В серые предрассветные сумерки он возвращался домой на машине очень, очень пьяный, но не только от вина, хотя и выпил много. Разве у него не было причины для этого? Самая убедительная причина в мире… ну, одна из самых убедительных. Он нелепо осклабился и, случайно посмотрев на спидометр, резко затормозил. Семьдесят пять! Это же сумасшествие! Семьдесят пять миль в час по мокрым дорогам пригорода, когда ограничительные знаки с цифрами «40» проносятся мимо, подобно телеграфным столбам, мелькающим в окне поезда, а оторвавшаяся выхлопная труба скребет по мостовой и словно призывает автоинспектора: «Я здесь, ребята, скорее хватайте меня»

Но где все-таки он стукнул эту проклятую выхлопную трубу? В районе озер, когда хотел пересечь поляну, а машина забуксовала, наехав на валун? И когда это случилось? Два-три дня назад? Нет, он даже и этого не мог припомнить. В памяти у него сохранилось лишь то, что произошло в местечке под названием Сидэйл. То, что он узнал перед тем, как начать работать над заключительной главой книги; отчетливое понимание того, что какая-то часть его жизни окончена, вычеркнута, пущена по ветру…

Ну, сейчас машина идет только сорок миль в час, и это уже лучше. Пусть его песенка спета, однако он хочет узнать все до конца, что произошло, да и, кроме того, у него нет никакого желания погибать в автомобильной катастрофе. Медленно вращающееся колесо лежащей на обочине дороги машины, капающая на асфальт кровь, смешанная с маслом, и маленькая заметка в «Таймс вэллей газетт»: «ТРАГИЧЕСКАЯ ГИБЕЛЬ МЕСТНОГО ПИСАТЕЛЯ». Покойный, как выяснилось, выпил двенадцать рюмок виски и был отравлен угарным газом из-за неисправности выхлопной трубы…

Теперь уже было недалеко. Проезжая через Илинг, он опустил стекло и сразу же почувствовал на лбу капли мелкого дождя и запах мокрой травы и листвы лип. Да, да, теперь недалеко. Всего лишь три мили до того места, где он, возможно, узнает правду. Было почти уже совсем светло, однако на шоссе все еще горели вывески заводов и фабрик, хотя видеть их могли сейчас только он и несколько равнодушных водителей грузовиков. На объезде он несколько замедлил скорость и услышал, как застучала по покрытию путепровода выхлопная труба его машины; затем он повернул на юг. Запах травы и вонь дизельных моторов заменила влажность от реки. Церковь в Кью Грин в дымке мелкого дождя показалась ему какими-то готическими руинами.

Оставалось еще мили полторы. Промелькнули ворота Ботанического сада, вдали прогромыхала электричка, перед ним долго тянулась обрамленная деревьями улица, и, наконец, он все же свернул в тупичок и выключил мотор. Как всегда, этот квартал жилых домов выглядел тихим, мирным и весьма респектабельным. В окнах было темно, обитатели еще спали. Все, конечно, за исключением его одного. Он снял руки с рулевого управления, дал им секунду отдохнуть, а затем неловко и тяжело выбрался из машины, оставив на сиденье сумку с вещами. Спать в этом доме он больше не будет, а на то, что он хотел сделать сейчас, потребуется всего несколько минут.

Но ведь именно тут они когда-то были счастливы! Здесь впервые после двух лет, прожитых в меблирашках, был их настоящий дом. Поднимаясь по лестнице, он ощутил знакомый запах, охвативший его, — смесь сухого воздуха от батарей отопления с ароматом соснового дерева и пахнувшей лавандой паркетной мастики. Первый взнос за квартиру он сделал из аванса за свой второй роман, полученного от одного из американских книжных клубов. Как роман назывался? «Золушка в Карфагене»? Чертовски дурацкое название чертовски слабой книги, но кому-то оно понравилось, и утром сразу же после получения денег он помчался к маклеру по операциям с недвижимым имуществом.

И вот наконец он дома! Выкрашенная кремовой краской дверь с царапиной в форме буквы «у», которую он много раз намеревался закрасить, но так и не собрался, дверной молоточек в форме дельфина, кнопка звонка, бронзовая пластинка с надписью «Мистер и миссис У. Ирвин».

Да, да, мистер и миссис Ирвин. Правда, теперь это уже звучало как шутка. Билл Ирвин, тридцати двух лет, автор восьми бесталанных, кипящих страстями романов, состряпанных на скорую руку с единственной целью обеспечить мещанскую жизнь себе и миссис Ирвин. Миссис Мэри Ирвин, которую он так в действительности и не знал, несмотря на пять лет, как ему казалось, счастливого брака.

