В XIX в. Британские острова стали свидетелями экономических преобразований, получивших название индустриальной революции, политических реформ и укрепления имперского могущества. В свою очередь, эти процессы поставили новые проблемы, самой сложной из которых являлся «ирландский вопрос».

 

Индустриальная революция

Расхождение между Британией и другими европейскими державами произошло не только вследствие взлета ее могущества в качестве самой сильной империи в истории. Этот процесс был отчасти обусловлен и предопределен экономическим развитием и подъемом национализма. Технический прогресс привел к экономическим преобразованиям, не в последнюю очередь явившимся следствием выгодного положения, которое доставляли Британии доступный свободный капитал и труд, а также процветающие рынки растущего британского, колониального и иностранного населения. Паровая машина Wheal Virgin, созданная в 1790 г. бирмингемской компанией Бултона и Ватта, могла выполнять работу 953 лошадей. Широкое использование богатых и легко доступных британских запасов угля в качестве топлива для вырабатывания механической энергии освободило экономику от прежних энергетических ограничений, снизив стоимость и повысив доступность тепловой энергии, которая применялась во множестве отраслей промышленности, таких как мыловарение, стекольное производство и отбеливание льна. Будучи передвижным источником энергии, паровая машина позволяла сосредотачивать промышленное производство в городах и способствовала расширению спектра производимых товаров для растущего среднего класса.

Впрочем, наряду с главными изменениями не следует упускать из виду двухуровневую, постепенную и эволюционную природу индустриальной революции. Технологические перемены в первые десятилетия XIX в. шли в общем достаточно медленно, а их темпы сильно отличались по разным отраслям промышленности. Например, ручное прядение сохранялось в Ланкашире до 1840-х гг., в Лондоне и Бирмингеме поначалу преобладали мастерские, а не фабрики, а в Шотландии до 1830 г. промышленность работала по большей части не на угле, а на воде. Несмотря на железные дороги, британцы продолжали использовать конную тягу. Хронология увеличения использования паровой тяги и роста городского населения не совпадают. Тем не менее само понятие индустриальной революции этими соображениями под сомнение не ставится. Потенциал и характер британской промышленности претерпели радикальные изменения. Многие быстро растущие города начала XIX в. были центрами промышленной активности, например, Бредфорд, Данди и Мертир Тидвил.

Индустриальная революция создала в Британии особую экономику. Средняя годовая добыча угля и лигнита в 1820-1824 гг. (в миллионах тонн) составляла 18 в Британии и 2 во Франции, Германии, Бельгии и России вместе взятых. За 1855-1859 гг. эти цифры 68 и 32, а за 1880-1884 гг. — 159 и 108 соответственно. Потребление хлопка-сырца в 1850 г. (в тысячах тонн) составляло 267 в Британии и 162 в остальной Европе, а в 1880 г. — 617 и 503. Ежегодное производство чугуна в 1820 г. (в миллионах тонн) в Англии достигало 0,4, как и в остальной Европе, в 1850 г. 2,3 и 0,9, в 1880 г. — 7,9 и 5,4; стали в 1880 г. 1,3 в Британии и 1,5 в остальной Европе. Британское население (исключая Ирландию) выросло с 7,4 миллиона в 1750 г. до 29,7 миллиона в 1881 г., и значительная часть этих людей работала на мельницах, шахтах и фабриках. Например, население Манчестера и Солфорда выросло между 1801 и 1891 гг. больше чем в пять раз. Перепись 1851 г. показала, что впервые в истории городское население Англии обошло по численности сельское.

Угольная шахта Баргод, Гламорганшир

Индустриальная революция радикально изменила Британские острова. Прежние «недоразвитые» и плохо доступные области стали энергично развиваться благодаря угольным залежам. Уголь играл жизненно важную роль для производства энергии, транспорта и новых индустриальных технологий. Британия первенствовала в добыче угля во всем мире.

 

Транспортная революция

Всемирная выставка 1851 г. продемонстрировала искусство и умение производителей. Об этом же свидетельствовала эволюция от стационарной к передвижной паровой машине и последующая железнодорожная революция. В 1825 г. были открыты Стоктонская и Дарлингтонская железные дороги; Ливерпульско-Манчестерская — в 1830 г. Локомотив, ходивший по Стоктонской и Дарлингтонской железной дороге, шел со скоростью 12-16 миль в час. В 1829 г., когда паровое сопло Голдсуорти Гурнея было поставлено на локомотив Джорджа Стивенсона, носивший гордое название «Ракета», скорость достигла 29 миль в час. За последующие два десятилетия сложилась национальная система, хотя она создавалась и управлялась конкурирующими компаниями. Железнодорожное сообщение из Лондона установилось с Саутгемптоном в 1840 г., Бристолем в 1841 г., Экзетером в 1844 г. (сократив время путешествия с 21 до 6 часов), Норвичем в 1845 г., Линкольном в 1846 г., Плимутом в 1847 г., Холихедом в 1850 г. (сократив время переезда с 40 до 9,5 часов), и Труро в 1859 г. К 1850 г. железнодорожная сеть покрыла почти всю страну, за исключением северной Шотландии, Корнуолла и большей части Уэльса. Впоследствии железные дороги охватили все Британские острова, значительно превзойдя по протяженности каналы. В 1911 г. в одном Девоне и Корнуолле было 130 станций. Каналы не сразу уступили железным дорогам первенство. Более дешевые расценки все еще делали их привлекательными в тех случаях, когда тяжелые товары не требовалось перемещать быстро. И все же, в конечном итоге, железные дороги обрекли каналы на жалкое прозябание.

Железные дороги перевозили грузы и людей по стране, наполняя ее новыми запахами и звуками, а также новыми конструкциями мостов, например, мост Брунеля через Тамар (1859 г.) и мост через Форт (1890 г.), виадуками и тоннелями, например, тоннель под Северном (1886 г.). Сеть пассажирских перевозок выросла с 60 миллионов миль в 1850 г. до 300 миллионов в 1870 г.

Производство и обеспечение поездов стало важной отраслью британской промышленности; в таких городах, как Крю, Донкастер, Суиндон и Волвертон создавались или расширялись большие мастерские. Даже города, не участвовавшие в железнодорожной промышленности, во многом от нее зависели. В Брайтоне и Гейтсхеде, например, железная дорога была главным работодателем. Вместе с экономическими моделями изменялась и природа сбыта. Небольшие рыночные центры пришли в упадок. Железные дороги конкурировали с каботажными перевозками, вытесняя их из жизненно важной сферы транспортировки угля с северо-востока в Лондон и Восточную Англию. Поезда использовались для доставки скоропортящихся товаров, таких как фрукты, цветы и молоко, в крупные города; ежегодно из Корнуолла доставлялось более 15 000 тонн брокколи; до Второй мировой войны специальный ежедневный поезд, оборудованный рефрижераторными установками, перевозил в Лондон тушки девонских кроликов. Железная дорога начиная с 1840-х гг. позволила пивоварам из Бертона-на-Тренте создать большую пивную империю. Путешествия на поезде также способствовали расширению и популяризации внутреннего туризма, в том числе и развитию приморских курортов, которые изменили облик британского побережья, такие как Ньюки, Ремсгейт, Борнмут, Хов, Истбурн, Маргейт, Саутенд, Ярмут, Скегнесс, Клиторпс, Бридлингтон, Скарборо, Моркамб и Блэкпул. Само строительство железных дорог, при котором большие бригады приезжих рабочих перемещались по сельской Британии, нарушало местные социальные модели и стереотипы. Перемены в транспортировке также произвели огромное культурное воздействие. Они повлекли за собой «стандартизацию» времени и необычайно повысили скорость передачи информации и распространение мод. «Местные» веяния вытеснялись модой метрополии.

 

Социально-экономические изменения

В XIX в. в Британии происходили радикальные экономические изменения, возможно, ярче всего проявившиеся в Бредфорде, население которого выросло с 16 012 человек в 1810 г. до 103 778 человек в 1850 г., так как город стал центром текстильной промышленности. Механизация принесла Бредфорду выгоду, расширение фабрик и приток иммигрантов. Новшества следовали одно за другим. За механизацией нитепрядения в 1826 г. последовала механизация камвольного ткачества, несмотря на беспорядки, устроенные рабочими. К 1850 г. работа, ранее выполнявшаяся в Бредфорде силами тысяч ткачей, работавших в сельской местности, теперь осуществлялась 17 642 автоматическими ткацкими станками, установленными на фабриках и выпускающими ткань для женской одежды.

Механизация определяла единообразие, производство дешевых стандартизованных товаров. В результате товары массового производства, такие как шоколад и мыло, могли потребляться и рекламироваться в национальном масштабе. Хотя фабричное производство не преобладало до второй половины XIX в., промышленность и торговля изменили лицо нации и жизнь народа: «У многих распухали руки в освещенных факелами шахтах и шумных заводских цехах» (Джон Ките, «Изабелла», 1820).

Последствия экономического развития проявлялись по-разному. Серьезную проблему создавало перенаселение. Члены Бредфордского комитета здравоохранения в 1845 г. посетили более 300 домов и обнаружили, что на одной кровати спят в среднем трое человек. В большом морском порту Ливерпуле на берегу оказались одновременно около 30 000 матросов, что привело к активизации проституции: в 1836 г. здесь было около 300 публичных домов, в 1846 г. их количество возросло до 538, а в 1857 г. насчитывалось по крайней мере 200 проституток в возрасте до 12 лет. Такие области промышленности, как сталелитейное производство, были потогонными, поэтому рабочим приходилось проводить свободное время в пивной, где они могли восполнить недостаток жидкости иногда четырьмя квартами пива в день, оплачиваемыми работодателем.

Так как Британские острова делились на области с разной региональной экономикой, индустриальное развитие было далеко не равномерным. Оно сосредотачивалось в угледобывающих регионах: северо-восточном, срединных графствах, южном Ланкашире, йоркширском Вест-Райдинге, южном Уэльсе, Файфе и Стратклайде. В 1910 г. в южном Уэльсе зафиксировано наибольшее количество каменноугольных копей за всю историю: 688. Тяжелая промышленность, например, черная металлургия и сталелитейное производство, машиностроение и кораблестроение, была привязана к областям угле- и железодобычи. Так, Воркингтон на побережье Камбрии начиная с 1857 г. стал превращаться в главный центр металлургии. Железные дороги, построенные в 1840-х и 1850-х гг., облегчали доступ к близлежащим железным рудникам и запасам кокса, располагавшимся в графстве Дарем. Население города пополнялось приезжими рабочими из Ирландии.

Для обслуживания новых отраслей производства развивались профессии среднего класса: появились новые профессии, например, бухгалтер, а также новые «индустрии», например, индустрия развлечений и туризма. И наоборот, области, ранее игравшие важную роль в британской экономике, такие как Восточная Англия и юго-западные регионы, страдали от деиндустриализации, отчасти из-за того, что здесь не добывался уголь, и оттока населения. Графство Норфолк, имевшее когда-то развитую текстильную промышленность, начиная с  1790-х гг. не могло соревноваться с фабричным хлопковым производством. Многие небольшие города ярмарок, такие как Дисс и Суоффем в Норфолке, практически не развивались и оставались в стороне от перемен до 1960-х гг., когда вновь наступил период их расцвета.

Финансовые связи имели большое значение для экспансии Британской империи, выражаясь как в инвестициях и грузоперевозках, так и в экспорте промышленных товаров. Иностранные инвестиции привели к тому, что доходы от зарубежных вложений, составлявшие 2 процента от валового внутреннего продукта в 1872 г., поднялись до 7 процентов в 1913 г. Экспорт капитала занимал важное место в укреплении британских экономических позиций в таких регионах, как Южная Америка. Лондон приобретал все большее экономическое значение как финансовый и торговый центр. Структура состоятельных классов в стране претерпела лишь частичные изменения вследствие развития индустриального капитализма. Ценности столичной (лондонской) элиты отличались от ценностей промышленников из северных областей и больше соответствовали «джентльменскому» образу жизни традиционной землевладельческой элиты.

 

Век предпринимательства

Состоятельные предприниматели промышленных областей покупали земельные владения, покровительствовали искусствам и все больше стремились к политическому и общественному влиянию. Одним из самых выдающихся представителей этого класса был Уильям Армстронг (1810-1900), а его жизненный путь в полной мере отражает те возможности, которые предоставляли взаимосвязанные силы индустрии и технологии в викторианскую эпоху. Внук мелкого фермера из Нортумберленда и сын торговца зерном из Ньюкасла, он избрал карьеру адвоката, но одновременно занимался гидроэлектрикой. Изобретя гидравлический кран, он основал машиностроительное предприятие в Элсике (1846 г.). Впоследствие он расширил свою сферу деятельности за счет кораблестроения и производства вооружений, а его Элсикская артиллерийская компания првратилась в один из самых крупных машиностроительных и военно-промышленных концернов. 110-тонные, имеющие около 44 футов в длину орудия Армстронга, сделанные для корабля «Виктория», спущенного на воду в 1887 г., были самыми большими и мощными в мире. Он строил военные корабли и для иностранных держав, таких как Япония, Италия, Аргентина и Чили. На момент смерти Армстронга у него работало 25 000 человек.

Армстронг активно внедрял технические новшества и первым пустил гидроэлектростанцию, а его великолепный дом в Крэгсайде в 1880 г. стал первым домом, полностью освещенным электрическими лампочками. Армстронг поставил гидравлическое оборудование для строительства Тауэр-Бриджа, открытого в 1894 г. и ставшего величественным символом империи. Под его руководством были созданы гидравлические лифты, необходимые для лондонской подземной железной дороги. Занимаясь благотворительностью, Армстронг способствовал улучшению водоснабжения в Ньюкасле, поддерживал местное образование и здравоохранение. Он приобрел значительное состояние и в 1887 г. был возведен в ранг пэра. Он был президентом Ассоциации искусств и покупал работы современных британских художников, таких как Данте Габриэль Россетти. Нет ничего удивительного в том, что такой могущественный человек, крупнейший собственник викторианской эпохи, в 1894 г. приобрел замок Бамборо, центр Нортумбрийского королевства в англо-саксонский период.

Исембард Кингдом Брюнель (1806-1859) не достиг таких вершин успеха, как Армстронг, но также весьма настойчиво внедрял в производство технические новинки. Замечательные инженерные триумфы Брюнеля, такие как Клифтонский подвесной мост, его достижения в качестве главного инженера Великой Западной железной дороги (1833-1846 гг.) и его большие железные пароходы «Great Western» (1838 г.), «Great Britain» (1845 г.) и «Great Eastern» (1858 г.) отражали его работу на передовом участке технических инноваций, например, над гребным винтом. «Great Western» после спуска на воду стал самым большим пароходом во флоте и первым начал регулярно ходить в Америку; «Great Britain» был первым крупным кораблем с гребным винтом; «Great Eastern», построенный с использованием новейших технологий, был самым большим пароходом. Изобретатели и предприниматели совместными усилиями раздвигали границы человеческой деятельности. Например, химическая промышленность способствовала созданию широчайшего спектра новых продуктов, которые оказали значительное воздействие на материальные условия жизни, произведя переворот в таких областях, как производство красителей и продуктов питания.

Предпринимательством занимались и выходцы из землевладельческого сословия. В 1859 г. Роуленд Уинн начал развивать добычу железа в своих семейных имениях в Линкольншире, поставляя его на металлургические предприятия в Сканторпе. В 1885 г. Уинн, ставший уже лордом Сент-Освальдом, заменил на своих шахтах ручной труд грейферными кранами. К 1917 г. шахты Сент-Освальда давали двенадцатую часть годовой добычи железной руды.

 

Глобальная экономика

Экономический рост, тем не менее, не означал, что Британия могла не опасаться соперничества со стороны континентальных стран. До 1840-х гг. серьезные опасения в качестве потенциального индустриального соперника вызывала Франция, а беспокойство, которое испытывали британцы по отношению к Германии, стало основной причиной отмены Законов о торговле зерном, которые поддерживали высокие цены на зерно к выгоде британского сельского хозяйства. В парламентских дебатах по законам о торговле зерном, проходивших в феврале-марте 1839 г. вследствие депрессии, наступившей в сельскохозяйственной сфере, почти каждый из выступавших затрагивал тему угрозы со стороны зарубежных производителей, особенно возросшей в связи с созданием германского таможенного союза (Zollverein) в 1834 г. Уверенность в своем экономическом могуществе достигла высшего пика в 1850-х и 1860-х гг., оказавшихся необычайно благополучными, но и тогда эта уверенность не была абсолютной.

Впрочем, важное значение имело не только экономическое развитие Британии, но и наладившиеся международные связи. В результате завершения периода протекционизма по отношению к сельскому хозяйству, последовавшего за отменой Закона о торговле зерном (1846 г.), и технологических изменений, включая появление пароходов, колючей проволоки, разветвленной сети железных дорог и, в 1880-х гг., охлажденных трюмов, которые привели к подъему сельскохозяйственного производства для европейского рынка в других странах умеренного пояса и к возможности быстрой перевозки продуктов без их порчи, Британия стала начиная с 1870-х и 1880-х гг. частью глобальной аграрной системы. Она больше расчитывала на ресурсы империи, чем на поставки из Европы; зерно в значительных объемах покупалось в Германии, Польше и России только в особых случаях. С континента завозились некоторые важные сельскохозяйственные продукты, особенно фрукты и овощи, например, германская сахарная свекла.

К концу XIX в. основу британских завтраков составлял датский бекон и яйца. Тем не менее Британия не могла обойтись без североамериканского зерна, аргентинской говядины и австралазийской шерсти и баранины, которые, по иронии судьбы, стали доступными благодаря именно британской технологии, в частности, железным дорогам, и производились при участии британских капиталов.

