дерг путь не короток. Пообедаем где-нибудь на постоялом дворе.

– Будь осторожна, дорогая.

Это было напутствие-предостережение, и пришлось оно, надо признать, к месту. Знак. У Равены возникло какое-то сладостно-болезненное предчувствие. Так бьет копытом кобылица, когда до бури еще ох как далеко. Натянута как струна. От нетерпения вся дрожит. Дерзкий порыв, словно сам черт не брат.

Будь осторожна…

В деннике она велела груму по имени Шейн оседлать Апача – чалого жеребчика, привезенного ей отцом с западного побережья Соединенных Штатов два года назад. Теперь он вырос и стал весьма своенравным.

Шейн, малый с невыразительным лицом, некогда выступавший на ринге, с сомнением покачал головой:

– Знаете, мисс Равена, что-то Апач в последнее время почти ничего не ест. Вообще-то с ним такое бывает – очередной приступ дурного настроения. Но может, лучше…

– Ладно, справлюсь как-нибудь. Делай что велено, – прервала его Равена.

Шейн обиженно посмотрел на нее. Обычно она с ним так резко не разговаривала.

– Слушаю, мисс.

Равена увидела его еще издали, на гребне холма, на расстоянии примерно в полмили. Вокруг – сверкающий изумруд травы, колышущейся, как морская волна.

При его приближении Равена сдвинула брови. Когда расстояние сократилось до сотни ярдов, сомнений не осталось: это не Роджер, а Брайен! Раньше могла бы догадаться. Ведь Роджер всегда при полном параде – узкие бриджи, сапоги со шпорами, хлыст, шляпа с высокой тульей. А на этом только бриджи, остальное – с бору по сосенке: форменные кепи и башмаки, мятая белая рубашка с высоко закатанными рукавами, открывавшими мускулистые предплечья.

– Вижу, удивлена, – хмыкнул Брайен, соскакивая на землю.

– Не то слово. А где Роджер?

– Не поверишь, но мой дорогой братец попросил заменить его, чтобы не отменять поездку.

– Ты совершенно прав, я тебе не верю.

– Тем не менее так оно и есть. Видишь ли, Роджер не из тех, кто ради какой-то там конной прогулки пренебрежет долгом. Впрочем, тебе это известно лучше моего. – Брайен насмешливо скривил губы. – Дорогая моя будущая золовка.

– Не надо решать за меня, – насупилась Равена. – Спасибо, конечно, за то, что столь благородно согласился заместить Роджера, но, право, в этом нет никакой необходимости. Мы с ним как-нибудь в другой раз покатаемся – когда у него не будет никаких «долгов». – Вообще-то Равена не собиралась иронизировать по этому поводу – просто так получилось.

– А разве тебе не интересно узнать, что это за долг? – с тем же сарказмом спросил Брайен.

– Ну почему же, интересно.

– Он отправился вместе с самозваными блюстителями порядка в погоню за беднягой селянином, укравшим свинью у сквайра Бентли. Ружья, веревка – словом, все, что нужно для гнусного представления, при них. – Брайен презрительно скривился.

Равена попыталась не выдать своих чувств. Подумать только – псовая охота, только не на лис, а на человека, для него важнее, чем прогулка с нею!

Грум подвел оседланного чалого.

– Все готово, мисс Равена.

Она оглядела Апача, потом неуверенно перевела взгляд на Брайена.

– Поехали, – сказал он. – Не робей. Ты ведь и оделась специально. И конь копытом бьет. Какой красавец, однако. По-моему, я его раньше не видел.

– Мисс сегодня впервые выезжает на нем. – Шейн многозначительно посмотрел на Брайена. – А лошадка-то норовистая.

– Ну и умница, смелости тебе не занимать, – к удивлению Равены, сказал Брайен. – Если кто и может укротить этого молодца, так это только ты, радость моя.

В этот миг Равена почувствовала такой прилив тепла и признательности Брайену, какой до этого испытывала лишь однажды – когда давали бал в резиденции вице-короля и она вся в слезах бежала от Брайена и Дана О’Коннела.

В тот вечер, когда бал уже кончился, Брайен отыскал ее где-то в самом углу гардеробной.

– Убирайся отсюда и оставь меня в покое! – прорыдала она, закрывая лицо руками.

– Все нормально, – почти ласково откликнулся Брайен. – Когда Дан О’Коннел выйдет на трибуну парламента и скажет то же самое, что сказал сегодня, многие заплачут. Это будет стон по Ирландии. – С этими словами он повернулся и вышел.

– Ну что, едем? – Его голос оторвал Равену от воспоминаний.

– Поехали. – Она бодро улыбнулась ему. Шейн поддержал стремя и помог ей взобраться на дорогое, отороченное по краям серебряной каймой дамское седло. Взяв вожжи в руки, Равена пришпорила лошадь, и они медленно двинулись вперед.

Когда Брайен впервые показал ей своего жеребца, она удивленно спросила:

– А почему ты назвал его Рыжим? Ведь он черный как смоль.

Брайен ухмыльнулся и потрепал лошадь по шее.

– Он не против, можешь мне поверить. Его тезка был благороднейшим из ирландских дворян.

Только тут до Равены дошло: Большой Рыжий О’Нил.

– Апач, смотрю, такой же крупный и сильный, как мой Рыжий, – заметил Брайен. – Интересно, в скорости он с ним потягается?

– Побьет, – уверенно заявила Равена.

– Пари?

– Да, но только не в этом костюме. Если бы знала, что предстоят скачки, надела бы брюки Шина.

Ее братья, Шин и Кевин, учились в Оксфорде: один – еще студент-медик, другой, которому уже исполнился двадцать один, работал над докторской. В последние два года каникулы они проводили за границей, так что Равена видела братьев только на Рождество.

– Разве ты катаешься в брюках? – удивленно поднял брови Брайен.

– Бывает. Когда собираюсь галопировать, надеваю под юбку брюки вместо панталон. А отъехав подальше от дома, юбку скидываю – и вперед.

Сделав это заявление, Равена с удивлением подумала, что с Роджером никогда бы так откровенничать не стала. Это оскорбило бы его чувство приличия и разрушило образ девушки, воспитанной в традициях чести и благонравия.

– Здорово, – рассмеялся Брайен, вроде догадываясь, о чем она думает. – Даю слово, от меня об этом никто не узнает.

– Да уж пожалуйста. А то мама с ума сойдет. Не говоря уж о твоей матери.

Тереза де Молен была маленькая хрупкая женщина с огромными глазами, слегка выпученными от увеличенной щитовидки. Казалось, она в любой момент готова удариться в истерику. Жизнь представлялась ей цепью следующих одна за другой ловушек.

– Сейчас у дорогой мамочки очередной пунктик, – расхохотался Брайен. – Она всякую ночь заглядывает под кровать в поисках ленточников и Молли Мэгваэров.

– Может, у нее есть для этого основания. Отец говорит, что эти бандиты в последнее время совсем распоясались.

– Да? – Брайен резко оборвал разговор и вгляделся вперед. Равена посматривала на его поджарую фигуру, поднимающуюся и опускающуюся в такт движениям лошади, с которой она как будто полностью слилась. Точная копия Роджера – только негатив. Те же зеленые глаза, такие же морщинки. Как говорится, из одного куска материи сшиты.

И в то же время вряд ли найдешь братьев, которые были бы так же не похожи друг на друга, как эти двое! Брайен повернул голову и неожиданно спросил:

– А тебе известно, что в Ирландии нет точки, которая удалена от моря больше чем на семьдесят миль?

– Никогда не задумывалась об этом.

– Жизнь здесь – что на пустынном острове. Да-да, именно на пустынном острове. Моряки, потерпевшие кораблекрушение, – вот кто мы такие.

– Ну, о себе я этого не скажу. Я даже до английского берега добраться не успеваю, как морская болезнь начинается.

– А ты знаешь, что имя жены твоего испанского предка идет от Ирландии? Эверио – отсюда Эрин или Эйре.

Равена с улыбкой покачала головой:

– В первый раз слышу. А ты что, решил дать мне урок истории с географией?

– Ну, учитывая мои выдающиеся академические успехи, это было бы довольно забавно. Но ирландской историей я интересуюсь, это верно.

– А ты знаешь, откуда происходит название города Дублина?

– Конечно. Это значит «Черная лужа». То что надо по нынешним временам. Двести лет под английским владычеством. Двести плюс один.

– Кромвель? – спросила Равена.

– Смотрю, ты тоже знаешь историю. Не сомневаюсь, что в глубине души ты самая настоящая ирландская девчонка.

– Между прочим, это часть и английской истории.

– Да, но только чертовски паршивая часть. Кромвель высадился в Дроэде и вырезал весь гарнизон, включая женщин и детей. А потом этот сукин сын стал на колени и помолился.

– Судя по тому, как все это время шли дела, вполне может показаться, что Бог таки на стороне англичан.

– Да нет никакого Бога.

Брайен вновь погрузился в глубокое молчание.

До Лох-Дерг они добрались уже после полудня. Озеро походило на тарелку из потускневшего серебра, вода совершенно спокойная, словно застывшая.

– Похоже, здесь глубоко, – заметила Равена. – Я, во всяком случае, купаться бы не отважилась.

– Говорят, внизу, на дне, – само чистилище.

Они остановились у постоялого двора рядом с озером и отдали лошадей на попечение мальчишки-конюха. Жена хозяина оказалась веселой толстушкой, говорившей с таким сильным акцентом, что Равена с трудом понимала ее. При виде Брайена она совершенно расцвела, сжала ему лицо своими пухлыми ладонями и звучно расцеловала в обе щеки.

– Брай, дурашка, как же я за тобой соскучилась. – Она спросила, как там Роджер и граф с женой. Затем, придирчиво оглядев Равену, перешла на гэльский. К немалому удивлению Равены, Брайен отвечал ей на том же древнем языке, которым, казалось, владел ничуть не хуже ее.

Оба расхохотались, и миссис Дивер игриво потрепала Брайена по щеке.

– О чем это вы с ней толковали?

– Я сказал, что мы помолвлены, а она предложила нам устроиться в небольшой мансарде – там, мол, никто не помешает.

Равена нахмурилась:

– Боюсь, не могу разделить чувств миссис Дивер. Не нахожу все это таким уж забавным. А ведь мне начало казаться, что мы можем стать друзьями.

– Мне очень хочется, чтобы мы стали друзьями, Равена. – Зеленые глаза Брайена показались ей такими же глубокими, как озеро, расстилавшееся перед ними.

– Судя по тому, как ты ведешь себя с самого начала нашего знакомства, поверить трудно. Ты жестокий.

– Просто ты меня еще мало знаешь. – Равена заметила, что ее слова задели Брайена за живое.

– Это верно. Да и ты меня, в сущности, не знаешь. Потому, наверное, все ссорами и кончается.

– Я знаю тебя лучше, чем Роджер. – Брайен накрыл ладонью ее руку.

– Нет.

– Да, и скоро ты сама в этом убедишься. А теперь пошли. Мэри, приготовь нам чего-нибудь поесть да про кувшин доброго эля не забудь.

Пообедать они решили на озере. Равена села на корму лодки, Брайен взялся за весла и повел лодку к небольшому острову прямо посреди озера.

– Здесь святому Патрику явилось видение чистилища.

– Как, прямо в лодке?

– Сейчас увидишь.

Он пристал к острову и помог Равене выйти на берег. Не отнимая у него руки, она послушно двинулась за Брайеном вглубь, где на вырубке стояла небольшая каменная часовня. Брайен показал на пушечку, казалось, врезанную прямо в склон холма.

– Тут была пещера. Да и сейчас, по-моему, есть, прямо за пушкой. Здесь святому Патрику было видение, и он сказал, что всякий, кто войдет в пещеру, проследует в чистилище. Как-то в былые времена несколько отважных рыцарей заглянули внутрь, и больше их никто уж не видел. Узнав об этом, папа Александр Шестой велел заделать вход в пещеру святого Патрика.

– Ни единому слову не верю, – хмыкнула Равена, – ты все выдумываешь.

Брайен прижал руку к сердцу:

– Богом клянусь, все чистая правда.

Они отдали должное кулинарному искусству миссис Дивер и с удовольствием глотнули эля прямо из глиняного кувшина.

– Никогда не любила алкоголя, – призналась Равена, – но это – просто нектар.

– Понятное дело, ведь мы на воздухе, а к тому же проголодались и пить хочется. Тяжелый труд и спортивные упражнения обостряют все чувства.

Покончив с обедом, они тронулись назад и попрощались с миссис Дивер.

– Скажи Роберту, что я приеду в следующую субботу потолковать о том дельце.

Равена перехватила взгляд, которым Брайен обменялся с хозяйкой. Что-то показалось ей странным.

На обратном пути она небрежно заметила:

– Вы с ней прямо-таки заговорщики.

Выстрел достиг цели. Брайен явно насторожился:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что за дела могут быть у Брайена О’Нила с хозяином постоялого двора и его женой?

– Ты угадала, любовь моя. – Брайен пристально посмотрел на Равену. – Мы и впрямь заговорщики.

Равена откинула голову и расхохоталась.

– Никогда бы не подумала. А где ты научился гэльскому?

– Мальчишкой я постоянно болтался рядом с Квигли – это наш сторож, – и мне легче было понимать его гэльский, чем английский. Тогда я и пристрастился к этому языку.

Через некоторое время Брайен спросил:

– Ну как, все еще считаешь, что твой чалый может побить моего Рыжего?

– Ни минуты не сомневаюсь.

– Ну так докажи.

– Ты что, рехнулся? Тебе же сказано: я не так одета.

– Разве панталоны хуже брюк? А юбку можешь скинуть.

– Не смей так говорить со мной, это неприлично! – На щеках у Равены выступили два красных пятна, но что-то в ней готово было откликнуться на вызов.

Натянутая как струна, нетерпеливая, отчаянная…

…будь осторожна…

– Извини, если так прозвучало, не хотел. Но что тут, собственно, неприличного? Ты думаешь, мне не приходилось видеть дамских панталон?

– Не сомневаюсь, что приходилось, только эти дамы не были настоящими дамами.

Брайен расхохотался. Зубы у него оказались белее, чем у Роджера, особенно на фоне загорелого лица.

– Кто это только что говорил о приличиях? Ну ладно, Равена, кончай дурака валять. Когда ты появляешься в купальне, на тебе не только панталон нет, но и кое-чего еще.

Она нервно огляделась:

– А если кто-нибудь увидит?

– Здесь неподалеку есть укромное местечко, никто туда не заходит. Там же, рядом, начинается ровная, примерно в милю длиной, проселочная дорога. Ну, решайся. Или боишься, что мой парень сделает твоего Апача?

– Ты еще поперхнешься этими словами, Брайен О’Нил. – Равена потрепала чалого по шее. – Зададим им жару, Апач.

– Узнаю О’Коннелов, – хмыкнул Брайен.

Окруженная с обеих сторон деревьями тропа полого поднималась вверх, обрываясь у огромного луга. Куда ни кинь взгляд, колышется зеленое поле. А вот и дорога, о которой говорил Брайен, – действительно ровная и широкая. Брайен соскочил с лошади и протянул Равене руку.

– Лучше отвернись. И дай слово, что не будешь подглядывать.

Брайен торжественно прижал руку к сердцу:

– Клянусь честью ирландского дворянина.

Он отвернулся, а Равена дрожащими пальцами принялась расстегивать юбки. Оставшись в присутствии молодого человека в одном лишь нижнем белье, она вся так и задрожала от возбуждения. Кое-как справившись с юбками, Равена положила их на землю у ближайшего куста и ловко, как мужчина, вспрыгнула в седло.

Щеки ее горели.

– Ну все, можешь поворачиваться. – Не отваживаясь даже посмотреть на Брайена, Ровена вперилась взглядом вперед. Но она чувствовала, что он не сводит с нее глаз. – Ладно, довольно пялиться. Начинаем.

Уголком глаз Равена уловила какое-то движение – Брайен взлетел в седло.

Она легонько хлопнула Апача ладонью по холке и отпустила вожжи.

– Ну, Апач, вперед, быстрее!

Жеребец резво взял с места. Вдавливая колени ему в бока, Равена низко пригнулась к шее чалого.

Проскакав четверть мили – здесь рос большой дуб, – Рыжий остался на три корпуса позади, однако же Брайен все еще уверенно улыбался. Впрочем, он не мог не признать, что наездница Равена – что надо.

На половине дистанции черный жеребец начал сокращать разрыв, а на гребне невысокого холма почти поравнялся с Апачем.

– Живее, милый, наддай! – Равена склонилась еще ниже.

Неподалеку от лесной опушки Рыжий вырвался вперед. Не обращая внимания на деревья, Равена погоняла лошадь. Голову она подняла совершенно не вовремя. Это был лишь беглый взгляд на низко нависающий над тропинкой сук. Равена попыталась, разом оценив опасность, поднырнуть под него, но было уже поздно: оглушительный удар пришелся справа, чуть выше виска.

Перед глазами все поплыло, и Равена успела лишь смутно расслышать отчаянный крик Брайена:

– Равена! О Боже, только не это! Ну, Равена, милая, скажи хоть что-нибудь!

Его лицо, низко склонившееся над нею, расплывалось в бледное пятно. Вот руки Брайена она ощущала отчетливо. Он поглаживал ее голову, лицо.

Руки сильные, мускулистые. Приятное ощущение. Вот так же она младенцем чувствовала себя на руках у отца. Теплота. Защищенность. Любовь.

Любовь? Вот нелепость-то. Любовь – это нечто противоположное тому чувству, что вызывает у нее Брайен О’Нил. Беда в том, что они так похожи. Брайен и Роджер. Совсем Равена запуталась. Ведь если она кого из них и любит, так это Роджера. Если?

– Слава Богу, жива. – Он крепко прижал ее к себе. – Ну как ты?

– Все плывет перед глазами, – слабо выговорила Равена и снова закрыла глаза.

– Спящая красавица. – В голосе Брайена появилась какая-то хрипотца, словно ему было трудно выговаривать слова.

Равена ощущала его горячее дыхание. И запах эля. Ладони его скользят по ее рукам. Пальцы лихорадочно расстегивают жакет и пояс. Равена неподвижно лежит в его объятиях, мягко покачиваясь где-то на границе между явью и забытьем. Она отдает себе отчет в том, что происходит, ошибки тут быть не может.

…будь осторожна…

Осторожна, как бы не так! Всю ее наполняет какое-то восторженное ощущение полной свободы.

Почувствовав его руки у себя на груди, Равена судорожно вздохнула. У себя на обнаженной груди. Такого она прежде не испытывала. Зарождаясь в отвердевших сосках, это ощущение постепенно спускается вниз, охватывая все тело. Он прижимается ртом к ее губам. Язык проталкивается сквозь безвольные губы. Равену кружит в вихре, и она не в силах противостоять упорному течению, несущему ее в сторону запретной гавани.

Неужели это происходит с ней? Нет-нет, не может быть! Это не она, это героиня какой-то романтической повести. А она, Равена Уайлдинг, просто наблюдает за происходящим со стороны.

Его ладонь скользнула под пояс панталон и поползла вниз по вздрагивающему животу. Пальцы запутались в девственном лесу.

Теперь наслаждение, испытанное, когда он гладил ее грудь, было вытеснено иным чувством – всепоглощающим экстазом. Равена была потрясена собственным открытием. Это вожделение.

Брайен мягко взял ее за руку и направил в нужное место. Ее пальцы сомкнулись на этом. Равена застонала. Глаза у нее открылись в изумлении, ресницы так и затрепетали.

– О Боже! Что это с тобой?

– Ну-ну, девчонка, не надо притворяться, – ухмыльнулся Брайен. – В твоем возрасте девушки, по-моему, должны знать, что у мальчиков есть свои особенности.

– Можно подумать, мне это неизвестно. В конце концов у меня два брата. Но такое! А может, ты калека? И как это ты с такой штукой разгуливаешь? Не мешает?

Брайен от души расхохотался.

– Ах ты, маленькая шалунья. – Он стиснул ее так, что дыхание перехватило. – Да нет, глупышка, он у меня чаще всего не такой. Только когда ты рядом.

– Только я? Ты хочешь сказать, я – единственная девушка в мире, вызывающая такое странное явление?

– У, хитрюга. Знаешь, Равена, ты хитроумнее иного законника.

В общем-то прикасаться к нему было приятно.

– Ладно, как бы то ни было, положение угрожающее. Как его успокоить?

– Есть только один путь. – Брайен потянул вниз ее панталоны. Сдвинув колени, Равена ловко выскользнула из них. Они откинулись на мягкую траву. Сверху – голубое, без единого облачка небо. Вокруг – изумрудные холмы. За свои шестнадцать лет Равена никогда еще не испытывала такой свободы и такого подъема всех чувств.

То обстоятельство, что она вот-вот потеряет невинность, ничуть ее не беспокоило. Когда Брайен раздвинул ей колени и любовно, бережно овладел ею, все показалось таким естественным, таким неизбежным.

Поначалу возникло легкое жжение и даже боль, но все быстро прошло, растворившись в накатывающих на нее волнах. Равена захлебнулась от восторга.

Она стонала, извиваясь под ним всем телом, откликаясь на его ласки со страстью, не уступавшей его собственной. Восторг все нарастал и нарастал. Волны набегали одна на другую. И вот уж больше некуда. Сердце колотится с такой силой, что, кажется, вот-вот выскочит из груди. Легкие работают, как паровые мехи. Все подчинено жадной плоти.

– О Боже!

По телу пробежала крупная дрожь, и Равена заскользила куда-то вниз, подобно листу, который подхватывает ручей, сбегающий по склону холма прямо в море.

Потом она в изнеможении лежала в его объятиях, с наслаждением ощущая, как лучи солнца ласкают обнаженное тело. А над головой – прозрачное небо. А вокруг – сладкий запах травы. И его запах. И ее собственный.

– Ты пахнешь морем. И я тоже.

Он растрепал ей волосы.

– Так и должно быть. Все люди вышли из моря. А мы, ирландцы, в особенности. Мы как море – темные и задумчивые.

– Вовсе я не темная и не задумчивая.

– Ну, сейчас и я тоже.

– Тебе должно быть стыдно, Брайен О’Нил. Воспользовался тем, что я расшиблась и едва сознание не потеряла.

– Да? – ухмыльнулся он. – А по-моему, ты только что работала куда энергичнее, чем когда подгоняла Апача. В какой-то момент мне даже показалось, что ты меня вот-вот сбросишь с седла.

– Фу, противный.

– Точно, и еще неотесанный, беспутный, несносный.

– И это еще слабо сказано. – Неожиданно глаза у Равены сузились, как у кошки, и она бросила на него загадочный взгляд. – Ну что, получил ответ на свой вопрос?

– Что еще за вопрос? – Брайен недоуменно воззрился на Равену.

– Ну как же, тот вопрос, что ты задал тем летом, когда мне исполнилось одиннадцать. В тот день, когда вы с Роджером поцапались.

Брайен помотал головой:

– Твоя взяла, малышка. Сдаюсь. Не припоминаю… – Он оборвал себя на полуслове – видно, в памяти его что-то зашевелилось. Лицо Брайена медленно расползлось в широкой улыбке. – Ах вот оно что! Теперь вспомнил.

– Ну и каков будет ответ?

– Равена, милая… – Голос у него сделался мягким, как воск. – Ты превзошла самые смелые мои ожидания. – Брайен взял ее за руку и принялся целовать пальцы, один за другим. Потом – ладонь.

Никогда еще Равене не приходилось видеть его таким серьезным.

– Что-нибудь случилось, Брайен?

Вопрос, казалось, удивил его.

– По-моему, я умом слегка тронулся, – сказал он, обращаясь больше к себе, чем к Равене.

Но уже в следующий момент он превратился в знакомого ей Брайена. Высокомерного, хвастливого, наглого.

– Да, Равена Уайлдинг, тут уж ничего не скажешь, сластолюбия у тебя на десяток девчонок хватит, и я бы еще с удовольствием с тобой покувыркался, да поздно уже, и боюсь, как бы твой отец с ружьишком в лес не вышел.

– Ты сейчас говоришь прямо как Мэри Дивер, – рассмеялась Равена.

– А что, в свое время она тоже была девчушкой что надо.

– Эта туша? Знаешь, Брайен, если бы у меня была плетка, я бы с удовольствием тебя отхлестала.

Не успела Равена опомниться, как Брайен перевернул ее на живот и звонко шлепнул по голым ягодицам.

– Знаешь, малышка, тебе бы самой не худо кое-где немного мясца нарастить. А теперь надевай штаны да поехали.

 

Глава 3

В тот самый день Брайен О’Нил дал себе торжественную клятву: на Равене женится он, а не этот молокосос Роджер.

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.

Вот уже больше года как Брайен принимал активное участие в революционном подполье. В партию «Молодая Ирландия» его привел один собутыльник, некто Джон Блейк Диллон. Юные боевики, в большинстве своем крестьянского происхождения, не сразу приняли в свой круг отпрыска родовитого англичанина. Из десяти претендентов на вступление в партию четверым отказали – из соображений безопасности. Когда мужчина не может выдержать вида своих голодающих детей, только от самых сильных можно ожидать, что честь и любовь к родине они поставят выше вполне человеческой жажды жизни. Родной брат может оказаться потенциальным предателем.

Группа, в которую входил Брайен, еженедельно встречалась на постоялом дворе Диверов, чтобы выработать план действий на ближайшие дни и подвести итог сделанному на минувшей неделе.

Во всех «бандах», как презрительно именовали их англичане, существовала строгая военная дисциплина.

Никого не называли собственными именами, подменяя их более или менее подходящими кличками. Диллон звался лейтенант Длинный Нос; Джон Бейтс – капитан Косматая Обезьяна; Брайен – капрал Гнедая Лошадь, по ассоциации с его жеребцом; Дивер, командир группы, – майор Эль: его гигантское брюхо свидетельствовало о ненасытной любви к этому напитку.

Минувшая неделя явно выдалась удачной.

– Мы раздобыли талоны на еду для малышей вдовы Джо Келли. И у Фитцпатриков с Оуэнсами дети, судя по всему, живы. Во всяком случае, к нам они не обращались.

Бросив взгляд на горку монет и банкноты, разбросанные по столу, стоявшему посреди подвала – их тайного места сборищ, – майор Эль расплылся в довольной улыбке:

– Добрая добыча, ничего не скажешь. Пара агентов по найму кое-чего не досчитаются. А рядовые О’Брайен и Митчелл ловко поработали в англиканской церкви Корка. Пока священник наставлял О’Брайена, Митчелл снял церковную кассу. Молодцы, ребята. – Он перевел взгляд на Брайена. – А капрал Гнедая Лошадь раздобыл два пистолета и английскую винтовку.

Все словно по сигналу повернулись к Брайену, и он в смущении передернул плечами. Дивер откашлялся.

– Да, капрал, раз уж заговорили про вас, есть еще одно дельце. Это касается той юной леди, что была тут с вами в прошлый понедельник…

– Ее зовут Равена Уайлдинг. Они с Мэри сразу понравились друг другу.

– Вот как? – Пыхнув трубкой, сделанной из кукурузного початка, Дивер насмешливо посмотрел на Брайена. – А ведь она, как выяснилось, дочь герцога Ольстерского.

Это замечание задело Брайена, и он сказал то, чего говорить бы не следовало:

– Герцог – хороший человек. Я доверяю ему ничуть не меньше, чем собственному отцу.

Раздался общий хохот, и Брайен насупился.

– Вот в этом-то все и дело, паренек. Видишь ли, никто из нас, коли на то пошло, не доверяет твоему отцу графу Тайрону.

Взорваться Брайен не взорвался, но неудовольствие свое выразил явно:

– Это несправедливо, майор. Мой отец беззаветно предан делу Ирландии. И герцог Ольстерский тоже.

Дивер поднял брови.

– Правда? Так почему же они не отдадут тысячи акров ирландской земли своим арендаторам, которым она принадлежит по праву?

– Все не так просто, майор, и вам это известно не хуже, чем мне.

– Ладно, оставим это. Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать достоинства – или их отсутствие – вашего отца и герцога. Вы, капрал, один из нас, и убедительно доказали, что вам-то доверять можно. Тем не менее возраст позволяет мне гораздо лучше, чем вам, судить о том, как, бывает, складываются отношения между мужчиной и девушкой. Поэтому я вынужден просить вас больше не приводить ее сюда. И вообще предпочел бы, чтобы вы перестали встречаться. Она представляет опасность. Не говоря уж о том, что в ее объятиях так легко забыться.

Брайен вспыхнул и вскочил на ноги, сжимая кулаки.

– Я сам знаю, с кем мне встречаться, а с кем не встречаться. Ведь это то же самое насилие в английском духе, против которого мы восстали.

– Эх, малыш… Иногда в бою приходится пользоваться оружием противника.

– Не надо кормить меня всякими банальностями. Я люблю Равену Уайлдинг, и давайте покончим с этим!

Брайен почувствовал, что в комнате сгущается враждебная атмосфера. Все происходящее изрядно его нервировало, ирландский акцент, с которым иногда говорил Дивер, был совершенно не похож на естественный выговор его жены. Он прибегал к нему в критические моменты, например когда надо было призвать к порядку тех, кто нарушал неписаные законы организации; рассчитанный прием, направленный на то, чтобы не доводить дело до крайности.

В водянистых глазах майора, таких простодушных на вид, Брайен уловил железную решимость, которую не поколеблет ничто.

– Капрал Гнедая Лошадь, вы вполне отдаете себе отчет в том, что из нашей армии никто по доброй воле не уходит?

– Да, сэр. – Брайен облизнул внезапно пересохшие губы.

– Было бы весьма огорчительно, если нам… – Он не закончил фразы, но в том и нужды не было. Брайен и без того почувствовал, как на шее у него захлестывается грубая пеньковая веревка.

Он опустил голову и уставился на грязный пол. Ничего не поделаешь, приходилось подчиниться требованию командира.

– Я с ней больше не увижусь, – спокойно сказал Брайен. – По крайней мере наедине. Ведь вполне может случиться, что у меня не будет выбора. Наши родители – близкие друзья, так что в обществе нам приходится встречаться довольно часто.

– Это понятно и приемлемо. – Акцент у Дивера куда-то исчез.

В последние месяцы Равена ломала себе голову и никак не находила ответа на вопрос, отчего Брайен так изменился к ней после того дня. Она-то сама будет дорожить памятью о нем не меньше, чем драгоценностями, которые ей подарила мать в тот вечер, когда вице-король давал бал в своей резиденции и когда она познакомилась с близнецами.

Всякий раз при мысли о том, чем они тогда занимались и как много значили друг для друга, у Равены начинало щипать в глазах. Разумеется, плакать она себе не позволяла – слишком много чести для этого типа.

Черт бы тебя побрал, Брайен О’Нил! Катись-ка ты куда подальше!

В конце концов проклятия сделали свое дело. Этого задаваку, этого подлеца она будет ненавидеть до смертного часа. И уж найдет способ как-нибудь отомстить ему. Получается, что она оказалась для него просто очередной девицей, с которой можно поваляться в стоге сена. Равене хотелось чувствовать себя униженной, оплеванной из-за того, что связалась с такой продувной бестией, как Брайен О’Нил, но сердце не обманешь. Того дня ей ни за что не забыть, такое случается раз в жизни.

Тут Равене пришла в голову мысль: разве нельзя пережить такой же восторг еще раз? Ведь Роджер, если не считать цвета волос, внешне совершенно не отличается от брата – ни лицом, ни фигурой. Близнецы они и есть близнецы. При мысли о том, что ее обнаженное тело прижимается к обнаженному телу мужчины, Равена так и затрепетала. Она – женщина, женщина из плоти и крови, страстная женщина. И Брайен не единственный в Ирландии мужчина, который способен удовлетворить ее желания. Наверное, и в постели братья ведут себя одинаково, подумала она.

Как это Кевин сказал однажды Шину, когда они толковали – а Равена случайно услышала их разговор – об одной потаскушке из города?

Ночью все кошки серы.

Банда майора Эля придерживалась довольно умеренных позиций в борьбе, во всяком случае, ее члены не увлекались насилием ради самого насилия. Случалось, конечно, они задавали добрую взбучку какому-нибудь агенту по найму, или сборщику налогов, или зазевавшемуся драгуну, или полицейскому, но крови на их руках не было.

В марте 1853 года летучий отряд проник в поместье сэра Роберта Диллона ради похищения драгоценностей леди Диллон. Ее камеристка Бриджет была помолвлена с неким Бобби О’Мэлли, известным также под именем сержанта Большого Дика – определение точное и стоившее ему постоянных насмешек друзей.

По словам Бриджет, милорд с миледи каждую пятницу играли в вист в соседском особняке, у лорда и леди Джордж. А сторож тем временем забавлялся с кухаркой; лакей же швырял дротики в местной забегаловке.

– Словом, Бриджет уверяет, что с восьми вечера и до полуночи в доме все тихо. Драгоценности в сейфе, встроенном в стену кабинета, но старикан-хозяин жалуется, что сейф ненадежный. Короче, мы запросто вытянем оттуда все что надо и смоемся. Никаких проблем.

Но проблема таки была: в засаде их ждал целый взвод полицейских, которым все выболтала лучшая подруга Бриджет. Когда-то она сама гуляла с Бобби О’Мэлли и теперь зубами скрежетала от ревности.

В кабинете шестерых налетчиков встретили десять полицейских.

– Руки вверх! Вы арестованы, – отрывисто бросил капитан.

К подобному повороту событий они всегда были готовы. Арест означал веревку палача либо медленную смерть в тюремном подвале, кишащем крысами.

– Лучше уж лечь под пулями, – пробормотал майор Эль, и ему никто не возразил.

И, не обращая внимания на направленные на них пистолеты, налетчики бросились на полицейских. Том Квик получил пулю в лицо и умер мгновенно. Другой выстрел задел голову майора Эля и опрокинул его на пол. Но Брайен, О’Мэлли, О’Тул и Митчелл успели схватиться с полицейскими, и, чтобы не задеть своих, остальным пришлось прекратить огонь.

Возникла настоящая куча мала. Нападающие и защитники катались по полу, кусая друг друга, молотя кулаками и изрыгая проклятия. Десять против четверых, но налетчики держались.

Брайен уложил двоих полицейских – одного мощным ударом кулака, другого кочергой, вытащенной из камина.

Майор Эль вскочил на ноги и вышвырнул одного полицейского через застекленную дверь. Но не успел обернуться, как получил удар массивным стулом по черепу и рухнул, словно раненый бык.

А когда на полу оказался и О’Тул, трое оставшихся решили, что осторожность – лучшая часть мужества. В организации существовало четкое правило: если налетчики попадают в переделку, главное – уберечься самому. Раненых не уносили. Живые, здоровые, функционирующие люди представляли слишком большую ценность для движения. Воспользовавшись дырой, образовавшейся в застекленной двери в результате действий майора Эля, Брайен, О’Мэлли и Митчелл скрылись.

Блюстители закона, похоже, были удовлетворены результатами и почти не преследовали их.

– Достанем, никуда не денутся. – Капитан указал на Дивера и О’Тула, распростертых без сознания на полу: – Сейчас приведем в чувство этих, допросим их и все разузнаем.

Пытки – если нужно, до смерти – вошли в обыкновение в борьбе против вооруженного противника. Милости не знала ни та ни другая сторона.

Однажды Молли Мэгваэры, наиболее жестокая из повстанческих групп, обнаружив в своей среде английского шпиона, буквально расчленили его на части: отрезали один за другим пальцы на руках и на ногах, потом сами руки и ноги, выжгли глаза раскаленной кочергой и оторвали гениталии.

Повсюду правил звериный закон.

Майора Эля отвезли домой. Его жену и двоих детей вытащили из кровати и заперли в сарае, по сторонам которого встали четверо полицейских с зажженными факелами.

– Ну что, Дивер, тебе решать, – отрывисто бросил капитан. – Либо ты называешь имена сообщников, либо мы поджариваем твоих, как цыплят.

Толстяк вынес бы любую пытку, даже смертную, не промолвив ни слова. Но угрозы родным людям он не выдержал – сказал все, что от него требовали, и той же ночью повесился в камере, не в силах пережить собственного предательства.

На следующее утро начальник полиции в сопровождении взвода драгун отправился в замок графа Тайрона. В алых мундирах, с развевающимися плюмажами и длинными саблями на поясе, драгуны выглядели внушительно и устрашающе.

Командир отряда расставил своих людей вокруг замка.

– Смотрите в оба. Он может попытаться убежать.

С этими словами он вслед за капитаном вошел через парадный вход в замок. Дворецкий в ливрее проводил их в гостиную, где граф с женой пили утренний чай.

Офицеры склонились в глубоком поклоне.

– Милорд… Леди О’Нил, – заговорил капитан. – Прошу извинить за вторжение.

Граф поднялся.

– Ничего страшного, капитан Эванс. Напротив, для нас всегда честь приветствовать у себя дома офицеров Короны. Присаживайтесь.

Встретившись с вопросительным взглядом графа, капитан отвел глаза.

– Нет, благодарю вас, милорд. Видите ли, мы с лейтенантом Моногэном по делу. – Он немного помолчал. – И должен признаться, дело это весьма неприятное.

Ее светлость явно встревожилась:

– Неужели опять Леки? Это наш грум. Ведь он же обещал мне не ввязываться больше во всякие пьяные драки.

– Увы, мадам, хорошо, если бы так. – Капитан нервно разгладил усы. – Весьма сожалею… но речь идет о вашем сыне.

И он рассказал о попытке ограбления, предпринятой прошлой ночью в доме сэра Роберта Диллона.

– Трое бандитов скрылись с места преступления. Двоих мы поймали еще ночью, а с третьим – из уважения к вашему титулу – решили подождать до утра. Мне очень жаль, но мы здесь для того, чтобы взять под стражу вашего сына. – Капитан вытащил из кармана ордер на арест. – Брайена Хью О’Нила.

– Что за бред! – взорвался граф. – Чтобы мой сын связался с шайкой воров? Вы, должно быть, с ума сошли, капитан. Это чудовищная ложь, придуманная для того, чтобы опорочить меня и бросить тень на сына. Черт знает что такое!

Леди О’Нил поникла в кресле, не в силах вымолвить ни слова.

– Да нет, милорд, боюсь, у нас имеются неопровержимые доказательства. Четыре скрепленных подписями признания. Ваш сын – бунтовщик. Он здесь?

– Ну разумеется, а где же еще? – Граф дернул за шнур, вызывая звонком дворецкого. – Татум, поднимитесь наверх и разбудите мистера Брайена. Скажите ему, чтобы немедленно спустился, мне нужно срочно его видеть. Сейчас все прояснится. – Граф повернулся к Эвансу и Моногэну. – Произошла явная ошибка, господа. Мой сын – бунтовщик! Немыслимо!

Ее светлость закрыла лицо руками. Она-то знала правду, ей даже не нужно было слушать, что говорит Татум:

– Мистера Брайена у себя нет, сэр. И сегодня он, судя по всему, не ложился.

– О Господи! – Граф сел рядом с женой и взял ее за руку. Рука была холодна как лед.

Капитан Эванс переглянулся с лейтенантом Моногэном.

– Он нас сильно опередил.

– Благодаря вам, капитан, – холодно заметил командир драгун.

– Признаю, я поступил безответственно, и о моем проступке будет своевременно доложено префекту. И все же я считаю, что в сложившихся обстоятельствах мои действия имели оправдание.

– В армии таких оправданий не существует. – Лейтенант повернулся к графу: – Сожалею, милорд, но мне придется попросить вас дать подробное описание вашего сына Брайена.

– В этом нет необходимости, лейтенант. – На пороге, осклабившись по-волчьи и похлопывая по бриджам стеком, стоял Роджер. – Итак, мой дорогой братец в конце концов оскоромился. Прекрасно, прекрасно. Разумеется, моя матушка может нарисовать его портрет в мельчайших деталях, но лучше посмотрите как следует на меня. Мы близнецы и выглядим совершенно одинаково, только у Брайена черные волосы.

– Роджер! – отчаянно вскрикнула графиня.

– Извини, мама, но ведь ни для кого не секрет, что мы с Брайеном презираем друг друга. – Выказывая уважение драгунскому офицеру, Роджер вытянулся в струнку. – На будущий год я кончаю Сэндхерст и собираюсь подать прошение о зачислении в драгунский полк.

– Примите мои поздравления, сэр, – поклонился лейтенант. – Сочтем за честь служить вместе.

– Благодарю, лейтенант. – Роджер еще шире расплылся в улыбке. – А сейчас – удачной охоты.

– Здесь, капитан, я вас оставлю, – сказал Моногэн, когда они выехали из ворот графского замка. – Надо предупредить посты на юге и востоке. Следует взять под контроль все морские порты – вдруг ему вздумается убежать из страны.

Капитан полиции, мужчина с угрюмым, нездорового цвета лицом и пронизывающим взглядом, задумчиво посмотрел на драгуна – рослого голубоглазого самоуверенного блондина. Тяжелая челюсть превратит его с годами в точную копию английского бульдога. Служака с головы до пят. Вопросов не задает. Просто выполняет приказы, проявляя при этом чисто бульдожью хватку. О последствиях не задумывается. По сторонам не оглядывается.

– Что за суета всего из-за одного человека, лейтенант? Ведь у вас в розыске сотни и тысячи беглецов, не так ли?

– Да, капитан, но этот – особый. Брайен О’Нил – это вам не какой-нибудь крестьянин или каменщик. Он принадлежит к правящему классу. Королевского, можно сказать, рода. У его семьи – власть, репутация. Подумайте, что будет, если человеку его положения позволить свободно разгуливать и произносить изменнические речи перед толпой невежественных и возбужденных крестьян?

– Ну что ж, возразить на это трудно. Глядишь, еще подумают, что наступило второе пришествие Великого Освободителя – Рыжего Хью О’Нила. Вокруг него действительно может сформироваться настоящее революционное воинство. Символ как-никак.

– Вот именно. Так что надо как можно скорее взять этого малого под стражу.

– Да, поторопитесь. Я тоже этим займусь – еду в город и соберу всех, кого только можно. Брайена О’Нила необходимо поймать.

Спускаясь в долину Потлак, капитан взял немного в сторону и въехал на тропу, ведущую в густой лес. Проехав с полмили, он остановился у крытой соломой хижины дровосека. Старый-престарый горбун тесал на пне щепу. Увидев офицера, он с трудом поднялся на ноги и с черепашьей скоростью заковылял к всаднику. Эванс спрыгнул на землю.

– Здесь?

Старик мотнул головой в сторону хижины:

– Спит как младенец.

– Пошли. – Небрежно положив руку на кобуру, капитан подошел к двери и толкнул ее.

Внезапно брызнувший свет мгновенно разбудил Брайена. Он судорожно дернулся и сел, явно потрясенный видом склонившегося над ним полицейского, из-за спины которого виднелась хитрая физиономия дровосека.

– Вот и он, капитан, – ухмыльнулся горбун.

Брайен яростно погрозил ему кулаком:

– Ах ты, грязный доносчик! А ведь Молли Мэгваэры говорили – ты с ними. Мол, тебе во всем можно верить.

Теперь старикан просто закудахтал, да и полицейский чин к нему присоединился.

– Пара мерзких ублюдков – вот кто вы такие, – прогремел Брайен.

– Спокойнее, спокойнее, малыш, – остудил его пыл капитан. – Ты просто ничего не понимаешь. Пэдди действительно с Молли Мэгваэрами.

Брайен от изумления раскрыл рот:

– Действительно ни черта не понимаю. Насколько мне известно, вы– начальник полиции. Тимоти Эванс.

– Точно так, – весело улыбнулся капитан.

– Страшила Тимоти, гроза всех повстанцев.

– И это верно.

– Тогда что же здесь происходит?

– Слышал когда-нибудь про Шин фейн?

Это гэльское выражение показалось Брайену смутно знакомым.

– Да вроде бы краем уха слышал. Какая-то тайная организация, что ли?

– Еще какая тайная. Подпольная. При встречах мы всегда надеваем маски и узнаем друг друга только по особому знаку на одежде.

– И что же это за знак?

– Ну, если бы я сказал тебе, то и тайне конец, верно? – засмеялся капитан.

– И вы… – У Брайена все это никак не укладывалось в голове. – Вы, полицейский офицер, – член Шин фейн?

– Ну да. Шин фейн означает «мы сами». Мы работаем в подполье, в глубоком подполье, и действуем медленно и осторожно. Есть более надежные пути к свободе, нежели мордобой и разбой на большой дороге. Нет-нет, я ничего худого не хочу сказать про вас, молодежь, у которой кровь в жилах кипит. И Молли Мэгваэры, и беляки, и ленточники – все вы делаете свое дело и служите общей цели хотя бы уже потому, что вселяете в людей надежду и поднимаете дух. Но настоящая работа делается по-другому. Надо проникать в коридоры власти – на любом уровне. Как Дан О’Коннел. Он тоже с нами, а ты, должно быть, и не знал? Наша дорога, путь Шин фейн – самый верный. Как писал один французишка-лягушатник, мельницы Бога мелют не спеша, но мука получается отменная. Вот так и мы действуем – не спеша и отменно. Основательно и надежно. Мы – окно в будущее. Когда-нибудь, парень, и ты будешь с нами. Но сейчас тебе надо спасать свою шкуру – за тобой гонится целая армия.

– Плевать я хотел на эту армию! Я остаюсь здесь, будем действовать вместе.

– Говорю же, доживем и до этого. Но сегодня ты нам будешь только обузой, да еще какой. Тебе необходимо как можно скорее убраться из этой страны. А там – год, от силы два, это дело рассосется, забудется, и тогда уж…

– Да, но если за мной гонится свора овчарок, то как мне уехать? Рвануть в Ольстер и купить билет до Англии?

– Нет, если действовать обычным способом, тебя тут же засекут. Нынче вечером здесь появится наш человек. Он принесет новую одежду и перекрасит тебе волосы. Сделает огненно-рыжим. Это собьет ищеек со следа. У него будут и документы, выправленные на имя Джона Уайттекера – моряка торгового флота. Сядешь на корабль с беженцами, отправляющийся в Бостон.

– И все равно мне это не нравится. Получается, будто я удираю.

– Ну и эгоист же ты, братец. На кон поставлено нечто большее, чем твоя никчемная шея. Своими поступками ты и так втянул собственную семью в очень скверный и опасный скандал. Сын графа Тайрона – изменник Короны. Недруги твоего отца с радостью ухватятся за эту историю и используют ее как оружие против него.

– Ясно, – угрюмо согласился Брайен. Он вспомнил тот бал у вице-короля, когда они с Равеной из-за двери подслушивали разговор. Колкие намеки сэра Роберта Диллона насчет родства графа с великим ирландским патриотом Рыжим Хью О’Нилом. Едва скрытые выпады против материнской семьи – де Моленов, некогда просто Маллинзов.

И вот Брайен О’Нил оказался среди тех, кто хотел ограбить Диллонов. Предательство и разбой. Неплохая дубинка в руках такого мстительного человека, как сэр Роберт.

– Ладно, сделаю, как вы велите, – сдался Брайен. – Но я вернусь, капитан, можете на это рассчитывать.

– Я и рассчитываю. И Шин фейн тоже. Мы будем ждать тебя дома.

Дома. Глаза Брайена наполнились слезами. Оставить любимую землю – разве могло нечто подобное хоть когда-нибудь прийти ему в голову?

И оставить Равену – еще одна трагическая утрата. Последние два года долг заставлял его держаться от нее подальше. Но из виду он ее никогда не терял. Он знал, что она здесь, рядом, не больше чем в часе езды. И всегда его утешала мысль, что наступит день, когда он придет к ней, заключит в объятия и скажет: «Я люблю тебя, Равена. И никогда не переставал любить. И всегда буду любить, что бы там ни случилось и что бы ты ни думала насчет того, почему я отвернулся от тебя и от того, что нам обоим открылось на пути от Лох-Дерг». Брайен вытер рукавом глаза.

– Жаль, что прошлой ночью погиб один из ваших. Но тут уж я ничего не мог поделать.

– Понимаю. А как насчет остальных? Дивер, О’Мэлли, О’Тул…

– Дивер проговорился, а потом повесился. У него не было выбора: либо все рассказать, либо увидеть, как жену с детьми жгут живьем. Что до двух остальных шалопаев… – Эванс загадочно улыбнулся. – Как знать? Может, им удастся удрать из тюрьмы.

Брайен протянул руку:

– Вы хороший человек, капитан. Не говорю уж, какой отважный. Не всякий на такое решится. Начальник полиции – гнусный предатель. Кто бы поверил?

– Не предатель, а патриот, – поправил его Эванс. – И таких, как я, много. Вцепились, как клещи, в шкуру бульдога, да потихоньку пьем из него кровь.

Они обменялись крепким рукопожатием, и капитан отправился к себе в участок.

Было уже темно, когда у хижины остановилась воловья упряжка. В ней сидел дюжий наголо обритый парень.

– Сержант Лысый Орел, – представился он. – Насколько я понимаю, вы капрал Гнедая Лошадь?

– Он самый. К вашим услугам, сержант.

Приезжий спрыгнул на землю и, подойдя к повозке сзади, вытащил матросскую куртку.

– О Боже! – воскликнул Брайен, увидев, что на дне повозки лицом кверху лежит мертвец, в остановившихся глазах которого отражается лунный свет. – Это еще кто такой?

Сержант хлопнул Брайена по спине и ухмыльнулся:

– Неужели не узнаете, капрал? Это же вы, собственной персоной!

На следующий день, незадолго до полудня, капитан Эванс и лейтенант Моногэн снова появились в замке графа Тайрона. Там в тот день обедали Равена Уайлдинг и ее мать герцогиня. Офицеры поклонились дамам, затем хозяину.

– Боюсь, милорд, мы явились к вам с дурной вестью, – скорбно произнес капитан Эванс.

– Что, поймали моего сына? – Граф обнял жену, чтобы хоть как-то поддержать ее.

Эванс опустил взгляд.

– К сожалению, хуже. Ваш сын Брайен мертв. Он был убит в перестрелке с полицейскими сегодня на рассвете. Сдаться он отказался, так что иного выхода у нас просто не было. – Эванс беспомощно пожал плечами.

Невозможно было видеть, как исказилось от горя лицо графини. Тереза де Молен О’Нил была женщиной слабой и беззащитной, не привыкшей и не умевшей воспринимать темные стороны жизни.

Она буквально забилась в истерике, так что дворецкому и служанке с помощью Равены и герцогини пришлось отнести ее наверх, в спальные покои.

– А вы уверены, что это Брайен? – спросил граф.

– В этом нет ни малейших сомнений. – Эванс извлек из кармана кольцо, медальон и другие безделушки. Граф угрюмо осмотрел их.

– Да, это вещи Брайена. – Он поднес поближе к глазам золотой медальон, на лицевой стороне которого был выбит лист клевера с четырьмя лепестками. – Этот амулет, Брайен купил его буквально на днях. Да, ничего не скажешь, принес он ему удачу. – Граф печально покачал головой.

– Естественно, вы захотите получить тело, – вновь заговорил Эванс. – Но знаете, я бы посоветовал хоронить его в закрытом гробу. Видите ли, тело ужасно изуродовано. Лицо обгорело. Ваш сын поджег убежище, в котором скрывался, лишь бы не сдаться полиции.

– О Господи. – Граф тяжело опустился на стул и закрыл лицо руками.

Равена оставила леди О’Нил на попечение матери и служанки, а сама поспешно спустилась вниз. Едва отворив дверь в гостиную, она услышала это страшное сообщение. Сердце в груди застыло, как камень. Мертв. На лице Равены не отразилось ничего.

Роджер О’Нил, воспринявший известие о насильственной смерти брата со сдержанным удовлетворением, подошел к ней и обнял за плечи.

– Надо сохранять мужество, дорогая, – елейным тоном произнес он. – Мы с Брайеном во многом смотрели на жизнь по-разному, но в конце концов он мой брат. И то, что произошло, ужасно. Хотя, похоже, все к такому концу и шло. Сколько раз я говорил ему: опомнись, веди себя как положено. Однако он, безумец, и слушать не хотел. И вот результат. Упокой, Господи, его душу.

Равена закрыла глаза и бессильно склонилась Роджеру на грудь.

Брайен стоял на носу корабля – высокий, широкоплечий молодой матрос в вязаной шапке и бушлате. У него были ярко-рыжие волосы, один глаз закрыт повязкой. Другим он наблюдал за удаляющимся островом, который все уменьшался и уменьшался в размерах, пока наконец не превратился в едва заметное пятно на волнующейся поверхности вод. У молодого человека было странное чувство: словно вместе со своей родиной и любимой девушкой он оставил позади и частичку самого себя, свои корни.

В лицо ему ударил сильный порыв ветра. Он слизнул соль с губ, стер со лба капли воды и обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на обеих – на родную землю и на Равену.

 

Глава 4

Едва ступив с трапа на деревянный причал бостонской гавани, Брайен ощутил брызжущую энергию и мощь Америки. Новый Свет. Название выразительное и подходящее. Примерно то же самое чувство он испытал, когда впервые оседлал Рыжего. Тогда он сразу слился с жеребцом, поделившимся с ним своей силой.

Вулф Тоун, как и другие члены «Молодой Ирландии», был горячим поклонником американской революции. Их дух, их боевой пыл поддерживался Декларацией независимости, объявившей свободу колоний от английской тирании. Правда, этих людей было слишком мало, и они были еще слишком тесно связаны с Англией, и потому борьба закончилась неудачей. Но это был еще не конец. Далеко не конец.

Ощущая зуд во всем теле, Брайен перекинул матросскую сумку через плечо и решительным шагом направился в сторону бостонской городской управы.

По пути он ощутил сильнейшую жажду и остановился у таверны под названием «Красный лев». Оно пробудило сентиментальные воспоминания: гостиница «Красный лев» – так назывался штаб, где майор Эль и его парни разрабатывали планы своих операций.

Брайен бросил сумку на пол и принялся прокладывать себе путь к стойке, где в этот полуденный час толпились матросы и путешествующая публика.

– Пинту крепкого, – обратился он к бармену.

– Извини, друг, – послышался сбоку чей-то голос. – Ты, часом, не с корабля, только что пришедшего из Ирландии?

Брайен с любопытством посмотрел на стоявшего рядом круглолицего, очень симпатичного на вид малого с вьющимися светлыми волосами. Скорее всего торговец, подумал Брайен.

– А что, похож? – спросил он.

– Извини, – зарделся молодой человек. – Просто я обратил внимание на твою сумку, ну и еще… – Он неловко замолчал.

– И акцент? – поддразнил его Брайен. – Вроде и у тебя такой же?

– Точно. Хотя я живу здесь уже десять лет. – Молодой человек протянул Брайену руку. – Кейси. Ларри Кейси.

Брайен энергично потряс его руку:

– А я Брайен О’Нил. Рад познакомиться, Ларри.

– Добро пожаловать в Америку. Поверь, Бога будешь благодарить за то, что здесь оказался. Это замечательная страна.

– Да я и не сомневаюсь, Ларри. Но скажи, разве ты никогда не скучаешь по нашей старушке Ирландии?

Красивое лицо затуманилось.

– Ну как же, бывает, но… – Ларри тряхнул головой, словно сбрасывая налипшую паутину. – Ирландия – страна рабов. А кому хочется быть рабом?

– Все это пройдет, малыш. – Тон у Брайена был таким уверенным, что Кейси послушно закивал.

– Ты что, из какого-нибудь повстанческого отряда, о которых мы здесь слышали? – спросил он.

– Вот именно. И в Америке я только потому, что из Ирландии мне пришлось уехать.

– Для меня такое знакомство – настоящая честь, – восхищенно сказал Ларри. – Хотелось бы и мне быть таким же, как ты. Но, как говаривал мой старик, «одни рождаются бойцами, другие – любовниками». Кажется, я из последних.

– Ну и ничего в этом дурного нет, – рассмеялся Брайен. – Я тоже погулял в свое время. А ты когда уехал из Ирландии? Говоришь, десять лет назад?

– Да, в сорок пятом. Еще до того, как началось самое худшее.

– С родителями?

– Нет, нас с сестрой взял дядя. Отец раздобыл денег только для нас двоих. Они с матерью собирались перебраться на следующий год, но… – Ларри умолк, уголки губ у него печально опустились. – Вести о них пришли только в сорок седьмом, от тетки. Оба умерли от пневмонии.

– Сочувствую.

– Спасибо. А как твои? Держатся?

