Пятнадцать минут до приезда отца я провела, пытаясь представить себе нашу встречу. Все, кого я повстречала в Авалоне, так или иначе обманывали меня, и отец не был исключением. В конце концов, он послал мне камею, не сказав, что если я буду ее носить, я буду тем самым во всеуслышание заявлять, что принадлежу к Ордену Белой Розы. Кроме того, мне было интересно, как же это он пригласил меня приехать, даже не поинтересовавшись, отпустит ли меня мама. Все это следовало предвидеть, но я так хотела поскорее попасть к отцу, что не задала ему и половину вопросов, которые следовало задать.

Я думала, что услышу шаги отца на деревянной лестнице еще до того, как он подойдет к комнате. Но я ошиблась. От неожиданного стука в дверь я приросла к месту и с минуту не могла пошевелиться от ужаса.

— Дана? — позвал он. — Детка, с тобой все в порядке?

Я сделала глубокий выдох — я и не осознавала до этого, что сдерживаю дыхание — и вытерла о джинсы вдруг вспотевшие ладони. Потом я отперла дверь и широко ее распахнула, глядя впервые в жизни на своего отца.

Волшебники, по крайней мере достигшие взрослого возраста, не стареют. Умом-то я это знала. Но вот на деле… Я не могла сдержать изумления, увидев на пороге отца, которому на вид было не больше двадцати пяти лет.

Он был типичного для Волшебников телосложения — высокий и стройный, но излучал при этом недюжинную силу. У него были коротко подстриженные, очень светлые волосы, обрамлявшие аристократическое лицо. Глаза были того же холодного голубого оттенка, что у меня и у Грейс, но была в них какая-то тень… жизненного опыта, что ли, или мудрости, так что становилось понятно, что он намного старше, чем кажется на первый взгляд.

— Дана, — сказал он, и по его голосу было ясно, что он потрясен. Он рассматривал меня с ног до головы, словно изучая. Ну, я-то делала то же самое, так что жаловаться не приходилось.

Я на секунду решила, что он сейчас меня обнимет, и напряглась. Я и в более подходящее время не из тех людей, кто любит прикосновения, а сейчас момент был не совсем подходящий.

Я откровенно расслабилась, лишь когда он протянул руку для приветствия. О, эта знаменитая сдержанность Волшебников! Я уж и забыла почти, что все они скрытные и замкнутые, из-за того, что Итан был исключением.

Я постаралась отогнать мысль об Итане.

— Привет, папа, — сказала я, чувствуя, как мне невероятно странно произносить вслух это слово. По телефону было как-то легче.

— Бедная моя девочка, — сказал он мягко и слегка пожал мою руку. — Мне даже не представить, через что тебе пришлось пройти за эти несколько дней.

Я пожала плечами. Такое не представишь, это точно.

— Поехали-ка домой, — продолжал он. — Я забрал у Грейс твой чемодан и лэптоп.

Он улыбнулся.

— Что-то мне подсказывает, ты сразу почувствуешь себя лучше, когда наденешь собственную одежду.

— Прежде чем мы поедем, — сказала я, — я хочу спросить тебя кое о чем.

Он серьезно кивнул.

— Спрашивай. Конечно.

— Почему ты с таким энтузиазмом принял мое предложение приехать в Авалон?

Он моргнул удивленно.

— Вдруг оказалось, что у меня есть дочь. Я никогда в жизни ее не видел. И тебя удивляет, что я захотел встретиться?! Просто невероятно!

— Но ты ни разу не спросил меня о моей матери. Тебе не кажется смешным, что ты говорил со мной всегда только о моих планах? Тебе было важно любой ценой встретиться со мной?

У меня сжалось горло, но кажется, мне удалось сдержать боль, которую причинили мне собственные слова.

Отец вздохнул.

— Дана, я знал: то, что у меня есть дочь, значит, что ее мать исчезла из моей жизни. Не сказав, что забеременела. А значит, она хотела, чтобы я держался от тебя подальше. С момента нашего с тобой первого разговора я понял, что ты действуешь за ее спиной и что если бы она знала, что ты собираешься приехать в Авалон, она остановила бы тебя и не позволила сделать этого.

Должна признать, все это звучало правдоподобно. Но если я сейчас что-то и знала наверняка, так это то, что мать была права: мое положение в политике Авалона является очень сложным. Может, отец и правда хотел познакомиться со своей дочерью, которую никогда раньше не видел — просто так, из самых искренних побуждений. Но теперь я уже с трудом верила в бескорыстность.