В сочетании эти направления импорта положили конец золотому веку «интенсивного земледелия» и породили тяжелую и продолжительную сельскохозяйственную депрессию, которая начиная с 1870-х гг. жестоко ударила по сельским рабочим и ремесленникам и вызвала быстрый отток сельского населения, не прекращавшийся до конца XIX в. В тот же период прекратилось строительство особняков землевладельцами. Распространение новых технологий, например, косилок, также нанесло удар по сельской рабочей силе. Между 1870-ми и 1914 гг. общая площадь сельскохозяйственных работ в Британии сократилась на полмиллиона акров. Дешевая пища, которой питались рабочие в развивающихся промышленных регионах северной Англии, способствовала поддержанию депрессии на аграрном юге. Сложилось региональное неравенство, полностью сменившее на противоположное в следующем столетии. Сандерленд, ныне испытывающий множество проблем, в 1850 г. был крупнейшим кораблестроительным городом в мире, с высокими зарплатами и высоким уровнем собственного домовладения. Благодаря дешевой пище фабричные рабочие могли тратить на еду более низкий процент с зарплаты, чем раньше, таким образом становясь важными потребителями промышленных товаров, которые сами и производили.

 

Империя

В XIX в. Британия представляла собой ведущую империалистическую державу. В конце столетия под ее властью находилась четверть населения земного шара и пятая часть суши. Между 1860 и 1914 гг. Британия владела примерно третью мирового судового тоннажа, а к 1898 г. — примерно 60 процентами телеграфного кабеля — немаловажное обстоятельство для управления империей и планирования обороны. В 1890-1914 гг. она спустила на воду 2/3 от общей численности кораблей в мире и перевезла приблизительно половину всех морских грузов. В поэме «Груз» (1903 г.) Джон Мейсфилд представил три эпохи морской торговли в образах «квинквиремы из Ниневии», «великолепного испанского галеона» и «грязного британского судна», везущего экспортные товары: «дешевые жестянки» — продукты массового производства.

В эти годы продолжалось расширение территориальных владений Британии, хотя политики расходились во взглядах на осмысленность отдельных шагов, а некоторые из них вовсе не одобряли империалистической стратегии. Несмотря на это, Британия захватила большую долю двух главных колониальных разделов той эпохи, выиграв борьбу за Африку и до сих пор ничейные группы островов. Она стала ведущей силой в Восточной и Южной Африке, осуществив успешное вторжение в Египет в 1882 г., разгромив суданских махдистов в битве при Омдурмане (1898 г.), в которой участвовал молодой Уинстон Черчилль, захватив территорию Британского Сомали, Кении, Уганды, Северной Родезии (Замбии), Малави и Южной Родезии (Зимбабве) и, в конце концов, покорив республики южной Африки — Оранжевую Республику и Трансвааль в Бурской войне 1899-1902 гг. Эта война оказалась гораздо более тяжелой, чем ожидалось, но способность потратить 250 миллионов фунтов и послать 400 000 солдат свидетельствовала о силе экономической и имперской системы, а контроль над южноафриканскими портами позволил беспрепятственно задействовать всю эту мощь. С другой стороны, многие современники были глубоко обеспокоены действиями армии, и за войной последовал бюджетный кризис.

Британское могущество ощущалось во всех океанах. Между 1850 и 1914 гг. список островных владений Британии пополнился Андаманскими и Никобарскими островами, островами Гилберта и Эллис, островами Курия-Мурия, Южными Оркнейскими, Южными Шетландскими островами и островами Кука, островом Молден, Старбек/Каролина, Питкэрн, Рождества, островами Феникс, Вашингтон, Фаннинг и Джарвис, Фиджи, Ротумой, Соломоновыми островами, островами Тонга, Сокотра и Южной Джорджией. Британская военно-морская мощь опиралась на самые многочисленные и территориально разбросанные базы в мире, служившие наглядным свидетельством всемирного охвата Британской империи. В 1898 г. в их число входили Веллингтон, Фиджи, Сидней, Мельбурн, Аделаида, Олбани, Кейп-Йорк (Австралия), Лабуан (Северное Борнео), Сингапур, Гонконг, Вэйхайвэй (Китай), Калькутта, Бомбей, Тринкомали, Коломбо, Сейшелы, Маврикий, Занзибар, Момбаса, Аден, Кейптаун, остров Святой Елены, остров Вознесения, Лагос, Мальта, Гибралтар, Галифакс (Новая Шотландия), Бермуды, Ямайка, Антигуа, Сент-Люсия, Тринидад, Фолкленды и Эсквимолт (Британская Колумбия). Армия мирного времени всегда испытывала большое напряжение, чтобы отражать многочисленные угрозы на всем пространстве империи, но к 1898 г. она выросла в численности до 195 000 человек, а эти силы подкреплялись значительным числом местных войск в индийской армии, являвшейся основной опорой для расширения британской власти в южной Азии в викторианскую эпоху. Синд был захвачен в 1843 г., Белуджистан и Кашмир стали вассалами Британии в 1843 и 1846 гг. соответственно, Пенджаб был присоединен в 1849 г., а к 1886 г. была завоевана вся Бирма. Индийское восстание 1857-1858 гг. вызвало у британцев тяжелый шок, а афганские племена успешно сопротивлялись британским войскам во время войн 1838-1842 и 1878-1879 гг., но, сотрудничая с местными князьями и правителями, Британия твердо управляла Индией. Британские путешественники, особенно Джеймс Брюс, Дэвид Ливингстон, Мунго Парк и Джон Спик, исследовали многие области Африки. Другие первопроходцы изучали Австралию и Канаду, а королевский флот составлял океанические карты.

Империя представляла собой не просто сочетание силовой политики, военных интересов, индивидуальных карьер и идеологии миссии и предназначения, обращенной прежде всего к состоятельным классам. Она отразилась на взглядах всего общества, охваченного подъемом империалистических настроений. Это нашло выражение в шовинистических чертах народной культуры: песнях в мюзик-холлах и рисунках на рекламах товаров массового производства; хотя, с другой стороны, многие рабочие, по всей видимости, не испытывали к империализму никаких симпатий, а многие политики-либералы, включая Уильяма Гладстона, премьер-министра в 1868-1874, 1880-1885 (когда британцы вторглись в Египет), 1886 и 1892-1894 гг., критически относились к шовинизму, к империалистической экспансии ради экспансии и ко многим британским приобретениям, например, Уганде. Империя отражала и поддерживала широко распространенные расистские воззрения и предрассудки, ярко представленные в литературе и прессе того времени. Империя давала также повод и стимул для возникновения новых представлений об идеальном мужчине, сосредоточенных на образе воина-героя. Вулсли, Гордон, Роберте и Китченер стали национальными символами, в образе которых сочетались воинская доблесть, протестантская набожность и моральная стойкость. Их победы были одержаны за счет неевропейских народов, часто истребляемых новейшим оружием, как, например, в случае с победой Китченера при Омдурмане (Судан) в 1898 г. Чарльз Гордон, погибший при обороне Хартума в 1885 г., восхвалялся как святой, павший в бою с громадным войском мусульман. Общественный резонанс от подобных двусмысленных событий достаточно серьезно беспокоил такого выдающегося политика, как Гладстон. Осады во время Индийского восстания (1857-1858 гг.) и Вторая Бурская война (1899-1902 гг.) имели значение общенациональной драмы. Империалистические войны воспроизводились в Британии в спектаклях под открытым небом: живые картины и инсценировки превратились в искусство. Армейская служба предлагала славный выход из трущоб многим рабочим. Газеты выделяли значительные средства на телеграфную связь, доставлявшую новости о ходе конфликтов. Протестантская и католическая церкви Британии вели миссионерскую деятельность за пределами Европы, особенно на территории империи, которую они поддерживали, видя в ней инструмент для облегчения христианской проповеди.

 

Британия и Европа

С восшествием на престол королевы Виктории в 1837 г. династическая связь с Ганновером прервалась: в Ганновере трон могли наследовать только мужчины. Глобальный размах Британской империи определял британское мировоззрение, в котором Европа представлялась лишь одним из элементов, хотя и очень важным. Выдающиеся министры иностранных дел, такие как Джордж Каннинг (1807,  1822-1827 гг., премьер-министр  1827 г.) и Генри, виконт Пальмерстон (министр иностранных дел в 1830-1841, 1846-1851 гг., премьер-министр в 1855-1858, 1859-1865 гг.), придавали первостепенное значение континентальным делам, например, на Иберийском полуостров, в Греции и на Ближнем Востоке. В дополнение к этому, империалистические устремления могли иметь и европейскую направленность, как, например, в случае с «восточным вопросом» — проблемой, созданной растущим влиянием и амбициями России на Балканах по мере ослабления Османской империи. Кроме того, отсутствие угроз с континента могло развязать Британии руки для проведения активной политики в других частях света.

Британское правительство с обеспокоенностью следило за планами и действиями европейских держав. В 1847-1848, 1851-1852 и 1859-1860 гг. существовали опасения относительно возможного вторжения французов, в том числе и через планировавшийся тоннель под Ла-Маншем, а действия России на Балканах побудили Британию вступить с ней в военный конфликт, получивший название Крымской войны (1854-1856 гг.). Это была последняя война с европейской державой до Первой мировой, то есть беспрецедентно длительный срок. Крымская война отличалась некомпетентностью администрации, тяжелыми людскими потерями и рядом военных просчетов, самым знаменитым из которых является атака легкой кавалерии на русскую артиллерию при Балаклаве в 1854 г. Несмотря на это, война также показала, что Британия сохраняет способность вести широкомасштабные операции, предпринимая нападения с моря на побережье России даже на Камчатке. При этом Британия опиралась на последние технические достижения. Военные корабли, отправленные в 1854 г. в Балтийское море, были оснащены паровыми машинами и улучшенными лафетами конструкции Брюнеля.

В общем и целом, образованные представители общества викторианской эпохи прекрасно осознавали, что с другими европейскими народами их объединяет общее наследство греческой и римской культур, а также, в первую очередь, христианства. Гладстон написал три книги о Гомере и издал проповеди епископа Батлера. Растущее число частных школ вывело классическое образование на ведущие позиции. Те, кто могли себе это позволить, исполняли и слушали немецкую музыку, читали французские романы и посещали картинные галереи в Италии. На протяжении большей части XIX в. британцы принимали интеллектуальное и иногда материальное участие в событиях, происходящих на континенте. Это особенно ярко проявилось в наполеоновских войнах и в Крымской войне, но, кроме того, в Британии вызывали живейший интерес Греческая война за Независимость и Рисорджименто (борьба за объединение Италии), гораздо больший, чем привлекали местные колониальные войны и приобретение новых колоний. Тот восторг, с которым толпы рабочих приветствовали итальянского героя Гарибальди во время его приезда в Англию в 1864 г., свидетельствует о том, что викторианцы всех классов общества были способны соотносить события на континенте со своими собственными надеждами и конфликтами: журналы саутгемптонских школ зафиксировали повальные прогулы в тот день, когда Гарибальди сошел на берег в городском порту. В 1876 г. Гладстон поставил правительство в весьма затруднительное положение в связи с избиением болгар турками. Континентальные новости занимали важное место в сообщениях британской прессы, хотя начиная с 1870-х гг. больше внимания стало уделяться колониальным вопросам.

Главное различие между Британией и континентальными странами, особенно в середине XIX в., заключалось в том, что у Британии внешняя торговля была гораздо более развита и охватывала намного более обширную территорию. Континентальные экономики были более самодостаточными; внешняя торговля по большей части велась с другими европейскими государствами. Таким образом, Британия была более зависима от внешней торговли и от положения в мире, чем Европа. Из этого вытекали многие черты, отличавшие Британию от континента: ориентированность на внешний мир и интернационализм; заинтересованность в мирном сосуществовании, которое, как считалось, создавало наилучшие условия для торговли и определяло дипломатическую изоляцию от континента (за исключением периода Крымской войны), которой следовала Британия, чтобы не оказаться втянутой в европейские войны; и нежелание содержать большую и дорогую армию.

 

Британия и Америка

Британское отношение к Америке отличалось двойственностью, и таким же было отношение Америки к Британии. О ней писали многие викторианцы, например, Чарльз Диккенс, Энтони Троллоп и Джеймс Брайс, и все они симпатизировали американской энергии и целеустремленности, но часто были шокированы ее «вульгарной» (популистской) политикой. Стандартным упреком политическому деятелю служили обвинения его в «американизации» британской политики, которые выдвигались, в частности, против Гладстона и Джозефа Чемберлена. Между двумя государствами возникала и открытая враждебность: в период Крымской войны, когда британцы, которые к 1855 г. остро ощущали нехватку войск, пытались рекрутировать американских наемников; во время американской Гражданской войны, когда Британию подозревали в симпатиях к Югу; и в периоды конфликтов из-за столкновения империалистических интересов в Новом Свете и Тихом океане, например, из-за Венесуэлы в 1890-х гг., хотя Британия приняла доктрину Монро, требовавшую невмешательства. Гражданская война (1861-1865 гг.) расколола британское общественное мнение. Юг стремился добиться дипломатического признания и тем самым легитимизировать свое отделение. Министр иностранных дел, лорд Джон Расселл, и канцлер казначейства Гладстон положительно относились к такой возможности, но из опасения, что признание повлечет за собой войну с Соединенными Штатами, этот шаг так и не воспоследовал. К враждебности приводила не только политика с позиции силы. Существовало также культурное и экономическое соперничество, например, из-за закона об авторском праве в 1850-х гг.

С другой стороны, несмотря на расхождения по поводу границы штата Мэн и более существенные разногласия относительно судьбы современной Британской Колумбии, британцам и американцам удалось придти к согласию об установлении канадской границы без войны. Точно так же отношения не были нарушены из-за набегов на Канаду, совершавшихся фениями, осевшими в Америке ирландскими террористами. Британцы активно вкладывали в Америку инвестиции, особенно в железные дороги; американцы перенимали британские технологии, опять же в основном в железнодорожном строительстве; были налажены важные культурные и общественные связи. В 1870-1914 гг. американки иногда выходили замуж за пэров или их наследников, принося в приданое значительные состояния, как, например, в случае с Консуэлой Вандербильт, вышедшей за герцога Мальборо в 1895 г.

 

Мораль

Имперское сознание органически вошло в британский национализм, особенно в конце XIX в. Правительство подпитывало эти настроения: Виктория стала императрицей Индии в 1876 г., журнал «Панч», влиятельный имиджмейкер, популяризовал империю своими карикатурами, а общественные здания украшались имперскими символами. Согласно общепризнанному мнению, экспансия империи преследовала как национальные, так и нравственные цели, распространяя либеральное управление и власть законности и расширяя возможности проповеди христианства. Сознание совершенства британской конституции также внесло немалый вклад в укрепление национализма. Хотя политические уловки, компромиссы и стремление к сиюминутной выгоде играли главную роль в конкретных деталях политических реформ, идеализм также занимал важное место. Кампании в защиту нравственности, направленные против рабства, жестокости в обращении с животными и алкоголя, снискали широкую поддержку, способствовав развитию и расширению добровольных обществ, служивших отличительной чертой Британии. Между тем многочисленные гимны того времени показывают неослабное общественное значение христианства: религия вовсе не заключалась в одном лишь личном спасении.

 

Радикализм

Хотя британский радикализм поначалу возник под влиянием Великой французской революции (1789 г.), революционные крайности и террор привели, особенно начиная с 1792 г., к реакции, сплочению под знаменем Церкви, Короны и нации, с которым всегда будет связываться имя политика-полемиста Эдмунда Берка, хотя он придерживался скорее либеральных взглядов на рабство и британскую политику в Америке, Индии и Ирландии. Этот подъем консерватизма помог Британии выстоять в годы поражений от французов, но огромное экономическое напряжение и общественное недовольство не закончились с войной и на самом деле даже обострились после 1815 г. вследствие послевоенной депрессии и демобилизации. Рост численности населения вызвал неполную занятость и безработицу и, как следствие, низкую заработную плату и нищету как для безработных, так и для рабочих. Безработица, в какой-то мере обусловленная внедрением новых технологий (и тем самым вдохновившая луддитов на уничтожение новых машин в Йоркшире в 1811-1812 гг.), несбалансированность промышленных изменений и экономические проблемы, вызванные этой неравномерностью, плохие урожаи и призывы к политическим реформам создали шаткую послевоенную атмосферу. Парламент, действовавший в интересах землевладельцев, выпустил Закон о торговле зерном, который запрещал ввоз зерна, если только цена на британское зерно не превысит 80 шиллингов за четверть. Таким образом, цена важнейшей статьи расходов большинства населения искусственно завышалась. Вследствие этого среди голодных сельскохозяйственных рабочих вспыхивали голодные бунты, во время которых они нападали на фермеров и мельницы и требовали повышения заработной платы. Молотилки, сделавшие ненужным ручное обмолачивание зерна, также вызвали гнев рабочих, приведя к случаем уничтожения машин, как, например, в южном Норфолке в 1822 г. Подоходный налог, введенный в качестве экстраординарной меры в военное время, был отменен в 1816 г. Уильям Коббетт (1762-1835), ведущий политический публицист, обвинял в сборнике эссе «All Things considered» («При всем при том») англиканский аристократический истэблишмент, доминировавший в общественной, политической, религиозной и образовательной системе благодаря патронату.