Брайен почувствовал неловкость. Ему не хотелось говорить, что он – сын графа Тайрона и что семья его всегда жила в огромном замке, купаясь в роскоши, в то время как тысячи и тысячи умирали оттого, что у них не было ни пенни на горбушку хлеба да тарелку овсянки, в которой воды больше, чем зерен.

– Кое-как держатся, – коротко сказал он.

Молодые люди заказали себе еще по пинте.

– Итак, малыш, ты из племени любовников, – сказал Брайен. – И кого же ты особенно любишь?

– Ну, – неохотно протянул Ларри, – это долгая и запутанная история.

– Да чего там, рассказывай уж. Мне интересно. А времени у меня вагон.

– Когда мы приехали в Америку, дядя устроился в Нью-Йорке. Жили мы в двух комнатках неподалеку от доков. Он работал на погрузке. Трудился бедняга как вол, по двенадцать – четырнадцать часов в сутки, и через три года вымотался вконец. Видно, в какой-то момент у него закружилась голова, он свалился в трюм и разбился насмерть.

Тогда мне было только четырнадцать, сестренке двенадцать. Что делать, как жить – не понятно. И попали бы мы, наверное, в приют, если бы не старик еврей, владелец магазина одежды на первом этаже того самого дома, где мы жили. Звать его Соломон Левиц. Он нанял меня укорачивать пальто и брюки для покупателей, ну и еще по вечерам убираться в магазине. В следующие семь лет дело его разрослось, и я получил повышение: последние два года разъезжаю по восточному побережью с образцами товаров. Неплохая работенка.

– Похоже на то. Я и сам бы не прочь заполучить что-нибудь в этом роде.

– А что, вполне возможно. К концу года Соломон собирается открыть еще один магазин на Бродвее. Так он, во всяком случае, говорит. Если хочешь, скажу ему о тебе.

– Мы, ирландцы, – везунчики, – расплылся в благодарной улыбке Брайен. – Подумать только, едва сошел на берег и сразу встретил такого человека, как ты. Я твой должник, Ларри. – Он крепко сдавил его плечо.

– Ну что ты, о чем речь. Мы, ирландцы, должны держаться вместе. – Губы у Ларри искривились. – Ведь мы «мики».

– Мики? – нахмурился Брайен.

– Ну да. – Кейси печально улыбнулся. – Так нас называют чистокровные американцы. Забавно. Иные из них живут здесь не больше, чем я, и все равно считают себя местными. Лучше всего – избавиться от акцента и получить гражданство. Тогда со временем тебя примут в общество.

Брайена немного покоробило то, что в стране, которую Вулф Тоун называл «подлинной родиной демократии», воплощенной в звонком лозунге «Свобода, справедливость, равенство для всех», тоже, оказывается, существует дискриминация.

Ну да ладно, акцент не проблема. Собственно, этот его крестьянский выговор – всего лишь личина, часть легенды. Захочется легкой жизни – он без труда от него избавится, и тогда титул его светлости Брайена Хью О’Нила, сына графа Тайрона, станет надежным пропуском в самые влиятельные круги бостонского и нью-йоркского общества. Но жизнь бросила ему вызов, и он решил начать свой путь как обыкновенный, только что ступивший на американскую землю мик вроде Ларри Кейси и тысяч бедных ирландских иммигрантов.

– Что ж, сделаю все, что от меня зависит, – сказал он. – Но знаешь, Ларри, ты, как настоящий ирландец, умеешь увиливать от ответа. Ведь речь шла о любви.

Кейси густо покраснел:

– Ну да, она – дочь моего босса Соломона Левица. Зовут Ребеккой, и это самая красивая девушка в мире.

– Еврейка, говоришь?

– Да, а я католик, но религия для нас обоих особого значения не имеет.

– А как насчет ее отца?

– Вот это проблема. Но дай срок – справимся и с этим. – Ларри велел бармену принести две сигары и одну протянул Брайену.

Перекатывая ее в пальцах, Брайен широко улыбнулся:

– Отличный ты, смотрю, парень, Ларри. Должно быть, старик еврей прилично тебе платит.

– Для моего отца это было бы целое состояние. Восемь долларов в неделю плюс дорожные расходы.

Брайен притворно закатил глаза и даже присвистнул. В Ирландии ему выдавали на карманные расходы примерно пять фунтов в неделю, то есть в три раза больше, чем зарабатывал Кейси.

– А как у тебя с деньгами? – спросил тот.

– Все нормально, в порту с нами полностью рассчитались. Так что могу тебя еще кружечкой угостить. Ты как?

– Жить, наверное, негде?

– Это уж точно, и даже не представляю, где искать.

– А и не надо. Остановишься у меня. Попрошу хозяина поставить мне в комнату лишнюю койку.

Брайен пристально посмотрел на своего нового друга:

– Знаешь, что я тебе скажу, Ларри Кейси? Нельзя быть таким уж добрым – глядишь, захлебнешься в собственной щедрости. Так что поаккуратнее.

Через два дня, когда Кейси покончил со своими делами в Бостоне, оба молодых ирландца сели на поезд, отправляющийся в Нью-Йорк.

– Это самый большой и самый важный город в Америке, – сказал Кейси с такой гордостью, словно часть Нью-Йорка принадлежала ему лично. С вокзала они направились пешком в магазин Соломона Левица.

В сравнении с Парижем, Лондоном и даже Дублином Нью-Йорк показался Брайену грубым и бесформенным. Но все, чего ему не хватало по части лоска и традиций Старого Света, он компенсировал характером. Жизнь здесь била ключом, переливалась через край. Шумливая, громогласная, хвастливая.

Брайен сошел с тротуара и едва увернулся от проезжавшего мимо фургона с пивом.

– Ничего себе! Так и под колеса попасть не долго.

– Да, в Нью-Йорке надо смотреть в оба, – засмеялся Ларри.

– И куда это все так спешат? Не люди, а прямо пчелы какие-то в улье.

– Точно. И такие же трудолюбивые. Этим американцы и отличаются. Англия, Европа начали на две тысячи лет раньше нас. Так что надо догонять.

– Думаю, мне удастся найти общий язык с Америкой.

Кейси хлопнул его по спине:

– Это уж точно, парень, можешь не сомневаться.

Первые же недели подтвердили это предчувствие. Начать с того, что Левиц встретил его как давно исчезнувшего и наконец объявившегося родственника.

– Добро пожаловать в дом храбрых и страну свободных, – приветствовал он Брайена, заключая его в объятия.

Затем он обнял Кейси.

– Друг Ларри – друг Сола Левица. Не так ли, Бекки? – обратился он за подтверждением к дочери.

– Так, папа, – тихо ответила она.

Едва увидев ее, скромно стоявшую поодаль, скрестив на груди руки и потупив глаза, словно она не отваживалась посмотреть на него, Брайен поразился какой-то необычной красоте девушки.

Огромные светящиеся глаза. Дублин. Черное озеро тайны. Кожа белая, покрытая нежным пушком, как налившийся персик. На его вкус – слишком худая, грудь маленькая, ягодицы еще детские. Волосы – до пояса и черные, как грива его жеребца.

– Да, сэр, этот ирландский гой мне ближе родного сына Мойше, который убежал с одной певичкой в Сент-Луис сразу после смерти моей дорогой Сары. – Соломон по-особому воздел руки и пробормотал какие-то слова на непонятном языке – как впоследствии объяснил Кейси, на идиш.

– Да не стоит горевать, Соломон, – заметил он. – Моя сестрица Керри тоже оставила меня. Представляешь, – повернулся он к Брайену, – ушла с гробовщиком, ни больше ни меньше.

– А что, надежная профессия, – заметил Брайен.

– Да я бы лучше с голоду помер. – Кейси подошел к Ребекке и целомудренно поцеловал ее в лоб. – Слава Богу, теперь у меня взамен появился этот ангел.

Они о чем-то заговорили, да так тихо, что Левиц с Брайеном ни слова не могли расслышать.

Торговец какое-то время молча смотрел на парочку, давая Брайену возможность оценить себя.

Добрый и щедрый человек, он ему сразу понравился. Положим, у него необычная внешность, ну и что из этого? Длинная седая борода, забавная ермолка. Просто Брайену не приходилось прежде видеть правоверного еврея.

Соломон Левиц и его дочь ни в малейшей степени не были похожи на то карикатурное изображение евреев, что было знакомо ему по литературе, газетам и рассказам богатых друзей отца из Дублина и Ольстера.

Шейлоки. Шантажисты. Хитроумные обманщики. Ростовщики. Подлецы. Христопродавцы.

– Наш Ларри, – говорил меж тем Соломон, – хотел бы я иметь такого сына. Хотел бы я… – Он отвел взгляд от Ларри и Ребекки и задумчиво покачал головой. – Нельзя желать слишком многого. Вспомнить хотя бы, что произошло с бедным Иовом. Ну да ладно, хватит болтать. Пора бы поесть да выпить чего-нибудь. Сегодня мы празднуем благополучное возвращение Ларри из Бостона и возносим хвалу Господу за то, что он одарил нас новым другом. А твои кумушки, Бекки, подождут, посплетничать всегда успеешь, давай-ка сначала чрево ублажим. Знаешь, сынок, дочка моя становится настоящей йентой.

Йентой? Это еще что такое? Но Брайен был слишком хорошо воспитан, чтобы просить объяснений.

В ближайшие шесть лет, что он прожил и проработал в доме Соломона Левица и его дочери Ребекки, Брайен О’Нил узнал смысл многих других слов на идиш, обогативших язык этого плавильного тигля наций, вместе со словами на гэльском, французском, итальянском, немецком и языках иных народов, из чего в совокупности и образовалось англо-американское наречие.

Ему предстояло поститься с Левицами на Йом-Киппур и надевать ермолку. Отмечать многочисленные еврейские праздники. Пить сладкое церковное вино. В последний год перед смертью Соломон сильно ослабел, даже читать не мог самостоятельно; особенно он любил длинную историю исхода народа Израиля из Египта, и Брайен читал ему ее вслух.

Как-то, дослушав до конца, старик тяжело кивнул головой. Он благодарно улыбнулся Брайену и сказал:

– Красиво читаешь, сынок, никто так не умеет.

Брайен шутливо сжал ему плечо.

– Да брось, Соломон, ты ведь ни слова не слышал. Так что не морочь мне голову, папаша. Ты же все время спал.

Соломон медленно отставил стакан с вином.

– Ничего я не спал. Просто дремал. И видел ангела Элохима. Это носитель добрых вестей.

– И что же за добрую весть принес он тебе, папа? – спросила Ребекка.

– Сказал, что возьмет меня с собой в страну обетованную.

Она погладила его по руке и повернулась к Брайену и Ларри:

– Наверное, лучше отвести папу в постель. Он слишком много выпил.

На следующее утро они нашли Соломона Левица мертвым в своей постели. На лице его застыла умиротворенная улыбка.

– Шалом, – тихо сказал Брайен и закрыл старику глаза.

В те годы, что Брайен жил в доме Левицев, он вовсе не пытался вытеснить из сердца старика Соломона и его дочери Ларри Кейси. Это произошло само собой. Однажды – примерно через год после того, как Брайен осел в Нью-Йорке, – все вышло наружу. После ужина Соломон с Бекки ушли в гости к соседям. Брайен и Ларри сели играть в карты в своей трехкомнатной квартире, что располагалась прямо над магазином. Дела у Левицев в последнее время шли хорошо, они купили весь дом и сами жили в четырехкомнатных апартаментах этажом выше.

– Тьфу! – Ларри швырнул карты на стол. – Опять ты выиграл. – Он язвительно улыбнулся. – Впрочем, это не новость.

– Как, ведь вчера выиграл ты, – удивился Брайен.

– Ну и что? Я не о вчерашнем дне говорю, а вообще. С того самого момента, как ты здесь появился, мне вроде уж и места не осталось. – Ларри подошел к буфету, взял бутылку ирландского виски и отхлебнул прямо из горлышка.

– Эй, что это с тобой сегодня? – Брайен собрал карты и уложил их в коробку. – Да и вообще в последнее время ты как-то странно себя ведешь. Что-нибудь не так, Ларри?

Кейси со стуком поставил бутылку на стол и оттянул подтяжки большими пальцами рук.

– Что не так? Я скажу тебе, что не так! Это ты сам! – Ларри уперся ладонями в стол и пристально посмотрел на Брайена.

Тот спокойно встретил его взгляд, откинулся на спинку стула и задумчиво покачал головой:

– Ну-ка, приятель, выкладывай, что там у тебя на уме. Хватит говорить загадками. Что за дурацкая ирландская манера ходить вокруг да около?

– Ах ты, сукин сын несчастный! Шутки со мной вздумал шутить? Знаешь, О’Нил, что мне иногда приходит в голову? Имя у тебя, может, и ирландское, но иногда ты вроде как забываешься и тогда говоришь как настоящий англичашка. Это уж точно.

– А разве не ты мне советовал научиться говорить как следует? Избавиться от акцента? – хладнокровно парировал Брайен.

– Положим, что и так, – побагровел Ларри. – И все равно…

– Ну, выкладывай, – резко бросил Брайен.

– Ну что ж, раз уж на то пошло… – Ларри еще раз приложился к бутылке, повернул стул спинкой к столу и воинственно уставился на Брайена. – Я это с первого же дня заметил – как ты смотришь на Бекки.

– А что это, преступление – смотреть на красивую девушку? Какой же тогда из меня ирландец?

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты с самого начала принялся к ней подкатываться, да и к старику тоже, а меня – побоку.

– Что за чушь, Кейси! – Брайен наконец не на шутку разозлился, вскочил со стула и потянулся к бутылке. – Все как раз наоборот. Когда вы вдвоем шли куда-нибудь на представление или в бар и приглашали меня с собой, что я говорил? «Нет, спасибо». Знаешь присказку: двое – это компания, трое – толпа.

Кейси изо всех сил грохнул кулаком по столу.

– Хочешь меня запутать? Рот заткнуть? А ведь ты мне нравился, и мне хотелось, чтобы и Бекки ты понравился тоже и чтобы мы все трое весело проводили время.

– Но ведь так оно и есть, Ларри, – совершенно искренне сказал Брайен.

– Ничего подобного. Теперь вас осталось только двое. А я так, вроде мебели.

– Ты что, имеешь в виду вчерашнюю вечеринку у пастора? Ладно, допустим, я танцевал с Бекки. Она любит танцевать, а ты не умеешь и учиться не хочешь. Так кто виноват?

– Я не только об этом, я вообще. А как ты смотришь на нее? Словно телок.

– Перестань. Я ведь даже ни разу до нее не дотронулся, разве что в танце.

– Но ведь хотел бы?

Брайен поставил локти на стол и обхватил руками голову.

– Нет, ты просто невыносим. Тупоголовый ирландец. – Он погрозил Ларри пальцем. – Ну хорошо, а ты о чем думаешь, когда смотришь на Ребекку? Только не считай меня дураком, парень, все ясно как Божий день. Тебе бы только в постель ее затащить – ведь на лице написано. Ну что ж, Бог создал мужчин и создал женщин, чтобы они дополняли друг друга, находили себе пару…

– Ах ты, грязный ублюдок! Не смей так говорить о Бекки! Похотливое животное! Я хочу на ней жениться. А ты! Ты… Ты готов обращаться с ней, как с портовой шлюхой. Перепихнулись – и «Пока, малышка, недурно провели время». – Кейси встал со стула. Вся кровь отхлынула у него от лица, глаза полыхали дикой ненавистью. – Поднимайся, О’Нил. За такие слова ты только одного заслуживаешь – доброй взбучки.

Брайен не удержался от улыбки. Кейси действительно вел себя смехотворно.

– Уймись, малыш, – мирно заговорил он. – Ничего такого особенного я не имел в виду. И уж меньше всего хотел обидеть Бекки. Я и сам отделаю любого, кто хоть слово дурное скажет против нее.

Кейси схватил бутылку и плеснул виски прямо в лицо Брайену. Пока он вытирал рукавом слезящиеся глаза, Ларри ухватился за край стола и опрокинул его на Брайена. Тот вместе со стулом рухнул на пол.

Повалившись на спину, Брайен изловчился и пнул обеими ногами стол, так что тот отлетел в сторону, задев по дороге противника. Брайен вскочил на ноги. Со лба у него стекала струйка крови.

– Вот, стало быть, как. Ну что ж, ты сам напрашивался на это последнее время.

Молодые люди принялись яростно дубасить друг друга кулаками, а заодно и ногами. Никто не хотел уступать. Брайен чувствовал себя в своей стихии – это тебе не боксерский поединок, правилам которого обучали в военной академии. Кейси, положим, умел за себя постоять, но Брайен был и сильнее, и крупнее, так что вскоре начал брать верх. Дело завершилось ударом левой коленкой в пах, сопровождаемым апперкотом справа, в результате чего бедняга Ларри вылетел через дверь в кухню и неподвижно растянулся на полу.

Брайен переступил через него, взял со стола кувшин и щедро плеснул водой ему в лицо. Это возымело действие. Отплевываясь и тряся головой, Кейси приподнялся с пола.

– Ну ладно, на сегодня этих игр хватит. – Брайен протянул ему руку.

Кейси заколебался, но принял-таки предложенную помощь, и Брайен рывком поднял его на ноги. Ему искренне хотелось превратить эту стычку всего лишь в мальчишескую забаву. Легко сказать. Они ведь не подростки, они взрослые люди и сами отлично понимают это.

Тем не менее Брайен с некоторым усилием выдавил из себя:

– А что, приятель, может, оно и недурно время от времени выпустить пар.

Кейси смущенно отвел глаза.

– Дикость какая-то, просто не знаю, что это на меня нашло.

– Ладно, проехали. – Брайен дружески похлопал Кейси по плечу. – Слушай, сколько можно сидеть взаперти? Мы ведь с тобой недели две, пожалуй, как не гудели по-настоящему. Может, прошвырнемся куда-нибудь?

– Хорошая мысль.

Ни разговора, ни событий, последовавших за ним в тот вечер, они больше не вспоминали. Тем не менее он сделался очередной вехой в жизни Брайена; колесо судьбы совершило поворот, изменив соотношение величин внутри неустойчивого треугольника. Отныне уже Брайен приглашал Кейси стать третьим, когда они с Бекки собирались куда-нибудь в город. По молчаливому уговору она теперь была его девушкой. Вновь сработал закон стаи. Победил сильнейший…

Таким образом, Брайен получил возможность в открытую ухаживать за Ребеккой. Что стало для них настоящим облегчением. Оба уже устали от этих вздохов на расстоянии, перемигиваний да легких намеков в разговорах.

Так и не узнав, что из-за нее у Брайена с Ларри произошло настоящее сражение, Бекки тем не менее чувствовала, что препятствие в лице Ларри Кейси, которое в течение почти целого года заставляло их с Брайеном играть роль любящих брата и сестры, таинственным образом исчезло. Наверное, заключила она, Ларри просто решил отойти в сторону.

Пикник, устроенный в Центральном парке в честь Дня независимости, оказался для Брайена событием столь же памятным, как поездка с Равеной на Лох-Дерг. Это было несколько лет назад, когда Соломон Левиц на деньги Торговой ассоциации организовывал всяческие увеселения для работников магазинов одежды.

Они с Бекки выиграли забег парами, когда нога одного бегуна связана с ногой другого, а Брайен, помимо того, победил в соревнованиях по бегу в мешках. Когда он первым пересек финишную отметку, Бекки наградила его особенно шумными аплодисментами.

Отдав должное сосискам и пиву, они взялись за руки и пошли прогуляться вдоль озера. В честь праздника Бекки надела новое платье в красную, белую и голубую полоску; пышный подол позволял видеть голубую нижнюю юбку, расшитую золотыми звездами. Длинные черные волосы девушки были подвязаны сзади алой лентой.

– Ты здесь самая красивая девчонка, Бекки, – сказал Брайен. – Да и не только здесь – во всем Нью-Йорке.

– Скажешь тоже, – фыркнула она.

Брайен высказал несколько соображений касательно ее наряда, что явно удивило Бекки.

– Откуда это у тебя такие познания? Большинство мужчин просто не замечает, что надето на девушке.

– Что ж, малышка, придется сказать тебе правду. Видишь ли, дело в том, что моя мать – графиня, а отец – граф, так что я сызмала вращался в кругу богатых и элегантных дам. Вот откуда и познания, и вкус.

Бекки пополам перегнулась от смеха.

– Графский сын. Хочешь, чтобы я называла тебя «ваше сиятельство»?

– Полагаю, это было бы вполне уместно, но я таким вещам никогда не придавал особого значения. Так что сойдет просто «Брайен».

Они свернули с прогулочной дорожки в лес и остановились, лишь дойдя до небольшой, густо поросшей травою полянки.

– Славное местечко, а? И от глаз скрыто. С девчонкой побаловаться – лучше не найдешь.

– А сколько ты, интересно, приводил сюда девушек, – вспыхнула Бекки. – Не одну, это уж точно.

Вместо ответа Брайен увлек ее в тень высокого куста и, обняв, крепко поцеловал. Закинув руки ему за шею, Бекки тесно прижалась к Брайену. Он опустил ее на траву и провел губами по изгибу шеи, чувствуя, как бьется жилка у него под языком. Призывно, страстно.

Она позволила ему лишь потрогать груди сквозь ткань платья. Становясь все настойчивее, Брайен запустил руку ей под подол. Ребекка вздрогнула и застонала:

– Не надо, Брайен, нельзя.

– Можно. – За одной рукой последовала вторая.

– Прошу тебя. – Ребекка напряглась и попыталась оттолкнуть его.

– Но ведь тебе же приятно, не отрицай.

– Это греховное удовольствие.

– В том, что приносит радость, греха быть не может.

Не успела она сдвинуть колени, как его рука сквозь панталоны прикоснулась к заветному месту. Бекки задрожала всем телом, но у нее не было сил сопротивляться.

Пока Брайен раздевал ее, Бекки жалобно постанывала, но когда он, потянув за руку, приложил ладонь девушки к своей разгоряченной, напрягшейся мужской плоти, она жадно сжала пальцы.

– О Боже! – выдохнула Бекки. – Даже посмотреть страшно.

– Ничего, – рассмеялся Брайен. – Можешь не смотреть, от этого он хуже не станет.

Он все ласкал и ласкал ее и, дождавшись, пока она совсем обмякнет, навалился на нее всем телом. Бекки оказалась девственницей, и Брайену не сразу удалось овладеть ею.

– Расслабься, родная. Не надо сопротивляться.

– Да я и так стараюсь. А что, всегда будет так больно?

– Нет, только в первый раз.

– Пари держать готова, у тебя это не в первый.

– Неприлично девушке говорить такое.

– Это уж точно. Да только девушкам и заниматься такими вещами неприлично.

Брайен рассмеялся. У нее хорошее чувство юмора.

– А ты почти как ирландка.

– Это отчего же? Оттого, что занимаюсь этим?

– Вовсе нет, глупышка. Просто вид у тебя такой, да и говоришь похоже.

– Ну да, меня зовут Ребекка Соломон, а мамаша моя родом из Корк-каунти, – передразнила его Бекки. – Ладно, малыш, делай свое дело. Ну! – Она стиснула зубы.

На сей раз у него все получилось, и Бекки негромко вскрикнула. Но наслаждение быстро пересилило боль, и она яростно впилась ногтями ему в плечи.

– О Боже, сейчас сознание потеряю, – с трудом выдохнула она.

– Сладкая смерть, как говорят французы.

Когда все кончилось, Ребекка откинулась на траву и выгнула спину так, чтобы касаться грудью тела Брайена.

– Хорошо-то как – солнце все тело ласкает.

Брайен нагнулся и прикоснулся губами к розовым соскам, сначала к одному, потом к другому.

– Ну просто сладкие вишни, – пробормотал он.

– Славно. – Бекки заурчала, как кошка. – Брайен?

– Да, любовь моя?

– А может, еще разок?

– Ах ты, развратница.

– Не отрицаю, но только лишний раз ничего не изменит. О Господи, видел бы меня сейчас мой бедный папочка.

– Ага, тем более с гоем, – ухмыльнулся Брайен.

– Папа любит тебя как сына.

– Но не как зятя?

Бекки села и прикрыла наготу платьем. Выглядела она сейчас беззащитной и маленькой.

– Нет, Брайен, этому не бывать.

– Но ведь я люблю тебя, Бекки, и мне кажется, ты меня тоже любишь.

Все правда. Ребекка Соломон ему дороже всех девушек на свете, кроме – тут Брайен разом перенесся в прошлое – Равены Уайлдинг.

– Да, я люблю тебя, но если выйду замуж за человека другой веры, это убьет отца. Он очень религиозен.

– Религия, – горько обронил Брайен. – От нее людям больше вреда, чем пользы.

– Брайен!

– Что «Брайен?» Ведь так оно и есть. Посмотри, что творится в Ирландии. Эта чертова англиканская церковь порабощает католиков, и что в результате? Даже ирландцы готовы друг другу в горло вцепиться. По-моему, твой отец со мною бы согласился. Он сказал мне как-то, что у ирландцев и евреев много общего. И те и другие – гонимые народы, и нам надо держаться вместе.

Брайен собирался поговорить с Соломоном буквально в тот же вечер, но у того случился удар. И хотя впоследствии он частично оправился, разговор о возможной женитьбе так и не возник.

Соломон прожил еще три года, а потом новый удар, которого старик уже не пережил. Случилось это весной 1861 года, через четыре дня после того, как генерал Борегар приказал войскам конфедератов атаковать форт Самтер.

Нью-Йорк был потрясен сокрушительным поражением федеральных войск под командой генерала Макдауэлла в первом сражении при Бул-Ран.

– Здесь говорится, что у бунтовщиков теперь прямой путь на Нью-Йорк, – сказал как-то утром Кейси, закончив читать набранные траурным шрифтом заголовки в «Геральд». – Может, лучше закрыть магазин и перебраться в Бостон?

– Если возьмут Нью-Йорк, то и до Бостона путь не долог. Нет, я бы рискнул и остался здесь. А ты как, Бекки?

Он с улыбкой сжала ему руку.

– Куда ты, туда и я.

Кейси раздраженно отвернулся. Он все еще был безнадежно влюблен в Бекки и болезненно переживал всякий раз, когда Брайен хотя бы притрагивался к ней. Со смертью старика Соломона Брайен и Бекки уже ни от кого не скрывали, что отношения их отнюдь не платонические. Вообще-то они спали вместе уже три года, но только отец об этом и не подозревал. Кейси же не было дано этого блаженного неведения. Он и раньше знал, что происходит, а теперь эта парочка вообще бесстыдно выставляла свои отношения напоказ.

Однажды утром, отдав щедрую дань любовному объятию, Бекки сказала:

– Брайен, я жду уже неделю…

– Чего, дорогая?

– Ну, теперь, когда отец умер…

– А, ясно. – Можно было не продолжать. Теперь ничто не мешало им пожениться. Он притянул ее к себе и прижал щекой к груди. – О Господи, дорогая, ну почему в жизни все так сложно и перепутано? Теперь уже я вынужден сказать «нет». Во всяком случае, на ближайшее время.

– Ты больше не хочешь на мне жениться? – потерянно спросила Бекки.

– Ну разумеется, хочу, любовь моя, но сейчас не время говорить о женитьбе. Надо выполнять свой долг.

– Долг? Перед кем?

– Перед этой страной. В течение последних шести лет я видел от нее только добро – теперь настала пора платить по счетам. Свобода, равенство и справедливость просто так не даются.

– Неужели ты собираешься на военную службу, Брайен? – потрясенно воскликнула Бекки. – Нет, только не это! Тебя же убьют. Да и что ты в этом понимаешь? Война – дело профессионалов.

– С ними-то как раз сейчас и туго. И правительство обратилось к добровольцам. Я уверен, что лишним не окажусь. Видишь ли, у меня военное образование по кавалерийской части.

– Снова выдумываешь! Его сиятельство, милорд Киллерни.

– Вообще-то Тайрон, но лучше оставим это. Надеюсь, ты поймешь мое решение, Бекки.

– Нет, как раз понять его я не могу и сказать, что оно мне нравится, тоже не могу, но ведь выбора у меня нет, верно? Значит, остается лишь подчиниться.

Услышав, что его друг собирается записаться в армейские части, Кейси так и застыл от изумления.

– Ничего себе! Знаешь, мне это никогда не приходило в голову, но ты совершенно прав. Мы всем, всем, что у нас есть, обязаны Соединенным Штатам. Я с тобой.

Брайен положил ладонь ему на руку.

– Нет, Ларри, ты – дело другое. К тому же должен же кто-то помогать Бекки в торговле. Слышал, министерство обороны собирается сделать нам крупный заказ на военную форму?

– Да, Бекки говорила что-то в этом роде.

– Твое место здесь. Снабжение фронта – тоже вклад в общее дело, да еще какой. Думаю, как только вопрос с этим заказом решится окончательно, нужно нанять несколько новых работников. А ты разбираешься в делах лучше моего, – покривил душой Брайен.

– Может, ты и прав, – сдался Кейси. В глубине души у него снова загорелся слабый огонек надежды. Если Брайен уйдет на войну, то они с Бекки… Нет, даже страшно поверить в такую возможность. Ведь если ничего не выйдет, как жить с утраченными надеждами?

И все же, все же…

 

Глава 5

Почти пять лет понадобилось Равене, чтобы примириться с утратой Брайена, якобы погибшего в огне. Разумеется, она его не забыла и никогда не забудет. Но Равена была еще юна душой и телом, и большая часть жизни по-прежнему оставалась впереди.

Немалым утешением ей служил Роджер. Он был братом Брайена, пусть эти двое и не питали друг к другу никакой любви. Он был похож на Брайена – настолько похож, что нетрудно было, если сосредоточиться на этом, заставить себя поверить, что перед нею просто иное воплощение Брайена. В конце концов, если бы волею Провидения клетки в чреве матери не разделились, Брайен и Роджер сделались бы одним человеком. Следовательно, Брайен просто переселился в тело Роджера. За видимыми всем чертами внешности Роджера они искала особенности, отличающие Брайена.

Роджер же просто боготворил Равену, и Ванесса Уайлдинг неустанно напоминала об этом дочери.

– Он обожает тебя, всякий каприз готов исполнить. Таких мужчин не часто встретишь. Да и вообще все при нем – воспитание, богатство, внешность.

– Я не уверена, что люблю Роджера, мама.

Герцогиня рассмеялась:

– Любовь! Да что ты знаешь о любви, дитя мое? Только то, что читаешь в своих обожаемых дамских романах? И ты думаешь, это и есть настоящая любовь?

– Не знаю, мама. – Равена с трудом удержалась от того, чтобы сказать, что кое-что о любви ей таки известно. Известно то, что было у них с Брайеном на Доунгэльском лугу.

– Позволь мне сказать тебе кое-что, Равена. Если в браке один любит другого так, как Роджер любит тебя, это неизбежно передается. Со временем и ты его полюбишь.

Все так. Зов плоти, который Брайен пробудил в Равене, не уменьшился с его исчезновением. Теплыми весенними ночами она металась на своей одинокой девичьей постели, мечтая о прикосновении мужских губ. О мужском объятии. О мужских руках на своем обнаженном теле. О мужской силе. Она дрожала, стонала, почти физически ощущала, как ею овладевают.

– Прекрати! Не думай об этом! – раздраженно прикрикнула она на себя.

Равена встала с постели и, накинув ночную рубашку, спустилась на первый этаж. В доме было темно и тихо. Только издали доносились собачий лай да уханье совы. Равена пересекла кабинет и вышла через застекленные двери на террасу. Лица ее коснулся теплый ветерок. Сад заливал свет полной луны.

Равена подняла голову и медленно пошла по дорожке к бассейну в дальнем конце сада. Чувство было такое, словно она путешествует во времени. Назад. Древняя Греция. Бассейн со стенками из белоснежного мрамора. Сумрачные тени. Статуи вокруг оживали, приходили в движение. Одна из них надвигалась прямо на нее.

Равена судорожно прижала к груди руки и отскочила назад.

– Господи, не сон ли это?

– Равена?

У нее от ужаса волосы зашевелились на затылке.

– Прочь отсюда!

– Это я, Роджер.

– Роджер О’Нил?

– А ты что, знаешь других Роджеров? – засмеялся он.

И вот тень воплотилась в капитана драгун в роскошной форме и шлеме с плюмажем.

– Я только что с особого задания. Молли Мэгваэры снова устроили налет на поместье сэра Роберта Диллона. Увели двух превосходных скакунов и в придачу прихватили несколько пистолетов и ленты с патронами. Мерзавцы! Их надо на месте приканчивать. Они понимают только один язык – силу!

– Но ведь у них лучшие учителя в мире, разве не так? – спросила Равена. «Англичане», – ответила она самой себе. Эти слова Равена не раз слышала от отца и его друзей, страстно обсуждавших ирландский, как его теперь называли, вопрос.

Во время одного из таких разговоров сэр Роберт Диллон в ярости вылетел из комнаты и с тех пор перестал даже разговаривать с герцогом Ольстерским.

– Равена! – Роджер был явно шокирован. – Нельзя так говорить. Это речи не только предательские, но и опасные. Да и отцу твоему хорошо бы быть посдержаннее в своих публичных заявлениях.

– Отец как-нибудь сам за себя постоит.

– На твоем месте я не был бы так уверен. – В голосе Роджера зазвучали угрожающие нотки. – В течение последнего года Ирландия, по существу, живет по законам военного времени. Скоро Корона перестанет мириться с любой помощью бунтовщикам, материальной или моральной. Знаешь, до чего дошли эти мерзавцы? Устроили на прошлой неделе в Голуэе какой-то балаган – суд, видите ли, над премьер-министром, признали его виновным в убийстве и сожгли чучело.

Равена подавила смешок.

– Жаль, что меня там не было.

Роджер остановил на ней долгий, холодный оценивающий взгляд. Временами его посещали сомнения. Как бы очаровательна ни была Равена, как бы страстно ни желал он всецело обладать ею, все же порой Роджер задумывался, может ли он позволить себе жениться на такой девушке, как Равена Уайлдинг. Не в житейско-финансовом смысле, конечно. Не получится ли так, что она станет помехой его армейской, а затем, если все пойдет как надо, политической карьере?

– А как ты сюда попал, Роджер?

– Проезжал мимо, и мне показалось, что где-то совсем рядом открывается дверь. Ну и решил, что стоит на всякий случай проверить: а вдруг здесь тоже орудует какая-нибудь банда.

– Ладно, давай наконец покончим со всеми этими серьезными разговорами. Я рада, что ты здесь. Мне не спалось и очень захотелось, чтобы кто-нибудь оказался рядом. Присаживайся. – Равена указала на одну из каменных скамеек, расставленных по всему периметру бассейна.

Только тут Роджер обратил внимание на то, как она одета.

– Это что? Это…

– Ночная рубашка? Ну да, разумеется.

У Роджера голова пошла кругом.

– Равена, нельзя разгуливать в одной ночной рубашке. То есть я хочу сказать, ты не должна… – Роджер хрипло откашлялся. – Э-э, ведь под ней…

– Ничего нет, – подтвердила Равена, и эхо ее серебристого смеха прошуршало по листве застывших в молчании деревьев.

– О Господи! Пожайлуста, потише. Окажись я здесь в одной пижаме, не знаю, чем бы это закончилось.

– Да я шкуру с тебя спущу, негодяй ты этакий, – сказала Равена, передразнивая своего отца. – Будешь знать, как пятнать честь моей дочери.

– Знаешь, у тебя какое-то извращенное чувство юмора. – Роджер невольно оглянулся.

– Да не бойся, здесь никого нет. – Внезапно Равену словно молнией ударило. Чистейшее безумие. – Слушай, давай поплаваем, а?

– Равена! Что это на тебя нашло?

Ничего и никого, слишком давно никого не было. Равену охватило такое желание, такая теплая волна захлестнула все тело, что голова закружилась. Она наклонилась и не спеша потянула вверх подол рубашки.

– Немедленно прекрати! – воскликнул Роджер.

Ответом ему стал издевательский смех.

Когда рубашка доползла до бедер, он резко отвернулся и закрыл глаза. В воздухе что-то зашелестело, а затем послышался всплеск.

– Славно-то как. А ну-ка прыгай, ведь ты наверняка после погони за этими скверными Молли Мэгваэрами потом изошел.

– Равена, в последний раз говорю: немедленно вылезай из воды и одевайся.

Вместо ответа Равена игриво рассмеялась и плеснула в него пригоршней воды.

– Ну ладно, с меня довольно. Ухожу.

– Куда ты? Хорошо, больше не буду, прости.

Но Роджер уже зашагал прочь.

– Роджер! – Теперь голос ее изменился. В нем зазвучала тревога, даже страх. – Роджер, у меня судороги. На помощь!

– Равена! – Роджер повернулся и побежал назад, сбрасывая по пути мундир и шлем. Он прыгнул в воду и быстро поплыл к Равене, поднимая кучу брызг.

Равена, когда он добрался до нее, покачивалась на спине, казалось, лишившись чувств; длинные темные волосы колыхались на поверхности воды.

Соображая, как бы поудобнее обхватить ее, Роджер вдруг с удивлением обнаружил, что тут совсем мелко – вода едва доходит до пояса.

– Это еще что за шутки?.. – Глаза у Равены открылись, и, уловив ее улыбку – улыбку Чеширского кота, – Роджер остановился на полуслове.

– Ну, ты рад, что вернулся? – Равена протянула ему руки.

Только тут Роджер в панике заметил, что на ней ничего нет. Ее грудь и живот белели в лунном свете, как алебастр.

– До чего же ты прекрасна! – Слова застревали у него в горле.

Роджер подхватил Равену на руки и двинулся к боковой стенке бассейна. Руки ее сплелись у него на шее.

– Лесенка там, в конце, – мотнула она головой.

Под ивами, склонившимися над водой, было совсем темно. Роджер вынес Равену из бассейна и уложил на траву. Она прерывисто дышала, нащупывая пуговицы у него на рубашке.

– Ну что, дурашка, сам разденешься или помочь? – Смех ее прозвучал хрипло и зазывно. В темноте она вполне могла сойти за деревенскую девчонку в стоптанных туфлях, но уж никак не за леди Равену Уайлдинг. Сопротивляться Роджер больше не мог. Сгорая от яростного желания, он скинул одежду и буквально набросился на Равену. Сомкнув губы в жадном поцелуе, они катались по траве, словно два диких зверя, сошедшихся в смертельной схватке. Роджера изумило и даже привело в смятение, насколько легко он овладел ею.

Равена Уайлдинг не была девушкой!

Ее тело жаждало его ласки. У Роджера было такое чувство, будто его затягивает в кипящую белую лаву. Даже в самых разнузданных своих фантазиях он и представить себе не мог, что женская страсть может превзойти мужскую. Равена заставила его убедиться в этом заблуждении. Во всяком случае, именно Роджер, не выдержав до конца оргии, первым запросил пощады.

Застегивая дрожащими пальцами рубашку, он не мог заставить себя посмотреть на Равену.

– Если кто-нибудь узнает о том, что произошло, мне конец.

– Тебе конец? – засмеялась Равена. – А что же тогда говорить обо мне? Падшая, обесчещенная женщина. Дитя, чистое, как свежевыпавший снег. И вот когда оно, это дитя, невинно прогуливается по саду, из кустов выскакивает грубое животное в драгунских эполетах, набрасывается на него, срывает одежду и безжалостно насилует.

– Равена! – хрипло взмолился Роджер. – Не надо говорить таких вещей, даже в шутку. Вдруг тебя кто-нибудь услышит. – Роджер в панике огляделся, как зверь, угодивший в ловушку. – О Господи! Чудо еще, что вся округа пребывает в неведении. Нет, я положительно сошел с ума.

– Это еще почему? Потому что переспал с женщиной?

– Всему свое время и место, – жестко сказал Роджер. – Одно дело – освященное брачное ложе, и совсем другое…

– Чушь. – Глаза Равены весело поблескивали, отражая лунный свет. – Важно что, а не где. Все едино – на кровати, на траве, на сеновале. Брайен, ты, мои братья – все четверо, когда были еще сластолюбивыми мальчишками, играли в такие игры со служанками. Не думай, что я ничего не замечала, Роджер О’Нил.

Он зажал уши:

– Не желаю слышать таких речей от моей невесты.

Это слово вырвалось у него случайно. Широко раскрыв рот, Роджер воззрился на Равену.

– Я… я… то есть…

– Сделал мне предложение? Да сейчас у тебя скорее всего нет выбора. Как, впрочем, и у меня. Думаю, я забеременела. Ты ведь у нас прямо-таки племенной жеребец.

Роджер повалился на траву, широко раскинув руки. Так выглядит человек, признавший свое поражение. Равена низко наклонилась над ним. Он ощущал на щеках ее жаркое дыхание.

– Ты меня любишь, Роджер? – Равена склонилась еще ниже, так что грудь ее, похожая на спелую грушу, почти касалась его губ. Обхватив руками все еще обнаженное тело, Роджер резко притянул Равену к себе и зарылся лицом в ложбинку между грудями.

– Я твой раб, – невнятно пробормотал он. – Твой вечный раб. И от этого раба тебе никуда не уйти.

1857 год был ознаменован в жизни Равены Уайлдинг двумя событиями. Она была официально помолвлена с Роджером Фитцем О’Нилом. И она покинула Ирландию. Радости в том было мало, но в сложившихся обстоятельствах О’Нилам следовало благодарить судьбу, что они могут покинуть эти края.

Несмотря на предупреждения своего будущего зятя, герцог Ольстерский по-прежнему продолжал публично высказываться о несчастной судьбе голодающих ирландских крестьян и призывал к реформам, которые вернули бы им хоть толику человеческого достоинства.

Однажды, на банкете в честь лорда Кларендона, вице-короля Ирландии, Эдвард Уайлдинг обратился к собравшимся с пламенной речью:

– Тот, кто порабощает себе подобного, сам с неизбежностью становится рабом. В настоящее время Ирландия подобна оспенной язве на теле Британской империи. Но со временем инфекция распространится и Англия сама погибнет от этого страшного заболевания. Терпеть сложившееся положение долее невозможно. Лицом к лицу сошлись хозяин и работник. Крытая соломой хижина и дворец. Бьющая в глаза роскошь и нищета, достигшая последней стадии.

На герцога дружно обрушились лорд Джордж Галифакс и сэр Роберт Диллон. Последний буквально брызгал слюной:

– Сэр, вы – предатель интересов своего класса и своей страны. Вы просто подлец, сударь. Собравшимся здесь хорошо известно, что в кругу видных членов своей семьи вы выше всех ставите некоего Даниела О’Коннела, некогда дублинского мэра-католика, а затем единственного представителя этой веры в английском парламенте. Этот человек открыто призывает к бунту и гражданской войне против Англии. Но его хотя бы можно уважать за мужество и откровенность… А вы, сэр…

– Одну минуту! – возмущенно перебил его герцог. – Вы что же, сэр Роберт, хотите сказать, что я предатель?

Круглое, невыразительное лицо, на котором выделялись кривая щель рта и глубоко посаженные кабаньи глазки, напоминало кусок сырого теста. Диллон с шумом втянул понюшку табаку и вытер нос шелковым платком.

– Ни на что я не намекаю. Ваши слова и поступки сами за себя говорят.

– Стало быть, я предатель, потому что призываю по-человечески относиться к людям? Потому что считаю смертным грехом обжорство, в то время как дети моего соседа умирают от голода? Потому что убежден, что мир Божий и земля принадлежит всем, а не горстке ненасытных, эксплуатирующих и угнетающих большую часть человечества?

– Уж не намекаете ли вы, что сэр Роберт – обжора и скряга? – послышался чей-то голос с дальнего конца стола.

Все рассмеялись, но это только подлило масла в огонь.

– Говоря словами самого сэра Роберта, – улыбнулся герцог, – я ни на что не намекаю. Его слова и поступки говорят сами за себя.

Смех стих. В наступившем молчании сэр Роберт Диллон вскочил и, обогнув стол, направился к герцогу.

– Ради всего святого, Эдвард, – негромко произнес сидевший от него по правую руку граф Тайрон, – не задирайте его. Это исключительно опасный тип, и к тому же он пользуется большим влиянием при дворе.

Герцог поднялся и сверху вниз посмотрел на напыжившегося человечка. В этот момент сэр Роберт напоминал разъяренную раздувшуюся красноглазую жабу.

Все вскрикнули – сэр Роберт вытащил из кармана кожаную перчатку и хлестнул герцога по щеке. Тот отшатнулся – больше от неожиданности и удивления, чем от боли.

– О Господи, что за мелодрама! И это в наши-то дни и в вашем-то возрасте. Вам бы на сцене играть, Роберт, – насмешливо бросил он.

– Я не шучу, ваша светлость. Вечером у вас будет мой секундант, чтобы обговорить все условия. Выбор оружия, естественно, за вами.

Герцог отказывался верить своим ушам.

– Не может быть, что вы это всерьез. Вам ведь великолепно известно, что по закону дуэль считается преступлением. А кто у нас здесь главный законник и любитель порядка, как не вы?

– Так оно и есть, коль скоро речь идет о законах, направленных против всякой швали, дикарей, истребляющих друг друга. Хотя, на мой вкус, лучше бы дать им в этом волю. Но к людям нашего положения эти законы не относятся, и вам это известно не хуже моего. Увидимся на рассвете, сэр, на поле чести.

Он по-военному сделал поворот кругом и вышел из зала.

К вечеру весь Белфаст знал о том, что произошло на банкете у лорда Кларендона. Даже торговцы рыбой, даже нищие крестьяне толковали об этом. А уж в барах и на улицах и темы другой не было.

– Надеюсь, герцог свернет эту чугунную голову.

– Хорошо бы. Он добрый человек, этот герцог, храни его Бог.

В течение буквально каких-то минут на площади собралась целая толпа сторонников герцога Ольстерского. По кругу пошли бутылки, и постепенно людьми овладел боевой пыл.

– Да здравствует герцог Ольстерский!

– Гип-гип-ура!

– Долой королеву Викторию! Герцога Ольстерского – в короли Ирландии!

На улицах и в проулках, выходящих на площадь, появились конные драгуны. Действуя дубинками и нанося удары саблями плашмя, они врезались в толпу.

Из рассеченных лбов и разбитых носов потекла кровь. Иных затоптали копытами, кому-то переломали кости. По прошествии недолгого времени на площади остались только драгуны да раненые.

Капитан Роджер О’Нил выстроил своих людей и мрачно осмотрел поле битвы:

– Хороший урок этим мерзавцам. В другой раз будут умнее.

На лице его заместителя лейтенанта Бейтса застыла мстительная ухмылка. Он до глубины души ненавидел капитана. В Сэндхерсте он учился на класс старше, но теперь роли переменились и Бейтс оказался в подчинении у Роджера.

– Похоже, этот герцог Ольстерский зажигает им кровь. Революционер-протестант, вот потеха-то.

– Герцог Ольстерский отнюдь не революционер, – холодно возразил Роджер. – Может быть, он недостаточно строг со своими арендаторами, может быть, у него слишком мягкое сердце, но он верный слуга Короны.

– Да неужели? Гм. Что это они здесь орали? «Долой королеву»? И еще: «Герцога Ольстерского – в короли»? Да, что-то в этом роде. – Бейтс по-женски округлил брови. – Да, только сейчас пришло в голову. Вы ведь помолвлены с дочерью этого малого?

– Возвращайтесь в свой взвод, лейтенант, – прорычал Роджер.

А про себя добавил: «Право, если этот старый дурак не будет поосторожнее, он действительно попадет под суд за предательство. Хоть бы сэр Диллон вышиб ему завтра мозги. Это избавило бы Равену и всю семью от многих неприятностей. Да и мне, говоря откровенно, будет спокойнее. Король Ирландии! Этого только не хватало».

Равена пришла в ярость, а герцогиня поникла, когда герцог рассказал, что произошло на банкете в честь лорда Кларендона.

– Надеюсь, ты свернешь ему шею, папа, – свирепо сказала Равена. – Отвратительная жирная старая жаба.

Герцог отлично стрелял и из пистолета, и из винтовки.

– Беда в том, – грустно сказала его жена, – что победить ты просто не можешь. – Если убьешь сэра Роберта, все его друзья консерваторы, что здесь, что в Англии, будут жаждать твоей крови, и в конце концов сломят тебя, как сломили Дана О’Коннела. Знала же я, с самого начала знала, что когда-нибудь из-за этих семейных связей нам туго придется. Но к тебе-то они чего привязались? Ведь это мой родич.

– Это еще что за разговоры, Ванесса? – хмуро покосился на нее герцог. – Дан О’Коннел был великим патриотом и государственным деятелем, и я бы гордился, если бы в моих жилах текла и его кровь. А как это понять: «сломили Дана О’Коннела»? Вся королевская конница и вся королевская рать не смогли бы сломить его дух. Старого Дана спалил огонь верности. Но он осуществил то, ради чего был рожден, и даже больше.

– Браво! – воскликнула Равена. – Знаешь, папа, я так горжусь, что ты не позволяешь свиньям вроде сэра Роберта Диллона и лорда Галифакса становиться себе на горло. Помнишь предреволюционный плакат американских патриотов? На нем была изображена свернувшаяся в кольцо змея, а внизу подпись: «Не наступай!»

Снизу донесся приглушенный расстоянием звонок в дверь.

– Догадываюсь, кто это, – поморщился герцог. – Прошу извинения, дорогие дамы, но не перейдете ли в какую-нибудь другую комнату?

Герцогиня и Равена отправились в музыкальный салон. Мать присела за клавесин и принялась наигрывать вариации на темы «Турецкого рондо» Баха. Она была прекрасной пианисткой и нередко развлекала своей игрой гостей на званых вечерах. Равена тоже прилично владела инструментом, но, обнаружив, что с матерью на этом поприще тягаться трудно, играть в общем-то избегала. Ну а Ванесса Уайлдинг, прикасаясь к клавишам, целиком погружалась в мир музыки.

Воспользовавшись этим, Равена незаметно выскользнула из комнаты и вернулась в холл. Она просто обожала подглядывать и подслушивать.

Как и положено в таких случаях, лорд Галифакс был облачен в выходной вечерний костюм и шляпу с высокой тульей. Дуэльный кодекс отличался исключительной строгостью, ни в чем не отступая от средневекового ритуала.

Галифакс походил на задиристого петушка. У него были густая вьющаяся рыжая шевелюра и лицо, о котором герцогиня говорила, что по нему можно читать карту Ирландии. Несмотря на свое гэльское происхождение, он был убежденным и даже фанатичным англофилом.

«В любом стаде найдется своя паршивая овца», – заметила как-то Роза в разговоре с Равеной.

– Стаканчик хереса, Джордж?

– Ваше сиятельство, сейчас нам обоим вряд ли до светских любезностей. – Галифакс покраснел как рак. – Я здесь в качестве секунданта сэра Роберта Диллона, и нам с вами следует обговорить все детали завтрашней дуэли. Выбор места, разумеется, за вами, но я бы, со своей стороны, предложил Карсонский луг. Сэру Роберту это подходит.

– Прекрасно, никаких возражений, Джордж. – Герцог, явно насмехаясь над собеседником, упорно избегал официального обращения «лорд».

Карсонский луг располагался в самом центре королевского заповедника. Каждое воскресенье местная знать, утоляя жажду крови, направлялась сюда на охоту. Здесь же чаще всего устраивались и дуэли. Официально запрещенные законом, они тем не менее практиковались довольно часто. Трудно было ожидать, что полиция будет принимать меры против тех, кто придумал этот закон и кто платит ей за службу.

– Теперь насчет оружия.

– Может быть, пистолеты? – слегка улыбнулся герцог.

– Идет, – коротко кивнул Галифакс. – На пяти шагах.

– Нет-нет, на десяти, – быстро возразил герцог.

Галифакс удивленно округлил брови.

– Должен напомнить вам, ваше сиятельство…

– Нет, это я должен напомнить вам, лорд Галифакс, – резко перебил его герцог. – Потрудитесь справиться в уставе Королевского клуба. Право на выбор расстояния принадлежит человеку, которому брошен вызов, то есть мне.

– Как вам будет угодно. – Лорд Галифакс отвесил глубокий поклон. – Итак, завтра на рассвете?

– Договорились.

Лорд Галифакс уже дошел до порога, когда герцог окликнул его:

– Слушайте, Джордж, а может, все-таки попробуете уговорить этого болвана отказаться от его дурацкой затеи?

Галифакс медленно обернулся и бросил с презрительной усмешкой:

– Нет. Разве что вы готовы принести в ежедневных газетах публичные извинения за свои высказывания.

Герцог пожал плечами и тяжело вздохнул:

– Завтра на рассвете.

Едва лорд Галифакс вышел из дома, Равена влетела к отцу и порывисто прижалась к нему.

– Здорово ты поставил его на место, папочка, – усмехнулась она. – «Прекрасно, никаких возражений, Джордж», – повторила Равена, очень точно копируя отцовскую интонацию.

Он с притворной строгостью посмотрел на нее:

– Опять подслушиваете, юная леди? Учтите, вы еще в том возрасте, когда и добрую порку можно заработать.

Она проворно отскочила в сторону.

– Сначала поймай. Нет, папа, серьезно, можно мне завтра прийти?

– Совсем от рук отбилась. Прямо не знаю, что с тобой делать. Нет, нельзя. Каково тебе будет увидеть лежащего на земле, обливающегося кровью старика отца?

– Да брось ты, такого и быть не может, – фыркнула Равена. – Кто будет твоим секундантом?

– Собирался попросить Эдварда, графа Тайрона.

Равена одобрительно улыбнулась.

– Самое лучшее. Ведь у тебя нет друга ближе. Вас даже зовут одинаково.

– В королевских семьях это имя в ходу – признак крови, – рассмеялся герцог. – Есть такой старый анекдот. Забеременела одна статс-дама королевы Виктории. Старуха пришла в такую ярость, что поклялась повесить негодяя, обрюхатившего придворную даму. Когда та сказала, что его зовут Эдвардом, половина мужчин при дворе, включая принца Уэльского, попрятались по домам.

Равена от души расхохоталась:

– Представляю, как бы понравилась эта история Брайену.

Смех вдруг резко оборвался, и отец с дочерью с молчаливым пониманием посмотрели друг на друга.

– И с чего это я вдруг вспомнила Брайена? – проронила девушка.

Герцог улыбнулся и взял Равену за руку.

– Это хорошо, это совершенно естественно, что мы думаем о любимых людях, которых больше нет с нами.

– А почему ты решил, что я любила Брайена О’Нила? – удивленно спросила Равена.

Она подошла к отцу и спрятала лицо у него на груди, чтобы он не видел, как предательски увлажнились ее глаза.

Герцог Ольстерский в сопровождении своего секунданта графа Тайрона появился на Карсонском лугу, когда солнце еще не поднялось над горизонтом. Но на верхушках деревьев уже смутно мелькали розовые пятна, предвещая скорый восход.

Сэр Роберт Диллон и лорд Галифакс, а также трое наблюдателей – двое по выбору секундантов и один от правления Королевского клуба – уже поджидали их.

Распахнув дверцу экипажа, Карли, старый герцогский кучер, поклонился хозяину.

– Да поможет вам Бог, ваше сиятельство.

– Спасибо, Карли. Отведи лошадей подальше, а то еще выстрелов напугаются.

Герцог с графом прошли в центр небольшой вырубки, где овцы общипали траву почти до самой земли, и обменялись учтивыми поклонами с сэром Робертом, лордом Галифаксом и наблюдателями.

Роль рефери в предстоящей дуэли исполнял секретарь Королевского клуба Бушрод. Сын английского адмирала, он был вынужден уйти в отставку с флота ее величества, после того как его едва не унесла в могилу оспа. Лицо Бушрода все еще хранило следы этой страшной болезни.

Он откашлялся:

– Насколько я понимаю, вы, джентльмены, знакомы с правилами, по которым будет происходить эта дуэль. – По его знаку один из помощников поднес ящик из тикового дерева. Откинув крышку, Бушрод продемонстрировал его содержимое дуэлянтам. Это были инкрустированные серебром длинноствольные дуэльные пистолеты, на рукоятках которых красовались эмблемы клуба.

– Оба пистолета, – продолжал Бушрод, – были вчера опробованы господами Линчем и Поттером, а также мною лично на клубном стрельбище. Оба в полном порядке, если не считать мелочей, которыми можно пренебречь. Господа?

Линч и Поттер молча кивнули.

– Выбирать вам, ваше сиятельство.

Герцог Ольстерский сделал шаг вперед и наугад взял один из пистолетов. Сэр Роберт Диллон подбросил в руке другой.