— Итак, твое желание познакомиться со мной было никак не связано с тем, что ты хочешь быть избранным на должность Генерального Консула, и с тем, что, возможно, я — Мерцающая?

Итан с Кимбер наврали мне очень во многом, но, судя по лицу отца, сейчас я попала в точку. Тут они говорили правду. Повисла долгая пауза. Когда он наконец нарушил молчание, я заметила, что он очень тщательно подбирает слова.

— Я понимаю, что мое положение не способствует тому, чтобы ты поверила в честность моих побуждений. Да, я хотел бы стать Генеральным Консулом. Но я хотел встретиться с тобой, потому что ты — моя дочь, а не потому что ты — часть моей политической игры.

У меня снова ком встал в горле. Он сказал мне в точности то, что я хотела услышать. Я так отчаянно хотела, чтобы все это было правдой! Мне это было так важно!

Отец поджал губы.

— Я, кажется, понял, кто тебя похитил. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Студенческий Андеграунд?

Я скептически взглянула на него.

— Я звонила с мобильного Итана, так что действительно не надо быть семи пядей во лбу…

Он кивнул.

— Да уж. Ну и что рассказал тебе Итан о себе и об Андеграунде?

О боже, только бы не узнать еще что-нибудь, о чем я не хочу знать!

— То, что ты молчишь, означает, что знаешь ты не так много, — сказал отец. — Итан — сын Алистера Лея. Алистер Лей — кандидат на должность Генерального Консула от Ордена Алой Розы. Естественно, Итан и его Андеграунд поддерживают кандидатуру Алистера, и что бы он ни наговорил обо мне, окрашено его собственными политическими взглядами.

Да, это было именно то, чего я предпочла бы не знать.

Вот и понятно теперь, зачем Итан флиртовал с не слишком привлекательной полукровкой, которая еще и младше него. Вовсе не потому, что влюбился с первого взгляда. Да, противно было думать, что он хочет просто внести мое имя в список своих побед. Но мысль о том, что он использовал меня в политической игре, была просто невыносима.

Как я жалела теперь, что не устояла вчера ночью и позволила поцеловать себя.

Во рту стало кисло, и в ту минуту я почти ненавидела Итана. Он испортил мне мой первый поцелуй!

Я вспомнила, как сильно предостерегала меня Кимбер, как старательно давала понять, что Итан не подходит мне. Она даже сказала, что его привлекает во мне мое потенциальное могущество! Она пыталась предупредить меня, но не объяснила, против чего предостерегает. Грустно, что, пытаясь мне помочь, она всаживала мне в спину нож.

Я проглотила ком в горле, твердо решив, что со своим разбитым сердцем я разберусь позже. Больше ни на Итана, ни на Кимбер я полагаться не могла; тете Грейс я вообще никогда не доверяла, а маме если б я и захотела довериться, она не отвечала на звонки.

Вообще неизвестно было, кому теперь можно доверять. Но из всех предложенных вариантов отец представлялся не самым худшим.

— Мы можем уехать отсюда прямо сейчас? — спросила я, и отец с выражением сочувствия на лице кивнул.

* * *

Гостиница «Стоуз Троу» находилась достаточно низко на склоне холма, и я была рада, что отец за рулем. У него была маленькая красная машинка — итальянская и, судя по всему, спортивная. Такая, которая пройдет любой поворот. Сиденья в ней были расположены так низко, что я испугалась: если мы превысим скорость, я пересчитаю попой все камни. Не то чтобы я видела в Авалоне много знаков, ограничивающих скорость.

Отец засмеялся, садясь в машину.

— Я знаю, это чересчур для Авалона, — сказал он, похлопывая машину по панели, словно трепля за ухом любимую гончую. — Я бы с удовольствием прокатился на этой малышке в мире простых смертных, чтобы выжать из нее все, на что она способна.

Двигатель заурчал, мы тронулись и вылетели с парковки на извилистую дорогу, ведущую на холм.

— Я думаю, первое, что ты выжал бы из нее, — это кучу штрафов за превышение скорости, — пробормотала я, чувствуя, как легко разгоняется машина, невзирая на крутизну подъема.

Отец рассмеялся.

— Видимо, да.

Не знаю, какова была предельная разрешенная скорость в Авалоне — дорожных знаков вообще нигде не было видно, — но я была уверена, что отец точно превысил ее, несясь зигзагами вверх по серпантину. На резких поворотах я изо всех сил старалась не вцепляться в дверную ручку так, чтобы побелели костяшки пальцев. К сожалению, я видела расстилающийся на многие мили зеленый густой лес. Волшебный мир.

