Сергей Степанович Коршунов, капитан милиции, сидел за своим столом и с мрачным выражением на лице, рисовал чертиков на бланке протокола. Он ненавидел эти бланки, как, впрочем, вообще любую бумажную рутину. Он ненавидел районный отдел милиции, в котором ему приходилось работать. Сергей Степанович ненавидел и свою работу тоже. Точнее, он считал ее бесполезной.

Бытовые скандалы, алкоголики, мелкие хулиганы утомляли его до крайности. Коршунов мечтал об университете, хотел быть преподавателем, а пришлось идти в школу милиции. Он улыбнулся, вспомнив свои проекты, в его воображении рисовались головы студентов, склоненные над столами, скрипящие ручки, царапающие бумагу, уважение и страх в глазах учащихся. Сергей Степанович сплюнул, стараясь попасть в урну. Плевок зацепился за край зеленого пластикового горшка и повис серой каплей. Капитан хотел сплюнуть еще раз, раздосадованный своей неловкостью, но передумал, представив две слизкие капли, раскачивающиеся на краю урны. Он постарался расправить худые плечи, чтобы выглядеть внушительнее, но это плохо получилось. Его тощее длинное тело состояло, казалось, из сплошных углов и выступающих костей. Нескладность сглаживалась плотной тканью милицейской формы. «Хоть что-то хорошее в этой работе», — подумал капитан, разглядывая свое отражение в тусклом пыльном зеркале, висящем напротив.

За дверью послышался шум. «Опять кого-то из этих алкашей тащат», — тоскливо подумал Сергей Степанович. — «Или какая-нибудь баба с жалобой на мужа несется. Сейчас будет тут рыдать — пьет, бьет, денег домой не носит. Надоело!» Дверь распахнулась. Капитан безнадежно вздохнул.

Ввалившийся в кабинет человек никак не мог обрадовать своим появлением. Известный всему району Васька, безнадежный пьяница, живущий за счет того, что предоставлял свою квартиру всем желающим «расслабиться» в непринужденной обстановке. Сергей Степанович даже не успел удивиться тому факту, что Васька пришел сам. Обычно его приводили, брыкающегося и орущего, совершенно пьяного, для составления очередного протокола. Но в этот день Васька был ослепительно трезв и даже, как показалось Коршунову, делал попытку умываться.

— Ну, что тебе? — мрачно спросил капитан, разглядывая плюхнувшегося перед ним на стул Ваську.

— Степаныч! — Васька чинно сложил руки на коленях. — Я это, заявление сделать пришел.

— Какое еще заявление? — Коршунов поперхнулся от неожиданности.

— Обыкновенное. Там соседка моя жалобу писала. Вроде как у меня дома слишком шумно, а ей спать мешают. Так вот теперь я — с заявлением. — Васька смотрел на милиционера абсолютно трезвым взглядом.

— Ага. Я понял. Теперь ты напишешь, что у нее — шум, гам и пьяные дебоши? — Сергей Степанович вздохнул. — Слушай, Вась, шел бы ты отсюда. И без тебя работы — выше крыши.

— Я не про дебоши, Степаныч! — Васька обиженно посмотрел на капитана. — Я хотел заявить, что она — ведьма. Меры нужно принимать. Пресечения.

— Что пресекать-то? Твой пьяный бред? — Коршунов сердито посмотрел на Ваську. — Ты хоть подумай, пришел сюда, несешь черт знает что. Просто мне с тобой возиться некогда, а то вмиг бы задержание оформил.

— Слышь, Степаныч, ты не думай, что если я — человек пьющий, то я тебе лапшу на уши вешаю. Я тебе точно говорю — ведьма она, ведьма! — Васька перегнулся через стол, дыша застарелым перегаром в лицо участковому.

Капитан сморщился, откидываясь на спинку стула. «Черт, он хоть зубы когда-нибудь чистит?» — мысль глупо повернулась в голове.