Бушрод сверился с карманными часами и посмотрел на восток. Первые лучи солнца уже позолотили купы деревьев.

– Пора. Прошу вас занять свои места, господа.

Герцог и сэр Роберт подобрались и, как по команде, повернулись друг к другу спиной. Толстячок макушкой едва доставал герцогу до плеч.

– По моему счету начинайте равномерно двигаться в разные стороны. При счете «десять» поворачивайтесь и стреляйте, сразу или нет, по собственному усмотрению. Каждый имеет право на один выстрел.

Требование герцога стреляться на десяти шагах вызвало накануне вечером в клубе некоторые разногласия.

Многие при всем своем уважении к герцогу Ольстерскому считали, что, настаивая на десяти шагах взамен пяти, он берет себе некоторую фору, ибо большее расстояние – а в данном случае дуэлянтов будет разделять около шестидесяти футов – всегда дает преимущество опытному стрелку, каковым и был герцог. Большинство сошлись на том, что с его стороны было бы спортивнее согласиться на предложение сэра Роберта.

– Раз, – начал отсчет Бушрод.

Присутствующие затаили дыхание. Граф Тайрон нервно потер бровь платком. До самого последнего момента его сын Роджер уговаривал отца не ввязываться в эту опасную авантюру на стороне герцога.

– Если он убьет сэра Роберта, плахи ему не миновать. И ты туда же за ним последуешь. Что же касается меня, то прощай воинская служба.

– Успокойся, Роджер, – с укором сказал граф. – Эдвард Уайлдинг мне как брат. И между прочим, это твой будущий тесть.

– О Господи, не напоминал бы ты мне об этом. – Роджер закатил глаза.

– К тому же ты явно торопишься. По-моему, еще никто не умер.

На том и пришлось примириться. А если повезет, то, может, жертвой станет именно герцог Ольстерский.

Счет продолжался. Граф вздрогнул и почти до бровей закутался в воротник пальто.

– Восемь.

Девять.

Десять!

Сэр Роберт обернулся так резко, что едва не свалился на землю.

Герцог, в свою очередь, повернулся лениво, слегка откинувшись назад и все еще держа пистолет дулом вверх. К изумлению зрителей, он и далее не предпринял ни малейшей попытки перевести руку в горизонтальное положение.

Сэр Роберт расставил пошире свои мощные ноги, принял позу фехтовальщика и, зажмурив левый глаз, выбросил руку вперед. Глубоко вздохнув, он начал медленно прицеливаться. Затем аккуратно потянул спусковой крючок. В роковой момент над озером послышался протяжный крик гагары.

Раздался выстрел, и от отдачи рука сэра Роберта резко дернулась вверх. Пуля просвистела высоко над головой герцога. Он и глазом не моргнул, лишь слегка кивнул сэру Роберту и с улыбкой, не спеша начал опускать пистолет. Все так же, неторопливо и тщательно, он положил дуло на согнутый локоть левой руки и прицелился.

К чести сэра Роберта следует сказать, что к встрече с Создателем он готовился с большим мужеством. Швырнув на землю разряженный пистолет, он расправил плечи, выпятил грудь и посмотрел герцогу прямо в глаза.

Граф и наблюдатели удивленно переглянулись.

– Что это, черт возьми, он задумал! – воскликнул лорд Галифакс.

Рука с пистолетом поползла вниз и остановилась едва ли не под прямым углом к земле – похоже, герцог целил сэру Роберту в ноги.

Прогремел выстрел.

И в тот же момент сэр Роберт пронзительно завопил и подскочил высоко в воздух, словно кошка, которой привязали к хвосту жестяную банку. Он запрыгал на одной ноге, а другую придерживал обеими руками – точь-в-точь мальчишка, играющий в «классы». В конце концов он упал и покатился по земле, изрыгая проклятия и по-прежнему не выпуская ногу из рук. Секундант и наблюдатели бросились к нему.

– О Господи, – простонал Бушрод, – да ведь его ранило в ступню.

Вслед за ними к поверженному противнику неторопливо, ухмыляясь во весь рот, подошел герцог:

– Ну как, сэр Роберт, ничего страшного?

Тот метнул на него яростный взгляд.

– Вы! Вы! Да вы хоть знаете, что сделали? Отстрелили мне палец на ноге!

– Положим, но стоит ли о том жалеть, Роберт? – усмехнулся герцог. – По-моему, это тот самый, с мозолью? На мой взгляд, вы должны быть мне благодарны – я избавил вас от болезненной и дорогостоящей операции. – С этими словами герцог кивнул лорду Галифаксу, сэру Роберту и наблюдателям: – Ну что ж, господа, мне остается пожелать вам доброго утра. – И, повернувшись к графу, добавил: – По-моему, пора позавтракать, Эдвард. Я лично умираю с голоду.

Дуэль сразу же сделалась притчей во языцех; хохот еще долго раздавался в Королевском клубе, в Белфасте да и во всем округе Антрим.

Но этому анекдоту вскоре предстояло разрешиться трагедией, сломавшей мирное течение жизни в семье Уайлдингов.

Как-то в воскресенье, примерно через месяц после дуэли, сэр Роберт вместе со своей женой Сарой прогуливался по парку. Неожиданно откуда-то появились несколько сорванцов и принялись подпускать всяческие шпильки по адресу сэра Роберта.

– А вот и наш одноногий.

– Говорят, он отстрелил себе большой палец на ноге, гоняясь за мышью.

Сильно припадая на раненую ногу, сэр Роберт приблизился к обидчикам и грозно потребовал покинуть парк. Когда те отказались, он замахнулся на них палкой. В последующей суматохе кто-то вырвал ее из рук сэра Роберта и с силой опустил ему на голову. Бедняга упал и ударился затылком о большой валун. Мальчишки разбежались. Три дня спустя, не приходя в сознание, сэр Роберт умер от перелома основания черепа.

Воспользовавшись этим случаем, консервативная пресса в Англии и Ирландии развернула целую кампанию против герцога Ольстерского и ему подобных богатых землевладельцев, весьма либерально и с симпатией относящихся к своим арендаторам-католикам.

Извращая факты, журналисты представляли дуэль между герцогом Ольстерским и сэром Робертом Диллоном как истинную причину смерти последнего.

Сэр Роберт был «верным слугой отечества, который, защищая честь королевы и своей страны, потребовал, чтобы Эдвард Уайлдинг, герцог Ольстерский, принес извинения и взял назад клеветнические утверждения по поводу английской политики в отношении ирландских бунтовщиков».

Ранив сэра Роберта на дуэли, продолжали газеты, герцог тем самым выразил молчаливую поддержку преступным действиям многочисленных ирландских банд. «Осуществляемое ими насилие и привело к трагической гибели сэра Роберта Диллона».

Травля и нападки на герцога превзошли всякие разумные пределы. В барах и иных публичных местах, даже в парламенте велись жаркие дебаты. Лоялисты радикального толка обратились к королеве с просьбой лишить герцога Ольстерского его титула и земельных владений.

Когда кампания достигла точки кипения, герцога пригласил в свою резиденцию лорд Кларендон. Встреча, в которой, по просьбе герцога, принял участие граф Тайрон, произошла поздним вечером, почти ночью. Лорд Кларендон выглядел подавленным.

– Эдвард, ситуация стала совершенно нетерпимой, и нет никаких признаков того, что она может улучшиться до тех пор, – хозяин откашлялся, – пока ваше присутствие в Ирландии, как бы это сказать, провоцирует обе стороны на…

– Прошу прощения, милорд, – перебил его герцог, – о каких сторонах речь?

– Об экстремистах, разумеется, что справа, что слева. Понимаете ли, Эдвард, вы сделались символом, знаменем бунтарей-католиков и, соответственно, еретиком и угрозой в глазах богатых землевладельцев и английских политиков. Это может привести к самым серьезным последствиям.

– Ну и что же вы предлагаете?

Лорд Кларендон поднялся с места и принялся мерить кабинет шагами.

– Поверьте, Эдвард, мне трудно это говорить. Мы с вами старые друзья. Но на днях со мной связался лично премьер-министр. Корона не видит иной возможности, кроме как преподать на вашем примере наглядный урок, если… если вы не отправитесь в добровольное изгнание.

– Покинуть Ирландию?! – взорвался герцог. – Да плевать я хотел на Корону! – Он грохнул кулаком по столу. – Никому не дано право гнать меня с родной земли!

– Позвольте мне напомнить, что ваша родная земля – это Англия, – жестко сказал лорд Кларендон. – Между прочим, именно такого рода подстрекательские речи и делают неизбежным ваш отъезд. Естественно, вы сохраните и титул, и право на свои земли. То есть, я хочу сказать, вы можете продать их и поместить выручку там, где вам заблагорассудится. Франция, Швейцария, юг Италии – там вам будет хорошо до конца жизни.

– Да пусть меня лучше повесят!

Кларендон беспомощно развел руками и обратился к графу Тайрону:

– Может, вам удастся убедить его, милорд.

– Эдвард, у вас нет выбора, – спокойно сказал граф. – Не забывайте, вы несете ответственность перед своими сыновьями, перед Равеной и Ванессой. Если вы не примете ультиматум, всем им ох как скверно придется.

В конце концов герцог сдался.

– Хорошо. Если они удовлетворятся моим отъездом, то так тому и быть. – Он выпрямился во весь рост. – Но на континенте мне делать нечего. Европа ничуть не лучше Британии. Нет, я хочу жить в стране, где уважают достоинство личности, где человек, не важно, кто он – принц или нищий, – может свободно дышать. Свобода – вот что нужно мне и моей семье.

– И где же находится этот рай? – осведомился лорд Кларендон.

– В Америке, где же еще? На родине свободы и демократии.

Приняв решение, герцог отправился домой и рассказал о случившемся Равене и Ванессе.

– Что касается Кевина и Шина, они уже взрослые, пусть сами решают. Я не буду на них давить.

К этому времени оба его сына уже окончили Оксфорд и работали в Англии: Шин – интерном в лондонском Королевском госпитале, а Кевин – профессором английской литературы. Он был женат, и вскоре ожидалось рождение ребенка.

– Сегодня же напишу им, – сказала Ванесса. – Представляю, какое впечатление произведет на них вся эта история. – Герцогиня покачала головой. – Положим, видимся мы нечасто, но все равно как-то легче, когда знаешь, что они под боком, в десяти часах езды. Но Америка… Между нами лягут три тысячи миль, целый океан. Все равно что на Луну улететь.

Равена ласково погладила мать по плечу.

– Все образуется, мама, Кевин и Шин останутся с нами. Стоит им узнать, как поступили с папой, они плюнут на эту чертову старуху Англию и отправятся вслед за нами в Новый Свет. – Глаза у Равены разгорелись. – Новый. Потрясающе. Поскорее бы уехать.

– А как же Роджер? – спросила герцогиня.

– А что Роджер? Если он любит меня и все еще намерен жениться, поедет с нами.

Герцог хранил молчание. Не обольщайся, девочка. Не говоря, естественно, Равене и жене ни слова, в глубине души он надеялся, что Роджер О’Нил сохранит верность флагу, королеве и стране и разорвет помолвку.

Дело почти до этого и дошло. Услышав о предстоящем отъезде Уайлдингов в Америку, Роджер пришел в необыкновенное возбуждение.

– Ну что ж, наконец старый дурак добился своего, – бросил он.

– Как ты смеешь называть моего отца старым дураком? – вспыхнула Равена.

– Извини, просто вырвалось. Но согласись, он сам во всем виноват. Эти его радикальные штучки…

– Мой отец вовсе не радикал. Он умеренный человек, верящий в право любого, будь тот протестантом, католиком, ирландцем, англичанином, богатым, бедным, черным, белым, на достойную жизнь.

– Черным? – Брови у Роджера так и взлетели. – Ну это уж слишком!

– А по-моему, вовсе не слишком. – Равена воинственно вздернула подбородок.

Роджер всячески высмеивал решение герцога осесть в Америке:

– Ерунда какая-то получается. Ведь в Соединенных Штатах полно негров-рабов. И это ты называешь свободой?

Равена разом сникла:

– Да, правда. И это ужасно. Но отец говорит, что скоро все переменится. В Америке есть много хороших людей, и они борются за отмену рабства. Так же как и здесь, в Ирландии.

– Я не желаю больше слышать эти подстрекательские речи.

– Роджер, на самом деле мы говорим о нас с тобой. Как ты намерен поступить?

– Не понимаю. Я считал, что все решено – мы женимся.

– Как? – искренне удивилась Равена. – Ты готов от всего отказаться – от наследства, от военной карьеры, от своей любимой Британской империи?

Он обнял ее и посмотрел прямо в глаза:

– Больше всего на свете я люблю тебя, Равена. И если понадобится, хоть на край земли за тобой пойду.

Она была по-настоящему тронута, даже прослезилась. Впервые она слышала от него такие слова.

Они порывисто обнялись.

Впрочем, Роджер не сказал Равене, что скандал вокруг герцога Ольстерского и без того уже немало ему навредил, как, впрочем, и отцу с матерью, верным друзьям и стойким приверженцам герцога. А помолвка с Равеной Уайлдинг поставила крест на его военной карьере. Именно это дал ему понять неделю назад полковник.

– Я не могу ходатайствовать о присвоении вам очередного звания, капитан О’Нил, – с сожалением сказал он. – К вам неважно относятся в министерстве обороны. Это несправедливо, но это так. Может, если бы вы попросили о переводе в Англию и прослужили там годика два… Продемонстрировали бы, знаете ли, свои патриотические чувства. Чушь все это, конечно.

К тому же, рассуждал сам с собою Роджер, не навсегда же он отправляется в Соединенные Штаты. Отец стареет. Он, Роджер, – единственный наследник и титула, и состояния, весьма значительного. Когда граф умрет и все это проклятое дело забудется, они с Равеной вернутся в Ирландию в качестве графа и графини Тайрон.

От имени Короны лорд Кларендон сделал герцогу Ольстерскому весьма заманчивое предложение касательно его земель и собственности:

– Герцог Эссекс как раз ищет, во что бы вложить деньги в Ирландии.

Герцог принял предложение и в тот же вечер собрал на лужайке перед замком всех своих арендаторов.

– Как вам известно, на будущей неделе я с семьей отплываю в Америку, – обратился он к ним с верхней ступени каменной лестницы. – Если кто хочет, один или с семьей, оставить эти неласковые края и начать жизнь заново в Соединенных Штатах, я готов выдать деньги на проезд, плюс еще один фунт, чтобы не с нуля начинали на новом месте.

Его не удивило, что только горстка людей приняла это щедрое предложение. Отношение большинства красноречиво выразил один старик:

– Все верно, ваша светлость, край неласковый. Но это Эрн. Это наша земля, наш несчастный народ, и это наша любовь. И когда-нибудь все переменится, и цепи спадут, и земля наша засияет, как бриллиант. И будет Ирландия Изумрудным островом, как и задумал Творец. Дай-то Бог дожить до этого времени и увидеть все своими глазами.

– Да, – дружно откликнулась толпа.

Герцог прижал к глазам платок.

– Вы правы, такой день наступит. И вы станете богаче меня, потому что, когда это случится, меня с вами не будет.

 

Глава 6

Из слуг одна только Роза сопровождала Уайлдингов в трансатлантическом путешествии. Остальные предпочли предложить свои услуги новому владельцу поместья.

Вечером накануне отплытия из Белфаста граф Тайрон дал небольшой прощальный прием в честь своих дорогих друзей. Вечер получился очень трогательным, особенно под конец.

Тереза де Молен О’Нил со слезами на глазах обняла герцогиню на прощание.

– Ванесса, родная, ужасно думать, что больше никогда вас не увижу. – Она обернулась и поцеловала Равену. – А ты, девочка, дочка… прямо сердце разрывается, как подумаю, что не попаду на вашу с Роджером свадьбу. И никогда не увижу своих внуков… – Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

Герцогиня, Равена и Роджер принялись ее утешать. Граф неловко отвернулся и яростно впился зубами в сигару. Он терпеть не мог женских истерик.

– Ну мы же не в Стикс бросаемся, не в землю мертвых плывем, – с напускной бодростью заговорила герцогиня. – Как это – больше не увидимся? Непременно увидимся. Может быть, даже следующим летом. – Она посмотрела на графа. – Океанское путешествие вам обоим совсем не повредит, как вы думаете, Эдвард?

– Да-да, конечно. Отличная идея. Ну да там видно будет.

– К тому времени мы с Равеной уже будем мужем и женой. И дети появятся. – Роджер разом обнял свою возлюбленную невесту и мать. – И этих дьяволят у нас народится чертова дюжина, верно, родная?

Равена ничего не ответила, только улыбнулась, а про себя подумала: «У ирландцев всегда так, что у богатых, что у бедных, – женам за домом присматривать да детей рожать».

Роджер с Равеной попрощались на террасе, когда остались одни. Роджеру предстояло еще месяц провести в Ирландии, улаживая домашние дела и завершая службу в драгунском полку. Затем он отправится вслед за Уайлдингами в Ричмонд, штат Виргиния. Вот уже почти четверть столетия герцог Ольстерский, подобно иным высокородным и богатым английским джентльменам, расширял свои плантации на американском Юге. Хлопок здесь называли не иначе как «королем», а Англия была основным потребителем этого неиссякаемого, по существу, продукта полей, производство которого обеспечивалось дешевым рабским трудом. Накладных расходов фактически не было – лишь первоначальная стоимость самого раба да его питание и жилье. Английские вложения в американский хлопок приносили доходов даже больше, чем недвижимость в разоренной Ирландии.

На нравственную сторону дела закрывали глаза, превращаясь в настоящих лицемеров, даже достойные люди вроде герцога Ольстерского, особенно если учесть, что английский парламент еще в 1807 году осудил работорговлю, которая отныне в пределах Британской империи запрещалась.

– В разлуке, любимая, сердце мое будет с тобой, – прошептал Роджер на ухо Равене. Руки его легли ей на грудь и медленно скользнули вниз.

– Боюсь, когда на мне столько надето – кринолин и все такое прочее, – как следует ничего и не почувствуешь, – усмехнулась Равена. – Как насчет прощального купания в бассейне?

Роджер так и отпрянул.

– О чем ты? Вряд ли сейчас подходящее время для… для… – Роджер никак не мог подобрать слова.

– Для чего? – Равена явно была разочарована. Роджер сильно упал в ее глазах. Что, собственно, такого она сказала? Нормальное дело. Все мы люди, всего лишь несовершенные люди. Беда Роджера в том, что он упорно не хочет примириться с несовершенством, отличающим homo sapiens. Ей вспомнилось забористое и колкое замечание, отпущенное как-то Брайеном по адресу брата:

– Знаешь, Роджер отказывается признать, что особы дамского пола тоже писают и испражняются вроде нас, мужчин-животных.

– Ты же понимаешь, дорогая, что я имею в виду. Такой торжественный момент, и было бы чистейшим святотатством…

– Ладно, Роджер, оставим это, – устало сказала Равена.

Путешествие в Ричмонд заняло почти полтора месяца. Первую неделю Равене все было в новинку, все вызывало живой интерес, но потом, особенно ближе к концу, дни стали тянуться нестерпимо медленно, и Равена просто места себе не могла найти от скуки.

Корабль, на котором они отплывали в Америку, ничуть не напоминал «плавучий гроб». Это был изящный двухмачтовик, регулярно курсировавший между Ливерпулем и южными штатами. Все здесь блестело и сверкало; на борту – лишь избранная публика.

Единственным, что хоть немного развлекло Равену во время этого тягостного путешествия, стало знакомство с юным, довольно симпатичным лейтенантом американской армии, возвращавшимся домой из Франции, где он проходил полугодовую стажировку в местных воинских частях.

Лейтенант Пеннел Коллинз – это пышная золотистая шевелюра, ухарски подкрученные усы, блестящие голубые глаза. Равена обратила внимание на его произношение, не свойственное ни англичанам, ни ирландцам.

– А что, все американцы так говорят? – напрямик спросила она.

– Нет-нет, мэм, – рассмеялся он. – Мы, южане – а я родился в Виргинии, – проповедуем «славный и непринужденный» образ жизни. И это, наверное, сказывается и в нашей речи. Медленной, протяжной, немного ленивой. Мы и живем так же. На Севере все иначе. Не поверите, но эти янки ни минуты не могут усидеть на месте, вечно суетятся, словно белки на дереве в поисках орехов. Работа, работа, работа. Можно подумать, это смертный грех – присесть иногда на минуту да полюбоваться видом голубого неба, зеленой травы и, – лейтенант подмигнул Равене, – красивой девушки вроде вас.

– Смотрю, в Америке такие же мастаки по части комплиментов, как и у нас в Ирландии.

– Я не хотел вас обидеть, мисс. К тому же старому женатику вроде меня уже ничто не грозит.

Равена вспыхнула:

– Не уверена, что ваша жена согласилась бы с этим утверждением. Впрочем, я и сама помолвлена. Мой Роджер – капитан драгун.

– Рад слышать. В виргинской милиции лишним он не окажется. Нам сейчас нужно побольше хороших офицеров.

– Как прикажете вас понимать, лейтенант? – нахмурилась Равена.

– Нет-нет, мисс Равена, я вовсе не хотел напугать вас. – Он смущенно отвел глаза. – Просто мы, виргинцы, привыкли оберегать своих дам от грубой действительности. На этой зеленой земле Бог поселил женщин, чтобы они дарили мужчинам любовь, радость и потомство. А мы в благодарность за этот чудесный дар присягнули вам на верность в любви и дали клятву защищать слабый пол. Что это с вами, мисс? Неважно себя почувствовали? Вообще-то сегодня свежо, как бы волны всерьез не разыгрались.

– Да, мне действительно вдруг стало немного не по себе. Прошу извинить…

«И волны здесь совершенно ни при чем, дуралей ты этакий!» – про себя добавила Равена.

У лесенки, ведущей вниз, она остановилась и бросила на прощание:

– Уверена, что вы подружитесь с моим женихом.

– Почту за честь, мисс Равена, – с улыбкой поклонился лейтенант.

Потом Равена спросила у отца, что, собственно, Коллинз имел в виду, говоря, что Виргинии нужны военные.

– Видишь ли, дорогая, как ты, наверное, и сама слышала, рабство – это старый камень преткновения в отношениях между северными и южными штатами. До последнего времени им кое-как удавалось находить компромисс. Север не настаивал на отмене рабства в тех южных штатах, где оно существует с самого момента их основания. В то же время аболиционисты на Севере против того, чтобы распространять работорговлю на новые территории – Луизиану и районы к западу от Миссисипи.

Недавно, однако же, в результате решения Верховного суда напряжение между свободными и рабовладельческими штатами усилилось. Некто Дред Скотт, негр-раб, проживавший со своим хозяином на свободной территории, ушел от него и, с точки зрения аболиционистов, должен считаться свободным человеком. А суд постановил, что любой негр, чьи предки были проданы в рабство, не имеет конституционных прав, и обязал Скотта вернуться к хозяину.

По этому поводу и разгорелись страсти что в одном, что в другом лагере, ибо получается, что рабство распространяется и на нейтральные территории на западе.

Экстремисты из южных штатов требуют отделения от Союза, а аболиционисты, напротив, твердо стоят на том, что Юг в этом вопросе должен пойти на безоговорочную капитуляцию. В общем, ситуация накаляется, и ничего в этом хорошего нет, дело может дойти до войны.

– Боже упаси! – воскликнула герцогиня. – А я-то, отправляясь в Америку, думала, что насилие, жестокость, кровопролитие – все это остается позади.

Герцог потрепал ее по плечу.

– Да не беспокойся ты, это я так, в общем рассуждаю. В конце концов американцы как-нибудь договорятся между собой. Нация, прошедшая общее испытание огнем, как американцы в войне за независимость, когда все шансы были на стороне противника, – это единая нация, она выдержит любые потрясения.

Но в глубине души герцог был не так уж в этом уверен. Достаточно посмотреть на то, что происходит в Ирландии.

– Папа, – задумчиво спросила Равена, – а на той плантации, где мы будем жить, есть рабы?

– Ну конечно, дитя мое. А кто же еще обрабатывает землю, выращивает и собирает хлопок? Все хозяйство на Юге аграрное.

– А белым американцам никогда не приходило в голову, что они сами могут работать на земле?

Такой поворот разговора герцогу совершенно не понравился.

– Знаешь, Равена, ты еще ребенок, и таких вещей тебе не понять.

– Никакой я не ребенок, – твердо возразила Равена. – Я женщина.

– Хорошо, пусть так. Молодая женщина. Но все равно тебе трудно разобраться в подобных вещах.

– Ну так помоги мне.

– Ладно, – тяжело вздохнул герцог. – Прежде всего население северных штатов превосходит население Юга больше чем в пять раз. На Севере – промышленность, на Юге – сельское хозяйство. Вот так они и дополняют друг друга. Естественно, поток иммигрантов оседает прежде всего на Севере – в промышленности легче найти работу. А на Юге рынка рабочей силы фактически нет.

– Потому что негры работают бесплатно?

– Ну что ж, если тебе угодно, пусть будет так. – Герцог побагровел. – Только пойми простую вещь: экономика Юга целиком держится на рабском труде. На Севере фермерские хозяйства небольшие, и доход они приносят быстрый. Наемных работников здесь раз-два и обчелся, больше и не надо. На огромных хлопковых плантациях Юга это невозможно.

– А у тебя лично сколько рабов, папа?

Герцог отвернулся. Разговор этот явно смущал его все больше и больше.

– Точно не скажу. Где-то около сотни.

Равена молча подняла взгляд на отца, и вынести это молчание было тяжелее, чем если бы она упрекнула его в открытую.

Пришлось ему, пересиливая себя, самому сказать:

– Я знаю, о чем ты думаешь. Что ж, и на мой взгляд, сама идея рабства – идея позорная. Нельзя с ней мириться. И тем не менее годами я принимаю эту систему и живу жизнью крупного землевладельца, в то время как мои наемники – мои рабы – умирают от голода и болезней.

– Это неправда, Эдвард, – запротестовала его жена. – В Ирландии ты был самым лучшим помещиком. Крестьяне сами говорили это, я собственными ушами слышала. Добрым, щедрым, чутким к их нуждам.

– Да, но я заставлял их обрабатывать мою землю, как делал это и мой отец. Ты совершенно права, Равена. Я говорю одно, а делаю другое. – Он закрыл глаза и сильно ущипнул себя за нос. – Представляешь, я ведь в жизни не видел ни одного черного.

– А разве мы видели? – откликнулась герцогиня.

– В Америке говорят, что ниггеры не люди, а чуть ли не обезьяны.

– Точь-в-точь как англичане об ирландцах-католиках, – вставила Равена.

– Вот-вот, и я о том же. Уж мы-то наслышались этих постыдных речей, всю жизнь прожив среди ирландцев.

– Мы и сами отчасти ирландцы, – гордо сказала Равена. – Дорогой Дан О’Коннел.

– А теперь нам предстоит жить среди черных мужчин.

– И женщин, – со значением добавила Равена.

Герцог улыбнулся:

– Смотрю, ты гордишься тем, что ты женщина.

– И тем, что в жилах моих течет ирландская кровь. Этим точно, горжусь.

Герцог обнял жену и дочь.

– А я горжусь тем, что Бог дал мне в спутницы двух таких замечательных женщин. И мы должны добиться того, чтобы эта страна, Соединенные Штаты, наш новый дом, гордилась нами.

– Да будет так. – Равена крепко прижалась к отцу.

В тот же вечер Роза, расчесывая Равене перед сном волосы, получила первый урок демократии, в условиях которой всем им предстояло отныне жить.

– Теперь, обращаясь к отцу и матери, ты не будешь говорить «ваша светлость». В Америке нет титулов.

– Ну как же так, мисс Равена, – запротестовала Роза. – У меня ничего не получится. Для меня они навсегда останутся герцогом и герцогиней Ольстерскими.

– Что ж, придется тебе поднапрячься. Отец говорит, что над титулами в Америке потешаются.

Два дня спустя, когда они сошли на берег в Ричмонде и оказались среди членов комитета по встрече герцогской семьи, Равене пришлось вспомнить эти слова.

Среди встречавших были: полковник Эйнсли Купер, крупный мужчина лет шестидесяти с развевающимися седыми волосами и седой же, как на портретах Ван Дейка, бородой; Льюис Хастингс, долговязый брюнет с болезненным цветом и угрюмым выражением лица; полковник Картер Тейлор, личность совершенно необъятных размеров, с красным, как у Санта-Клауса, лицом и бородой.

На всех троих были белоснежные костюмы и широкополые шляпы – сочетание, которое в Англии и Ирландии сочли бы совершенно безвкусным.

– Добро пожаловать в Америку, ваша светлость, – заговорил долговязый. – Меня зовут Льюис Хастингс, а эти господа – ваши соседи. Полковник Картер Тейлор, – Хастингс представил здоровяка первым, – и полковник Эйнсли Купер.

Сам Льюис Хастингс в течение последних десяти лет был надсмотрщиком на плантации герцога Ольстерского. Работа эта сделалась для него буквально золотой жилой, так что Хастингс смог оставить свое прежнее занятие – до того он был работорговцем. На его попечении находились трудившиеся на плантации рабы. Сначала их насчитывалось сто десять, а к нынешнему времени – сто семьдесят: прибавилось шестьдесят детей в возрасте от одного до одиннадцати лет. Уже это приносило Хастингсу немалый доход. К тому же он клал себе в карман двадцать процентов годовых от прибыли, которую приносила плантация. Банковский счет Хастингса возрос настольно, что он мог позволить себе купить небольшую плантацию на реке Джеймс, в десяти милях от имения Уайлдинга, – тысячу акров плодородной низинной земли.

Отныне всякий раз, как кто-нибудь обращался к отцу и матери «герцог», «герцогиня», «ваша светлость», Роза нахально подмигивала Равене:

– Это уж точно, над титулами в Америке потешаются.

И правда, было над чем посмеяться – Равене и самой казалось, что в Соединенных Штатах внимания этим самым титулам уделяется больше, чем на Британских островах и в Европе. Единственное отличие состояло в том, что здесь в почете были военные звания, а не дворянские титулы. Например, ни полковник Купер, ни полковник Тейлор в армии никогда не служили – звания у них были почетные. Кроме того, здесь на каждом шагу встречались «судьи» и «губернаторы», не говоря уж о «сенаторах». Примерно треть тех, к кому обращались «ваша честь», не занимали никаких должностей – ни в суде, ни в муниципалитете.

Первое появление Равены в отцовском поместье, которое герцог немедленно окрестил ее именем, представляло собою зрелище весьма впечатляющее. Свернув с главной дороги, экипаж проехал примерно полмили по аллее, над которой образовали сплошную арку вишневые деревья в полном цвету. Аллея вела к особняку – белой жемчужине на фоне зеленого бархата аккуратно подстриженной лужайки площадью в два акра; семена газонной травы были доставлены, как с гордостью пояснил Льюис Хастингс, с Бермудских островов.

– Чтобы поддерживать ее в таком состоянии, пятеро негритят трудятся не покладая рук семь дней в неделю, – сказал он.

Сам дом, как и одежда работников, поначалу Равене не понравился. Огромное приземистое строение четырехугольной формы и какой-то совершенно непонятной архитектуры. Весь фасад занимали окна и небольшие балконы на втором этаже. Над всем господствовала огромная крытая веранда, крышу которой поддерживали четыре большие колонны из тосканского мрамора. Такой колоннады в Европе Равене видеть не приходилось. И в духе того, что проявлялось в одежде и вообще во всем, что местный люд с благоговением называл «южной традицией», дом был выстроен из белого кирпича и светлой древесины.

Белое. Символ чистоты. Символ невинности.

Любимый цвет южных красавиц.

Белое. Слепой цвет, отсутствие цвета, ахроматическая часть спектра. Ленивая, сладкая эйфория праздных мечтателей. Южная аристократия, подобно своей европейской ровне, была избранной расой. Здесь веяло вечностью. Все, как есть, пребудет вовеки.

Нега. Изобилие. Над крыльцом и балконами вьются глициния и жимолость, цветут розовый мирт и белая магнолия, оживляющие, придающие особый колорит строгому поместью.

Весь штат прислуги вышел к главному входу встретить новых обитателей поместья. Хастингс повел герцога вдоль строя и, по мере того как он, одного за другим, четко представлял ему работников-негров – мужчин, женщин и детей, – Уайлдингу все больше казалось, что он вернулся на военную службу и устраивает смотр своему полку.

– Дэвис, кучер. – Неглупый на вид мужчина со светло-шоколадной кожей и седыми курчавыми волосами.

– Ленни, лакей. – Жилистый, долговязый малый, обнажающий в постоянной улыбке кривые зубы.

– Гордон, старший дворецкий. – Высокий, с прямыми плечами, важный мужчина в темной ливрее.

Вслед за ним – целая куча помощников и мальчиков на побегушках, все как один одеты в светлые куртки и темные брюки.

– Хэтти, кухарка. – Веселая толстушка с лицом черным как смоль, на голове что-то вроде большого клетчатого тюрбана. Равене Хэтти понравилась с первого взгляда, и, как впоследствии выяснилось, симпатия была взаимной.

– Бэрди, служанка. Естественно, она будет работать под присмотром вашей Розы. – Крохотная живая женщина, и имя ей очень подходит – ни дать ни взять птичка.

Особого представления Уайлдингам удостоились двое белых из персонала. Один – Берт Макклауд, старший конюх, высокий мужчина с обветренным лицом, серо-стальными глазами и закрученными рыжими усами. Он так сильно растягивал слова, что понять его Равене было столь же трудно, как какого-нибудь ирландского крестьянина из самого глухого захолустья, разве что неторопливая речь оставляла достаточно времени, чтобы разобрать смысл фразы.

– У вас прекрасная конюшня, мистер Уайлдинг.

– Ваша светлость, – рявкнул Хастингс.

– Извините, сэр, то есть я хочу сказать – ваша светлость, – поспешно поправился Макклауд.

– Да нет, пусть будет «мистер», – смущенно пробормотал герцог.

Конюшня состояла из двух упряжных, трех аравийских скакунов и трех лошадей для прогулок. Не считая рабочих коняг и двух жеребят от аравийцев.

Непринужденность в сочетании с почтительностью, женщины, наделенные чувством собственного достоинства, но и несколько легкомысленным очарованием, медлительность на грани апатии, личная честь и преданность белому – все это тоже составляло традиционную гордость Юга. Южанина могли привести в ярость три вещи: оскорбление семейной чести, белой женщины, кем бы она ни была, и Юга. В любом из этих случаев оскорбление можно было смыть только безоговорочным признанием вины или сражением на поле чести.

Другой белый, Карл Рейнолдс, – главный управляющий поместьем. Жену его звали Диной. Симпатичная блондинка, чей цвет кожи выдавал наличие негритянской крови, формально в штате не числилась, хотя время от времени ей платили за услуги на балах и званых вечерах.

Рейнолдс – смуглолицый, на редкость подвижный мужчина; при виде Равены в его темных глазах мелькнул огонек. Равена ответила ему прямым, немигающим взглядом, ощущая, как меж нею и этим человеком возникает некое магнетическое влечение или, скажем, зов тела – выражение, которое ее родителей несомненно шокировало бы. Она услышала его от Брайена, а Рейнолдс чем-то напомнил ей его.

В первый же день по приезде Уайлдингов полковник Тейлор устроил у себя бал. Равена с матерью надели свои последние обновки – платья, купленные этой весной в Париже, где они только что вошли в моду. Роскошные платья, которые сразу бросаются в глаза, как луг, сплошь покрытый цветами. Вместо тяжелого, неуклюжего кринолина – фижмы, эффектно подчеркивающие достоинства фигуры: плоский живот и пышные бедра. Корсаж более свободный, чем обычно, с эластичной шелковой лентой по верхнему краю. Декольте на спине глубже, чем на груди.

Равена выпорхнула на середину спальни и сделала изящный пируэт.

– Ну, Роза, как я тебе?

Девушка захлопала в ладоши.

– Королева бала, можете не сомневаться, мисс Равена.

– Ну-ну, не слишком-то увлекайся. Эти южные красавицы тоже не лыком шиты, недаром о них идет слава по всему свету. Как тебе здесь нравится?

– Пока всего один день прошел, – неопределенно откликнулась Роза, – так что трудно сказать, мисс Равена. Понятно одно – это не Ирландия.

– Это уж точно, но ничего, привыкнешь. А как насчет Бэрди и остальных? Притираетесь?

Роза переступила с ноги на ногу.

– Даже не знаю. Чудно как-то, из слуг во всем доме я единственная белая. И еще забавно: со мной обращаются будто с какой-нибудь важной дамой.

– Так это как раз потому, что ты белая.

– Понимаю. И все-таки неплохо, чтобы в доме оказалась еще хоть одна белая кухарка или служанка, – было бы с кем посплетничать.

– Не беспокойся, еще успеешь завести друзей. У жены полковника Купера белая служанка. И насколько я понимаю, у жен других соседей тоже. – Равена ткнула Розу в бок и хитровато подмигнула. – Думаешь, я не заметила, как ты смотрела на управляющего – как его там? Ах да, Рейнолдс.

– Как вам не стыдно говорить такие вещи, мисс Равена, ведь он женат, – вспыхнула Роза.

Равена присела за туалетный столик и собрала волосы на затылке.

– Сегодня, пожалуй, подойдет зеленая лента. Ну-ка неси ее сюда. Да, этот Рейнолдс – мужчина представительный.

– И глаз у него острый, тут уж ничего не скажешь, – подтвердила Роза и, перехватив в зеркале взгляд Равены, ухмыльнулась: – Да только не на меня он смотрел.

– Ах ты, нахалка!

Обе залились смехом и долго не могли остановиться.

Поместье полковника Тейлора было очень похоже на их собственное, только поменьше. Такой же неуклюжий дом-коробка, белый, с колоннадой. Жасмин, глициния, жимолость.

От мучительной церемонии официального представления вновь прибывших хозяин их избавил, за что Равена была ему от души благодарна. Полковник Тейлор подвел Уайлдингов к своей жене Минни, смешливой толстухе, полнотой почти не уступающей мужу.

– А это мой сын, лейтенант Бартон Тейлор.

На лейтенанте Тейлоре была кавалерийская форма: парадный мундир с алым поясом и орденской лентой через плечо. Серьезный молодой человек лет двадцати пяти с зачесанными назад прямыми светлыми волосами и большим носом.

Полковник повел герцога по залу, представляя его наиболее влиятельным гостям, а те, в свою очередь, подменяя хозяина, знакомили их со своими друзьями, также входившими в самый избранный круг ричмондского общества.

Минни Тейлор взяла на себя ту же роль в отношении Ванессы, а ее сын Барт предложил руку Равене.

От лейтенанта Коллинза она уже наслышалась о неземной красоте и элегантности женщин Юга, но, честно говоря, не могла вообразить, что они будут так красиво одеты. В конце концов до Парижа отсюда тысячи и тысячи миль, и вообще Равена считала, что местные дамы одолели лишь начальные классы светского образования.

Все вокруг ярко сверкало, цветовая гамма поражала воображение. Пронзительно-голубой. Кроваво-красный. Бледно-желтый. Алый. Рубиновый. Ядовито-зеленый. Лазурный. Встречались также приглушенные тона, напоминающие старинные гобелены. Нижние юбки, панталоны и чулки, такие же броские и вызывающие, как платья и блузки. Яркие полосы, узор в горошек, хитроумная вышивка, в которой также перемешаны чуть не все цвета радуги.

На нескольких женщинах помоложе были такие смелые туалеты, что Равена позеленела от зависти. Платья, оставляющие плечи обнаженными и держащиеся, как заметил герцог, непонятно на чем. Из-под края лифа видна высокая, тугая, чуть припудренная грудь.

– И мне хочется чего-нибудь в этом роде, – прошептала Равена на ухо герцогине.

– Только через мой труп, – негромко произнес герцог.

Герцогиня рассмеялась:

– По-моему, дорогой, на местных дамах эти наряды тебе вполне по душе.

– Что за бред! – побагровел герцог. – Безобразное зрелище!

Народу у Тейлоров был полон дом, но лишь с полдюжины гостей произвели на Равену хоть какое-то впечатление.

Среди них оказалась и Барбара Коллинз, жена того самого молодого лейтенанта, с которым Равена познакомилась еще на корабле. Симпатичная маленькая женщина с каштановыми волосами и зелеными глазами.

Была тут и ее кузина Джейн Сидли, племянница Джефферсона Дэвиса, сенатора от штата Миссисипи, смуглая, живая, с легкой склонностью к полноте дама, из тех, кого Брайен непочтительно обозвал бы «бочонком».

Сам мистер Дэвис был высоким, представительным мужчиной с аристократическими манерами, седыми волосами, небольшой бородкой и бархатным голосом.

Он церемонно поклонился Равене.

– Не часто глазам моим являлась такая удивительная красота, мисс. Сохраню вечную признательность за то, что вы одарили меня счастьем знакомства с вами.

Равена весело рассмеялась:

– А я благодарю вас, сэр, за то, что позволили мне почувствовать себя как дома. Не слышала таких комплиментов с тех самых пор, как уехала из Ирландии.

– Мисс Равена, – притворился рассерженным сенатор, – неужели вы хотите унизить мою честь южного джентльмена намеком, будто я способен притворяться и говорить неправду? Повторяю, давно я не видел такой красоты. Последний раз это было в Саванне, штат Джорджия. Если не ошибаюсь, та девушка тоже родом из Ирландии. Ее звали Скарлетт О’Хара. Красавица. Она очень напоминает мне вас, мисс Равена. Только глаза другие. И откровенно говоря, на мой вкус, она немного худощава.

– Как можно сравнивать Уайлдингов с семейством О’Хара, дядя Джефф? – перебила его Джейн Сидли. – Насколько мне припоминается, отец Скарлетт – игрок и выпить не прочь.

– У нас в семье тоже такие были, – пошутила Равена.

– Смею предположить, герцогине – вашей матери вряд ли понравился бы такой юмор, – сказал Дэвис.

– Маме? – Равена наморщила носик. – Да нет, почему же, она вовсе не сноб. Между прочим, ее кузен Дан О’Коннел несколько раз чудом избежал виселицы.

Все так и покатились со смеху. Вокруг Равены собралось уже довольно много гостей, и теперь она начинала действительно чувствовать себя как дома.

Больше всего ей в тот вечер понравилась миссис Джесси Фарнсворт, вдова средних лет, в чьей спокойной красоте ощущалось почти олимпийское величие. От нее так и веяло врожденным аристократическим духом. В этом смысле ее можно было сравнить с Черной Молнией – аравийцем из здешней герцогской конюшни. Хороша, ничего не скажешь. Другие дамы уже успели поведать Равене, что Джесси Фарнсворт – примадонна высшего общества Ричмонда, некоронованная владычица этого самого крупного города американского Юга.

– Ее муж был с Севера, – заметила Джейн Сидли. – Фантастический богач из Филадельфии. Выполнял какие-то секретные задания правительства. Курьер своего рода. Хотя деньги у него не отсюда. У Джесси и доныне сохранились связи в высших кругах Филадельфии, Нью-Йорка и Вашингтона. – Джейн понизила голос. – Мой муж Нат говорит, что она – наш агент на Севере. Джесси очень, очень близка с дядей Джеффом, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Естественно, – улыбнулась Равена. – Но как это, собственно, понять – агент? Разве Юг – отдельное государство?

– Судя по тому, что я слышала от дяди и других важных господ, – прищурилась Джейн, – в недалеком будущем так оно, может, и будет. Эти проклятые янки так обращаются с нами, что, похоже, единственный способ раз и навсегда покончить свои счеты с ними – это отделиться от Союза и создать собственное государство.

Подошел полковник Купер:

– И что это наши красавицы забивают свои очаровательные головки всякими скучными делами вроде политики?

Ах ты, ублюдок, подумала Равена, а вслух с приятной улыбкой сказала:

– Право, полковник Купер, мне начинает казаться, что южные джентльмены слишком уж опекают своих дам. Мы вовсе не такие беззащитные и пустоголовые, как вы воображаете.

Полковник неловко откашлялся и приложил платок ко рту.

– Да неужели, мэм, а мне как раз казалось, что вам нравится подобное обращение, разве не так, Джейн?

– Что ж, в этом есть свои преимущества, но, думаю, и Равена по-своему права.

Толстяк насупился:

– Мисс Равена, надеюсь, вы не будете слишком забивать революционными идеями головки наших девочек.

Равена криво усмехнулась. Как удивительно все сходится, что в прошлом, что в настоящем.

Ведь и дома, в глазах реакционеров Англии и Ирландии, новые идеи – настоящее проклятие. Герцог заплатил за свои либеральные взгляды изгнанием. Не такая уж большая разница между надутыми индюками в этом зале и теми, кого она, Равена, встречала на празднествах во дворце вице-короля. Разве что выговор другой; впрочем, она начала быстро к нему привыкать.

На ее взгляд, здесь было слишком много людей в военной форме. Да и политические речи, которые вели чуть не все, звучали слишком агрессивно. Никто и помыслить не мог о том, что Юг сдвинется со своей твердой позиции и пойдет на компромисс в вопросе распространения рабовладельческих порядков на западные территории, и уж тем более – а это еще важнее – уступит федеральному правительству священные права штатов.

– Да я в жизни не потерплю, чтобы какой-нибудь проклятый янки из Массачусетса или Иллинойса, избранный на свою должность бандой социалистов-аболиционистов, стал диктовать народу суверенного штата Виргиния, как вести свои внутренние дела, – кипятился полковник Тейлор.

– Позвольте мне кое-что объяснить вам, сэр, – обратился Хастингс к герцогу. – Аболиционизм – это просто красивое прикрытие, маска радикалов, бандитов и попросту грабителей. Да-да, когда они помогают неграм, подстрекают их к бегству от своих законных хозяев и переправляют на Север по этой адской «подземной дороге», это то же самое, как если бы я ночью проник в ваш дом и сбежал с драгоценностями вашей жены.

– Все дело в том, – заговорил лейтенант Пеннел Коллинз, – что Верховный суд принял решение в нашу пользу. Миссурийский компромисс противоречит Конституции, и, видит Бог, отказываясь подчиниться решению Верховного суда, любой президент-янки превращается в абсолютного монарха. К чему же в таком случае было освобождаться от власти короля Георга?

– Слушайте! Слушайте! – Мужчины да и кое-кто из женщин громко зааплодировали.

Равена и герцогиня многозначительно переглянулись.

– Да это не бал, – сказала Равена, – это настоящая демонстрация.

– Это уж точно, – улыбнулась герцогиня, – и твой Роджер войдет в это общество, как рука в перчатку.

Не очень-то приятно было слышать такое.

– Говорят, у вас есть два красавца-брата, – уже под конец вечера сказала Равене Джейн Сидли. – Они тоже сюда едут? А то у нас здесь не одно девичье сердце забьется при мысли о встрече с настоящим аристократом.

– Не стоит им слишком тешить себя надеждами, – засмеялась Равена. – Кевин женат, они ждут ребенка, Шин тоже женат, только на своих медицинских штудиях. Правда, он пишет, что, окончив ординатуру и получив степень, может, и уедет из Англии. Но это когда еще будет.

– Ну а вы наверняка ждете не дождетесь своего жениха.

– Дни считаю.

Но какое-то глухое уныние прозвучало в этих словах.

 

Глава 7

Свадьба Равены О’Коннел Уайлдинг и Роджера Фитца О’Нила, виконта Тайрона, сделалась главным событием года в светской жизни Ричмонда, а пожалуй, и всего штата Виргиния.

Равена надела длинное, до полу, материнское свадебное платье из белой парчи с кринолином. Тугой лиф был усеян крохотными жемчужинами и обшит испанским кружевом. Белая фата ниспадала с бесценной жемчужной диадемы, которая вот уже в течение трех столетий передавалась в роду Уайлдингов из поколения в поколение. Поговаривали, что эта диадема была на голове Анны Болейн в день ее бракосочетания с королем Генрихом Восьмым. «Не очень-то мне подходит все это белое – символ девичьей невинности», – думала Равена, разглядывая себя напоследок в большом, во всю стену, зеркале. Впрочем, платье не такое уж ослепительно белое. Время внесло свои коррективы, придав ему густой кремовый оттенок.

Подружкой невесты была Мелани Йетс, сестра Барбары Коллинз. Эфирное создание с ангельским личиком и светлыми волосами, она сделалась ближайшей подругой Равены с тех самых пор, как Уайлдинги осели в Ричмонде. На ней было платье из светло-голубой тафты, в руках – корзина красных роз.

Помимо нее, у невесты было еще шесть подружек. Все они были одеты в золотисто-желтые платья с фестонами и прикрепленными на груди цветами глицинии – белыми, желтыми, пурпурными. В руках – маленькие корзиночки чайных роз.

Букет невесты был составлен из свежайших белых роз и перевит шелковыми лентами.

– Самая роскошная свадьба за всю историю штата, – заявила миссис Джесси Фарнсворт, и слова ее подхватила светская хроника во всех местных газетах.

На Роджере, как и положено, был голубой мундир с алой лентой – мундир капитана кавалерии, в чине которого его и зачислили в виргинскую милицию. Выглядел он, ничего не скажешь, ослепительно, что подтверждалось тайными вздохами и трепетом ресниц собравшихся на церемонию незамужних красавиц.

Роджера приняли в мужской круг южной аристократии как долго отсутствовавшего брата.

В милицию штата его рекомендовали лейтенант Пеннел Коллинз и его друг майор Джордж Мэнсон. Кандидатуру Роджера поддержал и молодой полковник, которому предстояло обессмертить свое имя, – Джеймс Юэлл Браун Стюарт. Друзья и солдаты называли его просто Джеб.

Джеб Стюарт был кавалером до кончиков ногтей. Шести футов ростом, прямой как меч, он, со своими ярко-рыжими волосами, острой бородкой и тонкими, под стать бороде, усиками выглядел настоящим светским львом. Одежда его соответствовала образу жизни полковника – стремительному и неудержимому. Свободная, с развевающимися полами серая шинель на подкладке малинового шелка. Белые перчатки из оленьей кожи. На шелковом поясе лимонного цвета – легкая сабля с украшенной кисточками рукояткой. В петлицу серого мундира он каждый день вставлял свежую розу. А в сезон, когда роз не было, заменял их алой ленточкой. Широкополая шляпа, на правой стороне которой была прикреплена золотая звезда, а на левой – страусовое перо, лихо сдвинута набок.

Роджер влюбился в полковника Джеба Стюарта с первого взгляда. Молодых людей сразу же сблизила страстная убежденность в том, что честь и патриотизм так же священны, как и обет монаха, и что самая лучшая игра на этой созданной Богом зеленой земле – это война.

Жена полковника, Флора, стройная женщина с волосами почти такого же огненно-рыжего цвета, что и у мужа, тоже производила приятное впечатление.

Чисто внешне эта пара нравилась и Равене, однако она так и не избавилась от некоторого ощущения «дистанции» между собой и ними. Точнее, к этим двоим – Джебу и Флоре – следовало бы добавить и ее любимого Роджера.

Свидетелем со стороны жениха на свадьбе, которую отпраздновали в июне 1858 года, был Пеннел Коллинз, и вместе с Джебом Стюартом и шумной компанией быстро перепившихся офицеров-кавалеристов, они далеко за полночь провозглашали тосты и распевали бодрые военные марши под аккомпанемент игравшего на банджо личного менестреля Джеба Стюарта капрала Джо Суини.

Тем временем Равена одиноко лежала на своей супружеской кровати, прислушиваясь к выкрикам кутил, разносившимся по всему дому, и постепенно приходя в бешенство оттого, что едва обретенный муж даже в брачную ночь совершенно не желает считаться с ее чувствами.

Появившись наконец-то около четырех утра в спальне, Роджер прямо в одежде тяжело рухнул на кровать и сразу же захрапел, как грязная свинья.

На следующее утро он рассыпался в извинениях, но на протяжении всего пути – поездом и экипажем – до Филадельфии, где им предстояло провести медовый месяц, Равена и словом с ним не обмолвилась.

Тем не менее в первую же ночь, когда они остановились в отеле, она сменила гнев на милость и допустила его до себя. Каким-то извращенным образом их вчерашняя размолвка, а также отказ Равены от близости на протяжении стольких дней до свадьбы только подогрели взаимное желание, разожгли огонь страсти.

Равена закрыла глаза. Ей чудилось, что у Роджера не две, а дюжина рук или даже больше. Казалось, пальцы его разом ощупывают все ее тело, ни единое место разгоряченной плоти не осталось нетронутым. Вслед за пальцами и губы его проделали тот же маршрут по ее отзывчивому телу: глаза, уши, затылок, плечи, груди, набухшие соски, живот, бедра.

Равена застонала и изогнулась, уступая его жадным ласкам.

– Ну же, милый, ну же! Скорее! – выдохнула она, открываясь ему, как цветок жарким лучам солнца, отдаваясь и беря взамен. – О, мой любимый, любимый, любимый! – выкрикнула Равена, достигнув пика блаженства. – Любимый мой Брайен!

Оба потрясенно застыли. И что это заставило ее ляпнуть такое? Ведь годами она не вспоминала Брайена, и уж о ком в эту сладостную ночь думала меньше всего – будь он жив или мертв, – так это о нем.

Роджер напрягся, поднялся на локтях и пристально посмотрел Равене в глаза, в которых застыло изумление. Убийственная ярость, полыхавшая в его взгляде, не на шутку ее перепугала – такое испепеляющее выражение она видела, только когда он смотрел на Брайена. Какая-то особая ненависть.

– Как ты меня назвала? – процедил Роджер.

– Роджером, а как еще? – попыталась увернуться Равена.

– Как бы не так! Ты назвала меня его именем! Брайеном!

– Ты, должно быть, бредишь. Или у тебя слуховые галлюцинации. Говорят, такое случается в момент сильного эмоционального потрясения. Например, когда ты с женщиной.

– Сука! – Роджер с силой хлестнул ее по лицу. – Ты думала о нем все это время! О нем, а не обо мне!

– Сумасшедший! – Заметив, что он снова замахивается, Равена живо согнула колено и ударила его в пах. Роджер зарычал и согнулся пополам, дав тем самым Равене возможность освободиться от него. Она быстро перекатилась на другой край кровати и соскочила на пол. В последний момент Роджер успел ухватить ее за край пеньюара.

Равена дернулась, и пеньюар остался у него в руках. Равена, обнаженная, подбежала к камину и вытащила кочергу.

– Только попробуй еще раз поднять руку – увидишь, что будет!

Но Роджер был настолько разъярен и от боли, и от унижения, что уже ни на что не обращал внимания. Он решительно двинулся к ней, сохраняя, впрочем, осторожность мастера фехтования, в котором преуспел в свои академические годы.

Роджер сделал выпад правой – Равена выставила кочергу. Но он ловко перехватил ее кисть левой рукой и вырвал грозное оружие.

Извиваясь и шипя, как попавшая в капкан кошка, Равена вцепилась ногтями ему в лицо и плюнула.

Роджер ударил ее по голове, и у Равены все поплыло перед глазами. Она закрыла глаза и упала ему на руки.

Равена смутно чувствовала, что ее куда-то несут или, может, она сама плывет куда-то. Так. Ее грубо швырнули на кровать. Роджер, как дикарь, бросился на нее и раздвинул ей колени.

– Не надо! Ну пожалуйста, не надо же так!

– Именно так и надо! – Он силой овладел ею, сделав на сей раз больно. Равена извивалась, стонала, но освободиться от него не могла.

Быстрее и быстрее. Что-то приговаривает:

– Это тебе за Брайена. Дорогой братец Брайен, да гори ты в аду!

Он изошел стремительно и мощно – словно молния ударила. А когда раскаты грома затихли где-то вдали, устало откинулся на подушку.

После этого случая они время от времени занимались любовью, но уже как бы равнодушно, по обязанности. Просто некая дань плоти, физический акт наподобие еды или питья. Или, скажем, спортивного упражнения. Никакой любви, никакой страсти. Безличный секс.

Вскоре после возвращения в «Равену» герцог пригласил Роджера к себе в кабинет. На приватную беседу с бренди и сигарами.

– Роджер, мальчик мой, добро пожаловать в нашу семью. Отныне мне с герцогиней ты будешь как сын. Судя по всему, Кевин и Шин не намерены перебираться в Америку и заниматься плантацией. Это слишком серьезное и ответственное дело, оно не оставит им времени на занятия медициной и преподаванием. Поэтому, Роджер, с моей точки зрения, будет правильно и справедливо, если после того, как я отойду от дел либо окажусь в мире ином, все здесь – землю, имущество, дом, хозяйственные постройки, рабов и так далее – унаследуете вы с Равеной.

