— Почему у нас больше денег, чем у других людей?
Восьмилетний Конрад Воорт стоит в форме детской бейсбольной лиги на крыше дома и снизу вверх смотрит на Большого Билла. Восхитительно теплая июльская ночь. Радио настроено на репортаж с матча «Нью-Йорк мете». Внизу полдюжины дядюшек развалились в деревянных креслах — пьют пиво, смеются над тем, как плохо сыграл Сталлоне в «Рокки-3», восторгаются игроком «Окленд атлетикс» Рики Хендерсоном.
— Билли Мартинс — величайший менеджер из ныне живущих.
Лето просто великолепное. Рон Рейган — президент, а мэр Коч — главнокомандующий Полицейского управления Нью-Йорка — только что вернулся после дружеского визита в Каир.
— Обретут ли руины Нью-Йорка через тысячу лет такое же величие, как пирамиды Египта? Не думаю, — заявил Коч по возвращении.
Билл Воорт смотрит на сына сверху вниз; кажется, он всегда знал, что вопрос о деньгах когда-нибудь возникнет.
— У нас больше, потому что твой тезка выиграл сражение, а не проиграл его. Потому что Воорты разумно вкладывали деньги. Нам с тобой повезло, парень. Везение в жизни необходимо. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что игрок с первой базы из «Пауэллз райдерз» заявил, что я — богатенький придурок и что я живу классно потому, что он живет в дерьме. Так ему отец сказал.
Дядя Брам кричит:
— Эй, Билл, комиссар превращается в маленького коммуняку! Пошли-ка его в русский колхоз!
Дяди смеются.
Но Конраду как-то неуютно на душе при мысли о тощем, сердитом мальчике. Он вспоминает, что, когда игра закончилась, тот устало поплелся из парка в сторону бедных кварталов — в другую часть острова. В район, куда несутся под вой сирен полицейские машины. В район, который мелькает в заголовках криминальной хроники в «Дейли ньюс». В район, который показывают по Второму каналу, в новостях о пожарах, перестрелках, арестах наркоманов, беспорядках.
— Эй, Хрущев, будешь бифштекс? — говорит дядя Брам, подавая тарелку. — Или ты предпочел бы помои, какие едят русские? Я дрался с красными в Корее, чтобы малыши вроде тебя могли есть бифштексы.
— Отстань от него, — вмешивается дядя Вим, один из самых любимых родственников Конрада.
Когда на следующее утро Конрад просыпается, папа сидит у него на постели с таким выражением на лице, от которого у мальчика всегда теплеет на душе, он чувствует, что его высоко ценят и в то же время испытывают. Билл говорит:
— Ты хотел велосипед. Я подумал, что сегодня можно было бы купить…
— Спасибо!
— Позавтракаем оладьями с черникой в «Атинз дайнер». Потом отправимся в «Байк-сити», присмотрим тебе велик — легкий-легкий и такой быстрый, чтобы в следующий раз я за тобой в Центральном парке не смог угнаться.
Через час отец и сын в большом «бьюике» едут на север по Шестой авеню в сторону моста Трайборо и «Байк-сити» — сказочного, на взгляд Конрада, места, где продаются почти все двухколесные конструкции, известные в цивилизованном мире. Однако вместо «Байк-сити» папа сворачивает в Гарлем — мимо 125-й улицы, мимо винных магазинов и похоронных бюро, — потом выезжает на Стоу-Драйв и останавливается на заваленной булыжниками парковке, возле обгоревших многоквартирных домов.
В пол-одиннадцатого утра так жарко, что дюжина мальчишек и девчонок носится под струей, бьющей из поливающего улицу водоразборного крана. Капли воды сверкают на ярком солнце, брызгают на покосившийся грузовик у обочины, ободранный и заброшенный.
На улице сто градусов по Фаренгейту, и в прогнозе обещали новые температурные рекорды. Кондиционер выключен, в машину проникает влажная жара. Конрад опускает стекло. Из-за проблесковых маячков на крыше дети держатся от машины подальше.
— Папа, зачем мы здесь?
— Просто посиди, дружок.
— Можно включить кондиционер?
— Не сейчас, начальник.