Луддизм заключался не только в уничтожении машин. В таких областях, как Ноттингемшир, речь шла также об усилении позиций трейд-юнионов при переговорах о заработной плате, но в 1810-х гг. правительство враждебно относилось к этим требованиям и не поощряло развитие народных общественных движений, исключая, конечно, деятельность «патриотических» организаций. Недовольство и всплески насилия побудили к выпуску репрессивных законов, из которых наиболее значительными были Шесть актов от 1819 г., хотя, по меркам современных тоталитарных режимов, Британию того времени никак нельзя назвать полицейским государством. Бойня при Питерлоо в Манчестере (1819 г.), паническая атака ополчения по приказу сверхвозбудимых манчестерских магистратов на огромную толпу, собравшуюся, чтобы выразить поддержку требованиям реформировать Парламент, выдвинутым такими ораторами, как Генри Хант, привела к гибели одиннадцати участников манифестации и многочисленным ранениям. Это событие произвело на общество крайне отталкивающее впечатление. Радикально настроенный поэт Перси Биши Шелли (1792-1822) писал в «Маске анархии» о «кровавом избиении мирных граждан» и призывал к народному восстанию: «Вас много, их мало» Однако радикалы были разобщены и по большей части, как Хант, отвергали силовые методы после трагедии Питерлоо, которая вызвало такой резонанс именно потому, что была нетипична. Небольшая группа лондонских революционеров под руководством Артура Тислвуда устроила заговор с целью уничтожить всех членов кабинета и создать свое правительство, но в 1820 г. заговорщики были арестованы на Кейто-Стрит. Тислвуд, повешенный за измену родине, заявил на суде: «Альбион все еще в рабских цепях». Волнения в Хаддерсфилде, вспыхнувшие в том же 1820 г., ни к чему не привели, а Хант был заключен в тюрьму за его действия при Питерлоо. Напряжение возрастало и в Шотландии, вылившись в так называемую Радикальную войну 1820 г. Полицейская комиссия Глазго назначила 700 новых констеблей в 1817 г., а в 1819 г. весьма серьезно отнеслась к угрозе восстания. Шотландские радикалы выступали под лозунгом «Шотландия — свобода или пустыня». Около 60 000 человек приняли участие в забастовках в Глазго и Стратклайде. Во многих сельских областях участились поджоги и порча скота. Изобретение спичек, сделанное в 1826 г. стоктонским физиком Джоном Уокером, и их последующее производство облегчали поджигателям работу.

Георг IV, принц-регент в 1811-1820 гг., когда его отец Георг III лишился способностей к управлению из-за порфирии, и король в 1820-1830 гг., не пользовался популярностью, особенно вследствие своей экстравагантности и, в меньшей степени, консерватизма: он выразил манчестерским властям благодарность за их действия при Питерлоо. Непопулярность Георга IV достигла высшей точки в 1820 г., когда он предпринял попытку развестись со своей женой Каролиной, с которой жил раздельно, и лишить ее королевского статуса. Общественное мнение встало на ее сторону, и правительство было вынуждено прекратить кампанию в пользу развода, хотя ей и было отказано в коронации. Хотя визиты Георга в Ирландию и Шотландию прошли весьма успешно, в 1830 г. Тайме отмечал: «Никогда ни один человек не был столь непопулярен, как покойный король... кто будет его оплакивать?»

 

Первый Акт о реформе, 1832 г.

В начале 1820-х гг., во время относительного улучшения, напряжение спало, но в конце 1820-х промышленный спад и высокие цены на хлеб способствовали возрождению общественного недовольства. В 1830 г. волнения «Свинга» охватили обширные территории в южной и восточной Англии. Уничтожение машин, поджоги и другие нападения часто следовали за появлением писем за подписью «Свинг», в которых возвещалось наступление тяжелых времен, если не будут уничтожены экономичные и тем самым заменяющие человеческий труд машины. В Уилтшире было сломано более 90 молотилок; в Линкольншире зафиксировано по меньшей мере 29 случаев поджога. Личность «капитана Свинга», именем которого подписывались послания, не установлена, и, вероятно, волнения распространялись спонтанно и не руководились из единого центра. Нападения совершались и на промышленные машины. В 1830-х гг. атмосфера кризиса сгустилась из-за волнений по поводу заработной платы и десятины: во многих сельских районах Англии это был последний случай волнений до периода активизации трейд-юнионов в 1870-х гг.

Бойня при Питерло, Манчестер, 1819 г.

В начале XIX века Британию охватили волнения, вызванные расстройством экономики вследствие наполеоновских войн и быстрой индустриализации. Одним из самых заметных столкновений стала бойня при Питерло. На Сент-Питер-Филд в Манчестере по призыву «Оратора» Ханта собралась толпа в 60000 человек. Местные власти запаниковали, и толпа была разогнана войсками. В ходе разгона митинга было убито несколько человек; многие получили ранения.

В 1830 г. также возросло давление в поддержку реформирования Парламента с целью сделать его более представительным и отражающим новое распределение благ в обществе. Правительство вигов во главе с графом Греем, пришедшее к власти на общих выборах 1830 г., считало такую реформу необходимой, хотя против нее выступала палата лордов. Грей считал, что «ситуация очень напоминает то, что происходило во Франции перед революцией». Большинство в палате общин выступало за реформу, а возбуждение в обществе, включая волнения в Бристоле, Мертир Тидвиле и Ноттингеме, привело к политическому кризису, так что Вильгельм IV (1830-1837), бывший офицер флота, в конце концов счел необходимым ввести в палату лордов новых пэров, чтобы создать в этом органе перевес у сторонников реформ. Этот шаг увенчался успехом. Первый Акт о реформе (1832 г.), заявленный авторами как первый и последний, предоставил право голоса «среднему классу» и перераспределил места в Парламенте, чтобы дать преимущество растущим городам, например, Бирмингему, Бредфорду и Манчестеру, и графствам, за счет «гнилых местечек» — округов с небольшим населением, часто пользовавшихся дурной славой из-за процветавшей в них коррупции. Избирательный ценз в городах и графствах все еще не был единым, численность электората сильно различалась для разных мест в Парламенте, а женщины все еще не имели права голоса, но общая численность английских избирателей возросла на 50 процентов. Еще более резким был рост шотландского электората по Акту о реформе (Шотландия) от 1832 г.: право голоса предоставлялось каждому взрослому мужчине, что несопоставимо с прежним положением дел, при котором голосовать мог лишь один из 125, а места в Парламенте были выделены для таких промышленных центров, как Пейсли.

Акты о реформе 1832 г. оказались не последними. Напротив, они положили начало процессу постоянного реформирования. Акт о муниципальных корпорациях от 1835 г. реформировал и стандартизировал муниципальные корпорации Англии и Уэльса. Выборным городским советам был передан контроль над местной полицией, рынками и уличным освещением. Эти меры сделали городские правительства подотчетными среднему классу и явились важнейшей предпосылкой для всплеска городской общественной активности, хотя этот процесс был достаточно длительным.

Реформа вызвала двойственные чувства. В 1837 г. Грей жаловался, что Акт о реформе поставил «демократию городов выше всех прочих государственных интересов», что вовсе не входило в него намерения. В следующем году Уильям Вордсворт (1770-1850), один из крупнейших поэтов Романтизма и в молодости сторонник радикализма и Великой французской революции, в своем «Протесте против голосования» проявил тот поворот в сторону консерватизма, который позволил ему позднее получить правительственную пенсию (1842 г.) и стать поэтом-лауреатом (1843 г.). Это произведение начиналось так:

Из Зависти и Самообмана Возникла Сила, названная Духом Перемен, И пронеслась по изумленному Острову, Сметая все на своем пути.

Далее Вордсворт призывает Святого Георгия, покровителя Англии, не допустить введения тайного голосования, так как оно угрожает породить «чуму» хуже, чем дракон, которого убил этот святой. Не входя в число шедевров знаменитого поэта, это стихотворение отражает враждебность и страх, которые вызвала реформа в определенных кругах, считавших, что уступки следует уравновесить разумной степенью противодействия.

 

Чартизм

Однако другие были не удовлетворены ограниченностью реформ. Хант, получивший прозвище «Оратор», речи которого вызвали трагедию в Питерлоо и который выступал за всеобщее избирательное право для мужчин, был недоволен первым Актом о реформе, поскольку, по его мнению, он должен был сплотить средний и высший классы против низших классов общества. В конце 1830-х гг. недовольство привело к движению рабочего класса, известного под названием «чартизм», сторонники которого требовали всеобщего избирательного права для взрослого мужского населения, тайного голосования и ежегодных выборов. Шесть требований народной хартии (1838 г.) также включали уравнение избирательных округов, отмену имущественного ценза для членов Парламента и их жалования. Последние два требования должны были лишить элиту контроля над представительской системой. Хотя чартисты расходились в тактических вопросах, взгляды на то, что для достижения целей следует вести мирную агитацию, снискали всеобщую поддержку.

Многие чартисты полагали, что силу можно применять для сопротивления незаконным действиям властей, но на практике призывы к насилию не имели влияния. Общий съезд чартистов, состоявшийся в Бирмингеме в 1839 г., посчитал, что Парламент отвергнет национальную петицию, и призвал народ не покупать товары, облагаемые акцизами. Это было средство надавить на правительство и средний класс и одновременно внушить народу, что он сам способен бороться за свои права. Данные меры рассматривались как подготовка к всеобщей стачке в поддержку Хартии или «священному месяцу», которая так и не была проведена из-за разногласий по поводу конкретных действий и общей неподготовленности. Парламент отказывался выполнять требования массовых петиций (1839, 1842, 1848 гг.), а Британия не была охвачена беспорядками 1848 г., когда революции на континенте вспыхивали одна за другой, хотя в Шотландии для таких волнений существовала определенная основа. Чартизм сошел со сцены вследствие растущего благосостояния и неспособности достичь своих целей: массовой поддержкой он пользовался только во времена экономического спада. Сходным образом, крестьянские движения против высокой ренты и десятины не изменили положение в сельской местности.

 

Условия жизни

Экономическое положение большинства населения наглядно показывает снижение среднего роста рекрутов во второй четверти XIX в., хотя, так как британская армия набиралась из добровольцев, это мало что говорит о физическом росте населения в целом. Напряжение, вызванное индустриализацией, повлекло за собой в начале XIX в. множество социальных и политических проблем. В отличие от хлопковой текстильной промышленности, прочие отрасли производства медленно приспосабливались к технологическим нововведениям, и вследствие этого общий уровень жизни начал заметно расти только с середины XIX в. Условия труда были тяжелы и опасны, особенно на шахтах, где весьма часто происходили несчастные случаи со смертельным исходом. Плохая вентиляция способствовала скоплению газа и вызывала взрывы, как, например, взрыв в Хейдоке в Ланкашире (1878 г.), унесший жизни 189 человек. Прочие производства также были сопряжены с риском для жизни. Производство спичек из желтого фосфора благоприятствовало развитию желтухи, псориаза и хронической диареи. Акты о фабриках, регулировавшие условия труда в текстильной промышленности, не уменьшили рабочее время и не облегчили саму работу. Акт от 1833 г. учреждал фабричную инспекцию и запрещал нанимать детей до 9 лет, но 9-10-летние дети уже могли работать по 8 часов в день (к 1836 г. эта планка была повышена до 13 лет), а 11-17-летние — по 12 часов. По Акту от 1844 г. рабочий день для детей младше 13 лет сокращался до 6,5 часов, а для 18-летних и всех женщин — до 12 часов; акты от 1847 и 1850 гг. сокращали рабочий день женщин и лиц, не достигших 18 лет, до 10 часов. В 1907 г. в камвольной промышленности в Бредфорде на неполную рабочую неделю все еще было занято 5000 детей до 13 лет.

Если большинство рабочего населения сталкивалось со сложными обстоятельствами, то для людей, занимавших еще более «маргинальное положение» в экономике, положение обстояло еще хуже. Генри Стюарт, составивший в 1834 г. доклад о пособии для бедных в Восточной Англии, выделил три основные группы жильцов приходских работных домов: старые и слабые, сироты и незаконнорожденные, а также незамужние беременные женщины. С последней группой в целом обращались очень сурово, гораздо хуже, чем с виновными мужчинами. Акт о поправках к закону о бедных (1834 г.) вводил общенациональные принципы вместо прежней приходской системы, весьма отличавшейся по разным областям, однако единообразная система работных домов, создававшаяся этим актом, не принесла их обитателям ничего хорошего. Были отменены пособия для неимущих для трудоспособных граждан, и они были обязаны поступать в работные дома, где их ждала жизнь ничуть не лучше, чем на улице. Надзор за системой осуществлялся Комиссией по закону о бедных в Лондоне. В Уимборне в работных домах не хватало кроватей, мясо готовилось раз в неделю, до 1849 г. не было овощей, кроме картошки, мужчины и женщины были отделены, а незамужние матери должны были носить особую одежду. В целом, расходы жестко контролировались и поддерживалась строгая дисциплина. Работные дома вызывали народные волнения. Работный- дом в Гейнсборо был разрушен во время строительства в 1837 г.; беспорядки происходили и в других областях, например, в Тодмордене, который долгие годы был единственной английской областью Союза Закона о бедных без работного дома. Оппозиция многим обязана деятельности Джона Филдена, состоятельного фабриканта и радикального члена Парламента. Пособия для неимущих продолжали существовать во многих районах.

Социальное расслоение также характеризовало отношение к сумасшедшим. Тайсхертский сумасшедший дом, основанный в 1790 г. для содержания состоятельных больных, следовал политике «вседозволенности» и располагался в красивой местности. Здесь больные получали хорошее питание и имели возможность видеться с посетителями, как и в Йоркской больнице. В других заведениях положение обстояло гораздо хуже, хотя по Акту о больницах для душевнобольных от 1845 г. были проведены некоторые реформы.

Общественные предрассудки и обычаи гораздо тяжелее давили на женщин, чем на мужчин. Именно женщин обвиняли в распространении венерических заболеваний. По актам о заразных заболеваниях (1864, 1866, 1869 гг.), принятым из заботы о здоровье вооруженных сил, женщины, подозреваемые в проституции, а вовсе не мужчины, которые также могли быть переносчиками заразы, должны были подвергаться физическому осмотру и аресту, в случае обнаружения инфекции, в городах с гарнизонами и портах. После продолжительной кампании, в которой женщины приобрели опыт политической деятельности, Женской национальной ассоциации за отмену актов о заразных заболеваниях удалось добиться их аннулирования в 1866 г. Благотворительность могла облегчать положение неимущих, но часто вела к их закабалению. Благотворительное общество Эндрю Рида, основанное в 1813 г. для предоставления образования сиротам, основало школы сначала в Клэптоне, а потом в Уотфорде (по традиции той эпохи обучение в них было раздельным). Пожертвователям предоставлялось право голоса, и вдовы были вынуждены находить способы воздействовать на них, чтобы пристроить своих детей. Парламент впервые выделил дотации на образование в 1833 г., но Комиссия герцога Ньюкасла в 1858 г. показала, что лишь один ребенок из восьми получает начальное образование.

Слова Шелли из «Питера Белла Третьего» (1819 г.) все ближе соответствовали действительности. Быстро растущие города страдали от перенаселенности и загрязнения, становясь питательной средой для распространения болезней. В 1852 г. из 9453 домов в Ньюкасле в 8032 не было туалетов. Уровень смертности оставался высоким, хотя отчасти благодаря вакцинации оспа перестала представлять такую грозную опасность, как раньше. Особенно высокой как в городах, так и в сельской местности, была детская смертность. В Норфолке, преимущественно сельской области, четверть всех смертей в 1813-1830 г. приходилась на младенцев до года. Холера, бактериальная инфекция, по большей части передающаяся через воду, впервые поразила Британию в 1831 г., затронув прежде всего такие трущобы, как перенаселенные восточные районы Сандерленда. К 1866 г. от холеры умерло около 14 0000 человек. Болезни больше всего угрожали бедноте, живущей в тесноте и антисанитарных условиях, но не щадили и богатых. Эдуард, принц Уэльский, чуть не умер от брюшного тифа в 1871 г.; его отец принц Альберт, супруг королевы Виктории, скончался от тифа в 1861 г. Дизентерия, диарея, дифтерия, коклюш, скарлатина, корь и брюшной тиф часто вели к смертельному исходу. Смерть или болезнь кормильцев подрывала семейное хозяйство, вызывая или усугубляя нищету и связанные с ней социальные проблемы.

Однако ни это, ни политические разногласия, не повлекли за собой революции в 1848 г. Единственным значимым событием стала безуспешная попытка восстания, предпринятая националистическим движением «Молодая Ирландия». Изменения происходили постепенно. В 1848 г. был принят Акт о здравоохранении в городах, который учреждал Национальный совет по здравоохранению и административную структуру для улучшения санитарных условий, особенно в водоснабжении. Новый Акт позволял создавать местные отделы здравохранения. Один из них, открытый в Лестере в 1849 г., способствовал созданию канализационной системы и усовершенствованию других аспектов городской среды, таких как бойни и загрязнение дымом. Несмотря на ограничения и оппозицию, с которой ему пришлось столкнуться, Акт был четким свидетельством осознания важности общественного здравоохранения и необходимости его организации.

 

Викторианская эпоха

Контраст с бурными политическими событиями на континенте, часто сопровождавшимися насилием, привел к некоему самодовольству. Пережившие поражения и колониальные восстания в 1791-1835 гг., колониальные и морские соперники Британии на следующие четыре десятилетия погрузились во внутренние распри и хитросплетения европейской политики. Между тем одновременно с проведением реформы законодательства в самой Британии власть Британской империи охватила все части света, и оба эти процесса были неразрывно связаны друг с другом, так как «белые колонии» первыми получили права самоуправления, а затем статус доминиона. Новой Зеландии самоуправление было предоставлено в 1852 г., Ньюфаундленду, Новому Южному Уэльсу, Виктории, Тасмании и Южной Австралии в 1855 г., Квинсленду в 1859 г.; Канадский доминион был образован в 1867 г. Вовсе не удивительно, что в этот период возобладали оптимистические взгляды на британскую историю, которая представлялась в виде непрерывного поступательного движения к все большей свободе и демократии, начавшегося с Великой хартии вольностей, принятой в 1215 г., и борьбы баронов за конституцию и приведшего в XIX в. к расширению избирательных прав граждан. Все эти достижения считались естественным следствием развития страны. Этот общественно-политический миф, вигские воззрения на британскую историю, создавал удобные и лестные для общественного мнения представления, которые казались вполне подходящими для граждан страны, правившей большей частью земного шара, несущей конституционный строй в самые отдаленные уголки планеты и наблюдавшей беспорядки, охватившие континентальную Европу и воспринимавшиеся британцами как очевидное доказательство отсталости европейского общества и превосходства их родной державы. Ведущая роль Британии в запрете работорговли и освобождении рабов также порождала определенное чванство своей добродетелью и излишнее самодовольство, в том числе и в том, что касалось положения бедняков в самой Британии, хотя даже в тех случаях, когда общество пыталось проявить о них заботу, это едва ли существенно облегчало их невзгоды. Предоставление гражданских прав людям, не принадлежавшим к государственной англиканской церкви, вызвавшее отмену Акта о присяге и Акта о городских властях в 1828 г. и Акт об смягчении ограничений против католиков в 1829 г. также рассматривались в качестве проявления британской мудрости и нравственного превосходства. Кроме того, в XIX в. значительно усилилось влияние евангелических течений, которые вовсе не ограничивались средним классом, а это еще больше подогревало ощущение «особости» и высшего предназначения британской нации.