Он пьяно потыкался ключом вокруг замочной скважины и наконец, попал. «Ключ от дома», «Кров над головой», «Мой дом — моя крепость», — бессвязно пронеслось у него в мыслях, когда он вошел в проходную. Свет он не включил, так как хорошо помнил расположение и прекрасно ориентировался в темноте. Справа — гостиная, столовая и кухня; слева — его комната-кабинет, или канцелярия, или каморка, или клетушка — называйте, как хотите. За этой комнатой их… ее спальня.

Однако сразу в спальню он не вошел, а постоял в дверях, страшась того, что он мог там застать, прислушиваясь к часам, тикавшим в ритм с его сердцем. Наконец он протянул руку к выключателю.

Очень осторожно, словно человек, только что освобожденный из тюрьмы, где он провел много лет, и напуганный свиданием с внешним миром.

Билл Ирвин осмотрел комнату жены. Никакой записки для себя он не нашел, но жена не покинула дом в спешке. Это было очевидно. Платья в гардеробе висели аккуратными рядками, аккуратно были расставлены флакончики на туалетном столике, ночная рубашка была аккуратно сложена и лежала на подушке, ожидая возвращения Мэри.

Уставившись взглядом в рубашку, Ирвин опустился на колени у кровати и вдохнул слабый аромат любимых духов жены. Он чувствовал себя в полнейшем одиночестве, но вдруг ощутил, что находится в спальне не один. Позади него что-то пошевелилось…

Чувствуя, как у него учащенно забилось сердце, Билл, все еще стоя на коленях, повернул голову. Он увидел коврик перед туалетным столиком, ножки софы, низ драпировки… и нечто выглядевшее совсем не на месте в этой низкой комнате, где буквально все свидетельствовало о том, что тут живет женщина. Это был башмак… нет, два старых кожаных башмака, направлявшихся к нему, причем брюки над ними переходили в толстую талию. Он услыхал чье-то дыхание, увидел руку в перчатке, занесенную для удара. Почти сейчас же пол вздыбился, завертелся и швырнул его в темноту.

Вначале его окружал сплошной мрак, в котором временами медленно проплывали какие-то картины, напоминавшие серые фото негативы: различные летние сцены, чьи-то ноги, бегущие по траве, смеющиеся лица под серым солнцем, сплетенные руки. Ни одна из этих картин не выглядела подлинной, и скоро все они вновь растворились в темноте.

Однако уже на второй день темноту начали освещать лучи света — вполне реальные. Вначале они были какими-то очень тусклыми, но постепенно становились ярче, высвечивая неулыбчивые лица. Лица эти что-то говорили ему, но он ничего не мог ответить, и они казались ему очень далекими, словно он разглядывал их с обратного конца телескопа. Одно лицо было темным, а другое бело-розовым.

На четвертый день он уже начал понимать, что они говорили. Скоро он узнал даже их имена. «Давай же, просыпайся, паренек!» — будила его медсестра Люси Энгус из графства Инвернессшир. «Довольно дрыхнуть, мой мальчик… Вот молодчина!» — словно вторила ей няня Айсилма Джексон с острова Ямайка.

Наконец он узнал и владельца рук, двух больших рыжеватых рук, которые, по меньшей мере, дважды в день ощупывали его голову и поднимали ему веки и от которых до него доносился знакомый, и уютный запах карболового мыла, коньяка и сигарного дыма.

При этом он неизменно слышал густой, самоуверенный голос:

— Ну, как, старина, лучше? Скоро будете здоровешеньки. Пройдут недели две, и вы посмеетесь над тем, что с вами произошло… Прошу извинить меня… Какой же я болван, сестра! Надеюсь, он не слыхал меня.

Шаги удалялись, и он снова погружался во мрак.

Лишь на пятый день он раскрыл глаза и все увидел. Аккуратно подоткнутые под него простыни, железная койка, белые стены маленькой палаты, черная няня, стоявшая у окна, и склонившееся над ним лицо, расплывшееся в улыбке.

— Ну, старина, вот вы и пришли в себя. Знаете, где вы находитесь? Знаете, кто я?

— Да, да, конечно, — ответил Билл, пытаясь сосредоточиться. — Я нахожусь в муниципальной больнице в Ист-Суррей, а вы — доктор Харбингер, доктор Реймонд Харбингер. Я вам очень благодарен, доктор, за все, что…

— Да? Хорошо! Даже очень хорошо. Я вижу, что сознание у вас работало. Да-с, Рей Харбингер к вашим услугам, но никаких благодарностей. Я получаю жалованье за свою работу здесь. — Толстыми пальцами он оттянул левое веко Ирвина, и лицо его приблизилось еще больше.