Конраду уже случалось сопровождать папу на работу, бывать на месте преступления. В будни он часто проводит вторую половину дня в Полис-плаза, 1, где считается кем-то вроде полицейского талисмана. Он не чужой в Гарлеме, но не очень понимает, зачем они приехали сюда сегодня, когда не нужно раскрывать преступлений.
Потом папа заводит машину, нажимает кнопку электростеклоподъемника. Струя прохладного воздуха омывает Конрада, а «бьюик» едет прочь из Гарлема, на север и наконец вплывает на огромную парковку мечты всех детей — торгового центра «Байк-сити» в Бронксе. И папа выбирает велосипед: сверхлегкая алюминиевая рама, выкрашенная блестящей черной краской, переключатели передач «Сан-тур», амортизатор и — самый писк — пятнадцать скоростей.
Это не просто велосипед. О таком мечтает любой мальчишка. Сел на него — и можно представить, что ведешь болид на гонках в Индианаполисе, гонишься за бандитами, сражаешься со звездолетом Чужих или мчишься на велике по небу, как мальчишки в фильме «Инопланетянин».
— Нравится, Конрад?
— Он лучше всех!
— Мы можем купить эту машинку или… — говорит папа, к разочарованию сына отходя от кассы и сворачивая в другой проход, — …«пежо», который стоит вдвое дешевле. Тогда мы сможем купить два велосипеда и отдать один кому-нибудь из детей у того крана. Или какому-нибудь другому бедному ребенку, вроде твоего приятеля в парке.
Конрад хмурится.
— Или, — продолжает папа, направляясь к другому стенду, — мы можем купить «рейли», который стоит втрое меньше первого велосипеда, и купить два велосипеда для других детей, или, если хочешь, поедем в магазин попроще, купим десять уцененных моделей и отдадим девять. Выбирать тебе. Я сегодня решил, так или иначе, потратить определенную сумму. Расходы запланированы.
— Я не знаю тех ребят.
— Все для тебя — или делимся?
Конрад понимает, что все всерьез. Отец хочет испытать сына.
— Папа, что мне делать?
— Решай сам.
— Это к тому, что я спросил вчера?
— Это к тому, чтобы понять, кто ты есть.
— Один для меня. Один для другого мальчика, — решает Конрад. — Это правильный ответ?
— Зачем спрашивать меня? А, например, десять велосипедов для других ребят и ни одного для тебя? У тебя уже есть «швинн».
— Я хочу вот этот. — Конрад доволен решением. Гора с плеч. Хотя он неуверен, правильно ли все понял. — Объясни, — просит он, желая угодить Биллу.
— Когда-нибудь нас с мамой не станет. Надеюсь, такого не случится еще много лет. Но когда случится — дом будет принадлежать тебе. Ты станешь главой семьи. Все будут рассчитывать на тебя, и только ты сможешь найти баланс между тем, что хотят другие, и тем, чего хочешь ты. У тебя есть больше, чем у других. Если ты не наделаешь глупостей, у тебя, вероятно, всегда будет больше, и это делает тебя не таким, как все. Не лучше. Просто не таким. Однако твои желания не всегда будут совпадать с их желаниями, несмотря на то что ты их любишь и захочешь осчастливить.
Не прошло и года, как родители погибли в авиакатастрофе.
Воорт вспоминает о велосипедах, выезжая на своем «ягуаре» из тоннеля Мидтаун и направляясь на восток против потока почти в час пик, в сторону городских предместий, туда, где Лонг-Айленд соединяется с Куинсом. Здания здесь ниже. Пробки рассасываются, но и очарование исчезает. Воорт минует большое кладбище, фабрику канцтоваров, фабрику застежек-молний и депо Лонг-Айлендской железной дороги. Город — это страна в миниатюре. И сейчас он в ее сердце. Куинс — это Айова или Висконсин Нью-Йорка.
«Что мне делать с Микки?»
Напарник сейчас на втором этаже особняка — отсыпается после попойки.
Воорту не хватает общества Микки. Его грубости. Несмолкаемой болтовни. Саркастических комментариев, которые он отпускает по поводу всех новостей по радио, всех выступлений политиков, всех отговорок подозреваемых и половины решений, которые Воорт принимает в личной жизни.
