Капельдинер провожает нас к местам.

Шарлотта скрещивает руки на груди и вздыхает.

— С тобой все в порядке?

Она кивает. Ее губы сжаты в прямую линию.

— Уверена? Готов поспорить, что по виду ты злишься.

— Я в порядке.

Я скептически выгибаю бровь.

— Уверена, что ничего не случилось?

— Ничего серьезного, — она хватает меня за рукав рубашки и мгновенно переводит стрелки. — Когда мы сделаем куклу Вуду для того репортера?

Я притворяюсь, что задумчиво смотрю вдаль.

— Давай посмотрим. В моем ежедневнике есть свободное место завтра в три. Подойдет?

Она энергично кивает.

— Ты принесешь булавки, а я достану ткань.

— Отлично. Я найду обучающее видео на YouTube, чтобы сделать все правильно.

Она лучезарно улыбается и шепчет мне, когда начинается увертюра:

— Эти вопросы были мне ненавистны.

— Он пытался разыграть сложный мяч, но счет остался неоткрытым. Хотя ты была великолепна.

— Они были неловкими, — говорит она и прижимается ближе ко мне, когда первые звуки скрипки разносятся по залу. — Как думаешь, он догадался о нас?

— Было похоже, но думаю, он просто забрасывал нас вопросами, ожидая, когда мы споткнемся.

— Кстати, тебе понравился мой последний ответ?

Понравился? Я в восторге от ее фразы о быстрой влюбленности. В большем восторге, чем должен быть.

— Это было восхитительно.

— Я справилась, не так ли? — говорит она, дуя на пальцы, словно схватилась за горячую ручку сковороды.

Мое сердце вздрагивает, а затем проваливается вниз. Я чувствую, что тону в желании того, чтобы все сказанное ею оказалось правдой. Мне хочется, чтобы что-то из этого оказалось реальным.

— Это было вполне правдоподобно, — говорю я, фальшиво улыбаясь, и ее ответ опять напоминает мне о том, что по какой-то неизвестной мне причине я не хочу, чтобы это все закончилось. Чуть больше, чем через четыре дня, для нас с Шарлоттой наступит финал.

Она уйдет, но я хочу продлить момент.

Начинается первый акт, и я думаю — нет, я уверен — что это официально мой самый нелюбимый момент в мюзиклах. Наблюдать за этим больно.

***

Шарлотта молчит, пока мы бредем по Таймс-сквер, пожелав спокойной ночи моим родителям и Офферманам. Мы пробираемся сквозь сумасшедшую толпу, напоминающую сардин в жестяной банке искрящегося неонами Манхэттэна — человеческий зоопарк в центре многомилионного города. Парень в серебряном костюме робота подражает его судорожным движениям, собирая в цилиндр монеты. Продавец миниатюрных Статуй Свободы толкает Шарлотту локтем.

— Ой, — бормочет она.

— Ты в порядке? — спрашиваю я и протягиваю ей руку. Забота о ней — это инстинкт, я полагаю. Но тут же отдергиваю ладонь. Она не хочет, или ей не нужно это. Она может позаботиться о себе.

— Да, со мной все будет хорошо, — говорит она, пожимая плечами. — И эй, мы пережили еще одно представление.

— «Скрипача»?

Она качает головой.

— Нет, — она подражает тону диктора на радио. — И сегодня в восемь часов вечера у нас в прямом эфире Счастливая Обрученная Пара.

Я вздрагиваю.

— Правильно. Это.

Сейчас мне следует пошутить. И успокоить ее. Я должен сказать ей «спасибо» еще раз.

Но не говорю ничего. Мне нечего сказать. Лысый мужчина с золотыми зубами зазывает зрителей на комедийное представление с полуголыми людьми.

— На полуголых скидка.

Кто-то кричит в ответ:

— А голые бесплатно?

Мы проходим мимо театра, потом магазин футболок, обходим пару в шортах хаки, белых кроссовках и футболках пожарной охраны. Я понятия не имею, куда мы идем. Честно говоря, даже не знаю, почему мы решили пойти по Бродвею. Видимо, просто сделали крюк. Да что со мной не так? Я даже не могу ориентироваться в родном городе.

Мы достигаем угла Сорок Третьей и останавливаемся на тротуаре. Автобус ползет по Восьмой-авеню. Туристы обходят нас, а мы с неловким чувством стоим лицом друг к другу. Всю мою жизнь я знал, что делать, куда идти, как встречать каждый поворот судьбы. Сегодня вечером я ничего не знаю и едва понимаю, как переступать ногами.

Я почесываю голову.

— Хм, куда мы идем, Спенсер?

Я пожимаю плечами.

— Понятия не имею.

— Чем планируешь заняться? — спрашивает она, сжимая руки, словно не знает, куда их деть.

— Чем хочешь, — говорю я, засовывая руки в карманы джинсов.

— Давай куда-нибудь сходим?

— Если хочешь.

Она вздыхает.

— Может, я просто возьму такси до дома?