– Надеюсь, сэр, вы еще долго будете пребывать в добром здравии, – чинно произнес Роджер. – Должен сказать, я потрясен и бесконечно вам благодарен. Уверен, что и Равена сказала бы то же самое.

«Черт ее, эту сучку, знает, что бы она сказала», – подумал он про себя.

– Так, малыш, с этим, стало быть, решено. Полагаю, что, учитывая обстоятельства, тебе с завтрашнего же дня следует начать осваивать науку управления, входить во все детали, чтобы предприятие наше приносило хороший доход. Надо пригласить Карла Рейнолдса. Видит Бог, он оказал мне бесценную помощь. Думаю, и тебе будет служить так же верно.

– Как прикажете, ваша светлость.

Роджер зарекомендовал себя добросовестным и усердным управляющим, умеющим слушать и учитывать добрый совет.

– Думаю, мистер О’Нил, скоро вы будете знать, как вести здесь дела, не хуже моего, – сказал как-то Рейнолдс и, рассмеявшись, покачал головой. – Черт, ведь так и работу потерять недолго, глядишь, и не нужен буду.

– Да ни за что в жизни, Карл, – успокоил его Роджер. – Честно говоря, у меня нет ни времени, ни терпения с головой залезать в эти хозяйственные дела. Ведь существует еще и военная служба. Полковник Стюарт убежден, что недалек тот час, когда мы по-настоящему схлестнемся с этими аболиционистами-янки, и тогда начало гражданской войны – это только вопрос времени. И когда этот час пробьет, Виргиния встретит его во всеоружии, это я вам точно говорю.

Армейские обязанности отвлекали Роджера от дома по меньшей мере три дня в неделю, а иногда приходилось работать и по субботам—воскресеньям, когда они с Джебом муштровали милицейских новобранцев на берегу реки Джеймс.

Сотни юных денди, в жилах которых текла голубая кровь аристократов, размахивая флагами штата Виргиния, разъезжали по прибрежным районам на своих аравийских скакунах либо местных, но тоже чистопородных лошадках. А Джебу Стюарту, Роджеру О’Нилу и другим опытным офицерам предстояло сделать из них настоящих кавалеристов.

Джеб Стюарт был прирожденным лидером, привнесшим много нового в саму стратегию военных действий. Презирая традиционный порядок, складывавшийся в Европе столетиями, когда кавалерию представляли лишь в виде сомкнутого строя конников, устрашающе размахивающих тяжелыми саблями, он вооружал воинов новейшим оружием. В этом смысле Стюарт опередил свое время чуть не на столетие.

– Война – это не торжественный парад, – наставлял он солдат. – Мы бойцы, а не цирковые артисты. Что для нас, кавалеристов, главное? Скорость и маневренность. Порази противника в лицо, потом сзади. А когда он попытается ответить, подайся в сторону и ударь сбоку. – Он поднял саблю. – На параде эти штуки производят впечатление, но на современной войне не стоят ни гроша. Кавалерии горячее оружие нужно не меньше, чем пехоте, и в моем отряде любой должен быть отличным стрелком, а если понадобится, сражаться на ногах не хуже, чем в седле.

Он уже представил в военное министерство проект, по которому традиционные сабли с тяжелыми эфесами должны быть заменены легкими шашками. Роджер О’Нил боготворил своего командира и был готов идти за ним в огонь и воду. Ждать этого оставалось недолго.

– В Сэндхерсте, – сказал он как-то Стюарту, – у меня был инструктор, который любил повторять, что на войне истинное назначение кавалерии состоит в том, чтобы в вульгарном побоище обнаружить момент истины.

Рыжеволосый гигант рассмеялся:

– Хорошо сказано. Пожалуй, я бы не прочь, чтобы у меня на памятнике была такая эпитафия: «Здесь покоится Джеб Стюарт. За всю свою жизнь он не дал ни одного вульгарного сражения».

16 октября 1859 года небольшое застолье у Уайлдингов было прервано появлением вконец запыхавшегося курьера с сообщением для Роджера.

– Капитан О’Нил, полковник Стюарт велел вам немедленно поднять отряд по тревоге. Какой-то гнусный аболиционист по имени Джон Браун вместе с шайкой мятежников захватил арсенал в Харперс-Ферри и пытается поднять восстание рабов.

Роджер вскочил со стула.

– Проклятие!.. Прощу прощения, дамы и господа. Вы слышали, что сказал капрал, и, надеюсь, понимаете серьезность ситуации. Война, как видно, вот-вот постучится в двери.

Новость произвела угнетающее впечатление, и вечеринка быстро подошла к концу. Проводив последнего гостя, Равена последовала за родителями в гостиную выпить перед сном подогретого вина.

Дворецкий Гордон, кухарка и другая обслуга быстро освоились с английскими привычками в еде и напитках. А Уайлдинги, со своей стороны, оценили южные вкусы. Особенно им полюбились жареные цыплята и мятный сироп.

– Я вам больше не нужен, сэр? – спросил Гордон, покончив с сервировкой.

– Нет, спасибо, Гордон. Можешь идти.

Герцог поднял бокал:

– Попутного ветра Роджеру, пусть ему сопутствует удача, и благополучного возвращения в «Равену».

Равена пригубила свой бокал без всякого энтузиазма, что не укрылось от матери.

– Что-нибудь не так, дорогая? Беспокоишься за Роджера?

– Да, мама, я беспокоюсь за Роджера. Но не в том смысле, в каком ты думаешь. Роджер и этот его кумир полковник Стюарт кажутся мне какими-то железными воинами, словно сошедшими со страниц «Илиады». Только одно в жизни и знают. Нет, что меня действительно тревожит, так это преданность Роджера делу конфедератов.

– Конфедератов? – переспросила герцогиня.

– Да, это новый термин, его придумали в рабовладельческих штатах. Теперь ведь только и разговоров что об отделении от Союза, – пояснил герцог. – Речь идет о конфедерации штатов, которые не хотят больше подчиняться федеральному правительству в Вашингтоне. Между прочим, поговаривают, что конфедераты собираются провозгласить своей столицей Ричмонд.

– Ну а какое отношение это имеет к Роджеру?

– Право, ты удивляешь меня, дорогая, – нахмурился герцог. – Эта страна, этот штат предложили нам свое гостеприимство, когда нас, по существу, изгнали из родных краев. Полагаю, что законы чести обязывают нас делить с хозяевами и радость, и беду. Если начнется война, а я молю Бога, чтобы этого не произошло, Роджер – да и я, если никого не смутит мой возраст, – мы с Роджером должны стать плечом к плечу со всеми виргинцами и защищать эту благословенную землю до последней капли крови.

– Отец прав, Равена, – сказала герцогиня. – Ты ведь сама возмущаешься, и не напрасно, англичанами, отказывающимися предоставить Ирландии самоуправление. Но разве не так же действует Север по отношению к Югу?

– Нет, мама. В обоих случаях на весах мораль, и в этом смысле действительно разницы никакой нет. Свобода. Равенство. Англичане превратили ирландцев в рабов, и точно так же южная аристократия превратила в рабов людей с черным цветом кожи. А Север стоит за равные права для всех. И я тоже.

– До чего же ты упряма, Равена, – покачала головой герцогиня. – Если бы еще Роджер тебя послушал…

Поглощенная все теми же неотвязными мыслями, Равена поднялась к себе в спальню. Осторожно постучав, вошла Бэрди, ее чернокожая служанка. Прошлым летом Ванесса Уайлдинг перенесла легкий приступ желтой лихорадки и ухаживать за ней приставили Розу. С тех пор она с герцогиней и оставалась.

Равена легко с этим примирилась. Ей нравилась бойкая смышленая негритянка. Она прыгала, как воробышек, поблескивая своими умными глазками и склоняя при разговоре голову набок. И еще у нее была славная улыбка. Только улыбалась она нечасто.

– Постель я уже вам приготовила, мисс Равена. Помочь раздеться?

– Да не надо, сама справлюсь. Ты, должно быть, устала.

– Вовсе нет, мэм, я неплохо вздремнула после ужина. Так что позвольте уж…

– Бэрди, – Равена разговаривала с ней как с равной, – что слуги думают обо всех этих толках по поводу отделения и войны? Говори прямо, со мной, сама знаешь, можно не стесняться.

– Вы про черных? В общем, все мы боимся.

– Но ведь вы хотите быть свободными? Слышала про такого мистера Линкольна, ну, того, что метит в президенты? Он заявляет, что рабство – это зло и несправедливость. И я с ним согласна.

Бэрди смущенно улыбнулась:

– Ну, это-то понятно, что и говорить, но ведь вы же не хуже моего понимаете, мисс Равена, что никто из белых хозяев не позволит мистеру Линкольну или кому еще освободить рабов. Это их собственность, точно так же как собаки, лошади и домашний скот. – В голосе ее прозвучал, но тут же исчез вызов. Погасла и улыбка. – Мисс Равена, а ваш отец – он что об этом думает, ну, я про то, чтобы освободить негров?

– Ты вполне можешь сама спросить его об этом. А у меня, боюсь, простого ответа нет. Видишь ли, мой отец – человек здесь новый. Он не покупал рабов. Они достались ему по наследству. И я знаю, что совесть из-за этого так его и гложет. Он честный, порядочный, и само понятие рабства ему противно. Но он в трудном положении. Если бы мог, уже завтра освободил вас, всех до единого. Ну а дальше что? Куда вы подадитесь? Что будете делать? По нынешнему положению власти не позволят вам перебраться на Север. Да к тому же сочтут отца предателем и врагом общества. Того самого общества, которое приняло нас, беженцев, как своих. Герцог очень чувствителен к таким вещам. «Предатель». Его уже так называли. Собственно, именно поэтому мы и здесь.

Бэрди сочувственно кивнула:

– Да, мисс Равена, я уж слышала. Ваш отец – он добрый человек. Порядочный, как вы говорите. Просто жаль… – Она грустно умолкла.

Равена кончила раздеваться и посмотрелась в зеркало. Тугая грудь, плоский живот, округлые ягодицы, стройные ноги. Теплая, живая женская плоть, которая сколько уж времени не испытывала наслаждения. Кажется, целую вечность. Во всяком случае, такого наслаждения – полного, торжествующего, – которое она испытала с Брайеном.

– Что, мисс Равена, скоро здесь у вас начнет округляться? – Бэрди похлопала себя по животу.

Равена почувствовала, как кровь так и хлынула ей в голову. Что за наглость! В любом другом доме эту негодяйку выпороли бы как следует. На мгновение и ей захотелось задать перца Бэрди. Но гнев сразу же испарился – видно ведь, что девушка задала вопрос только из любви и сочувствия к хозяйке.

Вот и этого она лишена. Ребенка. А ведь только поэтому она, как кобылица, жаждущая жеребенка, спит с Роджером. Да на его месте может быть любой. Равена хотела иметь детей.

– Ну, когда-нибудь, может быть… – чуть слышно сказала она. – Бэрди, а ты хотела бы родить? У тебя есть кто-нибудь? Я видела, что Ленни на тебя поглядывает.

Услышав знакомое имя долговязого лакея, Бэрди смущенно улыбнулась:

– Ленни, да, он хороший малый. И вроде бы приударяет за мной.

– Выйдешь за него?

Весь тон разговора разом переменился, словно в комнате дохнуло зимним холодом. Скулы у Берди затвердели, в голосе зазвучала горечь и даже враждебность:

– Замуж? Да ни за что в жизни! Нет-нет, видела я, каково бывает, когда рабы женятся. Или даже просто живут вместе. Ученая. Мне было только пять лет, когда разбили мою семью. Папу купил полковник Бейзхарт, у него плантация чуть выше по реке. А мама даже и не знаю куда пропала. И двое братьев тоже. А меня купил и привез сюда мистер Хастингс.

Никогда еще не видела Равена, чтобы на лице у человека застыла такая тоска. Тоска даже более щемящая, чем та, что искажает лица несчастных ирландских бедняков, провожающих с погребальным плачем своих близких в последний путь. Его Равене вовек не забыть.

Ей захотелось как-то утешить Бэрди, но та уже отвернулась, подавив рыдание.

– Пожалуй, пойду спать, мисс Равена. Завтра вставать рано – кухарке надо помочь, а то одна из ее девочек заболела.

Равена беспомощно и потерянно посмотрела ей вслед. Спать совершенно расхотелось. Она металась по комнате, как пантера в клетке. Стены словно надвигались и сдавливали ее.

– Проклятие! – Равена сбросила ночную рубашку и вытащила из гардероба белую шелковую блузу и брюки для верховой езды. Она была из тех немногих женщин своего времени, что, презирая условности, ездили в мужском седле.

Горячая поклонница Жорж Санд, Равена не раз грозилась, что как-нибудь появится на приеме у Уайлдингов в вечернем мужском костюме с белым галстуком и в парике. Герцог, отец вообще-то любящий, терпеливый, снисходительный, слыша такое, буквально приходил в бешенство:

– В моем доме этого не будет! Ты что, хочешь довести мать до разрыва сердца?

– Перестань, отец, ты же вовсе не о маме заботишься. Между прочим, насколько мне известно, она и сама разделяет многие взгляды Жорж Санд.

– Бред, полный бред! Шлюха, вот кто она такая, эта твоя Жорж Санд. Даже хуже – извращенка. Подумать только, она хочет походить на мужчину!

– Хорошо же ты ее знаешь, отец. Да ничего подобного. Она женщина и гордится этим. Больше того, она самая знаменитая в мире защитница женских прав. В это-то вся суть. Если мужчине позволено ходить куда угодно, делать что угодно, одеваться по собственному вкусу, то почему все это запрещается женщине?

Герцог застонал и изо всех сил ударил себя по лбу.

– Неслыханно! Смех да и только. Женщины не только ровня мужчинам, у них привилегий куда больше, чем у нас. Да им во всех отношениях лучше, чем мужчинам. Они не обязаны работать, им не надо идти на войну…

– А также заниматься любой созидательной деятельностью. Мужчины всегда относились к женщинам как к малолетним правонарушителям.

– Час от часу не легче! Все, Равена, довольно, мое терпение иссякло. Отныне я запрещаю тебе вести такие речи в моем присутствии.

Равена положила ему руку на плечо и мягко сказала:

– Я люблю тебя, отец, и когда-то мне очень нравилось быть маленькой девочкой, которую все холят и лелеют. Но я уже не маленькая девочка. Я женщина.

– Вот именно. Более того – замужняя женщина, а значит, должна соображать, что к чему. Хотелось бы знать, что думает о твоих безумных феминистских взглядах Роджер.

– Это совершенно не имеет значения. Знаешь, отец, тебе все-таки стоит почитать Жорж Санд. Многое увидишь в другом свете. Темные времена женской покорности и угнетения подходят к концу. Женщины теперь даже могут свободно обсуждать свои любовные приключения.

– Равена! – Герцога так и передернуло. Выглядел он таким несчастным, что она не удержалась от смеха.

– Дам-ка я тебе, пожалуй, почитать «Зиму на Майорке». Там описывается ее роман с Шопеном.

Герцог круто повернулся, бросился к буфету и налил себе изрядную порцию виски.

– Если ты не против, я бы тоже выпила, папа, – весело бросила ему вслед Равена.

Этот разговор произошел несколько дней назад. А сегодня кровь так и бурлила у нее в жилах. Равена испытывала нетерпение и возбуждение бывалого охотника, седлающего лошадь, чтобы броситься в погоню за зверем. Все шоры спали, Равена ощущала себя полностью свободной, ничто ее не сковывало. Блузу она надела прямо на голое тело, так что грудь чувственно волновалась при прикосновении шелковой материи. И под облегающими узкими брюками не было ничего. Она повязала голову шарфом и схватила хлыст.

Берт Макклауд, старший по конюшне и объездчик двух герцогских скакунов, в тот вечер задержался на работе допоздна. На скачках в прошлое воскресенье Западный Ветер, призер-двухлетка захромал, и Макклауд лечил поврежденную бабку так тщательно и бережно, словно ухаживал за одним из своих сыновей.

Появлению Равены он явно удивился.

– Что так поздно, мисс Равена? – Он запнулся. – Даже для вас.

Равену позабавила эта откровенность.

«Даже для такой проказницы, как вы», – вот что он на самом деле хотел сказать.

– Оседлайте мне, пожалуйста, Джинджера, Макклауд.

Этот чалый напоминал ей Апача. Когда Уайлдинги покидали Ирландию, Равена отдала своего любимца на попечение графа Тайрона, в его конюшню.

Макклауд почесал в затылке:

– Прямо не знаю, мисс. Ваш отец и мистер О’Нил шкуру с меня сдерут, если…

Его оборвал щелчок хлыста. В глазах Равены отражался яркий лунный свет.

– Ну а я сделаю то же самое прямо сейчас, если лошадь не будет оседлана немедленно.

Стояло теплое бабье лето. С реки дул ветерок, но и он не приносил прохлады.

– Ну, Джинджер, вперед!

Равена низко наклонилась и, почти слившись с лошадью, помчалась через луг, начинавшийся прямо за домом, обгоняя стремительно скользящие по небу облака. Развевающаяся грива чалого щекотала ноздри, его опадающим и поднимающимся бокам сквозь тонкую ткань жокейских брюк передавался жар ног Равены. Ее безумный хохот, которому эта гонка придавала некий демонический оттенок, относило назад. Словно ведьмы и лешие ирландских мифов – Маленький народ – справляли шабаш.

Она ощущала необыкновенный подъем, недавняя подавленность полностью растворилась в этой бешеной скачке. Ощущение знакомое, оно всегда охватывало ее, стоило вскочить в седло. Они с лошадью – единое целое. Кентавр.

Полная гармония с расстилающимся вокруг миром. Топот копыт. Земля. Песнь ветра. Крик совы. Жалобные песни рабов. Отдаленный лай собаки. И сразу же еще дальше – гром. Это одиночный выстрел. Браконьерствует кто-то.

Равена с Джинджером скрылись в густом лесу. Ничего не было видно, но оба знали дорогу и мчались так, будто светило яркое солнце.

Еще один выстрел, теперь поближе. Равена осторожно натянула поводья и похлопала чалого по шее:

– Тихо, малыш, теперь поспокойнее. – Она перевела Джинджера на шаг и, добравшись до поворота, остановилась: – Тпру-у!

Кто-то, похоже, приближался к ним с противоположной стороны, хотя густая листва и скрадывала цокот копыт. Но вот соткался неясный силуэт всадника. Заметив Равену, он мгновенно натянул поводья.

– Стоять, или стреляю! – Дуло винтовки поползло вверх и остановилось на уровне лба Равены. Она узнала голос. Рассмеялась.

– Не стреляйте, Рейнолдс. Это всего лишь я. Равена О’Нил.

– Мэм? – Ствол опустился, но в голосе все еще звучала настороженность. – Нельзя выезжать так поздно, миссис О’Нил. Мне уж было показалось, что это опять браконьер. На одного я только что наскочил. Ну и угостил его порцией дроби прямо в зад… – Он оборвал себя на полуслове. – Прошу прощения, мэм.

Равена снова засмеялась:

– Да за что же, Рейнолдс? Зад, задница, нижняя часть спины – все это вполне приличные слова для обозначения весьма существенной части человеческого тела.

– А вы та еще штучка, мэм, – усмехнулся Рейнолдс, – право слово, та еще штучка.

Явно сознательная фамильярность – ни с герцогиней, ни с другими матронами и девушками, продавливающими своими задами диванную обшивку, попивающими лимонад да обмахивающими себя веерами на плантациях вверх и вниз по реке, Рейнолдс ни за что бы так не заговорил. А в этой девчонке есть что-то особенное. Ну хоть сейчас. Разъезжает, словно мужчина. Да к тому же носится как угорелая. И вроде ни капельки не боится.

А что за тело! Стоило ему впервые увидеть ее, еще тогда, когда они только приехали, и старый его приятель подпрыгнул в штанах как ужаленный.

– Наверно, мне лучше поехать с вами, миссис О’Нил. А то не поручусь, что опять браконьеры не появятся.

– В этом нет никакой нужды, Рейнолдс.

– Вы не хотите, чтобы я сопровождал вас?

– Честно говоря, мне это совершенно безразлично, так что сами решайте. А ну, милый, вперед!

Рейнолдс держался сбоку и на четверть корпуса позади. Вскоре они выехали из леса на край гигантского хлопкового поля. Куда ни глянь – до самого горизонта колыхалась белая гладь, отливающая при лунном свете серебром.

– Какой вид, – негромко проговорил Рейнолдс.

– Да, похоже на облако, – откликнулась Равена. – Так бы и легла на него и поплыла прямо на небо.

Лошади остановились. Рейнолдс задумчиво посмотрел на Равену:

– Действительно, мэм? А вам приходилось когда-нибудь лежать на хлопковом поле?

Это был рискованный вопрос, но рассчитанно рискованный, и теперь Рейнолдс, затаив дыхание и чувствуя, как колотится в груди сердце, ждал ее реакции.

– Нет, – сухо ответила Равена, – но пари готова держать, что вам приходилось, и не раз. Как, впрочем, и на сеновале.

Рейнолдс обнажил в улыбке ровные белые зубы. Было в нем что-то животное. Что-то от волка. Блестящие клыки. Исходил от этого мужчины какой-то плотский дух, Равена ощущала его, стоило приблизиться к нему хоть на шаг. Этот дух витал в воздухе, как мускус. Она знала, о чем он сейчас думает. О ней. Он хочет ее. Хочет так же безумно, как кобель суку. Ну что ж, давно она уже не удовлетворяла своего сексуального аппетита. Последнее время что-то в ней сжималось, все сильнее и сильнее, как пружина, и, похоже, наступил критический момент. Пружине хочется разжаться. И если можно использовать этого жеребца – что ж, прекрасно. Его животный дух напомнил Равене Брайена. Разумеется, ни такой чуткости, ни ума у Рейнолдса и в помине не было, но как ублажить женщину, он знает, это она кожей ощущала.

– И вы бы выиграли пари, мэм.

– А что бы, как вы думаете, – поддразнила его Равена, – сказал мой муж, если бы узнал, как нахально вы тут со мной разговариваете?

Рейнолдс сдвинул на затылок кепи и, растягивая слова, небрежно проговорил:

– Даже и не знаю, мэм. Но, думаю, он не слишком бы рассердился, имея в виду…

– Имея в виду что?

– А то, что вот уже два месяца, как он таскает к себе в постель мою старушку Дину.

Такого удара Равена не ожидала. Он едва не сбил ее с ног. Не то чтобы у нее были какие-то иллюзии насчет мужниной верности. Да и наплевать ей на его измены! Пусть себе развлекается со всеми этими шлюхами, певичками да виргинскими красавицами с большими, в блюдце величиной, невинными глазами, у которых горит под юбкой. Но тут дело иное. Дина Рейнолдс – жена их работника.

Рейнолдс понял, о чем она думает.

– Нескладно получается, а, мэм? То есть я хочу сказать, тут все дело в том, что я ведь на них работаю – на вашего отца и мужа. А есть порядок. Если бы он жарил какую-нибудь черную шлюшку, все эти господа, друзья мистера Роджера – полковник Стюарт и другие, – и глазом бы не моргнули. Но Дина – дело иное, она моя жена…

– Ладно, Рейнолдс, зачем столько слов? И так все ясно. – Равена спрыгнула с лошади, положила на землю хлыст и начала расстегивать блузу. – Ну, чего там расселся?

Глаза его расширились:

– Вы это к чему, мэм?

Разглядывая его с затаенным презрением и насмешкой, Равена чувствовала, как разгораются ее чресла и грудь. Что может быть лучше, что может быть сладостнее, чем согрешить с этим волосатым, потным, мускулистым самцом?

– Почему бы тебе не востребовать свою часть, как учит Библия? Свой фунт мяса? – усмехнулась Равена. – Мне нравится этот образ. Мой муж сделал тебя рогоносцем, так почему бы не вернуть ему долг? Что скажешь, Рейнолдс?

Она распахнула блузу, расправила плечи и выставила вперед груди – зовущие, белеющие в лунном свете, как мрамор.

– О Господи, до чего же вы красивы… – Он едва успел проглотить обращение. Глупо называть «мэм» женщину, которую собираешься поиметь!

Сгорая от желания, Рейнолдс спрыгнул с седла и поспешно сбросил рубаху и брюки. Нагие, они стояли друг против друга, словно дикие звери, готовые схватиться в смертельном бою.

Равена плотоядно посмотрела на него:

– А ведь ты настоящий жеребец, а, Рейнолдс?

И тут его руки сомкнулись вокруг нее, а мощное тело вдавилось в ее податливую плоть. Он навалился на нее с такой силой, что стало трудно дышать. Равена вздрагивающим животом ощущала его мужскую плоть. Зубы его вцепились ей в губы, и Равена чувствовала запах табака и виски. Аромат любви. И плюс к тому острый запах пота.

– Пропесочь меня, Рейнолдс, – с трудом выдохнула Равена, – пропесочь как следует.

Они рухнули на мягкое ложе хлопка и травы. Спину ей кололи поломанные стебли, но Равена не обращала на этого ни малейшего внимания. Собственная женственность – вот что поглощало ее в тот момент целиком и полностью. Оба они работали с неумолимой точностью машины. Цилиндр и поршень. Меч и ножны. Четкий ритм, все убыстряющийся и убыстряющийся, пока части машины не разогрелись до предела.

Содрогающиеся тела.

Восторг взрыва.

И – полное изнеможение.

Теперь Равена почувствовала, что ей жжет спину. Все еще ощущая на себе тяжесть его тела, она нетерпеливо пошевелилась.

– Это было хорошо, Рейнолдс. Это было очень хорошо.

– Да, мэм, это уж точно.

– А теперь довольно. Слезай.

– Слушаю, мэм. Большое вам спасибо…

– Спасибо? – хрипло засмеялась Равена. – Ах ты, ублюдок паршивый! Да как ты смеешь? – Она схватила хлыст и, не успел Рейнолдс натянуть брюки, вытянула его по голому заду.

– Ой-ой-ой! – завопил он, высоко подпрыгнув и одной рукой поддерживая падающие брюки, а другой потирая горящие ягодицы.

Равена так и зашлась смехом:

– Это как понять, Рейнолдс? Брачный призыв красноперого голозадого виргинского петушка?

 

Глава 8

Избрание Авраама Линкольна, убежденного противника рабовладения, президентом США стало для Юга последней каплей, переполнившей чашу. Семь штатов – Южная Каролина, Джорджия, Луизиана, Миссисипи, Флорида, Алабама и Техас – отделились от Союза. Временное правительство обосновалось в Монтгомери, штат Алабама. Тут же началась и подготовка проекта конституции нового государственного образования – Конфедерации.

Южная Каролина потребовала возвращения всех объектов федеральной собственности в границах штата, включая форты Моултри и Самтер. Гарнизон Моултри был спешно переведен в Самтер, находившийся прямо у Чарлстонской бухты – в пункте, стратегически куда более благоприятном.

12 апреля 1861 года, через шесть недель после того, как Линкольн переехал в Белый дом, конфедераты открыли огонь по форту и не прекращали его до тех пор, пока тридцать четыре часа спустя майор Роберт Андерсон, комендант Самтера, не выкинул белый флаг. Так началась Гражданская война.

17 апреля за первыми семью штатами последовали еще четыре – Виргиния, Арканзас, Северная Каролина и Теннесси. Столицей Конфедерации был провозглашен Ричмонд.

Однажды утром в «Равене» появилась Джейн Сидли, которую явно так и распирало желание поделиться новостями.

– Слышали? Дядю Джефа выбрали президентом Конфедерации штатов? Потрясающе, верно?

– Дьявол меня раздери! – Роджер явно разделял энтузиазм гостьи. – Прошу, конечно, прощения, дамы, но, полагаю, по такому поводу небольшие вольности в языке извинительны. – Роджер звонком вызвал дворецкого. – Гордон, откройте ящик шампанского, которое на прошлое Рождество прислал мой отец, и поставьте несколько бутылок на лед.

– Вряд ли похороны такой уж подходящий повод для торжества, Роджер, – веско проговорил герцог.

– Это как же понимать, сэр? – Роджер пристально посмотрел на тестя.

– Очень просто. Мы только что похоронили Декларацию независимости и Конституцию страны.

Капитан О’Нил был явно вне себя от ярости.

– При всем уважении, сэр, – голос его от напряжения звучал как натянутая струна, – должен напомнить, что именно такого рода изменнические разговоры послужили причиной вашего изгнания из Ирландии.

Не успел герцог и рта открыть для ответа, как Равена вскочила и отвесила мужу пощечину.

– Да как ты смеешь так разговаривать с отцом, особенно после всего того, что он для нас сделал? И между прочим, мы в его доме.

– Успокойся, Равена, – негромко сказал герцог. – У Роджера есть полное право отстаивать свое мнение. Впрочем, как и у меня. А по моему мнению, эта война – трагедия, не имеющая себе равных в истории этой великой страны, не только в ее прошлом и настоящем, но, наверное, и будущем. Если у нее вообще есть будущее. Во всяком случае, Америке понадобятся тысячи лет, чтобы залечить раны, нанесенные этой войной. Новый упадок Римской империи.

– Не желаю я больше слышать эти пораженческие разговоры! Еду в штаб, надо выяснить, какие планы у Джеба. К ужину не ждите.

После этой стычки Роджер стал в доме совершенно чужим. В начале мая он сделал герцогу нечто вроде официального заявления:

– Сэр, военные обязанности не позволяют мне более уделять должное внимание хозяйству. Послезавтра президент Дэвис лично назначит нас с Джебом Стюартом на соответствующие должности в армии Конфедерации. И полагаю, вскоре мне придется принять участие в боевых действиях.

Накануне этой торжественной церемонии за ужином собрались Роджер с Равеной, Джеб Стюарт со своей женой Флорой, а также герцог с герцогиней.

– А ведь здорово они выглядят в этой серо-голубой форме, верно? – заметила Флора Стюарт.

– Только относитесь к ней бережно, – криво ухмыльнулся герцог. – А то другой в обозримом будущем не предвидится.

– Как вас понимать, сэр? – нахмурился Джеб Стюарт.

– Чего же тут не понять? На Юге нет сколько-нибудь развитой промышленности. Пари готов держать, что эти серо-голубые мундиры были пошиты где-нибудь на Севере.

– Ерунда, – фыркнул Роджер. – Вы, наверное, забыли про Англию и Францию. А ведь они всегда были на нашей стороне. Это главные потребители нашего хлопка. Только не говорите мне, что северяне блокируют наши порты. Да при первой же попытке вмешательства в торговые дела британский и французский флоты превратят американские военные суда в тлеющие головешки.

– Ты действительно так думаешь, Роджер? – Герцог с легкой улыбкой отхлебнул глоток коньяка, которому всегда любил отдать должное после еды.

– Разумеется.

– От человека, так стойко приверженного Англии и ее политической доктрине, можно было бы ожидать большего понимания ее этической позиции. – Герцог тяжело вздохнул. – И Англия, и Франция давно отменили рабовладение в своих колониях и доминионах и осудили эту систему в мировом масштабе. И пусть их симпатии, в чем я не сомневаюсь, остаются на стороне Юга, ни та ни другая не окажут открытой поддержки, моральной и материальной, делу, из-за которого началась эта трагическая война. То есть сохранению и дальнейшему развитию самого института рабовладения. Нет, Роджер, тут ты заблуждаешься, и время это покажет. На самом деле Англия и Франция будут приветствовать морскую блокаду, ибо это даст им удобный повод отказать в помощи старым друзьям. Может быть, и найдется несколько смельчаков, которые на свой страх и риск и за баснословные деньги займутся поставками, но эти жалкие усилия никогда не получат открытой правительственной поддержки.

Слова герцога оказались пророческими. Выступая в защиту права южных штатов определять собственную судьбу (проблема рабства при этом даже не упоминалась), ни Англия, ни Франция в действительности не предпринимали сколько-нибудь серьезных попыток прорвать установленную Севером морскую блокаду и наладить поставку промышленных товаров, в которых Конфедерация испытывала столь острую нужду.

С любой точки зрения, как любил подчеркивать герцог в разговорах с зятем, у северян на руках все козыри. Промышленность. Железные дороги. Флот. Земельные ресурсы. Деньги.

Но один козырь все-таки был и у южан: превосходная армия. Большинство лучших офицеров армии Соединенных Штатов встали под знамена Юга. Да и вообще мировая история показывает, что лучшие солдаты – это вчерашние крестьяне и что воинская доблесть всегда идет об руку с аграрным хозяйством.

А вот северянам едва ли не всех своих высших начальников пришлось рекрутировать с гражданской службы: Гранта, Макдауэлла, Макклеллана. Что касается первого, то он работал на какой-то незначительной должности у своего отца, занимавшегося разного рода поставками, причем даже это место ему пришлось оставить из-за беспробудного пьянства.

А среди генералов-конфедератов были такие яркие личности, как Роберт И. Ли, бывший начальник академии в Вест-Пойнте, Т. Дж. Джексон, по прозвищу Каменная Стена, П.Г.Т. Борегар и, наконец, несравненный Джеб Стюарт – гордость Вест-Пойнта.

К тому же у южан было и то преимущество, что они вели оборонительную войну. Боевой дух солдат был выше и мотивы глубже – они защищали родную землю. Север же выступал в роли агрессора, и поначалу зеленые новички, составлявшие большинство дивизий генерала Ирвина Макдауэлла, наступавших в июле 1862 года на Ричмонд, слабо представляли себе, за что, собственно, сражаются. Между тем захват столицы Конфедерации был первейшей целью высшего командования Севера.

21 июля 1861 года «волонтеры» Макдауэлла столкнулись с превосходно обученными частями Борегара у речушки в тридцати милях к югу от Вашингтона и потерпели сокрушительное поражение. Это столкновение вошло в историю как битва при Бул-Ран. Отступая, северяне наткнулись на отряды Т. Дж. Джексона, стоявшие, как каменная стена. После этого началось беспорядочное бегство, прекратившееся только у ворот в столицу Соединенных Штатов. На какое-то время судьба Вашингтона повисла в воздухе.

Так по иронии судьбы конфедераты уже в самом первом крупном сражении Гражданской войны почти достигли той самой цели, которую ставили перед собою как раз северяне. А именно: овладение опорными пунктами противника.

После битвы при Бул-Ран конгресс распорядился резко усилить кавалерию союзной армии. Задача непростая, поскольку северяне были по преимуществу городскими жителями – фабричные рабочие и конторские служащие. Мало кто из них вообще садился на лошадь.

В этих условиях люди с военным образованием и кавалерийской выучкой вроде Брайена О’Нила были просто подарком судьбы. Ему присвоили чин старшего лейтенанта и назначили инструктором Десятого конного полка, базировавшегося в Эльмайе, штат Нью-Йорк. Для Брайена это было страшным разочарованием.

– Какого черта, сэр! – взорвался он, когда его начальник сообщил ему об этом решении. – Я пришел в армию, чтобы воевать, а не давать уроки верховой езды городским щеголям.

– Сочувствую вам, лейтенант, – сказал капитан Вандербильд. – Но если вы обучите сотню этих ребят хоть четверти того, что умеете сами, для нашего дела это будет куда важнее, чем доблесть в открытом бою с мятежниками. А как только доведем этих неумех до ума, обещаю, у вас появится возможность скрестить оружие с противником.

В течение двух лет после начала Гражданской войны кавалерия федералов находилась в обороне. И лишь через два года майор Брайен О’Нил вступил в свой первый бой.

* * *

Ну а капитану Роджеру О’Нилу так долго своего первого боевого крещения ждать не пришлось. В июне, возглавляя вместе с Джебом Стюартом конный отряд, он уничтожил аванпост противника у Фоллинг-Уотер, после чего Джеб был произведен в полковники, а Роджер заслужил майорское звание.

Оба были и при Бул-Ран, и в тот самый момент, когда яростное сражение достигло своей кульминации, Стюарт предпринял молниеносную кавалерийскую атаку, которая впоследствии сделалась его визитной карточкой. Врубившись в строй знаменитых зуавов, считавшихся элитными частями армии северян, Стюарт обрушился на фланг противника, полностью расстроил его и превратил армию в охваченную паникой толпу, что и привело к беспорядочному отступлению до самого Вашингтона.

Два месяца спустя Джеб Стюарт получил звезду бригадного генерала, а Роджера повысили до подполковника.

В тот вечер офицерские казармы содрогались от громогласного застолья, а песни продолжались до самого рассвета. Под аккомпанемент Джо Суини, наигрывавшего, как всегда, на своем банджо, Джеб и Роджер распевали дуэтом.

В первые два года войны Конфедерация торжествовала одну победу за другой. Предсказания насчет того, что установленная северянами морская блокада просто задушит Юг, оправдывались слабо. Оружие, боеприпасы и продовольствие текли из Мексики, а затем доставлялись в войска по Миссисипи. Пока адмирал Бьюкенен удерживал бухту Мобил, путь северянам к Мексиканскому заливу был заказан. Свою долю добычи приносили и отряды Джеба Стюарта, как вихрь налетавшие на тылы северян, приводившие солдат противника в немалое смятение, нарушавшие коммуникации, поджигавшие склады, занимавшиеся мародерством.

Дважды Джеб, которому неизменно сопутствовал Роджер, бил во главе дивизий Северной Виргинии части армии «Потомак», которой командовал теперь генерал Джордж Макклеллан. В какой-то момент последний подступил почти к самому Ричмонду, и в июле 1862 года близкое падение столицы конфедератов казалось неизбежным.

Однако Стюарт во главе двух с половиной тысяч всадников захватил в плен сотни солдат противника вместе с лошадьми и мулами, и Макклеллан вынужден был остановить наступление.

А в августе того же года конные отряды Стюарта ударили в тыл армии генерала Поупа; его успел выручить Макклеллан, оправившись после тяжелого поражения у Ричмонда.

Однако же это был очередной удар по противнику, понесшему тяжелые людские потери. Помимо того, Стюарт захватил немало трофеев, в том числе предмет особой гордости молодого генерала – личные вещи Поупа и секретную переписку.

Джеб и Роджер удостоились личного поздравления генерала Ли и президента Дэвиса.

– Да вы хоть понимаете, что происходит? – возбужденно говорил Роберт Ли, поворачиваясь к Джексону Каменная Стена, отбросившему войска Макклеллана назад, к реке Раппаханнок. – Линкольн приказал западной группировке армии Макклеллана усилить Поупа. Стало быть, все, что нам нужно, – это чтобы Лонгстрит ударил с северо-запада во фланг Поупу, пока к нему не подойдет Макклеллан.

И вновь армия «Потомак» была отброшена через Бул-Ран почти к самому Вашингтону.

И вновь, к вящему неудовольствию многих южан, включая горячие головы вроде Стюарта и Роджера О’Нила, Джексон Каменная Стена не воспользовался плодами победы.

– Поймите меня правильно, Джеб, – говорил Роджер. – Ли – превосходный стратег, но, видит Бог, как полевой командир вы стоите их с Джексоном, вместе взятых. Окажись вы на месте Джексона – и по улицам Вашингтона уже не янки бы расхаживали, а наши.

– Знаете, в чем вся беда? – мрачно заметил Стюарт. – Ли не хочет победы или, во всяком случае, поражения Союза, которому он в свое время присягнул на верность. Ему нужно только одно – чтобы правительство признало независимость Виргинии и других штатов Конфедерации.

Это было не личное – общее несчастье солдат по обе стороны баррикады. Синдром Каина – Авеля. Брат против брата. Брат убивает брата.

В битвах семи дней Джеб Стюарт противостоял своему тестю, генералу Филиппу Джорджу Куку, командовавшему у Макклеллана кавалерией.

Одна из его золовок была замужем за главным хирургом армии конфедератов, а другая – за одним из генералов федеральных войск.

26 октября 1862 года Макклеллан, вновь возглавивший армию «Потомак», предпринял очередное вторжение в Виргинию. Лонгстрит остановил его, и Линкольн заменил Макклеллана на генерала Амброза Бернсайда, которому было приказано атаковать Ричмонд. Это оказалось одним из самых неудачных решений, принятых президентом за все годы войны.

С фанатичной решимостью, граничившей с безумием, Бернсайд обрушился с фронта на армию генерала Ли, окопавшуюся на высотах под Фредериксбергом. И хотя противник значительно превосходил их числом – сто тринадцать тысяч штыков против семидесяти пяти тысяч, – ветераны-конфедераты одержали в этой кровавой мясорубке, равной которой не знала до того история войн, победу.

Шесть раз отважные пехотинцы армии северян ходили в атаку чистым полем против опустошительного огня артиллерии и батальонов противника. Голубые и серые мундиры, цвета федералов и конфедератов, – все смешалось в кучу. Сверкали штыки. Трепетали вымпелы на остроконечных пиках. И шесть раз атакующих отбрасывали назад, и перед каменными стенами, защищавшими оборонительные рубежи у Мэри-Хайтс, оставались тысячи трупов.

В самый разгар боя Ли проговорил со слезами на глазах:

– Может, это даже и хорошо, что война такое ужасное дело, а то, глядишь, и во вкус войти недолго.

Когда все кончилось и подсчитали потери, выяснилось, что северяне оставили на поле битвы тринадцать тысяч солдат и офицеров, южане – пять с половиной.

Фредериксберг, ужасы которого столь красочно описывали военные корреспонденты, произвел такое гнетущее впечатление и на Севере, и на Юге, что в высших кругах Ричмонда и Вашингтона начали поговаривать о необходимости скорейшего достижения согласия, иначе и в армии, и среди гражданского населения могут начаться бунты.

Незадолго до Рождества 1862 года Линкольн обронил в разговоре с ближайшими помощниками:

– Мы на грани национальной катастрофы.

А участникам пышного новогоднего бала, устроенного в особняке Джефферсона Дэвиса, будущее, напротив, виделось в радужных тонах.

Даже герцог Ольстерский вынужден был признать, что его пессимистические прогнозы касательно неизбежного развала Конфедерации оказались необоснованными. И оружия, и продовольствия, и одежды хватало. Боевой дух по сравнению с началом войны даже поднялся. Ричмонд по-прежнему оставался жизнерадостным, процветающим городом, ни в чем не испытывающим недостатка.

Правда, приходилось считаться с начавшейся инфляцией. Одно яйцо стоило доллар, фунт кофе – пять. Но в «Равене», как и на других плантациях, жизнь текла спокойно и безоблачно.

Мужчины ушли на фронт, и на плечи женщин легла вся ответственность за ведение хозяйства в условиях военного времени. Постановлением правительства, принятым сразу после объявления войны, хлопковые плантации превращались, по сути, в фермерские хозяйства. Здесь вовсю шили, ткали, красили – в общем, происходило возрождение старинных домашних ремесел. Женщины трудились в коптильнях и бесплатно раздавали пищу солдатам на марше. Равена, ее мать вместе с Джесси Фарнсворт и другими знатными дамами Ричмонда пять дней в неделю работали в госпиталях, оказывая помощь раненым. А помимо того, давали званые вечера и устраивали танцы для фронтовиков, находившихся в отпуске либо на излечении после ранения.

– Рад, что ты сделалась такой патриоткой, – похвалил жену Роджер, которому накануне Рождества дали отпуск. – Генерал Ли называет тебя, твою мать и миссис Фарнсворт самыми сознательными из женщин Ричмонда, работающих на войну.

– Я работаю не на войну, Роджер. Я работаю на мир. Я стараюсь сделать все от меня зависящее, лишь бы вернуть мир и покой в сердца людей, пострадавших на войне. А ведь большинство из них еще совсем мальчики.

– Это герои. И они заслуживают не жалости, а гордости.

Равена промолчала. Нет смысла объяснять Роджеру, что если уж и лежит в основе ее поведения патриотизм, то это патриотизм человечности. Любовь к ближним обоего пола.

Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, писал Джон Донн. Каждый человек есть часть Материка… Я един со всем Человечеством.

По какой-то ассоциации Равене вспомнилась Ирландия, и в горле ее встал комок.

– Что-нибудь не так? – спросил Роджер.

– Ничего. – Равена выдавила из себя улыбку. – Абсолютно ничего. Я рада, что ты дома, Роджер, и что ты жив и здоров.

– Это правда?

– Иначе бы я не говорила.

Он потянулся обнять ее.

– Все это время я надеялся, что отношения у нас наладятся.

– Может быть. – Равена подставила ему щеку для поцелуя. – Дай мне немного времени, Роджер. Не торопи.

– Как скажешь.

Через два дня, в сочельник, Равена впервые за последний год легла с ним в одну постель. Для этого у нее были и свои причины, так что оправданий себе она не искала. Рейнолдс ушел на фронт вскоре после начала войны, а он был последним мужчиной, с которым она занималась любовью. Давно это было. Слишком давно для женщины с таким сексуальным аппетитом. Ну и разумеется, она чувствовала себя обязанной по отношению к мужу. Солдат, рискующий жизнью ради торжества дела, в которое он верит. Достойный мужчина. Храбрый воин. Несомненно, он заслуживает тепла и ласки. Она его жена.

С того, самого первого раза, послужившего прелюдией к их совместной жизни, не было им так хорошо друг с другом.

– Разлука смягчает сердца, – прошептал Роджер ей на ухо.

«Воздержание горячит кровь», – подумала про себя Равена, но вслух ничего не сказала.

Приподнявшись на локте, Роджер посмотрел ей прямо в глаза.

– Чудесно было бы, если бы нынче ночью ты понесла, верно?

– Чудесно, – искренне откликнулась Равена.

– Вот это настоящий рождественский подарок, – засмеялся Роджер.

Через неделю они были на президентском балу в честь Нового года.

– Новый год – новое начало для Конфедерации, – провозгласил президент Дэвис первый в ряду бесчисленных тостов под шампанское, завезенное из заморских краев.

А в сотне миль к северу, в Вашингтоне, шампанского не пили. Нечего было праздновать.

В Белом доме президент Авраам Линкольн просматривал последний вариант документа, который ему предстояло вынести на суд народа Соединенных Штатов в новогоднюю ночь.

Прокламация об освобождении.

…При свидетелях подписываю и скрепляю печатью Соединенных Штатов…

Президент Авраам Линкольн.

В ту же самую ночь военный корреспондент Джулия Уорд Хау, описавшая некогда отступление Бернсайда после поражения при Фредериксберге, засмотрелась на мерцающие вдали, словно звезды на черном небе, огни военного лагеря. Потом она вернулась к себе в палатку и сочинила вдохновенное стихотворение, призванное поднять боевой дух северян:

Труба Его трубит, назад пути уж нет. Предстанем в Судный день Пред Ним держать ответ. Не дрогнет же наш дух, И пусть разит рука. Бог с нами – на века.

Впоследствии эти строки обрели бессмертие под названием «Боевой гимн Республики».

 

Глава 9

Никогда еще будущее конфедератов не выглядело таким радужным, как в первые месяцы 1863 года. Так вспыхивает напоследок падающая звезда.

В мае заменивший бездарного Бернсайда генерал Хукер – Вояка Джо – предпринял очередное наступление на Ричмонд.

Оно было остановлено у Ченселлорсвилла, где кавалерия Джеба Стюарта налетела на правый фланг наступавших и рассекла девяностотысячную армию Хукера на несколько частей. Хукер отступил через реку Раппаханнок, оставив на поле сражения семнадцать тысяч убитыми. В отчаянной попытке найти наконец удачливого военачальника Линкольн поставил на место Хукера четырехзвездного генерала Джорджа Мида.

Победу конфедератов омрачало одно печальное обстоятельство. В сражении погиб Джексон Каменная Стена, причем его по ошибке застрелили двое своих же солдат.

Джексона заменил Стюарт, получив при этом очередную генеральскую звезду.

– Этих двоих следовало бы линчевать, – говорил Стюарт Роберту Ли. – Да разве это солдаты? Им бы кур на ферме выращивать. И что за дрянь берут нынче в армию?

– Любого, у кого есть две ноги, две руки, два глаза и кто умеет стрелять, – мрачно ответил Ли. – Взгляните правде в глаза, Джеб, колодец вычерпан почти до дна.

Позиционная война, истощающая обе стороны, подходила к концу.

В июне 1863 года под началом Джеба Стюарта был двенадцатитысячный корпус и двадцать четыре орудия. 5 июня все это воинство облачилось в парадные мундиры, чтобы явить себя очам президента, его кабинета и самых богатых и влиятельных представителей южной аристократии.

Наклонившись к мужу и дочери, герцогиня прошептала:

– Чем-то это напоминает бал, который дала герцогиня Ричмондская накануне Ватерлоо.

– Недурное предзнаменование, – откликнулся герцог.

Четыре дня спустя Стюарт атаковал на том же участке, у Ченселлорсвилла, пятнадцатитысячный кавалерийский корпус федералов и отбросил его за Раппаханнок. Его звезда достигла зенита.

А еще через три недели Роберт Ли предпринял свое фатальное вторжение в Пенсильванию.

– Чтобы не перекрикиваться через все поле сражения, хочу, Джеб, с самого начала объяснить вам вашу задачу. Она состоит в том, чтобы сковывать силы Хукера; он ни за что не должен узнать, что Юэлл направляется к Семетри-Хилл. А с вами мы встретимся в Йорке первого июля и вынудим Хукера принять сражение у Кэштауна, где один из наших флангов с тыла будут защищать горы.

– И уж там-то мы разорвем их на куски. – Полковник О’Нил был явно удовлетворен ближайшей перспективой.

Стюарт следовал приказу до тех пор, пока его не соблазнила возможность стремительного рейда по тылам противника.

26 июня он вышел на правый фланг к Хукеру и пересек Потомак, рассчитывая прервать связь войска северян с Вашингтоном и вызвать у них панику на фланге и в тылу. В каком-то смысле эта атака имела исключительный успех: удалось захватить сто двадцать пять вагонов с продовольствием, в котором так нуждались южане, не говоря уж о тысяче пленных. Но те же самые трофеи сделались обузой – пленные вместе с обозом позволяли двигаться со скоростью всего лишь двадцать пять миль в день вместо предполагавшихся сорока, что и позволило бы Стюарту соединиться с Ли в Йорке 1 июля.

Тщательно разработанный последним план пошел прахом. Кавалерия Стюарта была ему нужна не только для поддержки наступающей пехоты, но и для получения разведывательных данных, ибо Ли и понятия не имел о передвижениях Хукера и его командиров.

Пока Ли ожидал Стюарта, между передовыми отрядами сближающихся армий то и дело происходили незначительные стычки, и в результате Ли пришлось дать крупное сражение у Геттисберга – взамен Кэштауна, где местность была бы куда более благоприятной для конфедератов.

Раз за разом захлебывались атаки войск Роберта Ли. В решающий момент сражения при Геттисберге генерал конфедератов Джордж Пикетт двинул свой пехотный корпус численностью в двенадцать с половиной тысяч человек в самый центр обороны северян. Была отбита и эта атака, стоившая конфедератам четырех с половиной тысяч убитыми. К тому времени, когда появился наконец Джеб Стюарт, сражение уже было проиграно, и он добился лишь того, что в результате его отвлекающих действий Ли смог осуществить организованное отступление. Решающее сражение Гражданской войны было выиграно северянами.

Последняя атака кавалеристов Стюарта на фланг федеральных войск была отбита отрядом во главе с самым молодым из генералов федеральной армии – стройным человеком с волосами по плечи и загнутыми вниз усами.

– Здорово владеют конем ребята, – отдал должное противнику Стюарт. – Никогда еще у янки таких не видел.

Этого двадцатипятилетнего генерала звали Джордж А. Кастер.

В самый разгар схватки Стюарт заметил, что его надежный помощник полковник Роджер О’Нил ведет себя как-то странно. В сабельной стычке один на один с противником он внезапно подался назад и поскакал в совершенно ином направлении.

Потом, когда все закончилось, Роджер был бел как бумага и дрожал всем телом.

– Да что с вами, Роджер? – участливо спросил Стюарт. – Вид у вас такой, словно призрака увидели.

Глаза О’Нила лихорадочно горели.

– Истинно так, сэр, как раз призрака я и увидел.

С этими загадочными словами Роджер удалился, оставив Стюарта гадать, что бы они могли означать.

Воспоминания о битве при Геттисберге преследовали Джеба Стюарта до самого конца его короткой жизни.

Он часто впадал в меланхолию, а когда умер от пневмонии его любимый банджист Суини, то и музыка в лагере замолкла.

– Петь больше не о чем, вот бедняга и помер, – заметил Стюарт вскоре после похорон Суини. Они с Роджером распивали бутылку в генеральской палатке.

– Ничего, все еще образуется, – попытался успокоить его Роджер.

Стюарт посмотрел на него мутными от выпитого глазами и криво усмехнулся:

– Глупый ты англичашка.

Роджер воинственно вскочил со стула.

– Не смейте называть меня англичашкой! Наплевать мне на то, что вы четырехзвездный генерал, попробуйте-ка еще раз…

– Извините, не стоило мне так говорить. – Стюарт взмахом руки вернул Роджера на место. – Просто не люблю, когда меня утешают. Да вы и сами не хуже моего видите, что Конфедерация расползается по швам. Господи, да ведь мы же мобилизуем четырнадцатилетних парнишек. Ужасно! А известно ли вам, что в кавалерию берут только тех, кто приводит собственного коня?

Роджер выглядел совершенно потрясенным.

– Я знал, конечно, что дела обстоят неважно, но не думал, что настолько скверно.

Рыжие волосы и борода Стюарта были растрепаны. Накануне он посмотрел в зеркало и подумал про себя: «Кажется, скоро буду выглядеть настоящим безумцем».

Он опустил взгляд на стакан, повертел его в руках и принялся декламировать:

– Не было гвоздя, подкова отвалилась…

– Это еще что такое? – нахмурился Роджер.

– Есть такой старый стишок, – грустно улыбнулся Джеб. – Королю был отправлен нарочный с важным сообщением с поля битвы. Но у коня отвалилась подкова, сообщение так и не дошло до адресата, и сражение было проиграно.

Роджер не мог заставить себя посмотреть в глаза Стюарту, в которых застыло страдание.

– Пожалуй, пойду к себе, сэр. У меня еще писанины полно на сегодня.

– Валяйте, полковник. – Генерал склонился над столом, устало подперев подбородок.

Именно при Геттисберге Брайен О’Нил получил свое первое настоящее боевое крещение. Был он в то время уже полковником – командиром одного из полков бригады Джорджа Кастера.

После сражения он удостоился личной похвалы генерала:

– Знаете, полковник, будь у меня еще пара полков вроде вашего, я бы дал такого пинка Ли под зад, что он бы у меня долетел до самого Ричмонда.

– Вчера у нас была такая возможность, – бесстрастно заметил полковник О’Нил. Среди высших офицеров, служивших под командой генерала Мида, бытовало мнение, что слишком уж он осторожен. Этот взгляд нашел подтверждение и в жестком телеграфном послании президента Линкольна командующему от 5 июля: Ни в коем случае не дать противнику уйти!

Но Мид топтался на месте еще целую неделю. За это время Ли успел перегруппировать свои деморализованные войска на южном берегу Потомака, и Конфедерация получила временную передышку.

Джордж Кастер был вне себя от ярости, и только одно его утешало: «Ну что ж, еще раз зададим им жару, теперь уж никуда не денутся». Со свойственной ему живостью он перескочил на другое:

– Скажите, полковник, а после войны вы собираетесь остаться в армии?

– Э-э, – заколебался Брайен, – боюсь, что нет, генерал. У меня, видите ли, есть некоторые обязательства.

Он думал об Ирландии и Равене.

Кастер бросил на него острый взгляд.

– Как только увидел вас впервые, сразу понял: вот человек, у которого есть цель в жизни. И какова бы она ни была, вы ее достигнете. У вас есть воля и решимость. А это ничуть не менее важно, чем мужество. А уж если есть и то, и другое, и третье, остановить не может ничто. Да, полковник, в счастливый для себя день я вытащил вас из этого траченного молью Десятого.

За год, что Брайен прослужил под командой Джорджа Кастера, он сделался таким же верным приверженцем пылкого генерала, как его брат Роджер – генерала Джеба Стюарта.

Вскоре после Геттисберга один капитан из полка Брайена сказал ему:

– Знаете, полковник, у Семетри-ридж какая-то чертовщина мне привиделась. Мелькнул перед глазами один малый, серомундирник, по-моему, тоже в чине полковника. И хоть и не до того было – самый разгар боя, – я подумал: «Что это полковник О’Нил переоделся в конфедератскую форму?» Ну просто ваша копия, сэр.