«Просто дай ему еще пару недель, Камилла».
Но на самом деле Микки все быстрее катится вниз.
Прямо сейчас лучший друг, нетвердо держась на ногах, спускается на кухню, где рассерженная невеста Воорта собирает ленч, чтобы взять с собой на лодочную станцию.
«Мне сейчас надо думать о Колине Минсе».
Воорт сворачивает с Лонг-Айлендской автострады возле Парковой магистрали Литтл-Нек. Город превращается в пригород. Красивые, большие дома с зелеными газонами и зелеными изгородями; дубы заслоняют от света ухоженные улицы. На остановках дети ждут автобусы, которые отвезут их в государственные или частные школы. По спортивному радиоканалу звезда тенниса Амит Амос говорит об Открытом чемпионате США, который скоро начнется в Форест-Хиллз.
Следуя указаниям Хейзел, Воорт петляет по улицам, сворачивает в сторону торгового бульвара Норзерн и разыскивает квартал ухоженных обшитых вагонкой домов позади одноэтажных магазинов, выстроившихся вдоль главной улицы Литтл-Нек. Эти недорогие домики образуют буферную зону, отделяющую бары и продовольственные магазины от расположенных в глубине более богатых домов.
Остановившись возле дома 21 по Грейди-плейс, Воорт рассматривает почтовые ящики. Надпись «КОЛИН МИНС» относится к квартире наверху. Внизу, по словам Хейзел, живет сестра. У женщины, которая открывает на стук, такое же грушевидное лицо, как у трупа, и такие же пшеничные волосы. Светло-карие глаза, в которых при виде полицейского значка появляется испуг, широко расставлены, как и у утопленника. У женщины рыхловатое тело, как и у ее брата, — для Воорта такое сложение означает неправильное питание и отсутствие тренировок. Возраст — между тридцатью и сорока; грузное тело выпирает из мешковатых джинсов и лимонного топика, лишь подчеркивающего полные руки и обвисшую грудь. Узкие очки для чтения в красной пластмассовой оправе висят на шнурке.
— О Господи! Колин?
Воорт никогда не привыкнет сообщать о смерти, даже если прослужит детективом еще двадцать лет.
— Я — детектив Конрад Воорт.
По ее лицу текут слезы. Колени подгибаются, Воорт едва успевает подхватить тяжело осевшую женщину.
— Что-то случилось с Колином. — Плач Ребекки Минс слышен в наушнике «бродяги», наблюдающего за происходящим с другой стороны улицы. Крупный, сильный мужчина в грязной одежде жует «Эгг макмаффин», прислонившись к мусорному контейнеру в проулке за таверной «Шэмрок». Из укрытия хорошо виден дом Минса. «Бродяга» откладывает булку и прибавляет звук, чтобы слышать каждое слово.
— Возможно, это все-таки не ваш брат, — отвечает блондин, несколько минут назад подъехавший на «ягуаре».
«Что же это за коп ездит на такой тачке?»
Наблюдатель записывает в блокноте «Воорт» и делает пометку «Произносится похоже на „форт“». Ему все прекрасно видно, да и сидеть на солнышке — сплошное удовольствие.
Внезапно полицейский поворачивается — кажется, смотрит в его сторону, хотя на самом деле это не так.
Коп застывает, уставившись словно прямо на наблюдателя.
«Это невозможно. Он никак не может знать, что я здесь».
Коп заслоняет глаза рукой. Сердце наблюдателя колотится быстрее.
Коп медленно отворачивается и помогает Ребекке Минс удержаться на ногах.
«Разумеется, полиция должна проверить, нет ли утопленника в списке пропавших. Леон говорил, что ничего страшного, если появится какой-нибудь коп».
Но «бродяга» все равно записывает номер «ягуара», чтобы Леон выяснил номер карточки социального страхования. А уж зная НСС, можно быстро узнать о человеке вдвое больше, чем знает родная семья.
«Он так сюда смотрел, что меня в дрожь бросило».
Теперь в наушнике слышно, как коп пытается успокоить женщину — будто его это и вправду волнует. Повторяет, что, возможно, его визит не имеет никакого отношения к ее пропавшему брату, но он должен все проверить. Бла-бла-бла. Наблюдателю становится смешно. Коп спрашивает:
— Ребекка, вы не могли бы взглянуть на эти фотографии?
