Пока Сильвия и Эдита ели свои сандвичи, дядюшка Рой мрачно хандрил. С нервозным видом, будто не зная, куда девать руки, он наконец встал и, распахнув дверцу холодильника, заглянул во все пластиковые контейнеры с остатками вчерашнего ужина, достал открытую консервную банку и, подняв ее повыше, вопросительно посмотрел на Говарда.

– Хочешь персиков? Говард помотал головой.

– Еще завтрак не переварил.

– Еще кто-нибудь будет? – Сильвия и Эдита покачали головами. – Никто не против?

Никто не возражал. Дядюшка Рой налил в банку молока и выудил из ящика чистую вилку. Махнув Говарду, чтобы шел за ним, он направился в гостиную, где сел в свое кресло, прихлебывая сироп с молоком прямо из банки. Говарду было слышно, как Сильвия и тетя Эдита заговорили о чем-то, как только мужчины ушли.

– Скользкий подлюка, – сказал дядюшка Рой, впиваясь в насаженный на вилку персик. Говард ждал, что снова всплывет тема не возобновляемой аренды, но тема не всплыла, и он догадался, что дядюшка Рой намеренно ее избегает. Через несколько минут Сильвия уехала назад в Мендосино. Дядюшка Рой заверил ее, что ничего не случится, что он со всем разберется.

– Не волнуйся, – велел он, но прозвучало это неубедительно.

Потом прошла, вытирая глаза носовым платком, тетя Эдита и тут же поднялась наверх. Говарду было не по себе. Дядюшка сполз в кресле. Сидел, втянув голову в складки на шее и подбородке, словно превратился в пудинг. В лице его были не только грусть или горесть. Он напряженно о чем-то размышлял, строил планы. Он уже собрался заговорить, но помешал звук шагов на веранде, за которым последовал тяжелый стук в дверь.

Дядюшка Рой помотал головой, приказывая Говарду оставаться в кресле.

Мгновение спустя снаружи раздался женский голос, очень громкий, точно его обладательница говорила в мегафон. Поначалу Говард решил, что это вернулась Сильвия, которая, по всей видимости, на кого-то злится.

– Я знаю, что ты там! – прокричала женщина и снова ударила в дверь. Голос, однако, был старушечий, пронзительный и громкий, как у Гуингремы из «Страны Оз».

– Ш-ш-ш! – Дядюшка Рой приложил к губам палец. Неожиданно в доме воцарилась тишина. Даже наверху ничто не шевелилось.

– Открывай! – раздалось с веранды, за криком послышался дробный стук в окно. – Твоя машина здесь! Не прикидывайся! А не то окажешься под забором!

Говард застыл в кресле. Он услышал, как что-то скребет по веранде – оттаскивают в сторону качели, – а потом чье-то лицо, точнее его кусочек, появилось за окном в дюймовой щели меж занавесками.

– Я вижу твой затылок, Рой Бартон!

– Это не я! – крикнул дядюшка Рой. – У меня мой адвокат сидит! Сущий бульдог, если его раздразнить! Приехал из Сан-Франциско и всерьез возьмется!

Женщина тонко и визгливо рассмеялась.

– Так пошли его сюда! – крикнула она и снова забарабанила в окно. Говард увидел, как с кошельком в руках спускается по лестнице тетя Эдит.

– Убери чертов кошелек! – прошипел дядюшка Рой, а потом сказал Говарду: – Никогда не показывай им денег. Они от этого дуреют, все равно как акулы от запаха крови. Не успокоятся, пока кишки у тебя не вырвут! – Он кивнул в сторону веранды. – Это домовладелица.

Говард все понял.

– Подождите здесь, – сказал он, вставая и направляясь к двери.

Дядюшка Рой схватил его за штанину.

– Пусть повопит, – сказал он. – Устанет и уйдет. Нужно продержаться до Хэллоуина, а там я заработаю кучу денег на доме с привидениями и с ней расплачусь.

– Понятно, – кивнул Говард, хотя, в сущности, ничего не понял. Какой дом с привидениями? Он вдруг подумал, что совсем не верит, что дядя может заработать кучу денег, будь то на доме с привидениями или на чем-то еще. – Позвольте, я с ней поговорю. Я с такими уже имел дело.

– Она истинная троллиха…

– Вот увидите.

– Тогда к бою, – сказал дядюшка Рой, выпустил штанину Говарда и сел прямее. – Все путем, – сообщил он тете Эдите, которая еще медлила на ступенях. – Говард умеет с такими сладить. Как раз об этом мне рассказывал. Он мигом от нее отделается.