– Может, показалось? Ведь ваш конь – белая молния, из тех, что мы получили в конце июня, слишком быстро летает, разве что дым из ноздрей не валит, – рассмеялся Брайен.

– Да нет, сэр, сходство на самом деле поразительное.

В действительности Брайен просто прикидывался, будто этот случай его вовсе не задел. Еще младенцем ему было не по себе, когда он инстинктивно ощущал себя всего лишь половиной целого. Глядеть на Роджера было то же самое, что смотреться в зеркало. Только цвет волос разный. Да, они терпеть не могли друг друга, но ни один не мог отрицать, сколь тесно связан с другим. Это как «серебряная нить», что навеки соединяет мать с ребенком. А нить, связывающая близнецов, еще прочнее. Случалось, мысли Роджера передавались ему с такой ясностью, словно он сам их высказал. Чаще всего это только усиливало враждебность. Именно поэтому скорее всего они с годами все больше отдалялись друг от друга, будто стараясь избавиться от нежеланного вторжения. Вспоминая слова капитана: «Сходство на самом деле поразительное», – Брайен чувствовал, что у него волосы на затылке шевелятся. Да есть ли на всем свете третий с такой же внешностью, как у него? Трудно поверить в подобное совпадение. Но предположить, будто полковник конфедератов – его брат-близнец, еще более дико. Нет-нет, просто в бою капитан настолько разгорячился, что у него возникли галлюцинации. В коловращении всадников и лошадей мелькнуло чье-то знакомое лицо – вот и все, и ничего больше.

Брайен глубоко вздохнул и попытался выбросить эти мысли из головы. Но так или иначе вся эта история пробудила годами дремавшие воспоминания о семье. Ирландия. Родной дом. Отец с матерью. Роджер. Равена. Где они? Как они? Судя по газетным публикациям, положение в Ирландии сейчас значительно лучше, чем когда он много лет назад бежал оттуда. В английской либеральной партии раздавались все более громкие призывы полностью пересмотреть имперскую политику по отношению к бедному строптивому брату. Оно и неудивительно, ведь ныне эту партию возглавляет смутьян по имени Уильям Гладстон. Сейчас он лорд хранитель печати, но целит куда выше.

Брайену вдруг сделалось необыкновенно тоскливо. Он тряхнул головой. Как часто хотелось дать знать родным, что жив и здоров. Но это было невозможно. Это означало бы предать начальника полиции и других доблестных участников подполья, которые помогли ему скрыться. Нет, Брайен О’Нил должен оставаться среди мертвых. И да будет ему земля пухом!

После Геттисберга инициатива перешла на сторону северян, и они уже больше не отдавали ее противнику, нанося ему удар за ударом.

На западе армия генерала Гранта взяла Джексон, Чемпион-Хилл, Порт-Гудзон и все теснее стягивала кольцо вокруг главной линии коммуникаций южан – реки Миссисипи.

Затем, в Теннесси, пала Чаттануга, за которой вскоре последовали Лукаут-Маунтин и Мишинари-Ридж.

Конфедерация шаталась, но, к разочарованию президента Линкольна, его войска никак не могли нанести противнику решающего удара. После каждого поражения, после каждого оставленного города или городка боевой дух южан только укреплялся, сопротивлялись они все более яростно.

12 марта 1864 года главнокомандующим федеральными войсками был назначен Улисс С. Грант.

Начал он с того, что задал крепкую головомойку генералу Миду за совершенно бездарное использование кавалерии.

– Послушайте, черт возьми, эти парни готовились к делу три года и при Геттисберге доказали, что они умеют драться. Этого мерзавца Джеба Стюарта пора наконец остановить, да так, чтобы больше не рыпался. Он с самого начала войны у нас как шило в заду сидит. Прикажите Филу Шеридану разобраться с ним.

Генерал Фил Шеридан, командующий кавалерийским корпусом армии северян, был кривоногий коротышка, который больше всего любил врубаться со своими людьми в самое пекло, ругаясь на чем свет стоит и размахивая саблей.

– За Филом я готов в огонь и воду, – произнес Кастер.

– А я за вами, – откликнулся Брайен О’Нил.

11 мая, в местечке под названием Йеллоу-Таверн, у них появилась возможность подтвердить свои слова делом.

Уверенно двигаясь по дороге, ведущей в Ричмонд, кавалерия янки буквально «выманила» Рыжую Лису из норы и заставила вступить в бой. Джеб Стюарт принял вызов и двинулся наперехват противнику.

У деревушки Йеллоу-Таверн, что на ручье Тернпайк, они и сошлись. Вокруг расстилались невысокие холмы – местность, идеальная для кавалерийского сражения. Одетые в голубое всадники Шеридана перекатывались через холмы подобно волнам, набегающим на берег. И разбивались о прибрежные скалы: конфедераты стояли насмерть.

И Джеб, и Фил Шеридан были в самом пекле, пролетая вихрем вдоль своих рядов, пересыпая команды отборной бранью и убеждая солдат стоять до конца и скорее умереть, чем хоть пядь земли уступить «гнусным мятежникам» либо «проклятым янки».

Ближе к полудню настойчивые атаки Кастера на корпус Ломекса, удерживающий ключевые позиции на левом фланге Стюарта, начали приносить плоды. Ломекс стал подаваться назад.

– Сейчас дожмем их! – заорал Кастер. – Вперед!

Полк Брайена О’Нила врезался в ряды всадников в сером и отбросил левый фланг Ломекса на триста ярдов. Кавалеристы и лошади метались в клубах пыли, так что порой было трудно отличить своих от чужих.

На вершине холма полковнику Роджеру О’Нилу удалось сбить воедино разрозненный отряд кавалеристов, что сразу же поставило под угрозу фланговые порядки Кастера. Под опустошительным огнем полковник Брайен О’Нил немедленно подался назад.

Джеб Стюарт вырвался вперед, беспрестанно паля из пистолета по отступающим янки. Под многими всадниками с той и другой стороны лошади были убиты, и кавалерия превратилась в пехоту. Полковник Брайен О’Нил соскочил с лошади и встал во главе спешенных, потерявших от страха голову людей. В результате наступающих мятежников встретила лавина огня. В ход пошли новые многозарядные карабины Спенсера. Конфедераты ложились один за другим, словно спелая пшеница под косой.

Какой-то сержант, не сумев перезарядить под огнем опустевший магазин карабина, отшвырнул его в сторону и вытащил пистолет.

Он прицелился в рыжебородого, мчащегося впереди конной цепи, и почти в упор выстрелил в него. Лошадь Стюарта бешено захрапела и встала на задние ноги, выбросив всадника из седла. Пуля попала Джебу в печень.

Его положили на носилки, и, пока выносили, к боли от раны добавилась непереносимая душевная боль. Стюарту открылась удручающая картина: его непобедимые некогда когорты, гордость всей армии, уступали в центре, справа, слева мощному давлению Шеридана, люди которого прорвали фронт сразу в нескольких местах, раздробили силы Стюарта и теперь методично уничтожали их по отдельности.

– Нет-нет, занимайтесь своим делом, – простонал он, видя, что Роджер двинулся за носилками. – Лучше пасть, чем быть разбитым.

Глаза Роджера заблестели от слез. Он притронулся к руке своего любимого командира и сказал сдавленным от горя голосом:

– Да нас и так уже разбили, Джеб. Просто их оказалось слишком много.

Он повернулся и посмотрел в сторону отдаленного холма, где удерживали последнюю позицию спешившиеся всадники конфедератов. Вокруг нее медленно стягивалось кольцо противника.

Вдруг Роджера потряс приступ бешеной ярости.

– Ах ты, негодяй, гнусный ублюдок! – загремел он, размахивая кулаками.

– Это вы о ком, полковник? – спросил один из санитаров.

Вспышка прошла так же мгновенно, как и возникла. Казалось, Роджер и сам не мог понять, что его так задело.

– Э-э, да ни о ком в особенности, капрал. Несите.

Между тем именно там, на верхушке холма, полковник Брайен О’Нил со своими людьми выкуривал из гнезда последних ос. Сражение закончилось. Поле боя осталось за Шериданом.

Генерал объезжал фронт, благодаря солдат и поздравляя с победой ближайших помощников – Меррита, Уилсона, Крегга и Кастера. Всем им было где-то между двадцатью и тридцатью. Самому Шеридану – тридцать два. В тот день под Йеллоу-Таверн торжествовала молодость.

Шеридан подал Кастеру руку.

– Отлично сработано, Джордж, ваши люди первыми погнали их назад. – И – полковнику О’Нилу: – А вы, полковник, были вообще великолепны, здорово отбили их атаку. – Генерал нахмурился. – Вам известно, что один из ваших ранил Джеба Стюарта?

Новость поразила Брайена.

– Нет. О Господи! Такая суматоха была, за всем не уследишь.

Шеридан снял шляпу и задумчиво посмотрел вдаль. Поднимая вокруг себя густые клубы пыли, откатывались назад остатки кавалерийского корпуса конфедератов.

– Надеюсь, выкарабкается. Конник он, ничего не скажешь, первоклассный. Я бы не прочь как-нибудь еще раз схлестнуться с ним.

Но дни ратной славы да и земные сроки Джеба Стюарта были уже позади. Теряя сознание, он успел еще прошептать полковнику Роджеру О’Нилу:

– Роджер… тут у меня роза в петлице… Передайте ее Флоре и скажите, что я люблю ее.

По смерти генерала дань его памяти отдали многие знаменитости, что с Юга, что с Севера. Красноречивее других высказался кавалерист-ветеран, генерал федеральных войск Джон Седжвик:

– Такой чистой породы в нашем деле свет еще не видывал.

 

Глава 10

15 мая Кастер пригласил полковника О’Нила к себе в палатку.

– У меня для вас новости, Брайен.

– Хорошие или дурные?

– Как посмотреть. Я лично не в восторге.

– Подозреваю, что и меня они не порадуют. Что, переводят?

– Вот именно.

– Как это следует понимать? – негодующе воскликнул Брайен. – Больше двух лет меня держали в резерве, заставляя обучать желторотых птенцов, как держаться в седле. И вот, стоило мне попасть наконец на передовую, как снова отзывают.

– Разделяю ваши чувства, – искренне сказал Кастер. – Но помочь ничем не могу. Это личное распоряжение начальника генерального штаба Хэллека. Оно только что доставлено специальным курьером. – Генерал помахал какой-то бумажкой. – Вам следует немедленно отбыть в Вашингтон и доложиться непосредственно Хэллеку. Лошадь уже оседлана, ординарцу я велел упаковать ваши вещи. Они отправятся следом.

– А почему такая спешка? – Злость смешивалась у Брайена с нескрываемым любопытством.

– Честно говоря, и сам не знаю. – Кастер пожал плечами. – Все это достаточно загадочно. В приказе говорится лишь, что вы на неопределенное время отправляетесь в распоряжение генерала Хэллека.

– Проклятие! Неужели меня заставят заниматься бумажной работой? На большее, стало быть, не способен?

Кастер встал и протянул Брайену руку:

– Полковник О’Нил, если Хэллек действительно собирается использовать вас таким образом, то Союз заслуживает поражения в этой войне. Потому что вы родились в седле, и мне лично никогда не приходилось служить бок о бок с таким кавалеристом.

– Благодарю вас, сэр.

– Брайен, я вам больше не начальник. Говорю как с другом. Если уж вас и впрямь решили засадить за бумаги, то для этого должна быть серьезная причина. Может, все не так плохо, как нам кажется. А теперь отправляйтесь. Сержант Мэнсон ждет вас.

Они обменялись рукопожатием, и генерал бросил Брайену вслед:

– Не вешайте нос, старина, мы еще свидимся. Не успокоюсь, пока не верну вас назад.

– Спасибо… Джордж.

В столицу Брайен и сержант Мэнсон въехали, когда уже стемнело. Брайена ждало место в офицерских казармах.

– Меня приставили к вам ординарцем, сэр, – сообщил Мэнсон. – Будут какие-нибудь приказания?

– Пожалуй. Багаж мой прибудет только завтра, так нельзя ли найти свежее обмундирование и бутылку виски? Перед встречей с генералом Хэллеком неплохо бы помыться с дороги да вздремнуть немного.

Мэнсон тоже понятия не имел, зачем Брайена столь срочно вызвали в Вашингтон.

– Мне просто велели доставить вас в военное министерство, к генералу Хэллеку, к девяти вечера.

– Похоже, старый хрыч засиживается за полночь, – скорчил гримасу Брайен.

– А в Вашингтоне теперь вообще не спят, полковник. Даже президент, говорят, не ложится. Может, потому что выборы на носу?

– А Эйбу-то чего беспокоиться? – удивленно заметил Брайен. – Когда на фронте все так здорово для нас оборачивается, ему, казалось бы, только в потолок поплевывать.

– Да нет, сэр, многим не нравится, как он ведет войну. Особенно, что он рекрутирует слишком много гражданских. Так что в ноябре ему придется туго.

– Жаль. Ладно, сержант, так как бы мне ополоснуться?

Ровно в девять Брайен доложил о своем прибытии в военном министерстве. Его сразу же проводили в просторный, но скромно обставленный кабинет генерала Хэллека, где он, к своему удивлению, обнаружил, кроме хозяина, двух гражданских.

Один – приземистый широкоплечий мужчина с совершенно лысым черепом и в очках без оправы. Но прежде всего внимание Брайена – человека бывалого – привлекла женщина. Выглядела она настоящей аристократкой. Точеный профиль. Пышная копна каштановых волос, особенно эффектных при ярком свете люстры. У такой красоты нет возраста. Примерно сорок, прикинул Брайен. Но это не имеет значения. Возраст тут ни при чем.

Генерал Хэллек представил своих гостей:

– Полковник О’Нил, познакомьтесь с миссис Джесси Фарнсворт, она из Ричмонда. А мистер Аллан Пинкертон – нью-йоркский житель.

Брайен поклонился даме и подал руку мужчине.

– Присаживайтесь, полковник. – Генерал указал на стул, стоявший между миссис Фарнсворт и мистером Пинкертоном.

Дождавшись, пока Брайен устроится поудобнее, Хэллек объяснил причину столь срочного вызова:

– Вы, должно быть, наслышаны о мистере Пинкертоне. Он основатель частного сыскного агентства. Его люди раскрыли знаменитое ограбление экспресса «Адамс» в самом начале шестидесятых.

– Да-да, что-то читал.

– А некоторое время спустя мистер Пинкертон раскрыл заговор с целью убийства президента Линкольна.

Брайен уважительно поднял брови:

– Поразительно, сэр. И как же это вам удалось?

– Да ничего особенного, полковник. – Пинкертон скромно улыбнулся. – Просто подглядываем в замочную скважину и обнюхиваем землю под ногами.

Брайен и миссис Фарнсворт рассмеялись.

– Помимо того, – продолжал Хэллек, – мистер Пинкертон – и это государственная тайна особой важности – создал Секретную службу Соединенных Штатов. В ее задачи входят охрана жизни президента и сбор информации о военных и политических планах противника. Словом, разведывательное управление.

– Шпионская деятельность, – вставил Брайен.

– Ну да. Что ж, розу можно называть по-разному, – улыбнулся Пинкертон. – Но вообще-то вы правы. У нас самая разветвленная в истории войн шпионская сеть в Конфедерации.

– Прошу прощения, мистер Пинкертон, – искоса взглянул на него Брайен, – но, как ирландец по рождению, я имею некоторое представление о подпольной работе. У нас в Ирландии говаривали: за каждым английским солдатом в Ирландии присматривает как минимум один ирландец.

Все дружно рассмеялись.

– Мне нравится эта терминология, полковник, – заметил Пинкертон. – Действительно, как вы говорите, подполье. Самое точное слово.

Брайен посмотрел на миссис Фарнсворт:

– Следует ли понимать так, мэм, что и вы связаны с организацией мистера Пинкертона?

– Миссис Фарнсворт – один из наших лучших агентов, – с гордостью сказал Пинкертон и, улыбаясь, добавил: – Вообще-то она двойной агент. Конфедераты считают, что она работает на них.

Брайен с восхищением посмотрел на женщину.

– Опасная это игра, мэм. Как по проволоке, должно быть, ходишь.

– И такое случается, – согласилась она. – Штука в том, чтобы вжиться в роль. Театр. В Ричмонде я страстный поборник прав штатов, рабовладения и Конфедерации.

Брайен бросил на нее острый взгляд:

– А маска со временем к лицу не прирастет?

– У меня – нет, – твердо ответила миссис Фарнсворт. – Видите ли, моего мужа, открыто выступавшего против рабовладения и распада союза штатов, убил один экстремист с Юга.

– Так как же вам удалось добиться их доверия?

Только тут миссис Фарнсворт отвела взгляд.

– Я публично отреклась от него и даже отказалась прийти на похороны. Как удалось выдержать, и сама не знаю, но жертва окупилась. – Горечь женщины прорвалась наружу. – Убийство Джона не осталось неотмщенным, но все равно я не успокоюсь до тех самых пор, пока подлинного убийцу – Конфедерацию – не сотрут в пыль.

Никогда еще Брайен не видел в женщинах такой безжалостной решимости. Он посмотрел на Хэллека.

– Все это необычайно увлекательно, сэр. Но я-то тут при чем?

– К этому мы сейчас перейдем. – Генерал открыл у себя на столе какую-то папку, вытащил верхний лист бумаги и протянул его Брайену. – Взгляните, полковник О’Нил. Здесь содержатся добытые миссис Фарнсворт сведения на одного из офицеров армии конфедератов.

Переданный генералом Хэллеком листок бумаги представлял собою анкету, которую полагалось заполнить при зачислении в армию. Брайен бегло пробежал ее. Впрочем, достаточно было и одного взгляда. Он глазам своим не верил:

Роджер Фитц О’Нил.

– Этого просто быть не может, наверное, какая-то ошибка.

– Никакой ошибки, полковник, – возразила миссис Фарнсворт. – Роджер О’Нил. Полковник кавалерийского корпуса армии Конфедерации. Знаете, когда вы только появились здесь, я была совершенно поражена, хотя и знала по документам, что вы близнецы. Но чтобы быть такими похожими… Как горошины в стручке. Разве что цвет волос другой.

– А вы не знали, что ваш брат в Америке? – спросил Пинкертон.

– Понятия не имел. Вот уж девять лет как ничего о своей семье не слышал. Прошу прощения, но я не вправе распространяться на эту тему. Это слишком личное дело.

– Да мы и не настаиваем, – сказал Пинкертон.

– Как вам удалось узнать о существовании моего брата? Когда он приехал в Соединенные Штаты? Почему покинул Ирландию?

– Не все сразу, полковник. – Детектив поднял руки. – Хотя понимаю, конечно, что для вас это своего рода шок.

– Да, вроде. – Хотя задним числом Брайен вынужден был самому себе признаться, что не такой уж и шок. Сразу после Геттисберга, когда капитан-сослуживец сказал, что видел конфедерата, внешностью в точности напоминающего его, Брайена, у него появилось неприятное предчувствие. Дважды они с Роджером сходились в сражениях чуть не на расстояние вытянутой руки. Дважды возникало у него какое-то странное, необъяснимое ощущение, будто рядом что-то невнятное и зловещее. Или кто-то. Помнится, тогда его так и передернуло.

Меж тем миссис Фарнсворт поясняла, каким образом герцог с семейством оказались в Америке.

– Обосновались они в Ричмонде, штат Виргиния.

Брайен, оцепенев, сидел на стуле. Сердце его бешено колотилось.

– Итак, Уайлдинги здесь, в Америке. Равена…

– Ну да, конечно, их дочь приехала с ними. – Миссис Фарнсворт бросила на Брайена понимающий взгляд. – А вслед за всеми ними – ваш брат Роджер. Здесь они и поженились.

Вот теперь Брайен испытал настоящее потрясение. Словно молотом по голове ударили, так что даже дар речи пропал и двинуться невозможно. Во рту пересохло, пальцы застыли, лицо сделалось белым как мел.

– Вам дурно, полковник? – обеспокоенно спросил генерал Хэллек.

Брайен взял себя в руки и попытался скрыть отчаяние за вымученной улыбкой.

– Нет-нет, сэр, спасибо, все в порядке. Просто, знаете ли, немного неожиданно все это: девять лет – как одно мгновение… Итак, миссис Фарнсворт, вы, стало быть, близко знакомы с моим братом и Уайлдингами?

– Очень близко. Эдвард и Ванесса, Равена и Роджер – все они мне очень симпатичны. А Равена в особенности. Она красавица, но дело не только в этом. Есть у нее еще и ум, и характер, и мужество.

Странно, но Брайен, слыша это, испытывал некую гордость. Пусть Равена теперь замужем за братом, но она навсегда останется его единственной настоящей любовью.

– Стало быть, она не изменилась, – вздохнул Брайен. – И все же, сэр, – обернулся он к Хэллеку, – я пока никак не могу взять в толк, почему меня отозвали в Вашингтон.

Генерал Хэллек пожевал кончик сигары и бросил ее в камин рядом с письменным столом.

– Полковник О’Нил, военное министерство предполагает доверить вам одну деликатную миссию. Вы будете работать с миссис Фарнсворт и мистером Пинкертоном.

– Что за миссия, сэр?

Хэллек откашлялся и раскурил новую сигару:

– Мы хотим, чтобы вы подменили своего брата Роджера, полковник. То есть под его видом проникли в святая святых конфедератов. Понимаете ли, после сражения при Йеллоу-Таверн полковник Роджер О’Нил получил новое назначение. Теперь он специальный военный помощник президента Джефферсона Дэвиса и в этом качестве имеет доступ ко всем военным и политическим секретам Конфедерации.

Брайен поднялся. Голова у него шла кругом. Прижав ладони ко лбу, он обогнул стул, на котором сидела миссис Фарнсворт, и подошел к камину.

– Прошу извинить меня, что-то мысли разбегаются. Еще раз: вы хотите, чтобы я заменил Роджера? Но это чистое безумие.

– Вы близнецы, выглядите совершенно на одно лицо, ну а с волосами мы справимся, – улыбнулся Пинкертон.

– С волосами?

– Мой парикмахер просто чудеса способен творить, – заметила с улыбкой миссис Фарнсворт. – А здесь всего-навсего нужно выкрасить вас в другой цвет.

– И все равно. – Брайен поднял руки. – Прощу прощения, но об этом не может быть и речи. У меня ничего не выйдет. Я солдат, а не шпион. – Он бросил взгляд на миссис Фарнсворт. – Так что толку от меня будет мало.

Миссис Фарнсворт приняла вызов:

– Полагаю, что смогу вам помочь. Для начала – посвящу во все подробности жизни Уайлдингов, а также Роджера с Равеной с того самого момента, как они ступили на американскую землю.

– У меня дырявая память.

– Но Равену-то вы помните? – В глазах миссис Фарнсворт зажглась какая-то искорка. Это был рассчитанный удар, и он достиг цели.

Чувствуя, что кровь приливает к щекам, Брайен поспешно сменил тему:

– Положим, я соглашусь, генерал. Какую информацию я должен добывать?

– Весьма существенную, полковник. И между прочим, у вас нет выбора. Это прямой и категорический приказ верховного главнокомандующего президента Линкольна. От успеха вашей миссии в большой степени зависит результат ближайших президентских выборов.

У Брайена просто челюсть отвисла – к такому повороту разговора он не был готов. Только теперь он почувствовал, какой вызов ему бросила жизнь.

Генерал Хэллек жестом пригласил Брайена подойти к висящей на стене у двери карте военных действий. Брайен бегло оглядел ее – на карте были выделены южные районы Луизианы, Алабамы и Миссисипи, выходящие к Мексиканскому заливу.

– В прошлом году Грант и Бэнкс достаточно надежно перекрыли Миссисипи, но до тех пор, пока флот конфедератов имеет выход из бухты Мобил, о полноценной блокаде и эмбарго говорить не приходится. Французы и англичане по-прежнему посылают из Мексики вооружение и продовольствие через залив в Мобил.

Генерал ткнул пальцем в то место на карте, где, подобно наконечнику стрелы, в ровное побережье на территории Алабамы врезалась треугольной формы бухта.

– Флот конфедератов заперт в бухте Мобил, как стая волков, окруженных флажками. Сколько у них судов, нам известно, адмирал Фэррагат все точно подсчитал, но навязать им открытое сражение он не может, как не может и вторгнуться в бухту: в данный момент это было бы самоубийством, ибо разведывательных данных относительно береговых укреплений, а также всех вооруженных сил, которыми располагает адмирал Бьюкенен, у нас явно недостаточно. Имеется, правда, неподтвержденная информация насчет тайного оружия, укрытого где-то в глубине бухты. Самый крупный и наиболее мощно вооруженный их корабль – «Теннесси», но мы даже не знаем, какой группе флота он принадлежит – северной или южной. Согласно донесениям, эта махина более двухсот футов в длину вооружена целой батареей шести– или семидюймовых пушек. Если это соответствует действительности, она в любой день может выйти из бухты и изрядно потрепать Фэррагата. Поэтому, полковник, необходимо ударить первыми, но мы не можем ставить на карту судьбу всех или по крайней мере большей части наших военно-морских сил. Ваша задача – добыть максимально полную информацию относительно берегового и бортового вооружения флота южан. Главное – выяснить все что возможно насчет «Теннесси». Вопросы?

Брайен оторвался от карты и посмотрел на миссис Фарнсворт:

– Когда начинаются уроки, мэм?

– Завтра в девять утра, – улыбнулась она.

– Буду минута в минуту.

Генерал Хэллек протянул Брайену руку.

– Благодарю вас, полковник О’Нил, не только от собственного имени, но и от имени президента Линкольна и народа Соединенных Штатов. Убежден, это предприятие станет новой блестящей страницей в вашей и без того выдающейся биографии. Страна гордится вами, полковник.

– Весьма признателен, сэр. – Но мыслями Брайен был совсем в другой стране, там, где трава круглый год изумрудно-зеленая, где днем с моря дует ветерок, теплый и приятный, а ближе к вечеру пронзительный, и облака мчатся по небу, как свора охотничьих псов.

Моя страна.

«Придет день, – поклялся он себе, – и Ирландия тоже будет гордиться мною».

Целых пять дней Брайен, практически не поднимаясь с места, провел в гостиничном номере Джесси Фарнсворт, заучивая все подробности шестилетней жизни Равены и Роджера в Америке.

По завершении каждого занятия Джесси забрасывала его вопросами в темпе скорострельной винтовки.

– А помните это потрясающее новогоднее празднество в 1863 году?

– Разумеется. Нейт Сэдли тогда изрядно набрался и начал дуть шампанское прямо из туфельки Мелани Йетс.

– Кто был свидетелем на вашей свадьбе?

– Пеннел Коллинз. Я хотел было попросить Джеба Стюарта, но Равена сказала, что Пеннел обидится. В конце концов это именно он свел меня с Джебом.

– Что за скандал разгорелся в Ричмонде совсем незадолго до нападения на форт Самтер?

– Пошли слухи, – ухмыльнулся Брайен, – что у Джеффа Дэвиса роман с одной роковой женщиной, некоей Джесси Фарнсворт.

Рассмеявшись вслед за Брайеном, Джесси поднялась с места и подошла к столу. Здесь стоял поднос, а на нем – несколько бутылок виски, присланных генералом Хэллеком.

– Как насчет того, чтобы прерваться и выпить немного, Брайен?

– Прекрасная мысль. Как я вам сегодня, Джесс?

– Выше всяких похвал. – Она разлила по стаканам бурбон и вернулась к дивану.

– За адмирала Фэррагата, – поднял свой бокал Брайен. – Пусть ему сопутствует удача. А там, глядишь, и этой дурацкой войне конец.

– Аминь.

Они выпили в торжественном молчании, и каждый погрузился в свои мысли. Брайен откровенно любовался хозяйкой. Резко очерченный профиль, чувственный рот, каштановые волосы, собранные сзади в большой узел. Взгляд его скользнул ниже и остановился на полной груди, форму которой не могло скрыть платье плотного темно-красного шелка. Платье скромное – в том смысле, что глухо закрывает шею, – и сверху донизу застегнуто на перламутровые пуговицы. Но фасон и ткань развеивают это впечатление. Судя по тому, как тесно облегает оно ее пышное тело, под ним вообще ничего нет.

Джесси перехватила его взгляд.

– Не надо так смотреть на меня, Брайен. Чувствуешь себя голой.

Брайен широко улыбнулся, обнажив зубы, особенно белые на фоне загорелой – спасибо солнцу и ветру – кожи.

– Я бы не прочь полюбоваться.

Джесси безуспешно попыталась нахмуриться.

– Так не говорят с дамой, годящейся вам в матери.

– Ну да, в матери, – фыркнул Брайен. – Не мелите чепухи, Джесс, вы старше меня от силы на четыре-пять лет.

– Ах вы, подлиза этакий, – довольно улыбнулась она. – Мне сорок пять. Но все равно спасибо.

– Возраст, – вновь усмехнулся Брайен. – Что такое возраст? Всего лишь дата в календаре. Столько-то оборотов Земли вокруг своей оси. – Он придвинулся к ней. – Я мужчина, ты женщина. Вот и все. – Брайен перебросил руку через спинку дивана и погрузил ей пальцы в волосы на затылке. Джесси вздрогнула и пристально посмотрела на него. Глаза темные, жгучие. Не такие, как у Равены, у той фиалковые. В них тайна, в них обещание.

– Давно у меня ничего не было, – призналась Джесси.

– У меня тоже.

Не переставая поглаживать ей волосы, Брайен другой рукой принялся расстегивать пуговицы на платье.

– Это дело долгое, милый, – улыбнулась она. – Давай-ка я тебе помогу. – И действительно помогла.

В конце концов Брайен мягко стянул с нее платье и без всякого смущения стал разглядывать ее роскошное тело. Крупная, отлично сложенная женщина. Груди как сочные дыни. Зовущие чресла. Брайен любил женщин в теле. Не толстых. Но пышных.

– Ты смотришь на меня так, будто лошадку торгуешь, – поддразнила его она.

– А что, среди моих любимых развлечений лошади на втором месте.

– Ну ладно, чего же ты ждешь, малыш? Раздевайся. Разве не знаешь, что невежливо заставлять даму ждать?

Джесси с нескрываемым удовольствием следила за тем, как Брайен скидывает одежду.

– О Господи, вот бы нам встретиться, когда я была на десять лет моложе! Ты из тех, что разом заводят женщину.

Тесно прижимаясь друг к другу, они опустились на диван. Он поцеловал ее. Медленно, глубоко. Поначалу ласки были бережны и неторопливы, словно они привыкали друг к другу. Но огонь желания разгорался все быстрее, и вот уже страсть рвется наружу. Рука Брайена скользнула у нее меж бедер, и Джесси вздохнула:

– Не надо, малыш, я ждала тебя с тех самых пор, как мы впервые увиделись у Хэллека.

– Какого же черта мы пять дней играли в школьные классы, когда можно было заняться играми взрослых людей, – коротко рассмеялся Брайен.

– Ну же, скорее!

Когда все кончилось, они ненадолго заснули, не размыкая объятий. Брайен проснулся первым, осторожно опустил ноги на пол и подошел к столу налить себе еще немного виски.

Когда Джесси открыла глаза, он, уже одевшись, сидел у окна, в одной руке – стакан виски, в другой – сигара. Вид у него был задумчивый и печальный.

Джесси поднялась, надела платье и подошла к нему. Положила руку на плечо. Он поднял голову и попытался выдавить из себя улыбку:

– Знаешь, Джесси Фарнсворт, таких женщин, как ты, поискать.

– И таких мужчин, как ты, Брайен О’Нил, тоже. Ну, о чем задумался?

– Да так, ни о чем.

– О Равене?

Брайен чуть не подпрыгнул от изумления. Неужели она ясновидящая?

– С чего это ты вдруг?

– А с того, что я умею читать твои мысли. Ты чувствуешь себя виноватым, потому что занимался любовью со мной, в то время как она не в трех тысячах миль отсюда, как ты считал все это время, а всего лишь в сотне, считай – рядом.

Брайен потянул ее к себе на колени и нежно поцеловал.

– Ты рехнулась, женщина. С чего бы это мне думать о Равене? Она жена моего брата.

– Но из двух братьев она по-настоящему любит тебя. А ты – ее.

– Откуда ты знаешь?

– А Равена мне как-то сама призналась. Говорила ведь я тебе, мы с ней близки. Было время, у них с Роджером вообще ничего не получалось. Он волочился за каждой юбкой, и Равена всерьез подумывала о разводе.

– Правда? – Брайен изо всех сил старался скрыть, насколько он благодарен ей за услышанное.

– Равена рассказывала мне, как у вас с ней все было в Ирландии.

– Она говорила тебе… – Брайен прикусил язык.

– Все.

– Ну что ж, не буду отрицать, что люблю ее. И всегда любил. И как она могла выйти за такого типа, как мой братец?

– Но ведь она считала, что ты мертв.

– У меня не было другого выхода. – И Брайен рассказал Джесси о своих друзьях из подполья, которые помогли ему под чужим именем выбраться из Ирландии. – Иначе им грозили серьезные неприятности. А может, не только им, но и отцу с матерью. Равена что-нибудь слышала о них?

– Да, на прошлое Рождество. Твоя мать где-то подхватила лихорадку, но все обошлось. По словам Равены, граф пишет, что дела идут неплохо, по крайней мере гораздо лучше, чем во времена голода.

– Так оно и должно было быть. Когда оказываешься на дне бочки, иначе чем через крышку не выбраться.

Джесси соскочила с его колен:

– Ладно, малыш, пора возвращаться к делу.

– Ну что ж. Только еще одно. Эта игра… Равена будет в ней участвовать?

Джесси посмотрела ему прямо в глаза:

– А вот это тебе решать. Равена исключительно умная и чуткая женщина. И она уже больше пяти лет замужем за Роджером. Провести ее будет непросто.

– Это уж точно. И все же… – Брайен обеспокоенно почесал подбородок.

– Ты предпочел бы, чтобы она ничего не знала, – на тот случай, если все выплывет наружу?

– Честно говоря, да. Потому что если выяснится, что ей все было известно, то ее засадят за решетку как сообщницу. И ей будет даже хуже, чем мне. Жена полковника южан – предательница дела Конфедерации.

– Это правда. Я каждый день, с самого начала войны, живу под этим дамокловым мечом.

– Ты храбрая женщина, Джесси. Одного только не могу понять – как это тебе удается свободно ездить туда-сюда через линию фронта, когда заблагорассудится.

Джесси улыбнулась:

– А у меня по обе стороны, и в Вашингтоне, и в Ричмонде, друзья – важные шишки. И когда началась война, и те и другие решили меня использовать в собственных целях. Необходимо ведь как-то поддерживать связь, нужно иметь человека, через которого идет торговля. Забыла уж, сколько раз, особенно в первые два года войны, я вполне открыто выступала в этом качестве. Предложения из Вашингтона. Контрпредложения из Ричмонда. Был момент, когда мне совершенно твердо казалось, что компромисс будет достигнут. Но после того как Линкольн издал Прокламацию об освобождении, эта надежда рухнула. Начиная с этого момента осталась только одна возможность – безоговорочная капитуляция. – Джесси задумчиво посмотрела куда-то вдаль.

– Похоже, у тебя есть какие-то сомнения насчет этого шага старины Эйба?

– Ты прав. Это был ультиматум. По существу, он не оставил Ричмонду возможности отступить достойно. – Джесси пожала плечами. – Впрочем, я патриот своей страны. Союз должен быть сохранен. Но при этом я всегда буду любить Юг, свою родную Виргинию. – Она вдруг бросила на него острый взгляд. – Наверное, нечто подобное ты испытываешь в отношении брата? Ведь не скажешь же, будто по-настоящему ненавидишь его?

– Нет. – Брайен даже несколько растерялся. – Думаю, что нет. Скорее, это Роджер ненавидит меня, и всегда ненавидел.

– За что? За то, что ты в отличие от него, настоящего лоялиста, выступаешь за отделение Ирландии от Британской империи? Брат на брата – видишь, как все сходится?

– Никогда об этом не думал, но ты права. Что-то во мне восстает против того, что мы затеяли. Судя по твоим рассказам, он здорово воевал за свою новую родину.

– Это верно.

– В таком случае я рад, что он не в английской армии. – Брайен сдвинул брови. – Слушай, Джесс, а Равена спит с Роджером?

– В точности не скажу. Знаю, что долгое время они жили каждый сам по себе. Потом, с началом войны, отношения у них вроде пошли на лад. Домой Роджер приезжал только на побывку, так что у него просто не было возможности трепать ей нервы, как прежде. Судя по тому, что она говорила, у меня сложилось впечатление, что вместе они почти не ложились. Но теперь, когда Роджер осел в Ричмонде… – Джесси не договорила.

– Ладно, за дело. – Брайен встал и потер руки. – Надо бы еще немного поработать над интонацией. За эти годы, Роджер, должно быть, привык говорить на южный манер, точно так же как я – на манер янки.

– Да не беспокойся ты. Все получится как нельзя лучше. Вас не отличишь.

Брайен снова налил себе виски.

 

Глава 11

В ближайшее воскресенье, дождливым днем середины июня, миссис Джесси Фарнсворт отбыла из Вашингтона в своем экипаже, запряженном четверкой лошадей. Сзади к нему толстой веревкой был надежно привязан невероятных размеров сундук.

– Езжай поаккуратнее, – сказала она кучеру, – у меня там очень хрупкие вещицы из хрусталя и фарфоровые статуэтки – подарок для друзей, герцога и герцогини Ольстерских.

В половине пятого пополудни кучер остановил экипаж у входа в гостиницу «Петух и бык», где миссис Фарнсворт предстояло переночевать. Чтобы перенести в номер сундук, кучеру пришлось призвать на помощь двух служащих.

– Кирпичами, что ли, набита эта проклятая штука? – тяжело дыша, пробурчал один из них, втаскивая с помощью товарищей сундук по узкой лестнице. Миссис Фарнсворт должным образом оценила их усилия, дав каждому по серебряному доллару.

Дождавшись, пока они уйдут, она заперла дверь и поспешно открыла сундук. Из него неуклюже выкарабкался Брайен О’Нил. Он подслеповато прищурился, как крот, вылезший из норы.

– О Господи, чувство такое, словно заживо похоронили. – Брайен попытался встать на ноги, но рухнул на пол и так и остался лежать, раскинув руки и постанывая от боли в онемевших мышцах.

Джесси Фарнсворт не удержалась от смеха.

– Извини, милый, но вид у тебя довольно потешный.

– Иди к черту, женщина. Хотел бы посмотреть, как бы ты выглядела, проведя десять часов в этом адском ящике.

– Всего девять.

– Не уверен, что мне удастся выдержать еще целый день путешествия в такой упаковке. Надо придумать что-нибудь другое.

– Все остальное недостаточно надежно, Брайен, – твердо заявила Джесси. – Ты побил Джеба Стюарта. Так что уж с этим испытанием тем более как-нибудь справишься.

Брайен, морщась, в конце концов поднялся на ноги, доковылял до постели и тут же рухнул на нее. Джесси, по-прежнему хихикая, последовала за ним.

Брайен притянул ее поближе.

– Сейчас тебе будет не до смеха, женщина.

Рука его скользнула под юбку, запутавшись в кринолине. Джесси закрыла глаза, закинула ему руки за шею и как кошка выгнула спину. Ухмылка сменилась выражением, которое иначе как хищным назвать было нельзя. Джесси довольно заурчала.

В тот вечер хозяин гостиницы не уставал дивиться аппетиту своей именитой гостьи.

– Даже и не припомню, – говорил он жене, – чтобы миссис Фарнсворт столько ела и пила. На двух землекопов хватило бы.

Наутро кучер со служащими перетащили сундук вниз и водрузили на прежнее место.

– Смотрите, привязывайте покрепче, – наставительно сказала Джесси, вновь подкрепляя свои слова щедрыми чаевыми. Щелкнул хлыст, и четверка бодро побежала по дороге, поднимая клубы пыли.

В это утро их останавливали дважды: один раз – патруль союзных войск, другой – кавалерийский разъезд южан.

В обоих случаях миссис Джесси Фарнсворт были оказаны изысканные знаки внимания. При этом ее любезное предложение – «не угодно ли осмотреть багаж?» – было отклонено.

Оно и неудивительно – это было бы грубейшим нарушением этикета, ведь миссис Джесси Фарнсворт доставляла личную переписку президента Авраама Линкольна и президента Джефферсона Дэвиса!

Последняя часть пути прошла без приключений, и в пять часов экипаж остановился у роскошного особняка Джесси в центральной части Ричмонда, неподалеку от Капитолия. Лакей-негр и дворецкий помогли кучеру отвязать сундук, и все трое отнесли его в спальню хозяйки.

– Все, Сэмюэл, спасибо, – сказала она дворецкому. – Я устала. Сейчас приму ванну и посплю немного.

– Прикажете прислать Руби? – спросил он. Руби была одновременно ее личной камеристкой и помощницей кухарки. Во время войны многим ричмондским богачам пришлось резко сократить штат домашней прислуги, чтобы удовлетворить нужды фронта.

– Спасибо, не надо, сама справлюсь. Сегодня у нас ужинают Уайлдинги и полковник О’Нил с женой. Так что пусть лучше помогает Кэрри.

– А президент Дэвис тоже будет, мадам? – Акцент Сэмюэла выдавал в нем выходца из Вест-Индии.

– Я говорила с ним перед самым отъездом в Вашингтон. Он обещал быть, если позволят дела, но просил особенно на него не рассчитывать. Впрочем, на всякий случай надо поставить еще два прибора. Спасибо, что напомнил.

Джесси неторопливо заперла за дворецким дверь и открыла сундук. На сей раз Брайен выбрался уже не с таким трудом.

– Привыкнуть можно ко всему, – пробормотал он, энергично массируя затекшие руки и ноги. – Еще один перегон, и мне просто начнет нравиться такой способ передвижения. – Он подмигнул Джесси. – Как насчет того, чтобы заняться любовью в сундуке, старушка?

– Ты настоящий извращенец, Брайен, – рассмеялась Джесси. – И не смей называть меня старушкой.

– Извини, любовь моя. – Брайен обнял ее.

– Нет-нет, не сейчас, сексуальный маньяк ты этакий. Мне надо принять ванну. Жду гостей.

– Да слышал уж. Что же ты раньше не сказала, что и Равена будет? Мне как-то… – Брайен запнулся, не умея найти слов, чтобы выразить свои чувства. Руки его бессильно упали, желание, быстро возникшее, так же быстро и прошло.

Джесси понимающе посмотрела на него:

– Что, угрызения совести мучают?

– Не будь дурой, – вскинулся Брайен. – Мне не в чем себя винить.

– Верно. – Она положила ему руки на плечи и пристально посмотрела на него своими карими глазами. – То, что у нас с тобой было, не имеет никакого отношения к Равене и вашей любви. И, между прочим, к тому глубокому чувству, что привязывало меня к Джону Фарнсворту, тоже. Мы просто немного расслабились, и это было, должна признаться, восхитительно. Но любовь здесь ни при чем. Так что не надо казниться, это просто смешно. Ты мужчина, я женщина, и оба мы оказались в пучине этой жуткой войны. Ну вот немного и порадовали друг друга, хоть какое-то утешение. На мой взгляд, и ты, и я заслужили такую передышку.

Брайен с улыбкой погладил ее по щеке.

– Уж что-что, а нужные слова ты найти умеешь, женщина. Ты уверена, что в тебе нет хоть немного ирландской крови? Спишь с тобой, и настоящим лордом себя чувствуешь. В общем, Джесси Фарнсворт, женщина ты – высший класс.

– Да и ты мужчина что надо. – Джесси приподнялась на цыпочки и скромно чмокнула его в подбородок. – Ну а теперь я в ванную.

– Слушай, а как насчет слуг? Одно дело – провести незаметно ночь в гостинице, другое – укрываться от дворецкого и камеристки. Не могу же я залезать в сундук всякий раз, как услышу шаги в коридоре.

– Не беспокойся, здесь тебе будет вполне удобно. И безопасно. – Джесси подошла к гардеробу и открыла дверцу. За ней обнаружилось нечто вроде просторного купе, по боковым стенкам которого были развешаны платья. Джесси прошла внутрь и слегка притронулась к вешалке, прикрепленной к задней стенке шкафа. К изумлению Брайена, стенка подалась в сторону, и за ней открылась комната размером примерно в десять квадратных футов. Там стояли койка, письменный стол, стул и ночной горшок.

– Вот это да! – Брайен даже присвистнул. – В нашем ирландском замке тоже такие комнаты были.

– Это Джон придумал, когда дом еще только строился. Здесь мы прятали беглых рабов, перед тем как переправить их на Север.

– Да, с тобой не пропадешь. – Брайен ступил внутрь и присел на койку. Джесси принесла коробок спичек и подожгла фитиль в лампе, стоявшей на столе.

– Окон, естественно, нет, но проветривается комната неплохо. – Она указала на решетку вентиляционного люка на потолке. – К тому же тебе ведь не все время здесь отсиживаться – только когда кто-нибудь из слуг поднимется. Это бывает каждое утро – застилают постель и убирают спальню.

– Не волнуйся, слух у меня хороший. – Брайен растянулся на койке. – Пожалуй, не мешает немного соснуть.

Ужин был скромный, да и разговор шел ни шатко ни валко. Ничего похожего на вечеринки прошлого года, когда за столом слышался веселый смех, все болтали, перебивая друг друга, и вообще наслаждались жизнью. Впрочем, Ричмонд, этот оплот южной благочинности и изящества, сохранял лицо и упрямо держал форму до самого конца.

Роджер О’Нил, как и прежде, долбил что-то о «неизбежности конечной победы Конфедерации, в самом крайнем случае – о патовой ситуации».

– Да брось ты, Роджер, – устало откликнулась Равена. – Юг прижат к стенке, и тебе это известно не хуже моего.

Президент и миссис Дэвис, которые заглянули, когда ужин уже закончился, на чашку кофе и ореховый пирог, пытались, повторяя всякие банальности, сделать хорошую мину при плохой игре.

– Если Союз собирается одержать победу, то выигрывать надо до выборов. Север устал от мистера Линкольна, и стоит ему убраться из Овального кабинета, как новый президент выбросит на помойку эту чертову Прокламацию об освобождении и запросит мира. – Президент дрожащими пальцами зажег сигару.

Равене было жалко на него смотреть. Война высосала из этого человека все соки. Теперь он походил всего лишь на бледное отражение того высокого, горделивого, излучающего уверенность и жизнерадостность мужчины, которого она встретила в доме у Тейлора в первый же вечер по прибытии в Ричмонд.

Дэвис откашлялся и вновь заговорил. Остальные слушали с молчаливым уважением.

– Генерал Эрли готов форсировать Потомак и двинуться прямо на Вашингтон. Гранта мы заперли в Питерсбурге, а Шеридан застрял под Атлантой. Да, господа, мистер Линкольн свой выстрел сделал, и теперь у него нет времени перезарядить ружье.

Джесси сидела, сложив руки на коленях и не отрывая глаз от чашки с кофе. Президент повернулся и потрепал ее по плечу:

– Ну-ну, к чему такая мрачность, дорогая? Скоро все переменится к лучшему, попомните мое слово.

Джесси выдавила слабую улыбку:

– Надеюсь, вы правы, господин президент.

Вскоре после ухода гостей она удалилась в спальню и пересказала Брайену все, о чем говорили за столом.

– Президент решил, что я расстроена оттого, что не могу разделить его оптимизма, а на самом деле все наоборот: боюсь, что он может оказаться прав. Если до выборов Линкольн не одержит решающей победы, генерал Макклеллан вполне может побить его. Люди считают Мака вторым Наполеоном.

– Стало быть, нужно сделать так, чтобы Линкольн победил. И победа эта придет в бухте Мобил. – Брайен подлил Джесси и себе хереса. – Ну, когда начинаем?

– В конце той недели. Президент Дэвис снова посылает меня на Север. Мне предстоит встретиться с Макклелланом и выяснить его условия перемирия. Роджер даст мне необходимые инструкции в пятницу. Я пригласила его сюда.

– Ну и?..

Джесси поднялась и подошла к столу. Вернулась с флаконом, в котором были три белые таблетки. Отвернув крышку, она вытряхнула их на ладонь.

– Вот, подсыплю ему в бокал с вином или виски. Главный военный врач уверяет, что одной такой таблетки достаточно, чтобы человек пролежал без сознания восемь часов. А потом мы свяжем его и перенесем в эту потайную комнату. Там ты переоденешься в его платье.

Перед отъездом из Вашингтона Брайен сменил военную форму на джинсы и шерстяную рубаху.

Он поднял бокал:

– Полагаю, уместно выпить за здоровье моего дорогого братца. В конце концов, если бы не Роджер, ничего бы у нас не вышло.

– Щедрая ты душа.

Они торжественно выпили.

– Ну как она там? – спросил Брайен.

– А я все ждала, когда же ты задашь этот вопрос, – улыбнулась Джесси. – Как всегда, ослепительна.

– Столько лет прошло, – задумчиво протянул Брайен. – Трудно поверить, что она… – Он насупился. – Сколько же ей сейчас? Так, мне двадцать девять, так что ей, выходит, двадцать семь.

– Равена жутко обозлилась бы, – рассмеялась Джесси, – узнай она, что ты высчитываешь, сколько ей лет.

Брайен прошелся взад-вперед.

– Остается только надеяться, что все обернется как надо. Как думаешь, что будет, если она меня расколет?

– Какое это имеет значение? Ведь она любит тебя, а не Роджера.

– Как знать. Все могло измениться. Как они держались по отношению друг к другу?

– Холодно. Отчужденно. Твой брат бывает невыносим и сейчас, когда он работает у президента и каждый день ночует дома, вполне возможно, опять доводит ее до белого каления.

– Ладно, там видно будет.

– Брайен, не хочу совать нос в твои личные дела, но ведь Равена не единственная, кто у тебя был?

– По-твоему, это называется не совать нос? – ухмыльнулся Брайен. – Но вообще-то валяй, меня это не трогает. Да, не единственная. Женщин у меня хватало. – Он подмигнул ей. – И плюс к тому несколько «дам» вроде тебя. И еще одна девушка, я познакомился с нею уже в Нью-Йорке. Ее звали Ребекка. Я работал у ее отца в магазине готовой одежды. Это еврейская семья, но меня они приняли как родного.

– И вы с Ребеккой были как брат с сестрой? – хитро улыбнулась Джесси.

– Да не совсем. Я был готов жениться, но ничего из этого не получилось. Даже после смерти ее отца. Ребекка очень религиозная девушка. Впрочем, под конец она вроде собралась уступить, но тут началась война, и я пошел на фронт.

– Она писала тебе?

– Сначала да. Мы обменивались двумя-тремя письмами в неделю. – Брайен помрачнел. – А потом все кончилось. В последнем письме она сообщила, что выходит за другого служащего в магазине, Ларри Кейси. Наверное, он и правда ей больше подходит. Ларри по-настоящему любил Бекки.

– И все же, говоришь, ты собирался жениться на ней?

– Так мне, во всяком случае, казалось, хотя сейчас думаю, что в последний момент все так или иначе расстроилось бы. Если бы не война, я нашел бы какой-нибудь другой предлог.

Джесси зевнула.

– Тяжелый был день. Едва на ногах держусь. Так что, если не возражаешь, пойду спать. Присоединиться не желаешь?

– Пожалуй, слишком опасно, – отвел глаза Брайен, – тебе не кажется? А ну как служанка войдет и застанет нас?

– Только это тебя смущает? – прищурилась Джесси.

– А что же еще?

– В таком случае отправляйся в свою каморку. Приятных сновидений, Брайен.

Джесси как в воду глядела. Брайену приснилась Равена. Молодые, они, словно обезумев, несутся на лошадях по Доунгэльскому лугу. Равена в панталонах. А потом они оказываются на траве. Нагие тела жадно тянутся друг к другу. Они сгорают от любви. Да, это была любовь. Бекки, Джесси, все остальные только удовлетворяли похоть и скрашивали одиночество. Настоящей любовью здесь и не пахло.

До конца недели Брайен жил как в сумерках. Как зверь в клетке зоопарка. И подобно зверю он в основном спал – десять, двенадцать, иногда четырнадцать часов подряд. Пища ему доставалась скудная – все, что Джесси могла, не вызывая подозрений слуг, принести ему тайком. Вечерами, когда она уходила к себе в спальню, он вылезал из своей «норы», и они болтали за бокалом вина или виски. Любовью они больше не занимались.

И наконец он настал, этот роковой день, пятница. Роджер должен был появиться в восемь вечера. Джесси надела платье из тафты вишневого цвета с небольшим турнюром, который шел ей больше, чем громоздкий кринолин. Каштановые волосы были пышно взбиты надо лбом, а на щеки Джесси положила вдвое больше румян, чем обычно.

– Перышки чистишь? – поддразнил ее Брайен.

– Как я тебе?

– Королева. Впрочем, нет. Все королевы, с кем мне приходилось встречаться, в сравнении с тобою, дорогая, просто сварливые старухи.

– Опять льстишь?

На прощание Брайен поцеловал ее.

– Удачи. Думаю, что, пока дождусь тебя, сгрызу ногти до костей.

– Потерпи. – Она вышла и закрыла за собой дверь спальни.

Полковник Роджер О’Нил появился ровно в восемь. Сэмюэл провел его в гостиную. В своем сером кавалерийском мундире О’Нил выглядел, что не преминула отметить Джесси, на редкость вальяжно.

– В этом одеянии чувствуешь себя полным ослом, – насупился Роджер. – Уж если облачился в него, надо быть на фронте, а не протирать штаны в президентском особняке.

– Свое войне вы уже отдали, Роджер. Как и Джеб. Еще немного, и вас бы тоже убили или ранили, – вопрос времени. К тому же мистеру Дэвису вы незаменимый помощник. Это его собственные слова, я слышала их от него не далее как в среду.

– И все равно не нравится мне эта работа.

– Ну что, сформулировали наконец послание генералу Макклеллану?

– Да, как раз сегодня кабинет министров утвердил окончательный вариант. – Роджер вытащил из внутреннего кармана конверт и передал его Джесси. – Послание короткое, всего три странички, но в нем четко и исчерпывающе отражена позиция правительства Конфедерации. В случае, если генерал Макклеллан будет избран президентом, одиннадцать штатов Конфедерации готовы на компромисс, приемлемый для обеих сторон, в основе которого лежит воссоединение с Союзом. Наше предложение: Макклеллан немедленно по избрании денонсирует Прокламацию об освобождении. Взамен одиннадцать штатов соглашаются с условиями Миссурийского соглашения. Иными словами, мы не будем распространять систему рабовладения на новые территории, а аболиционисты с Севера обязуются оставить свои безумные попытки посеять волнения среди рабов на Юге. Вот, собственно, и все. Прочитайте, да повнимательнее, и запомните, потому что письмо надо сжечь. Нельзя допустить, чтобы столь деликатный документ попал не в те руки.

– Ясно. Не беспокойтесь, Бог одарил меня фотографической памятью. Впрочем, иногда об этом приходится пожалеть. Не могу забыть слишком многого из того, о чем лучше бы не помнить.

Джесси положила конверт на стол рядом с диваном.

– Выпью, пожалуй, немного хереса. Присоединиться не желаете?

– С удовольствием. Позвольте поухаживать за вами? – Роджер приподнялся.

Джесси жестом остановила его:

– Нет-нет, дорогой полковник, я не могу позволить уставшему герою войны обслуживать себя. Посидите да выкурите сигару.

Джесси подошла к столику с напитками и отыскала графин с хересом, к которому они с Брайеном прикладывались сегодня утром в ее спальне. Так, все нормально, таблетка полностью растворилась. Она налила Роджеру полный бокал и закрыла графин крышкой.

– Ну а я передумала, выпью лучше немного портвейна. – Джесси наполнила свой стакан жидкостью потемнее.

Вернувшись к дивану, она протянула гостю небольшой серебряный поднос:

– Сэр.

Взяв бокал с хересом, Роджер подождал, пока она сядет рядом с ним.

– За успех вашей миссии.

Где-то в глубине глаз Джесси мелькнула веселая искорка.

– Да, за успех моей миссии.

Каждый отхлебнул понемногу. Роджер нахмурился и задержал жидкость во рту, пытаясь распробовать ее.

Джесси прижала руку к шее.

– Что-нибудь не так?

– Да нет, все нормально, просто не могу понять, что за букет, никогда такого не пробовал.

– Джон привез это вино из Франции еще в пятьдесят пятом году. Это была наша последняя поездка за границу.