— Это он!
Она кричит так громко, что слушатель чуть не срывает проклятый наушник. Ее боль сливается с шумом уличного движения на бульваре Норзерн. Автобусы. Шорох шин по асфальту.
Воорт и толстая сестра исчезают в доме.
«Переключиться с крыльца на микрофон в гостиной».
Визгливые причитания звучат так громко, что наблюдателю приходится уменьшить громкость. Господи, думает он, эта баба, наверное, сидит совсем рядом с телефоном, где установлен «жучок», на безобразной зеленой софе. Вопит дюймах в шести от треклятого передатчика.
— Ну-ну, успокойтесь. Обопритесь на меня, — говорит блондинистый коп с типично американскими интонациями.
Бродяга ухмыляется. Некоторые парни трахнут что угодно, даже такой вот мешок сала.
— Утонул? — плачет женщина.
Наблюдатель поднимает пакет из «Макдоналдса». «Прекрасно, можно одновременно есть и слушать. Мы же не хотим, чтобы „Эгг макмаффин“ остыл, верно?»
— Можно задать вам несколько вопросов? — спрашивает Воорт.
Снова рыдания.
— Ребекка, хотите, я сделаю кофе? Кухня там? Я быстро.
Наблюдатель доедает аппетитный «макмаффин» и берется за картошку. Пересолил, мелькает мысль. Он сидит, вытянув ноги. В контейнере мяукает кошка. За тридцать часов, проведенных на посту, окрестности поразили его. Полицейские патрули проходят регулярно, так что приходится сидеть в проулке. Из «Шэмрока» выбрасывают хорошую еду. За все это время он заметил лишь одну крысу.
В гостиной снова раздаются шаги.
— Сахар?
— Спасибо.
— Молока?
«Это что, черт побери, за посиделки?»
Теперь слышны раздражающие сосущие звуки — так старики с зубными протезами хлюпают, когда пьют чай. Перед глазами «бродяги» встает квартира, в которую он полтора дня назад забрался всего за пару секунд, пока хозяйка была у зубного врача. Настоящий свинарник: повсюду тысячи соломенных шляпок и их детали (поля, верхушки, тульи). В стиле конца девятнадцатого века. Психованная она, что ли? Целый день сидит и делает шляпки? И даже не разные. Одна и та же модель, снова и снова, словно не человек, а автомат.
— Колин говорил, куда идет? — спрашивает коп.
— Нет.
— Были у него проблемы с соседями, с девушкой? Может быть, что-то на работе?
— Он даже в детстве всегда удирал, если начиналась драка.
«Он и пытался», — ухмыляется, вспоминая, слушатель.
— Ваш брат задолжал кому-то деньги?
Всхлип.
— Он откладывал все, что зарабатывал. Но какое это имеет отношение к тому, что он утонул? Почему вы задаете такие вопросы?
Коп говорит мягко, успокаивающе, участливо — как их всех учат.
— Мне очень жаль, Ребекка, но, возможно, перед смертью ваш брат дрался.
— Дрался? — Она начинает дышать чаше.
— Мы можем отложить разговор, если вы слишком расстроены.
— Я хочу знать!
— Ну, он был так изранен, что трудно понять точно, что именно произошло, но, возможно, перед тем как утонуть, он с кем-то боролся. Карманы были вывернуты. Бумажника нет. Часов нет. Колец нет. В крови не было ни алкоголя, ни наркотиков.
— Вы хотите сказать, что его ограбили?
«Бродяга» явственно представляет, как коп пожимает плечами.
— Похоже, его держали два или три человека.
«Бродяга» вскидывается. «Откуда он знает, что три?»
Сестра явно ошеломлена. Теперь она тихо плачет.
— Где его нашли?
— Возле парка Астория. Впрочем, течение такое сильное, что он мог упасть в воду где угодно. Простите, что спрашиваю, но, может, Колина в последнее время что-то угнетало?
— О Боже! Колин. Что мне делать?