Говард с улыбкой кивнул тете, сказал беззвучно: «Нет проблем» и толкнул дверь.

На веранде стояла высокая худая женщина в красном платье. Лицом она напоминала соленый огурец с орлиным носом и сейчас сердито уставилась на него из-за очков с уходящей на виски, украшенной стразами оправой. Она тут же попыталась его оттолкнуть, чтобы прорваться в дом. Говард ее оттеснил, покачиваясь у нее перед носом и захлопывая дверь так, словно с радостью бы ее прищемил, если она не поспешит подвинуться. Тогда она сложила на груди руки и, казалось, стала раздуваться вширь на ветхой, проседающей веранде.

– Если вы адвокат, – заявила она, смерив его взглядом, – то я китайский судья.

– Мистер Бартон готов внести частичную оплату, – вполголоса сказал Говард. – Я посоветовал ему не доводить дело до суда.

– Разумно. – Она продолжала пристально его рассматривать. – Частичную оплату чего?

Говард помедлил. Тут и впросак попасть недолго. Дядюшка Рой назвал эту женщину домовладелицей – но что это значило? Речь идет о магазине Сильвии или о самом доме? А, не важно.

– Постарайтесь вспомнить, какой, по вашим расчетам, могла бы быть полная сумма?

– Вспомнить! Тут платеж в четыреста с чем-то долларов в месяц с капитала в сорок две тысячи под двенадцать процентов, погашаемых за тридцать лет. Этот дом мой, уважаемый остряк-самоучка, разве что он вывернет карманы, а этого он и не может, потому что в них полно моли.

– Успокойтесь, – мягко сказал Говард, кладя ей руку на локоть. – Постарайтесь расслабиться.

Она отпрянула, словно от змеи. Говард благожелательно улыбнулся, стараясь изобразить во взгляде тень недоумения, будто он растерян и сожалеет, что ее так занесло.

– Дышите ровнее, – посоветовал он мягким голосом психиатра в клинике. Такой голос словно специально создан для того, чтобы доводить до помешательства здоровых людей.

Говард подтащил на прежнее место сдвинутые ею качели, оглядел оценивающе, тщательно их выровнял, спрашивая себя, что бы еще, черт побери, ей сказать. Он указал на качели, будто ей неможется посидеть, чтобы дать отдых ногам, снять тяжесть с души, и широко раскрыл глаза, как веселый стоматолог, заманивающий ребенка в зубоврачебное кресло. Насколько он мог заметить, дядюшка Рой наблюдал в щель между гардинами. Гардины шевельнулись, раздвинувшись еще на пару дюймов. Приставив большой палец к уху, дядя усмехнулся и помахал пальцами.

Женщина сделала еще шаг назад, почти к самому краю веранды. Было очевидно, что она и близко к качелям не подойдет и садиться тоже не желает. Наигранная терпеливость Говарда привела ее в ярость. Брови у нее выгнулись, лоб собрался складками, будто она проглотила слизняка.

Потом она внезапно опомнилась, и ее лицо мгновенно сложилось в холодно-сдержанную маску. Но, кажется, ей потребовалось немало усилий.

– Я послала мистеру Бартону уведомление, что больше не потерплю просрочки платежей. В том письме я не шутила. Это не подлежит обсуждению. Закон есть закон.

– Но неужели две-три недели… – начал Говард, прикидывая, сколько осталось до Хэллоуина.

– Через две недели мистер Бартон будет жить на заднем сиденье своего автомобиля, – оборвала она. – Жаль его бедную жену, но она сама это на себя навлекла, выйдя за такого, как он.

Тут входная дверь со скрипом распахнулась и оттуда, махая крыльями на конце черной веревки, вылетела резиновая летучая мышь размером с голубя. Дядюшки Роя не было видно, вероятно, он орудовал шкивами. Говарду было слышно, как он давится от смеха. Женщина снова метнулась к открытой двери, но Говард поспел первым и захлопнул ее. Летучая мышь осталась снаружи и повисла перед закрытой дверью, ткнувшись носом в филенку, – точь-в-точь резиновый дверной молоток.

Женщина слабо усмехнулась Говарду и устало тряхнула головой, будто фокус с летучей мышью – прекрасная иллюстрация тому, что собой представляет Рой Бартон. И иллюстрация – на взгляд Говарда – совершенно точная.