— Ладно, предположим я тебе верю. Ну, ведьма твоя соседка, как там ее… а, вот, Лапотова Мария Николаевна. И что с того? Что мне ее теперь — за хвост ловить? — Сергей Степанович раздраженно отодвинул папку с бумагами, попавшую под локоть.

— Степаныч, — зачастил Васька, по-прежнему перегибаясь через стол, не давая капитану увернуться от зловонного дыхания. — Она на меня накатала заяву! Ну, я и решил посмотреть — а что у нее-то? Понимаешь, Степаныч? Она ж у нас в доме недавно живет, эта пенсионерка. Приехала откуда-то, типа размен…

— Тебе-то какое дело до того, откуда она приехала? — перебил Коршунов. — Ты собой интересуйся.

— Ага! Правильно! — Васька с готовностью закивал головой. — Никакого, как есть — никакого дела мне до нее нету! Так чего ж она на меня написала? Вот я и…

— Ясно. — Сергей Степанович старался дышать через рот, чувствуя подкатывающую тошноту. Он был очень чувствителен к неприятным запахам. — Раз ты сам говоришь, что нет тебе до нее дела, то и иди, не морочь голову занятому человеку.

— Нет, Степаныч, тут дело такое, что я молчать не могу! — в бесцветных глазах Васьки засветилось чувство гражданского долга. — Я своими глазами видел, как эта, якобы пенсионерка, летала! Представляешь, Степаныч, летала!

— Да? — заинтересовался Коршунов. — Правда, что ль, летала? Сколько выпил ты со своими приятелями, что тебе уже летающие старушки мерещиться стали?

— Ну, выпил, не без того конечно, — Васька даже не смутился. — Но, Степаныч, прикинь, какая ситуация-то была. Сидим себе тихо-мирно, никого не трогаем, а тут, в окне, рожа! Бледная! И крылья за спиной! Висит и смотрит! Мишка сразу глаза закрыл, креститься начал. А я — так протрезвел даже. И утром — сразу сюда. Меры принять нужно.

— Так это когда было-то? — с любопытством спросил капитан.

— Да аккурат этой ночью и было, Степаныч. Ты запиши. Мы все свидетелями будем. Я, Мишка, Славка-пожарник…

— Значит так. — Коршунов поднялся со стула, одергивая китель. — Сейчас ты пойдешь отсюда, ровненько перебирая ножками. Быстро пойдешь. И заткнешь свою вонючую пасть, перестав морочить голову, рассказывая пьяные бредни.

— Ах вот ты как, капитан? — Васька вскочил, задыхаясь от обиды. — Значит, теперь людям веры нет! Как эта ведьма на меня писала, так вы аж избегались по ее заявке. А я пришел с чистой душой, а вы… Ладно, я еще правду найду!

Сергей Степанович посмотрел вслед выскочившему из кабинета Ваське и устало вздохнул. Посмотрел на разбросанные по столу бумаги, чувствуя непреодолимое отвращение ко всей своей жизни. «И вот этим приходится заниматься!» — подумал он. — «А ведь найдет этот придурок какого-нибудь журналистика из желтой газетки, и будет у нас тут не жизнь, а песня. Все кинутся ведьм ловить». Взгляд на часы обрадовал капитана. Рабочий день закончился и можно было идти домой.

Дома Сергей Степанович прежде всего тщательно задернул тяжелые шторы на окнах. Дневной свет раздражал его чувствительные глаза. Обнаружив в холодильнике остатки вчерашней курицы, Коршунов решил не возиться с ужином. Приготовив салат из помидоров с луком, капитан устроился в кресле перед телевизором с тарелкой на коленях. Лениво ковыряя вилкой холодную курицу и заедая ее кусочками помидоров, смотрел новости. Рассказывали об очередном обострении арабо-израильского конфликта, о скандале на Лондонской бирже, что-то говорили о политике…

Сергей Степанович тщательно пережевывал каждый кусочек мяса, равнодушно глядя в экран. Он не особенно вслушивался в то, что там говорили, подсознание автоматически фиксировало сказанное, отсеивая крупинки нужной информации.