Викторианская Британия стремилась создать стабильный гражданский порядок, основанный на верховенстве закона, которое должно был<4 обеспечить незыблемость прав и свобод, поддерживать процветание и прогресс. Эти устремления требовали гражданской ответственности и рационализма, а также обуздания эмоций. Люди чувствовали уверенность в настоящем и верили в будущее. В 1857 г. художник Уильям Белл Скотт писал, что «самое новое — самое лучшее. Не верить в XIX в. все равно что не верить в то, что ребенок вырастает во взрослого. Без этой веры во время какую точку опоры имели бы мы в наших мирских рассуждениях». Его картина «Девятнадцатый век, железо и уголь» (1861 г.) была написана в крупном индустриальном городе Ньюкасле и должна была передавать, по его словам, «каждодневный обычный труд, жизнь и применение современной науки». На ней были изображены рабочие, занятые в машиностроительных мастерских Роберта Стивенсона, одного из крупнейших производителей железнодорожных паровозов в мире, пушка Армстронга и телеграфные провода.

 

Экономические потребности империи

Впрочем, нужно учитывать, что процесс поздневикторианской экспансии протекал в условиях обострившегося европейского соперничества, которое давало повод к гораздо более серьезному беспокойству, чем в 1815-1870 гг. Британская экономика удерживала свои позиции; активно развивались новые сферы промышленности, такие как машиностроение и автомобильное производство. Научный прогресс и технологические инновации не сбавляли набранных темпов, а британские ученые занимали ведущее положение в ряде областей знания. Майкл Фарадей (1791-1867), сын кузнеца из Серрея, в 1831 г. открыл электромагнитную индукцию, сделав тем самым возможном непрерывную выработку электричества. Его труды продолжили два шотландца, Джеймс Клерк Максвелл, первый профессор экспериментальной физики в Кембридже, и лорд Кельвин. Создание коммерческих генераторов привело к увеличению потребления электроэнергии в конце XIX в. Новые методы распространения и продажи товаров, в частности появление универсальных и фирменных магазинов, способствовали созданию национальных продуктов.

Однако международное положение было не столь радужным. Оно осложнялось увеличением экономической мощи главных континентальных держав, их технологическим ростом и решимостью захватывать новые колонии, чтобы занять свое место под солнцем. Сочетание и взаимодействие этих факторов привело к относительному снижению британского могущества и вызвало сильное беспокойство в правительственных кругах Британии.

Усиление германской экономики составляло разительный контраст с ситуацией начала XIX в. Годовая средняя добыча угля в 1870-1874 гг. составляла 123 миллиона тонн в Британии и 41 в Германии; к 1910-1914 гг. эти цифры трансформировались в 274 и 247 миллиона тонн соответственно. Ежегодное производство чугуна, в 1880 г. составлявшее 7,9 на 2,7 миллионов тонн, к 1910 г. сменилось на 10,2 к 14,8; стали с 3,6 к 2,2 (1890 г.) на 6,5 к 13,7 (1910 г.). Протяженность железных дорог возросла в Британии с 2411 км (1840 г.) до 28846 км (1880 г.) и 38114 км (1914 г.); в Германии на те же временные даты приходились цифры 469 — 33838 — 63378 км. В 1900 г. в Германии проживало 56,4 миллиона человек, а в Британии, если не считать Ирландию, — 37 миллионов, а вместе с ней 41,5 миллиона человек. При Эдуарде вторым важнейшим британским рынком после Индии была Германия.

Поразительный рост германского могущества представлял угрозу для Британии, правящие круги которой поддерживали идею объединения Германии, будучи не в состоянии оценить ее возможные последствия. Франция и Россия также превратились в мощный экономические державы, а Соединенные Штаты наращивали свою власть в Новом Свете, особенно в Тихом океане. Учитывая важную роль, которое имперское мировоззрение играло в правительственной, политической и общественной сферах, вовсе не удивительно, что британские отношения с континентальными державами основывались не на проблемах, проистекающих из европейских вопросов, но на разногласиях и столкновениях, происходивших в удаленных точках земного шара от Фашоды в лесах верхнего Нила до островов западной части Тихого океана. Французская и немецкая экспансия в Африке вынудила Британию предпринять ответные шаги: оккупировать внутренние области Гамбии в 1887-1888 гг., объявить о создании Протектората Сьерра-Леоне в 1896 г., образовать Протектораты Северной и Южной Нигерии в 1900 г. и аннексировать Золотой Берег в 1901 г. Действия германцев в Восточной Африке привели к установлению британской власти в Уганде в 1890-х гг. Подозрения относительно планов России в отношении Османской империи и французская активность в Северной Африке заставили Британию вторгнуться в Египет, чтобы обезопасить путь в Индию. Опасения, вызванные французской экспансией, привели к захвату города Мандалей (1885 г.) и аннексии Верхней Бирмы; а распространение российского влияния в Азии обусловило попытки укрепить британскую власть на северных границах Британской Индии и прочнее обосноваться в Южной Персии. Усиление России начиная с 1870-х гг. вызывало особенно серьезную обеспокоенность у британских генералов и составляло существенную проблему для военных, которой они так и не смогли разрешить до 1905 г., когда эту задачу за них успешно выполнила Япония.

Частные случаи столкновений колониальных интересов переплетались с более общим ощущением недостаточной безопасности Британской империи. Идеи социального дарвинизма с его упором на представлениях о непрерывной борьбе как необходимом условии прогресса и выживании сильнейших оказывали весьма тревожное воздействие на подход к международным отношениям. Выступая в защиту имперских интересов, в 1903 г. Джозеф Чемберлен утверждал, что свободная торговля угрожает британской экономике: «Сахар исчез, шелк исчез, железо под угрозой, шерсть под угрозой, скоро исчезнет хлопок». В 1880-х гг. возникла серьезная озабоченность слабостью британского флота: в 1889 г. общественное мнение вынудило правительство выпустить Акт о военно-морской безопасности, устанавливавший стандарт двух держав, по которому мощь британских военно-морских сил должна была превосходить морские силы двух следующих по значимости держав вместе взятых. На эти цели была выделена гигантская сумма в 21 500 000 фунтов. Необходимость доминирования на море считалась само собой разумеющейся. В предисловии к «Истории внешней политики Великобритании» (1895 г.) капитан Монтегю Барроуз, профессор современной истории в Оксфорде, писал о том, что «Британия, остров-крепость, надежно защищенная бурными морями, находясь напротив побережья Европы, а позднее практически полностью окружив ее своими флотилиями, могла являться, а могла и не являться ее частью по своему желанию». Миф национальной самодостаточности в эти годы достиг своего пика. Морское могущество составляло необходимую предпосылку такого идеала. Именно в эти годы британцы построили военные корабли класса «Магнифисент»: первые корабли с пушками, использующими кордит. К середине 1900-х гг. главную угрозу для Британии представляла Германия с ее экономической мощью и стремлением завоевать себе место под солнцем. Морское соревнование между двумя державами стало пробным камнем для британских ресурсов и политической воли ее правительства. В ходе этого состязания британцы в 1906 г. спустили на воду дредноут, первый образец нового класса военных кораблей, который также стал первым крупным боевым кораблем в мире с судовой турбиной, изобретенной сэром Чарльзом Парсонсом в 1884 г. Предполагаемое германское вторжение послужило основой сюжета романа Эрскина Чайлдерса «Загадка песков» (1903 г.), задуманного автором еще в 1897 г., когда немцы действительно обсуждали подобный проект. Переговоры в военной сфере с Францией вслед за заключением англо-французского союза в 1904 г. сыграли ведущую роль во втягивании Британию в Первую мировую войну. Начиная с 1905 г. Британия начала серьезно готовиться к войне с Германией и рассматривать Германскую империю в качестве главной угрозы своему будущему (а не просто в качестве экономического соперника).

 

Пресса викторианской эпохи

Государство, вступившее во все нарастающее противостояние с имперской Германией, отличалось от державы первых лет правления королевы Виктории. Британия стала более урбанистической и индустриальной. Ее население стало более грамотным и образованным, а общество сплачивалось современными средствами связи и национальной прессой. Изменения, которым подверглась печать, были симптоматичны для модернизации страны. Среди множества аспектов, благодаря которым викторианский Лондон занимал центральное место в жизни Британии и Британской империи, немалую роль играл тот факт, что он служил основным поставщиком новостей. С помощью прессы, притязавшей на звание «четвертой власти», Лондон создал образ и идеал империи и навязывал обществу свои представления. Кроме этой политической функции, пресса имела также важное экономическое, социальное и культурное значение, устанавливая и распространяя моду, публикуя отчеты промышленных компаний или театральную критику. В обществе, все более проникавшемся коммерческими интересами, пресса занимала важнейшее место, возбуждая тягу к подражанию, устанавливая общий тон, обслуживая запросы анонимного массового читателя и, в форме «желтой прессы» 1880-х гг., потакая самым низменным вкусам.

Пресса также не осталась в стороне от перемен, от подстегивающих и противоречивых требований коммерциализации и новых технологий. Своим бурным развитием викторианская пресса обязана реформе законодательства и техническому прогрессу. В XVIII в. газеты сильно подорожали, отчасти вследствие последовательного повышения гербового сбора. В середине XIX в. эти так называемые «налоги на информацию» были отменены: налоги на рекламу в 1853 г., гербовый сбор с газет в 1855 г., а налоги на бумагу в 1861 г. Эти изменения позволили удешевить прессу, и эта возможность была в полной мере использована при помощи технологии, основанной на новых печатных станках и длинных рулонов бумаги. Паровой станок впервые был применен газетой «The Times» в 1814 г. В конце 1860-х гг. в Британии появились ротационные печатные машины. В конце XIX в. повсеместно был внедрен механический набор текста.

Новые технологии обходились достаточно дорого, но приток массового читателя, обусловленный низкими ценами, которые стало возможным устанавливать после отмены налогов на газеты, оправдывал затраты. В результате цены снизились, а число газет увеличилось. Число ежедневных утренних газет в Лондоне возросло с восьми в 1856 г. до 21 в 1900 г., вечерних с 7 до 11, а пригородная печать переживала небывалый подъем. Отмена налогов также способствовала выходу дешевых ежедневных газет ценой в пенни. «Daily Telegraph», появившийся в 1855 г., первым встал на новый путь развития, и к 1888 г. его тираж составлял 300 000 экземпляров. Такие издания, в свою очередь, получили достойных конкурентов со стороны газет ценой в полпенни. Первая вечерняя газета такого типа, «Echo», вышла в 1868 г., а в 1890-х гг. такие издания, как «Morning Reader» (1892 г.) и «Daily Mail» (1896 г.) завоевали особую популярность благодаря своему простому и доходчивому стилю. Тиражи «Echo» достигли своего пика в 1870 г. (200 000 экз.). Успешнее всего обслуживали общественный вкус воскресные газеты, «Lloyd's Weekly News», «News of the World» и «Reynold's Newspaper». «Lloyd's» первой из британских газет достигла тиражей более 100 000 экз., к 1879 г. — более 600 000, к 1893 г. — более 900 000, а в 1896 г. — более миллиона. Воскресные газеты прежде всего стремились поразить воображение публики и в значительной степени основывались на судебных и полицейских отчетах.

Все это составляет разительный контраст с положением лондонских газет в XVIII в., когда необычайным успехом считалась распродажа тиража в 10 000 экземпляров в неделю (большинство влиятельных газет в то время выходили еженедельно), а разумную среднюю планку составлял тираж в 2000 экземпляров в неделю. Таким образом, в XIX в. произошел поразительный подъем, вполне соответствовавший жизненной энергии столицы империи, переполненной иммигрантами и приобретающей все большее влияние в качестве законодателя общественного мнения, не в последнюю очередь вследствие революции в сфере путей сообщения, произведенной железными дорогами. Развитие железнодорожных перевозок позволило лондонским газетам укрепить свою власть на английском газетном рынке, так как теперь они могли доставляться в провинцию через несколько часов после выхода. Впрочем, провинциальная пресса сохраняла сильные позиции.

 

Реформа

Пресса дала первую работу Чарльзу Диккенсу (1812-1870). Впоследствие в своих романах он отразил многие проблемы викторианского общества. Сведения об условиях содержания заключенных в тюрьмах и прочих подобных социальных вопросах распространялись движением «Положение Англии», которое было связано с культом романов, необычайно усилившимся с 1840-х гг. Диккенс сам выступал в поддержку реформ в таких сферах, как смертная казнь, тюрьмы, жилищные условия и проституция. В романе «Холодный дом» (1852-1853) он осуждает отстраненность закона и церкви, постоянные проволочки первого и самодовольство праведного отца Чедбенда; в «Крошке Доррит» (1855-1857) нападает на аристократическую исключительность, заключение в тюрьму за долги, нечистоплотных дельцов и цепенящую бюрократию, изображенную в образе Министерства Многословия. Друг Диккенса и его товарищ по перу Уилки Коллинз (1824-1889) подвергся критике со стороны поэта Алджернона Суинберна за то, что принес свой талант в жертву социальным вопросам. Романы Коллинза на самом деле касаются таких проблем, как развод, вивисекция и воздействие наследственности и среды. Последняя проблема живо обсуждалась в обществе, придававшем все большее значение условиям жизни под влиянием эволюционной теории Чарльза Дарвина. Книга Дарвина «Происхождение видов» (1859 г.), содержавшая его учение об эволюции, вызвала живейший интерес.

Обеспокоенность положением населения привела к стремлению «реформировать», то есть изменить народные привычки. Отдых должен был приносить пользу: выпивку следует заменить спортом. Движение за трезвый образ жизни уже к 1833 г. насчитывало множество приверженцев, а секретарь Общества трезвости Южного Мидленда Томас Кук организовал пикники как пример безалкогольных развлечений. Стал развиваться организованный спорт, отчасти вследствие более четкого отграничения времени отдыха в индустриальном и урбанистическом обществе, сокращению рабочих часов, повышению средней реальной заработной платы в последней четверти столетия и роли среднего класса в обустройстве «рациональных развлечений». В какой-то мере это явилось также следствием изменений в церковных взглядах. Уэсли в свое время утверждал, что отдых ведет бедных к греху.

Большую популярность приобрел профессиональный футбол. В Шотландии он вытеснил крикет. В Британии в целом наступил подъем тех видов спорта, которыми увлекались представители средних классов, — гольфа и тенниса, получивших в 1874 г. четкие правила. К 1850-м гг. нортумберлендский крикетный клуб уже имел площадку в Ньюкасле, а в 1890-х гг. значительно расширил свою деятельность ньюкаслский гольф-клуб. К 1895 г. в «Дэйли Ньюс» освещались скачки, парусный спорт, гребля, лакросс, футбол, хокей, ужение, бильярд, легкая атлетика, велосипедный спорт и шахматы. Менее почтенные традиционные виды спорта и развлечений, такие как петушиные бои и костюмированные танцы, утратили привлекательность. Оживилась торговля в выходные дни, хотя выходные, как и спорт, также отражали социальное расслоение: немногие рабочие могли позволить себе играть в гольф, а состоятельные граждане редко ходили на футбол.

В середине XIX в. главным фактором размежевания служил вопрос о реформах — реформе протекционистской системы и реформы избирательных прав. Отмена законов о зерне (1846 г.) сэром Робертом Пилем, премьер-министром от партии тори в 1834-1835 и 1841-1846 гг., расколола тори. За этим последовала отмена актов о мореплавании (1849 г.) и заключение Кобденского договора с Францией (по имени Ричарда Кобдена, 1860 г.), по которому снижались торговые пошлины. Тем же целям служила политика свободной торговли, проводимая Гладстоном. Свободная торговля стала ключевой темой британской политики. Реформа была связана с ростом культуры и самосознания среднего класса в крупных северных городах, таких как Ньюкасл и Лидс, нашедшим выражение в архитектуре зданий муниципалитетов: Манчестерский был построен в 1877 г. Правящие сословия в таких городах все больше склонялись к нововведениям. Местные газеты сыграли важную роль в привлечении общественного мнения на сторону реформ. Хотя консерватизм сторонников Пиля импонировал значительному сегменту среднего класса, Лига противников закона о зерне служила выразителем агрессивного настроя, а неудачные действия правительства во время Крымской войны способствовали укреплению в среднем классе представлений, что для повышения эффективности британской политики следует ограничить участие в ней аристократии. Эти настроения были связаны с постепенным превращением вигов в либералов, происходившим в 1850-х и 1860-х гг., так как, приобретая поддержку среднего класса, виги становились партией сторонников реформ, которые и выдвигали в качестве своей программы.