— Однако сейчас все это не имеет значения. Сейчас мне нужно знать вот что: вы можете сказать, кто вы и что с вами произошло? Не думайте, пожалуйста, что я излишне назойлив, но в случаях, подобных вашему, мы часто имеем дело с временной потерей памяти. Я хочу знать, как обстоит дело с вами.

— Да, разумеется. — Билл приподнялся на койке и кивнул. — Меня зовут Билл Ирвин. Я уезжал и к себе домой вернулся рано утром. В спальне оказался посторонний — вор, наверное. Его лица я не видел; он сильно ударил меня чем-то. Придя в себя, я услышал звонок и, открыв дверь, увидел двух полицейских. Я подумал, что они явились ко мне по поводу кражи, однако узнал от них, что Мэри — это моя жена — погибла. Ее сбил грузовик в Йоркшире. — Билл произнес все это скороговоркой. — После этого я, должно быть, снова потерял сознание.

— Да, конечно, вы испытали большое потрясение, и я вас понимаю, старина, — нахмурился Харбингер. — Но скажите мне, мистер Ирвин, вы можете вспомнить, что произошло, что вы делали до возвращения домой?

— До возвращения? — Билл закрыл глаза. Никакого значения этот вопрос не имел. Мэри не было в живых, вот что главное. Она переходила дорогу и попала под грузовик; во время их последней встречи они поссорились, так как он не хотел, чтобы она ехала в Фелклиф.

— Где же вы были до возвращения домой, мистер Ирвин? Что делали? — Голос Харбингера доносился откуда-то издалека.

— По-моему, меня не было дома несколько дней, — ответил Билл, усиленно напрягая память. Его автофургон, подпрыгивающий по ухабам дорог в Пеннинских горах, прогулки ранними утрами, шипение портативной газовой плитки и поджаривающегося на ней бекона, стук пишущей машинки и постепенно растущая стопа напечатанных страниц на столе. Он всегда наслаждался этим. Если даже его не удовлетворяло то, что он писал, вид растущей рукописи всегда доставлял ему удовольствие.

Но эта книга! Книга, дописать которую он и уехал! Книга, ознакомившись с конспектом которой, Макс Майер заявил, что она может стать лучшей из всего написанного Ирвином! Да, но ему казалось, что к нему она не имеет никакого отношения. Сидя за машинкой, он ловил себя на мысли, что позади него стоит кто-то, и рука этого другого стучит по клавишам.

— Да, я отсутствовал почти неделю, — продолжал он. — Моей жене понадобилось побывать по делам в Йоркшире, и я никак не мог написать конец романа и, взяв нашу колымагу, отправился путешествовать. Вы понимаете, по моему заказу там сделали постель, пристроили письменный стол. Уехал я в среду и отсутствовал… — Он покачал головой. — Сколько времени я уже здесь, доктор?

— Одну минуту. — Харбингер взглянул на часы. — Да, почти четверо суток и два часа. Вас доставили сюда утром одиннадцатого с сотрясением мозга, в состоянии сильнейшего нервного истощения. Вас весьма основательно стукнули по голове. Рентген показал небольшое внутреннее кровоизлияние. Однако беспокоиться нет основания, и я с удовольствием могу констатировать, что все это у вас скоро и бесследно пройдет.

Билл заметил, что Харбингер кивнул няне, та распахнула дверь, и в палату вошел худой, ничем не примечательный человек лет двадцати пяти. В руках у него был блокнот; выглядел он несколько смущенным.

— Познакомьтесь, сержант Хикс из местной полиции. Он хочет поговорить с вами. — Харбингер словно представлял их друг другу в компанейской обстановке наполненного табачным дымом бара или клуба.

Хикс придвинул стул и сел.

— Здравствуйте, мистер Ирвин. Извините, что мне приходится беспокоить вас во время болезни, но есть один-два вопроса, которые инспектор просил меня выяснить. Вы не возражаете, сэр?

— Конечно, нет. Как я полагаю, вы хотите выяснить кое-что о попытке ограбления?

— Ограбления? — В эту минуту Хикс выглядел еще более юным и выражение смущения на его лице усилилось. — Нет, сэр. Мы хотели бы уточнить, что вы делали и где были перед возвращением домой.

— Что я делал и где был? — переспросил Билл, усиленно пытаясь вспомнить. — Нет, не помню, сержант. Честное слово, не знаю. — Вообще-то говоря, это соответствовало действительности. Перед его мысленным взором мелькнули картины узких дорог, пологих склонов, поросших вереском невысоких холмиков, деревень, горбатого моста, через который он проезжал, покупка продуктов, но все это было как-то бессвязно, без всякой последовательности. — Вы понимаете, я ехал, куда глаза глядят, и останавливался в любом месте, где мне казалось возможным поставить машину и поработать.