– Мой клиент готов предложить вам десять центов на доллар, – сказал он. – Сию минуту. Немедленно. – Вынув из кармана куртки чековую книжку и ручку, он открыл книжку, словно готов был подписать.

– Передайте мистеру Бартону, пусть отгонит свою машину на стоянку за заправкой Тексако, где обитают все прочие неудачники. Так он сможет пользоваться туалетом при бензоколонке. – Развернувшись, она спустилась с веранды и зашагала к подъездной дорожке. Звон цепей и магнитофонный смех эхом выкатились из окна наверху, но на сей раз очень медленные и гортанные, будто запись пустили со слишком маленькой скоростью. Говард увидел, как порозовела у нее сзади шея, но она не обернулась.

Он нагнал ее на улице, как раз когда она садилась в машину. Держась спиной к дому, он заговорил через опущенное окно. Она же сразу завела мотор, будто собиралась немедленно тронуться.

– Четыре сотни? – спросил он.

Она оценивающе прищурилась, ее взгляд прошелся по его рукам до чековой книжки, будто сам вид этого предмета домовладелицу разочаровал.

– Четыреста сорок два. Уже опоздание на три недели. Следующий платеж через восемь дней. Ровно. Или я приму меры.

– Вот, пожалуйста. – Оторвав чек, он протянул его в открытое окно.

Она помешкала, но потом все же взяла, словно ей непереносимо было поступить иначе.

– Вы очень маленький мальчик, – сказала она. – И сейчас пытаетесь заткнуть очень большую и плохо спроектированную плотину.

Она быстро моргала, но голос у нее теперь был медленный и ломкий, будто у пожилой и слегка выжившей из ума сельской учительницы, в стотысячный раз читающей стандартную нотацию о поведении. Внезапно она сменила тон и посмотрела ему прямо в глаза. Говард уже решил, что она впала в транс, когда она вдруг отвела взгляд, глянула на него искоса и спросила:

– Кто вы на самом деле?

Она как будто впервые ясно увидела его, и на мгновение он совершенно растерялся, словно был пойман за мелкой кражей.

Говард не сразу нашел что сказать. По всей видимости, на ложь про адвоката она не купилась.

– Просто друг с юга, – ответил он. – У Роя сейчас туговато с деньгами, но он выкарабкается. У него назревает несколько сделок.

Слабо улыбаясь, она поглядела на Говарда пристально, будто он сказал, что дядюшка Рой на самом деле сын персидского владыки, который вот-вот унаследует царство.

– Воды, в которых вы плаваете, много темнее и глубже, чем вы можете себе представить, – сказала она. – И когда вы устанете, то не найдете под ногами дна, а устанете вы скоро, очень скоро. Я не знаю, кто вы, но если вы приехали, чтобы бросить мне вызов, то совершили смертельную ошибку. Я еще выставлю старого мошенника на улицу. Он не станет у меня на пути, и вы тоже. – Тут она поглядела на него с жалостью, точно все сказанное говорилось исключительно ради его же блага. – Помяните мои слова, он и вас тоже выдоит досуха, если вы ему позволите. Возвращайтесь домой. Не упорствуйте попусту. Вам тут нечего искать. Вы ничего не понимаете.

На этом она тронулась с места, и Говарду пришлось поспешно отступить, чтобы его не задело крылом. Бросив чековую книжку в карман и вытащив из трейлера сумки, он направился к дому, размышляя над ее странной речью. Говорила она как будто не только о финансах.

– Ну и что, получилось? – спросил дядюшка Рой. – Среагировала она на реквизит?

– В ярость пришла.

– Хорошо, хорошо. Лучше не бывает. Она до конца месяца не придет?

– Да, но мне пришлось ей пригрозить, – сказал Говард. – Наверное, ложь про адвоката на нее подействовала. – Говарду было неприятно лгать, вот только дядюшка Рой порадуется, что уловка сработала, а это чего-нибудь да стоит, а еще объяснит, почему старуха уехала без денег. – Знаю я этих типов, всем им подавай чек, – продолжал Говард. – Лишить вас прав выкупить имущество они не хотят. Не выгодно. Они же зарабатывают тем, что им платят, а не тем, чтобы самим дома ремонтировать. Я ей пообещал, что деньги будут в ноябре. Проще простого.

– Ну, к ноябрю-то мы их достанем. Дом с привидениями не может провалиться. Ты видел, что я тут напридумывал: трупы, женщина-призрак, летучие мыши

Говард кивнул.