Бродяга давится ломтиком картошки и захлебывается кашлем. К тому времени как он прочищает горло, женщина говорит:
— Нет, я не возражаю, чтобы вы осмотрели его квартиру. Я провожу вас.
«Дерьмо».
— Ребекка, в этих местах много бродяг? — мимоходом спрашивает коп.
«Да что же это такое?!»
— Ни разу не видела, — отвечает женщина.
Шаги затихают, потом становятся громче, когда детектив с сестрой оказываются в зоне «жучка», установленного в коридоре.
По скрипучим звукам наблюдатель может представить, что происходит. Коп и сестра поднимаются по лестнице, проходят по вытертому ковру, обходят хлам, наваленный Колином на верхней площадке: ботинки, старый зонтик, ржавая лопата для уборки снега, вешалка с кепками с логотипами «Сони» и «Бостон ред сокс». Она отпирает замок. Скрип шагов указывает, что они вошли в прихожую душной квартиры таксиста.
— Я люблю его, хоть он и неряха, — говорит сестра.
Наблюдатель мысленно видит плохо подобранную мягкую мебель Колина, старый черно-белый телевизор, самодельные книжные полки и кучу дешевых гравюр, на которых деревянные парусники восемнадцатого века борются со штормами в море.
— Колин любил корабли, но плавать ему довелось только на стейтен-айлендском пароме, — замечает женщина. Наблюдатель представляет, как Воорт осматривается по сторонам.
— Много книг о пиратах, — раздается голос Воорта, сопровождаемый приглушенными стуками.
«Наверное, снимает книги. Что ж, козел, там ничего нет».
— Ему нравились пираты, — говорит сестра. — Вы знаете, что капитан Кидд действительно спрятал клад на Лонг-Айленде? Мне Колин рассказывал. Когда мы были детьми, он бродил по пляжу Джонс-бич и искал золотые дублоны. Вот дурачок. Вокруг десять тысяч купальщиков, а Колин верил, что если хорошенько приглядится, то разглядит что-то блестящее.
«Слезай с этой темы».
Коп говорит:
— Можно спросить? Если он неряха, кто убирается в квартире?
Бродяга резко выпрямляется.
— А что? — спрашивает сестра.
— Ну, здесь везде пыль: на телевизоре, на полках, на полу. Но вот тут книжные полки протерты?
— Наверное, он сам вытер, — говорит сестра.
У наблюдателя пропадает аппетит.
— Наверное. — Судя по тону копа, у него, вероятно, возникла другая, более правдоподобная версия.
Шаги удаляются, и наблюдатель решает, что Воорт сейчас в ванной. Слышен скрип открывающегося шкафчика и звяканье: коп перебирает аптечку покойного таксиста: зовиракс, противогрибковый крем, пена для бритья «Барбасол», парацетамол. Потом шаги переходят в спальню, и в наушнике снова появляется звук. Кажется, будто Воорт рычит как целая бронетанковая дивизия.
— Ребекка, вы разрешите мне заглянуть в комод и письменный стол Колина?
— Если хотите. Только зачем?
— Может быть, я получу представление о том, куда ваш брат ходил, с кем разговаривал. Может, он вел ежедневник или делал какие-то заметки.
«Ничего такого, гадина. Я проверял».
— Колина все любили.
Судя по звукам, коп роется в комоде.
«В этой комнате ничего для тебя нет», — думает наблюдатель, но теперь он слегка взмок.
— А что такого особенного в этих ботинках? — удивляется женщина.
«Ой-ой».
— У кого-нибудь еще есть ключи от этой квартиры? — спрашивает коп.
— По-моему, нет, детектив.
— Сюда в последнее время приходили какие-нибудь рабочие? Электрик? Водопроводчик?
«Черт-черт-черт-черт…»
— В июле морили тараканов.
Наблюдатель вскакивает, когда снова слышит голос женщины:
— А с кроватью что?
«Что ты такое делаешь с этой гребаной кроватью?»
— Ну, Ребекка, видите, как простыня подоткнута между матрацем и пружинами вот здесь в углу?
— Колин никогда не заправлял постель.
— Верно. Возможно, это пустяки, но смотрите, что получается, если простыню вытащить. Она висит свободно, видите? А если матрац приподнять, то угол простыни оказывается под ним. И если потом матрац опустить, простыня так там и останется.