Коршунов все еще блаженствовал в кресле, когда по телевизору начали показывать запись, сделанную в месте предполагаемой посадки НЛО. Сергей Степанович выронил тарелку, не обращая внимания на то, что растительное масло из салата впитывается в его любимый серый ковер. По экрану летали эллипсоиды, кружились в ночном небе, вспыхивали алыми огнями. «Откуда это?» — тревожно подумал капитан. И тут же получил ответ. Дикторша на экране очаровательно улыбнулась, сообщая, что запись предоставил любитель-уфолог, живущий неподалеку от места событий. «Не спится им, гадам!» — застонал Коршунов, поднимаясь. Он подошел к зеркалу, с отвращением посмотрел на свое отражение и начал раздеваться.

В обнаженном виде Сергей Степанович больше всего походил на бледную сосиску, отрастившую руки и ноги. Не сводя глаз с зеркала, он медленно поднес левую ладонь к виску и прижал ее, охватывая череп внезапно удлинившимися пальцами. Кожа начала сползать вниз, открывая мелкую зеленую чешую. Через минуту зеркало отразило зубастую ухмылку огромной ящерицы. Сутулость худых плеч капитана Коршунова превратилась в тонкие, полупрозрачные крылья, развернувшиеся за спиной.

Существо сконцентрировало взгляд оранжевых фасетчатых глаз на зеркале. Отражение дрогнуло и поплыло, как раскаленный воздух. В дрожании потеков появилось изображение. Существо, дрогнув коротким хвостом, скрестило передние лапы на груди. Изображение сфокусировалось. Из зеркала смотрела толстенькая невысокая старушка.

— Я хотел сообщить вам, что вы отстранены от исследовательской программы, — тихо произнес зеленый монстр, глядя в глаза пенсионерки.

— Почему? — она нахмурилась.

— По правилам, установленным Департаментом Социологических Исследований, мы не должны допускать действий, позволяющих аборигенам раскрыть нашу истинную сущность. Вы сделали большую ошибку, поддавшись естественному порыву. Я понимаю, что очень трудно сдержать себя, но не стоило летать под окнами своих соседей. Завтра вы отбываете на челноке. Это — официальный приказ. Я подготовлю доклад для Департамента, который объяснить причину вашего отстранения.

— Нет, так не пойдет! — старушка ехидно усмехнулась. — Если вы отстраните меня от исследований, то я напишу в Департамент жалобу, где укажу, что это отстранение связано с тем, что я заметила вас, снявшим личину аборигена. Или это не так было? Вы же специально завели то, что у них называется «дача», для того, чтобы можно было иметь причину уезжать из города. Вы же тоже не можете не летать!

— Поймите, этот алкоголик, который сегодня был у меня в кабинете, посмотрит сегодняшнюю телепрограмму и убедится, что его видение не было белой горячкой! — существо взволновалось, длинные пальцы постукивали по нагрудным чешуйкам.

— Хорошо. Тогда переведите меня на другой участок. Все, что угодно, только не отправляйте домой. Я тут подготовлю все так, что никто ни к чему не подкопается. Договорились? — старушка смотрела с надеждой.

Существо кивнуло головой, закрывая глаза. Изображение в зеркале еще раз дрогнуло, потекло маревом, и зеркало опять отражало обычную комнату капитана милиции Коршунова Сергея Степановича.

Через неделю хоронили Марию Николаевну Лапотову, умершую от инфаркта. Сергей Степанович присутствовал на похоронах вместе со своей невестой, приехавшей после окончания института из другого города. Он сжимал в своей руке пухленькую ладошку Маши и грустно думал о том, что Департамент Социологических Исследований почему-то ограничивает в выборе имен. Ему очень нравилось туземное имя Лена…