Увеличившаяся активность местных властей явилась важным источником и орудием реформ. Например, с 1840-х гг. растет значение движения за здравоохранение, разбиваются общественные парки, особенно вслед за принятием Акта о местах отдыха (1859 г.) и Акта о здравоохранении (1875 г.), строятся библиотеки и художественные галереи для рабочих, хотя многие из этих предприятий осуществлялись на деньги, выделенные благотворителями или собранные по подписке. Парки и другие открытые площадки рассматривались как важные объекты для здравоохранения, так как позволяли людям проводить время на свежем воздухе. Так, в 1857 г. в Галифаксе был открыт народный парк на деньги сэра Фрэнсиса Кроссли, члена парламента и владельца местных ковроткацких мастерских, в 1871 г. в Лидсе открылся парк Раундэй; в 1872 г. Ливерпульская корпорация разбила парк Сефтон на 256 акрах земли, купленной у графа Сефтона,  а на открытии парка присутствовал член королевской семьи герцог Коннахт. Изданный в 1862 г. Акт о дорогах позволял приходам объединяться в дорожные округа, чтобы совместными усилиями улучшать качество дорог.

На смену милиции и не всегда компетентным констеблям пришла профессиональная полиция, осуществлявшая гораздо более эффективный контроль над аморальным поведением представителей рабочего класса и являвшаяся мощным оружием, охраняющим культурное доминирование средних слоев. В свою бытность министром внутренних дел (1822-1827 и 1828-1830 гг.) Пиль считал, что общество способно выстоять в тяжелые времена, только если будет обеспечена надлежащая безопасность органов власти. Он был решительным сторонником смертной казни. Проведенный им Акт о столичной полиции (1829 г.) создал в Лондоне единую силу охраны правопорядка, состоящую на государственном жаловании. Этот процесс был продолжен актами от 1835 и 1839 г., а Акт о полиции в городах и графствах (1856 г.) сделал эту организацию обязательной. Новая полиция по большей части вытеснила индивидуальных обвинителей в уголовных делах в Англии и Уэльсе. В свод законов были внесены существенные изменения. Начиная с 1830-х гг. к смерти через повешение приговаривались только убийцы и изменники. К 1860-м гг. прекратилась практика отправки осужденных в колонии. Вместо этого строились новые тюрьмы и разрабатывались новые режимы содержания в заключении. С 1868 г. повешение перестало проводиться публично.

В обществе значительно усилилась тяга к чтению, а растущий средний класс оказывал покровительство подъему, наблюдавшемуся в изобразительном искусстве, поэзии и музыке и породившему такие популярные течения, как прерафаэлитов, в число которых входили Уильям Холмен Хант, Джон Милле и Данте Габриэль Россетти, пользовавшиеся с середины 1850-х гг. большой популярностью. Такие города, как Глазго, Ливерпуль, Манчестер, Лидс, Ньюкасл и Бирмингем создавали крупные художественные собрания, музыкальные залы, как, например, Халле-Оркестра в Манчестере (1857 г.), и образовательные учреждения. Создавались городские университеты. В 1880 г. промышленником-самоучкой сэром Джосайей Мартином был основан Мейсон-Сайенс-Колледж, в конечном итоге вошедший в состав Бирмингемского университета, созданного в 1900 г. Мартин потратил часть своего состояния на местных сирот, а также на основанный им колледж, который должен был выпускать специалистов, затребованных местной промышленностью. Такие люди, как Мартин, задавали тон городской жизни викторианской Британии. Их взгляды и богатство служили существенным стимулом для процесса преобразований в гражданской и моральной сферах.

Однако реформы опирались не только на средний класс. После поражения чартизма и провала надежд рабочего класса на получение политических гражданских прав произошло возрождение интереса к созданию собственных организаций, таких как кооперативные общества и общества взаимопомощи (общества помощи больным и похоронные общества), и к программам по улучшению морального и физического состояния рабочих людей при помощи образования и трезвого образа жизни. В викторианскую эпоху были проведены также реформы большинства учреждений, включая Англиканскую церковь и частные колледжи.

 

Ирландия в XIX в.

Уния 1801 г. обеспечила гораздо более тесную связь ирландской политической системы с британской, чем прежде. Краткий обзор ирландской истории этого периода вполне можно было бы составить из описаний бедствий и раздоров, сосредоточив основное внимание на великом голоде 1845-1848 гг. и борьбе ирландцев за политическую автономию. И то, и другое имело важнейшие последствия. И тем не менее не следует забывать о том, что обсуждения заслуживают и другие вопросы. Ирландия оставалась частью империи, население которой по большей части говорило по-английски, она не скатилась в пучину анархии или гражданской войны, а ирландская экономика развивалась в рамках растущей экономики Британской империи, хотя здесь не было такой разветвленной сети каналов, как в Британии, а железнодорожная система строилась медленнее. Белфаст превратился в крупный портовый город, центр льняной, кораблестроительной и табачной промышленности. Однако его развитие шло параллельно с религиозной сегрегацией.

Последние десятилетия XIX в. принесли Ирландии экономические и социальные перемены, коммерциализацию, англизацию и снижение власти землевладельцев. К 1914 г. Ирландия уже в большой мере добилась экономической независимости. Благодаря законодательным актам от 1860, 1870, 1881, 1885, 1891 и 1903 гг. землевладельцы были вынуждены решать земельные вопросы по большей части на условиях арендаторов: все больше фермеров становилось собственниками своих участков. Значительно улучшилось положение католической церкви. Например, в Килдаре был создан монастырь, а вслед за ним построены церковь и школы; в 1889 г. был открыт великолепный католический готический собор, шпиль которого доминирует над городом. Ирландия вступила в более тесные отношения с Британией вследствие экономической взаимозависимости и быстрого развития новых путей сообщений — железных дорог и пароходов. Однако в то же время ее католические области все больше обособлялись в социальном и культурном плане.

Процесс реформ, отличавший ход британской истории в XIX в., не оставил в стороне и Ирландию. Так, например, Акт о муниципальных корпорациях от 1843 г. заменил традиционные городские правительства, часто олигархические и коррумпированные, на избираемых муниципальных комиссаров. Акт о местном самоуправлении от 1898 г. принес в Ирландию систему выборных местных советов, введенную в Англии актами от 1888 и 1894 гг. Таким образом, наряду с ростом числа собственников из крестьян, обеспеченном реформой земельного законодательства, местное управление также перешло под контроль основной массы населения, по большей части католического. Землевладельцы выпустили из рук экономическое и политическое влияние. В Ольстере их власть также пошла на убыль, но вследствие преобладания здесь юнионистов (в отличие от юга страны, где их было совсем немного) им удалось сохранить политическую опору, которая, тем не менее, оставалась весьма ненадежной. Деловые круги Белфаста и восточного Ольстера захватили контроль над ольстерскими юнионистами в 1906 г., через год после образования Ольстерского Юнионистского совета и, хотя в него входили землевладельцы, имевшие определенное влияние в юнионистском движении, они не представляли собой ведущей силы.

На XIX век в Ирландии приходится усиление националистических настроений. Часть националистов была склонна к силовым решениям и предпринимала террористические нападения в Британии, Ирландии и других областях империи. Фении, тайное общество, основанное в 1858 г., попытались в 1867 г. поднять восстание. Они совершили несколько террористических актов в Британии и были вдохновителями идеи завоевания Канады Соединенными Штатами. Преобразовавшись в 1873 г. в «Ирландское республиканское братство», они продолжали использовать террористические методы, а в 1882 г. другое тайное общество, Непобедимые, совершило убийство лорда Фредерика Кавендиша, министра по делам Ирландии, в дублинском парке Феникс. Это убийство привело к принятию новых мер, призванных обеспечить порядок в стране. Некоторые ирландцы воевали против британской армии на стороне буров.

Однако большинство ирландских националистов не поддерживало насильственные методы. Дэниел О'Коннелл создал партию, которая в 1830-х и 1840-х гг. активно выступала за отмену Акта об унии. Правительство отреагировало, попытавшись улучшить уровень жизни населения Ирландии и жестко ограничив внепарламентскую агитацию. Расширение избирательных прав в 1867 и 1884 гг. значительно увеличило число избирателей-католиков, большинство которых поддерживало гомруль (от Home Rule — самоуправление), при котором ирландский парламент и ирландское правительство взяли бы под свой контроль все сферы государственной деятельности, кроме обороны и внешней политики. За созданием Ассоциации самоуправления (1870 г.) последовала организация Лиги гомруля (1873 г.). Чарльз Парнелл (1846-1891) возглавил группу членов Парламента, выступавшую за гомруль, в 1879 г., и вскоре эта группа превратилась в организованную и влиятельную парламентскую партию, насчитывавшую 61 член в 1880 г., 86 членов в 1885 г. и 85 в 1886 г. Их роль в Парламенте состояла в том, что они сделали вопрос о гомруле постоянной темой политической повестки дня.

 

Ирландская эмиграция

Первая масштабная волна эмиграции в Северную Америку прокатилась в середине 1840-х гг., когда неурожай картофеля вынудил бежать из Ирландии сотни тысяч человек. Картофель занимал главное место в рационе растущего населения в начале XIX в., но упор на одну культуру и демографический всплеск создали опасную ситуацию. Заболевание поразило картофель в 1845 г., а в 1846 и 1848 гг. урожая практически не было. Около 800 000 человек умерли от голода или болезней, появившихся вследствие недоедания. Попытки правительства облегчить положение не принесли заметного успеха. Вследствие эмиграции, по большей части в США, численность населения Ирландии снизилась на 2 миллиона человек. Затем эмиграция упростилась благодаря появлению пароходов, которые сократили время, необходимое для пересечения Атлантического океана, с шести недель в 1850 г. до одной в 1914 г. Эмиграция стала одним из определяющих факторов ирландской жизни в XIX в.

Число рожденных в Ирландии жителей Англии и Уэльса возросло до 602 000 человек в 1861 г. и составило примерно 3 процента от общей численности населения. Соответствующие цифры для Шотландии на 1851 г. — 207 000 человек, 7 процентов от общей численности. Присутствие ирландцев было еще более заметно, так как они в основном селились в нескольких городах, таких как Глазго, где в 1851 г. выходцы из Ирландии составляли 23,3 процента взрослого населения, Лондоне, где в 1861 г. 5 процентов жителей были ирландцами, и Ливерпуле, где их число доходило почти до 25 процентов. Ирландская эмиграция в Британию достигла своего пика примерно в 1860 г., затем пошла на убыль до 1870 г., вновь поднялась около 1877 г. и снизилась к концу XIX в. Нищие и низкооплачиваемые ирландские эмигранты жили в самых густонаселенных и антисанитарных трущобах. Так, в Ньюкасле, где процент ирландцев вырос с 5,73 в 1841 г. до 8,02 в 1851 г., большинство обитало в таких районах с крайне плохими условиями, как Сэндгейт. Мужчины обычно устраивались рабочими или имели случайный заработок, а женщины шли в прачки, цветочницы и на прочие подобные работы. В Глазго большинству ирландцев не удавалось получить работу с более или менее приличными условиями труда и зарплатой, и в этом их положение разительно отличалось от положения переселенцев из шотландского Хайленда. Тем не менее достаточно большое число ирландцев сумело пробиться в средний класс.

Ирландская эмиграция подогрела и обострила антикатолические настроения и иногда шла во вред местным рабочим, как, например, в ланкаширском угольном бассейне, где ирландцы привлекались в качестве штрейкбрехеров для снижения заработной платы. В 1850 г., согласившись на низкую оплату, они вытеснили с сельскохозяйственных работ данфермлайнских женщин, вследствие чего в этом районе вспыхнуло антиирландское восстание, изгнавшее оттуда эмигрантов. Однако за пределами Ланкашира такая жесткая реакция проявлялась крайне редко. Многие ирландцы жили не в гетто, а среди других рабочих, и значительное их число вступало в смешанные браки.

 

Гладстон и Дизраэли

Интересы и устремления среднего класса занимали все более важное место в политической жизни Британии конца XIX в., хотя аристократия сохраняла значительное влияние на внутреннюю политику. Акт о второй реформе, проведенный правительством тори (1867 г.), практически удвоил численность электората и, наделив правом голоса съемщиков квартир, позволил участвовать в выборах 60 процентам взрослого мужского населения городов. Победа либералов на следующих всеобщих выборах (1868 г.) привела к первому министерству Уильяма Гладстона, который инициировал целый ряд реформ, включая отмену официального положения Ирландской церкви (1869 г.), введение открытого состязания на право занимать гражданские посты (1870 г.) и тайное голосование (1872 г.). В 1871 г. были введены официальные оплачиваемые нерабочие дни. В 1872 г. пришел конец могуществу дорожных трестов, и содержание дорог было передано всецело под общественный контроль. В 1870 г. по Акту об образовании страна была разделена на школьные округа, а к образованию предъявлялись определенные требования, в случае невыполнения которых существующее приходское обеспечение сменялось на школьный округ, хотя этот процесс наталкивался на сопротивление: в Илинге из-за упорного стремления англиканской церкви отстоять добровольное образование и противодействовать введению школ, состоящих под надзором общественных комитетов, невзирая на нужды быстро растущего населения, около 500 детей оставались без школьного образования через 25 лет после принятия этого акта. Главную роль в процессе реформы играла отмена давно сложившихся различий и привилегий. Комиссия по пожертвованиям, образованная в 1870 г., перераспределила пожертвования и реформировала управляющие комитеты. Сходным изменениям подверглась и Англиканская церковь.

Гладстон был замечательной и многосторонней личностью, ученым-античником и теологом, дровосеком и спасителем проституток. Он отличался решительностью и прямотой, а его библиотека насчитывала 20 000 книг. В 1830-х гг. он занимал пост министра финансов от партии тори, а затем стал ведущим политиком-либералом своей эпохи, преданным делу реформ внутри страны и добропорядочным во внешней политике. Его политическое искусство перебросило мост между миром Парламента и миром публичных митингов, так как под его руководством либерализм приобрел массовую поддержку. Гладстон обращался из Парламента к массам и получал от них живой отклик.

Тори или, как они теперь назывались, консерваторы, вновь пришли к власти в 1874 г. при Бенджамине Дизраэли, оппортунисте и ловком тактике, но также и глубоком мыслителе, сумевшем создать альтернативную политическую культуру и привлечь общественное внимание к темам национального самосознания, национальной гордости и социального единения, которые подорвали Доверие к либералам. Законодательные акты о фабриках (1874 г.), здравоохранении, жилищных условиях ремесленников, качественных продуктах питания и лекарствах (1875 г.) систематизировали и расширили законодательную базу по важнейшим аспектам социального обеспечения. Акты о фабриках от 1874 и 1878 гг. ограничивали рабочие часы для женщин и детей, занятых на производстве. Акт о тюрьмах (1877 г.) устанавливал централизованный правительственный контроль. Однако эти реформы в глазах Дизраэли отступали перед активной внешней политикой, в ходе которой была выкуплена доля в Суэцком канале (1875 г.), чтобы обеспечить британский контроль над новым кратчайшим путем в Индию, создан титул императрицы Индии (1876 г.), приобретен Кипр (1878 г.) и развязаны войны с афганцами (1878-1879 гг.) и зулусами (1879 г.).

Экономические трудности, связанные с упадком сельского хозяйства и торговли, и политические проблемы, искусно использованные Гладстоном во время его избирательных кампаний в Мидлотиане (1879-1880 гг.), привели к поражению консерваторов на выборах 1880 г. Однако второе министерство Гладстона (1880-1885 гг.) также прошло под знаком имперских проблем и ирландского вопроса. При нем состоялась неудачная Первая Бурская война (1880-1881 гг.) в Южной Африке, был оккупирован Египет (1882-1883 гг.), был уничтожен при Хартуме отряд генерала Гордона (1885 г.), был принят Акт о приостановке конституционных гарантий, призванный восстановить порядок в Ирландии  (1881 г.) и «непобедимыми» был убит лорд Фредерик Кавендиш (1882 г.). В 1884 г. по Третьему Акту о реформе на графства было распространено право голоса для съемщиков квартир, предоставленное городам в 1867 г., так что право голоса получили более двух третей взрослого мужского населения в графствах и около 63 процентов всего взрослого мужского населения страны. Консерваторы сформировали правительство в 1885-1886 гг., но, как и в 1868 г., потерпели поражение в ходе первых выборов, проведенных после расширения электората: многие сельские избиратели голосовали против землевладельцев.

Процесс политических и социальных реформ продолжился принятием Акта о перераспределении мест (1885 г.), по которому пересматривалась система избирательных округов; Акта о местном управлении (1888 г.), создававшего напрямую избираемые советы графств и городов, а также Совет графства Лондон; и Акта о компенсациях рабочим (1897 г.), обязывавшего работодателей выплачивать компенсацию за несчастные случаи на производстве. Возникало коллективистское государство, в некоторых отношениях уже напоминавшее социально ориентированное. Государственное вмешательство в образовательную сферу способствовало снижению уровня неграмотности. Усилившееся вмешательство в социальные вопросы со стороны новых, более формализованных и четких механизмов местного самоуправления вызывало надежды на благотворное вмешательство государства в народную жизнь, особенно в сферах здравоохранения, образования и в коммунально-жилищной сфере.

Однако политическая ситуация осложнялась последствиями экономического спада 1870-х гг., неопределенностью, возникшей вследствие расширения электората, и застарелым нарывом в виде ирландского вопроса. Террористические акты, совершавшиеся фениями в Ирландии, Англии и Канаде, умножали человеческие жертвы, а в самой стране активизировалось движение в поддержку земельной реформы и гомруля. Проекты гомруля, предлагавшиеся Гладстоном, были отвергнуты в 1886 и 1893 г. Парламентом, и служили предметом ожесточенных споров, расколов английских политиков. Консерваторы возглавили противодействие устремлениям правительства, и консервативная партия в 1886 г. сменила свое название на партию юнионистов, однако провалом первый закон о гомруле в 1886 г. был обязан ренегатству 93 «либералов-юнионистов» из лагеря Гладстона. Гомруль расколол либералов, и это был не первый и не последний раз, когда ирландский вопрос приобретал важнейшее значение для британской политики. В день Рождества 1877 г. Гладстон записал в своем дневнике: «теперь одна молитва вытеснила все остальные: Ирландия, Ирландия, Ирландия».