— Понятно, сэр. — Хикс аккуратно отметил в блокноте что-то. — Ваш издатель мистер Майер сообщил нам, что именно так вы, вероятно, провели это время. Во всяком случае, нам известно, что к десятому вы закончили свой роман и почтой отправили издателю. Это так, сэр?

— Видимо, так. — Билл смутно припомнил почтовый ящик я деревне, и гряду невысоких холмов вдали, и пакет с рукописью, который ему удалось с трудом протолкнуть в прорезь, глухой удар при падении на дно ящика, но все это видалось ему словно сквозь дымку. Черт возьми, да он сейчас ни в чем не может быть уверен!

— Это мы установили точно, сэр. Мистер Майер сообщил нам, что получил вашу рукопись одиннадцатого. Однако нас интересует ваш маршрут при возвращении домой. Вы случайно не ехали через Фелклиф, где находилась ваша супруга и…

— …где она погибла? — Где-то далеко в его сознании было нечто такое, что ему необходимо было вспомнить, но он никак не мог сделать это. Память подсказывала ему лишь движение дворников на ветровом стекле, освещенную светом фар извилистую мокрую дорогу и скрежет выхлопной трубы о мостовую.

— Нет, я не мог оказаться в районе Фелклифа, ведь это совсем в стороне от моего пути. Кроме того, насколько мне помнится, я не думал, что моя жена все еще там.

— Понимаю, сэр. — Хикс сделал еще заметку в блокноте. — Ну, а теперь о воре, который, как вы полагаете, ударил вас. Мы очень тщательно обыскали квартиру и, должен признать, никаких следов посторонних лиц там не обнаружили. Нигде ничего не взломано и, судя по словам вашей служанки, из квартиры ничего не исчезло.

— И все же там кто-то был. Я же видел его перед тем, как он ударил меня. — Билл попытался сесть на койке. Ему внезапно показалось, что сейчас на свете нет ничего важнее, как убедить Хикса в достоверности его рассказа.

— С вами произошло, видимо, следующее, — продолжал сержант. — Вы вошли в спальню и запнулись о коврик, лежавший около туалетного столика, — ведь перед этим вы очень много выпили, не так ли? Падая, вы ударились головой о стоявшие на полу домашние весы — на них обнаружена кровь. Приблизительно часа через три вы начали приходить в себя, но сознание еще не совсем вернулось к вам. Затем вы открыли дверь. Это пришли полицейские сообщить вам о несчастье с вашей женой, вы, разумеется, ничего еще не знали об этом. Припоминаете?

— Да, это я помню. — Билл закрыл глаза и вспомнил, как именно все происходило. Кровь, запекшаяся на белой эмали. Все еще горевшее в спальне освещение и нечто, словно молоток, стучавшее у него в голове. Затем звонок. Вначале он даже подумал, что это его воображение, нечто связанное с тупыми ударами в голове, однако звонок не прекращался, и, в конце концов, он заставил себя притащиться к двери.

Полицейские оказались пожилыми, добродушными людьми того типа, которым как-то пристало сообщать дурные известия. Вначале они стояли молча, в изумлении глядя на него со смешанным выражением недоверия и жалости на лицах, а затем один из них взял его за плечи.

— Вы же ранены, сэр, серьезно ранены. Присядьте и попытайтесь рассказать, что произошло… Что? Тут был грабитель, и это он ударил вас? Гарри, ну-ка вызови карету «Скорой помощи» и осмотри квартиру… Так что вы говорите, сэр? Что мы очень быстро приехали? К сожалению, мистер Ирвин, мы оказались здесь вовсе не из-за грабителя… У нас плохие вести для вас. Не знаю, следует ли сообщать их вам сейчас, но все равно вы узнаете… Мне очень неприятно говорить об этом, но вчера вечером в Фелклифе произошел несчастный случай… Вашу жену сбил грузовик… Смерть наступила мгновенно. Она, должно быть, совсем не мучилась… Вы слышите, сэр? Гарри, поторопи эту проклятую «Скорую помощь»!

Добродушное лицо полицейского начало расплываться, комната закружилась, удары молотка стали чаще, и он услыхал собственный крик: «Нет, нет, нет! Я не верю, не верю!» И снова его поглотил мрак…

— Да, — повторил Ирвин. — Я помню все это и утверждаю, что в спальне был человек. Знаю, я изрядно выпил, но все же повторяю, что видел его; я не сам упал. Сержант, вы должны мне верить! Я видел его!

— Ну, хорошо, хорошо, мы верим вам. Спокойно, спокойно! — В руке Харбингера что-то блеснуло. — Извините, сержант, но я не могу разрешить вам продолжать беседу. По-моему, завтра ему будет значительно лучше.

Билл почувствовал укол иглы в руку и погрузился в сон.