— И что? — не понимает женщина.
Этот коп слишком умен. И похоже, все выходит из-под контроля, потому что перед домом останавливается фургон химчистки. Наблюдатель взволнованно смотрит на пластиковый пакет на плече курьера — внутри, судя по форме, спортивная куртка. Через наушник он слышит, как звонит дверной звонок.
«Закон Мерфи в действии?»
Женщина забирает у курьера куртку.
И разумеется, белобрысый коп спрашивает (тут даже полный идиот спросил бы):
— Это одежда Колина?
И разумеется, мисс Сотрудничество отвечает:
— Нет, я не против, чтобы вы проверили карманы. — И дальше: — Эй, да здесь внутри листок бумаги! Список!
Наблюдатель вытаскивает сотовый телефон. Пальцы дрожат.
— Ханна. Мэри Энн, — читает Воорт. — Это подружки Колина?
— Это не женщины. Это затонувшие корабли.
Наблюдатель набирает на мобильнике номер Леона Бока.
— Ох, — вздыхает женщина, — Колин искал свой дурацкий клад.
— Клад? — повторяет коп.
— Бок, — отзывается голос с неуловимым акцентом.
— Вы-то знаете. «Гусар», — говорит копу сестра.
— Нет, не знаю, — отвечает коп.
— Перезвоню позже. Я должен слушать, — шипит разъяренный наблюдатель.
— О, Колин столько болтал об этом корабле, что мне казалось, о нем знают все, — раздается в наушнике голос Ребекки Минс. — «Гусар», британский корабль, который затонул в Нью-Йорке двести лет назад. По словам Колина, на нем везли драгоценные камни или серебро. Я перестала обращать внимание на эту чепуху лет двадцать назад. Колин помешан на кладах. Капитан Кидд. Капитан Блэк… Пожалуйста, детектив, поймите. Мой брат мог смотреть «Остров сокровищ» двадцать раз подряд, и ему не надоедало. Он любил морские истории, любил читать о пиратах. Таксист, живущий в мире фантазий. Я любила его, но это был большой ребенок.
— Все равно, расскажите мне еще о «Гусаре», — просит Воорт.
В наушнике слышно, как сестра вздыхает.
— Зачем? Это все полная чушь, — говорит женщина. — Клад в Нью-Йорке? Я говорила ему: «Ну хватит уже. Ну подумай, если клад и был, его ведь нашли бы еще сто лет назад!» Колин все время ездит на Манхэттен, в ту специальную библиотеку. Или останавливает дождливой ночью машину и высматривает места, где, как ему кажется, «Гусар» затонул. О Боже! Вот что произошло. Уверена, он подошел слишком близко к краю и свалился. Или там его ограбили. В Хантс-Пойнт или в Астории.
Наблюдатель стонет.
Женщина говорит Воорту:
— Пару раз Колин даже пытался собрать деньги, чтобы найти корабль. Писал Дональду Трампу, Теду Тернеру. Разумеется, они так и не ответили. Он писал настоящим охотникам за кладами, вроде Мела Фишера из Ки-Уэст, — предлагал свои услуги. Но Колин даже плавать не умел. Такими вещами занимаются настоящие ныряльщики, а не таксисты. Поэтому для Колина это стало навязчивой идеей. Решил, что если не найдет этот корабль, то вообще ничего никогда не найдет. Ему пришлось бы признать, что он — просто толстяк, так и не закончивший школу. Я его люблю, но таким он и был.
— А где эта специальная библиотека на Манхэттене? — спрашивает Воорт.
Женщина начинает говорить быстрее, словно спорит с братом или пытается отгородиться от настоящего, погрузившись в прошлое.
— Я всегда говорила: «Колин, пролив Ист-Ривер узкий. Вряд ли корабль шел к океану. Каждый день через Адские Врата проходят корабли с гидролокаторами. Буксиры. Яхты. За несколько веков течение уже вынесло бы все ценное на берег. Полиция постоянно посылает ныряльщиков». Я уговаривала его пойти в вечернюю школу, юридическую школу, любую школу. Но Колин говорил: «Нет, „Гусар“ там. Я соберу деньги. Найду его. Мы разбогатеем. Увидишь».