Политической гегемонии либералов пришел конец в 1886 г., когда всеобщие выборы выиграли консерваторы во главе с Робертом Сесилем, третьим маркизом Солсбери. Хотя либералы, которых по-прежнему возглавлял престарелый, уже полуслепой и полумертвый Гладстон, победили на выборах 1892 г., консерваторы захватили первенствующее положение в политической жизни на период с 1886 по 1905 г. при поддержке либералов-юнионистов. Солсбери (премьер-министр в 1885-1886, 1886-1892, 1895-1902 гг.) и его преемник и племянник Артур Бальфур (1902-1905 гг.) отвергали гомруль и придерживались осторожной тактики в отношении внутренних реформ. Культурная база либерализма пошатнулась в глазах общества, которое уже больше привлекали консервативные взгляды и консервативный подход. В 1900 г. либералы потеряли большинство шотландских мест в Парламенте впервые с 1832 г. Маркиз Солсбери, владелец Хэтфилд-Хауса, одного из дворцов, которому британцы присвоили звание «национального достояния», получал большую часть доходов с городской собственности, включая лондонские трущобы. Две трети его кабинета составляли пэры, хотя это никак не сказывалось на лоббировании интересов землевладельцев, кроме, разве что, того, что этот кабинет не принимал таких бюджетов, как бюджет либерального правительства в 1894 г., значительно повысивший налог на наследство. Правительство Солсбери получило прозвище «Отель Сесилей», поскольку в нем заседало много представителей этой семьи. В 1887 г., когда Артур Бальфур получил пост министра по делам Ирландии, сложилось выражение «Bob's your uncle». Тем не менее нарастало давление в поддержку более радикальных политических и социальных преобразований. Политические воззрения все больше определялись социальными и классовыми вопросами. Землевладельцы откололись от либералов после 1886 г. За «дезавуированной» либеральной программой Джозефа Чемберлена 1885 г., призывавшей к земельной реформе, в 1891 г. последовала Ньюкаслская программа Гладсто-на, присоединившая к этому призыву требование гомруля, отделения церкви от государства в Уэльсе и Шотландии, бесплатного образования, сокращения рабочих часов на фабриках, реформы избирательной системы и реформы или отмены Палаты Лордов. В том же году шотландские либералы выдвинули требование земельной реформы в Хайленде, введения восьмичасового рабочего дня для шахтеров и расширения электората. Продолжались случаи жестокости. В 1891 г. 13-летний сельскохозяйственный рабочий из Нортгемптоншира Том Мастере был выпорот своим работодателем за дерзость. Однако призывы к радикальным преобразованиям приводили к обвинениям либералов в том, что они угрожают стабильности и преследуют узкопартийные интересы. Это вызывало еще большее сплочение защитников собственности и придавало дополнительную силу консерваторам.

 

Уэльс в XIX в.

Процессы, протекавшие в Уэльсе, могут служить прекрасной призмой, в которой отразились более широкомасштабные явления. Постоянный экономический рост здесь отмечается с 1790-х гг. и затронул прежде всего южные районы, богатые углем и железом. Производство чугуна поднялось с 5000 тонн в 1720 г. до 525 000 в 1840 г., составив 36 процентов от общего британского производства. Значительный рост промышленности в Монмутшире и восточном Гламоргане, например, в Эббу-Вейле и Мертир Тидвиле, создавал рабочие места и способствовал демографическим сдвигам: в 1801 г. в Гламоргане и Монмутшире проживало около 20 процентов населения Уэльса, в 1901 г. — 57,5 процента, а с 1921 г. — 60,5 процента. Важное значение для южного Уэльса имел также рост угледобычи. Валлийский уголь использовался для коксования в плавильных печах и в топках пароходов, а валлийский антрацит идеально подходил для железо- и сталеплавильной промышленности. Добыча (в миллионах тонн) выросла с 1,2 в 1801 г. до 13,6 к 1870 г. и 57 к 1913 г. Большая его часть шла на экспорт, а в угледобывающей отрасли была занята примерно треть валлийской рабочей силы. Расширение кардиффского порта при третьем маркизе Бьюте и распространение железных дорог, особенно таффвейлской ветки между Кардиффом и Мертир Тидвилом (1841 г.), позволило перемещать большие объемы угля. Население Кардиффа выросло с 10 000 в 1841 г. до 200 000 в 1921 г.; население шахтерского города Рондда с 1000 в 1851 г. до 153 000 в 1911 г. Уголь способствовал индустриализации. Экономический рост довершил процесс преобразования валлийской экономики. Для валлийского сельского хозяйства появились новые рынки сбыта. Телеги, перегоны скота и каботажные перевозки отошли в прошлое с развитием сети железных дорог, которые в 1850 г. соединили с Уэльсом остров Англси, а в 1864 г. дошли до Аберистуита. Экономический и демографический рост в индустриальных областях привел к относительному снижению значения сельского хозяйства и сельских областей Уэльса, сыграв важную роль в изменении традиционного образа валлийца и восприятии его национального характера. Англикане перестали составлять большинство населения, и рост диссентеризма внес значительный вклад в изменении политического и культурного облика Уэльса. Придя на смену господству консервативного англиканского поместного дворянства, с 1868 по 1918 гг. власть удерживала либеральная партия, опиравшаяся на нонконформистов. Перемена во взглядах на «валлийский дух» многим обязана растущему влиянию нонконформизма, вдохновлявшего возрождение национального самосознания.

Процесс индустриализации не обошелся без трудностей, а от людей требовался опасный, напряженный и изматывающий труд. Но и при всем этом, несмотря на то, что преобразования вводились извне, по большей части по почину состоятельных англичан, они натолкнулись на относительно незначительное сопротивление. Тем не менее в первые десятилетия XIX в. Мертир Тидвил, центр индустриализации, был охвачен волнениями, которые достигли своего пика в 1831 г. Мертирское восстание было подавлено войсками; погибло не менее 20 восставших. Спустя восемь лет чартистские волнения в Ньюпорте, в которых участвовало более 5000 человек, были усмирены небольшим отрядом солдат, открывшим огонь и рассеявшим толпу. В том же году в юго-западном Уэльсе начались Бунты Ревекки. Бунтовщики крушили заставы сборщиков пошлин, вызывавшие ненависть у селян. Волнения продолжались до 1844 г., а их участники расширили сферу действия, выступая также против несправедливо завышенной арендной платы и рабочих домов. «Мать Ревекка», символическая покровительница протестующих, в белом плаще и с красным или черным лицом, получила имя от Ревекки из Книги Бытия, которой было сказано «да владеет потомство твое жилищами врагов твоих». 293 нападения на таможенные заставы в 1838-1844 гг. отражали значительную социальную напряженность, возникшую в результате промышленной депрессии 1839-1842 гг., инфляции земельной ренты во время наполеоновских войн, враждебного отношения к землевладельцам и церковной десятине, сокращения общинных земель вследствие усиленного огораживания в 1750-1815 гг., а также высоких расценок дорожных трестов. Враждебность также выражалась в браконьерстве и поджогах.

Волнения пошли на спад после принятия в 1844 г. закона, заменявшего в южном Уэльсе дорожные тресты дорожными комитетами, но следующие десятилетия были отмечены рядом крупных шахтерских забастовок в Гламоргане. Впрочем, необходимо рассматривать эти явления в более широком контексте. Забастовки были естественной реакцией на неотрегулированную индустриальную систему. Очевидно также, что революционные настроения, которые, действительно, имели место, не привели к революции как таковой. В Британии не происходило ничего похожего на Год революций (1848 г.) на континенте. Войска из бреконского гарнизона сыграли важную роль в ряде стычек, но число солдат в Южном Уэльсе в 1839 г. было повышено всего до 1000 человек. Это не идет ни в какое сравнение с численностью габсбургских войск в Венгрии и Италии. Поэтому вряд ли можно говорить о «подавлении» восстаний: революционные настроения не были столь сильны, а требования сводились к устранению определенных поводов для недовольства. Чувство солидарности еще не привилось среди рабочих, а процесс становления трейд-юнионов занял длительное время.

Политическая напряженность, однако, разрешалась не только вспышками насилия. Новый социально-экономический строй, создававшийся в процессе индустриализации, плохо совмещался с традиционной иерархией и практикой. Если этот процесс разрушил светскую и церковную иерархию, то, с другой стороны, он подрывал общераспространенные представления о «валлийском духе», хотя, как и в случае с «английским», «шотландским», «ирландским» и «британским» духом, они, естественно, были весьма условны. Отчасти эти перемены были связаны с иммиграцией. Индустриализации требовалась рабочая сила, особенно в шахтах и рудниках южного и северо-восточного Уэльса. Поначалу большинство рабочих приходило из сельских областей Уэльса, хотя достаточно большой контингент ирландцев также присутствовал в Мертир Тидвиле, Суонси и Кардиффе. Вследствие этого католическая церковь занимает важное положение в современном Южном Уэльсе.

С 1850-х гг. в Южном Уэльсе появилось большое число англичан. 11 процентов населения Суонси в 1861 г. составляли уроженцы юго-западной Англии. Уэльс был одним из немногих европейских регионов, имевших чистый коэффициент иммиграции в XIX в. Иммигранты никак не были связаны с валлийской культурой, которая, впрочем, и без того претерпевала коренную ломку в областях с быстро развивающейся индустрией. Вследствие этого валлийский язык терял свои позиции в тех районах страны, которые превращались в экономические и политические центры; с другой стороны, в 1901 г. более полвины жителей Уэльса все еще говорили по-валлийски, а такие крупные индустриальные города, как Мертир и Суонси, оставались важнейшими центрами валлийской культуры на протяжении всего XIX в.

Однако валлийский язык начинал вытесняться не только вследствие иммиграции. Употребление английского расширялось вместе с ростом среднего класса. Дворяне-землевладельцы в большинстве своем говорили по-английски, но они не имели такого влияния на язык, как группы населения, приобретавшие все большую общественную значимость по мере роста валлийской экономики и укоренения интеграционных процессов: торговцев скотом, владельцев судов и магазинов. Английский был языком торговли; на английском велась финансовая отчетность, а валлийская элита получала образование в английских колледжах.

По мере распространения английского языка, он стал приобретать политическую нагрузку, отчасти вследствие оживленных споров о роли и сущности государственного образования. Кроме того, во второй половине XIX в. язык стал одним из аргументов в мощной политической кампании, направленной против землевладельцев-консерваторов и англиканской церкви. Истинно валлийскими ценностями провозглашались либерализм и нонконформизм. В определенной степени эти процессы протекали параллельно с ирландским движением за гомруль и гэльским возрождением конца XIX в. Так, либерал Томас Эллис, избранный в члены Парламента от Мерионета в 1886 г., объявил в своем обращении к избирателям о своей поддержке гомруля для Ирландии и Уэльса, лишения официального статуса англиканской церкви в Уэльсе, пересмотра земельного законодательства и передачи образовательных учреждений под общественный контроль. Движение Камри Видд  («Будущий Уэльс» или «Молодой Уэльс»), аналогичное ирландскому движению за гомруль, образованное в 1886 г., завоевало значительное влияние, но весьма ослабло в середине 1890-х гг. из-за антагонизма между южным и северным Уэльсом.

Существенно возрос интерес к культурной истории Уэльса, активно развивалась валлийская поэзия, пелись валлийские хоралы, а в 1858 г., через два года после написания валлийского национального гимна, был возрожден айетеддвод (ежегодный фестиваль бардов). Создание новых учреждений, таких как Университетский колледж в Аберистуите (1872 г.), свидетельствовало об усилении патриотических настроений, получивших свое выражение в институтах, заинтересованных в их укреплении и служивших в качестве необходимой платформы и точек притяжения для поборников валлийской идеи. В 1907 г. королевской хартией были учреждены Национальная Библиотека и Национальный Музей.

В политической сфере валлийцы склонялись к либерализму. При Дэвиде Ллойд-Джордже, министре финансов (1908-1915 гг.) и премьер-министре (1916-1922 гг.), валлийский либерализм достиг пика своего политического могущества, но, как и в случае с шотландцем Ремси Мак-Дональдом и лейбористами, он оставался частью британской политической системы. Ключевые вопросы валлийской политики конца XIX в. — земельная реформа, лишение официального статуса Англиканской церкви и государственное образование — входили в радикальную программу либералов и таким образом влились в русло общебританской политической жизни. Агитация против завышенной арендной платы и церковной десятины иногда вызывала волнения, особенно в 1887 г., но землевладельцы не страдали от насилия: валлийцы стремились дистанцироваться от более жестоких проявлений протеста в Ирландии.

 

Шотландия в XIX в.

В XIX в. многие европейские страны воодушевлялись националистическими настроениями или, если смотреть с другой точки зрения, страдали от них. Многонациональные империи, особенно Австро-Венгрия и Россия, столкнулись со значительными сложностями, проистекающими от всплеска национализма, и то же самое можно сказать о Британии, испытывавшей серьезные осложнения в ирландской и индийской политике. Однако в Шотландии ситуация была гораздо лучше, во многом из-за того, что сами шотландцы прониклись идеей единой Британии и не собирались отказываться от выгод, предоставляемых Британской империей.

Шотландию затронули те же процессы, которые протекали в Англии и Уэльсе, — индустриализация, миграция и урбанизация, отражавшие развитие промышленности и введение новых технологий. Так, с появлением пароходов и железных дорог пришел конец таким древним занятиям, как перегон скота, а области без угольных залежей, такие как юго-западные районы Шотландии, в сущности оставались в стороне от общего экономического подъема. К 1861 г. большая часть населения была сосредоточена в городах. Промышленный рост шел особенно быстрыми темпами с 1830-х гг. и был особенно заметен в Стратклайде, где значительно увеличилась численность населения, по большей части благодаря притоку рабочей силы из сельских районов. Население Глазго выросло* с 77 385 человек в 1801 г. до 274 533 человек в 1841 г., несмотря на среднюю ежегодную смертность 33 на 1000 в 1835-1839 гг., — самый высокий уровень смертности в Шотландии. Благодаря индустриализации, процент шотландского населения в «срединном поясе» вырос с 40 процентов в 1755 г. до 50 в 1821 г. и до 80 на сегодняшний день. Эдинбург и Глазго были соединены железной дорогой в 1841 г. В Шотландии сложилась разветвленная железнодорожная сеть, соперничающая с каботажными перевозками. Развивалась также и сфера услуг, особенно банковское и страховое дело в Эдинбурге, превратившемся в главный финансовый центр. К середине XIX в. менее 10 процентов рабочих в графствах Ланарк, Мидлотиан и Ренфрью было занято в сельском хозяйстве, лесном хозяйстве и рыболовстве. Несмотря на очень высокий уровень эмиграции, население Шотландии в целом выросло с 1 265 380 человек в 1801 г. до 4 472 103 человек в 1901 г. Экономический рост привлекал иммигрантов, особенно ирландцев.

Как и в Англии, урбанизация и нищета вызывали серьезные социальные проблемы. Например, Данди, ставший благодаря импорту сырья из Индии, крупнейшим в мире центром торговли джутом, страдал от трущоб, болезней и детской смертности. В 1832 г. Глазго поразила сильнейшая вспышка холеры, а в 1817-1818 и 1837 гг. — тифа.

Перемены затронули и более отдаленные области. Большая часть населения Хайленда и Островов стала двуязычной. Исключительно по-гэльски говорило лишь незначительное число жителей северо-западных районов и северных Гебрид. Ландшафты Хайленда, воспетые романтиками, привлекли к этой местности внимание внешнего мира. Здесь процветал туризм. В 1864 г. в Форт-Уильяме был разрушен старый форт, чтобы расчистить место для железнодорожной станции, через которую проезжали английские туристы. Произошли коренные изменения и в социальной сфере. Клановая система разрушалась уже в XVIII в., а на смену ей приходило более агрессивно-коммерческое отношение к держанию земли, социальным связям и экономической деятельности, способствовавшее крупномасштабной эмиграции. После наполеоновских войн экономика, основанная на интенсивном труде, в которой главную роль играли рыболовство, военная служба и незаконное производство виски, была вытеснена более капиталоемкой экономикой, опиравшейся на разведение овец, которое требовало меньше труда. Большая часть населения Хайленда не имела надежных и долгосрочных законных прав на землю и поэтому без труда выселялась с мест проживания. Как Ирландия, в конце 1840-х гг. Хайленд пострадал от жестокого голода, вызванного неурожаем картофеля. Голод привел к эмиграции из Хайленда и с Островов, которой содействовали и землевладельцы, не желавшие оказывать поддержу обнищавшим жителям. Большое число шотландцев переселилось в другие области Британии, но многие уехали в Северную Америку. В США и Австралию эмигрировало около 2 миллионов шотландцев.

Оставшиеся реагировали на изменения со все большей непримиримостью. В Шотландии шли крупномасштабные вырубки леса, и к 1884 г. 1,98 миллиона акров, более 10 процентов шотландской земли, было отведено для оленей, чтобы оградить охотничьи интересы меньшинства. В 1880-х гг. в северной Шотландии были выбраны пять членов Парламента, протестовавших против вырубок, а «битва за Брайс» в Скае приобретала все большую остроту. Вырубки вызвали сопротивление ирландского типа: к 1884 г. в Земельной лиге, сформированной по образцу Ирландской земельной лиги, состояло 15 000 членов. Кризис привел к созданию комиссии Напьера и принятию в 1886 г. Акта об имуществе арендаторов, устанавливавшего их права и положившего конец активному периоду вырубок.