– Да, совершенно ни на что не похоже. – Роджер сделал глоток и снова приложился к бокалу.

– Как там Равена?

– Да все по-прежнему. На этой неделе много работала в госпитале.

– Вот настоящее дело. Жаль, что мне не хватает времени им заняться.

– Ну, ваше время вообще на вес золота, – убежденно сказал Роджер. – Мистер Дэвис души в вас не чает.

– Не нравится мне, как президент выглядит в последнее время, – хмуро сказала Джесси. – Прямо высох весь.

– Это верно. Конфедерация – вся его жизнь. Ей хорошо – ему хорошо, ей плохо – ему плохо. Ладно, будем надеяться, что после выборов им обоим – и Конфедерации, и президенту – будет лучше.

– Дай Бог. Роджер, понимаю, что вопрос очень деликатный, ни с кем другим, кроме вас, я бы о том не заговорила. Мы оба близки мистеру Дэвису, нашему дорогому Джеффу. Знаете, по-моему, он в последнее время и говорит с трудом; мысли путаются, часто даже не поймешь, о чем идет речь.

– Да, этого трудно не заметить, – вздохнул Роджер. – Бедняга живет в постоянном напряжении, совсем спать не может. Такая уж судьба.

– Знаете, что он мне сказал в среду? Что у него есть верные сведения, будто Мэн подумывает об отделении от Союза и присоединении к Канаде.

– Это не так дико, как звучит. Наши агенты доносят, что в Мэне, Нью-Йорке, Пенсильвании растет недовольство Линкольном. Именно поэтому так важна ваша встреча с генералом Макклелланом.

– Ясно, – мрачно проговорила Джесси. Исподтишка наблюдая за собеседником, она все ждала, когда же наконец таблетка возымеет действие. Сердце у нее бешено колотилось.

Хоть вечер выдался прохладный, Роджер весь покрылся потом.

– Да это не херес, а пунш какой-то, – улыбнулся он.

– Позвольте, я налью вам еще. – Джесси потянулась к его бокалу.

– Пожалуй, не стоит. Не удивлюсь, если начинается очередной приступ желтой лихорадки.

– О Боже! – Джесси прикинулась по-настоящему обеспокоенной. – Сейчас принесу воды со льдом.

– Спасибо, не стоит. Лучше пойду домой и приму хинин, как доктор велел. Пара порошков да хороший сон – и все как рукой снимет.

Роджер с трудом поднялся на ноги. Его буквально качало.

– Никогда еще так не было. Слишком уж внезапно. – Лицо его посерело, взгляд безумно блуждал. Голос звучал едва слышно. – Джесси, я умираю… – Колени у него подогнулись, и он кулем свалился на диван.

Некоторое время Джесси с легкой удовлетворенной улыбкой смотрела на него, а потом дернула за шнур звонка, вызывая Сэмюэла.

При виде лежащего без сознания Роджера глаза у дворецкого расширились от ужаса.

– Что это с ним?

– Желтая лихорадка, Сэм. Время от времени у него случаются такие приступы. Помоги-ка мне отнести его в спальню. Обычно это длится недолго, скоро все пройдет.

– А может, все-таки лучше послать за доктором, мэм?

– В этом нет никакой нужды. Ладно, понесли.

– Нет-нет, миссис Фарнсворт, вам нельзя. Полковник – крупный мужчина. Сейчас позову кого-нибудь из слуг.

Вскоре Роджер уже лежал пластом на кровати хозяйки. Выглядел он как труп.

Сэмюэл все никак не мог успокоиться:

– Не нравится мне цвет его лица, мэм. Может, послать Барни к Уайлдингам – пусть привезет миссис О’Нил?

– Не надо ее, да и других, волновать понапрасну. Лучше подождем немного и, если ему не станет лучше, тогда и пошлем за доктором и миссис О’Нил. А теперь ступай вниз и скажи, чтобы заварили свежего кофе. После таких приступов полковник О’Нил всегда любит выпить чашечку.

– Слушаю, мэм.

Дождавшись, пока Сэмюэл выйдет, Джесси заперла дверь и поспешно направилась к шкафу. Открыв заднюю дверцу, она вошла в потайную комнату.

– Все в порядке. Пошли.

Накануне отъезда из Вашингтона к Брайену пришел месье Кале, гример одного из столичных театров с постоянной труппой.

– Было время, – представила его Джесси, – месье Кале делал из придворных дам Франции настоящих красавиц.

– В таком случае, месье, вам не составит труда справиться со мной, – сухо заметил Брайен.

Следуя указаниям миссис Фарнсворт, француз подкоротил и перекрасил волосы Брайена в соответствии с прической и цветом волос Роджера.

– Еще чуть покороче на затылке, – попросила миссис Фарнсворт. – Вот так, теперь в самый раз. Дальше – завитки возле ушей…

И так на каждом шагу. Брайен и бедняга Кале чуть с ума не сошли, пока наконец все было закончено.

– Прошу прощения, но все должно быть чтобы комар носа не подточил, – виновато сказала Джесси.

И вот теперь, когда Брайен склонился над неподвижно распростертым на кровати мужчиной, он понял, насколько она была права.

– Разумеется, я всегда знал, что мы очень похожи, – завороженно сказал он. – Но чтобы так… – Брайен обернулся и посмотрел в настольное зеркало. Провел рукой по светлым волосам. – Просто не верится.

Джесси критически оглядела его.

– У Роджера на висках волосы чуть-чуть темнее, но это вряд ли кто заметит. – Она взялась за каблук кавалерийского сапога Роджера и с силой потянула его на себя. – Ладно, Брайен, хватит глазеть, помоги лучше раздеть его.

Вскоре на Брайене уже был мундир офицера армии конфедератов, а на Роджере какая-то блеклая рабочая одежда.

Джесси покопалась в шкафу и извлекла шляпную коробку. В ней оказались пара наручников и ножные кандалы.

– Привет от Аллана Пинкертона, – сказала она.

Заковав Роджера в железо, они перенесли его из спальни в потайную комнату и уложили на койку. Вид у Брайена был скорбно-торжественный.

– Жаль мне тебя, ублюдок ты несчастный, – сочувственно сказал он. – Мне эта поездка досталась нелегко, а ему-то каково будет – ни рукой, ни ногой не пошевелишь.

– Ну-ну, не надо так уж драматизировать. На сей раз мы поедем в Вашингтон без остановок, только лошадей по дороге поменяем. К тому же Роджер почти все это время будет без сознания. Перед отъездом я с утра дам ему еще одну дозу наркотика.

– А как тебе удастся самой запихнуть его в сундук? Тяжесть-то немаленькая.

– Сэмюэл поможет, – улыбнулась Джесси.

– Сэмюэл? – насторожился Брайен. – А не слишком рискованно?

– Дорогой мой Брайен, Сэмюэл у меня больше двадцати лет. Мы с Джоном помогли пятерым его детям и племянникам перебраться на Север. Сэмюэл живот за меня положит, и я доверяю ему не меньше, чем Аллану Пинкертону, генералу Хэллеку, да и самому Честному Эйбу.

– И что будет с Роджером, когда вы доберетесь до места?

– Ну как что? Естественно, его изолируют. В одном частном доме, под охраной десятка лучших пинкертоновских агентов. С ним будут обращаться в соответствии с его рангом. Он ни в чем не будет нуждаться.

– А когда война кончится?

– Его освободят, как и всех других военнопленных. А теперь – не пора ли тебе домой… Роджер?

– Мать честная!

На протяжении всего подготовительного периода он всячески избегал даже думать об этом моменте – и вот он настал. Игра начинается всерьез.

– Знаешь, у меня в голове какая-та каша, – признался Брайен. – Забыл все твои указания.

Джесси рассмеялась:

– Это страх дебютанта перед выходом на подмостки. Не волнуйся: едва окажешься на сцене, как все вернется, и роль ты отыграешь прекрасно.

– Хотелось бы верить, – вздохнул Брайен. – Если забуду текст, суфлера под рукой не окажется.

Она поправила ему воротник на мундире и потрепала по щеке. Брайен наклонился и чмокнул ее в губы.

– Удачи, Роджер.

Они спустились вниз, где Сэмюэл, орудуя щеткой и ведром с водой, трудолюбиво стирал малейшие пятна на ковре. Увидев их, он поднялся и искоса посмотрел на Брайена.

– Вам лучше, полковник?

– Гораздо лучше, спасибо, Сэмюэл.

– Кофе готов, мэм.

– Боюсь, уже поздно, мне надо идти, – сказал Брайен.

– А я не откажусь, – заметила Джесси. – Принеси мне чашечку наверх. К тому же я хочу кое-что тебе сказать.

– Слушаю, мэм. Спокойной ночи, полковник, и счастливо добраться до дома.

– Уж как-нибудь. Спокойной ночи.

Закрыв за собой дверь, Брайен испытал ощущение, сходное с тем, что охватило его, когда он ступил на борт судна, увозящего его из Ирландии. Сам по себе – и в полном одиночестве.

На углу он остановил извозчика и велел ехать в усадьбу «Равена».

– Слушаю, сэр.

Джесси говорила ему, что плантация Уайлдингов знаменита на всю Виргинию.

Мне надо в «Равену».

Символическое заявление.

В предвкушении близкой встречи сердце у Брайена учащенно забилось. Он с удовлетворением потер руки. Джесси, как всегда, оказалась права. Страх ушел. Он был готов к началу игры.

Брайен открыл дверь ключом Роджера. Из кухни в холл – Брайен знал планировку дома так, словно родился здесь – вышел дворецкий.

– Добрый вечер, полковник. Хорошо провели время?

– Отлично, Гордон. А где миссис О’Нил?

– Шитьем занята, сэр. – Он взял у Брайена плащ и шляпу. – Принести вам чего-нибудь выпить?

– Спасибо, как обычно.

Брайен миновал гостиную и еще один холл, поменьше, который вел в комнату, представлявшую собой одновременно библиотеку, музыкальный салон и швейную. На пороге он на мгновение остановился и набрал в грудь воздуха.

Ну, вперед, старый развратник!

Насвистывая любимую мелодию Роджера – «Дикси», – он по-хозяйски вошел в комнату. Задев по пути рояль, занимавший немалую часть просторного помещения, он прошел в эркер, где у окна, выходившего в сад, сидела за швейной машинкой Равена. Из настенных ламп в абажурах в комнату лился яркий свет. Равена расшивала большое полотнище флага Конфедерации для аукциона на будущей неделе.

Впервые увидеть ее после стольких лет разлуки оказалось испытанием еще более тяжелым, чем он думал. Не в силах выговорить ни слова, Брайен просто смотрел на Равену, пожирая ее взглядом. Он впитывал ее волосы, фиалковые глаза, подбородок, нос, губы, сладкое прикосновение которых все еще ощущал у себя на языке. Бедра и грудь у нее развились – не такие, как у семнадцатилетней девушки, которую он видел в последний раз. Фигура просто божественная. Чувство, охватившее его, было настолько сильным, что на мгновение он приблизился к черте, за которой весь этот маскарад окажется бесполезным. Пришлось приложить максимум усилий, чтобы не заключить ее в объятия и просто сказать: «Я люблю тебя, дорогая, и всегда любил. Прости, что пришлось тебя бросить».

Равена удивленно посмотрела на него:

– В чем дело, Роджер? Плохо себя чувствуешь?

Он потер лоб:

– Нет-нет. Просто голова закружилась, когда был у Джесси. Похоже, небольшой приступ лихорадки.

– Лучше бы ты показался врачу. Между прочим, вчера в госпитале доктор Слоун сам об этом говорил. И просил передать тебе.

– Нет у меня сейчас времени на эти пустяки, – грубовато ответил Роджер и, повинуясь мгновенному порыву, наклонился и поцеловал черные как вороново крыло волосы.

– Прекрасно выглядишь, дорогая.

Равена снова бросила на него удивленный взгляд:

– Что это с тобой сегодня?

Джесси предупреждала его, что Роджер терпеть не может всяческие изъявления чувств.

– Да ничего, просто хочу, чтобы ты всегда была начеку. Ненавижу предсказуемость.

– Да? Странно. Я и не думала… – Равена отложила шитье и с любопытством посмотрела на него: Роджер всегда особенно гордился как раз своей предсказуемостью.

Мы с Джебом как пальцы на одной руке. Каждый из нас знает, что в следующий момент сделает другой.

– Роджер, ты что, выпил?

– Всего лишь немного хереса у Джесси.

– Она завтра отправляется?

– По-моему, ждет не дождется, когда все это будет позади. Оно и понятно – не развлекательная прогулка.

– Это верно.

Брайен уселся напротив Равены в кресло-качалку и скрестил ноги. Он постепенно обвыкался в доме. Появился Гордон с бурбоном и содовой, и начался обычный разговор о том, как прошел день у него, у нее, об общих знакомых и так далее.

Но когда Равена заговорила о Саманте Уэйд, Брайен ощутил в ее тоне некоторую напряженность. Имя ему встречалось – оно фигурировало в списке, приготовленном для него Джесси. Но вроде ничего особенного, всего лишь случайная знакомая Роджера.

– Саманта обмолвилась, что вы с ней чудесно провели время за городом в прошлое воскресенье. А ведь ты как будто говорил, что отправляешься на ипподром.

Брайен почувствовал, что краснеет. К такому повороту он был не готов и решил разыграть несправедливо обиженного мужа:

– Как, разве я не рассказывал тебе? Забыл, наверное. На ипподроме мы с Бартом Тейлором встретили Мелани и Саманту, ну и немного покатались с ними, а потом проводили домой.

Равена чуть не взорвалась от возмущения. Обычно Роджер бывал более находчив, когда ему приходилось объяснять свои постоянные измены. Не то чтобы ее это волновало. Их брак с самого начала был чистой формальностью. Она не любит Роджера. И никогда не любила. Тот, кого Равена любила, мертв. Бывает, они с Роджером спят вместе, но в этих случаях она просто использует его, как и он ее. Правда, даже и в этих, так сказать, сексуальных услугах она ему отказывает, когда у него появляется другая. А судя по самодовольному виду Саманты, роман у них в самом разгаре.

Так что не очередная измена задевала Равену. Тут было что-то другое. Какая-то странность, которая не обнаруживала себя, когда он шел к Джесси. Или, может, наоборот, это она ведет себя странно? Да нет, дело в нем. Как-то не так он поджигает кончик сигары. И бокал в руках держит не так. И ногу на ногу забрасывает иначе. И вообще весь какой-то не такой, как обычно.

Все это изрядно нервировало Равену, и она даже заволновалась: «Уж не схожу ли я с ума?»

Брайен взглянул на часы-брелок – подарок Джеба Стюарта.

– Ну что ж, пора и на боковую.

– Пожалуй, мне тоже. Завтра закончу. – Равена положила шитье на крышку деревянного комода, встроенного в эркер.

Внизу их ждал дворецкий.

– Полковник, мадам, что-нибудь еще?

– Нет, спасибо, Гордон, – отозвался Брайен. – Бурбон меня добил.

Равена и Гордон пристально посмотрели на него. Она поймала взгляд дворецкого и поспешно отвернулась.

– В таком случае спокойной ночи, – сказал Гордон и пошел к выходу.

Поднимаясь по лестнице, Равена нарочно отстала на несколько ступенек. Она глядела ему в спину и дивилась. Загадка какая-то. Она знала, что и Гордон думает о том же.

В первый раз, кажется, за все эти годы она услышала, как Роджер говорит слуге «спасибо» или «пожалуйста». Роджер О’Нил – высокомерный тип. Мелкий деспот.

Невозможно представить себе, будто за несколько часов он сделался совсем другим человеком. Выходя из дома, он был, как всегда, самоуверен и надут, как индюк. А теперь так вежливо разговаривает со слугами. И что всего поразительнее, не удержался от поцелуя. И куда бы вы думали? В волосы! И это ее неисправимо чопорный Роджер! Может, лихорадка так подействовала?

И хотя перемены произошли к лучшему, Равене все равно это не нравилось. В присутствии такого Роджера ей было как-то не по себе, неуютно. Она ни секунды не сомневалась: за таким поведением что-то кроется. И надо усилить бдительность, пока она не выяснит, что именно.

На верхней площадке она посмотрела ему прямо в глаза и заявила:

– Роджер, полагаю, некоторое время тебе лучше спать у себя. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Спокойной ночи.

Ни слова не ответив, Брайен посмотрел ей вслед и дождался, пока она войдет к себе в спальню. По правде говоря, он испытывал облегчение. Одно дело – притворяться другим. И совсем иное – быть этим другим в постели. А так приведение приговора в исполнение откладывается. Была и иная причина, почему Брайену нравился такой поворот дел. Если Равена когда-то и любила Роджера, то теперь это явно прошло.

Брайен открыл дверь в комнату напротив спальни Равены. Первым актом спектакля он, несмотря на многочисленные шероховатости, был, в общем, удовлетворен. Завтра получится лучше.

 

Глава 12

И действительно получилось. К Четвертому июля Брайен так вжился в роль, что временами и впрямь становился Роджером! Он усвоил даже бесцеремонные и заносчивые манеры брата.

Теперь он казался Равене более естественным, похожим на самого себя, хотя оставалась все-таки какая-то странность, которую она ощущала, но почему-то никак не могла облечь в слова.

Внутреннее чутье – так Брайен именовал неуловимые токи, исходящие от одного человека к другому, обещая будущее познание.

В эти дни, обращаясь мыслями к своему дорогому, утраченному Брайену, Равена испытывала какое-то удушье. Жутковатое, суеверное чувство. Словно дух его витает где-то поблизости, давит своей сырой, безжизненной могильной тяжестью и увлекает вниз, под землю.

Что же касается Брайена, то играть официальную роль военного советника Джефферсона Дэвиса оказалось даже легче, чем роль мужа Равены. Он ничуть не хуже Роджера владел вопросами тактики кавалерийского боя, так что президенту Конфедерации и членам его кабинета даже в голову не приходило, что произошла подмена.

Хотя пара неловких моментов возникла. В конце июня, когда обсуждалась оборонительная тактика генерала Джонстона, на которого в районе горы Кеннесо наступал Шерман, Брайен, повинуясь мгновенному импульсу, выступил с предложением, которое иначе как предательским назвать было нельзя. Ни секунды не задумываясь, он сказал:

– Надо организовать мощную кавалерийскую атаку на правый фланг Шермана.

Его помощник, майор Джордж Мэнсон, изумленно посмотрел на Брайена:

– Помилуйте, сэр, ведь как раз справа у Шермана естественное прикрытие – холмы. Не далее как месяц назад мы прикидывали разные возможности и все, включая вас, сошлись во мнении, что нашей кавалерии надо ударить слева.

Брайен быстро опомнился.

– Ну да, Джордж, – нахмурился он, – а я что говорю? Надо ударить по левому флангу Шермана.

Присутствующие добродушно заухмылялись: выходит, оговориться может даже человек, который подчиненным не прощает ни малейшей оплошности.

– Майор Мэнсон прав, полковник, – мягко пожурил его президент Дэвис. – Вы действительно сказали «правый фланг».

Брайен с нарочитым смирением покачал головой:

– Хорош, ничего не скажешь. Прошу извинить меня, господа. Простите, Джордж.

– Ничего страшного, сэр. Всем нам свойственно ошибаться. – В улыбке его читалось: даже вам.

В конце концов конфедераты под командой Джонстона нанесли Шерману чувствительное поражение. Потери союзных войск составили три тысячи солдат и офицеров против шестисот у мятежников. Но плодами своей победы конфедераты наслаждались недолго – через две недели Джонстону пришлось оставить завоеванные было позиции. Однако же моральный дух южан это сражение подняло, тем более накануне Четвертого июля.

В ночь на четвертое Брайен вместе с государственным секретарем Конфедерации Бенджамином любовался с балкона Капитолия праздничным фейерверком. В огнях была вся ричмондская гавань. Бенджамин, которого многие, и на Юге, и на Севере, считали до войны одним из самых тонких дипломатов в Америке, вдруг сказал:

– Не странно ли, полковник О’Нил? Сейчас, вот в эту самую минуту, в Вашингтоне любуются такими же огнями на реке Потомак. И мы, и они воздаем благодарную дань памяти тем временам – хорошим временам, – когда все стояли плечом к плечу, сражаясь с англичанами за свою независимость. Наш звездный час. Все мы тогда были братьями-американцами. Гражданами Соединенных Штатов Америки. – Он печально покачал головой. – И вот меньше чем через девяносто лет мы вцепляемся друг другу в глотки, точно разъяренные и обезумевшие псы. Чудны дела Твои, Господи.

– Все верно, сэр, – согласно кивнул головой Брайен. – Нечто подобное мне приходилось слышать, когда речь заходила об Англии и Ирландии.

– Насколько я понимаю, у вас там сейчас появился один забияка по имени Парнелл, от которого у англичан голова болит больше, чем от всех остальных боевиков, вместе взятых, включая партию «Молодая Ирландия».

Брайен прикусил язык. Ясно, что Бенджамину хорошо известна железная позиция Роджера в ирландском вопросе.

– Как ваша прелестная жена, полковник?

– Спасибо, сэр, все в порядке. В госпитале много работает.

На балконе появился дежурный офицер:

– Господа, президент ждет вас в своем кабинете.

У Джефферсона уже собрались военный и морской министры.

Президент обратился к собравшимся:

– Господа, адмирал Бьюкенен докладывает, что союзный флот в Мексиканском заливе усилен четырьмя мониторами и шестью канонерками. Представляется очевидным, что адмирал Фэррагат готовится к сражению. Карту, пожалуйста.

Морской министр подошел к стене и развернул карту. При виде расположения кораблей в бухте Мобил у Брайена подпрыгнуло сердце.

Президент продолжал:

– Как вам известно, благодаря стратегическому положению бухты Мобил и мощным береговым укреплениям нам удалось сковать силы северян в заливе.

Брайен повторял про себя слова президента, изо всех сил стараясь запомнить обозначения на карте и специфическую морскую терминологию.

С обеих сторон бухта действительно была надежно укреплена фортами Морган и Гейнс. Это знали все.

Что не было известно разведке союзных сил – так это расположение нескольких вбитых в дно свай и подводных мин, установленных ниже ватерлинии, собственно на дне бухты. Не ведая о том, любой корабль противника, пытающийся проникнуть вглубь, немедленно разодрал бы днище либо сделался жертвой сокрушительного взрыва.

Брайену пришлось приложить все силы, чтобы сдержать возбуждение, когда он заметил единственный безопасный проход в бухту Мобил. Узкая полоска воды неподалеку от береговой линии. То есть что значит безопасный? Место находилось в зоне прямого огня орудий форта Морган. И все-таки угроза эта меньше, чем любая другая, особенно если в точности знать, где расположены скрытые силы обороны. Собственно, миссия Брайена была фактически выполнена.

– Господин президент, – заговорил военный министр, – а как получилось, что адмирал Бьюкенен позволил этим мониторам и канонеркам пройти прямо у себя под носом? Я хочу сказать – разве не для того мы спустили на воду «Теннесси», эту металлическую громадину длиной в двести десять футов, самый мощный военный корабль в мире, чтобы сковать флот Фэррагата? И насколько я понимаю, его шестидюймовая броня способна выдержать любой огонь. Так почему же он своевременно не навязал бой Фэррагату?

– Действительно, почему? – Президент Дэвис вытер вспотевший лоб и саркастически посмотрел на военно-морского министра. – Слушаем вас, сэр.

Министр неловко поежился.

– Господа, чтобы ответить на этот вопрос, придется начать издали. Да, «Теннесси» задумывался как преграда на пути Фэррагата в залив. Да, шестидюймовая броня практически непробиваема, она выдерживает десять точных попаданий подряд в каземат. Это там, где находится румпель. Но теперь мне придется впервые открыть вам одно весьма неприятное обстоятельство, касающееся нашего флота. К сожалению, когда «Теннесси» строился на верфях Мобила, ему задали такую низкую осадку, что при обычном приливе корабль просто не может выйти в открытое море. До сих пор нам удавалось скрывать это трагическое обстоятельство, хотя и путем чистейшего блефа. «Теннесси» может дать пару-другую залпов по флоту противника в порядке устрашения. Видимость атаки. Затем, когда Фэррагат отступит, мы можем сделать вид, что просто не хотим размениваться на его жалкие суденышки, и отвести «Теннесси» назад, к причалу. А чтобы выйти из залива в открытое море, придется ждать хорошего шторма, когда уровень воды поднимется гораздо выше средней отметки.

Брайен ушам своим не верил. Выходит, «Теннесси» заперт в собственной берлоге. Вот теперь действительно все. Успех Фэррагату обеспечен. И тут министр сказал нечто, окончательно добившее присутствующих:

– При слабом приливе «Теннесси» даже в пределах бухты передвигается с большим трудом. Как гиппопотам в иле.

Все пришли в движение, раздались возмущенные голоса:

– Идиоты!

– Конструктора следовало бы повесить как изменника!

– Хорошо еще, Вашингтону ничего не известно!

Брайен закусил губу, чтобы не рассмеяться.

По окончании совещания он вместе с президентом Дэвисом отправился в его экипаже к миссис Джесси Фарнсворт, где в самом разгаре было пышное празднество. Миссис Дэвис и миссис О’Нил пришли на него в сопровождении полковника Тейлора с супругой и полковника Купера с супругой.

Брайену лишь дважды удалось переговорить с Джесси после ее возвращения из Вашингтона. Послание, которое она везла, было встречено с интересом, хотя никаких обязательств генерал Макклеллан на себя не взял. Впрочем, и этого южанам было достаточно; они несколько приободрились.

Вынужденное путешествие Роджера О’Нила прошло без приключений. Очнувшись уже в каком-то забранном решетками помещении, он погрозил Джесси кулаком. Лицо его буквально перекосилось от ярости.

– Изменница! Виселица – вот что вас ждет!

Относительно подлинной причины своего тюремного заключения Роджер оставался в неведении и даже не подозревал, что его брат тоже участвует в заговоре.

Вечером, здороваясь с Джесси, Брайен незаметно подмигнул ей и, целуя в щеку, прошептал:

– Все в порядке. Бухта Мобил.

– Поговорим при первой возможности, – шепнула она, раскланиваясь с очередным гостем.

В танцевальной зале Брайен заметил Равену. Ее вел капитан Пеннел Коллинз. Ловко пробравшись между танцующими, Брайен прикоснулся к его плечу.

– Не возражаете, если я похищу ее, старина? – с улыбкой спросил он.

– О, полковник О’Нил, рад видеть вас. Разумеется, милости прошу. – Капитан поклонился Равене: – Спасибо, красавица.

Равена с улыбкой кивнула ему, но, когда Брайен обнял ее за талию, улыбка исчезла.

– Здесь Саманта, – равнодушно заметила она.

– Какая Саманта? – рассмеялся Брайен. – В первый раз слышу это имя.

Равена бросила на него пронзительный взгляд:

– Смотрю, ты сегодня в хорошем настроении. Добрые вести из Капитолия?

Брайен с трудом скрыл обуревавшие его чувства.

– Да так, все еще купаемся в лучах победы Джонстона у горы Кеннесо.

– И все? Отец говорит, что это агония умирающего.

С точки зрения Брайена, герцог был совершенно прав, но, памятуя о своей роли, он лишь раздраженно отмахнулся в духе Роджера:

– Лучше бы твой отец попридержал язык. Не стоило бы вести в столице пораженческие разговоры. А то еще кому-нибудь придет в голову поджечь старую усадьбу.

– Может, присядем? – ледяным голосом спросила Равена.

– Как угодно. Я, пожалуй, выпью чего-нибудь. Тебе принести?

– Спасибо, не стоит. Поднимусь в дамскую комнату.

Брайен смешался с толпой гостей, пожимая руки и обмениваясь поздравлениями по поводу победы Джонстона. В конце концов он высмотрел Джесси. Та разговаривала с президентом и майором Мэнсоном. Проходя мимо, он поймал ее взгляд и, незаметно выскользнув из танцевальной залы, направился прямо в кабинет хозяйки.

Здесь он налил себе виски и закурил сигару. Вскоре появилась Джесси. Войдя, она заперла за собой дверь.

– Итак?

Джесси подошла к нему, и Брайен взял ее за руки:

– Все, что Фэррагату следует сделать, так это миновать линию береговой обороны бухты Мобил и выманить флот Бьюкенена в открытое море.

– А «Теннесси»?

– Этот корабль непобедим, как Ахилл, но и у него есть своя ахиллесова пята. Слишком низкая осадка, чтобы при обычном приливе выйти из бухты. А если погода безветренная, то вообще задницу не оторвать. Только пусть Фэррагат не медлит, атаковать надо как можно быстрее. – Брайен вытащил из внутреннего кармана какую-то бумажку. – Вот, здесь все написано. Как думаешь, сколько времени понадобится, чтобы доставить это в Вашингтон?

Джесси улыбнулась улыбкой Чеширского кота:

– Завтра к полудню все ляжет на стол президенту. У меня тут в гостях английский журналист, военный корреспондент лондонской «Таймс». Некто Арчибальд Брогэм. Он и будет нашим курьером.

– Как это?

– Арчибальд работает на Пинкертона.

– Удачно получилось, – с облегчением вздохнул Брайен. – Ладно, пора возвращаться к остальным. Держи. – Он протянул ей свое секретное донесение.

– Отлично сработано, Брайен.

У двери он немного задержался:

– Ну и что теперь, когда с этим делом покончено?

– Будешь через меня передавать в Вашингтон информацию, которую сможешь добыть. Война-то пока не окончена.

– Это верно. Мало ли что еще может случиться? – Думал Брайен не только о войне. Был еще и треугольник: Роджер – Равена – он сам.

Словно читая мысли Брайена, Джесси остерегла его:

– Не подталкивай событий. У вас с Равеной полно времени впереди.

– Думаешь? – Брайен повернулся и вышел из кабинета.

Несмотря на безрадостное положение Конфедерации, публика веселилась вовсю. Равене казалось, что все говорят слишком громко и смеются слишком заливисто и вообще ведут себя чересчур жизнерадостно. То же самое истерическое веселье, что царило при французском дворе в новелле Эдгара По «Маска Красной смерти». В полночь Равена попросила отвезти ее домой.

– У меня голова раскалывается, Роджер.

– О, извини, поехали.

Попрощавшись с близкими друзьями и поблагодарив хозяйку, они сели в экипаж Уайлдингов и почти до самого дома не обменялись и дюжиной слов. Но в какой-то момент Брайен спросил:

– У тебя действительно болит голова?

– Ну да, слишком шумно и дымно, и все болтают невесть какую чепуху. Даже на нервы действует, как будто скребут ногтем по стеклу.

– Знаешь, что поможет тебе избавиться от головной боли? – вдруг сказал Брайен. – Прогулка верхом.

– Ночью?

– А что? Вспомни, как некогда, еще в Ирландии, ты удирала из дома. Поехали, покатаемся часок-другой. – Брайен замолк. И вовремя. С языка у него готово было сорваться: А там и поваляемся на траве.

Судя по тому, как Равена вдруг замолчала, ей что-то явно пришло на ум. Она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза:

– Роджер, мы с тобой никогда не катались ночью. Это был… – Теперь настала ее очередь оборвать себя на полуслове, чтобы не сказать: Это был Брайен.

– Разве я сказал «ночью»? – осторожно запротестовал он. – Разумеется, мы катались днем.

– Да, но ты сказал удирала. Кому придет в голову удирать при свете дня?

Он прижал руку ко лбу.

– Наверное, у меня самого с головой что-то творится. Знаешь, это все проклятая лихорадка, приступы накатывают так внезапно. Конечно, я могу и один покататься. Но может, все же составишь мне компанию?

Равена изумленно посмотрела на него. Сама мысль, что ее муж, полковник Роджер О’Нил, способен очертя голову вскочить на лошадь посреди ночи, казалась ей дикой.

– Да нет… вряд ли…

– Перестань, не будь занудой.

Равена задрожала всем телом; то же самое творилось с ней в Париже, когда она спряталась от ливня под деревом в Булонском лесу и именно в это дерево ударила молния.

Перестань, не будь занудой.

Слова, сказанные призраком. Она слышала их, когда отправилась с Брайеном на Лох-Дерг. Она отказывалась. А он настаивал: Перестань, не будь занудой.

– Что-нибудь не так, дорогая? – спросил он. – Почему ты так странно на меня смотришь?

Равена медленно покачала головой. Мысли смешались. Она ощущала себя куклой, которую дергает за ниточки какая-то таинственная потусторонняя сила.

– Ладно, поехали. – Голос неживой, и глаза тоже неживые, как у куклы.

И знакомое ощущение, когда внутри все словно переворачивается. Трепещет. Тревога. Острое предвкушение чего-то. Чувство, будто вот-вот произойдет нечто необычайно важное. Будто она приближается к очередной вехе на жизненном пути от рождения к бесконечности. Такое же чувство Равена испытала в тот день много лет назад.

Перестань, не будь занудой.

Она обеими руками сдавила виски. Проехав по длинной дуге подъездной дорожки, экипаж остановился у ступеней белоснежной лестницы, ведущей к «Равене».

– Я вам еще нужен, сэр? – спросил кучер-негр.

– Да, Дэвис. Мы с миссис О’Нил решили покататься немного. Сейчас переоденемся и едем. Так что оседлай Черную Молнию и Джинджера.

– Слушаю, сэр. – Дэвис посмотрел им вслед, бормоча себе под нос: – С ума сошли, не иначе. Черт бы вас побрал.

После того как Макклауд ушел на фронт, практически все заботы о герцогской конюшне легли на плечи кучера. Он распряг лошадей, отвел их в конюшню и подошел к деннику Черной Молнии.

– Наверное, тебе это не понравится, сынок, но что поделаешь, со сном придется проститься.

Когда Равена с Брайеном появились в конюшне, Дэвис уже затягивал подпругу. На Равене была свободная легкая блуза и темные бархатные брюки от личного кутюрье Жорж Санд. При виде Равены в таком костюме у Брайена взлетели брови. До чего же это на нее похоже – презрение к любым условностям, в данном случае – к привычному одеянию наездницы. Ему вспомнилось, как Равена в юности похищала брюки у брата, когда ей хотелось покататься. Вспомнил и панталоны, что были на ней в тот день на озере.

О Господи, как же ты красива!

Брайен с трудом подавил желание заключить ее в объятия.

– Тронулись.

Равену, в свою очередь, немало удивил наряд спутника. На ее памяти Роджер садился на лошадь либо в военном мундире, либо в безупречно подогнанном костюме для верховой езды и сапогах.

– Что это с тобой сегодня, Роджер?

Он небрежно махнул рукой:

– Надо же хоть когда-то изменять привычкам. К тому же сейчас уже поздно, вряд ли кто нас увидит.

Объяснение показалось Равене убедительным, и все же что-то ее настораживало. Что происходит с этим степенным, положительным, неизменно верным условностям человеком, которого она знает уже семнадцать лет? Этого человека не увидишь в потертой рабочей рубахе и мятых брюках даже посреди ночи.

Брайен вскочил на Черную Молнию, а Дэвис помог Равене сесть на Джинджера. Этот чалый напоминал ей любимого Апача. А увидев Роджера в седле крупного черного аравийца, она так и вздрогнула. Разве что звезды посреди лба нет, а так – вылитый Рыжий Брайена.

По ногам и рукам Равены побежали мурашки. Фантастика. Чудеса какие-то. Как-то раз они с Брайеном заговорили о реинкарнации. Он сказал, что хотел бы вернуться в этот мир в виде скакуна прекрасной дамы.

Хочу, чтобы она целыми днями на мне ездила.

– Дрожишь? – спросил он, когда они выехали на выгон, ведущий через лес на север, к обширному лугу.

– Кто-то ходит у моей могилы.

Он пристально посмотрел на нее:

– Давненько такого не слышал.

– Твой брат Брайен любил так говорить.

– Да, припоминаю.

– Ну и что смешного? – резко спросила Равена, услышав, как он негромко рассмеялся.

– Мы смешные. Ты и я. Да и весь род человеческий. Разве эта идиотская война – недостаточное доказательство?

Равена смотрела на него с нарастающим изумлением. Роджер О’Нил таких слов никогда бы себе не позволил. Мыслимо ли, что к ней тянется призрак Брайена О’Нила во плоти своего брата? Голова у нее пошла кругом.

Ну ты даешь, девчонка!

Такое уж наследие. Гэльский характер. Призраки, домовые, черти, Маленький народ.

За хлопковым полем расстилался огромный зеленый луг.

– Угонишься за мной? – подзадорил ее он.

Куда больше, чем скакать наперегонки, Равене хотелось освободиться от его присутствия. Ей стало страшно. Она хлестнула коня, и Джинджер рванулся вперед. Где-то позади прозвучал смех. Он догонял ее.

– Вперед, Молния, вперед!

– Живее, Джинджер! А ну-ка наддай!

Когда-то это уже было. В другое время. В другом месте. Равена вспоминала тот прекрасный день, когда Брайен сделал ее женщиной. Так отчего же она так боится? А оттого, что человек, наступающий ей на пятки, – это не ее муж Роджер. Это фантом, это призрак!

Равена оглянулась и увидела, что мощный аравиец уже совсем рядом. Вот он поравнялся с ней, прижался вплотную, так что нога всадника касалась ее ноги.

Равена вскрикнула и замахнулась на него хлыстом. Он перехватил ее руку, обнажив в улыбке зубы, которые при свете луны казались белыми, как мрамор.

– Оставь меня! Ну прошу же, оставь!

Внезапно он перегнулся через седло, и она почувствовала на талии сильную руку. В эти игры он играл со своими солдатами, когда служил под началом Кастера. В следующий момент Равена поняла, что ее стягивают с лошади и перебрасывают через шею аравийца.

Ее охватил настоящий ужас, она ощутила ужасную слабость. Не то чтобы Равена окончательно лишилась чувств. Она отдавала себе отчет в том, что происходит, но оказать сопротивление не могла. Брайен натянул поводья и соскочил с лошади. Ласково взял ее на руки, донес до небольшого, густо поросшего травой бугорка и опустил на землю. Став рядом с ней на колени, он принялся расстегивать блузу – сверху вниз. Один за другим он отбрасывал в сторону предметы туалета, а она лежала словно изваяние и лишь молча смотрела, как он сам начал раздеваться.

Наконец Равена обрела дар речи и сознание.

– Мы не можем. Мы не должны…

– А почему, собственно? – рассмеялся он. – По-моему, и в первый раз было так же, помнишь?

Она кивнула.

– Как я могу забыть… – Равена поперхнулась и, наконец, выговорила: – Ты – призрак Брайена, каким-то образом воплотившийся в Роджере.

– Ходячий мертвец. – Голос прозвучал глухо и торжественно, как из могилы.

Почувствовав, как он все теснее прижимается к ней, Равена вздрогнула и что-то пробормотала.

Он взял ее ладонь и приложил к своей напрягшейся плоти. Она рефлекторно сжала пальцы.

– И это тоже фантом, девчушка?

– О-о-о, – простонала Равена, и страх сменился желанием, таким острым, что оно ощущалось каждой клеточкой тела, с головы до пят.

Она отдалась ему со всей страстью. Жадно. Руки ее сплелись у него на шее. Пятки яростно уперлись в его твердые ягодицы. Она хотела его целиком.

Когда все осталось позади, они по-прежнему лежали рядом, не размыкая объятий, все еще поглощенные пережитым экстазом. Равена заговорила первой:

– Если бы только было можно заключить восторг любви во флакон, как духи. И когда захочется понюхать розы, или фиалки, или магнолии – достаточно всего лишь вынуть пробку.

– Хорошая мысль. Растворимый секс! – рассмеялся Брайен.

– Этого еще не хватало! – Равена приподнялась. – Роджер скорее откусил бы язык, чем позволил себе такое словечко в присутствии дамы.

– Роджер – лошадиная задница. – Он оглянулся на лошадок, мирно жующих траву, и мрачно добавил: – Следует принести извинения этим чудесным животным.

– Ну и как тебе это удалось, Брайен?

– Удалось что?

– Завладеть телом Роджера?

– О Господи Боже мой! – Брайен так и зашелся в хохоте, даже бока заболели. – Неужели ты веришь в этот бред? Нет, в тебе точно есть что-то неисправимо ирландское. – Он сжал ее плечи и легонько встряхнул. – Равена, это же я. Брайен. Не Роджер. Брайен, малышка. Повтори.

– Брайен… – прошептала она и завороженно прижала руку к его щеке. – Если ты Брайен… Нет, этого не может быть. Брайен убит. Был найден его труп.

– Было найдено до неузнаваемости обгоревшее тело. Пришлось на это пойти. Ты ведь знаешь, что мне грозило за участие в подпольном движении сопротивления. Меня бы посадили в тюрьму, а может, и хуже, и я бы навсегда опорочил отца. А так имя О’Нилов осталось чистым. Прости, что подверг тебя такому испытанию, но, поверь, иначе было нельзя.

Равена обескураженно покачала головой:

– Где же в таком случае Роджер?

– Придется начать с начала, с того самого дня, когда я поднялся на борт судна в Белфасте. – А закончил Брайен рассказом о том, как Джесси Фарнсворт подсыпала Роджеру снотворного, а он, Брайен, пустился в свою великую авантюру.

– Но я знал, что вечно тебя дурачить мне не удастся, дорогая.

– По-моему, тебе вообще не удалось меня одурачить. Во всяком случае, не до конца. Я с самого начала видела, что ты не тот Роджер, которого я знала. Что-то в тебе все время удивляло меня. И пугало. Как нынче ночью.

Он засмеялся и шлепнул ее по голому заду.

– Ну да, тебе казалось, что ты занимаешься любовью с призраком. Это кого хочешь с ума сведет. – Брайен поднялся. – Ладно, надо хоть что-нибудь на себя накинуть, пока не околели от холода. То есть пока ты не околела. Призраку, ясное дело, холодно быть не может. К тому же я и без того мертвец.

Нагнувшись за брюками, Брайен стал к Равене спиной. Плутовато ухмыляясь, она уперлась ногой ему в ягодицы и толкнула изо всех сил. Он шмякнулся лицом о землю, и от неожиданности у него даже дыхание перехватило.

Придя в себя, Брайен поднял голову и с трудом проговорил, глядя на Равену снизу вверх:

– Это еще что за фокусы?

Она показала ему язык.

– Так тебе, подлому притворе, так тебе, мошеннику-ирландишке, и надо.

Брайен выбросил вверх руку и ухватил ее за лодыжку. Равена упала рядом с ним.

– В таком случае ты – маленькая ирландская потаскушка.

Они лежали, глядя друг на друга блестящими глазами. Ее грудь касалась его волосатой груди, дыхание участилось. Она потянулась вниз и, нащупав то, что искала, хихикнула:

– Ты вроде того же хочешь?

Брайен глубоко вздохнул и еще теснее прижал ее к себе.

– Ах ты, негодница.

 

Глава 13

За месяц Равена буквально расцвела. Никогда в жизни не была она так счастлива, и это бросалось в глаза.

– Ты просто светишься, дорогая, – сказала как-то дочери Ванесса Уайлдинг, когда они завтракали вдвоем – Брайен отправился в Капитолий, а герцог пошел посмотреть на пробежку своих рысаков.

Удивительно, но даже в пору тяжелых военных неудач южная аристократия ничуть не утратила интереса к спортивным развлечениям – тому, что здесь называли национальным отдыхом Конфедерации.

– Спасибо, мама. Я действительно прекрасно себя чувствую.

Мать и дочь обменялись улыбками, смысл которых понимают только женщины.

– А ты, часом, не беременна? Твой отец всегда говорил, что на первых месяцах я бывала особенно красива. Какой-то внутренний свет появлялся.

– Пока не уверена, но не исключено.

Герцогиня подняла брови:

– А я так думаю, что больше чем не исключено. Знаешь, я очень рада, что у вас с Роджером наконец наладились отношения. По нему это тоже видно. Вообще после фронта он выглядит совсем другим человеком. Ну может, не сразу после фронта, но в какой-то момент он действительно совершенно переменился.

Равена с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться.

– Да, по-моему, он избавился-таки от своей затянувшейся инфантильности.

– Вам обоим нужен ребенок. С ним и у мужа, и у жены появляется новая ответственность. Бездетные пары, как правило, эгоистичны и думают только о том, как бы удовлетворить собственные желания.

– В том-то и дело. Что ж, надеюсь, ты не ошиблась, мама. Мне так хочется ребенка.

Герцогиня обогнула стол и, наклонившись, поцеловала дочь в щеку. На глазах у нее блестели слезы.

– А мне не меньше хочется стать бабушкой.

– Но ты и есть бабушка. Ведь у Кевина мальчик.

– Так-то оно так, – вздохнула мать, – но только я ни разу не держала малыша на руках. А без этого бабушка – не бабушка.

– Ну да, понимаю, – засмеялась Равена. – Так хочется расцеловать его, пощекотать, ущипнуть за щечку. Представляю, какого баловня ты из него сделаешь. Или какую баловницу.

– Можешь не сомневаться.

Был конец первой недели августа, когда майор Мэнсон влетел в кабинет полковника О’Нила. Голос его срывался от волнения:

– Нынче утром Фэррагат атаковал наш флот в бухте Мобил. Президент созывает экстренное совещание, пошли.

– Но этого же просто не может быть! Наверняка какая-то ошибка. – Брайен должным образом изобразил потрясение и недоверие.

Когда они вошли в зал заседаний правительства, все его члены уже были на месте. Увидев изможденное лицо Джефферсона Дэвиса, Брайен ощутил укол совести. Опустив голову и прикрыв ладонями глаза, президент сидел во главе длинного стола. Слово было предоставлено государственному секретарю Бенджамину.

– Господа, с глубокой скорбью я вынужден сообщить вам, что адмирал Бьюкенен потерпел поражение в бухте Мобил. В ходе сражения адмирал был ранен и попал в плен к противнику.

За столом послышались сдавленные восклицания, сменившиеся горестным молчанием.

– Форты Морган и Гейнс осаждены и скоро окажутся в руках у янки. Это лишь вопрос времени.

Военный министр изо всех сил ударил кулаком по столу:

– Как это могло случиться? Каким образом Фэррагату удалось прорваться в бухту Мобил?

– В его распоряжении семь малых корветов, десять канонерок и четыре монитора. Судя по всему, он знал точное расположение свайных заграждений и минных сетей, установленных в устье залива. Фэррагат проскользнул правее, прямо под огнем артиллерии форта Морган.

– А «Теннесси»?

– Фэррагат явно знал, что представляет собой этот корабль, и атаковал его во время отлива, когда тот стоял на якоре. Его канонерки беспрестанно обстреливали «Теннесси», один из мониторов подошел прямо к каземату и начал посылать одиннадцатидюймовые ядра, одно за другим, в самое уязвимое место, пока в конце концов броня не выдержала и румпель не разлетелся на куски.

Брайен возмущенно вскочил.

– А как, черт возьми, могло случиться, что Фэррагату все известно? Ведь это государственная тайна.

Бенджамин пожал плечами и беспомощно развел руками:

– Совершенно секретно. Полковник О’Нил, как фронтовик, вы лучше, чем большинство из здесь присутствующих, знаете, что если что-то известно больше чем одному человеку, то это уже не тайна. У янки, возможно, лучшая в мире система шпионажа. – Он тяжело вздохнул. – «Хитроумные янки» – так, по-моему, говорят. Мне нет нужды объяснять, какими последствиями чревата потеря бухты Мобил. Отрезан город Мобил, и, таким образом, союзный флот получает полный контроль над Мексиканским заливом.

Нелегко было Брайену скрыть свое торжество. Мистер Линкольн, вот вам победа, в которой вы так нуждались перед президентскими выборами!

Но Равена, когда он поделился с ней новостью вечером, не выказала такого уж энтузиазма.

– Знаешь, Брайен, меня гнетет неприятное чувство. Ведь получается, что ты – вражеский шпион, а я – изменница, предательница интересов родины. И не надо толковать, что, мол, какая там родина, родина осталась позади. Мы уже шесть лет живем в Виргинии. Эта земля и ее люди оказали нам доброе гостеприимство. Куперы, Тейлоры, Коллинзы, Мелани, Дженни – все это наши ближайшие друзья, а я эту дружбу предаю, за добро плачу злом.

Брайен взял ее за руки и серьезно посмотрел прямо в глаза:

– Понимаю. И то, что ты чувствуешь себя виноватой, заставляет еще больше любить тебя. Ты настоящий, ты добрый человек, а война – недоброе дело. Генерал Шерман прав: «Война – это ад». А нынешняя – вообще одна из худших в истории. Ты ведь знаешь – я солдат, а не шпион. И мне не доставляет никакого удовольствия наносить удары в спину достойным людям вроде Дэвиса, Бенджамина или сослуживцев Роджера. Но я дал присягу на верность Союзу, и, когда мой верховный главнокомандующий, президент Линкольн, дает мне прямое указание, я, независимо от личных переживаний, повинуюсь и делаю все, чтобы его выполнить.

Равена как-то странно посмотрела на него.

– Знаешь, Брайен, сейчас ты говоришь точь-в-точь как Роджер.

– А что в этом странного? Мой брат, при всех его недостатках, – человек чести, и уверен, что он готов насмерть стоять за свои убеждения.

Равена знала, что он прав, и все равно ей было не по себе.

– Давай сегодня не будем заниматься любовью, милый, что-то я совсем вымоталась.

– Ладно. – Брайен поцеловал ее в лоб.

На дворе была кромешная тьма, когда Брайена разбудил громкий стук в дверь спальни. Послышался взволнованный голос Гордона:

– Полковник О’Нил, к вам миссис Фарнсворт.

Брайен приподнялся на локте и пошарил по ночному столику в поисках спичек. Он зажег масляную лампу и, стараясь собраться с мыслями, сел на край кровати.

– Полковник О’Нил, сэр!

– Да-да, Гордон, иду.

Проснулась и Равена:

– Что, черт побери, происходит? Который час?

Он посмотрел на часы.

– Четверть четвертого. Для чего-то я понадобился Джесси Фарнсворт.

– В такое время? Она, должно быть, сошла с ума.

– Не думаю, – угрюмо сказал он и накинул халат. Равена последовала его примеру.

– Подожди, я с тобой.

Джесси ждала их в кабинете, нервно потягивая херес. Ее вид укрепил Брайена в недобрых предчувствиях.

– Заприте дверь, – сказала Джесси.

– Что случилось?

– Самое худшее. Исчез ваш брат Роджер.

– О Господи! – Равена побледнела и вцепилась Брайену в руку.

– Как же ему это удалось? – спокойно осведомился Брайен, обнимая Равену за плечи.

– Да так же, как и нам удалось его заарканить, – иронически улыбнулась Джесси. – Помощник начальника стражи оказался агентом конфедератов.

Брайен невесело рассмеялся:

– Око за око? Что ж, это только справедливо. – Он мог позволить себе быть объективным. Начальник полиции объегорил англичан. Он, Брайен, натянул нос Джефферсону Дэвису. Теперь очередь Роджера. Можно представить себе, какие чувства его сейчас обуревают.

Отмщение, месть сладка!

– Исчез и следа не оставил, – продолжала Джесси. – Аллан Пинкертон сообщил мне об этом не далее как час назад. Он считает, что Роджер направляется в Ричмонд.

– Что же нам делать? – потерянно спросила Равена.

– Не нам, дорогая, – сказал Брайен. – Мне. А ты как-нибудь выкрутишься. Скажешь, что тебя провели, как и всех остальных. Роджер поверит. Да и кто бы не поверил?

Равена выпрямилась во весь рост, горделиво вскинула голову, упрямо выпятила подбородок – ну прямо копия старого Дана О’Коннела, когда он громил с трибуны английского парламента своих оппонентов.

– Ни за что в жизни, Брайен О’Нил! Во второй раз тебе от меня не уйти.

– Равена, ну будь же благоразумна. Кто я такой? Беглец. Во всяком случае, буду в бегах, когда сюда вернется Роджер. И мне нужно убираться как можно скорее.

– Я поеду с тобой.

– Если нас поймают, обоих расстреляют за измену.

– Он прав, Равена, – вмешалась Джесси. – Люди в Вашингтоне, а точнее Аллан Пинкертон, сейчас обдумывают, как бы организовать для Брайена безопасное отступление из Ричмонда.

– Безопасное отступление? – нахмурился Брайен.

– Вот именно. На судне. Во вторник около полудня из Портсмута в Сан-Франциско отправляется один клипер. То есть у нас в запасе два дня. Вас переправят на борт. Нынче ночью в Портсмут отходит сухогруз, им и доберетесь. А на месте будете через день, ближе к ночи.

– А шкипер знает, кто я такой?

– К тому времени когда вы появитесь, будет знать. Насколько я понимаю, с ним как раз сейчас договариваются на этот счет. Здесь полно пинкертоновских агентов.

– А этому малому можно доверять?

Джесси улыбнулась.

– Он племянник мистера Стюарда, государственного секретаря в правительстве Линкольна.

– А зачем ехать в Сан-Франциско? – подозрительно спросила Равена. – Не лучше ли отправиться на Север?

– Видите ли, дорогая, начиная с завтрашнего утра вся армия южан да и флот тоже будут брошены на поиски Брайена. А они только того и ожидают, что он попытается где-нибудь перейти линию фронта или морем добраться до Вашингтона. С другой стороны, клипер под английским флагом, направляющийся в Сан-Франциско, ни у кого не вызовет подозрений. Ладно, на разговоры больше времени нет. Берите самое необходимое – и поехали. Мой экипаж наготове, он отвезет вас на пристань. В Портсмуте отправитесь в одно сомнительное заведение под названием «Слепая свинья». Хозяйка тоже работает на Пинкертона. Вы и не поверите, сколько узнают тамошние девочки от своих клиентов – солдат и моряков Конфедерации.

Брайен недоверчиво покачал головой – ну и жук этот Пинкертон. Равена взяла его за руку и твердо заявила:

– Так, это решает дело. Не потерплю, чтобы Брайен провел хоть одну ночь в борделе без меня.

Несмотря на то что ситуация явно не располагала к веселью, Брайен и Джесси дружно рассмеялись.

– Боюсь, тебе не отделаться от нее, малыш, – сказала Джесси и ненадолго задумалась. – А вообще-то, может, оно и к лучшему. Капитан Свифт женился в Лондоне как раз накануне отплытия «Западного ветра». Жена с ним, так что вы вполне можете сойти за ее служанку.

Равена весело захлопала в ладоши:

– О, вот это как раз по мне, Джесси. – Она заговорила с ирландским акцентом: – Да, мэм. Ну что вы, мэм, я что, как скажете, мэм… Справлюсь. Ну пожалуйста же, Брайен! Не оставляй меня здесь.

– Если Джесси уверена, что все сойдет, я – за.

Часы в холле пробили три четверти.

– Поторапливайтесь, – сказала Джесси. – Скоро четыре.

– К четырем будем готовы. – Брайен взял Равену под локоть и подтолкнул к лестнице.

На ступеньках их ждал, закутавшись в халат, Гордон. Вид у него был растерянный и обеспокоенный.

– Что-нибудь не так, полковник О’Нил? Чем могу быть полезен?

Брайен стиснул его узкое плечо.

– Не буду играть с тобой в прятки, Гордон. Большие неприятности, но времени на объяснения у меня нет. Нам с миссис О’Нил придется немедленно уехать отсюда. Но не волнуйся, все будет в порядке. От тебя требуется одно. Когда тебя завтра будут расспрашивать, что к чему, ты отвечай: крепко спал, не знаю, когда хозяева уехали, и почему, и куда. Ясно?

– Да, сэр.

Брайен крепко пожал ему руку.

– Счастливо, Гордон. Бог даст, еще увидимся.

– И к тому времени ты уже будешь свободным человеком, – добавила Равена. Она приподнялась на цыпочках, обхватила ладонями лицо дворецкого и поцеловала его в щеку. – Я буду скучать по тебе, Гордон. Ты – один из лучших, с кем мне доводилось встречаться в этой жизни. Я горжусь знакомством с тобой.

На глазах у дворецкого выступили слезы.

– Да благословит вас Бог, мисс Равена, – хрипло проговорил он. – И вас тоже, полковник. – Он круто повернулся и поспешно пошел по коридору в помещение для слуг.

Равена надела самый жалкий из нарядов, который только нашелся в гардеробе, – шерстяное платье с высоким воротом и капор, оставляющий в тени лицо. На плечи она набросила кашемировую шаль.

Под стать вырядился и Брайен – в старый костюм Роджера, висевший в шкафу еще с тех пор, как хозяин перебрался в Виргинию.