– Глазные яблоки, – сказал он, завершая перечень. Тут он поймал себя на том, что у него дрожат руки. Стычка с домовладелицей основательно его вымотала. А теперь он еще и солгал, и в конце концов ложь выйдет наружу, а дядюшка Рой, каким бы он ни был легкомысленным разгильдяем, не станет мириться с тем, что Говард платит по его счетам. Эту часть Сильвия не выдумала.

– Кто это такая? – спросил Говард.

– Некая Элоиза Лейми. Ей принадлежит полпобережья. Одна из совладелиц какого-то консорциума. И этот малый, Горноласка, тоже оттуда. Они – самый настоящий спрут, запустили пальцы в каждый, черт бы его побрал, пирог.

– Так она домовладелица и Сильвии тоже? Ее магазина?

– Она самая. Раньше Горноласка таким мерзавцем не был. А виной всему деньги. И не позволяй никому говорить тебе, что это не так. Деньги – вонючий корень всех бед.

– А у них в чем проблема?

– Они миллионеры, так? Тяжелый это народ, миллионеры. Все эти разговоры о перезастройке… Тут все дело в нефти с прибрежных шельфов. Они бы океан в асфальт закатали, если б смогли на этом нажиться. Возьмем Горноласку. Пил мое пиво, встречался с моей дочкой. Всегда, конечно, надо думать, малость любил шик. Но я за это ближних не виню. Это все внешнее, а мы знаем, чего стоит видимость. Но потом он стакнулся со старухой и заработал пару сотен баксов. И все – пиши пропало. Превратился в чертова хамелеона, поменял цвет чешуи. Жить начал ради счета в банке.

Говарду эта антигорноласковая тирада была очень приятна, и он пожалел, что слишком мало знает про этого парня и не может поругать его за компанию. Но во рту у него пересохло… вероятно, нервная реакция на стычку с домовладелицей.

– Схожу воды себе налью, – сказал он и вышел, оставив дядю в гостиной. Тетя Эдита вернулась наверх.

Он обошел кухню, прокручивая в уме происшедшее. Он тут всего часа полтора, а сколько проблем на него уже свалилось. Чего и следовало ожидать. Никто не говорил ему, что будет легко. Никогда нет никаких гарантий. Стакан воды он выпил у раковины, глядя в окно на лес и погрузившись в размышления. Заслышав позади себя чей-то голос, он едва не подпрыгнул.

– Наши леса не слишком приятное место. – Это был дядюшка Рой, тихонько проскользнувший на кухню. Он кивнул на окно, на лес. Лицо у него было серьезное, почти испуганное. – Там медведи водятся. Можешь в такое поверить? И кугуары. По этим лесам рыщут разные хищники.

– Правда? – переспросил Говард. – Прямо за домом?

– По виду не скажешь, а? Деревья стоят слишком тесно. Звери могут следить за нами прямо сейчас, прятаться в тени. Они плохо уживаются с цивилизацией. Она их губит. С годами у них развивается тяга к отбросам. К тому же готовы человеку голову оторвать и сожрать его кишки.

– Надеюсь, не слишком часто.

– Ну, тут и одного раза достаточно, а? – Дядюшка Рой улыбнулся, намеренно неверно поняв. – Нет, это неприветливые леса, сплошь сумахом поросли. Ядовитые испарения рано или поздно попадают в легкие. Горло сжимается. И хрррр – смерть от удушья, как говорят санитары. – Он мрачно покачал головой, совсем не радуясь самим же нарисованной картине: как у человека сжимается горло. – А еще разные культы. У нас здесь всякой твари по паре, но в сравнении с некоторыми те, кто растит тут травку, сущие овечки.

– Я слышал, они опасный сброд, – сказал Говард. – Это я хотя бы понимаю: цена на траву и так далее. Наверное, доходное дело.

– Ну, деньги на чем угодно сделать можно. Что да, то да. Деньги в такой глуши, как наша, первостепенны. Ружья, собаки, колючая проволока, мины-«клеймор» , западни с кольями, медвежьи ямы, чего душе угодно; у фермеров конопельки всякого снаряжения вдоволь, от большого до малого. Я бы ни за какие коврижки туда не пошел.

Говард покачал головой, словно и он не пошел бы тоже, во всяком случае – сейчас. Но ведь тетя-то Эдита не то что пошла – побежала, и к тому же с сандвичем.