В XIX в. произошло укрепление шотландского национального самосознания, опиравшееся на возрождение культурных традиций, не подразумевавших выдвижения требований независимости: килты и шотландская литература не влекли за собой создания партии гомруля. К тому же здесь отсутствовала религиозная составляющая, доминировавшая в ирландской политике. Кроме того, хайлендские крестьяне изгонялись с мест проживания вождями кланов, а не англичанами. Национальная ассоциация защиты шотландских прав была основана в 1853 г. На ее первое собрание в Эдинбурге пришло 2000 человек, в Глазго — 5000. Она активно выступала в поддержку шотландских прав, но не носила откровенно националистического характера. Позднее некоторые шотландские националисты, как, например, Теодор Напьер, поддерживали буров. Шотландская патриотическая ассоциация, Шотландская ассоциация гомруля (ШАГ) и другие организации сыграли свою роль в развитии сепаратистских настроений. ШАГ считала наилучшей политической стратегией давление на самую сочувствующую политическую партию. Вместо понятия Северной Британии, отошедшего в прошлое в конце XIX в., возродилось понятие Шотландии, хотя оно подразумевало весьма англизированную Шотландию. В 1885 г. было восстановлено министерство по делам Шотландии.

 

Женщины в XIX в.

Женщина занимала в индустриальном урбанистическом обществе место немногим лучшее, чем в сельском. Социальные и экологические факторы, затронувшие мужскую часть, не оставили в стороне и женщин, но им также пришлось столкнуться с дополнительными сложностями. Подобно большинству мужчин, большинство женщин было вынуждено приноравливаться к условиям более тяжелого труда и подрывающих здоровье болезней, но они были хуже защищены законом, отражавшим пережитки культуры, в которой властью и уважением пользовались мужчины, а женское достоинство практически не принималось во внимание. Существование основной массы женщин определялось ограниченной сферой деятельности, доступной для них, а также жесткими рамками семейной и социальной жизни.

Социальное и экономическое давление вынуждало женщин стремиться к браку и, вне зависимости от семейного положения, к получению работы. Брак предоставлял большинству женщин некую форму хоть шаткой, но стабильности, однако у незамужних матерей шансы выйти замуж были весьма невысоки, за исключением, конечно, вдов с детьми от первого брака, особенно если они владели какой-либо собственностью. Вследствие этого незамужние матери часто становились проститутками или принимались за таковых. Отсутствие эффективной системы социального обеспечения и низкая заработная плата, которую получало большинство женщин, вынуждали многих из них заниматься проституцией либо постоянно, либо время от времени. Временная проституция была связана с экономическими условиями. Одинокие женщины прибегали к абортам, которые считались преступлением и наносили вред здоровью. Женщины, как одинокие, так и замужние, страдали от нехватки и примитивности методов контрацепции. Частое деторождение изматывало женщин, и многие из них умирали при родах, а многие дети воспитывались мачехами. Первые две жены Джозефа Чемберлена умерли при родах, оставив ему шестерых детей. Женщины часто страдали в детстве рахитом из-за плохого питания, а акушерство было совершенно не развито. Вследствие этого кровоизлияние во время родов часто приводило к летальному исходу. Смертность резко понизилась только после появления сульфаниламидов в 1936 г. Тем не менее развивался контроль рождаемости: в Шотландии между 1881 и 1901 гг. значительно снизилось число детей, рожденных в браке.

Женщинам было также трудно получить работу. Обычной формой женской занятости в Уэльсе в 1911 г. были домашние работы. Такие занятия, как чистка и сушка одежды, требовали значительных усилий. В сфере обслуживания еще можно было добиться продвижения по карьерной лестнице, но в целом домашняя обслуга не имела видов на будущее. Оплата была низкой, а это серьезно осложняло жизнь тем, кто хотел выйти замуж и оставить работу. Однако условия здесь в общем были лучше и менее опасны, чем на фабриках, где требовался многочасовой однообразный труд. Женщины часто выполняли очень тяжелую работу, откатывая уголь в шахтах или трудясь на полях.

Женщины из высших слоев приобрели больше возможностей с правом получать высшее образование в Кембридже и Оксфорде, хотя еще много лет им не позволялось получать ученую степень. В Абердинском университете в 1892 г. женщинам было формально разрешено поступать на все факультеты, но на практике ни одна женщина не поступила на юриспруденцию и теологию, образование на медицинском факультете было весьма ограничено, и, кроме того, они не имели равных условий при выделении стипендий. Студентки были ущемлены в университетской жизни, а студенческая газета «Альма Матер» относилась к ним враждебно, выставляя их в роли синих чулков или капризных идиоток: очевидно, мужчины так и не могли привыкнуть к появлению студенток, хотя их число и влияние возросли в 1900-х гг. и особенно во время Первой мировой войны. К 1939 г. студентки составляли примерно четверть учащихся в британских университетах.

Общее представление о равноправии сводилось к уважению отдельных функций и достоинств и определению отличительных черт идеальной женщины, которые, по современным стандартам, вовсе не укладывались в понятие равенства. Особая роль женщины сводилась к роли хранительницы домашнего очага, и это использовалось в качестве аргумента против ее допуска в другие сферы общественной жизни. В некоторой степени подобные вопросы не имели смысла для большинства женщин, так как их экономическое положение и уровень медицинского обслуживания не позволяли им занимать активную жизненную позицию.

В то же время важно обратить внимание на некоторые сдвиги и нюансы: ретроспективный подход может дать неверное представление, будто викторианское общество и викторианская культура были монолитны. Недавние исследования, например, позволили пересмотреть взгляды на викторианское отношение к половым вопросам, показав, что образ универсального подавления сексуальности не соответствуют действительности. Однако, хотя сексуальные удовольствия в целом признавались законными в браке, вне брака они вызывали суровое осуждение. Так, в некоторых работных домах «непорядочные и распутные женщины» носили особую желтую одежду, хотя этот обычай был отменен в 1840-х гг. Госпиталь подкидышей в Лондоне, основанный в 1741 г. для брошенных детей, только в XIX в. начал принимать младенцев от матерей, которые могли доказать, что они были принуждены к соитию против их воли или были обмануты обещанием жениться и во всех прочих отношениях могли подтвердить свое безупречное поведение. Эти меры предосторожности были направлены против проституток.

Индустриализация привела к увеличению числа женщин, преимущественно незамужних, на фабриках, хотя и ограничила возможности работы в сельской местности, например, прядение. Женщины обычно занимались низкоквалифицированным низкооплачиваемым трудом, так как не допускались к новым технологиям. С фабричными женщинами обращались гораздо хуже, чем с мужчинами, и в этом тред-юнионы (мужские организации) сотрудничали с работодателями. И те, и другие осудили женщин с фабрик Бэтли и Дьюсбери за создание собственной организации в 1875 г. Определение квалификации, от которого зависел размер оплаты труда, контролировалось мужчинами; квалифицированные работницы, такие как прядильщицы из Престона и Болтона, с трудом добивались признания своего мастерства. В отличие от них, женщины с керамических заводов сумели добиться повышения статуса и оплаты, несмотря на мужское противодействие.

Важным новшеством было введение бракоразводных процессов в 1857 г. До акта, принятого в этом году, развод требовал либо частного парламентского акта, получить который могли только состоятельные люди, либо решения о раздельном жительстве, выдававшегося церковным судом, который не позволял вступать в новый брак. Даже после принятия Акта развод оставался весьма дорогостоящим и потому недоступным для бедных. Вследствие этого сохраняла актуальность прежняя практика «саморазводов», а другой возможностью было сожительство, хотя оно и не давало большинству женщин экономических гарантий. Положение женщин было особенно тяжелым, поскольку обычно уходили мужчины, оставляя детей на попечение жены: бедность вынуждала некоторых мужчин пренебречь викторианским культом семьи и патриархальности. Последовательные расширения избирательного права не распространялись на женщин, хотя в социальном плане они были менее зависимы, чем обычно принято считать.

 

Становление тред-юнионов

Давление в поддержку социальных реформ, исходившее от либеральной партии, в конце XIX в. нашло дополнительную опору в развитии собственно рабочих движений. Укрепление тред-юнионов отражало растущую индустриализацию и унификацию экономики, возникновение крупных производств с большим числом работников и, к концу века, формирование у рабочих классового сознания. Тред-юнионизм, в свою очередь, внес значительный вклад в вовлечении рабочих в политику, хотя многие тред-юнионисты не были политическими активистами. Конгресс тред-юнионов был образован в 1868 г. Юнионизм охватил не только круги квалифицированных специалистов, но и полуквалифицированных и чернорабочих, а в 1888-1889 г. в Лондоне состоялись крупные забастовки докеров. 1890-е годы были отмечены появлением «массового» юнионизма. Кейр Харди, секретарь Федерации шотландских шахтеров, основал Шотландскую Лейбористскую партию (1888 г.) и Независимую Лейбористскую партию (1893 г.), которая выдвинула требования 8-часового рабочего дня и «коллективной собственности на средства производства, распреденения и обмена». Шесть лет спустя Конгресс тред-юнионов призвал к созданию независимой политической организации рабочего класса, и в 1900 г. был создан Лейбористский комитет, ставший основой Лейбористской партии. Некоторые наиболее воинственно настроенные представители рабочего класса склонялись к марксизму: в 1880-х гг. образовалась Социал-демократическая федерация, ставшая первой марксистской партией в Британии.

 

Поздневикторианское общество

Эти явления отражали сомнения, если не кризис доверия, охвативший поздневикторианское общество. Это общество без особого благожелательства следило за увеличением числа политически сознательных избирателей, а многие были озабочены относительной экономической и политической слабостью Британии по сравнению с ведущими континентальными державами. Британское производство больше не могло извлекать выгоду из дешевого сырья, энергии и труда. Конкуренция со стороны зарубежных производителей приводила к закрытию предприятий; так, в 1901 г. был закрыт металлургический завод в графстве Дарем, на котором работало 1500 человек. Люди уже не были по-прежнему уверены в том, что британские учреждения и порядки лучшие в мире. В 1890-х и начале 1900-х гг. британцы проявляли повышенный интерес к германской образовательной системе и находились под сильным впечатлением от ее «практический» ориентированности. Лорд Солсбери был не одинок в своих пессимистических взглядах на будущее империи. Эти различные поводы для беспокойства привели к возрождению реформаторских настроений в период до Первой мировой войны. Британцы гордились размахом своей империи и триумфальными золотым и бриллиантовым юбилеями королевы Виктории в 1887 и 1897 гг., но проблемы первой половины XIX столетия, отошедшие в тень или исчезнувшие в третей четверти века, вновь вышли на поверхность, приняв новые формы и усугубившись за счет новых источников напряжения. Экономические перемены вывели социальные проблемы на более высокий уровень.

Серьезную и обоснованную обеспокоенность вызывало здоровье нации. Уровень детской смертности был высок: в северо-восточных шахтерских районах половина от общего числа смертей приходилась на детей до 5 лет, а многие не доживали до 15. Многие семьи жили в однокомнатных квартирах: в 1854 г. таких семей в Ньюкасле было 7840 из 20 000. В 1866 г. 43 процента населения Ньюкасла все еще жили в одно- или двухкомнатных квартирах; в 1885 — 30,6 процента. Тяжелую проблему представляло индустриальное загрязнение. Желудочно-кишечные заболевания, вызванные плохим состоянием водопроводной и канализационной системы, удерживали высокий уровень детской смертности в Бредфорде. В 1880-х и 1890-х гг. свежее коровье молоко оказалось разносчиком инфекций, которые приводили к значительному увеличению случаев диареи в жаркое время и повышению детской смертности в 1890-х гг., особенно вследствие участившегося отказа от грудного вскармливания. В ирландском Килдаре, несмотря на улучшения в системе водоснабжения, произведенные в 1886 г., нормальная канализация появилась только в 1900 г. Немалая часть городского населения все еще жила в крытых соломой однокомнатных лачугах.

Плохие санитарные условия, жилища и питание объявлялись главными причинами физической слабости многих британцев. Во время Бурской и Первой мировой войн армия столкнулась с этой проблемой, столичная полиция обнаружила, что ее лондонские рекруты физически слабы, а поражения от приехавшей из Новой Зеландии регбийной команды в 1905 г. привели к серьезному обсуждению предполагаемого физического и морального упадка, проистекающего из урбанизации и индустриализации страны. Социологические наблюдения, проведенные Чарльзом Бутом в восточном Лондоне в конце 1880-х гг. и Сибомом Раунтри в Йорке в 1899 г., показали, что больше четверти населения живут ниже уровня бедности. Серьезную обеспокоенность вызывало распространение атеизма среди городского рабочего класса. Некоторые политики, например, Уинстон Черчилль, подчеркивали опасность, угрожающую стабильности империи и проистекающую из социальных проблем, и призывали к реформам как единственному способу защиты. Еще в 1865 г. Уильям Бут основал Общество возрождения восточного Лондона, которое в 1878 г. реорганизовалось в Армию Спасения. В 1908 г. Роберт Бейден-Пауэлл создал общество бойскаутов, чтобы привить британской молодежи энергичный и воинственный дух. Это движение вскоре стало общенациональным.

 «Все мы теперь социалисты», — провозгласил сэр Уильям Харкурт, министр финансов от либеральной партии, в речи, произнесенной в Меншен-Хаусе в 1895 г. Он имел в виду коммунальные услуги, «газовый и водопроводный социализм», и заботу о социальном обеспечении, ставшую одной из основных ценностей поздневикторианской эпохи и сыгравшую свою роль в улучшении условий жизни, особенно в борьбе с эпидемическими заболеваниями. Актом о здравоохранении (1872 г.), принятым по рекомендациям, содержавшимся в докладе Комиссии по санитарии (1871 г.), в Англии и Уэльсе создавались городские и сельские санитарные учреждения и их отделения. Эти отделения опирались на городские советы и уже существующие местные комитеты по здравоохранению в городских районах и на попечительские комитеты в сельских. По Акту о местном управлении от 1871 г. появился центральный орган — комитет местного управления. Чтобы скоординировать работу местных подразделений сельских и городских санитарных властей, в 1875 г. был издан Акт о здравоохранении. В Шотландии Актом о здравоохранении от 1867 г. учреждалась должность санитарных инспекторов.

Водоснабжение по стране заметно улучшилось, а в Лондоне наконец была построена канализационная система, отвечающая требованиям столицы огромной империи. В Глазго городское правительство занималось проблемой снабжения питьевой водой и программой трезвого образа жизни. Бесперебойное снабжение питьевой водой было не только инженерным и организационным триумфом, но и частью процесса все большего подчинения сельской Британии городам. Например, Манчестер обеспечивался снабжением из отдаленного Озерного края. Городские власти приобрели имение Уитберн, закрыли местные свинцовые рудники, чтобы предотвратить возможное загрязнение воды, и, несмотря на значительную оппозицию, в 1877 г. получили парламентское разрешение на затопление Терлмерской долины. К 1890-м гг. практически исчез тиф, брюшной тиф удалось поставить под медицинский контроль, снизилась смертность от туберкулеза и скарлатины.

Улучшение диеты, обязанное отчасти значительному снижению цен на продукты, сыграло важную роль в снижение уровня смертности, который в Ньюкасле упал с 30,1 до 19,1 на тысячу между 1872 и 1900 гг. Прогресс медицины, в том числе и вытеснение «теории миазмов» теорией бактериологического происхождения болезней, также способствовал улучшению ситуации, хотя сохранялись различия в уровне смертности между районами — от 17,1 до 41,5 на тысячу в Ньюкасле в 1881 г. Существовала заметная связь между средней продолжительностью жизни и плотностью населения, а тем самым и бедностью: в крупных городах, таких как Ливерпуль, уровень смертности был намного выше.

Впрочем, проблемы здравоохранения касались и небольших городов, и сельских областей. В 1850 г. Эдвард Креси сообщал Центральному комитету по здравоохранению о ситуации в маленьком сассекском городке Баттле: «Брюшной тиф и другие заболевания возникают здесь из-за гниющих отходов, скапливающихся слишком близко к жилищам бедняков из-за недостаточного снабжения чистой водой и плохой вентиляции... В настоящий момент город совершенно лишен необходимой канализации». Доклады о положении в Брутоне и Сомерсете в 1870-х и 1880-х гг. ярко обрисовывали нехватку уборных, плохую канализацию и недостаток чистой воды. Тем не менее нежелание идти на денежные затраты привело к тому, что планы по улучшению ситуации были отложены, и, хотя канализационная система в конце концов была приведена в порядок, в викторианский период Брутон так и не получил системы водоснабжения.

Социальное обеспечение было связано с растущей институционализацией общества, способствовавшей строительству школ, работных домов и больниц для умалишенных. Уилтширская больница была открыта в Девизе в 1851 г., заменив частные сумасшедшие дома, содержавшиеся для получения прибыли. К 1914 г. была создана общенациональная система центров детского социального обеспечения. Распространялась практика врачебных обходов. Образовательным учреждениям было вменено в обязанность проводить медицинские осмотры школьников. Местные власти строили туберкулезные санатории, родильные дома и госпитали для больных оспой. Общество далеко ушло от несдерживаемого капитализма и развивалось в сторону социально ориентированного строя.

Впрочем, сохранялись серьезные политические различия, отражавшие фундаментальные расхождения по ирландскому вопросу, тред-юнионам и самой природе британской политической системы. Ирландия вышла на первый план с 1910 г., так как решительное противодействие ольстерских протестантов гомрулю привело в 1914 г. страну на грань гражданской войны. Создание Ольстерского Юнионистского Совета (1905 г.) и Ольстерской Добровольческой Организации (1913 г.) с очевидностью обнаружило нежелание ольстерских протестантов принести свое групповое самосознание в жертву ирландскому национальному единству. В этом они получили поддержку со стороны консерваторов, с 1912 г. назвавшие свою партию «Консервативной и Юнионистской Партией» и оказывавшие ожесточенное сопротивление биллю о гомруле, внесенному либеральным правительством в 1912 г. Этот билль, дважды отвергнутый Палатой Лордов, прошел в исправленном виде в 1914 г., с оговоркой, что закон вступит в действие только после окончания войны. Кризис привел к четкому размежеванию политических сил в Ирландии и дал мощный стимул для укрепления самосознания ольстерских протестантов. Власти и могуществу Британской империи был брошен вызов, оказавшийся гораздо более серьезным и несший в себе гораздо большую угрозу, чем Индийское восстание и Бурская война.

