Эбби

Жених Харпер почесывает подбородок и озадаченно смотрит на меня.

— В чем дело, Ник? — допытывается Харпер, ударив ладонью по столу. — Говори. Очевидно же, что ты хочешь что-то сказать.

Он качает головой, отмахиваясь от вопроса Харпер, и делает еще один глоток своего холодного шоколадного латте сидя здесь, в «Куске торта», где Харпер и я были разделены при рождении. Торт, в котором я прокладываю туннель вилкой, размером с мою голову. Не судите меня. Кто бы не съел торт после того, как бывшая жена любимого мужчины увидела ее голой и выставила на посмешище? И ребенок тоже. Давайте не будем забывать о стыде, что я ощутила от своего парада в костюме «в чем мать родила».

Я съеживаюсь, откусывая кусочек немецкого шоколадного торта.

— У тебя что-то на уме, — говорит Харпер Нику. — И учитывая, что ты единственный парень за столом, тебе нужно сейчас же нам все рассказать.

Я позвонила Харпер сразу же, как только вышла из квартиры, попросив о срочной встрече, и за последние десять минут я рассказала им все. Это слишком большая чаша унижения, чтобы валяться где-то в одиночестве. Мне нужна компания. Позарез.

— Скажи это. Скажи нам, — молю я Ника.

— Честно, — говорит он, проводя рукой по волосам, — я просто не могу понять, почему ты сначала не посмотрела в глазок?

Я зажмуриваюсь, но слышу, как Харпер бьет его.

— Что? Это вполне логичный вопрос, — говорит он ей.

Я открываю глаза и отвечаю:

— Саймон написал мне, что вернется через пять минут. Плюс он оставил свои ключи дома. Кроме того, Мириам не должна была привозить Хейден домой до завтра. Мне даже в голову не пришло, что это может быть она, — говорю я, вздыхая. — И, кроме всего прочего, я была взволнована. Я хотела сделать что-то…

— Бесстыжее, — подсказывает Харпер.

— Да. Бесстыжее. Пошлое. Соблазнительное. И мне, очевидно, действительно не помешало бы посмотреть в глазок. — Я вскидываю руки в воздух. — НО МНЕ НЕ ПРИШЛО ЭТО В ГОЛОВУ.

Ник поднимает руки в знак капитуляции.

— Вопрос снят.

Я виновато ему улыбаюсь.

— Прости. Дело не в тебе. Я не хотела повышать голос. Я просто чувствую себя глупо. Как если бы на меня повесили веб-камеру, чтобы посмотреть, как современная женщина совершает идиотские поступки ради новой глупой любви.

Харпер похлопывает меня по руке и посмеивается.

— Мы все делаем глупости, когда влюблены. — Она наклоняется к Нику. — Верно, детка?

Он кивает.

— Кроме меня. Я никогда не делаю глупостей. Я всегда абсолютно спокоен и уверен в себе.

— Да, — говорит Харпер, кивая с преувеличенным энтузиазмом. — Как в тот раз, когда ты ревновал к коту Спенсера, когда тот трогал мои сиськи?

Я притворяюсь шокированной.

— Харпер, ты позволила котику тебя облапать?

Она поигрывает бровями.

— Конечно да. — Она обнимает меня. — В любом случае, тебе не стоит слишком много об этом беспокоиться. Поживем и увидим, что же будет дальше.

— Ты права, но это утро было ужасным. То, как Мириам смотрела на меня, обращалась со мной… — Я содрогаюсь, когда вспоминаю ее холодность и жестокость. — Не могу поверить, что эта женщина — мать Хейден. Малышка буквально лучший ребенок на свете. Я люблю эту девчушку. Люблю и обожаю, но ее мать — ведьма.

Харпер ухмыляется так, будто у нее припрятан козырь в рукаве.

— Что?

Она смотрит на Ника, а затем на меня.

— Ты любишь его ребенка.

— И что? Я же ее няня.

— Ты любишь его ребенка. Ты любишь его, — подмечает Харпер. — И что бы ни происходило сейчас, как бы ни вела себя его бывшая, и как бы плохо ты себя ни чувствовала, ты во всем разберешься, потому что любишь их обоих. Он полон достоинств, и ты любишь его.

— Достоинство. Она сказала достоинство, — невозмутимо говорит Ник (Примеч.: имеется в виду мужское «достоинство»).

— Ты пошляк, — говорю я ему.

Он кивает.

— Ничего не могу с собой поделать. Я во всем вижу сексуальный подтекст. И хватаюсь за него. — Затем он приподнимает свои очки. — А теперь серьезно, Эбби. Тебе нравится этот парень. Тебе нравится его ребенок. Кому какое дело до того, что его бывшая видела твои сиськи? Ты должна пойти и взять то, что принадлежит тебе.

— Взять то, что принадлежит мне. — Я повторяю эту пламенную речь, позволяя его словам подтолкнуть меня к действию. Я поднимаю плечи и делаю глубокий вдох. Я — боец. И я возвращаюсь на ринг.

Я забираю то, что принадлежит мне.

Подняв мне самооценку, мы переходим от моих бед к разговору о новом телешоу Ника и о том, как они с Харпер живут вместе, и сможет ли Ник когда-нибудь победить ее в боулинг.

Но после того, как я прощаюсь со своими друзьями и окунаюсь в утреннюю толкучку Нью-Йорка, где люди пьют свой кофе, читают газеты, делают селфи и несутся сломя голову по улицам, моя уверенность исчезает.

Взять то, что принадлежит мне — легче сказать, чем сделать. Потому что на кон поставлено больше, чем просто моя гордость.

Я могу пережить удар по своей гордости. Могу абстрагироваться от самого неловкого момента. Этот утренний инцидент исчезнет в зеркале заднего вида наших отношений, когда мы пойдем дальше. Но кое-что большее, важное, весомое не исчезнет.

Как я могу продолжать работать на человека, которого люблю? Как брать у него деньги?

Оставаться няней Хейден казалось прекрасной идеей в три часа ночи, но тогда за меня думали гормоны, завладевшие мной. Они заставили меня поверить, что я смогу погнаться за двумя зайцами.

Сейчас, когда солнце поднялось выше, показав все синяки и царапины реальной жизни, я не думаю, что все будет так просто.

И не должно быть.

Правда в том, что я не знаю, как работать на него и любить одновременно. Это было легко до тех пор, пока мы не влюбились друг в друга. Сильно и безрассудно.

Но утренний инцидент подчеркнул нашу главную проблему.

Я работаю на мужчину, который видел меня голой.