Я осторожно отвернулась от окна, стараясь не мигать. Для моего желудка слишком быстрая езда на машине и так была достаточно тяжелым испытанием, чтобы еще добавлять к этому «мерцание» между двумя мирами. Когда я вперилась взглядом в лобовое стекло, я заметила, что отец смотрит на меня, и уже приготовилась к тому, что он сейчас спросит: ну, что ты видишь? Но он ни о чем не спросил меня, и это было большим облегчением. Мне очень не хотелось бы сейчас обсуждать всю эту тему с Мерцающими вратами и моими особыми способностями.

Да, дом отца находился значительно дальше от центра города, чем дом тети Грейс. Весь первый этаж был огромным гаражом, рассчитанным на две машины. Но вместо второй машины у отца была конюшня. В данный момент она пустовала, и на полу не валялось ни соломинки, но едва уловимый запах подсказывал, что конюшней здесь пользуются. Что это значит? Что отец частенько выезжает в Волшебный мир?

По винтовой лестнице мы поднялись на второй этаж, где, собственно, располагались жилые комнаты. Въехать сюда или переехать в другое место было бы кошмаром (это говорит девушка, которая переезжала в своей жизни столько раз, что знает все о муках переезда). Протащить хотя бы один чемодан по такой вот лестнице уже было подвигом.

Поднявшись, мы оказались в просторной гостиной, в углу которой приютилась небольшая кухонька. Одна стена была целиком стеклянная — гигантское окно, выходящее на улицу. Я постаралась не обращать внимания на открывающийся вид — ну, понимаете, меня уже достало видеть одновременно две реальности, два мира — хотя зрелище, надо полагать, было преинтересное. Вместо этого я принялась изучать гостиную, пытаясь понять по мебели и обстановке, что за человек мой отец.

Принято считать, что Волшебники старомодны (в основном потому, что большинству из них около миллиона лет). Квартиры Кимбер и Грейс не были исключением с их антикварной мебелью и консервативным декором. Дом отца не был похож на дом, в котором живет Волшебник. Эти современные огромные окна, современные картины на стенах, современная датская мебель. Я всегда терпеть не могла датский модерн, но это был любимый стиль моей матери, и теперь я начала догадываться почему.

— Мои комнаты — на втором этаже, — сказал отец, — а на третьем — гостевая комната и небольшая библиотека.

Судя по всему, гараж с конюшней он не считал за этаж.

— Хочешь переодеться и принять душ? А потом постараемся узнать друг друга получше.

— С удовольствием, — сказала я, стараясь взбодриться, хотя теперь, оказавшись наконец здесь, я нервничала и чувствовала себя неловко.

— Чувствуй себя как дома, — сказал отец и махнул в направлении двери, которую я сперва сочла дверью большого шкафа для верхней одежды. Но это оказался выход на лестницу. Я подумала, что раз Волшебники не чувствуют холода, то и большие платяные шкафы для верхней одежды им ни к чему.

Поставив ногу на первую ступеньку, я замерла и оглянулась на отца через плечо.

— Ты же собираешься запереть меня, да?

От такого предположения он, казалось, ошалел.

— Конечно, нет! Ты же моя дочь, а не пленница. Да и я — не тетя Грейс.

Я очень надеялась, что это так. Я кивнула и стала подниматься вверх по лестнице, хотя, должна признаться, я была в напряжении. Когда я добралась до третьего этажа (или до четвертого — смотря откуда считать), я увидела, что комната для гостей так же «уютна», как и гостиная.

Мебели в ней было самую малость, все имело прилизанный вид, свойственный датскому модерну. И вместо мягкой кровати стояла жесткая тахта, больше напоминающая матрац.

Отношение к комнате изменилось к лучшему, только когда я увидела аккуратно составленные в углу мои чемодан и рюкзак.

Никогда в жизни я еще не радовалась так своей собственной одежде. Я достала свои любимые брюки-карго с карманами на ногах, и теплый свитер грубой вязки — наконец-то холодное раннее лето Авалона будет мне нипочем! А каким блаженством было надеть свежее нижнее белье — то, что было на мне, оказалось все еще немного влажным, так как я стирала его у Кимбер в раковине.

Чувствуя себя немного параноиком, я не стала тем не менее закрывать дверь в спальню. Мне все казалось, что если я сделаю это, отец запрет меня вопреки своим обещаниям. Правда, дверь в ванную я все-таки закрыла, пока в спешке переодевалась. Я не переставала прислушиваться, ожидая в любой момент услышать, как щелкнет ключ в замке, отрезая меня от мира, но все было тихо.