– А потом есть еще просеки с лесозаготовок. Лесорубы человека переедут и не задумаются. Скажем, сочтут тебя защитником окружающей среды. Их они ненавидят больше всех. Как увидят, пристрелят. Одни только культисты по тебе палить не будут. Им ты нужен живым.

Дядюшка Рой как будто рассудка лишился, тарабаня свой список лесных ужасов. Он снова заглянул в холодильник, попереставлял там контейнеры в поисках чего-нибудь вкусненького.

– Колы хочешь? – спросил он.

– Спасибо. Может, спросим тетю Эдиту?

– Разрешения? Или хочет ли и она тоже? – Вид у дядюшки ни с того ни с сего стал разгневанный, будто он завелся от вопроса. – Она ведь сейчас отдыхает. Спит. Пока не придет время готовить обед, ты ее не увидишь. – Тут его лицо немного прояснилось. – Правду сказать, она волнуется из-за Сильвии. Веры, вот чего ей не хватает. Все уладится само собой. Но у нее ведь обычные материнские инстинкты, и они совсем ее извели. Выживание в таком бизнесе, как у Сильвии, первостепенно. Если продержится зиму… – Он пожал плечами и внезапно ухмыльнулся, словно в голову ему пришло кое-что повеселее. – Если уж на то пошло, Эдите не по душе резиновая летучая мышь. И от записи со смехом она тоже не в восторге. Слишком серьезно относится к нашей старухе.

Говард хотел было сказать, что на самом деле все и впрямь очень серьезно, но не смог подыскать слов, которые не вывели бы дядю из себя, поэтому резко сменил тему, пытаясь подловить дядюшку Роя и заставить его ради разнообразия поговорить начистоту.

– А кто такие клейщики, о которых мне все время твердят? Мистер Джиммерс о них упоминал. Кучу всякого хлама из моего бардачка в машине украли, кажется, они. Это какой-то культ?

– По правде сказать, никто не знает. Почти никто. Живут обособленно, в лесу. Анархисты все до последнего. Одинаковых носков ради спасения души не наденут. Стричься отказываются. Дни напролет клеят и клеят, слой за слоем – обычно на свои машины. Синдром кораллового рифа – вот как я это называю. Детишки у них все как один на скейтбордах, прямо на них в церкви и в школы въезжают. Работать не хотят. Кое-кто считает, что это примитивизм, упадок цивилизации. Но, строго между нами, виски они гонят отменное.

– Могу сказать лишь, что вино у них полная дрянь. Я его вчера вечером пробовал. Пришлось в результате воду пить.

– Настолько скверно? – Дядюшка Рой поморщился, словно ему и представить такое трудно. – Сами они его не пьют, вот почему. Ни черта о вине не знают, только что все эти фруктовые вина с естественными названиями туристы расхватывают, как горячие пирожки. Яппи привозят домой бутылочку вина на лекарственных травах и потчуют им в шутку гостей. Вроде как лекарство принимаешь. Ну а старейшины клейщиков пьют виски. Клейщики коптят солод над костром, как это делают шотландцы, только без торфа. Вместо торфа жгут зеленое, еще свежее мамонтовое дерево, с которого сперва стесывают прикорневые яйца.

– Прикорневые яйца?

– Ну да. Такие, знаешь, крупные наросты на корнях. Подай мне вон те бокалы.

Потянувшись, Говард достал с полки два зеленых бокала. За ними, в дальнем углу буфета притаилась коллекция солонок и перечниц – десять или двенадцать пар. А среди них сидел и самодовольно ухмылялся фарфоровый Шалтай-Болтай. Говард утратил дар речи. И здесь тоже, подумал он.

– Знаешь, какое самое древнее живое существо в лесу? – спросил дядя.

Говард покачал головой.

– Прикорневые яйца есть в любой роще мамонтового дерева. Там встречаются деревья, которым все две тысячи лет будет. Откуда они взялись, спросишь ты. По большей части не из семян – из прикорневого яйца. Одно дерево пускает корни, а потом в один прекрасный день из его корней вырастает другое. Потом появляется третье, и все пускают новые корни. Первое дерево стареет, умирает и, наконец, падает. Может, ему тысяча лет, может, две. И так происходит двадцать тысяч лет на протяжении бог знает скольких поколений, и каждое следующее прибавляет свои корни к этому яйцу. А вот яйцо не умирает. От пожаров оно защищено. Жукам к нему не пробраться. Сколько ему лет? Насколько оно велико? Попробуй скажи. Никому не догадаться. Старше пирамид, больше косматых мамонтов.

Он прищурился на неоткрытую банку кока-колы.