— Ты хочешь поймать такси? — спрашиваю я, и мне хочется дать себе пинка. Сейчас я сам себе ненавистен из-за этого нерешительного, незнакомого мне чувака, который пытается контролировать мое тело. Я его не знаю. Мне насрать на него. И я не давал ему права управлять моим телом. Надо избавиться от него. — Забудь об этом, — говорю я, с возрастающей уверенностью. Наша фиктивная помолвка заканчивается через несколько дней, и я не собираюсь пропускать самый лучший секс в моей жизни. Не хочу упускать такую возможность.

— Забыть о чем? О вызове такси?

Я качаю головой и кладу руки ей на плечи.

— Именно это я собираюсь сделать прямо сейчас. Хочу отвезти тебя к себе. Раздеть. Дать волю своему языку и вылизать каждый миллиметр твоей кожи, а затем воплотить в реальности то, о чем говорил, когда мы были в «Катарин».

В ее глазах вспыхивают искры вожделения. Она нетерпеливо кивает.

— Да.

Так. Прекрасно. Достаю телефон из заднего кармана, чтобы сделать заказ в Uber, так как здесь поймать такси нереально. Когда открываю приложение, она кладет свою руку на мою.

— Но, хм, сначала мне нужно кое-что тебе сказать.

Вот черт. Сердце колотится. Она собирается покончить с этим. С нее достаточно. Она получила то, чего хотела. Сегодня ночью я последний раз прокачу ее, а потом отправлюсь на пастбище.

— О чем? — спрашиваю я, и сердце колотится у меня в глотке.

— Помнишь, мы говорили «никакой лжи»?

— Да, — сглатываю я, пытаясь приободриться.

Напряжение затягивается в груди тугим узлом, и мне не нравится это чувство. Не хочу подобных ощущений. Это словно потребность или зависимость. То, чего я не могу понять.

— Ты собираешься?.. — выплевываю я.

— Собираюсь что?

— Закончить все? — спрашиваю я, потому что не могу больше сдерживаться.

Она смеется.

—Это не смешно, — настаиваю я.

— Это смешно.

— Почему?

— Ты идиот, — она качает головой, хватает меня за рубашку и притягивает ближе к себе. Сердце бьется о ребра. — Вот, что я хотела сказать тебе. Помнишь, перед началом шоу ты спрашивал меня, все ли в порядке, и я ничего не сказала? Это было вранье. Я ревновала. Жутко ревновала.

Я прокручиваю в голове тот момент: Шарлотта, скрестившая руки, ее шутки о репортере, ее гордость за свою игру.

— Ты ревновала?

— Я отчаянно старалась бороться с этим. Поэтому перевела все в шутку про куклу Вуду.

— Почему ты ревновала?

Она закатывает глаза.

— Все те женщины, которых назвал репортер. Услышав о них, я стала ревновать.

— Почему?

— Разве ты не понимаешь?

— Нет. Но мы уже определились с тем, что мне надо все разжевывать. Так что вперед. Диктуй по буквам, — говорю я, постукивая себя по голове и изображая недогадливость

Она краснеет, а потом тихо говорит. Ее голос едва слышен сквозь шум улиц, звуки толпы и рев автомобилей. Но каждое слово — музыка для моих ушей.

— Потому что они были с тобой.

Уголки моих губ приподнимаются вверх.

— То же самое я чувствовал к Брэдли, когда ты была с ним, — признаюсь я и, произнеся это вслух, чувствую себя освободившимся. Более того, я озвучил то, что чувствовал в то время, но едва ли осознавал.

— Ты чувствовал такое, когда я была с ним?

— Иногда, — говорю я, возвращаясь в те дни, когда она была с этим мудаком.

Были ночи, когда она покидала «Лаки Спот» и уходила домой с ним, а мои мысли крутились вокруг нее. Конечно, у меня были женщины, чтобы отвлечься, но время от времени зеленоглазый монстр ревности наносил мне визит. Я не представлял, что когда-нибудь расскажу ей это. Некоторые мысли лучше держать в секрете. Я поднимаю руки вверх.

— Загадка природы.

— Спенсер? — шепчет она.

— Да?

— Думаю, что сегодня мы нарушили еще одно правило.

Я выгибаю бровь.

— Какое из? Ложь?

— Да, но еще…

Мы одновременно произносим.

— Глупости.

И смеемся. Вместе.

— Для начала ты приглашаешь меня на шоу, потом я ревную, да еще этот козел-репортер. Это все очень глупо, — говорит она, — а от глупости есть только одно лекарство.

— Анал?

Она бьет меня по плечу.

— Этого правила мы не нарушим никогда. Никогда, — говорит она, перемещая взгляд на мою ширинку. — Вообще я думала о позе по-собачьи.

— Так и я о том же.

Мы целуемся, пока ждем машину.

И на протяжении всего пути от центра города.

И все время в лифте.

И пока я открываю дверь.

И потом, когда я раздеваю ее и укладываю животом на мою кровать.