Когда я переоделась, я с удовольствием тщательно расчесала волосы и собрала их в конский хвост на затылке. Достала прозрачный блеск для губ и слегка подкрасилась. Теперь немного румян на щеки — и вот я снова стала сама собой, только выражение глаз как-то неуловимо изменилось. Во взгляде сквозила усталость.

Ну да ладно, в конце концов у меня есть полное право на то, чтобы выглядеть загнанной.

Чувствуя себя гораздо уютнее в собственной одежде, я спустилась вниз по лестнице, чтобы снова встретиться с отцом.

Он сидел на диване с видом не на окно, а на гигантский плазменный экран — и слава богу.

Рядом с диваном стояла подставка на высокой ножке, на ней — ведерко со льдом; на журнальном столике возвышались два высоких тонких бокала для шампанского. Видимо, крайнее удивление отразилось на моем лице, потому что отец ответил мне прежде, чем я задала вопрос.

— Не каждый день человек обретает дочь, которую потерял много лет назад, — сказал он. — Это уже само по себе повод для праздника. Как ты считаешь?

— Ну… мне ж только шестнадцать лет.

Это не сработало с Кимбер, когда она поила меня своим поссетом, не сработало и сейчас.

— Я гарантирую, что сюда не ворвется полиция нравов и не арестует тебя за употребление алкоголя в юном возрасте. Так что расслабься и присоединяйся спокойно. Нам обо многом надо поговорить.

Лично мне сейчас ни о чем не хотелось разговаривать. Мне хотелось притвориться хотя бы ненадолго, что мое путешествие прошло именно так, как было запланировано, и я просто приехала из аэропорта к отцу домой. И теперь для меня начнется новая жизнь — лучше той, что была у меня раньше.

Я села на другом конце дивана; отец открывал шампанское. Я напряглась, готовясь к громкому хлопку пробки, но все равно подскочила, когда он прозвучал. В уголках глаз отца пролегли лучики, но в открытую он не засмеялся.

Он налил два бокала и один протянул мне. Я с сомнением взглянула на него.

В поссете Кимбер молоко, мед и мускатный орех отбивали запах виски; это же был чистый алкоголь. Я знаю множество подростков, которые с радостью попробовали бы что-нибудь алкогольное, но, в отличие от меня, они не жили с моей мамой.

— Выпей, дочка, — сказал отец, — выпей залпом.

Можете представить, в каком состоянии я находилась, если я подождала, пока он выпьет сам, а уж только потом коснулась губами бокала. Бог знает, с чего я взяла, что моему отцу может прийти в голову отравить меня. Мне теперь все время казалось, что за каждым моим шагом наблюдают. Я мысленно закатила глаза, глядя на себя со стороны, и сделала большой глоток шампанского.

Поссет был удивительно противным на вкус, а шампанское… не настолько противным. И все же я не сдержалась и поморщилась, что не ускользнуло от отца. Наверное, это было невежливо с моей стороны, но я не смогла сдержаться.

— Это — истинный вкус шампанского, — сказал отец.

Я поставила бокал обратно на журнальный столик.

— Это не мой любимый вкус, — ответила я.

— Почему же? — спросил он, слегка склонив голову к плечу.

Я посмотрела в сторону и слегка пожала одним плечом.

— Ну, ты ж знаешь мою маму.

Возникла пауза.

— А что я должен знать?

Она пьет, сколько я себя помню. Мне никогда даже не приходило в голову, что были времена — могли быть, — когда она этого не делала. Я проглотила комок в горле.

— Она что, не пила, когда вы встречались?

— А, вот оно что, — сказал отец и опустил бокал на стол. — Понимаю. Она пила тогда не больше и не меньше, чем все остальные в ее возрасте. — Он вздохнул. — Но не скажу, что я удивлен тем, что со временем это переросло в проблему. Нет на свете ни одного города, подобного Авалону. Отрезать себя от него, вырвать себя из Авалона с корнем… для того, кто родился здесь, это, пожалуй, очень нелегко.

Его слова были подобны бомбе, взорвавшейся внутри моего сознания.

Мама не была алкоголичкой, когда жила в Авалоне. Она уехала из Авалона не потому, что хотела, а потому что отчаянно пыталась оградить меня от того ада, каковым является политика Авалона. Но она покинула свой дом, свою родину — и эта потеря была так тяжела для нее, что она начала пить.

О боже. Все эти годы я постоянно презирала ее, обвиняла… А на самом деле именно я была виною тому, что она начала пить.