Когда они были готовы, Равена сказала Брайену:

– Надо попрощаться с отцом и матерью. – В ответ на невысказанное предложение, она покачала головой. – Нет-нет, тебе не надо. Как-нибудь в другой раз. Ступай вниз и ждите меня с Джесси. Ну пожалуйста. Я совсем ненадолго.

– Как скажешь. – Он порывисто притронулся к ней и, подхватив две небольшие сумки, спустился вниз.

Герцог и герцогиня в потрясенном молчании выслушали беглые объяснения Равены, отчего им с Брайеном приходится столь спешно покинуть Ричмонд.

– Ушам не верю, – покачал головой Эдвард Уайлдинг. – Брайен О’Нил восстал из мертвых.

– Жизни в нем хватит на двоих, – небрежно бросила Равена, хотя на душе у нее кошки скребли. В любой момент целый мир может навалиться на них с Брайеном всей своей недоброй тяжестью. – Не волнуйся, мама, все будет хорошо. Как только доберемся до Сан-Франциско, дам о себе знать. Телеграфом.

Ванесса Уайлдинг сидела на краю кровати и, казалось, даже пошевелиться не могла.

– А что сказать Роджеру? И властям?

– А ничего. Веди себя так, будто понятия не имела о происходящем. Вообще-то лучше всего, если ты проклянешь меня с Брайеном. Сделай вид, что тебе невообразимо жалко беднягу Роджера. От случившегося никуда не уйдешь, а легко ли пережить измену собственной дочери? Ну ладно, родные, мне пора.

Равена порывисто обняла родителей и поспешно направилась к двери.

– Счастливо, родная, – с трудом выговорил герцог, глядя ей вслед. Он сел на кровать и обнял жену. Так они и сидели некоторое время, прижимаясь друг к дружке, словно остались вдвоем на всем белом свете.

Экипаж скрипел колесами и подпрыгивал на рытвинах в такт цокоту лошадиных копыт, так что по пустынной улице, казалось, марширует целый взвод солдат.

Вскоре впереди возникло бледное пятно.

– Мы почти у гавани, миссис Фарнсворт, – сказал кучер, заглядывая внутрь экипажа.

– Остановись, пожалуйста, на следующем углу, – откликнулась она. – По-моему, там надо повернуть налево, к третьему причалу.

В особых случаях, вроде этого, кучером был Сэмюэл, на которого всегда можно было положиться.

Внутри экипажа горели свечи в подсвечниках, прикрепленных к боковым стенкам. Шторки на окнах были плотно задернуты, что, наверное, подогревало любопытство ранних пташек либо ночных гуляк, очутившихся в этот час в районе ричмондской гавани. Они не могли не заметить, что экипаж был куда роскошнее тех, что обычно показывались на набережной, и, стало быть, заботящийся о своем инкогнито ездок – это не иначе как лихой капитан клипера, возвращающийся к себе на корабль от любовницы, дамы богатой и с громким именем. Предположение вообще-то небезосновательное, ибо, хотя судно уже практически отслужило свой срок, сам капитан считался кумиром и героем во многих странах.

Сэмюэл распахнул дверцу:

– Мы на месте, мэм.

Джесси перегнулась со своего места и положила руки на плечи своих спутников.

– Ну что ж, моя миссия закончена. Теперь вас ждет мадам. Счастливо, и удачи вам.

– А вы что собираетесь делать? – спросил Брайен. – Ведь Роджеру известно, кто вы такая на самом деле.

– Уйду в подполье. Может, удастся пробраться в Вашингтон – таким же способом, как вы сюда, а Роджер туда.

Брайен с Равеной расцеловали ее в обе щеки.

– Не знаю даже, что бы мы без вас делали, Джесси. А если уж на то пошло, то и вся страна.

– Пфу! Люблю авантюры.

– Не рискуйте понапрасну, Джесси. Работа у вас опасная.

– Да не волнуйтесь вы, – рассмеялась она. – С этой южной красавицей, – она ткнула себя в грудь, – ничего не случится. А теперь – вперед. Счастливо добраться, и привезите мне из Сан-Франциско какой-нибудь сувенир.

Брайен с Равеной ступили на землю и пошли по пристани в сторону, где виднелись четыре судна. От одного из них отделилась мужская фигура с фонарем в руках:

– Полковник О’Нил?

– Да, и миссис О’Нил.

Старик стянул с головы фуражку.

– Боюсь, мэм, вам будет здесь не слишком-то удобно. Моя посудина – это вам не «Индийская императрица».

– Да я уж вижу, – весело откликнулась Равена. – Но от этого только интереснее. Никогда не путешествовала на сухогрузе.

– В таком случае вам предстоит незабываемая прогулка, мэм, – буркнул старый моряк.

И это было еще слабо сказано. Слава Богу, хоть обошлось без приключений. Через сутки, примерно в полночь, они пришвартовались в Портсмуте, откуда отправились экипажем в «Слепую свинью». Над узким входом висело побитое ветрами, выцветшее изображение жирного кабана, поднявшегося на задние лапы, а между передними зажавшего палку наподобие тех, которыми пользуются слепые. Глаза у кабана были завязаны пестрой лентой, какую носят моряки. Брайен толкнул дверь и пропустил Равену вперед, в заведение, которым железной рукой правила Делла Спасски. Хозяйка произвела на вновь прибывших сильное впечатление. Гигантских размеров блондинка, где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью, с бюстом, как заметил Брайен, напоминающим два надутых воздушных шара, и задом, как у боевого коня.

Делла Спасски оказалась доброй, радушной женщиной, из тех, о которых говорят – золотое сердце.

Отец сказал бы: «алмаз в горсти пепла», – заметила Равена, когда они с Брайеном устроились в грязной комнате, где по полу и стенам бодро носились тараканы.

– Вам здесь будет вполне удобно, – успокоила их Делла. – Тут лучшая кровать во всем доме. Ею пользуются лишь избранные клиенты.

Равена завороженно посмотрела на ложе.

– Делла, девочка моя, – Брайен пустил в ход все свое ирландское обаяние, – твоя щедрость не уступит твоей красоте.

Делла уперлась руками в необъятные бедра и осклабилась во весь свой щербатый рот.

– Подмазываешься, малыш? Давай, давай, что бы ты там ни плел, мне по душе. – Она ткнула Равену локтем под ребро. – Вообще-то на постой я больше не беру. Можно сказать, в отставку вышла. Но для твоего приятеля, пожалуй, сделаю исключение. По-моему, он знает, как обращаться с девочками, а, сестричка?

– В самую точку попала, Делла. – Равена явно подыгрывала Брайену. – Везуха, право, не часто удается простой служанке вроде меня подцепить такого славного господина.

– Ну что ж, доброй вам ночи, голубки, – подмигнула ей Делла. – Может, чего выпить принести? Только скажите.

– Да нет, лучше соснем немного перед дорогой.

– Ну да, соснем, – снова подмигнула Делла. – Ладно, только чтобы ничего такого, ясно? Когда за вами придут, постучу.

– Спокойной ночи, – проговорили в унисон Равена с Брайеном и со смехом повалились на постель.

– Да, бабенка нам попалась та еще, – глубокомысленно заметил Брайен.

Равена обняла его.

– Ты и сам не понимаешь, как мудро поступил, согласившись взять меня с собой. Иначе эта амазонка изнасиловала бы тебя прямо на месте.

Брайен проснулся от того, что кто-то грубо тряс его за плечо. Вздрогнув, он открыл глаза. Не самое, право, лучшее начало нового дня – лицезреть Деллу Спасски.

– К вам пришли. – Делла покосилась на все еще спящую Равену. Смятое одеяло сползло вниз, обнажив ее грудь. – Что-то не похоже, чтобы вы нынче так уж много спали.

Брайен подтянул одеяло и сел на кровати.

– Где он?

Делла грузно отступила в сторону, и из-за спины у нее выглянул какой-то горбун с морщинистым лицом. Он улыбнулся Брайену беззубым ртом и приподнял замусоленную фуражку.

– Попрошайка Боб к вашим услугам, сэр, – сказал он на манер лондонского кокни, протягивая Брайену объемистый сверток, обернутый в коричневую вощеную бумагу и перевязанный крепкой тесьмой. – Поклон от мистера Пинкертона.

– Ну что ж, господа, оставляю вас, обсуждайте свои делишки. – Делла вышла из комнаты.

Акцент у горбуна разом куда-то пропал.

– Полковник О’Нил, в пакете документы на вас и вашу жену…

– Она мне не жена, – с ухмылкой перебил его Брайен.

– Стало быть, документы на вашу прекрасную приятельницу, – с такой же ухмылкой ответил горбун. – Тут вы найдете и форму второго помощника капитана. А даме придется отправиться в чем есть. Как окажетесь на корабле, капитан снабдит вас всем остальным, что необходимо. И поторапливайтесь. «Западный ветер» отходит в три пополудни. Вам следует быть там к двенадцати. Сейчас уже одиннадцать.

– Стало быть, еще полно времени. Подождите, пожалуйста, снаружи, а я тем временем разбужу даму. Через десять минут будем готовы.

– Вряд ли, – рассмеялся горбун. – Сначала вам придется кое-чем заняться. В свертке бритва, фальшивые усы и повязка на глаз. И еще вам велено обрить голову. Надо, чтобы она была как бильярдный шар. Когда все сделаете, родная мать не узнает.

– Обрить голову?! – взвился Брайен. – Что за бред! Я ведь не из команды Пинкертона.

– Послушайте, О’Нил, – посуровевшим голосом заговорил карлик. – Если хотите выбраться отсюда живым, не задавайте лишних вопросов и делайте что велят. Город наводнен солдатами и полицией – вас ищут. У них приказ – стрелять без предупреждения.

– Ясно. – Брайен яростно потер подбородок и скривил губы. – В таком случае, друг мой, боюсь, мне остается только последовать вашему совету. А как же быть с ней? Ведь и ее, небось, тоже ищут?

Горбун наморщил лоб.

– Гм. Действительно. Видите ли, первоначальный план не предполагал участия миссис О’Нил. Впрочем, минуту… По-моему, есть выход – можно использовать какой-нибудь из париков Деллы.

– То есть как это?

– Видите ли, вообще-то она такая же лысая, каким и вы через пару минут будете. Результат какой-то давней болезни. Да, пожалуй, парик блондинки вполне подойдет. А потом отыщем ей платье какой-нибудь из здешних девиц, так чтобы уж вовсе как настоящая шлюшка выглядела. За этим я прослежу, а вы своим делом занимайтесь. Да поживее, время не ждет. – Горбун повернулся и проковылял к выходу.

В тот момент, как за ним захлопнулась дверь, Равена открыла глаза. Брайен рассмеялся:

– Так ты не спала?

– Конечно, нет. Не могу сказать, что так уж хотелось быть официально представленной этому господину в сложившейся ситуации. Лежу, понимаешь, в кровати в чем мать родила, а рядом – мужчина, отнюдь не являющийся моим мужем. И это дама моего-то общественного положения. Позор.

Брайен откинул голову и залился неудержимым смехом:

– Отличные декорации для той роли, что тебе предстоит сыграть.

– Это уж точно. – Равена надула губы. – Можешь себе представить, пала еще ниже – была служанкой, сделалась шлюхой.

Брайен поднялся с постели.

– У тебя для этого есть все, что нужно. Ладно, хватит болтать, за работу.

Он развернул пакет и облачился в форменную морскую куртку. За ней последовали синие офицерские брюки. Затем Брайен извлек из пакета бритву, кусок мыла, большие ножницы и направился в дальний конец комнаты, где был умывальник с зеркалом.

При очередном появлении Деллы Спасски большая часть волос уже была сострижена и Брайен намыливал голову, готовясь пустить в ход бритву.

– Держи, малышка. – Делла швырнула на кровать смятую юбку и растрепанный парик. – Имей в виду: уличные девки кринолина не носят, так что лучше тебе оставить свои вещички здесь. Пошевеливайся, времени мало. – Она вышла из комнаты.

Через четверть часа Брайен с Равеной были готовы к взаимному осмотру.

Брайен восхищенно присвистнул.

– Богом клянусь, окажись я на месте морячка, подыскивающего себе телку на ночь, наверняка бы выбрал тебя.

На Равене была белая атласная блузка с низким, так что почти вся грудь видна, вырезом и узкая красная юбка чуть ниже колен. Разрез на правой стороне открывал при ходьбе едва ли ни все бедро.

– Не задирай носа, миленок. Потому что типа вроде тебя я бы просто отшила. Ну и уродина! – Интонация Равены полностью соответствовала ее виду.

Брайен посмотрел в зеркало и поморщился.

– На твоем месте я поступил бы точно так же. Прямо-таки пират Черная Борода.

Всю свою одежду, кроме пышного кринолина, Равена запихала в парусиновую матросскую сумку с биркой «Пол Декстер, второй помощник». Ее выдало Брайену агентство Аллана Пинкертона.

Брайен перекинул сумку через плечо и сказал:

– Ну что ж, старушка, идем.

Они спустились в гостиную, где их поджидали Попрошайка Боб и Делла Спасски и где девицы обычно разбирали клиентов. В данный момент три-четыре потасканного вида проститутки сидели у стены и, хихикая, о чем-то переговаривались.

– А ну заткнуть пасть! – рявкнула Делла, и девицы разом примолкли, как побитые собачонки.

– Прошу прощения, мэм. – Делла с ухмылкой повернулась к Равене. – Впрочем, теперь вы одна из нас, так что привыкайте-ка к нашему языку.

– Мне и не такое приходилось слышать, миссис Спасски, – отмахнулась Равена.

Делла загоготала и хлопнула себя по мощной ляжке.

– Браво, милочка!

Горбун придирчиво, со всех сторон осмотрел Брайена и Равену и в конце концов вынес вердикт:

– Отлично. Просто отлично. Повторяю, родная мать не узнает.

– И слава Богу. Мне вовсе не хотелось, чтобы мама узнала меня в этом жутком наряде, – весело откликнулась Равена.

– Еще одно, – сказал Попрошайка Боб. – Мы с Деллой решили, что лучше вам отправиться на корабль по отдельности. Делла пойдет с миссис О’Нил. Никто ничего не заподозрит – она всегда выходит на промысел в сопровождении какой-нибудь из девиц. А вам, сэр, я объясню, как отыскать корабль. Это Одиннадцатый причал. Он отсюда не больше чем в десяти минутах ходьбы. Двигайте, Делла.

Лишь выйдя вместе с ней на улицу, Равена почувствовала, как бешено у нее колотится сердце – пульса не сосчитаешь. Впрочем, «улица» – слишком сильно сказано, скорее широкий проулок, забитый в этот час толпами народа. В воздухе разлиты ароматы жаркого августовского дня, среди которых господствовали острые запахи пота, человеческих экскрементов, конского навоза и прочих отходов.

Проходя мимо полисменов, пристально всматривавшихся в лица прохожих, Равена вперила взгляд куда-то вперед. По спине у нее потекла струйка холодного пота, и она вздрогнула.

– Спокойно, дорогая, – не разжимая губ, проговорила Делла. – Расслабьтесь, а то вы как натянутая струна. С тем же успехом можно во все горло крикнуть: «Вот она я, хватайте!» В следующий раз, как встретимся с легавыми, может и не повезти.

Они не успели пройти и квартала, а Делла уже обменялась приветствиями, наверное, с десятком прохожих и торговцев. Веселая толстуха была местной знаменитостью, все ее знали – и обыватели, и полиция.

Едва завернув за угол, они налетели на двоих в форме. Военная полиция. Капрал расплылся в широкой улыбке:

– Глазам не верю. Давненько не виделись, старушка.

– Ба, да это же наш Билли. А я-то уж думала, ты вовсе нас забыл, – оскорбленным тоном ответила Делла. – Малышка Дженни все глаза по тебе выплакала.

– Скажи ей, что сегодня вечером точно буду, – загоготал он. – Вот только разделаюсь с этим специальным заданием. – Он вытащил из кармана дагерротип и показал Делле: – Никого из этой парочки случайно не видела?

У Равены замерло сердце. Женщина послабее на ее месте упала бы в обморок от одного только страха. Она напряглась изо всех сил.

Возьми себя в руки, малышка! – прикрикнул бы Брайен.

Вытянув шею, она перегнулась через могучую руку Деллы и посмотрела на карточку. Это была их с Роджером свадебная фотография. Растягивая, как только могла, слова на манер коренных уроженцев этих мест, Равена сказала:

– Вот это да, ребята. И чего это такая шикарная парочка забыла в наших краях?

– Она права, Билли. – Делла вернула фотографию капралу. – А что они такого наделали?

– Если бы знать. Нам просто велели задержать их.

Делла похлопала Равену по плечу.

– Это моя новенькая, Красотка Бонни. По-моему, ты ей понравился, верно, детка?

Равена сделала глазки здоровенному блондину-капралу:

– Да я бы не прочь, окажите только честь, сэр.

Капрал жадно посмотрел на соблазнительные бугорки, выпирающие из-под блузки.

– Ты в моем вкусе. Постараюсь сегодня же вечером навестить тебя, красотка.

Увлекаемая Деллой вперед, Равена на прощание помахала ему:

– Буду ждать.

– Высший класс, детка, – закудахтала Делла, отойдя на достаточное расстояние. – Стоит еще немного подучиться, и тебе равных не будет.

Остаток пути до деревянного настила, ведущего к массивному клиперу «Западный ветер», они проделали без приключений. Возле трапа, как и повсюду вокруг, стоял вооруженный часовой в форме.

Делла с Равеной решительным шагом направились к нему.

– Не вмешивайтесь, я сама им займусь, – негромко проговорила толстуха.

– Доброе утро, сержант, – расплылась она в широкой улыбке.

– Доброе утро, мэм. – Часовой притронулся к фуражке и перевел взгляд на Равену. Она кокетливо склонила голову набок и подмигнула ему:

– Приветик, сержант.

Часовой покраснел как рак и переступил с ноги на ногу.

– Да я всего лишь рядовой, мэм.

– Да неужели? Давно бы пора тебя повысить, – прощебетала Делла и дружески хлопнула его по плечу. – Я, часом, не видела тебя в своем заведении?

– Вряд ли, мэм. А что это за заведение?

Женщины покатились со смеху, и Делла толкнула Равену в плечо так, что та едва удержалась на ногах.

– Нет, только послушай его, детка. Этот славный малый не знает Деллы… Деллы… Деллы Спасски и ее заведения. Ладно, это одна из моих девушек.

Часовой зарделся еще сильнее.

– Ах, Делла. Да-да, конечно, я слышал от ребят о вашем заведении, – он откашлялся, – мэм.

– Не мэм, а мадам. – Она похлопала его по руке. – Ну и как тебе, малыш, моя Красотка Бонни?

Он робко посмотрел на Равену, стараясь отвести взгляд от разреза на юбке.

– Девочка что надо.

– Приходи ко мне, как только освободишься от дежурства, и Бонни обслужит тебя по полной программе. А теперь, сынок, если не возражаешь, у нас есть дельце на борту. – Делла подмигнула ему. – Путешествие предстоит изрядное, и Бонни хочет, чтобы парням было что вспомнить на долгом пути.

– Да, мэм. – И глядя, как Делла с Равеной поднимаются по трапу, часовой ухмыльнулся.

 

Глава 14

Брайен добрался до корабля и вовсе без приключений. Никто не обратил на него внимания – в этой части города всегда полно моряков.

Выйдя на причал, у которого загружался «Западный ветер», он внимательно осмотрел его, переводя взгляд с острой стрелы, венчающей нос, на выпуклые борта и далее, на низкую, закругленную, изящной формы корму.

– Ни дать ни взять барракуда, – пробормотал он.

«Западный ветер» был, что называется, настоящий клипер, самый большой в своем классе судов. В длину, от киля до кормы, двести двадцать футов, в ширину – сорок, осадка – двадцать четыре.

А с виду – вообще громадина. Стеньги обиты железом, грот-мачты устремлены вверх и так и звенят на ветру. Рангоуты длинные и изящные. Пройдет несколько часов, подумал Брайен, и на мачтах туго натянутся паруса, увлекая корабль вперед.

Понятие «клипер» возникло в 1835 году. Мальчишкой Брайен зачитывался всем, что попадалось на глаза, об этих королях семи морей. Служить на клипере – высшая честь, которой только может удостоиться моряк. Клиперы, оснащенные большим количеством парусов, имели возможность перевозить грузы скорее, чем любое иное судно. А скорость для их владельцев – это деньги, решающий фактор в международном торговом соревновании на море.

Нос у «Западного ветра», как уже говорилось, был длинный и острый, а корпус грузный и как бы укороченный, расширяющийся к центру. Спереди корабль выглядел мощнее, чем сзади.

О капитане «Западного ветра» Джейсоне Свифте Брайену раньше слышать не приходилось, но ясно, что человек это незаурядный. Среди моряков бытовала поговорка, что на изобретение клипера потребовалась сотня лет, а на то, чтобы выпестовать для него моряков, – и того больше. Это особое племя – от последнего юнги до боцмана. Крепкие, бесстрашные, стойкие ребята, они не боятся никого, кроме капитана. А капитан клипера должен уметь поставить на место любого, даже самого непослушного и здорового как бык, члена экипажа. Обычно это сильный, немногословный, сосредоточенный человек, властный и безжалостный хозяин на борту. Матросы его часто боготворят, но редко любят. Он должен быть по характеру предводителем, самим дьяволом скорости, готовым пойти на все, лишь бы укрепить мачты да раздуть паруса; бульдогом, который вцепится тебе в горло да так и будет держать, пока рангоуты не застонут на ветру, а мачты не заскрипят.

У трапа Брайен предъявил часовому документы и вразвалку, как заправский моряк, поднялся на борт. Наверху его приветствовал высокий стройный офицер с черными волосами и глазами серо-стального цвета.

– Мистер Декстер, не так ли?

Брайен заморгал, не сразу сообразив, что вопрос относится к нему, – он еще не привык к своему новому имени.

– Вы мне? Ах да, конечно, я Пол Декстер.

– А я – Дик Карсон, первый помощник капитана.

– Рад буду служить под вашим началом, мистер Карсон.

Они обменялись рукопожатием.

– Как только устроитесь, вам следует доложиться капитану Свифту. Пошли, я покажу вашу каюту. Слышал, что прежний корабль вам пришлось оставить из-за того, что подхватили лихорадку?

– Точно, торчу в Портсмуте с начала июля.

– Рад, что вы попали на «Западный ветер», Декстер. Людей нам не хватает. От самого Ливерпуля идем без второго помощника.

Брайен проследовал за Карсоном по длинному коридору на корму, где находилась его каюта. Помещение небольшое, но уютное, а матрас на койке, откинутой к стене, чистый и мягкий.

– Как раз напротив у вас интересная спутница. Некая мисс Белл. Считается, что это компаньонка и горничная жены капитана, но, похоже, что-то здесь не так. Вид у нее как у настоящей проститутки. Терпеть не могу женщин на борту, даже если это жена капитана.

Брайен посмотрел ему прямо в глаза:

– Я тоже. Плохая примета.

– Ну а теперь к капитану, – мотнул головой Карсон.

Капитанская каюта была просторна, но обставлена достаточно непритязательно. Она была разделена на две части: в одной – спальня, которую почти целиком занимала двуспальная кровать, в другой – одновременно гостиная и кабинет.

Джейсон Свифт оказался крупным худощавым мужчиной с ястребиным профилем, курчавыми светлыми волосами и пронзительно-голубыми глазами. Получив первый офицерский чин в девятнадцатилетнем возрасте, он быстро прославился своим мужеством и навигаторским искусством. Теперь, в двадцать девять, он был самым молодым членом маленького сообщества избранных – «Капитаны клиперов».

Свифт поднялся из-за стола и ответил на приветствие Брайена. По грубоватому, задубленному на ветрах лицу трудно было понять, что он так молод, – на вид гораздо старше.

– Второй помощник Пол Декстер прибыл для прохождения дальнейшей службы!

– Добро пожаловать на «Западный ветер», мистер Декстер. – Капитан взял протянутые Брайеном бумаги и кивнул первому помощнику:

– Можете заниматься своими делами, мистер Карсон.

Бегло просмотрев документы, Свифт вернул их Брайену.

– Как будто бы все в порядке, мистер Декстер. – Глаза его блеснули. – А вы вообще-то хоть немного в морском деле разбираетесь?

– Честно говоря, не особенно. В свое время я немного ходил под парусом, но так, в порядке развлечения. Потом, под видом матроса, попал на корабль, идущий из Ирландии в Америку. Знаю, как пользоваться секстантом и вести навигационные наблюдения. Читаю морскую карту, умею определять широту и долготу. Словом, самые элементарные вещи.

– Отлично, мистер Декстер. Команда у нас, по правде говоря, не сильная, так что уж свой-то проезд вы отработаете. У нас каждый человек на счету.

– Буду рад помочь, чем только смогу, капитан. Насколько я понимаю, мы идем в Сан-Франциско?

Свифт вновь сел за стол и жестом пригласил Брайена занять место на кожаном диване. После чего сунул в рот давно погасшую трубку.

– Это вы идете в Сан-Франциско, а для нас это только первый этап. «Западный ветер» направляется на Гавайи, затем в Китай, далее – Лондон и обратно в Нью-Йорк. В общей сложности нам предстоит провести в море семнадцать месяцев. А путь до Калифорнии займет всего пять.

– В сравнении с семнадцатью это немного, – присвистнул Брайен, – но все равно срок большой. Из Ирландии в Штаты я добрался всего за пять недель. Хорошо, что жена с вами, а то за семнадцать месяцев забыла бы даже, как вы выглядите.

Свифт рассмеялся:

– Да я бы ни за что не принял этого назначения, если бы владельцы не разрешили взять с собой Мэри. Рад и тому, что миссис О’Нил тоже с нами. Она составит хорошую компанию Мэри. Насколько я понимаю, они уже начали болтать о всяческих фасонах, клиньях, вырезах и тому подобной бабской чепухе. Спутница ваша – настоящая красавица, полковник О’Нил. – Свифт прикусил губу. – Извините, оговорился, – мистер Декстер.

– Ничего страшного. Мне и самому нелегко привыкнуть к новому имени. А как насчет Карсона? Он в курсе дела?

– Пока нет. А если, когда ляжем на курс, узнает, то мне на это наплевать. – Свифт вытащил из ящика бутылку виски и плеснул понемногу, на два пальца, в стаканы. – Госсекретарь высоко отзывается о вашей деятельности, мистер Декстер. Может, когда выйдем в море, поподробнее расскажете?

– С удовольствием, – улыбнулся Брайен. – Чего-чего, а времени у нас будет в избытке.

Капитан протянул ему стакан, и они выпили за благополучное путешествие.

Раздался стук в дверь.

– Войдите, – сказал Свифт.

На пороге стоял первый помощник.

– Капитан, майор армии конфедератов хочет, чтобы его люди осмотрели корабль. Что ему сказать?

– Скажите, чтобы катился ко всем чертям! Нет, подождите, я сам с ним поговорю. – Он бросил продолжительный, предостерегающий взгляд на Брайена. – Следуйте за мной, мистер Декстер.

Увидев собственное отражение в зеркале над диваном, Брайен внутренне содрогнулся. Да, придется привыкать не только к новому имени, но и к новой внешности. И это займет некоторое время. Какой-то одноглазый, обритый наголо головорез. Только кольца в правом ухе не хватает!

Капитан спустился по трапу. Внизу путь солдатам на борт «Западного ветра» преграждали с десяток матросов.

– Могу быть чем-нибудь полезен, майор?

– Да, сэр. Прошу разрешения подняться на борт и осмотреть судно.

– Осмотреть судно?! Это еще с какой стати? – прикинулся изумленным капитан. – Нет, майор, такого разрешения я дать не могу. В жизни ни о чем подобном не слыхал. Смею предположить, что вы совершенно не знакомы с международными правилами, предусматривающими неприкосновенность третьей стороны, если ее представители окажутся на территории, охваченной войной. Вынужден напомнить, что, если вы подниметесь на борт, это будет считаться незаконным вторжением на британскую территорию и может стоить вам дальнейшей карьеры.

Впервые в жизни Брайен присутствовал при подобном спектакле. Капитан блестяще справился со своей ролью. Ему же оставалось лишь молчать да сохранять непроницаемое выражение лица.

Закончив отповедь, капитан в сопровождении Брайена поднялся на борт. Карсон задумчиво посмотрел ему вслед, затем повернулся к майору, вид у которого, надо признать, был самый жалкий. Они медленно двинулись вдоль причала.

– Ничего не поделаешь, майор. Весьма сожалею. Старик рожден бурей и морем, и его черти в люльке качали. А вас-то что интересует?

– Агентов северян ловим. – Майор извлек свадебную фотографию Равены и Роджера. – Эту парочку не приходилось видеть?

Моряк покачал головой:

– В первый раз вижу. А что им, собственно, делать на клипере, идущем в кругосветное плавание?

– А то, что таким образом легко сбежать. Все входы-выходы из Ричмонда мы перекрыли, так что ускользнуть можно только морем. На корабле. У вас пассажиры на борту есть?

– Нет. То есть нет никого, кто был бы похож на эту даму. Есть некая мисс Белл, но она платиновая блондинка. – Карсон задумался. – А ну-ка дайте еще раз посмотреть. – Он внимательно вгляделся в фотографию и потер подбородок. – Гм-м. С уверенностью, конечно, не скажу, но возможно.

– Что возможно?

– Что под всей этой пудрой и румянами на лице мисс Белл скрывается эта роскошная дама. А светлый парик раздобыть нетрудно.

– Но ведь вы же говорите, что она путешествует одна. А та, что нужна мне, одна, бросив любовника, не поедет.

– Стало быть, это не она. Мисс Белл путешествует в одиночку, это точно.

– Жаль, – пожал плечами майор. – Окажись она Равеной О’Нил – а именно ее мы и ищем, – вы могли бы подзаработать. За их головы назначено по десять тысяч долларов. Ладно, ребята, пошли. – Он отдал Карсону честь, и все солдаты, кроме часового, удалились.

В пять минут четвертого пополудни «Западный ветер» снялся с якоря и медленно проследовал через портсмутскую гавань в сторону Чесапикского залива.

На полпути между Хэмптон-Роудс и Рыбачьим островом клипер был остановлен катером береговой охраны южан.

– Остановиться! – скомандовал в рупор командир катера. – Мы должны обыскать ваше судно.

Капитан Свифт взял рупор у Гоумана.

– Запрещаю! Я ведь уже все объяснил вашему офицеру. По-видимому, майор так ничего и не понял. «Западный ветер» – территория Великобритании, и любая попытка вторгнуться на нее будет расценена моим правительством как враждебный и провокационный акт.

Командир катера быстро переговорил о чем-то со своим помощником и вновь поднес рупор ко рту. На сей раз голос его звучал не столь воинственно:

– Прощу прощения, сэр, но это прямое указание президента Дэвиса. Дело весьма серьезное. У нас есть основательные причины полагать, что у вас на борту изменники, объявленные в розыск правительством Конфедерации.

– Бред собачий! Засвидетельствуйте мое почтение президенту, но передайте ему также, что я подчиняюсь приказам королевы Виктории и что на страже интересов ее величества стоит британский флот. – Свифт вытянул руку в сторону Хэмптон-Роудс, где на якоре покачивался английский военный корабль. Вид у него был весьма внушительный.

Не дожидаясь ответа американца, капитан Свифт прикрикнул на матросов, облепивших ванты и суетящихся на палубе:

– Живо! Поднять паруса!

Он повернулся к своим помощникам, стоявшим здесь же, подле него, в носовой части судна.

– Проследите за этим, мистер Карсон. А вы, мистер Декстер, пожалуйте за мной на мостик.

– Все наверх! – скомандовал в рупор Карсон.

Матросы с обезьяньей ловкостью начали карабкаться на мачты. Подгоняемый ветром с кормы, красавец клипер быстро удалялся от катера. Матросы корчили рожи и отпускали веселые шуточки в адрес южан. Вскоре катер и вовсе скрылся из виду, а «Западный ветер», рассекая усиливавшуюся штормовую волну, понесся вперед.

– Держитесь поближе ко мне, О’Нил, – предостерег Брайена Свифт, поднимаясь на мостик. – Я назначил вас в ночную вахту. Если шторм не разыграется вовсю, особых проблем возникнуть не должно. Вообще-то сейчас сезон штормов, но хотелось бы надеяться, что повезет.

Перед ужином капитан Свифт и его жена пригласили Брайена и Равену к себе в каюту на аперитив.

Мэри Свифт была привлекательной блондинкой двадцати трех лет. Брайена поразило, насколько хорошо такая молодая дама разбирается в кораблях и вообще в морском деле.

Не удержавшись, он сказал об этом вслух, и Свифт с усмешкой откликнулся:

– Открою вам маленький секрет, полковник О’Нил. Эта пигалица способна довести «Западный ветер» до Сан-Франциско без всякой помощи с моей стороны.

– В ваших словах, капитан, я не сомневаюсь, – колко вставила Равена. – Только пигалицей Мэри я называть не стала бы. Это зрелая женщина и на редкость умный человек.

Капитан Свифт в замешательстве посмотрел на нее. Брайен рассмеялся:

– Мне следовало бы предупредить вас, капитан, что миссис О’Нил – дама весьма независимая в своих суждениях.

– Да я уж вижу, – с некоторой неловкостью сказал Свифт, посасывая трубку. Равена произвела на него исключительно сильное впечатление. Освободившись от всей этой мишуры и особенно от жуткого парика, она предстала перед ним настоящей красавицей. Приятно было смотреть на обеих – на свою любимую жену и на эту царственную особу. Одна – златокудрый ангел, другая, насколько он мог судить, – страстная, с волосами как вороново крыло, Иезавель. А в этих фиалковых глазах и утонуть можно, подумал он.

Мэри с Равеной хватило буквально нескольких часов, чтобы найти общий язык.

– Только давайте забудем об этих играх в хозяйку – камеристку, Равена. На самом деле это я скорее выгляжу как ваша камеристка.

Все четверо от души рассмеялись. В море им ничто не угрожает, заметил капитан Свифт, так что можно кончать спектакль.

– Сейчас уж вас никто не достанет и не задержит. До самого Сан-Франциско никуда не будем заходить, так что все проблемы позади. – Капитан поднял бокал. – Ваше здоровье и благополучие, миссис О’Нил, полковник.

Вечернее появление Равены за капитанским столом в кают-компании произвело на первого помощника впечатление разорвавшейся бомбы. Он буквально поедал ее глазами.

– Мистер Карсон, – внес ясность в ситуацию капитан Свифт, – позвольте представить вам ее светлость виконтессу О’Нил.

– Ее светлость, капитан Свифт, – это моя мать, герцогиня, – поправила его Равена. – Я же только виконтесса. Впрочем, и этот титул, кажется, не имеет особого веса в Америке.

– Да, но вы забываете, мадам, что мы на английской территории, – лукаво прищурился капитан.

– Пусть так, – насмешливо парировала Равена, – но уж без этого титула – мадам! – я как-нибудь обойдусь. Слыша такое, как не подумаешь о нашей дорогой Делле Спасски.

Все, кроме Карсона, рассмеялись. Он все никак не мог прийти в себя от изумления. У него словно язык прилип к небу.

– Иными словами… вы хотите сказать, что вы… не мисс Белл?

– Мисс Белл и Равена О’Нил – одно и то же лицо, – весело бросила Равена. – Да не пугайтесь вы так, мистер Карсон. Нам просто пришлось пойти на такую хитрость.

Только теперь до Карсона все наконец дошло.

– Стало быть, вы именно те, за кем охотятся конфедераты? – Он перевел взгляд с одного на другую. Равена – дама высшего света, королевской крови. А Брайен, без нашлепки на глазу и фальшивых усов, вовсе не тот морской волк за которого он его было принял. А сейчас эти двое этак самоуверенно и насмешливо поглядывают на него.

Что ж, если удача не изменит и смекалка не подведет, можно придумать, как расстроить их планы и получить свою премию.

Десять тысяч долларов за каждого.

– В чем дело, мистер Карсон? – осведомился капитан. – Вы так побледнели.

– Нет-нет, сэр, все в порядке. – Карсон поднял бокал с вином. – Позвольте выпить за полковника и миссис О’Нил. Примите поздравления со счастливым избавлением, и пусть это путешествие будет праздником для всех нас.

– Слушайте! Слушайте! Отлично сказано, Карсон.

Уже с первой минуты знакомства что-то в Карсоне настораживало Брайена. Но к его удивлению и досаде, Дик Карсон оказался приятным собеседником и занятным рассказчиком. И Равену, и Мэри по-настоящему увлекла феерическая история любви его деда и бабки.

– Старик был одним из лучших шкиперов в Ливерпуле. Не женился до пятидесяти лет, пока безумно не влюбился в одну испанскую аристократку из Барселоны. Было в Быке Карсоне что-то от пирата. Можете себе представить, его парни похитили эту высокородную испанку и доставили ему прямо на корабль! Говорят, то еще путешествие получилось. Как все женщины латинской расы, она оказалась настоящей дикой кошкой и чуть глаза старику не выцарапала.

Карсон подмигнул дамам за столом, особенно Равене, так, что Брайену это показалось почти неприличным.

– Но когда они дошли до Ливерпуля, – продолжал рассказчик, – она уже следовала за ним, как домашний котенок. А когда ее влиятельная семья потребовала от короля голову Быка Карсона на пике, она пригрозила покончить с собой. Словом, мужик был что надо.

У Равены глаза так и разгорелись:

– Помнишь, Брайен, я рассказывала тебе – нечто подобное было и у нас в семье. Моя прапрабабка вышла за испанского моряка, которого выбросило на берег во время кораблекрушения в Ирландском море.

Карсон бросил на нее острый взгляд:

– Стало быть, любезная миссис О’Нил, у нас обоих в жилах течет одна и та же горячая испанская кровь.

Брайен готов был уже возмущенно вскочить, но, почувствовав на колене руку Равены, сдержал себя. Равена же холодно улыбнулась Карсону:

– Да не сказала бы. Вы ведь говорите, что ваша бабка следовала за похитителем, как котенок. Ну а окажись на ее месте я, то так и осталась бы дикой кошкой, которая отправлялась с ним из Барселоны.

Карсон вспыхнул и встал из-за стола.

– Прошу прощения, господа, мне надо подняться на палубу: может, небо расчистилось и удастся сделать некоторые вычисления по звездам.

– Не нравится мне этот мистер Карсон, – сказал Брайен, дождавшись, пока тот отойдет.

– Уж не ревнуете ли, полковник? – засмеялась Мэри Свифт. – Ну хоть самую чуточку, а?

– Да упаси меня Бог, миссис Свифт. Просто я ему не доверяю.

– Я тоже, – проворчал капитан Свифт. – Но как первый помощник он свое дело знает, особенно если за ним присматривать.

– А по-моему, он довольно славный, – поддразнила Брайена Равена. – Слегка нагловат, но таких нетрудно поставить на место.

– Ну вот пусть там и остается, – сказал Брайен.

– Вот видите, Равена, – лукаво заметила Мэри, – полковник и впрямь приревновал вас.

Оказавшись на палубе, Карсон прошел на полуют. Дождь, зарядивший с утра, все не унимался, но сквозь рваные облака уже проглядывали звезды, и барометр пошел наверх.

– Все в порядке, Бенсон? – осведомился Карсон.

– Так точно, сэр. Ветер южный.

– Хорошо. Так держать.

Карсон прошел на корму и, орудуя секстантом, сделал необходимые замеры.

Подошел Джим Бонни, помощник боцмана. В команде он был новичком, этого уроженца Виргинии наняли в Портсмуте.

– Добрый вечер, мистер Карсон. Похоже, погода разгуливается?

– Да вроде бы. – Карсон опустил секстант и посмотрел на помощника боцмана. – Что скажете о наших пассажирах?

– О пассажирке. Ведь вы имеете в виду мисс Белл?

– Нет, я имею в виду миссис Роджер О’Нил и ее шурина, почтенного, то есть, скорее, как раз «непочтенного», полковника Брайена О’Нила. Оба они – шпионы северян, и это именно их разыскивала перед нашим отплытием полиция конфедератов.

– А кто такой полковник О’Нил?

Карсон презрительно скривился.

– Наш новоиспеченный второй помощник капитана Декстер. Капитану все известно. Этот Декстер – такой же второй помощник, как я – королева Великобритании. Ну, что скажете, Бонни? Каково добропорядочному южанину вроде вас выступать в роли сообщника беглых шпионов Севера?

Особым умом Бонни, с четырнадцати лет плававший по морям, никогда не блистал. Сейчас ему исполнилось двадцать восемь, и нельзя было сказать, что он такой уж патриот Конфедерации.

– Да не знаю, что и сказать, сэр. Никогда об этом не задумывался. По-моему, эти двое вовсе не выглядят шпионами.

– Тем не менее это так. Слушайте, Бонни, неужели в вас нет ни капли любви к родине? Сам я из Пенсильвании, но даже мне претит быть участником такого грязного дела.

– Да, наверное, вы правы, мистер Карсон. – Тому удалось все же разжечь в Бонни искру праведного гнева. – Капитан не имел права водить за нос солдат и моряков Конфедерации.

– Скажу больше. Вам известно, что, если бы капитан выполнил свой долг и выдал эту парочку, мы получили бы причитающуюся нам часть премии?

– Что за премия такая?

– По десять тысяч долларов за каждого. Двадцать тысяч – можете себе представить, какая это куча денег, Бонни?

Помощник боцмана завороженно покачал головой. За всю свою жизнь он больше семидесяти пяти долларов, которые выплачивались ему в конце рейса, в руках не держал.

– А ведь мы бы могли разделить эту сумму на двоих. – Карсон огляделся и понизил голос, чтобы, не дай Бог, рулевой не услышал.

– Да, но как вам удастся провернуть это, мистер Карсон?

– Если «Западный ветер» зайдет на Огненную Землю и если нам удастся каким-нибудь образом ссадить на берег О’Нила и эту женщину, все остальное устроить будет нетрудно. До войны Юг бойко торговал с Огненной Землей, и люди там сочувствуют Конфедерации. Это не слухи, я заходил туда во время последнего рейса и сам мог убедиться. Мы бы сдали шпионов местным властям, а те осуществили бы экстрадикцию.

Бонни явно смутился.

– А что такое экстрадикция, сэр?

– Ладно, не забивайте себе этим голову, Бонни. Объясню, когда начнем действовать.

– Но ведь мы вроде никуда не собирались заходить до самого Сан-Франциско?

– По существующему плану – да, – иронически ответил Карсон. – Но планы могут меняться. Да, планы могут меняться.

Меж тем, закончив ужин, Брайен проводил Равену в ее каюту.

– У меня ночная вахта, – сказал он, – неплохо бы соснуть хоть пару часов.

Она обняла его за шею, тесно прижалась к нему и, закусив нижнюю губу, прищурила глаза. Напоминала в этот момент Равена хитрую лисицу.

– Ты действительно уверен, что хочешь спать? – знойным голосом спросила она.

Ответ не замедлил. Равена животом почувствовала, как напрягается его мужское естество.

– Ах ты, негодница, – проговорил он. – Не к лицу виконтессе вести себя так с добропорядочным джентльменом.

Равена втащила Брайена к себе в каюту, заперла дверь и принялась деловито расстегивать пуговицы на его мундире.

– Если ты так уж устал, милый, – жарко прошептала она ему прямо в ухо, – ложись, я сама все сделаю.

Равена толкнула Брайена на койку и начала методично раздевать его. Потом он лежал, заложив руки за голову, и смотрел, как она сама раздевается. Вид этой женщины, с расчетливой неторопливостью обнажающей свое чудесное, зовущее тело, неизменно возбуждал его.

Раздевшись донага, Равена опустилась на койку и, усевшись ему на живот, склонилась над ним. Груди ее подобно спелым фруктам колыхались прямо у него перед глазами. Брайен вытянул руки и накрыл их своими широкими ладонями. Поднял голову. Поцеловал соски.

Равена застонала, чувствуя, как страсть переполняет ее.

Брайен проснулся словно от резкого толчка. Свечи в настенных подсвечниках сделались на добрый дюйм короче, чем были, когда они занимались любовью. Брайен отодвинулся от Равены и сел. Часы лежали на столике рядом с узкой койкой. Без двадцати двенадцать.

– О Господи, опаздываю.

– Что такое, милый? – сонно пробормотала Равена.

– Если опоздаю на вахту, капитан закует меня в кандалы. И это будет твоя вина.

– Не закует, – негромко рассмеялась Равена, – если объяснишь ему, почему ты опоздал. По моим наблюдениям, Джейсон с Мэри проводят свободное время вроде нас с тобой.

– А ты, конечно, в лицо ее спросила: «Ну как там капитан в постели?»

– А мне и спрашивать не надо, достаточно увидеть, как они смотрят друг на друга. Не поцелуешь меня на прощание?

– Непременно.

Равена лежала на животе, и Брайен, наклонившись, поцеловал по очереди две пухлые, аппетитные половинки.

Равена заурчала и выгнула спину.

– Как жаль, что тебе надо идти.

– Сексуальная маньячка, вот кто ты такая. Честное слово, роль досталась как раз по тебе. Красотка Бонни!

Брайен поднялся на палубу и вдохнул всей грудью. Воздух был свежий, чуть не хрустящий. Небо сплошь покрыто звездами. Брайен обошел все судно и поднялся на полуют.

– Пришел на смену, мистер Карсон.

– Шутить изволите, полковник О’Нил? – с откровенным сарказмом спросил первый помощник.

– Это приказ капитана. Он хочет, чтобы я отработал свое путешествие.

– Совсем, должно быть, спятил. – Карсон презрительно рассмеялся и повернулся к рулевому. – Можешь себе представить? Сначала берет с собой жену. Потом принимает на борт двух безбилетников. И наконец, отдает корабль в руки армейского офицера.

– Я бы не отважился на это, – вспыхнул Брайен, – если бы не знал, как управляться, мистер Карсон. Вы же сами сказали, что вам не хватает людей, и мне хотелось бы помочь вам и капитану. Если возникнут трудности, с которыми сам не смогу справиться, непременно пошлю за вами.

В половине первого рулевой звякнул в колокольчик на нактоузе. Звук практически потонул в шуме ветра и ударах волн по днищу. Но у впередсмотрящего на мачте слух такой, что рост травы услышал бы, и мгновение спустя донесся громкий удар большого корабельного колокола.

Карсон, прищурившись, посмотрел на паруса.

– Ветер стихает. Дай два румба на запад, – приказал он рулевому. – Надо поймать боковой ветер.

– Но, мистер Карсон, – запротестовал тот, – капитан велел…

– Капитан отдыхает, – резко оборвал его Карсон. – Сейчас я старший. Два румба на запад.

Брайен удивленно посмотрел на первого помощника. Мачты и рангоуты скрипели, паруса туго надуты.

Поймав его взгляд, Карсон коротко рассмеялся.

– Сейчас опадут, мистер Декстер, то есть, извините – оговорился, полковник О’Нил. Поверьте уж мне на слово. Когда походишь с мое по морям, кожей все начинаешь чувствовать. Ветер скоро стихнет, это я вам точно говорю.

У Брайена не было ни власти, ни опыта, чтобы оспорить приказ первого помощника.

– Спокойной ночи. – Карсон коротко кивнул и удалился.

В шесть утра на мостик вихрем взлетел капитан Свифт. Лицо его было перекошено от ярости.

– Кто посмел нарушить мой приказ? Вы, сэр? – Он повернулся к Брайену.

– Никак нет, – вмешался рулевой, видя, что Брайен колеблется, не зная, как получше выбраться из неловкой ситуации. – Это мистер Карсон велел изменить курс.

Капитан побледнел и изо всех сил сжал кулаки.

– Ладно, сейчас разберемся. Рулевой, немедленно ложитесь на прежний курс. Полковник О’Нил, прошу вас следовать за мной.

Капитан Свифт толкнул дверь в каюту первого помощника и бесцеремонно встряхнул его за плечо.

– Вы в своем уме, мистер Карсон? Почти всю ночь «Западный ветер» рыскал из стороны в сторону.

Карсон потянулся всем своим мускулистым телом и, подавив зевок, опустил ноги на пол.

– Прошу прощения, капитан. Но вы приказали «так держать», пока ветер дует с прежней силой. А по моему твердому мнению, он, как это нередко бывает в здешних краях после шторма, вот-вот должен был стихнуть. Да и сейчас сохраняется та же вероятность.

– Ну так ваше твердое мнение оказалось ошибочным, – саркастически бросил Свифт. – Всю ночь ветер дул в одну и ту же силу.

– Я бы не был столь категоричен, сэр. Следуй мы первоначальным курсом, непременно отклонились бы к утру в сторону. Докладываю: в сложившихся обстоятельствах я, как ваш старший помощник, действовал так, как, по моим предположениям, действовали бы вы сами.

– Ваше предположения, – упрямо повторил капитан, – так же ошибочны, как и ваше твердое мнение.

Карсон почесал в затылке, поморгал и криво улыбнулся:

– Ну что же, сэр, мне остается только сказать, что если бы я был одарен вашим природным талантом угадывать поведение ветра и волн, я сам бы был капитаном, а не помощником.

Брайен подавил улыбку. Следовало признать, что этот Карсон умеет выкручиваться из неудобных положений, прямо как настоящий ирландец.

Свифт тоже смягчился, во всяком случае, Брайен заметил, что агрессивности у него поубавилось. Капитан прекрасно знал, что многие, с кем ему приходилось служить, совершили бы на месте Карсона ту же ошибку. Навигация – это не только секстанты, карты, компасы и все такое прочее, чему учат в школе. Жизненно важен инстинкт, тот самый инстинкт, что каждой весной ведет лосося вверх по реке Колумбия метать икру в определенном месте.

– Ладно, мистер Карсон, забудем об этом, тем более что ничего страшного не произошло. Извините, что прервали ваш сон.

– Да мне все равно пора подниматься, сэр.

Оставшись один, Карсон достал из лежавшей под койкой сумки бутылку рома и вытащил пробку. Сделав большой глоток, он вернул пробку на место и задумчиво пробормотал:

– Пока ничего особенного, конечно, но начало положено.

 

Глава 15

На протяжении первых трех недель плавания «Западный ветер» преследовали всевозможные неудачи, в результате чего расчетное время пути заметно увеличилось. Однажды ночью отлетел бан, держащий парус, и, пока его искали, оторвавшийся парус беспомощно трепыхался на ветру.

В помещении, где хранились краски, вспыхнул пожар.

В другой раз, тоже ночью, загадочным образом ослабли ванты и штаги.

Как-то в полдень Брайен, готовясь принять вахту, подошел к столу вычислить по карте широту и долготу места, где в данный момент находилось судно.

– Ничего не могу понять! – воскликнул он.

Равена, возившаяся неподалеку с его мундиром, подняла голову:

– Что-нибудь не так?

– Получается, что мы отклонились от курса на двадцать три градуса. Но ведь этого просто не может быть.

Брайен вновь принялся водить циркулем по карте. Вид у него был совершенно растерянный.

– Наверное, все-таки где-то ошибся. Двадцать три градуса. Пойду поищу капитана. Ну что, справилась наконец с этими пуговицами?

Капитана Свифта его нервозность скорее позабавила, чем насторожила. Он хлопнул Брайена по плечу:

– Неудивительно, что вы так нервничаете, друг мой, столько всяких бед свалилось. Мне самому это чувство хорошо знакомо. Пошли, вместе посмотрим, где вы там напутали, полковник.

Капитан поднялся на мостик и тщательно проверил показания приборов. Затем вернулся к себе в каюту и отметил положение судна на карте. Улыбка постепенно сползла у него с лица, уступив место выражению растерянности и тревоги.

– Боюсь, вы правы, полковник О’Нил. Ваши вычисления безупречны. Надо немедленно во всем разобраться. – Он вытащил из ящика стола компас. – Прошу вас срочно вызвать на мостик мистера Карсона, боцмана Принса и его помощника.

Через четверть часа все собрались у штурвала, наблюдая, как капитан Свифт сравнивает показания компаса, укрепленного на нактоузе, со своим карманным компасом.

– Как видите, господа, стрелка нактоуза сдвинута на два деления. К юго-западу.

– Может, ваш компас неисправен, сэр? – предположил Карсон.

– Сейчас проверим. Принс, у вас компас с собой?

– Так точно, сэр. – Могучего телосложения боцман протянул капитану свой компас. Свифт сверил положение стрелок на всех трех. Все подтвердилось.

– Да, отклонение на два градуса. Мистер Принс, попрошу вас снять компас с нактоуза.

Вместе с помощником боцман вынул внушительных размеров компас из паза и аккуратно положил на пол. Раздался негромкий звон. На ярком солнце грозно поблескивала какая-то железка.

– Это обломок ножа. – Брайен нагнулся, поднял стальную пластинку и вытянул открытую ладонь, чтобы всем было видно.

При общем молчании капитан Свифт взял ее у Брайена и поднес к компасу, лежавшему на палубе. Стрелка послушно вернулась на свое место.

– Два градуса, секунда в секунду, – угрюмо заметил Свифт и разразился такими неистовыми проклятиями, что услышала вся команда. Ничего подобного не было с того самого момента, как на борт ступила его жена. Даже Мэри Свифт и Равена в испуге выскочили из своих кают.

Капитан схватил рулевого за ворот и яростно встряхнул его:

– Ну, Флинт, что скажешь?

– Да ничего, сэр, видит Бог, я в этом не виноват. – Рулевой дрожал от страха как осиновый лист. – Честное слово, сам ничего не могу понять.

– Кого ты нынче утром сменил за штурвалом?

– Бенсона, сэр, Чарли Бенсона.

– Мистер Принс, – скомандовал капитан, немедленно отправляйтесь в кубрик и приведите сюда Бенсона. Живо!

– Странная, знаете ли, штука, сэр, – заговорил помощник боцмана Бонни. – Когда склянки пробили три, я поднялся проверить этот чертов бон. Бенсон попросил меня на пару минут сменить его у штурвала, мол, облегчиться надо…

– А на самом деле пошел за ножом, – прервал его Свифт. – Отставить, боцман. Давайте-ка спустимся в кубрик вместе и устроим Бенсону небольшой сюрприз. Быть может, он не выбросил оставшуюся часть лезвия, и тогда она наверняка у него под матрасом либо в сумке. Если же нет, обыщем весь корабль. Это явная и злонамеренная диверсия.

Карсон отошел немного в сторону и, уцепившись за верхнюю перекладину, прислонился к перилам полуюта.

– В голове не укладывается, капитан, – небрежно обронил он. – Ну кому, право, понадобилось устраивать диверсию на «Западном ветре»?

– Именно это и я собираюсь выяснить, мистер Карсон. Пошли.

Спустившись с мостика, Брайен увидел Равену. Она стояла чуть в стороне, у перил, рядом с Мэри Свифт. Он поймал ее взгляд, но даже не остановился. Ситуация складывалась слишком серьезно, чтобы тратить время на пустые разговоры. Женщины и сами почувствовали это.

Одно только не понравилось Брайену. Равена посмотрела вслед не ему, а Карсону.

Брайену стало ясно, что штурвальный ночной вахты не имеет ровно никакого отношения к саботажу, уже в тот самый момент, как Свифт приступил к допросу.

– Жизнью матери клянусь, сэр, что для меня это такая же загадка, как и для вас, – искренне проговорил Бенсон. – Да кому на судне прок от таких фокусов? Мы и так опаздываем и, стало быть, каждый лишается премиальных!

Логика неотразимая.

– Спасибо, Бенсон, – сказал капитан Свифт и, оборачиваясь к другим, уныло добавил: – Что ж, примемся за поиски.

Они прочесали весь корабль, заглянули во все уголки, перерыли все сумки, ящики для обуви, шкафы. Ножа и в помине не было.

– Должно быть, капитан, тот, кто это сделал, выбросил нож в воду, – подвел итог боцман.

– Он прав, сэр, – поддержал его Брайен.

Капитан Свифт устало кивнул:

– Скорее всего так. Все свободны, господа. – Ссутулившись, он направился к себе в каюту.

Через пару часов, когда Брайен прилег поспать, Равена нанесла визит в каюту первого помощника капитана Карсона.

– Войдите, – услышав стук, немедленно откликнулся он.

Голый по пояс, Карсон сидел на койке. В одной руке у него была початая бутылка, в другой сигара. При виде Равены он удивленно вытаращил глаза.

– Вот это гостья. Рад видеть вас, миссис О’Нил. Прошу. И прикройте, пожалуйста, за собой дверь. – Он встал и поклонился.

– Дверь останется открытой, мистер Карсон.