– Как бы то ни было, на нем и гонят виски. Чем старше корни, тем лучше спиртное. Это первостепенно. Ты человек ученый. Читал эссе Морриса о возрасте?

Говарду казалось, что вроде бы читал, но сейчас он никак не мог вспомнить, о чем там говорилось. Из головы не шел Шалтай-Болтай. Достав его из буфета, он помахал им перед носом у дяди.

– А это-то что такое? – вопросил Говард. – Последние дни я сплошь и рядом на них натыкаюсь.

Дядя уставился на него, словно прикидывая, как отвечать на этот вопрос или же – что можно рассказать без опаски.

– Это Шалтай-Болтай, – пробормотал он. – Безделушка Эдиты, только пыль собирает. Не бери в голову.

– Как бы не так! Ведь они, кажется, что-то да значат, правда? Может, все дело в выражении физиономии? Эдакий всезнайка.

– Что-то значат? Ну, не знаю… За ними как будто удивительная легенда стоит. Невероятно древний символ, что-то там про плодородие и возрождение. Своего рода прикорневое яйцо, а? Никто не знает, когда они появились. Этот малый – один из королей растительности, я, во всяком случае, так думаю. Какая-нибудь ранняя инкарнация. Твои друзья клейщики его любят. Почитают толстяка. Называют себя королевской ратью, если знаешь, о чем я.

– Не уверен, – сказал Говард, ставя фарфоровое яйцо на место в буфет. – И кто тогда король?

Дядюшка Рой ответил не сразу.

– Возможно, ты придаешь этому слишком большое значение, – наконец проговорил он. – Гораздо безопаснее считать это просто мифом. В нашем климате легко поддаться ветру, дождю, лесу, начать думать по логике погоды. У нас тут сверхъестественно зелено бывает, и было бы, если бы не засуха. Туристы стекаются на север, говорят о «возвращении к земле». Но они не знают, что это значит. Совсем не знают. Про это я тебе минуту назад и толковал… ну, про леса. Это опасное место. Сечешь?

Говард покачал головой. Он ничего не «сек», кроме того, что из-за простого, почти невинного вопроса о Шалтай-Болтае разговор зашел прямо в дебри мистики. Да что такое с местными людьми? Все как один головоломка, которая только и ждет, чтобы ее решили. Сначала мистер Джиммерс, потом домовладелица. Теперь дядюшка Рой. И что, черт побери, делала тетя Эдита в лесу с сандвичем на тарелке?

– Смотри-ка, – внезапно оживился дядюшка Рой. – Почти пять. Забудь про колу. Давай заглянем ненадолго к Сэмми. Я обычно в это время туда заваливаю. Нам еще пару часов надо убить до обеда. Сможем обмозговать наш проект с амбарными досками.

«Какой проект?» – удивился Говард, выходя за дядей. Теперь очистка досок ни с того ни с сего превратилась в «проект», хотя никто на свете не мог бы изложить его последовательно. В своем воображении дядюшка Рой, несомненно, был уверен, что Говард серьезно обдумал, как взяться за амбарные доски. Хотелось бы надеяться, что планы дома с привидениями не столь эфемерны.

– Поедем в твоем грузовичке, – сказал дядюшка Рой, тяжело забираясь на пассажирское сиденье, и украдкой заглянул в правый карман своего пиджака.

Говард сел с другой стороны, завел мотор и, выехав на Дубовую в сторону трассы, свернул на юг, а потом назад на Кипарисовую.

– Тут, через улицу, – сказал дядюшка Рой. – Возле складов.

Заведение Сэмми оказалось длинным строением без окон, стены у него были обшиты красным мамонтовым деревом, а поверх выведено краской «У Сэмми». Крыша… проще называть ее буйством разномастной черепицы, положенной неровными слоями. Отдельные черепицы и целые их полосы за давностью лет успели попадать или были сброшены ветром. На вкопанной у входа ржавой трубе высился неоновый коктейльный стакан, несмотря на дневное время, тускло светящийся. Когда они подъехали, на посыпанной гравием стоянке стояли только две машины, одна из них – нечто, когда-то, возможно, бывшее старым «шеви» модели этак 1965 года. Теперь уж и не определить, потому что он совершенно скрылся под слоями копеечных картинок: черепа Дня поминовения, истекающий кровью Христос, Пресвятые Девы в длинных одеждах из раскрашенной пластмассы или гипса.

– Клейщики, – прошептал дядюшка Рой.