— Похоже, он очень увлекся, — замечает Воорт.
«Как и ты», — думает наблюдатель, уже совершенно мокрый от пота.
Голос женщины становится тише, слышны всхлипывания. Она громко плачет. До нее наконец дошло. Когда наблюдатель вновь набирает номер Бока, она говорит Воорту:
— Таксист и шляпница. Что за парочка. Родители гордились бы нами.
— Мне нравятся ваши шляпы, — лжет коп.
Телефон Бока начинает звонить.
— Соломенные шляпы, — говорит женщина с досадой. — Мы с Колином остановились в развитии лет в двенадцать. Он смотрел «Остров сокровищ» и не мог выбросить из головы сундук с золотом. А я? Бог знает, откуда взялась идея с этими шляпами. Я не могу перестать их делать. Продаю через оптовика в Чайнатауне.
— Снова ты, — раздается голос Бока.
— У моего деда была такая шляпа, — говорит Воорт.
— Он знает, что кто-то обыскал квартиру, — шепчет наблюдатель, боясь Бока, а не копа.
— Мистер Воорт, люди покупают мои шляпы на Четвертое июля. Их надевают в канун Нового года. Потом, после полуночи, я вижу их на улицах. Люди ломают их после того, как используют. Они смешны. Дурацкие шляпы.
В наушники слышны звуки выдвигаемых и задвигаемых ящиков.
— У Колина была тут папка с материалами по «Гусару». Толстая папка. Где же она? — бормочет сестра.
— Я сожалею о вашем брате.
— Ты оставил отпечатки? — спрашивает бесстрастный голос Бока.
— В папке были рисунки и статьи, — продолжает сестра. — Он собирал материалы много лет. Там была карта, которую он нашел в библиотеке.
— Я был в перчатках, — убеждает Бока наблюдатель.
— В этом ящике ее тоже нет, — говорит сестра. — Ничего не понимаю.
— Не тревожьтесь, — успокаивает коп, словно знает, что папки и не будет, что кто-то ее взял. — Ребекка, кто-то должен опознать тело. Если хотите, я могу отвезти вас на Манхэттен и обратно.
— О Боже! Я не могу!
— Вероятно, детектив использовал магию, — спокойно предполагает Бок.
— Я просто не могу, — объясняет сестра. — Мне пришлось опознавать родителей, когда они умерли. Можно, я попрошу пойти друга? Не могу увидеть Колина вот так.
— Вероятно, детектив рассеял по квартире волшебную пыль, — говорит Бок.
— Ты велел мне торопиться. Я торопился, — защищается наблюдатель.
— Тут ты прав, — признает Бок после опасной паузы.
Снова мерзкий голос Воорта:
— Разумеется, друг может пойти. Вот номер моего телефона.
Входная дверь открылась. Коп и сестра стоят на ступенях. Издали Воорт мог бы сойти за политического агитатора или торговца вразнос. День становится все жарче. Бродяга потеет, но не от жары. Из контейнера выпрыгивает кошка, оглядывается и, почувствовав в наблюдателе потенциальную опасность, ныряет в «Шэмрок» через приоткрытое окно.
«Может, они больше не будут говорить о библиотеке».
Но тут коп произносит:
— Так где та специальная библиотека, куда любил ходить ваш брат?
— Пока он не поехал в морской порт… — начинает Бок. — И, кстати говоря, разве копы работают не с напарниками?
— Этот — нет, — отвечает наблюдатель, не расслышав последние слова сестры.
Воорт в наушнике молчит, словно что-то обдумывая. Затем снова поворачивается к проулку и смотрит в сторону наблюдателя. Будто у него в глазах бинокли или рентген. Будто чувства у него обострены не хуже, чем у Леона Бока.
«Он хочет подойти сюда».
Наблюдатель лезет в карман армейских штанов, нащупывает твердую поверхность «глока». События этого дня полностью, совершенно выходят из-под контроля.
Воорт говорит сестре:
— О, не беда.
Делает шаг в сторону проулка.
В наушнике слышен его голос:
— Морской порт мне как раз по дороге на работу.