 

Либеральное правительство, 1905-1915 гг.

После практически двадцатилетнего пребывания у власти (1885-1905 гг.), если не считать незначительных перерывов, консерваторы уступили либералам, с 1903 г. выступавшим в союзе с лейбористской партией. Одержав триумфальную победу на выборах 1906 г. над консерваторами, в то время раздираемыми разногласиями по вопросу о свободной торговле, либералы управляли страной до 1915 г., когда было сформировано коалиционное правительство, хотя они утратили абсолютное большинство на выборах 1910 г. и с тех пор удерживали власть только при поддержке лейбористов и ирландских националистов. Некоторые либералы, особенно энергичный Дэвид Ллойд-Джордж, министр финансов в 1908-1915 гг., решительно выступали против старой землевладельческой элиты и стремились сблизить лейбористов и тред-юнионы. В 1908 г. либералы приняли Акт о Торговых спорах, который освобождал тред-юнионы от исков за ущерб, понесенный от забастовок, и тем самым положил конец попыткам судов ввести деятельность юнионов в рамки закона, начавшимся с таффвейльского дела (1901 г.). Акт о работе на шахтах (1908 г.) ограничивал количество часов, которые шахтеры могли проводить под землей. Ллойд-Джордж стремился сдвинуть либералов влево и в 1909 г. составил народный бюджет, введя новые налоги на богатых: налоги на землю, налог на сверхприбыль и увеличив налог на наследство. В речи, произнесенной в Ньюкасле, население которого не особо благоволило аристократам, Ллойд-Джордж заявил, что «содержание полностью экипированного герцог обходится стране в такую же сумму, как и два дредноута» и что палата лордов состоит из «пятисот людей, обычных людей, случайным образом выбранных из безработных». С такой резкой критикой не выступал ни один из его предшественников. Сопротивление либеральной политике, оказывавшееся палатой лордов, в которой доминировали консерваторы, и преодоленное только в 1910 г., привело к принятию парламентского акта (1911 г.), отнимавшего у палаты лордов право вето на законы, принимаемые палатой общин, и подрывавшего самоуверенность аристократии. В том году Ллойд-Джордж также сумел с честью выйти из тяжелого положения, вызванного первой всеобщей забастовкой железнодорожных рабочих. В свою бытность Председателем Совета по торговле (1908-1910 гг.) Уинстон Черчилль, горячий защитник бюджета, предложенного Ллойд-Джорджем, стремился увеличить заработную плату в «потогонных» торговых сферах, где она была особенно низкой, и ввести страхование по безработице. Став министром внутренних дел (1910-1913 гг.), он попытался смягчить уголовную ответственность за незначительные правонарушения, хотя весьма решительно действовал против воинствующих суфражисток и во время рабочих волнений. В 1911 г. по Акту о государственном социальном страховании, внесенному Ллойд-Джорджем, все мужчины, имеющие право на страхование, должны были зарегистрироваться у доктора, который получал плату за каждого пациента, вне зависимости от реально требуемых медицинских услуг. Принимались также меры для помощи безработным. Либерал Герберт Самюэль составил законопроекты, распространяющие ответственность правительства на всех детей, а не только на нищих и жертв насилия. Применение розог было ограничено, детей перестали сажать в тюрьму, была создана общенациональная система судов по делам несовершеннолетних.

В 1910-1912 гг. состоялся ряд крупных забастовок, особенно в шахтерской, транспортной и кораблестроительной сферах; в это же время продолжался рост тред-юнионов и нарастало бурное движение суфражисток, представлявших по большей части средний класс и требовавших предоставления избирательных прав женщинам. Воинственные приемы Женского социально-политического союза были направлены на привлечение общественного внимания. Лейбористы, активно взаимодействовавшие почти со всеми лидерами суфражистского движения, официально поддержали их требования в 1912 г. Положение становилось все более шатким. На всеобщих выборах 1906 г. лейбористы получили 29 мест и 40 в 1910 г., хотя положение второй по величине партии им удалось занять только в 1922 г. Хотя успеху лейбористов способствовало растущее классовое сознание, радикальная программа «нового либерализма» с главным акцентом на социальные реформы и перераспределение собственности путем налогообложения была более привлекательной для большинства избирателей вне традиционно лейбористских округов. Наряду с ольстерским конфликтом размах насилия в Британии увеличивался стачками, которые являлись следствием прежних неудовлетворительных отношений между рабочими и работодателями. Рабочие уже не были готовы согласиться с мыслью, что их зарплата упадет во время экономического спада. Напротив, они были готовы бороться за прожиточный минимум. Усиливавшиеся в тред-юнионах социалистические тенденции были победой для наиболее воинственных элементов рабочего населения, таких как докеры и рабочие газовых заводов.

Однако в 1914 г. либеральная партия все еще не проявляла особых признаков ослабления, а более 75 процентов рабочих не состояло в тред-юнионах, к тому же существовали разногласия между квалифицированными и неквалифицированными рабочими, между протестантами и ирландскими иммигрантами и между трудящимися различных регионов. Многие рабочие «черной страны» и Шотландии были готовы голосовать за либералов или консерваторов. Этнические, религиозные, региональные и производственные расхождения играли столь же важную роль, как и классовые вопросы. Так, например, в хлопкообрабатывающей промышленности мастера-граверы составляли элиту и не имели ничего общего с низкооплачиваемыми отбельщиками.

 

Сохранение иерархии

Накануне мировой войны Британия во многих отношениях все еще представляла собой иерархическое общество. Георг V (1910-1936 гг.) в 1914 г. призвал к войне «своих верных подданных». Наследственная монархия по-прежнему имела большое значение, хотя и утратила большую часть властных полномочий. Королева Виктория могла влиять на политику, но не могла ее контролировать. В своей «Английской конституции» (1867 г.) Уолтер Бейджхот утверждал, что «республика зародилась под покровом монархии» и что монархия полезнее как образ, а не как источник власти: «Она функционирует как маска, позволяя нашим действительным правителям проводить изменения, не отчитываясь перед безрассудными людьми». Он заявлял, что у монарха есть три права: «право получать советы, право поощрять и право предостерегать».

Британское общество вряд ли можно было назвать равноправным. Пассажиры третьего класса не допускались на экспрессы Большой Западной железной дороги до 1882 г. В 1880 г. более половины плодородных земель графства Норфолк находилось в собственности землевладельцев, имевших более 1000 акров земли, а все те из них, кто владел поместьями более чем в 15 000 акров, были членами аристократии; 43 000 акров имел граф Лестер. В 1874 г. герцог Бокли владел 37 процентами земли в Селкирке и Дамфрисе и 25 процентами в Роксборошире. Выборные советы графств, образованные по Акту о местном управлении от 1888 г., положили конец олигархии мировых судей и сквайров, получив контроль над дорогами, строительством жилищ и другими функциями, хотя первые выборы в новые советы графств в 1889 г. привели к тому, что председателями советов Западной и Восточного Сассекса были избраны герцог Ричмонд и лорд Монк Бреттон соответственно.

Аристократия продолжала играть главную роль в политической и общественной жизни страны до самого конца XIX в., но после этого перенесла несколько чувствительных ударов. Вследствие экономических проблем сельского хозяйства возросли долги. В 1894 г. был значительно увеличен налог на наследство. Существенно укрепившиеся учреждения с меритократическим духом — гражданские службы, университеты, школы и армия — внесли огромный вклад в создание нового социального и культурного слоя, заменившего аристократию в конце XIX в. Характерно, что это явление еще раньше имело место в Шотландии. Вооруженные силы играли в викторианской Британии не столь ведущую роль, как в континентальных странах, где они являлись основой поддержания аристократического влияния: армия не пользовалась популярностью у политиков. В Британии прежняя землевладельческая политическая элита натолкнулась на сопротивление своему господству в процессе выборов в 1832 г. и с тех пор постоянно теряла места в Парламенте. Мистер Мердл, «крупный коммерсант с обширнейшим полем деятельности» из «Крошки Доррит»  (1855-1857 гг.) Диккенса, был «новой силой, выдвинувшейся в стране, которая скоро сможет купить оптом всю палату общин». Это было преувеличение, но оно отражало сам факт появления новых экономических сил и политических интересов. Джозеф Чемберлен (1836-1914), крупный производитель скобяных изделий из Бирмингема, на предприятиях которого к 1870-м гг. работало 2500 человек, стал мэром Бирмингема, продал свою долю в семейном деле и занялся профессиональной политикой, с презрением относясь к дилетантизму и наследственным привилегиям таких политиков-аристократов, как маркиз Хартингдон позже герцог Девоншир, который был лидером либералов в 1875-1880 гг., хотя Чемберлену и приходилось работать с ними рука об руку. Шаги, направленные против законов о дичи, отдававших охотничьи права под контроль элиты, отражали шаткость ее современного положения. Акт о дичи от 1880 г. служил свидетельством изменений, отличавших нынешнюю мораль и социально-политический мир от того, в котором были уместны Акт о ночном браконьерстве, принятый в 1828 г., и Акт о дичи от 1832 г.

В 1900-х гг. аристократия противостояла либеральной партии, стремясь сохранить свое политическое положение и борясь с пагубной, по ее мнению, страстью к переменам, охватившей общество и выражавшейся в усилении государственного контроля, коллективизме и уничтожении унии с Ирландией. Аристократы осознавали опасность того, что демократия может повлечь за собой ограбление бедными богатых или, с точки зрения демократов, естественный социальный процесс перераспределения благ. Если в 1848 г. Дизраэли, чужак, приобрел поместье, то либерал Герберт Асквит в 1908 г. стал первым премьер-министром, не имевшим своего загородного дома, хотя в конечном итоге был пожалован в графы. Асквит с большей неохотой, чем его предшественники, уступал притязаниям аристократов на государственные посты, хотя его кабинет по большей части состоял из представителей высших слоев.

 

Религия

Политическая, религиозная, интеллектуальная и образовательная власть англиканской церкви также была поставлена под сомнение. Роль приходов в образовательной сфере и социальном обеспечении снизилась под давлением новых правительственных учреждений. Муниципальные и окружные власти были способны лучше Церкви удовлетворить запросы общества, требовавшего реформ, и во многих городах престиж, которым ранее пользовался викарий, перешел к мэру. Университеты Оксфорда и Кембриджа, до тех пор являвшиеся англиканскими твердынями, в которых преподавание велось исключительно духовными лицами, актами от 1854 и 1856 г. были открыты для неангликан. Ирландская англиканская церковь лишилась официального статуса при Гладстоне в 1869 г. Несмотря на это, англиканская церковь все еще играла большую роль в обществе, христианском по своим принципам, а общее число клириков оставалось весьма значительным. Церковь также реформировалась, рационализируя свою структуру и свои доходы и уделяя больше внимания пастырским обязанностям. Например, в линкольнском соборе после долгого периода непотизма и коррупции, процветавшей при настоятелях из рода Претименов с 1780-х по 1860-е гг., предпринимались попытки улучшить качество богослужений, попечение о бедняках и образование.

Главная угроза англиканской церкви исходила не от атеизма, а от растущего влияния нонконформизма, активность которого привела к образованию множества новых конгрегации. С другой стороны, без могущества официальной церкви было трудно избежать расколов. Так, например, в 1811 г. была создана Старометодистская церковь, а в 1849 г. — Уэслианская реформированная методистская церковь. Шестью годами ранее, при Расколе 1843 г., Шотландская англиканская церковь разделилась по вопросу о светском патронаже, который имел националистическую подоплеку.

Возрождение «официального» католичества, последовавшее за восстановлением католической иерархии в Англии в 1850-1851 гг. и широкомасштабной ирландской иммиграцией, также создавало напряжение. Между 1850 и 1910 гг. в Англии и Уэльсе было открыто 1173 новых католических церквей, большинство из них в Лондоне и Ланкашире. Число католиков в Шотландии, где католическая иерархия была восстановлена в 1874 г., возросло с 146 000 человек в 1851 г. до примерно 332 000 в 1878 г., по большей части вследствие ирландской иммиграции. Католичество вернулось на британскую религиозную сцену, хотя, естественно, занимало второстепенное положение во сравнению с англиканской церковью.

Несмотря на существенный приток еврейских иммигрантов, Британские острова оставались христианскими. Религия представляла собой призму, через которую воспринимался внешний мир. Кроме того, важную роль играла расовая гордость. Право британцев править другими народами все еще никем не оспаривалось, а дарвинизм с теорией естественного отбора, казалось, подтверждал это право. Социальный дарвинизм рассматривал национальное государство как организм, который должен расти, если хочет избежать гибели, а это, в сущности, служило оправданием агрессивной политики.

 

Социальные изменения

В это время протекали также серьезные социальные изменения под влиянием нового массового электората, всеобщего обязательного начального образования, урбанизации и индустриализации. Это привело к широкомасштабным социальным сдвигам и нестабильности, порождавшей опасения в обществе. Уважение к устоям и традиционному социальному устройству, хотя оно никогда не имело такой четкой формы, как иногда думают, пошатнулось, а развивающиеся и новопостроенные города создавали новую жизненную среду, в которой роль и влияние прежнего мира сводилось к минимуму. В 1890-х гг. только 10,4 процента рабочей силы Соединенного Королевства было занято в сельском хозяйстве, по сравнению с 40,3 процента во Франции. Железные дороги образовали легкодоступную систему быстрого массового транспорта и внесли свой вклад в формирование новых экономических и социальных отношений, а также новых возможностей отдыха и работы. При их строительстве были разрушены или повреждены многие памятники прошлого, включая Берквикский и Ньюкаслский замки и Лонстонский приорат; пострадала и сеть каналов. География и городской ландшафт Лондона изменили поезда, включая метро, трамваи, и новые дороги, такие как Кингсвей и Нортумберленд Авеню, которые разрушили соответственно район красных фонарей и пышный Нортумберленд-Хаус. В 1862 г. Глад-стон присоединился к директорам Метрополитана в первой поездке по подземной железной дороге в Лондоне. Вскоре такая же система появилась и в Глазго.

 

Технология

Технология вылетела подобно джину из бутылки, принеся с собой еще больше перемен. За железными дорогами последовали автомобили и телефон, электричество и телеграф. Расцвет, переживавшийся жанром «научного романа», свидетельствовал, по-видимому, о необратимом росте человеческого потенциала с помощью технологии. В «Грядущей расе» (1871 г.) сэра Эдварда Бульвер-Литтона, одного из ведущих литераторов своей эпохи и министра по делам колоний от консервативной партии, инженер встречает в центре земли людей, контролирующих «Вриль», кинетическую энергию, дающую безграничное могущество. Этот роман ныне помнят в основном именно благодаря этой энергии. Научная фантастика занимала выдающееся место в произведениях Герберта Джорджа Уэллса (1866— 1946), который был учеником последователя Дарвина, анатома Томаса Гексли. Главным вопросом для Уэллса являлась судьба человечества в пространстве и времени; в этом отразился отчасти интеллектуальный прогресс и возбуждение, вызванное эволюционной теорией Дарвина, а отчасти интерес к пилотируемым полетам. За его первой большой повестью «Машина времени» (1895 г.) последовала «Война миров» (1898 г.) — рассказ о вторжении в Англию марсиан.

В некоторых кругах существовала определенная обеспокоенность тем, что поэт Джерард Мэнли Хопкинс назвал «разрушительными ударами», нанесенными технологическими изменениями и экономическим развитием. Сходные взгляды выражались такими ведущими литераторами, как Мэтью Арнольд, Уильям Моррис и Джон Рескин. Предпринимались попытки сохранить уголки, не затронутые прогрессом.

Впрочем, прогресс не был столь стремителен, как в романах Уэллса, но, тем не менее, он изменил многие аспекты человеческой жизни. Первая демонстрация электрического освещения в Бирмингеме состоялась в 1882 г., а семь лет спустя была создана Бирмингемская электроэнергетическая компания. Производство электрических ламп быстро набирало обороты: установленная мощность в муниципальном секторе Шотландии возросла с 6332 киловатт в 1896 г. до 84 936 в 1910 г. Электричество также считалось средством улучшения социальной среды. Первый коммерческий британский автомобиль на бензине был выпущен в 1895 г.; первая коммерческая автомобильная компания была основана в Ковентри в 1896 г.; автобусы появились около 1898 г. В «залах кинематографа» показывали фильмы: к 1913 г. в одном Линкольншире насчитывалось 14 кинотеатров. В следующем году в Манчестере было уже 111 помещений, имевших лицензию на показ фильмов. В 1909 г. первый успешный перелет через Ла-Манш дал право лорду Нортклиффу заявить, что «Англия больше не остров».

Акт об автомобилях от 1903 г. расширял права автомобилистов; в 1905 г. в Лондоне появились автобусы, а через четыре года был основан национальный Комитет по дорожному строительству, чтобы подтолкнуть развитие дорожной сети. Автомобильный транспорт вызвал с начала 1900-х гг. широкомасштабное гудронирование дорог, которое внесло свой вклад в изменение привычной среды. Этот процесс в основном был завершен к 1939 г. К 1914 г. было зарегистрировано 132 000 частных автомобилей, а также 124 000 мотоциклов и 51 167 автобусов и такси. Вследствие появления автотранспорта велосипеды, пользовавшиеся громадной популярностью после изобретения безопасных велосипедов в 1885 г., спустились вниз по социальной и возрастной лестнице. Создавался новый мир скорости и мобильности, со своей особой инфраструктурой. Пусть автомобили все еще оставались роскошью, но каждое подобное новшество укрепляло в людях сознание перемен, которое, вероятно, явилось самым важным фактором, разрушившим старый порядок.