– Как вам будет угодно. – Он неуверенной походкой приблизился к Равене, и только тут она заметила, что Карсон пьян. Глаза у него налились кровью, а запах бренди был ощутим с трех футов.

– Соскучились, дорогуша? – с самодовольной ухмылкой спросил Карсон. – Что случилось – совсем загоняли своего муженька? То есть, извините, я хотел сказать – дружка?

Равена сделала шаг вперед и изо всех сил влепила ему пощечину.

– Мерзкая свинья!

Карсон пошатнулся и рухнул на койку.

– Какого черта!

Равена подошла поближе и, скрестив на груди руки, сказала:

– Я все видела, мистер Карсон. Видела, как вы выбросили нож в воду.

Карсон мигом протрезвел. Ухмылка сползла с лица, и даже глаза прояснились.

– Да у вас галлюцинации, миссис О’Нил. Пожалуй, вы нуждаетесь в этом зелье больше моего. – Он протянул ей бутылку.

Равена ударила его по руке, и бутылка со звоном упала на пол. Яростно сверкнув глазами, Карсон подался к ней. Равене удалось увернуться, и, нагнувшись, она схватила бутылку за горлышко. Низ откололся, так что если бы Карсон вздумал напасть на нее, то врезался бы лбом прямо в зазубрины трехдюймовой длины.

– Проклятая ведьма! – прошипел он. – Вас следовало бы на рее повесить!

– Это вас повесят на рее, когда капитан узнает, кто испортил компас.

– Да вы рехнулись, – иронически прищурился Карсон. – Почему же тогда вы, а не капитан Свифт явились сюда?

– А потому что я ничего не могу доказать, и вы это знаете. И все же хотелось бы понять. Зачем вам это понадобилось, мистер Карсон?

– Я уже сказал вам, – набычился Карсон, – ничего не было. Все это ваши фантазии. Впрочем, допускаю, что мне попалась какая-то железка, ну я и вышвырнул ее за борт. Разве упомнишь?

В этот момент клипер неожиданно дал крен, и Равена, вытянув руки, непроизвольно шагнула вперед. Карсон живо пригнулся, схватил ее за руку, в которой была бутылка, и резко вывернул кисть. Равена вскрикнула от боли и выпустила оружие. Другой рукой Карсон обхватил ее за талию и грубо притянул к себе. Она изо всех сил отбивалась, но силы были явно не равны. Впившись Равене в губы, Карсон запустил руку ей под юбку.

Действуя свободной рукой, она вцепилась ему ногтями в щеку. Карсон откинул голову и заревел, как раненый бык.

– Сука! – Сильный удар отбросил Равену к стене. Она стукнулась затылком и, почти теряя сознание, слабо пыталась помешать ему задрать ей юбку.

От вида стройных мраморно-белых бедер, полного тела, затянутого в комбинацию из розового шелка, которые с недавних пор, по парижской моде, начали носить самые смелые из ричмондских красавиц, Карсон и вовсе потерял голову.

Он принялся поспешно стягивать брюки, и тут Равена обрела дар речи. Ее крик, говорил потом Брайен, и мертвого бы поднял из могилы.

Карсон, приспустив брюки до колен, уже наклонился над своей жертвой, когда в каюту ворвался О’Нил.

Происходящее привело его в неописуемую ярость.

– Мерзкий ублюдок!

Он схватил первого помощника за плечо, швырнул на койку, перевернул и двинул коленом в пах. Карсон вскрикнул и перегнулся пополам. Следующий удар коленом пришелся в лицо. Этого было достаточно, но Брайен не дал ему упасть. Схватив Карсона за волосы, он вздернул ему голову и нанес мощный удар в и без того уже расквашенный нос. Карсон мешком свалился на пол и, казалось, потерял сознание.

Брайен взял Равену за руку.

– Пошли отсюда, а то я не выдержу этой вони. – Он нагнулся и на прощание плюнул Карсону в лицо.

– Чего это тебя, черт возьми, понесло к нему? – накинулся он на Равену, едва они оказались у нее в каюте.

Она сказала, что видела, как утром Карсон выбросил нож в воду. Брайен угрюмо выслушал ее и вынужден был возразить:

– Ты говоришь одно, он – другое. В этой ситуации капитан бессилен что-либо предпринять. Ладно, мы хотя бы знаем теперь, кто же здесь строит козни. Вопрос только, зачем ему это понадобилось?

На вечерней молитве Карсон не появился.

– Я сегодня виделся с ним, – невинно заметил Брайен в ответ на вопрос капитана, – и он сказал, что неважно себя чувствует. Упал или что-то вроде того.

– Карсон слишком много пьет, – нахмурился Свифт. – Если бы я знал об этой его слабости, никогда бы не взял в команду.

– По-моему, у него не только эта слабость, – заметил Брайен, бросив взгляд на Равену.

На протяжении последующих четырех недель удача неизменно улыбалась «Западному ветру». Пользуясь ясной погодой и свежим бризом, капитан Свифт вел судно на предельной скорости. Однажды за тридцать один час они покрыли расстояние более чем в триста миль. За этот месяц Свифт ни разу не спускал паруса, а восемнадцать дней подряд вел корабль при поднятых стакселях и топселях.

Чем стремительнее клипер приближался к мысу Горн, тем угрюмее и мрачнее становился первый помощник Карсон.

– Это наш последний шанс, – улучив момент, сказал он помощнику боцмана. – Мы в дневном переходе от Рио-Гранде. Надо убедить старика зайти в порт и подремонтироваться, перед тем как будем огибать мыс Горн.

– Ни за что он не согласится, мистер Карсон. Этот корабль он знает лучше всех нас, вместе взятых. А клиперок у нас такой, что все можно починить на ходу.

– Есть у меня одна мысль. Нынче ночью выбросишь несколько ящиков с паклей в море. И тогда завтра…

Наутро Бонни доложил боцману:

– Мистер Принс, у нас вышла почти вся пакля, а обшивка на бортах и в носовой части по большей части расползлась. Надо латать. Попробуйте уговорить капитана зайти на полдня в Рио-Гранде, там и прикупим все что нужно.

Принс передал просьбу капитану. Тот сверился с описью корабельного имущества и буквально взорвался:

– Какого черта, Принс, вы что делаете с паклей – рыбам скармливаете? – Он швырнул папку на стол. – Даже по самым грубым подсчетам, у нас должно быть штук на десять ящиков больше, чем вы говорите. Может, Бонни ошибся?

– Увы, сэр, я сам пересчитывал.

Капитан ненадолго задумался и принял столь характерное для него решение:

– О том, чтобы заходить в порт, не может быть и речи, боцман. Нам удалось наконец наверстать время, потерянное в первые две недели, и жертвовать им я не намерен. Нет уж, команде придется как-нибудь справиться с работой на ходу. «Западный ветер» – жеребец королевских кровей, и какая-то несчастная обшивка его не остановит. Если надо, удвойте количество людей на насосах, но больше мы ни одной минуты зря не потеряем!

Узнав о решении капитана, Карсон пришел в ярость. Как заведенный, он принялся кружить по кораблю, донимая матросов своими мрачными речами:

– Старик спятил. Не иначе решил пустить «Западный ветер», а вместе с ним и всех нас на дно. В какой-то момент с капитанами клиперов такое случается – они начинают мнить себя богами. Не выдерживают напряжения. Можете мне поверить, я с такими вещами уже сталкивался.

Некоторые из членов команды готовы были, кажется, уступить напору Карсона, но мнение большинства выразил матрос Абель Хэйр:

– Да нет, мистер Карсон, кэп знает, что делает. Таких командиров, как он, поискать.

Но Карсон, а вместе с ним и помощник боцмана не унимались, и в конце концов их леденящие кровь предсказания заставили многих заколебаться.

– Стоит погоде хоть немного ухудшиться, и бон окончательно полетит к чертям. Это уж как пить дать. А лонжероны на корме! Вообще на соплях держатся. Порыв-другой посильнее – и они как спички переломятся. И если как следует не законопатить все дыры, придется чуть не всю команду поставить на насосы, да и то, как у мыса Горн заштормит, прихватит по-настоящему, мигом перевернемся. Это так же точно, как то, что меня зовут Джим Бонни.

К пяти часам пополудни Карсону удалось собрать двадцать пять человек, готовых обратиться к капитану с просьбой зайти в ближайший порт.

Ведомые первым помощником, они собрались у полуюта; предводитель же поднялся на мостик переговорить с капитаном Свифтом.

Свифт молча выслушал соображения, по которым «Западному ветру», прежде чем огибать мыс Горн, следует зайти в порт Рио-Гранде.

Дождавшись, пока Карсон договорит, капитан обозвал его и других просителей «ничтожными бунтовщиками».

– Да как вы вообще смеете обращаться ко мне, командиру судна, с какими-то требованиями?! Вы ведь не новички, знаете, чем грозят такие демонстрации. Вы бросаете вызов единоначальнику! Это бунт, откровенный бунт. И если уж я решу зайти в Рио-Гранде, то только затем, чтобы заковать всю вашу компанию в железо!

Эта речь поубавила пыла, и собравшиеся внизу матросы постепенно разбрелись кто куда.

Карсон побагровел от бессильной ярости. Даже Бонни уполз, поджав хвост, как побитая собака.

– Какого черта, сэр! У вас нет права играть жизнями людей. А как насчет вашей жены и миссис О’Нил? Последнее это дело – подвергать опасности женщин, самое последнее.

Свифт навис над помощником подобно карающему богу. Взгляд его сделался холодным, как сталь.

– Мистер Карсон, – заговорил он опасно спокойным голосом. – С этого момента вы отстраняетесь от исполнения своих обязанностей. Прошу вас немедленно покинуть мостик.

Голос Карсона задрожал от гнева:

– Но это же немыслимо, капитан! Ведь я у вас единственный офицер. – Карсон презрительно посмотрел на Брайена. – Если не считать, конечно, мистера Декстера.

Капитан Свифт угрожающе надвинулся на него:

– Если через десять секунд вы отсюда не уберетесь, я закую вас в кандалы.

Карсон отшатнулся и вытянул вперед руки, словно защищаясь от удара.

– Ладно, ухожу, но вы еще об этом пожалеете, попомните мое слово.

– Дерьмо! Подонки! – орал Карсон на попадавшихся ему по пути матросов. – Поделом вам пойти вместе с этим сумасшедшим на корм рыбам. Бонни, ко мне в каюту! Живо!

Он с грохотом захлопнул дверь, опустился на койку, вытащил из сумки бутылку и долго не отрывался от горлышка.

– Знаешь, кто ты такой, Бонни? Как немцы говорят, «schweinehund». Поросячья задница, ничтожество.

– Извините, мистер Карсон, – расхныкался, заламывая руки, помощник боцмана, – но наш капитан шутить не любит. Если он действительно намерен обвинить нас в неповиновении, все на виселице будем болтаться, едва доберемся до Нью-Йорка.

– Идиот, это всего лишь блеф. Ладно, что сделано, то сделано. – Он протянул Бонни бутылку. – На-ка глотни и перестань дрожать, как девица, готовящаяся потерять невинность.

Бонни жадно припал к горлышку. Карсон стал на колени у небольшого сундука в изножье койки и, отстегнув от пояса ключ, открыл крышку. Пошарив внутри, он извлек небольшую склянку и протянул ее Бонни.

– Это так называемый вонючий дурман. В Мексике раздобыл.

– А для чего он?

– Не для чего, а для кого. Для капитана, – злобно ухмыльнулся Карсон. – Пошли.

Он прошли к лестнице, ведущей на верхнюю палубу. Карсон настороженно осмотрелся.

– Все чисто. – Дойдя до капитанской каюты, он негромко постучал в дверь. Никто не ответил. – Отлично. Ты побудь на стреме и, если кто появится, постарайся задержать. Любой ценой. Прикинься, будто в обморок падаешь либо ногу сломал, – словом, выкручивайся как хочешь.

Карсон открыл дверь, вошел в каюту и, обнаружив на столе бутылку с водой, поспешно вытащил пробку. Затем он высыпал в воду содержимое своей склянки и сильно встряхнул, чтобы белый порошок растворился без следа.

Увидев Карсона, Бонни с облегчением вздохнул. Тот подмигнул ему и закрыл дверь.

– Пошли, выпьем еще по маленькой. Надо же отметить это дело.

В проливе Ла-Мер «Западный ветер» попал в сильный шторм. Море покрылось белыми барашками. К трем часам пополудни судно начало сильно качать, и капитан Свифт распорядился:

– Полковник О’Нил, спустить топсель.

– Слушаю, сэр. – Брайен сбежал вниз передать приказание.

Возвращаясь на мостик, он заглянул к Равене. С его башмаков и штормовки потоками стекала вода, так что в каюте образовалась целая лужа.

– Милый, ты точь-в-точь как утонувшая крыса.

Клипер круто лег на правый борт, и Равена пошатнулась. Брайен успел подхватить ее.

– Все шутишь. Лучше подумала бы, как качку перенести, скоро такое начнется…

– А что, плохо дело?

– Сейчас еще нет, но будет. Оставайся в каюте, а то еще за борт смоет.

Она закинула руки ему за шею и тесно прижалась всем телом.

– Смотри, платье промочишь.

– Да наплевать мне на платье, я за тебя волнуюсь. Тебя ведь тоже может смыть.

– Обо мне не беспокойся, – улыбнулся Брайен. – Буду смотреть в оба. Через все судно, от носа до кормы, протянули веревки, так что держаться есть за что. Справлюсь. – Брайен помрачнел. – Другое худо. Что-то капитан мне не нравится – белый как полотно, потеет, весь дрожит.

– Лихорадку, должно быть, подцепил.

– Самое время, ничего не скажешь. Может, Карсон и прав. Может, на самом деле лучше бы зайти в Рио-Гранде. Ладно, пора на мостик.

Брайен поцеловал Равену и ущипнул за ляжку.

– Человечество явно должно быть благодарно вам, дамам, за то, что отказались от всяких там кринолинов и турнюров.

Равена ответила не менее сильным щипком.

– Вообще-то говоря, – подмигнула она Брайену, – «дамы» как раз не отказались.

– Не важно. – Он снова поцеловал ее и вышел из каюты.

Добраться до кормы оказалось совсем не просто. Это путешествие напомнило Брайену, как он однажды объезжал диких мустангов, присланных в кавалерийскую школу. Небо раскалывалось от мощных ударов грома, над клипером, то взлетающим на гребне волны, то проваливающимся глубоко вниз, быстро сгущался туман. Верхушек мачт уже не было видно, и еще до наступления сумерек на судно обрушились мощные потоки дождя со снегом, и эта ледяная крупа впивалась в кожу, точно песок, а натянувшиеся до предела паруса жалобно стонали.

– Мыс Горн дает прикурить, – проворчал штурвальный, выбивая зубами крупную дробь.

– Это уж точно. Погодка, конечно, паршивая, но, по моим расчетам, к ночи худшее останется позади. – Заметив вдруг, что и Брайен, и штурвальный не сводят глаз с его дрожащих рук, капитан Свифт поспешно сунул их в карманы.

Брайен был не на шутку встревожен состоянием капитана. Тот горел как в лихорадке, зрачки неестественно расширились, речь становилась все более невнятной.

«Западный ветер» круто качнулся влево, и, если бы Брайен не успел поддержать его, Свифт упал бы на палубу.

– Сэр, вам, наверное, стоит пойти к себе и немного полежать. А мы тут с Флинтом как-нибудь вдвоем управимся.

Свифт потер лоб.

– Да, пожалуй, вы правы. Как-то мне не по себе. Наверное, съел что-нибудь не то. Рыба вчера вроде попахивала.

Брайен окликнул ближайшего из матросов:

– Дженкинс, проводите капитана к нему в каюту. Он неважно себя чувствует.

Ночью ветер сменил направление и теперь со всевозрастающей силой дул с юго-востока. После двенадцати часов почти беспрерывной вахты Брайен совсем обессилел и вынужден был уступить место на мостике боцману Принсу. Добравшись до каюты, он тяжело рухнул на койку. Равена кинулась вскипятить чая.

Глядя, как она наливает кипяток в жестяную кружку, Брайен слабо улыбнулся:

– Знаешь, ты чертовски привлекательна даже в этом жутком наряде. С наслаждением бы занялся с тобой любовью, да, боюсь, ничего не получится. Беспомощен, как младенец.

– Ну что ж, тогда я за тобою, как за младенцем, и поухаживаю, – сказала Равена, сбрасывая мокрый плащ. Она села на край койки и прижала его голову к своей груди.

– Хорошо, – вздохнул Брайен.

– Вкусно? – Она наклонила кружку, чтобы ему было поудобнее.

– Нектар. – Он сжал ее бедро. – Материнское молоко.

В глазах у нее мелькнула какая-то искорка.

– К концу года целые потоки будут. Впрочем, нет, только в апреле.

– Потоки чего?

– Материнского молока.

Брайен непонимающе уставился на нее:

– Какого такого материнского молока? Что-то у тебя ум за разум зашел, дорогая.

– Ничего подобного. – Она крепко прижалась к нему. – Скоро я буду матерью.

Брайен сел на койке и напряженно посмотрел на нее:

– Нельзя шутить такими вещами, Равена.

– А я и не шучу. Я буду матерью, а ты отцом.

– Ушам не верю!

– Я тоже долго не могла поверить, и тем не менее это правда. Годами я ждала этого момента. Мы с Роджером оба были бесплодны.

– А ты уверена, что… – Брайен не договорил.

– Что это твой ребенок? – засмеялась Равена. – Совершенно уверена. Сколько уж месяцев мы с Роджером… – Ее оборвал громкий стук.

Равена поднялась и открыла дверь. На пороге стояла Мэри Свифт. Глаза у нее безумно блуждали, тело сотрясала крупная дрожь.

– Джейсону гораздо хуже. Все это время он бредил.

– Входите, милая, выпейте горячего чая.

Равена взяла ее за руку и проводила к столу.

Мэри беспомощно уронила руки и заплакала.

– Мне страшно. По-моему, он умирает. Все время говорит о каких-то белых китах, об акулах, плавающих по каюте, о жутких призраках. Сейчас он забылся.

– О Господи, Брайен, что же делать?

Крепкий чай придал Брайену немного сил.

– Боюсь, – заговорил он, поднимаясь с койки, – ничего не остается, кроме как… В одиночку с судном мне не справиться. Придется взять на себя ответственность и призвать на помощь Карсона. Повернем назад и направимся в Рио-Гранде. Капитану нужна срочная медицинская помощь.

Он пошел в каюту первого помощника и объявил свое решение. К удивлению Брайена, Карсон не стал торжествовать победу.

– Вы правильно поступили, полковник О’Нил. Говорил же, старик вот-вот копыта откинет, но никто меня не слушал. Ладно, слава Богу, еще не поздно. Как-нибудь доберемся до порта. – Он живо натянул бушлат. – Так, я иду на мостик, а вам, мой друг, лучше бы немного отдохнуть. А то, глядишь, и сами свалитесь.

– Спасибо. Действительно, поспать часок-другой не помешает. Если что – будите.

Брайен заснул, едва щека его коснулась подушки. Но не прошло, кажется, и пары минут, как кто-то принялся изо всех сил трясти его за плечо.

– Брайен! Брайен! Да проснись же ты наконец!

Брайен очухался, как пловец, вынырнувший на поверхность. Перед глазами покачивалось, упорно не попадая в фокус, лицо Равены.

– Сколько я проспал?

– Шесть часов. Тебя зовет капитан.

– Он в сознании?

– Да. Мэри говорит, что кризис миновал. Лихорадка проходит, он в здравом уме и твердой памяти.

Брайен потянулся за брюками, висевшими на стуле подле койки, и опустил ноги на пол. Вскоре они с Равеной уже стояли у кровати Джейсона Свифта. Мэри отирала мужу лоб полотенцем, смоченным в спирте. Выглядел капитан еще измученным и осунувшимся, но неестественный румянец уже исчез. Голос у него был слаб, но ясен.

– Как вы, сэр? – участливо спросил Брайен.

– Как кошка, только что родившая дюжину котят. Словно весь воздух из тела выкачали. Но ничего, живой. – Он слабо улыбнулся. – Хотя вчера ночью были моменты, когда казалось, что все, кончаюсь. Ладно, а теперь вот что. Я слышал, будто «Западный ветер» поворачивает назад, к Рио-Гранде?

– Это верно, сэр. Вам нужен врач. К тому же не думаю, что нам с Карсоном удастся без вас обогнуть мыс Горн.

– Почему же без меня? Я в полном порядке. Есть слабость, но голова ясная, и я могу управлять клипером прямо отсюда, с кровати. А вы сделаетесь моими глазами, ушами, руками. И приказания передавать будете. Словом, нечто вроде моста между мной, командой и кораблем. Минуточку, минуточку, не перебивайте меня. Вы всего лишь второй помощник, а я капитан. А теперь отправляйтесь на мостик и передайте, что я велел идти вперед. Ясно?

– Так точно, сэр! – Брайен с улыбкой покачал головой и поднял руки.

Когда он появился на мостике, Карсон о чем-то говорил со штурвальным Бенсоном и помощником боцмана.

– Ну как, оклемались, О’Нил?

– Да, все в порядке. И капитану тоже лучше.

Первый помощник насторожился:

– Ах вот как? Но все равно ему нужен врач.

– Я вообще-то согласен, а вот он – нет. И он – командир. Бенсон, – обратился Брайен к штурвальному, – полный поворот кругом. Мы идем к мысу.

Штурвальный растерянно перевел взгляд с одного на другого.

– Так держать, Бенсон! – взревел первый помощник. – Я отстраняю капитана от должности в связи с невозможностью выполнять свои обязанности.

– Право на борт, Бенсон, – скомандовал Брайен. – Это приказ капитана Свифта. И любой на борту, кто откажется повиноваться ему, пойдет под суд как бунтовщик, и я буду свидетельствовать в пользу капитана.

– Кретин! – взорвался Карсон. – Мы же разобьемся о скалы как пить дать. С минуты на минуты шторм перейдет в настоящий ураган, неужели не видно?

Что погода ухудшается, спорить не приходилось. Чтобы защититься от пронизывающего ветра и ледяной крупы, Брайен поднял плечи и с головой укрылся высоким воротником плаща.

– Слушайте, мистер Карсон, – сказал он, – поговорите лучше с капитаном сами. Тем более что он вас вызывает. А заодно и боцмана с помощником. По-моему, он велит двигаться вперед не из одного лишь упрямства. В общем, пошли.

Четверть часа спустя все они собрались вокруг кровати капитана Свифта. Он бесстрастно выслушал горячую речь первого помощника, суть которой сводилась к тому, что возвращаться в Рио-Гранде необходимо.

– Все вы, капитаны клиперов, одинаковы – говорил Карсон. – Готовы рискнуть жизнью матросов, а в данном случае и собственной жены, лишь бы не признать, что хоть раз в жизни вынуждены были уступить океану. Да у вас в груди вместо сердца обломок киля.

Голос Свифта звучал хоть и слабо, но решительно:

– Ладно, Карсон, вы свое сказали. А теперь слушайте меня! Вы обмолвились как-то, что будь вы таким же моряком, как и я, то не первым бы помощником служили, а капитаном. Думаю, вы сильно преувеличили собственные возможности. Вы жалкий трус и предатель, недостойный даже паромом командовать. – Капитан ткнул пальцем в сторону боцмана и его помощника. – Но вы-то, вы-то хороши! Даже и вообразить себе не мог, что матрос клипера подожмет хвост и кинется на берег при первом же ударе волны.

– Вы не представляете себе, что там творится, сэр, – виновато сказал Принс. – Сколько уж раз в жизни я огибал мыс Горн, а такого не видел.

– Тем более не следует слушать Карсона. В противном случае вместе с остальными будете кормить рыб.

– Что это вы такое говорите? – вскинулся Карсон. – Нет, этот человек положительно тронулся умом.

– Слепец! Идиот! – презрительно оборвал его Свифт. – Да ведь не убежите вы от урагана, если кинетесь назад, к Огненной Земле. Он вас догонит, и судно выбросит на скалы в проливе!

Клипер резко качнуло вправо, и все не закрепленные так или иначе предметы посыпались на пол. Присутствующие судорожно вцепились в спинку кровати.

– Да, шторм убийственный, спору нет, – продолжал капитан. – И с минуты на минуту мы окажемся в самом пекле. И если волна ударит нас в корму, от корабля рожки да ножки останутся. Старик наш крепкий и сильный, но все равно как грецкий орех расколется.

– Не слушайте его, – взмолился Карсон.

– А послушаете этого типа, и все вы – покойники. Еще четверть, в лучшем случае полчаса, и рулевому не удержать корабль на плаву. С тем же успехом можно просто выбросить штурвал в море. Вода и так уже перехлестывает через палубу. Руль вот-вот заклинит.

– Капитан прав, – вдруг озарило боцмана. – Если идти против ветра, понесет на юго-юго-запад и, глядишь, просто проскочим через ураган.

– Ну вот, наконец я слышу речи настоящего моряка, – окрепшим голосом сказал капитан.

Поднявшись на полуют, Брайен, Карсон и штурвальный привязали себя веревками к поручням, чтобы не смыло за борт. Волны с угрожающим ревом накидывались на корабль, заливая мостик. Палуба превратилась в настоящее озеро. Клипер плохо слушался руля и то и дело рыскал из стороны в сторону, продвигаясь вперед буквально по футу.

Первый помощник был, по просьбе Брайена, допущен на мостик.

– Без его опыта и без его помощи мне не обойтись, – сказал он капитану. – Решения нужно принимать в доли секунды, и с вами посоветоваться у меня просто не будет времени.

– Наверное, вы правы, – с некоторым сомнением сказал капитан. – Но можно ли доверять этому типу?

– Что бы ни толкнуло его на саботаж, сейчас ему придется думать не только о тех, кто на борту, но и о себе самом. Он собственную шкуру спасает.

Ветер и волны все усиливались, и наконец действительно начался настоящий ураган. Волны с огромной силой ударяли в корпус судна и с ревом обрушивались на палубу, оставляя на ней глыбы льда. Матросов швыряло по судну, они были по пояс в воде, хватаясь за покрытые ледяной коркой лини, раздирая руки в кровь, лишь бы не смыло за борт. А уж те, кому довелось быть на вантах, и вовсе смотрели в лицо ужасной смерти – они запросто могли превратиться в ледышки. И тем не менее никто не дрогнул. Либо прорвутся, оставив позади кошмарный мыс, либо рухнут с раскачивающихся мачт в бушующие волны. Но не сдадутся.

Все это время судно двигалось на юго-юго-запад, но через два часа Карсон приказал:

– Право руля!

– Но ведь там еще хуже, сэр, – осторожно заметил штурвальный.

– Это только так кажется, Бенсон, – успокоил его Карсон. – Так мы быстрее проскочим через эпицентр урагана.

С нижней палубы поднялся помощник боцмана.

– Барометр падает. Двадцать девять на десять.

Офицеры молча кивнули. Даже просто говорить сейчас было трудно. Даже дышать. Стоило открыть рот, как его мгновенно забивало порывом ветра.

На клипер обрушилась очередная волна. Эта была выше остальных – настоящая стена воды.

– Заваливаемся на левый борт! – заорал Бонни. – Сейчас перевернемся!

– Лево руля! – скомандовал Брайен.

– Корабль не слушается! – вскрикнул штурвальный. – Нас разворачивает!

Брайен с изумлением увидел, как сорвало с места и выбросило за борт полубак. Самые высокие мачты накренились так, что почти касались верхушками поверхности разъяренного океана. В этот момент ударила еще одна волна, и Брайену показалось, что все, их поглощает разверзнувшаяся пасть вод. Крен сделался угрожающим. Судно задрожало всем корпусом, и скрип мачт, стон тимберсов зазвучал предсмертным воплем.

«Западный ветер» подпрыгивал на поверхности, как пробка, изо всех сил стараясь не завалиться на борт. Клипер встряхивался, словно живое существо, сливая воду со своих вздувшихся парусов. Сквозь слепящую снежную крупу Брайен видел, как Карсон с Бенсоном пытаются удержать упрямо рвущийся из рук штурвал. Держась за веревку, он буквально дюйм за дюймом начал пробираться к ним на выручку.

– Держать! – процедил сквозь зубы первый помощник. С помощью Брайена им удалось-таки кое-как выровнять корабль.

Ветер дул со страшной силой, общаться можно было только посредством жестов. Небо потемнело, как ночью, и сквозь почти непроницаемую мглу Брайен видел лишь, как нок-реи захлестывают вскипающие буруны. Покрывшиеся льдом брусы перекатывались под туго натянутым брезентом, как беспомощные щенки.

В полдень Брайен спустился в капитанскую каюту.

– Ему снова хуже, – сказала Равена, смачивая лоб больному полотенцем, пропитанным в спирте. Мэри крепко спала, свернувшись калачиком в кресле.

– Бедняга, она целые сутки провела на ногах. – Равена и сама едва держалась на ногах.

– Это вы, полковник? – прошептал капитан, не открывая глаз.

– Да, сэр, как вы?

– Снова лихорадит. И к тому же ничего не вижу. – Свифт слабо дернул за веревку, которой его привязали к кровати, иначе немедленно сбросило бы на пол. – Видите, валяюсь тут, как поросенок, которого собрались зарезать. Осталось только сунуть в рот яблоко.

Брайен рассмеялся:

– Вижу, что чувство юмора вы по крайней мере не утратили.

– А что тут такого? Прорвемся. И я, и «Западный ветер».

– Не сомневаюсь. – Брайен попытался придать голосу уверенность, которой на самом деле не испытывал.

– Как там ветер?

– Ураган усиливается и постепенно смещается на юго-юго-запад. Барометр подскочил было на десять делений, потом снова упал.

– Ветер, говорите, меняет направление? И барометр прыгает? Все ясно, скоро выберемся из этой заварухи. Держите строго на северо-северо-запад.

Брайен кивнул и направился к выходу. Равена поспешила вслед за ним.

– Думаешь, справимся?

Он пальцем приподнял ей подбородок.

– А то как же? Думаешь, я соглашусь потерять тебя во второй раз?

Он нежно поцеловал ее и двинулся на негнущихся ногах в сторону мостика.

Час спустя барометр показывал двадцать девять – двадцать.

В шесть пополудни шторм вроде бы начал стихать.

К восьми барометр подскочил до двадцати девяти – восьмидесяти трех, порывы ветра сменились ровным дуновением. Черные облака рассеялись, и на небе появилась полная луна.

Люди на мостике хохотали как бешеные, выкрикивали что-то, поздравляли друг друга с победой над силами дикой природы.

– Ну что ж, О’Нил, выходит, мы все-таки справились, – широко ухмыльнулся Карсон.

– Да, благодаря старому бульдогу, который лежит там, у себя. – Брайен мотнул головой в сторону палубы. – Тому самому, у кого вместо сердца обломок киля, – иронически добавил он.

– А, вы об этом… – смущенно протянул Карсон. – Видите ли, я…

– Не стоит, – оборвал его Брайен. – Что бы там каждый из нас раньше ни сделал дурного, за последние двенадцать часов все мы полностью оплатили счет. Пойду проведаю старика.

С первого взгляда видно было, что капитан клипера возвращается к жизни. Это чувствовалось и по голосу – давно он уже не звучал так звонко и решительно:

– Хватит болтать! А ну-ка живо на палубу и велите боцману пошевелить людей. Приготовиться поднять паруса! Все!

– Слушаю, сэр! – Брайен вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь как положено.

Выходя из каюты, он привлек к себе Равену.

– Следующая остановка – Сан-Франциско. Вот так, дорогая, все беды позади.

Обогнув мыс Горн, «Западный ветер» пошел вдоль западного побережья Южной Америки. Погода стояла прекрасная, ветер благоприятствовал путешественникам. Команда из кожи вон лезла. Капитан, которого не оставляли своими заботами жена и Равена, уверенно шел на поправку.

– Таких красивых сестер милосердия в мире не сыщешь, – как-то шутливо бросил он, когда они с Брайеном разлеглись в шезлонгах на палубе под палящим тропическим солнцем.

Брайен перевел взгляд на женщин, оживленно беседовавших о чем-то, облокотившись о поручни. Их длинные волосы – у одной темные, у другой светлые – развевались на ветру.

– Прямо как две русалки, – заметил Брайен.

– Ну конечно, вы, ирландцы, все склонны романтизировать. – Капитан посерьезнел. – Скажите-ка, Брайен, ну доберемся мы до Сан-Франциско, а дальше-то что? Как жить думаете? Не такое это место, чтобы женщины вроде Равены вили там домашнее гнездо. Это рассадник разврата, порока, преступлений, включая и убийства.

– Меня это тоже беспокоит, Джейсон, – нахмурился Брайен. – Особенно если иметь в виду, что Равена беременна.

– Да, Мэри страшно о ней беспокоится. Слушайте, а почему бы вам не остаться на борту? Женщины прекрасно ладят друг с другом, а вы сделались мне незаменимым помощником. Так что пойдем вместе в Нью-Йорк.

– Спасибо, Джейсон, вы очень добры, но ведь ребенок… Не может же Равена рожать прямо в море.

– Это верно. – Свифт почесал подбородок. – Об этом я как-то не подумал.

– И еще одно. На Восток нам после всего, что случилось, путь заказан. И пожениться мы с Равеной не можем из-за брата. Он не успокоится, пока хоть одного из нас не сведет в могилу. Знаю я его – мы одной крови. Он и на краю света отыщет нас с Равеной.

Свифт задумчиво потер дочерна загоревший лоб. Внезапно лицо его осветилось:

– Знаю, что надо делать! Вы дойдете с нами до Гавайев. Там у меня есть старый друг, некто Джордж Дил. У него сахарная плантация, и я об заклад биться готов, что вы со своим умом и хваткой ему ой как пригодитесь. Там катастрофически не хватает управляющих.

– А на каком из островов он живет?

– По-моему, на Мауи.

– И впрямь край света, – задумчиво сказал Брайен. Ему вспомнилась родная Ирландия. Путь от нее до Гавайев действительно долог.

– Что вы сказали?

– Хорошая, говорю, мысль. Спасибо, Джейсон, за все, что вы для нас делаете. Посоветуюсь с Равеной.

– Прекрасно придумано, – живо откликнулась она, услышав о предложении капитана. – Знаешь, девчонкой я читала в отцовской библиотеке о Гавайях все, что могла откопать. Эти места всегда казались мне страной чудес.

Брайен поцеловал ее в затылок и ласково улыбнулся:

– Иногда ты бываешь таким младенцем.

– Скажешь тоже, – хмыкнула Равена. – Не забывай когда родится ребенок, мне будет почти двадцать восемь.

– В моих глазах ты всегда останешься десятилетней девочкой, какой я увидел тебя на балу у вице-короля.

Равена обняла его и потянула вниз, к себе на койку.

– Опять за свое?

– Но это же чистая правда, радость моя.

– Да я не против, мне даже нравится, когда ты говоришь, какая я молодая. – В глазах у нее зажегся огонек, а на лице появилось хитрое выражение. – Тем не менее сейчас я хочу, чтобы ты вспомнил, что я женщина.

– А тебе можно? – озабоченно спросил Брайен. – Я имею в виду – ребенку не повредит?

– Пока не жаловался, – захихикала Равена. – Когда начнет, сразу дам тебе знать.

Брайен погладил ее по спине и покачал головой.

– Да, Равена О’Нил, бабенка ты каких поискать. – Он усмехнулся. – И в то же время честная женщина, в том смысле, что я дал тебе свое имя, пусть, так сказать, и по доверенности.

Они дружно рассмеялись и занялись любовью.

Холодным, неприветливым январским утром 1865 года «Западный ветер», сворачивая один за другим паруса, горделиво вошел в бухту Сан-Франциско.

Брайен и Равена, обнявшись, стояли у поручней.

– Знаешь, мне не терпится начать новую жизнь, а тебе?

– Сказал бы – надо держать ухо востро.

– Пусть так, но ведь такова жизнь, родной. Новый опыт. Путешествие в неведомое. Как в тот день, на лугу в Доунгэле, когда мы впервые были вместе. Вот это было переживание! Жизнь – нечто вроде книги. Кончается одна глава, переворачиваешь страницу, и начинается новая.

Брайен прижал ее к себе.

– Романтики в тебе на пятерых хватит. – Он бросил взгляд на ее округлившийся живот. – Ну как он там у нас сегодня?

– Все хорошо. А почему ты решил, что это он?

– Отцовский инстинкт.

– Ладно, он или она – все равно это моя самая большая любовь.

– Ах вот как?

– Кроме тебя, но в этом есть что-то святое, потому что он или она – это наша любовь. Наша взаимная любовь.

– Точно.

С причала донесся свист и шум – береговая команда ждала, пока с клипера бросят чалки. Брайен с Равеной перегнулись через поручни.

– Какие вести с фронтов? – крикнул Брайен, обращаясь к начальнику береговой команды.

– Не сегодня завтра все будет кончено. Мятежников бьют повсюду.

– Линкольна переизбрали?

– Конечно. В Белом доме по-прежнему наш добрый честный Эйб.

Брайен молча вознес благодарственную молитву Богу и святому Патрику.

– Это мой святой, – вслух сказал он.

– Кто?

– Авраам Линкольн. А ведь он ирландец, дорогая, известно тебе это?

– Хорошо, если так. Жаль только, что в Англии такого нет. Нет англичанина, у которого хватило бы мужества освободить ирландских крестьян.

– Все будет, дорогая, все будет.

Подошли Джейсон Свифт и Мэри.

– Ну что, полковник О’Нил, готовы сойти на берег?

– Ко всему готов, капитан Свифт.

 

Глава 16

«Западный ветер» вошел в бухту Лахайна в конце первой декады февраля. Знойная, томная красота Гавайских островов произвела потрясающее впечатление на Равену и Брайена. Покачивающиеся высоченные пальмы и яркая зелень полей, так напоминающих их родной Изумрудный остров. Все вокруг полыхало многоцветием. Сверкающий алмаз в обрамлении кристально прозрачной голубой воды и еще более голубого неба.

– В жизни ничего подобного не видел, – признался Брайен.

– Неужели даже в Ирландии? – поддразнила его Равена.

– Там иное: красота сердца, которая и глаз поражает. А это… это по чувствам бьет. Кажется, посмотри подольше – и ослепнешь.

– Чудесное место для новорожденного. Спасибо вам, спасибо огромное, Джейсон и Мэри, что привезли нас сюда. – Равена положила руки на живот, заметно увеличившийся с тех пор, как они покинули Сан-Франциско.

– Жаль, что не останетесь с нами до конца плавания. Я буду скучать.

– И я тоже, дорогая моя Мэри.

Джейсон Свифт ткнул пальцем на юг.

– Вон там – Гавайи, самый крупный из островов архипелага. – Мы – на втором по величине. К западу – Оаху, Кауаи, Молокаи, Ниу, Ланаи и Кахоолаве. Нога белого человека ступила в эти райские кущи на Тихом океане меньше чем сто лет назад. Это было в 1778 году, и человека этого звали Джеймс Кук.

– Я читала его дневники, – заметила Равена. – Он был потрясен красотой местных жителей – и мужчин, и женщин. Он сравнивал их с бронзовыми богами и богинями.

– Верно, и говорил, что красоте физической вполне соответствует щедрость души, – откликнулся Свифт. – Они гостеприимно встретили белых на своей плодородной и прекрасной земле. Всех без исключения – миссионеров, фермеров, торговцев.

– И что же здесь выращивают? – спросил Брайен. – Ананасы и кокосы?

– Так принято считать, – улыбнулся Свифт, – и доля истины в этом есть. – Но вообще-то главное богатство здесь – сахар. Тростниковые плантации разрастаются день ото дня, и все же этот рост отстает от мировой потребности в сахаре.

В тот же день их гостеприимно встретили в доме Джорджа Дила, владельца одной из крупнейших сахарных плантаций на Мауи. Большой белый дом чем-то напоминал «Равену», и будущая мать почувствовала укол ностальгии.

Дил оказался крупным лысеющим мужчиной лет шестидесяти. Говорил он с легким шотландским акцентом. При звуках этой речи Равена еще больше затосковала по земле, на которой родилась. Ведь шотландцев и ирландцев связывают тесные узы.

Дил предложил гостям чай с печеньем, а потом повел по тростниковым плантациям.

– Вас мне сам Бог послал, полковник О’Нил, – обратился он к Брайену. – И недели не пройдет, как вы здесь освоитесь.

– Надеюсь. К чему эти церемонии? Зовите меня просто Брайен, а я буду звать вас Джорджем.

– Прекрасно, Брайен.

Экскурсия по плантации произвела на Равену угнетающее впечатление.

– Смотрю, у вас работают только негры, индейцы да азиаты, – сказала она Дилу.

– В общем, да, мэм. За вычетом так называемых lunas, то есть надсмотрщиков. Это белые со всех концов света. Косоглазые – из континентального Китая. Мои – из провинции Квантун. Они нанимаются в надежде разбогатеть здесь и вернуться к себе в деревню уважаемыми людьми. – Дил неопределенно пожал плечами. – Иные действительно возвращаются в Китай – богачами не богачами, но жить есть на что. Только на это у них уходят годы, зарабатывают-то они двенадцать долларов в месяц. К тому же китайцы – отчаянные игроки: домино и фэн-тэн, это карточная игра. Лучший из моих рабочих, Лум Вонг, за семь лет заработал тысячу долларов. А потом спустил их в Лохайне за одну только ночь.

– Какой ужас, – сказал Равена. – Вот бедняга.

У нее сердце разрывалось при виде работников – в большинстве своем невысоких, согбенных, исхудавших людей, надрывающихся на полях под обжигающим солнцем. Во главе каждой группы рабочих стоял luna, белый, одетый в светлые полотняные брюки, рубаху такого же цвета и пробковый шлем. Вдруг один из них, проходя по участку, остановился и начал бить китайца по голым плечам бамбуковой палкой с шипами.

– Надо его остановить! Эй ты, свинья, прекрати это безобразие! – Равена рванулась к нему, и не известно, чем бы все это кончилось, не останови ее вовремя Брайен.

– Спокойно, малышка, спокойно.

Дил явно был смущен. Побагровев, он шагнул вперед и схватил надсмотрщика за руку.

– Колт, сколько раз тебе говорить – не расходись.

Дон Колт был высокий мужчина, даже выше Брайена с его шестью футами и двумя дюймами. Такого урода Равена в жизни не видела – настоящая злобная горилла с перекошенной мордой.

– Да что вы, Джордж, сами, что ли, не знаете? – угрюмо откликнулся он. – Это же лентяй из лентяев, я только сегодня его уже шесть раз предупреждал.

Дил заговорил по-китайски со съежившимся от страха и боли желтолицым. Тон у него был дружеский и увещевающий.

Китаец разразился потоком слов, то и дело указывая на Колта. Тот взревел и схватил его за косичку, словно кошку за хвост.

– Ах ты, враль паршивый! Ну смотри у меня! Знаешь, что сейчас сделаю? Свяжу твою косицу!

– Хватит, Колт! – резко бросил Дил. – Оставь его в покое. Не бойся, – повернулся он к китайцу, – никто твою косичку не свяжет.

Покончив с этим, Дил повел гостей дальше.

– Прошу извинить меня, милые дамы. Колт слишком легко выходит из себя, хотя, должен признаться, иные из этих бездельников вполне заслуживают такого обращения. Только и ищут повода увильнуть от работы, а ведь им платят.

– Не очень-то щедро, – фыркнула Равена. Ей вдруг вспомнилось, как однажды она застала Карла Рейнолдса избивающим одного из полевых рабочих на плантации отца. Тогда она выхватила у него хлыст и задала жару ему самому.

Джордж Дил пристально посмотрел на нее и заговорил с едва сдерживаемым раздражением:

– Знаете, мэм, ведь они по доброй воле сюда приехали, и сколько им будут платить, тоже знали. По-моему, вашим рабам ничуть не лучше, даже хуже.

– А мне кажется – лучше. По крайней мере на нашей хлопковой плантации рабов хорошо кормят, они живут в чистоте, и никто не поднимает на них руку. – Равена снова вспомнила Карла Рейнолдса.

– Да, но твой отец не такой, как другие рабовладельцы, – мягко заметил Брайен.

– И все равно… – Равена осеклась, понимая, что он прав.

От вида приземистых перенаселенных бараков, где ютились работники, ей едва не сделалось дурно. Постели им заменяли соломенные маты, плотно примыкавшие друг к другу, а в изголовье лежали какие-то деревяшки.

– Это еще что такое? – осведомилась Равена.

– А это вместо подушек. Китайцы любят спать на твердом, – пояснил Дил.

– О Господи!

Равена едва дождалась окончания осмотра и возвращения в усадьбу. Китаец в белой униформе подал напитки на террасу. Ничего подобного Равена в жизни не пробовала.

– Напиток богов. Что это такое, мистер Дил?

– Местный коктейль. Ананасовый сок, кокосовое молоко и, разумеется, капля рома.

Райский уголок. Равена чувствовала себя словно языческая богиня на горе Олимп или в Нирване. С моря дул ветерок – такой же сладостный, как и напиток, что они попивали. Париж с ума бы сошел от таких ароматов!

– Брайен, мне здесь понравится.

– Рад слышать это, миссис О’Нил, – с облегчением вздохнул Дил. – А то мне показалось, что вам не очень-то улыбается будущая работа мужа.

– Он привык работать по-другому. Люди его будут уважать, а не бояться.

– Стало быть, решено, Брайен? Заключаем контракт?

– Да.

– Отлично. Завтра прямо с утра проедемся по плантации, и я вам все покажу. Главное – вы снимете с меня часть нагрузки по управлению всем этим хозяйством. Вам предстоит трижды в день объезжать поля, а потом докладывать мне. Ну и еще – бухгалтерия.

– А вот тут я бы могла помочь, мистер Дил. В цифрах я разбираюсь, – вызвалась Равена.

– Благодарю вас, мэм. Нынешнюю ночь вы проведете здесь, у меня в доме, но завтра для вас подготовят бунгало. Там надо только немного убраться да подкрасить кое-что.

Капитан Свифт взглянул на часы:

– Пожалуй, нам пора возвращаться на корабль, Мэри.

Дил в сопровождении Брайена и Равены вышел к экипажу проводить их.

– Завтра заглянем посмотреть, как вы устроились, – сказала Мэри Равене.

– Когда отплываете? – спросил Брайен.

– Как только загрузим трюмы сахаром с плантации Дила, – ответил Свифт. – Не позднее пятницы.

– Я буду скучать по ним, – вздохнула Равена, помахав вслед отъезжающим. – Да и по «Западному ветру» тоже.

– Скучать не так уж плохо, – заметил Дил. – Понимаешь, как хорошо было раньше. Я и сам частенько вспоминаю Глазго. Иногда проснешься ночью, и так остро ударит в ноздри запах клея и свежевыструганного дерева в доках, что кажется, будто вернулся домой.

Все трое молча постояли некоторое время, погруженные в мысли о былом.

Этой ночью, лежа на широченной кровати с балдахином, Равена наслаждалась блаженной мягкостью матраса, на каком ей не приходилось лежать с тех самых пор, как она уехала из Ричмонда.

– Жаль, что тебе придется заниматься такой работой, – сказала она.

– А ты предпочитаешь, чтобы я служил в гавайской армии? – Брайен зевнул, закидывая руки за голову.

– Что за дурацкие шутки?

– Я серьезно. Я – сын графа Тайрона, всю жизнь служил в кавалерии, так что успех в мире бизнеса мне едва ли светит.

– Между прочим, до войны ты работал в магазине.

– Равена, мне скоро тридцать, – тяжело вздохнул Брайен. – Из возраста магазинного клерка я как-то вышел. К тому же девяносто процентов здешнего населения носят только набедренные повязки и спят в шалашах, которые женщины называют «муу-муус».

– И все равно мне ужасно жаль этих бедных китайцев. Те же рабы, разве что на жалованье. И я верно сказала Джорджу Дилу – в «Равене» рабам живется лучше.

– Не торопись судить. Не все lunas такие звери, как этот Колт.

– Гнусный тип. – Равена повернулась на бок и приподнялась на локте. – Да, хотела спросить тебя. Почему этот китаец так напугался, когда Колт пригрозил отрезать его косичку?

– Да не отрезать, – засмеялся Брайен, – связать. – В Китае косичка – символ мужественности. Мужчину со связанной косичкой все презирают. Как, допустим, импотента в нашем с тобой мире.

Равена легонько провела ладонью по его обнаженной груди, потом спустилась ниже, к животу.

– Ну, тебе-то это не грозит, бычок ты мой дикий.

Брайен схватил ее за руку.

– Не надо, любимая, боюсь, не выдержу. А тебе уже нельзя; придется терпеть, пока не родишь.

Урча, как котенок, Равена высвободила руку:

– Как говорят ирландцы, шкуру с кошки можно содрать по-разному. Побалую-ка я тебя, Брайен.

Оба они остро ощущали близость друг друга.

– Лежи спокойно и не мешай мне, – прошептала Равена. Она пробежала пальцами по его мощным бицепсам; разгладила волосы на мускулистой груди; надавила на плоский живот; обхватила напрягшуюся мужскую плоть.

– Милый, – простонала она. Его пальцы запутались в ее длинных разметавшихся волосах.

Равена сползла немного ниже, так, чтобы волосы ее полностью накрыли его живот и пах, наклонила голову и жадно приоткрыла губы…

На следующий день они перенесли свой скудный скарб в свежевыкрашенное бунгало, которому предстояло на ближайшие два года стать их домом. Домом, в котором и родилась их дочь Сабрина. Домом – царством любви, счастья и умиротворенности.

С выбором имени Равену озарило, едва она поднесла только что родившееся дитя к груди.

– Сотворили тебя, любовь моя, Равена и Брайен, и быть тебе Сабриной, чтобы в твоем имени сошлись наши имена. Брайен, Равена, Сабрина. Теперь-то уж точно, Брайен, мы связаны навек. – Равена поцеловала ему руку, а Брайен, наклонившись над кроватью, мягко прижался к ее губам, а потом к щечке новорожденной.

Выглядел он совершенно потрясенным.

– Никогда в жизни не прикасался к такому мягкому. О Господи! Такая кроха, такая хрупкая, даже страшно.

– Ты бы лучше поостерегся, папочка, – засмеялась Равена. – Она куда сильнее, чем тебе кажется.

Вскоре ему пришлось убедиться в правоте Равены.

Уже в полуторагодовалом возрасте Сабрина привыкла дергать его за брюки, требуя поиграть в любимую игру. Заключалась игра в том, что Брайен должен был с оглушительным «у-у-у-пс» подбрасывать дочь высоко в воздух и потом ловить на лету.

– Только поосторожнее. Ведь она такая крошечная и хрупкая, – неизменно поддевала его в таких случаях Равена, наблюдая за игрой с крыльца.

Но и на солнце есть пятна. Так и безмятежный покой семейной жизни порой нарушался вторжениями извне. Генерал Роберт И. Ли капитулировал при Аппоматоксе перед войсками генерала Улисса С. Гранта.

– Напрасно северяне заключили мистера Дэвиса в тюрьму, как обыкновенного уголовника, – заявила Равена. – Это настоящий джентльмен и истинный борец за то дело, в которое верит. Великий патриот.

– Но дело-то неправое, – откликнулся Брайен. – Впрочем, похоже, Юг ждут нелегкие времена. Попомни мое слово, северяне свой фунт мяса не упустят.

Известие об убийстве президента Линкольна, хотя и пришло на Гавайи через три месяца после этого ужасного события, совершенно потрясло Брайена с Равеной.

– Хорошо, что мы не живем больше в Соединенных Штатах, – сказала Равена. – Боюсь, война и ее последствия разрушат эту страну. Какой корабль ни заходит в наши края, всякий приносит все новые вести о царящем там хаосе, насилии, кровопролитии. Такое ощущение, что война не только не кончилась, но, наоборот, разгорается с новой силой.

Однажды они столкнулись с капитаном сухогруза, человеком уже в возрасте.

– На Юге сейчас полный раздрай, – рассказывал он. – Глазам не поверишь. Негры живут в домах своих вчерашних хозяев, а те на них работают. Дочерям плантаторов приходится удовлетворять сладострастные желания больших черных жеребцов – прошу прощения, мэм, но это чистая правда.

Порой от таких рассказов Равене хотелось рыдать в голос.

– Бедные мои отец с матерью! Должно быть, их уж нет на белом свете, а мы ничего и не знаем. И друзья, милые друзья. Сидли. Тейтсы. Барби и Пеннелл. Полковник Купер с семьей. Как думаешь, что с ними сталось?

– Вряд ли янки так уж плохо обращаются с твоими родителями и друзьями – все-таки это люди из высших слоев общества. Да и что толку гадать? Все равно ничего не узнаем, как не узнаем и про мою родню в Тайроне.

Весной 1867 года Брайену выпала возможность купить небольшую плантацию таро на другой оконечности острова.

– Это еще что за невидаль такая – таро? – поинтересовалась Равена, когда Брайен поделился с ней своими планами.

– Таро для местных жителей – то же, что картофель для ирландцев. Да и выглядит плод – его здесь называют «корм» – примерно как картофелина. Единственный недостаток состоит в том, что этому плоду надо полных двенадцать месяцев, чтобы вызреть. Но в этом же есть и свое преимущество: между посадкой и сбором урожая проходит много времени, которое можно уделять домашним делам.

– Ну разумеется, я знаю, что такое «корм». Сначала кипятят воду, потом отваривают клубни на пару и, наконец, сбивают в пюре.

– А потом добавляют воды, и получается «пой».

Пой на Гавайях – практически национальное блюдо, однако же Равена так и не смогла заставить себя полюбить его, как испытывала в свое время едва ли не отвращение к ирландской картошке.

Узнав о приобретении Брайена, Дил пришел в восторг:

– Вы на верном пути, друг мой. Примите мои поздравления!

И в знак дружбы и признательности он освободил от контрактных обязательств своего лучшего работника, чтобы его услугами мог воспользоваться Брайен.

– На Лума Вонга вы не нахвалитесь, – убежденно сказал Дил. – А про таро он вообще все знает, так что смело можете ставить его десятником.

Брайен даже растерялся:

– Нет, Джордж, такого подарка я принять не могу. Ведь я же знаю, что этот малый для вас значит.

– Нет-нет, Брайен, – отмахнулся Дил, – я даже рад избавиться от него. Честное слово. Между Лумом и Колтом давно черная кошка пробежала, и добром это не кончится. У вас ему будет лучше.

Действительно, Лум оказался потрясающим приобретением.

Вместе с ним в общую семью вошла и Энис Вонг, шестнадцатилетняя аборигенка, которую взяли присматривать за Сабриной. Сьюзи, как все ее здесь звали, была полукровка, вернее сказать, в жилах ее текли три разные крови – гавайская, китайская и норвежская.

Ну и, разумеется, еще пес Сабрины – Доунгэл, или просто Донни, в котором разных кровей было еще больше, чем у Сьюзи. В общем-то попросту рыжая дворняга со слишком большими лапами и ушами, весело покачивающимся хвостом и парой удивительно любящих, верных и преданных глаз – таких Равене в жизни видеть не приходилось.

Ночью Равена с Брайеном шли в спальню своего нового дома. Он не был похож на особняк либо замок, в каких жили в Ирландии О’Нилы и Уайлдинги. И на царственную «Равену» тоже не походил. И даже на особой красотой не блещущий дом Джорджа Дила.

– А мне больше ничего и не надо, – говорила Равена. – Это самое лучшее и самое красивое место на свете.

Брайен только улыбался. Дом представлял собой средней величины строение. Ничего особенного, но стоит на земле прочно. А красота, о которой говорила Равена, – это красота внутренняя. Красота их взаимоотношений, их любви друг к другу и к ребенку.

Каждый вечер перед сном повторялось одно и то же. Сабрина тяжело вздыхала и бормотала что-то на своем, еще неразборчивом языке. Донни, устраиваясь на ночь под детской кроваткой, ворчал и скреб лапами по полу. Грудь Равены поднималась и опадала при льющемся через открытое окно лунном свете. Ветер с океана доносил местные экзотические ароматы. Издали долетал шум прибоя.

Ее рука доверчиво и уютно ложилась в его большую ладонь, задубевшую от повседневной работы, которую Брайен делил со своими наемниками. Китайцы души не чаяли в Брайене. Таких хозяев они прежде не видели.

В какой-то момент он ощущал легкое пожатие. На их языке это означало:

Я хочу тебя.

Рай. Отныне и во веки веков. И ничто не может нарушить этот мир и покой.